"Запоздавшее возмездие или Русская сага" - читать интересную книгу автора (Карасик Аркадий)

Глава 23

«… я долго колебалась, снова и снова перечитывая коротенький список подозреваемых. Вычеркнут разведчик Фоменко, поставлены два вопросительных знака рядом с фамилией рядового Кочерыгина, округлен черным фломастером ездовой Хомяков. Нетронутой осталась одна единственная фамилия — телефонист Яковлев. Если и он с»умеет доказать свою невиновность, круг замкнется. Останется Прошка Сидякин…"

Из неотправленного письма Клавдии Терещенко.

Поездка к бывшему батальонному телефонисту была отложена. Сначала — на месяц: свадьба — далеко не простое мероприяие, она требует серьезной подготовки. Потом — на полгода: молодые жили то у родителей Натальи, то у Клавдии, долго и нудно решался вопрос об их постоянном местожительстве. Наконец — на неопределенный срок. Беременность новобрачной из догадки превратилась в реальность — живот рос с удивительной быстротой.

Нельзя сказать, что Клавдия перестала надеяться отыскать убийцу мужа — она жила этой надеждой, дышала ею. Случайная встреча в кафе с Прошкой, совместное чаепитие на кухне — все это позволило ей проверить главную версию, убедиться в ее состоятельности либо абсурдности.

Не получилось. То, что Сидякин, услышав тихий, острый, как лезвие бритвы, вопрос: «За что ты убил Семенку?», отшатнулся и побледнел, еще ни о чем не говорит. Это может быть и реакция ни в чем неповинного человека на чудовищное обвинение, и признание.

Окончательную точку ставить рано. Предстоит не менее напряженная беседа с Яковлевым. Она может либо подтвердить подозрения вдовы либо опровергнуть их.

А Карп, похоже, начисто позабыл о задуманной поездке в Коломну — он не мог надышаться на беременную жену. По утрам носил ей в постель поднос с завтраком. Бережно поддерживая под локоть, выводил на непременную прогулку. Вечерами читал легкие рассказы, говорил только на приятные темы.

Наконец, Наталья родила. Легко и безболезненно, будто не рожала — освобождалсь от груза. Появилась девочка — крошечная, пухленькая. По настоянию матери ее назвали Ольгой.

Казалось бы, наступило время для задуманной поездки к Яковлеву. Но Карп слышать ни о чем не хотел — как оставить жену и дочь? Клавдия не настаивала, делала вид — понимает сына. На самом деле, про себя, возмущалась. По ее мнению, мужик всегда должен оставаться мужиком, а не подстилкой под ножками женщины. Как бы она не была любимой и желанной.

Прошло еще полгода.

В июне Карп, наконец, вспомнил о запланированной поездке. Наталья с Оленькой — на родительской даче, особо срочных дел не предвидится.

— Как у тебя с работой, мама? — спросил он вечером, отрываясь от газеты. — Можешь выкроить денек?

— Зачем? — Клавдия вопросительно вздернула стрельчатые брови. — У тебя

— проблемы? Чем могу помочь?

— Проблемы у нас общие, — рассмеялся Карп. — Если не ошибаюсь, мы хотели навестить твоего бывшего фронтового сослуживца… Забыл его фамилию…

— Яковлев, — тоже рассмеялась Клавдия. — Не умеешь притворяться — весь в отца. Завтра поедем — сейчас позвоню главврачу, он не откажет.

Главврач действительно не отказал, даже предложил недельный отпуск. Опытную и знающую медсестру в поликлинике уважали, всегда шли навстречу. Клавдия отказалась от отпуска, ограничилась тонким намеком на возможное отсутствии на работе и послезавтра.

— Все, сын, разрешение — в кармане, — со вздохом облегчения, весело проинформировала она. — Два дня гуляем. Что оденешь? Костюм с галстуком? Сейчас поглажу, почищу, приготовлю.

До чего же ей хотелось, чтобы Карп выглядел солидным человеком, чтобы бывший телефонист позавидовал убитому отцу и вырастившей такого сына матери!

— Ничего не нужно, мама, — спортивный костюм, кеды.

Спорить, доказывать — бесполезно, характер у Карпа отцовский, два раза не повторяет.

Утром поднялись в половине шестого. Поездка дальняя, не стоит терять дорогое время. Пока Карп на балконе делал обычную пятнадцатиминутную зарядку, Клавдия быстренько организовала сытный завтрак, приготовила в дорогу несколько бутербродов…

Вагон поезда — полупустой. Утром основной поток пассажиров — в Москву, на работу, вечером — в обратном направлении. Возле дверей устроилась веселая компания — шесть уже поддатых парней играют в карты. Вернее, играют четверо, двое подсказывают, подсмеиваются, под прикрытием столика разливают по стаканам вонючий самогон. По вагону плывет густой, грязный мат.

В противоположном конце, подальше от веселой компании, устроились две бабуси с корзинками, закрытыми марлей. По другую сторону прохода — немолодая женщина с шаловливым пацаном на руках. Рядом с ней — бородатый старик. Тихо разговаривают. Посредине вагона — крепкий седоголовый мужчина с развернутой газетой. Внимательно читает, при особенно вычурных матерках выпивох досадливо морщится. Но не пытается усовестить матерщиников, видимо, знает — бесполезно.

— Карпуша, может быть, перейдем в другой вагон?

Сказано не с испугом — просто интересно, как отреагирует сын. Семенко, конечно бы, воспротивился, он был такой — бесстрашный.

— Ничего ужасного, мама. Ребята решили порезвиться, каждый волен отдыхать по своему.

Клавдия удовлетворенно кивнула и первая пошла по проходу. Устроились Видовы неподалеку от картежников. Будто бросили им вызов. Между ними и теплой компанией — один только седоголовый. Карпу показалось, что тот бросил на новых соседей оценивающий взгляд, скупо улыбнулся и снова загородился газетным листом.

Паровоз несколько раз прогудел и тронул с места короткий состав пригородного поезда. В окне побежали, быстро меняя друг лруга, красочные картинки полей, перелесков, речек, деревушек. Будто включили кинопроектор.

Парням надоели карты, запас самогона, прихваченный в дорогу, иссяк. Захотелось более интересного времяпровождения, одолела скука.

Широкоплечий верзила оглядел вагон, безразличным взглядом прошелся по бабусям, старику с женщиной, осмотрел седоголового. Наверно, ни один из них не привлек особого внимания. А вот пожилая женщина и подросток почему-то явно его заинтересовали.

Пошептавшись с друзьями, он поднялся и, прокачиваясь, направился к Видовым. Придерживаясь за спинку скамьи, остановился в проходе, скривил мокрый, губастый рот.

— Кореш, позычь филки на пузырь, — неожиданно тонким голосом попросил он. — Понимаешь, водка закончилась, а выпить еще охота. Не сумлевайся, завтра возверну должок, за мной не пропадет.

Дружный хриплый хохот наглядно продемонстрировал, что никакого возврата долга ожидать не приходится.

Карп скупым не был. Мог отдать нищему попрошайке последнюю рублевку, стипендию вручал матери, оставляя себя только на проезд в институт. Но издевательский гогот выпивох и наглое выражение лица верзилы обозлили его.

— Работать нужно, а не бездельничать. Тогда и милостыню просить не будете.

Упоминание о милостыне взбесило «просителя». Большой, мозолистый кулак с силой ударил в лицо подростку, но в лицо не попал — прошел в нескольких сантиметрах. Карп никогда не учился на курсах восточных единоборств, не учавствовал в драках сверстников — завидная реакция пришла к нему невесть откуда, скорей всего — от отца.

Нападающий не удержался на ногах — навалился на Клавдию. Та непроизвольно охнула, попыталась оттолкнуть парня, но разве под силу слабой женщине справиться с таким верзилой?

Помог Карп. Резкий удар в подбородок отбросил пьянчугу в проход, второй

— ребром ладони по шее — заставил захлебнуться.

— Гляди-кось, наших бьют! — заорали друзья верзилы. — Лупи фрайера, братва!

Толкаясь в проходе, мешая друг другу, пьяная орава двинулась на Карпа, размахивая кулаками и поливая его злым матом. Поверженный главарь, наконец, поднялся с пола, потирая шею, отодвинулся в сторону, освобождая дорогу «свежим силам». Похоже, он не испытывал особого желания вторично нарываться на болезненные удары Видова.

Седоголовый отложил газету, но со скамьи не поднялся — с интересом следил за развитием событий. А вот обе бабки, старик и женщина с ребенком поспешно выбрались в тамбур.

Оберегая мать, Карп выскочил в проход. Подпрыгнул и встретил первого противника ударом ногой в грудь. Падая, тот свалил узкоплечего приятеля. Третий не успел прийти на помощь опозоренным корешам — седоголовый резко ударил концом ботинка ему по колену. От резкой боли тот вскрикнул и рухнул на скамью.

Мужчина выбрался в проход и встал рялом с Карпом.

— Молодец, парень! Таких мордоворотов словами учить — зряшный труд. Кулаками нужно… Правильно, молодец! — одобрил он, когда Карп припечатал ожившему первому парню под вздох. — Толково действуешь, с умом!

Трудно сказать, кто одержал бы победу в вагонной схватке. У обозленных выпивох в руках появились ножи и кастеты. Немного отрезвев они изменили тактику — двое продолжила наседать в проходе, трое, прыгая через спинки скамей, пытались зайти с тыла. Положение спасли два милиционера. Скорей всего их вызвал догадливый старикан.

— Линяй, братва — лягавые!

Прихрамывая, держась руками за ушибленные места, толкая друг друга, пьяная компания убралась через тамбур в соседний вагон. Один милиционер побежал за ними, второй подошел к победителям.

— На лицо нарушение общественного порядка, — козырнув, сухим голосом пред"явил он обвинение. — Прошу — документы.

Карп хотел было достать из кармана пиджака паспорт, но седоголовый повелительным жестом остановил его. Показал стражу порядка краснокожую книжку. Тот внимательно прочитал, сверил наклеенную фотокарточку с оригиналом. Почтительно взял под козырек.

— Извините, товарищ капитан. Порядок есть порядок.

— Понимаю. Ничего страшного. Вы правильно поступили.

Ободренный похвалой сержант расплылся в довольной улыбке.

— Хулиганствует молодежь, вот и приходится… Хорошо, мы во время подоспели…

— Не обольщайтесь, сержант, мы и без вашей помощи справились бы. Тем более, с таким помощником.

Капитан поощрительно потрепал Карпа по плечу. Тот отодвинулся терпеть не мог фамильярности. Даже от матери. А тут — посторонний человек.

— Свободны, сержант. Спасибо за помощь.

Милиционер, еще раз откозыряв, поспешил вслед за товарищем.

Седоголовый перебрался на скамью Видовых. Вежливо поздоровался с Клавдией, посчитав долг культурного человека выполненным и повернулся к Карпу.

— Работаешь? Учишься?

— Студент. Юрист. В этом году защищаю диплом.

Выдал все, чем может поинтересоваться капитана. Полуофициальным тоном. — Превосходно! — почему-то обрадовался тот. — Получается — коллега?

После диплома — сразу к нам, в уголовку. Работа интересная, а к опасностям, судя по стычке с пьяными мордоворотами, тебе не привыкать. Так или ошибаюсь?

Карп пожал широченными плечами. Дескать, думайте, что хотите.

— Понятно. Где учился единоборству?

— Нигде. С детства терпеть не могу драк. Здесь — так получилось.

— Только не думай, что приглашаю в уголовку из-за крепких кулаков и мгновенной реакции. Придешь к нам — проверим, как мозги шевелятся: со скрипом или нормально. Вот такие-то дела, ладушки, полны кадушки!

Капитан вырвал из записной книжки листок бумаги, что-то написал. Протянул студенту.

— Возьми на всякий случай номера телефонов: служебный и домашний. Надумаешь пообщаться — буду рад… Хороший сынок у вас, мамаша, нынче таких немного… Ох ты, черт, забыл представиться! Кашлов Тимофей Иванович. Сыскарь или как сейчас любят именовать милиционеров — лягавый… Моя остановка. До встречи.

Сильно сжал широкую руку Карпа, неуклюже поклонлся Клавдии и ушел.

Мать и сын помолчали. Таясь Клавдия положила под язык таблетку валидола. Недавняя схватка не прошла для нее безболезненно. Карп сделал вид — не заметил. Стареет мать, как же быстро она стареет!

— Неужели пойдешь работать в уголовный розыск? — в голосе — плохо скрытая тревога. — Учти, это очень и очень опасно.

— О чем говоришь, мама? В нашей житухе — сплошные опасности. Забраться под одеяло и щелкать зубами? Уволь… Что касается уголовки — подумаю, торопиться не буду.

Но по лицу сына женщина поняла — решение уже принято: получит диплом и в тот же день позвонит Кашлову.

По сведениям, полученным от Нечитайло, бывший телефонист жил в центре города. Улица Коммунистическая. Видовы нашли ее без подсказок. Нужная квартира — на шестом этажа. Оббитая темнокоричневым дермантином дверь, металлическая табличка с выгравированной надписью — «Яковлев Н.П». Сколько же ему лет? Василий обмолвился — во время разгрома вражескими истребителями батальонной колонны было восемнадцать. Значит сейчас — за тридцать. Возраст не пенсионный, зрелый мужик.

Дверь открыла полная женщина в домашнем халате, с накрученными бигудями, прикрытыми цветастой косынкой. Не спросила кто и по какому поводу, только удивленно вздернула выщипанные брови.

— А я думала сын пожаловал, — не приглашая войти в прихожую, разочарованно проговорила она. — Сбежал с лекции и нацелился на любимый диван… По какой нужде пришли?

— К Николаю Павловичу.

— У него, между прочим, приемные дни в понедельник и четверг. И посетителей он принимает не дома — в райкоме.

Явное пожелание убираться по добру, по здорову! Хозяйка даже взялась за ручку открытой двери — вот-вот захлопнет перед носом. И это называется культура поведения? Будь на ее месте Клавдия, пригласила бы в гостиную, распросила.

На щеках вспухли красные пятна. Карп шагнул вперед, собираяь « защитить» мать, но Клавдия жестом остановила его.

— Спасибо за информацию, — поблагодарила она, вложив в благодарность солидную порцию сарказма. — Будьте добры, подскажите, как найти райком партии? Мы в Коломне впервые.

— Как везде, в центре города. Но, повторяю, сегодня — не приемные день, зря потеряете время.

Дверь захлопнуась.

Действительно, отыскать райком не составило труда. Технический секретарь, дама бальзаковского возраста, почти слово в слово повторила то, что сказала жена второго секретаря: приходите завтра, желательно, во второй половине дня, сегодня Николай Павлович занят другими делами

— готовится к заседанию бюро.

— Не могу завтра — мы приехали из Москвы, пришлось взять отгул, — не отступила Клавдия. — Передайте Николаю Павловичу, что его хочет повидать товарищ по фронту.

Магическое слово «фронт» мигом вызвало на сухом лице секретарши приветливую улыбку. Встречи фронтовиков — нечто святое, откажешь настырной женщине — узнает Яковлев, устроит грандиозный разнос.

— Присядьте, попробую доложить.

Взяв с пустого стола красную папку с бумагами, она прошла в кабинет.

Через несколько минут из кабинета поспешно вышел Яковлев. Клавдия, конечно не узнала его — мыслимое ли дело запомнить шестьсот красноармейцев и командиров! А вот бывший связист сразу узнал батальонную фельдшерицу, расплылся в радостной улыбке.

— Ба, Клавдия Ивановна! Дорогая! Нисколько не постарела, все такая же молодая и красивая! Не зря вечный комбат тогда положил на тебя глаз! Проходите, присаживайтесь… Лида, сообрази кофейку!

Усадив дорогих гостей за приставной столик, покаянно развел руками.

— Не мешало бы принять по сотне фронтовых граммулек, да вот незадача

— мы боремся за абсолютную трезвость. Не гоже секретарю райокома нарушать директивы ЦК. Вот вечерком дома, под прикрытием жены, обязательно примем… Как живешь, дорогая фронтовичка?

— Нормально… Скажи, Николай Павлович…

— Какой еще Николай Павлович? — возмущенно воскликнул секретарь. —

Для тебя я — телефонист Колька… Кто этот молодой человек можешь не объяснять. По внешности видно — сынок Видова… Будем знакомы, — протянул он Карпу пухлую потную руку. — Я с твоим отцом рядышком сражался до самой его гибели. Помню, перебьет снарялом кабель — капитан кричит, матерится. Колька, туда тебя и сюда, бегом на линию, связь нужна! А я что — простой красноармеец, сказано — сделано…

Привыкший к докладам и выступлениям перед публикой партийный босс говорил не останавливаясь. Воспоминания о фронтовых буднях изливались из него прямо-таки полноводным потоком. Попытки Клавдии вставить хотя бы одно слово напоминали наспех насыпанную плотину, которую мгновенно размывает бурлящая вода.

Наконец, она воспользовалась секундным перерывом, когда рассказчик пригубил пятую по счету чашку кофе.

— Скажи, Коля, ты помнишь в сорок третьем мессеры разгромили батальонную колонну?

— Конечно, помню. Тогда и погиб мой командир, твой муж. Страшный день. Сколько ребят полегло. А все почему — не продумали высшие командиры воздушного прикрытия… Вообще-то, судить сейчас легко, тем более, с позиций рядовых участников происшедшей трагедии.

— Кто мог выстрелить в капитана? Ведь расследование показало, что погиб он от очереди из нашего автомата.

Клавдия напряженно следила за лицом Яковлева. Как он отреагирует на подспудно пред"явленное обвинение — виновато отведет узкие глаза или недоверчиво поморщится? Ничего подобного — секретарь удивленно вздернул густые брови.

— Разве? Слышал, конечно, от солдат ничего не скроешь, но не поверил. На грубого комбата многие точили зубы, но чтобы убивать — не верю. Что-то смершевцы тогда перемудрили.

— Не перемудрили, — не отступала Клавдия. — Кто-то пустил очередь в Семена — это неоспоримо. Как думаешь, кто?

Яковлев поставил на блюдечко опорожненную чашку. Задумался.

Заботливая секретарша принесла полный и тарелку с печеньем. На цыпочках покинула кабинет.

— Тогда было не до разглядываний — спрятал голову за бугорок, зад, извини, — под кустик и дышал через раз. Смерть-то свистела, визжала над головой. Спрашиваешь, кто? Хрен его знает.

Он отодвинул чашку, грузно поднялся, походил по комнате. Видовы следили за ним, затаив дыхание.

— Вот что, Клава, перестань валять дурака. Думаешь, я застрелил комбата, да? Зря так думаешь. Прежде всего, у меня был не автомат — винтовка. Потом — какой смысл убивать командира, который мне ничего плохого не сделал. Понимаешь — ни-че-го! Впрочем, более подробно обсудим этот вопрос дома.

Рывком придвинул белый телефон, быстро набрал номер.

— Надя? Ко мне пожаловала фронтовая подруга. Накрой стол, приготовь хорошую закуску. Остальное — за мной.

Не дожидаясь согласия либо возражения, бросил трубку.

Еще раз встречаться с неприветливой особой не было ни малейшего желания.

— Прости, Коля, но мы с Карпом прямо сейчас уедем в Москву. Дела.

Яковлев хотел возразить, настоять на своем, но неожиданно ожил второй телефон — красного цвета. Не орал взбаламошно — таинственно мурлыкал. Яковлев извинительно пожал полными плечами, поспешно снял трубку.

— Слушаю… Да-да, непременно буду… В восемь вечера… Спасибо за приглашение, — осторожно положил трубку, извинительно развел руками.

— Видишь, Клавдия, какая жизнь у партийных работников? Начальство приказало быть на общезаводском торжественном собрании. Если хотите остаться в городе — устрою бесплатный номер в нашей гостинице…

— Спасибо. Но ты еще не ответил на еще один вопрос. Кого подозреваешь? Фоменко не захотел брать грех на душу, Яковлев выразился более интеллигентно.

— По-моему, комбата застрелил старшина Сидякин. Почему так думаю?

Во первых, старшине больше доводилось общаться с грубым капитаном, значит, зародилось чувство недоброжелательности. Второе — Сидякин лежал на поле почти рядом с Видовым. И, наконец, третее: его чаще других вызывали особисты…

— Еще раз спасибо. Будешь в Москве — заглядывай… Приветливаясекретарша проводила гостей до выхода из здания райкома. Яковлев, судя по его поведению, непричастен к убийству Видова. Значит, из перечисленных бывшим начштаба батальона людей остается одна фамилия. Прошка. Старый друг и… недруг. Резоные доводы бывшего телефониста усилили смутную интуицию, наполнили ее реальным содержимым…

Карп не забыл случайного знакомства с капитаном уголовного розыска. Через неделю после защиты диплома он набрал номер телефона уголовки. Конечно, значительно лучше позвонить капитану домой, но это смахивает на поиски покровительства. Поэтому он выбрал официальный путь.

— Вас слушают?

Если судить по голосу, девчонке никак не больше семнадцати лет.

Неужели в таком серьезном и опасном учреждении работают дети? Представил себе длиноногую девчонку с пистолетом в руке преследующую матерого бандюгу и невольно улыбнулся.

— Мне капитана Кашлова.

— Тимофей Иванович — у руководства. По какому вопросу он понадобился? Может быть, я смогу вам помочь?

— Не сможете, — с раздражением выпалил Карп. — Мне нужен капитан.

— Тогда что ему передать?

— Спасибо, я перезвоню.

Выждав два часа, Видов снова подсел к телефонному аппарату. На этот раз ему повезло.

— Кашлов, слушаю вас.

Заранее заготовленные солидные фразы рассыпались на подобии неумело построеннного сооружения из костяшек домино.

— Наверно, вы забыли меня, столько прошло времени…

— Почему забыл? Мне по профессии забывать ничего не положено. Драка в вагоне между подвыпившими парнями и молоденьким студентиком. Не ошибся?

— Нет, не ошиблись. Меня зовут Карп Семенович.

— Даже Семенович, — рассмеялся Кашлов. — Значит, диплом — позади, можно готовить вам рабочее место? Все, времени на пустую болтовню у меня нет, завтра ожидаю к десяти утра… Нет, в десять не получится — приходите к обеду. Пропуск закажу. До встречи.

Ровно в час дня Видов вошел в указанный ему подъезд. На оформление пропуска ушло не больше десяти минут. Поднялся по лестнице на второй этаж, медленно, читая таблички на дверях, пошел по длинному коридору.

Он ожидал увидеть серьезных, озабоченных сотрудников с наплечными кобурами, некоторые — с перевязанными головами, подвешенными к шее раненными руками. Ничего подобного! Обычные парни в костюмах, при галстуках, смеются, перебрасываются шуточками, на новичка не обращают внимания. Много голоногих девчонок, перебегающих из кабинета в кабинет с папками в руках.

Обычный контора!

Перед указанной ему дверью остановился, оглядев пустующий коридор, поправил дурацкий, повязанный матерью, галстук, расправил плечи, придал лицу «самостоятельное» выражение.

— Разрешите?

— Проходи, дорогой, присаживайся.

Кашлов обедал. Если бутылку кефира и две булочки можно назвать обедом. Кивком предложил гостю разделить с ним трапезу, Карп отричательно покачал головой. Капитан не обиделся, не стал настаивать, быстренько прикончил последнюю булку, вытер носовым платком рот и пересел к письменому столу.

— Заявление принес?

— Нет…

— Вот малолетка на мою голову, — развел руками Кашлов. — Ладно, напишешь сейчас. Потом заполнишь парочку дурацких анкет, пройдешь собеседование у кадровиков, у руководства. Надеюсь, фото захватил?

Карп молча выложил парочку фотокарточек. Мать настояла. Недавний студент по неопытности обязательно не подумал бы.

— Вот и ладушки, полны кадушки, — весело продекламировал Кашлов. — Пошли к кадровикам.

Заявлением, автобиографией и анкетами не обошлось, кадровики потребовали направление из института, характеристики из деканата, от партиной и комсомольской организации, какие-то справки из милиции и домоуправления. Целых три дня Карп бегал по учреждениям, просил, доказывал.

Наконец, все формальности позади, новый сотрудник уголовного розыска занял указанное ему рабочее место. Как изящно выразился начальник отдела, новичка «пристегнули» к опытному сыщику.

Кашлов в иерархии угооловки не был ни старшим, ни младшим, никем не командовал, но и никому, кроме начальника отдела, не подчинялся. Работал по особому плану, о котором в Управлении мало кто знал. Так сказать, вольный охотник на особо опасных зверей.

Карп ожидал серьезных заданий, но вместо них — поручения найти в архиве уголовное дело, подшить бумаги, позвонить в отделение милиции или — в следственный изолятор, получить заключение экспертизы. Будто свежеиспеченный юрист вовсе и не сыщик — обычный, занюханный писарь, чиновник на побегушках. Даже сверхехидная девчонка, секретарша начальника отдела, пыталась командовать бесправным новичком.

— Карпуша, рыбонька, — напевала она, с"узив намазанные глазки. —

Слетай в экспедицию за почтой, сделай милость.

— А ты что станешь делать? — рычал Карп на подобии дворового пса, которому наступили на лапу. — Подпиливать когти или краситься?

— Хотя бы и так, — продолжала экзекуцию садистка. — Тебе полезно размяться, не то наживещь какой-нибудь остеохондроз… Кстати, хочу спросить: чем карп отличается от сазана? Слышала — количеством костей.

Ну, ладно, девчонка она и есть девчонка, глупо обижаться, а вот однажды в коридоре мимо Видова пробежал начальник отдела, веселый толстяк, совсем не похожий на сыщика.

— Как дела? — остановился он. — Подшиваем, регистрируем? Кашлов не обижает?

Пришлось Карпу изобразить такую же веселость. Будто он услышал смешной анекдот.

— Нормально. Регистрирую, подшиваю. Никто не обижает.

Или развеселый парнишка из другого отдела одних лет с Карпом. В курилке, с трудом удерживаясь от смеха, участливо спросил:

— Пистолет почистил? Говорят, сегодня намечена проверка личного оружия. Нарушителей ожидает отстранение от оперативной работы с переключением на… подшивку бумаг.

Расхохотался. Его поддержали прислушающиеся к беседе дружки. Карп выбросил в урну недокуренную сигарету, резко повернулся и ушел. Копаться в «уголовных» папках.

— Когда я займусь настоящим делом? — однажды, не выдержав, спросил он наставника. — Надоело — неваляшкой.

— Как это «неваляшкой»? — не понял Кашлов. — Ах, вот что ты имеешь в виду! Захотелось слежки, погонь, перестрелок, да? Рановато, милок, начинать нужно с малого. Вот освоишь «бумажную» науку, переключу на более серьезные задания. Усек или повторить?

— Усек, — все так же угрюмо признался парень. — И долго осваивать это самое… малое?

— Погляжу на твою активность… Кстати, заключение почерководческой экспертизы по делу Баяна получил?

— Да…

— Оформил, как положено? Подшил?

— Оформил… подшил…

— Вот и ладушки, полны кадушки, — удовлетворенно пропел Кашлов любимую «песенку». — Двигай дальше тем же макаром.

От ярости у Карпа кружилась голова, руки сжимались в кулаки. Кажется, все в уголовке издеваются над ним, и, в первую очередь, капитан, человек, который, по мнению Видова, обязан не просто учить, но и защищать от нападок сослуживцев своего ученика.

Видимо, Кашлов все же не забыл разговора с подопечным. Через три дня, в пятницу остановился перед рабочим столом Видова. Говорил без привычных «ладушек-кадушек», серьезно и веско.

— Завтра вечером поедем с тобой в одно место. Тамошняя милиция обнаружила малину блатных. Нечто вроде бандитского общежития. Подозреваю, что там могут оказаться наши «клиенты». Готовься.

В субботу Карп вместе с матерью собирался пройтись по магазинам. После обеда поехать на дачу, побыть с женой и дочкой до утра понедельника. Но не станешь же качать права, нажимать на всевозможные свободы, дарованные советскому гражданину конституцией. Если даже этот гражданин — сотрудник уголовного розыска.

Кажется, Кашлов ожидает взрыва возмущения или слезливых просьб освободить от намеченной операции — вон как смотрит из-под густых бровей. Набось, уже заготовил парочку воспитательных фраз. Не дождался, разочарованно что-то промычал и вышел из комнаты.

Выехали в половине одинадцатого вечера. Кашлов был на удивление многословен и весел. Будто едут они не на серьезную операцию — на шашлыки. Повторяя через каждую фразу любимое присловье о «ладушках-кадушках», ввел Видова в некоторые подробности предстоящего «дела».

Оказывается, в доме, стоящем напротив подвальной малины, проживает один собачник. Ни жены, ни детей — их заменял породистый пес со странной кличкой Чингиз. Обычно хозяин выводил на прогулку собачьего аристократа не позднее девяти вечера, но в этот день — то ли Чингиз съел что-нибудь несвежее, то ли приключилась желудочная болячка, — пес, вернувшись с прогулки, вторично принялся выть и царапать дверь.

Ничего не сделаешь, пришлось подчиниться.

Несмотря на строгие распоряжения районных властей, под выгул домашней живности использовался скудный скверик между домами. Пока Чингиз ставил собачьи метки возле каждого дерева, тщательно изучал другие, оставленные «коллегами», его хозяин сидел на пне и безучастно оглядывал знакомую картину отходящего ко сну жилого массива.

Вдруг к фасаду противоположного дома вышли двое. Подросток и женщина. Огляделись, посидели на лавочке. Потом подросток нырнул в приямок. Женщина, помедлив, последовала за ним.

Казалось бы, ничего удивительного, можно брать на поводок пса и двигать на покой. Но возле приямка появилмись еще две тени. Судя по росту — либо пацаны, либо низкорослые парни. Тоже осмотрелись, пошептались и нырнули в приямок.

Невольный свидетель таинственных исчезновений теней, как и положено законнопослушному гражданину, снял трубку и позвонил в местное отделение милиции. На всякий случай, оговорился, что имеет право на ошибку.

В милиции заинтересовались. Соответствено, провели предварительное расследование. С помощью дружинников и переодетых сотрудников. Все подтвердилось: в подвале — преступная малина.

— Мы с тобой, Карпуша, как бы на втором плане. Выпячиваться до поры до врвмени не будем. Поглядим на морды нищих, вдруг опознаем кого из них.

— Как опознаем? — удивился новичок. — Значит, вы знаете, кого искать?

— А как же, конечно, знаю. Вот гляди на фото и запоминай.

Широкоплечий парняга с лицом дегенерата. Щуплый пацаненок с острой, лисьей мордашкой. Хилый подросток, из тех, которых, как говорится, ветром качает…

— Это — рецидивист, грабитель, подозревается в нескольких убийствах. Кликуха — Желток, — отложил он фото низкорослого парня, перевернул вторую карточку. — Профессиональный попрошайка, подозревается в грабежах, хитрый, увертливый. Кликуха — Хмырь. А вот это — загадочная личность. Отсидел по подозрению в убийстве старухи четыре года, освободили по здоровью — последняя стадия туберкулеза. Кликуха — Доходяга. Вот такие ладушки, полны кадушки!

Операция прошла на высоком уровне. Милиционеры и дружинники окружили дом со всех сторон. Возможно, кроме подпольного лаза в приямке, существуют еще какие-нибудь ходы. Ворвались в подвал с главного, накрепко забитого, входа. Что тут поднялось! Лягавые! Женский визг, мужская матерщина, детский плач.

Милиционеры выводили из подвала оборванных нищих. Одни шли, покорно съежившись, другие упирались, изрыгали черные сгустки мата.

— Ага, вот и наши с тобой клиенты!

Кашлов незаметно показал майору, руководившему операцией на низкорослого парня и вьюноша, идущего за ним. В стороне качался худющий подросток.

— Желток и Хмырь — в розыске, а вот с туберкулезником я просто хочу побеседовать. Он многое знает.

— Кто?

— Доходяга. Настоящая фамилия — Сидякин…