"Мурзик" - читать интересную книгу автора (Исаков Дмитрий)ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ СОЦРЕАЛИЗМ С «ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ЛИЦОМ»В двадцать минут двенадцатого Мурзилка направилась к месту свидания. Не доходя метров двести до меня, она заметила на асфальте тускло блестящий кулон с цепочкой и, конечно же, подняла его. К тому же он был элегантен, и Мурзилка его не выкинула. Когда она взяла его двумя пальцами за пупырышки, в центре креста засветился зеленый огонек, похожий на светодиод. Но стоило Мурзилке на мгновение отнять один из пальцев, огонек сменялся на красный. Заинтересовавшись, она еще раз отдернула палец, и опять зажегся зеленый огонек, а когда она убрала пальцы с пупырышек, огонек погас. Ничего не поняв, Мурзик положила кулон в карман… Я стоял под часами у выхода из метро в том виде, в котором меня меньше всего хотела видеть Мурзилка, то есть одетый согласно того анекдота «в хреновую» одежку. Мурзик сразу оценила мой вид: – Ты издеваешься надо мной? – Что ты, дорогая! Я хотел сделать тебе приятное. – Где ты откопал эти брезентовые штаны? – Я их лично варил. – В белилах? – Нет, в отбеливателе. – А в этой куртке твой дедушка наверняка выполнил не одну пятилетку, ремонтируя танковые дизеля? – Нет, в этой куртке я иногда ходил в походы. – Понятно. Давай быстренько о наших делах, пока тебя не забрали. – Пусть попробуют! Я начну кричать, что ты моя скупая жена и всю мою зарплату спускаешь на бегах. – Неужели я похожа на твою жену? – Конечно же нет. Моя жена должна быть толстая и во всяком случае добрая. – Конечно же, куда мне! Я ведь злобная окабаневшая Мурзилка! – Во всяком случае ты не очень толстая. – Да, я похудела! Мне все это говорят! – Врут! У тебя второй подбородок скоро родит третий. – Что ты врешь? Где же ты видишь у меня второй подбородок? – Я его себе мысленно представил. Ладно, не сердись, я пошутил. Что-то ты какая-то взъерошенная? Спешишь, что ли? Слушай, может ты нашла кошелек и тебе невтерпеж посмотреть – сколько там денег? Мурзилка сунула руку в карман жакета и заговорщически сказала: – А я, правда, сейчас кое-что нашла. А что – не скажу. Угадай! – Кошелек? – Не-а! – Ну, я не знаю… – Вот! – она протянула мне руку и раскрыла ладонь. – Кулон, – разочаровано сказал я, – и ржавый какой-то. – Ничего ты не понимаешь в старинных вещах! А у него есть секрет. – Мурзилка взялась за пупырышки и показала мне зеленый огонек. Потом зажегся красный, а потом опять зеленый. – Слушай, а может это бомба? – Такая маленькая? – Пальцы оторвать будет достаточно. – Да нет, – нерешительно промолвила Мурзилка, – я уже нажимала на кнопки, и ничего не произошло. – Тогда это шпионский передатчик, – сказал я. – А мы его сдадим, и нам дадут по ордену, – размечталась Мурзилка. – Правда тебе он ни к чему, и нашла его я. – Ну и Бог с ним, с этим орденом, – рассудил я, – покажи лучше еще раз, как он работает. Мурзик зажгла зеленый огонек, и я осторожно до него дотронулся пальцем… Грянул гром, на мгновенье наступила кромешная тьма, и… ничего больше не произошло. Мы продолжали стоять на тротуаре у выхода со станции метро «Аэропорт». Все так же светило сентябрьское солнце, и так же мой Мурзик оставался самым кабанеющим! – Бомба, – сказал я, глядя в испуганные глаза Мурзилки, – что я тебе говорил? А ты – орден… – Мама! – ответила мне она. – Что это было? – Глас Божий. Я оглянулся по сторонам, но ничего подозрительного не заметил. Все так же спешили прохожие, бежали по Ленинградскому шоссе «Жигули» с «Волгами», а на часах, висевших над нами, было без двадцати двенадцать. «Надо купить газету, – подумал я, – там должен быть указан нынешний год. А то слишком близко мы попали в прошлое, и Мурзилка, ничего не заметив, сейчас от меня уйдет, и мы можем потеряться. Ведь здесь у нас никого нет, даже по телефону некуда позвонить». – Мурзик, я тут тебе кое-что принес. – Вкусненькое! – Ага! – Давай! – Надо во что-то завернуть. Погоди, я куплю газету! К счастью, киоск «Союзпечати» работал. Я сунул в оконце пятак и взял «Правду». На первой странице прочитал число – 2 сентября 1979 г. – Мамаша, – обратился я к киоскерше, – что это вы старыми газетами торгуете? – Ты чего, парень, – обиделась она, – протри глаза! Только утром получили. Я ничего не ответил, так как, весь этот диалог предназначался Мурзику, стоявшему рядом, а лишь от досады крякнул, увидев на стекле киоска большой календарь на 1979 год, на котором была фотография мухинской колхозницы, борющейся за сноп сена с пролетариатом и показал на него Мурзику: – Смотри. После чего сунул ей под нос газету, ткнув пальцем в число. Мурзик плохо соображала, и я, оттащив ее от киоска, шепотом сказал: – Это хуже бомбы. Это машина времени! Мурзик ошарашено глядела то на меня, то на киоск, то на газету и никак не верила случившемуся. – Ну и влипли мы с тобой! – Так не бывает, – наконец промолвила Мурзик. – Я сам знаю. – Я не верю. – И я не верю! Но давай проверим, может это букинистический киоск? Пошли в метро! Там продают проездные билеты. Когда мы были в вестибюле, Мурзик уперлась: – Здесь нет разменной кассы, она на другом выходе. Я посмотрел вперед – касса была на месте, и окошко ее было открыто. Мы, как заправские шпионы, ленивой походкой подкрались к нему и заглянули вовнутрь: рядом со столбиками монет стопкой лежали единые проездные и на них синей краской было отпечатано: 1979. – Ку-ку! – сказал я. – Пойдем, Мурзик, сдаваться! Уже на улице она меня спросила: – Куда сдаваться? – В психушку. – Это почему же? – А потому, что если у нас у обоих одновременно крыша не поехала, то нас туда все равно запрячут как чуждый элемент, несущий идеологическую угрозу здоровому развитому социалистическому обществу. – Это какую такую угрозу? – Пойдем, Мурзик, в скверик на лавочку, и я тебе все объясню, – сказал я и повел ее через дорогу на лавочку. – Если мы на самом деле в 1979 году, – я раскрыл газету, – то мы узнаем, чем сейчас дышит страна! Передовица гласила: «Визит Генерального секретаря КПСС тов. Суслова А. М. в Румынию». – Мать твою! – воскликнул я, теперь уже на самом деле искренне. – Какой еще Суслов? Брежнев Генсек! – Тут написано Суслов, – подтвердила Мурзилка. – Ну мы тогда точно влипли! – зловеще прошептал я и уточнил: – Мы не просто попали в прошлое, а очутились в параллельном прошлом. – Это как это? – Ну, понимаешь, наверно существуют параллельные миры, которые отличаются от нашего каким-то моментом истории, а раз они существуют, то значит и существует их прошлое, отличное от нашего. Поняла? – Не-а! – ответила Мурзилка. – Что это еще за момент истории? – Ну какое-то событие, которое могло иметь несколько исходов. Ну вот, например, как здесь – Брежнев заболел старческой простудой, у нас его вылечили, а у них он помер. Понятно! – Не понятно! У нас, у них! – Ну, до того как он заболел, они и мы были одно целое, а когда он изволил у них умереть, а у наших дураков его отходили, тут наши миры разделились. – Как это разделились? – А черт его знает! – Тогда почему они разделились? – Слушай, откуда я знаю. Вот тебе газета, где сказано, что вместо Брежнева правит Суслов, а остальное я не знаю! Может здесь уже фашизм, а может маоизм! – Я хочу домой! – констатировала свои мироощущения, возникшие от общения с этим незнакомым миром, Мурзик. – А об этом забудь. Тебе сейчас по штату должно быть десять лет. Представляешь, ты звонишь в свою дверь, тебе открывает твоя десятилетняя копия и противным писклявым голосом спрашивает: Мурзик злобно засопела. – Ты говоришь, что пришла к маме. Похожая на тебя пигалица бежит на кухню и кричит: – Это каких же? – Твоя мать ведь красивая? – Да… – И сейчас ей где-то как и мне – около тридцати? – Да… – Ну вот видишь, все прекрасно, а соблазнить брошенную женщину пару раз плюнуть. – А с чего ты взял, что мой отец бросит маму? – Ха! Скажи, ты папу любишь? – Да… – А он тебя? – Ну? – А вот представь, что перед ним появляется молодая, красивая, похожая на его жену в молодости, и на его дочь в старости, и бросается ему на шею с криком Мурзилка мне ничего не ответила и еще больше засопела. – Это первый заяц, – продолжил я, – жирный такой и очень хороший. Потом, я думаю, твоя мамочка намного умней своей дочери и мне с ней будет намного лучше и, главное, спокойней, чем с тобой. А второй заяц – так это ты в молодости! Я буду тебя воспитывать в послушании и постараюсь, чтобы ты во мне души не чаяла. А когда ты подрастешь, ты вспомнишь, что я тебе не папа и отобьешь меня у мамы, – нес я этот словесный понос от того, что на самом деле растерялся, так как не был готов к такому повороту событий. Ведь по условиям этой игры я был лишен каких-либо каналов информации и совершенно теперь не мог предвидеть что нас ждет, так как совершенно не представлял, что в данный момент творится в этом мире. Ведь мы могли попасться уже у киоска, произойди в этом мире обмен денег. Так что мы на самом деле влипли! – Замолчи! – через силу прошептала Мурзилка. И тут я заметил, что она горько плачет. – Маленькая! Ну, не надо! – спохватился я и, нежно ее обняв, начал гладить по голове. – Все не так и плохо! Все нормально. Папа и мама твои живы и здоровы, я с тобой, и все будет хорошо. Мурзилка уткнулась мне в плечо, но плакать не перестала: – Я домой хочу, – прошептала она. – А вдруг мы не вернемся назад? – Обязательно вернемся. Я это твердо обещаю, – на этот раз я сказал на самом деле правду, так как знал, что когда-нибудь мы точно вернемся домой! – А вдруг не вернемся? – Вернемся. На хрена мы здесь нужны, а раз не нужны, значит вернемся. – Если я вечером не вернусь домой, мои родители с ума сойдут. – Обязательно вернешься. Я читал про машины времени, что они возвращают назад именно в тот момент, откуда они срабатывают. – Правда? – Конечно! Судя по тому, какая она у нас миниатюрная, нам попалась совершенная машина. – Ура! – Мурзик обхватил меня за шею и жарко поцеловал. – Совсем стыд потеряли, – услышали мы противный старушечий голос. – И куда только смотрит милиция! Перед нами стояла склочного вида бабка и грозила нам палкой. – Иди, бабка, отсюда, пока цела, – сказал я и сделал ей козу. Бабка вприпрыжку побежала от нас и мы, посмеявшись над ней, стали думать как нам жить дальше. – Димик, ты нажал на зеленый огонек, а если нажать на красный, то может мы вернемся назад? – спросила Мурзилка и протянула мне кулон. – Молодец! – ответил я и выпятил указательный палец. – Давай зажигай его. Мурзик проделала известные манипуляции с кнопками, и когда появился красный огонек, я решительно ткнул в него пальцем. Гром не грянул. И ничего не потемнело. Мы повертели по сторонам головами и, не найдя никаких перемен, дружно посмотрели на кулон. Он был на месте, но у наших ног неизвестно откуда возникли два чемодана. – Чемоданы, – сказал Мурзик. – Бабка наверное забыла! – Вряд ли, – засомневался я. – Она была с клюкой, и два чемодана никак не могла нести, тем более они вон какие здоровые! – Давай посмотрим, что там внутри? – А вдруг там бомба? – У тебя кругом одни бомбы. – Ты самая мощная. Секс-бомба. – Гнус! – Сама гнусиха, – не сдавался я и, взяв стоящий около нее чемодан, положил его себе на колени и открыл. Внутри лежали аккуратно сложенные женские вещи, а сверху был целлофановый пакет с какими-то документами. Я достал из него лежавший первым чей-то паспорт и раскрыл. – Мурзик, смотри, это же твой паспорт! – удивился я, прочтя первую страницу. На второй странице была Мурзилкина фотография. – 26 июля 1960 года, – прочел я дату рождения, – Да ты теперь моя ровесница. И выдан он в 1977 году, как и мой, только почему-то в Воркутинском УВД. Слушай, ты что, сидела что ли? Мурзик попыталась выхватить у меня паспорт, но я не дал и, пролистав его, наткнулся на графу семейное положение. – Ха! Ты замужем! – воскликнул я, увидев штамп ЗАГСа. – И тут по-русски написано, что я твой законный супруг. Последнее известие, видно, придало решительности Мурзилке, и она все-таки выхватила у меня этот чудесный документ, но просмотреть его не успела, так как над нами раздался строгий голос: – Попрошу ваши документы. Перед нами стоял сержант милиции с двумя мужчинами в штатском, на рукавах у которых алели повязки с надписями Я взял у Мурзика паспорт и отдал сержанту. – А остальные? – спросил он. Я быстро сориентировался и протянул ему пакет. – Так, посмотрим, что вы за птицы, – строго сказал блюститель и начал вслух читать: – Отметка о выезде из Воркуты есть, отметка о прибытии в Москву – тоже есть, справка о прививках имеется, отпускное удостоверение – есть, разрешение на въезд в Москву – есть, направление в гостиницу имеется, справка с места работы – есть, справка об уплате квартплаты тоже есть, талоны на питание – есть, справка о наличии денег есть. Ого, неужели это правда, что на севере так много платят? – Как работаем, так и платят, – изрек я, не веря своим ушам. – И все книжки об уплате членских взносов имеются? Так вы еще и члены «Патруля»? И не успели приехать в Москву, а уже нарушаете. – Простите, а что здесь происходит? – подала голос Мурзилка. – Что вам от нас надо? Милиционер усмехнулся. – Это я вас хочу спросить, что здесь происходит? С виду вроде бы приличные люди, не пьяные, в браке состоите, а в общественных местах ведете себя неприлично – целуетесь. – Вы у этого бугая проверьте документы! – Подала голос бабка. – Уж больно он одет не по-дорожному! В таком виде в Москву не приезжают! Небось она от мужа улизнула и сразу к этому. Развратники! Милиционер опять усмехнулся и как бы нехотя спросил у меня: – А правда, хоть в сопроводиловке и сказано, что отпуск проводится вдвоем, и чемоданов у них два, может, чем черт не шутит, муж этой гражданки куда-нибудь отлучился, а вы этим воспользовались? А ну-ка предъявите свои документы и если это так, то мы с вами прославимся, – обернувшись к дружинникам, сказал он. – Давненько в газетах не печатали ничего подобного о нашем образцовом городе! Моя рука инстинктивно потянулась к левому накладному карману варёнок, где лежал мой родной паспорт, но я вовремя одумался. «Там же московская прописка. И нет штампа о браке, а только одни штампы о разводах», – пронеслось в моей голове, но вспомнив, что нас должны страховать, я решительно, хотя и со страхом, открыл второй чемодан, достал из него точно такой же пакет с документами и отдал его милиционеру. Тот бегло просмотрел паспорт, и высказавшись в том смысле, что – Ого, да ты еще и орденоносец! Смотри-ка, «За Доблестный труд», а этот за поимку особо опасного преступника! – с уважением поглядел на меня сержант. Дружинники тоже переглянулись, бабка спряталась за их спину и выставила палку, но больше всего удивилась Мурзик и начала с интересом смотреть на меня. Я засмущался и передернул плечами, как бы говоря, что всякое бывает. – На беглого зека облаву делали? – поинтересовался один из дружинников. – Ага! – подтвердил я и кивнул на Мурзика. – А теперь вы мне мешаете его конвоировать куда надо. Все дружно засмеялись, и сержант вернул нам документы: – Молодцы! – сказал он. – Но это все же не дает вам право нарушать общественный порядок. – А его никто и не нарушал, – освоившись сказал я. – Моей жене попала в глаз соринка, и я ее доставал, а эта гражданочка нам помешала. – Врет он все! – взвизгнула бабка. – Я сама видела, как они целовались. – Ага, и тут же плакали от счастья, а не от соринки, – ехидно сказал я, обратив внимание собравшихся на заплаканное лицо Мурзика. – Старая женщина, а не знает, что посторонние предметы из глаза надо извлекать за неимением хирургического инструмента языком. Вы что, предлагаете мне грязными пальцами заносить в глаз инфекцию? Бабка аж присела от осознания своего дурацкого положения, и еще более злобно вылупилась на меня, открыв рот и жадно хватая им воздух, набираясь сил для отпора этой гнусной клеветы. Но я не дал ей его еще больше открыть и продолжил: – А чем беспокоить честных людей, лучше разобрались бы с этой так называемой старушкой. По какому это праву она сквернословит и обзывается? – Это ты мне грозился?! – задыхаясь от злости закричала бабка. – Как я вам «якобы» грозил – никто не слышал, – парировал я, – а вот как вы меня обозвали «бугаем», а нашу здоровую и крепкую семью – «развратниками» – все слышали. – Было такое, – сказал сержант и строго посмотрел на скандалистку. Дружинники расступились и встали по ее бокам. Бабка от этой несправедливости зашаталась, и они ее подхватили под руки. Сержант достал свисток и, приготовившись засвистеть, дружелюбно сказал: – Не надо так волноваться, суд выяснит, и если за вами нет других грехов, может и проявит к вам снисхождение. Услышав про суд, Мурзилка вцепилась своими когтями мне в руку, что сделала совершенно напрасно, так как я сам не дурак, и эта перспектива меня тоже не особо прельщала. Как можно спокойней я сказал: – Ребята! А ну ее! Давайте не будем до конца портить нам начало отпуска. Что с нее возьмешь? Это же ходячий пережиток. Пусть живет. – Ну, если вы не настаиваете… – медленно сказал сержант, – Но все равно я не могу ее так просто отпустить. Ведь она на самом деле сквернословила? Я незаметно ущипнул Мурзика и та, скривившись в кокетливой улыбке, промяукала: – Мы ее прощаем. Она больше не будет, – и злобно посмотрев на бабку, нежно промурлыкала: – Бабушка! Вы ведь больше не будете? Бабушка что-то там невнятно пропердыкала – Ладно, только ради вас я пойду на это. Но в КПЗ она все же до вечера посидит и хорошенько подумает, как в следующий раз отвлекать нас от охраны правопорядка. Тащите ее, ребята, и пусть молит своего Бога, что нарвалась на добрых людей, а то бы шить тебе, бабка, носки задарма до самой смерти. Когда они удалились, Мурзик ледяным от ужаса голосом произнес: – Не нравится мне здесь. Я нервно достал сигареты и твердо сказал: – Надо сматываться отсюда! Мурзик механически взяла из пачки сигарету и попыталась у меня прикурить, но я вовремя сообразил, что курение в общественных местах женщинам, возможно, запрещено, быстро выхватил у нее сигарету и бросил ее в стоящую рядом с лавкой урну. Мне очень хотелось нагадить здесь прямо посреди улицы, но за бросание мусора в местах общественного пользования вместо штрафа могли припаять, чем черт не шутит, пару лет каторги. Мурзик находилась в такой растерянности, что даже не заметила моих манипуляций. – Но почему он ее все-таки не отпустил? Я ведь так его просила? – А кто их тут знает. Отпусти он ее, а дружинники его же и заложили бы. Я вообще удивляюсь, как они забыли спросить с меня о моем внешнем виде, оскверняющим светский облик Образцового Коммунистического Города-Героя. – А что бы было? – А… – махнул рукой я, – вывернулись бы. Я б им наплел, что перед отлетом в Москву, повинуясь социалистическим порывам, ударно вкалывал сверхурочно в счет помощи голодающим детям Новой Зеландии. – Дурак! – улыбнулась наконец мне Мурзилка. – Новая Зеландия сама нам сливочное масло поставляет. – Неважно, сказал бы, – для жертв засухи в Сахаре. Даже несмотря на то, что у них здесь главный Суслов, я думаю это никак не повлияло на изменение климата на планете. – А вот ты опять не прав! Вдруг он ведет глобальную климатическую войну? – И то верно. После того, что мы слышали, от них всего можно ожидать. Давай доставай кулон, а я буду до-о-о-лго давить на зеленый огонек! Но сколько я на него ни давил, ничего так и не произошло. Смирившись с этой неприятной новостью, мы внимательно изучили наши новые документы Мурзик благополучно добралась до стоянки и, как ни странно, очень быстро поймала мотор… В гостинице долго изучали наши документы, но номер дали без проволочек. Номер был шикарный. Двухместный. С ванной и балконом. С телевизором и телефоном. И простыни были свежими. Горничная нам подробно объяснила, когда и где мы имеем право кушать и зачем-то повторно заставила нас ознакомиться с правилами внутреннего распорядка, что мы уже проделали внизу при оформлении, после чего любезно удалилась. Мой Мурзик только хотела прокомментировать происходящее, но я опередил: – Судя по данному сервису, здесь не только есть система подслушивания, но возможно есть и скрытые камеры. Мурзик была смышленой и все сразу поняла. – Помнишь «Семнадцать мгновений весны»? – продолжил я инструктаж. – Ох и тяжело было Штирлицу работать! – Да уж… – подтвердила Мурзилка. – И у него не было такой пианистки, как у меня. Мурзик оглядела стены, ища телеобъективы, а на самом деле выглядывая, где прячется пианистка. – Жена! – сказал я. Мурзик вздрогнула, – Щи! В постель! – Вот еще! – Правильно, – согласился я, подойдя к висящему на стене распорядку дня. – Щи нам положены через двадцать минут, потом прогулка и знакомство со столицей СССР, в шесть часов – политчас, в семь – ужин, с восьми до десяти – вечер в кругу друзей и семьи, а вот в десять – в постель. И раз это здесь написано, то мы как здоровая и добропорядочная советская семья ляжем в постель, только после десяти. – Гнус! – единственное, что и могла в этой ситуации сказать моя милая и любимая Мурзилка. Мы быстро вскрыли «мой» чемодан, достали строгий вечерний костюм, надели его на меня, предварительно надев извлеченные оттуда же рубашки и носки, после чего я стал надевать вечерние ботинки, а Мурзика отослал умыться, а на самом деле смывать косметику. Переодевать Мурзика мы не стали. На ней очень кстати был традиционный для XX века элегантный костюм – жакет с юбкой до колен и обувь была приемлемая. Снарядившись, мы отправились в ресторан. Как только метрдотель усадил нас за закрепленный за нами столик, тут же, как ни странно, появился официант и мрачно уставился на нас. Я удостоил его соответствующим взглядом, но довольно скоро спохватился и протянул талоны на питание. Он молча взял их и выдал взамен по экземпляру меню, спросив: – Пить будете? – Если положено, то будем, – ответил я. – Двадцать грамм алкоголя вам и десять – вашей супруге, – известил он нас. – Что будете пить? В меню был шикарный выбор напитков. Я заказал себе белое «Мартини», а мой милый Мурзик остался верным своим вкусам и заказал любимое «Лыхны». – Итак, сто грамм мартини и двести вина, – подсчитал халдей. – Вода? Сок? Нет смысла пересказывать всю длительную процедуру заказа, только надо отметить три момента: комплексные наборы, удивительное разнообразие ассортимента и быстроту обслуживания. После довольно сытного обеда мы вышли на просторы Москвы и только здесь, наконец, смогли излить, правда не очень громко, друг другу свои чувства по поводу происходящего. При этом я, осмотрительно понаблюдав за прохожими, к своему счастью обнаружил несколько курящих В ресторане был на удивление богатый ассортимент табачных изделий, и я с шиком достал пачку «Кэмэл». – Я тоже хочу, – жалобно пропищала Мурзилка. – Я всегда считал, что моя жена ни в коем случае не должна курить, – прокомментировал я. – Маленькая, ну что я могу сделать? Вот заберут нас обоих. Придется тебе бросить. – Тогда ты не кури, – капризно ответила она. – Миленькая! Но я же не собираюсь бросать! Так ты уж постарайся привыкнуть к своей незавидной доле. Мурзик обиделась, а я, чтобы отвлечь ее, начал с главного: – Вот только теперь я понял, каким хорошим человеком был Леонид Ильич! – Скорей всего мы узнали, какая сволочь этот Суслов! – отпарировала Мурзилка. – И если мы здесь останемся навсегда, то я не выдержу и повешусь! – И ты собираешься меня бросить одного? – А чего тебе-то? Я ведь плохая злобная Мурзилка, а ты уважаемый человек – орденоносец! Ты без жены не останешься! – А почем ты знаешь, может у них тут каждый второй орденоносец, а каждый первый – зек! – Которого ты умудрился изловить в Воркуте? – А-а! Не сыпь мне соль на рану! Как вспомню, что после отпуска придется в забой, так сразу же начинаю сочувствовать организаторам контрреволюции! – Я без забоя сейчас их здесь всех перестреляла б! – Будешь кабанеть, то при данной политической обстановке я с тобой разведусь. – Ты женись сначала на мне! – А вот это ты брось! Как бы ты меня ни любила, то есть я хочу сказать не любила, а спать тебе со мной придется по-настоящему! Инфракрасные объективы – не такая уж фантастика, а гнить до конца своих дней в лагерях из-за твоей блажи я не хочу! – Ничего себе блажь!.. – Слушай, Мурзик, я конечно понимаю, что тогда я с тобой переспал пару раз на халяву и твое отношение ко мне в корне изменилось, но ведь ты не девочка и в данной ситуации ломаться просто глупо. – Только из-за того, что по чьему-то дурацкому желанию я должна с тобой лечь в постель, я ни за что не буду делать этого! Ты меня знаешь! – К сожалению, я тебя на самом деле знаю. Эх, один черт ехать в Воркуту! Вольным-невольным, а забоя мне не миновать. Правильно, Мурзик! Ни фига! Хоть полчаса, а мы все же будем свободными от чьей-то злой воли. А потом и умереть не страшно, – сказал в сердцах я и громко запел: На нас стали оглядываться прохожие и, наверное, от того, что я пел красиво и с чувством, или же усмотрев в этом новые веяния, они стали, по-моему, тихо мне подпевать. Мурзик, испугавшись последствий назревающих революционных настроений масс, зашипела: – Замолчи! Рожа! – А чего ты испугалась, все равно нас утром возьмут! Лучше уж сейчас, чем после ночного позора!!! – Замолчи, а то я и в правду с тобой не лягу! – Все, я молчу, – прошептал я, но Мурзик еще долго злилась, слыша время от времени из уст представителей народа текст « – Димик? Может, это все нам приснилось? – спросила меня Мурзик. – Если бы. – Но ведь посмотри по сторонам. Москва ведь прежняя. И люди такие же. Может они просто пошутили? Может у них тут игра такая! – Я бы с удовольствием поверил бы в игру, но ты же видела наши новые документы? – Слушай! А откуда взялись эти чемоданы? – Откуда? Мы же с тобой вместе нажимали красный огонек. – Да… Кажется ты прав… А откуда в них наши документы? – Да… Вопрос конечно интересный! Ведь и костюмчик пришелся мне в пору. А ведь до сих пор я ни одного костюма себе не мог купить в магазине. Все приходилось шить на заказ. – Мне страшно, Димик. – Мне тоже страшно, за тебя. – Что вообще с нами происходит? – Знаешь, я недавно прочел роман братанов Стругацких «Отверженные» или как там… И вот там кто-то, вроде инопланетян, проводил глобальный эксперимент над людьми. Они собрали со всей Земли недовольных жизнью людей и, обеспечив их более-менее сносно, предоставили им вариться в собственном соку… Короче, дали им свободу действий на свободной территории, а сами наблюдали за ними… – Ты хочешь сказать, что над нами кто-то экспериментирует? – Очень похоже. Уж больно это не похоже на случайность. И машинка срабатывает только когда она у тебя в руке, а я нажимаю. И эти чемоданы, очень похожие на «сухой паек». И вообще все слишком заорганизовано! – Слушай! А ведь мы так до конца и не посмотрели, что в них лежит. – Придем и посмотрим. Но я уверен, что в них есть все необходимое для нашего нормального здесь существования! И мы конечно сделали большую ошибку, что сразу их не разобрали! У меня есть чувство, что там помимо обиходных вещей лежит что-то вроде твоего кулона, и будем молить Бога, чтобы у нас не было сейчас там обыска. – Кому мы нужны! – Не скажи! Мы ведь не знаем их порядки. Может они всех обыскивают? Мурзик за время нашего пребывания здесь довольно заметно изменилась и, кажется, преждевременно повзрослела. Правда, она от этого не стала менее красивой. Мы некоторое время гуляли в Александровском саду под ручку молча, и без слов понимали, о чем каждый думает. – Димик! А зачем нужен этот эксперимент? – первым нарушила молчание Мурзилка. – И почему именно над нами? – Понимаешь, мы здесь чужие и в то же время свои. Что-то вроде объективных судей. Мы знаем меру вещей и можем сравнить для местных жителей несравнимое. По-видимому, преследуется несколько целей. Оценить данный мир свежим взглядом, возможно, при помощи нас внести в него изменения, но скорей всего главная цель – это как мы с тобой будем себя вести в этой ситуации… – Ну и как, ты думаешь, мы себя ведем? – Как нам подсказывает совесть. – А как она подсказывает? Бабку-то забрали. – Ну, тут слишком риторический вопрос… «Что Бог ни делает, то к лучшему!» Уж больно милая старушка нам попалась. И знаешь, умом понимаешь, что именно от таких и идут все беды, а все равно ее жалко. – И мне тоже… – Ладно, Мурзик, пойдем к нашим чемоданам, и я очень тебя прошу, будь осторожна, а то если с тобой что-нибудь случится, я этого не переживу. – Если с тобой – я тоже… – И давай постараемся, чтобы наши экспериментаторы не имели повода заподозрить нас в скотстве. – Шиш им с маслом! В чемоданах было все… местного производства. И как мне показалось, в них уже кто-то рылся. Правда сделано это было профессионально и почти незаметно: или делали они это регулярно, или мы были под «колпаком». Но нам нечего было выбирать и наконец нельзя же жить вечно под постоянным страхом? Хотя я страшно боялся за Мурзика, то бесстрашие было не от того, что я знал цель этого эксперимента На дне моего баула были деньги и, судя по нашему обеду в ресторане, довольно приличная сумма, хотя на нее нельзя было купить этот весь мир. Из подозрительного я обнаружил лишь транзисторный приемник «Россия», потому что никогда не горел большим желанием слушать «голоса», а раз нам его подсунули, значит с какой-то целью. Я его включил и внимательно покрутил на всех диапазонах, но ничего подозрительного или же сверхъестественного он не выдал, и славу Богу. Зазвучи из него что-нибудь типа «Асмолова» или «Дипеш Мода», коих не могло существовать в 79-м году, нам была бы крышка! А так – обыкновенный приемник. Я отложил его в сторону, решив с ним плотней разобраться где-нибудь в тихом парке. Подошло время идти на политчас. Что это такое – меня очень интересовало, и я с нетерпением повел своего Мурзика в красный уголок. Так уже собралось довольно много народу, населявшего наше крыло гостиницы. Действие было поставлено с умом и ненавязчиво, но довольно убедительно внушало преимущества существовавшего здесь строя. Сначала выступил лектор с краткой информацией, после чего были показаны видеоновости с полей страны и из-за рубежа Из отечественной информации я вынес, что она ничем не отличается от того, что я мог слышать у себя дома в аналогичном году, только вместо постоянного упоминания имени Брежнева намного реже звучало имя Суслова. А вот зарубежная информация показала, что дела в мире обстоят намного хуже, чем были тогда у нас: конфликтов было больше, и критика капитализма была жестче. После просмотра опять выступил лектор с комментариями, что подтвердило мои наблюдения, и я даже задал вопрос, попросив поподробней рассказать как дела обстоят в Афганистане, на что получил ответ, что в связи с непрекращающейся войной между Китаем и Индией, наша «оккупация» Вот так-то! После ужина мы с Мурзиком смотрели телевизор и получили массу удовольствия от лицезрения знакомых артистов в незнакомых постановках. В десять вечера мы отошли ко сну. Утром, после завтрака мы с Мурзиком поехали в Кузминки, и вот здесь я и открыл тайну «России». Вскрыв крышку приемника, я сразу же увидел приклеенную на магнит динамика бумажку с надписью – «Здесь!». Я потрогал магнит и обнаружил, что его верхняя часть легко отвинчивается. Внутри оказалось гнездо, в которое можно было вставить стандартный «гробик» микросхемы. Там же я нашел инструкцию… из которой следовало, что достаточно засунуть в гнездо «ножками» вниз любой операционный усилитель на тридцать секунд (например К553УДЗ), как он превращался в идеальный фильтр с автоматическим избавлением от помех. К тому же после этого микросхема могла работать от любого напряжения питания – от одного вольта и выше. Стабилизация выполнялась внутри нее тоже автоматически. В инструкции была схема, показывающая, где устанавливать эту микросхему в любом приемнике или телевизоре. Надо было разорвать цепь после гетеродина и подсоединить образовавшиеся провода на вход и выход микросхемы. К двум другим определенным «ножкам» надо было подсоединить, как я уже отмечал, любое питание – и все. Всего четыре проводка – и ваш приемник начинал принимать любые станции мира, и ни одна «глушилка» не срабатывала. В телевизоре эта манипуляция позволяла принимать даже Америку! И самое удивительное, что все передачи переводились на русский язык! В инструкции также говорилось, что в приемнике уже установлена такая микросхема, и достаточно поставить в определенном положении антенну, как она включалась. Также пояснялось, что «хитрый» магнит по переделке микросхем не нуждается во внешнем питании, так как использует энергию земного тяготения! Я собрал приемник обратно Мы сидели с Мурзиком и слушали с открытыми ртами. – Вот тебе последнее подтверждение моих слов, – промолвил я, обняв Мурзика. – Нам подан не просто знак, а мы фактически поставлены перед выбором: воспользоваться этой бомбой замедленного действия и разрушить этот мир или же испугаться и уничтожить эту машину. В первом случае нас ждет почет и уважение, во втором – стыд и позор. Понятно? Мурзилка непонимающе замотала головой. – Какая же ты бестолковая! Простые вещи не можешь осознать. В первом случае нас с уважением возьмут под белы ручки и с почетом посадят, а во втором случае мы с позором зарежем эту золотоносную курицу и со стыдом проживем остатки своих лет в этом болоте, где целоваться публично можно только на собственной свадьбе под крики «горько», а чтобы навестить свою двоюродную маму, к несчастью проживающую в другом городе, необходимо решение Совмина. Мурзик долго «переваривала» эти перспективы и прикидывала – Давай вернемся домой. Я с интересом на нее посмотрел, поразившись нетривиальности движения ее мысли. – Каким же образом? Мурзик достала кулон и показала его мне. – Давай нажмем зеленый огонек. Мы его повторно не нажимали. – И ты думаешь, мы окажемся дома? – засомневался я. – Может быть… – нерешительно прозвучал ответ. – А если мы окажемся еще в худшем мире? – Ну, хуже уже некуда! – решительно сказала она, видимо намекая на невозможность здесь целоваться вдоволь в любое время суток и в произвольном месте дислокации. – Нет, – твердо сказал я, – я на это не могу решиться. – Слабо? – Слабо! – подтвердил я. – Мы оставим этот вариант на «худой конец». Я думаю, что тот, кто организовал это шоу, ждет от нас решительных и конструктивных действий, а возврат домой в свете проведения вышеназванного эксперимента несет в себе обструкционистские тенденции! – Ты вещаешь как газета «Правда»! – Я не вещаю, а констатирую! – И что ты предлагаешь? – Понимаешь, решать придется только тебе, а я буду именно предлагать варианты решений. – Давай, валяй, предлагай, злобный Димик. Я поставил на землю приемник и закурил. – Эта адская машина позволяет в течение восьмичасового рабочего дня выпускать примерно восемьсот супермикросхем, если каждую из них продавать хотя бы за червонец, это будет семь тысяч рублей чистой прибыли. На каждый вложенный в дело рубль будет девять рублей дохода! Это при условии продажи по минимальной цене, заметь. – И где ты собираешься взять столько микросхем? – Хороший вопрос, – сказал я и затушил окурок. – – Где купить? – Еще лучше вопрос. У «Пионера». – А ты уверен, что здесь поощряется воровство? – Возможно, ты права, что несуны здесь не в фаворе. Значит надо купить их официально в неликвидах. – А кто их тебе продаст? – Тоже верно. Есть магазины радиодеталей, вот через них и закупить на заводах большие партии микросхем. К тому же, как я понял из инструкции, годятся совсем бракованные, лишь бы был корпус с полупроводниковым кристаллом внутри, и нам такую продукцию на любом заводе-изготовителе продадут и еще спасибо скажут. – Допустим, – продолжила допрос Мурзик, – но кто этим займется? Уж не ты ли сам собираешься мотаться по стране при существующей пропускной системе? – Правильно. Меня тут же загребут. Но ты забыла, что здесь должен существовать другой Димик, которому сейчас двадцать один год и на все наплевать. – Ты хочешь сказать, что ты его уговоришь смотаться? – Конечно же нет. Он, я в этом уверен, никуда не собирается сматываться, но он будет не против заработать на этом немного денег, и потом у него есть кое-какие друзья. – Ну, предположим, друзья ему помогут… – Не предположим, а я уверен, что друзья ему помогут. – Но за какие деньги они купят эти микросхемы? – Одна микросхема стоит 50 копеек, а у нас с тобой в чемоданах лежит двадцать тысяч рублей. – Девятнадцать тысяч девятьсот семьдесят пять рублей! – А куда делся четвертной? – Я купила «Шанель № 5». – Транжирка! – Гнус! – Продолжаем разговор. На наши «чемоданные» можно купить сорок тысяч микросхем и продать их оптом за четыреста тысяч. – А кто их купит? – Любая радиомастерская, понемногу, конечно! – А дальше что? – Дальше наш юный Димик положит в кубышку двести тысяч, а на остальные закупит четыреста тысяч микросхем. – И продаст их за четыре миллиона. – Ага! – И его не загребут? Я почесал правой рукой левое ухо через макушку и с неохотой признал, что Мурзилка иногда бывает не в меру прозорливой. – Ну, мы еще более детально рассмотрим операцию по сбыту микросхем. – Ладно, предположим все пройдет нормально, он заработает кучу денег и получится, что вся эта затея с нашими мытарствами была организована только за этим? – Да нет! Микросхемы пустят в дело, то есть вставят в телевизоры и в приемники, и народ узнает правду. – И что дальше? – Эпоха гласности! Плюрализм мнений! – Пять лет каторги с конфискацией имущества! – Да ладно тебе. Всех не пересажаешь. А потом достаточно выпустить этого джина из бутылки – и процесс станет необратимым. – Мы его из бутылки, а нас в Бутырку?! – А мы на кнопочку, да на зеленую. – А из кулона выскочит птичка и скажет нам – Ну, я так не играю. Мы все сделали по сценарию и нам за это «ку-ку?» А потом, нам ведь никто не может помешать смотаться отсюдова сразу же после того, как мы передадим ему приемник. – Ага! Мы ему его отдадим, проинструктируем, кулон не сработает, и мы останемся здесь без денег и без приемничка. – А мы его у него заберем обратно. – Так он тебе и отдаст. – Ну, тогда он с нами поделится деньгами. – Это ты-то поделишься? – Вот это я могу точно гарантировать, что деньгами он с нами поделиться. Я его знаю. – Хоть это-то утешает! – грустно вздохнула Мурзилка. – Ну как ты, согласна с моим планом? – спросил ее я. – Можно попробовать, только не надо спешить и надо все еще раз продумать поточней. – Маленькая, – с умилением произнес я, – я всегда подозревал, что под истинно ангельским и непорочным твоим обликом скрывается настоящая аферистка. – Гнус! К моему дому мы подъехали на такси, но вышли чуть не доезжая до него. Обойдя дворами, мы подошли с тыльной стороны, куда выходили окна моей квартиры. По моему расчету, в это воскресное утро я должен быть дома, а мать должна была отдыхать где-нибудь на природе. Но я все же решил подстраховаться и выполнил полный комплект разведывательных манипуляций. Войдя в скверик, мы с Мурзиком уставились на мой балкон. На балконе сидел я собственной персоной и курил козью ножку. Одет я был буднично и по-домашнему – в одних семейных трусах и даже в скверик достигал запах куримой мной махорки. Мурзик сильно сжала мою ладонь и засопела. – Ты чего? – спросил я. – Два Димика… – ответила мне Мурзилка, и я понял, что только сейчас она поверила, что мы на самом деле провалились во Время. – Не боись, он тоже хороший, – успокоил ее я. – Если он такой же хороший, как и ты, то мне страшно, – сказала Мурзилка и отпустила мою руку. – Если я до сих пор тебя не съел, то он тоже не съест, – подбодрил ее я, а Димик на балконе смачно сплюнул вниз и начал громко с кем-то ругаться в квартире. – Там кто-то еще есть? – Ну, судя по ругани, это не мать. Давай, сходи и разведай, а я постою выше этажом. – А что я должна спросить у него? – Спроси мою мать и по нахалке постарайся зайти в квартиру посмотреть кто там есть. Разработав этот коварный виртуозный план, мы отправились на встречу с моей молодостью. Стоя на шестом этаже, я услышал, как Мурзилка вошла в квартиру и минут пять не появлялась. Меня уже посетило беспокойство за ее сохранность, как вдруг я услышал звук открываемой двери и ее голос: – Димик, иди сюда. В квартире меня ожидал сюрприз, от которого мне чуть не стало плохо. Димик продолжал сидеть на балконе, судя по клубам дыма и крикам: «Ну, кого там черт еще принес?», а посреди комнаты стояла моя бывшая первая семнадцатилетняя жена… Мы стояли друг против друга: с одной стороны я и Мурзик, с другой – молодые. Молодой я и моя бывшая жена молча глядели на нас. Меня они, конечно же, сразу же узнали, так как я на лицо почти не изменился и, в принципе, не так уж сильно растолстел. Димик посерьезнел, видимо предчувствуя, что явление так похожего на него «бугая» с довольно симпатичной девушкой внесет в его жизнь ощутимые перемены. Мурзик с огромным интересом рассматривала мою бывшую суженую и меня помолодевшего и по инерции строила обоим глазки, что в ее понимании было сделать приветливое лицо. Моя бывшая смотрела не столько на меня, видимо, приняв меня за неизвестного старшего брата, а все больше на Мурзилку. В ее глазах была ревность и решительность. Я же смотрел, как это ни странно, все больше на себя, и невозможно I объяснить, что я в этот момент испытывал, так как меня может понять только тот, кто встречался сам с собой, а таких, по-моему, никогда не было на этом свете. – Здравствуйте! – наконец разрушил тишину я и протянул сам себе руку. – Давайте знакомиться. Это Анжела, – кивнул я на Мурзика. – А это будущая Димина жена Марина! Мурзик и бывшая моя жена, не сговариваясь, поперхнулись и начали гнусно друг другу улыбаться. Димик крепко пожал мне руку и хотел было открыть рот, но я его опередил: – Пока девочки знакомятся, пойдем, Димик, покурим на балкон. Димик подтянул трусы и решительно направился на место прежней дислокации. Мы закурили мой «Кэмел», и Димик наконец спросил: – Кто ты? – Я – это ты, но только из будущего. Димик был большим любителем фантастики, и поэтому необычайное сходство не оставило ни малейшего шанса для сомнений. Приняв услышанное за аксиому, продолжал: – А кто такая Анжела? – Моя подружка. – А как же Маринка? – Ты с ней разведешься через год после свадьбы, и случится это в 1981 году. – Почему? – Из-за жилья. – Но я должен прописаться к ней в комнату. Тогда там будет прописано четверо, и нам должны дать квартиру. – Ты не успеешь прописаться, как поссоришься с ее матерью. – Да, мамаша у нее еще та… – Дочура вся в нее. – Правда? – Не слушай меня, она очень хорошая девочка, и очень тебя любит. – Правда? – И развод тебе не будет давать… Мы опять помолчали некоторое время. Стоя в дверях балкона, я разглядывал свою «бывшую» квартиру, стараясь найти какие-либо отличия от того, что было в мое время. Ничего, во всяком случае явно бросающегося в глаза, я не заметил, а вот встреча с давно утраченными вещами пробудила во мне забытые воспоминания, которые были прерваны донесшимся с кухни смехом моих любимых. – И с какой целью вы сюда прилетели? – спросил меня Димик, и в его хитрых глазах засветилась огромная надежда на извлечение всевозможных заманчивых выгод. – Мы здесь оказались случайно, – разочаровал и озадачил я его, – и вообще мы нуждаемся в твоей помощи. – В какой? – Я не уверен, что мы сможем отсюда вырваться, но в любом случае ты должен провернуть одну финансовую операцию, которая принесет тебе кучу денег, а у нас появится маленькая, но возможность смыться отсюда, тем более что ваш мир отличается от нашего, и мне здесь не очень нравится. – А у вас лучше? – Не знаю как насчет лучше, но у вас здесь намного хуже. – А роботы у вас есть? Я на секунду замешкался, придумывая, что бы ему такое соврать. А он не терял зря времени и выспрашивал у меня: – А на Марс слетали? – У нас сейчас перестройка. – А что это за зверь? Я тут же пожалел, что со мной нет любого номера нашей «Правды». Дать бы ему почитать, вот бы он удивился! – Перестройка – это… сахар и мыло по карточкам, бутылка водки – червонец, пачка «Мальборо» – пятнашка, колбаса – радиоактивная, национальная резня, проституция, бандитизм, наркомания, безработица… – Да ладно тебе… – прошептал Димик и аж подавился. – А по телевизору по всем программам одни ансамбли, голые бабы и попы. – И так по всей территории Китайской народной республики? – подыграл мне Димик, но я заметил, что у него волосы начинают вставать дыбом. – Ну, ладно, – сказал я, через силу приняв решение соврать самому себе, – я пошутил. У нас все нормально, и водка по-прежнему – 3, 62. – А ты думаешь, я тебе поверил? – теперь начал врать Димик. – Водка – червонец! Кто ж ее будет тогда брать? – Да, здесь я ляпнул не подумавши… – констатировал я и почесал затылок. – Ты еще скажи, что мы завязли в Афганистане, как американцы во Вьетнаме, лет на десять, и ничего не добьемся? – Конечно же, нет! Наша армия непобедима, и потом ведь была разрядка? – А что такое разрядка? – спросил меня Димик. Я наморщил лоб и вдруг понял, что мне нечего ему ответить. – Ну, что-то вроде Как бы в поддержку мне с кухни донесся мурзячий смех, и Димик, отвлекшись от разрядки, непроизвольно синхронно со мной произнес с сарказмом: – Уже сговорились. После чего мы на самом деле довольно долго улыбались и хлопали друг друга по плечам, как бы вышибая последнюю пыль недоверия и настороженности к происходящему. – Пока они там кудахтают, на, возьми деньги, – сказал я и протянул ему пачку четвертных. – И постарайся, чтобы о них никто не знал. Я молча кивнул в направлении кухни. Димик также молча и молниеносно взял и спрятал на шкаф деньги и, вернувшись обратно на балкон, заговорщически прошептал: – Говори. – Не сейчас! – ответил я и крикнул в комнату: – Анжела! Минуты через две как бы нехотя они нарисовались, причем у обеих был такой удовлетворенный и самодовольный вид, что я сразу понял, что наши косточки перемыты основательно. – Слушайте, смотайтесь с магазин и возьми побольше и поразнообразнее, – приказал я и заговорщически подмигнул. – Ты что, сдурел? – Мурзилка не усекла и закабанела. – Я говорю, сходи в магазин! Надо отметить знакомство, – состроил я зверскую рожу и опять подмигнул. – И ты, Марин, сходи с ней и пожрать купи побольше, – поддержал меня Димик. В отличии от Мурзилки, моя будущая жена очень хотела выйти за меня замуж, вследствие чего вовсю старалась – Деньги давай! Я протянул Мурзилке стольник, искренне надеясь на ее транжирство вкупе с застойным ассортиментом в винных отделах, так что они должны были обернуться не раньше, чем через час. Когда они ушли, я достал приемник и, велев Димику закрыть все окна, не очень громко его включил. Димик начал крутить ручку настройки, и с каждым поворотом раздавались ничем не заглушенные вражьи голоса. – Ну, как вещает? – спросил я. – Класс! – Димик отыскал музыкальную волну и прибавил громкости. – Даже можно писать с него. Это экспортный вариант? – Нет, – я взял у него приемник, досягал из кармана отвертку и снял заднюю крышку. После чего демонстративно отвинтил колпачок с динамика и, показав на гнездо, спросил: – У тебя есть микросхемы? – Эл-бешки пойдут? – Димик имел ввиду цифровые микросхемы, имеющие старую маркировку ЛБ – то есть самые простые и дешевые. – Вообще-то нужны операционники, но давай попробуем. Может, подойдут? Из подставленной коробки я выбрал несколько разнотипных микросхем (К1ЛБ553, К1ЛР551, К1ЛП551) и поочередно ставил их в гнездо. Димик с интересом, как на идиота, смотрел на мои манипуляции, но аргумент в размере ста четвертных создал у него чувство праздника и бесшабашности, так что я мог смело даже делать руками известные движения – Теперь тащи «Вегу» и схему к ней. Найдя в схеме и в приемнике магнитолы нужное место, мы вдвоем довольно быстро припаяли одну из микросхем и с замиранием включили приемник. Хотя я никогда даже не интересовался, как работает телевизор, но в две головы и со схемой мы быстренько впаяли в него другую микросхему, и когда включили телевизор, то первое, что увидели на экране, был большой… Короче, Димик в первый раз увидел порнографию… но в прихожей открылась дверь, и наши любимые втащили сумки со «ста рублями» и хорошо, что Господь Бог да и родители не обделили нас в объеме спин, и телевизор был благополучно вовремя выключен. – Мать убьет тебя за телевизор, – непререкаемо сказал Маринка, а Мурзилка напряженно посмотрела на меня. – Все о'кей! – расплылся в улыбке я и здорово хлопнул Димика по спине: – Давай быстренько все соберем назад, а то маманька и правда убьет тебя, как включит телевизор. Но Димик решительно направился к сумкам с намерением основательно в них пошарить. Я вприпрыжку – Ну и что нам сегодня Бог послал? По мере того, как продукты оказывались на кухонном столе, Димик избирательно их дегустировал, а я, глядя на самодовольное лицо Мурзилки, которая как раз была большой любительницей покушать, и недовольное лицо Маринки, противницы бесполезных, с ее точки зрения, трат, комментировал, куражась и преследуя определенную цель, а какую, сами сейчас поймете: – Коньячок – это хорошо! Но почему не армянский? Маринка с укоризной смотрит на Анжелу. – Кильки в томате. А почему не шпроты? – Дорого, – пробурчала Маринка. – Рябиновая на коньяке. И «Салют». А шампанское? – Дорого. – 4-50 – дорого? – Дорого. Теперь Мурзилка с презрением смотрит на Маринку. Ну и дальше, в таком же духе я их раскритиковал, и дав еще сто рублей, отправил повторно в магазин. Проходя мимо меня, Мурзилка шепнула мне на ухо: – Ну и злобна же твоя первая! Но я ей ничего не смог возразить, потому что Димик, несмотря на набитый рот, чем, правда, не знаю, все равно оглушительно заорал вслед Маринке: – Горчицы купи! И хрена с майонезом! И газировки побольше… Когда банда злых Маринок и вредных Мурзиков удалилась на повторный промысел, а Димик прожевал, я потянул его в комнату для дальнейшего разговора. Пытаясь ответить на град его вопросов по поводу микросхем, я с ужасом обнаружил, как тяжело быть простым смертным. Так вот, Димик задает слишком много вопросов, а тебе надо еще внушить ему, что делать с этой адской машинкой, составить на ходу план действия с учетом называемых им предположительных соучастников, и ты ни хрена не можешь просто записать ему в мозг весь план в последовательности, и проверить и смоделировать поведение его друзей невозможно, и надо учесть все, вплоть до мелочей вроде того, что нельзя хранить дома приемник, а чужим отдавать опасно, и нужно придумать как преподнести его в подарок родной бабке, тогда еще, к счастью, здравствующей и, как казалось тогда, на несчастие живущей в доме напротив… Когда девочки вернулись повторно из магазина, я уже устал и даже обрадовался, что они наконец вернулись. Димик тоже обрадовался и на радостях распорядился идти им на кухню и готовить праздничный обед. Я было приготовился опять к расспросам, но Димик молча крутил третью микросхему в руках и что-то там думал… – А если ее поставить в усилитель, что будет? – наконец спросил он меня. Мне было все равно, куда теперь он их будет вставлять. Я свое дело сделал и думал лишь о том, как бы поскорее смыться «отседова» и попытаться отправиться во времени дальше, но рассеянно подумав, ответил: – А ничего не будет. Смотря куда ты ее поставишь. Если на входе, то все равно предварительный усилитель будет шуметь, если перед усилителем мощности, то шумы он, конечно, уберет, вот и все. – Да нет! – отмахнулся Димик. – Я про что думаю? Если этот фильтр, что образуется в микросхеме цифровой, и если он автоматически делает перевод текста, значит он самонастраивающийся и вообще это не фильтр, а слишком мощная универсальная вычислительная машина. – Ну, в принципе, да, – согласился я. – И что? – А то, что если через него пропустить орган – Да вряд ли! – с раздражением и опаской отмахнулся я, сразу представив, какой будет шум, если учесть наличие в квартире в придачу к органу двух стоваттных колонок собственного производства. – А в принципе можно попробовать. Паяльник был включен, усилитель как всегда был вставлен свободно в корпус без винтов, припаять четыре конца – пять минут, и Димик, усевшись за инструмент, вдарил по клавишам. Он оказался прав, собака! Вместо обыкновенного органа, хоть и с хорошей подборкой регистров с реверберацией и пропущенного через самопальный флэнжер, раздались звуки дорогого синтезатора с вокодером и хрен его знает еще с чем. Злобный Димик восхищенно глянул на меня и ногой включил ритм-бокс. И вот тут началось! Этот ритм-бокс раньше выстукивал элементарный один такт с шестнадцатыми и все! При этом звуки барабанов имитировались с такой же достоверностью, как икра минтая похожа на осетровую. И вдруг мы услышали игру шикарного барабанщика, на фирменных барабанах, часть из которых были электронными, что в те годы только появились. Вдруг откуда-то возникла бас-гитара, потом пианино, стрингс, несколько подголосков синтезаторов и наконец классическая гитара. У нас с Димиком отвалились челюсти, но в отличии от меня, он не оцепенел, а продолжая играть, вдруг запел в микрофон. Вот тут я и точно свалился со стула. Вместо противного, гундосого и вовсю фальшивого голоса, имевшегося в ту пору в распоряжении Димика, раздалось ну не меньше пяти голосов, причем каждый голос пел свою партию! Осталось добавить, что все те инструменты, что звучали из колонок, не просто пиликали как в современных машинках с автоматическим аккомпанементом, а шикарно звучали, будто бы на них играли живые люди. Да как «вкусно» играли! – Ни хрена себе! – послышалось из кухни Мурзилкин голос. – Сделай тише. А то сосед снизу прибежит, – добавила Маринка, которая еще мало разбиралась в музыкальных способностях Димика, благо он тогда регулярно что-то изобретал и при том, что в детстве ей, видимо, наступил на оба уха медведь, а скорее всего, она в душе не одобряла его увлечение электромузыкой и отдавала явное предпочтение тихому, успокаивающему нервы макраме. Когда Димик кончил играть, он победно посмотрел на Маринку и спросил: – Ну как? – Громко, – ответила Маринка. – Здорово! – подтвердила Мурзилка. – Обалдеть можно! – добавил я. – Баптист ты! И музыка твоя баптистская, – прокричал снизу сосед. – А если сделать стерео? – спросил Димик. – Еще громче будет, сосед вызовет милицию, – ответила Маринка. Мы быстренько припаяли во второй усилитель микросхему из телевизора, но за орган теперь сел я. – Я запись включу? – Проявил инициативу оказавшийся не у дел Димик. – Только негромко, – сказала Маринка, а я, чтобы как-то ее задобрить, объявил: – Эту песню я посвящаю самому прекрасному из юных ангелов, то есть тебе, Маринка, – и заиграл-запел В стерео было еще лучше. Микросхемы в обоих усилителях были не связаны между собой и были, к тому же, наверное, разные, но синхронизировались они от одной моей игры и ритм-бокса, и было такое впечатление, что играют два различных ансамбля вместе, соревнуясь в мастерстве. – Вот так, тише, мне больше нравится, – сказала Маринка, когда я закончил исполнять, и с интересом посмотрела на меня. Мурзик, прекрасно зная, кому посвящена была эта песня, с ревностью вспомнила, что я ей написал песню намного слабее, в чем совершенно не права, которая к тому же кончалась словами: Мурзик решила мне отомстить и промяукала ехидно так: – Вот вы тут соседей шугаете, а на кухне картошка стынет. За столом Димик, окрыленный открывшимися славными перспективами, все вертелся и наконец, опять разразился: – А если через них пропустить старую запись? – Она будет отреставрирована, – сказал я, имею ввиду качество записи. – И станет стерео, – Димик, как потом оказалось, имел ввиду совсем другой расклад. Он сорвался от стола и побежал подключать магнитофоны. Для наглядности он поставил Битлов – И я опять чуть не упал со стула. Пропущенная через наши микросхемы запись была не просто отреставрирована в смысле чистоты записи, но было такое впечатление, что битлы только пели, а аккомпанировали им самые лучшие музыканты Нового света на самых современных и дорогих инструментах, и вообще от старой записи остался только текст звучащей популярной песни в исполнении Битлов – Димик! Запиши что-нибудь с радио, – тут уже я проявил инициативу. – Советское и помахровей. Димик нашел на УКВ «Маяк», и мы услышали, как Иосиф Кобзон в стиле рэги запел не хуже Маккартни. Маринка, ничего не знавшая о микросхемах, все-таки почувствовала, что здесь что-то не так, и спросила: – Что вы там придумали? – Это Димик! – сказал я. – Он изобрел новый фильтр с гомеопатической обратной связью. – Понятно, – интерес к данной теме был тут же Маринкой утрачен. Я никак не мог предположить такой оборот дела и, оттащив Димика от магнитофонов, принялся его заново инструктировать. Смысл инструкций сводился к следующему: как можно быстрее избавиться от приемника, отдав его в руки самого надежного друга Димик, как ни странно, довольно спокойно воспринял это указание, полностью уйдя в мечтания о музыкальной карьере. Я уже было собрался уходить, но он вдруг остановил меня: – Не пойдет. – Что не пойдет? – удивился я. – Я отдам Шурику приемник, как ты говоришь, почти задарма, он наделает микросхем хренову кучу, раскидает их по свету, все лабухи понавставляют их в усилители и начнут лабать не хуже меня, и я останусь, естественно, с носом. – Ну еще с Маринкой. – Она и так никуда не денется. А вот денежки – тю-тю! – Во-первых, ты себе сегодня же наделаешь кучу микросхем и отдашь приемник Шурику. – Если я его найду. – Найдешь. Съездишь к Лоре и найдешь. – Ну и что? – А то, что Шурику ты тоже накажешь побыстрей избавиться от приемника и до поры до времени попридержать микросхемы. – Зачем? – Приемник надо будет передавать… – Продавать. – Какая разница. С условием временной нереализации микросхем. – И чем это мотивировать? – Тем, что цена на незнакомый товар сейчас мизерная, а держать у себя приемник и тем более первому начать сбывать микросхемы при вашей тотальной полицейской системе – настоящее самоубийство. Обязательно загребут и припаяют на полную катушку, политику! – Да-а! – Вот так и объяснять каждый раз, когда отдается приемник, и это будет как бы игра – кто первый не выдержит и начнет продавать! А как только товар появится на рынке, вы сразу же об этом узнаете и тогда продадите его по настоящей цене, рублей за двести-триста за штуку. – А если ими завалят рынок? – Не завалят. Обязательно рано или поздно приемник загребут, и тогда все будет нормально. – Понятно. – И уже Шурик должен отдать приемник совершенно незнакомому человеку, чтобы вас не загребли. Понял? – Понятно! Но как же насчет музыки? – А насчет музыки все очень просто! Не все такие умники как ты, и когда будешь проводить инструктаж об использовании микросхем, говори только о радио и телевизорах и наплети что-нибудь про пробой полевых транзисторов от статического электричества, и страшно накажи, что их можно ставить только в радиоприемные устройства – и все, а то микросхемы будут гореть. – Думаешь, пройдет? – Конечно. Уж слишком хорошо они работают, чтобы кто-нибудь додумался транжирить этот дефицит и ставить подряд в одно устройство две микросхемы. Ведь только вторая микросхема, как я понял, начинает реставрировать и синтезировать музыку, а первая только убирает шумы, повышает чувствительность, избирательность, ну и переводит обыкновенную речь. Димик почесал свой загривок, и не найдя достойных аргументов, согласился со мной. На прощание я еще раз предупредил его, чтобы он непременно сегодня наделал микросхем и избавился от приемника. А чтобы он не расстраивался, я пообещал ему еще одну пачку денег. Я бы ему сразу же их дал, но у меня их с собой не было, и, как показали дальнейшие события – хорошо что их у меня с собой не было! Как только мы вошли к себе в номер – нас начали «вязать». Только на Лубянке, в кабинете следователя я узнал, где мы прокололись. Мой настоящий паспорт в кармане варенок. Его нашла горничная и сразу же заложила, сволочь. Хотя если честно, то просто честный человек, ведь судя по тому, как с нами разговаривали, нас принимали за американских супершпионов. Следователь долго любезно обхаживал меня, время от времени вставляя в разговор английские словечки, угощал меня «Кэмелом» и я, даже обнаглев, потребовал от него жвачки, о чем он обязательно обещал поспособствовать, и все шло даже очень хорошо ( Димик был явно напуган, что было в порядке вещей. Но надо отдать ему должное – когда его усадили напротив меня, он, решив испытать все-таки судьбу, состроил зверскую рожу и прошипел в мою сторону: – Кто это? Следователь внимательно изучал нашу реакцию, и я решил тоже покуражиться. – А! Это тот дурачок, которому посчастливилось быть похожим на меня и у которого наши люди скопировали паспорт, – лениво прошамкал я, совершенно не надеясь на положительный эффект. Уж слишком притянута за уши была придуманная мной за эти секунды версия, и я приготовился к граду вопросов о штампах в моем паспорте, и зачем вообще он мне был нужен, и небось они уже знали о нашем визите к Димику и так далее. Но как ни странно, ни сейчас, ни позже версия с Димиком больше ни разу не обсуждалась. Да и зачем? И вот на протяжении двух месяцев я упорно морочил им голову. Я придумал страшную историю о секретном плане подготовки агентов для засылки в СССР. Наплел, что меня с пеленок готовили в шпионы в специальной школе, где говорили только по-русски Как потом оказалось, мне здорово подыграла Мурзилка, которая с испугу решила молчать до последнего, пока не станут бить, и так кабанела, что никто даже не засомневался в ее несоветском происхождении. Да тут и я поставил твердое условие, что буду с ними сотрудничать, если Мурзилка все время будет со мной! Тут вы, конечно, вспомните о кулоне? А кулон-то отобрали у нас еще в номере, но самое страшное было в том, что я все ждал, когда они его нам предъявят и, не дождавшись, сам спросил о нем, на что следователь, сделав круглые глаза, показал мне протокол обыска, в котором никакой кулон не значился. Вот и все! Кулона нет, и хотя Мурзя со мной в заточении, мы навечно пленники КГБ. У меня наступила апатия и, как следствие ее, мной овладел какой-то мазохистский цинизм. Я врал следователю, и он это все хавал. На один из постоянных вопросов о цели нашей засылки я с самого начала заявил, что заслан Американским Империализмом в лице Центрального Разведывательного Управления с целью дестабилизации существующего режима, сбора стратегической информации и проведения диверсионной деятельности. На вопрос, как я намеревался дестабилизировать режим, я начинал рассказывать политические анекдоты. Слушая меня, у КГБ бальзам разливался по сердцу Я даже решил немного помочь родному военно-промышленному комплексу Про Мурзилку что можно сказать? Она была молодцом: когда надо было – кабанела, лишнего не говорила и, как истинно русская женщина Потом я буду вспоминать эту отсидку с теплой грустью. В конце второго месяца нашего пребывания на Лубянке они меня поприжали: говори, мол, зачем тебя заслали, вражина? Ну я, конечно, упираться не стал и смело так отвечаю, что за самым главным секретом. «В какой области?» «В самой что ни на есть стратегической!» «Космос?» «Да нет, говорю, здесь мы все знаем – и про „Энергию“ с „Бураном“, и что Гагарин до сих пор жив». Они бледнеют и выбегают по очереди к начальству. А я сижу, улыбаюсь, и знай «Кэмел» покуриваю. «А где тогда, – опять спрашивают? В авиации?» «Нет, говорю, про Су-27 тоже все знаем – хороший самолет». Опять забегали, «Где, говори, вражина». Ну, я им про Т-80 да подлодку «Комсомолец», которая должна утонуть, а еще, говорю, на Чернобыльской АЭС диверсию наши люди готовють, взорвать ее хотять. И про Щелокова в ЦРУ знают, и про Рашидова. У них уже языки изо ртов вылезли, в глазах всемирная тоска. И еще список завербованных агентов даю, а там одни верные ленинцы: Романов, Медунов, Лигачев, Полозков, Стародубцев и Нина Андреева! А они мне ультиматум: если не скажешь, зачем сюды приехал, так твою Мурзилку мучить будем и мороженого лишим. Как услыхал я про мороженое, так и понял, что час настал, клиент созрел, раз собирается самую страшную пытку Мурзилке учинить. Ладно, говорю, признаюсь вам, комиссарам проклятым. Заслали меня раздобыть новую супермикросхему, которую один ваш русский новоявленный Кулибин изобрел и при помощи этой матери изготовил. Смотрю, успокоились мои сатрапы, заулыбались, вот теперь мы тебе верим, американская ты морда! Но только опоздал ты и твои наймиты. Есть такой инженер Сидоров, но только фамилию его тебе никогда не узнать, придумал он супермикросхему, которую тебе никогда не достать, по технологии, которой вам не догнать, а будет эта микросхема в локаторах стоять, и все, что деется у вас, буржуинов, будет нам видать! Вот тут я и узнал, что приемничек объявился неожиданным образом. И на душе стало спокойно. Даже если они узнают, что в приемниках микросхемка ох как хорошо будет стоять, но раз о ней знают американцы, значит, у нас обязательно ее надо делать и в войсках применять, несмотря на слишком большую ее опасность и секретность. А раз в войсках она будет, значит, и до народа она потекет могучим ручейком, а прапорщикам микросхемы легче продавать, чем автоматы. Вот мы и выполнили свою миссию. Домой я хочу. И Мурзилка капризничает, устала. И вправду, как только я им все выдал, собирайся, говорят, и Мурзилку свою не забудь, поедешь, говорят, в Лефортовскую тюрьму на вечные времена. И вывели меня за белые ручки, и подкосились мои толстые ножки, и схватило меня за мой маленький животик, и запричитала моя Мурзилка на всю Лубянку: «Не хочу в тюрьму, я домой хочу!» Что-то наше сидение в дежурке задерживалось. Вот уже полчаса, как нас с вещами вывели из камеры, но что-то случилось. Сопровождающие охранники были совершенно невозмутимы, а один даже, как мне показалось, улыбался, поглядывая на Мурзилку. У меня холодок пробежал по спине от мысли, уж не на расстрел ли нас ведут? Все оказалось намного банальней – сломался конвойный фургон, и наверху решали, можно ли таких опасных преступников конвоировать по этапу в обыкновенном «воронке». Наконец они решились и, надев на нас наручники, вывели во внутренний двор и посадили в черную «Волгу». Я сидел в центре, а по бокам были Мурзилка и улыбавшийся охранник. Как только мы тронулись, он обратился к шоферу: – Включи музычку, а то дама по ней соскучилась. Из динамика раздались позывные – Отвечая на просьбы многочисленных слушателей, мы пригласили к нам в студию самого популярного у нас в Союзе и, как показали недавние гастроли по городам Европы исполнителя собственных песен, композитора и аранжировщика Дмитрия Иванова! Дима, скажи, тяжело было работать в окружении капиталистов? Из динамика послышался странный звук, как будто кто-то прочищает горло или же хмыкает, и глухой голос сообщил: – Конечно, нам пришлось несладко. – На Родине, признайся, намного легче выступать? – продолжала ведущая. – Безусловно! За кордоном, несмотря на кажущееся благополучие, постоянно чувствуешь себя как будто на передовой. – А ведь так оно и есть! – Да-а! И постоянное осознание той ответственности и того доверия, возложенного на меня нашим народом, не позволяли мне ни на минуту расслабиться. – А как тебя там встретили слушатели? Ведь не секрет, что на Западе существовало мнение, что в России нет поп-музыки? – Зритель там, конечно, не тот, что у нас. Совершенно не умеют себя вести на концертах. Вместо того, чтобы спокойно сидеть и культурно проводить свой досуг, они там беснуются в буквальном смысле, а в Ливерпуле даже произошел комичный случай, когда по недосмотру полицейских сквозь оцепление прорвалась толпа, и одна из моих поклонниц чуть меня не задушила. Когда ее спросили, зачем она это сделала, она, вы можете не поверить, сказала совершенно серьезно, что считает меня самым великим музыкантом и мечтает иметь от меня ребенка. – Да-а! Ну и нравы у них! А признайся, Дмитрий, она была симпатичной? – Я не успел разглядеть, но даже если так, то у меня есть невеста, и мы скоро поженимся. – Поздравляю! Она тоже певица? – Нет, она повар. И активная комсомолка. – О?! Я вижу, что ты не только большой знаток музыки, но еще и гурман? А раз сейчас как раз время обеда, давай послушаем для поднятия аппетита всех твоих почитателей одну из твоих песен на стихи Сергей Есенина. Мы с Мурзиком сидели, открыв рты, и слушали есенинское Мурзилка давно уже вцепилась мне в руку, хотя и была в наручниках, и тут в другую руку, прямо мне в ладонь, сидящий рядом со мной охранник положил что-то маленькое и холодное. Я разжал пальцы и увидел Мурзилин кулон. И я вспомнил, где его видел – это он брал нас в гостинице и, значит, спер кулончик. Я толкнул Мурзилку локтем в бок и показал глазами на свои руки. Мурзик в полумраке салона почти ничего не увидела, но на кулоне горел зеленый огонек, и она непроизвольно дотронулась до него пальцем. Грянул знакомый нам гром, и я почувствовал, что куда-то лечу. В момент нашего бегства из 1979 года «воронок» на наше счастье – а дальше вы поймете, почему, – уже стоял у ворот Лефортовской тюрьмы, а то бы нам пришлось плохо. Но все равно. Когда пропало все имущество КГБ Очнулся я от грохота. Очень болел затылок, и сначала мне показалось, что гул стоит у меня в мозгу. Но оглушительные раскаты продолжали методично следовать один за другим, и когда я открыл глаза, то увидел, что это были гигантские взрывы, а мы, видно, лежали не в яме, а в еще теплой и дымящейся воронке. Ничего не понимая, я посмотрел поверх края воронки и увидел, что мы, как и должно было быть, находимся перед тюрьмой, но она вся была разбита, и даже из некоторых окон виднелись огоньки от редких выстрелов. Я повернулся и, краем глаза заметив, что Мурзилка жива и со мной рядом отряхивает юбку, выглянул наружу. К этому времени разрывы вокруг нас прекратились, и сквозь оседающую пыль метрах в двухстах я увидел ползущие на нас немецкие танки… |
|
|