"Женщины для развлечений" - читать интересную книгу автора (Олден Марк)

Глава 8

Пак Сон поселился в пятнадцатиэтажном, похожем на шато отеле на Пиккадилли в Лондоне. Зарегистрировался он под именем Хенри Ю Лань, паспорт представлял его китайцем биржевым маклером, родившимся на Тайване и сейчас живущим в Макао. Это был один из псевдонимов, которыми Сон пользовался в поездках на Запад, а ездил он три или четыре раза в год.

Для Сона в этом имени заключалась своеобразная шутка. Летом в Гонконге проводят Ю Лань — праздник голодных духов. В этот день голодные духи бродят по земле, и умилостивить их можно только подношением бумажных денег, пищи и других даров. Сон постоянно думал о деньгах, так почему бы не путешествовать под именем Голодного Духа.

Ресторан отеля, тоже французский, выходил окнами на садик, в списке вин был тридцать один сорт шампанского, а суфле из копчёного лосося подавали потрясающее. Интерес Сона к хорошей пище не был наигранным. Чтобы соображать, заниматься любовью и вообще делать что-либо как следует, нужно сначала хорошо поесть.

В шесть сорок три утра, на следующий день после встречи с Ровеной Дартиг, он вошёл в огромную гостиную своего гостиничного номера. На нём был чёрный спортивный костюм с белой оторочкой, жёлтая головная повязка и шлёпанцы из рисовой соломы. С собой от нёс штиблеты для чечётки и маленький кассетный магнитофон. С шеи свисало полотенце.

Он собирался час позаниматься таэквандо, немного чечёткой, затем позавтракать со своими телохранителями — Давидом Митлой и шофёром-дзюдоистом Ханем Чои. Потом он займётся делом, продажей поддельных денег и ценных бумаг. К вечеру он уже покинет эту страну, где никогда не прекращается дождь. Дальше — Нью-Йорк, последняя остановка в его бегстве от смерти, Нью-Йорк, где он заберёт большие деньги и американскую девочку, которую он купил у Ровены Дартиг.

Приблизившись к окну, Сон разложил на подоконнике чечёточные штиблеты, магнитофон и полотенце, посмотрел вниз — там располагался сад Букингемского дворца. Но видно ничего не было. Темно и дождь.

Делая глубокие дыхательные движения, он помассировал основание черепа большими пальцами рук. Нижними поверхностями кулаков прошёлся по рукам, торсу и ногам, легонько их поколачивая. Кожу закололо, стало теплее. Холодная, сырая погода Англии холодит кровь. Нужно её разогнать.

Скинув рисовые шлёпанцы, Сон начал бег на месте — колени повыше, руки ритмично двигаются. Через пять минут остановился, начал делать вращательные движения шеей и руками. Разминки недостаточно. Таэквандо — это, главным образом, удары ногами. Необходима хорошая растяжка, чтобы бить на высоту головы.

Сон подошёл к камину и, взявшись обеими руками за его край, начал растяжку. Делал он это осторожно, мягко, давая мышцам растянуться без перенапряжения, не нагружая излишне связки и сухожилия.

Затем сразу перешёл к спаррингу ногами, это такая форма тренировки, в которой запрещаются движения ногами. Применяя передние, боковые и задние удары ногами, он напал на воображаемого противника, поражая сначала голову, затем тело.

Наконец уставший Сон упал в кресло, весь мокрый от пота. Строгая умственная и физическая дисциплина таэквандо требует полной отдачи. Однако это боевое искусство, которому уже полторы тысячи лет, формирует у человека решительность и несокрушимый дух. Сону после тренировок проще было справляться со всеми жизненными трудностями.

Обтерев потное лицо и шею, он надел и зашнуровал штиблеты. Включил магнитофон. Когда послышался голос Фреда Астэйра, а пел он известную вещь «Не нужно слов, и так прекрасно», Сон начал чечётку в медленном ритме. Танец всегда помогал ему расслабиться. И думалось лучше. Закрыв глаза, он прислушался к голосу Астэйра. Усталость уже не чувствовал. Проблемы и страхи перестали его беспокоить. Танец — лучшие мгновения жизни. Он стал напевать вместе с Астэйром.

Путешествуя за границей, Сон обычно всеми делами занимался в отеле, до последней минуты скрывая от клиентов — в каком. А в день покупки клиентам приказывалось сидеть у телефона, ожидая, когда он позвонит и скажет, куда они должны немедленно приехать. Безумием было бы полностью рассчитывать на чью-то защиту, охрану. Сам умей принять меры предосторожности.

Танцуя чечётку, он мысленно прослеживал структуру дня. Взять поддельные деньги и бумаги до появления клиентов. Решить, оставить ли вырученные от продажи деньги в Англии у Ровены или отправить в Сеул. Получить у Ровены кредитные документы, покрывающие восемь миллионов долларов, которые он дал ей прошлым вечером. Сказать Давиду Митле, чтобы заказал билеты на Монреаль.

Из Монреаля они поедут в Нью-Йорк на прокатной машине, пересекут канадско-американскую границу подальше от таможни и пограничников. Хихикая, Сон щёлкнул каблуками. Все дороги ведут к прекрасной девочке, Тоуни. Она будет хныкать вначале, может быть, но в его руках станет мёдом, вскоре и станет. Со временем научится чувствовать любовь так же как он и жить только для этой любви.

Сегодня он рассчитывал сделать четыре миллиона долларов на всего лишь двух покупателях. Один был семифутовый нигериец с племенными шрамами на лице, который держал туристическое агентство на Тэрлоу-стрит — и активно занимался махинациями со страховкой и кредитными карточками. Второй — индийская пара, они зарабатывали на жизнь, организуя браки, а в свободное время занимались контрабандой золота, брильянтов и наркотиков. Сон раньше ни с кем из них не имел дел, но рекомендации им дали хорошие.

Ровена поручилась за индийцев, которые иногда подыскивали ей азиатских детей, если на таких появлялся спрос. Что же до нигерийца, то Сон его немного знал, встретил однажды два года назад на вечеринке в Риме, устроенной одним из клиентов Сона. Бен Дюмас проверил нигерийца и индийцев, не нашёл ничего такого, что вынудило бы Сона им отказать.

Однако же с каждым часом его расписание становилось всё плотней. У него оставалось всего четыре дня, чтобы собрать остальную часть тридцати миллионов Ёнсама — иначе Бритва с ним разделается. Успеть-то он успеет. Наверное, но с запасом не более суток.

В Нью-Йорке намечены продажи, которые должны принести ему одиннадцать миллионов долларов. В конечном счёте у него получатся необходимые тридцать миллионов плюс ещё три миллиона прибыли. Но только если удача не подведёт.

Самым приятным в этом деле были три миллиона прибыли. Они позволят ему несколько месяцев не заниматься подделкой денег, а только танцевать чечётку и лепить из маленькой американки идеальную женщину для развлечений. Только благодаря деньгам Сон мог жить и чувствовать себя счастливым. А тот, кто не верит, что деньги критически важны для выживания, пусть попробует собрать тридцать миллионов долларов за три недели под угрозой смерти.

Дневной свет уже просачивался в окно, когда в гостиную, зевая и почёсывая пах, вошёл Давид Митла, босой и в коротком махровом халате. Не обращая внимания на Сона, он плюхнулся на софу, потянулся за телефоном на кофейном столике и заказал завтрак на троих.

У камина Сон сделал поворот на триста шестьдесят градусов, трижды щёлкнул каблуками и опять повернулся. На софе Митла закурил сигарету, выдохнул струю дыма в потолок и поинтересовался, во сколько они с Чои должны забрать товар — так Митла называл фальшивки Сона.

— В девять тридцать, — ответил Сон. — У тебя и Чои есть полтора часа, чтобы позавтракать и одеться. Я уже звонил, вас ждут. Всё готово. Чои уже встал?

Митла фыркнул.

— Он встал. И открыл настежь оба окна. У меня на носу выросла сосулька, и я ушёл.

Сон хихикнул. Он-то жил один в комнате, а Митле и Ханю досталась комнатушка поменьше на двоих, израильтянин злился, хотя обычно это и скрывал.

Стройный бородатый Митла всегда вёл опасную жизнь, жизнь действия и интриги, о ней он никогда никому не рассказывал, даже жене, которая в Израиле успешно занималась бизнесом. Она знала только, что у мужа ненасытная страсть к войне, сражается он по всему миру с четырнадцати лет и уже потерял счёт людям, которых убил. И ещё она знала, что он может вернуться к ней в гробу — или исчезнуть, без следа и навсегда.

Митла получал огромные деньги за свою работу телохранителя у Пака Сона, больше, чем ему платили за обучение телохранителей и убийц для Медельинского наркокартеля в Колумбии. Потому он и мирился с тем, что у него всегда сосед по комнате — двадцатишестилетний боец Чои, который однажды сломал человеку спину за то, что он ему наступил на ногу в дискотеке.

Каждое утро Чои, человек упрямый и надменный, повсюду носивший с собою серебряную медаль за дзюдо, проделывал две тысячи отжиманий от пола, а потом несколько минут укреплял ноги гусиной ходьбой. Потом десять минут занимался медитацией у открытого окна, какая бы ни была холодная погода. Если окна не открывались, Чои подкручивал кондиционер.

Митла, считавший Чои немного свихнутым, тоже был неплохим бойцом без оружия, но с корейцем сравниться не мог и драться с ним очень не хотел бы. А уж если придётся, Митла намеревался быстренько его пристрелить, хотя бы и в спину. Браться же за него голыми руками — просто самоубийство.

— Когда заберёте груз, возвращайтесь прямо сюда, — продолжал Сон. — Никаких остановок, никаких крюков. Пока вас нет, я договорюсь о времени с покупателями.

Поддельные доллары и бумаги Сона ждали в корейском посольстве на Пэлис Гэйт. «Товар» перевозился в дипломатической почте, это устроил полковник Ёнсам, получавший за это вознаграждение. Благодаря алчному Ёнсаму и его разведчикам в посольствах по всему свету собственность Сона пребывала в полной безопасности.

— Я должен отправить деньги жене, — сказал Митла.

— Сделай это перед тем как отправишься в посольство, больше я ни о чём не прошу. Я не хочу, чтобы вы с Чои где-то останавливались, когда при вас продукция. Из Англии мы должны уехать сегодня, значит, необходимо соблюдать расписание. Да ещё в аэропорту может быть задержка из-за дождя, это тоже надо учесть.

Митла загасил сигарету и поднялся.

— Когда бы мы сюда ни приезжали, обязательно дождь. Ненавижу эту серую страну, ненавижу холодную погоду, ненавижу холодных людей. Если б мне пришлось здесь жить, я бы свихнулся.

Сон перестал танцевать, вытер потное лицо.

— Я слышал, что в Нью-Йорке сейчас очень холодно, захвати тёплое бельишко.

Митла зябким жестом засунул обе руки в карманы халата.

— Кстати, о Нью-Йорке — как чувствует себя наш друг доктор Ёкои?

Сон опять вошёл в ритм чечётки.

— Ты бы послушал Ровену. Бедняжка в ужасе — вдруг заразится от Кена. Даже издали его видеть не хочет. Но беспокоиться не нужно. Мы с Кеном общаться вряд ли будем: он допускает только своего драгоценного Бена. Все наши дела только с мистером Дюмасом. Ну и с Ровеной, конечно.

Митла знал, что именно Сон делает с девочками вроде Тоуни Да-Силва, и просто игнорировал эту тему. На корейца неплохо было работать. Да и вообще не наёмнику судить своих хозяев, а то скоро и работы не будет. Митла, рассуждая подобным образом, не понимал, что война развратила его.

Опыт научил его, однако, что люди мало чем отличаются от волков, грызущих друг друга. Даже Макиавелли, любимый писатель Митлы, называл человека диким зверем. Большой Мак был прав. Наёмник не может позволить себе морализирование.

Митла вполне мирился с тем фактом, что по работе часто делает вещи, которые не благословил бы ни один раввин. Главным для него был прилив адреналина в крови, от которого приятно покруживалась голова, когда Митла бросался в бой. А всё остальное в мире, за исключением его жены Мессалины — ничто.

В свои тридцать восемь лет — она была на три года его старше — вдова такого же парашютиста как он, сейчас беременная на третьем месяце их первым с Митлой ребёнком. Он боялся, что она слишком много работает в его отсутствие, но Мессалина была саброй, то есть родилась в Израиле, и поэтому была энергичной, упрямой и своевольной. Полюбил он её потому, что она оказалась самой сильной, самой прямой женщиной в его жизни.

Около часу дня Пак Сон в красном шёлковом халате и таких же тапочках, завершил первую сделку дня — его гостиничный номер стал к этому времени сумрачным из-за сильного дождя.

Клиентами были г-н и г-жа Прокаш, жизнерадостная индийская пара, они обменяли два с четвертью миллиона долларов на восемь миллионов долларов фальшивыми сотнями и гонконгскими ценными бумагами. Говорила преимущественно г-жа Прокаш, седая мясистая женщина лет пятидесяти с небольшим в розовато-жёлтом сари под обтрёпанным матерчатым пальто. Её муж, стройный бенгалец такого же возраста с неистребимой улыбкой, лишь иногда вынимал трубку изо рта, чтобы произнести:

— Оч-чень хорошо. Оч-чень хорошо.

Пару сопровождали двое их старших сыновей, один в костюме-тройке, другой в джинсах и свитере. Оба сидели тихонько у кофейного столика, на котором были разложены фальшивые деньги, и неотрывно на них смотрели. Сон подумал: ни одна женщина не принесёт вам столько радости, ребята, как то, что вы сейчас видите перед собой. Потом сыновья стали укладывать деньги и бумаги в принесенные с собой пять чемоданов. Мать ни на секунду не спустила глаз с денег, проходящих через руки её потомства.

По просьбе матери Сон позволил её сыновьям присутствовать при покупке. Они нужны, объяснила она, чтобы унести всю эту массу бумаг. Не желая упустить столь нужную сделку, Сон согласился. Ничто в прошлом Прокашей не говорило о том, что они могут прибегнуть к насилию. Однако же Сон настоял, чтобы парни были невооружены, и Митла подтвердил это, тщательно их обыскав.

Огнестрельное оружие, заявила госпожа Прокаш, пугает их всех беспредельно. Без телохранителей и без какого-либо оружия они приехали в отель на такси и собираются ехать к себе обратно тоже на такси. Сон не выдержал и прошептал Митле: надеюсь, сам я такой опасный образ жизни вести никогда не буду.

Пока Сон и Прокаш по очереди считали и пересчитывали бумажки, Митла беспокойно бродил по комнате: 9-миллиметровый пятнадцатизарядный «Таурус» с глушителем в правой руке, «Узи» через плечо, «Магнум 357» за поясом. От израильтянина исходила такая атмосфера угрозы, что индийцы не только заговорить с ним, а и посмотреть в его сторону боялись. Его глаза перебегали с них на дверь, потом на телефон, и опять к Прокашам. Как змея, Митла даже в покое был грозен.

Чои, в тёмном костюме и белых носках, стоял спиной к двери, руки сложены на массивной груди, и тоже смотрел на семью Прокаш. В отличие от Митлы, он не двигался, не моргал. Даже дыхание было едва заметным. Тишину в комнате нарушали только дождь и ветер, бьющие по стёклам.

Когда подсчёты закончились, Пак Сон любезно проводил гостей до двери. Им так же не терпелось уйти, как ему — избавиться от них. Тем не менее Сон сохранял хорошие манеры, хотя изящные словеса и не распускал. Некогда. Скоро появится нигериец, а потом надо лететь в Америку.

Уходя, индийцы нервно улыбнулись Митле и Чои, но оба телохранителя не отреагировали, они смотрели на индийцев так, будто те из стекла. Когда один из сыновей Прокашей уронил чемодан Чои на ногу и сам же о него споткнулся, невозмутимый кореец лишь отступил назад, не меняя своей настороженной позы. А поднять чемодан помог сам Пак Сон.

Семья Прокаш ушла, и Сон, улыбаясь, поднял вверх стиснутые кулаки. Ему хотелось танцевать — а почему бы и нет. Он стал намного богаче, нежели был ещё час назад, несомненный повод для веселья.

Он посмотрел на часы. Без двадцати два. Через двадцать минут появится Кацина Джонатан, огромного роста нигериец. Всё идёт по расписанию. Может его считают везучим, но то, что мир называл везением, Сон объяснял усердной работой — и ловкой работой мысли. Во всяком случае, судьбу свою будет определять он, а не полковник Ёнсам.

Митла и Чои перенесли деньги Прокашей в спальню Сона и уселись в гостиной, когда послышался резкий стук в дверь.

— Полиция. Откройте.

Сон, у которого расширились глаза, вскочил с дивана. Сердце сразу вышло из-под контроля. В груди закололо, стало не хватать дыхания. Тщетно пытаясь снять внезапную головную боль, он схватился за виски.

— Нет, — прошептал он. — Нет, нет, нет.

Из-за двери донёсся мужской голос с акцентом кокни.

— Господин Хенри Ю Лань, мы знаем, что вы на месте. Будьте любезны открыть дверь. Мы очень хотим, чтобы вы помогли нам в расследовании, пожалуйста.

Сон метался по комнате. Вдруг остановившись, он вытащил из кармана халата красный шёлковый платок и начал разрывать зубами. Он не видел, как Митла подошел к внутреннему телефону, поднял трубку и прислушался. Рядом встал Чои, по-прежнему невозмутимый. Глядя на Сона, он ждал указаний.

Митла швырнул трубку на рычаг.

— Линия мертва, — сообщил он. Потом дёрнул головой в сторону двери. — Там не полиция. Это ограбление.

Сон перестал грызть платок. К подбородку прилип обрывок ткани.

— Как ты можешь быть уверен? Как?

Митла сунул свой «Магнум» Сону в карман халата.

— Почему я уверен? Да потому что слишком большое совпадение: внутренний телефон вышел из строя как только тебе принесли кучу долларов. Потому что человеку с твоей репутацией полиция сначала приставляет пистолет к виску, а потом объявляет о себе.

Сон уставился на дверь.

— А если ты ошибаешься? Вдруг это настоящая полиция?

— Скоро узнаем.

Митла начал шептать Сону в ухо. Слушая, тот поманил к себе Чои. Через несколько секунд Митла убежал в спальню Сона, а Сон стал торопливо инструктировать Чои.

— Господин Ю Лань, сэр. Не осложняйте своего положения. Мы просто хотим задать вам несколько вопросов.

— Иду, иду, — отозвался Сон. — Сейчас.

Его почтительный голос был весьма обманчив. Все признаки страха исчезли. Совершенно спокойный Сон холодными глазами проследил, как Митла закрывает дверь спальни, и опять перевёл взгляд на входную дверь. Его ненависть к тем, кто пытается его ограбить, не знала предела. Если эти «полицейские» в действительности бандиты, Сон был готов их уничтожить.

Чои, тем временем, радовался предстоящему бою. Он чувствовал холодную ненависть, исходящую от Сона, и знал, на что тот способен.

В сопровождении Чои Сон пошёл к двери. Когда он открыл её, улыбка его была простодушной и приветливой.

— Добрый день, господа. Я Хенри Ю Лань. Что я могу для вас сделать?

— Например, отступить в сторону, чтобы мы могли войти. Как это для начала?

Говорил плотный кокни лет тридцати, на большом красном лице у него густо гнездились мелкие черты. По обе стороны от него стояли двое мужчин помоложе, лица до половины скрывались полицейскими шлемами. На всех троих были тёмные пончо поверх синей формы.

Держа руки в карманах халата, Сон попятился в комнату, трое полицейских последовали за ним. Краснолицый лидер и пухленький кривозубый человек небрежно прошли мимо него, оглядывая роскошную обстановку. Третий полицейский, худой, с длинными усами на встревоженном лице, остался чуть позади Сона и Чои.

Стоя спиной к Сону, краснолицый кокни проговорил:

— Я — констебль Фоулер. Хотел бы поговорить с вами о паспортных делах, если не возражаете. — Он повернулся лицом к Сону и Чои.

У Сона улыбка нисколько не угасала.

— Что-нибудь не в порядке? Я думал, у меня всё нормально с паспортом.

Фоулер опять не спеша оглядел комнату.

— Об этом чуть позже — с вами, кажется, путешествует ещё один господин. Вы не знаете, случайно, где его можно найти?

Сон кивнул в сторону своей спальни.

— Сейчас он принимает горячую ванну. Похоже, у него начинается простуда. Он к такой погоде не привык.

Фоулер подул себе в сложенные ладони.

— Да, погода мерзкая, могу согласиться… Так вы говорите, ваш друг принимает ванну. Прекрасно. Всем бы нам быть чистыми. Моя тёща этого не понимает. Грязнейшее существо. Позвольте сделать вам комплимент по поводу выбора тапочек. Красные с золотой окантовкой. Прекрасно подходят к халату, никаких сомнений. Очень мило. Мне-то не часто приходится видеть такие вещи. Н-да.

Усатый констебль рядом с Соном и Чои презрительно усмехнулся, а пухленький кривозубый подошёл к Фоулеру сзади и прошептал что-то ему в ухо. Фоулер кивнул. Потом, дёрнув головой в сторону спальни, кокни проговорил:

— Констебль Квиллан взглянет на вашего друга, проверит, помыл ли он за ушами, а тогда уж перейдём к делу. Констебль Квиллан, выполняйте свой долг.

Кривозубый выпростал руки из-под пончо, в них был обрез ружья. Сон не проявил никакой реакции. Улыбка осталась на месте.

Когда Кривозубый направился в спальню, Фоулер обратился к обоим корейцам:

— Я уверен, вы, господа, не откажетесь побыть здесь со мной и констеблем Доусоном, пока констебль Квиллан не вернётся с сообщением о вашем приятеле. Доусон?

Отступив к камину, усатый Доусон тоже вытащил из-под пончо обрез ружья и направил его на корейцев.

— Я думал, британская полиция не носит стволы, — проговорил Сон.

Фоулер, ухмыляясь, скрестил руки, на тыльных поверхностях синела татуировка — орлы и розы.

— О, мы носим, сэр. В особых случаях непременно носим.

— А это особый случай, как я понимаю.

— О, безусловно, сэр. Безусловно. Кстати, вы мне напомнили. Если не возражаете, я хотел бы осмотреть ваше оружие. Всего лишь формальность, вы понимаете.

Он забрал пистолеты у Сона и Чои.

— Стыд и позор. Ходите по Англии вооружённые до зубов, как пираты какие-нибудь. Неужели вы не верите в нашу полицию? — Он положил оба пистолета на каминную полочку и вернулся на прежнее место у софы.

— Сам-то я никогда не любил стволы, — заметил он. — Скорее уж себя подстрелишь, чем кого-нибудь другого, а?

Сняв шлем, лысеющий краснолицый Фоулер вытер лоб ладонью, вернул шлем на место. Вот забава: он оделся полицейским. Он, отсидевший недавно три года за нападение, ограбление и мошенничество. Тот самый Реджинальд Эммет Фоулер, который был когда-то боксёром и букмекером и не очень преуспел в обоих занятиях — он сейчас утащит больше наличных, чем Ронни Биггс и его тридцать бандитов в Великом Ограблении Поезда в 1962 году. Реджинальд Эммет Фоулер, который кажется устрашающим полицейским, но вынужден прятать обе руки под пончо, потому что они дрожат.

Кривозубый толстоватый Патрик Квиллан открыл дверь спальни дулом ружья. Миллионы долларов, и наша доля большая, так сказал Фоулер. Нам и человеку, который нас послал. У косоглазого мерзавца гора настоящих денег и ещё много подделок. А о настоящих легавых можно не беспокоиться. По словам Фоулера, господин Хенри Ю Лань не относится к лучшим творениям Божиим, так что он и не упрекнёт нас.

Квиллан сделал три шага в пустую комнату с двуспальной кроватью, освещённую единственной лампой на ночном столике. Три шага, потом замер на месте, не веря своим глазам, увидевшим деньги.

— Чтоб я сдох! — прошептал он. Из ванной по ту сторону спальни доносился шум воды, но он ничего не замечал. Кроме денег.

Патрик Айен Квиллан решил, что он наконец богат. Не надо больше торговать чужими наркотиками и собирать чужие долги. Этот дождливый день на Пиккадилли — явно самый лучший день в поганой жизни Квиллана. Значит, была на то Божья воля.

Образы лучшей жизни закружились у него в голове. Для начала — своя свора длинноногих борзых и новый трейлер, чтобы удобно было путешествовать и участвовать в лучших собачьих бегах. И женщины. Много женщин, приятель.

На эти мечты ушло лишь несколько секунд. Но за эти секунды он забыл, зачем пришёл в спальню. Вот уж действительно, роковые секунды.

Неохотно оторвав взгляд от денег, он посмотрел на ванную комнату, где дверь была чуть приоткрыта. Звук льющейся воды говорил, что находящийся там человек любит полную ванну. На мягком кресле у входа в ванную комнату лежала обувь, которая Квиллану показалась бальными туфлями с набойками из стали. Он презрительно скривил губы. Вероятно, это принадлежит косоглазому в красных тапочках, которого остальные двое, должно быть, трахают в задницу. Крепче сжав ружьё, уверенный в себе Квиллан направился в ванную комнату. Эта компания педиков нисколько не опасна. Ничуть.

Но думал он по-прежнему о деньгах. Может, засунуть несколько пачек под пончо, пока Фоулер не видит? Хорошая мысль, а почему бы и нет? Каждый за себя в этом мире, даже не надо сомневаться. У входа в ванную он остановился рядом с креслом и начал открывать дверь дулом ружья.

Занятый своими мыслями, он и не заметил, как Митла поднялся из-за кресла и одной рукой схватил ружьё за ствол, а другой приставил «Таурус» с глушителем к шее Квиллана, чуть ниже ремешка шлема. Израильтянин выстрелил два раза, Квиллан весь обмяк и упал вперёд, на дверь ванной. Под его весом дверь распахнулась, тело рухнуло дальше, на кафельный пол, окровавленный шлем слетел с его круглой головы.

В гостиной Фоулер повысил голос.

— Констебль Квиллан, вы будете любезны сообщить нам, что происходит?

В проёме двери появился Митла, он нацелил «Таурус» в голову Фоулеру.

— Квиллан сейчас не может подойти к телефону, — сообщил израильтянин.

Фоулер на мгновение окаменел, глядя на Митлу. Потом заорал:

— Делай его, Доусон!

Доусон, сильно волнуясь, двинулся вперёд от камина, думая: с такого расстояния я в него не попаду. Из ружья надо стрелять вблизи. Ещё чуть-чуть, и я его буду делать. При этом он забыл о Соне и Чои. Сделав два шага в сторону Митлы, он оказался спиной к корейцам.

Чои схватил Доусона сзади, прижал его руки к бокам и приподнял от пола. Доусон вскрикнул от неожиданности, а Чои сжал ещё сильнее и сломал худощавому англичанину руки. Ружьё выпало на ковёр. В следующую секунду Чои уронил вопящего Доусона на ковёр рядом с ружьём и сел ему на грудь. Потом, скрестив руки в запястьях, Чои схватил отвороты пиджака, обвил воротником шею Доусона и задушил его.

Митла, всё так же целясь Фоулеру в голову, медленно вошёл в гостиную.

Сон поднял руку.

— Не стреляй! Он мне нужен живым!

Фоулер видел между собою и выходом только Сона. Миновать косоглазого, и дальше полная свобода. Так что не повезло тебе Хенри Жопа Ю Лань. Тебе и твоим красным тапочкам.

Фоулеру не нужен был ствол — они ведь сказали, что стрелять в него не будут, разве нет? С косоглазым тощим педиком он обойдётся кулаками. Один хороший удар, ну не больше двух, и Фоулер убежит по коридору, оставив эту катастрофу позади. А Доусон и Квиллан пусть как хотят.

Сорвав шлем, он швырнул его в Сона, но тот пригнулся, конечно. Сон скинул тапочки, а в это время Фоулер уже бросился на него, подняв кулаки на уровень плеч. Сон выждал две секунды, потом, повернувшись к Фоулеру спиной, ударил его ногой в лицо — крепкой мозолистой пяткой в нос.

Беспомощно замахав руками, Фоулер попятился, резкая пульсирующая боль заполнила ему всю голову. Кровь хлынула из размозжённого носа. Перед глазами расплывалось. Хуже того, он потерял всякое чувство направления.

Расставив ноги, он тряхнул головой, чтобы прояснилось. Проклятый мерзавец, ему удался один удар. Один удачный удар. Но Фоулер с ним разделается. Для него это не проблема.

Не совсем уверенно держась на ногах, он пошёл вперёд, предплечьями закрывая повреждённое лицо. Он увидел, что Сон делает два шага вправо, выжидает мгновение, потом делает два шага влево. Может, Фоулера это и насторожило немного, но большого впечатления не произвело. Он тоже ножками двигать умеет, а косоглазому он сейчас глаз на жопу натянет.

Вот только боль в голове не проходила. Он опять ею тряхнул — тут Сон его и ударил правой ногой в рёбра. Фоулеру показалось, что его ударило машиной. Он запаниковал. Повернувшись к Сону спиной, он искал спасения — и не находил.

Приблизившись, Сон ударил его ногой в спину, и Фоулер рухнул на колени. Сон не дал ему передохнуть, стал приканчивать. Удар пяткой за левым ухом отшвырнул Фоулера на кофейный столик и лишил сознания.

Митла вздохнул.

— Неплохо, но я думал, ты его хочешь живым. Кстати, его друзья уже вошли в историю.

Он подошёл к Фоулеру, потрогал пульс на шее.

— Ну, подумать только. Живой ещё. Надеюсь, это не значит, что некий чечёточник потерял форму.

Сон, во время драки сохранивший спокойствие, сейчас разозлился.

— Откуда они знали, что мы здесь?

— Твоё присутствие в Лондоне — не совсем тайна. Ровена, семья Прокаш, Кацина Джонатан, полковник Ёнсам, Дюмас. Все они знали.

Сон поднял вверх сжатые кулаки.

— Чёрт возьми, всё шло так гладко. А теперь я попал в бурю, кругом летает дерьмо. Буря дерьма. Мне это не нравится. Чего бы мне это ни стоило, я выясню, кто меня предал, и рассчитаюсь.

— Лично я ставлю деньги на нигерийца, — заявил Митла. — Индийцы и Ровена, они же не ковбои. Ровене-то пальцем пошевелить не надо, чтобы взять твои деньги. Ты ей сам отдашь.

— Если я умру, ей не придётся ничего возвращать.

Митла кивнул.

— Это верно, но если Джонатан не явится на встречу, злодей — он.

— Тогда я не уеду из Англии, пока он не умрёт. Второго шанса наколоть меня у него не будет. А сейчас я хочу уделить внимание констеблю Фоулеру или как там его зовут.

Митла фыркнул.

— Слушай, а нельзя отложить забавы хотя бы один раз? Ты хочешь с ним рассчитаться. Я это понимаю, но времени у нас нет. Дай мне две минуты, и Фоулер запоёт на иврите. Он будет говорить, поверь мне. Потом терминируем его, уйдём отсюда, а разбирается пусть твоё посольство. Тот, кто прислал этих ребят, знает, где мы. Мне это не нравится. Надо найти другую нору и забиться в неё побыстрее.

Сон заговорил шёпотом.

— Всё происходит тройками. Это дело с «полицейскими» — первое осложнение. Будут ещё два, увидишь.

Он поднял три пальца.

— Ко мне прислали троих. Три. Это знак. Я тебе точно говорю, это знак.

Митла кивнул.

— Я знаю, о чём ты говоришь. Но ты кое-что забываешь. Этот удар ты пережил. По-моему, это значит, что и остальные переживёшь.

Сон оживился.

— Ты правда так думаешь? В самом деле думаешь, что я переживу остальные удары?

Митла подумал: если не переживёшь, пропали мои деньги. Здесь явно требовалась лесть, но не грубая. А вслух он сказал:

— Не вижу, почему бы ты не мог достичь своих целей.

Улыбаясь, Сон положил руку на плечо израильтянину.

— Спасибо тебе, друг. По крайней мере, ты не назвал мои страхи азиатскими суевериями. Я на шаткой почве, и мне не нравится это чувство. И я хочу опять всё контролировать. Ты понимаешь?

Митла кивнул. Конечно, он понимает. Сон не успокоится, пока не будет контролировать этого Фоулера. Иными словами, Сон улучшит себе настроение, пытая этого беднягу.

Сон прошептал Митле на ухо:

— Премия пятьдесят тысяч долларов, если ты пройдёшь со мной до конца. До конца. Ты понимаешь?

Поджав губы, Митла вздохнул.

— Только побыстрее, хорошо?

Сон улыбнулся, вид у него был как у ребёнка, которому после многочисленных отказов наконец разрешили выйти погулять.

— Один час, — пообещал он. — Ты и Чои начинайте собираться. Я позвоню в посольство и скажу, что у нас небольшие осложнения. А у Ёнсама тридцать миллионов причин помочь мне.

У Фоулера был кошмар. В этом кошмаре он лежал голый на холодной твёрдой земле в пышных зелёных джунглях. На него беспощадно обрушивался ледяной дождь. А головная боль у него была самая ужасная за всю жизнь. Впрочем, всё остальное тоже болело, особенно одна рука — её будто огонь лизал. Он знал, что ранен, но не мог вспомнить, как это получилось. Хуже всего была змея. Огромная жёлтая змея, она грызла ему кисть, и от этого болью стреляло по всему телу.

Кокни открыл глаза и закричал, но крик никто не услышал, потому что рот его был запечатан.

Он не спит.

Он лежал голый в ванне, правое запястье было приковано наручниками к водопроводному крану. Ноги в щиколотках были туго связаны ремнём. На него лилась струя воды. А змеёй оказался голый Хенри Ю Лань, он стоял на коленях рядом с ванной и опасной бритвой срезал Фоулеру татуировку с тыльной стороны кисти.

Хотя он очень ослабел от полученного несколько минут назад избиения, Фоулер попытался вырвать свою окровавленную руку из хватки Сона. Тот отреагировал сразу: нажал большим пальцем на нервный пучок в запястье, и у Фоулера по руке заструилась ещё более резкая боль.

И всё же он опять попробовал высвободить левую кисть, когда терпеть стало невыносимо. Тогда Сон нажал на нервный пучок сильнее и не отпускал несколько секунд. Обезумевший от боли Фоулер начал повизгивать и дёргаться, выплёскивая на Сона розоватую воду.

Сон очень спокойным тоном обратился к Фоулеру:

— Сейчас я сорву ленту с твоего рта, и ты мне скажешь, кто тебя послал. Я спрошу только один раз, но не сомневаюсь, что ты скажешь правду.

Он смотрел на кокни полуприкрытыми глазами.

— Ты знал, что всё происходит тройками?

Поджав губы, он резанул бритвой по руке Фоулера — рядом с голубым орлом, сжимавшим в лапах розу.