"Снежный человек" - читать интересную книгу автора (Торбан Раиса Семеновна)Глава XVIII. ВЫХОДНОЙ ДЕНЬВместо Кондия лесником был назначен Кярне, отец Анни. Сначала Анни не хотела уезжать из поселка в глушь. Но в короткий срок, после приезда канадцев, новая лежневая дорога прошла в самое сердце леса, а новые поселенцы — Ивенс и Рохкимайнены — принялись строить свои жилища недалеко от избушки Кярне. У Анни появились соседи, и в лесу нисколько не было скучно. Ребятам нравилось ходить в гости к Анни, так как она была, как большая, сама хозяйка, а шалить и играть у нее можно сколько хочешь и как угодно. Все бывали в гостях у Анни, а девочки, особенно рыженькая Мери, часто оставалась и на ночь, чтоб ей не было страшно одной, так как отец Анни каждую ночь уходил из дому караулить лес. Когда Кярне переехали в избушку Кондия, ребята собрались к Анни и все вместе помогали убираться. Они вымыли, выскребли стены, лавки, пол. Скребли, пока дерево не пожелтело. Протерли окна до невероятного блеска, и Анни торжественно повесила белые занавески. В избе стало чисто и уютно. От звонких ребячьих голосов и веселой возни мрачная избушка повеселела. Она стала походить не на злого подслеповатого старика, а на милую добродушную старушку. В выходной день у Анни, как всегда, были гости. Сегодня с обеда гостили машинист Ивенс и его дочь Мери. Обе девочки ползали на полу вокруг огромного халата из марли. Они аккуратно покрывали его ватой и простегивали, чтоб вата хорошо держалась. Это готовилась шуба для деда Мороза. Ведь завтра елка… Мери осталась ночевать у Анни, так как надо было сделать еще шапку с красным верхом и к ней приладить бороду. Самого Кярне дома не было. Он пошел провожать отца Мери. Девочки работали. Мери болтала о тысяче вещей, рассказывала Анни про Америку. Анни, улыбаясь, слушала и шила. Вдруг ей послышались осторожные шаги под окнами, со стороны глухого леса. Это не были шаги отца. Нет. «Кто бы это мог быть?» — подумала Анни. Затем кто-то тихо царапнул два раза по стеклу. Анни отдернула занавеску. Но мороз запушил все окно, и ничего нельзя было увидеть. — Кто-то пришел, — сказала тихо Анни Кузнечику. Кузнечик в одну минуту распахнула дверь и выбежала на крыльцо. — Ах, Анни! К нам гости! Военный! Это, верно, тот самый пограничник?! А у нас еще не все готово… Анни набросила платок и тоже выглянула. — Пограничник! — подтвердила обрадованная и несколько растерявшаяся Анни. — Входите, пожалуйста, входите… — тащила пограничника за рукав Мери. — Мы вас ждем. Мы думали, что вы придете к нам завтра, на елку… А вы пришли сегодня… Это очень, очень хорошо! — трещала без передышки Мери. Тяжелыми шагами, волоча от усталости замерзшие ноги, человек вошел в избу и огляделся. Взрослых не было. Обстановка переменилась. Что-то случилось. Надо уйти… Но промерз до костей… Зуб на зуб не попадает. Собачий холод! А здесь — тепло. Жаром пышет огромная печь, и на пизи[26] — ровное пламя углей. «Согреюсь и уйду, — решает человек, — чуть-чуть согреюсь…» — И негнущиеся, посиневшие пальцы тянутся к огню. Девочки заметили, что его правая рука перевязана окровавленным носовым платком. — Что с вами? — перепугалась Мери. — Меня ранили, — невнятно выговорил он. — И кажется, у меня отморожены ноги… Сказал и свалился на лавку. — Снегу давай! — потребовала Анни. В одном платьишке Мери выбежала на воздух и набрала два ведра снегу. Анни тем временем стащила с человека валенки. Из одного валенка выпал пукко, финский нож… «А я и не знала, что пограничники носят с собой «финку»… — подумала Анни. Осторожно подобрала она страшный нож и положила его на стол возле гостя: «Проснется, уберет…» Затем вместе с Мери они принялись оттирать его. Руки у девочек сначала были синими, а после сделались красными, как у гуся лапки. — Три, три покрепче, — говорила Анни. — Надо, чтобы кровь разошлась, разгорелась, а не то пропадет человек, без ног останется! Мери терла изо всех сил. Человек стонал от боли и чуть не плакал. Анни так же спокойно и деловито обмыла его правую руку и перевязала бинтом из своей сумки с маленьким красным крестом. Только Анни почему-то не понравилась его рука — очень белая, густо покрытая рыжими волосами. И рана… Иван Фомич рассказывал им о том, и в газетах сколько раз писали, что пограничник сам раньше выстрелит, и так ловко — прямо в кисть руки диверсанта: оружие выпадет и — сдавайтесь! Жар натопленной печи и безумная усталость одолевают раненого. Надо уйти, здесь опасно, но хочется спать, спать, спать… — Где ваше оружие? — тихонько спрашивает Анни засыпающего человека. Он махнул рукой: — Утеряно. — Как же так? — И Анни даже обидно… Пограничник, герой, а у самого кисть прострелена, и оружие потерял. Нехорошо… — А где же ваша собака, Дик? — допытывается Мери. — Дик? — В глазах человека страх. Он вспоминает… — Она убита, — жестко улыбнулся человек и заснул. — Подумай, Анни! — огорченно стрекочет Мери. — Сам ранен, собака убита, ружье свое потерял, и завтра елка, и мы всех назвали! Анни молчит и думает: «Верно, как нехорошо все это вышло! Ведь это я предложила позвать к нам на елку пограничника с собакой… Да, но почему он так улыбнулся?» Проводив одного гостя, Кярне застал у себя другого. Девочки шепотом рассказали ему о том, как у них в избе появился пограничник. — Он ранен, обморозился, потерял оружие, собаку его, Дика, убили нарушители-диверсанты… Кярне не на шутку встревожился. — Дело серьезное. Надо сейчас же заявить о случившемся. Он не стал дожидаться, когда проснется раненый, схватил свое ружье, встал на лыжи и побежал в поселок. Время было вечернее. День отдыха кончался. Лесорубы ужинали в кругу своих семей. Дымились и вкусно пахли жирные щи, упревшие за день в горячей печи. Чуть-чуть присохший теплый рыбник казался еще вкусней утреннего, горячего. А от холодной, крепкой простокваши слегка ныли зубы. Иные, поужинав, осматривали свои пилы и топоры. Если надо — точили. Кое-кто забрался на теплые полати соснуть. Завтра трудовой день. А у лесоруба он начинается рано. Только молодежь поселка собралась в избе-читальне. Сдвинули скамьи в сторону и под гармошку танцуют старинные танцы — ристу-кондра и кадрельку. Танцуют и поют веселые частушки. Кадрельку сменяют звуки заграничных танцев. Это Хильда, мать Тодди, притащила в избу патефон с пластинками. Не спят и ребятишки. Они допоздна на улице. Бегают, катаются с горочки на лыжах и салазках, шалят, возятся в снегу. И первый шалун среди них — Юрики. Давно пора домой, поесть и спать. Каждого из них мама звала несколько раз, но хочется скатиться еще один «последний разок»… Ребят постарше на улице не видно. Они в школе. На фоне освещенных окон видны их смешные, изломанные тени. И самая большая среди них — Ивана Фомича. Окруженный ребятами, он склонился над грудой золотого, серебряного, блестящего и с увлечением делает игрушки. Завтра елка. Ребята золотят орехи, клеят, режут, раскрашивают. Все молчаливы и сосредоточены. Только изредка у какого-нибудь творца фантастической, осыпанной серебром мельницы или необыкновенной птицы вырывается вздох восхищения собственным произведением. — Ну как, хорошо, Иван Фомич? — с замиранием сердца спросит художник. Иван Фомич оторвется на минуту от своих игрушек и, улыбаясь, скажет: — Замечательно! Я такой птицы никогда в жизни не видел! Весть о пограничнике, раненном диверсантами, вмиг разнеслась по всему поселку. На улице раздались тревожные голоса. Захлопали двери. В замерзшие окна нетерпеливо застучали соседи: — Эй, хозяева! Выходите! Нашего пограничника, гостя, ранили диверсанты… Услышав это, лесорубы поспешно вылезали из-за столов, оставив ужин, прыгали с полатей прямо в валенки, хватали шапки и, застегиваясь на ходу, бежали в контору, к Большакову. Там собралось много народу. Они окружили Кярне и расспрашивали его. Но он сам-то еще ничего толком не знал. Большаков минут двадцать звонил по телефону в ближайший колхоз, чтобы они от себя сообщили в комендатуру о происшествии. Но вот незадача: телефон не работал. Быть может, в снежную метель свалило дерево, своей тяжестью оно оборвало провода. Во всяком случае, телефонная связь была нарушена. Не медля ни минуты, Большаков решил послать человека. — Я пойду! — вызвался гармонист. Он тут же на столе, в конторе, сложил свою гармошку. — Ладно. Гони сначала в колхоз. Если у них не действует телефон, беги на заставу, во весь дух! — приказал Василий Федорович. Гонец встал на лыжи и помчался как ветер. С неменьшей скоростью в школу побежал Юрики. Он с большим трудам открыл тяжелую, обитую снаружи войлоком дверь. Забыв вытереть ноги о половик, Юрики влетел в учительскую. — Вы тут сидите, — закричал Юрики, — и ничего не знаете, а нашего пограничника диверсанты ранили, чуть до смерти не убили! Все вскочили с мест. — Где он? Кто тебе сказал? Откуда ты знаешь? — посыпались со всех сторон вопросы. — Уже все знают. Кярне только что прибежал в поселок. Он в конторе. А пограничник лежит у Анни в избушке. И собаку его, Дика, убили. Все сейчас пойдут к нему, а оттуда на облаву! — выпалил все единым духом Юрики. — И мы хотим на облаву! — всполошились ребята. — Мы им покажем! Игрушки забыты. Ребята кое-как оделись и помчались вместе с Юрики в контору. — Вот беда-то! — встревожился Иван Фомич и, накинув пальто, отправился вслед за ребятами. В конторе собрался чуть не весь поселок — от мала до велика. Все волновались. Все хотели знать, что случилось и как быть. Василий Федорович отдал распоряжение своим лесорубам вооружиться всем, чем возможно, и готовиться к облаве. Ребята протискались к самому Большакову. — Василий Федорович! Мы тоже хотим на облаву! — Малы еще. Марш по домам, и вообще — не путаться под ногами у взрослых! Дело не шуточное, — серьезно отказал им Василий Федорович. Ребята обиделись. — Ведь пограничник-то наш? Наш. Мы его позвали в гости. А если бы не позвали, может быть, ничего бы и не было! — Пока эти взрослые будут канителиться, сбегаем к нему раньше и познакомимся, и все узнаем, — предложил Тяхтя. — Пошли! — согласились ребята. — Подождите, я захвачу с собой щенка. Ведь у него теперь нет хорошей собаки, — вспомнил Юрики. — А у меня есть противогаз. Сам сделал. Пусть знает, что мы готовы к обороне… — А у нас сегодня пироги вкусные… я ему снесу… мама даст… Ребятишки на минуту рассыпались по домам. Только Тодди стоял в стороне и хмуро молчал. «Везет этим девчонкам! — думал Тодди. — Теперь все будут говорить про них. И еще, чего доброго, им подарят автомобиль». Дело в том, что Тодди давно, еще в Америке, мечтал об автомобиле, а здесь, в Советской стране, правительство часто награждало автомобилями героев. После краха с коммерческими операциями Тодди решил, что богатым сделаться в этой стране ни к чему. А вот героем быть — имеет смысл: почет и награда. С той поры, как Тодди выздоровел, он начал усиленно заниматься в стрелковом кружке и мечтал о встрече с Кондием. Тодди поклялся себе, что он сам поймает этого лесного гангстера и сделается героем. Остановка была за ружьем. Однажды Тодди попросил у Анни отцовское ружье: — Дай часика на два, на три, пока твой отец спит. Но Анни не дала: «Боюсь, попадет от отца». Тодди рассердился на Анни. «У, трусиха несчастная!» — обозвал он ее. Анни обиделась. И вот сейчас Тодди как-то неловко было идти к Анни. Но очень хочется посмотреть пограничника, и, может быть, Анни теперь будет подобрей и ему удастся заполучить ружье. — Пойдем, Тодди, — позвали его собравшиеся ребята. Тодди немного поломался, но пошел… |
||||
|