"Мурзик" - читать интересную книгу автора (Исаков Дмитрий)ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ В ОКОПАХ «СТАЛИНГРАДА».Рядом кто-то мяукнул. Я скосил глаз и ободряюще мяукнул ей в ответ. Мурзик выглянула из воронки и быстро пригнувшись, сквозь грохот прокричала мне на ухо: – Будем играть в 28 панфиловцев? В ответ ей зачмокали пули по краю воронки. – Димик, мотаем отсюда! Я разжал кулак и протянул ей кулон. Но мы хотели отделаться слишком просто! Ни куда мы конечно не перенеслись, а вот очередной чемоданчик не заставил себя ждать и появился у наших ног. Мы нажали еще раз, но видно нам положен был только один. В отличии от предыдущих, этот был квадратный и плоский с заплечными лямками и имел вполне современный и походный вид. Замки были кодовые, но сразу же открылись. В внутри лежало ОРУЖИЕ! Я, являясь по сценарию обыкновенным Димиком из «застоя» такого еще не видел! С первого взгляда оно было похоже на противотанковую систему или «Стингер», но вместо отверстия спереди на конце трубы имелось матовое черное стекло. Сзади вообще ничего не было кроме надписи «DANGER» и изображения черепа с костями. В остальных углублениях чемодана лежали кабели, навороченный шлем и пистолет, у которого также вместо отверстия в стволе тускнело стекло, а на ручке был электрический разъем. – Ух ты! – сказала Мурзик и вытерла рукавом нос. – А что это такое? – А черт его знает, но здорово! – по простецки ответил я, – И не трожь пистолет, если не хочешь стать вдовой! На крышке изнутри была инструкция с картинками, которая гласила: – подсоединить кабелем № 1 пушку к контейнеру (так и написано – пушку!); – надеть шлем и подсоединить кабелем № 2 к пушке; – подсоединить пистолет кабелем № 3 к контейнеру; – закрыть контейнер и надеть на плечи. Я защелкнул на голове шлем и опустил черное матовое забрало. Перед глазами на его поверхности появилась светящаяся надпись: «ЗАЩИТА ВКЛЮЧЕНА!» и пропала. По краям экрана Сквозь стекло было видно как днем, а может даже и лучше. Мурзик с интересом смотрела на меня, будто бы что-то могла разглядеть на моем лице сквозь черное стекло и нервно вертела в руках пистолет. Я только было собрался сказать что-нибудь умное, но на экране появилась надпись «ОПАСНОСТЬ!» и зазвенел звонок. Я сдуру и с испугу вслух спросил: «Где?» и тут же на экране зажглась карта Один красный танчик полз прямо к нам и рядом с ним мигала надпись «25М», причем цифры быстро менялись в сторону уменьшения! Я выглянул из воронки и обомлел! Пока мы с Мурзиком играли в кино «Чужие», наши «родные» немцы трудились во всю! Прямо на нас пер здоровенный T-IV, строча из обоих пулеметов. Ему вторили из автоматов идущие под прикрытием брони немцы. Стреляли, кажется, в нас! Танк на экране был обведен желтым контуром, внутри которого был другой – голубой и поменьше Я схватил пушку и повернул ее в сторону «танчика». На экране появилась красная точка. Я повел пушкой – точка побежала по ходу моего движения и, наведя ее прямо в лоб танка, я нажал на спусковой крючок. Ничего не вылетело, не появилось никакого луча или хотя бы огонька, но танк сразу же накрылся! Такое впечатление, что по нему долбанули сверху таким тяжелым, что он раскорячился и потрескался, будто был шоколадный, но пустой внутри и по нему стукнули кулаком несильно, но вполне достаточно. Я, как настоящий солдат, со страху борясь с диким желанием наложить в штаны, продолжал нажимать на курок и с каждым «вяком» мой шоколадный танчик все больше сплющивался, пока не превратился в большую лепешку, за которой стали видны шедшие за ним немцы. Немцы были тоже вояки хоть куда и со страху еще более остервенело застрочили по нам из автоматов. Все это происходило в упор и, по идее, из нас После первого же выстрела «жевтоблакивный» контур пропал с очертаний несчастного танка, но зато появились зеленые кружочки на груди у всех ближайший немцев. У меня после застенков Лубянки видно не пропал инстинкт настоящего компьютерно-игрового маньяка и я, не долго думая посредством красной точки-прицела, стал, по очереди, слева на право наводить пушку на «меченых» немцев, непрерывно давя на спусковой крючок. Машина, которой я управлял, была «шибко грамотная» и издавала свой коронный Человеческое тело как бы взрывалось изнутри с утробным чмоком, разбрызгивая во все стороны, даже, не куски, а лишь только кровавые брызги! В общем, зрелище не для слабонервных! У меня нервы обыкновенные, но меня всего передернуло и поперек горла застрял комок ужаса! Как бы ища поддержки и сочувствия, я оглянулся на Мурзика, за одно забеспокоившись о ее самочувствии. Я зря беспокоился! Злобный, окабаневший Мурзик, как заправский убийца, с локтя Ее Не смотря на то, что у Мурзилы со зрением были определенные проблемы, и учитывая ее, как мне думается, дебют в этой так сказать, стендовой стрельбе, Вермахту был нанесен существенный ущерб! По-моему, она даже подбила пару-другую танков! А я-то думал, что она может быть злобной только по отношению ко мне! Нас естественно заметили и перенесли направление атаки с тюрьмы на воронку. Вокруг встала сплошная стена взрывов и, только благодаря защите мы были еще живы! До немцев у меня руки не дошли Когда дым рассеялся, я внимательно оглядел окрестности. Все кругом было перепахано и перевернуто, и имело серый цвет. Тут меня дернули за рукав. Я обернулся, и Мурзик показала мне на что-то двигающееся к нам со стороны тюрьмы. – Ща я стрельну! – объявила он мне. – Я тебе стрельну! – сказал я и отобрал у нее «игрушку». – А вдруг это наши? – Наши все дома! – обиделась Мурзик и злобно засопела. – А тут одни враги народа и фашистские наймиты! –..? Мурзик многозначительно и с презрением к происходящему начала отряхиваться и оправляться. – Ну? – не выдержал я, а сам в порядке эксперимента мысленно приказал шлему: «УВЕЛИЧЕНИЕ 10!» – Что, ну?! – Мурзик состроил противную рожу и хмыкнул: – Если они не враги, то кто, раз немцев в Москву пустили! Да, вопросик! Я пользуясь затемненностью шлема, улизнул от ответа и с радостью обнаружил, что был прав. Шлем на самом деле на экран увеличение в десять раз! Стены тюрьмы придвинулись в плотную и стали видны даже следы от пуль на штукатурке! Прижимаясь к земле к нам ползли трое. Наши! Уж больно они были грязные и закопченные! Было видны даже следы от струек пота на лице! Не доползя до нашей воронки десяти с половиной метров Я откинул забрало и шепнув Мурзилке, что бы она побольше молчала, была с ними построже и как с предателями, крикнул: – Товарищи, сюда! Судя по возне и звяканью оружия, нам обрадовались и через несколько секунд в воронку свалились так называемые «товарищи». Держались они молодцом, но было видно, что марсиане произвели бы на них менее эмоциональное впечатление. Один, самый молодой и сопливый, не выдержал и дернув носом извиняющиеся прокричал: – А здорово вы им всыпали! – и сразу же умолк под строгим взглядом старшего – А мы думали, что вас всех поубивало! – как бы оправдывая свою несуразность обиженно пробормотал молодой. – Нас так просто не возьмешь! – бодро ответил я, хотя сначала собирался сказать, что – Командир отделения, сержант Сенцов, – по форме, хотя и сидя откозырял мне старший и выжидающе посмотрел на меня. Я опять как на допросе начал врать и извиваться: – Начальник спец. команды, инженер Иванов! Слепцов протянул руку и очень крепко пожал мою. Оказывается, за нами наблюдала не одна сотня пар глаз. Когда мы наконец добрались до спасительных стен, нас встречал, по-моему, весь обороняющий тюрьму гарнизон. По тому, как они все высыпали во внутренний двор было видно, что это сборная команда и дисциплина в ней перешла уже в разряд практичности, а не обязательности. Нас молча проводили до командиров и только в толпе кто-то перемолвился в полголоса по поводу Мурзика. Кабинет наверняка раньше принадлежал начальнику тюрьмы – судя по количеству телефонов, кожаных кресел и портретов Дзержинского. За столом с расстеленной картой Москвы сидел усталый капитан. Рядом с ним, присев на край стола и как бы показывая свое пренебрежение к другим и тонко так намекая, кто на самом деле здесь хозяин, расположился в непринужденной позе молодой лейтенант в неестественно чистой и подтянутой форме с малиновыми кубарями. С другой стороны стола устало сидел весь запыленный немолодой офицер (как я узнал потом – старший политрук), и непрерывно трясший головой, и прочищая правое ухо пальцем. Мне показалось что в кабинет они пришли только перед нами и видимо участвовали в бое Вперед вышел Сенцов и начал докладывать: – Товарищ командир! Ваше приказание выполнено! Неизвестные доставлены! Капитан рассеяно посмотрел сквозь нас, и взгляд его был тяжел от неизвестных нам забот и тревог. Политрук продолжал трясти ухо. Первый подал голос лейтенант: – Кто такие? – Начальник спецкоманды, инженер Иванов, – на этот раз я не соврал – мы с Мурзиком были слишком уж commandos, инженером я был на самом деле, а «Иванов» была, так сказать, подпольная кличка. Но лейтенанту видимо наша правда была не нужна – его интересовали другие материи! – Ваши документы? – Началось! – тихо, но отчетливо услышал я недовольный возглас Сенцова и уже намного громче, что бы все слышали добавил. – Их документы на улице в раскоряку лежат! – Разговорчики! – незло оборвал его слишком быстро включившийся в действительность капитан, – Можете идти, Сенцов. А в сторону лейтенанта просительно, но твердо произнес: – Полегче. Прохавав ситуацию, я начал куражится: – Сначала представьтесь вы! – Командир 345 стрелкового полка, капитан Сидоров! – Комиссар полка, старший политрук Непомнящий. – Оперуполномоченный Центрального Управления НКВД Копыто – закончил лейтенант и победно посмотрел на нас. Я было открыл рот, но меня опередили: – А документы у вас имеются? – спросила злобная Мурзилка. Опер хмыкнул и небрежным движением достал «ксиву». – Спасибо, не надо, мы вам верим! – по-домашнему ответил ему я. – Доверяй, но проверяй! – ответил лейтенант и зло засмеялся. – Правильно, сразу видна чекистская закалка! – миролюбиво сказал я. – Но? к сожалению? нам нечем вас порадовать – уходя на задание, мы оставляем документы в сейфе у начальства! – А кто, если не секрет, ваше начальство? – его рука легла на ближайший телефон, а у меня внутри все похолодело. – Да ладно тебе, лейтенант, все равно связи нет! – устало сказал капитан. – Оперуполномоченный НКВД! – строго поправил его Копыто, но капитан только поморщился: – Не видишь что люди устали? – Правильно! – поддакнул строго я. – Лучше б подумали об охране спецкоманды и вообще хорошо б покушать и помыться! Мурзила было открыла рот по поводу рациона и горячей воды, но с треском распахнулась дверь, и голос Сенцова объявил: – Опять прут!!! На этот раз пистолет Мурзилке я не дал! Мы сидели на верхнем этаже, и своим «пуляньем» она запросто могла нас демаскировать. Немцы, удивленные прошлым погромом, бросили в бой все что имелось под рукой Но только я решил перекурить и сидел, выбирая из протянутых со всех сторон кисетов тот, в котором могли оказаться по случайности сигареты «Салем», как немцы опять решили поразить нас теперь уже своей организованностью и оперативностью. Так как нетрудно было предположить, что на ближайших километрах фронта не осталось ни одного здорового танка, то немцы вызвали авиацию! – Воздух!!! – заорал у меня над ухом какой-то надо думать дежурный по атмосфере! Видимо, я все же нагнал определенного страха на «оперлейтенанта» и тут же на меня накинулись, надо думать, ответственные за мою безопасность и давай тащить в подвалы НКВД! Я хоть человек и тактичный, но этого не люблю! И со всей мочи как гаркну – Молчать! С-м-и-р-н-а! Одновременно со мной завизжала Мурзилка, которая всегда боялась щекотки, и да так все это было вовремя и здорово, что многие наймиты ГПУ, подумав, что уже бомбят, повалились на пол. – Где здесь лестница на крышу? – Не положено! Там! – пробормотал вечно недовольный всем Сенцов, заодно исполнив одновременно оба долга перед Родиной и совестью! На крыше было хорошо, но я все же строго спросил: – Ну где здесь ваш обещанный воздух?! – Вон! Летять сволочи! – Подбежавший «молодой» со страху пригнулся, выставив вперед винтовку. Со стороны Кремля и вправду приближалось множество черных точек. – Всем посторонним покинуть помещение, – заорал я и сам схватив за плечо молодого, гнусным голосом приказал: – А ты останься, будешь сбитых немцев считать! Молодой от страха за оказанное доверие еще больше присел и максимально упер в небо свою грозную винтовку со штыком. – Да отойди ты от меня подальше и не мешай! – попросил его отечески я и крикнул вдогонку остальным: – Сенцов! Присмотри за Анжелкой! Если честно сказать, то я здорово рисковал, так как не знал радиуса действия моей пушки! Но надо было все равно когда-нибудь пробовать, не то непрерывными бомбежками немцы доконали бы нас в пару дней. С другой стороны, я все-таки надеялся на благоразумие второго интеллекта, и если быть до конца честным – уж очень хотелось самолеты пострелять! Как только я закрыл забрало, появилась надпись «ВОЗДУШНЫЕ ЦЕЛИ №2» и пропала. Ближайшие быстро приближающиеся самолеты были каждый в отдельности в зеленом кружочке, а самый близкий кружочек мигал. Я испытанным способом нажал на гашетку и стал по очереди наводить на начинающие мигать кружочки. Через несколько секунд я окончательно приноровился и отдельные Минуты через две Я еще раз огляделся вокруг и, убедившись что небо чисто, откинул забрало. Молодой сидел, уставившись в небо, и рот не закрывал! – Молодой! – гаркнул ему на ухо я. – Сто тринадцать! – вскочил он как ужаленный и всхлипнув добавил: – И-к-к-к! Ма-ма! – Ну ты это брось, «молодой», – дружески похлопал я его по затылку: – Никак не может твоя мама в Люфтваффе служить?! Больше немцы нас не беспокоили. Мы с Мурзиком помылись. И в сопровождении все того же Сенцова спустились в столовую. Все уже, видно, поели, и в зале находилось лишь несколько человек. Сенцов посадив нас в углу, пошел распорядиться насчет ужина. За соседним столиком сидели несколько человек, среди которых один что-то громко рассказывал. В полумраке было трудно что-то разглядеть, но я узнал голос молодого. – …А их видимо-невидимо! Лаптежники! С включенными сиренами! Вернулся Сенцов, и начали накрывать на стол. – …Это секретное оружие. Я, конечно, ничего не скажу, не положено видеть! Но сдается мне, это – «лучи смерти»!.. Я был бы рад черствому хлебу и, в принципе, был готов к его появлению, но нам подали прямо-таки деликатесы. – Товарищ Сенцов, откуда такое изобилие? Сенцов недовольно поморщился: – У них тут в подвалах чего только нет! – …А он медленно так повел стволом, и немцу хана!.. К нашему столику подошел капитан с опером и подсели с края. Сенцов вскочил. Капитан остановил его рукой, а уполномоченный в присущей ему барской манере спросил у Мурзилки: – Ну как наш харч? Та невнятно что-то промычала своим набитым тушенкой ртом, а я из вредности перевел: – Что-то ваш харч в горло не лезет! Опер опешил. – Не понял? Воцарилась тягостная тишина. – Под такой закусон неплохо бы чего-нибудь эдакого попить бы! Опер до неприличия слишком громко заржал – Что изволите употребить? – Шампанского! – Мурзик наконец прожевала и всем напомнила, что она все-таки Мурзилка, а не хухры-мухры! – Пожалуйста! – опер аж весь светился от удовольствия. – Есть еще отличный грузинский коньяк! – Тоже можно, – я, решив продегустировать все, спросил, – и чего-нибудь легкого и сладкого! – Вишневого ликера, клюквенной наливки, рябины на коньяке и много-много лимонада! – Мурзик опять начала кабанеть! – Пожалуйста! – опер почти уже любил нас и ни в чем не подозревал! – Сенцов, быстро! Одна нога здесь, другая там! Я с интересом наблюдал реакцию капитана, но ее не было! Капитан засыпал на ходу, и к тому же энкэвэдэшник его уже не удивлял. Отослав Сенцова, опер громко окликнул сидящих за соседним столиком и приказал всем очистить зал, а какому-то Петрову наказал строго-настрого обеспечить охрану помещения на предмет утечки секретной информации. Когда появилось шампанское, Мурзик кушала красную рыбу и маринованные маслята вперемешку с шоколадными конфетами. Опер, как заправский официант, расставил на столе бутылки и начал их артистически открывать в предвкушении сабантуя. Но я нарушил все его планы. – Оперуполномоченный Копыто! Опер удивленно поднял на меня глаза, видно надеясь, что это первые слова грандиозного тоста в его честь. – Вы уверены, что нас сейчас никто, кроме присутствующих, не слышит? В моем голосе был металл, а в глазах холодный огонь! – Так точно! – бедняжка вскочил, как ужаленный, на ходу поправляя портупею и одергивая гимнастерку. – А то я гляжу, вы тут живете, как на курорте. Капитан от моих речей все-таки проснулся и весь напрягся, ожидая моего наезда в его сторону. – И, судя по вашей слишком уж чистой гимнастерке, вы на передовой бываете исключительно при помощи ног Сенцова? Опер тянулся вверх, как Гагарин в виде памятника на одноименной площади. – А вы, капитан совсем перестали работать с подчиненными! – укоризненно покачал я головой и дружески на него посмотрел. – Он мне не подчиняется, – ответил капитан и медленно начал вставать. – Да? Садитесь, – приказал я, – и доложите мне обстановку! Капитан долго доставал из планшета карту-двухверстку, потом все прокашливался, да так долго, что даже Мурзилка не выдержала и, не доев последний кусок буженины, замяукала: – Капитан, капитан, подтянитесь! Капитан наконец удосужился и начал докладывать: – Справа от Немецкого кладбища до 45-го завода держал оборону 230-й пехотный полк, но уже три дня с ним нет связи. – А может, уже и полка нет? – спросил я. – Может и нет, два дня, как с той стороны тихо. – Небось все атаки отбили, вот и тихо! – подал голос Копыто. – Дай-то Бог! – вздохнув сказал подошедший политрук, устало присев на стул Сенцова, дрожащей рукой плеснул сере в стакан водки и залпом выпил. – Будем исходить из худшего, – тихо сказал капитан и продолжил: – Слева от Красноказарменной до Рогожки стояли ополченцы с «Серпа и Молота». – Хорошо стояли, – опять ожил опер. – Родной завод защищали, – выдохнул воздух политрук. – Не родной, а Гужона, – сообщила Мурзик в отместку за буженину. – Когда это было, – поспешил я исправить ее бестактность, хотя надо было бы сказать – С ними тоже нет связи, – сообщил капитан. – Значит, завод теперь точно гужонский, – Мурзику все было по фигу. – А кладбище, наконец, взаправду немецкое! У капитана вздулись желваки на шее, а опер потянулся к кобуре. – А сзади нас, на Сортировочной, вчера была стрельба, – алкоголь и перенапряжение, видимо, подействовали и политрук еле ворочал языком. – А сегодня там тихо. Все посмотрели на него, потом на Мурзилку в ожидании следующей гадости и клеветы на совдействительность. – Зря смотрите, – сказал ехидно политрук. – Она этого не знает! – Чего еще я не знаю? – с вызовом сказала Мурзилка. – Что Казанскую железную дорогу, а значит и депо Сортировочная при царе строили немцы! – Значит, мы не только в тюрьме, но еще и в окружении? – Мурзик хоть и выпила достаточно, но дело свое знала туго. – По всей вероятности да! – подтвердил капитан. – Я так не играю. – Вы, дорогая, как никогда, стопроцентно правы, – по-отечески похлопал ее по руке политрук. – Лучше быть свободным и на воле, чем в окружении и в тюрьме. – Разговорчики! – капитан повысил голос и оглянулся на опера. – Так надо тюрьму сломать, а окружение прорвать, – Мурзик решительно взмахнула рукой и со всего маха рубанула ей по столу – в результате оперу пришлось пойти умываться, а Сенцову убирать со стола осколки посуды. – Шли бы вы спать, – капитан сам бы не прочь это проделать, но дела… Сенцов, аккуратно стряхнув на пол остатки осколков, с трудом приподнял политрука и заботливо повел его прочь. – Четвертые сутки не спит, – объяснил мне капитан. – У кого это СПИД? – И ты, Анжелка, иди спать, – сказал я ей. – Опять в камеру? – Я попрошу, и тебя положат в кабинете начальника тюрьмы! – А он как, ничего? Не очень старый? Тут, к счастью, вернулся Сенцов и мы быстренько от греха отвели ее спать… Когда я вернулся назад, за столом громко спорили опер с капитаном: – …пусть в доску наш, а ее заслали к нему шпионить! Заметив меня, они сразу умолкли, а я как будто ничего не слышал, сразу же стал извиняться за Мурзилку: – Не обижайтесь на нее, товарищи. Это она вас так проверяет. Такая маленькая и такая подозрительная. Это же смешно, что мы попали к немцам, а те нас разыгрывают в целях завладения новейшим секретным оружием. Опер аж задохнулся от обиды. – Это я-то немец? – А что, белокурый, голубоглазый, и потом эти барские замашки?!.. Вы, товарищ капитан, очень внимательно приглядитесь к этому товарищу. Чем черт не шутит, а береженого бог бережет! На чекиста было страшно смотреть: ему не хватало воздуха, и он все никак не мог расстегнуть ворот гимнастерки. Еще несколько мгновений, и мы его потеряем! – Но если, капитан, вы за него ручаетесь, то мы, может быть и не сообщим Лаврентию Палычу о его проделках. Вдруг появившаяся надежда на снисхождение высокого суда вернула к жизни цвет и надежду неотвратимого и справедливого пролетарского карающего органа. – Я больше не буду, – с пионерским задором прохрипел Копыто. – Что больше не будете: продавать Родину или плохо ей служить, – я внимательно посмотрел ему в глаза. – Предавать не буду! Родину! – опер опять задохнулся. – Значит, уже предавали?! Его рука потянулась к кобуре, и я не стал испытывать судьбу – На первый раз мы вам поверим, товарищ Копыто! Идите и проверьте посты. Когда он вышел, я обратился к капитану: – Надо бы послать Сенцова приглядеть за ним, не то сдуру дров наломает… Когда капитан все рассказал, мне стало жутко и тоскливо: скорей всего Москву сдали почти без боя. Вернее, бои шли за каждый дом, но это было неорганизованное сопротивление, безнадежное отчаяние брошенных и обманутых людей! Полк выбили за Яузу и обороняться в Лефортовском парке, когда немец видит тебя, как на ладони, из корпусов МВТУ не было никакого смысла, а даже преступлением. Еще пришлось прихватить раненых из Главного военного госпиталя и только стены тюрьмы да ребята с ЦИАМа с их противотанковыми ружьями и батареей «Катюш», ими же самими изготовленными, позволили полку закрепиться. Соседи справа тоже, видно, были не дураки и спрятались за кирпичной стеной Немецкого кладбища, по которому немцы не очень-то стреляли и бомбили. А слева – «Серп и Молот», да еще с Ликеро-водочным заводом стояли насмерть! Только вот смерть-то не обманешь, и что на судьбе написано, не минуешь! Где бомбежкой, а где и просто численным перевесом смяли немцы жидкие ряды, и если бы не подоспели мы вовремя, может уже и тюрьму взяли. Я тоже немного соврал капитану про нашу эвакуацию, про то как нас сбили, – как мы пробивались к нашим и что будет, если наше оружие попадет к немцам. Подумали мы и о наших дальнейших действиях. Продержаться до прихода наших мы с капитаном даже не рассматривали: он по причине возможного обстрела тюрьмы из тяжелых орудий, а я из солидарности с ним, и не от того, что могли не продержаться, а потому, что не знал, кого понимать под нашими, и когда они придут! Можно было идти на прорыв, но куда девать раненых? В плен капитан сдаваться не хотел, и я его в этом поддержал. Оставалось одно – погибнуть смертью храбрых! На том и порешили и разошлись спать. Проснулся я от холода и чужих голосов. В кабинете, где нам постелили, за неизвестно откуда взявшейся ширмой был выставлен наружный и внутренний пост. К утру снаружи стоял молодой, а внутри товарищ Сенцов. Чтобы не заснуть, они объединились для разговора снаружи, а чтобы знать, что творится внутри, приоткрыли дверь, и этим негодяи меня разбудили! Я потихоньку встал, и на цыпочках подкрался к двери – Дядь Вань! А дядь Вань! – услышал я голос молодого Сенцову. – А ты косить умеешь?! – А что же не уметь. Умею! – Дядь Вань! А откуда ты умеешь, если ты городской? – Оттуда! Я в деревне рос. – Дядь Вань! А дядь Вань! А почто такой немец злой! – Почто, почто? Можно подумать, ты добрый? – Я? Я за Советскую власть воюю. – А он за свою тоже воюет. – Так ведь она ж плохая, чего ж за нее воевать? – А может, он не знает, что она плохая, может ему сказали, что она хорошая! – У него головы что ль, нет – не может отличить хорошее от плохого? – Значит, не может! – А вот тут ты, дядь Вань, и проиграл. А я прав – злой он, вот и прет на нас! Я вышел из-за двери и поздоровавшись спросил закурить. Пока Сенцов отсыпал мне махры, молодой повеселел и, автоматически зачислив меня в союзники, видимо по возрасту, стал приставать: – А вот скажите, товарищ Иванов, товарищу Сенцову, что он не прав, и немец на нас потому пошел, что он фашист и злой, а товарищ Сенцов говорит, что немец не знает, зачем он на нас пошел и что его обманули. Я, чтобы отвязаться от его болтовни, сам с него спросил: – Это ты мне скажи, почему Москву сдали?! – Как сдали? Это правда? Сегодня ночью? – молодой страшно испугался. – Да нет, не ночью, а вообще, почему еще раньше сдали, когда немец в нее вошел. – Как вошел, так и выйдет! Товарищ Копыто строго-настрого запретил говорить, что Москва сдана, а не то трибунал! – Ну ладно, не сдана! А кто виноват, что немца пустили? – Ну, это ясно, кто! Генералы-предатели! Не зря их товарищ Сталин всех расстрелял. – Ну, а кто конкретно? – Конкретно? Дядь Вань, а разве был такой генерал по фамилии Конкретно? – Дурак ты Степа и пустобрех! – Сенцову молодой надоел. – Вы его слишком уж не надо! – Нет, ты, дядь Вань, скажи! – Да ладно вам, – решил я их помирить, – с этим все ясно, но не ясно, куда смотрел товарищ Жуков? – Какой еще Жуков? – удивился молодой. – Как какой? – теперь настал мой черед удивиться, – Маршал Жуков! Или как его там? Генерал армии. – Жукова в сороковом расстреляли, – подсказал мне Сенцов и внимательно на меня посмотрел. «Вот теперь понятно, почему немцы в Москве», – подумал я и прикусил себе губу. – А что Ленинград? – чтобы не попасть опять впросак, уклончиво спросил я. – Память о городе Ленина не умрет в памяти народной! – Понятно. Еще одна новость, еще немного поспрашиваю и буду не сомневаться, что мои с Мурзиком дети будут пить пиво только Баварское, если они здесь еще будут. – И кто ж руководил его обороной? – Климент Ефремыч, – с теплом в голосе, как о самом близком и родном человеке произнес молодой. – И его расстреляли? – Кого? – Ворошилова! – Климент Ефремыча? – Его самого. – А за что? – Как за что? Он же Питер немцам сдал? – Климент Ефремыч был дважды ранен в рукопашном бою и только благодаря мужеству и героизму наших доблестных летчиков был в последний момент вывезен из горящего Ленинграда! – ответил мне за молодого Сенцов. – А вы разве этого не знали?! – Откуда мне знать, когда мы то в работе, то в тылу врага! – А еще Астрахань сдали, – подал голос молодой, но мне почему-то стало плохо Я закрыл глаза и страстно возжелал оказаться где-нибудь далеко-далеко, но только бы подальше от нашей агрессивной дисгармонии. Я почувствовал легкое дуновение и с ним ощутил какую-то неповторимую свежесть леса. Глаза открывать не хотелось. Но любопытство взяло свое – где я оказался, согласно вкуса в представления моего подсознания о райском уголке? Решительно открыв глаза, я резко приподнялся и сел. Вокруг меня располагался мой «собственный» рай, и подкорка не подвела – я сидел на траве в лесу и, судя по комплектации и запахам, сей лес принадлежал к средней полосе, хотя шестое чувство подсказывало мне, что я не на Земле. Ну и пусть! Раз здесь хорошо, то почему эта планета должна быть хуже Земли? Тем более, что седьмое чувство указывало на ее девственную чистоту и отсутствие людского конгломерата, чего как раз мне и не хватало. От земли исходило блаженство, и я уже было собрался откинуться на траву и опьянеть, но меня остановило чье-то присутствие и чей-то настороженный взгляд. Я оглянулся и увидел обладательницу настороженности. Девушка была метрах в десяти и нерешительно выглядывала из-за березки. Чтобы ее не спугнуть, я медленно развернулся на месте, но вставать не стал, а лишь доверительно и ободряюще улыбнулся ей, что возымело свое действие, и она мне тоже в ответ робко улыбнулась. Если бы я был самым последним нищим, чего, правда, мне до сих пор не удосужилось На вид ей было лет семнадцать И если, не дай Бог, при ближайшем ознакомлении у нее окажутся васильковыми глаза и подобающий добрый нрав, то до конца своих дней я согласен ходить в Иванах-дураках. – Кто же ты, такая милая? – выдохнул я из себя и медленно встал. – Росинка… Что такое Росинка – Росинка… Что за чудное слово! Это имя твое? – Так все меня зовут… – она опустила глаза, и даже с десяти метров была видна длина ее ресниц. – А ты кто? – А я странник. Ресницы удивленно вздрогнули. – Калик-перехожий! – пояснил я, хотя самому было дико от этого бреда… Росинка испуганно повела головой, во все глаза смотря на меня – А вообще-то меня зовут Дмитрием, – успокоил я ее и превентивно сделал шаг в ее сторону. – Митя, – прошептала она и я тут же согласился быть Митей до конца своих дней, хотя с детства не мог терпеть этого имени, и идентифицировал себя только с Димой и никак не иначе, в честь чего я сделал еще один шаг по направлению к березке. – Так ты грек? Я так чуть и не упал! – Какой еще грек? Русский я! – Русич? – она наклонила набок и стала перебирать кончик своей косы. – Ну, во всяком случае, только не грек, – я еще раз шагнул к ней навстречу. – А с чего ты взяла, что я грек? Она как бы оценивающе оглядела меня с ног до головы ( – Прошлым летом князь дань собирал, так с ним грек царьградский был, а звали его, как и тебя, – Дмитрием. На «князя», «дань» и «грека» я сделал ответных три шага и оказался перед ней. Вблизи она оказалась еще моложе, а может, мне это только показалось из-за того, что была она мне по плечо и не имела даже намеков на косметику, а рубаха на самом деле оказалась полотняной, хотя довольно тонкой, но все же явно ручной работы. Я в нахалку разглядывал ее и чем дальше, тем больше поражался совершенной необычности и отличия ее от тех женщин, на которых когда-нибудь останавливался мой взгляд. И ведь ничего в ней не было особенного. Совершенно обыкновенное лицо В первый момент она вздрогнула, скорее от неожиданности, чем от страха, но не отпрянула, и я еще раз провел ладонью по ее волосам и тихо сказал: – Свой я, Росинка… Она подняла голову и виновато заморгала своими ресницами: – А я от печенега бежала, – сообщила она мне. – Мы травы собирали, а он как выскочит из кустов! Весь черный, и конь его черный. И лук у него был. А я как побегу! А он стрелу пустил, я свист ее слышала. Аж в сердце мне кольнуло, – виновато улыбнувшись на свою откровенность, она дотронулась ладошкой до левой груди. Под ее пальцами отодвинулась коса, и я увидел под ней рваную дыру в рубахе, через которую виднелся маленький розовый сосок. – Ой, рубаха порвалась! – воскликнула она и прижала ладошку к дырке. Я, похолодев от мелькнувшей догадки, почти незаметно провел рукой по ее спине и у левой лопатки почувствовал такую же дыру. – Но ты ведь убежала? – сказал я, мгновенно отдернув руку. – Убежала, – задумчиво ответила она мне. – И заблудилась. И рубаху вот порвала… – Главное, убежала, а рубаху зашить можно. – А ты печенега видел? – спросила она меня. – Видел, – соврал я – А где твой меч? Мне тут же пришлось поднапрячься и сотворить в траве, где я давеча сидел, огроменный кладенец, а заодно сварганить и арбалет с комплектом стрел – Вон в траве лежит, – гордо сказал я, и чтобы окончательно ее убедить, подошел и поднял меч с земли. – Красивый, – с уважением прошептала она, подойдя ко мне, и погладила ножны, на которые я на самом деле не пожалел серебра и черни. – А это самострел, да? – Ага, франкского производства. – Наш кузнец тоже хорошие самострелы делает, – сообщила она мне и подвела резюме: – Тебе ни один печенег не страшен! – Забудь о них, – успокоил я ее и ради проверки обнял легонько за плечи. – Да! Разве о них забудешь, злыднях! – как ни странно, но Росинка податливо прислонилась ко мне и доверчиво посмотрела в глаза. – Каждый год приходят окаянные, вот и мой отец от них пал третьего лета, в бою за городище. Я думал, что она заплачет, но в ее глазах была только мировая скорбь, и то вперемешку с гордостью за отца. Чтобы как-то ее отвлечь от этой скользкой для меня темы – Кушать хочешь, Росинка? – А ты? – Я голоден, как стая волков и стадо кашалотов. – А кто такие кашалоты? Вроде печенегов штоль? – Ну, что-то вроде… – промычал я и оглянулся, ища, где бы пристроиться для трапезы. Впереди между деревьями виднелся просвет, и первобытный инстинкт потянул меня туда на поиск более удобного – Пойдем туда, – сказал я и, нагрузившись разнообразными вооружениями и комплектами довольствия, пошел вперед. Росинка покорно последовала за мной, с уважением разглядывая узор на моем колчане со стрелами Не прошли мы и двадцати шагов, как деревья расступились, и нам открылся совершенно неописуемый в своей дикой первозданности вид. Под нами был не очень крутой песчаный обрыв, незаметно переходивший в небольшой пляж, который соответственно примыкал к среднего размера реке За рекой был заливной луг, а за лугом, как могли сообразить самые догадливые, рос девственный лес. – Ой, как красиво! – воскликнула Росинка и, быстро-быстро перебирая своими маленькими ножками, сбежала к реке. – Ой, какая вода теплая, – донеслось до меня, и не успел я сделать несколько осторожных шагов по осыпающемуся под моим весом песку, как она скинула с себя платье, уверенным движением обмотала косу вокруг головы и, смело войдя в воду, довольно энергично, но без лишних брызг, поплыла к другому берегу. К тому моменту, когда я спустился на пляжик, Росинка была уже на том берегу, где что-то со знанием дела собирала Пока я расстилал на траве на краю пляжа и под сенью близ растущей ивы покрывало Хотя она все это проделала быстро и ненавязчиво, я все же успел разглядеть ее грудь, и хотя у меня зрение как у орла, но, чтобы уточнить номер ее бюста – Росинка, на, возьми рушник, вытрись! – и бросил ей вынутое тоже якобы из вещмешка вафельное полотенце. Она его ловко поймала, ну а я, естественно, вернулся к своим пожиткам. Усевшись поудобней – Ну, как водичка? – промурлыкал я. – Я как будто заново родилась, – продолжала беззаботно смеяться Росинка. – Ну, тогда я тоже пойду сподоблюсь, – сказал я и встал. – А ты, пока я буду купаться, зашей платье, – и протянул ей иголку с уже вдетой белой ниткой № 40. Росинка с интересом стала рассматривать иголку, поворачивая ее так и эдак на солнце, а я подошел к воде и, назло врагу, тоже разделся догола Вода была что надо! Я бултыхался минут двадцать, пока не заметил, что Росинка, видимо, уже зашив свое рубище, сидит на берегу и смотрит на меня. Я подплыл к берегу и на пузе подполз к самому песку. Блаженство было полнейшее! Я опустил голову в воду и вовсю стал пускать пузыри. Когда воздух у меня кончился, я имел возможность еще раз услышать изумительный смех Росинки. – Ну, и долго ты будешь так сидеть? – спросил я ее и изобразил голодного аллигатора, сидящего в засаде. Но Росинка, видимо, ни разу не видала крокодилов – Ну ладно, посмеялись и будя, – сказал я ей строго. – Кстати, вот ты тут сидишь, совершенно без дела, а мой мешок, набитый ценными съестными продуктами, лежит там без присмотра, и если ты сейчас же не удосужишься встать и не изволишь пойти к нему, то какой-нибудь совершенно посторонний зверь воспользуется твоей недальновидностью и оставит нас без средств к существованию. Росинка на полном серьезе – И смотри за мечом. Он тыщу рублей стоит! Я вылез на берег и быстренько высушил себе нижнюю часть тела, после чего благополучно натянул штаны. Рубаху я не стал надевать, благо, имелось солнце и намеки на ветер. Росинка уже вовсю охраняла благосклонно вверенный ей скарб, и если б не надетый набекрень венок из кувшинок, то я бы, наверняка, не утерпел бы и прыснул, до того с серьезным видом сидела она между мешком и мечом со взведенным заряженным арбалетом, деловито оглядываясь по сторонам в поисках «лютого» зверя. – А ну, положь самострел, – взрычал я, садясь на край покрывала и придвигая к себе мешок. Росинка аккуратно положила в сторону арбалет и чуть обиженно сказала: – Еще тятя меня учил с ним управляться. Я пропустил это мимо ушей и, развязав мешок, заглянул в него, раздумывая, что из съестного достать из него, чтобы, с одной стороны, не очень шокировать Росинку незнакомыми блюдами, а с другой стороны, чтоб не остаться голодным. Первым делом я извлек на свет божий половинку еще горячего «орловского». – Хлебушек! – радостно воскликнула Росинка и расширила ноздри своего изящного носика. Я немного подумал и достал четверть с холодным квасом. Росинка никак не среагировала, продолжая исподтишка смотреть на хлеб. Я достал большой кусок баночной ветчины, тут же узнав, что здесь ее называют солониной, на что тактично промолчал, хотя и пожалел, что не достал буженины. Тут до меня дошло, что Росинка не притронется к еде, хотя бы потому, что не приготовила ее – Ешь! – приказал ей я, и она послушно взяла его ручкой и элегантно надкусила. – Трескай на здоровье! – подбодрил я ее и, достав из мешка еще большее яблоко, положил его перед собой. – У меня еще есть! Только после этого она довольно энергично, но без жадности, стала его поедать, а я смог спокойно продолжить добывать из мешка снедь. Немного подумав, я достал пару свежих огурцов, пару яиц К этому времени яблоко у Росинки кончилось, и она, аккуратно облизнувшись, скромно потупив глазки, сказала: – Благодарствую, – и, немного помолчав, добавила: – Я никогда не ела таких вкусных яблок! И с уважением посмотрела на меня. Я разломил хлеб, отдав меньший кусок ей – Кушать подано! – И добавил. – Если все не съешь, утоплю в реке, предварительно изрубив на мелкие части и задушив собственными руками! Я первым начал трапезу. Росинка ела аккуратно и, если хотите, вполне интеллигентно. Росинка пригубила квасу, и от неожиданности закашлялась. Я засмеялся: – Это же обыкновенный квас! Бедняжка виновато замотала головой и пропищала: – В носу щиплет, – после чего отодвинула от себя кружку. – Пей, маленькая, не бойся, – настаивал я, но видя, что она ни в какую, добавил: – Этот квас не такой хмельной, как у вас, а что щиплет, то пообвыкнешься. Росинка с недоверием посмотрела на меня, но все же взяла кружку и осторожно отпила из нее. В этот раз, видно, у нее получилось, и она, улыбнувшись, сообщила мне свое мнение: – От нашего кваса с такой кружки одуреешь, а уж спать свалишься, как убитая. Когда с едой было покончено Пока она кушала персик, я почистил ей банан, а пока она ела его, я очистил апельсин. После апельсина Росинка долго облизывалась, как заправская кошка, (думаете, так легко первый раз в жизни есть спелый персик и этот бестолковый брызгающийся мандарин), но заметив, что это меня потешает, а может, и из патриотизма, сообщила мне, что ее папаня рассказывал, что едал такие штучки, бывая проездом в Царьграде. На что я ответил порцией пломбира в вафельном стаканчике, который немедленно был продегустирован до основания, после чего было еще более продолжительное облизывание, и в отместку было сообщено, что в городище делают мороженое не хуже этого, на что мне пришлось прибегнуть к недозволенному приему и выдать пастилу в шоколаде Я, вдоволь натешившись, а на самом деле весьма притомившись воевать с ней, решил ей отомстить, так как пришла пора – Ты бы сходила на речку, умылась бы. А то как чушка. Росинка безропотно, но и без энтузиазма отправилась к воде, и когда я убедился, что следы обжорства окончательно смыты, я выпустил из «резерва» камышового кота. Росинка с визгом мгновенно прибежала обратно и спряталась за мою спину, а если кто не представляет себе причину ее паники, то поясню: что нет среди кошачьих более злобного животного, чем камышовый кот, которого почти полностью истребили, но не из-за шкуры, которая не представляла никакой ценности ввиду небольшого размера и бледного окраса, а потому, что из-за него было совершенно невозможно охотиться на водоплавающую птицу, так как подбитую дичь он нагло присваивал, а собак, посланных отнять добычу, безжалостно задирал насмерть. Кот кабанеющей походкой неспешно приближался к нам, и хорошо, я боковым зрением заметил шарящую в поисках арбалета ручку. – Не волнуйся, он хороший, – успокоил я Росинку, но от моих слов ее рука суматошно заметалась и цепко схватила самострел, да так, что я еле успел остановить ее. Пока мы боролись за полуавтоматический стреломет, кот с необычайным достоинством подошел и лег у моих ног. Я оставил в покое сестру Робин Гуда и приступил к мученью животного: – Хороший Барсик, – приговаривал я, гладя кота по спине. – Хороший! Кот начал тянуться и мурлыкать от удовольствия, но вскоре таким образом мне наскучило его мучить, тем более, что Росинка ни в какую не хотела убеждаться в безопасности данного представителя камышовоплотоядных, хотя мне даже послышалось в ее злобном ворчании за моей спиной слово «Ведун». Я снова «колданул», и из тех же камышей выскочили два маленьких котенка и неуклюже побежали к своему папе. Папе было на них наплевать, так как они ему, видно, давно уже надоели, и он был полностью был поглощен потреблением удовольствия, получаемого от моего поглаживания. Но котятам тоже, видно, было наплевать на то, что они надоели папаше и, беспардонно взгромоздившись на него верхом, принялись играть в «Царь-гору». Я, естественно, перестал гладить несчастного кота и тот, поняв, что малина кончилась и наступили суровые семейные будни, решительно встал, и, ничуть не заботясь о своем потомстве, которое кувырком скатилось с его спины, тоскливо взрыкнул. Чтобы как-то компенсировать его горе, я достал из вещмешка кусок сырого мяса и протянул ему. Камышовый кот брезгливо посмотрел на подачку и, никак не выразив своего отношения к меркантильности происходящего, с достоинством взял кусок и, гордо неся свои кисточки на ушах, удалился в камыши. Котята было ринулись за ним, но он недвусмысленно зарычал, и они обиженно вернулись к нам. Когда кот скрылся из виду, Росинка облегченно вздохнула, но, по-моему, явно поспешила с этим. Оба маленьких Мурзика за неимением папы, и видимо, видя во мне его сообщника и предателя их интересов, дружно набросились на нее и давай ее терзать. Я, правда, не знаю, кто громче из них орал, но визгу было на всю округу! Мне, конечно, стало обидно, что про меня забыли, и решив тоже внести свою лепту в большую росино-камышовую дружбу, я достал два маленьких кусочка мяса У меня на самом деле после этого появилось стойкое желание устроить им взбучку, но я вовремя одумался, мудро представив последствия нападения объединенного отряда ушасто-косастых, и с тоской стал размышлять о невозможности уйти от своей судьбы быть постоянно окруженным Мурзиками. Я, кажется, начал дремать, но меня разбудила вдруг воцарившаяся тишина. Когда я огляделся, ища причину внезапной дестабилизации, то сначала подумал, что возвращается мой друг кот с целью поставить меня в известность о впечатлении, которое произвело на него мясо в даденом мною количестве, но я ошибся. Это был не кот. Судя по первичным признакам В душе у меня возникла легкая паника, так как я не санкционировал сие явление, и уж больно целенаправленно приближалась мурзикова мамаша. И если принять во внимание бытующее довольно объективное мнение о злобном нраве камышового кота и сопоставить личные наблюдения с темпераментом его отпрысков, то можно было прийти к однозначному заключению, что его супружница еще более злобна, а уж раз ее детишки притихли при одном ее виде, то она, видимо, злобнее их многократно. Надо было что-то предпринимать. На этот счет существовало множество способов: внушить ей сумасшедшую мысль, что она вот тут ходит почем зря, а дома у нее молоко на плите убежало. Или же вырыть на ее пути волчий капкан, замаскировать его валежником, а чтобы она из него не выбралась, установить на дне его ванную со сметаной. Ну, еще можно было что-нибудь, наконец, придумать. Но я решил, что, в принципе, все происходящее мне на руку – пусть все идет своим чередом, а я, во всяком случае, всегда успею оградить Росинку от кошачьих клыков. Но мне ничего не пришлось делать. Когда до Росинки оставалось не более метра, и намерения котихи явно прослеживались на ее злобно оскаленной морде, произошло чудо. Росинка, не проронив ни звука, протянула руку ладошкой вперед – как бы отталкивая морду хищницы – другой рукой стала гладить одного из котят. Кошка остановилась перед ее ладонью, внимательно посмотрела на своих отпрысков, потом с интересом обнюхала пальцы Росинки и после этого неожиданно подлезла под ее руку всем телом с утробным урчанием, за что Росинка сразу стала ее гладить! Я, конечно, обалдел от этого зрелища! И даже забыл, что котиха скорей всего пришла за куском мяса, и мне в самый раз подкинуть ей этот кусок. Но котиха, видно, не забыла, зачем она сюда пришла. Сочтя вполне достаточным тот минимум любезностей, которыми они обменялись с Росинкой, котиха резко встала и нехорошим взглядом уставилась на меня. Ее кошачье отродье без слов поняло намерения своей мамочки, перестало возиться и, набычив головы, двинулось к вещмешку. Росинка, продолжая поглаживать кошку по спине, посмотрела насмешливо на меня. Да, влип я в лапы женского коллектива. Камышиха, видя, что я замешкался, предупредительно басом мяукнула, оба мурзенка поддакнули ей своим писком, и даже Росинка прыснула в кулачок. Обложили, гады! И пришлось мне достать из мешка три куска мяса, а предательнице Росинке я протянул свое нетронутое яблоко. Добившись своего, они полностью утратили ко мне всякий интерес Когда мясо кончилось, я уже было приготовился опять лезть в мешок, но кошка, видимо, имела свои соображения, да и котята наелись до такой степени, что лежали как неживые, и собрав их за загривки в маленькую гроздь созревших мурзят, решительно потащила их в камыши. – Интересно, а если бы из лесу вышел волк, – спросил я с издевкой Росинку. – Ты бы его тоже приручила? – У-у! Волка еще легче заговорить, чем кота, – радостно сообщила она мне. – А кого трудней? Росинка опустила глаза и тихо сказала: – Печенега. На что мне оставалось надеяться, что во мне есть хотя бы капля степной крови… Солнце клонилось к закату, когда Росинка очнулась от послеобеденного сна и сладко потянулась. Я непроизвольно погладил ее по голове, которая покоилась у меня на коленях, за что получил от всей души Я тоже немного вздремнул, разморенный неистовыми запахами полевых трав и почти уже забыл и про Лефортовскую тюрьму, и про злобного окабаневшего Мурзика – так мне было хорошо. – Когда кончится моя миссия на Земле, поселюсь здесь и женюсь на Росинке, если она конечно этого захочет. – Проснулся я от грохота разорвавшегося снаряда. В кабинет ввалился Сенцов и несмотря на то, что мы были, так сказать, в неглиже, сообщил, что имеется в наличии артобстрел. Во дворе опять ухнуло. Я, посоветовавшись с товарищами, то есть приняв решение единолично, отправил сопротивляющуюся и протестующуюся Мурзилку в подвалы НКВД В коридоре нас ждало начальство. Мне сразу бросилось в глаза, что внешний вид оперуполномоченного, скажем так, существенно отличался от вчерашнего: гимнастерка, галифе и сапоги были в кирпичной пыли и даже кое-где порваны, а правая рука опера была в бинту и на перевязи. – Ого, лейтенант, критика пошла вам на пользу, – бодро прокричал я сквозь грохот очередного взрыва. – Но, право же, не стоило даже ради создания имиджа так портить новое обмундирование. Неужели нельзя было просто извалять в пыли? И с рукой вы явно переборщили. Я думал – мне дадут в морду, но опер лишь поиграл на лице желваками и устало отвел свой взгляд. – Товарищ Копыто всю ночь проверял охранение, а под утро участвовал в задержании группы вражеских саперов, где и получил ранение, но лечь в госпиталь отказался, – проинформировал меня политрук. Опять грохнуло. – Тяжелыми бьют, – пропищал молодой из-за моей спины. – Сутки такого обстрела – и нам хана, – слишком спокойно сказал капитан и вопросительно посмотрел на меня. – Проводите меня на самую высокую точку здания, – ответил я. – И неплохо бы приготовиться к возможной атаке. – Мы-то всегда готовы, а на сторожевой башне вас ведь в два счета накроют, – ответил мне капитан, но я махнул рукой, и все задвигались по своим постам, как будто получили от меня исчерпывающий ответ на их вопрос, хотя для меня самого осталось загадкой, что я хотел этим сказать: то ли не накроют, то ли хрен с ним. Я в последний момент остановил за левый рукав Копыто и тихо сказал: – Не сердись, лейтенант, на меня шибко. Просто иногда полезно побывать в шкуре несправедливо осужденного. И береги себя – не лезь зазря в пекло. Ты еще молодой и не совсем безнадежный. Копыто ничего мне не сказал, но я почувствовал, что его локоть немного расслабился, и на этом мы разошлись по местам. В сторожевую башню уже попал тяжелый снаряд и разворотил всю крышу, что нам было в принципе на руку – нужен был круговой просмотр, а сидеть хоть и на довольно пологой, но все же островерхой жестянке и отбивать атаки супостата – не очень радужная перспектива. Еще поднимаясь по лестнице, я надел шлем и опустил забрало. На экране появилась надпись: «ЗАЩИТА ВКЛЮЧЕНА!» Я спросил: «Радиус действия защиты?» и, получив звуковой и визуальный ответ «3 МЕТРА», сказал молодому: «Держись сзади меня и ни на шаг не отходи. Не то убью!» – Слушаюсь, товарищ командир, – весело ответил молодой и еще сильней стал пихать меня штыком под ранец. Поднявшись наверх, я уселся на битый кирпич лицом в сторону Кремля. Молодой прижался ко мне спиной, стараясь разглядеть Уральские горы. Кругом рвались снаряды, свистели осколки и пыль стояла столбом. Я, недолго думая, спросил у шлема: – Откуда стреляют? На экране появилось три кружочка: один – на Бронетанковой академии, второй – на церкви «Петра и Павла» и третий – на Главном военном госпитале. Под кружочками были цифры: «2 КМ», «2, 3 КМ» и «3, 1 КМ». Я ничего не понял и спросил: – Расстояние до первой цели? В ответ замигала цифра «2 КМ». Я опять ничего не понял – до Бронетанковой академии было не более 700 метров! – Покажи на карте! – приказал я. Появилась карта, и я понял, что мой шлем засек вражеские батареи даже на закрытых позициях! Первая была не в здании Бронетанковой академии, а на стадионе за ЦАГИ, вторая была на Бауманском рынке, а третья – в районе Электрозаводского моста. – Ну и как по ним стрелять? На экране появилось старое изображение, но сверху была надпись «ДЕМОНСТРАЦИЯ». Снизу к первому кружочку стала двигаться красная точка, под которой горела надпись «ОРУЖИЕ». Когда красная точка совместилась с кружочком-целью, надпись «ОРУЖИЕ» сменилась на «ВЫСТРЕЛ», и кружочек-цель пропал, а на ее месте появилась надпись «ЦЕЛЬ ПОРАЖЕНА». Потом все повторилось с другими целями, и появилась надпись «ДЕМОНСТРАЦИЯ ОКОНЧЕНА». Я, следуя инструкции, взял пушку, навел ее посредством красного кружочка на цель и нажал на пуск. Ничего не произошло! Бронетанковая академия осталась стоять на месте, хотя я целился прямо в нее. Кружочек-цель тоже не пропал, но зато появилась надпись «ПОВТОРИТЬ!». Я опять стал наводить красный кружочек на цель, но, в отличие от первой попытки, стал сразу и непрерывно давить на спусковой крючок. Минуты две я водил прицелом по кружочку, как вдруг он пропал, и появилась надпись «ЦЕЛЬ ПОРАЖЕНА!». Я огляделся по Сторонам – снаряды рвались по-прежнему. Может он ошибся? Правда, там, кажется, еще две батареи? Я проделал все манипуляции с другими целями и вдруг наступила тишина! Обстрел прекратился, и только молодой надрывно кашлял от поднятой взрывами пыли, которая медленно оседала. – Молодой! – крикнул я. – Живой? Молодой что-то там прокашлял. – Тогда дай закурить. Молодой протянул мне кисет, и одновременно с этим все вокруг взорвалось синим пламенем! Тяжелый снаряд попал прямо в нас, но защита сработала! Она даже уменьшила грохот взрыва и яркость огня, но мы все же минут на пять оглохли и ослепли. Придя в себя, я пробормотал: – Откуда стреляют? На дисплее замигали вновь появившиеся кружочки, потом появилась карта: одна новая батарея была на Лефортовской площади, другая – у Дворцового моста. Через три минуты их там не стало. Пыль давно рассеялась, погода была отличная, и немцы почему-то больше не стреляли! Мы с молодым выкурили по козьей ножке и уже начали дремать, как над ухом у меня раздался истошный крик: – Рожа! – и меня сильно лягнули. Я, все еще надеясь, что это немцы прорвали нашу оборону и ворвались в решающем штурме к нам на крышу, сразу не стал открывать глаза и притворился убитым, но, к сожалению, все обстояло намного хуже – это были не немцы. – Пузо! – меня опять лягнули и снова незаслуженно обозвали: – Гнус! Да, дорогой и многотерпимый читатель! Опять, к твоему сожалению, на экране, – Рожа! Молодой, как идиот, строил ей глазки и, по-моему, изо всех сил соображал, как получше бы назначить ей свидание. Снизу торчала голова Сенцова и все бормотала, что нас заметят немцы. Мурзила на радостях, что вырвалась из плена, была чертовски хороша. Но я хотел есть, пить, спать и в туалет. Оборона Лефортовской тюрьмы продолжалась! Немецкое командование было обескуражено событиями в этом районе. Проанализировав ситуацию, заслушав выводы экспертов и проведя консультации с Берлином, был получен неутешительный вывод – что-то здесь не так! Раз имеет место наличие у русских супероружия, Первоначально предположили, что это связано с прилегающей к тюрьме территорией Центрального института авиационного моторостроения, но когда сегодня утром она была захвачена и внимательно изучена, то выяснилось, что нет даже крохотного намека на какое-нибудь секретное производство. Версия, что Вермахт столкнулся с целенаправленно созданным стратегическим плацдармом для последующего использования его в качестве трамплина для наступления на Запад не выдерживала никакой критики из-за явной ее абсурдности – русские не сегодня, так завтра будут отброшены за Урал и им, надо думать, не до наступления. Оставалось только одно – на территории Лефортовской тюрьмы находится что-то такое, что заставило русских выложить свой последний козырь в этой давно уже проигранной ими кампании. На основании этого было принято решение прекратить бесплодные попытки захватить тюрьму и перейти к переговорам с осажденным гарнизоном. Мы, конечно, ничего не знали об объективных трудностях и обоснованных тревогах немецкого командования и в своем неведении предавались преодолению обыденных и повседневных бытовых проблем. – Чего желает немецкий народ? – поинтересовался я у капитана, застегивая на ходу штаны и с трудом стараясь припомнить известные мне германские слова На переговоры решили идти все вместе – я и Мурзилка. А что бы мы, не дай Бог, не сбежали, с нами увязался Копыто. Я облачился в свое штатное вооружение, Мурзилка накрасила губы неизвестно как оказавшейся у нее помадой На прощанье мы все облобызались, велели в случае смерти считать нас коммунистами и с богом и его помощью отправились в последний бой. Нас уже ждали генерал и два офицера. Десятикратное увеличение позволило мне в подробностях разглядеть удивление и неподдельный ужас на их лицах при виде моего снаряжения. Мы остановились в двух метрах от них и в двух шагах от неизвестности. – Гутен таг! – промяукала Мурзилка и состроила немцам глазки. «Дура! – выругался про себя я. – Это ж не западные немцы, а фашисты, и марки у них не Немцы молча откозыряли. – Чево надо? – прохрипел Копыто и приподнял ствол ППД. – Хенераль-лёйтнант фон Треплов! – представился генерал. Копыто с ненавистью смотрел на него в упор, до побеления в пальцах сжимая автомат. Надо было как-нибудь разрядить обстановку, и меня опять понесло: – Очень приятно, – откинув забрало, сказал я. – А мы местные. Стоящий справа от генерала офицер начал быстро переводить. – Из колхоза «XX лет без урожая». Офицер аж поперхнулся, но аккуратно перевел. – Это наш зоотехник, – показал я на опера, – Это наша скотница-медалистка! А я конторский – счетовод. Ферштейн? Генерал слегка кивнул головой и что-то резко спросил у своего офицера. – Господин генерал спрашивает, до каких пор ваш колхоз собирается быть без урожая, – без акцента перевел немец и выдавил на лице подобие улыбки. – До победного конца! – опять прохрипел Копыто и смачно сплюнул генералу под ноги. Повторилась процедура перевода, и немец ответил: – Господин генерал клянется к осени закончить компанию. – А шиш с маслом не хочешь? – Копыто выхватил руку из кармана, где он сжимал гранату, и покрутил у немцев перед носом фигу. – Оперуполномоченый Копыто! – не предвещая ничего хорошего, тихо рявкнул я. – Отставить! – Есть отставить! – буркнул опер, но фигу не убрал, а лишь спрятал за спину. – Я отстраняю вас от переговоров на десять минут, – вынес приговор я, – Идите-ка в сторонку и остыньте, – и тихо добавил: – Метрах в десяти, будешь прикрывать, если что. – Задание понял. – Выполнять! – Господин генерал предполагает, что вы большой начальник, раз так можете распоряжаться офицером НКВД, – перевел немец. – Да, он очень большой, – встряла невпопад в разговор Мурзилка. Немцы сразу оживились, а я с любовью и ненавистью взглядом приказал Мурзиле молчать – Фройлен переводчик? – любезно спросил немец. – Да! – ответил я – Во хаст зи? – спросил по-немецки у нее генерал. – Анжелика! – Мурзила шаркнула ножкой. Немцы в ответ щелкнули каблуками, – Ближе к делу, – прервал их ангажемент я. – Что вы нам хотите сообщить? – Господин генерал, как представитель германского командования, предлагает вам почетную капитуляцию и гарантирует жизнь, – перевел немец. – Хорошо! – ответил я. – А если мы не примем условия капитуляции, то что нам за это будет? – Но это невозможно! Зачем напрасно проливать кровь? Я еще вчера повнимательней изучил свой боевой чемодан и обнаружил, что в нем есть мощная радиостанция и выносной компьютерный дисплей. Настал момент пустить их в дело. Отстегнув от ранца планшет-экран, я протянул его генералу. Планшет взял один из офицеров, и немцы с интересом стали его рассматривать. По моему приказу на дисплее появилась цветная карта части Москвы. Немцам карта понравилась. Я отдал шлему нужные указания и обратился к супротивникам: – Светящиеся точки – это ваши танки. В экран встроена рация с микрофоном, так что вы можете связаться со своими частями… Генерал отдал резкое приказание. Один из офицеров быстро пошел к своим, а другой пояснил: – Сейчас пришлют радиста – для чистоты эксперимента. Пока радист не пришел, генерал попробовал связаться с помощью компьютера с командиром танкового корпуса. Связь, к немалому его удивлению, была установлена быстро, и генерал начал вести продолжительный диалог, выясняя, как я понял, местоположение танков. Подошедший радист стал дублировать связь и генерал имел возможность убедиться, что его не разыгрывают и планшет-экран на самом деле позволяет установить связь с его частями. Через непродолжительное время генерал ткнул пальцем в район Полянки, я переводчик сказал: Тут же под пальцем у генерала зеленая точка-танк превратилась в мигающий кружочек. Я начал водить стволом в сторону центра, и на карте появилась красная точка. Быстро совместив ее с зеленым кружочком, я нажал на спусковой крючок. Не успел зеленый кружок превратиться в красный, как из динамика и наушников радиста послышались крики. Генерал побледнел и сквозь зубы процедил: – Повторить? – предложил я. – Не надо, – ответили мне. – Так вот, – начал я, – слово Немец перевел. – Господин генерал спрашивает, как вы себе это представляете? – перевел немец ответ. – Очень просто! Вы восстанавливаете ЦИАМовский аэродром, пригоняете на него самолет, наш конечно, лучше всего ЛИ-2, создаете воздушный коридор, и мы тихо и спокойно улетаем к своим. Генерал долго молчал. – Если мы не пойдем на это? – В тюрьме большие запасы воды и продовольствия, стены очень прочные и полно боеприпасов, мою защиту не пробивает ни одно ваше оружие, и если мы не удалимся отсюда, я твердо обещаю вам уничтожить всю вашу армию. Кстати, радиус действия моего оружия – не менее двух тысяч километров, ферштейн? Генерал опять помолчал и наконец заговорил. – Нам надо подумать, – перевел его офицер. – До завтра, – ответил я. – Утром жду ответа. Я уже собрался было уйти, но мне задали еще один вопрос: – Откуда у вас такое оружие? – От-туда! – показал я пальцем наверх. Как немцы не старались сохранить спокойствие, но по их лицам пронесся ураган ужаса, а офицер слева промолвил: – Еще будут вопросы? – Айн момент! Последний вопрос – кто руководит вашей обороной? – Честно? – Да! – Лично – Лаврентий Павлович Берия. Я совершил ошибку. Вместо того, чтобы держать ухо востро, позволил себе расслабиться. Был бы я немного поумней и не таким самоуверенным, то элементарно высчитал бы, что генерал фон Треплов сам решение не будет принимать, а доложит в Берлин. А от туда мог прийти только один ответ – захватить любой ценой. И я вместо того чтобы держать включенной свою «крутую» систему и следить за всеми перегруппировками противника, проглядел концентрацию вражеских войск и в результате получил утром яростную атаку со всех четырех сторон: авиации, танков, артиллерии и мотопехоты. Пока я проснулся, оделся, добрался до сторожевой башни, таща за собой упирающуюся еще не совсем проснувшуюся Мурзилку, половина защитников тюрьмы была выведена из строя, а немецкие автоматчики сидели уже под стенами, кидая через них гранаты и поливая из огнеметов. Пока я очистил все пространство вокруг стен тюрьмы, немцы успели один раз отбомбить Я перебил автоматчиков, но проворонил очередной налет авиации! Уж я им задал! Наверное перещелкал целую воздушную армию, но пока я с ними канителился, автоматчики опять подползли, а защищать стены было уже некому и они просочились вовнутрь. Мне понадобилось полчаса, чтобы очистить все помещения от нападающих, потом я дал Мурзилке бластер и велел ей пулять плазмой по кругу и отпугивать немцев, сам стал методично прочесывать квадрат за квадратом территорию Москвы на предмет уничтожения вражеской техники. Здесь к нам наверх поднялись капитан, опер, Сенцов и молодой. – А где политрук? – прокричал им я. Капитан безнадежно махнул левой рукой и я заметил что правая у него вся в крови и висит плетью. – А остальные? Капитан тяжело уселся рядом со мной и стал шарить по карманам что-то ища. – Остальные то как? – переспросил я. – Остальные! – вдруг закричал опер. – Остальные, говоришь? Таню Синичкину, санитарку, помнишь? Так ее вместе со всеми ранеными сожгли! Всех! Заживо!.. Его, видимо, контузило и у него начался припадок. Сенцов с молодым схватили его и с трудом усадили на битый кирпич. – Значит, говоришь, заживо? – тут у меня самого нервы не выдержали и я заорал: – Шлем! Мать твою! Ты можешь бить по площадям? На экране забрала появилась надпись: «МАКСИМАЛЬНАЯ ПЛОЩАДЬ ПОРАЖЕНИЯ – 100 КВ. М» – Хорошо! А максимальная дальность? Надпись сменилась: «МАКСИМАЛЬНАЯ ДАЛЬНОСТЬ ПОРАЖЕНИЯ – 5 ТЫС. КМ» – Тоже неплохо! А ну-ка, дай мне, карту Берлина с русскими надписями. А ну, где здесь Имперская. Канцелярия? А ну-ка давай причешем их поганые улицы! За девочку Таню!.. …Когда уже половина центра Берлина было в руинах, я вдруг почувствовал, что на голове у меня что-то происходит. Пять минут – и все было кончено… Шлем, чемодан, пушка и Мурзилкина стрелялка рассыпались в прах и развеялись по ветру. Подсуропил мне это второй интеллект. Я встал, отряхнулся, оглядел своих товарищей по оружию и сказал: – Капитан! У тебя нет лишнего автомата?.. …В голове гудело. И еще очень хотелось пить. Надо было сменить диск у автомата. Какое же дерьмо этот ППШа! Говорят лично товарищ Сталин утвердил к нему диск вместо рожка! Вот бы дать ему, сволочи, во время боя набить патронами этот его любимый диск! Лучше конечно было сразу ему дать и набить! Нас загнали в какое-то подземелье, а патроны-то кончались, и гранат осталось мало. Я до того устал, что мне было все равно, но вот Мурзилка – она-то за что страдает? Из-за моей глупости и эгоизма. Правда держалась она отменно и лишь один раз тайком всхлипнула… Вот они опять лезут. Подпустить поближе и в упор. Ни-зя! Они ведь могут гранатой. Большой такой, с длинной деревянной ручкой. А у меня тоже есть граната! И у Мурзилки есть граната! Даже две! Умрем тяжело, но достойно! Как в кино! А вот хрен им по всей деревне! – Мурзилка, где там наш кулон? Доставай его и дави, пока не улетим отсюда к чертовой матери! Последняя очередь уходит в неизвестность, потом две гранаты. Последнюю мы кладем рядом на кирпич и, если кулон не сработает, рванем ее!.. Я до сих пор не знаю, решился бы я рвануть под собой гранату, но кулон сработал! Мы полетели куда-то вниз и упали, к счастью, на песок, в большую яму, оказавшуюся строительным котлованом. Ярко светило солнце, чирикали воробьи и, главное, выстрелов не было слышно. Ни одного – вот уже целых пять минут. Мы с трудом и с большим энтузиазмом выбрались наверх и очутились среди белых новеньких панельных пятиэтажек. Ура! При Сталине хрущевок не строили. Еще раз – ура! – Хиппи проклятые! – услышали мы противный старческий голос сзади нас. – Совсем стыд потеряли! Уже среди бела дня по стройкам шляются, ироды проклятые! А ну, брысь отседова! Голос принадлежал бабке – Божьему Одуванчику. И даже берданка у нее имелась! – Бабулька! Милая! – заулыбался я и развел руки вширь. – Хорошие мы! Мы заблудились и упали в твою самую глубокую яму в мире. Пожалей нас и отпусти с Богом! Бабка с недоверием посмотрела мне в глаза и молвила: – Хорошие, говоришь? Заблудились? Врете вы все! Вы свою сучью свадьбу справлять здесь задумали. Знаю я вас! – Да нет! Мы случайно упали и совсем вдребезги разбились. Чем ругаться, лучше бы показала, где можно умыться и почиститься! Видок у нас был конечно еще тот. И, видимо, это все-таки убедило бабку, что мы не до конца врем. В бытовке у нее нашлись даже нитки, и мы с трудом, но все же привели себя кое-как в порядок и даже на халяву попили крепкого чайку с баранками. Сердечно распрощавшись с бабой Дуней, мы вышли за ворота и оказались посреди мирной и в том прекрасной Москвы. – Я надеюсь, что наши приключения окончены, и мы дома? – спросила Анжелка и вопросительно посмотрела на меня. – Я тоже надеюсь, но давай лучше проверим, а то опять что-нибудь произойдет. – Лучше не надо. – Вон, гляди киоск Союзпечати! – А у меня есть денежка, – радостно сказала Мурзилка и показала на ладошке невесть откуда взявшуюся пятнашку. Я походкой мультимиллионера продефилировал к киоску и барским голосом спросил: – Сегодняшние газеты есть? Киоскерша не отрывая глаз от «Здоровья» махнула рукой: – «Правда», «Коммерсант», и «Московские новости». «Коммерсантъ» разлился бальзамом по моей израненной душе, но денег на него вряд ли хватало бы, и я взял «Правду». Мы, как заправские фанаты «Спринта», крадучись отошли в сторонку, и я с непередаваемым трепетом раскрыл такую родную большевистскую врунью! Во всю первую полосу аршинными буквами было набрано: «Очередной визит в США Президента СССР тов. Хрущева Н. С. и министра обороны тов. Жукова Г. К.», а выше стояло число: 2 сентября 1969 года! |
|
|