"Охота на Герострата" - читать интересную книгу автора (Первушин Антон)Первушин АнтонОхота на ГеростратаАнтон Первушин ОХОТА НА ГЕРОСТРАТА ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ЖИТЬ СТАЛО ВЕСЕЛЕЙ Звездочки в ряд, шортики в ряд: Трамвай переехал отряд октябрят. Глава первая В двадцати километрах к северу от небольшого города Кириши (Ленинградская область) в болотистых лесах расположилась неприметная воинская часть. Туда ведет не слишком ухоженное однорядное шоссе с большой удельной плотностью запрещающих знаков и надписей на единицу его протяженности. Тот из водителей, кто на свой страх и риск решился бы проехать под многочисленными "кирпичами" и добраться до того места, где шоссе заканчивается квадратной асфальтированной площадкой, увидел бы только массивные стальные ворота с жестяными пятиконечными звездами: по одной на створку; будку КПП со скучающими военнослужащими и высокую: в два метра - бетонную стену, поверх которой натянута колючая проволока под напряжением в несколько сотен вольт, о чем предупреждают выцветшие таблички. Отыщись такой водитель, он не нашел бы здесь для себя ничего нового: сколько подобных "территорий" раскидано по стране - но зато имел бы большие неприятности. По той простой причине, что, завидев его, военнослужащие сразу перестанут скучать и постораются выполнить свои обязанности с максимально возможным рвением. И счастье того любознательного водителя, которому повезет отделаться лишением прав, отправкой под конвоем в СанктПетербург и долгими беседами уже в родных пенатах с вежливыми молодыми людьми в штатском. Хуже, если ребята на КПП увлекутся и повредят ненароком гипотетическому водителю какой-нибудь жизненно важный орган, что малоприятно в любом случае. Теоретически, конечно же, на подобную грубость легко нарваться, заглушив движок своего автомобиля у ворот любой самой обыкновенной воинской части: кто у нас вспомнит о правах человека? Но здесь получить затрещину совсем просто, потому что описываемая часть обыкновенной не является. Под ее прикрытием среди киришских лесов располагается Центр. С высоты птичьего полета территория, окруженная бетонным забором с электрофицированной колючей проволокой выглядит в той же степени безобидно, что и со стороны: прямоугольники корпусов с плоскими крышами, асфальтовые дорожки, небольшой парк, плац, спортивная площадка - ни намека на ракетные шахты, пусковые, гаражи с боевой техникой - самая мирная воинская часть среди всех воинских частей периода мирного сосуществования. Но именно здесь разрабатывается самое страшное оружие всех времен и народов. Оружия, от которого можно себя защитить лишь при условии, если хоть что-нибудь знаешь о его существовании, а также имеешь представление хотя бы в общих чертах о принципах его действия. И хотя о существовании этого оружия догадывались уже десятки тысяч, о принципах действия знали единицы, и все они были собраны здесь, в Центре - комплексе лабораторий прикладной психотроники Министерства Обороны Российской Федерации. Знойным июльским утром 1994-го года по асфальтовой дорожке между корпусов Центра неторопливо шествовал средних лет человек в открытой безрукавке, зеленых шортах до колен и в синей с длинным козырьком кепке. Других прохожих в это время дня здесь было не встретить, разве что спешашего по своим срочным делам, обливаясь потом, солдатика из хозвзвода. Да и тот вряд ли обратил бы внимание на "шатающегося без дела" гражданского, пусть он и вырядился будто здесь пляж, а не воинская часть. Впрочем, гражданским, работающим в Центре, это дозволялось. Те, кто действительно мог обратить внимание на прохожего в синей кепке и сделать соответствующие выводы или находились сегодня вне территории Центра, или были уже мертвы. О последних никуда не спешаший прохожий позаботился самолично. Они были мертвы больше часа, и никто из посторонних не поверил бы, покажи ему окрававленным штабелем сваленные тела, что это всего за несколько минут сделал один-единственный человек. И оказался бы не прав, потому что это сделал действительно он, произнеся в нужный момент и в нужное время всего лишь одну длинную и непонятную, очень странно прозвучавшую фразу. И то, что этот прохожий знал, где, когда и какие фразы нужно произносить, чтобы обыкновенные с виду люди, ни слова не говоря, молча и остервенело принимались убивать друг друга, ставило его в общий ряд с опаснейшими бойцами; с теми, кому не нужно оружия, чтобы защищаться и побеждать; с теми, кто оружие сам по себе. И главное, что прохожий это слишком хорошо понимал. Он приблизился, вышагивая все так же неторопливо и с достоинством: а куда теперь ему было спешить? - к контрольно-ропускному пункту, где спокойно покуривали двое: сержант и майор. Майор, дурея потихоньку от жары, с показным равнодушием во взоре наблюдал за прохожим, ожидая, когда тот полезет в карман шорт за пропуском и без особого воодушевления размышляя, что вот было бы неплохо этого интеллигента из шорт вытряхнуть, в сапоги и в наряд к котлам на кухню, а то развели тут, понимаешь, Монте-Карло, а мы страдай... Но прохожий не стал доставать пропуск. Войдя в домик КПП, он остановился перед "вертушкой", приветливо улыбнулся, после чего произнес: - ТА-А-ОТ ОЛИВА МОШТ. Черты потных лиц майора и сержанта разгладились и затвердели. Глаза опустели. Майор выпрямился, уронив табурет, медленным движением вытащил из чехла штык-нож и так же медленно, хотя и аккуратно перерезал горло сержанту. Сержант, не издав ни звука, свалился ему под ноги. После чего майор перерезал горло самому себе. И тяжело осел на дергающегося сержанта, с всхлипом выпустив из легких последний воздух. Прохожий в синей кепке постоял, словно о чем-то важном задумавшись, потом вышел за периметр части. У ворот он снова на минуту задержался, снял кепку, что-бы утереть выступивший на лысом черепе пот, снова натянул ее, пряча темные округлой формы пятна вокруг макушки, потом достал из кармана баллончик с колпачком пульверизатора и, по-прежнему никуда не торопясь, старательно вывел краской над одной из жестяных звезд два слова: "Я ВЕРНУСЬ". Через час он выбрался на шоссе Кириши-Петербург и остановил попутку до Города. Глава вторая В отдельном кабинете ресторана "Невские берега" за бокалом игристого шампанского между полномочными представителями двух могущественных ведомств состоялся следующий разговор. Представитель ФСК (Федеральная Служба Контрразведки): Сегодня, уважаемый коллега, нам предстоит обсудить еще один вопрос. Представитель ЦРУ (Центральное Разведывательное Управление): И я, уважаемый коллега, даже догадываюсь, о чем пойдет речь. "Свора Герострата"? Представитель ФСК: Многое я бы отдал, чтобы узнать имя вашего информатора. Представитель ЦРУ: Его настоящее имя вам все равно ничего не скажет. Представитель ФСК: Вы думаете? Представитель ЦРУ: Я уверен. Представитель ФСК: Это интересно. Но вернемся к делу. Думаю, не раскрою большого секрета, если скажу вам, что с программой "Свора Герострата" у нас возникли определенного рода трудности. Представитель ЦРУ: Подопытный кролик научился открывать клетку? Представитель ФСК: Если бы только это... Представитель ЦРУ: Мы в курсе ваших проблем, уважаемый коллега. И я вас хорошо понимаю. Мало приятного, когда какой-нибудь проект выходит из-под контроля. А насколько нам известно "Свора Герострата" это был ОЧЕНЬ серьезный проект. Представитель ФСК: Очень серьезный и перспективный. Если бы не "лампасы" с их амбициями, если бы программу и Центр передали нам... Представитель ЦРУ: Все это не предмет для серьезного разговора, уважаемый коллега. И замечу лишь, что так как ваше ведомство переживает сегодня не лучшие времена, то даже мы при всей нашей информированности не возьмемся предсказать, чем для вас обернулась бы экспроприация Центра при данном развитии ситуации. Может быть, сегодня вы прекратили бы свое существование как государственное учреждение. Представитель ФСК: Все ж таки вы нас недооцениваете, уважаемый коллега. Представитель ЦРУ: Вовсе нет. Не поймите меня превратно, не подумайте, что своим сомнением я пытался как-то вас задеть, тонко оскорбить. Вы бесспорно выдающиеся профессионалы, но когда имеешь делать с программами подобного уровня сложности, нужно быть готовым к любым сбоям. Слишком много случайных факторов в действии. Если вы помните, наше Управление уже обжигалось на реализации аналогичных проектов. Вам, нужно отметить, повезло больше... А может быть, это и не везение, а еще одно свидетельство вашего профессионализма. Ведь не исключено?.. И знаете, второе мне кажется теперь более вероятным, поскольку уж очень настойчиво вы пытаетесь убедить меня, что до сих пор ваше ведомство не имело касательства к разработкам психотронного оружия. Я полагаю, вы с самого начала держали руку на пульсе. А ныне, когда одна из самых перспективных программ вдруг сбоила, вся ответственность ложится на "злобных" генералов-заговорщиков, а ваше ведомство вроде бы и не при чем? Очень умно! Мы в свое время действовали более прямолинейно и допустили потому ряд грубейших просчетов. Представитель ФСК: Хорошо. Будем полагать, что вы путем чисто логических умозаключений разгадали направление нашей стратегической линии. Но тогда вопрос: что столь выгодное положение (а все его выгоды полминуты назад вы со свойственной лично вам проницательностью изложили), что оно нам дает? Генералы уйдут в отставку, может быть, даже и под суд: их карта бита. А нам теперь предоставляется почетная возможность расхлебывать кашу, которая давно успела остыть. Представитель ЦРУ: Любите вы, русские, образно выражаться. Как это? "Каша, успевшая остыть"? Неплохо. Но если говорить серьезно, то ваше положение на самом деле выгодно как в тактическом, так и в стратегическом плане. Ловите своего кролика, получайте ордена и премиальные, тихо прибирайте программу к рукам. Тем более, что вы сами этого хотели. Представитель ФСК: Если бы так просто... (что-то бормочет) Да, мы на первых этапах примерно так себе дальнейшее развитие событий и представляли. Только вот наш кролик не захотел оставаться ушастым травоядным животным. Он переквалифицировался в хищники и умело обходит любые красные флажки, расставляемые на его пути. И в его возможностях, заметьте, бегать от нас до конца века: слишком мощным арсеналом нашего кролика в свое время снабдили. Слишком мощным. А нам остается обнюхивать остывающие следы... Все-таки это была чрезвычайно перспективная программа. Представитель ЦРУ: Иными словами, вам ничего не остается, кроме как обратиться к нам за помощью? Я правильно вас понял, уважаемый коллега? Представитель ФСК: Иными словами, да. Это ведь не только НАША проблема, это по большому счету и ВАША проблема. Третьи страны, арабы, корейцы, китайцы, японцы давно проявляют интерес к подобного рода тематике, и если через нашего кролика произойдет утечка некоей принципиально важной информации, то... Представитель ЦРУ: Да-да, нетрудно оценить масштаб последствий... Думаю, уважаемый коллега, наше Управление не останется в стороне. Мы постараемся оказать вам посильную помощь при условии выработки в дальнейшем программы паритетного контроля над всеми без исключения разработками в этой области. Пора положить конец сбоям. И у вас, и у нас. Представитель ФСК: Вы, конечно же, понимаете, уважаемый коллега, что подобные вопросы решаются на самом высоком правительственном уровне, а время не ждет, ваша помощь нужна нам уже сейчас. Представитель ЦРУ: И мы ее окажем уже сейчас. Любое сотрудничество начинают с доверия. Мы доверяем вам, вы доверяете нам. Чем плох расклад? Представитель ФСК: Уважаемый коллега, я предлагаю тост за доверие. Представитель ЦРУ: С воодушевлением вас поддерживаю! Глава третья - Боря, возьмешь меня замуж? Я остановился в положении "брюки натянуть": одна нога уже в штанине, другая согнута на весу. - Почему бы и нет? - отвечал я невозмутимо. - Тогда, надеюсь, редкое удовольствие сменится доброй привычкой. Елена засмеялась, разглядывая меня с постели светящимся очень таким женским взглядом. Она лежала, натянув простыню до подбородка и заложив руки за голову. - Знаешь, - сказала Елена, - мне как-то нагадали, что первый мужчина, которому я задам этот вопрос, именно так на него ответит. - Интересно, - усмехнулся я, осторожно продел в брюки вторую ногу и взялся за ремень, - и кто же тебе так точно нагадал? Цыганка в цветастом платке? Астролог в колпаке и мантии? - Вот и нет. Никогда не догадаешься. - И с трех раз не догадаюсь? - И с трех, и с десяти. Не маг, не факир, не астролог, не цыганка. - Ну тогда "Книга перемен". Или компьютерная программа, ее заменяющая. - Совсем холодно. - Сдаюсь! - я расправил небрежно отброшенную вчера ночью футболку. Елена смилостивилась: - Помнишь, - начала она, - в середине мая меня гоняли в командировку. В Одессу... Я снова застыл. Теперь уже по другой причине. Как всегда при упоминании о том нелегком периоде моей жизни у меня захолодило в груди, и самым постыдным образом изъявили желание затрястись поджилки, но теперь-то я умел быстро подавлять связанные с ним неприятные ощущения. Все равно, конечно, еще подергивает, но не обрывать же Елену окриком. Она-то ни в чем не виновата, а знать, что я пережил за те три длинных майских дня, пока была она в командировке, ей и вовсе ни к чему. - Ну, а дальше? - Там я познакомилась с одним очень интересным человеком. - Надеюсь, у него имеются тройной подбородок, необъятный живот и мешки под глазами? Елена прыснула. - Зачем тебе, чтобы у него были... тройной подбородок, живот и мешки? - В случае, если он отягощен всеми вышеперечисленными недостатками, было бы смешно с моей стороны ревновать тебя к подобному чудовищу. - Борька, ты невыносим! Это средних лет мужчина: крепкий, уверенный в себе. Очень умный и предупредительный. - Надо же, каков букет положительных качеств! А крыльев у него нет? - Крыльев нет. И нимба вокруг головы, успокойся, тоже. - Зато он, без сомнения, красив той уникальной красотой, которую мужчина приобретает, вступая после четвертого десятка в период своей последней и самой притягательной для женщин всех возрастов зрелости. А легкая благородная седина висков лишь подчеркивает благородство его благородного профиля, не говоря уже о благородном анфасе. - Ты дашь мне рассказать или нет? - Рассказывай-рассказывай, - я покончил с одеждой и теперь с сомнением изучал свое отражение в зеркале: шевелюра явно требовала срочной обработки ножницами. Я пригладил волосы. - Во-первых, нет у него никаких седых висков, - продолжала Елена. - Тут ты промахнулся, или, как это у вас, военнополевых мужланов принято говорить, попал в самое молоко. Он совершенно лыс. И тебе, конечно, в этом смысле не чета: можешь злорадствовать. Ну и видно, вообще побитый жизнью мужчина. Хотя и предпочитает особенно о своем прошлом не распространяться. У него такие пятна фиолетовые на голове. Наверное, старые ожоги... Теперь у меня не просто захолодило в груди, теперь меня затрясло. По-настоящему. Это был сильный удар, и, наверное, я на какой-то момент просто выключился, как телевизор, у которого полетели предохранители. - Боря, что с тобой?! - закричала Елена, вскакивая с постели. Я обнаружил, что стою на коленях, а мои побелевшие от напряжения пальцы скользят по полировке трюмо, совершая бессмысленные движения. И таращусь кроме всего прочего на собственное отражение в зеркале не менее бессмысленным взглядом. Ну и вид! Что ж ты так расслабился вдруг, Игл, орел мой бескрылый? Так супружницу будущую заикой можно сделать. С хрустом в суставах я выпрямился. Вдох - выдох, вдох - выдох, и еще раз вдох - выдох... Опомнился наконец? - Борис!!! Я обернулся и обнял Елену за плечи, почувствовал ее дрожь, ее смятение, притянул к себе, гладя ее волосы, целуя в губы, глаза, нос: - Успокойся, маленькая, ничего, все хорошо... Сейчас вот, погоди, мы оба успокоимся, сядем, и ты мне все расскажешь. Все расскажешь, правда? - Боря, я не понимаю... - Подожди, и я тебе тоже все расскажу... Я усадил ее на постель, сам сел рядом: - Все уже, все, я в порядке. - Я испугалась, Боря. - Это естественно, родная моя. Я бы сам испугался, случись такое с тобой. Но это все так, понимаешь, получилось... от неожиданности... Но теперь полный порядок, - добавил я почти бодро. - Ты его знаешь, Боря? - Кого? - Николая Федоровича. - Николая Федоровича? - Тот человек, с которым я познакомилась в Одессе. Еще бы мне не знать!.. - Значит, его зовут... Николай Федорович? - Да, так он мне представился: Николай Федорович Лаговский, директор фирмы "Магиксофт". Название вполне в ЕГО духе!.. И когда-то это название я уже слышал... В мае?.. Да, точно, в мае. И запись в ТОМ, исчерканном схемами, блокноте есть, должна сохраниться: адрес, номер телефона. "Магиксофт"... - Где конкретно ты познакомилась с ним? - В офисе фирмы. Меня ему представили; он пригласил меня поужинать в одном очень милом ресторанчике. Но, Боря, не подумай: между нами ничего не было. Да и не могло быть. Ты мне веришь? Случайное совпадение? Хотелось бы надеяться. Но хватит, хватит! Ты уже имел возможность убедиться, что в подобных делах случайных совпадений не бывает. - Верю, малыш, конечно же, верю. Ты лучше скажи, когда познакомилась с ним? В первый же день после прибытия в Одессу? - Нет. Кажется, нет. На второй или третий день. Мы к тому времени уже закончили все дела, и он, собственно, пригласил меня в ресторан под предлогом отметить удачную сделку, ну и вообще... - Тебя не удивило, что сам директор... - Знаешь, нет. Это ведь в порядке вещей. В порядке вещей? - Для меня пока еще не в порядке. - Это потому, что тебе еще ни разу не приходилось почувствовать себя в качестве привлекательной девушки. Прекрасно, с некоторым облегчением подумал я. К моей "привлекательной девушке" вернулась здравая ирония. Но лично мне пока не до иронии. - Не отвлекайся, Лена, все очень серьезно. Значит, этот самый Николай Федорович пригласил тебя в ресторан поужинать, отметить сделку? На второй или третий день... Кстати, если попробовать прикинуть по ходу дела: успевал ОН подготовить здесь все как нужно и смотаться в Одессу? Успевал, если допустить, что убийства по его заказу совершались другими, а ОН в это время наслаждался отдыхом на Черном море в компании с "привлекательной девушкой", делая регулярно по несколько телефонных звонков в Питер. Но это, господа мои товарищи, уже слишком. ТАКОГО я не ожидал даже от НЕГО! - Ты согласилась? - Конечно. А почему я должна была ему отказать? - О чем вы говорили? - Так, больше все о ерунде. О чем обычно говорят за ужином при свечах в ресторане на берегу Черного моря? Он извергал комплименты, расспрашивал о том, как живется сейчас в Ленинграде, вспоминал свои поездки в наш город. Ему очень нравится Ленинград. Он так и сказал: это второй город в мире, где я согласился бы жить. - А первый? - Конечно же, Одесса. - Понимаю. Что он еще рассказывал о себе? Ты помнишь подробности? - Я же говорила, он старался быть сдержаным. Но в общих чертах рассказывал, естественно. Он служил в армии, в каких-то особых частях; дослужился до майора, потом уволился в запас, долго работал в КБ какого-то секретного завода, теперь вот ушел в частный сектор, на вольные хлеба программного обеспечения. - Он как, вообще, в этом разбирается? Или все больше по административной части? - Почему же, разбирается и прекрасно... Еще один верный штрих к проявляющемуся и настолько знакомому образу!... - Он много шутил, много смеялся. А потом как-то речь сама собой зашла о предсказаниях и предсказателях. Он говорил, кажется, что ему самому предсказали долгую жизнь до старости при условии, если он будет избегать самолетов. Вот, говорил, с тех пор в "Аэрофлот" ни ногой, даже при слове "посадка" вздрагиваю. Ладно бы еще одному в авиакатастрофе погибнуть, но ведь сколько людей еще из-за меня... Врет, как всегда, не краснея. Интересно, а каким транспортом ты тогда до Одессы своей любимой добирался? Не на шаланде же, полной кефали?.. Елена продолжала рассказ: - Я в ответ, вроде бы, заметила, что не ожидала увидеть в нем столь суеверного человека. Он возразил, что каждый человек суеверен. И никто за историю человечества еще не доказал, что вера в научный прогноз более весома, чем вера в астрологию. Потом он развил свою мысль в том смысле, что мир более широк и разносторонен, чем принято считать, полагаясь на собственные органы чувств. И если человек действительно хочет увидеть те тончайшие взаимосвязи, что управляют миром на самом деле, он должен начать с себя, в себе отыскать отзвуки истинной реальности. А потом - да, кажется, именно тогда - он предложил мне погадать по руке... - Понятно, - пробормотал я, - значит, просто-напросто сеанс хиромантии. - Да, он взял мою правую руку, долго ее изучал, неся какую-то чепуху - я всего уже и не помню, а потом, знаешь, так засмеялся, посмотрел мне в глаза и говорит: "А вот это, наверное, для вас, молодой девушки, самое интересное. Вашего первого и единственного мужа будут звать Борис, а когда вы его впервые спросите, собирается он вас взять замуж или нет, он ответит примерно так: "Редкое удовольствие сменится доброй привычкой". Мне тогда эта фраза показалась странной, а теперь... Та-ак... Дядя Степа-милиционер надувает щеки и свестит в невидимый свисток. Ну-ка скажи, Игл, зачем тебе подробности? Тебя выпустили? Тебе позволили жить дальше? Будь доволен и этой малости. И хватит наконец письменному ящику проявлять интерес к содержимому закладываемых в него конвертов! Самое лучшее, Игл, будет для тебя остановиться уже сейчас. Пока не поздно. - Все ясно, - сказал я Елене, поднимаясь. - Вопросов больше не имею. - Так ты мне не ответил, - встрепенулась она. - Откуда ты его знаешь? - Это старая история, - сказал я с небрежностью матерого супергероя. - Твой Николай Федорович напомнил мне одного человека. Одного очень неприятного человека... - И кто же этот человек? - Долго рассказывать. Как-нибудь потом - хорошо, малыш? Все равно это только совпадение. Тот, на кого я подумал, не мог находиться в середине мая в Одессе. - Почему? - Прежде всего потому, что он находился здесь, в Питере. Ну да ладно, хватит на эту тему, - я наклонился и, положив руку ей на колено, поцеловал Елену в губы. - Не обижайся, маленькая. Со временем ты все узнаешь. - Скотина ты, Борька! Самая настоящая скотина! - Ну-ну, зачем уж так? Все-таки обиделась. - Давай, малыш, - сказал я примиряюще, - сходим куда-нибудь вечером, развеемся. Как ты на это смотришь? Елена смотрела на это положительно. - Договорились, - я снова поцеловал ее в губы, испытав при этом вкрадчиво напомнившее о себе возбуждение (и это после бурно проведенной ночи!); Я сразу пожалел о том, что успел одеться. Через несколько минут я спускался по лестнице. Вышел из подъезда, на ходу оглянулся, увидел Лену в окне и помахал ей рукой. Она помахала в ответ. И вот тут история о суеверном хироманте Николае Федоровиче получила продолжение. В двух шагах от меня затормозил почти новый БМВ. Дверца со стороны водителя приоткрылась: - Борис Анатольевич? Орлов? Я повернулся на голос: - Да. - Уделите. Нам. Несколько минут. Своего времени. Он именно так и говорил - этот появившийся передо мной подтянутый худощавый человек: выделяя каждое произносимое слово, на тонах почти командирски-повышенных. Незнакомец не спрашивал - он требовал "уделить". - Кто вы такой? Он махнул перед моим носом удостоверением с новым российским гербом. ФСК, МГБ, КГБ - хоть горшком назови... Начинается, подумал я. Вот тебе и "остановиться уже сейчас, пока не поздно". Снова кому-то в высоких сферах понадобился Борис Орлов. Как не вовремя, черт!.. - Что-то срочное? - Да. Один. Человек. Хочет переговорить. С вами. Я уже догадался. Выкладывай подробности. - Знакомый? - Он. Вас. Знает. И утверждает. Что вы. Знаете его. - Кто он? - Вряд ли. Вы знаете. Его имя. Это уже интересно. - Ладно, поставим вопрос иначе: когда и где я успел с ним познакомиться? - Здесь. В Санкт-Петербурге. В мае. Этого года. Та-ак, Игл. Значит, в мае. Что-то уж очень часто сегодня ты вспоминаешь май. Но выводы пока делать рано, пойдем дальше. - А в чем, собственно, дело? Если в двух словах... или нельзя? - Честно говоря. Я. Не в курсе, - признался мой визави. - Моя задача. Пригласить. Вас. На беседу. Но мне. Также. Было сказано. Что если вы. Спросите об этом. Ответить вам. Одним словом. АРТЕМИДА. - Артемида? - пробормотал я, чувствуя, как сперло вдруг дыхание. Значит, ты не ошибся, Игл. Значит, наш фокусник и теперь "живее всех живых... наша сила, знамя и оружье"... И значит, продолжение следует, господа мои товарищи. Любимец публики Игл снова в игре. - Может быть, вы все-таки представитесь? По-человечески, без этих нелепых мандатов. - Лузгин. Старший лейтенант. Федеральная. Служба. Контрразведки. Ничем не лучше. Ну да ладно... - Хорошо. Еду. Усаживаясь в машину, я еще раз взглянул напоследок на окно только что покинутой квартиры. Елена все еще стояла там, в окне, наблюдая за мной сквозь стекло. Не уверен: расстояние было достаточно велико - но мне показалось, что на лице ее появилось выражение озабоченности. Глава четвертая Он был гладко побрит и выглядел моложе, но, несмотря на это, я его сразу узнал. Тем более, что старший лейтенант Лузгин дал мне вводную: "В Санкт-Петербурге. В мае. Этого года... Артемида." Еще был мой старый знакомец бледен и держался не слишком уверенно: наверняка (хотя почти два месяца уже минуло), сказывалось ранение. Но он был жив, его все-таки спасли, откачали, и он шел ко мне через кабинет, протягивая руку. - Здравия желаю, Борис Анатольевич. Рад вас снова видеть. Я ответил на рукопожатие, хотя, признаться, в отличии от него был вовсе не рад нашей новой встрече. - Не знаю вашего имени: вы ведь мне так и не представились, не успели представиться, - напомнил я. - Да, кажется, - согласно кивнул он, ничуть при этом не смутившись. - Не выдалось как-то удобной минуты. Капитан Сифоров. Но вы можете называть меня просто по имени: Кирилл. Присаживайтесь, Борис Анатольевич, чувствуйте себя как дома, - дружелюбно пригласил он. Осматриваясь, я расположился на предложенном мне стуле, а капитан Сифоров, обогнув стол, устроился в кресле напротив. Кроме вышеперечисленных предметов мебели в кабинете имелся еще сейф - громоздкая серая конструкция, вполне в духе интерьеров а-ля Литейный-4.. - Вы меня узнали, - констатировал капитан удовлетворенно. Наверное, поэтому вам нетрудно будет догадаться, почему именно мне поручено работать с вами. - Нетрудно, - признал я. - Проблема только в том, соглашусь ли Я работать с вами. - А почему бы и нет? - До сих пор, - терпеливо начал разъяснение я, - наше сотрудничество ни мне, ни вам пользы особой не приносило. У меня есть претензии к вам, но и вы, теоретически, со своей стороны можете предъявить мне счет за то, что есть доля и моей вины в гибели вашего напарника. Сифоров заметно помрачнел. - Вашей вины здесь нет, - отрезал жестко. - Мы допустили ошибку. За ошибки всегда расплачиваются. Это закон контрразведки. - В любом случае, - заявил я уверенно, - мне надоело играть в ваши игры. Не испытываю желания принимать в них участия и впредь. - Кое-что изменилось, Борис Анатольевич... - И я уже это понял. Наш общий знакомец опять вывернулся и теперь вы объявляете на него тотальную облаву. - Вы умеете сопоставлять... - У меня были хорошие учителя. Но повторюсь: я попросил бы оставить меня в покое. Первый тайм обошелся мне дорого, не хочу участвовать во втором. Мое единственное желание сейчас - побыстрее обо всем забыть. Поэтому меня совершенно не волнует жив Герострат или нет, на свободе он или... - Так ли уж не волнует? - усомнился Сифоров, но, заметив, что я собираюсь встать, заторопился: - Вы, Борис Анатольевич, просто не знаете еще всей... - И знать не хочу! Есть хороший такой, жизнеутверждающий принцип: кто мало знает, тот долго живет. В свое время я побегал под пулями, и если вы читали мое личное дело (а в вашей конторе оно наверняка есть), то должны знать, где, когда и сколько раз мне приходилось доказывать свое право на жизнь. Туда же можно добавить описание моих веселых приключений два месяца назад. Для полноты картины. И думается, право это я доказал. Мне, товарищ капитан, почему-то нравится жить, и я не намерен лишний раз подставлять свою голову под топор. Хватит. - Вы не даете мне сказать, Борис Анатольевич. Выслушайте, а потом уже принимайте решение. - Понимаю, - я криво усмехнулся. - Сейчас вы мне убедительно докажете, что снова я в безвыходном положении, снова мне нужно включаться в охоту на Герострата, на этот раз в паре с вами. А потом меня снова будут использовать все, кому не лень, гонять туда-сюда, как шестерку, и в результате кто-то получит орден, кто-то - очередное звание, а Борис Орлов будет радоваться, что повезло хотя бы остаться в живых. Извините, товарищ капитан, за прямоту, но научен. Все-таки у меня были хорошие учителя. - Вы, наверное, сразу вообразили себе, Борис Анатольевич, что мы собираемся заслать вас под пули? Это не входит в наши планы, поверьте моему слову. И никто больше не намеревается использовать вас вслепую. Все карты будут открыты, на столе. Мы предлагаем честное сотрудничество. И добавлю всетаки, что сотрудничать с нами в ваших же интересах. Господи, как надоели мне эти песни! - Хорошо. Я думаю, что просто так вы меня все равно отсюда не отпустите. Поэтому я выслушаю вас, но при одном условии... - Да? - Если то, что вы собираетесь предложить, меня не устроит, больше никаких уговоров. Я ухожу и вы оставляете меня в покое. - Безусловно, - кивнул Сифоров. Легко же он согласился. - Выкладывайте, что там у вас. - Начну сразу с главного. Дело в том, Борис Анатольевич, что вы единственный оставшийся в нашем распоряжении человек, который вступал в непосредственный контакт с Геростратом. - Неужели? А Михаил Мартынов? Знаете такого? Сифоров вздохнул. - Конечно же, знаем. Он помолчал, затем продолжил рассказ: - Нашими усилиями Герострат был водворен в исследовательский центр, где разрабатывалась известная вам тематика. Но не так давно Герострату удалось бежать. При побеге были убиты люди. Убиты самым жестоким образом. Теперь Герострат находится в розыске. Но и это еще не все. Мы выявили круг лиц, с которыми он встречался в качестве руководителя Своры. Их оказалось немного: известные нам члены Своры (на их помощь рассчитывать не приходится), несколько человек из Центра, участвовавших в работе над проектом. Более половины их на сегодня мертвы, а остальные... Остальные, Борис Анатольевич, похищены и либо тоже мертвы, либо... в любом случае, на сегодня их нет в пределах нашей досягаемости. Сотрудники фирм (Герострат, если вам не известно, возглавлял четыре фирмы по продаже оргтехники) нам ничем помочь не смогли. Остается ваш Мартынов, полковник МВД Хватов - знаете такого? - и вы. А теперь смотрите сами, Борис Анатольевич. Неделю назад капитан МВД Михаил Мартынов взял отпуск за свой счет: перед Играми Доброй Воли, не забудьте обратить внимание - это когда у них каждый сотрудник на счету. После чего исчез. То же самое на три дня раньше Мартынова проделал полковник Хватов. Мы только начали разворачиваться, а столь необходимых нам свидетелей, с которыми можно было бы разумно сотрудничать, настоящих профессионалов, как корова языком слизнула. Нас опередили, Борис Анатольевич. И если в прямом устранении свидетелей участвовал Герострат, то наше положение с уверенностью можно охарактеризовать как "незавидное"... Так, подумал я. Так вот значит как. Были и нет. И мой бывший друг "МММ - нет проблем", и полковник Хватов, и неизвестные мне спецы из Центра - похищены, убиты?.. Два месяца назад, когда я затравленным зверем метался по Питеру, или еще раньше, когда по заданию Мишки шел на первую встречу с Геростратом, мог ли я представить, что дело Своры приобретет ТАКОЙ размах? И могу ли я правильно оценить это теперь? И если все - правда, и сбривший бороду Кирилл Сифоров, капитан ФСК, не вешает мне спагетти новой марки на уши, значит, я попал в лихой оборот. Господи, да когда же вы успокоитесь?! И меня когда оставите в покое?! - Вот и получается, Борис Анатольевич, - продолжал Сифоров, - что вы у нас последний имеющийся в наличии свидетель и последний, так сказать, специалист по Герострату. И нет гарантии, что завтра вы не запишитесь в стройотряд - у вас ведь каникулы сейчас, верно? - и не исчезнете в неизвестном направлении, как все другие свидетели перед вами. - Это был бы выход, - заметил я без прежней самонадеянности. - Такой же, как и для Мартынова? Он, кажется, ваш близкий друг? - Когда-то считался другом. - Ясно. Что тебе может быть ясно? А вот мне ясно многое. Игл, на тебя снова накидывают узду, размышлял я с каким-о отчужденно-холодным любопытством стороннего наблюдателя. Кто не с нами, тот против нас. Выбирай. Альтернатива проста, проще некуда. Например, ты встанешь сейчас, делаешь капитану ручкой и уходишь, а ночью за тобой приезжают. Вопрос только: кто? Герострат со своей командой марионеточных головорезов? Солдаты на грузовике? Или есть еще некто, чрезвычайно заинтересованный в том опыте, который ты приобрел не так давно и который стремишься забыть всеми силами? - На самом деле, Борис Анатольевич, - между тем говорил Сифоров: сама тактичность, - мы легко могли бы вас мобилизовать. Вы рядовой запаса, не так ли? Но мы понимаем, что при таком раскладе ни о каком взоимопонимании, ни о каком равноправном, взаимообразном сотрудничестве между нами не стало бы идти речи. Поэтому мы предпочли иной путь, и, надеюсь, вы это в должной мере оцените. И тут он прав. Они - силовое министерство, или были когда-то, не так давно, силовым министерством, и вряд ли полномочий с тех времен у них убавилось. В рамках-то новых указов об "усилении борьбы", которые каждый божий день подписывает Президент. Соглашайся, Игл, соглашайся. Ничего не попишешь, придется вернуться в игру. Кстати, нужно отдать должное профессионализму капитана: "сделал" он тебя грамотно. В лучших традициях стратегов-гроссмейстеров, черт бы их всех побрал! - Если я буду с вами сотрудничать, - произнес я медленно, - мне хотелось бы быть спокойным за свой тыл. Я имею в виду близких мне людей. - Я гарантирую вам их безопасность, - уверенно отвечал Сифоров. Наши люди уже занимаются этим вопросом. Ни Герострат, ни кто иной до ваших близких не доберется. Уроки недавнего прошлого мы учли, Борис Анатольевич, поверьте. Кое-какой опыт в делах, связанных с Геростратом, у нас появился. Так что возможность шантажа будет исключена. Когда-то и кто-то уже гарантировал мне их безопасность. Помнишь, Игл, чем все это кончилось? - Я буду спокоен только тогда, когда моих близких не будет в Городе. - Разумное предложение, - кивнул Сифоров. - Мы его поддерживаем. Вы только скажите нам, Борис Анатольевич, куда вам хотелось бы отправить близких вам людей. - Я подумаю. - Мы подождем. - В чем заключаются мои обязанности? - Это по-деловому, - обрадовался Сифоров. - Как я и говорил, вы нужны нам прежде всего в качестве консультанта. Приблизительный план действий у нас уже выработан; первый этап продуман до мелочей. Мы будем действовать самостоятельно в рамках утвержденного плана, и от вас не требуется участвовать непосредственно в его реализации. Но по ходу могут возникнуть какие-то вопросы. Мы при всем богатстве имеющегося у нас материала о возможностях Герострата пока еще очень смутно представляем себе его повадки, его привычки, его побудительные мотивы. Ведь в мае мы работали не против него, мы работали против его хозяев, а там были свои правила игры. А теперь нужно начинать все сначала. И вашу помощь в этом деле трудно недооценить. Кстати, Борис Анатольевич, вашу работу на наше ведомство мы хорошо оплатим. Думаю, по завершении вы не останетесь в обиде. - Прекрасно, - я откинулся на спинку стула, вытянул ноги. - С чего начнем? - Для начала, я думаю, есть смысл ввести вас в курс дела. Раз уж мы договорились, что сотрудничество будет равноправным. Сифоров встал, вытащил из кармана связку ключей и, выбрав нужный, открыл сейф, откуда извлек кипу папок устрашающих размеров и положил ее на стол передо мной: - Это материалы по "Своре Герострата". Будут вопросы, я всегда готов ответить на любой. Не стесняйтесь спрашивать. Но сейчас не стану вам мешать. И капитан ФСК Кирилл Сифоров ушел, оставив меня наедине с папками... Глава пятая Наверное, Борис Орлов удивился бы узнай он, что в это же самое время папка с краткой выжимкой из материалов по "Своре Герострата" легла на стол перед еще одним человеком. Но Борис Орлов не мог этого знать, и никто ему об этом не расскажет. Даже Сифоров. Или тем более Сифоров. Потому что тем человеком, который изучал сейчас папку с грифом "Особой важности", пробегая глазами текст и останавливаясь на аккуратных четких фотографиях, был Президент Российской Федерации. Глава шестая Итак, Герострат вернулся. Как и обещал, написав краской: "Я ВЕРНУСЬ" на стальных воротах Центра прикладной психотроники. Я разглядывал снимок этих ворот, а в горле рос долгожданный комок, и первая капля пота прокатилась, щекоча кожу, из-под мышки к ремню на поясе, и тонкий давно заживший шрам на ладони вдруг напомнил о своем существовании легким, но неприятным зудом. Это уже привычка; привычная реакция организма на воспоминание о фокусах Герострата. Понятно, для нормального человека любой его поступок: будь то надпись на воротах: "Я ВЕРНУСЬ" или игра по телефону в шахматы на живых людей - покажется бредом, точным показателем сумасшествия. Как говорится, что хорошо для киношного суперзлодея, не к лицу злодею реальному: из плоти и крови. Но за каждой такой выходкой, за каждой "примочкой" у нашего суперзлодея имелся точный, тщательно продуманный план, основанный прежде всего на совершенном знании человеческой психологии. Нормальной человеческой психологии. И те, кого он заносил в свою пресловутую СХЕМУ, пожимая плечами и крутя пальцем у виска, поступали так, как этим планом, СХЕМОЙ было для них предусмотрено. На этот раз - не исключение! - нормальные поступили точно так же. Они прочли надпись, и хотя всерьез ее никто не воспринял, на всякий случай усилилм охрану Центра и собрали туда оставшихся в живых спецов по Герострату, чтобы те, используя материалы архивов, а также собственные знания и опыт, выработали рекомендации по поимке беглеца. Я на месте того деятеля, что додумался до подобной идеи, поступил бы совсем иначе, но, видимо, "деятель" был не совсем в курсе и поступил так, как поступил. Там-то, в Центре, Герострат их всех и накрыл. Охрана была ему нипочем, сколько бы ее не усиляли: на его стороне выступали неожиданность и около сотни хорошо вооруженных головорезов (как потом выяснилось, среди них были и старые члены Своры, и свежепрограммированные). Мощным зарядом тротила они подорвали стену и под прикрытием армейских гранатометов атаковали Центр. Охрана была смята и дезорганизована. Не помогло и присутствие в Центре большего, чем обычно, количества полевых офицеров. За десять минут Герострат захватил и Центр, и так необходимых ему спецов по проблемам прикладной психотроники. И еще десять минут ему понадобилось на то, чтобы заминировать лаборатории и архивы, а потом убраться восвояси, уводя с собой плененных спецов. А еще через две минуты после его ухода все постройки Центра взлетели на воздух. Сидя в кресле Сифорова, я внимательно разглядывал фотоснимки. Их оказалось здесь две пачки в конвертах: Центр до нападения и Центр после нападения. Зрелище впечатляющее. В первой пачке: белые стены, ухоженные дорожки, ровно подстриженные кусты, стекла высоких окон отражают зайчиками солнечный свет - курорт, да и только; и во второй: те же стены, но в черных разводах копоти, пепел на месте сгоревшего до тла кустарника, разбитый прямым попаданием гранаты асфальт, изрешеченное тело в солдатской форме - на первом плане, оскалки стекол - целые груды, пустые глазницы окон, пулевые отверстия в рамах и вокруг них. Когда поднятые по тревоге бойцы двух соседних воинских частей прибыли на место (но копались они долго: почти час), все уже было кончено. Догорали лаборатории, остывали тела, по пожарищу, матюкаясь, метались пережившие бойню - пытались тушить, но, конечно же, впустую, а группа Герострата, оставившая на поле брани всего семерых боевиков, была уже далеко. Таким образом, на сегодня Герострат являлся единственным в стране (а может быть, и в целом мире) человеком, располагавшим всей совокупностью информации по наиболее перспективному проекту из тех, что разрабатывали Центр и несколько его филиалов, разбросанных по крупнейшим городам. И если в филиалах исследователи были заняты лишь решением частных задач, даже порой не представляя себе, зачем и кому это нужно, то в Центре все решения сводились в единое целое и уже на основе этого единого целого строилась практическая реализация тех или иных направлений изучаемой тематики. И вот теперь эти "бесценные" крупицы злой истины, с помощью которой вполне доступно управлять человеческой личностью, находились в руках Герострата, и уж кто-кто, а он способен оценить их значение. Другой вопрос - как он собирается распорядиться этой информацией? И вот здесь, господа мои товарищи, шутки кончаются. Это действительно страшно - представить себе, что будет, если Герострат всерьез займется внедрением разработок Центра в жизнь. Да, Герострат вернулся. Но он вернулся не только в Центр прикладной психотроники, он вернулся и в мою жизнь, потому что опять так получилось, что я, Борис Орлов, рядовой запаса войск специального назначения МВД, оказался на другом полюсе противостояния, и опять от меня зависит, сумеет Герострат реализовать свои планы или нет. Он вернулся. И чтобы понять, как мне самому действовать дальше, исходя из этой новой ситуации, что возникла с его возвращением, я решил пройтись по своим воспоминаниям от самого начала, заодно просматривая те события глазами моих новых партнеров. Я нашел в кипе папку, датированную осенью прошлого года (октябрь-ноябрь), и, устроившись поудобнее, насколько позволяло сделать это неказистое кресло Сифорова, раскрыл ее. Да, с этого все и началось. Передо мной лежали исписанные от руки отчеты Эдика Смирнова, лейтенанта МВД, сотрудника оперативной группы, которой руководил Мишка Мартынов, когда-то мой "старый и верный друг". В октябре прошлого года Михаилу Мартынову было поручено проверить руководителей различных неформальных группировок идейно-религиозного толка. На предмет правовой профилактики: как раз тогда было много шума вокруг инцидента с Белым Братством, сектой одурманенных ребятишек, решивших покончить с собой в один день на центральной площади Киева. Задание Мартынов выполнил добросовестно, и в ходе переговоров его внимание привлек руководитель одной из таких неформальных группировок, державшийся в отличии от других очень просто, так, что становилось непонятным, каким образом этот немолодой уже человек сумел объединить вокруг себя около сотни вполне интеллигентных, самостоятельно мыслящих ребят - пре имущественно студентов. Долго размышлять над неувязками в образе Мартынов не стал, а предложил внедрить на некоторое время в группу своего человека. Этим человеком и стал Эдик Смирнов. Я листал его отчеты. Четыре отчета, (не копии - те самые изъятые у Мартынова оригиналы) в общей сложности - семь страниц, исписанных твердым разборчивым почерком. Написаны они были в свободной, порой даже несколько развязной манере - видно, не в расчете на то, что будут когда-нибудь подшиты к делу. Вот первый отчет. "Вариант внедрения через Мальцева себя оправдал, - писал Смирнов. - Я был приглашен пообщаться с интересным человеком. Кроме меня и Мальцева собралось еще четверо. Отсюда вывод: В Своре используется классический принцип разделения на пятерки. Познакомились. Двое студентов из Универа: Саша и Валентин, одна спортсменка-пловчиха по имени Ирина, и еще одна совсем молоденькая девушка, школьница с Васильевского острова Светлана. Вечер провели за несколько принужденной беседой. Ждали Г. Но не дождались. Вывод: Г. не столь обязателен и точен, как принято в Своре о нем говорить. Мальцев долго и многословно извинялся. Ну что ж, нам спешить некуда, подождем." И подпись размашистая уверенная: большая буква "С" и частокол закорючек справа налево. Герострат в тот вечер не пришел. Интересно, почему? Или здесь имеет место сходный с моим случай, то есть Герострат все-таки появился, но, покопавшись в извилинах Смирнова и все про него выяснив, заменил истинные воспоминания о встрече ложными, будто никакой встречи не было? Не исключено. Ведь уже тогда игра в противостояние началась, и пошел поток "дезы". Вот второй отчет. Описание новой вечеринки у Герострата. Что здесь истина, а что "навязанные воспоминания"? Никогда нельзя сказать с уверенностью, если имеешь дело с таким человеком, как Герострат. "Снова собрались все вместе. Снова ждали. Наконец появился Г. Моему присутствию был рад. Шумно и многоречиво демонстрировал эту радость. Хвалил Мальцева за то, что тот меня привел. Уверял, что мне у них понравится, и я останусь в Своре навсегда. Мои впечатления от Г.: Откровенный позер, играет на публику, имидж - своеобразный симбиоз образов: шизанутый простачок, фанатик идеи и в то же время добрый, но хитрый дядюшка. При достаточно продолжительном общении с Г. создается ощущение, что имидж этот имеет искусственное происхождение. Он был предложен, обдуман, сконструирован - возможно, специалистами более высокого класса, чем Г. Версия: с помощью этого образа Г. создает для посторонних глаз видимость своей личной безобидности при всей его устрашающей философии. Философия (идеология) Своры: В основу, как легко догадаться, положен миф о Герострате. Вводится понятие Личности, противостоящей всемирной несправедливости. Единственная возможность самореализации Личности видится в том, чтобы совершить некий акт (тут может быть все, что угодно: от элементарного поджога до террористических акций глобального масштаба), который увековечит имя вышеупомянутой Личности. При этом подразумевается, что он один, т. е. Г., способен указать, где, когда и какой акт следует совершить. Априори утверждается, что совершать акт пока еще рано, нужно выждать, но время его придет и придет скоро. Кроме того, как и предполагалось, имеется в наличии принцип материальной заинтересованности для членов Своры. Построение хорошо знакомо: мы все - одна Личность, у нас нет секретов друг от друга, мы решаем любые проблемы сообща, твои трудности - мои трудности, мои трудности - твои трудности, мой кошелек - твой кошелек, твой кошелек мой кошелек. Вывод: Общая идеология Своры стандартна; с учетом некоторых поправок вполне соответстует приемам базовой подготовки перепрограммирования психики. Идеология не опирается не на одну из метафизических доктрин, но именно поэтому привлекательна для наиболее здравомыслящей части молодежи. Подать ее принципы Г. умеет. Он - прекрасный вдохновенный оратор, свободно владеет искусством риторики, способен направлять дискуссию в нужное ему русло. Это местами нарушает целостность принятого имиджа, но заметить несоответствие способен только очень искушенный в психологии человек. К вопросу о применении Г. психотропных препаратов: Лично мной ничего похожего замечено не было. За ужином, к которому меня пригласили присоединиться, почти никто не ел: все слушали Г. Сам подбор продуктов (в Своре нет диетических ограничений, характерных для большинства известных на сегодня сект) не оставляет места подозрениям: только свежие фрукты, много импортных консервов хорошего качества (я сам наблюдал за тем, как их вскрывали - добавить туда что-то было бы не реально), дорогое вино (бутылки открывались непосредственно перед произнесением очередного тоста). Применение респираторных психотропных препаратов исключено, т. к. сам Г. не курит и, судя по всему, не одобряет этой вредной привычки: по крайней мере, в его присутствии никто не курил и даже не проявлял желания. Вывод: Возможно, Г. имеет в своем распоряжении более изощренные методы воздействия на психику своих подопечных, чем известные нам психотропные средства. Дополнение к сказанному: Не следует сбрасывать со счетов возможность вообще полного отсутствия каких-либо средств воздействия на психику, кроме вышеупомянутой идеологии. Соотвествующий имидж подобран не преднамеренно, а в силу хорошего понимания Г. аспектов человеческой психодинамики. В таком случае Свора Герострата - всего лишь еще одна неформальная группировка молодежи, объединенная за счет и ТОЛЬКО авторитета конкретного лидера. Если это так, то в смысле профилактических мероприятий Свора Герострата оперативного интереса для нас не представляет." Да, я тоже так считал. "Герострат - низкого полета шизик". Так я думал. Я ошибался. Ошибался и лейтенант МВД Смирнов. И вообще, читая этот его второй по времени написания отчет, я не без удивления обнаружил, насколько мои собственные впечатления от самой первой встречи с Геростратом похожи на первые впечатления Эдика. И хотя Смирнов был профессионал, что чувствуется по подходу к проблеме, тем не менее и он не обошел само собой напрашивающегося вывода: Герострат - ничтожество, каких много; реальными силами он не располагает и не будет располагать в ближайшем будущем. "Оперативного интереса не представляет." Точка. Но Герострат оказался более серьезным противником, чем Смирнов с Мартыновым поначалу думали. И тут нужно было бы поставить точку с запятой, потому что он уже располагал реальными силами и готов был применить их при первой же подходящей возможности. Посмотрим, что было дальше. Отчет третий. Датирован одиннадцатым октября девяносто третьего. Уже совсем близко к моему появлению на арене боевых действий. Ба-а, да здесь знакомые все лица! "Состоялось две встречи с Г., - писал Эдик; развязности тона в этом новом его отчете заметно прибавилось. - На горячее как всегда очередная порция бесценных идей. Единственная достойная внимания деталь - какая-то СХЕМА, о которой Г. упомянул между делом, подразумевая, видимо, что всякий и каждый должен уже знать, о чем конкретно идет речь. Я рискнул переспросить: "Схема?". Г. рассмеялся и сказал, что я все узнаю в свое время. Из контекста я понял, что Схема - это программа действий Своры на случай, когда Г. наконец решит, что время пришло, пора претворять "акт" в жизнь. Это действительно зацепка, и в этом направлении, думаю, стоит еще поработать. Может быть, что-нибудь прояснится. Я теперь полноправный член Своры со всеми вытекающими отсюда последствиями: мой кошелек - твой кошелек. Г. определил меня пятым в только что сформированную пятерку. Старостой пятерки (второй после Бога) является Семен Сальников, "афганец", работает в службе безопасности частного коммерческого банка. Далее: Вениамин Скоблин, студент Политеха, начинающий и уже обворованный предприниматель; Юрий Арутюнов, студент Техноложки, явно выраженный комплекс неполноценности; Людмила Ивантер, студентка Университета, филфак, особый случай: душный мир - поиск истины - уход от суеты - очищение в служении Идее, непредсказуемые переходы от полной замкнутости, невыразительности к состоянию классически беспредельной экзальтации (подобных девиц я встречал: в группировках идейного толка и только здесь они чувствуют себя, как рыба в воде). Как я на словах уже отмечал, существует еще один признак, отличающий членов Своры. Все они мнят себя обиженными. Каждый по-своему, но в то же время очень похоже. Моя пятерка не составляет исключения. Сальников обижен на правительство и "новых русских"; Скоблин - на обворовавших его конкурентов и опять же на правительство; Арутюнов готов винить во всех своих личных недостатках кого угодно, только не себя самого; Ивантер - как и полагается при особых случаях, отвергает сам мир, Вселенную, как бездушное кровожадное образование, существование которого лишено какого-либо разумного смысла. Вывод: Свора принимает "обиженных" в неограниченном количестве. Видимо, Г. удобно использовать именно такие настроения членов, как базу для привнесения собственной идеологии. Различия же в конкретных причинах обид таковы, что при прочих равных условиях, но без присутствия Г. в качестве лидера, мне трудно представить себе этих четверых вместе. Становится понятным, почему они собираются только по поводу встречи с лидером и разбегаются сразу после его ухода. Дополнение к сказанному: Новые данные по Своре не дают ответа на главный наш вопрос, насколько серьезны намерения и возможности Герострата. Можно взглянуть и так и этак: или Г. представляет некую силу, планирующую использовать членов Своры в акции общероссийского масштаба, или Г. представляет самого себя без поддержки со стороны. Рекомендация: Необходимо продолжать наблюдение." Я отложил отчет. Знакомо все это. Узнаваемо. Помнишь, Игл, как говорил тебе Мишка Мартынов? "Мы ДОЛЖНЫ продолжать наблюдение." Вот откуда все идет. От этих листков, исписанных твердым почерком уверенного в себе человека. В отличие от меня, он был готов "продолжать наблюдение". Он не знал, что его вскоре ждет. А я знал, пример у меня был перед глазами. Но все-таки полез. Зачем, Игл?.. И вот теперь все они: "шурави" Семен, Венька Скоблин, Люда Ивантер, Юра Арутюнов, Андрей Кириченко (кстати, его в третьем отчете Смирнова нет: он, судя по всему, появился в Своре позднее) - все они мертвы. И твоя вина в том, что они погибли, тоже есть. НЕ ТОЛЬКО Я, НО ТЫ... Но хватит, Игл, хватит. Так тоже нельзя. Сегодня у тебя есть дела поважнее углубленных самокопаний. Отчет четвертый. Написан на листке из школьной тетради: край оборван неровно, сам листок засален, захватан пальцами. И не отчет это, а письмо. Последнее письмо Эдика Смирнова. Без даты, без подписи, но почерк принадлежит ему: не надо быть экспертом-графологом, чтобы это увидеть. "Моим бывшим сослуживцам ПИСЬМО. Дорогие (зачеркнуто) коллеги! Я хочу поблагодарить вас за то, что вы меня познакомили с таким замечательным выдающимся человеком как Герострат. С его помощью я приобрел возможность по-новому взглянуть на окружающий меня мир. Выводы, к которым я пришел, вас скорее всего (зачеркнуто) вряд ли порадуют. Потому что мне теперь стало ясно, кто виноват в смерти моего отца (зачеркнуто) папы. Вы, распослед (пропуск) дерьмо, вы его убили! Вы вместе с вашим гнилым Аэрофлотом! Мне блевать хочется, когда я думаю, сколько лет я провел у вас на службе (зачеркнуто) в услужении. А вы все знали, посмеивались (зачеркнуто) гнусно хихикали у меня за спиной; да, конечно, сочувствовали для видимости, соболезнования приносим (зачеркнуто), а сами смеялись и тыкали пальцем - говнюки, пидорасы! И ты, Мартынов, главная вонючка, знал ведь все, и тоже смеялся, и соболезновал (зачеркнуто), и тыкал. Ты его и убил, завидовал ему и убил. Подговорили диспетчера в аэропорту и убили. Падаль, падаль, падаль! Ненави (пропуск) всех!!!!! Жаль не сумею (зачеркнуто с таким нажимом, что порвалась бумага) у меня нет возможности добраться до тебя, Мартынов. А ты заслуживаешь собачьей смерти. До тебя мне не добраться. Но до Аэрофлота я доберусь, доберусь до этих ублюдков, вонючек. Они заплатят мне за все. Никто не уйдет от возмездия, НИКТО!". Я прочитал письмо. Я оттолкнул его от себя дрожащей рукой: страх, новый приступ откровенного животного страха перед Геростратом. Теперь я понимал, почему аэропорт. Почему ИМЕННО аэропорт. И видел, как Герострат сумел зацепить Смирнова, как сумел вывести его на финишную прямую, на позицию для стрельбы. И для Смирнова все кончилось тогда, в октябре; он отыграл свое, так и не успев ни в чем разобраться. А для меня все только начиналось. И страх мой от того, что кажется, будто ЭТО никогда для меня не закончится... Глава седьмая Я оказался тогда в Пулковском аэропорту: встречал Елену из московской командировки. И в зале ожидания наткнулся на Смирнова. Я узнал его не сразу: Мишка Мартынов знакомил нас, но вокруг моего "старого и верного друга" всегда вертелась масса не менее интересных людей, и всех хорошо запомнить я и не пытался. Но в конце концов я его все-таки признал, решил подойти, завести беседу, чтобы хоть как-то скоротать время томительного ожидания. Его вполне обыкновенные реплики, но произнесенные со странной интонацией в сопровождении странного, словно подернутого дымкой, взгляда, заставили меня насторожиться. И настороженность эта меня не подвела в тот момент, когда Эдик принялся ("Они заплатят мне за все!") Расстреливать окружающих из пистолета-пулемета. Я успел уйти с линии огня и даже допрыгнул до Смирнова с намерением прекратить бойню, после чего Эдик умер, можно сказать, у меня на руках... Вот, кстати, здесь в папке имеется и моя фотография: профиль, анфас. Да, именно с этого момента можно начинать вести отсчет моего участия в деле "Сильные мира сего против Герострата". Меня закрутило в водовороте событий, и остановиться не было уже ни времени, ни сил. Через неделю ко мне на дом пришел Мишка и прямо попросил содействия в разоблачении деятельности так называемого Герострата, того самого руководителя группировки, куда был внедрен Эдик. Именно тогда, из уст Мишки я впервые услышал о существовании психотронного оружия и программе психокодирования под страшноватым названием "Зомби". С большой неохотой, со многими оговорками я согласился ему посодействовать. Тем более что, как выяснилось, в Своре состоял мой однокурсник, будущий коллега Венька Скоблин, начинающий "шоп-турист". Так как уже тогда Мишка Мартынов и полковник Хватов, непосредственно руководивший нелегальным расследованием (легально дело было передано в Министерство госбезопасности), догадывались о совершенном умении Герострата копаться в чужих извилинах и программировать человеческий мозг по своему усмотрению (после предсмертного письма Эдика Смирнова "бывшим сослуживцам", нетрудно было бы догадаться), они подключили к игре "внештатного консультанта", специалиста по всем этим психотронным заморочкам. Специалист установил мне в подсознании защитный блок, но все было спланировано таким образом, чтобы Герострат вскрыл этот блок при первой же со мной встрече. Узнав все, что можно, про меня и про наш замысел в том виде, в каком преподнес мне его Мартынов, Герострат задумал провести комбинацию, благодаря которой предполагал избавиться от контроля со стороны своих истинных хозяев (троица генералов во главе с генераломполковником Проскуриным, под надзором которых функционировал в те дни Центр). Для этого он вложил мне в память (бедная моя голова!) Идею "вскрыть" через модем системный блок его рабочего компьютера с целью извлечения из него планов Своры на ближайшее будущее. Планы эти он заранее подготовил и, наверное, потом посмеивался, потирая руки и дожидаясь, когда мы клюнем на его "дезу". Однако внештатный консультант быстро разобрался, что к чему в моей голове, и Мартынов с Хватовым скорректировали собственный план, рассчитывая захватить Герострата и его боевиков за совершением "противоправных действий", после чего засадить всю компанию всерьез и надолго. Системный блок мы вскрыли и "дезу" прочли: способствовало то, что я в нужный момент вспомнил пароль: "ARTEMIDA" (как известно, тот первый доисторический Герострат, светлое имя которого наш фокусник использовал в качестве псевдонима, спалил в свое время как раз храм Артемиды, чем и прославился на века). В "дезе" содержался лаконичный приказ ликвидировать наиболее известных политических деятелей; это заставляло думать, что мы, сами того не желая, вышли на некий заговор государственного масштаба. Я, проникшись серьезностью ситуации, в которую до того момента просто не верил, во второй раз уже поддался на уговоры Мишки и отправился на очередную встречу с Геростратом, где все уже было со старанием подготовлено для захвата его группы. Далее события развивались в темпе бешеного вестерна, и только в последний момент Герострату удалось уйти, подставив вместо себя другого, а я стал свидетелем первой его "гибели". На тот раз - в студеных водах реки Невы... Ага, вот и снимки: волгу цепляют тросами; стрела крана нависает над Невой; во все щели хлещет грязная вода. Тело водителя на расстеленном брезенте - хорошо видно лицо, спутаные волосы. Это, конечно же не Герострат, а совершенно посторонний водила. И либо заранее подготовленный человек, либо первый встречный, если поверить словам Герострата. А верить его словам нельзя, и не исключено, что и тогда он сумел-таки предугадать действия Мартынова; рассчитал, что приду я к нему не просто так, а приведу на хвосте спецназ. Поому и не торопился убивать меня (вот объяснение еще одному странному факту!), Одергивая вспыльчивого шурави Семена, думая, когда начнется пальба, прикрыться мной как шитом. Дьявол, дьявол, а не человек, как сказал бы Мишка Мартынов. Действительно, дьявол! Я отложил папку и взялся за следующую. Что у нас здесь? Май девяносто четвертого. Перед началом нового этапа в развитии противостояния, я еще не знал, что вместо Герострата в затонувшей волге находился посторонний человек. Никто не удосужился меня в том уведомить. Поэтому я жил-поживал себе совершенно спокойно, готовился к летней сессии и думать забыл о Своре, Герострате и прочем, с ними связанном. Но Герострат напомнил о себе сам. В один прекрасный день он позвонил мне и, пока я пытался выйти из состояния сильного обалдения, предложил сыграть партейку в шахматы по телефону. Я, что естественно, с негодованием отказался. Отказ разозлил Герострата: точнее, я полагал, что разозлил - ведь опять не мог же я знать, что он предвидел мой отказ и заранее распланировал то, что за этим отказом с его стороны последует. Он заявил мне, что партия все же состоится, хочу я этого или нет, только теперь игра будет вестись на живых людей: за каждую съеденную у меня фигуру он будет убивать кого-нибудь из моих знакомых. А мой отказ сегодня он расценивает как своеобразную фору в пешку величиной. Я не поверил, что Герострат способен на столь решительные и бессмысленные в то же время действия, хотя и с учетом того, что я успел о нем и его возможностях узнать. Но Герострат оказался способен. Он или его подручные стреляли в Мишку Мартынова и тяжело ранили его. И мне ничего другого не оставалось, как согласиться на предложение Герострата и сделать попытку добраться до него раньше, чем он доберется до кого-нибудь нового. Но он не стал спокойно этого дожидаться и сразу опередил меня еще на один шаг, объявив, что в его руках находится Елена, и тем самым вогнав меня в глубочайший цейтнот. Однако на первом этапе я всей плачевности своего положения не понимал и думал, что справлюсь, что и дня мне вполне хватит. Тем паче ниточек, которые могли привести меня к Герострату, на первый взгляд хватало с избытком. И я думал, что успею. Как раз в это время в игру вступила третья сила, представленная капитаном ФСК Сифоровым и его молчаливым напарником в вельветовом костюме. Эти действовали на уровне настоящих профессионалов. Например, я с большим удивлением обнаружил в одной из папок любовно распечатанные на лазерном принтере записи моих с Геростратом телефонных переговоров. Получается, что сотрудники ФСК не просто вели открытое наблюдение, тем самым дополнительно стимулируя мою деятельность, но и с самого начала регистрировали все наши обмены репликами и ходами безумной шахматной партии. Рассмешил меня вложенный в папку комментарий к партии, написанный каким-то профессиональным гроссмейстером, очень подробный и обстоятельный, с разъяснениями, какой ход слабый, какой ход сильный кому только пришла в голову мысль проанализировать этот бред? А когда я заметил, что на каждом из бланков с записью переговоров указаны точные адреса и номера телефонов, откуда переговоры велись, мне стало не до смеха. Эти сволочи знали все с самого начала и с самого начала целиком и полностью контролировали меня и Герострата. А я-то, когда уходил от слежки со стороны Сифорова и компания, всерьез полагал, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ухожу от слежки. Есть над чем подумать. В те дни я решил, что оптимальный путь к Герострату проходит через известных мне членов Своры. Я отправился к Веньке Скоблину, но ничего от него не добился, кроме адреса Андрея Кириченко, еще одного члена "пятерки", с которой я успел осенью познакомиться. Естественно, самым логичным мне показалось свести их вместе и попытаться на основании "показаний" обоих сделать вывод о возможном местонахождении Герострата. Но свести их у меня не получилось. Едва завидев нас, Андрей Кириченко открыл огонь из пистолета и застрелил Скоблина на месте, после чего умер так же внезапно и необъяснимо, как когда-то Эдик Смирнов в аэропорту. Первая ниточка оборвалась, но, несмотря на это, я все еще продолжал считать, что успею, и попытался путем чисто логического анализа обнаружить изъяны в пресловутой СХЕМЕ Герострата, и в один из моментов решил, что этот изъян найден. Я вернулся к Сифорову со товарищи, увел их за собой, воспользовавшись услугами железнодорожного транспорта, в пригород, туда, где по моим расчетам никто не мог бы нам помешать. Я подозревал, что они располагают неким объемом информации о Герострате, и не нашел ничего лучшего, как призвать к их совести, чтобы они, проникшись сочувствием к моим проблемам, согласились помочь. Но теперь-то мне понятно, что обращался я не по адресу. Судя по тому, что служба контрразведки вела меня и Герострата с самого начала, Сифоров с напарником были такими же пешками, "подсадными утками" в игре ФСК против генералов. Они не знали даже (если вспомнить) ведется ли прослушивание наших телефонных переговоров. Конечно, ведь им и не положено было знать. Как показали дальнейшие события, их просто подставили. Уровень можно сравнить с тем, как немного раньше Мишка Мартынов с Хватовым подставили меня. "Полюсы меняются, а методы все те же". Но тогда я топтунам не поверил и разозлился. А Сифоров взял и показал себя с лучшей стороны (кстати, не последнюю роль тогдашняя его поддержка сыграла в принятии мною сегодня решения сотрудничать с ФСК); он предложил мне действовать в том же духе, а безопасность моих знакомых и родственников гарантировал пособничеством своего ведомства. Я был ему признателен, потому что к тому времени проиграл Герострату коня и со все возрастающим страхом ждал, кого этот фокусник выберет новой жертвой. Но у Сифорова ничего не получилось: люди Герострата добрались до одного из моих преподавателей. И вот только тогда я наконец проникся тем, что сижу в глубоком цейтноте, ни на кого мне рассчитывать не приходится, и заметался, пытаясь выявить оставшиеся у меня ниточки. А кто-то с уверенностью профессионала обрезал их у меня перед самым носом. Вряд ли это нужно было Герострату. Когда он говорил, что не имеет к этому отношения, то казался искренним. Судя по адресам, указанным в распечатках телефонных бесед, он на самом деле со второго дня (ну и ловок же - и злость, и восхищение берет) находился в Одессе, уйдя благоразумно с арены боевых действий. И с удовольствием, должно быть, следил за стремительным развитием событий. Как он и планировал, его хозяева в лице тройки генералов, курирующих Центр, сцепились с противником в лице Федеральной Службы Контрразведки. А известно, когда баре дерутся - у холопов шевелюры трясутся: по парадным и дворам Северной Пальмиры загремели выстрелы. И Герострату уже не было необходимости что-то там направлять: все развивалось своим ходом, а он только позванивал мне, чтобы я не имел возможности остановиться, остыть, а метался бы по городу с пеной на губах, тем самым внося запланированную им сумятицу в выверенную до миллиметра диспозицию. В результате - Сифоров потерял напарника, а я приобрел еще две обрезанные прямо на глазах ниточки. Да, Герострату это было не нужно. Скорее всего, "обрезанием" занимались сами генералы. Догадаться нетрудно, хотя никаких подтверждений своей новой версии я в папках и не нашел. Что ж, обойдемся. Поехали дальше. Ниточки обрезались. Делалось это очень просто. Кто-то звонил к членам Своры, которым я готовился нанести визит и инициировал спрятанную глубоко им в подсознание программу. И члены Своры послушно начинали готовиться к тому, чтобы меня убить. Это едва не получилось у Юры Арутюнова, и мне пришлось выложиться на все сто, лишь бы остановить его напор. Это стоило Юре жизни, и, наверное, никогда теперь не забыть мне фразы, пришедшей во сне, произнесенной видением Герострата, в лице которого я разглядел собственные черты; закрепившейся на том же уровне памяти, куда мой мозг складировал картинку ползущего по коридору Арутюнова с разбитым в кровь лицом и острыми ножницами в руке. "НЕ ТОЛЬКО Я, НО ТЫ," - произнес Герострат в моем сне, и мне нечего ему возразить: кровь Юры на моих руках... Итак, перед членами Своры была поставлена задача, и они с ней почти справились. Арутюнов был первым. Люда Ивантер - второй. Сначала она пыталась меня соблазнить, потом - нацелила мне в лоб ствол карманного револьвера. И я, отчаявшись к тому моменту настолько, что готов был плюнуть на все, принять с достоинством смерть, даже не подумал уйти с линии огня. Но выстрелить Люда не успела, потому что как раз в этот момент на сцене появился полковник Хватов. Я перерыл папки в поисках хотя бы упоминания о полковнике. И нашел: в папке, посвященной делу Смирнова, упомянут два раза; в папке, посвященной стрельбе на проспекте Обуховской Обороны - один раз. И все. Если где-то в архивах ФСК имелась папка с более подробной информацией о Хватове, то ее из этого собрания предусмотрительно изъяли. Ну-ну, продолжайте ваши игры. Мешать не станем... Хватов был в курсе почти всех моих злоключений. Он шел по моему следу и вот, когда я отчаялся хоть ниточку еще найти, появился передо мной и принялся на глазах восхищенной публики разрубать пресловутый гордиев узел. Для начала он на пальцах разъяснил мне всю подноготную комбинации Герострата. Оказалось, он знает очень много. Подробностей, откуда у него сведения о том, например, что Герострат согласно требованию заложенной в него еще в Центре особой программы регулярно докладывается хозяевам о своем местонахождении, я выяснять не стал: не было ни желания, ни времени. Хотя потом иногда задумывался об этом, интуитивно ощущая некую незаконченность в решении головоломки "Игл против Герострата". Но откуда-то он эту информацию получил и передал мне для того, чтобы я мог победоносно завершить партию. И я ее завершил, атаковав дачу генерала-полковника Проскурина. Об этой моей акции в папках так же ничего не было сказано. Или парни из ФСК меня действительно потеряли после того, как некто расстрелял Сифорова с напарником и вывел их таким образом из игры, или снова гипотетический цензор позаботился о том, чтобы у меня остались нерешенные вопросы. Я отыскал протоколы допросов генерала-полковника Проскурина, генерала-лейтенанта Жигулева и генерала-лейтенанта Исламбекова видать, вся троица, которую я с удовольствием наблюдал вжимающейся носами в пол. Ни слова обо мне, ни слова об изрешеченном пулями интерьере, искалеченном прапорщике и отдавленных пальцах капитана. Какие-то совершенно мне непонятные ответы на совершенно непонятные и, вроде бы, к делу не относящиеся вопросы - ощущение, будто читаешь не протоколы допросов, а самоучитель по искусству намеков и недоговорок: "Вы готовили государственный переворот?" - "Нет, мы просто собирались выпить по случаю дня рождения моей тещи". И значит, появилась тема для размышлений: а был ли мальчик, то бишь я, на проклятой даче? А если был, то куда отправился потом? Не к Герострату же: объективно (не все знал полковник - самого главного не знал) Герострат находился в Одессе и поедал ужин в компании с моей Ленкой на черноморском побережье. Когда я попытался хладнокровно обдумать возникшую проблему, откинувшись на спинку кресла и глядя в окно, у меня вдруг сильно разболелась голова. Настолько сильно, что пришлось встать и походить по кабинету, делая дыхательную гимнастику и сосредоточенно потирая виски. Массаж помог, и боль несколько ослабла, но совсем не исчезла, переместилась куда-о в область затылка. Что еще за новости? Никогда такого у меня не было. Может, это... Вот ведь черт! А ведь вполне... Возникло еще тогда, после всего, подозрение, что не было на самом деле никакой расправы над Геростратом, что кто-то снова подчистил мою память и вложил на освободившееся место ложное свидетельство. Как в компьютере при нажатии клавиши "RESET" - раз и готово, ОЗУ очищено, грузи с диска чего-нибудь новенькое. Но в таком случае с какого момента мне вести отсчет?.. Хватов? Зачем ему? Он был заинтересован в том, чтобы повязали скопом и генералов, и Герострата. Значит, сами генералы: последняя попытка сорвать банк и выйти из игры. Судя по этим протоколам, не получилось, но для меня-то их неудача ничего не меняет. И ведь ни одна сволочь не позаботилась до сих пор избавить меня от всего этого программного обеспечения, которым напичкали мою бедную голову: должно быть, в таком виде я легче усваиваюсь. Но когда, с какого момента моя память была скорректирована? И тут отчетливо представил себе, что вот я стою, удерживая на мушке АКМа ошарашенных внезапностью моего нападения генералов; Проскурин обзывает меня "мальчишкой", грозит суровыми карами, но мне смешно, я веселюсь, потому что победил, принял игру на чужих правилах и все-таки победил, обвел вокруг пальца всех: генералов, ФСК, Герострата - и знаю теперь, как мне добраться до последнего, освободить Елену и покончить наконец раз и навсегда с цепью смертей и собственным страхом перед неумолимой злой силой, в одночасье вытащившей меня из круговорота привычно-мирной жизни. И в этот момент - да! именно в этот момент! - кто-то с силой бьет меня по затылку. И потом минута мрака... А может, мне только теперь кажется, что была это всего ОДНА минута. Может, меня заставили думать, что так мало провалялся я в беспамятстве, а потом еще и сумел вывернуться, учинил окончательный разгром, заставил Проскурина самолично отвести меня по адресу, где якобы дожидался, сидя за телефоном, мой "злой гений". А ничего этого на самом деле НЕ БЫЛО...... - ЧТО Ж, - СКАЗАЛ ГЕРОСТРАТ, ДОВОЛЬНО ОТКИНУВШИСЬ НА СТУЛЕ. - ЭТО ТО, ЧТО НАМ НУЖНО!.. Что?... Откуда?..... - А ЭТО ЕМУ НА ДОЛГУЮ ПАМЯТЬ, - ГОВОРИТ ПРОСКУРИН, ОН СМЕЕТСЯ... Дядя Степа-милиционер надувает щеки и свистит в невидимый свисток... Погоди, Игл! Кажется, ты на верном пути. Черт, как голова разболелась!.. Но для того, чтобы проделать столь ювелирную работу по замещению воспоминаний генералам потребовалось бы присутствие на даче специалиста. Сами они вряд ли что сумели бы сделать... Хотя с другой стороны, если Герострат при той нашей первой встрече (а при второй?) Успел по макушку напичкать меня готовыми модулями, а у "внештатного консультанта" Леонида Васильевича духа не хватило во всем этом хитросплетении разобраться и вычистить; и если технология кодирования у них была уже отработана до совершенства, значит, никакого специалиста по замещениям генералам и не требовалось: достаточно было иметь на руках справочную литературу соответствующей тематики - нечто вроде книги кодов (так она, вроде бы, называется), применяемой на морфлоте. Зачитывается с листа набор ключевых команд, и подсознание Бориса Орлова, доморощенного супермена, борца за справедливость и спасителя-избавителя "привлекательных девушек", начинает конструировать под чутким руководством специальной программы ложные насквозь искусственные воспоминания. В духе, какой бы вы хотели видеть свою замечательную победу. А ведь складно получается, размышлял я с ожесточением, в который раз потирая виски: головная боль снова усилилась. И тогда становится понятным, почему комната, где встретил ты Герострата за несколько минут до того момента, как его расстреляли солдаты из грузовика, почти в точности была похожа на ту, которую видел ты в бредовом своем сне. Ясновидение?.. Какое, к дьяволу, ясновидение! Просто-напросто подсознание использовало в оформлении картинки уже готовый образ. Ох как душно, ребята! Ох как круто вы со мной обошлись!.. Ну а ферзь? Та шахматная фигурка, которую ты подобрал, уходя из комнаты? Она - реальность! Сколько раз с тех майских дней, когда воспоминания начинают душить, сомнения - одолевать, ты доставал ее из ящика письменного стола, ставил перед собой и подолгу разглядывал, изучая малейшие трещинки на лаке, отставшие ворсинки замши на краю маленького круглого основания, удостоверяясь в реальности ее существования? Она до сих пор лежит там. И ты, вернувшись домой, легко можешь в том убедиться...... - ЕМУ НА ДОЛГУЮ ПАМЯТЬ... Фигурка реальна, и дьявол вас всех побери! И стоило мне так подумать, головная боль немедленно ушла. Разом, будто ее и не было. Я замер, удивленно моргая. Та-ак! Фокусы продолжаются. Но что, собственно, фигурка? - не стал я задерживаться на анализе странной причуды организма. Что ты так за нее цепляешься? Она противоречит целой кипе фактов. А объективность всегда там, где сумма фактов больше. Рассказ Елены, доклады сотрудников ФСК - с одной стороны, маленькая шахматная фигурка - с другой. Выбирай... Ну ладно, хватит об этом. Всему в свое время найдется объяснение. Не опережай события, Игл. Сейчас ты просто обязан досмотреть материалы до конца и выяснить, чем там все закончилось в мае на самом деле. Ответ отыскался в последней, еще не просмотренной мною папке. Подборка рапортов, протоколов и отчетов о проведении операции "Южная звезда". Я не стал особенно углубляться и пролистал папку быстро, минут за пять. Никакого прямого отношения ко мне и моим тогдашним проблемам эта операция не имела. Хотя отмечу, что даже при столь беглом прочтении становилось ясно, что операция была проведена на самом высоком профессиональном уровне. Герострат настолько уверовал в свою безопасность, обеспеченную хитроумной стратегией, что пренебрег ее элементарными требованиями. Потому его без излишней суеты обложили и взяли тихо, не со стрельбой и погоней, без чего не обошлось, как помнится, у Мишки Мартынова с Хватовым. Итак, генералов отправили под суд и в отставку, Герострата - в Центр прикладной психотроники, который со всем персоналом и оборудованием перешел под контроль Федеральной Службы Контрразведки. Но, как стало известным, наш фокусник в Центре не усидел: вырвался, а затем умудрился еще и вернуться, чтобы стать единственным в мире человеком, располагающим полным знанием о достижениях в разработке тематики кодирования человеческого мозга. И вот теперь меня снова попросили показать свои навыки - навыки в некотором роде уже специалиста по методам охоты на Герострата, хоть диплом выдавай. Но неблагодарный этот труд, господа мои товарищи, ох неблагодарный! Я не знаю, что вы собираетесь сделать, изловив Герострата во второй раз. Может быть, соорудите для него новый Центр в каком-нибудь закупоренном до предела бункере, чтобы уж теперь и возможности малейшей не было у него оттуда удрать. Может, еще что-нибудь не менее эффективное. Меня это не волнует. Я буду искать его не за этим и не для этого; я буду искать его потому, что он кроме прочего единственный человек в целом мире, который точно знает, как избавить меня от того комплекта программ, что вбил холодным осенним вечером мне в голову. И вот для того, чтобы избавиться наконец от предателя в моей голове, послушного исполнителя чужой воли, я приложу все силы, какие только у меня есть... Глава седьмая - "Гамельнский крысолов"? Что это значит? - Ну, это общеизвестно, - заявил Сифоров. Смутить меня капитану не удалось. Я, конечно же, знал эту историю, но очень хотелось послушать, как ее преподнесет мой новый напарник. Расскажи мне сказку о крысолове из Гамельна - и я скажу, кто ты! - Может быть, это и общеизвестно, - заявил в ответ я. - Но допустим, я забыл, не помню, в школе плохо учился, спал на уроках... Сифоров пожал плечами. - Я вам напомню, - сказал он. - Существует легенда. Во времена, давно минувшие, в городе Гамельне развелось видимо-евидимо крыс. Местная администрация выбивалась из сил, чтобы покончить с нашествием. Однако все меры приводили к тому, что поголовье крыс в регионе только увеличивалось. Наконец администрация обратилась с воззванием к населению, и появился человек, который пообещал за определенную плату избавить город от напасти. Он вышел на городскую площадь и заиграл на дудочке некую мелодию. Мелодия настолько зачаровала грызунов, что они двинулись за крысоловом, не разбирая дороги. Он привел их на побережье, шагнул в воду, и крысы, последовав за ним, захлебнулись и утонули. Но это еще не все. Администрация города сочла, что можно сэкономить на оплате услуг крысолова (уж больно у него легко получилось) и отказалась выполнить свои обязательства по договору. Крысолов не захотел спорить и подавать на администрацию в суд. На следующий день он снова вышел на площадь и заиграл теперь уже другую мелодию. И за крысоловом ушли все городские дети. Что ж рассказчик он неплохой. И с чувством юмора у моего капитана, кажется, все в порядке. Поехали дальше. - Поучительная сказка, - резюмировал я вслух. - И какое же отношение имеет она к нашему сегодняшнему "незавидному" положению? - Самое непосредственное, - ответил Сифоров. - Судите сами, Борис Анатольевич. Разработкой программы "Зомби" занимались не только в лабораториях нашего военно-промышленного комплекса. Бывшие противники, а ныне партнеры из НАТО тоже имели виды на реализацию аналогичных проектов. Только у нас проект назывался "Свора Герострата", а у них "Гамельнский крысолов". И американский проект (хотя он и значительно отличается от нашего по методике управления человеческим мозгом) оказался не менее результативным. - Свинья грязи найдет, - пробормотал я. - Что? - не расслышал Сифоров. - Ничего особенного, - отмахнулся я. - Короче говоря, Борис Анатольевич, мы решили обратиться за помощью к коллегам, занимавшимся координацией аналогичных разработок на Западе, и в конце концов эту помощь получили... В связи с этим я хотел бы сейчас представить вам одного очень интересного человека. Сифоров встал, подошел к двери и, приоткрыв ее, обратился к кому-то, кто ждал там, за дверью, видимо, уже несколько минут: - Прошу вас. Действие второе, успел подумать я. Те же и агент ЦРУ. После чего все мысли, толкаясь и повизгивая, вылетели у меня из головы. Я был шокирован. В кабинет вошла, покачивая бедрами, рослая красивая девушка (на вид я не дал бы ей и двадцати) в легкой открытой безрукавке и шортах, облегающих загорелые и совершенно умопомрачительные ноги. Я машинально отметил, насколько правильны черты ее ухоженного лица, и как умело подобрана прическа для копны золотистых волос, от которых, казалось, исходит настоящее сияние. Она была не просто красива, она была ослепительно красива! Я вскочил и с минуту чувствовал себя полнейшим идиотом, таращась на нее, раскрыв рот. Она доброжелательно улыбнулась мне и протянула руку. Сифоров с интересом наблюдал за мной со стороны. - Здравствуйте, Борис, - произнесла она с легким сглаженным акцентом. Я осторожно пожал ее длинные тонкие пальцы. - Меня вы можете называть Мариной. - Очень приятно, - выдохнул я. - Очень приятно познакомиться с вами, Марина. - Ну вот и прекрасно, - подал голос Сифоров. - Сейчас мы сядем, выпьем по чашке кофе и обсудим план совместной деятельности. Я все еще не мог отвести взгляд от лица, от восхитительных глаз моей новой знакомой. Мне почудилось, что глаза ее - большие и светлые - неуловимым образом меняют цвет: вот только что были они карими, а теперь уже вроде бы голубые, а вот они - зеленые. Я встряхнул головой, и наваждение ушло: красивые глаза очень красивой молодой женщины, а так ничего особенного. Сифоров уступил Марине место в своем кресле, а сам уселся на стул. Минут пять мы ждали, пока принесут кофе. - Как видите, - обратился ко мне Сифоров, - напарник у вас будет более чем располагающий к интересному общению. Честно признаться, я вам завидую, Борис Анатольевич. Работать в такой компании одно удовольствие, разве нет? Я кивнул и, чтобы поддержать разговор, спросил у новой знакомой: - А кто вы по национальности, Марина? Если, конечно, не секрет. - Отец мой - ирландец, мать - англичанка, я - урожденная штата Мэн. - Марина Кэйбот, - вставил Сифоров. Я снова был шокирован. Взглянул на Сифорова. Тот, довольный произведенным эффектом, ухмылялся с лицом парня только что отмочившего удачную шутку в хорошо ему знакомой и близкой по духу компании. - А где вы, Марина, изучали русский язык? Если, конечно, тоже не секрет. - От вас у меня секретов нет, - она снова широко с доброжелательностью улыбнулась. - Ведь с сегодняшнего дня мы партнеры, не правда ли? А русский язык - это лишь один из трех десятков языков, которыми я свободно владею. Это входит в нашу программу. - Что за программа? - ляпнул я, все еще не понимая. - Я же рассказывал вам, Борис Анатольевич, - мягко упрекнул Сифоров. - "Гамельнский крысолов". - Возможности человеческого мозга безграничны, - пояснила Марина. - Эта истина уже из разряда банальных. Главное - уметь свой мозг рационально использовать... Мы научились, мы умеем... Да, подумал я с приливом ожесточения в душе. Именно так. "Рационально использовать"... И поежился, словно бы от невесть откуда взявшегося сквозняка. На мгновение перед моими глазами появилось лицо Герострата с его пластичными непрерывно меняющимися чертами, с его чудовищным косоглазием... ЭТО у них называется "рационально использовать"... Они научились... Принесли кофе. Молодой сотрудник молча расставил чашки, наполнил их из высокой турки, открыл сахарницу и немедленно удалился. - Пожалуйста, - сказал Сифоров, делая рукой приглашающий жест. - Может быть, перейдем к делу? - предложила Марина, пригубляя кофе. - Пора, - согласился Сифоров. - Итак, друзья мои, на сегодняшний момент мы знаем, что Герострат скрывается где-то в Санкт-Петербурге, в черте города - это определенно. Побег он совершил две недели назад. Через пять дней во главе подготовленной и хорошо вооруженной группы он атаковал Центр прикладной психотроники под Киришами и уничтожил его. Понятно, что подготовить настолько многочисленную группу за подобный короткий срок он сумел лишь при условии работы с ней здесь, на месте. Это дает нам шанс. После нападения на Центр мы перекрыли дороги, заблокировали все возможные выходы из города и области. Даже при всей его феноменальной изворотливости Герострат вряд ли попытается сегодня уйти на сторону. Но близятся Игры Доброй Воли. В городе будет столпотворение; наши лучшие силы бросят на обеспечение безопасности участников, и у Герострата появляется удобная возможность ускользнуть под прикрытием интуриста. Но пока он здесь, в городе. И наша задача - в две недели определить, где именно. - Две недели, столпотворение... Уложимся ли? - высказал сомнение я. - Должны уложиться, - как отрубил Сифоров. - Это будет трудно, но должны. Облегчает наше положение то, что Герострат утратил известную мобильность. Ведь он завладел материалами по разработкам Центра и увел с собой специалистов. Теперь судите сами, Борис Анатольевич. Тонну бумаги и, допустим, четырнадцать человек пленными (дюжина спецов и ваши знакомые: Мартынов и Хватов). Всех их нужно где-то разместить, кормить, обеспечить им элементарные удобства. В спичечном коробке такую толпу не поместишь. И мы рано или поздно их отыщем. Но и это еще не все. Быстрота, с какой Герострат успел подготовить свою группу, дает нам вторую зацепку. Это означает, что времени на поиски опорного пункта ему тоже тратить не пришлось. Он воспользовался опорными пунктами, подготовленными ранее, на первом этапе инициации "лампасами" программы "Свора Герострата". Однако генералы нам ничего не скажут, а подобраться к ним у нас нет ни времени, ни возможности. Но будем полагать, что адреса опорных пунктов Герострата знали не только они, но и те из членов Своры, кто на опорных пунктах бывал. Безусловно, это определенного рода элита Своры, те, на кого Герострат потратил когда-то максимум времени и сил... - Категория Би, - вставила Марина, - по принятой у нас классификации. - Возможно, - прищурился Сифоров. - То есть это люди, которые прошли многоуровневое психокодирование. Они на сто процентов преданы Герострату, но в то же время обладают большим, нежели остальные, числом степеней свободы. Особенно при решении задач, которые Герострат перед ними ставит. В своей деятельности они применяют накопленный годами опыт, весь запас личных связей и возможностей. По нашим оценкам, таких членов не должно быть больше десяти человек на Свору минимально достаточное количество; и Герострат, скорее всего, не имел намерения в обозримом будущем кого-нибудь из них использовать. Вряд ли, например, он подключал эту элитную группу для нападения на Центр: там хватило и тупых исполнителей. Но один раз, и вы это вспомните, Борис Анатольевич, такая надобность у него возникла. А мы, благодаря проколам в его действиях, сумели вычислить одного из членов Своры категории Би. - И каким же боком это меня касается? - поинтересовался я без воодушевления. Сифоров встал, извлек из ящика стола пухлый конверт и, откровенно рисуясь, небрежным жестом бросил его на стол передо мной. - Интересно, - сказал он, чему-то до ушей улыбаясь. - Сумеете вы, Борис Анатольевич, опознать его так же быстро, как опознали меня? Глава девятая Евгений Заварзин. Под этим именем его знали друзья и знакомые. Под этим именем его знали родственники. На самом же деле у него было другое, настоящее, имя. Его звали Альфа. По трудовой книжке Евгений Заварзин числился страховым агентом. Внешне он соответствовал избранной профессии: невысокий, худой, постоянно сутулящийся при ходьбе; очки в огромной роговидной оправе, которые он все собирался заменить на контактные линзы - вечный студент, подрабатывающий чем бог положит. На самом же деле под этой невзрачной внешностью, к которой привлекательные девушки и прапорщики советско-российской армии испытывают схожие чувства, а именно, смесь презрения и снисходительной жалости, что ведет, как результат, к умозаключению вроде: "Ну я из тебя сделаю человека! Ну ты у меня попляшешь!"; Под этой внешностью скрывался хладнокровный и беспощадный профессионал-убийца, меткий стрелок, рука которого, можно быть уверенным, не дрогнет и в самой острой ситуации, и в самый ответственный момент. Назло гипотетическим прапорщикам он в совершенстве владел любым видом стрелкового оружия, знал тактико-технические характеристики современных вооружений и с закрытыми глазами в любое время дня и ночи был способен разобрать, смазать и снова собрать автомат Калашникова, или, скажем, пистолет-пулемет Стечкина. Еще он умел стрелять. И стрелять без промаха. Майор в отставке Трофимов, преподаватель начальной военной подготовки в школе, где всего три года назад учился Заварзин, премного удивился бы, узнай он по случаю, что самый его недалекий в вопросах вышеупомянутой дисциплины ученик, который и толком-то не мог разобраться, где у АКМа приклад, а где ствол, умеет теперь с расстояния в пятьдесят метров вгонять пулю в пулю сколь угодно долго, лишь бы хватало патронов. Скорее всего, майор бы просто не поверил. Назло гипотетическим девушкам Заварзин не имел комплексов, не страдал ни от излишней мягкотелости, ни от рыхлой впечатлительности. Под скромной внешностью сутулого страхового агента был надежно укрыт стальной стержень уверенного превосходства, небрежной отточенности мыслей и чувств. Все кумиры для нежного девичьего возраста, все эти лощеные супермены: Ален Делон, Ван Дамм, Чак Норрис умели делать все то, что делали, лишь на белом плоском экране. Он умел все это делать в реальности. Он был способен в одну секунду расправиться с десятком врагов; он умел уходить от погони и отстреливаться в темном переулке; он являлся великим мастером шпионажа и совершенным ликвидатором. Но (еще одно несомненное достоинство) не применял свои способности без необходимости, он умел сдерживаться. Конечно, когда-то Заварзин вполне отвечал своему облику. Он действительно комплексовал, дико завидовал тем из своих одноклассников, что умели непринужденно пригласить девушку в кино или на танцы, а потом... все такое прочее. Он даже плакал по ночам, уткнувшись носом в подушку, от бессилия переломить самого себя, свою робость. Все это продолжалось долго, и он не видел для себя никакого выхода из тупика до тех пор, пока не повстречал на своем пути Герострата. Точнее, нет, Заварзин не знал этого имени нового и переменившего всю его жизнь знакомца. "Называй меня просто Николаем," - сказал Герострат, пожимая ему руку. Теперьто Заварзин относился к нему со сдержанным презрением: вербовщик, курьер - низшая каста, но тогда этот человек произвел на него впечатление. За ним чувствовалась несгибаемая воля, за ним чувствовалась сила, способная покорить миллионы серых сограждан. Герострат не стал рассказывать Заварзину о Своре, он был нужен ему совсем для других целей. Он рассказал Заварзину об Ассамблее Русских Патриотов. "Страна умирает, - говорил Герострат, глядя в лицо Евгению проникновенным взглядом умных, чуть навыкате глаз. - Нация вырождается." Заварзин был согласен. Страна действительно гибла, а нация вырождалась. "В эти трудные годы, - говорил Герострат, - все русские люди, как один человек, должны встать на защиту нашего славного Отечества." Заварзин снова был согдасен. Действительно, почему бы не встать? "Для того, чтобы объединить русских людей, - говорил Герострат, существуем мы, Ассамблея Патриотов. Наша цель - спасти Родину!" Заварзин кивнул, давая понять собеседнику, что всем сердцем сочувствует движению за спасение Родины. "К сожалению, - говорил Герострат, - сегодня мы вынуждены скрывать свои намерения, само свое существование от народа: у нас слишком много врагов, и они занимают высокое положение в правительстве. Но еще больше у нас друзей, и когда-нибудь наш подвиг, наше верное служение интересам Родины станут общенародным достоянием. И все мы будем вознаграждены по заслугам." Заварзин снова кивнул, давая понять собеседнику, что считает такой исход справедливым. "Если ты присоединишься к нам, - говорил Герострат, - тебе придется вести двойную жизнь. За тобой будут охотится: КГБ, МВД, ГРУ. Тебе придется стрелять, тебе придется убивать, тебе придется беспрекословно подчиняться приказам Ассамблеи. И все это без видимой отдачи сегодня. Золотых гор я тебе не обещаю: это будет неправдой. Но в случае, если мы победим, все воздастся сторицей, и ты будешь знаменит и богат." Заварзин согласился стать тайным агентом Ассамблеи Русских Патриотов. Что-то в глубине души заставляло его верить новому знакомому по имени Николай. К тому же предлагаемая Геростратом жизнь давно являлась предметом потаенных мечтаний Евгения. Быть агентом какой-нибудь могущественной Ассамблеи, быть выше всех этих окружающих серых обывателей - очень характерное желание для любого с детства закомплексованного полуинтеллигента вне зависимости от возраста и занимаемой должности. У Заварзина не было причин отказаться. И он стал тайным агентом под кодовым именем Альфа. В подвальном, но прекрасно оборудованном тире он научился стрелять из любого вида оружия, научился обслуживать это оружие, разбираться в особенностях и принципиальных различиях. Всего за неделю. И сам удивился тому, с какой легкостью ему давалась ранее недоступная наука. Он, конечно, не знал, даже не догадывался, что помогли этому не какие-то там врожденные способности, а программа психокодирования специальных навыков, умело примененная Геростратом. Он не знал этого, и гордился собой. Оказывается, он действительно может быть полезен Ассамблее. Потом его учили ремеслу профессионального разведчика: конспирации, тайнописи, умению уходить от преследования и путать следы. Он все схватывал на лету. Он знал, что когда-ибудь все это ему пригодится. И он не ошибался. Ему действительно все это пригодилось. В мае девяносто четвертого Герострат (к тому времени этот человек утратил уже в глазах Заварзина хоть какой-то авторитет: вербовщик, курьер) именем Ассамблеи приказал совершить первую акцию. Необходимо было убрать "одного ментовского подонка". Заварзин обрадовался: наконец-то НАСТОЯЩЕЕ дело. Но радостные эмоции свои Герострату не выказал: научился быть гордым. Акция прошла без сучка, без задоринки. В последний момент, правда, Герострат испортил основное удовольствие, заменив приказ убить подонка на более мягкий: тяжело ранить. Заварзин не стал выяснять, исходило ли решение оставить цель в списке живых от Ассамблеи, или лично от Герострата, но определенного рода недоумение испытал. Еще большее недоумение и даже раздражение (так как передал его Герострат не напрямую, а по телефону) у Заварзина вызвало второе поручение: отнести какому-то Орлову радиотелефон. Сам бы мог сбегать, думал Евгений, отправляясь по указанному адресу. Не велика фигура. Третье поручение было получше: убрать определенного профессора в Политехе, наделав при этом как можно больше шума. "Выбор оружия на твое усмотрение," - заявил Герострат опять же по телефону. Заварзин выбрал осколочную гранату. И снова все прошло без сбоев или накладок. Ассамблея могла быть довольна ловкостью своего тайного агента. И его сноровку в конце концов оценили. Минуя Герострата, воспользовавшись особым паролем, который Заварзин узнал при обучении, самолично обратились шефы Ассамблеи. Их распоряжение было прямым и недвусмысленным: "Более не выполнять приказов Николая. Он оказался предателем. Он отстранен тогда-то и тем-то. Ликвидировать двоих сотрудников ФСК, они находятся по адресу такому-то, это там-то и там-то. После чего залечь на дно и не высовываться до новых распоряжений." Заварзин был доволен. Мало того, что его подозрения относительно Герострата подтвердились, теперь он стал признанным агентом, и слава, и почести не за горами. Последнее перед долгим перерывом задание он решил сделать на образцово-показательном уровне. И снова у него все получилось. Он подкрался к двум профессионалам из ФСК СРЕДИ БЕЛОГО ДНЯ, да так ловко, что те до последней секунды, перед самым выстрелом и ухом не повели. Первой же пулей в затылок он уложил одного из них. Второй начал поворачиваться - как он неуклюж! - и получил еще две пули. Потом Заварзин спрятал обоих тут же в подъезде под лестницей и удалился с независимым видом. Гладко все прошло, гладко! Его никто не может упрекнуть в недостатке бдительности или в некомпетентности. Он все сделал, как его учили, и не его вина в том, что ФСК все-таки нащупали след и начали охоту. Николай, лысый предатель - вот кто виноват, вот кто его выдал! Больше некому. Эх, если бы знать сразу! Он тогда не стал бы дожидаться распоряжений Ассамблеи, разобрался бы с предателем сам своими методами! Но предатель ушел, и выдал его подонкам из Службы Контрразведки. И теперь лучший агент Ассамблеи Русских Патриотов вынужден спасать свою шкуру. Заварзин давно почувствовал за собой слежку. С первых дней июля они начали его "пасти". Они старались казаться незаметными, они часто сменяли друг друга, но после обучения Заварзин обладал феноменальной памятью на лица и быстро вычислил всех своих шпиков. Судя по всему, пока они не собирались арестовывать Евгения, рассчитывая, видимо, что он укажет им дорогу к шефам Ассамблеи, но и долго это выжидание продолжаться тоже не могло. Они меня в конце концов арестуют, понял Заварзин. Отлежаться на дне не получится. И у них наверняка есть "сыворотка правды". И с ее помощью они меня расколют. Допустить этого нельзя. Нужно уходить. Когда он принял это решение, все остальное утратило значение. Он неторопливо обдумал план ухода, прочистил свой любимый вальтер - благо родителей не было дома - зарядил его, оделся, как обычно: вид должен соответствовать тому имиджу, к которому филеры успели привыкнуть. Спрятал пистолет под легкую летнюю куртку. Потом он вышел из квартиры и, не оглядываясь, не попрощавшись, закрыл за собой дверь. Остановился на лестничной площадке, через низко расположенное замызганное окно разглядывая двор. Двое шпиков пили, устроившись на скамеечке, "Пепси-колу". Заварзин, закусив губу, напряженно размышлял, как ему быстрее всего от них избавиться. Скамейка была расположена рядом с импровизированной дворовой автостоянкой, где сосед семьи Заварзиных по этажу, фанатичный автолюбитель Гриша держал свою рухлядь, древнюю, как мир, "Ладу". Несмотря на то, что машину пора было уже лет пять как сдать в металлолом, и никакой порядочный автоугонщик даже в пьяном угаре на нее не позарится, Гриша установил на своем "сокровище" электронную противоугонную систему. По причине дешевизны система частенько срабатывала просто от того, что кто-то проходил мимо, и тогда Гриша, матерясь на чем свет стоит, выскакивал в одних пижамных штанах на улицу и глушил пронзительные завывания обманутой в лучших чувствах электронной системы. Заварзин вспомнил один из таких случаев и улыбнулся. Он наконец придумал, как ему избавиться от парочки шпиков из ФСК. Главное, чтобы система не подвела! Он вышел из подъезда, спокойно двинулся в направлении автостоянки и дожидающихся его филеров. Подобрал по дороге камушек: небольшой такой и почти чистый. Подбрасывая его на руке, направился в обход "Лады" со стороны комитетчиков. Те делали вид, что он им неинтересен, посасывали свою "Колу" из горлышка. Не доходя шага до положения, когда он с ними поравняется, и, на секунду оказавшись таким образом в зоне невидимости, Евгений отбросил камушек с таким расчетом, чтобы тот угодил прямо в боковое окно Гришиной "Лады". И противоугонная система не подвела. Взвыла пронзительно сирена, замигали подфарники. Филеры подпрыгнули от неожиданности и уставились на автомобиль. Этим они подарили Заварзину целых три секунды. Он отработанно выхватил из-за пазухи пистолет. Выстрел, приглушенный воем сирены. Ствол чуть вправо. Второй выстрел. Точно. Как в тире. Шпики, что один, что другой, так и не успели ничего понять. Первого выстрелом отшвырнуло на "Ладу". Он ударился головой о дверцу и тяжело рухнул на асфальт. Второй, выпустив из рук бутылку "Колы", сумел удержаться на ногах, но Заварзин третим выстрелом завершил начатое. Бутылка откатилась в сторону, оставляя за собой мокрую дорожку. Заварзин спрятал пистолет в кобуру под курткой и, застегивая на ходу молнию, побежал прочь. Сирена громко завывала за его спиной. Можно подумать, усмехнулся про себя Евгений, что вся милиция города уже гонится за мной. Через час он из телефона-автомата на Финляндском вокзале он позвонил подруге своей двоюродной сестры, с которой познакомился как-то по случаю на семейной вечеринке: - Верочка? Здравствуй. Это Женя Заварзин звонит. Помнишь такого?.. Ага-ага, приятно слышать. Скажи, пожалуйста, твой брат, Дима, сегодня дома? В увольнительной до понедельника? Очень хорошо. У меня к нему просьбы. Когда я бы мог подъехать? Нет, когда вам удобнее... Понял, понял. Выезжаю. Заварзин повесил трубку. - Вот и пришла наконец пора покупать контактные линзы, - сказал он сам себе и снова улыбнулся. Он имел право гордиться собой. Глава десятая - Второй, я первый, прием! - Первый, второй слушает, прием! - Второй, объект вошел в зону, прием. - Понял вас, первый. Объект вошел в зону, прием. - Берите его, второй, прием. - Понял вас, первый, будем брать, прием. - Конец связи. Капитан ФСК Сергей Андронников спрятал "уоки-токи" и посмотрел на своего напарника, лейтенанта ФСК Максима Гамаюна. Встретив вопросительный взгляд, ответил: - Кажется, сегодняшний балет подходит к концу. Объявили последнее па. Гамаюн кивнул. - Ребята готовы? - чисто ради проформы осведомился Андронников. - Как юные пионеры, всегда готовы, - пошутил Гамаюн. На этом обмен репликами между офицерами ФСК закончился, и они оба уставились в низкое окно подъезда, открывавшее им вид площади, одной из многих менее известных, чем Дворцовая, площадей Санкт-Петербурга. Знойный июльский день. Вторую неделю стоит изнуряющая жара и конца-краю этому не видно. Плавится асфальт на площади; в мареве, стеной поднимающемся над ним, причудливо искажаются, дрожат фасады зданий напротив. Справа работает бригада дорожных ремонтников: кладут асфальтовые заплаты на многочисленные колдобины - подготовка к Играм Доброй Воли идет полным ходом. Слева - обычная полуденная суета: прохожие, автомобили, двое парней устанавливают книжный лоток. Вот остановилось такси. Высунув локоть в раскрытое окошко, таксист задумчиво курит, лениво обозревая пло щадь. К нему подбегает женщина средних лет с матерчатой сумкой в руках, останавливается, что-то говорит: видимо, просит подвезти. Таксист вылезает из машины, отрицательно качает головой. На голове у него кепка. Женщина не отступает, продолжает убеждать, отчаянно жестикулируя свободной рукой. Тот в ответ снова качает головой, отворачивается... - Вот он, наш долгожданный, - оторвал Андронникова от созерцания этой в общем-то заурядной сцены Гамаюн. - Появился - не запылился. Андронников, мысленно чертыхнувшись, перевел взгляд, и перипетии сценки между женщиной и ленивым таксистом немедленно вылетели у него из головы. На площади действительно появился "объект". - Пострел, однако, - заметил Гамаюн. - Вырядился, как на бал-маскарад. Родная мать не признает. И в самом деле, "объект", уже двое суток скрывавшийся от сотрудников ФСК, находчиво переменил внешность: теперь это был коротко стриженный курсант, один из множества курсантов, шляющихся по улице в этот знойный субботний день. - Черт, и очки даже снял, - произнес Гамаюн почти с восхищением. Как он только видит без них? У него по минус девять на каждый глаз. - Контактные линзы, - предположил Андронников. - Очень может быть, - согласился Гамаюн. - Ну что, поехали? Андронников еще раз напоследок окинул беглым взглядом площадь. Ничего не изменилось. Только женщина с сумкой ушла, видимо, отчаявшись сломить водительскую непреклонность, а таксист вернулся в свое кресло и раскуривал теперь новую сигарету. Андронникову при виде этого дико, до обильного слюноотделения захотелось вдруг курить. Он потянулся было к карману брюк, но вспомнил, что вот уже месяц, как решил "завязать" с этим делом (жена настояла), и действительно целый месяц продержался, несмотря на насмешки чадящих, как паровозы, сослуживцев. Поэтому вместо того, чтобы попросить у Гамаюна сигаретку (а у него были), Андронников привычно сплюнул и сказал: - Поехали. Они спустились по лестнице и вышли из подъезда. Это послужило сигналом к началу операции по захвату "объекта". Сейчас же с противоложного конца площади двинулись двое в цветастых шортиках и легкомысленных распашонках, в солнцезащитных очках и с фотоаппаратами - типичные иностранные туристы. И еще двое, одетые поскромнее, смахивающие на друзей-собутыльников, вышедших на поиски дешевого пива для утоления требований похмельного синдрома, двинунулись им навстречу. За одну секунду "объект" оказался в геометрически правильном центре треугольника, образованного сближающимися парами, и на то, чтобы выйти за пределы этого треугольника, у него не осталось ни единого шанса. По крайней мере, Андронников был твердо настроен шанса такого ему не дать. Но тут "объект" что-то учуял. Вообще, парнишка в новом для себя прикиде курсанта отличался феноменальной чувствительностью. Чувствительностью настоящего профессионала. Иначе кто бы ему дал двое суток обводить вокруг пальца лучшую сыскную группу города? Он что-то учуял и теперь. Остановился, повертел головой, посмотрел направо, потом посмотрел налево, шагнул к краю тратуара, и тут же такси: то самое, водитель которого отказался везти женщину с сумкой - (Андронников заметил это краем глаза) тронулось с места, а "объект" выбросил вперед и вверх руку, явно намереваясь остановить такси. Андронников был спокоен: он видел, как водитель отказал женщине ненамного больше у него было причин подвозить стриженного курсанта. Но, как оказалось, у водителя были на то причины. Он притормозил, и Андронников даже растерялся на мгновение. Но потом взял себя в руки и сделал жест, означавший: "все вперед, берем немедленно". Ребята кинулись, как сорвавшиеся с цепи и голодные до урчания в животе псы. С этого момента счет пошел на секунды. "Объект" наклонился к приоткрытому окошку такси, но заметил бегущих к нему, резко выпрямился и, совершенно по-звериному осклабившись вдруг, потянул из кармана длинный вороненый предмет. Но опоздал. Двое в шортах и распашонках навалились на него: один провел подсечку, другой заломил ему руки так, что парнишка вскрикнул от боли. Вывалилась и покатилась по асфальту контактная линза. Один из псевдодрузей-псевдособутыльников", подбегая, нечаянно раздавил ее. Все было кончено. Андронников, не спеша, подошел, принял извлеченный из кармана псевдокурсанта пистолет. Вальтер. Добротная игрушка. "Объект" поставили на ноги. Видно, упал он не слишком удачно: из разбитых губ на подбородок обильно стекала кровь. Но испуга в глазах парнишки не было. Ненависть и презрение. Презрения даже несколько больше. - Долетался, голубь? - спросил у парнишки Гамаюн, но ответом удостоен не был. - Эй, мужики, - позвал таксист, - чего это вы? Он с опаской выглядывал через полуоткрытое окошко. Андронников взмахнул удостоверением у него перед носом. - Поня-ятно, - протянул водитель. - Служба, значит. Ну дайте тогда прикурить. - У меня нет, - сказал Андронников, и таксист закурил от протянутой Гамаюном зажигалки. "Объект" повели к припаркованному в сторонке автомобилю, а таксист уехал. Андронников проводил его волгу долгим задумчивым взглядом. Странный он, этот водила: прикуривал же у себя в машине, а тут: "дайте прикурить". И, кстати, почему он решил подобрать курсанта? Андронников подумал, что о подозрениях такого рода следует докладывать по начальству, но потом решил, что обойдется. В конце концов, дело сделано, а работы впереди еще невпроворот, зачем усложнять жизнь себе и другим? Обойдется... Глава одиннадцатая В течении следующего дня все организационные вопросы без лишней суеты были решены. Елене предложили срочную командировку в Европу с немедленным оформлением всех необходимых документов и с предоставлением невообразимо крупной суммы на карманные расходы. От подобных предложений, как известно, не отказываются, но все-таки моя Леночка славна не только своей привлекательностью, но и чисто житейским умением делать правильные выводы из совокупности известных ей фактов. Она умудрилась вызвонить меня в тот же день (полагаю, сделать это было нелегко) и спросила напрямик, соглашаться ей на неожиданное предложение или нет. - Конечно, соглашайся, - отвечал я. - Берлин, Вена, Париж! Какие тут могут быть вопросы? - Ты уверен, Борис? - сомнение в голосе. - А почему я должен быть не уверен? Послушай, Елена, я ведь тебя уже немножко знаю: ты у меня женщина благоразумная, будешь работать, работать и еще раз работать, а пуститься во все тяжкие тебя не уговорит и сам Ален Делон. - Но проводить ты меня приедешь? - Безусловно. Ведь это входит в мои обязанности, не так ли?.. Я действительно приехал ее проводить в Пулково-2 на рейс до Берлина, отыскал в зале ожидания. Подивился на своеобразие сопровождающей ее компании. Совершенно не совместимая при прочих равных условиях троица: знакомый мне "Женечка, младший помощник старшего экспедитора", как представила мне его когда-то Елена (за полгода этот проныра умудрился сделать в фирме блестящую карьеру и дорос до того самого старшего экспедитора, младшим помощником которого в свое время начинал); вторым был импозантный мужик в дорогого покроя костюме, по виду - то ли владелец фирмы, то ли ее директор; третьим ну, с этим все понятно: хоть в палатах ведомства Сифорова я этого третьего и не встречал, родственность таких ребят с этими палатами чуешь за версту. Елена познакомила меня с троицей и после обмена стандартным набором любезностей, взяв под руку, отвела в сторону. И спросила так: - Боря, скажи честно: моя командировка как-то связана с Лаговским? - С чего ты взяла? И кстати, кто такой Лаговский? - Борис! - смесь негодования и беспокойства. - Ну-ну, не надо так, малыш. - А как надо?! Послушай, Борис, таких совпадений не бывает, - (о, мудрая мысль!). - С утра пораньше тебя увозит какой-о человек в штатском, а на следующий день меня отправляют в срочную командировку не без содействия опять же человека в штатском, - Елена кивнула в сторону мирно беседующей троицы. - И все после того, как я упомянула в разговоре Лаговского... и ты бы поглядел на себя в тот момент. Не считай меня идиоткой, Борис. А лучше попробуй себе представить, что я буду думать целые две недели в командировке. Не отводи глаз представь. Я же работать не смогу... Я вздохнул. - Что тут сказать... История эта длинная, малыш. Запутанная. За полчаса не расскажешь. Но поверь пока на слово: ничего страшного не происходит. За твою и мою безопасность теперь отвечает государство. Все будет в порядке. Езжай в свой Берлин, Париж, любуйся Европой. Приедешь - поделишься впечатлениями. - Но, Борис... - Я очень прошу тебя, малыш, ОЧЕНЬ. Так надо. Забудь на две недели обо мне. Вообще забудь, что восточнее польской границы живет хоть один человек. И мне будет легче работать, если буду знать, что ты в Европе. И что тебе там хорошо. - Работать? О какой работе ты говоришь? С этими вот "штатскими"? - Придет время, я все тебе расскажу. Ничего не утаю и не скрою. И побоку мне все подписки о неразглашении, если даже додумается кто с меня их взять. А сейчас успокойся, малыш, вытри глазки - тебя ждет Европа! И закончив в такой манере, я немедленно наклонился и поцеловал ее в губы, остановив новый готовый сорваться с них вопрос. С мамой было проще. Она давно собиралась устроить себе отпуск, и мне не составило труда уговорить ее поехать (сегодня же, немедленно а чего откладывать?) К сестре в Нижний Новгород. - Ну что ты будешь здесь сидеть в четырех стенах? Смотри, какая погода. В Нижнем, наверное, сейчас - рай. И тетю Нину ты не видела уже больше трех лет, только все письмами, а она возьмет и обидится. - Что это ты такой заботливый? - хитро улыбнулась мама. - Ввязался в новую авантюру? Я смущенно прокашлялся. - Ладно, поеду, уговорил. Только смотри тут у меня: оргий не устраивать, мебель не переставлять, девиц не водить. Кстати, на Елену последний пункт инструкции не распространяется: она-то всегда сумеет поставить тебя на место. - Ну-ну, мам, ты плохо обо мне думаешь... Маму я проводил следующим утром и сразу с вокзала отправился на специальную квартиру, которая отныне и на две ближайшие недели должна была стать мне домом, а для сотрудников ФСК - штабом по координации поисков Герострата. Едва заслышав о квартире от Сифорова, я назвал ее для себя "явкой номер раз". И вот теперь, сверившись с переданным мне адресом, поехал туда. Добравшись до "Удельной" я быстро отыскал на Энгельса нужный мне дом. Перед этим всю дорогу интереса ради я пытался определить, ведется за мной наблюдение или нет, но ничего подозрительного не заметил. Данный факт вовсе не означал, что наблюдение не ведется: просто у ребят, скорее всего, был приказ работать по-настоящему, не в духе памятных мне майских событий. Итак, я добрался по адресу и первое, что сделал, - это обошел дом, прогулялся по двору. Не знаю, из каких соображений подбиралась данная штаб-квартира, но окрестности произвели на меня хорошее впечатление: пышная зелень, заросли сирени, клены, окна с видом на двор настолько широкий, что хоть роту здесь дрессируй на предмет строевой подготовки. И немноголюдный: встретил только двух молодых женщин с колясками и парнишку лет восьми, с забавной сосредоточенностью раскладывающего на асфальте разноцветные осколки бутылочного стекла. Я вошел в подъезд, поднялся на третий этаж и позвонил. Дверь, украшенную "старорежимной" табличкой "Квартира образцового быта": таких теперь почти и не увидишь - открыл Сифоров. Собственной, так сказать, персоной. Был он в поношенных джинсах, черной майке "Gucsi" и в каких-то весьма легкомысленных штиблетах на босу ногу. - Здравствуйте, Борис Анатольевич. Ну что, все проблемы решены? - А вы еще не в курсе? - разыграл удивление я, отвечая на рукопожатие. - Мне показалось, ваши парни... - Вы их видели? - быстро спросил Сифоров. - Да нет как-то, - признался я. - Уф, - Сифоров улыбнулся. - А я уж собирался им головы открутить. Да проходите, Борис Анатольевич. Что мы на пороге топчемся? Улыбаясь в ответ, я шагнул в квартиру. "Явка номер раз" ничем не напоминала штаб-квартиру ФСК для проведения специальных операций. Скорее, это была квартира профессора Преображенского в том виде, какой я ее представлял, читая "Собачье сердце" Булгаков, с поправкой на достижения современного дизайна. Вот уж действительно "квартира образцового быта". Во-первых, сплошной импорт: сияющий линолеум в прихожей, невероятной контрастности фотообои, отделка под дерево. А какой интерьер? Кожаная мебель, декоративные столики, хрусталь в стенке красного дерева, огромный телевизор с плоским, как лист, экраном, встроенным видеомагнитофоном и компьютером, музыкальный центр, словно из рекламного проспекта. А комнаты? Здесь было шесть комнат: гостиная, две спальни, кабинет, столовая и библиотека. Ну, господа мои товарищи, покажите мне человека, который бы имел в наши дни отдельную комнату под библиотеку! И все это, заметьте, не считая кухни, оборудованной по последнему слову бытовой техники, двух ванных комнат и двух туалетов все в итальянском кафеле. Да-а, в роскошных же апартаментах приходится работать рыцарям плаща и кинжала, остается только позавидовать и бежать скорее записываться в ФСК. В библиотеке мы встретили Марину. Забравшись с ногами в кресло, она внимательно изучала какой-то роскошный альбом с цветными очень качественными репродукциями. При этом она курила длинную сигарету с черным фильтром и тремя золотыми ободками, стряхивая пепел в высокую бронзовую пепельницу в виде сидящего в позе лотоса Будды с отпиленной, как у деликатесной вьетнамской обезьянки, макушкой. По всему, среди этой роскоши Марина чувствовала себя как дома. Впрочем, "проклятым" американцам не привыкать. При нашем появлении она сейчас же скинула альбом вниз, на ковер, и, улыбаясь, протянула мне руку. Я смутился. Нет, ну в самом деле, как так можно работать? Когда вместо агента специальной службы вам подсовывают девчонку из рекламного ролика. К тому же одетую по-домашнему легко: в открытую безрукавку и свободные шорты. Я вам не железный Феликс, в конце-то концов! - Доброе утро, Борис, как ваши дела? - Отлично, - бодро отвечал я. - Готов к труду и обороне. - Что? - на ее милом лице появилась тень недоумения. - Это такая идиома, - объяснил за меня Сифоров. - Не хотите ли кофе, товарищи? - тоже, видно, решила щегольнуть русской идиомой Марина. Не скажу, чтобы у нее это получилось: щегольнуть. Сифоров чуть заметно поморщился. Я же засмеялся и согласно кивнул: - Хотелось бы. - В гостиную? В столовую? В кабинет? - Да мне как-то привычнее на кухне. - У нас много общего, - Марина улыбнулась, но на этот раз не просто от общей жизнерадостности, а как бы с оттенком намека. Я решил обдумать на досуге, что этот намек может означать. - Вот и прекрасно, - вмешался Сифоров. - Пойдем на кухню, выпьем по чашке кофе и все обсудим. Пока в кофеварке с программным управлением, продукция фирмы "Siemens", нагревалась вода, Сифоров "порадовал" нас свежими новостями: - Первый объект категории Би - пользуясь вашей терминологией, Марина, - легкий полупоклон, - наконец-то у нас в руках. Парень он шустрый и заставил понервничать. Мне почему-то вспомнилось, что примерно такую же характеристику дал в свое время моей персоне Герострат. - Но проблема решена, - продолжал Сифоров, - и с объектом можно работать. - Где мы будем работать с ним? - деловито осведомилась Марина. Мне ее деловитость пришлась не по душе, но я никак это не выказал, разглядывая перемигивающуюся разноцветными индикаторами кофеварку. - Здесь, - ответил Сифоров. - Через полчаса я за ним поеду. А сейчас мне бы хотелось обсудить с вами порядок нашего пребывания в этих апартаментах. Как я уже говорил, на все про все нам отведено две недели. Весь этот срок вы не должны покидать штаб-квартиру, только если понадобится ваше участие на том или ином этапе операции в другой точке города. При этом вас в обязательном порядке должны сопровождать наши люди. На звонки в дверь не открывать, в прихожую не выходить. В случае каких-либо эксцессов немедленно звоните по номеру: "555". Или просто помашите в окно чем-нибудь белым. Но думаю, никаких эксцессов не будет: квартира под круглосуточным наблюдением. - Напоминает домашний арест, - заметила Марина. - А я вот рассчитывала, что Борис покажет город мне. - Успеет еще, - сухо отозвался Сифоров. - А пока вам придется следовать вышеперечисленным требованиям. И повторюсь, это не прихоть, это нужно для вашей безопасности. Судите сами. Потерять вас мы не имеем права. Дублеров нет. А наш противник, между прочим, способен на все. Кстати, как там кофе? Марина выключила кофеварку и разлила ароматный напиток по маленьким фарфоровым чашкам. Я с удовольствием отпил глоток - да, и кофе здесь тоже роскошный. Не устроится ли мне в ФСК на постоянную ставку? Специалистом по разного рода фокусникам? Интересно, возьмут? - Кстати, - сказала Марина. - Если нам часто придется работать с вашим объектом, вы так и будете его каждый раз возить через весь город? - Нет, конечно, - ухмыльнулся Сифоров. - Он будет здесь, под рукой: в квартире напротив. Марина удовлетворенно кивнула. А я прикинул между делом, что было бы любопытно узнать, о чем она подумала после ТАКОГО ответа. Быть может, вспомнила американские фильмы о засилье госбезопасности в России: эту тему в Голливуде любят. Или что-нибудь посерьезнее: Оруэлла "1984", например. Хотя вряд ли. Она - сотрудница аналогичной службы и занимается там у них, в свободной и просвященной Америке, наверное, не менее грязной работой, чем О'Брайен у английского классика. А может, и более грязной. "Гамельнский крысолов". Одно название чего стоит. - Ну все, - объявил Сифоров, вставая. - Мне пора бежать. Спасибо за кофе. Появлюсь минут через сорок. - Будем мы ждать, - сказала Марина. Все-таки познания ее в русском языке нужно еще совершенствовать. Как я понял, язык она изучала путем механического усвоения под стимуляцию определенных областей головного мозга, а настоящую, живую речь таким способом трудно усвоить. Но думаю, Марина скоро наверстает упущенное. С ее-то способностями. Сифоров ушел, закрыв дверь на замок снаружи своим ключом. А мы с Мариной впервые остались наедине. Возможно, я слишком поспешил, но тот момент показался мне более чем удобным, чтобы начать разговор на интересующую меня тему. - Нельзя ли еще кофе? - попросил я, допивая первую чашку. - Конечно, - Марина повернулась к кофеварке. - Скажите, Марина, - начал я. - Если, конечно, это не секрет. Вы давно работаете в проекте "Гамельнский крысолов"? - Пятнадцать лет. Пятнадцать лет? Подумал я удрученно. Допустим, ей сейчас двадцать пять - выходит, с десяти лет? Ну они дают там у себя, в свободной и просвященной! - Значит, вы хорошо разбираетесь в технологии психокодирования? - Я хорошо разбираюсь. Но к чему эти вопросы, Борис? Насколько известно мне, вы тоже хорошо разбираетесь в психотронике. А суть проектов нашей тематики от названий не меняется. - Вас ввели в заблуждение, Марина, - сказал я, стараясь интонацией выделить, подчеркнуть собственную искренность. - На самом деле в качестве специалиста по вопросам психокодирования я выступаю по чистой случайности. Просто под рукой у наших контрразведчиков не оказалось другого человек. Такого, который был бы более осведомлен в делах, связанных с личностью Герострата. А то, что я когда-то встречался с ним, и претерпел от этих встреч некоторые неудобства, тоже по большому счету лишь чистая случайность. - Начинаю понимать, - Марина поставила передо мной новую чашку с кофе, а сама, извлекши из коробочки с яркой этикой очередную длинную сигарету, прикурила от пьезозажигалки. - Получается, что вы, Борис, специалист по одному-единственному человеку, но неофит совершенный в вопросах прикладной психотроники? - Лучше не скажешь. И вот с какой просьбой я хочу к вам обратиться, Марина. Если вам не трудно, не могли бы вы ввести меня в курс дела; посвятить, так сказать, в подробности. А то по верхушкам я кое-чего нахватался, но чтобы иметь хотя бы общее представление о том, как все эти чудеса реализуются, мне еще так же далеко, как до своих ушей. - "До своих ушей"? - Еще одна идиома. - Как до своих ушей, - задумчиво повторила Марина. - Нужно будет запомнить... Если вас интересуют общие только вопросы, то я постараюсь вам помочь. - Я буду чрезвычайно признателен, - (интересно, откуда взялась во мне эта светскость: уж не побочный ли эффект от общения с иностранкой?). Кстати, можно себя поздравить: рыбка клюнула и скоро будем подсекать. Марина подумала, затягиваясь сигареткой и стряхивая пепел в подвернувшуюся хрустальную пепельницу, выполненную в виде унылого дракона с печальными желтыми глазами и плоским хвостом. - Основы психокодирования не так-то просто систематизировать, заметила она после паузы. - Все-таки это очень новая дисциплина. Да и занималась я основами пятнадцать лет назад, а потом ни разу не приходилось состоять на преподавательской работе. Очень трудно... Но попробуем. Самая элементарная методика психокодирования разработана сравнительно давно. Основана она на общеизвестных приемах гипноза. Приемами этими на современном этапе обязан владеть любой психотерапевт. Но оправдывает гипноз себя лишь в том случае, если реципиент психологически предрасположен к тому, чтобы его загипнотизировали. Кроме того, существует определенная категория людей, воля которых развита настолько, что не позволяет поддаваться воздействию гипнотизера. Даже при всем осознанном желании этому воздействию подчиниться. - Как же выходят из положения? - не преминул вставить словечко я. - Существуют методы, с помощью которых можно обмануть сознание и волю; воздействие осуществляется здесь на подсознание непосредственным образом. Классический пример (можно вставлять в учебники его) - это "спрятанный" кадр. Метод этот опробован давно и он состоит в следующем. Берется пленка кинофильма и на протяжении ее вставляется несколько кадров, рекламирующих, скажем, хот-догс. Исследования показали, что количество людей, пожелавших купить хот-дог на выходе из кинотеатра после просмотра такого фильма, увеличилось в несколько раз. При том сознание не успевает зарегистрировать "спрятанный кадр", его регистрирует подсознание, и этого вполне достаточно, чтобы заставить человека подчиниться чужой воле. Другой метод. Зрение - это, безусловно, основной источник информации для человека. Но возможности воздействия на подсознание через слух также достаточно велики. Широко уже известно, к примеру, что при прослушивании музыки изменяется у человека кровяное давление, ритм, глубина дыхания, частота сокращений сердца до полной его остановки. Причем, подобный эффект был замечен не только в нашем "просвященном" веке, но и гораздо раньше. Лечение различных недугов при помощи специально подобранных мелодий практиковали известные такие деятели, как Пифагор и Асклепий. Наш век не остался в стороне. Не так давно одна из японских компаний выбросила на рынок пресловутые "бесшумные кассеты". Там на фоне обычной музыки был наложен голос, записанный в неслышных инфранизких частотах. Воздействие по эффективности ничуть не меньше "спрятанного кадра". Кстати, именно на музыкальном воздействии основывается и наш проект, известный вам, Борис, под названием "Гамельнский крысолов". Если в проекте "Свора Герострата" у вас используются с целью подчинения функций подсознания заданной программе наборы определенных словосочетаний: так называемый, психошифр - то мы используем для тех же целей мелодии. А какая из методик предложенных более перспективна - покажет время. - Скажите, - поинтересовался я, - а если, допустим, к вам в руки попадется человек, которого необходимо избавить от вложенных ему в подсознание программ, вы сумеете это сделать? - В случае, если с вашим человеком я работала ранее, то да, возможно, сумею. Но если кто-то работал другой, причем, если к тому же он использовал незнакомую мне методику, то... Это понятно, возьмите любого профессионального программистра (я имею в виду именно программистра, то есть человека, который занимается компьютерами, а не людьми). Он вам скажет, насколько трудно бывает порой разобраться в неслишком длинной программе, написанной и на хорошо вроде бы знакомом ему языке на основе архитектуры хорошо знакомого ему компьютера его же коллегой. А здесь - не компьютер, здесь - человеческий мозг. Кроме того, существует одна проблема, на которой, думаю, стоит остановиться особо. - Проблема? Очень интересно. - Да, именно проблема. Она напрямую связана как раз с тем, что человеческий мозг, сознание и подсознание его - гораздо более сложный комплекс, чем любая самая совершенная ЭВМ. Поэтому мы в своей практике используем принципы системного программирования, которые применяют профессиональные программистры для облегчения жизни тем пользователям, у которых нет времени досконально осваивать компьютер, но есть желание использовать его возможности с наибольшей эффективностью. В случаях таких создается обычно некий пакет, называемый системой программирования. Он включает компиляторы или интерпретаторы (они осуществляют преобразование программ в машинные коды), библиотеки подпрограмм (они содержат готовые процедуры), самые разные вспомогательные программы: редакторы, отладчики. Пользователю остается только выбирать готовые решения из предлагаемого списка. На подобном принципе построены такие системы программирования, как Турбо-Паскаль, Турбо-Си. Вот и мы реализуем в подсознании человека аналог системы программирования, которая в конкретной ситуации при запуске ее конкретным паролем срабатывает конкретным образом, конструирует, скажем, из готовых образов ложные воспоминания или искусственные побудительные мотивы для совершения человеком тех или иных конкретных действий... Ага! Это то, что мне нужно!... - Но здесь-то и заключен корень проблемы, - продолжала рассказывать Марина, - потому что разобраться в производных деятельности такой системы программирования практически невозможно, так как путь их реализации для каждого человека индивидуален, и, не имея представления о первых этапах адаптации системы в подсознании, можно неверным ходом быстро и необратимо повредить психику реципиента. И это без учета возможности встроенной защиты от несанкционированного проникновения. - Как же вы собираетесь работать с нашим "объектом"? - удивился я. - Раз столь велика вероятность того, что первым же шагом вы необратимо повредите его психику, наша затея имеет мало шансов на успех. - Все правильно, - Марина, не понятно чему улыбаясь, с задумчивым видом уронила столбик нагоревшего пепла с сигареты в пепельницу. Только меня не интересует состояние ЕГО психики. Наверное, я опять не сумел сдержать своих чувств, и что-то такое из винегрета неприязни и неподотчетного смутного страха отразилось на моем лице, что заставило Марину по-новому взглянуть на меня: внимательно и с нескрываемым любопытством. - Я думаю, у нас все получится, - сказала Марина с полунамеком, не желая, видимо, затягивать паузу возникшего между нами отчуждения. Кстати, вот нам и первая возможность попробовать свои силы. Я услышал, как в дверном замке повернулся ключ и в прихожей затопали. Да, успел подумать я, поднимаясь навстречу долгожданным гостям, вот такой вот познавательный у нас с тобой, Марина, получился разговор. Очень познавательный. И интересный... Глава двенадцатая Сифоров оказался прав: "объект" я бы не сумел узнать при всем желании. И фотографии, предложенные моему вниманию, тому бы не помогли. Теперь он и выглядел иначе: был коротко подстрижен, в парадке курсанта и без очков, что его стесняло: он близоруко щурился, часто моргал, выглядел неуверенным и словно обдумывал предварительно каждый шаг, каждое свое движение. Более того, воочию (мне напомнил Сифоров) я встречал этого парня всего один раз, в мае, да и то мельком, а так как в то время меня занимали отношения с другими личностями, то я его просто-напросто не счел нужным запоминать. А "объектом категории Би" оказался тот самый мальчиккурьер, который принес мне в ходе майских событий радиотелефон для поддержания постоянной связи с Геростратом. И он же, этот мальчик, если верить Сифорову, был тем самым боевиком Своры, что выполнял по приказу "нашего фокусника" запланированные покушения: одно - не слишком удавшееся - на Мишку Мартынова, и другое - удавшееся вполне - на преподавателя сопромата из моего института. Я разглядывал этого парня с непонятным мне самому чувством или даже с очередной смесью чувств из привычно-отстраненного любопытства, легковесной (по той, наверное, причине, что я никак не мог представить себе этого щуплого парнишку в роли киллера) недоброжелательности и в той же степени легковесного сочувствия: я ведь догадывался, что ему сейчас предстоит пережить, но видел в том лишь знак, подтверждение существованию справедливости, возмездия, пусть и в такой грубой форме. Хотя, к черту, какая тут справедливость? Вряд ли этот близорукий "студентик" стал бы когда-нибудь хитрым профессиональным убийцей, не попадись ему на жизненном пути Герострат со своей Сворой, для которого он был такой же послушной марионеткой, как и остальные активисты, разве что категорией повыше... Да, выглядел этот парень сегодня неважнецки. Разбитые, опухшие губы, ссадина над левой бровью, темные засохшие пятна на курсантской форме. Кроме того был он в наручниках, а справа и слева, приотстав на полшага, сопровождали его двое угрюмых "бойцов невидимого фронта". Они провели его в кабинет, где на стене в окружении застекленных книжных полок с энциклопедическими словарями и справочниками единственной, пожалуй, приметой того, что здесь не апартаменты уважаемого академика и лауреата, а именно "явка номер раз", принадлежащая безраздельно силовой структуре, висела огромная и очень подробная карта Санкт-Петербурга. Парня усадили в глубокое кресло спиной к окну; по бокам сразу встали бойцы, что живо напомнило мне собственное положение на допросе у Герострата. Наручники снять с парня никто не удосужился: видимо, так и предполагалось, что разговор будет проходить в их присутствии. Сифоров взял за спинку свободный стул, перенес его на середину кабинета и уселся лицом к "объекту"; мы с Мариной устроились в стороне, ближе к массивному письменному столу, сработанному в мебельной традиции середины XIX века и, по сути, главному украшению кабинета. Сифоров повел допрос: - Имя? Фамилия? Отчество? Род занятий? Парнишка скривил разбитые губы. - Кому это нужно? - глухо произнес он. - Отвечайте не поставленные вопросы! - рявкнул капитан: не слишком-то он обходителен. - Катись ты!.. Сифоров подался вперед, вытянув руку, ухватил парня за воротник. Я ожидал вспышки показной ярости, но капитан продолжил почти дружелюбным тоном, что не совсем соответствовало напору, с которым он начал. - Ты что же думаешь, - ласково спросил Сифоров парнишку, - я с тобой тут в бирюльки буду играть? На тебе три убийства висят, - (ого, уже ТРИ!), - на вышку тянет без вопросов. И я обещаю, что лично позабочусь о том, чтобы ты ее получил. И пересмотров, отсрочек не жди: не будет ни пересмотров, ни отсрочек. Так что самым разумным на твоем месте будет раскаяться и помогать следствию, то есть отвечать на все мои вопросы прямо и без утайки, понятно? Парень промолчал. - Понял, я спрашиваю?! - Нихт ферштеен, моя твоя не понимай, начальник, - оскалился парень и тут же получил по зубам от Сифорова. Голова его мотнулась, от разбитых губ по подбородку покатились новые ярко-алые капли. Я старался выглядеть равнодушным, но парня мне теперь было по-настоящему жаль. Видно, никто в этой компании никогда не слыхал о правах человека. Неудивительно в нашито бесцеремонно-вольные времена. И не посоветуешь здесь им ничего: Сифорову виднее, КАК вести себя в подобных ситуациях. - Будешь теперь отвечать? Будешь? Я перехватил взгляд одного из бойцов невидимого фронта, того, что стоял правее кресла. Взгляд этот не выражал ничего, кроме скуки. Скучно ему, видите ли. Ну-ну, скучай себе дальше... - Вы не имеете права так со мной обращаться, - раздельно произнес парнишка. - Я гражданин Российской Федерации, я защищен Конституцией Российской Федерации. Я знаю закон. Вы не имеете права... - Сейчас я покажу тебе свои права! - взъярился Сифоров или умело сымитировал, что взъярился. - Сейчас ты у меня увидишь... - Перестаньте, - вмешалась Марина. - Ваши методы в данном случае ничего не дадут. В конце концов, он легко может вам соврать. - Пусть только попробует: я так же легко могу проверить. Хотя ладно. Что вы предлагаете? - опустив руки, Сифоров отступил от допрашиваемого, с интересом взглянул на Марину. - А зачем я здесь? - прищурилась Марина. - Не рано? - усомнился Сифоров. - Самое время. - Тогда прошу, - Сифоров сделал рукой широкий приглашающий жест. - Через минуту вернусь. Марина вышла и действительно через минуту вернулась, принесла с собой блестящий металлический чемоданчик, очень похожий на те, которые показывают в гангстерских боевиках в качестве емкости для переноса героина или не указанной в налоговой декларации наличности. - Буду вам признательна, - обратилась Марина к Сифорову, - если вы принесете из гостиной один из тех столиков. Капитан ФСК Сифоров счел ниже своего достоинства таскать какие-то там столики, поэтому он со значением взглянул на бойцов, и тот, что стоял по правую руку от парнишки, послушно затопал в гостиную. Столик поставили слева от "объекта"; тот наблюдал наши приготовления без страха, а с каким-то даже гордым презрением, чуть выпятив нижнюю распухшую губу. Кровь остановилась и теперь подсыхала корочкой на его подбородке. Марина положила свой чемодан на столик, набрала известный ей шифр на замке, и чемодан открылся. Там обнаружилось некое устройство, занимавшее практически все внутреннее пространство чемодана и напомнившее мне громоздкий тридцатого года выпуска амперметр, который бесценным реликтом гордо стоял в лаборатории кафедры электротехники нашего института. Так же, как и древний амперметр, устройство было снабжено стрелочными шкалами, переключателями, верньерами. Одно из немногочисленных отличий - огромные наушники, длинным толстым кабелем подсоединенные к круглому разъему на торцевой стороне устройства. - Посмотрим, посмотрим, - пробормотал Сифоров, вытягивая шею и с почти что мальчишеским любопытством разглядывая устройство: вот оно чудо американского военно-промышленного комплекса! Марина взяла в руки наушники и, обойдя кресло с допрашиваемым, аккуратно надела ему их на голову. Парнишка не сопротивлялся, всем своим видом выражая крайнюю степень скепсиса. Впрочем, сопротивляться ему было бы бесполезно: двое бойцов находились в состоянии полной готовности подавить любой позыв к сопротивлению. Марина вернулась к чемодану, переключила там что-то; шкалы осветились, и стрелки на них дрогнули. Да, это тебе все-таки не дудочка Гамельнского крысолова, это кое-что посовременнее. - Можно начинать? - спросила Марина, взглянув на Сифорова. - Пожалуйста, - не стал возражать тот. Марина кивнула, повернула один из верньеров с хорошо слышным щелчком, затем пальцем откинула неприметный металлический колпачок на устройстве, под ним обнаружилась кнопка. Помедлив, она вдавила ее, и кнопка засветилась красным под ее пальцами. Парнишку в кресле выгнуло дугой. Бойцы едва успели среагировать и ухватить его за плечи. Парнишка засучил ногами по ковру, но через секунду так же резко обмяк, осел под давлением сильных рук. - Это что, разновидность электрического стула? - беспристрастно поинтересовался Сифоров. - Похоже? - Марина улыбнулась. - Это только начало. Пожалуй, в этой комнате я один сочувствовал парнишке, его боли. Всем остальным было наплевать. А особенно - моему "напарнику, более чем располагающему к интересному общению", Марине Кэйбот. Как она тогда сказала: "меня не интересует состояние ЕГО психики"? И действительно, если вдуматься: кто он ей? "Объект" и не более. Даже не соотечественник. Марина положила пальцы на тот же верньер и медленно, наблюдая с полным вниманием за шкалами, начала поворачивать его по часовой стрелке. Парнишка, сидевший до того молча с закрытыми глазами, вдруг запел. Хрипловатым низким голосом, совсем не похожим на тот, которым он отказывался отвечать на вопросы, - какую-то белиберду на незнакомый мне мотив. Изо рта у него потекла розовая слюна. Это было настолько жутко, что я непроизвольно отпрянул. И перехватил на себе изучающий взгляд Кирилла Сифорова. Сифоров тут же подмигнул мне и снова повернулся к Марине: - Нам еще долго ждать? - Покурите пока. Сифоров полез в карман за пачкой "Мальборо", предложил сигареты мне. Я машинально взял, прикурил от чиркнувшей зажигалки. Сифоров с довольным видом уселся на край письменного стола и придвинул к себе пепельницу. Парнишка приподнялся в кресле и начал раскачиваться. Вправо-влево, вправо-влево. Совсем не в такт напеваемому мотиву. - Гольгульди ло, овела то, мартума цо, беволи ло, - шептал он распухшими губами. Мне почему-то вспомнился наш институтский компьютерный "гений" по прозвищу Юзер, в совершенстве разбиравшийся в любых заморочках, подаренных нам окном в мир современных технологий, прорубленным требованиями рыночной экономики. Зовут "гения" Влад Галимов, и он по-настоящему увлекающийся этим делом человек. Причем, разбирается он одинаково хорошо как в IBM-совместимых персоналках, так и в группе "Синклеров", коими захвачен на сегодняшний день компьютерный рынок в Автово и половина специализирующихся на электронно-вычислительной технике магазинов города ("ZX-Spektrum", "Scorpion-256", "Hobbit", "Pentagon" - все наши, доморощенные, собранные на базе микропроцессора Z-80, который на развитом Западе применяется ныне лишь в телефонных станциях, калькуляторах и в чисто игровых приставках). На IBM-ках Владу часто приходилось работать у нас на кафедре - в "машинном" зале он уже считался своим человеком - но в силу стесненных финансовых возможностей у себя в общаге располагал лишь собранным собственноручно компьютером "ZX-Spektrum-128", подключенным на старенький черно-белый телевизор "Рекорд" и с таким же стареньким, побывавшем во многих переделках кассетным магнитофоном "Весна-202.1" в качестве внешнего накопителя информации. Этого Галимову было, конечно же, недостаточно, но вполне хватало для того, что-бы писать небольшого размера программы учебной направленности. Как человек Влад вполне компанейский парень, с ним нетрудно было договориться попользоваться уже готовым программным продуктом, что мы, его сокурсники, часто и делали. Даже, по-моему, излишне часто, на грани навязчивости. Я - не исключение и тоже приходил к нему с целью просчитать за полчаса курсовую работу (просто огромная экономия времени и сил!) И наблюдал за тем, как он включает телевизор, включает компьютер, набирает на клавиатуре "LOAD """,нажимает "ENTER" - при том на экране появляется серого цвета помаргивающее поле - затем включает магнитофон и запускает кассету... Да-да, вот этот самый момент, когда магнитофон начинает пронзительно верещать, отправляя байты с кассеты в оперативную память "Спектрума", а вдоль рамки рабочего поля на экране бегут сверху вниз горизонтальные линии разной толщины. И когда смотришь на происходящее в системе со стороны, слышишь это верещание, кажется, что и не может быть никакой связи между непонятной жизнью персоналки и той красивой стройной логичной программой на Бейсике, которая сгружается сейчас в память. И очень похоже это на происходящее с парнишкой в кресле, "шустрым" киллером из Своры Герострата. Только вот человек, несмотря ни на что, все-таки не компьютер, и выглядит этот обмен байтами между его мозгом и хитроумным устройством из чемодана Марины несколько по-другому. И на бесконечность страшнее. - Я готова, - сообщила Марина. - Снимите с него наушники. Первый идентифицированный уровень. Парнишка замолчал. Лицо его стало меняться. Приоткрылись глаза, рот растянулся в широкой злой улыбке. При этом парнишка выдвинул вперед нижнюю челюсть, и лицо его приобрело очень странное не по-человечески зловещее выражение. Когда бойцы сняли с парнишки наушники, Сифоров выпрямился, стряхнул пепел и, затянувшись, спросил: - Я уже могу задавать вопросы? - Пожалуйста, - маанула рукой Марина. - Кто ты такой? - сразу взял быка за рога Сифоров. - Твое имя, фамилия, отчество? Род занятий? То, что ему ответил парнишка, очень невнятно, сглатывая окончания почти у каждого слова, показалось мне полным бредом. - Я - Годзилла! - ответил он. - Сокрушающий миры, огнедышащий властитель Вселенной! Опешил и Сифоров. Бойцы заухмылялись. Марина же выслушала ответ с полной серьезностью. - Та-ак, - протянул Сифоров. - Значит, огнедышащий? И где же тогда ты, огнедышащий, живешь? - Я живу везде. Вселенная - лишь песчинка под моими ступнями. Люди - мелкие черви, копошащиеся в грязи. Когда я иду, взрываются звезды; когда вдыхаю, гаснут галактики. Потому что я - непобедимый Годзилла, сокрушающий миры, огнедышащий властитель Вселенной. Сифоров повернулся к Марине: - Как это понимать? - Очень просто, - не смутившись, заявила она. - Первый идентифицированный уровень. Стимуляция комплекса превосходства. - Зачем мне его комплексы? Пусть отвечает на вопросы. И отвечает разумно. - Придется еще подождать. Марина вернулась к устройству, а Сифоров - к столу. - Надо же, - усмехался он. - Годзилла... Додуматься нужно уметь... На этот раз подготовка заняла у Марины гораздо меньше времени. Лицо парнишки снова изменилось. Он сузил глаза настолько, что они превратились в щелочки, насупился, поднял плечи, словно поеживаясь от неощутимого сквозняка. - Уровень второй. Прошу вас, Кирилл. - Кто ты такой? Твоя фамилия, имя, отчество? - в который уже раз повторил свои вопросы Сифоров. - Я - агент Альфа, - голос грубый, фразы отрывистые, как лай. - Агент? - Сифоров подобрался, всем видом своим выражая обостренно профессиональный интерес: он поспешно затушил в пепельнице очередную только что разожженную сигарету, подошел к парнишке вплотную и присел на корточки, вглядываясь ему в лицо. - Тогда скажи, на кого ты работаешь? - Я лучший агент Совета Владык, - заявил парнишка. - Владыки ценят меня. Я не обману высокое доверие Совета. - Очередной бред, - констатировал Сифоров. - Мальчик явно насмотрелся видеофильмов. - Не спешите вы, - остановила его Марина. - Сейчас инициирован второй уровень. Здесь обычно хранятся морально-этические установки человека. По своей сути, этот уровень представляет собой отдельную личность, хотя структурно и более примитивную, чем основная. В обычных условиях личность эта конкретно никак себя не проявляет, но с ее помощью осуществляется, например, выбор решений в острых жизненных ситуациях. У нас ее принято называть "голосом совести". Существуют способы, посредством которых эту личность подменяют другой, искусственной, способной оправдать самые неожиданные решения. Сюда же легко вписать несвойственные конкретному человеку навыки, способности: хорошо стрелять, умело драться и тому подобное. Конечно же, на уровне сознания наш подопечный вряд ли оперирует только что представленными категориями. Скорее, ему объяснили, что он является сотрудником какого-нибудь вполне реального ведомства, вашей службы, например. Но на уровне "голоса совести" решение сотрудничать с подобным ведомством должно быть подкреплено развитой базой. И обычно в качестве базы такой используют детскую фантазию, тайное желание человека, образ-идеал. В нашем случае, это мечта быть неуловимым секретным агентом. Можно сказать, что для нашего подопечного она стала явью. Пораспрашивайте его, это поможет выяснить, с каким именно представителем категории Би мы имеем дело. - Забавный случай, - оценил Сифоров. - Ну что ж, попробуем, - он вернулся к парню. - Значит, ты агент Совета Владык? Причем, лучший. Тогда ты должен уметь хорошо стрелять. - Я умею стрелять, - с презрением в голосе отвечал парнишка. - Вот так, - он вдруг резким движением поднял скованные руки на уровень глаз, согнул указательный палец, будто бы нажимая на невидимый курок. - Ба-бах! - и засмеялся тихо и с удовлетворением. - Я лучший стрелок среди агентов Совета. Владыки ценят меня. - Надо думать, - ухмылка на лице Сифорова застыла. - И гранаты кидать ты тоже научился неплохо... На несколько секунд капитан о чем-то задумался, потом продолжил: - Кстати, не слишком ли ты разговорчив для секретного агента? За парнишку ответила Марина: - Все очень просто. В подобном состоянии он не воспринимает вас как реально существующего человека. Можно сказать, он беседует сам с собой. - Что еще ты умеешь делать? - вкрадчиво поинтересовался Сифоров у парнишки. - Все, что прикажут Владыки. Если надо стрелять, я буду стрелять. Если нужно убить, я убью. Если понадобится взорвать этот мир, я взорву его. - Ведь это же... - невольно вырвалось у меня, но я тут же остановился, потому что Сифоров, улыбаясь во весь рот, одобрительно мне кивнул. - Правильно, - сказал он. - Идеология Своры. Сифоров снова наклонился к допрашиваемому: - Поехали дальше. Что ж это за Владыки такие? Почему ты, такой весь из себя превосходный агент Альфа, готов за них жизнь отдать? - Владыки - повелители всего сущего. Тысячелетиями они познавали природу вещей. Мудрее их нет в целом мире. И только они имеют право решать, как дальше жить миру, какие формы ему принимать. Жизнь и смерть отдельных людей - ничто перед их величием. Потому бессмысленно задавать Владыкам вопросы; единственное, что может сделать для них такой человек, как я, это смиренно выполнять все их распоряжения. Неукоснительно, именно так, как будет приказано. И Владыки ценят меня, я не обману высокое доверие Совета. - Вот заладил, - Сифоров досадливо поморщился. - Я говорила вам, что личность "голоса совести" достаточно примитивна, - напомнила со своего места Марина. - Куда уж примитивней. Слушай, Альфа, а такого по имени Герострат среди Владык нет? - Владыки не нуждаются в именах. Имя - звук, пустые звуки не имеют для Владык значения. - Бесполезно, - подвел итог Сифоров и посмотрел на Марину. - Есть там еще уровни? - Обязательно. - Продолжайте, пожалуйста. В третий раз за сегодня инициатива перешла в руки Марины. И на этот раз пауза затянулась. Сифоров курил, разрешил покурить исстрадавшимся бойцам. Я же, не отрываясь, следил за тем, как Марина работает. Ничего нового я, правда, не увидел: та же сосредоточенность, та же деловитость. Как у телемастера, настраивающего телевизор. При этом у меня возникло не слишком приятное ощущение, сопровождающееся легкими покалываниями в затылке и у висков, из разряда тех, что одолевают, наверное, каждого человека при просмотре до предела натуралистических сцен кинонасилия, когда, например, на экране герою отрубают голову результат эффекта присутствия плюс игра воображения. Словно ко мне было подключено это дюявольское устройство, и над моими мозгами Марина сейчас трудилась. Парнишка опять принялся раскачиваться, потом, зажмурясь, громко промычал нечленораздельную фразу. Наконец он вернулся в исходное положение, выпрямился, и только ни надменности, ни презрения не было на его лице - лишь усталость. В общем, обыкновенное мальчишеское лицо, отчего-то смертельно уставшего. - Третий уровень, - объявила Марина. - Чем он характеризуется? Поясните, пожалуйста, - Сифоров явно кое-чему научился. - Это нечто вроде резервной памяти. Сюда сознание сбрасывает ненужные ей ассоциативные цепочки. В разработках ранних пытались упорядочить эту область, но довести дело до конца так и не получилось. Вкратце, уровень этот - свалка информации; защиту сюда не поставишь, и именно здесь вы можете попробовать решить свою задачу. Подниматься выше по уровням рискованно. На главных блоках памяти должна стоять защита: одно неосторожное слово, и мы теряем подопечного. - Что ж, попробуем здесь, - согласился Сифоров. - Кто ты теперь? обратился он к парнишке. Тот не ответил. Взгляд его был неподвижен. - Он не реагирует. Что нужно делать? - На третьем уровне нет прямого восприятия вопросов. Просто и четко произносите слово. Повторяйте его. Образ вызовет ассоциативную цепочку. - Ох уж эти сложности, - пожаловался Сифоров, наклоняясь к парнишке. - Обезьяна, обезьяна, обе-зья-на. - Обезьяна, - произнес парнишка совершенно бесцветным голосом. Макака-краснозадая-зоопарк-животные-вонь. Он умолк. Сифоров шумно перевел дыхание. - Герострат, - сказал он. - Герострат, Герострат, Герострат. - Герострат-огонь-храм-величие. - Артемида. - Артемида-богиня-храм-огонь-Герострат-величие-огоньхрам. Сифоров развел руками. - Попытайтесь еще раз, Кирилл, - подсказала Марина. - Один и тот же образ может вызывать различные ассоциативные цепочки. - Герострат, Герострат, Герострат, - послушно повторил Сифоров. Герострат-просьба-приказ-стрелок-автомат-цель-мишеньвраг-опадание. - Это ближе, - обрадовался Сифоров. - Герострат, Герострат, Ге-ро-страт! - Герострат-просьба-приказ-стрелок-автомат-оружие-арсенал-одвал. - Ну же! Ну! - закричал Сифоров в азарте. - Не останавливайтесь, вы на верном пути. Не останавливайтесь ни в коем случае. - Герострат-подвал, подвал-Герострат! - Герострат-подвал-арсенал-оружие-автомат-цель-мишеньвраг -опадание. - Адрес-Герострат-подвал-арсенал, адрес-Герострат-подвал -рсенал. - Герострат-подвал-арсенал-адрес-площадь-Нарва-ЭстонияПрибалтика тдых-оре-ето. - Герострат-подвал-арсенал-адрес-площадь-дом, - с напряжением в голосе составил Сифоров. - Герострат-подвал-арсенал-адрес-площадь-дом-подвалвниз-тупеньки венадцать-аправо-вонок-вонок-вонок-артавый-опрос-ерострат-росьба-риказ -трелок-втомат-ружие-рсенал-одвал. Сифоров метнулся к карте, ткнул в нее пальцем, торжествующе обернулся к нам: - Нарвская площадь, подвал, двенадцать ступенек вниз, направо, три звонка, спросить Картавого. Я, кажется, знаю это место. Выезжаем немедленно. - Постойте, - сказала Марина. - А как же быть с ним? - она кивнула на парнишку. - Если вы еще не закончили, то заканчивайте скорее. Вопрос к бойцам: - Вы готовы, ребята? - Так точно, - отозвались бойцы. - С командованием свяжусь сам, - Сифоров быстро вышел из комнаты. Он вернулся минут через десять. Поверх майки он нацепил кобуру и теперь на ходу засовывал руки в рукава джинсовой куртки. - Поехали, - сказал Сифоров с блеском в глазах. - Мы отправляемся за Геростратом... Глава тринадцатая Капитан ФСК Сергей Андронников размышлял. Невесело ему было в этот солнечный летний день; неуютно он чувствовал себя в просторном освежаемом кондиционером кабинете. Хотя вроде бы причин для невеселых раздумий не было: операция прошла успешно, Гамаюн корпит над отчетом, работы на сегодня больше не предвидится, можно допивать чай и собираться домой. Однако причина такая имелась. Смутное беспокойство, задевшее капитана Андронникова утром, когда они брали "пострела" (как точно его охарактеризовал Гамаюн), находчиво переминившего облик под курсанта пехотного училища, не оставляло и теперь, по прошествии семи часов с того момента, когда на запястьях "пострела" замкнулись браслеты наручников. Он, капитан Андронников, опытный сотрудник госбезопасности со стажем работы в одиннадцать лет, упустил сегодня нечто очень важное. Чутье подсказывало капитану, что это может стоить ему карьеры. Для многих в ФСК в нынешние времена слово "карьера" было пустым звуком, хорошо если не ругательством, но только не для Андронникова. Он относил себя к старой генерации сотрудников и здраво полагал, что при любой власти тайная полиция будет нужна, и чем выше должность ты в этой самой полиции занимаешь, тем больше тебе будет всяческих благ и привилегий. А сегодня карьера капитана Андронникова оказалась под угрозой. Он размышлял. Сработали мы все правильно, думал он. Уж получше, чем предыдущая команда. Быстро, четко, без пальбы. "Пострел" и не пикнул. Но ТАКСИСТ. Почему он остановился? Он не должен был останавливаться. Глаз у настоящего таксиста наметан, логика настоящего таксиста проста: курсант, в форме, у такого денег - кот наплакал, не хватит оплатить и первые сто метров; и наоборот: женщина с сумкой, явно куда-то торопится, готова, и главное - СПОСОБНА заплатить и переплатить. Рациональнее взять ее. Можно допустить, конечно, что таксист был первоначально не в "настроении", а потом настроение у него появилось. Можно допустить... Но допущение это повисает в воздухе, ты не находишь, Сергей? Ты упустил таксиста. Тебе нужно было его проверить. Перестраховка, но зато не болела бы теперь голова. А ты его в горячке упустил. "Спасибо" тебе за это никто не скажет. И размахивание кулаками после драки у нас тоже не поощряется. Так стоит ли сознаваться в ошибке? Стоит ли, а? Сознаваться в допущенном промахе капитану ФСК Андронникову не хотелось. А хотелось ему поехать домой, поужинать, лечь спать и забыть навсегда и про "пострела", и про подозрительного таксиста. Вошел, улыбаясь, Гамаюн. - Что приуныл? - осведомился он у Андронникова. - Отчет написал? - не поддержал жизнерадостный тон своего напарника Андронников. - Написал, однако, - небрежно отмахнулся Гамаюн. - Ты домой, кстати, сегодня собираешься? - Послушай, Максим, - обратился к нему Андронников, - ты таксиста того помнишь? Стоит ли сознаваться?.. - Какого таксиста? - Гамаюн явно не понимал о чем идет речь. Послушай лучше, какую историю сейчас в курилке Валентин из четвертой рассказал. - Какую историю? - Андронников словно очнулся. - Поучительную, однако, историю, - заявил Гамаюн, присаживаясь на краешек стола и в предвкушении удовольствия. Вообще-то, в органах госбезопасности формально (многочисленными инструкциями и циркулярами, спускаемыми сверху) было запрещено обмениваться оперативной информацией с коллегами из соседних отделов и групп, но, как всегда это случается, на низшем уровне служебной иерархии формальные распоряжения понимались по-своему и не могли удержать того или иного конкретного сотрудника от соблазна рассказать коллегам какую-нибудь свежую байку из своей насыщенной приключениями жизни. - Так вот, - начал рассказ Гамаюн. - Брали они сегодня одного "защитника окружающей среды", - так на жаргоне Большого Дома иногда называли дельцов от наркомафии. - Все там было честь по чести: охрана, стволы - целый арсенал. Но самое печальное, никто "защитника" в лицо не знал. Даже примет у ребят на руках не было. Решили тогда: плевать, без примет разберемся, кто - босс, кто - охрана. И выдали по полной программе. Повязали всех в минуту. Только один успел как-то вывернуться. Смотрят: волокет какого-то интеллигента, в штаны наложившего, пушка - у виска; сейчас, говорит, шлепну, он - мой заложник. Ребята, однако, не растерялись, не выпустили его. Взяли на прием, скрутили. Заложник, живой-здоровехонький, сразу пустился в благодарности. Спасибо, мол, бойцам "Альфы" за их благородный труд. Если бы не вы и так далее. И собрался сделать ручкой. Соображаешь? И ушел бы, да только Валентин вовремя вспомнил: ребята, а где "защитник" - то? Предъявите удостоверение личности, гражданин! И оказалось, интеллигент этот никакой не заложник, а самый что ни на есть босс! Пострелы они стали, однако. Ну, как тебе такая история? Гамаюн выжидательно уставился на Андронникова. - Не смешно, - заявил Андронников хмуро. Ему действительно было не до смеха. История, рассказанная Гамаюном со слов неизвестного капитану "Валентина", как специально, наглядной иллюстрацией подтверждала его худшие опасения. Сегодня другая группа могла упустить "заложника", но не упустила. Сегодня он мог не упустить "таксиста", но упустил. И кто теперь скажет, что это был за таксист, да и таксист ли? Гамаюн обиделся: - Как знаешь, однако. Он встал. - Так ты домой собираешься? Андронников думал. Он думал о том, что можно, конечно, промолчать, не признаться в промахе: вон Гамаюн и думать забыл об этом таксисте, хотя сам же давал ему прикуривать - и ты можешь сказать, если спросят: "Не помню такого, не было такого." Но не станет ли такая отговорка в будущем последней каплей, после которой тебя просто вышвырнут с треском за дверь? И если не признаться, поехать сейчас домой - а как хочется, блин! - сумеешь ли ты спокойно уснуть? - Собираешься или нет? - Нет, - твердо сказал Андронников. - Не собираюсь. А ты можешь уматывать. Я тебя отпускаю. - Ха! - счел нужным продемонстрировать свою независимость Гамаюн. - Нашелся тут один такой, однако... Он стал собираться, а капитан Андронников извлек из стола чистый лист бумаги, подумал еще, обкусывая колпачок авторучки, потом аккуратно вывел: "Полковнику Усманову П. М. РАПОРТ." Глава четырнадцатая За час они нагнали в район Нарвской площади такое количество своих сотрудников, что мне подумалось, и других-то жителей в городе нет. Я, Марина и наш неистовый капитан наблюдали за развертыванием штурмовых колонн ФСК с безопасного расстояния из квартиры дома напротив, хозяева которой без особого энтузиазма, но все-таки уступили настойчивой просьбе Сифорова, весомо подкрепленной видом полураскрытого служебного удостоверения в его руке. Из окон этой квартиры вход в "подвал-арсенал" был, как на ладони: жестяной козырек-навес, ступеньки вниз, мощная стальная дверь с встроенным глазком. В наши безусловно прогрессивные времена в девяти случаях из десяти возможных за подобного вида дверьми находится или офис какой-нибудь фирмы из доморощенных да новоявленных, или склад фирмы из доморощенных да новоявленных же. И сомневаться не приходится, что первым, кого встретишь, постучавшись в эту дверь, будет суровый охранник, обременненный бицепсами-трицепсами и без малейшего оттенка мысли на звероподобном лице. Либо даже несколько охранников. Пока я не без интереса изучал поле предстоящего боя, Сифоров что-то нашептывал в "уоки-токи": видно, совещался с начальством. Я подумал, что, наверное, мои новые соратники по борьбе с Геростратом поспешили. Ведь по всем существующим законам жанра им следовало бы недельку "попасти" подвал, выявить всех входящих и выходящих, а уж потом накрыть их всех скопом и сразу. Впрочем, и принятую тактику понять можно: Сифорову и компании совсем не улыбалось затягивать игру против такого ловкача, как Герострат, а был шанс взять его нахрапом: быстро, решительно, в духе блиц-крига. Так что и против разработанной ими на сегодня тактики у меня бы серьезных возражений не нашлось. Я перевел взгляд на Марину. Она, покусывая губу, с неменьшим интересом наблюдала за перемещениями российских ниндзя. И правда, посмотреть было на что. Во двор здесь имелось два входа-выхода; их, не привлекая внимания, с интервалом в пять минут блокировали ничем не приметными легковушками: москвич и жигуленок, поставленные таким образом, чтобы ни у кого не возникло и мысли, будто поставлены они здесь с некоей определенной целью, но в то же время и так, чтобы водитель и пассажиры имели возможность контролировать всех, проходящих со двора и во двор, и в случае необходимости могли перекрыть входы-выходы одним нажатием на педаль. Непосредственно на территорию двора загнали два мебельных фургона. Очень находчиво, к месту: здесь в соседнем доме имелся еще один подвал, принадлежащий мебельному магазину, и хмурые дяди в синих рабочих халатах споро принялись разгружать фургоны, вынося, покряхтывая от натуги, огромные - в стружке - ящики в таких количествах, что и представить себе было затруднительно, как еще там, в этих фургонах сумели разместиться двенадцать бойцов из подразделения "Альфа" в полной боевой экипировке - группа захвата. Кроме того, минут за пятнадцать до начала операции территорию двора непринужденно очистили от посторонних. Теперь все эти прогуливающиеся парочки и веселые ребята, шумно распивающие ящик бутылочного пива в дворовом скверике, являлись никем иным, как сотрудниками ФСК из группы поддержки. "Никаких посторонних, никаких лишних свидетелей, никаких случайностей при проведении операций - основа работы контрразведки," вещал по дороге сюда Сифоров и был, безусловно, прав. Ну зачем нам, в самом деле, лишние свидетели, не говоря уже о случайностях? И случайностей не было: мебель выгружали, веселые ребята вливали, похохатывая, в себя пиво, парочки прогуливались. И только очень внимательный опытный, если угодно, глаз заметил бы, что вся деятельность во дворе подчинена некоей связующей, направляющей воле, а все как будто бы случайные перемещения имеют общий вектор направленности. В сторону подвала с металлической дверью. Помимо этой деятельности, которую мы имели возможность наблюдать, вокруг двора, по словам Сифорова, велась не менее интенсивная подготовка. Группы поддержки занимали чердаки и парадные; где-то снайперы, уткнувшись в мягкие нарамники оптических прицелов, изучали через них песчинки на асфальте двора; откуда-то с немыслимых высот: над двором пару раз, отсвечивая стеклами кабины на солнце, пролетел небольшой вертолет - оценивало качество работ неведомое мне начальство. Отлаженный, совершенный в своем роде механизм был приведен в действие, и остановить его теперь мог только грозный начальственный окрик, которого, конечно же, ждать не приходилось. В общем, все шло по маслу, и я скоро заскучал. И даже нервное возбуждение, вызванное первыми моментами нашего пребывания на арене предстоящих боевых действий и мыслью о том, что вот, может быть, здесь где-то рядом прячется Герострат, прошло, уступив место ленивому зуду: ну когда же наконец, когда? - Начинается, - сообщил Сифоров, и я вздрогнул, хотя давно ожидал этой короткой реплики. Марина порывисто прильнула к окну. Я тоже не удержался, с излишней поспешностью занял свое место. Действительно, началось. Хмурые дяди завершили разгрузку фургонов, и водители, разворачивая, синхронно подали свои машины назад. С таким расчетом, чтобы дверцы оказались как раз напротив "подвала-рсенала". Веселые ребята сейчас же прекратили гогот; пустые бутылки полетели в сторону. А тем временем из фургона начали выпрыгивать бойцы "Алыфы". Один из них, не медля, махнул вниз под козырек и, установив некий прямоугольный предмет под замком двери, стремительно выметнулся обратно. Через секунду дверь с грохотом вылетела, и под вой сигнализации группа захвата устремилась вперед. Мы сразу услышали выстрелы, и хотя были они приглушены расстоянием и окнами квартиры, все равно мне этот звук трудно было с каким-нибудь другим спутать. На взрыв и выстрелы в окна повысовывались местные жители - так же знакомая ситуации: город непуганных идиотов - в "горячей точке" подобного не заметишь; там все упадут на пол, прикрывая телом детей. Стрельба утихла. В проеме, там, где была раньше дверь, ведущая в подвал, я увидел, появились двое: бойцы "Альфы", один придерживал другого, и тот второй был без шлема, и кровь заливала ему лицо. Веселые ребята из группы поддержки сорвались с мест, поспешили на помощь с прытью молодых жеребцов. Парочки остались в резерве. Сигнализация продолжала завывать, потом в какой-то момент, когда раненного бойца несли под руки через двор к возникшей, словно по приглашению, машине скорой помощи, затихла на полувзвое. Транспорта во дворе заметно прибавилось. Помимо легковушек, перекрывающих входы-выходы, мебельных фургонов и микроавтобуса неотложки появились черная волга и фургон с зарешеченными окошками, сразу напомнивший мне "хмелеуборочную" модификацию ЗИЛА, - современная версия "воронка", надо полагать. Из волги выбрался высокий сухой старик, встал, опираясь на трость; к нему бросились рапортовать командиры групп. Видимо, операция завершилась успешно, потому что Сифоров, прислушивавшийся к переговорам по "уоки-токи", кивнул, сложил приемопередатчик и поднялся. - Не желаете взглянуть на действо поближе? - обратился он к нам. - Все уже закончилось? - Марина казалась сильно разочарованной. - Все только начинается, - весело отвечал Сифоров. Марина взглянула на часы. - Две с половиной минуты, - подсказал Сифоров. - Без сомнения, не лучший результат. Мы покинули квартиру, вышли во двор. Сифоров подвел нас к старику с тростью. В тот момент ему рапортовал командир группы поддержки, один из "веселых ребят".... - В группе потерь нет, - закончил он свой рапорт. - Прекрасно, - одобрил старик высоким блеющим голосом: редкий случай, когда действительный тембр голоса совпал с тем, какой я ожидал от него услышать по ассоциации с внешним видом. Потом, отпустив кивком представителя группы поддержки, он повернулся к нам и снова кивнул, разрешающе, теперь уже Сифорову. - Разрешите представить вам, товарищ полковник. Наши консультанты по прикладной психотронике: Марина Кэйбот и Борис Орлов. - Знаю, знаю, наслышан, - проблеял полковник. - Моя фамилия Усманов. Очень рад увидеть вас воочию, - он шагнул к нам, неловко поклонившись, поцеловал Марине ручку, от меня отделался легким рукопожатием. - Как там поживают у вас, в Америке? - спросил он у Марины. - Не жалуемся, - улыбнулась Марина. - Да-да, - покивал Усманов. - Вам грех жаловаться. А вот у нас, он сделал неопределенный жест рукой в сторону зияющего проема, - такие проблемы. Кстати, капитан, - он посмотрел на Сифорова, - теперь, как мне кажется, самое время воспользоваться способностями и опытом наших уважаемых консультантов. Есть мнение, что им небезынтересно будет взглянуть на этот арсенал. - Разрешите сопроводить? - Сифоров вытянулся. - Действуйте, капитан, - махнул рукой полковник, фразой этой своей и общей манерой держаться сразу напомнив мне другого полковника - ВВС США из фильма о Джеймсе Бонде. Любопытно, видела ли этот фильм Марина? Хотя, наверное, сотрудникам спецслужб неинтересны подобные фильмы, рассчитанные на потребности среднего обывателя. Мне они тоже определенное время претили. Где-то в период сразу после демобилизации; после НАСТОЯЩЕЙ крови вид "вишневого сока" раздражает. Любая режиссерская или сценарная находка в этом плане априорно представляется глупой, бездарной, стократно пошлой. Да и сами по себе, если уж быть до конца откровенным, все эти американские кинобоевики в большой степени данному восприятию способствуют. Я все еще обдумывал так вот внезапно пришедшую на ум тему, а мы уже все вместе под пристальным взглядом Усманова подошли к спуску лестницы, ведущей в подвал. Взрыв, как и следовало ожидать, выбил не только дверь, но и часть косяка: в тех местах, где она была насажена на мощные петли, и со строны врезного замка, искрошенного теперь в пыль. Там образовались большие выбоины, и осколками кирпича было усеяно все вокруг. Среди осколков на ступеньках лестницы я увидел размазанные не успевшие засохнуть пятна крови: парню из "Альфы" все-таки сильно досталось. Сифоров, не снижая темпа, нырнул в проем. Мы с Мариной последовали за ним. Там еще были ступеньки - я насчитал девять - и оказались в неширокой прихожей, откуда вышли в чистое и просторное помещение подвала. Здесь под потолком были подвешены лампы дневного света, и вообще было сухо и тепло. Вдоль стен стояли массивные металлические стеллажи, на которых и располагалось весь оружейный запас арсенала. Знакомые мне пистолеты-пулеметы Стечкина с укороченным стволом, скорострельные карабины, гранатометы, автоматы Калашникова самых разных модификаций. Я, зачарованный, прошелся вдоль стеллажей, приглядываясь к оружию. Так и есть, ни намека на заводские клейма - оружие, изготовленное для Своры по спецзаказу. Новенькое, тщательно смазанное и пристрелянное. Оружие, по которому ничего нельзя выяснить о его владельце. В подвале остро пахло порохом, и висела в воздухе хорошо знакомая тем, кто много занимается в тирах, сизая дымка. Кроме нас здесь находились семеро бойцов из "Альфы", трое "веселых ребят" и пятерка новоявленных пленников: четверо из них, широко расставив ноги и упираясь ладонями в бетон, стояли с низко опущенными головами вдоль стены под присмотром "Альфы"; пятый лежал, распростершись на полу, и рабочая спецовка цвета хаки на нем была изодрана пулями и намокла от крови. Над этим последним склонился врач и топтался рядом "веселый ребятенок" с легко угадываемым намерением обыскать неподвижное тело. Марина взглянула в ту сторону и отвернулась. Я последовал ее примеру. - Без сомнения, не лучший результат, - вполголоса сквозь зубы повторил Сифоров сказанную ранее фразу. - Мы будем заниматься делом? - с легким раздражением осведомилась Марина. - Конечно, - Сифоров кивнул. - Я попросил бы вас, Марина, и вас, Борис, осмотреть это помещение. Быть может, вы сумеете увидеть нечто такое, чему мы по незнанию не сумеем придать должного значения. И очень прошу вас, доверяйте себе. Обращайте внимание на любую мелочь, хоть чем-то вам знакомую деталь. - Оружие. - Что вы сказали? - Оружие, - повторил я. - В мае мне с похожим приходилось иметь дело. Тут я сообразил, что упоминание этого оружия в связи с майскими событиями у Сифорова вызовут ассоциации несколько иного рода, нежели у меня: например, те ощущения, которые он испытывал, когда я размахивал взведенным и снятым с предохранителя стечкиным у него перед носом, грозясь пустить пистолет в ход. Но Сифоров, даже если именно такие ассоциации пришли ему в голову, никак этого не выказал, а лишь с одобрением кивнул: - Очень хорошо. Продолжайте в том же духе, Борис Анатольевич. - Когда начнем допрашивать пленных? - напомнила о себе Марина. - Успеется, - нехорошо ухмыльнулся Сифоров. - Теперь у нас в руках целый клубок нитей. Можно дергать за любую - не ошибешься. Дальнейшее развитие событий показало, что клубок гораздо больше, чем он мог себе вообразить. Настолько больше, что его не всегда сумеешь удержать в руках. Едва Сифоров успел закончить фразу, по двору, дому и подвалу, в котором мы находились, был нанесен первый психотронный удар. Меня он достал по затылку. От резкой боли, ворвавшейся в голову и моментальной судорогой прошившей тело, я рухнул сначала на колени, а потом, извиваясь, схватившись в помрачении руками за виски, - лицом в пол. На секунду боль схлынула. Я успел с всхлипом выдохнуть, но тут же последовал второй удар; вгрызаясь, выматывая тело и душу боль вернулась и теперь не прекращалась ни на мгновение. Я лежал на полу, щекой на холодном кафеле под белым люминесцентным светом, а рядом, в поле моего зрения, корчился Сифоров, бился головой, выкрикивая бессвязно ругательства, и где-то чуть дальше хрипели то ли бойцы из "Альфы", то ли пленные. Тогда я и представить себе не мог, даже если был на это способен, что точно так же сейчас хрипят и корчатся все сотрудники ФСК во дворе плюс все без исключения жители трех окрестных домов. И даже кошки, коих целый питомник развелось в закутке двора у мусорных баков, вдруг разразились дикими воплями и бросились друг на друга, разрывая в кровавые клочья от бессмысленной неудержимой злобы. Но даже если бы и представил себе, даже если бы увидел все это, то вряд ли придал бы этому хоть какое-то значение: слишком был занят собственными проблемами, собственной болью. Боль не была чем-то равномерным, постоянно действующим, как, например, ноющая боль зуба, к которой, безусловно, нельзя привыкнуть, но которая отличается обычно постоянством амплитуды во времени, - эта боль изменялась, то дергая и скручивая конечности, то волнами жара прокатываясь по телу, то заслоняя собой окружающий мир настолько, что я переставал воспринимать реальность, и сил хватало лишь на то, чтобы сплевывать наполняющую рот горькую слюну. Сифоров утверждал потом, будто с момента первого удара до появления людей в шлемах прошло не более трех минут. Восприятие времени субъективно - еще одна истина из разряда банальных, но только теперь я понимаю, что на самом деле она означает. Три минуты превратиись для меня в тридцать три вечности, и каждая из этих вечностей была переполнена невыносимой болью. Такого со мной не случалось и под пулями сепаратистов. Но три минуты эти в конце концов прошли, и в подвале появились люди в мешковатых комбинезонах защитного цвета и больших черных шлемах, схожих с мотоциклетными, на головах. И боль чуть отпустила, стала ровнее, переносимее. Так что я хоть и с трудом, но сумел приподнять голову. Соображать от этого лучше я не стал, но восприятие действительности частично восстановилось. Я увидел их спускающимися в подвал, одного за другим. Их было шестеро, и каждый перепоясан широким ремнем, на котором висели длинные и плоские, как ножны мечей средневековых рыцарей, устройства. Там горели глазки зеленых индикаторов. Забрала шлемов зеркально отражали свет, и лиц под ними видно не было. Двигались эти новые персонажи нашей общей драмы уверенно; создавалось впечатление, что они подготовлены и знают, чего им ожидать в подвале. Они обогнули меня, перешагнули через Сифорова и на минуту скрылись из поля зрения. Но потом появились вновь, унося на легких складных носилках двоих пленников. Они ушли, оставив нас наедине с болью еще на тридцать три вечности, затем вернулись, чтобы забрать еще двоих. Кроме того один из новоявленных персонажей понес с собой две туго набитые сумки. Направляясь к выходу, он задержался, остановился надо мной. Откинувшись затылком на кафель, с пеной на губах, сквозь застилающую глаза пелену слез я видел, как он, повернув голову в шлеме, наклоняется ко мне и долго - еще одну вечность - вглядывается сквозь щиток забрала в мое лицо. Поверхность забрала казалась совершенно зеркальной, и можно было подумать, что это я собственной персоной с искаженными от боли чертами наклоняюсь, вглядываюсь, чтобы убедиться, не сон ли все это и раздвоение личности здесь действительно имеет место. А потом он ушел. Вслед за своими спутниками. А еще через какое-то время боль с той же внезапностью, как и начиналась, схлынула, освобождая тело, и я с минуту лежал, не меняя позы, наслаждаясь мгновениями покоя, отрешенной легкости, приходя в себя. Наконец зашевелилась "Альфа", сел на своем месте Сифоров. Левая половина его лица стремительно опухала, из прокушенных губ сочилась кровь. Господи, подумал я, глядя на него снизу вверх, неужели и я так же выгляжу? Сифоров сплюнул и встал на ноги. И оглядевшись, кудряво и длинно выматерился. Я поперхнулся от смеха, поднимаясь следом. Сифоров поглядел на меня с укоризной. И был прав: смешного ничего в нашем положении не наблюдалось. Четверых потенциальных "языков" из Своры, как корова (да простится мне невольный каламбур) языком слизнула. И еще появился вдруг в повестке дня двойной вопрос: кто и какими средствами сумел это сделать? - Что это было? - спросил я у Сифорова немедленно. - Если бы знать, - Сифоров, морщась, трогал осторожно пальцами свое теряющее симметрию лицо. - Психотронные генераторы, - услышал я голос Марины и обернулся: она стояла, выпрямившись, и выглядела, в общемто, неплохо, только вот на светлых брюках ее появились пятна грязи, отчего они утратили свою прежнюю безупречность. - Стандартный режим. Точнее сказать, один из стандартных режимов. Непосредственное воздействие на болевые центры. Вот так-то, Игл, подумал я. Представилась наконец возможность познакомиться и со вторым направлением в развитии прикладной психотроники. - Но кто имеет подобные генераторы? - спросил я вслух. Герострат? Или... - Или третья сила, - докончил за меня Сифоров. - Именно так. Третья сила, о которой мы ничего не знаем. Третья сила, подумал я обреченно. Вот те раз. Жить становится веселей. - Здесь нам делать больше нечего, - заявил Сифоров. - Возвращаемся в штаб. Глава пятнадцатая Президент стоял у окна и смотрел на вечернюю Москву. Сегодня он должен был принять решение. Решение важное, одно из важнейших за последний год. И тяжелое решение, потому что от него зависело жить или умереть одному очень неординарному человеку. Президент полагал себя добрым и справедливым; он не хотел убивать этого человека. Но обстоятельства, условия игры, и в не малой степени - прямые действия этого человека, требовали иного. Требовали убить. Он стал опасен, думал Президент. Он смертельно опасен для государства, даже для меня. Он открыто противоставляет себя государственным службам; он не останавливается перед тем, что-бы убивать невинных людей. Просто так, ради демонстрации всем нам своих возможностей. Он - как зверь, вырвавшийся из клетки. Он ничего не понимает, ему хочется свободы, ему хочется простора саванны, но вокруг чужой город, вокруг - дрессировщики с хлыстами и пистолетами; и тогда он начинает метаться, калечит первых попавшихся почем зря. И теперь он, почуявший свободу, не успокоится, даже если его снова запереть в клетку. Никто не может чувствовать себя в безопасности, пока он жив, думал Президент. Каждый пятый - его слуга. И кем окажется этот пятый? Твой телохранитель, твой врач, твой друг, твой брат, твоя жена? Двух хороших преданных работников уже пришлось отправить в отставку: этого зама министра внутренних дел (как там его?) В мае, и теперь вот Алексея. Как он только сумел на него выйти? Не уберегли. И где гарантия, что завтра он не выйдет на кого-нибудь еще. Ему же выгодно, чтобы в стране полный бардак установился, когда никто не сможет ничего контролировать. Ему это выгодно, потому что под шумок он сумеет уйти, сумеет получить свою свободу. А еще он смертельно опасен, потому что терять ему уже больше нечего. Он все потерял в этой жизни, кроме пока самой жизни. Да, он смертельно опасен, думал Президент, но он всетаки человек. Беспощадный, озлобленный, с руками по локоть в крови, но человек. И если разбираться, то не его даже вина в том, что он беспощаден, озлоблен и что руки у него в крови. Он не прирожденный подонок; сложись его биография иначе, и был бы он теперь совсем другим человеком. А с его способностями - смотришь, и значился бы у меня в Советниках. Но не судьба. И вместо этого ему придется отвечать за зло тех, кто его таким сделал - смертельно опасным зверем. Он должен умереть, думал Президент. Потому что сегодня он не оставил мне выбора. Потому что он опасен. И не только для меня, он опасен для государства. Он должен умереть. И он умрет. Президент повернулся к своему Советнику, молча дожидавшемуся высокого решения за его спиной. - Передайте полковнику, - помедлив, сказал Президент, - что затягивать больше нельзя; с Поджигателем пора кончать. Советник понимающе кивнул. Не задерживаясь более, он пошел отправить в Петербург срочную телеграмму. Телеграмма должна была содержать одно только слово: "ДА". Глава шестнадцатая Первое, что я сделал, когда мы вернулись на проспект Энгельса, это забрался под душ. И долго стоял там, меняя нагрев упругой струи от обжигающе горячей до обжигающе холодной и процедурой этой окончательно изгоняя из тела последние воспоминания о перенесенной боли. Третья сила, размышлял я, стоя под потоком. Третья сила. Первая, значит, мы, вторая - Герострат и теперь вот третья... В мае мне было безразлично, сколько стратегов устроилось за шахматной доской. Я обходил и обошел в результате их всех, но теперь... Третья сила. Кто они? Что они? Можно ли бороться с ними, если они располагают подобной мощью? Можно ли победить, корчась от боли?.. Я оделся во все свежее и прошел в гостиную. Там было накурено так, что хоть топор вешай. Сифоров, Марина, двое бойцов невидимого фронта тянули в компании одну за другой, нервно гася в переполненной пепельнице огромные окурки и тут же закуривая по новой. О том, что капля никотина убивает и лошадь, здесь, безусловно, позабыли. Устроившись в свободном кресле, я присоединился к компании. Сифоров пребывал в унынии. Беспросветном и окончательном. Видно, появление на арене боевых действий самых настоящих психотронных генераторов во всей их красе и мощи перепутало и его планы. Да, потеря четырех "языков" при подобном раскладе - удар не из легких. Было от чего впасть в уныние. В беспросветное и окончательное. Третья сила - надо же! Кто мог ее вмешательства ожидать? - Так, - сказала Марина и эти трое: Сифоров и бойцы - с надеждой на нее посмотрели. - Задача в первую очередь ваша установить, кто помимо Центра занимался разработкой психотронных генераторов большой мощности? - Над этим уже работают, - с ноткой разочарования в голосе проинформировал нас Сифоров. - Но когда мы получим ответ - неизвестно. - Во-вторых, - не поведя бровью, продолжила Марина, - шлемы. Насколько известно мне, ваш Центр занимался защитой от психотронных воздействий, но не успешно. Тема была признана несвоевременной; разработки по ней законсервированы на неопределенный срок. А наши сегодняшние - назовем их "визитеры" - благодаря шлемам совершенно свободно чувствовали себя в поле излучения. Следовательно, шлемы - это защита. И защита чрезвычайно эффективная. Так вот, нужно искать вам не только того, кто способен на современном этапе создать генераторы большой мощности, но прежде всего того, кто сумел обойти проблемы, вставшие перед разработчиками из вашего Центра. Того, кто сумел создать действительно эффективную защиту. Я внимательно слушал ее и тут меня осенило. - Тогда получается, что это все-таки ТРЕТЬЯ сила, - вставил я. - И Герострат тут не при чем, ведь он использует только разработки Центра. - Верно, - одобрила мое умозаключение Марина. - Это ТРЕТЬЯ сила, и нам в наших расчетах теперь придется учитывать ее. Тем более, что находится она в более выгодных условиях. В распоряжении силы этой четверка охранников арсенала Своры, неизвестные нам материалы. - Какова их цель - вот вопрос, - заметил Сифоров. - Их цель сходна с нашей, - спокойно отвечала Марина. - Герострат. Он нужен им точно так же, как нужен нам. - Конкурирующая организация? Я невольно улыбнулся: последняя фраза, как из бессмертной саги о великом комбинаторе. - Примерно так, - не уловив юмора, согласилась Марина. - И тут возможны варианты: или будучи на свободе может он стать помехой для них, или же они сами претендуют на право называться единственной конторой, которая располагает всеми наработками Центра. И в том, и в другом случае встаем у них на пути мы, и они, будем думать, не пожалеют сил для того, чтобы нас обойти. - Но кто они? Кто? - вопрошал Сифоров. - Вам лучше знать, - Марина пожала плечами. - Это страна ваша, ваши сложности. - Оставим пока, - предложил Сифоров. - В конце концов, можно до вечера обсуждать новые проблемы, но ни шаг нас это не приблизит к их решению. Давайте лучше отрабатывать то, что у нас с вами есть. Точнее, то, что у нас еще осталось. Если вот еще раз пройтись по третьему ассоциативному уровню, что-нибудь нам это даст? - Вы имеете в виду нашего подопечного категории Би? Теперь работать будет труднее с ним. Но попробовать стоит. - Тогда попробуем, - вздохнув тяжело, Сифоров встал. Сопровождаемый бойцами он на четверть часа покинул квартиру - в это время Марина занималась подготовкой своего устройства к очередной процедуре - и вернулся уже с плененным парнишкой. Наручники с последнего сняли, и он шел, опустив безвольно руки, подталкиваемый бойцами, как сомнамбула, с пустыми глазами, и слюна тонкой блестящей струйкой вытекала у него из уголка губ. Ничего не осталось в нем от человека разумного, и теперь я мог его только жалеть. Ненавидеть можно существо мыслящее, но не пустое место, каким его сделали. И еще я подумал, с сочувствием глядя на него, что такая участь, пожалуй, пострашнее смерти, и врагу не пожелаешь оказаться на месте этого несчастного парня. Процедура теперь казалась знакомой: наушники, сосредоточенная работа с верньерами, установка рабочих параметров. Наконец Марина кивнула, отступая в сторону, и Сифоров повел допрос. - Герострат, Герострат, Герострат, - твердил он на разные лады, вызывая из памяти парнишки ассоциативные цепочки, связанные с этим именем. Парнишка реагировал, отвечал уже известными нам рядами образов, но как-то заторможенно, выговаривая слова с трудом. Нащупать новую цепочку у Сифорова никак не получалось. Раздражаясь от этого все больше и больше, он скоро почти кричал на пленного, что удивило меня, так как я впервые наблюдал приступ настоящей злости у нашего неистового капитана, который всегда до того казался образцом выдержки и хладнокровия. Урезонила Сифорова Марина: - Успокойтесь, - сказала она ему мягко. - Крик вам ничего не даст. Для него безразлично, произносите вы свои вопросы громко или шепотом: не в том состоянии он, чтобы замечать разницу. Сифоров шумно задышал ртом, пытаясь успокоиться. Это у него получилось, и через минуту он уже спрашивал Марину ровным нормальным голосом: - Может быть, попробуем новый уровень? Четвертый или пятый - какие там есть? Что посоветуете? - Предупреждаю еще раз я, - терпеливо объясняла Марина, - на более высоких уровнях уже можно встретить более развитые программные системы. Как правило, с защитой. Любой неосторожный шаг, и мы потеряем свидетеля. - Но обращение к этим уровням в случае удачи более продуктивно? - Без сомнения. - Велики ли шансы удачи? - Один против десяти. - Рискнем, - помолчав, решился Сифоров. - Начинайте, Марина. Под мою ответственность. Интересно, подумал я, а в мае он рискнул бы совершить поступок под свою ответственность? Хотя уровень ответственности зависит, конечно же, и от количества полномочий: в одной ситуации легко принять на себя ответственность, в другой - сложнее. Уж что-что, а это мне в голову вдолбили на уровне инстинкта - чувствовать пределы полномочий: слишком громко отзывался каждый наш шаг на "горячих" территориях, а быть тем самым стрелочником в разного рода сомнительных делах не очень-то хотелось. Но Сифоров сегодня пошел на риск: значит, имел надежные тылы. Так я размышлял, наблюдая подготовку Марины к инициации очередного "уровня" подсознания нашего пленного. Внешне на парнишке никак это не отражалось, лишь только в последний момент, перед тем, как Марина объявила состояние готовности, он вдруг качнулся вперед и крепко вцепился побелевшими пальцами в мягкие подлокотники кресла. - Уровень четыре, - объявила Марина. - Образная память. Левое полушарие. Здесь вы можете задавать конкретные вопросы, но старайтесь формулировать их из существительных. Глаголы, действие на уровне образной памяти почти не воспринимаются. Сифоров понимающе хмыкнул и повел допрос дальше: - Твое имя? - Евгений. - Твоя фамилия? - Заварзин. Сифоров показал Марине большой палец. - Твой возраст? - Двадцать один год. - Твоя специальность? - Страховой агент. - Твой любимый цвет? - Красный. - Твое любимое оружие? Нет ответа. Сифоров поворачивается к Марине: - Что такое? Я что-то неправильно делаю? На лице Марины - блик неуверенности: - Четвертый уровень. Могут быть расположены здесь блоки искусственной памяти. Все-таки попробуйте вы по-другому сформулировать вопрос. - Твой любимый вид спорта? - Спорта нет. - Ты служил в армии? Молчание. - Служба в армии? Твое звание? - Служба в армии нет. Звание нет. - Ты занимался начальной военной подготовкой? Начальная военная подготовка да? - Начальная военная подготовка да. - Умение стрелять? - Умение стрелять да. - Умение стрелять хорошо? - Умение стрелять хорошо да. - Оружие для умения хорошо стрелять? Это был последний вопрос, который успел задать Сифоров Евгению Заварзину, страховому агенту, отличному стрелку и активисту Своры категории Би. С тем же самым бесстрастным выражением лица Заварзин упруго выпрямился в кресле. Наушники слетели у него с головы, а в следующее мгновение он, оттолкнувшись ногами, прыгнул через комнату. Бойцы, расслабившиеся в ходе допроса, среагировали замедленно, на два порядка медленнее, чем Сифоров, который успел ловко ухватить Евгения за руку и скользнуть натренированно в сторону, выворачивая руку на себя. - Не так! - закричал я. - Не на прием! Но, конечно же, опоздал. Кость хрустнула, но Заварзин не остановился, не застонал от боли, а инерции его прыжка еще хватило на то, чтобы с силой врезаться головой в стекло полок с энциклопедиями и пойманным в свободную руку осколком располосовать себе горло. Все произошло настолько быстро, что Сифоров не успел выпустить вывернутую из сустава и поломанную руку, а так и полетел на пол вместе с умирающим Заварзиным. За несколько секунд все было кончено. Все множество нитей, различных ходов к Герострату, которое имели в начале дня мои новые партнеры из ФСК к концу дня оказалось оборвано. Жить с каждой минутой становится веселей, думал я, отрешенно созерцая немую сцену: Марина за своим чемоданчиком; замершие с перекошенными мордами неповоротливые бойцы; и Сифоров с проступающей почти детской обидой на лице, в обнимку с парнишкой на полу, заливаемый чужой кровью, все еще стискивающий его сломанную руку в захвате. И чем дальше, тем интереснее. А Марина вдруг истерически разрыдалась. И вот этого я от нее никак не ожидал... Глава семнадцатая С утра Сифоров выглядел свеженьким, чисто умытым и гладко побритым. Держался он с подчеркнутым радушием и вообще, производил впечатление человека, который отыскал в себе за ночь неисчерпанный резерв самообладания. Единственное, что выдавало его душевный дисбаланс, было то, что он продолжал много курить. Ну еще, может, чуть подрагивали у него пальцы, когда он прикуривал очередную сигарету. Но подрагивали они самую малость, почти незаметно. - Доброе утро, - застав на кухне, приветствовал его я. - Здравствуйте, Борис Анатольевич. Как спалось на новом месте? - Удовлетворительно, - (на самом деле мне вообще не спалось). Я поставил на плиту чайник и полез в холодильник посмотреть, что там еще осталось. Беглый осмотр меня удовлетворил и я взялся за приготовление бутербродов. - Какие новости у вас? Что происходит интересного в большом мире? - Ничего существенного. Я внимательно посмотрел на Сифорова. Тот отвел взгляд. - Будем ждать дальнейших распоряжений, - добавил только он к уже сказанному. - Вас собираются отстранить от операции? - спросил я прямо. - Об этом не может идти речи, - без тени сомнения заявил Сифоров. Впрочем да, вспомнил я, лошадей на переправе менять не принято. У порядочных ковбоев. - Просто сейчас некоторое затишье, - Сифоров, видно, решил ответить на мой невысказанный, но сам собой разумеющийся вопрос, отрабатываются резервные направления. А я, судите сами, не люблю личного бездействия. Я решил дать Сифорову совет. Как-никак именно для этого меня сюда пригласили. - Кстати, почему вы так упорно держитесь за идею выявления опорных пунктов Своры? Разве нет иного пути поиска? Например, для содержания похищенных специалистов Центра ему должны понадобиться деньги и деньги немалые. А у фирмы, которую он возглавлял до первого ареста, имеется, как я понимаю, счет в каком-нибудь банке. Номер счета легко установить из оставшихся бумаг... - Нет-нет, вы просто не знаете всего, - перебил меня Сифоров. - В арсенале используемых им методов есть так называемый "прием Кио". - "Прием Кио"? Что за странное название? - Ничего тут странного. Назван так в честь Эмиля Кио, известного советского фокусника, а точнее, в честь анекдотической истории, которая с ним якобы произошла. - Расскажите. - Как-то раз, - начал Сифоров с усмешкой, - Эмиль Кио ехал в цирк на такси. Водитель его узнал и за разговором поинтересовался: "Говорят, вы гипнотизер, товарищ Кио?" "Умею и это," - отвечал Кио. "Значит, и меня можете вот так прямо загипнотизировать?" - не поверил шофер. "Могу, - отвечал Кио. - Вот сейчас мы доедем до цирка, я дам вам три рубля, а вы мне - пятьдесят рублей сдачи." И действительно, стоило показаться цирку, Кио подал водителю трешник, а тот лихорадочно принялся отсчитывать червонцы. И испугался этого настолько, что поспешил уехать, оставив деньги у Кио в руках. Забавная иллюстрация к мучающей тебя проблеме, мрачно подумал я. Воистину, от великого до смешного - один только шаг. - А счетом своей фирмы он вряд ли сумел бы воспользоваться, продолжал Сифоров. - Даже возникни у Герострата такое странное желание. Счет был заморожен еще в ноябре прошлого года. Я кивнул. - Понимаю. Но честно говоря, Кирилл, несмотря на ваши доводы, мне не кажется таким уж очевидным необходимость поиска ИМЕННО опорных пунктов. Герострат должен догадываться, что мы пойдем в его розыске как раз этим путем. В таком случае он постарается, чтобы ни один из существующих опорных пунктов не приблизил нас к нему ни на шаг. Это очевидно: сам он может находиться на какой-нибудь квартире, а отдает свои распоряжения членам Своры по телефону. Он уже делал так - зачем ему изменять выбранной ранее тактике? Сифоров поморщился. Как от внезапной зубной боли. - Ну, если вы, Борис Анатольевич, внимательно просмотрели предложенные вам материалы, то могли заметить, что "выбранная ранее" тактика не спасла его от ареста... Судите сами. Перехватить нужный нам телефонный разговор в многомиллионном городе трудно, но теоретически возможно. И следует полагать, что Герострат помнит свой провал и, раз обжегшись, не рискнет сунуть руку в огонь дважды. - То есть он отдает распоряжения по координации Своры непосредственно? - Именно так. К тому же вы не учитываете, Борис Анатольевич, что Герострат прошел в свое время специальную подготовку и знаком с азами разведдеятельности. А у разведчиков есть метода, называемая "принципом двойного эха". Этот принцип рассчитан на профессионалов, которыми пусть не прозвучит бахвальством - мы с вами являемся.? - Суть его в следующем. Вы, наверное, читали эту беллетристику Александра Суворова? - Какую именно? - "Аквариум". Читали? Там есть впечатляющие страницы, где он подробно описывает принципы подготовки советских разведчиков. Что, мол, если, благодаря художественной литературе, в сознании массового читателя закрепился образ шпиона как скрытного субъекта в темных очках, с поднятым воротником и низко надвинутой шляпой, поминутно оглядывающегося, то, соответственно, настоящий разведчик не должен носить нигде и никогда темные очки, шляпы, поднимать воротник, а уж тем более - оглядываться. Вообще, разведчик должен стараться выглядеть самым обыкновенным, ничем не выделяющимся из толпы человеком. Правильно? Да, вроде бы все правильно. Но тут же появляется одно несоответствие. Судите сами. Мы-то, контрразведчики, не принадлежим к клубу почитателей массовой литературы, и мы должны по теории знать, что настоящий шпион - невзрачен, прост, ничем не выделяется. А вот теперь представьте себе ситуацию, когда подозрение профессионального с большим опытом контрразведчика падает на определенный, строго ограниченный круг лиц. Кого он отбросит с ходу из числа подозреваемых? Конечно же, того, кто более всего похож на литературный образ матерого шпиона; того, кто носит везде темные очки, поднимает воротник по поводу и без повода, имеет огромную шляпу; и вообще ведет себя нагло, сует нос в чужие дела, проявляет открытое любопытство к тому, что выходит за пределы его компетенции и служебного соответствия. Профессиональный разведчик не должен вести себя ТАК, а эксцентричных людей, слава богу, хватает. И вот имеем результат: этот человек сразу выпадает из круга подозреваемых. А если этот ловкач и есть настоящий разведчик? Ловко, да? Это очень тонкая игра, Борис Анатольевич. Рассчитанная на профессионалов. Так же мог поступить и Герострат. Зная, что мы будем думать, будто он не рискнет соваться на опорные пункты Своры, а устроится где-нибудь в обыкновенной питерской квартире, он вполне может обосноваться как раз на опорном пункте и чувствовать себя там в относительной безопасности. И проблема связи с членами Своры решается немедленно, без задержки. Когда Сифоров закончил свою тираду, я не смог удержать скептического смешка. Капитан, не понимающе, нахмурился. - А знаете, Кирилл, я, пожалуй, могу сделать новый вклад в теорию контрразведки. Назовем его "принципом Орлова", или, если угодно, "принципом тройного эха". Сформулирую так: зная, что вы профессионалы и тоже помните приведенный вами сегодня пример с ловко обманутым контрразведчиком, Герострат мог спокойно вселяться в квартиру и управлять Сворой по телефону, уверенный теперь уже на все сто процентов, что по этому пути розыска вы точно не пойдете. - Это шутка? - насупился Сифоров. - Воспринимайте, как угодно, - я почувствовал, что меня понесло, но никак не мог остановиться. - Не обижусь. Таким же образом, если вдуматься, можно продолжать список до бесконечности: "принцип четверного эха", "принцип пятерного эха", "n-го эха". Четные числа Герострат на опорном пункте, нечетные - на квартире с телефоном. Остается только узнать, каким числам Герострат отдает предпочтение: четным или нечетным. Хотя он мог монетку подбросить. А там уж как судьба распорядилась: орел - чет, решка - нечет. Сифоров неодобрительно засопел. Видно, едва сдерживался, чтобы не нагрубить мне в ответ на "шуточки". Но сдержался и, постукивая пальцами по столу, сказал: - Вы меня, Борис Анатольевич, просто поражаете своим легкомыслием. "Чет-нечет"... Ни в какие ворота это не лезет. Мы здесь все-таки не в ерунду какую-нибудь играем. Серьезное, ответственное дело. Вам, конечно, простительно как неофиту, но всему, согласитесь, имеются пределы. Теперь завелся уже я. - Не нужно мне нравоучать, - ответил я дерзко. - Мне понятно, что вы не ерундой занимаетесь. И я уже видел, на что способны ваши коллеги, когда они работают всерьез. И видел, на что способны вы сами, товарищ капитан. Но скорее всего, ни вы, ни ваши серьезные до предела коллеги не понимаете до конца, на что способен наш противник. Вы пытаетесь предсказать поступки Герострата с позиций логики, и отчасти вы правы: он сам любит всевозможные логические построения. Только логика у него иная, и результат, внешние ее проявления, уже никакой системой описать невозможно. Мне дважды была предоставлена возможность убедиться в том на собственной шкуре. Он знает, что вы умеете размышлять логически, но, опережая вас на шаг, сделает так, чтобы ваша логика завела вас в тупик. И вот тогда он ударит: точно, в самое уязвимое место, чтобы наверняка - выведет вас из игры. - Пока у него не получалось. - Вы так уверены? Думаю, ваш напарник, тот, с которым мы прогуливались весной за город, так бы не сказал. Это было не по правилам: удар ниже пояса. Но очень уж Сифоров меня рассердил. Губы у него дрогнули, но, должно быть, не захотел он еще усугублять конфронтацию, а потому только устало махнул рукой: - Думайте, что хотите. Это ваше право. А я буду делать свою работу так, как считаю нужным. Я вспомнил вчерашний бросок Заварзина через комнату к застекленной полке, но вспышка внезапной злости угасла, рассыпалась в остывающие угли, и я промолчал. Так мы молча и сидели за столом, курили, дожидаясь когда напряженность возникшая между нами окончательно сойдет на нет. В конце концов, никто из нас не виноват в том, что так все получилось с Заварзиным. Несомненна вина здесь одного человека, и имя ему Герострат. Вот он-то когда-нибудь ответит за все. И за всех. Я докурил сигарету и теперь уже почти с симпатией посмотрел на Сифорова. Все-таки как не крути, а ему достается по максимуму, больше, чем нам вместе взятым. Он в ответе за ошибки, просчеты и неудачи. И за наши с Марины ошибки в том числе... Впрочем, откуда тебе, Борис Орлов, игл наш лохматый, знать, что нашептывает Кириллу Сифорову, капитану ФСК, готовому в любой момент с бесстрастным видом послать людей на верную смерть, его собственный личный "голос совести"? Каков предел его прочности? Не знаешь? И никогда не узнаешь. - Что вы собираетесь предпринять в отношении третьей силы? спросил я, тоном давая Сифорову понять, что готов к перимирие. Капитан перимирие принял. Легко. Был готов к нему. - Для начала нужно выяснить, что она из себя представляет - эта третья сила, - ответил он, пожимая плечами. - Есть версии? - Мы перебирали возможные варианты. Судите сами. Коллеги с Запада? Они заинтересованы в том, чтобы помогать нам, и наш очаровательный консультант по психотронике - тому недвусмысленное подтверждение. Военно-промышленный комплекс? После майских событий выведен из игры, и генералам еще долго придется высушивать свою репутацию; им теперь точно не до нас... МВД? Но по нашим данным там нет сегодня никого, кто был бы в курсе происходящего: полковник Хватов и капитан Мартынов, скорее всего, находятся в заложниках у Герострата. Что еще? - Криминальные структуры? - Не исключено. Вполне может оказаться, что несколько лет назад произошла утечка информации из Центра, не выявленная до сих пор ни нами, ни военными. Теперь-то вряд ли удастся отыскать хоть полследа, хоть ниточку: Центр уничтожен. Но специальной группе поручено на всякий случай покопаться в этом направлении: вдруг да найдут зацепку. Однако пока все безуспешно, да и дело это не быстрое, до конца месяца не справятся. Обдумывали мы и вариант с "черными кулибиными". Неоцененные изобретатели, талантливые младшие научные сотрудники. Теоретически мог ведь кто-нибудь саморазвития или удовольствия ради в домашних условиях разработать и спаять психотронный генератор. Но протолкнуть свою идею, обратить на нее внимание научной общественности не сумел: не та косточка. И опять же психотронный генератор попадает в руки криминогенных структур, а те ребята прежде других заинтересованы в том, чтобы ничего подобного ни у государства, ни у силовых министерств и вблизи не было. Это ведь сила, и какая еще сила! Тому, кто располагает подобной силой, сам черт не страшен. - Аль Капоне - в президенты? - Вот-вот. И эти ребята пострашнее генералов будут. Проскурин с прихлебателями - невинные овечки, агнцы по сравнению с ними. К тому же генералы - трусы, а эти никогда и ничего не боялись и вряд ли испугаются. Если третья сила - они, нам предстоят трудные денечки. - Но какие-то конкретные мероприятия вы проводите уже сейчас? - Разумеется. Под прикрытием подготовки к Играм Доброй Воли проведем чистки в регионе. Пощупаем почву. Если знать, где копать, всегда отыщется человечек, который что-то слышал, что-то видел сам. А там потянем. Обычная практика. Но это все не наши заботы. Об этом пусть у других голова болит. Наша с вами задача, Борис Анатольевич, Герострата найти. Опережая эту саму "третью силу", будь она неладна. - Понятно, - согласился я. - Ага! Вот вы где. Мы обернулись на голос. В дверях стояла Марина. На ней был легкий, очень короткий домашний халат и шлепанцы на босу ногу. Волосы распущены и мокры. Только что из-под душа. - Джентльмены уединились за обсуждением стратегических планов. Дамы приглашаются в клуб по мере надобности. Для решения неразрешимых джентльменами проблем и выполнения грязной работы. В остальное время дамы предоставлены сами себе и в клуб не допускаются. - Зачем же вы так, Марина? - укоризненно сказал Сифоров. - Мы всегда рады видеть вас в своем кругу. Секретов, как уже договорились, мы друг от друга не держим. Просто не хотелось будить вас в такую рань. - Одиннадцать часов. Называете вы это ранью? - Но мы же не в курсе, что у вас там, в Америке, считается "ранью". - Доброе утро, Марина, - вставил я. - Доброе утро, Борис, - она мне улыбнулась. - Вот видите, господин капитан, и здесь можно встретить настоящего джентльмена. Этот пустой, в общем-то, разговор мог бы продолжаться еще очень долго, но тут грянул телефон, и Сифоров, чуть не уронив стул, бросился поднимать трубку. Мы с Мариной остались ждать. Сифоров вернулся через минуту. Серьезный и подтянутый. - Удача, - сказал он. - Ребята по чистой случайности вышли на новый опорный пункт Герострата. Кажется, там что-то серьезное. Вы, Марина, остаетесь здесь. А нам с вами, Борис, приказано выезжать... Глава восемнадцатая Единственный и самый важный для нас свидетель был пьян. При том его окружала такая аура запахов, что у меня мгновенно сперло дыхание, и я поспешил отойти в сторонку, с сочувствием взглянув на Сифорова, которому по долгу службы приходилось терпеть. Сам свидетель, по всему, полагал, что выглядит трезвым на полные сто процентов, а густая щетина, покрывавшая, казалось, сплошь все его лицо, - лишний признак умения хорошо, со вкусом одеваться. Впрочем, на всякий пожарный случай он счел правильным с подчеркнутой небрежностью упереться локтем о стену. Правда, устойчивость его от этого не стала совершеннее, и он заметно покачивался. Сифоров с непроницаемо-невозмутимым выражением лица начал допрос: - Итак, все по порядку. Для чего вы спустились в подвал? - Да'к это... - заплетающимся языком выговорил свидетель. - Я уж рассказывал вашим-то... товарищам... начальник. Всевсе рассказал, без утайки... - Меня мало интересует, что вы рассказывали моим товарищам. Меня интересует, что вы расскажете мне. - А-а-а, понял, начальник. Сравнить, небось, хошь, не вру ли? Счас, будь спок. Все обскажу, как было... Тебе и только тебе... по-новой... - Я слушаю. - Вот я и говорю, начальник. Вызвали меня эти... бабки. Я водопроводчик здесь, шурую помаленьку: то-се, прокладки там потекли... Короче, начальник, вызвали, мол, в квартиру на девятый этаж горячая вода не доходит... где-то это... на восьмом, понятно, этаже останавливается. Ну я подумал, прокладки, выходит, того... снова потекли. И это... пошел туда, чтоб их, значит, сменить... - В какое время дня вы открыли подвал? - Да'к с час уж прошло... - Хорошо. Что было дальше? - Дальше? А-а, ну... я только открыл... а там смотрю, ящики какие-то... Думаю, что, значит, за хренобель такая? Не было никогда тут ящиков... а тут, понятно, ящики... Я это и спустился. Думаю, надо'ть посмотреть-то, что там за хренобель... - Кто располагает дубликатами ключей от подвала? - Да'к и не знаю я, начальник. Откуда'ть мне-то?.. Ну у меня, сам собой, у начальника ЖЭКа должен тож, у кого ещето? - Лузгин, - окликнул Сифоров знакомого мне лейтенанта. - Дубликаты ключей? - Проверено, - доложил лаконичный Лузгин. - Пустой номер. Работали отмычкой. - Ясно, - Сифоров задумался. - Продолжайте, - обратился он к свидетелю. - Я вас внимательно слушаю. - Ну-у, ящик-то я открыл, а там... мертвяк, вишь ты... Лежит и на меня смотрит... Ох и бежал я оттуда, начальник, так бежал. Чуть шею себе не сломил. Выскакнул, отдышался, понятно, потом думаю, да'к и в других ящиках мертвяки, значит. Как в морге. Ну, думаю, дело-то уголовное. Звонить надо "02" - куда ж еще? Пошел к Мироновым: они на первом этаже. А баба ихняя: "ты - алкаш, допился до зеленых чертей". А ято, понятно, трезвый сегодня, вот только с утра пивка кружечку, да'к пиво счас, как вода - куда там... А она:" проспись сначала!". Плюнул я, пошел к Берковичам. Они хоть и евреи, но уважительно относятся, не как эти. Дозвонился. Те, понятно, группу прислали... а теперь вот ты, начальник, пожаловал... - Дверь в подвал всегда на замке? - Завсегда, начальник... Только когда если что... прокладки сменить... а так завсегда... - И вы, конечно, ничего подозрительного в последние дни не видели? - Да'к не видел... как на духу, начальник, не было ничего. Вот я и удивился: откуда ящики, какие ящики? А там мертвяк... лежит и смотрит... - Спасибо, - оборвал пьяные излияния Сифоров. - Вы нам очень помогли. - Завсегда готов, начальник... Прокладки ежели сменить... Сифоров поманил меня пальцем. - Пойдемте, Борис Анатольевич. Возможно, придется вам сегодня принять участие в опознании. Я сглотнул, не без труда: мешал образовавшийся в горле комок. Я догадывался, что капитан имеет в виду, и это моментально выбило меня из колеи. Первичная информация оказалась ошибочной. Это мы узнали еще в автомобиле по дороге сюда. Здесь не было опорного пункта Своры. Просто, наш новый знакомец водопроводчик полез в подвал, а там штабелями стояли ящики, в которые Герострат упаковал тела специалистов, угнанных им из Центра прикладной психотроники, и, может быть, тела тех, кто занимался Геростратом в октябре прошлого года под руководством полковника Хватова. И теперь мне предстояла процедура опознания. Тяжкая, страшная для меня процедура. Как бы я не относился нынче к Мишке Мартынову: за его предательство, за то, как он поступил со мной, подставив под пули ради успеха в сомнительной игре. Но ведь были когда-то дни, мы дрались плечом к плечу, на грани, на терминаторе между жизнью и смертью, а ничто так не объединяет людей, как вот эти мгновения - рядом под черным ледяным ветром. И если он окажется там в одном из грубо сколоченных ящиков: неподвижный, мертвый - НАВСЕГДА, что я скажу его Наташе, нежной милой его жене? Как посмотрю ей в глаза, хоть ни в чем я и не виноват, как? А ведь МНЕ придется сказать ей. И посмотреть в глаза. Больше некому: не поручишь же это дело Сифорову, которому наши судьбы, наше горе и боль, в общем-то, безразличны. Он - профессионал, а профессионалы, всем известно, делают свою работу так, "как считают нужным". Я шел за Сифоровым, но не замечал ничего вокруг, потому что в реальности внезапно образовалась брешь, и оттуда, расщепляясь на скручивающихся чернеющих лохмотьях в семицветные лучики, пробился, ослепил меня свет жаркого солнца, и я увидел тот исполком, колонны в псевдоантичном стиле и нас двоих: меня и Мишку, устроившихся в тени на верхней ступеньке: Мишка прислонился спиной, автомат - на коленях, мой тоже под рукой, хотя и в том и другом - пустые рожки: нам не выдали патронов; я пытаюсь раскурить "приму" - жалкая сигаретина рассыпается в руках, но выбросить ее жалко: не всегда теперь можно приемлимое курево купить; а Мишка смеется и в стотысячный, должно быть, уже раз советует "завязать". И нет пока страха, хоть и чужая земля вокруг, хоть и не понимаем мы, зачем приходится нам сидеть, потеть без единого патрона в обойме; ради чего, ради каких таких невнятных "национальных интересов". Страха все-таки нет, потому что рядом земляк (это очень важно, что мы оба из Питера: только в армии понимаешь, что это значит на самом деле), мы вместе, а потому не пропадем, хоть вы тут всем населением на уши встаньте. И так нам легко и спокойно, что не обращаем мы внимания на пылящий по дороге "газик", а когда все-таки обращаем, то оказывается чуть ли не поздно... "Газик" останавливается, из него высовываются две небритые черные от загара рожи; на мгновение мир застывает: марево, стена пыли над дорогой, низкие домики поселка, сиреневые горы на горизонте - а потом взрывается длинными очередями. Нам кажется, мы двигаемся медленно, как во сне, медленнее черепах, но на самом деле мы быстрее пуль, потому что ни одна из них не успевает найти нас там, где мы только что сидели, а из ступенек вылетает брызгами каменное крошево. Бренча, вниз на асфальтовый пятачок площади падает Мишкина каска, а сами мы уже сидим за колоннами, сжимая между колен бесполезные автоматы, таращась друг на друга дикими глазами, и стрельба продолжается; очереди полосуют фасад исполкома; а Мишка зачем-то медленным движением вытаскивает из чехла штык-нож. Я сразу понимаю, зачем, и делаю то же самое, хотя если эти двое небритых и загорелых выйдут из машины и обойдут нас справа или слева, то нам - хана, никаких шансов: ножики против автоматов. И Мишка что-то шепчет, я читаю по губам (в подобные минуты и не такому научиться можно) и тоже начинаю вслед за ним шептать, повторять, как молитву, как заклинание: "Господи, не дай им выйти из машины! Господи, не дай им выйти из машины!". Они не вышли. То ли действительно есть на белом свете Господь Бог, и внял-таки он неумелой молитве двух салаг: молитве салаги-лейтенанта и молитве салаги-рядового - полагавших себя минуту назад в полной безопасности; то ли эти, небритые и загорелые, и не имели каких-либо особенных планов, а просто так решили попугать. От нечего делать или по пьянке. Потом уже, когда высадив по рожку, стрелки уехали восвояси и все закончилось, мы на подгибающихся ногах спустились на площадь и нашли там пустую бутылку из-под итальянского мартини. Мишка потряс ее горлышком вниз над ладонью, растер капли, понюхал. И, прищурясь, сказал очень серьезно: "На сегодня прием посуды закончен. Тары больше нет." И мы захохотали, засмеялись: громко, заливисто, изгоняя из себя липкий темный страх - страх смерти... Да, вот такие минуты сближают. На всю оставшуюся жизнь. А теперь человек, с которым я когда-то был породнен этим страхом, ушел, умер. И значит, моя собственная жизнь в чем-то опустела. - Разрешите. Доложить. Товарищ капитан? - подскочил к Сифорову Лузгин, возгласом своим вернув меня в реальность. - Докладывайте. - Всего обнаружено двенадцать тел. Во мне всколыхнулась надежда: двенадцать! Не четырнадцать. А Герострат, так, кажется, говорил Сифоров, увел за собой из Центра двенадцать специалистов. Плюс Мишка Мартынов и полковник Хватов получается - четырнадцать заложников. Мишка жив?.. Нет, нельзя так... Всегда нужно предполагать самое худшее. Иначе... Господи, пусть он будет жив. Пусть только он будет жив. Мы осторожно спустились в подвал. Он ничем не напоминал тот, в котором мы побывали днем раньше. Пример необустроенности; образчик того, как выглядели питерские подвалы до вступления в нашу жизнь законов рыночной экономики: темно, сыро, переплетения труб, местами холодно, местами - жарко, только что крыс не видно для полноты картины. Впрочем, это не означает, что их здесь нет вовсе: попрятались, скорее всего. На сыром бетонном полу под трубами в свете ярких фонарей стояли ящики: ровно двенадцать штук. Узкие длинные - они тем не менее ничем не напоминали гробы. Скорее я подумал бы, что в них перевозят рулоны ткани или бумаги, но никак не человеческие тела. Все ящики были вскрыты, и я остановился, не доходя до них, чтобы перевести дух, приготовиться к тому, что сейчас увижу. Сифоров оглянулся на меня, понял, остановился и сам, дожидаясь. Над ящиками, засунув руки в карманы, стояли в полном молчании двое сотрудников ФСК. Вид у них был удрученный. Еще один снимал обстановку на видеокамеру; подрагивал в полумраке ярко-алый огонек. Пусть только он будет жив, повторил я мысленно и приблизился к ящикам. Сифоров двинулся рядом. Я увидел первое землистого цвета лицо: человек средних лет с маленькими давно вышедшими из моды усиками, руки сложены на груди, костюм помят, вымазан чем-то белым, пустой мертвый взгляд полуприкрытых глаз. Я понял, что имел в виду свидетель-водопроводчик, когда говорил с придыханием: "лежит и смотрит". Герострат и тут сообразил выкинуть коленце: ни у одного из мертвецов, упакованных в ящики, не были закрыты глаза. Случайность? Нет, случайностью здесь и не пахло. Герострат не допускает случайностей подобного рода. И, думаю, он отлично сознавал, какой открытые мертвые глаза - эффект это будет производить на психику стороннего наблюдателя. Первое лицо было мне незнакомо. Я быстро, без остановки, с гулко бьющимся сердцем (казалось, его тяжелые размеренные удары должны слышать все, здесь присутствующие) я пошел мимо ящиков, вглядываясь не более секунды в каждое новое лицо. В ящиках находились люди разных возрастов, разного телосложения, в разной одежде: от трусов до полного комплекта костюма-тройки. Один был совершенно гол, и на теле его я увидел неглубокие, но, должно быть, чрезвычайно болезненные раны. Болезненные, естественно, еще когда он был жив. Они покрывали тело густой сеткой, и в ней угадывалась некая система. Следы пыток? С Герострата станется... Я увидел двенадцать лиц и среди них ни одного знакомого. Миновал последнего, вновь с шумом перевел дыхание. И мне тут же стало чуть стыдно этого своего недавнего желания: пусть кто угодно будет в ящике, но только не Мишка Мартынов, пусть только ОН будет жив. Ведь эти двенадцать - они тоже люди, в конце-то концов; у них остались, наверное, семью, дети... Будь ты проклят, Герострат! За одно это ты лишил себя права на существование. И уж будь уверен... Дай только до тебя добраться... Как бешеную собаку!.. - Ну, - напомнил о себе Сифоров, - опознали кого-нибудь? Я отрицательно покачал головой: - Ни Мартынова, ни Хватова здесь нет. Видимо, все это специалисты из вашего Центра. - Скорее всего, так, - легко согласился Сифоров, мрачно разглядывая ближайший ящик. - До чего уже дошло... Вот еще почему, Борис Анатольевич, его необходимо изолировать как можно быстрее. Он не просто опасен, он - чрезвычайно опасен... - Если он хотя бы на каплю верит в то, что проповедует перед членами Своры, для него это не должно иметь особенного значения, сказал я. - СХЕМА... Пойдемте на свежий воздух. Мне здесь трудно говорить. Мы вышли из подвала в солнечный день, и я немедленно закурил. Напряжение еще не прошло; я вдыхал дым жадно, надеясь никотином притупить обострившиеся углы чувств. К Сифорову опять подскочил Лузгин. - Предварительный опрос. Жильцов дома. Ничего не дал, отрапортовал он. - Говорят. Только ночью. Подъезжал. Какой-то грузовик. Но что это был. За грузовик. И что из него выгружали. Никто. Не обратил. Внимания. - Какой ночью? - медленно выговаривая слова, уточнил Сифоров. - Сегодняшней. Ответный ход? - подумал я и в глазах капитана распознал тот же самый не высказанный вслух вопрос. Глава девятнадцатая После того, как показания были записаны, свидетеля-водопроводчика отпустили домой. Он шел по улице, и каждым шагом походка его становилась ровнее, и через какое-то время никто уже не сказал бы, что он пьян. Поднявшись к себе, в маленькую однокомнатную квартирку, свидетель со всей тщательностью умылся, переоделся в домашнее и несколько минут посидел в продавленном кресле перед пустым экраном старого черно-белого телевизора. В единственной комнате его квартиры было грязно; валялись пустые бутылки из-под водки и портвейна; сквозь посеревшую от копоти тюль неуверенно пробивались солнечные лучи, устраивая на полу игры неясных теней; на кинескопе телевизора восседал большой рыжий таракан. Свидетель никогда особенно не задумывался о том, насколько разбойный вид имеет его квартира. Не собирался он устраивать генеральную уборку и сегодня. У него имелось дело поважней. Он потянулся к телефону, стоявшему здесь же на полу, с треснутым корпусом, поднял обмотанную изолентой трубку и набрал номер. Взгляд свидетеля был пуст, лицо застыло в странной гримасе. Находись рядом Борис Орлов, он сразу узнал бы и этот взгляд, и это выражение лица, и сразу все бы понял. Но Бориса Орлова здесь не было. Как, впрочем, и предусматривалось. На том конце провода долго не отзывались. Свидетель ждал. После пятнадцатого гудка трубку наконец подняли и он услышал: - Кто? - Энигма, - сказал водопроводчмк. - Слушаю. - Это он. - Понял. Спасибо. Отдыхай. Короткие гудки. Свидетель осторожно положил трубку на рычаг и еще минут пять посидел в кресле, пока лицо его приобретало осмысленное выражение. Вернее, относительно осмысленное. Потом он с некоторым недоумением огляделся вокруг, а еще через минуту уже рылся в одежде, но ни копейки не нашел и, снова переодевшись в замызганную спецовку, отправился в поход к пивному ларьку: вдруг да повстречается кто из знакомых, готовый угостить старого корешка чаркой мутной разливной водки. При ходьбе свидетель заметно покачивался, и теперь даже слепой не сказал бы, что этот человек трезв. Глава двадцатая То, что капитан ФСК Кирилл Сифоров и бывший рядовой внутренних войск Борис Орлов приняли за ответный ход Герострата, являлось на самом деле лишь предверием ответного хода, самым первым предупреждением. Но и настоящий ответный ход не заставил себя долго ждать. Началось это ровно через сутки после того, как сотрудники ФСК прибыли по вызову опергруппы уголовного розыска, ошибочно полагая, что им повезло выйти на новый опорный пункт Своры. И началось ровно в полдень. Затем происшествия следовали одно за другим, в результате - почти все работники провоохранительных органов города были в тот день подняты на ноги, а газетчикам предоставилась очередная возможность позлословить по поводу разгула преступности. Первоначально никто не сумел разглядеть связи между столь разнородными происшествиями, но потом кто-то обратил внимание на странные, совершенно неуместные карточки, и к вечеру можно было сделать определенные выводы. Но только к вечеру. "Не лучший результат," - как сказал бы на это капитан ФСК Сифоров. 12.00 В СИЗО Крестов двое уголовников-рецидивистов, Мешков и Янин, захватили заложницей следователя прокуратуры Алатынову Татьяну Федоровну. У Мешкова обнаружилась искусно сработанная заточка, а у Янина - пистолет системы Макарова. До прибытия отряда специального назначения в переговоры с преступниками вступил майор МВД Пронин. Никаких требований преступники пока не выдвигали, откровенно развлекались, грубо в нецензурной форме оскорбляли честь и достоинство майора. Откуда у преступников взялось оружие первоначально установить не удалось. 12.30 Самолет ТУ-154, следующий рейсом 186 до Мурманска, плавно набирал высоту. После сообщения о том, что можно расстегнуть страховочные ремни, стюардессы покатили вдоль рядов столики с прохладительными напитками, электронными играми и плейерами - обычный в последнее время сервис. Навстречу им поднялся толстяк лет сорока, одетый вполне солидно - как потом выяснилось, нотариус Федоров. Ударом ноги он опрокинул тележку. Магнитофоны и игры посыпались на пол. Затем нотариус бросился на стюардессу, сбил ее с ног и принялся молча топтать в узком проходе с необъяснимой остервенелостью. Первым из пассажиров опомнился лейтенант-пограничник из Мурманска по фамилии Яцевич. Он выпрыгнул в проход и попытался взять Федорова на прием. Этого у него не получилось, но он вовремя заметил отсутствующий взгляд своего противника и что-то там понял, хотя, конечно, и не мог ничего знать о подобных инцидентах в прошлом. В общем, лейтенант не стал долго раздумывать, а принялся избивать нотариуса в жестком сокрушительном темпе, ломая кости. Через минуту Федоров мешком валялся у его ног, а в салоне самолета началась суматоха. В ней никто не заметил, что на полу лишним, нелепым здесь предметом лежит плоский картонный прямоугольник размером с игральную карту, только вместо картинки на нем каллиграфически выведена одна-единственная буква: "А". 12.39 В следственном изоляторе Крестов события развивались своим чередом. Прибыли наконец спецназовцы МВД, и в переговоры с рецидивистами вступил командир группы Зиганшин. Преступники в нецензурной форме отказались разговаривать с ним и потребовали назад майора Пронина. Майору ничего не оставалось, как уступить и вернуться на свое место перед запертой изнутри дверью кабинета. Отряд спецназначения МВД готовился к операции по обезвреживанию преступников. 13.00 На это время у репортера информационной программы СанктПетербургского телевидения Андрея Михайловского была назначена встреча с анонимом, пожелавшим за определенную достаточно разумную плату поведать о готовящейся в ближайшие дни группой бизнесменов очередной "афере века". Аноним явился без опоздания, но разговор, видимо, не получился, потому что он скоро ушел. Михайловский остался сидеть в своем "москвиче". Таким его и нашли - сидящим за рулем с всаженной под сердце заточкой. Мертвые глаза его смотрели сквозь ветровое стекло на проезжающий мимо транспорт. И, по всему, Михайловский пополнил бы своим именем печальный список репортеров, павших жертвами собственной любознательности или обостренного понимания требований профессионального долга, если бы не одно обстоятельство: на коленях у него таинственый аноним оставил простую белую карточку. "Р" было написано на ней. 13.30 В этот солнечный день у станции метро "Черная речка" выступал духовой оркестр. Шесть человек весело выдували вальсы, марши, известные всем мелодии из эпохи не настолько отдаленной, чтобы ее забыть. Перед ногами трубачей на асфальте стоял открытый чемоданчик, куда каждый желающий мог бросить лишнюю мелочь. Такие желающие находились. Там же, поглядывая на часы, прогуливался длинноволосый молодой человек по имени Григорий Тараник, безработный. Через плечо у него висела сумка, из которой он ровно в половину второго достал пистолет-пулемет системы Стечкина и шагнул к оркестру. При виде пистолета оркестранты замерли, очередная мелодия оборвалась на полуноте. В наступившей тишине Тараник передернул затвор, досылая патрон в ствол, и громко спросил: - А "Ламбаду" сумеете? Вразнобой, очень неуверенно оркестранты заиграли "Ламбаду". - Ясно, не умеете, - кивнул Тараник и открыл огонь. Когда патроны в обойме кончились, он отшвырнул оружие. Достал из кармана карточку с буквой "Т", небрежно бросил ее в раскрытый на асфальте чемодан поверх мелочи. И спокойно отправился восвояси. Его застрелил молоденький милиционер по фамилии Ачалов, лишь недавно устроившийся на службу в органы. Он прибежал, заслышав выстрелы, и, не долго думая, всадил пулю Таранику в спину. За что впоследствии получил сначала выговор, а позднее - благодарность и очередное звание. Из расстрелянных трубачей скончался только один, остальных спасли хирурги института Скорой Помощи. 14.00 Нечто подобное произошло в ресторане французской кухни "Елисейские поля". Только здесь в качестве основного действующего лица фигурировала ручная граната. Один из завсегдатаев ресторана вытащил ее из кармана, выдернул чеку и с непроницаемым лицом долждался, когда она взорвется у него в руках. В результате взрыва пострадали официанты и двое посетителей. Завсегдатая так изувечило осколками, что опознать его стало впоследствии целой проблемой. Документов при нем не нашли, только в кармане брюк обнаружили карточку с красиво выведенной на ней буквой "Е". 14.30 В последние дни мэр начал уставать от бесчисленных выходов "в люди". Однако на носу - Игры Доброй Воли и выходы такого рода были просто необходимы. Программу встреч с жителями города продумали заранее и сегодня мэру предстояло участвовать в открытии нового подземного перехода под проспектом Добролюбова. Толпа на открытии собралась большая: здесь были метростроевцы: в основном, начальство, но пригласили и рядовых работников - кроме того подъехали представители районной администрации, и очень быстро собралось две сотни зевак, которых умело сдерживала охрана мэра. Все шло по плану и неприятностей не предвиделось. Но охрана все-таки была настороже, как и полагается охране. Потому опытный глаз ее командира вовремя выхватил из толпы ничем, вроде бы, непримечательного человека. "Оловянный какой-то взгляд у него был," - станет впоследствии рассказывать командир. А еще, может быть, привлекли его внимание, хотя и не смог он потом этого сформулировать, признаки тайного напряжения, с каким непримечательный человек пробирался упорно сквозь толпу, придерживая под мышкой некий белый сверток. В общем, командир, привыкший доверять своим подозрениям, молча указал на человека своим подчиненным, и те тихо, с наработанным годами профессионализмом взяли его и вывели из толпы. Оказалось, что под мышкой непримечательный человек удерживал полиэтиленовый пакет, в котором был спрятан пистолет ТТ. Когда пакет развернули, и взглядам охраны предстало боевое оружие, человек, с равнодушием наблюдавший происходящее, вдруг закричал, громко, как раненный зверь, и повалился на асфальт. Он умер без видимых на то причин. Как утверждали патологоанатомы, у него просто остановилось сердце. Документов при человеке не обнаружили. Правда, в пакет к пистолету оказалась приложена карточка с единственной нарисованной на ней буквой "М". Впрочем, все это никоим образом не повлияло на ход запланированной церемонии. Мэр спокойно перерезал ленточку и, улыбаясь, поднял бокал шампанского за петербургских метростроевцев. 15.00 В три часа дня в следственном изоляторе Крестов было принято решение все-таки силой попытаться захватить рецидивистов. Но спецназовцы МВД так и не успели предпринять ничего серьезного. Из-за двери кабинета, где находились рецидивисты с заложницей, раздались звуки выстрелов: один, второй, третий, и с небольшой паузой четвертый. Командир отряда самолично высадил плечом дверь, но уже было поздно. Видимо, в первую очередь рецидивист Янин застрелил Алатынову, потом двумя пулями в грудь и голову уложил своего подельника Мешкова, после чего застрелился сам, засунув пистолет стволом в рот. Много позже эксперты-криминалисты установили по отпечаткам пальцев, что заточку и пистолет рецидивистам передала "заложница", следователь Алатынова. Что же произошло за запертой дверью, почему преступникам не удалось реализовать свой план, никто из сотрудников МВД с уверенностью объяснить не смог. Правда, версий по поводу существовало множество, и о странном происшествии еще долго в Крестах вспоминали. И хотя это маловероятно, но может быть, правильные выводы были не сделаны потому, что в тот же вечер из материалов дела офицер Федеральной Службы Контрразведки изъял, предъявив соответствующие полномочия, маленький картонный прямоугольник с буквой "И", обнаруженный на забрызганом кровью и мозгами полу кабинета. 15.30 Убийство дворника Тимофеева так никогда и не было раскрыто. Его нашли соседи (дверь в квартиру была нараспашку) и немедленно позвонили в милицию. Дворник был убит выстрелом в затылок человеком, которого, по всей видимости, хорошо знал. Настолько хорошо, что пригласил его к себе распить бутылку дешевого портвейна. Еще одна бутылка, едва початая, стояла на столе, в окружении более чем скромной закуски: буханка ржаного хлеба, сыр, банка китайской тушенки "Великая стена". Там же, на столе, убийцей была оставлена карточка с буквой "Д". Но дальнейшему расследованию эта улика ничем не помогла. Тем более, что этим же вечером карточку забрал чин из ФСК. 16.00 Автоинспектор ГАИ Вдадимир Малышев, как всякий русский, относился к категории любителей быстрой езды. Но что позволено Зевсу, не всегда позволено молящимся на него. Поэтому, заприметив во время дежурства на Волховском шоссе явно нетрезвого нарушителя всех и всяческих ограничений скорости, он без колебаний запустил двигатель своего "урала" и устремился в погоню. Нарушитель сделал вид, что не замечает автоинспектора, продолжая наращивать скорость. И сигналы, подаваемые ему, он тоже игнорировал самым наглым образом. Малышеву это не понравилось: с таким злостным любителем за годы службы он столкнулся впервые. Пьян в стельку, решил автоинспектор. Но делать было нечего, работа есть работа, и Малышев, продолжая сигналить, пошел на обгон с намерением прижать нарушителя к обочине. В глазах автоинспектора зажегся огонек азарта, ему нравилось это приключение. Теперь они неслись по шоссе рядом: "Урал" Малышева по встречной полосе, которая в это время дня была свободна, "москвич" нарушителя - по своей. Боковое стекло со стороны водителя у "москвича" было опущено, и Малышев увидел, что за рулем сидит совсем еще молоденькая девушка: встречный поток воздуха развевал ее светлые волосы. Настроение у автоинспектора сразу испортилось. "Верно говорят, - успел подумать он мрачно, - женщина за рулем - все равно что обезьяна с гранатой". А в следующую секунду девушка крутанула руль влево, и "москвич" ударил мотоцикл автоинспектора передним бампером. Малышевв закричал, изо всех сил пытаясь выровнять мотоцикл, но не справился; "урал" вылетел на обочину, а там, сминая кустарник и траву, перекувырнулся под скрежет мнущегося железа, и автоинспектор остался лежать переломанный, искалеченный, и, над телом его нависая, еще долго вращалось покореженное колесо мотоцикла. Нарушительница, напротив, вполне сумела справиться со своим автомобилем. Она отъехала метров на сто, развернулась на шоссе, после чего притормозила, проезжая мимо поверженного автоинспектора. Наклонившись через салон, девушка высунула в окно руку, и, вращаясь в воздухе, на землю упала белая карточка. "А" было написано на ней... Глава двадцать первая Миновало три дня с тех пор, как я подключился к поискам Герострата. Три совершенно разных дня. Насыщенный событиями до предела - первый, почти ненасыщенный, но оттого не менее страшный - второй, и вот теперь пустой - третий. Точнее сказать, нам с Мариной на "явке номер раз", казалось, что пустой. Сифоров не появлялся. Марина окончательно оправилась от того нервного срыва, что мне довелось наблюдать в момент гибели Заварзина. Выглядела бодрой, приготовила обильный и вкусный завтрак. Потом мы сидели в гостиной, беседовали сначала о жизни в Штатах: Марина посмеивалась по поводу моих наивных представлений о реалиях Запада, почерпнутых, кстати, из видеофильмов, да нередких нынче, но достаточно бездарных телевизионных передач. Потом заговорили о России и канувшем в Лету Советском Союзе, и теперь была моя очередь острить и посмеиваться. Тема в конце концов себя исчерпала, и мы перешли к увлечениям. Я заявил, что хобби как такового не имею; мне нравится читать, смотреть хорошие фильмы, когда-то я неплохо играл в шахматы, но сейчас от игры этой отошел, потерял нить, не проявляю более прежнего интереса. Марина сказала, что ее хобби - живопись, причем, крайние направления: импрессионизм, экспрессионизм, сюрреализм; из классиков она отдавала предпочтение Босху и Дюреру. "Что-то такое есть в этих картинах, - с блеском в глазах говорила она. - Видения ада, кошмарный сон - все вызывает отзвук, впечатление подобное дежа вю..." Не удивительно, подумал на это ее высказывание я. Сумерки разума твоя специальность. Но вслух ничего такого не сказал, а заметил только, что сам склонен к более традиционным направлениям в искусстве, а из авангардистов чту одного Дали и то не всего, а отдельные работы. Марина с улыбкой приняла вызов и стала доказывать, как я глубоко неправ, ставя "цветную фотографию" выше "искусства впечатлений". Так за разговорами - впервые, между прочим, выпала нам возможность поговорить спокойно от души - прошел весь день, а Сифоров все не показывался, и я уже начал беспокоиться, не случилось ли чего, когда без четверти восемь услышал звук поворачивающегося в замке ключа, и неистовый капитан появился перед нами собственной персоной. Был он мрачнее тучи, бледен; губы сжаты в тонкую полоску. В руках Сифоров принес кожаный портфель с блестящими замками, который сразу поставил на пол. Мы вскочили капитану навстречу, но он отмахнулся от нас, уселся в свободное кресло, закрыл глаза и принялся с каким-то ожесточением массировать себе пальцами виски. Мы с Мариной переглянулись. - Может быть, могу я помочь? - нерешительно предложила Марина. - Я знакома с точечным массажем. Он, не понимающе, посмотрел на нее. - Если у вас болит голова... - Ничего у меня не болит, - отрезал Сифоров. - И никак вы теперь мне не поможете. - Что случилось? - спросил я. - Случилось... - ответил капитан и снова надолго замолчал, продолжая потирать виски. Марина придвинулась ко мне. - В баре есть выпивка, - шепнула она. - Может быть, ему предложить? - Не помешало бы, - бросил Сифоров, хотя, казалось, он нас не слышит. - И водку, только водку. Я пью одну только водку. Марина ушла за водкой. Я остался с капитаном наедине. - Что все-таки случилось? - Узнаете, скоро узнаете... Марина вернулась с бутылкой "Столичной" экспортного варианта и чистым маленьким стаканчиком. - Вам разбавить? - Давай сюда, - Сифоров протянул руку, взял бутылку, налил себе водки до краев стаканчика, быстро одним глотком выпил, даже при этом не поморщился. Будто не водку пил, а воду. На скулах у него немедленно выступили красные пятна. Потом он отставил бутылку и стаканчик в сторону, потянулся за своим портфелем. Двумя резкими движениями рук открыл замки и вытащил на свет пачку белых карточек по размерам похожих на игральные карты. Веером разбросал их по журнальному столику, и мы увидели, что на карточках с большим прилежанием выведены тушью буквы: по одной на каждую; и что на самом деле карточки неодинаковы, как показалось вначале. Одни выглядели новыми, другие были помяты с оторванными уголками, в пятнах то ли крови, то ли краски, одна даже была по краю обуглена. И внизу под каллиграфически выведенными буквами я заметил приписки синей шариковой ручкой:" 12. 30", "14.00", "15.30" и так далее - время суток? Сифоров принялся раскладывать карточки, словно бы по правилам какого-то незнакомого мне пасьянса. Выложил их наконец в ряд и откинулся в кресле. Я увидел, что всего карточек восемь, а слово, которое сложилось из букв напомнило мне... Сразу напомнило мне... Я задавил в себе едва не вырвавшийся крик. В этот раз я точно не справился с лицом, и хорошо, что поблизости не было Елены. - АРТЕМИДА, - прочла Марина. - Не понимаю. - Герострат, - выдохнул я с хрипом. - Это знак, предупреждение... мне... - И за каждой буквой люди... жертвы, - Сифоров в бессильной ярости грохнул кулаком по столу. - Фокусник треклятый! - Люди... жертвы, - повторила Марина. Она все еще не понимала. Зато прекрасно понял я. - Много? - Два десятка человек. "Герострат - ноль..." - вспомнил я слова, произнесенные когда-то умирающим Сифоровым. И тут же: "Куда мертвяков-то складывать будете, а?" - язвительные слова самого Герострата. Как бешеную собаку, подумал я отрешенно. Только так. - Он знает, что я с вами. "АРТЕМИДА" - предупреждение не вам мне. Вспомните, ведь вы тоже... - И нам предупреждение, - отмахнулся Сифоров. - Иначе зачем бы ему понадобилось столько акций, столько жертв? Он НАМ хочет показать: смотрите, какой я сильный, за четыре часа так вам статистику раскрываемости испорчу, что и вздохнуть не сумеете; в любой момент в любой точке города любого могу убрать: от дворника до мэра. А помешать мне у вас кишка тонка, потому сидите и не чирикайте... - Что же делать? - спросила Марина. Сифоров полез в карман за сигаретами, неловко разорвал пальцами пачку; сигареты рассыпались по полу. Он подобрал ближайшую, закурил. - Будем продолжать, - сказал он, наливая себе еще водки. - Будем продолжать. Будем продолжать, подумал я вслед за ним. В конце концов больше нам ничего не остается... ЧАСТЬ ВТОРАЯ БЛЕФ-КЛУБ Маленький мальчик компьютер купил, Час поиграл, и теперь он - дебил. Глава двадцать вторая В отдельном кабинете ресторана "Невские берега" за бокалом пятизвездочного коньяка между полномочными представителями двух могущественных ведомств состоялся следующий разговор. Представитель ФСК (Федеральная Служба Контрразведки): Сегодня, уважаемый коллега, нам предстоит обсудить еще один вопрос. Представитель ЦРУ (Центральное Разведывательное Управление): И я, уважаемый коллега, даже догадываюсь, о чем пойдет речь. "Свора Герострата"? Представитель ФСК: И вы как всегда угадали. Да, пришла пора подвести некоторые итоги. Представитель ЦРУ: Как там поживает наш консультант? У нее все в порядке? Представитель ФСК: Не будете же вы меня уверять, что ничего не знаете о деятельности вашего консультанта! Представитель ЦРУ: Не буду. Мы действительно кое-что знаем. Но я также хотел бы услышать это от вас. Как дополнительный гарант надежности установившегося между нами взаимопонимания. Представитель ФСК: Ваше право. Вас интересуют какие-то конкретные вопросы? Представитель ЦРУ: Рассказывайте, уважаемый коллега. Вопросы появятся. Представитель ФСК: Ваша сотрудница чувствует себя прекрасно; жалоб у нее нет. Помощь она нам оказывает весьма ощутимую. Она работала с активистом Своры, зомби категории Би... Представитель ЦРУ: О-о, это заметно. Вы уже используете нашу классификацию. Представитель ФСК: Приходится... Но продолжим. На первом же этапе мы столкнулись со значительными трудностями. Вмешалась некая посторонняя сила. Мы не имеем возможности пока точно сказать, что это за сила, чьи интересы она представляет. Ясно другое. Сила эта располагает средствами, которых мы в своем распоряжении не имеем. Психотронные генераторы большого радиуса действия и защитные шлемы, позволяющие нейтрализовать поле генераторов в локальном объеме. Кроме того, нам очевидно, что руководители, те, кто направляет эту силу, имеют своего информатора в нашем ведомстве. Мы пытаемся его сейчас выявить, и, надеюсь, выявим - это вопрос времени. Представитель ЦРУ: Каковы цели руководителей посторонней силы? Представитель ФСК: Об этом легко судить по результатам их дел. Они похитили у нас захваченных членов Своры; они выкрали материалы по Своре, которые практически были у нас в руках. Логично предположить, что они ведут свою охоту на Герострата, при этом ориентируясь на наши разработки по направлению... Представитель ЦРУ: А может быть это сам Герострат?.. Представитель ФСК: Извините, уважаемый коллега, но это не Герострат. У Герострата нет защиты от излучения психотронных генераторов и никогда не было. Представитель ЦРУ: В самом деле? Интересно... Я не знал... А у этих, значит, есть... О-о, простите меня, уважаемый коллега, я отвлекся. Продолжайте, я внимательно слушаю. Представитель ФСК: Таким образом, на сегодняшний день мы лишены возможности напосредственно выйти на Герострата. Во-первых, сам Герострат не будет сидеть и ждать, когда мы за ним придем. Он тут, кстати, на днях весьма эффектно это продемонстрировал. А во-вторых, любое наше действие в данном направлении немедленно вызывает противодействие со стороны неизвестной силы. Представитель ЦРУ: То есть вы отказываетесь от мысли вернуть своего кролика? Представитель ФСК: Нет, мы придумали более оригинальный план. Герострат САМ придет к нам. Представитель ЦРУ: Вот как? В самом деле, оригинально. Герострат придет сам? Представитель ФСК: Кстати сказать, в разработке плана принимала участие и ваша сотрудница. Единственное, что нам самим не нравится в предлагаемом плане, это высокая зависимость результата от множества случайных факторов. А по-просту говоря, от элементарной удачи. Представитель ЦРУ: Ну что ж, раз зашла речь и об этом, то я, уважаемый коллега, перед тем, как вы посвятите меня в подробности своего оригинального плана, предлагаю тост за удачу. Представитель ФСК: Уважаемый коллега, с воодушевлением вас поддерживаю! Глава двадцать третья Предложение провернуть аферу с Центром-2 исходило от Марины. Но Сифоров быстро смекнул, что к чему, и хотя в первый момент расценил это "грубой игрой", все-таки оно давало ему и его начальству хоть какой-то шанс за оставшееся время выйти прямиком на Герострата. А на безрыбье, как известно, и рак - рыба. В общем, и, сам проникшись новой идеей, наш неистовый капитан за рекордно короткий срок сумел заинтересовать предложением и свое руководство. Поэтому уже через два дня нам с Мариной предоставилась возможность полистать целую пачку вырезок из газет самого разного толка. Некоторые из этих вырезок я привожу здесь. "КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА", 14.07.1994 г. Рубрика "Расследование "КЛ" "Зомби возвращаются?" "Как известно постоянным читателям "Комсомольской правды", вот уже четвертый год "Клуб любознательных" КП проводит расследование современных методов контроля над человеческой психикой. Наши корреспонденты уже выяснили, что исследования такого рода проводились в одном из московских институтов, в Институте проблем материаловедения (Киев); в документах ЦРУ обнаружены свидетельства проведения аналогичных исследований в США. [...]Видимо, в скором времени следует ожидать серию публикаций в прессе о новом этапе развития программы "Зомби" в России. Как нам стало известно из достоверных источников, координация всех без исключения исследований по программе "Зомби" осуществлялась из специального Центра, построенного еще в Ленинграде. По просочившимся из военных научных кругов сведениям (официально пока не подтвержденным) работы в Центре ведутся до сих пор; специалистам Центра удалось добиться определенных успехов в этой области. Подробности еще предстоит выяснить, но уже сейчас ясно, что работы продолжаются, а о контроле над ними со стороны общественности не идет пока и речи. Для рядовых граждан России программа "Зомби" по-прежнему тайна за семью печатями. [...]Хотя не исключено, что жители Санкт-Петербурга имели возможность наблюдать, не догадываясь об этом, побочные феномены проведения экспериментов по программе на больших массах людей. Обычно эти эксперименты кратковременны, но "КЛ" будет признателен за любые свидетельства, которые могут приоткрыть завесу тайны над противозаконными экспериментами. "Клуб любознательных" продолжает расследование." Это был первый намек. Но тому, кто знал больше, чем корреспонденты "Комсомольской правды", он должен был сказать многое. Очень похожие заметки были напечатаны в "Известиях" и в "Труде". Менее массовые издания оказались более откровенны: "ОЧЕНЬ СТРАШНАЯ ГАЗЕТА" (дайджест), экстренный выпуск. "Центр психотронных исследований в городе на Неве." "[...]Существует ли психотронное оружие? Наша газета вот уже несколько лет пытается ответить на этот вопрос, но до сих пор достоверность информации, попадавшей к нам в руки, была невелика. Кажется, только теперь мы имеем возможность познакомить читателей с подлинными сведениями, косвенно уже подтвержденными официальными источниками. Ниже вашему вниманию предлагается обзор, составленный по сообщениям периодических изданий за последние дни. [...]Таким образом исследования в областях, связанных с возможностью психотронных воздействий, проводятся в нашей стране с начала шестидесятых годов по сей день. Понятно, что подобные исследования не могли проводиться без контроля над ними со стороны властей; должна существовать некая организация, некое УПРАВЛЕНИЕ, некий ЦЕНТР, откуда осуществлялась непосредственная координация разработками подобного рода. Долгое время оставался открытым вопрос, где находится этот Центр, под какой вывеской его прячут? Периодически на газетных страницах появлялись во многом убедительные версии на этот счет. Одни утверждали, что Центр находится в Киеве, другие - что в Москве, третьи утверждали приоритет Саратова. Поэтому весьма замечательным нам представляется тот факт, что самые различные источники сходятся ныне на одном: Центр психотронных исследований существует и расположен он в городе на Неве, в Санкт-Петербурге. Примечательно в не меньшей степени еще одно утверждение вышеупомянутых источников. А именно, Центр продублирован, то есть состоит как бы из двух филиалов, один из которых находится непосредственно в городской черте Санкт-Петербурга под вывеской вполне невинного учреждения (называется даже приблизительный адрес: где-то в Выборгском районе), а другой филиал под видом воинской части - в пригороде, на северо-востоке от города. При этом сотрудники одного филиала ничего не подозревают о существовании другого. [...]Это вполне в духе наших властей, что лишний раз подтверждает исключительную достоверность информации. Но подробности о Центре психотронных исследований в Санкт-Петербурге еще предстоит выяснить. И это, по-видимому, дело самого ближайшего будущего." Как видите, за откровенностью эти ребята в карман не лезут. Особенно, когда откровенность хорошо профинансирована сверху. И прямые указания для посвященных: филиал - в пригороде, филиал - "где-то в Выборгском районе, под вывеской вполне невинного учреждения". И намек: "сотрудники одного филиала НИЧЕГО не подозревают о существовании другого". Лихо! Но, пожалуй, рекорд по откровенности побила малотиражная "Зеленоградская газета", известная своей непримиримой борьбой за психотронное здоровье нашего общества. Когда я увидел в папке эту вырезку, то сначала решил, что тут Сифоров и компания чего-то перемудрили: вряд ли кто заметит в Питере выход этой газетки, пусть даже и под дико кричащим заголовком. Но потом прикинул и оценил: Сифоров делает ход конем в расчете на то, что Герострат не упустит случая поинтересоваться, а как там поживает известный борец с психотроникой, о чем новом поведал своим читателям и почитателям. И потому "Зеленоградской газете" был выдан карт-бланш: действуйте, ребята, по полной программе. "Зеленоградская газета", N 12 - 1994 г. "Нашествие зомби. Работа над психотронным оружием ведется в Санкт-Петербурге." "Итак, Центр психотронных исследований существует! С 1991 года наша газета публикует материалы (письма, свидетельства, комментарии специалистов), связанные с одной из самых противоречивых проблем современности. Речь шла о возможности применения новейших достижений науки для политического терроризма, о использовании спецслужбами технических приспособлений для психообработки инакомыслящих или просто о проведении негласных опытов над людьми. Неоднократно перед нами вставал вопрос: а не являются ли "очевидцы" (авторы писем, устных свидетельств) людьми с неуравновешенной больной психикой? Может быть, все, что они рассказывают, - лишь бред, галлюцинации, порожденные помутнением рассудка? Мы не могли гарантировать и того, что часть свидетельств заведомая провокация, попытка отвлечь доверяющих нам граждан от действительно существующих сегодня проблем. Поэтому мы всегда с большой осторожностью подбирали материалы для публикаций, чтобы избежать возможных обвинений в недостоверности предлагаемой широкому кругу читателей информации. Несмотря на это, до сих пор мы не сумели получить какие-либо официальные подтверждения свидетельствам такого рода. Ничего не дали и обращения в соответствующие инстанции. Власть придержащие или отмалчиваются, или отвечают совершенно невразумительно. Так было до последнего времени. Но вот буквально на днях нам удалось получить информацию, высокой степени достоверности, которая поможет приоткрыть тайну создания и дальнейшего совершенствования психотронного оружия в нашей стране. [...]В Выборском районе города Санкт-Петербурга на Суздальском проспекте в пятиэтажном ничем не примечательном доме располагается обыкновенное учреждение, одно из многих учреждений города. Но это лишь вывеска, грим, под которым маскируется самое, пожалуй, могущественное ведомство в России - Центр управления психотронными исследованиями. Сюда и только сюда стекается вся информация о разработках психогенераторов, об опытах по психокодированию (программа "Зомбм"), о других экспериментах над ничего не подозревающими людьми. Здесь и только здесь работают люди, в силах которых изменять по желанию ход истории, формировать конфликты, управляя массами людей, полагающих, что действуют они по своей воле. И то, что за разработками Центра нет контроля со стороны общественности, делает его во много раз более опасным порождением тоталитарной системы из всех нам известных. Кто знает, быть может, межнациональные конфликты, многочисленные политические неурядицы, откровенные просчеты, преследующие наше общество на пути демократизации есть следствие тайной деятельности именно этого Центра, психотронными воздействиями подталкивающего те или иные слои гражданского населения к совершению экстремистских действий? Кто знает, почему "защитники Белого Дома" в октябре-ноябре прошлого года были НАСТОЛЬКО уверены в своей победе и всеобщей поддержке, хотя реальные факты свидетельствовали об обратном? Кто знает, что за люди стоят во главе Центра, кто они по убеждениям и политическим пристрастиям? Или, может быть, у них нет никаких пристрастий, и они работают на того, кто больше заплатит? На все эти вопросы нет пока ответов, но они должны быть получены. И лучше рано, чем поздно. Потому что не может быть будущего у общества марионеток, каким нам грозит стать, если эксперименты Центра будут продолжаться. Пора остановить психотронный террор!" На такой патетической ноте "Зеленоградская газета" закончила свое сенсационное разоблачение. Дочитав статью, я поймал себя на мысли, что, если отвлечься от факта "заказанности" этой публикации, я готов в принципе подписаться под каждым словом, пусть даже она и проникнута таким вот митинговым пафосом. Еще бы, сам не так давно проповедовал подпевкой Мартынову подобные мысли. Но тогда - подпевкой, а теперь как? Теперь, когда ты стоишь по эту сторону баррикады, и хотя уверяешь ты себя, уговариваешь непрерывно, что так надо для дела, иначе Герострат будет продолжать безнаказанно убивать людей, не закрадывалось ли сомнение, что выбрал ты не ту СТОРОНУ, что противостояние, ради разрешения которого ты здесь, - очередное прикрытие, грим, и если не испугаться, плеснуть водой, не проявятся ли под отвалившейся штукатуркой еще более безобразные лики, чем все, которые доводилось тебе до сих пор видеть?.. Но шел уже седьмой день, и чувственный отзвук этот, всколыхнувшись во мне, лишь еще одним кирпичиком лег в основание уверенности в том, что пора наконец переломить ситуацию. И хотя до окончательного принятия страшного для меня решения было еще далеко, шаг в правильном направлении я уже сделал. И одному Богу известно, чего мне это стоило... Глава двадцать четвертая А кульминация пришлась на четвертый день моего участия в поисках Герострата: 12 июля, вторник. Сначала была бессонная ночь. Сифоров допил свою водку и, пошатываясь, ушел. Карточки он оставил на столе. Для меня же началось время метаний в стенах "явки номер раз", грубых самобичеваний, стонов сквозь зубы: "Я не хотел!". И открытые глаза мертвых спецов виделись мне, и лица - нет, не лица, я же никогда не видел лиц - а лишь какие-то смутные обезличенные взгляды тех, кто был убит в течении длинного июльского дня для того лишь, чтобы Герострат мог передать МНЕ свое короткое, но многозначительное послание. Сифоров поберег мои нервы и не принес фотографий с мест происшествий, но мне-то было достаточно знать, только знать, а уж за скупыми фразами, за статистикой я научился видеть кровь, слезы и смерть. Потом была депрессия, отягощенная навязчивой идеей плюнуть на все, разорвать договоренность с ФСК о сотрудничестве, уехать к черту на кулички из города. Марина, будучи психологом, тонко прочувствовала мое состояние и старалась в эти сутки вообще не попадаться мне на глаза. Потому все мои крики, требования выпустить меня из этой тюрьмы: "Я, в конце концов, свободный человек! Могу идти, куда хочу! Могу делать, что хочу!" - были обращены к безмолвным стенам. Наверное, мне следовало по примеру Сифорова напиться, снять таким образом стресс. Но при одной только мысли о выпивке меня вдруг так сильно затошнило, что я предпочел остаться трезвым. А потом все закончилось. И хотя прежнюю уверенности в своих делах и поступках я утратил безвозвратно, новую точку опоры мне отыскать удалось. А с ней пришли рассудительность и готовность драться дальше, до конца. Я знал, что буду делать, если станет совсем плохо, и знание это способствовало возвращению отложенного когда-то решения вырваться из замкнутого круга, вырваться из СХЕМЫ. И вечером этого дня, когда я окончательно оправился, и мы втроем: я, Марина и Сифоров - собрались по традиции на кухне, чтобы обсудить текущие дела, Марина высказала свое предложение. Но раньше она захотела уточнить для себя несколько деталей. - Скажите, Кирилл, - обратилась она к Сифорову, - как поступил бы Герострат, если в природе существовал бы еще один Центр? - Но второго Центра, к сожалению, не существует, - отвечал капитан хмуро. - В Киеве, в Саратове, в Москве - филиалы. А Центр был один, здесь, и теперь он уничтожен. - Давайте сделаем допущение, - не успокоилась Марина. - Скажем, тот Центр - лишь еще один филиал, где, так сказать, суммировалась информация, поступающая из других городов, делались соответствующие выводы, а затем все материалы передавались дальше, в настоящий Центр. Герострату, как рядовому исполнителю, знать об этом конечном пункте, главенствующей инстанции не полагалось. Но продолжим наши гипотетические построения. Допустим, Герострат узнает из независимых источников, что такой Центр существует. Как он поступит в подобном случае? - Это проще простого. Вы могли бы, Марина, и не спрашивать. Естественно, он сделает все, чтобы проникнуть в такой Центр и... Сифоров замолчал и уставился на Марину: до него, кажется, стало доходить. - Нет, с ним это не пройдет, - попытался он отмахнуться от идеи в первый момент. - Грубо. Грубая игра. - Я думаю иначе, - не согласилась Марина. - Проанализируем сегодняшний расклад сил. Вмешательство третьей заинтересованной стороны дает нам определенное преимущество. Да-да, не оговорилась я, именно преимущество. Герострат знает, что его арсенал захвачен. Не составит, я полагаю, для него особого труда выяснить подробности проведения этой операции. Свидетелей, несмотря на все усилия, предпринятые вашими сотрудниками, там осталось предостаточно. Он узнает, если уже не узнал, что в ходе операции применялись психотронные генераторы большой мощности. И теперь попробуйте поставить себя на его место. Видится мне такой ход его рассуждений. Пункт первый. О третьей силе никто ничего ему не скажет. Следовательно, он будет думать, что психотронные генераторы применили мы. Пункт второй. Пройдя подготовку в Центре и располагая ныне полной информацией о его достижениях, Герострат знает, что защиты от воздействия психотронных генераторов ТАМ разработано не было. Но раз легко мы пошли на использование генераторов при проведении операции по захвату арсенала, значит, у нас защита такая есть. И пункт третий. Если ФСК располагает психотронными генераторами и эффективной защитой от них, следовательно, существует еще один Центр, координирующий разработки в области прикладной психотроники на более высоком, чем прежний Центр, уровне. Вот так это должно выглядеть. - Прекрасный образчик вывода, сделанного на основе правил силлогистики, - без видимого энтузиазма признал Сифоров. - Но что нам ваше "преимущество" дает? Никакого второго Центра на самом деле не существует... - Ну знаете, - возмутилась Марина с заметным раздражением. Офицер вы специальной службы или кто? Должна я растолковывать вам общеизвестные истины? Мы живем в век господства информации, если вы еще помните. А информация, между прочим, - хорошо подтасованная дезинформация. Если Центра нет, его следует построить, хотя бы и на бумаге. Опубликуйте серию статей в прессе, сделайте программу на телевидении, на радио. Мне ли вас учить? - Вообще-то можно попробовать, - не слишком уверенно признал Сифоров. - И если он клюнет... - Клюнет, клюнет, будьте спокойны. Даже если не поверит до конца в реальность существования второго Центра, то проверить на всякий случай посчитает нужным. И тем самым раскроет себя. - В этом что-то есть, - пробормотал Сифоров. - Только нужно согласовать вопрос... Но судите сами, Марина, настолько крупномасштабная операция займет много времени, а времени у нас нет. Это почти невозможно - уложиться с вашим планом в установленные сроки. - На то вы и спецслужба, чтобы невозможное делать возможным! Я смотрел на них, следил за разговором и испытывал желание встать, грохнуть по столу кулаком, рявкнуть несдержанно сначала на Марину, а потом на Сифорова. Логика, силлогистика - слово-о какое выдумали! Вы хоть понимаете, что логикой Герострата не одолеть? Здесь он даст вам вместе взятым сто очков вперед и выиграет. А если снова жертвы, что тогда? "Куда мертвяков-то складывать будете, а?"... Идея, безусловно, хороша. Настолько хороша, что он вполне мог предусмотреть ее в рамках пресловутой СХЕМЫ, и тогда к черту все ваши идеи, потому что они будут работать против вас и только против вас! Я отчетливо это понял, но не встал, не грохнул и не рявкнул, что, без сомнения, не составило бы для меня труда всего несколько часов назад. Но нервное время готовности встать-грохнуть-явкнуть для меня прошло. К тому же помнил я недавнюю беседу с Сифоровым, помнил его реакцию: "думайте что хотите, а я буду делать свое дело". Все - как в пустоту. Невольно задашься вопросом, зачем вообще вы меня в свою компанию пригласили? Хотя если подумать, поставить себя на ваше место (хороший способ, вовремя его Марина нам подсказала), взглянуть на свое отношение к Герострату со стороны, под несколько другим углом, чем сам ты привык, отношение это начинает походить на первые признаки надвигающейся паранойи. Еще немного, еще чуть-чуть и ты его обожествишь. Вездесущий, всеведущий поджигатель храмов. А так, Игл, тоже нельзя. Потому что и Герострату свойственно ошибаться. И если один раз тебе удалось обойти СХЕМУ, может так получиться, что и второй раз ее обойти можно, только теперь сделаешь это не ты, а твои партнеры из ФСК. Итого, вмешиваться в ход дальнейших событий я не стал, предпочел постоять в сторонке, понаблюдать, что там будет получаться у Сифорова и Марины. Наш неистовый капитан, которому новая идея, по всему, продолжала не слишком нравиться, но который не смог предложить своему руководству ничего более конструктивного, развил бурную деятельность, и вскоре мы получили возможность полистать подшивку статей с сенсационными заголовками. Было это в пятницу, а уже в субботу, шестнадцатого числа, Сифоров предложил нам прогуляться на городскую окраину. Оказывается, ФСК не остановилась на чисто "бумажном" воплощении Центра-два; было решено подкрепить дезинформацию декорацией. И на восьмой день охоты я и Марина были приглашены увидеть новую идею во плоти: в камне, бетоне, стекле. На меня эта экскурсия, помнится, произвела определенное впечатление, и на какое-то время даже рассеяло мое закрепившееся было неверие в возможность перехитрить Герострата таким вот образом. "Грубая игра" в моих глазах даже приобрела некоторое изящество, и я подумал с затаенной надеждой, а чем черт не шутит - вдруг!.. Глава двадцать пятая Я уже обратил внимание на то, с какой тщательностью подбираются сотрудниками ФСК точки для различного рода конспиративных "явок". Не изменили они своей традиции и теперь. Учреждение, под скромной вывеской которого отныне располагался фиктивный Центр номер два, вполне отвечало целому набору требований. Во-первых, место расположения. Периферия города, Суздальский проспект, все объездные пути контролируются и могут быть легко блокированы. Само здание стоит несколько особняком, потому вокруг открытое пространство и преодолеть его незамеченным весьма затруднительно. Во-вторых, масса удобств, обеспечивающих так называемое "прикрытие". До приезда сюда специальной группы ФСК здесь из года в год мирно просиживали штаны бюрократы Регионального Управления "СевЗапМеталлСбытСнаб", и любой, кто осторожно попытался бы навести справки о подробностях работы этой конторы, услышал бы то, что может ожидать услышать сведущий в вопросах "прикрытия" человек. То есть вполне стандартную легенду. А будучи соответствующим образом настроенным, он решит, что те невинные занятия, которым предавались бюрократы в рабочие часы, более всего остального доказывают, что здесь не все чисто. Принцип "двойного эха", так сказать. В-третьих, и самое главное - внутренняя планировка здания: пять этажей, прямые, насквозь простреливаемые коридоры, и в то же время огромные кабинеты, где можно разместить полк спецназа при полном боекомплекте, включая тяжелую ракетную артиллерию, а снаружи его присутствие никак не проявится: дом как дом, учреждение как учреждение, мало ли таких в городе. Федеральная Служба Контрразведки умело всеми этими многочисленными достоинствами воспользовалась. В чем мы и получили возможность убедиться на месте. Сифоров привез нас туда утром и позволил сначала нам полюбоваться зданием со стороны: - Прошу вас внимательнее. Что-нибудь заметно? Я пожал плечами. - Архитектура не из лучших, - сказала Марина. - Такая уж есть. Не архитектура нас привлекала. - Понимаю. Совершив "круг почета", мы объехали здание. Серый невзрачный фасад, слепые окна, нижний этаж - в решетках, но так принято в наши уголовно-правовые времена. В общем, ничего подозрительного. Так я Сифорову и ответил. - Прекрасно, - кивнул Сифоров и велел водителю остановиться. Мы вышли из автомобиля, и капитан, шагая уверенно, повел нас внутрь. Вестибюль какого-то особого впечатления так же не произвел. Сидел за стеклом в маленькой кабинке вахтер, молодой веснушатый парень, почитывал книжку в мягкой обложке. Сифоров остановился здесь у блокированной автоматически вертушки; парень поднял голову, узнал его, заулыбался. Сифоров подозвал меня. - Смотрите, - сказал он, постукивая костяшками пальцев по стеклу кабинки. Я провел по стеклу ладонью и понял, что капитан имеет в виду. - Пуленепробиваемое? - Гораздо лучше, - не без оттенка гордости уточнил Сифоров. Выдерживает прямое попадание из гранатомета. Надо сказать, переоборудование этой кабинки влетело нам в копеечку. Ниже, вот здесь, - он указал туда, где под рамой начиналась ровная выкрашенная в черный цвет металлическая поверхность, - броневая плита. Она сдвигается, а за ней крупнокалиберный пулемет. Все, как в лучших домах, судите сами. Но пулемет - так, на всякий случай, если кто-нибудь попробует сбежать, а вначале они должны здесь просто пройти. Мы их пропустим, и тогда мышеловка захлопнется. - Остроумно, - сказал я. - Что тут у вас еще имеется? - Пойдемте. Вахтер разблокировал вертушку, и мы ее беспрепятственно миновали. - Ясно, что нам пришлось установить целую систему сигнализации и видеоконтроля, - продолжал вести экскурсию Сифоров. - Здесь, в вестибюле, на лестничных клетках (их в здании две), и на всех пяти этажах установлены скрытые видеокамеры. Наблюдение ведется из специально оборудованного штаба на пятом этаже. Мы там еще побываем. Мы стали подниматься по лестнице. В первый момент создавалось впечатление, что в здании совершенно пусто, но когда мы вышли в коридор второго этажа, я услышал приглушенный дверьми стрекот пищущих машинок, бубнящие что-то голоса, а в дальнем конце у приоткрытого окна стояли молодые ребята в костюмчиках, неспеша покуривали, стряхивая пепел в импровизированную пепельницу, пустую банку из-под бразильского кофе. - Это, разумеется, ваши сотрудники? - кивнула в их сторону Марина. - Разумеется, - подтвердил Сифоров. - Настоящие сотрудники этого заведения отправлены в месячный отпуск. - Все? - Все. - Это ошибка, - сказал я. - Если Герострат будет проводить предварительную рекогносцировку, ему не составит труда догадаться, что раз все сотрудники отправлены в отпуск, значит, здесь подготовлена ловушка. Сифоров усмехнулся. Хотя и без особого веселья. - Вы просто не понимаете, Борис Анатольевич, - заявил он. - Мы в своих действиях обязаны соответствовать нами же предлагаемой легенде. Центр-два работает под прикрытием обыкновенного учреждения. Вполне естественно, что имеется целый штат работников, которые якобы осуществляют это прикрытие, не догадываясь, чем, собственно, они на самом деле заняты. После того как в Центре номер два становится известно о побеге Герострата и последствиях разгрома Центра номер один, вполне естественно ожидать, что будут приняты соответствующие меры для предохранения "основного" Центра от возможного повторения инцидента. Одна из таких мер, сама собой разумеющаяся, - увольнение работников прикрытия или же отправка их в бессрочный отпуск. - Ага, - понял я, в очередной раз отметив, что ФСК, как всегда, действует сообразно логике и, может быть, потому сообразно СХЕМЕ Герострата. Но с другой стороны все выглядит вполне прилично. - Какой же предполагаете вы сценарий отражения возможной атаки? поинтересовалась Марина. - Что будет, например, если нападающие проникнут сюда, на второй этаж? - У нас разработано несколько сценариев, - отвечал капитан. Предполагается, что они попытаются одновременно рассредоточиться по этажам. Это, безусловно, их ослабит, но они получат выигрыш по времени. Ведь им неизвестно точно, где хранятся архивные материалы Центра, банки данных и все остальное, что, по мнению Герострата, может быть связано с деятельностью настоящего Центра. А так у них есть шанс сразу на подобное хранилище выйти и попытаться или ликвидировать его, или унести представляющие интерес материалы. На этот случай у нас предусмотрены комнаты-"пустышки", своеобразная имитация хранилищ. Пойдемте, я вам покажу. Сифоров шагнул к ближайшей двери. Она была заперта, но у Сифорова обнаружилась целая связка ключей, одним из которых он открыл замок. В комнате высились стеллажи, заваленные огромными, на формат А-1 папками, а в центре буквой "П" стояли три письменных стола, выглядевших так, словно совсем недавно за ними работали. Впрочем, может быть, и работали. Те самые бюрократы, которых беспощадно разогнали в отпуска. - Пока нападающие будут заниматься "пустышками", мы локализуем их, перекроем все входы-выходы. Кроме того, в каждой пятой комнате засада - крепкие хорошо обученные парни из "Альфы". - Учтите, - сказал я. - если боевики Своры пойдут под действием программы, на силовой прием их брать бесполезно. Нужно или убивать, или ломать все кости. Помните, как получилось с Заварзиным? - Это мы учли, - ответил капитан сухо. - На этот случай мы собираемся использовать нервно-паралитический газ. Он указал рукой в сторону неприметного вентиляционного отверстия над стеллажами под самым потолком. - Там баллон газа с хитроумным радиоуправляемым устройством. По сигналу все наши сотрудники оденут противогазы, а здание на полчаса превратится для любого живого существа в совершенно непроходимую зону. - Все продумано, - признала Марина. - Не все, - сказал я. - Где гарантия, что сюда явится сам Герострат? Он пришлет камикадзе, запрограммированных на моментальную смерть в случае провала, и тогда... - Не пришлет, - перебил меня Сифоров, злая усмешка искривила его губы, сразу сделав лицо капитана отталкивающим. - Геростарту нужна информация, а не полсотни покойников. Стороннее наблюдение за нашим "Центром" ничего ему не даст, и вопрос о том, чем здесь занимаются на самом деле, для него останется открытым. Логика, снова безупречная и величественная госпожа ЛОГИКА. - Хорошо, - сказал я, машинально похлопывая себя по карманам в поисках сигарет (в этот момент ощущал я себя самым настоящим "адвокатом дьявола" - пренеприятнейшая работенка). - Попробуем по-другому. В операции задействован, надо думать, не один человек, а многие десятки. Где гарантия, что завтра кто-нибудь из них не исчезнет в неизвестном направлении? И завтра же Герострат будет знать, что все это - примитивный блеф, дезинформация, пустышка. Выведывать чужие секреты он умеет. На то у него целый арсенал методов, наработанных, к слову говоря, в настоящем, а не фиктивном Центре. - Резонный вопрос, - признал Сифоров. - Утечка информации в такой игре может легко обратить все наши усилия в прах. Но дело в том, Борис Анатольевич, что об истинном предназначении нашего Центра знаем мы трое, полковник Усманов, вы с ним теперь знакомы, и еще двое человек из высшего руководства ФСК. Все остальные убеждены, что это самый НАСТОЯЩИЙ Центр по прикладной психотронике. Все, кому, конечно, положено иметь такие убеждения. А если Герострат неглуп, а он неглуп, то должен понимать, что похищение исполнителя опять же ничего ему не даст, а на руководителя попробуй-ка выйди. Так что, Борис Анатольевич, с этой стороны мы тоже защищены. - Поздравляю, - сказал я, отметив для себя упоминание о двоих "из высшего руководства ФСК". - Какие-нибудь еще есть вопросы? - вежливо спросил Сифоров. - Вопросов больше нет. - Тогда пойдемте, я покажу вам центр управления нашей мышеловкой. Мы вышли из комнаты, и я обнаружил, что теперь коридор пуст, хотя из-за дверей продолжал доноситься звук бубнящих голосов и механический стрекот машинок. - Как вам звуковое оформление? Магнитофонная запись. Предназначена для посторонних ушей. - Превосходно, - не удивился я. - Только, мне кажется, здесь вы перегибаете палку. Это уже лишнее. - Не скажите, Борис Анатольевич. Чему нас учит социалистический реализм? Изображать действительность такой, какой ее хотят видеть вышестоящие инстанции. Что ж, отметил я, он шутит? Видно, все-таки поднялось у человека настроение в связи с маленькой над моим скепсисом победой. Мы неспешно поднялись на пятый этаж. Такой же коридор, окно в том конце, окно в этом конце, одинаковые, как двойняшки, двери. На двери кабинета, к которому привел нас Сифоров висела простенькая табличка: "Вычислительный центр". - Прошу, - сказал капитан, открывая дверь. Снаружи она отличалась лишь этой непритязательной табличкой, но здесь, за ней, оказался узкий тамбур, заканчивающийся еще одной дверью: огромной, из сплошной стали, на невероятных размеров петлях. Нечто похожее, пожалуй, можно встретить на подводных лодках, или в каком-нибудь правительственном бункере, построенном на случай ядерной войны. Наверху в этом закутке между дверьми была закреплена миниатюрная видеокамера. Я увидел, как она чуть заметно повернулась на вертикальном удерживающем ее штоке, объектив слепо уставился на нас. Сифоров тоже взглянул туда и помахал рукой. - Открывай, Пончик, открывай, свои, - пробормотал он. Дверь с громким лязгом приоткрылась. Сифоров не без усилия толкнул ее. Мы вошли в комнату, жмурясь от яркого света. Это помещение было гораздо просторнее комнаты-"пустышки". Окна были плотно зашторены, и в полную мощность работали лампы дневного света. В центре помещения пребывало громоздкое устройство, и еще какие-то металлические ящики вдоль стен, а на полу - ковром переплетение кабелей, подсоъединенным разъемами к центральному устройству; еще несколько пучков кабелей в разных местах уходили в стены. За устройством - шкаф, облицованный десятками десятками телевизионных экранов с четкими цветными изображениями вестибюля и знакомых нам коридоров плюс дисплей мудреного компьютера, на котором высвечивались одна за другой яркие цветные схемы - сидел на вращающемся кресле маленький круглый розовощекий субъект в грязноватой майке, которая была ему не по плечу, а потому открывала взорам всех желающих белый круглый животик, и поношенные трикотажные штаны. Субъект левой рукой почесывал живот, а правой - вытягивал из огромной коробки одну за другой шоколадные конфеты, лишь время от времени отвлекаясь на то, чтобы отстучать на клавиатуре компьютера загадочную комбинацию символов. В комнате было из кого выбирать: у миниатюрного холодильника, в дальнем конце, расположились еще двое гражданских, потягивающих лениво "фанту" из высоких запотевших бокалов - но я сразу догадался, кого здесь Сифоров называет "Пончиком". Субъект по прозвищу Пончик развернулся вместе с креслом, встал и пошел, протягивая на ходу вымазанные шоколадом пальцы. Сифоров в ответ руки не подал, а даже несколько отшатнулся. Субъект остановился и приготовился, видимо, уже обидеться, но тут сообразил и старательно вытер пальцы о свои трикотажные штаны. После чего снова полез к Сифорову с рукопожатиями, и неистовому капитану ничего не оставалось другого, как ответить на них. Правда, с чрезвычайно болезненной улыбкой на лице. Субъект по прозвищу Пончик долго тряс ему руку, а "гражданские" в углу откровенно весилились, наблюдая происходящее. Сразу стало ясно, что субъект этот не просто так сам себе субъект, а еще и объект всеобщих насмешек, а все поступки и привычки его давно уже - притча во языцех сотрудников ФСК. - Пончанов Константин, - представил нам субъекта Сифоров. - Наш местный гений. А это, познакомься, Костя, наши консультанты: Борис Орлов и Марина Кэйбот. Мне Пончанов пожал руку - пальцы у него все же были липкие - а к Марине самым непринужденным образом полез целоваться. Марина с испугом отпрянула. - Полегче, Пончик, - осадил "гения" Сифоров. - Марина - человек западный, там у них лобызаться при встрече не принято. Пончанов остановился и тут же затараторил, прижимая руки руки груди, с выражением совершеннейшего отчаяния на пухленькой своей физиономии: - Извините, извините меня, Марина. Не был осведомлен, предупрежден, поставлен в известность. Но очень-очень-очень рад с вами познакомиться. Марина, говорите, вас зовут? Очень - очень-чень рад. В знак примирения Марина протянула ему руку, и Пончик на радостях ее едва не облобызал. Под его восторженное верещание Марина поспешила высвободиться. Что-то начал я уставать от новых знакомств, подумал я, наблюдая эту сцену. Хотя, как говорится, не имей сто рублей, а имей сто друзей. При условии, если это НАСТОЯЩИЕ друзья, а рубли еще не сожраны сегодняшней инфляцией. - Давай, Пончик, показывай гостям свое хозяйство, - распорядился Сифоров. Пончанов немедленно засуетился. - Да-да, проходите, пожалуйста. Не желаете ли конфет, Марина? Очень-очень-очень вкусные конфеты. Вот здесь у нас оборудован центр управления всем этим барахлом. Каждый уровень подконторолен, каждый уровень просматривается. Но барахло барахлом остается, как его не назови. Вы со мной согласны, Марина? Очень-очень-очень этому рад! Просто не знаю, что бы они все без меня со своим барахлом делали. Ведь барахло оно и в Африке - барахло... Он тараторил, перескакивая с одного на другое, склонял на все лады узкоспециальный термин "барахло", а я с сомнением взглянул на Сифорова, и тот, перехватив мой взгляд, конечно же, догадался, о чем я думаю. - Успокойтесь, - вполголоса сказал он. - В деле ему равных нет. За что и держим. Пончанов тем временем увлек Марину к пульту и, пытаясь угощать ее своими конфетами, пустился в путаные объяснения: - Каждый уровень, каждый - подразделяется на подуровни. Управление таким вот образом разветвляется по деревянному принципу. Смотрите, Марина, - он застучал пальцами, снова уже вымазанными в шоколаде, по клавиатуре компьютера. Изображения на экранах задрожали, дробясь на части. Не прошло и секунды, и теперь каждый из них вмещал в себя как бы четыре новых экрана, отличающихся друг от друга транслируемым изображением: там были комнаты, снимаемые под разными углами, комнаты-"пустышки", заваленные папками, и ком-наты-ловушки", где занимались своими делами ребята из "Альфы": кто чистил оружие, кто обедал бутербродами, запивая их горячим кофе из термосов, кто просто беседовал. - Видите, видите, Марина, все-все контролируется, - несло Пончанова. Компьютер осуществляет непрерывный опрос периферийных устройств, совсем непрерывный. Так что если где что, сразу сюда на пульт будет выдан сигнал. Все контролируем, все. Насколько можно контролировать с этим барахлом. Хотите конфет, Марина? Марина, несколько ошеломленная напором "местного гения", предпочитала помалкивать. Сифоров посмотрел на меня: - Может быть, у вас есть какие-нибудь вопросы к нашему сотруднику, Борис Анатольевич? - Никак нет, - отвечал я не без иронии. - Раз у вас все контролируется, даже с этим барахлом, то, значит, все в порядке. Остается только ждать. Сифоров кивнул, а я подумал, что как бы не пришлось ждать слишком долго. Ведь ожидание - не самый лучший способ времяпровождения. Особенно для таких "крутых" парней как мы. Тут и нервишки могут не сдать... Глава двадцать шестая Я оказался прав. Ожидание затянулось. Шел двенадцатый день охоты на Герострата, двадцатое июля, но никакой новой информации о Своре и самом Герострате сотрудникам ФСК раздобыть не удалось. След остыл, как сказал бы, наверное, Мишка Мартынов, будь он рядом. И добавил бы, скрипнув зубами: "Дьявол, дьявол, а не человек!". Я бы с ним не согласился. Герострат - человек, а это гораздо страшнее. Я ПОМНИЛ, насколько страшнее. И то, что ожидание наше затягивалось, постепенно начинало выводить меня из себя. Когда-то в мае я каждым нервом, каждой клеткой чувствовал, как ускользают минуты, как протекают они плавно сквозь пальцы, и что за любой из них - кровь, новые жертвы. И теперь, в июле, я испытывал сходные ощущения. Можно было бы вновь заняться самобичеванием, но результат от подобного мазохизма - нулевой, и я, к счастью, это хорошо понимал. Потому самобичеваниями не занимался, но раздражение все равно продолжало накапливаться, нарастать. Сифоров приходил часто, просиживал время у нас на кухне, литрами поглощал кофе и, не щадя легких, выкуривал по две пачки в день. Видимо, и его самообладание где-то имело пределы, и он старался поддержать его стимулирующими средствами. Одна Марина, казалось, чувствует себя вполне в своей тарелке. Она исправно готовила завтраки, обеды и ужины - надо отметить, готовить она умела - читала книги, разглядывала подолгу репродукции в роскошных альбомах. Я же, слоняясь по комнатам "явки номер раз", не мог найти себе места. Пытался смотреть телевизор, ставил в видеомагнитофон кассеты из любовно подобранной коллекции, но часто ловил себя на том, что происходящее на экране совершенно проскальзывает мимо моего восприятия. Я бросил бесполезное занятие, но нового себе не нашел, и время тянулось резиной, и раздражение росло. А срок, выделенный на поиски Герострата, подходил к концу, и вполне потому понятно, что скоро я сцепился с настолько же раздраженным Сифоровым. Был это день четвертый вынужденного безделия, день двенадцатый от начала охоты. Как всегда, Сифоров появился около десяти утра, и я застал его, уютно расположившимся на кухне. - Есть новости? - задал я ставший уже традиционным вопрос. - Есть, - отвечал Сифоров мрачно. Я, ожидавший услышать привычное "нет", немедленно встрепенулся: - Центр? - Ничего даже похожего. С Центром все в порядке, - Сифоров помолчал, затем продолжил с плохо скрываемой злостью. - Некий капитан Андронников, коллега, сами судите, которому поручили взять Заварзина, решил наконец доложить о мучающих его сомнениях. В момент, когда его команда должна была Заварзина повязать, рядом остановилось такси. Водитель такси за минуту до этого отказал в услуге случайному прохожему. Андронникову показалось странным поведение таксиста, но о своих подозрениях он рассказал только сейчас. - Третья сила? - догадался я. - А может быть, случайное совпадение. Но если все-таки не случайное, то получается, что третья сила контролирует нас с самого начала. Каждый наш ход им известен, и не успели они только один раз при аресте Заварзина. - Знаете, что я вам скажу, Кирилл. Сейчас мне вспомнилось то наше майское приключение и вот в каком аспекте. Тогда в мае мы: вы и я были пешками, фигурами на чужой доске. Нам ничего не полагалось знать; нами управляли все, кому не лень. А мы послушно следовали приказам... Как вы думаете, Кирилл, почему я об этом вспомнил? Не повторяется ли ситуация сегодня? Не являемся ли мы пешками в новой игре, а все эти разговоры о том, что мы самостоятельны и чуть ли не возглавляем охоту на Герострата, предназначены лишь для успокоения нашего честолюбия, чтобы мы не рыпались, а следовали установленному плану. - Этого не может быть, - не захотел меня слушать Сифоров, - потому что этого не может быть никогда. - Замечательная цитата, но попробуйте мне и, прежде всего, себе объяснить, почему этого не может быть никогда. - В этом нет никакого смысла. При современном положении дел. - Это ваши самоуговоры лишены смысла, они как раз в духе пешки. Вполне в духе того, чего от нас ждут. - Допустим, мы - пешки. Допустим, нами играют. Но что дальше? Какие такие глубокомысленные выводы я должен, по-вашему, из этого положения сделать? - Элементарные, - ответил я. - Самые элементарные. Нет никакой третьей силы в природе. Не было никогда и нет. - Еще скажите Герострата нет, - поддел меня Сифоров. - Герострата я немного знаю, - не купился я. - Герострат, вырвись он из вашего Центра, и, скорее всего, были у него на то причины, вряд ли захочет возвращаться назад. Сейчас он играет за себя и только за себя, благо генералы спасовали. А вот на чьей стороне выступаем мы? Не используют ли нас в качестве прикрытия, отвлекающего маневра? И все наши задумки, вроде Центра-два, заранее обречены на провал? Скажите, капитан, вам нравится, когда вас бесцеремонно используют? Навроде презерватива, нравится? Мне лично не нравится! Не выношу я, когда ко мне относятся, будто к контрацептивному средству. Слишком дорого мне обошлись майские "любовные" игры. - Даже если дела обстоят именно так, как вы говорите, нашего с вами положения не изменить. И в конце концов, Борис Анатольевич, вы же служили в армии, вы должны понимать, что такое субординация! Если нас используют втемную, как вы утверждаете, значит, на то есть свои причины. Мы должны делать наше дело на своем уровне компетенции; кто-то пусть делает на своем. А если каждый начнет требовать, чтобы его непрерывно информировали о том, что происходит на других уровнях, тогда это не дело будет, а бардак. Те же самые аргументы, отметил я, можно привести в оправдание совершенно противоположных выводов. Велика наука софистики! Но вслух сказал я другое, причем, в вызывающе оскорбительной манере: - Чем же тогда вы, товарищ капитан, отличаетесь от "всего из себя великолепного" агента Альфа? - и процитировал, нарочито подражая высокомерным интонациям "голоса совести" Заварзина. - "Если надо стрелять, я буду стрелять. Если нужно убить, я убью. Если понадобится взорвать этот мир, я взорву его. И Владыки ценят меня, я не обману высокое доверие Совета." Лицо Сифорова вдруг страшно перекосилось. Было это настолько неожиданно, что я отпрянул. Мне вдруг показалось, что сейчас он попытается меня ударить. Он стиснул пальцы в кулаки, и на скулах у него выступили красные пятна. Совсем как тогда, под воздействием выпитой залпом водки. Но ударить он меня не ударил, даже не пытался. - Не понимаю, Борис Анатольевич, - сказал он высоким звенящим от напряжения голосом. - Не понимаю, зачем вам нужно ссориться со мной? - Да не нужно мне с вами ссориться. Не было у меня такого намерения. Потому что, во-первых, это глупо: ссоры никогда ни к чему хорошему не приводят, да и делить нам с вами на нашем "уровне компетенции", по большому счету, нечего; а во-вторых, мы все-таки заняты общим делом, и я об этом не забываю. А всякое дело нужно доводить до конца. Как бы там ни было. - Зачем же тогда вы начали этот разговор? - Сифоров заметно расслабился, спросил почти с интересом. - Повторюсь. Мне не нравится то положение, в котором мы оказались согласно выбранной вашим руководством стратегии. Я не чувствую себя больше партнером и добровольным помощником. Я хотел бы, чтобы со мной были более откровенны. И рассчитывал на ваше понимание и поддержку. Но, видимо, ошибался. Понимания от вас не дождешься, поддержки - тем более. Вы скорее подставите меня под пули, чем решитесь выступить против мнения тех, кто вам авторитет и указка. И даже поймаем мы Герострата или нет, по всему, тоже не представляет для вас особенного значения. Лишь бы все развивалось по плану, навязываемому вам сверху. А ведь, наверное, ваш капитан Андронников, таким же образом думал, когда придержал информацию о таксисте. И вот вам результат! - Ничего-то вы не знаете, Борис Анатольевич. - Не знаю, но хочу знать! Гибнут люди: сколько уже погибло, сколько еще погибнет. Мерзавец на свободе, бесчинствует и на этих жертвах вряд ли остановится. Что ему сотня человеческих жизней, судеб, если он готов весь мир поставить на уши? И может быть, оттого, что я чего-то не знаю, он долго еще будет оставаться на свободе и десятками будет убивать людей. Вот к чему ведут все ваши недоговоренности и недомолвки, игры втемную. И где гарантия, что и сегодня-завтра нас не подставят, как тогда, в мае, и счастьем для нас будет, если мы живыми из новой переделки выберемся. Но что-то начинаю сомневаться я в этом. "Свидетелей быть не должно". Еще один принцип работы контрразведки, не так ли? Сифоров не ответил. Он долго и молча разглядывал меня тяжелым и очень недобрым взглядом, но я выдержал и не отвел глаз. - Думайте что хотите, - наконец заявил он. - Но мы действуем правильно, и, полагаю, скоро вы постараетесь забрать свои слова назад. Вот тогда мы поговорим. - Очень надеюсь, - сказал я сухо. - Но как бы не получилось наоборот. - Думайте что хотите, - повторил Сифоров, вставая. Он ушел, как обычно, заперев за собой дверь на ключ. Глава двадцать седьмая Стычка с неистовым капитаном обострило тот мой, казалось, глубоко запрятанный от самого себя, но постоянный в последние дни страх. Дядя Степа-милиционер надувает щеки и свистит в невидимый свисток... На самом-то деле ни на минуту все эти двенадцать дней я не забывал, что и сам являюсь членом Своры, и что в извилинах моих ковырялись не меньше, чем в извилинах того же несчастного Заварзина, страхового агента Альфа. Стремительно развивавшиеся - целый поток события первых трех дней как-то сгладили страх, мгновенно возникающий при мысли, что со мной будет, если Герострат сумеет как-то инициировать заложенную мне в голову программу. Это, а с ним и намерение попытаться через Марину избавиться от предателя, сидящего в моей голове, отодвинулось на второй план. Но теперь, в пустые дни ожидания, страх вернулся, и как подтверждение худшим из моих опасений стало то, что я обнаружил неспособность свою спокойно, вдумчиво размышлять на эти темы, не говоря уже о безрезультатных попытках проникнуть за завесу ложной памяти о финале майских событий. Немедленно возникали сильные головные боли, разбивавшие в осколки любую мысль, выводившие меня из себя. Не спасал от них и точечный массаж Марины. Хотя здесь она показала себя настоящим мастером; не помогли и многочисленные медицинские препараты, которые во множестве и пестром разнообразии содержала в себе аптечка "явки". Боли заставляли чувствовать себя неполноценным, инвалидом, и я просто бесился, хорошо понимая, откуда все это идет. И все чаще возвращался к идее воспользоваться умениями и опытом Марины, чтобы избавиться от самого присутствия программы в моей голове. Тем более что после неудач моих партнеров из ФСК эта идея стала рассматриваться мной под новым углом приложения. Но если до разговора с капитаном мои размышления на эту тему имели исключительно спорадический характер, то после разговора, после небрежной фразы: "Думайте что хотите", я ни о чем другом думать больше не мог. Нас используют втемную. У тех, кто использует нас с Геростратом ничего не получается. Значит, нужно попытаться выйти из проложенной для нас колеи, вырваться из плоскости существующей схемы, предложить такое решение, которое не могло быть предусмотрено ни одной из участвующих в игре сторон; которое все возможные планы опрокидывало бы вверх тормашками, а следовательно, могло бы привести к результатам, неожиданным для многих. Для Герострата, например. В этом деле, думал я, вышагивая по комнатам "явки", ты можешь рассчитывать только на себя. Как и тогда, в мае - помнишь, надеюсь? Да, с тех пор ты изменился, слегка обрюзг и порастерял самоуверенности. Но может быть и к лучшему. Новые времена - новые люди. И излишняя самоуверенность не в почете. Но вот вопрос на засыпку: что ты можешь сделать один, да еще сидя здесь, под замком, под неусыпным надзором бойцов, которые наблюдают за окнами "явки", не махнет ли кто белым платком или листком? Теоретически, конечно, можно уйти отсюда. И вряд ли после побега за тобой будет объявлена охота такого же масштаба, как за Геростратом. Но что ты будешь делать на свободе?.. Три дня. Через три дня возвращается из Европы моя Елена. А в городе полно иностранцев и прочих обывателей. И если уж такая организация, как Федеральная Служба Контрразведки, не сумела до сих пор выйти на след этого фокусника, справишься ли ты один? Очень сомневаюсь. Однако есть иной путь. Для тебя он неизмеримо страшнее. Даже думать о нем сейчас тебе тяжело и страшно, всего передергивает и вспоминаются перемешкой лицо дяди Степы-милиционера; разбитое лицо Юры Арутюнова; пустые глаза Эдика Смирнова; руки Люды Ивантер, ласкающие обнаженное тело; наконец, Заварзин в облике Годзиллы, не по-человечески растянутые черты. А как я... как я буду выглядеть, если меня "запустить"? Но это путь, еще один путь к Герострату, и хотя ты, Борис Орлов, не относишься к категории Би, все ж и ты член Своры, а значит, и в тебе где-то запрятана путеводная ниточка к Герострату. А про страх забудь, страх затолкни подальше, потому что умирают люди, и хотя ты не видел лиц большинства из них, знания об этом тебе должно быть вполне достаточно, чтобы пересилить, перебороть жалкий, в общем-то, страх. Так думал я, шагая в библиотеку, где устроилась над очередным альбомом Марина. Я полагал, что она согласится мне помочь. Просто хотя бы из чисто научного интереса. И сумеет удержать себя в руках в случае экстремальном. По крайней мере, мне хотелось на это надеяться. Но другого, третьего, пути я не видел. Только так. И, отогнав все особенно опасные сейчас мысли и воспоминания, например, о предупреждениях Марины по поводу невозможности постороннему программистру до конца разобраться в самой простенькой программе своего коллеги, я остановился на пороге библиотеки и, оперевшись плечом о дверной косяк, обратился к Марине прямо: - Марина, у меня есть одно предложение. Только что приходил Сифоров... - Есть новости? - подскочила она. - Новостей нет, - я отрицательно покачал головой. - И это самое плохое. Мы вполне можем упустить Герострата, если уже не упустили. К этому идет. И если наши партнеры, донельзя увлеченные своими затеями, могут продолжать свои игры до бесконечности, то я так не умею и не возьмусь. - Что же предлагаете вы, Борис? - Очень простой ход. Когда-то, Марина, я тоже был членом Своры, и вот здесь, - я выразительно постучал себя пальцем по виску, - тоже сидит наш общий противник. Я думаю, можно рискнуть, попытаться отыскать его там. Я замолчал, дожидаясь ее ответа. Неслышно перевел дыхание: главное сказано, и ничего страшного не произошло. Марина, поджав под себя ноги, уселась в кресло, опять начала перелистывать альбом - кажется, это был Кандинский - но чисто машинально, на репродукции она не смотрела, взгляд ее рассеянно блуждал в стороне, по полкам с роскошными фолиантами. Я ждал. - Вы отдаете себе отчет, насколько это рисковано? - спросила наконец она. - Вы же видели, что стало с тем парнем... страховым агентом. - Видел и отдаю. Вы только скажите мне, Марина, у меня есть хотя бы шанс? - Шанс всегда есть. Но что мы будем искать, что мы можем найти? - У меня есть основания полагать, что часть моей памяти была заменена. Я хотел бы знать, что находится там, за блоками ложных воспоминаний. Может, отыщется ниточка к Герострату. - Вы уверены, что отыщется? - Я уверен в одном: нужно попробовать! - Зачем?! - Это ход, которого от нас не ждут. Никто не допустит и мысли о том, что я решусь на подобный шаг. Но я решился. И ради успеха дела вы должны, Марина, мне помочь. - Но риск, Борис, риск! Не буду я этого делать. Я оттолкнулся от косяка, пересек комнату и, чуть помедлив, встал перед ее креслом на колени. Марина отпрянула: - Что?.. Зачем это?! - Марина, помоги мне, - сказал я, заглядывая ей в глаза. - Мы знаем друг друга всего двенадцать дней; знаем, наверное, еще очень плохо. Я не знаю, например, что значит для тебя мое предложение, но ты - единственная, кто может мне помочь. Я прошу тебя, Марина, первый и последний раз прошу: помоги мне. Марина качала головой, слушая меня, и я решил было уже в отчаянии, что она откажется, но вместо этого она только сказала: - Ты не знаешь, Борис, ЧЕГО ты у меня просишь на самом деле. Если бы ты понимал, знал... - Марина, мы должны это сделать. И она согласилась. Нехотя кивнула, встала на ноги, поправляя блузку, и мы пошли в гостиную. Не берусь объяснить, почему именно туда, но не в кабинет же нам, в самом деле, было идти. В гостиной Марина указала мне рукой на одно из кресел, стоявшее спинкой к окну, и ушла за своим чемоданчиком. Я сел, чувствуя, как замирает сердце; дыхание перехватило и пришлось сосредоточить все силы, чтобы не выдать в оставшиеся минуты Марине своего страха, своей нерешительности. Она вернулась через минуту, остановилась посередине гостиной, глядя на меня. - Нет, не могу... - сказала она почти жалобно. Я вскочил, схватил ее за плечи, прижал к себе; она дернулась, словно руки мои были наэлектризованы. - Надо, Марина, - (убежденность! Главное - убежденность). - Мы сделаем это. Она расслабилась, и когда я отстранился, то увидел слезы в ее глазах. - Если бы ты только знал, Борис, чего у меня просишь... Она положила чемоданчик на журнальный столик, на тот самый, где Сифоров разбрасывал помеченные большой кровью карточки, - еще один знак судьбы - открыла и передала мне наушники. Я взял их в руки, ощутил под пальцами холод металлической дужки, одел наушники и откинулся в кресле. - Начинай, - сказал я Марине, успев подумать, что так по-настоящему и не простился ни с мамой, ни с Еленой, но жалеть теперь об этом поздно. Я ожидал, что будет мелодия. Впрочем, может быть, и была это мелодия, но мне она показалась невообразимо сложной какофонией, в которой трудно было различить ритм, хоть какую-то упорядоченность. Звуки ударили в голову, именно ударили, потому что сопровождались они болью, почти невыносимой, и я застонал сквозь зубы, а потом обнаружил, что теряю зрение. Я еще какое-то время видел Марину, ее лицо, она что-то говорила, шевеля губами, а пространство вокруг, на периферии зрения, вдруг стало оплывать, углы перспективы исказились, потекли, как бывает, когда смотришь снятые в сильный дождь видеокадры, и вот уже коснулись и самого прекрасного ее лица, и оно тоже расплылось, подбородок изогнулся, убежал за ухо, как на картинах Пикассо; нос, извиваясь змеей, невообразимо удлинился; глаза косыми щелками прорезали скулы до истончившихся предельно губ - потом лицо размазалось в бледное бесформенное пятно. И исчезло. Реальности мира предметов перестала для меня существовать... Это был сон. Или нет, не сон. Сон подразумевает неконтролируемый обмен информацией с подсознанием, с подкоркой - я же был собран и знал, что делаю. А еще у меня имелся проводник, ведущий - тихий, едва различимый, иногда совсем глохнущий, теряющийся голос Марины. Но он был, и его присутствие поддерживало меня на трудном пути. Я прошел по лабиринтам, в которые не привыкли заглядывать люди, потому что нет им надобности туда заглядывать. А у меня такая надобность была. Трудно описать свое состояние в те несколько часов блужданий по изнанке собственного мозга. Словами не передать, не воспроизвести, что я испытывал, слыша поступь собственных ног, поступь в безвременьи, в мире, не существующем, как объективная реальность; в мире, который умрет когда-нибудь вместе со мной; на пути, куда нет хода никому другому, если, конечно, он не имеет в своем распоряжении арсенала методов, которыми располагают Герострат и ему подобные. Здесь не было лифтов, эскалаторов, здесь не было указателей, и потому как подсказки Марины из тех, куда следовать дальше, помогали мало, чаще я продвигался наобум и попадал в тупики. Я начал с окраин. Тут хранилась атрибутика всех моих двадцати четырех неполных лет. Детские игрушки: паровозик, который я где-то посеял в три года, и была это тогда для меня величайшая трагедия. Набор солдатиков: красноармейцы, зеленые пограничники и полторы сотни - предмет особой гордости - пластмассовых синих, как утопленники, матросов. Из погранцов, помнится, я выделял тех, что сидят на одном колене, удерживая за поводок такую же зеленую собаку, назначал их офицерами, и они почти всегда оставались живы в ходе многочисленных победоносных кампаний. Красноармейцам и морякам везло меньше. Прошагав мимо, я попал в тупик, где были свалены мои школьные тетради, дневники с полным комплектом оценок: от мала до велика; разнокалиберные шахматные доски. Друзья дарили мне их на каждый день рождения, зная о моих увлечениях, и к шестому классу у меня их скопилось больше двух десятков. Среди них я увидел настоящую реликвию - пачку аккуратно сложенных листков. Помню, Зоя Михайловна, наша классная, отобрала у меня очень компактную, а потому удобную для игры на уроках доску, и мы с Ванькой Головлевым придумали такую штуку: рисовали на листке в клетку шариковой ручкой игровое поле, а фигурки карандашом, чтобы можно было легко стереть при переводе их с клетки на клетку. Так и играли, незаметно передавая листок через целый ряд. Я покинул этот тупик и почти сразу оказался в другом. Здесь были книги детских и юношеских лет, стоял полуразобранным мопед - подарок отца (ох и пришлось мне с машиной этой повозиться!), И рядком выстроились четыре модельки самолетов с настоящими бензиновыми моторчиками, еще одно увлечение, ставшее, видимо, в последствии основой выбора профессии. А скоро я оказался в коридоре, где стены были окрашены в грязно-зеденый цвет хаки, где лежала моя боевая амуниция напоминанием о страшных годах, проведенных в Карабахе и Тбилиси. Я поспешил миновать это место и, шагая быстро, вновь обнаружил, что дальше хода нет. "Ты почти у цели," - шепнул голос Марины, и я, оглядевшись, понял, что она права: я иду верным путем. Здесь были груды конспектов, связки новых взрослых книг, в которых Воннегут и Булгаков мирно соседствовали с "Теорией турбомашин" Кириллова; имелись тут пожелтевшие рулоны ватманов, развернув один из которых я увидел хорошо знакомую мне (как же, целых два вечера усилий) схему кулачкового механизма; сложенные кое-как синьки с продольными разрезами авиационных турбореактивных двигателей. Тут ветер забвения с шорохом таскал из стороны в сторону скомканные листки с нарисованными небрежно от руки эпюрами напряжений и моментов. Глядя на них, я сразу вспомнил профессора Гуздева и что с ним в мае приказал сделать Герострат, и подумал, что Марк Васильевич тоже должен быть где-то здесь, и значит, я действительно близок к цели. "Дальше, - шептала Марина. - Иди дальше." Дальше висели портреты - целый паноптикум. Я знал, что если коснуться любого из них, я увижу в открывшейся глубине все события, связывающие меня и человека, изображенного на портрете. Я шел и видел лица из моего детства: одноклассники, тот же Ванька Головлев, милая мордашка той первой девчонки, которую я почему-то выделил из суетной хихикающей ябедничающей стайки, первая, которую я считал равной себе вопреки суровому мальчишескому кодексу, основные правила которого забываются с возрастом так же быстро и легко, как пробиваются первые усики. Я встретил там лица матери и отца. Отец такой, каким я его запомнил: большой и шумный, крепко пахнущий табаком, с тяжелыми большими руками и затаенной грустью в карих глазах, повидавших многое и многое миру простивших, но ничего не сумевших забыть. А мама совсем молодая, без морщин, и хотя (знаю я) многое и ей пришлось пережить: девушка из глубинки, младшая в многодетной семье, безденежье и тупая безысходность колхозного детства шестидесятых - но не растерявшая на трудном и жестоком своем пути присущей ей жизнерадостности, остроты суждений и простой человеческой доброты. Они были идеальной парой. Грех мне, сыну, было бы думать иначе. И детство мое, если анализировать, было действительно беззаботным, во многом благодаря спокойствию и вечному миру в нашем доме. И за это я буду благодарен им до конца своих дней. Да, детство и юность мои можно назвать беззаботными. Но и здесь намеком, указателем увидел я среди лиц гипнотизера, который с непередаваемым апломбом выступал перед нами на показательном сеансе в Клубе железнодорожников и того парнишку, которого он "выхватил" из публики и заставил изображать из себя дядю Степу-милиционера, в котором, как известно, два с половиной метра роста и который под одобрительный смех аудитории надувал усиленно щеки, заставляя свистеть свой невидимый свисток. Зрелище это полного подчинения одного человека воле другого постороннего ему человека напугало меня посильнее самого страшного фильма ужасов, которые и в те времена иногда проникали на наши широкие экраны. И теперь оно все чаще и чаще приходит ко мне, как символ того, что делает с людьми Герострат. И он ведь тоже был здесь, я ощущал его присутствие и, словно участвуя в детской игре "жмурки", слышал: "Теплее, Борис, еще теплее!". Я шел дальше по галерее портретов, она разветвлялась, круг знакомых и полузнакомых лиц ширился, и вскоре я увидел тех, кого ждал и боялся увидеть. Они были там все - а как иначе? - в той же последовательности, как встречал я их в жизни: от Эдика Смирнова и Веньки Скоблина до Евгения Заварзина, страхового агента Альфа - активисты Своры, которыми в разное время и по разным причинам пожертвовал Герострат. И там же, в конце этого ответвления от основной галереи, там, где проход заканчивался тупиком, стеной, я увидел ЕГО самого, в полный рост, глядящего на меня косым своим необыкновенным взглядом. Я шагнул к Герострату, и тут же Марина закричала предупреждающе: "Берегись, Борис!!!", а пол передо мной вдруг взорвался фонтаном кирпичного крошева, и невообразимое: шипастое, клыкастое, рогатое, сверкающее золотом чешуи, яросто хлещущее по стенам длинным гибким хвостом - этакое чудо-юдо, воплощение иррационального кошмара с картины Босха, поперло на меня, а я застыл оцепенев, и тут бы мне и крышка, но Марина почти ровным, почти спокойным голосом приказала: "Прыгай, Борис", и я прыгнул вперед и вверх, проскочив над рогами, клыками, нацелившимися и лязгнувшими в сантиметре клешнями; успел заметить только, как просвистел мимо твердый ороговевший кончик хвоста, он ударил в портрет Заварзина (лицо парнишки-агента разбилось в кровавые брызги), а я уже пересек опасную зону и был в двух шагах от Герострата. И на раздумия времени у меня не оставалось, я не оглядываясь, не замедляя шаг, бросился вперед. А затем что-то твердое ударило меня по ногам чуть ниже колен. И я, не удержав равновесия, упал... АВТОМАТ ВЫЛЕТЕЛ ИЗ РУК; ЧУТЬ ПОДСОХШИЕ РАНЫ НА ЛАДОНЯХ РАСКРЫЛИСЬ. А КОГДА Я УСЛЫШАЛ НАД СОБОЙ ЖИЗНЕРАДОСТНЫЙ СМЕХ, ТО ПОНЯЛ С ЧУВСТВОМ ПОЛНОЙ ОПУСТОШЕННОСТИ: КАЖЕТСЯ, ВСЕ, ПОСЛЕДНЯЯ ТВОЯ КАРТА БИТА. Я МЕДЛЕННО ВСТАЛ. НАВЕРНОЕ, СУЩЕСТВУЕТ В МИРЕ НЕЧТО, НАЗЫВАЕМОЕ ЯСНОВИДЕНИЕМ. Я ПОПАЛ В ТУ САМУЮ КОМНАТУ, КОТОРУЮ ВИДЕЛ В МОМЕНТЫ ПАНИКИ И ВО СНЕ: НЕУХОЖЕННАЯ, ПЫЛЬНАЯ, БЕЗ МЕБЕЛИ, СЛОВНО ХОЗЯЕВА ВЫЕХАЛИ ОТСЮДА ДАВНО, И НИКТО БОЛЬШЕ НЕ ПОЖЕЛАЛ ЕЕ ЗАСЕЛИТЬ. НА ПОЛУ ЗДЕСЬ КОЕ-ГДЕ ВАЛЯЛИСЬ СКОМКАННЫЕ БУМАЖКИ, А У СТЕНЫ НАПРОТИВ МЕНЯ СТОЯЛ ОДИНОКИЙ ПРЕДМЕТ МЕБЕЛИ, СТАРЕНЬКИЙ И ПРОСТЕНЬКИЙ ПИСЬМЕННЫЙ СТОЛ. Я УВИДЕЛ И УЗНАЛ УГОЛ ПРАВЕЕ СТОЛА: ПЫЛЬНЫЙ, СО СГУСТИВШЕЙСЯ ТАМ ТЕНЬЮ, И КАК БУДТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛА ТАМ НАТЯНУТА ПАУТИНКА, А НАД НЕЙ ЧЕРНЕЛ ТОЧКОЙ НА ПОТЕРТЫХ ОБОЯХ ПАУЧОК. И ГЛАВНОЕ - ФИГУРЫ ГОРКОЙ ЛЕЖАЛИ ТАМ, ШАХМАТНЫЕ ФИГУРЫ: ЧЕРНЫЕ И БЕЛЫЕ, КАК В МОЕМ СНЕ, ЗАБРОШЕННЫЕ ТУДА ГЕРОСТРАТОМ. САМ ОН ВОССЕДАЛ ЗА СТОЛОМ, И ПЕРЕД НИМ БЫЛА ШАХМАТНАЯ ДОСКА, А РЯДОМ - ТЕЛЕФОННЫЙ АППАРАТ СЛОЖНОЙ КОНСТРУКЦИИ, ИЗЯЩНЫЙ ОБРАЗЧИК ПЕРЕДОВЫХ ЯПОНСКИХ ТЕХНОЛОГИЙ. И ТУТ ЖЕ Я ПОНЯЛ, ЧТО ЕСТЬ ВСЕ-ТАКИ ОТЛИЧИЕ: ВТОРОЙ ДВЕРИ С НАДПИСЬЮ "ARTEMIDA" В КОМНАТЕ НЕ БЫЛО: ЗА СПИНОЙ ГЕРОСТРАТА Я УВИДЕЛ ГЛУХУЮ СТЕНУ. - ДА, БОРЕНЬКА, - С ЯЗВИТЕЛЬНОЙ НОТКОЙ В ГОЛОСЕ НАЧАЛ ГЕРОСТРАТ, НЕ ОЖИДАЛ Я ОТ ТЕБЯ. ПОПАСТЬСЯ НА ТАКУЮ ЭЛЕМЕНТАРНУЮ УЛОВКУ. Я ОБЕРНУЛСЯ, ЧТОБЫ ВЗГЛЯНУТЬ, ЧТО ИМЕЕТСЯ В ВИДУ. ПОПЕРЕК ДВЕРНОГО ПРОЕМА НА УРОВНЕ КОЛЕН ОКАЗАЛАСЬ НАТЯНУТА СТАЛЬНАЯ ПРОВОЛОКА. КУДА УЖ ЭЛЕМЕНТАРНЕЕ. Я, ПРИКИДЫВАЯ, ПОСМОТРЕЛ В СТОРОНУ АВТОМАТА. - И НЕ ДУМАЙ ДАЖЕ ОБ ЭТОМ, - В РУКАХ ГЕРОСТРАТА ПОЯВИЛСЯ ПИСТОЛЕТ. - Я НЕ ПРОМАХНУСЬ: БЫЛ В АРМИИ КАК-НИКАК ОТЛИЧНИКОМ БОЕВОЙ И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПОДГОТОВКИ. - ПОЛИТИЧЕСКОЙ - ОСОБЕННО ЦЕННО, - ВСТАВИЛ Я ИЗ СООБРАЖЕНИЯ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ СКАЗАТЬ. - А ВСЕ Ж ВЫШЕЛ ТЫ НА МЕНЯ, - ПОХВАТИЛ ГЕРОСТРАТ. - МОЛОДЕЦ. ПОЗДРАВЛЯЮ. НЕ РАССКАЖЕШЬ, КАК ЭТО У ТЕБЯ ПОЛУЧИЛОСЬ?... - ТАКИЕ ХОРОШИЕ ПЛАНЫ ТЫ РАЗРУШИЛ, БОРЕНЬКА, - С УКОРОМ ПРОДОЛЖАЛ ГЕРОСТРАТ. - ВСЕ БЫЛО ТАК ТЩАТЕЛЬНО ПРОДУМАНО, И ТЫ ПОНАЧАЛУ, ВРОДЕ БЫ, ВПОЛНЕ ОПРАВДЫВАЛ ДОВЕРИЕ. ШЕЛ ВЕРНЫМ ПУТЕМ, КАК ПРЕДПИСЫВАЛОСЬ, ВСЕ ДЕЛАЛ ПРАВИЛЬНО, А ТУТ НАДО ЖЕ... ХВАТОВ, НЕБОСЬ, ПОДСОБИЛ? МЫ ЖЕ ДОГОВАРИВАЛИСЬ: НИКАКИХ РОКИРОВОК... - Я С ТОБОЙ НЕ ДОГОВАРИВАЛСЯ. ЧТО БЫ ПРЕДПРИНЯТЬ? ОН ЖЕ СЕЙЧАС МЕНЯ ПРИСТРЕЛИТ, КАК РЯБЧИКА. ПОКУРАЖИТСЯ И ПРИСТРЕЛИТ. Я СНОВА СКОСИЛ ГЛАЗА НА АВТОМАТ. НЕТ, ДАЛЕКО - НЕ УСПЕЕШЬ. - НУ И ЧЕГО ТЫ ЭТИМ ДОБИЛСЯ? НУ ОТЫСКАЛ МЕНЯ, А ДАЛЬШЕ? ПАРТИЯ ТВОЯ ВСЕ РАВНО ПРОИГРАНА, - ГЕРОСТРАТ КИВНУЛ НА ДОСКУ. - ФЕРЗЬ ПОД УГРОЗОЙ, НА ЛЕВОМ ФЛАНГЕ "ВИЛКА", ЧЕРЕЗ ТРИ ХОДА ТЕБЕ МАТ. И РАЗРЯДНИКАМ СВОЙСТВЕННО ОШИБАТЬСЯ! - ТЫ В ЭТОМ УВЕРЕН? - В ЧЕМ? - В ТОМ, ЧТО ПАРТИЯ МНОЙ ПРОИГРАНА. - САМ СМОТРИ. - ЗА МНОЙ ЕЩЕ ХОД. - ТЫ ДУМАЕШЬ, ЭТО ТЕБЕ ПОМОЖЕТ? - ПРОСТО Я ВИЖУ ТО, ЧЕГО ТЫ ЗАМЕЧАТЬ НЕ ХОЧЕШЬ. - НУ, БОРЕНЬКА, ТЫ НАХАЛ. ДАВАЙ ТОПАЙ СЮДА. ПОСМОТРИМ НА ТВОЮ АГОНИЮ, ПОЛЮБУЕМСЯ. И БЕЗ ГЛУПОСТЕЙ. Я ШАГНУЛ К СТОЛУ И АККУРАТНО ПЕРЕСТАВИЛ ФЕРЗЯ: Е6-D6. - МАТ, - СКАЗАЛ Я, ЧУВСТВУЯ, ЧТО СОВЕРШЕННО ПО-ИДИОТСКИ УХМЫЛЯЮСЬ... Герострат дернулся. Глаза у него полезли на лоб, сразу утратив однонаправленность взгляда. В бешеном темпе менялась мимика. Рот его искривился, а пятна на голове (возможно, мне это показалось) вдруг стали темнее. А на стене за его спиной вдруг проступила, на глазах становясь четче, явственнее короткая надпись: "ARTEMIDA". - Ты проиграл, Герострат, - объявил я. - ТЫ проиграл! Он поднял на меня глаза, и я отшатнулся: впервые мне довелось увидеть его страх. - Я не могу проиграть! - закричал он на меня фальцетом. - Не могу! Я уловил движение справа. Все-таки там у углу действительно жил паук, и паук этот рос на глазах, тихо подбираясь ко мне поближе. Вот он размером с собаку, вот размером с пони, вот уже с лошадь. Я побежал. А вслед мне летел отчаянный крик Герострата: - Я не могу, не могу, не могу проиграть! От паука я ушел, сумел уйти, но потерял ориентацию, заблудился и долго бродил по каким-то мрачным закоулкам, где почти совсем не было света, росли черные колючие вьюны, где был свален бесформенными кучами разный хлам, под ногами хлюпало, и украдкой пробегали в полутьме мелкие отвратительного вида твари. Я задыхался здесь в сумерках своего разума, звал Марину, но не получал отклика, и когда уже был на пределе сил, когда потерял уже последнюю надежду выбраться, увидел вдруг впереди ярко мерцающее неоном одно-единственное слово: "ВЫХОД". Глава двадцать восьмая Открыв глаза, я обнаружил, что все еще сижу в кресле, а напротив стоит придвинутый журнальный столик. Только вот чемоданчика Марины на нем не было. Приподнявшись, я увидел, что чемоданчик раскрытым опрокинут на пол, а по ковру змеей вытянулся провод с наушниками. В комнате остро пахло мочой. Я опустил глаза и к стыду своему узнал, что за время сеанса успел обмочиться. - Вот черт! - ругнулся я. - Надо же. Я встал. Джинсы, обивка кресла были мокры. Огляделся. Марины в гостиной не наблюдалось. - Марина! - позвал я, но и здесь в мире объективной реальности не получил отклика. Я решил, что стоит поменять одежду. Направился в свою ком-нату за бельем, потом сразу в душ. Наскоро вымылся, переоделся во все сухое и пошел искать Марину. Я встретил ее на кухне. Она в халате сидела за кухонным столом, волосы ее были распущены, а на столе стояла почти выпитая бутылка портвейна. Бокал, из которого она пила, упал, видимо, неосторожно задетый локтем, откатился к плите, оставив на полу коричневую дорожку. Она сидела, положив голову на сомкнутые руки, спрятав лицо в ладонях. - Марина, - окликнул я. - С вами все в порядке? Она медленно, словно даже неуверенно изменила позу, подняла голову, волосы рассыпались по плечам, и я понял, что она пьяна. - А-а, это ты, - произнесла Марина заплетающимся языком. Выкарабкался? Поздравляю... Передо мной отчетливо вдруг снова встало видение затхлых коридоров, заросших похожими на колючую проволоку растениями. - Что со мной было? - спросил я. - Что вам удалось выяснить? - Какая разница? - Марина устало качнула головой. - Садись выпей. - Что со мной было, Марина? - Всегда одно и то же, - сказала она в пространство, отведя взгляд. - Всегда одно и то же. Какие все вы одинаковые. Я шагнул к столу. Ее нужно привести в чувство. И чем скорее, тем лучше. - Марина, - стараясь говорить как можно мягче, обратился я к ней, - мы должны... - Заткнись! - крикнула она. - Ничего я вам не должна! Я решил было, что она сейчас разрыдается, но глаза ее остались сухи. Вместо этого она поднялась мне навстречу. - А вот ты, мальчик, - сказала Марина почти спокойно. - Кое-то мне должен. Одним движением она скинула халат, под которым у нее ничего не было, кроме ровной золотистой кожи. - Марина!.. Она схватила меня за руку. - Ну, чего ты ждешь? Мужчина ты или импотент? Давай трахни меня! Ее тело было прекрасно, в другой ситуации я был бы, скорее всего, рад подвернувшейся возможности познакомиться с ней поближе, но не теперь... - Давай прямо здесь, на столе, - она небрежно смахнула на пол бутылку. Бутылка не разбилась, укатилась вслед за бокалом. - Марина, ты пьяна. - Да, я пьяна. И всю жизнь мечтала трахнуться с таким вот русским мальчиком. Чего ты ждешь? Я тебе не нравлюсь? Или ты голубой? Теперь она уже всем своим роскошным телом прижималась ко мне, а рука ее, поглаживая, коснулась моей ширинки. - Нет, не импотент и не голубой, - отметила она с удовлетворением. - Так в чем же твоя проблема, мальчик? Я попытался отстраниться. - Я не хочу так, Марина. - А я хочу именно ТАК, - она снова взъярилась. - Раздевайся! - И не подумаю, - сказал я твердо. - Не подумаешь? - она смотрела мне прямо в глаза. - А знаешь ты, что мне достаточно слово сказать, короткий пароль, и тебе так подумается, что ты не только меня, ты всех женщин в городе перетрахаешь и не сможешь удовлетвориться? Все вы одинаковы... Куклы, марионетки... Я похолодел. Я увидел это отчетливо. Как меняется цвет радужки ее глаз. Совсем как тогда в первые минуты нашего знакомства. Она МОЖЕТ! Она СДЕЛАЕТ! И чтобы остановить волну подкатившего страха, не видя другого выхода, я начал раздеваться. Мы занялись любовью там же, на полу кухни, и было это впервые в моей жизни, когда я вовсе не получил удовольствия. С одной из самых красивых среди встречавшихся мне женщин, заметьте! Когда все закончилось, я поспешил встать и принялся натягивать брюки. Перед глазами у меня стояло лицо Елены, и я подумал, что, наверное, она не сочтет происшедшее сегодня изменой себе, даже если когда-нибудь об этом узнает. Марина же потянулась. В глазах ее появился блеск. Она села на полу, обхватила руками колени и, глядя на меня снизу вверх, попросила: - Дай сигаретку. - Зачем ты так, Марина? - спросил я ее. Она проигнорировала вопрос. - А эти там сидят, мучаются, - сказала она с пьяной улыбкой на припухших губах. - Коллеги наши, партнеры... Скучно им... Давай их повеселим, белым помашем. Я не успел ее остановить. Она схватила все еще валяющуюся на полу мою футболку, резво вскочила и, подбежав к окну кухни, замахала ею, как флагом. Реакция последовала незамедлительно. Не прошло и пятнадцати секунд, как в прихожей затопали и в кухню ворвались двое бойцов. - Старший. Лейтенант. Лузгин! - представился один из них: мой давний лаконичный знакомец (представлялся он не мне, конечно, без персоналий - по долгу службы). - Что... - он замолчал, уставившись на Марину; на губах его появилась нехорошая ухмылка. - Все в порядке, лейтенант, - поспешно сказал я. - Ложная тревога. - И проверка связи, - ввернула Марина. Нахваталась уже идиом! Она расположилась у окна, отставив соблазнительно ногу и легко поводя пальцами по левой своей груди. В обход и вокруг соска. Нехорошая ухмылка старшего лейтенанта Лузгина стала еще шире. - Значит. Все. В порядке? - переспросил он, бесцеремонно обследуя Марину взглядом. Лицо Марины вдруг страшно исказилось. - Вон! - закричала она, оскалившись. - Все вон! Вон отсюда! Она подхватила с пола бутылку и запустила ею в лейтенанта. Тот едва успел увернуться. - Значит, все в порядке? - неожиданной для него скороговоркой и совсем другим тоном уточнил Лузгин и вместе со своим напарником поспешил ретироваться. Когда они ушли, Марина, упав на колени, разрыдалась. Я этого ожидал, присев рядом, осторожно погладил ее по плечу. Все-таки она не выдержала. Все-таки зря я на нее понадеялся. Все-таки она женщина... Я отвел Марину в ее спальню, уложил в постель. А она, захлебываясь, рассказывала. Рассказывала о пятнадцати безмерно долгих потерянных годах, о том как взяли ее в оборот, когда не было ей еще и двадцати (так я узнал, что Марине на самом деле уже тридцать пять лет); рассказывала об изнурительных тренировках и перенесенных операциях; брала мою руку и заставляла ощупывать странные ямки на ее голове, прикрытые волосами. Она рассказывала о растоптанных надеждах и изнуряющем одиночестве, о страхе, ненависти и подозрительности; о серых стенах, в которых прошла половина ее жизни и тех людях, что умирали у нее на глазах. Она ведь подумала, что и я тоже умер, что не выкарабкаться мне; что зря я полез, что зря она согласилась, и что теперь всегда так будет: куда бы она не пошла, что бы она не сделала, все всегда будут умирать... А слезы текли и текли, и лицо ее показалось мне в эти минуты лицом совсем маленькой девочки, оплакивающей безудержу свою давно потерянную, но до сих пор горячо любимую игрушку - свои иллюзии... И горе этой девчушки было так велико, что я на время позабыл о собственных проблемах. А когда слезы кончились, она посмотрела на меня красными заплаканными глазами и попросила тихо, очень так жалобно: - Борис, ты останься. Не бросай меня. И я остался с ней на ночь, и это уже была самая настоящая измена моей Елене. И не думаю, что она мне когда-нибудь простит ее. Но иначе поступить я не мог... Утром приехал Сифоров. Оживленный, почти счастливый. - Ребята, - сказал он, весь светясь. - Сегодня ночью Центр-два был атакован. Герострат в наших руках. Сейчас его допрашивают в Большом Доме. Ребята, мы победили! - Вот и прекрасно, - сказала Марина, с утра она выглядела привычно сдержанной. - Надеюсь, теперь вы не нуждаетесь в моих услугах? - Мы победили, Марина, о чем речь? - Тогда убирайтесь! Оба. Не могу вас больше никого видеть. Сифоров вопросительно взглянул на меня. Я пожал плечами. Мы отправились на Литейный, и действительно мне с Мариной больше увидеться не пришлось. Не знаю, стоит ли мне жалеть об этом. Глава двадцать девятая Было это так. Ночью без пяти минут три в учреждение, маскирующееся под Центр психотронных исследований зашел молодой человек в костюме при галстуке и с большим портфелем. Все занятые в операции "Мышеловка" знали друг друга в лицо, но этот человек был им незнаком. Вахтер просигнализировал на пост управления о подозрительном субъекте, там насторожились: как-никак первое происшествие за неделю, что-нибудь да значит. Но молодой человек в костюме опасным не казался. Он спокойно подошел к кабинке вахтера, поставил на пол свой портфель и, наклонившись к сетке переговорника, задал знаменитый вопрос: - Извините, пожалуйста, вы не подскажете, как пройти в библиотеку? Но на знаменитый вопрос молодой человек так и не получил знаменитого ответа: "Идиот! Какая библиотека в три часа ночи?!", Потому что в следующую секунду взорвалось устройство, спрятанное в портфеле. Вахтера спасло пуленепробиваемое стекло стальной щит, которыми предусмотрительно была снабжена кабинка. Но он был сильно контужен и свалился на пол, потеряв сознание. От молодого человека в костюме и при галстуке не осталось даже пыли. И все бы ничего, все бы продолжало развиваться по плану, но в то же мгновение, когда в вестибюле Центра-два прогремел взрыв, разметавший кроме прочего в щепки входную дверь, во всем квартале отключилась подача электроэнергии: как выяснилось впоследствии боевики Своры захватили подстанцию. Все оборудование Центра-два, все системы управления и контроля выключились, обесточенные. Я представил себе: вот гаснут экраны в комнате с табличкой "Вычислительный центр", вот, моргнув, гаснет свет; верещит, подмигивая красным, компьютер, а Константин Пончанов по прозвищу Пончик, рассыпав конфеты и ругаясь на чем свет стоит, лихорадочно стучит пальцами по клавиатуре, а потом безнадежно махает рукой, откидывается в кресле и говорит в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь: - Предупреждал же, нужно-нужно-нужно монтировать на автономное. Что теперь делать с этим барахлом?.. Герострат, понятно, не остановился на достигнутом. В сумраке белой ночи взвились три осветительные ракеты: зеленая, красная, желтая. Сопровождаемые разноцветными ломающимися тенями в полной тишине без подбадривающих возгласов через открытое пространство к зданию устремились боевики: два десятка. Возглавлял атаку сам Герострат. - Он все очень точно рассчитал, - говорил Сифоров, рассказывая мне подробности штурма. - Без электричества мы не смогли применить газ, потеряли связь и возможность контролировать ход событий. Каждая группа была предоставлена сама себе и действовала по своему собственному усмотрению. Пять боевиков несли на себе армейские огнеметы: по огнемету на этаж. И скоро здание пылало, и дым и огонь усугубили всеобщую сумятицу. Спонтанно началась стрельба. Боевики Своры были закодированы жестко и в плен не давались. Чтобы не допустить потерь среди своих подчиненных, командиры групп отдавали приказ вести огонь на поражение. В результате все боевики Своры были убиты, и у ФСК не нашлось бы повода праздновать победу, если бы четко не сработали спокойно занявшие свои места и наблюдавшие со стороны за происходящим в Центре-два ребята из оцепления. Герострат, что-то для себя выяснив, предпринял попытку уйти, и его "тепленьким" взяли на автомобильной стоянке. - Очень все как-то просто, - заметил я, когда Сифоров закончил свой рассказ. - Не похоже на Герострата. - И на старуху бывает проруха, - весело отвечал неистовый капитан. - Герострат у нас в руках, а что и как - пусть оценивают историки. Мы подъезжали к Большому Дому. - Кстати, Борис Анатольевич, - посуровев, обратился Сифоров ко мне, - а стоит ли вам встречаться с ним? Это может быть небезопасно. - Стоит, - сказал я. - Я не могу объяснить зачем, но мне нужно увидеть Герострата. Сифоров пожал плечами. - Что ж, это ваше право. И вы его заслужили... Глава тридцатая Этот человек был ПОХОЖ на Герострата - одно лицо. Я даже подумал было, что это и есть Герострат. Внутренне подобравшись, я шагнул вслед за Сифоровым в двери кабинета на Литейном-4, где в окружении десятка охранников под пристальным изучающим взглядом полковника Усманова съежился в кресле лысый с темными пятнами вокруг блестящей в свете ярких ламп макушки человек ростом, комплекцией, чертами лица сразу вызвавший во мне спазматический отклик-воспоминание о моем "злом гении". Допрос прервался. Меня и Сифорова подпустили ближе, и, только подойдя к допрашиваемому вплотную, я понял: да нет же, ребята, это не Герострат, это двойник, умелая, но не идеальная подделка. Но полковник и все прочие думали иначе. Ведь до сих пор они видели Герострата только на фотографиях. Мне предстояло развеять их победную эйфорию. Я пригляделся внимательнее. И хотя псевдо-Герострат смотрел в сторону, под таким ракурсом, под каким я его никогда не наблюдал, я пришел к выводу, что не ошибся. Нос чуть длиннее, губы чуть толще, лоб чуть уже, скулы чуть более выражены. И главное - отсутствие той феноменальной подвижности черт, живого, хотя и странного взгляда, а еще... Да, точно! У Герострата я когда-то заметил старые тонкие шрамы на подбородке, а у этого самозванца подбородок был чист. - Здравствуйте, Борис Анатольевич, - приветствовал меня Усманов, постукивая тростью. - Вот, видите, все у нас получилось. Не без вашей, надо отметить, помощи. Я не ответил на приветствие, повернулся к Сифорову: - Это не Герострат. - Что?! - Это не Герострат, это подделка, двойник. Герострат снова провел нас. При звуках моего голоса человек в кресле поднял глаза. И вдруг рванулся, но вооруженные бойцы у стен были наготове и мгновенно пресекли эту его попытку до меня добраться. Двойник засмеялся, захохотал, и я, глядя на него, чуть было снова не подумал, что, может быть, это я ошибаюсь и в кресле действительно сидит Герострат, а те мелкие подробности образа, что держатся в моей голове - лишь еще одно навязанное воспоминание. По крайней мере, теперь этот человек как никогда стал похож на Герострата, каким я его знал. Выражения лица сменялись почти с той же знакомой мне стремительностью; глаза смотрели в разные стороны, и голос, тот же голос, те же дразнящие интонации. - Ну давай поздороваемся, Боря, родной. Соскучился по мне, небось? Я вот соскучился. Прикипел, понимаешь, к тебе всем сердцем - как оторвать? Ты прав, конечно, Боренька, не Герострат это перед тобой, а такое вот видеозвуковое письмо, голос из прекрасного далека. Так что и отношение у тебя к нему должно быть как к письму. Хочешь - прочитай, хочешь - в печку брось, - новый взрыв хохота. - Хотел бы я взглянуть, как ты это последнее проделывать будешь. Порадовался бы, наверное. Но недосуг... - Что он мелет? - вскинулся полковник. - Это не Герострат, - повторил я терпеливо. - Это очередной его фокус. Он раскусил наш план и прислал вместо себя двойника... Мне прислал... - Что вы заладили: "мне", "ради меня"? - раздраженно перебил Сифоров. - Такого не бывает. Герострат блефует. Он хочет, чтобы мы поверили, будто перед нами совсем другой человек. - Ну что, дорогой мой друг душевный Боренька, - продолжал двойник, глядя на меня и только на меня, - не верят твои друзья контрразведчики в такую вот возможность? Что ж поделаешь, молоды они еще в наших с тобой играх принимать участие, опыта маловато. Только и могут, что путаться под ногами у нас, шахматных разрядников. Прошлый раз такую многообещающую партию не дали нам закончить. Вот ведь козлы, точно? Зря ты с ними связался, Боренька. Они хорошему не научат. Сотрудничал бы лучше со мной, жили бы мы с тобой душа в душу, подпалили бы пару храмов, Эрмитаж какой-нибудь - прославились бы, а так - что за радость: бегать друг за дружкой, прятаться, патроны расходовать почем зря? Нам ведь с тобой делить нечего, это у них постоянно какие-то проблемы, претензии, не дают спокойно жить ни себе, ни людям... - Я ничего не понимаю, - объявил Усманов, раздраженно пристукнув тростью. - Бред это, бред! - Поверьте мне, - сказал я. - Это вполне в духе Герострата. Где-то мы прокололись. И прокололись гораздо раньше, чем с Центром, иначе откуда бы ему знать, что я участвую в охоте? А он узнал и прислал мне записку. Уже вторую записку. - Так это не Герострат? - до полковника, похоже, наконец дошло. - Конечно, не Герострат, - подтвердил я. - Да вы сами посмотрите. У вас ведь есть его особые приметы. Вот здесь на подбородке у настоящего Герострата должны быть шрамы, а у этого... "письма" шрамов нет. Полковник выхватил из папки, лежавшей у него на коленях, машинописную страницу, быстро пробежал глазами текст. - Вот блядь! - выругался он. - Скотина какая! Это ж надо! - Что же теперь... - сразу растерялся Сифоров. - Как же это теперь?.. А где же настоящий? Двойник продолжал игнорировать все посторонние звуки. Он разговаривал со мной и только со мной:... - Но, вообще, ты как, Боренька? Еще в партейку есть желание сразиться? Ты противник сильный, за что тебя и люблю, и уважаю. Я тоже не из слабаков. Одно удовольствие на нас посмотреть будет, когда мы с тобой за доску усядемся. Только чур, я теперь играю белыми, а ты уж изволь - черными. Ну как, есть желание? Я молчал, а псевдо-Герострат ждал ответа. - Говорите ему что-нибудь, - прошипел полковник из своего кресла. - Согласен, - сказал я. - Где мы встретимся? - Вот это разговор, - затараторил двойник. - В самом деле, бросай этих козлов и приезжай. Я все подготовлю: напитки, девочки, шахматная доска - не какая-нибудь, из антиквариата, князьям Трубецким принадлежала, большой ценности вещь. Так что останешься довольным. - Адрес? - спросил я, отметив, как одновременно застыли, перестали дышать все присутствующие. - Недалеко'. Загляни на Республиканскую. Дом 8, корпус 1. Там во дворе такой домишка неприметный. В общем, найдешь. Смотри, Боря, я тебя буду ждать. И, кстати, не забудь, я тебя буду ждать одного и без оружия. Едва успев закончить, двойник захрипел, побагровел и повалился из кресла лицом в пол. Один из контрразведчиков - я узнал Лузгина - наклонился в полной тишине к нему и, взяв за запястье, поискал пульс. - Мертв, - констатировал он. Я был готов к подобному исходу, но все равно меня как ожгло, и сразу внутри забурлило, сердце погнало кровь, а голова вдруг прояснилась, заполнившись холодной иссушающей яростью. Яростью схватки. Герострат прислал мне не просто письмо, он прислал мне вызов, по ходу убив еще одного человека. И я принял этот вызов. Не мог не принять. - Мертв, - эхом отозвался полковник и посмотрел на Сифорова. - Что скажете, капитан? - Это ловушка, западня, - отозвался Сифоров. - Судите сами. Орлов что-то знает о Герострате; задача Герострата - убрать Орлова. - Это ниточка, - сказал я. - А возможно, и то и другое, - Усманов пожевал губами. - Возможно, там сидит человечек, активист Своры, и ждет, кто туда придет. Если Орлов - смерть Орлову, если кто другой... - он ткнул концом трости в распростертое на полу тело. - Нужно попытаться, - сказал я. - Это ниточка, это шанс. И вы рискуете упустить его! - А вы, молодой человек, рискуете жизнью, - проблеял Усманов. Ваше рвение, конечно, похвально, но нужно и думать время от времени. - Мне плевать! - заявил я. - Я все равно это сделаю. С вами или без вас! Да, в тот момент я был настроен более чем решительно. И полковник мою решительность оценил. - Хорошо, - сказал он после секундного размышления. - Тогда не будем тянуть. Отправляйтесь немедленно. И мы побежали. Через минуту я, Сифоров, Лузгин за рулем уже выезжали на Литейный, за нами кавалькадой еще пять машин, набитых вооруженными бойцами. Картинка из разряда: гангстеры едут на разборку с конкурирующей группировкой. Чикаго, громовые двадцатые. Или Петербург, унылые девяностые. Сифоров быстро прикинул: - Литейный, Невский, Александро-Невский, Шаумяна. Минут двадцать-двадцать пять - не больше. - Если. Не увязнем. В пробке, - вставил оптимист Лузгин. Поразвели. Личного. Транспорта. - Ничего, - подбодрил Сифоров. - Прорвемся. Мы выезжали уже на площадь Восстания, когда запиликал сигнал радиотелефона, закрепленного на панели перед водителем. Сифоров снял трубку: - Слушаю. Я же наклонился вперед, чтобы видеть его лицо. Я не знал, что должно сейчас произойти, но я догадался. Гораздо раньше неистового капитана. Лицо Сифорова изменилось. Азарт сменило недоумение, уголки губ обиженно опустились, потом капитан откинулся в кресле и устало сказал: - Слушаюсь. Есть прекратить операцию... Да, возвращаемся. Да, немедленно. Слушаюсь, товарищ полковник. Он положил трубку на место и оглянулся на меня. - Отбой, - сказал он. - Поворачиваем назад. Что-то у них там случилось. Он не хотел встречаться со мной взглядом, но сделать ему это пришлось, и он мгновенно понял, о чем я думаю. "Думайте что хотите. Но мы действуем правильно, и, надеюсь, скоро вы постараетесь забрать свои слова назад. - Очень надеюсь. Но как бы не получилось наоборот." "Если надо стрелять, я буду стрелять. Если нужно убить, я убью. Если понадобится взорвать этот мир, я взорву его. И Владыки ценят меня, я не обману высокое доверие Владык." - Что? Возвращаемся? - с разочарованием в голосе уточнил Лузгин. И вот тогда Сифоров решился на ПОСТУПОК. Может быть, на первый и последний настоящий поступок в своей жизни. Или проступок, как кому угодно трактовать его действия. - Мы продолжаем, - сказал он Лузгину. - Попробуем втроем. - Но, Кирилл, - спохватился боец. - Был. Приказ... - Здесь приказываю я! Лейтенант, мы продолжаем операцию. - Слушаюсь, капитан, - перешел на официальный тон Лузгин и тут же добавил, на всякий случай подстраховавшись: - Под. Вашу. Ответственность. - Да! Да! Под мою. Заткнись только, ради бога. Мне стало интересно. Сифоров не просто понял, он поддержал меня! Впервые за все время нашего знакомства - так прямо и без уверток поддержал. Может быть, потому, что вспомнил он, как приходилось ему умирать на грязном заплеванном полу в темноте под лестницей с пулей в животе, а я пришел ему на помощь. А может быть, просто потому, что, в общем-то, неплохой он парень и ему тоже не доставляет особой радости, когда кто-то, пусть старший и по возрасту и по званию, пытается им управлять, сыграть с ним "втемную". Второй раз телефон зазвонил, когда мы свернули на проспект Шаумяна, а кавалькада давно отстала. - Что там опять? - Сифоров снял трубку. - Слушаю... Так точно, говорит капитан Сифоров. Да, мы возвращаемся... Нет, мы заедем еще в одно место. По просьбе Бориса Анатольевича... Нет-нет, товарищ полковник, я же понимаю... Приказ есть приказ. Операция отменена... Да-да, хорошо... Возвращаемся немедленно, - он положил трубку и кивнул Лузгину. - Жми, лейтенант. Мне не поверили. - Ваши проблемы, - отвечал Лузгин, но газу прибавил. Еще через минуту мы были на месте. Лузгин затормозил, и сначала Сифоров, а за ним я выбрались, озираясь, из машины. Двор был велик, по периметру его располагались восемь зданий, и ближе к дальней его границе стояло приземистое двухэтажное строение с некогда белыми, а ныне грязно-серыми стенами и плоской крышей - хоть вертолет сажай. Окна строения - оба этажа - кто-то додумался замазать до середины белой краской, что придавало строению сходство с моргом, но моргом, очевидно, не являлось, потому что даже отсюда была хорошо различима вывеска над дверью: "Прием посуды", а на самой двери висела табличка, вероятнее всего, с набившей оскомину надписью: "Тары нет". Мне по ассоциации живо припомнилось наше с Мишкой приключение у исполкома, но не в той тягостной аранжировке, а почти с весельем. Я был на боевом взводе: напряжен, собран, готов действовать. - Я. Туда. Не пойду, - заявил Лузгин. - Хрен с тобой, - не настаивал Сифоров. - Тогда давай сюда удостоверение. - Не собираетесь ли. Вы. Уволить. Меня. Со службы. Капитан? - Уволит тебя Усманов, не беспокойся. Удостоверение мне нужно для Орлова. И лучше отдай его по-хорошему, ты меня понял? Лузгин, что-то неразборчиво ворча себе под нос - Сифоров не спускал с него внимательных глаз - вытащил удостоверение и отдал в приоткрытое окно. Капитан сунул удостоверение мне: - Возьми. Мало ли пригодится. - Ну что, мы идем? - спросил я нетерпеливо. - Или дожидаемся "помощи". - Идем, конечно, - Сифоров искоса взглянул на меня. - Надеюсь, ты сегодня в форме? - Я тоже надеюсь. Мы почти бегом пересекли двор, и я с ходу стал ломиться в дверь. Плана, как себя вести дальше, у нас по вполне понятной причине не было, но я здраво рассудил, что кривая вывезет, и вновь, как привык уже в подобных ситуациях, положился на свои способности к импровизации. Ломился я минуты две и решил было, что пора, пожалуй, выносить дверь, как с той стороны услышал щелчок поворачиваемого в замке ключа, и на пороге появился здоровенный лохматый парень, одетый в замызганную спецовку: на голову меня выше и на две ладони шире в плечах - громила еще тот. - Что надо? - осведомился он без оттенка вежливости в голосе. - Я - Борис Орлов. Мне назначена здесь встреча. - Не знаю никакого Орлова, - заявил парень. - Прием посуды на сегодня закончен. Свободной тары нет. - Это я уже понял, - сказал я и, подозревая, что мой визави наслышан о традиционных приемах восточных единоборств, проделал трюк из набора тех личных армейских нововведений, которые мы в полку называли "школой пьяного таракана". Трюк тоже имел свое название: "Таракан, падающий после двухдневной попойки влево". Я резко наклонил корпус влево и, без сомнения, упал бы, если выставленной правой ногой не наступил бы моему громиле на поношенные ботинки, одновременно перехватывая его взмахнувшуюся правую руку. После чего провел удар уже из стандартного набора, и хотя левой я бью гораздо слабее, чем правой, мне удалось почти сбить парня с ног и уж точно на какое-то время дезориентировать. Сзади подскочил Сифоров, с веселым азартом мне подмигивая, а впереди перед нами открылся коридор - необыкновенно чистый для заведений подобного рода, и мы энергично затопали вперед, и в этот самый момент я заметил боковой проход и в нем - фигуру в знакомом комбинезоне и со знакомым шлемом: зеркальное забрало вместо лица. Они допустили ошибку. Мое имя, несмотря на заверения парня в спецовке, который корчился теперь, обняв дверной косяк, было здесь хорошо известно, и они решили взглянуть, что я собираюсь делать, вместо того, чтобы сразу приласкать нас психотронным ударчиком. Но ошибка их мне ничего бы не дала, не успей я должным образом среагировать. Я мгновенно изменил направление бега и прыгнул, выгибаясь в прыжке, сбив человека в шлеме. Мы загремели на пол, и тот, не будь дураком, попытался лягнуть меня в пах, но я ощутимо ткнул его в солнечное сплетение и принялся сдирать шлем. Я опасался, что шлем крепится на системе застежек, но ничего такого не нашел - шлем снялся легко, как мотоциклетный. Я понимал - хотя что я мог понимать при настолько сумасшедшем темпе развития событий? - чувствовал, что нужно действовать быстро, поэтому немедленно попытался надеть шлем себе на голову. И тут же меня настиг психотронный удар. Я услышал крик рядом, и сам, наверное, закричал от ворвавшейся без предупреждения в тело боли, но движение, которое я начал, уже нельзя, поздно было остановить, и шлем сам собой наделся мне на голову. Боль как отрезало. Я огляделся, сидя на полу. Внутри забрало шлема свободно пропускало свет. Я увидел Сифорова, беспомощно ворочающегося на полу; мычащего, закатив глаза, владельца шлема, благородного представителя "третьей" силы. Мне показалось, что я где-то видел его уже, но, верно, видел мельком и давно, потому что я так и не смог вспомнить, где и когда. Тем более подумать хорошенько мне не дали. Хук справа был проведен мастерски, и меня спасло только то, что я успел краем глаза уловить движение и на голом рефлексе уйти в сторону. Я вскочил, я развернулся. В двух шагах замер в стойке еще один благородный представитель. Белый свет ламп слепяще отражался от его забрала, придавая представителю вид пришельца, марсианина, завоевателя с далеких звезд или из голливудских фильмов. Очень эффектно. Я театрально поклонился ему и сам принял стойку. Улыбаясь и зная, что он все равно не увидит моей улыбки и не услышит моих слов, я тихонько шепнул: - Приступим, сударь? - и пошел в атаку. Вот это был бой! Я быстро понял, что имею дело с противником, равным по силе и мастерству, а может быть, в чем-то меня и превосходящим. Но еще я понял, что он долго не практиковался: порой был непростительно медлителен и неуклюж. Впрочем, я сам не имел в своем активе ежедневной практики (события ноября-мая - не в счет) за последний год и тоже порой был непростительно медлителен и неуклюж. Но бил он уверенно, работал в жестком темпе, я едва успевал уворачиваться, сильно мне при этом мешал шлем - всегда это было моим слабым местом. Потому я подумывал, а не применить ли мне что-нибудь свеженькое, незатертое из "школы пьяного таракана", но тут сам чуть не попался на один такой прием и пришел к выводу, что благородный представитель в курсе новинок и лучше идею эту поскорее забыть. Интересно, сударь, а в каком вы полку служили? Уж не в моем ли? Не знаю, долго бы я продержался, уворачиваясь и ставя блоки, ставя блоки и уворачиваясь, если бы мне не подоспела помощь с совершенно неожиданной стороны. В проходе прогремел выстрел. Пуля вжикнула по потолку, посыпалась штукатурка. Мы с представителем отпрянули друг от друга, прижались к стенам, на время позабыв наши разногласия. Я обернулся. Я был поражен. Я не знаю, не берусь хотя бы предположить, чего ему это стоило: встать под непрерывным гнетом психотронных генераторов, преодолевая жуткую изматывающую боль. Но Сифоров встал. Он стоял в проходе на коленях и, наверное, ничего не видя перед собой, слепо таращась, сильно прикусив губу, держал в вытянутых трясущихся от напряжения и боли руках табельный пистолет Макарова и пытался стрелять. На моих глазах, он нажал на курок, и в проходе прогремел новый выстрел, и капитан, конечно же, опять промахнулся. Но его бессмысленная, на первый взгляд, попытка сыграла мне на руку. Я увидел, что мой противник тоже уставился на Сифорова. Не верил, видно, что такое возможно, не понимал, КАК такое возможно, и пялился, раскрыв рот (это мое предположение, конечно) на совершенно невероятное в его понимании зрелище. И я ударил его, воспользовавшись представившейся возможностью и совершенно не встретив сопротивления, сбил с ног и сорвал шлем. А когда Сифоров, обессиленный, повалился на пол, выронив пистолет, потерял сознание, я обнаружил, что противник мой, благородный представитель "третьей" силы, мне давно и хорошо знаком. Потому что под шлемом я увидел помертвевшее от боли лицо бывшего моего друга и боевого товарища, которого я успел уже один раз "похоронить", капитана МВД Михаила Мартынова. Глава тридцать первая Из знакомой мне троицы их было двое здесь: Мишка Мартынов по прозвищу "МММ - нет проблем" и "внештатный консультант" Леонид Васильевич, которого я все-таки сумел опознать в том первом, сбитом мною в коридоре, владельце шлема. Для полного комплекта не доставало только полковника Хватова. Но и Леонид Васильевич особой охоты со мной общаться не проявил, уселся в дальнем углу, посасывал хмуро свою неизменную трубку. Взгляд его утратил памятную мне притягательность. Тем более, что один глаз у "внештатного консультанта" оказался подбит и заплыл. - Я знал, что ты рано или поздно выйдешь на нас, - неторопливо говорил Мишка. - Ты, вообще, всегда был парень прыткий. До сих пор жалею, что ты тогда предпочел свои авиационные двигатели службе у нас. Сейчас бы, может, и меня переплюнул... - Ты же знаешь, я никогда не имел склонности к изготовлению собственной карьеры. Мы стояли у забеленного до половины окна, наблюдая за тем, как под конвоем сотрудников ФСК, которым его передали из рук в руки, идет через двор поникший Сифоров. Во дворе впритык друг к другу стояли раз-два-три-шесть автомобилей: три БМВ и три волги. Переминались с ноги на ногу контрразведчики, был среди них и полковник Усманов. Ему что-то объяснял, размахивая руками, давешний громила в замызганной спецовке. Полковник с выражением полной покорности судьбе на лице внимательно слушал. Сифорова подвели к машине. Вырываясь из цепких лап конвоиров, он обернулся, что-то крича - может быть, звал меня - но прийти на помощь ему я не мог: не хотелось подставлять под новый удар. Сифорова затолкнули в БМВ, и автомобиль сразу же тронулся с места. - Сильный человек, - дал капитану характеристику Мартынов, машинально почесывая шишку за ухом. - Первый раз я наблюдал, чтобы человек смог подняться в поле шок-излучения. - А он смог, - ответил я просто. - Что теперь с ним будет? - Беспокоишься? Он что, тебе друг?.. А-а, понимаю. Да ничего с ним не будет. Влепят выговор по служебной линии, отправят заниматься конрабандистами. Он же ничего толком не знает, не успел разобраться. А вопросы? Пусть думает, на то у него голова на плечах. - Мишка, - сказал я. - Кто вы такие, Мишка? Мартынов снова почесал шишку и ответил медленно, подбирая каждое слово: - Мы существуем давно. Лет тридцать уже. Когда была теоретически обоснована возможность воздействия на человеческую психику разного рода техническими средствами, встал вопрос о защите от подобного воздействия главы государства. Опасность при этом исходит не только со стороны потенциальных противников из-за рубежа, но и от внутренних структур, участвующих в непрекращающейся борьбе за власть. В роли такой структуры вполне может выступить любое из силовых министерств. Потому секретнее нашей службы ничего в этой стране нет. Мы не числимся даже на бумаге; списка сотрудников Службы ты не найдешь ни в одном из существующих архивов. Все сотрудники заняты в других ведомствах: кто кадровый офицер, кто в ФСК, кто, как я и Хватов, в МВД. У нас имеется своя разведка, свои исследовательские лаборатории; мы проводим свои собственные расследования, финансируем по секретному счету свои собственные разработки. Принцип подбора кадров в Службе - чисто личные взаимотношения. Хватов, например, два с половиной года присматривался ко мне, прежде чем предложить свободную вакансию. Потому нас не слишком много, мы предпочитаем не раздувать штат сверх необходимого, но мощь, которой мы располагаем, как ты мог убедиться, велика, гораздо более велика, чем объединенная мощь всех силовых министерств вместе взятых. - И как же ваша Служба называется? - Так и называется. Служба защиты Президента от психотронных воздействий. - Ага. Значит, раньше защищали генсеков, а теперь - президентов? - Такова основная задача. Но помимо этого мы занимаемся утечками информации по исследованиям в области прикладной психотроники, проблемой альтернативных исследований, такими вот фигурами как Герострат. Кстати сказать, последний доставил нам немало хлопот... Центр-два, подумал я. Вот он - самый настоящий Центр-два. Мы придумали "утку", полагали, что блефуем, но на самом деле мы почти угадали: Центр-два существует, хотя и в несколько ином виде, чем нам это представлялось. - Вы разыскиваете Герострата? - спросил я. - Еще бы. И более успешно, чем вы. Мы вскрыли все его опорные пункты: три арсенала, одиннадцать явочных квартир, подвал, где он держал и пытал специалистов из Центра. Но на самого Герострата выйти пока не удалось. Здесь он нас обошел, и мы потеряли двоих, прежде чем поняли, что он знает о нашем существовании. Вот если бы вы еще под ногами не путались... - Черт возьми! - взорвался я. - "Не путались под ногами"! Свихнулись вы тут все на своей секретности. Мы, как слепые котята, тыкались туда-сюда, из-за наших ошибок гибли люди, а вы что, не могли остановить нас еще на первом этапе, схватить того же Усманова за руку и сказать ему: "Не суйся не в свое дело, малыш"? Мартынов смутился. - Понимаешь, Игл, дело в том, что ваше участие в деле, если уж быть до конца откровенным, нам иногда помогало. Второй фронт; Герострат чувствует себя затравленным. Вот если бы вы придержали своих скакунов, действовали не так ретиво, гибче... - Да не объяснили вы нам, что действовать надо гибче. Сунули, как... котят в пекло и смотрели, удовольствие получали, наблюдая, как Герострат нас убирает одного за другим. И не думай, что мощь ваша великая вас украшает. Сволочь - она сволочь и есть, хоть атомной бомбой ее снабди. Теперь взорвался Мишка: - Да что ты знаешь?! - закричал он мне в лицо. - Что ты вообще знаешь об истинном положении вещей?! В курсе ты, что программирующие видеокассеты, на которую ты сам когда-то попался, запущены еще в восьмидесятых? В курсе ты, что каждый пятый в стране за счет этого член Своры? И Свора растет, понимаешь ты?! В курсе ты, что появились уже ловкачи: все эти Марии-Деви, Асахары, Муны и еще десяток менее известных имен - кто сообразил, сумел прочухать ситуацию, и хотя "паролевика", книги кодов, у них нет, чисто на эмпирике, методом проб и ошибок находят нужные словосочетания, и уже человек - не человек, а раб, послушный исполнительный механизм. И вот тебе готовая Свора: тысяча, десять тысяч, сто тысяч человек! Ты понимаешь?! Объясни теперь, как мы могли хоть слово, хоть полслова вам сказать, передать?.. Если и среди вас каждый пятый - потенциальный агент Герострата! Он замолчал, тяжело дыша. А я, ошеломленный этим новым обрушившимся на меня знанием, не мог ничего ему ответить. Мишка перевел дух, успокоился. - Ну тебя-то теперь это не касается, - сказал он. - Ты вышел из игры, интереса у Герострата настоящего к тебе нет. Мы наступаем ему на пятки, и он будет спасать свою шкуру. Так что отправляйся спокойно домой, встречай свою Елену. Говорят, она завтра из Европы возвращается? Люби ее, живи, как жил, и забудь о Герострате. Не сегодня-завтра мы его возьмем и займемся наконец остальными. Но если вдруг что-то случится непредвиденное, сразу звони мне - запишешь телефончик. - Скажи, Мишка, - обратился я к нему почти просительно. - Когда вы достанете Герострата, вы убьете его? - Скорее всего, да, - не задумываясь, будничным тоном ответил Мартынов. - Он слишком опасен. Мишка казался искренним, когда говорил о предопределенности данного исхода, но я почему-то ему не поверил. Глава тридцать вторая Раз, два, три, четыре, пять, вышел Боря погулять. Вдруг Мартынов выбегает, в нашего орла стреляет. Пиф-паф, ой-ей-ей, умирает Боря мой. Разговор с Мишкой Мартыновым прояснил, мягко говоря, многое. Только вот эффект его воздействия на меня сравним с тем самым каноническим: "пиф-паф, ой-ей-ей..." И дело даже не в том, что теперь я знал ВСЮ правду (или, по крайней мере, ее большую часть); и даже не в том, что теперь я понимал, почему так легко у Герострата получалось управлять людьми, которых он встречал в первый и в последний раз в жизни; и не в том, что игра оказалась куда более масштабной, чем можно было себе представить, ведь на интуитивном уровне я уже догадался, что нами вертят, используют, по выражению Сифорова, "втемную", ведь привык я уже, что иначе и быть не может, что ничего другого от власть имущих ждать просто не приходится, и новое подтверждение тому воспринял почти спокойно. Другое выбило меня из колеи, заново принудило судорожно искать точку равновесия, без которой не может, по-видимому, существовать здравомыслие человеческое. И сопровождалось это возвращением моих старых страхов, приходом той холодной черноты, который я испытал вначале, когда из слов Елены понял, что Герострат жив, несмотря на то, что видел я его смерть, несмотря на фигурку белого ферзя, которого подобрал с пола в пустой пыльной комнате. Участие на паях с Сифоровым и Мариной в охоте ФСК на восставшего из мертвых Герострата поддерживало меня на плаву. Я наблюдал движение сил, направленных на то, чтобы его обезвредить, и хотя неудачи следовали у нас одна за другой, мы совершали ошибки, теряли людей, срывали раздражение друг на друге - мы все же продвигались, мы вели охоту, и когда-нибудь (если забыть о существовании Службы защиты Президента) мы вполне могли его взять. Зря, что ли, наше упорство, наши жертвы? И вот оказывается, что зря! Сидеть надо было тише воды, сидеть и не высовываться, а мы высунулись и получили пулю в лоб. А Герострат по-прежнему на свободе, и значит, не будет мне покоя, не будет у меня уверенности в том, что моя семья, я сам находимся в безопасности, "не представляем интереса". А предатель в моей голове только и ждет момента, когда поступят соответствующие команды. В Свору легко вступить, но возможно ли выйти?.. И значит, опять все сначала, ты снова один, и никто тебе не поможет. Я вернулся домой часам к трем дня. Обед готовить не стал, а прожевал всухомятку успевший за две недели зачерстветь до совершенной каменности ломоть ржаного хлеба, позабытый в хлебнице. Я думал и вспоминал. Я вспоминал малейшие подробности нашей охоты: кто где стоял, кто куда смотрел, кто чего говорил. Многие факты и странности получили теперь с раскрытием природы третьей силы исчерпывающее объяснение. Но думал я о другом, и искал в памяти совсем другое. Что-то проскользнуло на самой грани моего восприятия в те дни, что-то очень важное - мне почему-то казалось, что ничего важнее этому нет, но незамеченное ни мной, ни моими партнерами, ни, естественно, Службой защиты Президента от психотронных воздействий. Ниточка к Герострату. Зачем тебе это? - вопрошал предатель. Тебе все равно не справится с ним в одиночку. Он слишком ловок, слишком быстр, слишком хитер для тебя. Говорят же тебе: не высовывайся! Но я должен искать, отвечал я самому себе. Иначе все теряет смысл, а смысл для меня - это воздух, такой вот я человек. И как поддержка, как оправдание моей уверенности, что иначе нельзя, зазвучал вдруг глуховато голос Марка Федотовича Гуздева, моего преподавателя, убитого в мае Геростратом. "Как-то раз, - спокойно без лишней в таких случаях торопливости рассказывал Гуздев, - принимали экзамен по сопромату профессор и ассистент. Заходит первый студент. Тянет билет, но ответить по вопросу ничего не может. Профессор задает наводящие вопросы, но студент молчит. "Ну давайте вашу зачетку," говорит со вздохом профессор. "Я забыл зачетку дома", - отвечает студент. "Тогда до свидания," - отпускает профессор студента. Вслед за первым студентом заходит второй, и как и первый не может ответить ни на основной вопрос, ни на дополнительные. "Давайте зачетку," - с новым вздохом говорит ему профессор. Студент долго ищет по всем карманам зачетку, но не находит и виновато признается: "Я забыл ее дома". "Идите, - отпускает его профессор, потом обращается к ассистенту. - Я предлагаю первому поставить два, а второму - три." Ассистент соглашается. Но потом, когда экзамен закончен и пора идти домой, он решает уточнить: "Объясните мне, профессор, пожалуйста, почему первому мы поставили два, а второму - три?". "Но второй-то хоть что-то искал," - ответил профессор." Будем искать, Марк Федотович, подумал я. Будем искать. Другое дело, необходимо прежде определить стратегию поиска. Перебор мельчайших деталей охоты ничего не даст. Эмоции заслоняют объективную реальность, а здесь требуется системный подход. Вообще, какие существуют методы раскрытия больших и малых тайн? Я перебрал в уме. Дедуктивный метод. От общего к частному. Шерлок Холмс, доктор Ватсон, собака Баскервилей. Не подойдет. Не хватает той самой суммы общих данных, да и с высшей математикой у меня всегда были проблемы. Кто там еще есть? Эркюль Пуаро, капитан Гастингс, двенадцать подвигов. Этому было еще проще. Берешь группу подозреваемых, выясняешь, у кого самое прочное алиби, и ищещь в этом алиби дефекты. Если такие дефекты себя обнаруживают, считай, преступник найден. Просто и запутано. Мне такая метода не подходит. Все ж таки я имею дело с живыми людьми, а не с гениальными АЛИБИНОСАМИ Кристи. По этому поводу мне вспомнился еще один анекдот. Правда, совсем из другой коллекции, из обоймы черного юмора. Археологи откопали какую-то невообразимо древнюю мумию. Радиоуглеродный анализ показал, что мумие восемь тысяч лет, но утверждение это требовало дополнительной проверки. Археологам вызвались помочь три знаменитых человека: Шерлок Холмс, Штирлиц и Мюллер. Мумия была помещена в отдельную комнату и первым с ней уединился Шерлок Холмс. Вернулся он через час. "Ей восемь тысяч лет," - ответил он на вопрос археологов. "Как вы догадались?!" - вскричали пораженные археологи. "Дедуктивный метод," - загадочно отвечал великий сыщик. Вторым пошел Штирлиц. Вернулся через полчаса. "Ей восемь тысяч лет." "Как вы догадались?" "Информация к размышлению," - не менее загадочно отвечал великий разведчик. Третьим пошел Мюллер. Вернулся через десять минут. "Ей восемь тысяч лет." "Как вы догадались?" "Сама сказала," - отвечал великий шеф гестапо, вытирая о мундир запачканные руки. М-да, такой вот анекдот. Очень для меня сегодня актуальный. Но от дедуктивного метода мы уже отказались; информацию к размышлению хоть лопатой греби-разгребай, но тоже еще выводы нужно уметь сделать, а вот насчет "Сама сказала"... Где и как Герострат мог проговориться? И проговорился ли он где-нибудь?.. Стоит подумать... Давай рассмотрим дело под другим углом. В какие формы диалога за последнее время ты с Геростратом вступал. Два письма. "АРТЕМИДА" и "видеозвуковое" послание в лице двойника. Все? Нет, не все. Еще был лабиринт, галерея памяти, сверкающее золотом чудо-юдо и видение полуночной встречи с Геростратом - блок ложных воспоминаний. От здравого анализа путешествия внутрь самого себя меня отвлек тогда нервный срыв Марины (где она, интересно, сейчас?), Но теперь-то есть и время и возможность все спокойно обдумать. Что я видел там, что полезного я мог там увидеть? Меня не покидало ощущение, будто я что-то забыл. Самое важное. И никак у меня не получалось вспомнить. Стратегия, стратегия здесь нужна. Кто у нас там еще есть в списке? Ага, метод пастора Брауна. Классика. Честертон. Зная обстоятельства совершенного преступления, вживаешься в образ преступника, а затем выбираешь из круга подозреваемых того, кто этому образу наиболее полно соответствует. Вот представь себе, Герострат сидит в квартире, в пустой пыльной комнате, на столе рядом с ним кнопочный телефон. Он сидит, вспоминает меня и думает, какое бы такое послание составить, чтобы я понял, оно обращено ко мне и меня, только меня, предупреждает о возможных последствиях моего дальнейшего участия в деле... "АРТЕМИДА". Он сидит в комнате... пыльной и пустой... "..."АРТЕМИДА", говоришь? Ликвидировать, говоришь?.."... Я прыгнул на него через стол... "АРТЕМИДА". "ARTEMIDA". И я снова, будто наяву, увидел, как вспыхивает за спиной Герострата, становится четче одна короткая надпись, одно слово, одно имя: "АРТЕМИДА". Ну конечно же! Я хлопнул себя по лбу. Теперь мне все стало ясно. Герострат снова был на высоте. Он выбрал в единственное место в городе, где никто никогда ни при каких обстоятельствах не будет его искать. Но я его нашел. Я ЕГО НАШЕЛ! Ай, да Игл, ай, да сукин сын! Я в возбуждении пробежался по комнате. Теперь действовать. Проверить все и действовать. Но сегодня было уже поздно, на улице смеркалось, и нужную тебе справку можно будет получить только завтра с утра. Я думал, что не смогу уснуть в эту ночь, но едва стоило мне устроиться на диване, как глаза сами собой закрылись и я провалился в глухую лишенную сновидений темноту. Выспался я прекрасно и в девять был уже на ногах. Но энтузиазм вчерашнего вечера как рукой сняло. Только сейчас я начал понимать, ЧТО на самом деле мне предстоит, и в душе зашевелился знакомый страх. Спокойно, приказал я себе, одеваясь. Главное - не допустить ошибки и все будет хорошо. Когда я надевал брюки из кармана вывалилось удостоверение Лузгина. Очень кстати, подумал я, поднимая его с пола. Прав Сифоров: пригодилось. В пятнадцать минут одиннадцатого я был в паспортном столе Невского района. Предъявил начальнице, дородной сильно напомаженной женщине, удостоверение и, назвав интересующий меня адрес, спросил примерно так: - В ноябре прошлого года там произошли определенного рода события. Владелец квартиры погиб. Не подскажете, кто является владельцем квартиры теперь? - Квартира передана в фонд мэрии, - без колебаний отвечала начальница. - Понятно, - сказал я. - А телефон с квартиры снят? - Нет. - И номер не изменился? - Нет. По примеру капитана Жеглова я вытащил записную книжку, раскрыл ее на чистой странице и сказал: - Давайте сравним. Начальница, сверившись с карточкой, назвала номер. Я удовлетворенно кивнул: - Спасибо за помощь. Следующий этап. Я поднялся по лестнице, по той самой. Невольно вспомнилось, как обреченно поднимался я здесь в ноябре, а наверху меня жлал Герострат в окружении своих боевиков. Вот и она, квартира афганца Семена, одного из тех немногих активистов Своры, с кем я успел познакомиться. Дверь была опечатана. Я, неслышно ступая, подошел к ней, наклонился, разглядывая давно затвердевшую печать. Печать как печать. Неужели я ошибся? Нет, не может быть. Впрочем, есть еще один способ проверить. Я вышел во двор, отыскал таксофон, набрал номер. Один гудок, второй, третий... Конечно же, по всякому случаю он не будет хватать трубку, необходимо выждать. Я насчитал пятнадцать гудков, прежде чем трубку на том конце все-таки подняли. - Слушаю. Это был ЕГО голос, и мне сразу же нужно было бросить трубку, но я помедлил, все еще не веря самому себе. Герострат помолчал, а потом спросил, попав в самую точку: - Это ты, Боренька? Я отшвырнул трубку с такой силой, будто из наушника вызмеилась кобра. Меня затрясло, я попятился, а когда мне показалось, что я слышу доносящийся из трубки ехидный знакомый смех, то бросился бежать. Опомнился я у станции метро "Елизаровская". Что ты делаешь?! Он же уйдет! Тяжело дыша, я остановился у ближайшего автомата, набрал новый номер. - Мартынов у аппарата. - Мишка, - без приветствия начал я, - пообещай мне одно, если вы возьмете Герострата, вы убьете его. Это очень срочно. Обещай. - Кто говорит? Борис? Где ты? Что ты узнал? - Ты обещаешь? - Обещаю, но погоди... Что все это значит? - Проспект Обуховской Обороны, квартира, где меня потрошили в ноябре. Ты понял? - Я тебя понял, Игл. Но это невероятно... - Он там, Мишка. Если хочешь успеть, выезжай немедленно. И помни, ты мне обещал. Я положил трубку и неспешно отправился к эскалатору. Вот теперь все, думал я устало. Вот теперь я действительно вышел из игры. Но я ошибался, думая так. На самом деле игра для меня еще не закончилась... ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ СТРАСТИ ПО-ПУЛКОВСКИ Маленький мальчик зенитку нашел - Ту-104 в Москву не пришел. Глава тридцать третья Герострат не стал дожидаться, когда за ним придут. Это было бы не в его духе. Он давно отвык быть кроликом. Он научился открывать клетки и умело противостоять своим многочисленным врагам. У него теперь имелись клыки, и он, не задумываясь, пустил их в ход. В течении получаса Герострат сделал около четырех десятков телефонных звонков, потом, не торопясь (у него еще оставалось время), побрился, надел не традиционную "афганку" без погон, а лучший свой костюм из богатого гардероба, повесил под пиджак кобуру с новеньким вальтером. После чего вышел, сорвав печать, из квартиры, запер дверь на ключ и отправился к метро. Мартынов и компания разминулись с ним чуть ли не на пороге дома, но разминулись, и вместо Герострата Мартынов получил возможность "обнюхать" теплые еще следы: осмотреть квартиру и начать опрос соседей-потенциальных свидетелей. При этом он хмурился, потирал подбородок и внимательные из его команды могли заметить и даже разобрать, что он шепчет при этом: "Дьявол, дьявол, а не человек!". Стандартную процедуру, которая не могла уже дать конкретных результатов, довести до конца так и не удалось. Через четверть часа после ухода Герострата и появления в квартире команды Мартынова пятнадцать "заведенных" членов Своры, хорошо вооруженные и готовые умереть, атаковали дом на проспекте Обуховской Обороны. Никто их не ждал, и половина команды Мартынова полегла под пулями в первую же минуту. Остальные все-таки сумели организоваться для отражения неожиданной атаки. С радиотелефоном в руках капитан МВД Михаил Мартынов лежал, вжимаясь в пол; на лестничной площадке и в прихожей грохотали выстрелы; из располасованной осколком стекла щеки капитана обильно текла кровь, а он кричал, надрываясь, в микрофон, призывая подмогу, требуя от Хватова быстрых решительных действий... По городу был объявлен тотальный розыск. Но опять же с запаздыванием, потому что Герострат во главе еще двадцати пяти послушно следующих за ним на восьми автомобилях боевиков прибыл в аэропорт. Трое боевиков, бросая на бегу гранаты, рванулись в зал ожидания. Следом, поливая все вокруг огнем из автоматического оружия, двинулись остальные. Охрана аэропорта была сметена: здесь никто даже и не пытался оказать сопротивление. Поэтому практически беспрепятственно Герострату удалось прорваться на летное поле. Своих боевиков он оставил умирать в здании аэропорта. Выбить их оттуда для прибывшего спецназа составило целую проблему, и как следствие, заняло определенное время: чуть более сорока минут. А вообще, любые операции силовых структур тактически подобны. Это и не удивительно: набор способов обезвредить преступную группировку при минимальных потерях среди личного состава и заложников достаточно ограничен. Но зато уж отработан до мелочей. Сразу после того, как стало понятно, что службам аэропорта своими силами не управиться, что дело серьезное, пахнет большой кровью и большим скандалом, в Пулково были подтянуты все имеющиеся в наличии силы. Очень скоро шоссе перед аэропортом оказалось забито транспортом: пожарные машины и автобусы неотложек, милиция, армейские крытые грузовики. Панику среди пассажиров и ожидающих удалось пресечь быстро; эвакуация и выставление оцепления тоже прошли без проблем. Все самолеты на ближайшие десять часов были перепоручены службам Пулково-2, а спецназ решительно взялся за очистку помещений аэропорта от засевших там боевиков Своры. Но на все это, как указывалось, требуется время, и этого времени Герострату вполне хватило, чтобы без лишней суеты захватить самолет, готовившийся к вылету в Москву с полусотней пассажиров на борту, среди которых были женщины и дети. Когда же все-таки разрешились проблемы паники, эвакуации и ликвидации не пожелавших сдаться боевиков, руководители операции обнаружили, что вздыхать с облегчением рановато, потому что появилась новая проблема, и что она-то точно не укладывается в рамки стандартных отработанных схем. В общем, никто из руководителей долго не мог понять, чего, собственно, требует от них "террорист", захвативший самолет с заложниками: ни денег, ни предоставления возможности вылета в Пакистан он не просил, он требовал, чтобы к нему привели одного человека. Какого человека? Что это за человек? Никто ничего не мог понять до тех пор, пока в аэропорту не появился полковник Хватов. Он выслушал магнитофонную запись требований Герострата, кивнул и задумался под вопросительными взглядами своих коллег. Он знал человека, которого требовал к себе Герострат в обмен на заложников; он не знал, как теперь быть, как сказать обо всем ЭТОМУ человеку. Потому что Герострат требовал выдать ему Бориса Орлова. Глава тридцать четвертая Я сидел дома перед экраном включенного телевизора: передавали открытие Игр Доброй Воли. Звучала торжественная музыка. Над стадионами развевались флаги. Я ждал звонка. Я знал, что Мишка мне позвонит. И хотя уговора по этому поводу никакого не было, Мартынов должен был мне позвонить, предполагая, что буду я ждать результата. Я довел дело до конца и теперь имел право услышать о результате. Прошло часа три с того момента, как я сообщил МММ адрес; я все чаще поглядывал на часы: время шло, а звонка все не было. И хотя, казалось, усталость переполняет меня настолько, что нет уже сил и на малейшие проявления чувств, я ощутил прилив беспокойства. В пустоте отрешенности завозились мальки мыслишек: что-то не ладится у Мартынова, что-то не получилось. И тут наконец грянул долгожданно телефон. Я подскочил, сорвал трубку, и услышал Мишкин голос: - Боря, у нас проблемы. Ты слышишь? - Слышу, - произнес я почти спокойно: а как же иначе, когда у нас с Геростратом обходилось без проблем? - Машину я уже выслал. Нам нужна твоя помощь, Игл. Это нужно помнить всем: Игл - решенье всех проблем, мысленно перефразировал я известную рекламу. - Опять? - спросил я вслух. - Я вам что - общество "Красный крест"? - Игл, он разгромил Пулково, аэропорт; он захватил самолет с заложниками. Игл, там дети! Он ни перед чем не остановится. Он обещает через час начать их отстреливать. По одному каждые пять минут. Мы бы пустили генераторы, но он утверждает, что у него есть взрывное устройство, настроенное на волну. Мы не имеем возможности это проверить. Там дети, Игл! - А при чем здесь я?! - я не выдержал, сорвался на крик. - Я же тебе дал адрес! Что ж ты его не взял, профессионал хренов? Почему у него теперь заложники? - Я не смог, Игл, я не смог, - бубнил Мишка, и голос у него был слабый, какой-то задыхающийся. - Теперь на тебя только надежда... опять только на тебя... - Причем тут я? У вас что там, спецназа не хватает? - Он требует тебя, Боря, - ответил Мишка с придыханием. - Тебя одного в обмен на всех заложников. Тебя одного... А там дети, ты понимаешь?.. Восемнадцать детей... Пальцы у меня предательски затряслись, я чуть не выронил трубку. "Дети... Восемнадцать детей... Тебя одного в обмен на заложников". Последний фокус, последнее па нашего веселого танца. Браво, Герострат. В шахматах мы, разрядники, называем такое положение патом, результат ничья. И новый каламбурчик на закуску: из па в пат. Красивый ход, почти гениальный ход. И видно, тоже задумывался ты порой о знаках судьбы, о силах, что притягивают друг к другу людей разной полярности, против воли заставляя идти их рука об руку по дорогам жизни; а может, еще думал о цикличности любого хода, любого развития, когда все в конце концов возвращается к началу, туда, откуда все начиналось. Для меня все началось в пулковском аэропорту, там должно и закончится. Так ты решил, Герострат? И ведь знаешь ты, что соглашусь. Буду трястись, но соглашусь, потому что "там дети... восемнадцать детей..." - Сколько у меня времени? - спросил я быстро. - Я успеваю? - Успеваешь, - судя по голосу, Мишка заметно приободрился: неужели ОН думал, что я откажусь? - Машина будет у тебя с минуту на минуту. - Приготовьтесь там, - сказал я. - Еду. В аэропорту я был через полчаса. Незнакомый мне водила включил мигалку и гнал без остановок, игнорируя всяческие правила. Несколько пришлось ему притормозить из-за оцепления и автомобильной сутолки у Пулково. А скоро пришлось совсем остановиться. Чертыхаясь, он полез из машины, и я без дополнительных уточнений последовал за ним. Мы побежали, а где-то через минуту я увидел, как нам навстречу, огибая грузовики, микроавтобусы неотложек, пожарников, бежит Мишка. А следом за ним - потные, бритоголовые, в защитных комбинезонах, с автоматом наперевес. Омоновцы. Почетный эскорт, надо полагать. Мишка увидел меня, замахал руками. Выглядел он, признаться, не важно. Костюм помят, выпачкан белым. На щеке - огромный пластырь. Мы встретились, и он, не говоря ни слова, ухватил меня за руку и поволок к зданию аэропорта. Омон молча перегруппировался и затопал следом. А еще через несколько минут мы были на летном поле. В дальнем конце его одинокой громадой, словно изготовившись к разбегу и быстрому взлету, стоял ТУ-154. Вокруг него перебегали, пригнувшись, через каждые пять метров падая на живот, такие же бритые и защитно-цветастые, как те, что топали у нас за спиной. Люк в пассажирский салон ТУ-154 был открыт, к нему подвели трап, но никого поблизости от трапа не наблюдалось. Только на значительном удалении, метрах в ста, стояли трое в штатском, один держал в руках магафон. Над полем царила тишина, столь необычная для аэродрома, такая, что даже были слышны кузнечики, стрекочущие в траве вокруг взлетно-посадочной полосы. И над всем этим ослепительно сиял обжигающий диск летнего солнца и стояла жара. Да, та самая жара. Жара гор, которые стреляют. - Быстрее, - обронил только Мишка, и мы ускорили бег. Одного из штатских (того, который был с мегафоном) я узнал: полковник Хватов собственной персоной. Ну что ж, пришлось, значит, встретиться и на этот раз. Только вот сегодня МНЕ придется выступать в роли вашего спасителя. Придется. А заодно и должок оплачу. С процентами. - Здравствуйте, Игорь Павлович, - сказал я, но протянутую для приветствия руку проигнорировал: обойдешься. - Без меня, смотрю, ничего у вас толком не получается. Может, пора в отставку? А мне - на ваше место? Улыбка сошла с лица Хватова. Он убрал руку: - Напрасно вы так, Борис Анатольевич. - Ничего в нашей жизни не бывает "напрасно". - Зачем ты, Игл? - пытался остановить меня Мартынов. Я смерил его холодным взглядом. О, Господи, скольких сил мне стоила эта холодность! Ведь я уже был на пределе в тот момент; я же был уверен, что умру сегодня, здесь, под жарким летним солнцем, в тишине, после всех усилий - умру. И черное отчаяние готово было переполнить меня в любую секунду, отпусти только чуть вожжи. - Ладно, - сказал я. - Начинайте. Сколько можно тянуть? Полковник поднес мегафон к губам: - Лаговский, вы меня слышите?! Я даже не сразу сообразил, к кому Хватов обращается, но потом, конечно, вспомнил... Вот так-так... Лаговский. Николай Федорович. Значит, это все-таки твоя настоящая фамилия. Но какая наглость устроиться в Одессе под своей собственной фамилией! Вот и еще одним вопросом меньше. Только зачем тебе, Игл, перед смертью столько ответов?.. Все-таки у Герострата был сильный голос: он отвечал без мегафона, но по громкости его ответ ничем мегафону Хватова не уступал: - Слышу, слышу! Ну как там, появился мой любимчик? - Борис Орлов здесь! Смех, почти хохот. - Наконец-то! Ну что, работаем по уговору? Или есть новые предложения? - Нет! Начинаем! - Пусть тогда идет. Топай сюда, маленький мой. За все время переговоров я не заметил в люке ни намека на движение. Герострат предусмотрительно не выставлял себя снайперам напоказ. - Что за "уговор"? - обернулся я к Мишке. - Ты встаешь внизу, у трапа, - пустился в скорые объяснения Мартынов. - Он выпускает заложников; они сходят по трапу. Когда выйдут и сойдут все, ты начинаешь подниматься. - Разумно, - кивнул я, - с его стороны, - а потом, помолчав, не без издевки (единственный способ остался уберечься от срыва) задал еще один вопрос: - Ну а что у нас приготовлено на вторую часть? Какой там у вас "уговор"? Надо понимать, самолет забросают гранатами? - Да ты что?! - Мишка казался искренним. - Там же будешь ты, Борис! - Не в первый раз подставлять меня под пули, ведь верно? Уж как-нибудь примете этот грех на душу, правда, Игорь Павлович? - Вы бредите, Борис Анатольевич, - резко отвечал Хватов. - Мы же гарантируем вам безопасность. Мы готовы выполнить любое его требование в обмен на вашу жизнь. Потому штурма не будет. Только вы тоже постарайтесь вести себя там благоразумнее. А то если... - С чего это вдруг такая забота? - Игл!.. - Постой, Мишка. Мне интересно полковника послушать. Хватов устало опустил руки. - Не нужно считать меня холодным расчетливым мерзавцем, - сказал он, глядя мне в глаза. - Я тоже человек. Если бы такое было возможно, если бы он потребовал в обмен на заложников меня, я бы пошел. И с радостью бы, Борис Анатольевич, пошел, потому что... потому что... Да что толку объяснять: вы все равно меня не слушаете... - Напротив, я вас внимательно слушаю, - сказал я. - И кое-что понял. А теперь послушайте меня, Игорь Павлович. Если Герострат попытается уйти, если найдет лазейку и захочет ею воспользоваться, немедленно уничтожьте его. Даже если для этого придется убить меня. Вы поняли?! Хватов приподнял брови; сбоку невнятно охнул Мишка. - Я не понимаю вас, Борис Анатольевич. - Неважно. Вы сделаете так, как я вас об этом прошу? - Игл, ты в своем уме?! - В своем, - я посмотрел на Мартынова. - Ты, наверное, тоже меня не понимаешь? По глазам было видно, что нет. В глазах его была растерянность. Вот так, подумал я. А когда-то мы понимали друг друга с полуслова. - И не нужно понимать, - сказал я ему. - Главное делайте, что я говорю: уничтожьте его. И я пошел, пошел к трапу, прокричав уже на ходу: - Герострат, я иду к тебе! Пошел. И хотя каждый новый шаг давался все с большим и большим трудом, а в ушах зазвенело, как после легкой контузии от продолжительной стрельбы из АКМа, я знал, что дойду, не сверну в сторону, потому что "там дети... восемнадцать детей". Я остановился у трапа и в ту же секунду вниз по ступенькам двинулись заложники. Посторонившись, держась рукой за поручень, я стоял у трапа, а они шли один за другим: женщины тихо плакали, мужчины или зло щурились или выглядели озабоченно-расстроенными, одного побагровевшего толстяка придерживали под руки, он едва волочил ноги: видно, прихватило сердце. И только дети казались внешне спокойными. Наверное, просто не смогли они еще оценить всю величину опасности, которая им только что угрожала. Дети, черт подери! Я же никогда, ни разу в жизни не задумывался о своем собственном ребенке, каким он будет, каким бы я хотел его видеть, если, конечно, появится он когда-нибудь у меня. И не стояло как-то никогда передо мною вопроса, как сам я отношусь к детям, кто они для меня, эта неприметная за суетой взрослых дел часть человечества? Но я видел, что такое мертвые, УБИТЫЕ дети, я знаю, что ничего в мире нет горше маленького детского горя, и я не был способен отказаться, услышав требование Герострата. Я провожал их глазами, выхватывая то одну, то другую маленькую фигурку из толпы уходящих через поле заложников, и думал о том, что у меня, наверное, уже точно не будет детей. Не успеть... - Давай, Боря, поднимайся, - услышал я знакомый мне и ненавидимый голос. - Что ты там застрял? И я стал подниматься по трапу, все еще придерживаясь за поручень. Шагнул в салон, усиленно моргая, чтобы побыстрее привыкнуть к сумраку, который царил здесь внутри, и снова услышал: - Дверь не забудь прикрыть. Так, вроде, все вежливые люди поступают? Я закрыл люк и повернулся на голос. - Ну здравствуй, Боренька, - сказал Герострат, широко улыбаясь. Давненько мы с тобой не виделись. Сколько лет, сколько зим... - ЛИТОПА НОТ! - произнес я, старательно выговаривая каждое слово. Глава тридцать пятая Не знаю, на что я рассчитывал, решившись по памяти воспроизвести пароль, которым Хватов когда-то остановил целившуюся в меня из револьвера Люду Ивантер. Но это был мой единственный, мой последний шанс, и я им воспользовался. Но, как и следовало ожидать, попал в "самое молоко". В лице Герострата ничего не изменилось. Он только рассмеялся и укоризненно погрозил мне пальцем свободной руки, в другой руке он держал пистолет системы "вальтер", дулом направленный на меня. - Это кто ж тебя научил, Боренька? - поинтересовался он, откровенно куражась. - Не Хватов ли, наш общий друг? Он, наверняка. Предупреждал же я тебя: не надо нам рокировок. Не слушаешься ты, а зря! Ничем тебе, как видишь, приемчик этот не поможет. - Так и будем в прихожей торчать? - спросил я, с усилием изображая полное равнодушие к своей неудаче. - Проходи, проходи, Борнька, ласковый мой, садись. Смотри, сколько здесь мест. Выбирай любое. Ты как, у окошка больше предпочитаешь? Может, водички хочешь? Жарко сегодня, а у них тут минералка есть. Я уж обслужу тебя заместо стюардессы. Я отрицательно покачал головой, хотя пить действительно хотелось: организм требовал возмещения потерянной в беготне и нервотрепке жидкости. Но решив, что потерплю, я уселся в ближайшее кресло, а Герострат устроился рядом в проходе. Очень близко ко мне. Я подумал, что будь на его месте кто другой, я бы легко и непринужденно на долгий срок вывел бы его из строя, но уж слишком хорошо я помнил, насколько быстро Герострат умеет двигаться. И мысль об этом снова меня остановила. Да и кроме всего прочего трудно забыть, что в твоей голове сидит изменник, послушный первому зову предводителя Своры, а значит, даже невероятно удачная попытка обречена на провал. Думая так, я расслабился и вытянул ноги, разглядывая Герострата почти в упор. С момента нашей последней встречи он ни на гран не изменился: все такой же лысый, с округлыми пятнами на макушке, все те же тонкие шрамы, прорезающие подбородок, все тот же странный расфокусированный взгляд и эта его невероятная подвижность черт лица, которые, как опять показалось, живут своей обособленной жизнью. Николай Федорович Лаговский. Предводитель Своры. Герострат. - Эх, Боренька, - сказал он. - Все ж таки шустрый ты хлопец. Смотрю на тебя и душа радуется. Казалось бы, простой и незатейливый советский студент - боевое прошлое не в счет - а такой оказывается проныра. И котелок опять же варит, дай бог всякому. Никто ведь не догадался, где меня искать. Один ты допер. - Это было просто, - ответил я. - Жалею только, что раньше тебя, падаль такую, не вычислил. - Все ратуешь о спасении этого дурного мира? Фанатик ты, значит, оказывается? Нашел о чем ратовать. Они же тебя подставили, Боренька, и сколько раз подставляли. В любую минуту начнут штурм, сам поглядишь. И как только ты сносишь такое с собой обращение? Другой бы на твоем месте с твоими-то способностями давно взорвал бы все к чертям собачьим. А вместо этого вздумалось тебе тут жертвовать собой, подвиги учинять. Детишек, небось, пожалел? - Не твое дело, подонок. - Напрасно ты так, Боренька. Я же понять тебя хочу; что тобой движет, разобраться. А ты заладил: "падаль, подонок". Не к лицу тебе, герою, так ругаться. - Говорю, что думаю. - Молодец, конечно. Всегда ценил таких вот, прямолинейных: легко внушению поддаются. Но все-таки, Боренька, будь поаккуратней со словами, ладно? Сам знаешь, я человек нервный, измученный нарзаном. Хоть и уважаю тебя до невозможности, но смотришь, ненароком и пристрелю. Что потом мне прикажешь делать? - Твои проблемы, - сказал я. - Нечего было сюда забираться. - Что бы ты понимал, Боренька, в этой жизни, что бы ты понимал... Герострат не удерживал меня больше на мушке. Словно в подтверждение своим словам он размахивал рукой, в которой сжимал рукоятку пистолета, и дуло ходило туда-сюда, туда-сюда, почти на мне не останавливаясь. Еще один удобный момент, но мы-то помним, что по-настоящему удобных моментов для нападения при разговоре с этим человеком не бывает.... - И вот ведь что интересно, дорогой ты мой, вроде и есть в тебе все признаки сильной личности. Вроде меня или этого твоего Мартынова, но не тянешь ты где-то, не вытягиваешь на главный поступок, чтобы переступить, плюнуть и переступить через кого-нибудь. Почему так при твоих-то задатках? Вот в чем разобраться хочу. - Для этого ты меня сюда пригласил? - И для этого тоже, Боренька, а как же? Разобраться надо. - Естествоиспытатель, - определил я в подначку. Герострат хохотнул. - Не без того, Боренька, верно подмечено. Люблю разной эмпирикой заниматься. На досуге. Хобби у меня такое. Вот и теперь решил опытец провести, пока нас с тобой не прикончили. Последний будет штрих к нашему групповому портрету, не находишь? - Никогда не имел склонности к групповухам. - Но согласись, как красиво получается. Не хватает только нам какого-нибудь борзописца с легким пером, чтобы запечатлеть для потомков всю прелесть ситуации. Я промолчал. - Так-то вот, Боренька, - не остановился на достигнутом Герострат. - А ты почему-то через детишек перешагнуть не захотел. Но через меня-то перешагнешь, надеюсь? Не морщись, перешагнешь! Я ведь для тебя кто? Подонок, падаль распоследняя, мерзавец чокнутый и прочие весьма лестные для меня эпитеты. Не человек - воплощение зла. Такого придавить - душа возрадуется, нет? Перешагнешь ведь, Боренька, перешагнешь. С восторгом откажешься от своего чистоплюйства ради такой-то возможности. - Не записывай меня в толстовцы, - сказал я. - После всего, что ты сделал... - А что я такого сделал-то, Боренька, милый ты мой? - перебил живо Герострат. - Экспертов примочил, так они, суки, не соглашались помочь мне с встроенными в мою башку психомодулями разобраться. Центр их долбаный подпалил - так это ж на пользу миру во всем мире. Я начал перечислять, загибая пальцы: - Эдик Смирнов, Венька Скоблин, Андрей Кириченко, Юра Арутюнов, Люда Ивантер, Евгений Заварзин и еще десятки непричастных людей. Одна "АРТЕМИДА" чего стоила, - тут мой голос дрогнул, и я все-таки сорвался, закричал: - Зачем?! Что они тебе сделали?! Что мы вообще все тебе сделали?! За что ты нас ненавидишь?! - и осекся, увидев, как страшно изменилось лицо Герострата. Оно застыло, улыбочка искривилась в оскал, а когда разбежавшиеся в стороны зрачки вернулись на положенное им место, я увидел в их глубине ту самую затаенную боль, какую видел уже в глазах Марины. - Зачем? - переспросил Герострат глухо. - Почему? Да ты знаешь, что они со мной сделали? Знаешь, КАК они делали?.. И его прорвало. Он говорил долго: дольше, чем Марина перескакивал с одного на другое, часто невнятно и сглатывая целые фразы, торопясь, словно в страхе не успеть выложить мне все до конца. Он был откровенен, сейчас ему не было смысла врать, и картина, обрисовывающая деятельность Центра, прояснявшаяся с каждым его словом, выходила более чем неприглядной. - Двадцать лет... - говорил он. - Ты можешь себе это представить? Двадцать лет!.. Как начиналось? Я был из тех, кого называют прирожденными лидерами. Сначала в школе. Все признавали мое превосходство. Со мной не спорили даже учителя. Да, у меня не было друзей, потому что не может быть друзей у лидера. Но и врагов не было: уровень не тот. А потом в армии... Со мной офицеры боялись связываться: знали, что всего двумя словами могу убедить кого угодно в своей правоте. Один политрук со мной ладил и способностями моими пользовался. Знал, что мне и любой солдат подчинится, любой разгильдяй с амбициями будет радостно мне сапоги облизывать, стоит только моргнуть. Потому и было у меня лучшее отделение во всей дивизии... А когда собирали персонал для работы в Центре, то обратились в воинские части, есть ли, мол, у вас ребята с такими вот наклонностями. Наш политрук сразу про меня вспомнил, и хотя жалко ему было со мной расставаться, но решил, видно, что удастся таким образом выслужиться, оче редную звездочку за рвение получить. Так что расстался и, может быть, получил. Первым он был, кому повезло через меня переступить. А потом пошло-поехало... Из сорока кандидатов отобрали меня, призвали к высокой сознательности комсомольца и воина Советской Армии и началось... Сто сорок шесть операций. За двадцать лет. Ты можешь себе такое представить? Сто сорок шесть!.. И боли, головные боли... дни боли, месяцы боли, годы боли. Ни секунды передышки, ты можешь себе представить? А нейроблокада?.. Когда тела не чувствуешь, ресницами даже не можешь пошевелить... А страх при этом какой, можешь себе представить?.. Да куда тебе... А потом меня били, чтобы зафиксировать реакции... Неделями держали на одной воде... Электроды вживляли... И били, били, били... А еще у меня сын был. Мой Володя. Родился, когда меня в армию забирали. Вот ты тут за детишек заступился, а ему знаешь, сколько было, когда они... Десять лет ему было... А они бритвой... резали ему пальцы... пальчики ему резали... чтобы реакции зафиксировать... резали... А он кричал! Если бы ты только слышал, как он кричал!.. Они и через него переступили, понимаешь ты или нет?! За что, скажи, мне их любить? Простить им это, да? Простить?! Раскланяться вежливенько и сказать: "Извините, ребята, х.... вышла"?.. Что прикажешь мне после всего этого исповедовать? Смирение? Подставьте, мол, вторую щеку? Да я взорвать готов, спалить все... сволочей этих!.. - Я не знал, - забормотал я растерянно: меня ошеломили неподдельные горе и боль этого (врага?) Человека, и на секунду даже мне показалось, что все остальное - мелочь, прах в тени его горя и боли. - Ну и что? Не знал - теперь знаешь. Что, извинишься передо мной? Выступишь на суде главным защитником? Как, после сотни-то невинно убиенных? Переступишь ты, переступишь и ты. Не первый и не последний. Переступишь, как все переступают. Но сначала скажи ты, самый умный, самый великолепный мой враг, скажи мне, неужели весь этот мир, где одни с легкостью переступают через судьбы других, разве весь этот храм, где полили алтарь кровью моего десятилетнего сына, разве не заслужил он того, чтобы сжечь его, спалить дотла?! Я молчал, я не мог ему ответить. Да и что можно ответить человеку, которому волею судьбы пришлось стать игрушкой в чужих грязных руках. Хотя о чем я? Какая тут, к черту, "воля судюбы"... Его жизнь, его семья оказались размолоты в лязгающем сцеплении двух систем ради победы в будущей умозрительной войне, но только вот он не смирился, как смирилась со своей потерей Марина; он попытался вырваться, и рывок к свободе оказался сопряжен с большой кровью, потому что по-другому он уже не умел. А система не сдалась, система не признает поражений, и снова закрутились-завертелись колесики, закрутились сифоровы, мартыновы, хватовы и лузгины, чтобы снова достать его, снова переломать, приспособить к новым условиям. И я в том тоже участвую, и значит, мой последний шаг тоже предопределен: переступить, переступить через него, как многие до меня переступали. Что я мог ему ответить?.. Герострат наконец замолчал, выговорился. В течении долгой паузы лицо его размягчилось, снова потекли, сменяясь, мимические состояния. Герострат стал прежним. А ко мне вернулось прежнее к нему отношение. Подпорчено оно было теперь слегка, но в целом... - Вот так, Боренька, - подытожил Герострат. - Такие вот дела. Но что это я все о себе, да о себе. Тебе, наверное, тоже есть что вспомнить. - Есть, - не стал возражать я. - Но тебе нет смысла об этом рассказывать. Ты и так все обо мне знаешь. Герострат задумался. - Да, а ведь так оно и есть. Знаю, Борнька, а это очень и очень жаль. Не получится, выходит, у нас с тобой опыта. Не хватает чистоты эксперимента. Меченый ты мною, меченый... У меня тревожно забилось сердце. - Что ты хочешь этим сказать? - А то хочу сказать, что почистить тебя надо бы. А то переступить-то ты меня переступишь, а потом сам перед собой оправдаешься: мол, не я виноват - программа Геростратова. Так что готовься: чистить тебя буду. Тем более, если по справедливости, ты этого заслужил, нет? Будешь потому первым, кого Герострат отпускает из сетей своих на волю. Первым и последним, - он усмехнулся. - Гордись! Я не верил этому, я отказывался этому верить. - Ты хочешь убрать психопрограммы, кодировки все и блоки? - Ух ты какой у меня догадливый. Почти с первого раза. Да, Боренька, именно этим мы сейчас с тобой и займемся. Он не дал мне времени ни испугаться, ни как-то подготовиться. Глядя мне в глаза, он произнес: - ЛАО-ВА АСОРЦЫ МОСТ! И, видимо, на пару часов я выключился, потому что когда снова увидел Герострата, он находился уже не в проходе рядом со мной, а стоял, тяжело дыша шагах в пяти, прислонившись к подлокотнику другого кресла. Пистолет он держал в опущенной руке, а на лице его я заметил крупные капли пота. Освещение в салоне изменилось. За время моей отключки солнце успело преодолеть по небосклону изрядный путь, и теперь свет проникал в иллюминаторы совсем под другим углом. Я взглянул на часы. Господи, уже шесть! - Умотал ты меня, Боренька, - заявил Герострат устало. - Никогда не думал, что декодирование на порядок сложнее... Ну как, что чувствуешь? Я широко открыл глаза. Я ВСПОМНИЛ! Я действительно вспомнил все, что было на самом деле. И две лакуны, два белых пятна памяти моей рассеялись без следа.... ОН ВОРВАЛСЯ, КАК ВИХРЬ. ОН ДВИГАЛСЯ НАСТОЛЬКО БЫСТРО, ЧТО ЗА НИМ ТРУДНО БЫЛО УСЛЕДИТЬ. ЕСЛИ НЕ СТАРАТЬСЯ, ТО МОГЛО ВОЗНИКНУТЬ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, ЧТО ОН НЕ ХОДИТ, А ПЕРЕМЕЩАЕТСЯ МОМЕНТАЛЬНЫМИ СКАЧКАМИ ИЗ ОДНОГО ПРОСТРАНСТВЕННОГО ПОЛОЖЕНИЯ В ДРУГОЕ. - АГА! - ЗАКРИЧАЛ ОН С ПОРОГА. - А У НАС СЕГОДНЯ ШЕСТОЙ ЛИШНИЙ! Я НЕ УСПЕЛ ГЛАЗОМ МОРГНУТЬ, А ОН УЖЕ БЫЛ В КОМНАТЕ И, УХВАТИВ ВЕНЬКУ СКОБЛИНА ПЯТЕРНЕЙ ЗА ВОЛОСЫ НА МАКУШКЕ ПРИТЯНУЛ К СЕБЕ: - ТЫ НОВИЧКА ПРИВЕЛ? МОЛОДЕЦ! ТЫ ВСЕГДА ХОРОШИХ РЕБЯТ ПРИВОДИШЬ... ОН ОТПУСТИЛ ВЕНЬКУ И ТУТ ЖЕ ОЧУТИЛСЯ РЯДОМ СО МНОЙ, ПРОТЯГИВАЯ РУКУ, КОТОРУЮ Я НЕ БЕЗ ОПАСКИ ПОЖАЛ. ЛАДОНЬ ЕГО БЫЛА СУХОЙ И ГОРЯЧЕЙ. - ЗДРАВСТВУЙ, ЗДРАВСТВУЙ, СЫНОК. РАД ТЕБЯ ВИДЕТЬ В НАШЕЙ ВЕСЕЛОЙ КОМПАНИИ, РАД. МЕНЯ ЗОВУТ ГЕРОСТРАТ, А ТЕБЯ?... - КЛИЕНТ ГОТОВ, - СКАЗАЛ ШУРАВИ СЕМЕН. ГЕРОСТРАТ СНОВА ПОВЕРНУЛСЯ КО МНЕ. - ТОГДА ПРИСТУПИМ. ТАК КАК ТЕБЯ НА САМОМ ДЕЛЕ ЗОВУТ, СЫНОК? - ОРЛОВ БОРИС АНАТОЛЬЕВИЧ, - ОТВЕЧАЛ Я ПОСЛУШНО, А ПОТОМ, ГЛАЗОМ НЕ МОРГНУВ, ДОЛГО И ПОДРОБНО РАССКАЗЫВАЛ О ЗАМЫСЛЕ МАРТЫНОВА И ВНЕШТАТНОГО КОНСУЛЬТАНТА ПО ПСИХОТРОНИКЕ ЛЕОНИДА ВАСИЛЬЕВИЧА, О МОЕМ ЗАДАНИИ ПРОНИКНУТЬ В СВОРУ, О ГИБЕЛИ ЭДИКА СМИРНОВА И ТРУДНОМ ПООЖЕНИИ, В КОТОРОМ ОКАЗАЛИСЬ СОТРУДНИКИ МВД ПОСЛЕ ИЗЪЯТИЯ У НИХ ЭТОГО ДЕЛА. С КАЖДЫМ МОИМ СЛОВОМ УЛЫБКА ГЕРОСТРАТА СТАНОВИЛАСЬ ВСЕ ШИРЕ, А ЛИЦА ЧЛЕНОВ ПЯТЕРКИ СКОБЛИНА - ВСЕ БЛЕДНЕЕ. ВЕНЬКА СКОБЛИН ТАК ПРОСТО ПОСЕРЕЛ, С ДРОЖАЩИМИ ГУБАМИ, МАХНУВ РУКОЙ, ОТВЕРНУЛСЯ, ЧТОБЫ НЕ НАБЛЮДАТЬ СВОЕГО ПОЗОРА. - ЧТО Ж, - СКАЗАЛ ГЕРОСТРАТ, ДОВОЛЬНО ОТКИНУВШИСЬ НА СТУЛЕ. - ЭТО ТО, ЧТО НАМ НУЖНО!... КОГДА ГЕРОСТРАТ УШЕЛ, НИКТО НЕ СТАЛ БОЛЕЕ ЗАДЕРЖИВАТЬСЯ. БЛАГОДАРИЛИ ХОЗЯИНА, КИВАЛИ: "ДО ВСТРЕЧИ!" И ОТЧАЛИВАЛИ. ВЫПИВКА И ЗАКУСКА ПОЧТИ НЕТРОНУТЫМИ ОСТАЛИСЬ НА СТОЛЕ...... КАПИТАН "ШУРШАЛ" СПРАВА: ЗВЕНЕЛ ОСКОЛКАМИ, ОТВОЛАКИВАЛ В СТОРОНУ СТОЛИК. ОДИН ИЗ ГЕНЕРАЛОВ - УЖ НЕ ЗНАЮ КТО - ВПОЛГОЛОСА МАТЕРИЛСЯ. ВИДИМО, ВСЕ-ТАКИ НАПУГАЛ Я ИХ ЗДОРОВО. - ДА ПЕРЕСТАНЬТЕ ВЫ, ВЛАДИМИР МИРОНОВИЧ, - ОБОРВАЛ ЕГО ПРОСКУРИН. - НУЖНО РЕШАТЬ, ЧТО С ЭТИМ НАГЛЕЦОМ ДЕЛАТЬ. - ЧТО ДЕЛАТЬ, ЧТО ДЕЛАТЬ, - ОТОЗВАЛСЯ МАТЕРИВШИЙСЯ. - ПРИДАВИТЬ СУКУ И ДЕЛО С КОНЦОМ. - ЛЕГКО СКАЗАТЬ, - СНОВА ПРОСКУРИН. - А ЕСЛИ МЫ УЖЕ ПОД КОЛПАКОМ? А ОН - ПОДСАДНОЙ?... - У МЕНЯ ДРУГОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ, - ПРОСКУРИН ПОМОЛЧАЛ. - ОН ПРОХОДИЛ ОБРАБОТКУ И ДОЛЖЕН ОТЗЫВАТЬСЯ НА НУЖНЫЙ КОД. НУ-КА, - ШЕЛЕСТ СТРАНИЦ. - ВОТ ЗДЕСЬ. ЛАО-ВА ШАТОК ГРАН-ТУ ОФТОК. ВСТАНЬ! Я ВСТАЮ. ГЕНЕРАЛЫ, ВСЕ ТРОЕ, СМОТРЯТ НА МЕНЯ С ЛЮБОПЫТСТВОМ. КАПИТАН ТАК ВООБЩЕ ЗАСТЫЛ СО СВОИМ СТОЛИКОМ, РАСКРЫВ РОТ. В РУКАХ У ПРОСКУРИНА КНИГА. ТОЛСТЫЙ ТОМ В ПРОСТОЙ КАРТОННОЙ ОБЛОЖКЕ. НА ТИТУЛЕ - РАЗМЫТЫЙ ФИОЛЕТОВЫЙ ШТАМП "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО" И НАДПИСЬ: "ТЕХНИЧЕСКАЯ ДОКУМЕНТАЦИЯ. N 154--6-8." ПРОСКУРИН ПЕРЕЛИСТЫВАЕТ СТРАНИЦЫ. ПРОСКУРИН ЧИТАЕТ: - АНЛОВОК МАРОТА ИЗИЛО ОДЕССА ПЕТЕРБУРГ МОС. ГЕРОСТРАТ АТОНА НОТ. ПЕРЕД ГЛАЗАМИ ПЕЛЕНА, В ВИСКАХ ПРОСКАКИВАЮТ ДВЕ ЖГУЧИЕ ИСКРЫ БОЛИ. НО ВСЕ ПРОХОДИТ. Я ПО-ПРЕЖНЕМУ СТОЮ, КАК ИСТУКАН. - ГОТОВ! - ОБЪЯВЛЯЕТ ПРОСКУРИН, ЗАХЛОПЫВАЯ ТОМ. - ТЕПЕРЬ ОН БУДЕТ ПОЛАГАТЬ СЕБЯ ПОБЕДИТЕЛЕМ, А ГЕРОСТРАТА - МЕРТВЫМ. И РАССКАЖЕТ, ЕСЛИ ЕГО СПРОСЯТ. - БЛЕСТЯЩЕ, - ГОВОРИТ ВЛАДИМИР МИРОНОВИЧ. - СКОЛЬКО НЕ СМОТРЮ, ВСЕ УДИВЛЯЮСЬ. КАКАЯ СИЛА!.. ПРОСКУРИН С УЛЫБКОЙ КИВАЕТ. ПОТОМ ХЛОПАЕТ СЕБЯ ПО ЛБУ С ТАКИМ ВИДОМ, БУДТО ЕМУ ТОЛЬКО ЧТО В ГОЛОВУ ПРИШЛА ЕЩЕ БОЛЕЕ БЛЕСТЯЩАЯ ИДЕЯ. ОН ОТКЛАДЫВАЕТ ТОМ, ИДЕТ К ДЕРЕВЯННОЙ ЭТАЖЕРКЕ В ДАЛЬНЕМ УГЛУ КОМНАТЫ, БЕРЕТ В РУКИ СТАРУЮ ШАХМАТНУЮ ДОСКУ И, ВЫСЫПАВ ФИГУРЫ НА ДИВАН, ВЫБИРАЕТ БЕЛОГО ФЕРЗЯ, ЗАТЕМ СУЕТ ЕГО МНЕ В КАРМАН. - А ЭТО ЕМУ НА ДОЛГУЮ ПАМЯТЬ, - СМЕЯСЬ, ГОВОРИТ ОН. И ГЕНЕРАЛЫ-ЗАГОВОРЩИКИ ПОДХВАТЫВАЮТ ЕГО СМЕХ... Я ВСПОМНИЛ! - Да, я помню. Теперь я все помню. - Можешь себя поздравить, - Герострат искривил губы в вымученной усмешке. - Кстати, у твоих друзей уже шарики за ролики заехали, как бы тебя из плена моего вызволить. Беспокоятся чего-то, суетятся. Работать тут мне мешают, отвлекают все время - зануды. Не понять народу, что декодирование - процесс тонкий, сродни микрохирургической операции. Пришил бы я тебе какую-нибудь извилину не туда - то-то было бы смеху... - Спасибо тебе, - сказал я честно. - Какие могут быть благодарности? - махнул рукой Герострат, поглядел с тоской в ближайший иллюминатор. - Идти надо, Боря, прошептал он. - Пора, - и отбросил пистолет в сторону. Теперь он был безоружен - третья удобная возможность, но, в конце концом, это могла быть и новая провокация. Все мои подозрения на счет того, что Герострат задумал очередной фокус, вернулись. Я снова не верил ему. - Я сдаюсь! - крикнул Герострат в открытый люк. - Выпусти Орлова, - загремел над полем усиленный мегафоном голос Хватова. - Да здесь ваш Орлов. Чего ему сделается? Выйди, Боря, покапись друзьям. И Герострат пропустил меня вперед. Я вышел, щурясь от яркого солнца. - Иди! Я двинулся вниз по трапу. Они все еще стояли там: Хватов, Мартынов и двое чинов в гражданском. Они меня ждали. И вот то, что они меня все-таки ждали, показалось мне самым невероятным из всего случившегося за этот день. - Я сдаюсь! - закричал Герострат. - Гарантируйте мне безопасность! - Выходи без оружия, с поднятыми руками! - Хватов тоже не верил Герострату, ждал подвоха. Но Герострат стал спускаться вслед за мной, подняв раскрытые пустые ладони. Мишка бросился ко мне, обнял за плечи: - Борька, черт! - в глазах его стояли слезы. - Я уж не чаял. - Ничего, ничего, - я аккуратно высвободился. Со стороны аэропорта, газуя, подлетела волга. Бравые ребята выскочили из нее; один немедленно схватил Герострата за руку и ловко приковал ее к своей руке. Двое встали сзади и по бокам. - Дело сделано, - широко улыбаясь, к нам шел Хватов. - Спасибо вам, Борис Анатольевич! Я наблюдал, как Герострата уводят к машине. И вдруг волна черного панического ужаса перед ним самим, перед его могуществом, перед его способностью хладнокровно убивать разом вытеснила из меня все остальное: и мысль о том, что он добровольно сдался, и сочувствие к его боли, к его изломанной судьбе, и даже некие проблески благодарности за то, что он освободил меня от проклятья, от предателя, поселившегося у меня в голове. - Мишка! - закричал я, срывая голос. - Ты же обещал, Мишка! Мартынов обернулся, глядя на меня непонимающе. Но зато прекрасно все понял за него Герострат. Он остановился у приоткрытой дверцы и сказал, посмотрев мне в глаза: - НЕ ТОЛЬКО Я, НО ТЫ! - и добавил, обращаясь уже к подталкивающему его в спину конвоиру: - ШАТОСТ ОЛИВА МОСТ! Волна ужаса схлынула, передо мной снова был обыкновенный человек. Но жить этому человеку осталось чуть более секунды. Лицо конвоира затвердело, глаза остекленели. - Стойте! - успел только крикнуть я. - Остановите его! Но конвоир быстрым движением вытащил пистолет и выстрелил Герострату в затылок. Герострата швырнуло на автомобиль; его кровь залила пыльные плиты аэродрома. Николай Федорович Лаговский, предводитель Своры, был наконец мертв... Эпилог Мишка предложил подбросить меня до города. Я молча отмахнулся. Я не хотел Мартынова больше видеть. Пешком я выбрался на Пулковское шоссе и зашагал к международному аэропорту. Скоро должен был сесть самолет из Парижа, в нем возвращалась домой Елена. Я вдруг понял, что если скоро не увижу ее, то что-то поломается в душе, рассыплется безвозвратно. И может быть, это последнее дорогое, что у меня еще осталось. Я шел, меня обгоняли автомобили; пронеслась, завывая сиренами, вереница неотложек. А я шел, уходил от страшного места все дальше и дальше, думая, что никогда теперь даже после смерти Герострата, или в особенности после его смерти, не сумею убедить самого себя, что все наконец кончилось. Может быть, смерть Герострата - лишь преддверие, пролог к новому ужасу, что ждет нас всех впереди. Мир перевернулся, потерял отныне для меня опоры устойчивости. Я утратил все ценности, ради которых до сих пор жил, в которых видел смысл самой жизни. И что теперь дальше? ЧТО ДАЛЬШЕ? Я шел и с какого-то момента мне вдруг стало казаться, что в сизой дымке смога, висящей в неподвижном воздухе над Санкт-Петербургом растут геометрически правильные, совершенные в своей законченности решетчатые конструкции - выше домов, самых высоких зданий города, протыкая острыми шпилями дымку смога - видение словно из фантастического фильма, видение будущего, которое в ненависти, в жестокости, в общей ограниченности прорастает из настоящего. И смерть Герострата ничего не решала, никак не могла замедлить их скорый рост. "Каждый пятый в стране - член Своры. И Свора растет." Есть ли в мире сила, способная замедлить, остановить ее рост и рост психотронных башен, подчиняющих все и всех своей воле? Найдется ли такая сила, или будущее наше предрешено?.. Наверное, я шел несколько часов - не помню - но успел вовремя. Елена как раз миновала таможенный досмотр, получила документы и теперь бежала ко мне через зал, звонко отстукивая каблучками и смеясь на ходу. И я обнял ее, привлек к себе, но, целуя, почувствовал отстранение, словно и не любимую свою самую женщину обнимал, а какого-то совершенно постороннего человека, с которым меня ничего не связывает. Потому что мешали башни, которых не было, конечно же, пока над городом, но которые пустили режущие ростки у меня в душе. И Елена тоже почувствовала мою отстраненность. Посмотрела внимательно и серьезно, но я опередил ее вопрос, шепнув: - Помнишь, перед твоим отъездом я что-то говорил по поводу редкого удовольствия, которое нет да и сменится доброй привычкой? - Помню, - кивнула Елена. - Я делаю тебе предложение, малыш. Выйдешь за меня?.. Я люблю тебя, малыш, я тебя люблю... Она положила мне ладошку на губы, заставив замолчать. - Пойдем, - сказала она просто. - Пойдем домой... - Домой, - пробормотал я. - Правильно. Пойдем домой... И башни рухнули, мигом рассыпались в черную сухую пыль. Словно никогда их и не было... ОТ АВТОРА Все события, описываемые в трилогии "Свора Герострата - Охота на Герострата - Наследники Герострата", помимо некоторых документальных фактов, почерпнутых Автором из периодики и публицистики разных лет, являются вымышленными. Всякое совпадение имен личных, имен нарицательных, названий фирм, организаций, ведомств и служб - чисто случайно. Самым случайным совпадением является то, что короткие двустишия, вынесенные в качестве эпиграфов к каждой из частей трилогии, имеют автора. Они принадлежат перу петербургского поэта Олега Григорьева. 3 ноября 1994 года |
|
|