"Босс" - читать интересную книгу автора (Роббинс Гарольд)

Глава 8

1938 год

Двенадцатого марта немецкая армия вошла в Австрию, и Гитлер объявил, что эта страна стала новой провинцией Германского Рейха. Четырнадцатого марта его восторженно встречали на улицах Вены.

Девятнадцатого марта Кертис Фредерик прибыл в Вену, где стал свидетелем притеснения евреев. Он видел, как бизнесмены-евреи мыли тротуары и выметали мусор из ливневых канав. Он узнавал из надежных источников о том, что многие евреи исчезли. Их отправили в концентрационные лагеря, хотя название это появилось гораздо позже. В сообщениях, которые Кертис отправлял в Бостон, он ничего об этом не писал. Он знал, что немцы внимательно читают каждое слово, и молчал о творимых жестокостях, дабы его не сочли врагом Рейха. Другие репортеры не молчали. Но у Фредерика были свои соображения.

Он поехал в Берлин и нашел там Эрнста Бауэра, своего давнего знакомца, который занимал достаточно высокий пост в министерстве пропаганды. Фредерик сказал Бауэру, что американцев интересует Reichskanzler[37], но они практически ничего о нем не знают. Фредерик предложил взять интервью у господина канцлера в прямом эфире и транслировать его на территорию США. Через несколько дней он получил ответ. Учитывая сложности с переводом и недостаток свободного времени, фюрер не мог дать интервью герру Фредерику. Он, однако, не возражал против того, чтобы американские радиостанции передали интервью, которое он дал недавно немецкому журналисту. Министерство пропаганды обещало оперативно подготовить перевод.

Кертис Фредерик предложил, чтобы это интервью передали через мощный коротковолновый передатчик, принадлежащий Norddeutsche Rundfunk[38]. Сигнал поступил бы на приемник станции на мысе Код, а оттуда по арендованной телефонной линии — в Бостон и другие города, где имелись радиостанции «Лир бродкастинг».

Министерство пропаганды приняло предложение Фредерика, и Бауэр отвез на радиостанцию два больших диска. Передача началась в два часа ночи коротким вступительным словом Кертиса Фредерика, рассказавшего о том, как ее удалось организовать. Затем пошло интервью. Поначалу диалог шел на немецком с последующим переводом. Какое-то время спустя перевод наложился на вопросы журналиста и ответы Гитлера, немецкий язык стал фоном английского.

Кертис подозревал, что интервью переписали заново специально для этой передачи. Коротковолновая связь немного искажала голоса, но не могла скрыть спокойной убедительности голоса Гитлера.

Германское консульство в Нью-Йорке буквально через несколько минут после завершения трансляции радировало в Берлин, докладывая об отличном приеме и полном успехе передачи. Пятнадцать газет указали в передовицах: «Когда слышишь самого Гитлера, а не комментарии репортеров, зачастую извращающие его слова, становится ясно, что он исходит из понятных американцам принципов, хотя мы еще не готовы согласиться со всеми его доводами».

После этого Кертис Фредерик обратился к Эрнсту Бауэру с новым предложением. Почему бы не передать в США одну из речей рейхсканцлера? Большинство американцев не смогут понять ее без перевода, но многие знают немецкий, а те, кто не знает, уловят тональность выступления. К изумлению Кертиса, министерство пропаганды согласилось. Три недели спустя вместо спокойно-рассудительного голоса американцы услышали немецкого фюрера, выступающего во Дворце спорта. То был совсем другой Гитлер, орущий в установленные перед ним микрофоны. Услышали американцы и тысячи его сторонников, в унисон вопящих: «Хайль!»

Нацисты, похоже, так и не поняли, в какую угодили ловушку. Когда Бетси прибыла в Берлин, чтобы провести две недели с Кертисом, Эрнст Бауэр пригласил их на обед при свечах в закрытый ресторан министерства пропаганды. После обеда Бауэр преподнес им две фотографии Адольфа Гитлера с его автографом. Одна адресовалась Кертису Фредерику, вторая — Джеку Лиру. Вероятно, в Берлине не догадывались, что Джек Лир — еврей.

В июле Джеку дали знать, что в Лос-Анджелесе продается радиостанция. Он вновь полетел на Западное побережье, теперь уже на ДС-3. Полет ему понравился, и обратно он решил вернуться тоже по воздуху.

Радиостанцию он купить не сумел, потому что это сделал его брат, пока Джек находился в пути. Роберт не стал скрывать своих мотивов, за ленчем с Джеком и Эрихом Боб предложил продать брату станцию. Джек ответил ему, что цена слишком высока. «Во-первых, — сказал он, — ты переплатил, а во-вторых, потеряешь еще больше денег, потому что ничего не смыслишь в управлении радиостанциями».

Эрих только качал головой, наблюдая, как Джек ест креветочный коктейль, а потом заметил, что тому, похоже, без разницы, что есть.

Зато обед в тот вечер прошел куда приятнее. Джек пригласил в свой «люкс» Мо Морриса и его клиентку Конни Лейн… Кончетту Лаззара, которая четырьмя годами раньше танцевала перед ним обнаженной. Ей уже исполнилось двадцать, и она не без успеха снималась в кино. После обеда Кончетта сказала Джеку, что останется с ним, если он этого захочет. Джек захотел.

На обратном пути самолет совершил незапланированную посадку в Омахе. Пилот объяснил, что грозовой фронт замер на месте, хотя должен был, как ожидалось, сместиться на восток. Пассажиров препроводили в здание аэропорта, и время от времени пилот подходил к ним, чтобы сообщить об изменениях в местоположении грозового фронта.

Информированность пилота произвела впечатление на Джека. Когда тот в очередной раз выходил из зала, Джек догнал пилота и спросил, не сможет ли он поговорить с ним.

— О чем, сэр? — осведомился пилот.

— О погоде. Откуда вы так много знаете о погоде?

— Но, сэр, мы должны это знать, чтобы не подвергать риску пассажиров и самолет.

— Но откуда вы получаете эти сведения? Судя по всему, вы точно знаете, где находятся грозовые фронты и что с ними происходит. Мне принадлежит сеть радиостанций, и я хотел бы сообщать своим слушателям подробный прогноз погоды. От синоптиков мы можем добиться самой малости: похолодает завтра или потеплеет, пойдет дождь или не пойдет.

— На основе такой информации мы бы просто не могли летать, — ответил пилот. — Пройдемте со мной, я покажу вам наш гидрометцентр, который держит нас в курсе событий.

Впервые в жизни Джек увидел карту погоды. Молодой пилот рассказал ему о низком и высоком атмосферном давлении, холодных и теплых фронтах. Объяснил значение изобар, изотерм, различных значков на карте. В помещении гидрометцентра постоянно трещал телетайп, принося подробную информацию о погодных условиях на всей территории страны.

— А каковы источники этой информации?

— Мы используем материалы бюро погоды. Именно они поступают по телетайпу. Но бюро не может дать достоверного прогноза, так как значительная часть его информации устаревает. В каждом аэропорту есть инструменты для замера состояния атмосферы — барометры, термометры, ветровые конусы, поэтому нам известны местные условия в каждом аэропорту. Информацией делятся пилоты и авиакомпании. Если я попадаю в зону турбулентности, о которой меня не предупреждали, или вижу образующийся грозовой фронт, я передаю эти сведения по радио. Другие пилоты слышат меня. И разумеется, эту информацию используют сотрудники гидрометцентров, которые составляют карты погоды. Если вы умете читать эти карты, то сможете достаточно точно предсказать, как будет изменяться погода в том или ином месте.

Вернувшись в Бостон, Джек навел справки в газетах. Далеко не все публиковали прогноз погоды. А если и публиковали, то очень поверхностный, вроде того, что передавали радиостанции Джека. Он отправился в аэропорт и нашел там гидрометцентр еще более мощный, чем в Омахе.

Вернувшись, Джек разослал служебные записки директорам принадлежащих ему радиостанций, обязав каждого из них посетить местный аэропорт, договориться о регулярном получении развернутого прогноза погоды и несколько раз в день выходить с ним в эфир. А еще лучше — каждый час.

Двадцатого сентября, за день до того, как на Новую Англию обрушился самый разрушительный за столетие ураган, унесший жизни семисот человек, газеты дали следующий прогноз погоды: «Завтра холодно, дождь». И только радиостанции Лира предупредили о мощном шторме, приближающемся к Коннектикуту и Массачусетсу.

Радиостанции Лира стали первыми, кто сообщал слушателям, какая ожидается температура воздуха, когда и сколько выпадет осадков. Часто прогнозы не соответствовали действительности и вызывали массу насмешек. Однако вскоре примеру «Лир бродкастинг» последовали другие радиостанции, а затем и газеты начали публиковать подробный прогноз погоды.

С Соломоном Вейсманом Джек встретился в маленьком ресторанчике в Кембридже, куда часто захаживали преподаватели Гарварда. Они уселись в кабинке темного дерева с сиденьями из красной кожи.

Владелец шести обувных магазинов, Вейсман был одним из активистов Бнай Брит[39] и часто выступал от имени этой организации. Высокий, крупный мужчина, лет на десять старше Джека, с черными, курчавыми, уже начавшими редеть волосами.

После того как они отсалютовали друг другу стаканами и пригубили виски, разговор повел Вейсман:

— Ваш дед, Йоханн Лерер, был профессором богооткровенной религии Берлинского университета. Он покинул Германию в 1888 году, чтобы не служить в армии.

— Я это знаю, — ответил Джек.

— Возможно, вы не знаете, что у него было трое братьев и сестра. Они остались в Германии. Так что у вас там многочисленная родня.

— Я в курсе. С некоторыми мой дед переписывался. Уговаривал их уехать из Германии. Они к нему не прислушались. В Германии у них дома, бизнес. К чему вы, собственно, клоните?

Соломон Вейсман улыбнулся:

— Сейчас объясню. Вы знаете, что один из ваших кузенов погиб в Kristallnacht?[40].

— Ночь разбитых витрин. Нет…

— Еще трех ваших кузенов арестовали. Мы говорим о «пропавших людях». Так вот, двое ваших кузенов пропали.

— Святый Боже! Я же не знаю этих людей. Мне ничего о них не известно, кроме того, что они существуют. Но… разумеется, я бы ничем не смог им помочь, даже если бы и знал. И теперь ничего не могу сделать для тех, кого арестовали. Не так ли?

Соломон Вейсман кивнул:

— Для них — нет. Но… Собственно, поэтому я и попросил вас о встрече. Чем больше влиятельных еврейских бизнесменов будут сотрудничать с Бнай Брит, тем эффективней станет наша деятельность. Сейчас наша задача — показать всему миру, что творится в Германии. И ваше содействие будет очень кстати. Трансляцией речи Гитлера вы внесли немалую лепту в нашу борьбу. Но можете сделать больше.

Джек уставился в стакан с виски, собираясь с мыслями.

— Мистер Вейсман, я никогда не отрицал, что я еврей. Я симпатизирую вашим идеям…

— Нашим идеям.

После короткой паузы Джек кивнул:

— Хорошо, нашим идеям. Думаю, что смогу оказать вам посильную помощь при условии, что мое имя не будет ассоциироваться с вашей организацией.

— Вы не хотите, чтобы люди знали, что вы еврей.

— Я не хочу выпячивать свое еврейство.

Вейсман кивнул:

— Я понимаю. Многие придерживаются того же мнения. С незапамятных времен.

Джек встретился взглядом с Вейсманом.

— Если бы нацисты знали, что «Лир бродкастинг» принадлежит еврею, они никогда не согласились бы на трансляцию речи Гитлера через мои радиостанции.

— Думаю, тут вы правы.

— Я, возможно, найду и другие возможности для того, чтобы сообщать американцам о творимом в Германии. Полагаю, и вы можете поставлять мне соответствующую информацию. Но даже в этой стране паши усилия будут далеко не столь результативны, если «Лир бродкастинг» сочтут проеврейскои радиовещательной компанией.

— «Нью-Йорк таймс» считается проеврейскои газетой, но от этого она не становится менее влиятельной.

— Не везде, — возразил Джек. — В некоторых регионах к ней относятся с подозрением.

— Ладно… Как я понимаю, мне не удалось завербовать в нашу организацию нового члена.

— Давайте не ставить вопрос ребром. Не загоняйте меня в угол. Я готов передавать по своим радиостанциям сообщения о преследованиях евреев. Давайте мне факты, и они уйдут в эфир. Снабжайте ими и другие радиостанции, и вы узнаете, кто еще захочет с вами работать. Кроме того, вернувшись в офис, я выпишу вам чек на тысячу долларов. И каждый год буду посылать Бнай Брит чек на такую же сумму.

— Щедрый дар, — признал Вейсман. — Думаю, мы друг друга поняли. Вы даже встретились со мной в таком месте, где нас не могут увидеть ваши друзья и деловые партнеры. Не так ли?

Джек покраснел.

— Я… К сожалению, не могу этого отрицать. — Он запнулся. — Пусть мне будет стыдно.

— Понятно. — Соломон Вейсман отодвинул стакан. — Мы все обговорили, так что можем обойтись без ленча. Если вы готовы нам помочь, не вставая в наши ряды, пусть так и будет.

— Я принесу меньше пользы, если все будут знать, что я один из вас, — аргументировал свою позицию Джек.

Как выяснил Джек, роман с Конни Хорэн сопряжен с немалыми трудностями. Она не могла или не хотела встречаться с ним чаще, чем раз в месяц. Поскольку предохранялась Конни исключительно естественным путем, в соответствии с менструальным циклом, она соглашалась увидеться с Джеком лишь в один из тех нескольких дней, когда она не могла забеременеть или надеялась, что не могла. Использование презервативов она считала грехом. И хотя Джек убеждал ее, что лучшего средства предохранения от беременности не сыскать, Конни и слушать его не хотела.

— Я и так грешна, — сказала она ему как-то днем, пройдясь кончиком языка от мошонки до головки его члена. — Я не могу… Мне не у кого спросить совета. Ты знаешь, что такое софистика? Я пришла к выводу, что лизать твой член для меня не грех, если я не беру его в рот. Я хочу сказать, лизать — это проявление любви, но…

— Хорошо, крошка, хорошо.

Теперь Джек знал, что Конни может часами лизать не только член, но и его живот, бедра и даже задницу. И если он правильно толковал ее вздохи и постанывания, ей это очень даже нравилось. Конни лизала его, пока у нее не пересыхало во рту, и тогда она пила томатный сок с джином. Этим она могла заниматься в любой день цикла, и какое-то время спустя уже старалась избежать продолжения, ведь без полового акта забеременеть невозможно.

— Мы не можем рисковать, — говорила она Джеку, — но не можем и предохраняться.

Спорить с ней, указывать на проколы в ее логике Джек не стал. Зачем Конни задумываться над тем, что они делают, полагал он, ведь она может прийти к выводам, которые ему не понравятся.

— Конни, дорогая, если я как следует вымою задницу водой с мылом, ты сунешь туда свой язычок?

— Во всяком случае, попробую. Если меня не вырвет. Я хочу показать тебе, что очень тебя люблю.

Когда Джек вернулся из ванной, Конни залпом выпила полстакана томатного сока с джином и осторожно провела кончиком языка по анусу Джека. Он сладострастно застонал. Действительно, ощущения более чем приятные.

— Что ж… — прошептала она. — Хорошо…

Конни прижалась лицом к ягодицам Джека и засунула язык как только смогла глубоко.

— О… крошка!

Конни вытащила язык и рассмеялась.

— Тебе, значит, понравилось? Отлично. Будем проделывать то же самое по первому твоему желанию.

Джек понял, что столкнулся с серьезной проблемой: он все больше влюблялся в Конни Хорэн.

Кимберли в тридцать один год оставалась такой же охочей до любовных утех. Решив, что двух детей вполне достаточно, она объявила о своем желании перевязать маточные трубы. Джеку идея жены не понравилась, но Кимберли заявила, что право выбора принадлежит ей, и осенью сделала операцию.

Уверенность в том, что беременность ей не грозит, распалила Кимберли, наполнила ее новой энергией. Она предложила Джеку разнообразить их игры в постели. Гостиная, что примыкала к их спальне, служила Кимберли и библиотекой. Здесь она держала книги, которые не хотела показывать гостям. Первые шесть лет совместной жизни Джек тоже не обращал на них внимания, но после операции, когда Кимберли сказала ему, что эти книги пробудили в ней стремление к сексуальным экспериментам, заглянул в них. Каким-то образом ей удалось заполучить запрещенный в Америке и изданный во Франции роман Генри Миллера «Тропик Рака». Должно быть, кто-то провез книгу в чемодане, запрятанную среди вещей, иначе ее конфисковала бы таможня. Рядом с «Тропиком» на полке стоял скандальный роман «Фанни Хилл, мемуары женщины для утех», написанный Джоном Клилендом и впервые опубликованный в 1749 году. Имелся в библиотеке и эротический многотомник «Моя тайная жизнь», пришедший к нам из XIX века. Джек изумился, узнав, что его жена читает такие книги. И, конечно же, прочитал их сам, чтобы узнать, о чем, собственно, в них идет речь.

Но наиболее интересной и информативной оказалась «Кама сутра», индийское руководство по сексу, где описывались удовольствия, которые Джек не мог считать приятными, к примеру, кусание или царапание партнера.

Как-то декабрьским вечером Кимберли предложила ему лечь в постель пораньше. Она включила лампы на прикроватных столиках, обрызгала простыни одеколоном. Джек, естественно, понял, что спать Кимберли не собирается. Поначалу все шло по накатанной колее. Но потом вдруг переменилось. Джек лег на жену, она заплела ноги на его спине, эту позицию она предпочитала другим. Широко раскрыв глаза, Кимберли смотрела ему в лицо. До оргазма Джек добрался быстро. И в тот момент, когда сперма уже начала свой путь, Кимберли вонзила ногти ему в спину. Она продолжала царапать его, пока поток не иссяк. Джек знал, что спину она ему расцарапала до крови. Хотел было запротестовать, но не стал, потому что боль в спине только усилила интенсивность оргазма. И длился он дольше, чем всегда. В итоге Джек упал на Кимберли совершенно вымотанный, словно разгрузил вагон угля.

— Что скажешь, милый? — прошептала она ему на ухо.

— Господи, Кимберли! — Он скатился с жены.

— Раньше ты такого не испытывал, верно?

— Нет, но…

— Я знаю. Повторять не будем. Если б ты знал, что тебя ждет, то не смог бы кончить. Но хоть раз попробовать нужно, правда?

Он приподнялся, поцеловал ее грудь, потом сел, посмотрел на пятна крови на простыне. Кимберли протерла ему спину спиртом. Щипало ужасно, но одновременно и возбуждало, его «игрунчик» тут же ожил.

Три ночи спустя, когда Джек пыхтел на ней, Кимберли прошептала: «Ударь меня».

Раньше он этого бы не сделал, но теперь точно знал, что она от него хочет, и ударил ладонью по щеке.

— Сильнее, ради Бога!

Он ударил сильнее. Так, что у нее дернулась голова.

— Еще! И не прекращай, пока я не скажу.

Ее голова летала из стороны в сторону от оплеух то по одной, то по другой щеке. Кимберли начала извиваться и стонать, а потом внезапно вскинула руку и потащила Джека вниз, на себя. Ее глаза горели от восторга.

Потом в ванной она плевалась кровью, так как зубы порезали щеки изнутри.

Когда Джек проснулся утром, Кимберли уже встала. Он нашел ее в ванной, она запудривала красные отметины на щеках. Губы у нее распухли, но умело наложенная помада позволяла это скрыть.

Джек глубоко вздохнул.

— Слушай, я извиняться не собираюсь. Ты сама на это напросилась.

Из-за распухших губ слова Кимберли звучали не слишком отчетливо.

— Я вытерплю и не такое. А твое дело — выполнять мои желания!