Рахманин БорисПисьма в завтра и вчера

Борис РАХМАНИН

ПИСЬМА В ЗАВТРА И ВЧЕРА

Где-то на Земле живет и работает старенький Почтмейстер. Неважно - где он живет, важно - когда он живет, ибо в том-то и смысл его существования, что ему доступны и прошлое, и будущее. О настоящем заботиться ему не надо, сегодняшим временем или, как говорят, текущим, ведают обычные почтальоны. Вам необходимо послать письмо другу-современнику. Напишите и бросьте его в синий почтовый ящик. Через несколько дней оно будет доставлено по сказанному на конверте адресу. Ваш друг нетерпеливо разорвет конверт и улыбнется, узнав, что вы живы и здоровы. Но что делать, если вам вздумалось написать в прошлое, скажем, в 1914 год, чтобы поздравить с днем ангела бабушку. которой в то время было только десять лет? Никто, никто не прислал ей в тот день в сиротский дом на берегу Волги доброе слово. Некому это было сделать. А вы, человек, которому исполнилось десять в конце века, догадались об этом и страстно захотели ее обрадовать. И пишете ей письмо. Не сомневайтесь, оно обязательно дойдет. Напишите на конверте "В прошлое" - и опустите в тот же синий ящик. Письма с такими адресами: "В прошлое", "В будущее" поступают к Почтмейстеру, а уж он знает способ доставки их по назначению. Не сомневайтесь - есть такой Почтмейстер. О нем-то и пойдет речь.

Гавриил Васильевич был человеком популярным. Помните: "Кто стучится в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне?" Это как раз о нем, ленинградском почтальоне. Он служил еще в те времена, когда нужно было стучаться в каждую дверь. Все основания имелись у Петухова, чтобы стать Почтмейстером. Синклит, определяющий достоинства каждой кандидатуры на этот пост, ни секунды не колебался. Ведь Петухов разносил почту и в осажденном Ленинграде. Брел по сугробам, из которых порой торчала чья-то грозящая пальцем застывшая рука; тащил за собой санки, нагруженные сумкой с письмами. О-хо-хо, вряд ли даже белозубый Боббу Симон смог бы вызвать хоть какое-то подобие улыбки у людей, долго не открывавших на настойчивый стук почтальона дверь. Да и сам Боббу Симон - смог бы он улыбаться в продутом февральскими ветрами, холодном и голодном городе на Неве? Смог бы он улыбаться, вручая закутанным в тряпки и одеяла больным людям извещения о сложивших голову сыновьях? Отпрыск Петухова - Георгий, Гоша - тоже был на передовой, где-то недалеко от дома. Но писем не слал... Всеми силами сопротивлялся рассудок Гавриила Васильевича страшной тревоге. А вот супруга его Тамара была мужественнее его, теперь-то он это понимает. "Только бы без вести нс пропал,- говорила она угрюмо,- этого я нс перенесу. Коли уж суждено Гоше погибнуть- так на глазах товарищей, в бою. Чтоб все знали, где его могила, куда прийти поклониться. принести астры". Петухов сердился: "Что ты, ей-богу, несешь! Поклониться, астры... Наш мальчик воюет, ему не до писем". "Только бы без вести не пропал,- повторяла она, словно в забытьи.- Дитя мое, кровь и плоть моя, как же это так - без вести? Как снег растаял? Как лепесток осыпавшийся истлел?" Да, Тамара была мужественнее его. Если быть точным, не только траурными извещениями была набита сумка Петухова-старшего. Люди писали друг другу о том, о сем, беспокоились о здоровье, сообщали новости. "Были на премьере очень веселой оперетты о моряках-балтийцах..." "Ходили в пятницу к Неве по воду. Бомбы пробили лед, повезло, не нужно долбить проруби..." "Слышали по радио сообщение об отважном летчике Бессонове. Неужели - ваш Саша? Поздравляем!.." Кому-то предлагали срочно явиться на призывной пункт, имея при себе кружку, ложку и смену белья; кого-то просили немедленно вернуть в библиотеку второй том А. С. Пушкина. Но больше - что поделаешь? - было присланных с передовой одинаковых скорбных пакетов. И всякий раз, получив в почтовом отделении пачку этих пакетов, Петухов быстро-быстро, судорожно сдерживая дыхание, просматривал адреса - нет ли его собственного? Нет! Ну и слава богу! Радость эта казалась украденной, кто-то другой, значит, получил вместо него бумагу с черной траурной каймой по краю. Не выдерживая иной раз жесткого напряжения этих минут, Гавриил Васильевич опускался на землю - ноги подкашивались - и громко, навзрыд плакал. Медленно шли мимо него люди, вздыхали, не спрашивали, что случилось. Что бы ни случилось - не удивишь. Однажды, вернувшись с работы, жены он не застал. То есть она еще была, но... Заострившийся, неподвижный, будто вырезанный из бумаги профиль на фоне темного ковра показался таким бесплотным. "Тамара! Тома!.." Опоздал!.. Шли дни, он разносил почту. Долго не знал, что волосы у него стали совсем белые, в зеркало долго не гляделся. Кстати говоря, впоследствии, когда обсуждалась его кандидатура на пост Почтмейстера, седина тоже сыграла свою роль. Кто-то из синклита, самый молодой, перечисляя его достоинства, добавил. "Учтите и седину, придающую нашему кандидату весьма почтенный вид. Он же вылитый Хронос!" Гавриила Васильевича долго, как школьника, подвергали в тот день перекрестной экзаменации. Вот некоторые из множества вопросов: - Имеет ли право Почтмейстер написать и вручить письмо самому себе, своим родственникам или друзьям, живущим в прошлом или в будущем? - Нет,- опустил он седую голову,- это главное условие работы Почтмейстера, пункт первый. - А почему, знаете? - Знаю,- вздохнул Гавриил Васильевич.- Это может пагубно отразиться на действительности, нарушить причинность происходящего... - Я-за!- порывисто поднял руку самый молодой. Подняли руки и остальные. Один, правда, воздержался. "Есть основания опасаться, что Петухов нарушит пункт первый..." Утром, чуть свет, Почтмейстер просыпается. "Будут ли поступления?" первое, о чем думает он, еще не раскрыв глаза. Письма, которые люди разных веков шлют друг другу, Почтмейстер считает адресованными и себе. Ведь для того, чтобы узнать, кому, в какое время они посланы, ему ничего другого не остается, как прочесть их. Почтмейстер - это Время в образе человека. А для Времени секретов нет. Почтмейстер радуется вместе с теми, кто счастлив, и огорчается ничуть не меньше тех, кто делится с друзьями и родственниками своими горестями. Некоторых авторов он уже узнает по почерку, с волнением и сочувствием следит, например, за перепиской влюбленных, которые разделены восемью столетиями, но остаются верными друг другу. Не сочтите, что пустое любопытство движет стареньким Почтмейстером, что любит совать нос не в свои дела. Ему можно, ведь это его работа. Умывшись и слегка пригладив щеткой взлохмаченные седые космы, он включает телевизор - утренняя программа насыщена информацией - и, шаркая шлепанцами, спешит к двери. Так и есть! Его дожидается на крыльце объемистый бумажный мешок. Почтмейстер тащит его внутрь. Телевизор тем временем уже согрелся, ощутив живительный ток электрической энергии, и, погудев чуточку, заголубел, заполыхал. Убрав звук - все происходящее на экране и без того понятно,- Петухов вскрывает мешок, и на стол высыпается груда разноцветных конвертов, какой-то металлический цилиндр, свиток березовой коры... Поглядывая на экран, Почтмейстер сортирует конверты на две стопки: в прошлое и в будущее. Свиток бересты и цилиндр он откладывает в сторону. Потом, когда Почтмейстер ознакомится с содержанием писем, он рассортирует их еще раз, теперь уже на несколько стопок: по векам, годам, месяцам и дням. Но сперва следует позавтракать. Он готовит себе яйцо всмятку и кофе. Завтракает он на кухне, в раскрытую дверь виден кабинет - телевизор, стол, на нем две стопки писем. Та, что в прошлое, всегда повыше. Прошлое - было. Там остались конкретные люди, корни остались, потому мы и связаны с ними больше. А будущего, как ни крути, еще не было. Не каждый достаточно четко представляет себе, что это такое. Но пишут, пишут. Вон какая стопка возвышается. Может, на десяток писем меньше, чем в прошлое. "Почитаем, почитаем,- улыбается Почтмейстер.- Интересно, нет ли каких-нибудь вестей об экспедиции Христофора Колумба, которая в поисках кратчайшего пути в Индию должна вот-вот открыть новую часть света? А что интересного пишет своему молодому коллеге почтенный профессор Суходол?" Уже в преклонном возрасте, почти восьмидесятилетний, он сообщил как-то себе самому, молодому, что в расчет "момента количества движения микрочастицы, обусловленного ее движением в сферически симметричном силовом поле" вкралась ошибка. Нужно изменить соотношение. Младший научный сотрудник Суходол ошибку исправил и написал профессору в будущее, что весьма благодарен ему за помощь. Завязалась переписка. Старый Суходол предложил молодому одну весьма любопытную задачу. "Справился ли парень? - прихлебывая чай, гадает Почтмейстер.- Надеюсь, что да. Вообще-то,- думает он,- такой метод научного сотрудничества перспективен. У Суходола-профессора - опыт, а у Суходола - младшего научного сотрудника - молодой острый ум, смелость..." Завтрак окончен. Пощелкав ножницами, Почтмейстер берет первый конверт. На нем силуэт дилижанса с четверкой лошадей. Адрес "В прошлое" написан по-английски. Но Почтмейстер знает все языки мира, древние и новейшие, мертвые и живые. "В прошлое... Гм, это письмо, чувствую, может подождать. А вот это... Адрес: "В будущее". Почтмейстер бережно разворачивает свиток бересты. Какой он хрупкий, чуть сожми - и рассыплется в прах. Осторожно, осторожно... Так, так, так! Едва заметные царапины на бересте, старославянские буквы. "Я, раб божий Олекса,- шевелит губами Почтмейстер,посылаю сию весть Ондрею, чтоб прочел ее, когда исполнится ему пятнадцать лет. А коли не сможет прочесть, темным вырастет - стыд и срам. Стыдно мне будет, отцу его. Помни, сын, завет отцовский: знай грамоте!" "Вот она, необратимая тяга к свету,- качает белой головой Почтмейстер.Что было бы с родом славянским, не выполни Ондрей завета? Бересту эту вручу ему в собственные руки, пусть вслух прочтет, приятно будет послушать",решает Петухов. "Ну, что там у нас дальше?" - Он берется за металлический цилиндр, но в этот момент вниманием его овладевает телевизор. Что-то интересное возникло на экране, кажется, имеющее непосредственное отношение к его работе. Почтмейстер повращал колесико, усиливая звук. "Огромное пространство Певческого поля,- сыплет скороговоркой телерепортер,- заполнено десятками тысяч людей. Здесь и пожилые, и юноши, и дети. Они будут петь. От всей души, от всего сердца затянут они все вместе песню, которая как бы адресована в прошлое..." "Понятно,- кивает Почтмейстер,- в прошлое. Но почему же "как бы"? Ох уж эти мне репортеры!.." Торопливо достает с полки небольшой служебный магнитофон. Будто усиливающийся с каждым мгновением рокот океанского прибоя, зазвучали голоса многих тысяч людей.

Пусть в день минувший, где земля в огне горит, Вот эта песня через время долетит...

Подавив вздох, старый Петухов покачивает лохматой головой. "И никаких "как бы",- хмурится он, следя за движением магнитофонной пленки,- именно туда, в сорок первый..."

Тогда солдат за миг до смерти, может быть, Узнать успеет, что он вечно будет жить...

"Понятно,- шепчет Почтмейстер.- За миг, значит, до смерти? Что ж..." А тысячеустый хор между тем звучит над неоглядным Певческим полем, достигая небес и - удивительно! - каждый из многих тысяч голосов, сливаясь, тем не менее явственно различим. Вот детский, чуть картавый голосок, вот надтреснутый, старческий, вот исполненный резковатой мужественности басок молодого человека...

Зажегся вновь былой огонь в твоей крови. Солдат, ты слышишь? Встань! Встань и живи!..

...Давно на экране, обгоняя друг друга, мчатся по шоссе велосипедисты. А Почтмейстер, забыв обо всем, невидяще уставился в замерший магнитофон. "Хорошая песня. Но не просто ли это слова? Забывают иные о подвиге солдатском..." Почтмейстер потер ладонью левую сторону груди. Спохватился вдруг, захлопотал, снова к металлическому цилиндру потянулся. Ну-ка... Но его отвлекли. Залился нетерпеливым звоном колокольчик на входной двери. Старик ищет шлепанцы, спешит открыть. Это посыльный с Главпочтамта, робот, похожий на стиральную машину. - Извините, Почтмейстер,- звучит из динамика.- Не знаем, как быть. Необычный случай. К нам поступила телеграмма. - Так! Так! Так! - Гавриил Васильевич водит носом по приклеенным к бланку бумажным полоскам с японскими иероглифами. Адресовано в 1945 год: "Дорогая Агати умоляю немедленно уезжай вместе дочуркой из города не ближе ста километров предупреди смертельной опасности всех жителей Хиросимы молю богиню солнца Аматерасу чтобы телеграмма успела вовремя любящий тебя муж". - Неужели успеете? - взволнованно мигает разноцветными лампочками добросердечный робот.- Хиросима... Ведь это так давно! - Надо успеть,- говорит Почтмейстер. Пугая велосипедным звонком встречных собак, укатил на своих колесиках робот. Почтмейстер, возвращается к столу, снова принимается за работу, но не тут-то было. На этот раз его отвлек севший на подоконник почтовый голубь. В клюве у него пергамент, перевязанный ленточкой. Так, так! Из двенадцатого века. А, знакомый почерк! Это Тристан. "...Я на коленях буду молить благородного короля Корнуолла, а ты припади к стопам правительства своей земли, чтобы они разрешили нам воссоединиться вопреки препонам времени. Не жить мне без тебя на этом свете, любимая. Вновь и вновь перечитываю твои письма, всматриваюсь в твое прекрасное лицо. Какой великий живописец изобразил тебя столь искусно, хоть воспользовался одной лишь серой краской! Любуюсь тобой и чувствую, мы рождены друг для друга. Завтра я буду драться в твою честь на турнире с рыцарем Эдмондом Этербери. Фехтовальщик он отважный, но в исходе поединка не сомневаюсь, любовь делает меня вдесятеро сильнее..." Но вот настала очередь странного металлического цилиндра. Что-то выгравировано на его округлом боку: "Послание потомкам от коллектива швейной фабрики имени "Восьмого марта". Вскрыть и прочесть через сто лет". "Ясно,- добродушно улыбается Почтмейстер,- рапортуют потомкам о перевыполнении плана пошива женских брюк..." Он не стал вскрывать цилиндр, дабы удостовериться в своем предположении. Таких посланий только за минувшую неделю он передал в Будущее целых четыре. Гидромонтажники рапортовали будущим поколениям о завершении строительства плотины. И одновременно извинялись за то, что испортили реку. Столяры деревообрабатывающего комбината отчитывались о новых образцах мебели, освоенных за рекордно короткий срок. "Приложим все старания, дорогие потомки,- писали они,- чтобы отечественная стенка отвечала высоким мировым стандартам. Книжная полочка застеклена с целью выявления декоративного фактора художественной литературы..." М-да!.. Не менее торжественным слогом щегольнули и строители нового жилого дома. В день сдачи объекта они обратились с коллективным письмом к жильцам, которые здесь будут когда-то жить, и от всей души пожелали им уюта, света и тепла. Почтмейстер вернулся к письму с силуэтом дилижанса. "В прошлое". Он быстро пробегает взглядом по строчкам: "...Отвратительный воздух... Химические концерны... Смог... Постоянная головная боль... Нельзя ли отдохнуть месяц, другой в вашем благословенном восемнадцатом веке?" Почтмейстер взглядывает на подпись. "Увы, миссис Саймон,- бормочет он,послать в прошлое письмецо - это еще куда ни шло, но проехаться туда, увы... Потерпите, миссис. Лет эдак через двести, не больше, такое станет возможным. Суходол на правильном пути, начало новой теории будет положено, не сомневайтесь!.. А пока - путешествовать во времени дано только мне. Но я не отдыхать отправлюсь, мне необходимо доставить ваше послание". Следующее письмо... Еще одно... "Здравствуй, бабушка Таня! К тебе обращается твой внук Алик Лагода. Не удивляйся этому письму. Когда ты вырастешь большая и выйдешь на пенсию, у твоего сына Пети тоже будет сын это я. И ты мне однажды расскажешь, что сидела в Татьянин день на подоконнике, смотрела на улицу, где прохаживался городовой с настоящей саблей, и что у тебя было грустное настроение, потому что никто в этот день не пожелал тебе успехов в работе и в личной жизни. И я решил тебе написать. Поздравляю тебя, бабуля! Живи долго-долго, доживи, пожалуйста, до конца века и расскажи мне, получила ли ты мое письмо. С пионерским приветом Алик Лагода, ученик 4-го класса "В", 132-й средней школы". Почтмейстер растроган: "Ах, эти пионеры!" Ну, вот и конец. Последнее письмо оказалось ответом из Будущего на недавнее послание строителей. Быстро отреагировали! То хмурясь, то улыбаясь, Почтмейстер перечитывает его дважды. Вот так история! Что ж, доставлю, пусть ознакомятся. Но будет ли польза? Объект сдан. С глаз долой - из сердца вон. Как же быть?"

Обе стопки писем разобраны, к конвертам пришпилены одинаковые бумажки с точным обозначением века, года, дня, чтобы не терять потом дорогого времени. И так уж за полдень перевалило. Почтмейстер наскоро стряпает себе обед: молоко с овсяными хлопьями, бутерброд с сыром, огурец. Подкрепившись, раскладывает по разным отделениям сумки письма и бережно достает из ящика управляющие Временем часы. Они смонтированы в старинном серебряном корпусе "Павла Буре". С чего начать? С Хиросимы! На удивительных часах имеется множество всевозможных стрелок. Гавриил Васильевич умело переводит их, нажимает кнопку - и тут же оказывается в Японии 1945 года. Прямо перед ним узкий палисадник, цветы, кривая невысокая вишенка, усыпанная созревшими, будто лакированными, ягодами. Бутылочка сладкой воды привязана к ветке, кружатся, гудят пчелы. В глубине палисадника крохотный домик со стенами из промасленной бумаги. Молодая женщина в деревянных сандалиях и пестром кимоно вышла из домика, кланяется. Почтмейстер поклонился в ответ. Женщина снова поклонилась. Тогда и он повторил свой поклон. Она подошла ближе. Сузив глаза, вежливо улыбаясь, Почтмейстер протянул телеграмму. Она ахнула, отшатнулась. - Не пугайтесь, уважаемая госпожа, ничего страшного! Прочтите и распишитесь в получении. Вот здесь. - Господин Куроцу уже два месяца не писал, я подумала, что он... Хвала богине солнца, мой муж жив,- улыбнулась она, прочитав текст.- Но зачем он пугает нас? Да и как я могу уехать за сто километров,- оглянулась женщина на дом,- маленькая Исикари больна, у нее жар. Я четыре дня не выходила на работу, уважаемый господин хозяин шелковой фабрики очень рассержен. Меня уволили, хотя он наш родственник. Хороша бы я была, приди к нему с этой телеграммой. Он засадил бы меня за решетку. Разве я могу уехать, господин? Посудите сами, у меня осталось всего семь иен. Но ничего, родной дом,кивает она на стены из промасленной бумаги,- лучшая крепость. Главное, чтобы господин Куроцу остался жив и здоров. Почтмейстер только вручает письма. И телеграммы. Он не в состоянии помочь господину Куроцу, выжившему в огне войны, дожившему до старости и пославшему в Прошлое эту отчаянную телеграмму. "Я только Почтмейстер,думает он,- обеспечил своевременную доставку, а большего сделать не могу... Не взыщите. Если бы это было возможно... Для себя, например, я меньшего хочу. Всего лишь написать жене, что Гоша... Поскольку похоронки так и не было, может быть, он жив? Хорошо бы и самому Гоше написать, узнать, где он, как. Но нельзя, не имею права..." Поклонившись еще раз в ответ на бесчисленные поклоны госпожи Куроцу, Почтмейстер уходит. Он бредет мимо бумажных домиков-шкатулок - как недолго, но как ярко будут они пылать! Поглядывает на небо, со страхом ждет... Снежные вершины конусных гор, медленным хороводом плывущие вокруг города, тают в бледно-голубом воздухе, вотвот растворятся в нем. "А ведь мог же я написать Тамаре или Гоше раньше, при Фуке, мог же...- казнится Гавриил Васильевич.- Если бы верил... если способен был бы поверить в Почтмейстера. Все это сказочки, думал, миф. Выжившим из ума опасался себе показаться, пустым мечтателем. Значит, мало любил Гошу и Тамару, если свои собственные сомнения поставил выше их счастья. Ничем, ничем нельзя пренебрегать, если желаешь послужить другому, ни самым малым деяниям, даже улыбкой, кивком, ни самой немыслимой фантазией. А вдруг сказка эта поможет? - У старика защемило сердце, остановившись, он потер привычно ладонью грудь под пиджаком.- И надо же, чтобы именно мне, Фоме неверующему, доверили должность Почтмейстера. Вот как наказала меня судьба..." Вздыхая, он переводит стрелку на часах, нажимает кнопку. И оказывается в 1914 году, в большом купеческом городе на берегу Волги. На окраине серый, с узкими окошками дом, где помещается приют. А вот и Таня. Бледная, худая. Сидит на подоконнике, невидящим взглядом уставилась в глухую кирпичную стену напротив. Медленно развешивают на веревках белье несколько девочек с одинаково заплетенными косицами, в одинаковых серых платьях и неуклюжих, тяжелых башмаках. - Эй, старик! - Почтмейстер оглядывается. Его манит к себе городовой.Кто таков? - Дочка,- торопливо окликает Гавриил Васильевич одну из сирот. - Таню Лагоду знаешь? Нет? Ах, да, это она по мужу Лагода. Видишь вон ту девочку, на подоконнике? На, передай ей письмецо. От ее внука...- Почтмейстеру следовало тут же перевести стрелки и нажать кнопку, но он растерялся, забыл вдруг все инструкции, тяжело дыша, держась за сердце, бежит по вымощенной булыжником улице вниз, к реке. Сзади свистки, топот сапог. - Эй, образина! Стой, говорят!.. В ужасе чувствует Почтмейстер на своем затылке сивушное хриплое дыхание. Но тут вспоминает о волшебных часах... "Уфффф!.." - держась за сердце, несколько минут стоит с закрытыми глазами. Отдышался чуть, осмотрелся... Англия, восемнадцатый век! Сухопарая дама с выпирающими лопатками, напоминающими маленькие крылья, поливая из лейки розовый куст, обращается к лениво помогающему ей джентльмену с квадратными очками на длинном носу. Почтмейстер ищет в сумке адресованное "крылатой" даме письмо, прислушивается. - Было бы наивно, Джеймс, пытаться в наше время уловить нежный аромат роз. Хвала богу, что мы еще можем любоваться ими. С тех пор, как в Англии появились паровозы, а по Темзе, изрыгая тучи дыма, движутся паровые корветы, воздух у нас оставляет желать лучшего. Мало этих смрадных чудовищ, так янки наводнили мир еще автомобилями! Запах керосина и нежный аромат роз никогда не уживутся вместе, Джеймс! По улице в этот момент, грохоча и стреляя выхлопами сизого дыма, катит автомобиль. Он похож на дилижанс, силуэт которого украшает найденный Почтмейстером конверт. Но только на дилижанс без лошадей. - Я убеждена, Джеймс,- продолжает дама,- в будущем люди откажутся от услуг техники, они поймут, я верю в это, что чистый воздух - это здоровье. О, как бы я хотела перебраться в будущее!..

...К Изольде Гавриил Васильевич попадает во время вечерней дойки. Работает девушка по семейному подряду, хотя семьи еще не создала. Десятка два мосластых коров, ожидая своей очереди, невозмутимо жуют. Почтмейстер прихлебывает из эмалированной кружки парное молоко и следит за тем, как меняется при чтении письма выражение лица девушки. Вот она улыбается, вот покраснела, вот испуганно сдвинула бровки... Дочитала до того места, где говорится о поединке. - Чокнутый! - восклицает Изольда.- Опять драку с каким-то рыцарем затеял! Ох, плохо он кончит, не своей смертью помрет...- Она кусает губы, вот-вот расплачется.- Я должна быть рядом с ним,- говорит она твердо.- Мы должны как можно быстрее создать крепкую семью. Почтмейстер согласно кивает девушке. Тристан и Изольда должны быть вместе. Но как же это сделать? - Думаете, не добьюсь? - запальчиво восклицает она.- Съезжу в центр, напишу там объяснительную записку... - Милая, а как вы с ним познакомились? Я еще тогда не работал, не знаю... Пристраиваясь к вымени очередной буренки, она рассказывает: - Да как... Просто... Прочитала книжку одну, "Тристан и Изольда" называется. В нашей школьной библиотеке брала. И так мне этот Тристан понравился, сил нет. Настоящий рыцарь!..- Она покраснела.- Прямо чумовая стала. Гляжу и ничего не вижу. Влюбилась, короче говоря, а первая любовь, сами знаете, какая. Взяла и написала в двенадцатый век. У литературных героев всегда ведь прототипы есть, мы это еще в восьмом классе проходили. Так, мол, и так. Прошу вас, товарищ Тристан, отписать мне, соответствует ли ваша биография роману из нашей библиотеки и правда ли, что у вас с королевой, с Изольдой, значит, любовь? И фото свое вложила. Я как раз сфотографировалась перед этим для Доски почета, симпатичная получилась. Подписала: "На память от Изольды Конопушкиной. Смотри на копию, не забывай оригинал". Недели не прошло, получаю ответ. Очень, мол, вашему письму рад, и все такое... А насчет королевы - чистое вранье, вымысел автора. Королева старая, сорок лет, и зовут ее вовсе не Изольда, а Маргарита. За первым письмом второе, третье... Всего получила за год сто двадцать три. Почтмейстер кивнул: - Около шестидесяти доставил вам я. Скажите,- улыбнулся он, возвращая пустую кружку,- кто, по-вашему, послужил прототипом для образа Изольды? Девушка пожала плечами: - Понятия не имею. - А что, если это вы? Она подняла на него расширившиеся от удивления глаза. - Я?! - Ну, да! О любви Тристана к Изольде, то есть к вам, таинственной королеве из другого времени, наслышан был, вероятно, весь Корнуолл. Как-то, конечно, эта история менялась в соответствии с тогдашними представлениями. Всякий рассказывал ее на свой лад. Что-то забылось, что-то добавилось... А потом на основе всего услышанного автор и написал книгу. Лицо девушки залилось краской, глаза заблестели. Предположение Почтмейстера пришлось ей, как видно, по душе. Ничего не ответив, Изольда продолжала работать. Ловко вымыла теплой водой вымя, приладила доильный аппарат, похлопала коровий бок ладошкой. Чмокали присоски, поднималось, пузырилось в стеклянном цилиндре молоко. - Хотите еще кружечку? - Она вздохнула.- Все равно мы встретимся с ним, вот увидите! Или он к нам, или я - туда...

...Ответ, пришедший строителям от будущих жильцов. Почтмейстер решает доставить прямо на объект. Хитер старик! Он появляется как раз в момент, когда торжественно зачитывается то самое письмо о досрочной сдаче в эксплуатацию. Единогласно утверждать собираются, а ответное письмо уже здесь. На трибуне сам старший прораб. Оросив горло глотком воды из графина, он делает последний, эффектный аккорд: - От всей души желаем вам, дорогие будущие квартиросъемщики, уюта, света и тепла! Да здравствует...- Тут он замечает в дверях Почтмейстера.- Вам что? У нас заседание, подождите в коридоре! - Я принес ответ. - Какой ответ? - Старший прораб сердится.- Вы нам мешаете! Собравшиеся оглядываются. "Дед-Мороз без бороды и усов!" - со смехом восклицает паренек с забрызганными известкой щеками. Все смеются. Старший прораб стучит по трибуне: - Тихо! Внимание, товарищи! Я заканчиваю... "Да здравствует..." Гражданин, повторяю - выйдите! В чем дело? Чему вы улыбаетесь? Что за ответ вы принесли? - Ведь вы адресуете это письмо в будущее, не так ли? - отвечает через весь зал Почтмейстер.- А я вам доставил ответ оттуда. Письмо в прошлое. У меня есть возможность оперировать временем. Вот я и решил доставить ответ раньше, чем вы отослали письмо. Может быть, успеете что-нибудь доделать... - Доделать? Да вы что?! У нас... Ключи от счастья, можно сказать. - Дед! - кричит паренек с известковыми веснушками.- А ну, зачитай! Интересно! Собравшиеся его поддерживают. Почтмейстер нарочито бесстрастно читает: "...желаете нам "уюта, света и тепла". Издеваетесь? О каком уюте может идти речь, когда паркет выгнулся, будто испуганный кот? О каком тепле вы толкуете, если в радиаторы поступает холодная вода, а в туалетный бачок горячая? А свет! Щелкнешь выключателем в гостиной, лампочка вспыхивает на кухне, включишь в ванной - горит на лестничной площадке..." Немая тишина стоит в маленьком, спешно оборудованном для торжественной летучки зале. Лиц не видно, так низко все опустили головы. "Значит,- думает Почтмейстер,- если постараться, я не только могу доставлять письма, но и... Уж больно красноречиво молчат эти люди. Что-то происходит сейчас в их душах, что-то такое, мучительно им необходимое..."

...Одно-единственное письмо у него осталось. Это магнитофон, в котором до поры молчит кассета с коричневой пленкой. "За миг до смерти..." Нет, Петухов не забыл, что должен доставить бойцу сорок первого года песню, адресованную ему из Будущего. Для вмонтированного в корпус "Павла Бурз" хитроумного устройства преград в этом смысле нет. И все же... "За миг до смерти..." Легко ли, сами посудите, Гавриилу Васильевичу выполнить такое задание? Уже было нечто подобное сегодня, когда в Хиросиме побывал. А тут у себя в России. Это еще больнее. Вот и отложил напоследок. Ему казалось, что таким образом он отдалит гибель бойца. Иллюзия, конечно, но... Почтмейстер в который уже раз нынче тяжко вздохнул, сильно, до отказа нажал на кнопку всемогущих часов. И мгновенно оказался на том самом поле. Когда-нибудь, через десятки лет, в наше время, оно станет сочно-зеленым, усеянным многоцветными звездочками диких гвоздик, маков и васильков. С трех сторон будет его окружать светлый дубовый лес, а с четвертой - серебристая река. Люди сюда будут собираться, чтобы погулять, подышать чистым воздухом, попеть хором. А сейчас это поле брани... Грохочущий раскат взрыва встретил Почтмейстера, резко ударила в лицо горячая пыльная волна. Еще взрыв, еще... Поднялись и осыпались гигантские пурпурно-черные кусты земли, огня, дыма. Слева, из-за косогора, натужно скрежеща гусеницами, выползли танки, за ними, пригибаясь, крадутся тускло-зеленые фигуры. На кого движется эта злая силища? Гулко прогремел винтовочный выстрел. Как же Почтмейстер сразу не разглядел?.. Засыпанный окоп. Несколько неподвижных тел вокруг. Еще один выстрел... Значит, кто-то еще жив! Ага, вот и он! Вон тот, с краю. Выстрелил и сразу уронил голову в желтый песок бруствера. Ранен?.. Придерживая магнитофон, мешающий бежать, Гавриил Васильевич достигает окопа, неловко потоптавшись, спрыгивает вниз. Перед ним солдат весь в крови. - Сынок, сынок.. - повторяет Почтмейстер, пытаясь хоть как-то помочь ему. Повернул чуть, взглянул в лицо. И отшатнулся. Это был... Да, да! Это был он, Гоша... - Сынок! - вскрикнул Почтмейстер.- Так ты жив. Жив!.. Солдат со стоном открыл глаза. Взгляды их встретились. - Отец...- проговорил солдат. "Узнал! Неужели узнал!.." Почтмейстер не подумал в эту минуту, что нарушает главную заповедь своей службы, пункт первый. А если и всплыло что-то об этом в краешке сознания, так ведь нечаянно, нечаянно он здесь. Не знал ведь, что сын... - Отец... Ты местный?.. "Нет, не узнал. Я же седой стал, старый..." - Вот,- со стоном выговорил солдат,- возьми... Ладонь его с усилием раскрылась, и на дно окопа выкатился золотисто сияющий винтовочный патрон.Туда, нашим... Гавриил Васильевич снова заглянул в лицо сына. - Ты жив! Сынок, это же я, твой папа! Я письмо тебе принес, письмо! Послушай!..- Он торопливо нажал на клавишу магнитофона, полились звуки песни:

Солдат, не властен над тобою смертный сон, Любовью нашей ты для жизни воскрешен...

Где-то далеко-далеко, на этом же поле, но через десятки лет, взявшись за руки, пели тысячи людей. И сила их чувства вотвот, казалось, и в самом деле сотворит чудо. Сила чувства... Но достаточна ли она, эта сила? Совсем рядом взметнулся и неохотно рассыпался черно-алый куст снарядного разрыва. Танки рычали уже перед самым окопом, Даже не целясь, держа автоматы у правого бока, поливали огнем враги. - Не смейте! Прочь! - хрипло закричал Почтмейстер, переваливаясь через бруствер.- Назад, я вам говорю! Назад, нелюди!..- Он выпрямился, шагнул навстречу и, размахнувшись, будто гранату, швырнул работающий магнитофон в смердящее гарью, неотвратимо наползающее чудовище. Разлетелись пластмассовые осколки. Но тысячи голосов, пробившихся сюда через десятилетия, продолжали звучать, возносясь к низким осенним облакам. Ничто не могло заглушить их: ни надсадный рев танковых двигателей, ни стрельба, ни снарядные разрывы,

...Смеются дети, весь в цветах и в пчелах сад...

Яростно грохоча, танк прошел сквозь Гавриила Васильевича, не причинив ему вреда. Не мог, как бы ни старался. Не по зубам ему было преодолеть невидимую броню Времени. И сразу изменилось что-то, будто погас экран... Почтмейстер стоял на том же самом поле брани, но уже сегодняшнем, теперь неописуемой красоты Певческом поле, среди тысяч и тысяч людей, молодых и старых, вдохновенно и согласно поющих:

...Восходит солнце, значит, вечно жив солдат!

Что-то жгло руку Петухова, какой-то предмет вынес он из Прошлого. Он разжал кулак, в нем позеленевший, хрупкий, осыпающийся черной окалиной винтовочный патрон. Вот как расправились с золотистым сплавом годы. "Не лежит ли что-то внутри?" - озаряется загадкой Почтмейстер. Старческими, малопослушными пальцами захватывает он шершавую, все еще острую пулю, дергает, расшатывает. Пуля поддается, идет, идет... Так и есть! Внутри, в гильзе, желтеет свернутая бумажка. Осторожно, боясь повредить, сдерживая частое дыхание, старик разворачивает ее. Рыжеватые - уж не кровью ли начертаны? - неуклюжие, скачущие буквы: "Живые, пойте о нас!" Так вот оно что! Письмо!.. Письмо в Завтра. То есть в Сегодня. Ну что ж, это по его части. Он не подведет. Доставит. Уже доставил. "Живые, пойте о нас!" Живые, вы слышите? Тысячи и тысячи людей на Певческом поле, глядя перед собой повлажневшими глазами - словно не в пространство глядели, а во Время! - пели песню, адресованную бойцу:

Солдат, ты слышишь? Встань! Встань и живи!

Казалось, что вот еще бы чуть-чуть, буквально капельку любви добавить в эти слова, вложить крупицу веры - и воскурится солдат из-под их ног, из песчаной почвы сизым таким дымком, туманом. Потом завьется, закрутится живой пар этот, уплотнится, обретет черты... Откроет солдат глаза, поведет ими. "И как же,- произнесет смущенно,- я долго спал!.." Дада, малую капельку любви, крохотную крупицу веры... Люди, дети наши, внуки и правнуки, не забывайте! Не забывайте-е-е!

...Посылая весточку другу-современнику, вы - это бывает и от полноты чувств - хотите порадовать человека, который аккуратно и вовремя доставит ваше письмо. И вы пишете тогда прямо на конверте: "Привет почтальону!"

Когда же соберетесь однажды написать в Прошлое или в Будущее, если захотите вступить в переписку с собственными воспоминаниями или мечтами и если у вас при этом окажется хорошее настроение, не сочтите за труд, черкните тогда прямо на конверте: "Привет Почтмейстеру!" Ему будет очень приятно.