"Тау - ноль" - читать интересную книгу автора (Андерсон Пол)

Глава 14

Небулярные массы, скопившиеся в ядре галактики, грозовыми тучами клубились впереди, нависали черными громадами. «Леонора Кристина» уже пересекла их внешний край. Впереди не было видно звезд; в остальных направлениях их с каждым часом становилось все меньше, а свет их — все слабее.

В этой концентрации звездного вещества корабль двигался в соответствии с сверхъестественной разновидностью аэродинамики. Его обратный тау был теперь столь огромен, что плотность пространства мало влияла на корабль. Напротив, теперь он пожирал материю еще более жадно, и больше не был ограничен атомами водорода. Перенастроенные селекторы корабля превращали все, что им встречалось, газ, пыль или метеороиды, в реактивное топливо. Кинетическая энергия «Леоноры Кристины» и дифференциал времени росли с головокружительной быстротой. Она неслась, как порыв ветра меж звездных скоплений.

Несмотря ни на что, Реймон насильно затащил Нильсона в приемную.

Ингрид Линдгрен заняла свое место за столом, одетая в униформу. Она похудела, и вокруг глаз у нее легли тени. Каюта вибрировала чересчур громко, и часто дрожь проходила по переборкам и полу. Корабль ощущал неравномерности в облаках — порывы, течения, водовороты продолжающегося творения миров.

— Нельзя было подождать, пока закончится прохождение, констебль? — спросила она, в равной степени гневно и устало.

— Не думаю, мадам, — ответил Реймон. — Если возникнет непредвиденная ситуация, нужно, чтобы люди были убеждены, что справятся.

— Вы обвиняете профессора Нильсона в распространении недовольства. В Уставе записана свобода слова.

Стул заскрипел под астрономом, когда тот пошевелился.

— Я ученый, — заявил он ядовито. — У меня есть не только право, но и обязанность утверждать истину.

Линдгрен неодобрительно оглядела его. Он обзавелся жидкой бородкой, давно не мылся и был одет в угрюмый комбинезон.

— Вы не имеете права распространять истории в жанре ужасов, — сказал Реймон. — Разве вы не заметили, как реагировали на ваши слова некоторые женщины, когда вы выступили на мессе? Это убедило меня в необходимости вмешательства. Но вы уже давно вносите беспорядки, Нильсон.

— Я всего лишь высказал вслух то, что всем было прекрасно известно с самого старта, — огрызнулся тот. — У них нет смелости обсуждать это открыто. У меня есть.

— У них нет подлости. У тебя есть.

— Без личных оскорблений, пожалуйста, — сказала Линдгрен. Расскажите мне, что случилось.

В последнее время она трапезничала одна у себя в каюте, под предлогом занятости, и, кроме как в часы вахт, ее видели редко.

— Вы знаете, — сказал Нильсон. — Мы несколько раз обсуждали этот вопрос.

— Какой вопрос? — спросила она. — Мы говорили о многом.

— Говорили, вот именно, как разумные люди, — рявкнул Реймон. — А не читали нотации всем присутствующим товарищам по кораблю, большинство из которых и без того чувствует себя скверно.

— Прошу вас, констебль. Продолжайте, профессор Нильсон.

Астроном напыжился.

— Элементарная вещь. Не могу понять, почему вы и все остальные, были такими идиотами, чтобы не задуматься над этим всерьез. Вы слепо полагаете, что мы затормозим в галактике Девы и найдем обитаемую планету. Но объясните мне, как? Подумайте о наших запросах. Масса, температура, освещение, атмосфера, гидросфера, биосфера… согласно самым оптимистичным оценкам, только один процент звезд может иметь планеты, которые в какой-то степени похожи на Землю.

— Ну, — сказала Линдгрен. — Ну конечно…

Нильсона нельзя было свернуть с пути. Возможно, он даже не дал себе труда услышать ее. Он загибал пальцы, считая по пунктам.

— Если один процент звезд нам подходит, понимаете ли вы, какое их количество нам придется проверить, чтобы иметь равные шансы найти то, что мы ищем? Пятьдесят! Я думал, что кто угодно на борту корабля способен произвести этот подсчет. Можно предположить, разумеется, что мы будем удачливы, и наткнемся на нашу Nova Terra у первой же звезды. Но шансы против этого — девяносто девять к одному. Несомненно, нам придется проверять много звезд. Проверка каждой из них требует почти года торможения. Чтобы покинуть ее и отправиться на поиски в другое место, нужен еще год ускорения. Это годы по времени корабля, не забывайте, поскольку практически весь период проходит при скоростях, которые не сравнимы со световой и, следовательно, фактор тау близок к единице — что вдобавок не позволяет нам развить ускорение больше одного «g».

Следовательно, мы должны положить примерно два года на одну звезду.

Равные шансы, о которых я говорил — и помните, что они всего лишь равны, то есть у нас столько же шансов найти Nova Terra среди первых пятидесяти звезд, сколько и не найти, — эти шансы требуют ста лет поиска. В действительности требуется больше, поскольку нам придется останавливаться время от времени и осуществлять трудоемкий процесс пополнения реактивного топлива для ионного двигателя. Никакие процедуры против старения не помогут нам столько прожить.

Таким образом все наши усилия, весь риск, на который мы идем в этом фантастическом прыжке сквозь галактику в межгалактическое пространство, тщетны. Quod erat demonstratum.

— Среди ваших многочисленных отвратительных свойств, Нильсон, сказал Реймон, — есть привычка бубнить о том, что и так очевидно.

— Мадам! — захлебнулся астроном. — Я протестую! Я подам жалобу об оскорблении личности!

— Замолчите, — приказала Линдгрен. — Вы оба. Я должна признать, что ваше поведение провокационно, профессор Нильсон. С другой стороны, констебль, могу ли я напомнить вам, что профессор Нильсон — один из самых выдающихся ученых в своей области, которыми располагает… располагала Земля. Он заслуживает уважения.

— Только не за свое поведение, — сказал Реймон. — И не за запах.

— Будьте вежливы, констебль, или я сама выдвину против вас обвинение.

— Линдгрен сделала вдох. — Похоже, вы не делаете скидки на человеческие слабости. Мы затеряны в пространстве и времени; мир, который мы знали, уже сто тысяч лет, как в могиле; мы мчимся почти вслепую в ту область галактики, где звезды расположены плотнее всего; мы можем в любую минуту столкнуться с чем-нибудь, что нас уничтожит; в лучшем случае нас ждут годы в тесной и скудной обстановке. Неужели вы ждете, что это никак не скажется на людях?

— Конечно жду, что скажется, мадам, — сказал Реймон. — Я жду, что они не будут вести себя так, чтобы еще больше усугублять положение.

— В этом есть доля истины, — уступила Линдгрен.

Нильсон скорчился и надулся.

— Я пытался избавить их от разочарования в конце этого полета, пробормотал он.

— Вы абсолютно уверены, что не потворствовали своему эго? — вздохнула Линдгрен. — Неважно. Ваша позиция обоснована.

— Нет, это не так! — возразил Реймон. — Он получил один процент, принимая в расчет все звезды. Но очевидно, что мы не будем отвлекаться на красные карлики — которых большинство — или голубые гиганты, или что-либо другое за пределами достаточно узкого спектрального класса. Что сильно ограничивает радиус поиска.

— Примем фактор ограничения, равный десяти, — сказал Нильсон. — Я не очень-то в это верю, но давайте примем, что у нас есть десятипроцентная вероятность найти Nova Terra у любой из звезд класса Солнца, к которой мы приблизимся. Для этого все равно требуется проверить пять звезд, чтобы получить наши равные шансы. Десять лет? Больше — похоже на двадцать, если принять все во внимание. Самые молодые из нас уже будут не молоды. Выход столь многих из репродуктивного возраста означает соответствующую потерю наследственности; а наш генетический набор и так минимален для основания колонии. Если мы подождем несколько декад, прежде чем обзаводиться детьми, их просто не будет недостаточно. Лишь немногие вырастут настолько, что смогут сами о себе позаботиться к тому моменту, когда их родители станут беспомощными. И в любом случае человечество вымрет за три-четыре поколения. Видите ли, я кое-что знаю о дрейфе генов.

Он приобрел самодовольный вид.

— Я не хотел никого огорчать, — сказал он. — Моим стремлением было помочь, продемонстрировав, что ваша концепция пионеров, концепция поселения человечества в новой галактике… что это на самом деле инфантильная фантазия, каковой она и является.

— У вас есть альтернатива? — настойчиво спросила Линдгрен.

У Нильсона начался нервный тик.

— Ничего кроме реализма, — сказал он. — Принять факт, что мы никогда не покинем этот корабль. Приспособить наше поведение к этому факту.

— Именно по этой причине вы увиливаете от исполнения своих обязанностей? — потребовал ответа Реймон.

— Мне не нравится ваша терминология, сэр, но действительно нет никакого смысла строить приборы для полета на большие расстояния. Куда бы мы ни попали, для нас не будет никакой разницы. Я не могу даже отнестись с энтузиазмом к предложениям Федорова и Перейры касательно системы жизнеобеспечения.

— Вы понимаете, я полагаю, — сказал Реймон, — что для половины людей на корабле логическим выходом, как только они решат, что вы правы, будет самоубийство.

— Возможно, — пожал плечами Нильсон.

— Неужели вы сами настолько ненавидите жизнь? — спросила Линдгрен.

Нильсон приподнялся и снова упал на стул. Он сглотнул. Реймон удивил обоих своих слушателей, поменяв манеру поведения на более мягкую:

— Я притащил вас сюда не только для того, чтобы вы прекратили мрачные бредни. Я бы хотел узнать, почему вы не размышляете над тем, как улучшить наши шансы?

— Как это можно сделать?

— Именно это я и хотел бы от вас услышать. Вы — эксперт по наблюдениям. Насколько я помню, дома вы руководили программами, в ходе которых было найдено около пятидесяти планетных систем. Вы идентифицировали отдельные планеты и классифицировали их на расстоянии в несколько световых лет. Почему вы не можете сделать то же самое для нас?

Нильсон взвился.

— Смешно! Я вижу, что мне придется пояснять тему в терминах детского садика. Вы потерпите, первый помощник? Слушайте внимательно, констебль.

Допустим, что расположенный в космосе прибор очень больших размеров может различить объект размером с Юпитер на расстоянии нескольких парсеков. Это при условии, что объект получает хорошее освещение, но при этом не теряется в сиянии своего солнца. Допустим, что посредством математического анализа данных о возмущениях, собранных на протяжении лет, можно вывести некоторую гипотезу о сопутствующих планетах, которые чересчур малы, чтобы попасть на снимок. Двусмысленности в уравнениях могут быть в некоторой степени разрешены тщательным интерферометрическим изучением явлений вроде вспышек на солнце; планеты оказывают незначительное влияние на эти циклы. Но, — его палец уперся Реймону в грудь, — вы не понимаете, насколько не надежны такие результаты.

Журналисты всегда готовы с восторгом раструбить, что обнаружена еще одна планета класса Земли. Однако всегда оставалось фактом, что это всего лишь одна из возможных интерпретаций данных. Только одно среди многочисленных возможных распределений размера и орбиты. Подверженных огромной вероятностной ошибке. И это, не забывайте, имея в распоряжении самые большие, самые лучшие приборы, которые только могут быть созданы. Приборы, которых у нас здесь нет, и нет места для них, если бы мы каким-то образом сумели их сделать.

Нет, даже дома единственным способом получить подробную информацию о планетах вне Солнечной системы было, возможно, послать зонд, а затем пилотируемую экспедицию. В нашем случае единственный способ — это затормозиться для близкого изучения. А потом, я убежден, продолжать путь.

Потому что вы должны сознавать, что планета, которая кажется в других отношениях идеальной, может оказаться стерильной или иметь биохимию, которая окажется для нас бесполезной или смертельной.

Я рекомендую вам, констебль, почерпнуть некоторые научные сведения и немного научиться логике. Это вернет вас к реальности. Так что? — закончил Нильсон триумфальным карканьем.

— Профессор… — попыталась Линдгрен.

Реймон сухо улыбнулся.

— Не волнуйтесь, мадам, — сказал он. — До драки не дойдет. Его слова меня не унижают.

Он смерил астронома взглядом.

— Можете мне не верить, — продолжал он, — но мне известно все то, что вы только что изложили. Мне также известно, что вы — способный человек; по крайней мере, были им. Вы совершали открытия, вы изобрели приспособления, с помощью которых было сделано много открытий. Вы много сделали для нас и здесь, пока не перестали работать. Почему бы вам не задействовать свой мозг для разрешения наших проблем?

— Не будете ли вы так любезны снизойти до описания этой процедуры? — насмешливо заявил Нильсон.

— Я не ученый и не очень силен в технике, — сказал Реймон. — Однако некоторые вещи кажутся мне очевидными. Давайте предположим, что мы оказались в галактике, в которую направляемся. Мы погасили ультранизкий тау, который нам был нужен, чтобы до нее добраться, но наш тау все еще составляет… возьмем любое подходящее число. Десять в минус третьей, например. Ну вот, это дает нам чудовищно длинную базовую линию и космическое время для ведения наблюдений. В течение недель или месяцев по времени корабля вы сможете собрать больше данных по каждой отдельной звезде, чем имеете о ближайших соседях Солнца. Я полагаю, что вы можете найти способы использовать релятивистские эффекты для получения информации, которая была недоступна дома. И, естественно, сможете одновременно наблюдать большое количество звезд класса Солнца. Так что у вас есть возможность доказать, пользуясь точными цифрами, что среди них есть планеты с массами и орбитами примерно соответствующими земным.

При этом вопросы атмосферы и биосферы остаются. Нам понадобится взгляд вблизи.

Да, да. Но непременно ли для этого нужно останавливаться? Что если мы проложим курс, который проведет нас вблизи от наиболее обещающих звезд по очереди — при том, что мы будем продолжать полет на околосветовой скорости. В космическом времени у нас будут часы или дни для проверки интересующих нас планет. Спектроскопия, термоскопия, фотосъемки, магнитное поле… напишите свой собственный список необходимых исследований. Мы можем получить представление об условиях на поверхности планеты.

Биологических в том числе. Мы будем искать термодинамическое неравновесие, спектры отражения хлорофилла, поляризацию в результате наличия колоний микробов, основанную на L-аминокислотах… Да, я думаю, что мы вполне способны составить мнение, какая планета подойдет.

При низком тау мы можем проверить любое количество планет за небольшой отрезок нашего личного времени. Конечно, нам придется воспользоваться автоматикой и электроникой; конечно, люди не в состоянии работать так быстро. Затем, когда мы определим, который из миров нам нужен, мы вернемся к нему. На это потребуется несколько лет, согласен. Но эти годы можно выдержать. Мы будем знать с высокой степенью уверенности, что впереди нас ждет дом.

На щеках Линдгрен появился румянец. Глаза ее заблестели.

— Бог мой, — сказала она. — Почему же вы не говорили об этом раньше?

— Я занят другими проблемами, — ответил Реймон. — Почему об этом не говорили вы, профессор Нильсон?

— Потому что все это абсурд, — фыркнул астроном. — У нас нет ваших гипотетических приборов.

— Разве мы не можем их построить? У нас есть инструменты, оборудование с высокой точностью, материальная база, искусные работники.

Ваша группа уже делает успехи.

— Вы хотите быстродействия и чувствительности приборов, на целые порядки превышающие те, которые когда-либо существовали.

— Ну так что? — сказал Реймон.

Нильсон и Линдгрен уставились на него. По кораблю прошла дрожь.

— Так почему мы не можем разработать то, что нам необходимо? — озадаченно спросил Реймон. — Среди нас — самые талантливые, получившие наилучшую подготовку, обладающие воображением люди, которых родила наша цивилизация. В их числе есть представители всех отраслей науки. То, чего они не знают, можно найти в микропленках библиотеки. Они умеют работать на стыках дисциплин.

Представьте, например, что Эмма Глассгольд и Норберт Вильямс объединились и разработали спецификации устройства для обнаружение и анализа жизни на расстоянии. При необходимости они проконсультируются с другими. Постепенно к ним присоединятся физики, электронщики и остальные для собственно создания устройства и его отладки. Тем временем, профессор Нильсон, вы можете возглавить группу, которая будет создавать инструменты для планетографии на расстоянии. Собственно говоря, логично было бы, чтобы вы возглавили программу в целом.

Суровость слетела с Реймона. Он воскликнул с мальчишеским энтузиазмом:

— Это именно то, что нам нужно! Увлекательная, жизненно важная работа, которая требует от каждого максимума того, что он может дать. Те, чьи специальности не потребуются, тоже будут вовлечены в проект помощники, чертежники, рабочие руки… Я думаю, нам придется переделать грузовую палубу, чтобы разместить там принадлежности… Ингрид, это путь спасения не только наших жизней, но и наших рассудков!

Он вскочил на ноги. Она тоже. Их руки встретились в пожатии.

Вдруг они вспомнили про Нильсона. Он сидел, скорчившись крошечной фигуркой, сгорбившись, дрожа.

Линдгрен с тревогой бросилась к нему.

— В чем дело?

Он не поднял головы.

— Невозможно, — пробормотал он. — Невозможно.

— Да нет же, — настойчиво убеждала она. — Я хочу сказать, вам же не придется открывать новые законы природы, так? Основные принципы уже известны.

— Их нужно применить неслыханным образом. — Нильсон закрыл лицо руками Помоги мне Бог, у меня больше нет разума.

Линдгрен и Реймон обменялись взглядами над его согбенной спиной. Она произнесла несколько слов беззвучно, одними губами. Когда-то он научил ее известному в Спасательном Корпусе фокусу чтения по губам, когда нельзя воспользоваться шлемофоном скафандра. Они практиковались в этом умении, как в чем-то интимном, что делало их еще ближе друг к другу.

«Можем ли мы преуспеть без него?»

«Сомневаюсь. Он — лучший начальник для проекта такого рода. Без него наши шансы в лучшем случае невелики».

Линдгрен присела на корточки рядом с Нильсоном и положила руку ему на плечо.

— Что случилось? — как можно мягче спросила она.

— У меня нет надежды, — всхлипнул он. — Ничего, зачем стоило бы жить.

— Есть!

— Вы знаете, что Джейн… бросила меня… несколько месяцев назад.

Никакая другая женщина не станет… Зачем мне жить? Что у меня осталось?

На губах Реймона сложились слова:

«Значит, глубинной причиной была жалость к себе».

Линдгрен нахмурилась и покачала головой.

— Нет, вы ошибаетесь, Элоф, — тихо проговорила она. — Вы нам не безразличны. Просили бы мы вашей помощи, если бы не уважали вас?

— Мой мозг. — Он сел прямо и сердито уставился на нее опухшими глазами. — Вам нужен мой разум, верно? Мой совет. Мои знания и талант.

Чтобы спастись. Но нужен ли вам я сам? Думаете ли вы обо мне, как о человеческом существе? Нет! Мерзкий тип Нильсон. С ним едва придерживаются правил вежливости. Когда он начинает говорить, каждый норовит уйти под первым удобным предлогом. Его не приглашают на вечеринки в каютах. В лучшем случае, за неимением другой кандидатуры, его зовут стать четвертым партнером для бриджа или шефом проекта по разработке инструментов. И что же вы от него ждете? Чтобы он был благодарен?

— Это неправда!

— А, я не такой ребенок, как некоторые. Я бы помог, если бы был способен. Но мой мозг пуст, говорю вам. Я не придумал ничего нового за последние несколько недель. Назовите то, что меня парализует, страхом смерти. Или разновидностью импотенции. Мне все равно, как вы это назовете.

Потому что вам тоже все равно. Никто не предложил мне ни дружбы, ни просто приятельских отношений, ничего. Меня оставили одного в холоде и темноте.

Что удивительного в том, что мой разум замерз?

Линдгрен отвернулась, скрывая выражение, пробежавшее по ее лицу.

Когда она снова повернулась к Нильсону, она была спокойна.

— Мне трудно выразить, как я огорчена, Элоф, — сказала она. — Отчасти вы сами виноваты. Вы замкнулись в себе. Мы предположили, что вы не желаете, чтобы вас беспокоили. Как не желает, например, Ольга Собески.

Поэтому она и стала моей соседкой. Когда вы присоединились к Хуссейну Садеку…

— Он держит закрытой панель между нашими половинами, — взвизгнул Нильсон. — Он никогда ее не поднимает. Но звукоизоляция несовершенна. Я слышу его и его женщин!

— Теперь мы понимаем. — Линдгрен улыбнулась. — Честно признаться, Элоф, я устала от моего теперешнего существования.

Нильсон издал сдавленный звук.

— Мне кажется, нам надо обсудить личное дело, — сказала Линдгрен. Вы… вы не возражаете, констебль?

— Нет, — сказал Реймон. — Конечно нет.

Он покинул каюту.