"Удел сироты" - читать интересную книгу автора (Бюттнер Роберт)Глава восемнадцатая.На следующее утро Твай стояла на дорожке, покрытой гравием, которая разделяла Капитолийскую эспланаду перед Смитсониевским институтом[50] и Космическим музеем и читала сообщение на свое наладоннике. – Хорошо, но вы ничего не можете испортить сегодня! – закричала она, обращаясь ко мне. Утренний поток людей, занимающихся бегом, огибал нас с обеих сторон. Твай кричала, потому что неподалеку работали две гидравлические лебедки, установленные на двух дизельных трейлерах, достаточно больших, чтобы переместить внутрь здания « Твай поправила очки и указала мне: – Ты должен сидеть там, вместе с другими ветеранами. Помощник Генерального Секретаря ООН вручит соответствующие бумаги директору Смитсониевского… – Это будет американский корабль! – Технически, он собственность Космических сил ООН. Вот шанс для всего мира поблагодарить Америку. Большинство из тех, кто составлял Экспедиционные силы Ганимеда были американцами. Это – проклятый символ. Вроде тебя. Проклятый символ. « Твай заглянула мне в глаза. – Сейчас это всего лишь кусок титана. Я претворился, что чешу нос, и смог незаметно смахнуть слезу. – Гиббл тоже тут будет. И Шария с ее маленьким сыном. И ваш возлюбленный сержант Брамби, – она провела пальцем вдоль чистого основания экрана наладонника. – Следующие два дня вы сможете отдохнуть. После церемонии постарайтесь воссоединиться с реальностью. Расслабитесь. Оставьте позади все проблемы. Я выпрямился и улыбнулся. Церемония прошла без помех. У меня не было никаких обязанностей. Политики говорили о чем-то, а мне ничего не оставалось, как сидеть рядом с Говардом и делить свое внимание между брюнеткой в деловом костюме, находящейся на открытой трибуне и трехлетним Уди Муншара-Мецгер, восседающим на коленях своей матери. Брамби сидел возле Пигалицы. Он постоянно кривился, словно искал на ком бы сорвать свою злость. Позже руководство Смитсониевского института расщедрилось и устроило буфет для участников церемонии на территории Воздушного и Космического музеев. Брамби, Пигалица и Уди, Говард и я заняли отдельный столик. За другим столом расположилась брюнетка в деловом костюме. Она сидела ко мне лицом и улыбалась. Знаменитость всегда имеет хорошие шансы. Брамби равнодушно жевал чизбургер от службы обслуживания Национального парка. – Они должны позволить президенту Айрон принять это судно. Пигалица прочитала ярлык на сэндвиче с цыпленком и развернув его стала нарезать для Уди. – Толпа освистит ее, если она поднимется на сцену. Они думают, что это она повинна в развале экономики. – Тут и толпы не было бы, если бы не было ее, – взмахнул сэндвичем Брамби. – И – Кстати, Брамби, мне интересно, какое новое назначение ты получил? – спросил я. Твай поставила меня в такие условия, что я теперь должен был говорить осторожно, даже когда беседовал с друзьями. – А ты не слышал? – заморгал он. – В следующем месяце я демобилизуюсь. Поступаю на медицинский. У меня челюсть отпала. Я почувствовал, что настолько погрузился в окружение дорогих отелей и флиртующих брюнеток, что утратил контакт с человеком, который был мне как брат. – Почему? – Тот парень, которого я треснул кулаком на « – Они думают, что гражданский с этим диагнозом, лучше чем военный? – Гражданский обычно не носит оружия, – только сейчас я заметил, как трясутся его руки. Наконец он прижал пальцы к краю стола и успокоился. – Все в порядке… К тому же, должен я спросить, что со мной будет через двадцать лет, если я останусь в армии? Сержант Орд отправил мои бумаги в Пентагон, насколько я слышал. Я могу получить Пенсию Благодарности, если завтра сделаю правильный выбор. Конгресс хотел как можно быстрее утвердить пенсии ветеранам Экспедиционного корпуса Ганимеда, тем, кто хотел демобилизоваться. Брамби мог получить свою пенсию в соответствии с действующим разрядом рангов. Для страны дешевле платить нам пенсию, чем реальную зарплату, тренировать и содержать нас. В конце концов, осталось всего семь сотен выживших. Я и сам думал об этом. Пенсия генерал-майора – хороший куш. Но тут, прежде чем я окончательно погрузился в печальные думы, вступило в действие новое лицо. – Говард, что у тебя новенького? Он разминал в пальцах незажженную сигарету. – Мы расшифровали данные обзора Ганимеда, которые сгрузили с Джиба. Ты должен был позволить мне продолжать охоту за трофеями. Футбольный мяч? Он оказался не одинок. Такие же штуки распиханы по всему Ганимеду, словно пасхальные яйца. Я с удивлением посмотрел на Говарда. – Пасхальные яйца прячут только для того, чтобы кто-то их нашел. Зачем они Говард пожал плечами. – Может это какое-то послание. Мы ожидали, что люди Брэйна вскроют «футбольный мяч». Но теперь это напоминает блошиный цирк… Сам все увидишь. – Не могу дождаться. Как самый маленький среди подростков, Уди стал беспокоиться, когда перед ним оказались и Брамби, и Говард. Я прошел вместе с Пигалицей и моим крестным по Эспланаде, к нанятому ею автомобилю. Если новых автомобилей не выпускали, то автомобилей, которые можно взять в ренту, не было и подавно. Но Дядюшка Сэм оказался щедр, потому что Пигалица – единственная женщина, в истории человечества, родившая ребенка вне Земли. Ее психическая реабилитация проводилась в Центральном армейском госпитале имени Уолтера Рида[52]. Ехать туда недалеко. Мы могли бы стать семьей. И трехлетний Уди стал бы моим сыном, а не крестным. У него были светлые волосы Мецгера и кожа cafe au lait[53], как у Пигалицы. А я белый, как истинный европеец. Меня ничуть не интересовала судьба « Пигалица поймала мой локоть пальцами в перчатке и прошептала: – Смотри! Игрушечный планер дугой пролетел в холодном, сухом воздухе, потом на мгновение замер на месте и аккуратно приземлился. Уди, находившийся метрах в трех от него глупо захихикал. Хихикая он побежал прямо к нам, размахивая маленьким голубым клином, точно флагом. – Упал! Снова упал! Пигалица побледнела, не смотря на свои cafe au lait. Она обняла себя за плечи, спасаясь от вашингтонского холода. – Что-то не так? Может, она боялась, что сын ее станет пилотом? И умрет также как его отец? – Они все считают моего малыша уродом, – покачала она головой. – Что-то со скоростью реакции. Но больше они не могут найти никаких отличий. Уди уселся на траве, скрестив ноги, руками он водил по воздуху планер, изображая полет, при этом ревел словно маленький двигатель – слюни летели во все стороны. – Он всего лишь ребенок, Пигалица… Симпатичный, сильный, здоровый ребенок. – А может всему виной гамма лучи, – нахмурилась она. – Низкая гравитация. Кто знает, что делает его другим? Я закатил глаза. – Я что-то не вижу у него третьего глаза. Она повернулась ко мне, уронив руки. – Дело не в этом. Я все равно буду любить его, каким бы уродом он не оказался. Это – они. – Кто они? – Доктора. Любознательные ученые. Интеллектуальные твари. Они считают, что зачатие и рождение вне Земли автоматически превращает человека в лабораторную крысу. А я думаю о нем, как о моем сыне. – Ты преувеличиваешь. – Я? Оглянись вокруг. Я не должен был этого делать. В двадцати ярдах, изображая туристов, прогуливалась компания из мужчин и женщин в полевой форме ВП[54]. – Ты знаменитость. Точно так же как Уди. Есть множество психов, которые до сих пор сходят с ума от того, что отец Уди уничтожил единственный встреченный нами иной разум. Она засунула руки в карманы куртки и прошипела: – Это точно. Я улыбнулся. – Ваша безопасность и ваше радостное настроение – единственные причины, по которым я радуюсь тому. Что ты осталась на службе. Мне нужен пример кого-то, кто более параноидален, чем я. Нагнувшись, она стала стирать травинки с носка своего ботинка. Наконец она выпрямилась и посмотрела на меня. – Я все думала, как тебе сказать. Завтра, я ухожу. – Уходишь? – Уезжаю из Вашингтона, ухожу из армии. С тем же успехом она могла дать мне пощечину. – Но… Она оглянулась в сторону военных полицейских. – Джейсон, даже если бы я доверяла правительству, зачем мне оставаться в армии? – Но теперь я останусь один. – Я буду неподалеку. Я тут присмотрела одно местечко. В Колорадо. – Ты не вернешься назад, в Египет? – Это не мой дом. Каира как такового больше нет. Моя семья погибла. С другой стороны в Америке самое свободное общество на планете. – Ты думаешь? – я ткнул пальцем в сторону военных полицейских. – В Америке тайная полиция это что-то вроде шутки. На Среднем востоке она реально существует. Реальная демократия внове для Египта. В США я смогу купить свои сорок акров земли и спокойно растить сына. Естественно, обзаведясь парой хороших ружей, – я-то видел, как Пигалица стреляет. Любой потенциальный похититель Уди будет порезан на тонкие ремни. – Если завтра я подам в отставку, то я стану получать свою пенсию и пенсию Мецгера. Так что ты думаешь обо всем этом, Джейсон? Уди вытянул к ней руки, и она не останавливаясь подхватила его. Отвернувшись, я посмотрел на Капитолий и дальше на Эспланаду. Мне ничего не оставалось, как пожать плечами. – Не знаю. А потом я рассказал ей о Гродте, о книге. Она нахмурилась. – Как думаешь, стоит ли мне подписаться под такой книгой? Она пожала плечами, в то время как Уди играл ее волосами. – Если ты хочешь что-то изменить в этом мире, то, пожалуй, да. Думаю, так. Но это не жизнь. Рано или поздно все эти поездки закончатся… Вообще, все это не для тебя. Мы подошли к арендованной машине, и я открыл и придержал дверцу, так чтобы Пигалица могла усадить Уди и удержать его, пока садиться сама. Я отвернулся. – Джейсон? Ты заедешь к нам на обед? Закат уже разгорался по ту сторону Вашингтонского монумента. Я покачал головой. – Мне надо все обдумать. Она высунулась из машины и коснулась моего рукава. – Не распускайся. Я прикрыл дверцу машины. На прощание Уди попытался отдать мне честь. Я отвернулся, и машина урча покатила по улице, чтобы влиться в редкий городской поток автомобилей. За ним неспешно последовал «Форд» арендованный правительством. Сунув руки в карманы, я вернулся назад на Эспланаду, к Вашингтонскому монументу. Налетел ветер с Потомака[55], и мне пришлось склонить голову, сопротивляясь порывам ветра. Я подумал, что в этот день слишком рано похолодало. Мне казалось, что сейчас стало холодно, как на Юпитере. Я был сиротой. Моя приемная семья – армия, вновь стала такой же нелепой, как перед войной. Женщина, которую я любил, похоронили в трехстах миллионах километров от Земли. А теперь я оказался лицом к лицу со следующим кризисом. И не важно, чтобы я не стал делать, но я потерял женщину, которая была мне как сестра. Я брел между бурых лужаек Вашингтона и раздумывал над тем, чем мне придется заниматься остаток жизни. Через четверть часа я достиг изгороди Белого Дома и остановился, глядя через решетку на южные лужайки. Белый дом, словно призрак, маячил в полумраке ночи. Внешние потоки света порождали неверные, расточительные тени, и казалось, что весь мир скорбит о тяготах военного времени. Только внуки Уди Мецгера смогут расплатиться за дефицит бюджета, порожденный войной со Но существовал ли выбор у человечества? Многие люди думали именно так. Маргарет Айрон, первая афроамериканка, не говоря уже о том, что она была женщиной, вошла в Белый Дом как президент. Она не смогла согласиться с этими людьми. Пока я воевал вдали от Земли, выигрывал войну, несмотря на собственную некомпетентность, Айронс попросили. Я так никогда и не смог проголосовать за нее. Я повыше поднял воротник, отвернулся от изгороди и пошел дальше, во тьму хитросплетения теней. Пешком прошествовал я мимом покрытого рябью Озера Отражений. Лед сошел, так как был июль. Люди оставались в закрытых помещениях, как привыкли в течение войны. Пыль, поднятая во время удара, полностью затмила как лунный, так и звездный свет, к тому же по вечерам, даже в июле, стоял холод, промораживающий до костей. Я прошел к мемориалу ветеранам Второй Мировой войны, потом к мемориалу ветеранам Корейской войны и, наконец, к мемориалу ветеранам Вьетнама – грустные напоминания об исторических ошибках прошлого. Когда-нибудь, как я подозревал, и ветеранам Войны со Что мир запомнил о войне, во время которой погибли шестьдесят миллионов гражданских? Эта война настолько подрубила мировую экономику, что через три года, после того как она закончилась, даже в Вашингтоне не могли зажечь ночных огней. Не удивительно, что дома нас встречали без особой радости. У бордюра притормозила машина. Стекло у пассажирского сидения опустилось. – Не хочешь согреться, солдатик? Брюнетка в деловом костюме высунулась из машины. Я едва не выпрыгнул из штанов. Глазеющие на тебя женщины, это одно. Фактически интересующиеся тобой – совершенно другое. Моя любимая погибла три года назад. Мы были вместе так недолго. Всего 616 дней прошло между тем мгновением, когда я впервые заговорил с ней, и тем – когда я положил последний камень на ее могилу. Мои родители были женаты восемь лет, когда мама потеряла папу. Задумывалась ли моя мама об этом? Моя голова медленно опустилась. – Я польщен. Вы очень привлекательны, но… Ее голова тоже медленно поникла. – Я не охочусь на вас. Я замужем. Узнала вас, когда вы попали в свет фар моей машины. Сейчас очень холодно. К тому же мне кажется, что вам хочется с кем-нибудь поговорить. Вот это точно. Резкий порыв ветра ударил мне в лицо, и я не раздумывая нырнул в машину. – Лиин Дэй, – представилась она, и мы пожали друг другу руки. – Что вы делали на приеме? Она пожала плечами. – Я пишу. Технически считаюсь внештатной журналисткой. Я думала, не написать ли статью о « – И? Она рассмеялась. – Статья-то, я уверена, получиться. Вот только кто ее купит. Технология слишком устарела. – Но ведь служба обслуживания Национального парка до сих пор делает чизбургеры. В ответ на это мы оба рассмеялись. Мы сидели и говорили. Маленькая машина стояла у обочины, а вокруг свистел ветер. Она и ее муж приехали в Вашингтон из Миннеаполиса[56]. Литературные негры могли позволить себе жить припеваючи. Большинство бюрократов и двух слов связать не может. Какое-то время Дэй внимательно разглядывала меня. – Рассказы о путешествие возбуждают. Люди вас любят. Почему же вы всегда такой мрачный? Я пожал плечами. – Я говорю миру, что – А что, разве это не так? – Не знаю. Между нами, Линн, я хотел бы, чтобы люди были более осторожны. Мы проговорили около часа. О последнем Кубке мира, Бронкос против Викингов. О ее детях. О том, как сделать хороший чизбургер. Мы много смеялись. Она предложила отвезти меня в отель, но я улыбнулся, выбрался из машины и закрыл за собой дверцу. – Нет. Это привычка, выработанная в пехоте. Я дойду пешком. Я улыбался еще полчаса, до полуночи, пока снова не свернул на Эспланаду. Люди вроде Линн Дэй возрождали во мне веру в человечество. – Генерал Уондер? – закричал кто-то, пытаясь пробиться сквозь завывания ветра. Я аж подпрыгнул и обернулся. Узнавший меня носил гражданское пальто, и воротник его был поднят так высоко, что ему приходилось смотреть в щель меж отворотами. Но его глаза внимательно изучали меня, словно глаза солдата ищущего слабое место в обороне противника. – Если вы хотите предложить мне «сеанс терапии», то на сегодня свое я уже получил. Незнакомец, казалось, удивился. – Нет, сэр. Ничего такого. Я агент Карр. Секретная служба Соединенных Штатов, сэр. В ухе у него был наушник. Служба защиты, а они не тратят зря деньги налогоплательщиков. Я покачал головой. – Что вам от меня надо? – Ничего, сэр, – он повернул голову и кивнул. Тут же зажглись фары лимузина, который стоял у тротуара метрах в десяти от меня. – Один человек очень хотел бы встретиться с вами. Я поправил воротник. В лимузине-то ветра не было. Похоже, в этот вечер я то и дело стану прятаться от ветра в различных автомобилях. Агент-телохранитель открыл заднюю дверцу, и его рука исчезла во тьме, царившей в салоне. Я сунул голову внутрь. Мне понадобилось секунды четыре, прежде чем я разглядел женщину, прижавшуюся к противоположной дверце. Я сразу узнал ее. |
||
|