"Последняя сделка" - читать интересную книгу автора (Ридпат Майкл)

7

— Еще несколько вопросов, мистер Эйот. Или, может быть, вы предпочитаете, чтобы к вам обращались «сэр Саймон Эйот»?

Сержант Маони сидел на диване в нашей крошечной гостиной. В его карточке значилось, что сержант служит в отделе предупреждения преступности полиции штата, находящегося в подчинении окружного прокурора округа Эссекс. Это был крупный, явно склонный к полноте мужчина с жидкими рыжеватыми волосами и светло-голубыми глазами. Казалось, что один уголок его рта был постоянно приподнят в кривой улыбке, словно сержант слегка сомневался в словах собеседника. Он, судя по всему, приближался к пятидесяти и выглядел много повидавшим на своем веку человеком. Это, очевидно, соответствовало действительности. Одна из коллег Лайзы увела ее из дома выпить чашку кофе, и, кроме нас с сержантом, в квартире никого не было.

— Называйте меня «мистер», — ответил я. — А «сэр» означает лишь то, что мой отец ушел из жизни молодым.

После прибытия в Америку я изо всех сил старался не привлекать внимания к своему титулу. Лайза никогда не величала себя леди Эйот, за исключением, правда, тех случаев, когда была изрядно пьяна и находилась рядом со мной в постели. Мое появление в Америке частично объяснялось тем, что титулы в этой стране мало что значат. В Англии, когда ко мне обращались «сэр», я испытывал смущение. Игнорировать титул означало проявлять неуважение к памяти предков. Здесь же я мог просто забыть об этом. О моем титуле в Америке узнавали, лишь заглянув — как это сделал Маони — в мой паспорт. Джил, правда, иногда шутливо вставлял его в дружеский разговор в хорошо знакомой компании.

— Хорошо, мистер Эйот. Мне хотелось бы вернуться к некоторым событиям, о которых вы рассказали вчера.

Он говорил с заметным бостонским акцентом, но его речь существенно отличалась от речи Крэга. Я еще не научился узнавать местные диалекты.

— Пожалуйста.

— Получается, что вы были последним, кто видел мистера Фрэнка Кука живым.

— Неужели?

Светло-голубые глаза внимательно наблюдали за тем, как я реагирую на эти слова.

— Да. Коронер полагает, что он умер в субботу до десяти вечера. Вы сказали, что видели его в субботу около двух тридцати пополудни.

— Да, думаю, что это именно так.

— Это подтверждает соседка, видевшая, как вы с большой скоростью ехали по проселку в направлении его дома.

— Машина двигалась со скоростью десять миль в час, — улыбнулся я. — Дама просто не смотрела, куда едет.

— Вполне возможно. Но мы расследуем не дорожное происшествие. — Уголок рта Маони чуть дернулся вверх. — Был ли мистер Кук дома, когда вы приехали?

— Да, был. Выглядел крайне усталым. Или, может быть, излишне нервозным. Одним словом, мое появление его не очень обрадовало.

— Почему вы решили с ним встретиться?

— Мне хотелось прояснить с ним некоторые возникшие между нами проблемы.

— Не могли бы вы сказать, какие именно?

Я колебался, не зная, что ответить.

— У нас с Фрэнком возникли разногласия по работе, — взвешивая слова, произнес я. — И мне хотелось разрешить наши разногласия.

Маони внимательно посмотрел мне в глаза. Он прекрасно понимал, что я не говорю ему всего.

— В чем заключались ваши разногласия?

— В вопросах инвестирования.

— Понимаю… — протянул он, ожидая продолжения. У меня не было ни малейшего желания рассказывать сержанту о подозрениях Фрэнка относительно меня и Дайан, но я понимал, что не могу о них молчать. Расследуется убийство, и вопросы возникают снова и снова. В итоге я решил быть максимально откровенным.

— Думаю, подлинной причиной разногласий было то, что Фрэнк подозревал меня в любовной связи с одной из моих коллег. Я хотел убедить тестя, что его подозрения не имеют ни малейших оснований.

— И это действительно так?

— Конечно, — просто ответил я, понимая, что сейчас не время вставать в позу и выражать справедливое негодование. С Маони следовало вести себя крайне осторожно и быть предельно точным.

— О'кей. Поверил ли мистер Кук вашим словам?

— Не знаю. Боюсь, что нет.

— Вступали ли вы с ним в спор по какому-либо иному поводу?

— Нет.

— Но расстались вы отнюдь не друзьями?

— Да.

Маони долго молчал, не сводя с меня взгляда. Затем допрос возобновился.

— В котором часу вы покинули дом?

— Не помню. Видимо, около трех часов.

— Куда вы направились?

— Я совершил прогулку по пляжу. По Шанкс-Бич. После этого проехал в одну из наших компаний. В «Нет Коп», если быть точным.

— Во время прогулки вы никого не встретили? Может быть, вы кого-нибудь видели?

— На парковке находилось несколько машин, — ответил я после недолгого раздумья. — Думаю, на пляже были люди, но я их не запомнил. Я был погружен в мысли о Фрэнке и о наших с ним отношениях.

— О'кей, — сказал Маони. — И сколько же времени вы провели на берегу?

— Около часа.

— А затем вы отправились в компанию. Как ее там… «Нет Коп», кажется? Что это за фирма?

Я подробно рассказал Маони о компании и о людях, которых там видел. Он обещал с ними связаться. У меня не было ни малейших сомнений, что сержант выполнит свое обещание.

— Вы не знаете, случайно, размеров состояния Фрэнка Кука?

Неожиданная смена темы меня изумила.

— Понятия не имею, — ответил я.

— Попытайтесь прикинуть.

Я задумался. Карьера Фрэнка развивалась довольно успешно, и в «Ревер» он мог уже заработать неплохие деньги. Кроме того, оставались потенциальные миллионы «Био один», которые Фрэнк в итоге должен был получить. Дэниел прав — Фрэнк, судя по всему, был богатым человеком. Но для пользы дела я сознательно ударил в недолет.

— Миллион долларов, видимо.

— Мы полагаем, что ближе к четырем. Кроме того, мистер Апплби утверждает, что через год-другой инвестиции «Ревер» могли принести ему еще десяток миллионов. Все это должно отойти к его наследникам. Это подводит нас к следующему вопросу. Кто является наследниками Фрэнка Кука?

— Не имею представления.

— Попробуйте догадаться.

— Думаю, Лайза и ее брат Эдди. Не исключено, что и их мать.

— Оставим юристу покойного решать, правы вы или нет, — произнес Маони. — Однако у нас есть все основания предполагать, что в случае смерти мистера Кука вы можете рассчитывать хотя бы на часть этих денег.

— Думаю, вы правы, — со вздохом согласился я. — Но до этого момента я об этом никогда не думал.

— У вас есть револьвер, мистер Эйот?

Очередная смена темы.

— Нет.

— Вы не знаете человека, который мог бы владеть револьвером «смит-вессон» модели «Магнум» шесть сорок три пятьдесят семь?

— Нет.

— Вы умеете обращаться с револьвером?

— Да, — ответил я после краткого раздумья.

— Где вы этому научились?

— Я служил в английской армии. Там учили пользоваться оружием.

— Понимаю. Значит, вы умеете обращаться с револьвером… — протянул он и, немного помедлив, спросил: — Вам приходилось кого-нибудь убивать?

— Да, — спокойно ответил я.

— Расскажите.

— Я предпочел бы не распространяться на эту тему.

— Это случилось, когда вы были в армии?

— Да.

— Возможно, в Ирландии? — Взгляд голубых глаз Маони вдруг приобрел стальной оттенок.

— Я не обязан отвечать на вопросы подобного рода! — резко бросил я. — Неужели я нахожусь под подозрением? Может быть, для продолжения нашей беседы необходимо присутствие адвоката?

— Послушайте, — сказал Маони, — я просто делаю свою работу. Мы собираем любую информацию, которая способна помочь нам найти убийцу. Не более того. Благодарю за помощь, мистер Эйот. Мы встретимся, если у меня возникнут дополнительные вопросы.

С этими словами он удалился, оставив меня в состоянии тревоги. Я ждал возвращения Лайзы, а в ушах все еще звучал последний вопрос сержанта.

Я припомнил механизированный блокпост на тихой загородной аллее близ Армага и приближающийся к нам старенький «форд-эскорт». Мой напарник, младший капрал Бинн, стал неторопливо опускать стекло, чтобы остановить машину. И в этот миг я увидел на его лице выражение крайнего изумления и ужаса.

Прогремели два выстрела, и мозги капрала брызнули во все стороны. Еще не успели стихнуть эхо стрельбы и звон разбитого стекла, как я опустошил весь магазин автомата в находящийся совсем рядом с нами «форд». Водитель потерял контроль, и машина врезалась в борт нашего «лендровера».

Оказалось, что я убил двух членов Ирландской революционной армии. Этот подвиг не вызвал у меня чувства гордости, но по крайней мере мне было что сказать родителям капрала Бинна.

Совсем иное дело — убийство Фрэнка. Да, находясь на военной службе, я мог застрелить двух террористов, но это вовсе не означало, что я способен хладнокровно прикончить своего тестя. Гнусные инсинуации сержанта Маони привели меня в ярость.

Однако на волнения по этому поводу времени у меня не было. Лайза нуждалась в моей поддержке, и я старался не оставлять ее в одиночестве. Она пребывала в оцепенении, которое лишь изредка нарушалось слезами. Большую же часть времени моя любимая молча невидяще смотрела в пространство.

Я чувствовал свою беспомощность, несмотря на то что изо всех сил старался ей помочь. Всем своим существом я ощущал ту боль, которую испытывала жена. И я знал, что эта боль останется с Лайзой не только на ближайшие недели, но на месяцы или даже годы. Такое положение меня пугало. Я не знал, как она станет реагировать на те или иные слова или события, и опасался, что состояние шока, в котором Лайза пребывала, останется с ней навсегда. Мне хотелось защитить жену, заключить в объятия, чтобы изолировать от ужаса, испытанного ею в связи с гибелью отца. Но как бы я ни старался, я не мог избавить ее от действительности. Фрэнк ушел навсегда. Со временем ее страдания, видимо, уменьшатся и их можно будет как-то выносить, но до этого дня еще очень далеко. Положение, прежде чем начать улучшаться, может стать еще хуже.

Кроме того, мне приходилось сражаться и с собственными чувствами, вызванными смертью Фрэнка. С самого начала у меня с этим человеком сложились прекрасные отношения. До недавнего времени я видел в нем своего друга и наставника. Я был благодарен ему за свою работу в «Ревер» и в конечном итоге за замечательную жену. У меня не было сомнения в том, что Фрэнк любил меня и питал ко мне искреннее уважение. Но затем наши отношения испортились, и разлад достиг пика в тот день, когда Фрэнк повернулся ко мне спиной. Буквально. Мне приходилось слышать, что горе часто сопровождается чувством вины, и теперь я начал убеждаться в справедливости этого суждения.

До сих пор наши семейные разногласия ограничивались дискуссиями о сломанной посудомоечной машине или чем-то в этом роде. Я не знал, сможет ли Лайза справиться со своими чувствами после трагической гибели любимого отца, и был исполнен решимости помочь ей в этом.

Кто-то позвонил в дверь. Это оказался еще один репортер. Я сказал ему, что мне нечего сообщить, а Лайза слишком подавленна, чтобы с кем-нибудь беседовать. Эти слова я говорил и всем остальным, более ранним визитерам. Сообщение об убийстве Фрэнка появилось в утренних газетах и в телевизионных «Новостях», и теперь журналисты рвались взять у безутешных родственников интервью или в крайнем случае достать их фотографии. Я знал, что подобная назойливость неизбежна, но все равно злился. Создавалось впечатление, что мы с Лайзой играем роли, навязанные нам без нашего ведома и согласия. Не исключено, что в Англии журналисты вели бы себя еще более беспардонно.

Мне предстояло множество дел. Похороны Фрэнка намечались на следующий день. Мать и брат Лайзы прилетали из Калифорнии и намеревались поселиться в пансионате неподалеку от нашего дома.

Мы встретили их в аэропорту, добравшись туда на принадлежащей Лайзе «хонде». Обнаружить родственников в толпе не составляло труда. Брат Лайзы был высоким тощим парнем. Темные волосы были острижены так коротко, что больше походили на щетину. Их мать Энн внимательно следила за своей внешностью, посвящая много времени портным и парикмахерам. Несмотря на свой далеко не юный возраст, черноволосая дама была все еще потрясающе красива. Вся троица родственников заключила друг друга в объятия. По щекам Лайзы и Энн катились слезы, а голова Эдди возвышалась над женщинами на фут. Его глаза тоже влажно поблескивали.

Я топтался в стороне.

Когда семейная группа распалась, мать Лайзы заключила в объятия меня. После того как дама меня отпустила, я протянул руку Эдди, но тот, прежде чем обменяться рукопожатиями, одарил меня ледяным взглядом. Мы направились к машине, и Лайза весь путь проделала под руку с братом.

Оказавшись дома, я приготовил им на ужин лазанью. До того как приступить к еде, мы вчетвером опустошили бутылку красного вина, и, садясь за стол, я откупорил еще одну.

— Не понимаю, как вы вдвоем можете ютиться в такой крошечной квартирке, — оглядевшись по сторонам, сказала Энн. — У вас так много вещей. И как только вы ухитряетесь держать их в порядке?

Я, естественно, ответил, что нам это не удается.

— Мама, ты же знаешь, что мы не можем позволить себе здесь более просторное жилье, — сказала Лайза. — Все наши пожитки нашли свое место. Жаль только, у нас нет места для тебя и Эдди.

— Пусть это тебя не тревожит, — успокоила дочь Энн. — Нас прекрасно устроит пансионат с завтраком.

— Во всяком случае, это гораздо приятнее, чем ломать ребра на твоем полу, — с обращенной к сестре теплой улыбкой добавил Эдди.

Все положили себе на тарелки лазанью.

— Не имею представления, — начала Энн, обращаясь к волнующей нас теме, — зачем кто-то решил убить Фрэнка. Насколько я знаю, у него никогда не было врагов. Он был таким милым человеком. Всегда.

Почему же ты в таком случае с ним развелась? — подумал я, но вслух ничего не сказал. Отношение Энн к Фрэнку коренным образом отличалось от отношения моей матери к отцу. Можно сказать, что эти женщины находились на противоположных полюсах. Мама с весьма большой неохотой появилась на его похоронах, всем своим видом демонстрируя полное равнодушие к уходу из жизни бывшего супруга. Здесь же сохранялись какие-то добрые чувства к покойному, и я не мог понять почему. Как бы то ни было, но мать Лайзы была искренне опечалена смертью Фрэнка.

— Скажи, а на работе его любили? — спросила она, обращаясь ко мне.

— О да, — ответил я. — Мы все его очень любили. И очень уважали.

Все, кроме Арта, подумал я, но оставил эту мысль при себе.

— Есть ли у копов кто-нибудь на подозрении? — поинтересовался Эдди.

— Не думаю, — ответил я.

— Больше всего они подозревают Саймона, — сказала Лайза, и я обжег ее взглядом. — Чему ты удивляешься? — продолжала она. — Это же очевидно, если судить по тем вопросам, которые задавал тебе сержант Маони.

Эдди не сводил с нас взгляда. Он был на два года старше сестры и пару лет назад бросил учебу в медицинском институте. Сейчас, насколько я знал, он являлся аспирантом Калифорнийского университета в Сан-Франциско и специализировался по социальным проблемам. Лайза восхищалась братом, решившим посвятить свою жизнь служению неимущим, а я всеми силами пытался прогнать нехорошие мысли о так называемых вечных студентах. Мы с ним никогда не дружили. Эдди всегда был со мной вежлив, но в то же время относился с подозрением — вначале как к близкому приятелю младшей сестренки, а затем как к ее мужу. Для титулованного англичанина, работающего в расположенной на северо-восточном побережье фирме, я казался ему излишне раскованным. После того как родители развелись, Эдди принял на себя роль главы семьи, и с тех пор сестра и мать благоговейно прислушивались к каждому его слову. Думаю, ему очень не нравилось то, что они иногда соглашались и с моим мнением.

Эдди не нравилось, что я познакомился с Лайзой через отца. Это автоматически помещало меня в ту часть семьи, которая, как ему казалось, была виновата в расколе.

— Разве Саймон не был вместе с тобой? — спросил он.

— В этом-то и вся загвоздка, — покачала головой Лайза. — Когда Саймон разговаривал с папой, я работала в лаборатории. Получается, что он был последним, кто видел папу живым.

— Неужели? — внимательно глядя на меня, спросил Эдди.

— Почему ты так нехорошо на него смотришь? — спросила Лайза, беря меня за руку. До нее наконец дошло, какую ошибку она совершила, подняв этот вопрос. — Саймон не имеет никакого отношения к убийству.

— Ну конечно, не имеет, — промолвил Эдди, посылая младшей сестре снисходительную и в то же время ласковую улыбку.

Она улыбнулась в ответ, радуясь, что это недоразумение так легко уладилось. Но судя по тому взгляду, которым одарил меня Эдди, дело, видимо, обстояло не так просто.

— Уверена, что полиция схватит преступников, — продолжала Лайза.

— Надеюсь, что так и будет, — сказал Эдди. — Никогда не думал, что когда-нибудь произнесу подобные слова, но этот тип заслуживает электрического стула. Ведь в Массачусетсе, кажется, возобновили смертную казнь, не так ли?

Вопрос был явно обращен ко мне.

— Боюсь, что нет, — ответил я.

— Вот как? А мне казалось, что я об этом где-то читал.

Лайза сосредоточилась на лазанье. Энн восторженно взирала на своего сына. Я же почувствовал некоторое раздражение. Лайза прекрасно знала, что смертной казни в нашем штате не было, но противоречить старшему брату не стала. Все заявления Эдди — а их было множество — воспринимались матерью и сестрой безоговорочно. Он был неглуп и часто высказывал дельные соображения, но иногда парень порол сущую чушь.

Я знал, что спорить с ним не имеет смысла. В прошлом году накануне Дня благодарения мне довелось с ним подискутировать. Тема спора была совершенно пустяковой. Мы разошлись в мнениях о том, к какой партии принадлежал канцлер Германии Гельмут Коль. Эдди считал, что Коль — социал-демократ. Я же знал, что это не так. Лайза и мамаша полагали, что Эдди не мог ошибиться. Я доказал свою правоту и испортил милый семейный вечер.

— Видимо, это прошло мимо моего внимания, — произнес я, подливая Эдди вина.

Последовала недолгая пауза, которую первой нарушила Энн:

— Я думала, у вас с Фрэнком были отличные отношения. Жаль, что вы расстались, находясь в ссоре.

— Разделяю ваши чувства, — сказал я. — Мне хотелось так много ему сказать.

— Мне тоже, — добавила Лайза.

Ужин мы закончили в молчании, и я ощущал, что за нашим столом в качестве гостя присутствует не только печаль, но и злоба.

В ту ночь, когда я лежал, безуспешно пытаясь уснуть, мне показалось, что кровать слегка трясется. Я протянул руку и прикоснулся к плечу Лайзы. Ее била дрожь.

— Иди ко мне, — прошептал я, и жена, перевернувшись, оказалась в моих объятиях. Я почувствовал, как мне на грудь закапали ее слезы.

— Ты помнишь рубашку, которая была на папе? Ту, клетчатую? — спросила Лайза.

— Помню, конечно.

— Ведь это я подарила ему в прошлом году, в день рождения. Она ему очень нравилась. И теперь вся рубашка залита его кровью.

Я молча прижал жену к груди. Она еще немного поплакала, а затем, отодвинувшись от меня, потянулась к коробке с бумажными салфетками, стоявшей на тумбочке у кровати.

— Для Эдди это просто ужасно, — промолвила она.

— Это ужасно для всех.

— Да, но Эдди не видел папу более шести лет. Они почти не разговаривали друг с другом с того времени, когда мама и папа разошлись.

— Почему он так тяжело воспринял развод? Ведь у тебя с отцом сохранились прекрасные отношения.

— Не знаю. Думаю, было бы лучше, если бы они сказали нам о подлинной причине разрыва. Они объяснили развод тем, что не желают дальше жить вместе. Эдди считал, что папа нас бросил, и не простил его.

— Думаю, этого мы теперь никогда не узнаем.

— Не хочу знать. После того, как папы не стало. Вообще-то я думаю, что у кого-то из них была связь на стороне. Скорее всего у мамы. Впрочем, не уверена.

— Мне кажется, я понимаю, почему Эдди злится, — заметил я.

— Полагаешь, что он казнит себя за то, что не встречался с папой? Возможно. Но ты же знаешь Эдди. Его очень легко вывести из себя.

По правде говоря, я не настолько хорошо знал Эдди, чтобы до конца разбираться в его чувствах, и такое положение меня вполне устраивало.

— Я тоже вне себя от злости, — продолжала Лайза. — Человек просто не должен умирать подобным образом. — Ее голос вдруг окреп, и я уловил в нем новый оттенок горечи. — Папа не был готов к смерти. Его ждали многие годы счастливого существования. Никто не имеет права лишать другого человека жизни. Мама права. Я тоже не знаю людей, у которых могли быть серьезные причины убивать папу. Ничего не могу сказать о смертной казни, но очень надеюсь, что полиция найдет мерзавца. Негодяй не достоин жизни, кем бы он ни оказался.

Этот взрыв чувств меня изумил. До сих пор Лайза воспринимала смерть отца покорно, как тяжелый удар судьбы. Но она права в своей ярости. Убийство не просто зло. Убийство — зараза, которую следует искоренять любыми средствами.

Некоторое время мы лежали молча, затем Лайза снова заговорила, но настолько тихо, что я едва мог расслышать ее слова.

— В детстве, когда мне было страшно или я плохо себя чувствовала, папа пел мне песни. У него был ужасный голос, и он не стеснялся петь только для меня. Как мне хочется, чтобы он спел мне сейчас!

Спеть для нее я не мог, но зато мог привлечь к себе. Я не отпускал Лайзу долго-долго. До тех пор, пока не услышал ее ровное дыхание.