"Королева-Малютка" - читать интересную книгу автора (Феваль Поль)

VI ВИШЕНКА

Помолившись, Лили принялась одевать дочурку. Королева-Малютка с большим удовольствием поиграла бы еще немного прекрасными ветками сирени, однако в изножье кровати уже было аккуратно разложено очаровательное детское платьице.

– Матушка, почему мне надо так рано одеваться? – удивилась девочка.

Вопрос был задан совершенно взрослым тоном, и Глорьетта серьезно ответила:

– Потому что, дорогая, ты сегодня отправляешься на весь день в Ботанический сад.

– С тобой? Как хорошо! – воскликнула малышка.

– Нет, – покачала головой Лили, – с мадам Нобле, которая водит туда гулять детей.

В ответ – недовольная гримаска. Лили улыбнулась. Матери любят, когда дети не хотят с ними расставаться.

Лили поставила дочку в большой таз и принялась обливать ее водой.

– А ты? – осведомилась Королева-Малютка. – Ты останешься здесь?

– Я пойду относить работу, – объяснила Лили. – И мы получим немного денег. Тогда я отведу тебя туда, куда давно обещала; там нам сделают твой портрет, и мы пошлем его папочке.

Они уже раз были у фотографа, но тогда Королева-Малютка была совсем крошкой и не могла сидеть смирно.

И на фотографии получилась Лили, державшая на руках облачко.

Однако снимок не был выброшен, ибо – уж не знаю, каким образом – вышло так, что облачко улыбалось.

Королева-Малютка спросила:

– А на портрете будет моя вишенка?

Хотя ребенок был совершенно мокрым, юная мать нежно обняла его и ответила:

– Мне бы очень хотелось, но точно сказать не могу.

– Ты же говорила, что папочка всегда радовался, когда смотрел на мою вишенку! – вскричала малышка.

Лили поднесла к лицу платок, чтобы стереть попавшую на щеки воду, а может быть, и непрошеную слезу. Есть слова, само звучание которых может мгновенно воскресить счастливое прошлое.

И малышка, и ее мать были, в сущности, совершенными детьми. Детьми становимся и мы, рассказывая о них или перечитывая нашу историю. Поэтому ребячеством больше, ребячеством меньше… Надеюсь, читатель простит нас.

На теле Королевы-Малютки было родимое пятно удивительной формы: настоящая красная вишенка, блестящая, с золотистым отливом, словно эта ягодка долго зрела на солнышке.

Оно возникло в результате странной и загадочной работы, которую проделывают вместе природа и материнский организм. У женщины, ожидающей ребенка, часто бывают противоречивые, иногда совершенно неосуществимые желания, и появившееся на свет дитя нередко несет на себе отпечаток неудовлетворенного каприза матери. Таким образом, потомство мадам Канады могло бы, к примеру, обладать родимыми пятнами, напоминающими растекшиеся лужицы ее знаменитого кофе или доброго винца и покрывающими синевой пол-лица. Подобные явления безобразны.

Но когда вместо диких фантазий, рожденных нищетой, молодых женщин увлекают мечты о том, к чему стремятся счастливые матери – к цветам, например, – все получается совсем по-другому.

Дюма-сын, написавший прекрасную книгу «Дама с камелиями», вполне мог бы найти в благородном жилище Сен-Жерменского предместья название для другой книги: оно было бы столь же изысканным, но гораздо более целомудренным.

«Дама с розами» не прячет великолепных волос, как некоторые маркизы: свои густые черные кудри она распускает по плечам. Разумеется, только рука супруга или дуновение ветерка имеют право приподнять эту роскошную завесу и явить миру две бледные розы, которые страстное желание ее матери запечатлело божественной пастелью на нежнейшей шейке этой прелестнейшей из женщин.

Напомню, что в народе такие пятна именуются «родиминками» и по каждому из них судят о том, что хотелось будущей матери.

А Лили, дикарке Лили, ужасно хотелось вишен.

В те времена, когда красавчик-студент Жюстен был без ума от Лили и ее крошки, он долгими часами играл с малюткой, лежавшей в колыбели, и, находя вишенку, радовался, как дитя.

Однако вишенка никак не могла получиться на портрете. Случай поместил ее на то место, которое бывает чаще всего скрыто под одеждой: справа, между плечом и грудью, ближе к подмышке.

Прежде, чем надеть на девочку рубашку, белизной своей соперничающую со снегом, Лили с тяжким вздохом поцеловала вишенку.

– Ты всегда говоришь, что папа любит нас, – продолжала Жюстина. – Тогда зачем ему портрет, чтобы приехать к нам?

– Он не может делать то, что ему хочется, – отвечала Лили. – Давай сюда ножки.

Ножки скользнули в панталончики с оборками, ниспадавшими на белые чулочки в голубую полосочку. Затем пришла очередь начищенных до блеска ботиночек.

– Так, значит, наш папа несчастен? – снова спросила девочка.

– Да, потому что он далеко от тебя… – вздохнула Лили. – А теперь корсет!

Корсет Лили изготовила своими руками, высчитав каждый сантиметр, чтобы ненароком не сдавить хрупкую и нежную талию ребенка; косынку на шею и воротничок тоже вышивала сама Лили.

– Бедного папочку надо любить, крепко любить! – воскликнула женщина.

– Но не так, как тебя, мамочка? – вопросительно взглянула на нее дочь.

– Нет, так же, как меня… – убежденно ответила Лили. – Дай мне ручки.

И бедная Глорьетта подумала:

«Господи, если бы он только ее видел!»

Верно, стоило только взглянуть на этого очаровательнейшего ребенка, как самый равнодушный отец немедленно вернулся бы домой.

А ведь Жюстен был таким добрым и любящим папочкой!

Платьице застегивалось на крючки: оно было сшито из простой, но со вкусом выбранной ткани. Под него надевалась пышная нижняя юбочка с турнюром! Ах, а мы чуть не забыли о ней! Завершали туалет маленькое пальто, расширявшееся внизу наподобие испанского плаща, и элегантная шапочка, из-под которой струились золотистые волосы.

На миг Глорьетта замерла от восторга. Никогда еще Королева-Малютка не была так хороша.

И хотя в комнате не было зеркала, девчушка понимала, сколь мила она в своем сегодняшнем наряде. Жюстина горделиво выпрямилась: в ее душе уже зародилось неосознанное стремление выглядеть взрослее и привлекательнее.

Но на постельке все еще лежала сирень молочницы. Колебания были недолгими. Королева-Малютка, не в силах устоять перед естественным для ее возраста желанием пошалить, не смогла больше сдерживаться и, плюхнулась на кроватку, с радостным смехом покатилась по цветам.

В этот момент с улицы донесся дребезжащий звон колокольчика.

– Матушка Нобле! – воскликнула Лили. – Мы опаздываем!

В комнатке на стене висели часы, у Лили также имелись часики, но история с опозданиями была вечной.

Лили бросилась к окну и увидела, как по площади Мазас шествовала почтенная матрона в широкополой соломенной шляпе табачного цвета, ведя за собой стайку пестро одетых детишек.

Это была мадам Нобле, прозванная Прогулочницей, а также Пастушкой.

На ходу она размахивала колокольчиком, таким, какие крестьяне вешают обычно на шеи овечек; заслышав знакомые звуки, матери выбегали из домов и сдавали на попечение Прогулочницы своих чад.

– Подождите меня, матушка Нобле, – закричала Лили в окно, – мы уже спускаемся.

Приподняв свою большую шляпу, Пастушка посмотрела на молодую женщину и ласково закивала головой.

– Не торопитесь, мадам Лили, – ответила она, – малыши немного поиграют перед домом.

Стайка ребятишек тут же устремилась к ничем не огороженной строительной площадке, где были свалены разные материалы и уныло пылилось несколько чахлых деревьев, обреченных на гибель под плотницким топором. Дети весело шумели, смеялись и скандировали: «Сейчас к нам придет Королева-Малютка!»

Пастушка торжественно выступала следом за своими питомцами, не переставая вязать шерстяной чулок.

Из-под своей синей вуали, прикрепленной к чепцу, необычайно похожему на монашеский, Саладен внимательно наблюдал за этой сценой. Все складывалось как нельзя лучше, о такой удаче он не смел и мечтать. Пастушка походила на мумию с широкополым абажуром на голове; вокруг Прогулочницы резвилось множество детей. Чуть-чуть ловкости, и…

– Скоро вы убедитесь, что я не только шпаги глотать умею! – пригрозил невидимым оппонентам Саладен. – Если бы я знал, куда девать такой товар, я бы утащил половину этих глупых птенцов, рассовав их по карманам.

Не упускайте ни одного слова, произнесенного Саладеном: со временем этот юнец станет весьма важной птицей. В хилом теле подростка скрывался великий и изобретательный ум, воистину явившийся для Саладена подарком судьбы. В провинции он совершал кражи по-американски. Ограбление по-американски требует недюжинного ума, дерзкого и практичного одновременно. Не всем же сидеть на бульваре в меняльной лавочке.

Даже в слишком рано – на наш взгляд – проснувшемся таланте юного Саладена – мы говорим о его феноменальных способностях шпагоглотателя – можно было усмотреть определенные предпосылки к тому, что со временем сей юноша превратится в личность безусловно незаурядную. Не знаю, согласятся ли со мной читатели, но лично для меня в работе пожирателя железа есть что-то рыцарственное. Вряд ли меня можно упрекнуть в неуважении к армии, являющей собой доблесть и славу Франции. Но фантазия – это женщина, да вдобавок взбалмошная, и я иногда позволяю ей убаюкать себя пацифистской песенкой о том, как в один прекрасный день какой-нибудь Саладен проглотит все оружие в мире.

Разумеется, этот герой сохранит султаны и эполеты: они никому не причиняют вреда и великолепно смотрятся во время народных гуляний.

Когда-нибудь мы все же напишем биографию Саладена, ибо об одних лишь детских годах этого феноменального ребенка можно сочинить целую поэму.

Начиная с этой минуты, я призываю вас получше приглядеться к нему и хорошенько запомнить, что помимо предприимчивости, решительности и мужества в исполнении своих замыслов он обладал также счастливым даром не только организовывать, но – в случае необходимости – и расширять рамки задуманной операции. Помните? Если бы он нашел покупателя на товар, он бы украл половину детей, резвившихся вокруг мадам Нобле.

Это и есть соотношение между спросом и предложением в своем первозданном виде.

Не подлежит сомнению, что этот подросток, чьим образованием в основном пренебрегали, обещал стать крупным промышленным воротилой; ведь он делал на этом плодоносном поприще лишь первый шаг, а уже какой размах!

Саладен покинул свой наблюдательный пост, где его давно заметили досужие кумушки, и, свернул с бульвара Мазас за угол.

Единственное, что поколебало его уверенность в успехе задуманного предприятия, – это присутствие здоровенного парня, чей костюм, ничем не отличавшийся от одежды любого парижского бедняка, дополнял передник, какие носят обычно няньки и кормилицы. Толстощекий верзила выглядел вполне невинно, однако в нем чувствовалась недюжинная сила. На руке у него висела огромная корзина, и он явно исполнял при Пастушке роль сторожевой собаки.

Здесь не лишним будет упомянуть, что дело мадам Нобле было поставлено прекрасно, и почтенная матрона сумела заслужить доверие родителей. Кроме щекастого парня, именовавшегося Медором, она держала еще подпаска – уродливую горбунью, не представлявшую никакого интереса для господ военных.

Лили понадобилось ровно три минуты, чтобы завершить свой туалет. Все это время Саладен старушечьим шагом – то есть, спотыкаясь и согнувшись в три погибели – ходил вокруг; вскоре юнец был полностью вознагражден за свои старания: он увидел, как молодая женщина вышла из дома, ведя за руку Королеву-Малютку. Лили пересекла площадь, отвечая на улыбки и добродушные приветствия, сыпавшиеся буквально со всех сторон.

Жюстина, эта маленькая кокетка, изо всех сил тянула мать за руку вперед: девочка заранее предвкушала свой успех в стайке матушки Нобле.

Круглые глаза Саладена злобно засверкали под синей вуалью; он забормотал:

– Вот она и вытащила свое сокровище… ах, так ты говоришь, я урод? Ну, погоди у меня!..

Лили, одетая так же, как вчера, но от этого не менее привлекательная, о чем свидетельствовал глубокий вздох мадам Нобле, вспомнившей свои двадцать лет, держала под мышкой объемистый пакет.

– Я должна отвести в Версаль срочный заказ, – объяснила молодая женщина. – Это фата для невесты. Вернусь я не раньше четырех часов. Пожалуйста, дорогая моя мадам Нобле, присмотрите хорошенько за Жюстиной… но где же ваша помощница?

– Мадам, – ответила Пастушка, – со мной мой верный Медор. К тому же я сама выбираю место для прогулки в Ботаническом саду. Там всегда очень многолюдно, так что не сомневайтесь… Впрочем, вы же знаете, все мои дети просто обожают Королеву-Малютку… Ах, как же она мила, наше сокровище!

Лили взяла девочку на руки и в последний раз поцеловала ее.

Подошел омнибус.

Но омнибус вынужден был подождать, потому что Лили отдавала последние распоряжения Пастушке и вручала ей серебряную монетку – на случай, если Королеве-Малютке чего-нибудь захочется. Потом молодая мать вновь принялась целовать ребенка и обещать ему, что скоро вернется.

Так вот, в омнибусе никто не рассердился. Когда же, наконец, Лили вошла, кондуктор галантно взял у нее сверток, а пассажиры приветствовали ее ласковыми улыбками.

Омнибус тронулся; следом за ним покатила двухместная карета, до сих пор недвижно стоявшая на другой стороне площади. Смуглокожий мужчина, тот самый, который вчера следом за Лили отправился в театр мадам Канады, «плантатор из заморских владений Франции», как окрестил его Эшалот, высунул в окошко свое бронзовое лицо и крикнул кучеру:

– Езжай за омнибусом!

Кучер тотчас пустил коней рысью.

В это же время мадам Нобле вместе со своими подопечными направилась по Аустерлицкому мосту в Ботанический сад.

Колонна двигались в установленном порядке. Обычно горбунья-подпасок шла впереди детей, шагавших по трое в ряд. Главная Пастушка прикрывала колонну сбоку, а Медор завершал шествие, наступая на пятки старшим ребятам.

Но сегодня Медор шел впереди, а почетный пост замыкающего заняла сама мадам Нобле.

Саладен даже подскочил, когда маленькая армия дружно затопала по мосту, и с задумчивым видом двинулся следом. По дороге он обдумывал, что сделает со своими ста франками, ибо ни секунды не сомневался в успехе своего предприятия.

Если бы Буало в наши дни писал сатиру о суете парижской жизни, значительное место в ней было бы уделено военным. Обладая уже вошедшим в поговорку непомерным аппетитом, вечной жаждой и постоянной тягой к женскому обществу, они наводняют улицы столицы и мешают движению экипажей и пешеходов, словно тележки прачек.

Так как делать бравым воякам совершенно нечего, то ходят они медленно, озираясь по сторонам и желая заиметь все, что попадается им на глаза; военные – непременные участники любого уличного скандала, хотя никогда не знают, из-за чего разгорелся сыр-бор. В их сердцах бушует негасимое пламя, постоянно грозящее вырваться наружу и спалить по крайней мере полгорода. Солдаты гораздо более опасны, чем Дон Жуан, ибо того интересовали лишь женщины, а эти сластолюбцы, томясь в казармах Кэмпера или Безье, почему-то решили, что в Париже, помимо красоток, на каждом шагу полным-полно кабатчиков, раздающих бесплатные обеды, и пожилых буржуа, почитающих за счастье угостить лихого рубаку стаканчиком вина. Интересно, кто сочиняет эти волшебные сказки?

На поле боя наши воины ведут себя как настоящие герои; в мирное же время никто не знает, что с ними делать. Широко известная печальная история Версаля, опустевшего из-за нашествия военных, продолжает повергать в трепет мирных штатских. Версаль расположен неподалеку от столицы, поэтому я советую вам отправиться туда и самим во всем убедиться.

Улицы этого некогда прекрасного городка заросли сорняками – к счастью для герцогинь, которые варят себе супы из крапивы, так как горничные и поварихи – все до единой – похищены кирасирами. Ни одна особа женского пола в возрасте от десяти до семидесяти двух лет не осмеливается выходить на улицу без наряда полиции, состоящего из четырех жандармов и одного бригадира.

Таково нынешнее плачевное положение города, основанного великим королем. Так что трепещи, Париж!

Попав в Ботанический сад через левые ворота, выходящие на площадь Валюбер, сразу оказываешься в роще, где играют дети и амурничают няньки и военные. Старики называют это место Рощей королевы; именно там мадам Нобле претендовала, хотя и без особых на то оснований, на собственную территорию; во всяком случае, когда территорию эту занимал кто-то другой, Пастушка бросалась жаловаться своему старому приятелю, столовавшемуся в пансионе на улице Копо и привлекавшему к себе всеобщее внимание огромным защитным зеленым козырьком.

Этот старый приятель (мы чуть было не сказали «старый пень»…) тоже считал узурпаторами всех тех, кто осмеливался сесть на его скамейку, расположенную возле куртин, где произрастали съедобные растения.

Именно в Рощу королевы мадам Нобле и погнала своих образцовых овечек. Как всегда, она оставила их пастись на квадратной площадке, обсаженной редкими деревцами; в углу площадки стояла пресловутая скамья старого хрыча (простите, старого приятеля мадам…). Сама мадам Нобле с чувством собственного достоинства и сознанием своей правоты опустилась на известную скамью, оставив место для своего ископаемого приятеля, а Медор с корзиной разместился на другом конце площадки.

Было утро, няньки еще не собрались. Кое-где в густых кустах мелькали особенно нетерпеливые мундиры, а в укромных уголках рощи скрывалось с полдюжины студентов, устроившихся на травке и штудировавших медицинские трактаты Дюкорруа и Туйе.

Здесь, в саду, расположен еще один латинский квартал, не пользующийся столь широкой известностью, как его старший собрат. Почти все добропорядочные пансионы в квартале Сен-Виктор предоставляют за весьма умеренную цену стол и кров бедным и трудолюбивым студентам, академией для которых является Ботанический сад.

Пастушка устроилась поудобнее, а ребятишки принялись играть, умудряясь соблюдать при этом строжайшую дисциплину. Два десятка детей самых разных возрастов никогда не нарушали правил и предписаний, порожденных фантазией мадам Нобле. Сидевший возле корзины со вторым завтраком Медор принялся быстро уплетать сладости из маленького кулечка, купленного в «Арлекино» на улице Моро, заедая их половинкой булочки, извлеченной из корзины.

Несмотря на свой юный возраст, дети играли в рыцарей и даму; дамой разумеется, была Королева-Малютка. Казалось, что малышка буквально излучает очарование, покоряя все вокруг. Королеве-Малютке могли завидовать, но не любить ее было невозможно.

Саладен обогнул решетку и проник в сад через ворота, выходящие на улицу Бюффон. Остановившись неподалеку от площадки, он, словно лис, выслеживающий кур, наблюдал за игрой детей и разрабатывал план операции…

Все юные солдатики, бесцельно слонявшиеся среди деревьев, успели состроить ему нежные глазки. Некоторые даже рискнули шепнуть Саладену на ушко парочку пылких слов. И хотя достойный Лангедок превратил юного шпагоглотателя в довольно уродливую старуху, наших Дон Жуанов, не дослужившихся еще до унтер-офицерского звания (а попросту говоря, рядовых), не могли отвратить от особы женского пола такие мелочи, как солидный возраст и пугающая внешность. В душах наших новобранцев бушуют настоящие вулканы страсти.

Мадам Саладен гордо, но без излишней суровости отвергла притязания молодых людей, уговорив их не тревожить покой почтенной матери семейства: она смутно подозревала, что эти пылкие искатели приключений в конце концов станут ее союзниками.

А без помощников сия мать семейства обойтись не могла, ибо события разворачивались совсем не так, как она ожидала. Маленькие овечки паслись под бдительным присмотром пастухов, готовых в любую минуту кинуться на защиту своих подопечных, а мадам Саладен уже поняла, что могучая рука Медора сумеет при случае надавать великолепных тумаков.

Саладен же надеялся на то, что дети отправятся гулять по саду и смотреть животных. Вот тогда бы его план удался: множество разбегающихся в разные стороны аллей, толпы зевак, дети ошалело вертят головами и разбредаются кто куда, Медор безуспешно пытается собрать ребятишек, а мадам Нобле в растерянности хлопает глазами.

Притаившись в засаде, Саладен сердито бурчал себе под нос:

– Да, черт возьми, дело непростое… Ну и лентяйка же эта благородная старушенция! Сидит себе, преспокойно вяжет свой чулок й даже не думает пойти прогуляться. О, держу пари, что она вдобавок ждет вон ту старую развалину, что ковыляет к скамейке… Так и есть! Я угадал!

Действительно, по улице Бюффон мелкими шажками двигалась вышеупомянутая старая развалина. На ней был длинный, сужающийся книзу сюртук эпохи Реставрации, башмаки с пряжками и кепи с огромным зеленым козырьком.

Сей превосходный экземпляр ушедшей эпохи, несмотря на свой щуплый вид, прекрасно сохранился; он опирался на крючковатую трость, а из его кармана торчала массивная табакерка с оттиснутой на крышке датой «1819». В те времена, когда в Париже стояли казаки, этот тип застрелил на дуэли двух русских офицеров, одного пруссака и одного австрийца, за что был прозван в кафе «Ламблен» «пожирателем казаков».

Экземпляр любил рассказывать об этом.

Но какое нам дело до его давних подвигов!

В Ботаническом саду старичка прозвали «окаменелостью» – не только по причине его весьма и весьма преклонного возраста, но и потому, что все названия в квартале были связаны с именем, трудами и открытиями великого Кювье[10]. «Окаменелость» была куртуазна, но вспыльчива. Голос рассерженного старца походил по тембру на клекот сразу трех орланов, чья клетка размещалась между орлами и ястребами, в самом конце павильона, где содержались птицы.

Стоило орланам издалека заслышать голос старика, как они принимались жутко орать.

Итак, «окаменелость» села на свое место, на СВОЮ скамью; мадам Нобле почтительно приветствовала своего старого приятеля; затем бывший пожиратель казаков подозвал Королеву-Малютку и, развернув бумажку, дал ей три шоколадные пастилки.

Он ненавидел детей, но любил Королеву-Малютку. Совершив вышеуказанное деяние, он положил руки на набалдашник поставленной между ног трости и задремал, предварительно предупредив мадам Нобле:

– Когда она начнет прыгать через веревочку, разбудите меня, мадам.

Говоря «она», он имел в виду Королеву-Малютку.

Надо признать, что до сих пор маскарад Саладена не принес желаемых результатов. Прибытие «окаменелости» означало, что часы пробили полдень: это было столь же верно, как если бы вы услышали выстрел пушки Пале-Рояля.

Осмелюсь заметить, что ремесло волка – отнюдь не из легких. Иногда хищнику приходится на голодный желудок часами бродить вокруг овчарни. Никто не жалеет этого зверя – потому что его никто не ест. Зато как нам жалко нежных маленьких ягняток, из которых получаются такие чудесные отбивные!

Около часу дня по знаку Пастушки Медор открыл корзину с провизией, и дети побежали доставать свои завтраки. Саладен тоже ощутил голод, а как известно, это чувство навевает печальные мысли. И достойный юноша впервые спросил себя:

– Дорогой мой, неужели ты напрасно истратил пять франков?

Он спрятался за кустами, опасаясь ненароком привлечь к себе внимание. Так прошел час. События разворачивались таким образом, что «оправдать расходы» было столь же невозможно, как достать луну с неба.

Саладен озабоченно чесал в голове; дойдя до зверинца, он позавтракал кусочком хлеба – одним из тех, что обычно бросают медведям: но этот кусочек косолапому не достался. Остаток денег Саладен истратил на яблочный сахар, полдюжины бисквитов и пряничного человечка; затем по улице Бюффон юнец вернулся на прежнее место.

Сад постепенно наполнялся праздношатающейся публикой; появились провинциалы; к несчастью, девять десятых гуляющих сворачивали направо, спеша взглянуть на львов, жирафа и гиппопотама.

Скамейка, стоявшая рядом с той, где проходило молчаливое свидание мадам Нобле с ее приятелем – «пожирателем казаков», оказалась свободной. Саладен сел на нее, и, спрятав руки под шаль, принял столь смиренную позу, что, проходя мимо, каждый мог подумать: «Ах, какая почтенная старая дама, у нее наверняка случилось какое-то несчастье!»

– Скакалку! Скакалку! – раздались голоса овечек мадам Нобле.

Тут же словно rio волшебству детей окружили зрители.

– Ну-ка, отойдите все и не мешайте мне! – воскликнула «окаменелость», сверкая глазами из-под своего огромного козырька и грозя нахалам суковатой палкой.

Требование старика, встреченное неудержимым смехом, было исполнено: зрители, расположившиеся ближе к скамейке, расступились.

Медор взял один конец веревки; второй конец обычно держала горбунья-подпасок. Сейчас ее обязанности исполняла одна из «старших» девочек. Делая вид, что хочет полюбоваться на ребятишек, мадам Саладен тоже проскользнула в круг зевак.

Девочка крутила скакалку плохо, и Королева-Малютка сразу же задела веревку. А надо вам сказать, что никто никогда и нигде так ловко не влетал и не вылетал, как это делала Королева-Малютка. «Пожиратель казаков» издал недовольный птичий клекот, на который немедленно откликнулись орланы, Медор же принялся выискивать в толпе какое-нибудь знакомое лицо.

Именно в этот момент мадам Саладен высвободила руки из-под шали. Похоже, почтенной даме страшно хотелось помочь детишкам.

– Эй, мамаша, – крикнул Медор, заметив ее движение, – держите-ка скакалку и крутите получше!

Сердце мадам Саладен забилось, она радостно улыбнулась и схватила конец веревки. Королева-Малютка, войдя в ритм, заданный уверенной рукой пожилой особы, сорвала громовые аплодисменты зрителей.

– Поблагодари мадам, золотко, – крикнула девочке Пастушка. – Нужно быть вежливой.

Жюстина, раскрасневшаяся и от этого еще более очаровательная, подбежала к мадам Саладен и подставила ей лоб для поцелуя; мнимая старушка чмокнула девочку в голову и протянула малышке кусочек яблочного сахара.