"Где-то во времени" - читать интересную книгу автора (Матесон Ричард)

16 НОЯБРЯ 1971 ГОДА

Только что вернулся из центральной библиотеки Сан-Диего. Оказалось, что она находится примерно в квартале от книжного магазина, в котором я был вчера. Я приехал туда к открытию.

Встал я в пять утра и три часа бродил по пляжу, пытаясь избавиться от головной боли. К половине девятого меня отпустило, и я выпил чашку кофе и съел тост. Служитель перегнал мою машину и дал мне инструкции, и я отправился в библиотеку.

Поначалу я подумал, что мне не повезло. Молодая девушка за стойкой сказала, что мне не разрешат взять книги с собой по лос-анджелесской карточке. Я понимал, что вряд ли смогу провести в читальном зале целый день – и уже начал нервничать. Но более мудрая начальница разрешила проблему. Забрав мое удостоверение личности и бирку от ключа к номеру, она разрешила выписать мне временную карточку и взять книги на дом. Я едва не расцеловал ее.

Через двадцать минут я вышел, возблагодарив Бога за существование каталожных систем. Поспешил домой и, подъезжая к Коронадо, испытал уже знакомое чувство: словно этот большой белый деревянный дворец стал моим домом. Передал машину слуге и погрузился в тихую гостиничную атмосферу. Пришлось сесть в патио и, закрыв глаза, дать этому снова перетечь в мои вены. Патио – подходящее для этого место, нечто вроде сердца отеля. Там я оказался в окружении прошлого. Меня наполнило чувство покоя. Глубоко вздохнув, я открыл глаза, встал и направился к лифту. Поднявшись на пятый этаж, я вошел в номер, прижимая к себе книги.

Вот книга под названием «Элиза Маккенна: подробная биография», автор Глэдис Робертс. Хочу оставить ее напоследок, ибо, несмотря на то что сейчас предвкушаю этот момент, знаю: как только окончу чтение биографии, все исчезнет, а мне бы хотелось, насколько возможно, продлить удовольствие.

Пишу и слушаю Четвертую симфонию, самую легкую, не требующую много внимания. Хочу сконцентрироваться на ней.

Первая книга написана Джоном Дрю, называется «Мои годы на сцене».

Он пишет, что при первой встрече с ней его поразила ее чрезмерная хрупкость. Как я заключил из увиденных фотографий, в те годы в моде были упитанные женщины. И все же он повторяет то, о чем я уже читал: она не пропустила ни одного спектакля.

Поначалу в пьесах вместе с ней появлялась ее мать – играя мадам Бергома, мать Сюзанны Блонде в «Бале-маскараде»; госпожу Оссиан, мать Мириам в «Бабочках». Пишут, что с последней из двух пьес они ездили в Калифорнию. Полагаю, актерские труппы регулярно гастролировали на Западном побережье.

Хотя я записал почти все, у меня остается впечатление, что на пути к биографии я слишком быстро пробежал эту книгу – подобно тому как изголодавшийся человек не в состоянии насытиться закусками в ожидании основного блюда.

Постараюсь снизить темп.

Следующая книга – «Известные актеры и актрисы», изданная в 1903 году. Глава начинается словами: «Элиза Маккенна продает древесину, свиней и птицу», и далее утверждается, что, помимо сцены, больше всего на свете ее волнует ферма в Ронконкоме на Лонг-Айленде. Не будь она актрисой, продолжает автор, стала бы фермершей. Любой момент, который могла урвать у театра, она проводила в уединении на своей ферме в двести акров, куда ее увозил личный железнодорожный вагон. «Там она могла бродить на свободе, вдали от любопытных взоров».

Всегда эта изолированность.

И еще на эту тему. «О ее личной жизни известно меньше, чем о любой другой популярной актрисе. Для большинства людей знакомство с ней не идет дальше рампы. Для защиты своей частной жизни она отдала в руки своего импресарио все, относящееся к публикации. Если к ней обращался журналист с просьбой об интервью, она отсылала его к мистеру Робинсону, который прямо заявлял: «Нет», повинуясь отчасти ее стремлению к уединенности, отчасти своей четкой политике, принятой им около десяти лет назад, как только он сделался ее импресарио».

А это подтверждает мое мнение о нем.

Вот противоречие. Полагаю, анализ всегда их выявляет. «Она ни разу не пропустила спектакля по болезни и всегда выступала в роли, указанной в афише, за исключением одного случая в 1896 году, когда поезд, на котором она вместе с труппой ехала из Сан-Диего в Денвер, задержался из-за бурана».

Снова 1896 год.

Вот ее прелестный снимок. На ней черное пальто, черные перчатки и черный галстук-бабочка. Длинные волосы забраны наверх гребнями, а скрещенные руки лежат наверху декоративной колонки. Она выглядит восхитительно, и я снова влюбляюсь в нее, испытывая то же ощущение, что и в момент, когда впервые увидел эту фотографию в Историческом зале. У человека, увлеченного исследованиями, эмоции отходят на второй план. Но вот я увидел этот снимок, и эмоции ожили. Может быть, это безумие, может, все это нереально, но я влюблен в Элизу Маккенна.

И не думаю, что это скоро кончится.

Последняя – и выразительная – цитата.

«У мисс Маккенна в 1898 году был один поклонник, сильно ею увлеченный и уделявший ей много внимания. Каждый вечер он сопровождал ее вместе с матерью в театр и провожал домой. Проходило время, и однажды миссис Маккенна воспользовалась удобным случаем, чтобы сказать ему: "Будет только справедливо, если я скажу, что вы теряете время понапрасну. Элиза никогда не выйдет замуж. Она слишком предана искусству и даже не помышляет о подобном"».

Почему я не должен этому верить? Но все же не верю. Думаю, просто в ответ на слова Нэта Гудвина.

Это и есть разгадка тайны Элизы Маккенна?

Я снова вздрагиваю. Так быстро подошел к последней книге. Еще один прием пищи для ума, и затем – голодание.

Эта перспектива меня пугает.

Теперь никакого Малера. Хочу полностью сосредоточиться на этой книге, ее биографии.

На фронтисписе снимок, сделанный в 1909 году. Словно ее снимали во время спиритического сеанса: в камеру смотрит молодая женщина из другого мира. На первый взгляд кажется, что она улыбается. Потом замечаешь, что в глазах ее грусть, может быть, даже боль.

И снова приходит на ум наблюдение Нэта Гудвина.

«Не было на свете актрисы, – пишет автор в первых строчках этой книги, – более непостижимой по характеру, чем Элиза Маккенна».

Согласен.

Вот первое подробное описание ее внешности: «Грациозная фигурка, золотисто-каштановые волосы, глубоко посаженные серо-зеленые глаза и изящные высокие скулы».

Выдержка из первой значительной рецензии на ее игру, напечатанной в 1890-м: «Элиза Маккенна не более чем хорошенькая субретка, каких часто встретишь на вечернем променаде, – прелестный, нежный цветок на древе драматического искусства».

Не пропускай так много! Диктуй каждый относящийся к делу факт. Это последняя книга, Кольер!

О боже, люди в соседней комнате опять умолкли.

Рецензии на сыгранные ею спектакли. Прочту потом.

Любопытный, нет, поразительный факт.

В 1924 году она сожгла свои записи, дневники, переписку – все, что когда-либо написала. Приказала вырыть на ферме в Ронкомкоме глубокую яму, бросить в нее все бумаги, облить керосином и поджечь.

Все, что осталось, – фрагмент странички, улетевшие из костра. Его нашел один работник, сохранил, а позже передал Глэдис Робертс, которая приводит его в этой книге.

«(Л)юбовь моя, где ты сейчас?

(Откуда ты ко мне приш(ла)?

(К)уда теперь пропала?»

Было ли это ее любимое стихотворение? Стихотворение, написанное ею самой? Если верно первое, то почему оно ей нравилось? Если второе, то зачем она его написала? В любом случае слова ее матери тому мужчине кажутся лживыми.

Тайна становится все более непроницаемой. Под каждым снятым слоем обнаруживается следующий.

Где же сердцевина?

Рецензия на ее Джульетту в постановке 1893 года.

«Мисс Маккенна не следует ни удивляться, ни обижаться на то, что этот опыт выявил ее природную неспособность играть трагических героинь Шекспира».

Как ее это, должно быть, задело. Как я пожалел, что не смогу вмазать по носу этому чертову рецензенту.

Интересное высказывание, относящееся к ее поездке в Египет с Глэдис Робертс в 1904-м. Стоя в сумерках в пустыне рядом с пирамидами, она сказала: «Такое ощущение, что здесь нет ничего, кроме времени».

Она, наверное, чувствовала то же самое, что и я в этом отеле.

Упоминаются и композиторы, которые ей нравились. Григ, Дебюсси, Шопен, Брамс, Бетховен… Боже мой. Ее любимым композитором был Малер.

Сейчас я слушаю Девятую симфонию Малера: Бруно Вальтер[26] и оркестр Нью-Йоркской филармонии.

Я согласен с Альбаном Бергом[27]. На конверте от пластинки приведены его слова (сказанные после ознакомления с нотами) о том, что это «самая божественная вещь из написанных Малером». А Вальтер писал: «Эта симфония вдохновлена сильным духовным потрясением – ощущением ухода». О первой части он писал, что она «парит в атмосфере преображения».

Как это близко к тому, что я чувствую.

Но пора вернуться к книге.

Неожиданная награда – несколько страниц с фотографиями.

На одну из них я смотрю уже пятнадцать минут. Этот снимок говорит мне о ней больше, чем любой другой. Он был сделан в январе 1897 года. Она сидит на массивном темном стуле. На ней белая блузка с закрытым горлом и кружевным гофрированным передом, а также жакет в рубчик. Волосы забраны наверх гребнями или шпильками, руки сложены на коленях. Она смотрит прямо в объектив. На ее лице тоска.

Боже мой, эти глаза! Они какие-то потерянные. Эти губы. Улыбнутся ли они опять? Никогда не видел на лице человека такой печали, такого безысходного отчаяния.

Фотография была сделана через два месяца после того, как она останавливалась в этой гостинице.

Не могу отвести глаз от ее лица. Лица женщины, перенесшей какое-то ужасное испытание. Ее совершенно покинули душевные силы. Она опустошена.

Если бы я мог быть рядом, взять ее за руку и сказать, чтобы она не печалилась так!

У меня сильно колотится сердце. Пока я смотрел на ее лицо, кто-то пытался открыть дверь моей комнаты, и я вдруг подумал, что это она.

Я схожу с ума.

Иду дальше, нервы почти успокоились.

Другие ее фотоснимки. Из сыгранных ею пьес: «Двенадцатая ночь», «Жанна д'Арк», «Легенда о Леоноре». Присуждение почетного звания магистра искусств в Юнион-колледже. В Голливуде, в 1908-м.

«Иногда я думаю, что настоящее удовлетворение в жизни получаешь, только когда терпишь неудачу в стремлении сделать все возможное».

Не похоже на слова счастливой женщины.

Ее щедрость. Кассовые квитанции гонораров от ее спектаклей: она посылала эти деньги в Сан-Франциско после землетрясения, в Дейтон, штат Огайо, после наводнения 1913 года. Бесплатные дневные спектакли для военнослужащих во время Первой мировой войны и работа волонтером в армейских лагерях и госпиталях.

Еще одно противоречие.

«Единственный случай, когда она не смогла участвовать в спектакле, касался представления "Маленького священника" в отеле "Дель Коронадо" в Калифорнии».

Однако она не попала в буран. Возможно, труппа и попала, но ее с ними не было. Она осталась в гостинице. С ней не было ни матери, ни импресарио.

В этом есть что-то необычное: она никогда так раньше не поступала. Как следует из слов автора (весьма сдержанных), ее поведение явилось для всех неожиданностью. «Вернусь к этому позже», – пишет Глэдис Робертс. Что это значит? Еще одна тайна?

Рассказ продолжается: «Спектакль, пробные прогоны которого шли на Западном побережье, больше не ставился, и какое-то время казалось, что он может быть снят совсем».

Десять месяцев спустя он был показан в Нью-Йорке.

За этот промежуток никто не видел Элизу Маккенна. Она вела уединенную жизнь на ферме, часто прогуливаясь по своим землям.

Почему?

Ее любимым вином было неохлажденное бордо. Выпью немного. Тогда я смогу слушать ее любимого композитора и пить ее любимое вино – здесь, в том самом месте, где была она.

Еще один аспект этой тайны.

«До постановки "Маленького священника" в Нью-Йорке ее игра доставляла большое удовольствие, но с того дня в ее спектаклях появились не поддающиеся объяснению глубина и одухотворенность».

Пожалуй, вернусь к тем рецензиям.

Комментарии к ее игре до 1896 года.

«Чарующая утонченность. Благородная сдержанность. Неподдельная искренность. Особое обаяние. Прекрасная дикция. Она умна, понятлива и многообещающа».

И после:

«Маленький священник»: «В игре мисс Маккенна появилась новая живость, новая теплота, яркая эмоциональность».

«Орленок»: «Затмевает Сару Бернар, подобно тому как звезды затмевают луну».

«Куолити-стрит»: «Играла с неподражаемым изяществом и воодушевлением, оспаривать которые невозможно».

«Питер Пэн»: «Ее игра – это выражение жизненной силы в самом ее простодушном и прекрасном виде».

«На большой палец»: «Актриса изображает муки отчаяния, полной неприкаянности и опустошенности, терзающие сердце никем не любимой, непривлекательной женщины. Кульминация неподдельного чувства».

«Ромео и Джульетта»: «Какое отличие от ее первого исполнения этой роли. В высшей степени эмоционально и трогательно в передаче трагедийной стороны. Невероятная острота. Чувство эмоциональной потери передано с прекрасной убедительностью и пониманием. Самая привлекательная, самая живая и самая убедительная Джульетта из тех, что мы видели».

«То, о чем знает каждая женщина»: «Ее лучшее исполнение было отмечено в сценах, где изображались скрытая душевная борьба и философский настрой ее смиренного мученичества».

«Легенда о Леоноре»: «Необычайно притягательное исполнение мисс Маккенна, никогда прежде не изображавшей подлинную женственность и нежность такими тонкими штрихами и с таким богатством оттенков».

«Поцелуй для Золушки»: «Мисс Маккенна настолько бесстрашна и трогательна, что едва не разбивает вам сердце». (Эти слова написал не кто иной, как сам Александр Вулкотт[28].)

«Жанна д'Арк»: «Триумф ее карьеры. Ее искусство создания образов можно сравнить с полностью ограненным и отделанным бриллиантом».

Когда именно произошла эта перемена?

Ничего не могу с собой поделать, но мне кажется, что во время ее пребывания в этой гостинице.

Что же все-таки случилось?

Прямо сейчас можно было бы воспользоваться помощью Шерлока Холмса, Арсена Люпена и Эллери Квина.

Я вновь рассматриваю эту фотографию.

Что же оставило на ее лице отпечаток безысходной покорности?

Возможно, в этой главе есть ответ. Скоро я закончу книгу. Солнце снова садится. Тают мои надежды. Когда я дочитаю книгу до конца, что со мной будет?

«Ее близкие друзья всегда говорили, что сцена – это ее жизнь. Любовь не для нее. И все же однажды, в какой-то момент, никогда больше не повторявшийся, она неосторожно намекнула мне, что у нее кто-то был. Когда она об этом говорила, я заметила в ее глазах отблеск боли, чего прежде не бывало. Не рассказывая ничего в подробностях, она называла это "мой скандал в Коронадо"».

Так это действительно здесь произошло!

Последняя глава посвящена ее смерти. Чувствую, как на меня наваливается какая-то тяжесть.

Цитата: «Она умерла от сердечного приступа в октябре 1953 года, после…»

«… после посещения вечеринки в Стивенс-колледже города Колумбия, штат Миссури, где она в течение нескольких лет преподавала драматическое искусство».

Мы оба, она и я, были в одном и том же месте. И в одно и то же время.

Почему у меня такое странное чувство?

Приводятся ее предсмертные слова. Никто и никогда, замечает автор, не мог понять их смысл. «Любовь, моя услада».

Что мне это напоминает?

Гимн церкви «Христианской науки». Правда, слова там такие: «Нам жизнь покажется усладой, лишь при встрече и разлуке услышать сердцем сердце надо».

Боже правый.

Думаю, я был на той вечеринке.

Думаю, я ее видел.

Мне трудно дышать. В висках и запястьях сильное пульсирование. Голова тяжелеет.

Неужели это действительно случилось?

Да, я там был. Я знаю. Это было после спектакля в Стивенсе. Мы с моей девушкой пошли на вечеринку для актеров.

Припоминаю ее слова… Не могу вспомнить ее лица или имени, но слова помню…

«Ричард, у тебя появилась поклонница».

Оглядев комнату, я увидел сидящую на диване вместе с девушками пожилую женщину.

Она смотрела на меня.

О господи, этого не может быть.

Почему эта женщина тогда смотрела на меня?

Словно меня знала.

Почему?

Был ли это тот самый вечер, когда умерла Элиза Маккенна?

Была ли та старая женщина Элизой? Я вновь смотрю на фотоснимок.

Элиза. О господи, Элиза.

Неужели это я вызвал такое выражение на твоем лице?

В моей комнате темно.

Я не двигаюсь уже несколько часов.

Просто лежу, уставившись в потолок. Скоро меня увезут отсюда на каталке.

Зачем я это сказал?

Такие вещи невозможны.

То есть у меня восприимчивый ум и все такое, но…

… это?

Ладно, она посмотрела на меня так, словно знала. Просто я ей кого-то напомнил. Того мужчину, которого она здесь узнала.

Вот и все.

Тогда почему из всех городов страны и штата я оказался здесь? Без всякого плана. По одному только капризу. Просто подбросил монетку, господи ты боже!

Почему в ноябре?

Почему на той самой неделе, когда здесь была она? Зачем я спустился вниз по лестнице? Почему увидел ту фотографию? Почему она меня так сильно тронула? Почему я влюбился в эту женщину, начал о ней читать? Совпадение?

Не могу в это поверить.

Точнее, не хочу верить в это.

Неужели это был я?

Похоже, голова у меня вот-вот лопнет. Я так долго об этом думаю, что теперь чувствую слабость.

Факт: она приехала сюда с труппой.

Факт: она осталась здесь после их отъезда.

Факт: после этого она не выступала десять месяцев.

Факт: она уехала на ферму.

Факт: она стала выглядеть совершенно по-другому.

Факт: вернувшись к работе, она совершенно изменилась как актриса и как личность.

Факт: она так и не вышла замуж.

Откуда ты ко мне пришла?

Откуда?

Два часа ночи. Не могу заснуть; сознание никак не отключается. Не в силах избавиться от этой мысли. Она разрастается все больше.

Если такое в принципе возможно, разве не может это произойти в подобном месте? Потому что путешествие уже частично состоялось. Я почувствовал внутри себя присутствие прошлого.

Но могу ли я полностью его восстановить?

Можно, пожалуй, включить свет.

Смотрю на фотографию; я вырезал ее из книги. Меня осудят за порчу общественного имущества. Правда, скоро день Страшного суда.

Лежу здесь… в этой тускло освещенной комнате… в этой гостинице… вдали звуки прибоя… передо мной ее фотография… в ее устремленных на меня глазах бесконечная печаль…

… верю, что это возможно.

Так или иначе.