"Тау - ноль" - читать интересную книгу автора (Андерсон Пол)

Глава 13

Можно приблизиться к скорости света, но ни одно тело, обладающее массой покоя, не может ее достигнуть. Все меньше и меньше становились приросты скорости, благодаря которым «Леонора Кристина» приближалась к этому недостижимому пределу. Таким образом, могло показаться, что вселенная, которую наблюдал ее экипаж, не может быть искажена сильнее.

Аберрация в состоянии в крайнем случае сместить звезду на 45 градусов; эффект Допплера может бесконечно смещать в красную сторону спектра фотоны за кормой, но только удвоить частоты впереди.

Тем не менее, предела обратному тау не существовало, а именно тау был мерой изменений в воспринимаемом пространстве и ощущаемом времени.

Соответственно не было предела оптическим изменениям; и космос впереди и позади мог сокращаться, стремясь к нулевой плотности, где столпятся все галактики.

Таким образом, когда корабль совершил свой великий рывок вдоль половины Млечного Пути и развернулся, чтобы нырнуть сквозь его центр, в перископ корабля было жутко глянуть. Ближайшие звезды стремились назад с такой скоростью, что было видно воочию, как они пересекают поле зрения поскольку к этому времени снаружи проходили годы, пока внутри тикали минуты. Небо больше не чернело, оно было мерцающим пурпуром и становилось ярче по мере того, как внутри проходили месяцы: поскольку взаимодействие силовых полей и межзвездной среды — в данном случае, межзвездного магнетизма — высвобождало кванты. Более далекие звезды срослись в два шара, пылающий голубой впереди, глубокий багровый за кормой. Но постепенно эти шары стягивались в точки и тускнели, потому что почти все их излучение сместилось за пределы видимого спектра, к гамма-излучению и радиоволнам.

Видеоскоп был отремонтирован, но он уже не способен был компенсировать картину. Система просто не могла различить отдельные звезды дальше, чем на расстоянии нескольких парсеков. Техники разобрали инструмент и восстановили его с повышенными возможностями, чтобы не пришлось лететь совсем незрячими.

Этот проект и несколько других перестроек, возможно, были полезнее для тех, кто их осуществлял, чем сами по себе. Те, кто работал, не замыкались в своих скорлупках, как делали слишком многие их товарищи по кораблю.

Борис Федоров нашел Луиса Перейру на палубе гидропоники. Доставали урожай из бака с водорослями. Управляющий биосистем работал вместе со своими людьми, раздетый как и они, с него стекали вода и зеленая липкая грязь. Они заполняли металлические горшки, которые стояли на тележке.

— Фью! — сказал инженер.

Под усами Перейры сверкнули зубы.

— Не выступай против моего урожая так громко, — ответил он. — В свое время будешь его есть.

— Я а-то удивлялся, как имитация лимбургского сыра получилась такой натуральной, — сказал Федоров. — Можно поговорить с тобой?

— А позже нельзя? Мы не можем остановиться, пока не закончим. Если что, то вам придется надолго затянуть пояса.

— У меня тоже неотложное дело, — сказал Федоров, посуровев. — Лучше пусть мы будем голодными, чем разобьемся.

— Тогда продолжайте без меня, — сказал Перейра своей бригаде. Он выпрыгнул из бака и направился в душ, где наскоро сполоснулся. Не позаботившись вытереться или одеться — на этом, самом теплом уровне корабля, — он повел Федорова к себе в кабинет.

— Между нами говоря, — признался он, — я несказанно рад предлогу избавиться от этого грязного занятия.

— Ты гораздо меньше обрадуешься, когда услышишь, в чем дело. Придется серьезно поработать.

— Тем лучше. Я ломал голову над тем, как удержать мою команду, чтобы она не развалилась. То, чем мы сейчас заняты — не та работа, которая вызывает восторг. Ребята поворчат, но будут счастливы заняться хоть чем-то, кроме повседневной рутины.

Они прошли через секцию зеленых растений. По обе стороны прохода листья наполняли воздух запахами, шелестели, когда их задевали. Фрукты висели среди листвы, как фонарики. Становилось понятно, почему у работающих здесь оставалось хоть какое-то подобие спокойствия.

— Меня поднял по тревоге Фокс-Джеймсон, — пояснил Федоров. — Мы достаточно приблизились к центральной галактической туманности, чтобы можно было использовать новые инструменты, разработанные с целью получения точных значений плотности материи.

— Хм? Я думал, что наблюдениями занимается Нильсон.

— Предполагалось, что он. — Федоров нахмурился. — Но у него слегка поехала крыша. В последнее время от него ничего невозможно добиться.

Остальным членам его группы, даже людям из мастерской, которые делают для них оборудование, как Ленкеи… им приходится выполнять его работу, насколько это в их силах.

— Это плохо, — сказал Перейра. Его хорошее настроение улетучилось. Мы полагались на Нильсона в разработке инструментов для межгалактической навигации при ультранизком тау, так ведь?

Федоров кивнул.

— Лучше бы ему побороть хандру. Но не в этом сегодня проблема. Когда мы войдем в эти облака, то столкнемся с самой плотной полосой, из всех, что до сих пор встречались — в силу релятивистских эффектов. Я уверен, что мы вполне можем пройти сквозь нее. Но все же я хотел бы укрепить некоторые части корпуса, чтобы обезопасить нас наверняка. — Он рассмеялся коротким лающим смехом, — «Наверняка» — в таком полете! Как бы то ни было, моя техническая бригада будет работать в этой части корабля. Вам придется убрать у них с дороги установки. Все это я хотел обсудить с тобой.

— Угу. Ага. Вот мы и пришли.

Перейра взмахом руки направил Федорова в маленькое уютное помещение с письменным столом и полкой для бумаг.

— Сейчас покажу схему нашего размещения.

Они обсуждали деловые вопросы в течение получаса. (За стенками корабля прошли столетия). Добродушие Федорова, исчезло без следа. Он говорил кратко, почти грубо.

Убрав чертежи и заметки, Перейра негромко спросил:

— Ты не очень хорошо спишь по ночам?

— Я занят, — буркнул инженер.

— Дружище, на работе ты преуспеваешь. Синяки под глазами у тебя не от работы. Это Маргарита, так ведь?

Федоров дернулся на стуле.

— Что — Маргарита?

Он и Хименес уже несколько месяцев жили вместе.

— В нашей деревне невозможно не заметить, что у нее горе.

Федоров уставился в дверной проем, на зелень.

— Я бы хотел уйти от нее — если бы только не чувствовал себя предателем.

— М-м-м… Если помнишь, мы с ней часто были вместе, прежде чем она выбрала тебя в постоянные партнеры. Может быть, я лучше понимаю ее. Тебя нельзя назвать бесчувственным, Борис, но ты редко бываешь настроен в унисон с женским умом. Я желаю вам двоим добра. Могу ли я помочь?

— Дело в том, что она отказывается принимать процедуры против старения. Ни Урхо Латвала, ни я не можем переубедить ее. Наверное я действовал слишком активно и напугал ее Она со мной почти не разговаривает. — Тон Федорова стал резким. Он продолжал рассматривать листья снаружи. — Я никогда не любил серьезно… ее. Как и она меня. Но мы привязались друг к другу. Я хочу сделать для нее все, что смогу. Но что?

— Она молода, — сказал Перейра. — Если наши условия сделали ее, как бы выразиться, переутомленной, она может нервничать при любом упоминании о старении и смерти.

Федоров повернулся к нему.

— Она все прекрасно знает! Ей известно, что процедуры должны проводиться периодически в течение всей взрослой жизни — иначе климакс наступит у нее на пятьдесят лет раньше. Она говорит, что этого и желает!

— Почему?

— Она хочет умереть раньше, чем сломаются химическая и экологическая системы. Ты предсказал для этого пять декад, верно?

— Да. Медленный и скверный способ смерти. Если мы до тех пор не найдем планету…

— Она христианка и придерживается предрассудков в отношении самоубийства. — Федоров вздрогнул. — Мне самому не по душе такая перспектива. Кому она нравится? Маргарита не верит, что этого удастся избежать.

— Я думаю, — сказал Перейра, — что настоящий ужас для нее перспектива умереть бездетной. Она раньше любила придумывать имена для членов большой семьи, которую хотела иметь.

— Ты хочешь сказать… Погоди. Дай мне подумать. Нильсон, черт его побери, был прав, когда говорил, что мы вряд ли когда-нибудь найдем новый дом. Приходится согласиться, что жизнь в таких обстоятельствах кажется довольно бессмысленной.

— А для нее особенно. Оказавшись лицом к лицу с этой пустотой, она отступает — очевидно бессознательно — к дозволенной форме самоубийства.

— Что же нам делать, Луис? — с болью спросил Федоров.

— Если бы капитан объявил процедуры обязательными… Он может это обосновать. Предположим, что мы, несмотря ни на что, достигнем планеты.

Общине понадобится детородная способность каждой женщины по максимуму.

Инженер вспыхнул.

— Еще одно правило? Реймон будет тащить ее к врачу? Нет!

— Ты напрасно ненавидишь Реймона, — упрекнул его Перейра. — Вы с ним очень похожи. Вы оба из тех людей, которые не сдаются до последнего.

— Когда-нибудь я его убью.

— Ну вот, теперь ты являешь романтическую сторону своей натуры, заметил Перейра, желая смягчить атмосферу. — А он — воплощение прагматизма.

— Что бы, в таком случае, он сделал с Маргаритой? — насмешливо спросил Федоров.

— Н-ну… не знаю. Что-нибудь лишенное сентиментальности. Например, собрал бы команду исследователей и разработчиков для усовершенствования биосистем и органоциклов, чтобы сделать корабль неограниченно обитаемым. И тогда она могла бы иметь по меньшей мере двоих детей…

Слова его повисли в воздухе. Двое мужчин уставились друг на друга, открыв рот. В их взглядах сверкало:

ПОЧЕМУ НЕТ?

Мария Тумаджан вбежала в спортзал и обнаружила Иоганна Фрайвальда упражняющимся на трапеции.

— Дружинник! — крикнула она. Она дрожала от страха. — В игровой комнате драка!

Он спрыгнул на пол и бросился по коридору. Сначала он услышал шум взволнованные голоса. Дюжина свободных от вахты людей собралась в круг.

Фрайвальд протолкался в середину. Там второй пилот Педро Барриос и повар Майкл О'Доннелл, тяжело дыша, наносили друг другу удары костяшками пальцев. Зрелище было отвратительным.

— Прекратите! — взревел Фрайвальд.

Они послушались, сердито глядя на него. К этому времени народ уже знал о приемах, которым Реймон научил своих добровольцев.

— Что это за фарс? — требовательно спросил Фрайвальд. Он презрительно смотрел на зрителей. — Почему никто из вас не вмешался? Вы что, слишком глупы, чтобы понять, к чему нас приведет такое поведение?

— Никто не смеет обвинять меня, что я жульничаю в картах, — сказал О'Доннелл.

— Ты это делал, — ответил на колкость колкостью Барриос.

Они снова замахнулись. Фрайвальд успел раньше. Он схватил обоих за вороты туник и развернул, надавив на адамовы яблоки. Драчуны молотили руками и пинались. Он наградил их ударами. Оба со свистом выдохнули от боли и сдались.

— Вы могли воспользоваться боксерскими перчатками или шестами кендо на ринге, — сказал Фрайвальд. — Теперь вы предстанете перед первым помощником.

— Э-э, прошу прощения. — Худощавый опрятный новоприбывший просочился мимо ошеломленных наблюдателей и тронул Фрайвальда за плечо: картограф Пра Тах. — Не думаю, что в этом есть необходимость.

— Занимайтесь своим делом, — проворчал Фрайвальд.

— Это мое дело, — сказал Тах. — Если мы не будем едины, то просто не выживем. Официальные кары здесь не помогут. Эти люди — мои друзья. Думаю, что смогу уладить их разногласия.

— Мы должны уважать закон, или с нами покончено, — ответил Фрайвальд.

— Я увожу их.

Тах принял решение.

— Могу я сначала поговорить с вами наедине? На минутку?

— Ну… ладно, — согласился Фрайвальд. — Вы двое оставайтесь здесь.

Он вошел в игровую комнату вслед за Тахом и закрыл дверь.

— Я не могу позволить, чтобы им сошло с рук сопротивление мне, сказал он. — С тех пор, как капитан Теландер дал нам, дружинникам, официальный статус, мы олицетворяем власть на корабле.

Он был одет в шорты, и закатал носок, чтобы показать ссадины на щиколотке.

— Вы можете не обратить на это внимания, — предложил Тах. — Сделайте вид, что не заметили. Они неплохие парни. Их просто довели до ручки монотонность, бесцельность, напряжение неизвестности: пробьемся ли мы вперед, или столкнемся со звездой.

— Если мы позволим кому-то избежать ответственности за драку…

— Что, если я заставлю их помириться и извиниться перед вами? Не послужит ли это нашему делу лучше, чем арест и наказания?

— Возможно, — скептически сказал Фрайвальд. — Но почему я должен верить, что вы сможете это сделать?

— Я тоже дружинник, — ответил Тах.

— Что? — вытаращился Фрайвальд.

— Спросите Реймона, когда увидите его. Я не должен никому открывать, что он меня завербовал, разве что официальным дружинникам в чрезвычайной ситуации. Каковая, по моему мнению, сейчас наблюдается.

— Aber… почему?..

— Он сам сталкивается с неприязнью, сопротивлением и стремлением его избегать, — сказал Тах. — Его открытые добровольные помощники, вроде вас, имеют меньше неприятностей подобного рода. Вам редко приходится делать грязную работу. Но все же существует некоторая степень сопротивления и вам. А я — не… не штрейкбрехер. У нас нет настоящих преступлений.

Предполагается, что я — закваска, фермент, катализатор. Я оказываю влияние, насколько это в моих силах. Как, например, в этом случае.

— Мне казалось, что вам не нравится Реймон, — слабо сказал Фрайвальд.

— Не могу сказать, что он мне нравится, — ответил Тах. — Как бы то ни было, он убедил меня, что я могу принести пользу. Полагаю, что вы не выдадите секрет.

— Нет, нет. Конечно, нет. Даже Джейн. Ну и сюрприз!

— Вы позволите мне уладить дело с Педро и Майклом?

— Ну да, — рассеянно ответил Фрайвальд. — Сколько еще таких, как вы?

— Не имею ни малейшего понятия, — сказал Тах, — но подозреваю, что в конце концов Реймон хочет задействовать всех.

Он вышел.