"Война мага. Том 3: Эндшпиль" - читать интересную книгу автора (Перумов Ник)Глава десятаяПервый легион и гномы маршировали, забыв о сне и отдыхе. По западной стороне Разлома, где не осталось ни единого живого существа, мимо бесчисленных и зловещих пирамид. Помощники Сежес трудились не покладая рук, однако ни один зиккурат не отозвался. «Эйвилль, — думал Император, покачиваясь в седле. — Эльфийка-вампир. Слуга кровожадных богов. Интересно, к кому эта Белая Тень причисляла себя и себе подобных, не говоря уж о козлоногих? К вегетарианцам? Впрочем, что-то оная Эйвилль не торопится со столь громогласно заявленной местью…» Невольно он вспоминал Эвиал, ту жуткую крепость и бездонный колодец, где стены выложены из человеческих тел. Болезнь проникла очень глубоко. У похитившего Тайде призрака имелись могущественные хозяева, а у тех — многочисленные союзники. И они двигались от мира к миру, одни беря стремительным штурмом (наверное, подобно тому, как они наступали сейчас на Мельин), а другие — измором, медленной и долгой осадой, когда и появлялись чудовищные язвы крепостей, под которыми погребены неисчислимые жертвы. Но всё же они не были всесильны. Могучи — да. Но не непобедимы. Над ними, в свою очередь, властвовали некие законы, отличные от тех, которым подчинялись люди, эльфы, гномы и другие, кто живёт и умирает, над кем правит время. Оставалось надеяться, что защитники Мельина ещё успеют отыскать то, что остановит вторжение. И, к сожалению, этим «чем-то» не могли стать простые и верные клинки легионеров. Когорты дрались героически, но против неисчислимой орды козлоногих не выстояла бы и стократно сильнейшая армия. Великая Пирамида с огненным кристаллом внутри — только это и могло спасти, если верить посмертной речи медведицы Муроно, чародейки народа данкобаров. Плохо. Император вообще не любил положений, где не оставалось выбора. Один-единственный способ одолеть врага — это почти что полное отсутствие способа. Если противником командуют не идиоты (а на такую удачу Император давно отучился рассчитывать), то возле слабого, уязвимого места или могущественного артефакта, от сохранности которого зависит успех всей войны, разумеется, будет выставлена охрана. Даже если появление неприятеля совершенно невероятно. И скорее всего эта охрана будет многочисленной. Первый легион и гномий хирд, конечно, стоят немалого. Но и они не всесильны. Магия? Сежес с её пятью помощниками да «сенным обозом»? Да, чародейство Мельина действовало на козлоногих, все это видели. Быть может, соберись под рукой волшебницы Лива Император стискивал зубы и гнал прочь упорно прокрадывающуюся мысль: а может, стоило вести войну по-иному или же вовсе не стоило? Худо-бедно, но Империя жила. Да, легионы отправлялись на нелепую смерть за океаном, где шла совершенно ненужная престолу война, затеянная всё той же Радугой; да, Семицветье свирепо стерегло свою монополию на чародейство, жестоко расправляясь со всеми, пытавшимися заниматься «незаконной волшбой». Не щадили никого, даже детей. Семена гнева падали на тщательно удобренную почву. И давали быстрые всходы. Недаром с такой охотой обрушились на магов имперские легионы; недаром так дружно восстал Чёрный Город, обитатели которого дрались словно лучшие когорты мельинской армии. Всё так. Но цена победы! Но разорённые и запустевшие земли, нашествие гномов и Дану, ведомых Драгниром и Иммельсторном, нашествия, оставившие по себе страшную кровавую память, которая не смоется ещё очень, очень долго, баронский мятеж, вторжение Семандры? И, конечно же, Разлом. Жуткая рана на теле мира, через которую устремился враг куда страшнее всех «Радуг» и «Семицветий», вместе взятых?! Колебания правителя не должны видеть его подданные. Для простых легионеров и центурионов, легатов и гномов, всех, кто отправился с Императором в этот поход, — в седле гордо восседал правитель великой державы, гордый и сильный, уверенный в себе и, конечно же, знающий, что надо делать. «Так и должно оставаться. Я могу терзать себя сомнениями, могу строго осуждать себя — но это не вырвется наружу. Даже ночью, в постели с Тайде, я не скажу ей всего. Она тоже должна верить. И, наверное, она-то — больше и крепче, чем все остальные, вместе взятые. Я заменю храбро погибшего легионера, искусного гнома-строителя, легата — умелого командира; даже Тарвусу и Клавдию замена найдётся, даже Сежес; а вот Тайде — нет. Не знаю, дерзнул бы я начать эту войну снова, если бы знал, чем оно всё кончится, — честно признавался себе Император. — Не знаю. Манипулы и когорты — не колоды игральных карт. Они — из живых людей, надеющихся попировать после победы. Эти сомнения — не признак слабости. Надеюсь». …Остался позади не один десяток лиг. В опустевшей стране неоткуда было добыть продовольствие, кроме как охотой; ежедневно Императору приходилось отправлять две-три когорты на добычу. Взятый с собой провиант правитель Мельина велел сберегать всеми силами. А пирамиды всё не кончались: ступенчатые и гладкие, покрытые блестящими, словно золото, плитами и сложенные из дикого серого камня. Самые разные, какие только могла измыслить человеческая (и не только) фантазия. Иные отзывались недоброй магией, когда Сежес и её помощники пытались их прощупать; но всякий раз это оказывалась мелкая замурованная нечисть, слуги зиккуратов, отнюдь не та «великая», о которой говорила давным-давно погибшая волшебница народа данкобаров. Вечером четырнадцатого дня к Императору примчался измученный почтовый голубь — разумеется, отыскать адресата птице помогала магия. Правитель Мельина развернул тонкий, мелко исписанный убористым почерком свиточек, нахмурился и велел немедля созвать совет. — Разлом уходит на север почти до самых Диких гор, — сумрачно произнёс он. — В своё время мы насчитали в нём без малого две сотни лиг, если со всеми изломами и изгибами. Позади уже полтораста, а никакой пирамиды, что оказалась бы ключом ко всей этой цепи. Вдобавок, — он поднял свиток, лёгкий шёлк развернулся, и все увидели оттиснутую внизу печать проконсула Клавдия, — пришло сообщение из столицы. Барон Брагга оказался-таки дураком. Он отверг все предложения нашего проконсула, наплевав даже на заложников. Армия мятежников выползла из логова и приближается к Мельину. Клавдий готов защищать город до последнего человека, однако я спрашиваю вас: так ли это необходимо? И есть ли шансы всё-таки найти эту самую «великую пирамиду» в ближайшие шесть-семь дней? — Барон Брагга и впрямь оказался глупее, чем я о нём думала, — досадливо проговорила Сежес. — Неужели вторжение козлоногих его ничему не научило? — Сейчас не время для риторических вопросов, — угрюмо заметил Император. — Видать, не научило. Клавдий сообщает, что козлоногие наступают несколько медленнее, их фронт всё время расширяется, новые отряды маршируют от Разлома и число тварей по-прежнему возрастает, однако теперь они валят уже не так густо. Твои чародеи, Сежес, и Девятый Железный дерзнули дать бой. Уничтожили самое меньшее десять тысяч бестий, отступили вовремя и без потерь. — Первый легат Скаррон заслужил звание консула, — отозвалась чародейка. — Бесспорно. Но суть в том, что до Мельина вторжение до сих пор не докатилось. Это, похоже, подействовало на баронов… совсем не так, как ожидалось. Клавдий упоминает о том, что мятежники якобы тоже столкнулись с козлоногими и… одержали решительную победу. Не знаю, не могу в такое поверить. У них нет твоего «сена», у них нет такой пехоты, как в легионах, нету гномов… — Если только Каменный Престол не вступил с ними в унию, — ввернул Баламут. — Об этом Клавдию ничего не известно. Серая Лига не ответила на его призыв, а вот на посулы тех же баронов, похоже, польстилась: на побережье, посреди собственного лагеря, неизвестным убийцей зарезан Серторий, первый легат, командир Четвёртого легиона. Все обстоятельства выдают руку Серой Лиги. — Сегодня ночью мы постараемся ответить на вопрос повелителя, — решительно заявила Сежес. — Если Радуга столкнулась с козлоногими и действительно применила какую-то магию — мы об этом узнаем. Не так много, как хотелось бы, и не сможем увидеть, как всё происходило, но… — Этого будет более чем достаточно, — кивнул Император. — Сейчас же нам надо решить — продолжать ли марш на север или повернуть назад? Дикие горы труднопроходимы, на крайнем севере смыкаются с Отпорным хребтом, за которым — только безжизненная тундра. Если повернуть назад, то у Мельина мы окажемся самое большее через три недели. Если же идти вперёд… то путь займёт не меньше двух месяцев. Вдобавок у нас не хватит провианта. — Я — за то, чтобы, значит, вперёд идти, — подбоченился Баламут. — Много прошагали, совсем немного впереди осталось! А пирамида эта, которую ищем, непременно появится. Может, в том месте, где Разлом сходится, не знаю. Но появится! Нутром чую. — Ах, нутром… — протянула Сежес. — Если нутром, то, конечно, с этим не поспоришь… — А всё потому, госпожа волшебница, что ты гномояда не употребляешь. По чарочке утром, после обеда и перед сном — и твоё уважаемое нутро так чуять научится, что… — Хватит! Хватит! — Сежес возмущённо зажала уши. — Оставь моё нутро в покое, нахальный гном! — Баламут, достаточно. Что скажет легат Сулла? — Что я скажу, мой Император. Поворачивать негоже. Никто на плечах у нас не висит, тылы не треплет, по ночам вставших отлить не режет. Что ж не идти? А господину проконсулу, да простится мне эта смелость, я бы передал, чтобы отходил на юг. Брагга только того и ждёт, чтобы осаду замкнуть, запереть все легионы в Мельине, как в ловушке. Не лишимся мы Империи, даже если столицу на время уступим. — Бароны раззвонят об этом на всех перекрёстках, — поморщилась Сежес. — Брагга коронуется, объявит себя новым Императором. Для простонародья кто владеет Мельином — тот владеет и страной. В легионах возникнет шатание. Семандра наверняка вновь полезет в наступление, а Тарвус уже ушёл на запад, остановить их считайте, что и некому. Да и сдать столицу без боя — расписаться в собственной слабости. Мол, что ж это за правитель, не сумевший защитить даже собственный дворец? — Мельин сейчас не имеет значения, — тихо проговорила Сеамни. — Пусть он достанется баронам без боя. Пусть Клавдий вступит с ними в переговоры. Пусть он… — И она принялась развивать свой план. Клавдий Септий Варрон, проконсул Империи, командующий объединёнными силами Второго, Шестого, Девятого Железного, Одиннадцатого и подтянувшегося наконец Пятнадцатого легионов, стоял на парапете мельинской привратной башни, держа в отставленной руке приказ Императора, только что принесённый почтовым голубем. Рядом с проконсулом толпились спешно собранные командиры легионов. — Приказ повелителя — всем ясен? — Клавдий обвёл всех тяжёлым взглядом. — Наш Император всегда выражался коротко, чётко и ясно, — пожал плечами Сципион. — Чего же тут не понять? — Погано дело наше, но ничего не придумаешь, — вздохнул Публий, командир Одинадцатого легиона. — Повелитель вновь взял всё на себя. — Он приказал мне вступить в переговоры непосредственно с Браггой. — Клавдий потряс свитком. — Значит, вступим, — решительно сказал первый легат Гай, начальствовавший над Шестым. — Готов отправиться добровольцем. — Император приказал сделать это именно мне, — отрезал Клавдий. — И повелитель прав — Брагга слишком горд и заносчив, он не станет говорить ни с кем, кроме меня да ещё, быть может, графа Тарвуса. — Брагга прикажет четвертовать тебя, Септий, как только ты попадёшь к нему в руки! — взорвался вспыльчивый Скаррон, командир прославленного Девятого. — Барончик этот наплюёт на все обычаи и правила, равно писаные и неписаные, чтобы только заполучить корону, пусть даже на час, пока козлоногие не оставят от него рожки да ножки. Ты его разве не знаешь? — Знаю, Скар, ещё бы не знать. Но… — Клавдий развёл руками. — Чтобы план повелителя удался, придётся идти мне. Иначе не миновать беды. Командир Железного легиона молча отвернулся. Остальные пятеро легатов переглянулись. — А мы ведь ещё и не выпили ничего за здоровье новоявленного консула, — попытался разрядить атмосферу Гай. — Скаррон, смотри не обмани уж! — Не обману, — проворчал тот. — Мне, братья, это не по душе. И план не по нутру, и чин этот. Эх, вот если б мы и впрямь козлоногих погнали, как, болтают, Брагге удалось… — Бабьи пересуды больше слушай да магам покрепче верь, — фыркнул Сципион. — Ещё и не такого наговорят. А людишки-то уши и развесят, мол, дыма без огня не бывает. Ещё как бывает, у чародеев — так ещё и не такое. — Я вот что думаю, господа легаты… — медленно проговорил Клавдий. — Повелитель наш добр. А тут надобно решить дело раз и навсегда. — Будто ещё как-то можно! — хмыкнул Сципион. — Однако Император наш никогда не прикажет… — Да, на чужие плечи не переложит, — поддержали Гай и Публий. Скаррон молча кивнул. — Так, значит, всем тоже эта мысль пришла? — Клавдий по очереди взглянул в глаза каждому. Командиры легионов одни за другим молча кивали. — Тогда… — задумался проконсул, — тогда делаем так. Ты, Скаррон, со своим Девятым Железным… Баронское ополчение появилось перед Мельином на третий день после этого разговора. Брагга наступал медленно и осторожно, воспользовавшись тем, что козлоногие последнее время и впрямь продвигались весьма неспешно. Северные ворота оказались широко распахнуты. На башнях же… что такое? — Вывешены флаги Конгрегации, ваша милость! Барон Брагга долго пялился на колышущиеся под свежим ветром штандарты. — Х-ха! Старина Клавдий решил, что может меня обхитрить! — Ваша милость, послы! Вон, смотрите, из ворот выезжают! — выкрикнул молодой оруженосец, вытягивая руку. От стен Мельина навстречу баронскому войску и впрямь двигалась небольшая кавалькада. Над ней, как и над воротами, развевался всё тот же флаг мятежников. Бароны за спиной у Брагги зашумели. — Что это, они решили сдаться? — Или затеять переговоры? — А может, маги ошиблись и Император по-прежнему в столице? — Не ошиблись они, — повернулся Брагга. — Нету его там. Сбежал, говорят, куда-то на юг, а точнее сказать не получается. Но в том, что удрал, — уверены и голову на отсечение дают. Я им верю. Кавалькада тем временем приближалась. Брагга грузно привстал в стременах, приложил ладонь козырьком. — Вроде бы узнаю Клавдия, этого императорского пса… Других не знаю. — Гай, из худородных, командир Шестого легиона, — осторожно подсказал Брагге молодой сквайр. — А остальные? — Вроде просто охрана… — неуверенно протянул юноша. — Вроде… — ворчливо бросил Брагга. — Всех должен в лицо знать! Вот как я. Если бы ещё и глаза не подводили… Вокруг знатных баронов толпились оруженосцы, сквайры с арбалетами, семандрийские наёмники с луками — и все держали приближающихся слуг Императора на прицеле. Проконсул Клавдий ехал без шлема и щита, в одном нагруднике и с коротким мечом у пояса. По сравнению с баронами, сейчас напоминавшими башни из кованого железа в сплошных доспехах, он казался едва ли не голым. На полкорпуса отставая от него, рысил Гай, следом — четверо немолодых легионеров, один из которых держал древко, на котором развевалось широкое полотнище стяга мятежников. Брагга даже и не подумал шевельнуться, когда Клавдий спешился шагах в десяти от него. Гай встал рядом с проконсулом, легионеры взяли коней под уздцы. — Благородный и милостивый барон! — Клавдий учтиво поклонился. — Легионы Мельина почтили меня честью донести до тебя, твоя милость, наше слово. — Что тебе нужно, Варрон? — неприязненно осведомился Брагга. — Спасаешь свою шкуру? Зачем тебе наш флаг? Если решил сдаться, мог бы выйти под белым, как принято. Ну, не трать моё время, дело говори! — Благодарю твою милость за любезное разрешение, — вновь поклонился проконсул. — Хочу донести тебе, милостивый барон, что именуемый «Императором Мельина» покинул город с горсткой верных ему войск и убыл в неизвестном направлении. Мельин никто не защищает. — То есть вы сдаётесь? — немедля прервал его Брагга. — Сдаёмся? — выразительно поднял брови Клавдий. — Разве твоя милость победила нас в открытом бою? Разве мельинские легионы разбиты? Разве благородный барон втоптал в грязь наших орлов? Разве мы бежали? Нет, о достойнейший Брагга, нет, о доблестный барон. Мы не разбиты и не собираемся бежать, равно как и признавать себя побеждёнными. Барон побагровел. Его сторонники угрожающе надвинулись на шестёрку имперцев. — Мы не разбиты, твоя милость, но нам не за что больше сражаться. Император покинул нас. Легионам нечего защищать. Империя перестала быть. — Так вы сдаётесь?! — вторично прорычал Брагга, уже теряя терпение. — Я готов принять капитуляцию, Варрон. Легионы выйдут из крепости и сложат оружие, всё: щиты, шлемы, доспехи, гладиусы, пилумы — всё до последней стрелы последнего велита. Тогда, быть может, я и стану с тобой разговаривать. Клавдий слегка усмехнулся. — Милостивый барон не хочет решить дело миром? Он непременно хочет штурмовать Мельин? Но мои солдаты могут сражаться не за Империю, а за самих себя, если узнают, что их хотят разоружить, а затем наверняка сделать крепостными или продать в рабство. А в Мельине сейчас — шесть легионов, твоя милость, шесть полнокровных легионов, один раз уже разбивших твои полки на Ягодной гряде. Штурм дорого обойдётся тебе, милостивый барон. Очень дорого. А мои легионеры скорее погибнут, чем пойдут под ярмо. Когорты не сдадутся! Лицо достославного барона сделалось словно варёная свёкла. — Ты мне угрожаешь, Варрон? Мне, который… — Я не угрожаю, твоя милость. Я просто говорю правду. Легионам не за что сражаться, кроме самих себя; но уж за себя, будь уверен, достославный, мы станем драться до последнего. Ты хочешь взять Мельин измором? Воля твоя, но с налёту город не захватить. Народу в столице до сих пор немного, продовольствия вдоволь, реку при всём желании не отвести. Осада неизбежно затянется. А резаться станем — кто остановит тварей, прущих от Разлома? — Х-ха! Мы их уже, остановили, пока твои легионы пердохались! Клавдий молча проглотил оскорбление, только поклонился ещё учтивее. — Если таково решение твоей милости, то позволь нам удалиться. Мы не хотим проливать крови. Если я говорю сейчас с новым правителем Мельинской Империи, он должен понимать, что лизоблюды, ползающие перед ним на брюхе, стоят немногого. Легионы будут драться. Однако, если новый владыка державы проявит державную же мудрость, он удержит мечи в ножнах, а стрелы — в колчанах. Глазки барона впились в лицо проконсула. Клавдий любезно улыбался — и откуда только взялись дипломатические таланты у простого и прямого, точно меч-гладиус, рубаки? Барон Брагга прекрасно понимал, что взять имперскую столицу «на щит» окажется трудновато. Город стоял на реке, слишком широкой и полноводной, чтобы её можно было отвести и уморить защитников жаждой. Река же позволяла осаждённым поддерживать связь с теми частями страны, где мятежников, мягко говоря, не жаловали, откуда засевшие в Мельине лоялисты, верные законному Императору, смогут получать и провиант, и подкрепления. А с востока вдобавок двигался граф Тарвус со свежими легионами. — Ну, отчего же так сразу — «удалиться», «легионы будут драться»… Никто не ставит под сомнение доблесть тех, кто одержал победы на Свилле и… гм… на Ягодной гряде. В моём шатре мы сможем поговорить без помех, проконсул. Клавдий молча поклонился. Четверо легионеров остались снаружи, вошли только он и Гай. Пара молоденьких сквайров быстро подала вино, закуски, расставила золотые кубки — барон Брагга путешествовал с комфортом. — Теперь можно говорить свободнее. — Вместе с бароном в шатре остались только его старший сын, уже зрелый муж, да старый глухонемой старик — прислуживать за столом. — Мой благородный отец, — молодой баронет Брагга недобро зыркнул на Клавдия, — в своей безграничной доброте стерпел твои дерзкие речи, Варрон. Не советую тебе продолжать в том же духе. — Публий, — рыкнул старый барон. — Не стоит сейчас говорить о дерзостях. Храбрость проконсула, как и первого легата Гая, всем известна. Их не запугаешь. Поговорим о деле, господа. Так что же вы имеете предложить?… — Мы предлагаем, — спокойно ответил Клавдий, — сдать Мельин новому правителю Империи. Город Мельин, но не занимающие его сейчас легионы. Они сохраняют всё вооружение, запасы и так далее, их командиры не смещаются, и им гарантируется полная неприкосновенность. Достославный барон Брагга с войском вступают в столицу, и, раз на то высказана воля благородных сословий, он коронуется, Его преосвященство возлагает на него знаки императорского достоинства. — Неужто узурпатор бежал, бросив даже их? — Молодой Публий Брагга скривил презрительную гримасу. — Оставивший нас бывший правитель справедливо решил, что они ему больше не понадобятся. А на южных берегах удобнее продавать безымянные драгоценные камни, а не всем известные сокровища короны, могущие навести на его след. Если доблестный барон пожелает, мы доставим ему эти регалии. Брагга крякнул, самодовольно упёр руки в бока. — А печать? Печать императорская где? — У меня, — спокойно ответил Клавдий, раскрывая ладонь. Публий и его отец воззрились на золотую печатку. — Она самая. — Старый барон алчно пожирал перстень взглядом. — Давай его сюда, Клавдий! — Я вручу его твоей милости, как только тебя, доблестный барон, провозгласят новым правителем Империи и на тебя будет возложена корона, — непреклонно ответил проконсул. — Таков закон, ты его знаешь так же хорошо, как и я. Едва ли достойно будет с самых первых шагов нарушать установления. — Узурпатор понарушал их куда больше, — вскипел Публий. — А вы всё равно служили ему, убивали и магов, и благородное сословие! Злодей казнил несчастного Аастора, а легаты безмолвствовали! Давай сюда печать, Варрон, иначе… — Уймись, — негромко произнёс старший Брагга, но так, что молодой баронет тотчас осёкся. — Клавдий прав. Не станем брать пример с беглого узурпатора. Не нарушим древних уложений. Оставь печать у себя, проконсул. И… прости моего сына. Ему предстоит ещё многому научиться. — Как будет угодно, батюшка, — поспешно поклонился Публий. Видно, старый барон умел держать сынка в руках. — Но не следует также забывать об осторожности, — невозмутимо заметил Брагга, глядя в глаза проконсулу. — Ты опасаешься моей мести легионерам, ну а я опасаюсь хитроумной ловушки. Мне нужны гарантии. — Мы останемся заложниками, — просто сказал Клавдий. — А легионы присягнут тебе, доблестный барон. Какие ещё гарантии можно дать? Тебе служит Серая Лига, пусть они охраняют тебя и других баронов, коим предстоит занять места в новом Коронном Совете. Твоё войско вступит в Мельин. Оно многочисленно. Пусть займёт императорский дворец и кварталы вокруг него, что уже отстроены, стены и ворота внутреннего обвода. Если новый правитель желает действительно править, а не дрожать каждый миг за свою жизнь, он начнёт с милостей и установления справедливых законов, а не с мести, пыток, казней и проскрипций. — Верно сказано, — кивнул Брагга. — Ну что ж, проконсул… если ты доставишь мне императорские регалии, я, пожалуй, оставлю тебе твой пост. Занимайся легионами, ты в этом понимаешь. — Благодарю твою милость за выказанную щедрость, — поклонился Клавдий. — Девятый Железный легион тоже присягнёт новому повелителю, —вступил в разговор Гай. — Но, милостивый государь мой барон, что же делать с козлоногими? Они по-прежнему наступают, хотя и не так проворно, как раньше! — Как только я коронуюсь, мы двинемся против них, — важно надулся Брагга. — Легионам представится отличный шанс доказать свою преданность. Пышных же празднеств по случаю коронации устраивать не станем. Казну следует поберечь. — Достойнейший барон распоряжался; уже совсем войдя в роль правителя Мельина. — А остальная Конгрегация… они согласны с появлением Брагга и его сын обменялись быстрыми взглядами. — Я был избран предводителем свободного нобилитета славной мельинской державы, — напыщенно сообщил старый барон. — Мы ставили целью именно утверждение нового правления. Стало быть, императорские регалии — мои, и мои по праву! — Следует ли мне передать их твоей светлости открыто, перед всеми, или же лучше сделать это тайно? — самым невинным голосом осведомился Клавдий. Брагга вновь покраснел. — Если я сделаю это не таясь, в виду выстроенного войска, — медоточиво продолжал проконсул, — сие весьма укрепит доверие к новому повелителю. Должность моя достаточно высока, легионы следуют за мной и верят мне. Увидев, как я делаю это, как я передаю святыни нашей Империи, воины, бесспорно, проникнутся расположением к начинающей властвовать династии. Старый барон вновь взглянул на сына, тот — на отца. — Гм… кхе-кхе, — наконец прочистил горло Браг-а. — Мне кажется, регалии будет безопаснее всего передать тайно. Мне понятны твои соображения, Клавдий, и я ценю твоё усердие. Ты, конечно, прав, для верности легионов это будет лучше. Но… я вынужден учитывать и другие обстоятельства, о которых сейчас говорить не считаю возможным и нужным. Ступайте, Клавдий, и ты, Гай. Идите и доставьте мне то, о чём мы сейчас говорили. На завтра назначим торжественный въезд в Мельин. Командиры легионов молча поднялись, поклонились и оставили шатёр. — Вымерло всё, Гвин. — Сеамни приподнялась в седле, огляделась. Лес подступал к самому Разлому, войско с трудом протискивалось по узкому краю, вдоль самого обрыва. — Эта пропасть кого хочешь испугает, Тайде. Звери тоже чуют. — Нет, я не о них. — Дану прищёлкнула пальцами. — Древние Силы Мельина. Их нет. Нигде. — Древние Силы? — удивился Император. — Но их… но они же… — Когда Онфим только вёл меня подбирать Иммельсторн, я попыталась убить его. Именно с помощью Древних Сил, Безродных, обитавших в Дадроунгдоте. Друнг, как его называли люди, издавна служил обиталищем малопонятных сущностей, равнодушных ко внешнему миру, но расположенных к нам, Дану, и к нашим чащобам. Онфим тогда оказался ловчее, он сумел отбить удар. Но с тех пор я запомнила их, эти Силы… — Ни разу не слышал от тебя о них ни слова, пока мы тут странствовали… — Я только сейчас это поняла, — призналась бывшая Видящая. — Поняла, чего мне не хватает в этих лесах. Древних. Именно их. Ощущения, что они — где-то рядом. Мы можем их не видеть, они могут не говорить с нами, не показываться, не иметь дела — но не исчезнуть же полностью!.. — Она вздохнула, перевела дух, провела тонкой ладонью по лбу. — Это всё после той твари на Свилле, — добавила Сеамни жалобно. — Чувствую… всё больше и больше. Ты говорил, Нерг меня разбудил? Не знаю, что они со мной сотворили, но… Иммельсторн теперь со мною почти всегда, — почти со стыдом призналась она. — И — память, что я натворила, пока оставалась Видящей. — Не думай об этом. — Император потянулся с коня, коснулся плеча Дану. — Скажи ещё о Древних. — Нечего даже и говорить, — развела руками Сеамни. — Они просто исчезли. Бесследно. — Погибли? Уничтожены? Кем, козлоногими? — Нет. Козлоногие и не пытались выбраться на эту сторону Разлома. Древние… ушли. Вернее… — Тайде прижала пальцы к вискам, крепко зажмурилась. — Не сами. Не добровольно. Их… словно унесло. Да. Точно. Унесло — вот слово. — Куда? — только и смог спросить Император. Вместо ответа Дану только кивнула на заполненную серым туманом пропасть. — В Разлом… — Не спрашивай больше ничего, Гвин, я не смогу ответить. Я думаю об этом постоянно, непрестанно, но не знаю, кто это сделал, зачем или как. Древние Силы Мельина сгинули в Разломе, и мне страшно даже представить, кто на это может быть способен. — Кто бы ни был — нам до него не дотянуться, — посетовал Император. — Прыгать второй раз в Разлом… — Может, и придётся, — неожиданно закончила Дану. — Пирамиды пришли оттуда, из других миров. Что, если даже уничтожение этой «великой» ничего нам не даст, что, если потребуется пробиваться в Эвиал, на Утонувший Краб? — Я помню рассказы вампира Эфраима об этом острове. Что-то жуткое, непредставимое. Ночной Народ, он говорил, бежит от него и никогда там не появляется. Весомая рекомендация, не находишь? Сеамни кивнула: За дни и недели пути вдоль пропасти небольшое войско Императора насмотрелось на эту дикую, чудовищную картину: всё новые волны живого тумана выплескивались за восточный край Разлома, оборачиваясь там новыми десятками и сотнями козлоногих тварей. Не обращая никакого внимания на легионеров, бестии сбивались в небольшие отряды и без промедления уходили на восход, туда, где продолжала сражаться Мельинская Империя. — Если мы не найдём главную пирамиду, придётся просто сковыривать их по одной, — мрачно заметил Император. — Оставим тут гномов и Сежес, а сами вернёмся. — А всё потому, что ты так меня и не послушал. Мы ведь в два голоса тебе говорили, что без магии крови тут ничего не сделаешь. Клавдий писал о том, что бароны якобы одержали победу над козлоногими? Наверняка прибегли к человеческим жертвоприношениям, да ещё и Нерг мог постараться… — И что, у них всё так легко и просто получилось? — недоверчиво переспросил Император. — Если вмешались всебесцветные — то могло и выгореть. Раз уж Восьмой орден сумел справиться с твоей хворью и моим беспамятством. — По-моему, так остановить орду посложнее будет… — Посложнее? Едва ли. Козлоногих надо просто убивать, любыми способами. А вот нас с тобой следовало вылечить, то есть разрушить только то, что нужно, и не задеть ничего жизненно важного. — Не буду спорить. Подождём донесения от Клавдия. Хорошо ещё, что голуби способны пролететь Дикие горы приближались. Где-то под ними — укрывище Каменного Престола, оплот тех гномов, что до сих пор сражались с Империей. — Они-то небось козлоногих даже и не заметили, — ворчали в легионе. Подземные воители Баламута только отмалчивались. — Как разбивали наши обозы, так и разбивают. Здесь, вблизи северной оконечности Разлома, некогда действовал Пятнадцатый легион, пока его не отозвали к столице. Страшная живая пропасть меж тем начала сужаться. Вскоре до противоположного края уже могла долететь сильно пущенная стрела… камень из пращи… брошенное человеческой рукою копьё… Пирамиды теперь почти что налезали одна на другую, становясь всё выше и выше. Наконец-то нашлась работа для Сежес и её помощников — скопление кенотафов населяли злобные бестелесные существа, оказавшиеся большими охотниками до живительной алой влаги, что струится в человеческих жилах. Двое легионеров и один гном расстались с жизнью, из них досуха высосали всю кровь до капли. Чародейке Голубого Лива пришлось засучить рукава и прибегнуть к старинной, но действенной ритуальной магии. Это помогло, хотя никаких видимых побед Сежес не одержала. Утром двадцатого дня с начала северного марша войско увидело Великую Пирамиду. Ни у кого не возникло и тени сомнения. Совсем не исполинская, она не вздымалась выше облаков и не подавляла всё и вся своими размерами. Скромная и неказистая на вид, сложенная из коричневатого пористого ракушечника; ступени стёрты, словно по ним к вершине поднимались миллионы миллионов ног. Вокруг возвышались пирамиды покрупнее и позначительнее видом; с гладкими отполированными гранями, сверкающими под летним солнцем, грозные и внушительные. Но ни одна не распространяла вокруг себя так очевидное любому живущему дыхание смерти. Никто не смог бы описать это словами, но все, без исключения, легионеры Серебряных Лат, спроси, куда они ни за что не полезли бы по собственной воле, — не сговариваясь, разом указали бы на это невзрачное строение. Войско встало само, не дожидаясь никаких приказов. Никто не расставался с доспехами, не торопился снять щиты с левых рук. Когорты не нарушили строя. Император, Сеамни, Сежес, Баламут, Сулла застыли, молча глядя на цель их странствия. — Добрались-таки, — пробормотал старый легат. — Поди ж ты… а я не верил… Император сделал вид, что не слышал этих слов. Бледная Сеамни застыла, не отводя взгляд от поднимавшихся к вершине коричневых ступеней. Пирамиду венчал грубо вытесанный из чёрного камня шар, на котором даже с изрядного расстояния можно было разглядеть метки, оставленные не слишком умелым резцом. — Вы все думаете то же, что и я? — нарушил недоброе молчание Император: Ответа не последовало. Сежес с застывшим взглядом рылась в седельной сумке, бормоча: «Где моя нюхательная соль?..» Баламут тискал топорище и корчил зверские рожи, словно надеясь испугать невидимого врага. И только Сулла глядел на кенотаф спокойно, как и положено бывалому легату, прошедшему всю дорогу наверх, начиная с рядового велита. — Разворачивай легион, — скомандовал ему Император. — Баламут, пусть гномы займутся таранами. Чувствую, они нам понадобятся. Правитель Мельина был совершенно прав. Коричневая пирамида не имела ничего даже отдалённо напоминавшего вход. Никто не мог находиться рядом с ней хоть сколько-нибудь долго. И людей, и даже крепких сердцем гномов охватывала жуткая смертная тоска, руки опускались, и в голове оставались мысли только о том, что неплохо бы разом покончить со всеми мучениями, бросившись в бездну Разлома. Даже призраки-вампиры, от которых Сежес приходилось обороняться постоянно обновляемыми заклинаниями, не дерзали приближаться к коричневой пирамиде. Первыми к ней отправились Император, Сеамни и Баламут. Сулла занимался легионом, Сежес — своими охранными чарами. — Мы ещё сомневаемся, Тайде? — коротко бросил Император, когда они подошли вплотную. Бледная Дану, похоже, боролась с собственными привидениями. Во всяком случае, сквозь плотно стиснутые зубы вырвалось нечто вроде: «Троша… простишь ли?..» — Я стараюсь всегда сомневаться, Гвин. Уж слишком бросается в глаза… — А может, они того и хотели? — Баламут с самым независимым видом почесал бороду, стараясь показать, что ему все эти пирамиды — ну совершенно нипочём. — Мол, давайте, старайтесь, лезьте, стены долбите, а мы вам в это время… — Он поставил кулаки один на другой и, скорчив зверскую физиономию, сделал движение, точно сворачивая курице шею. Ему никто не ответил. Кони отказывались приближаться к коричневому строению, Император со спутниками брели пешком, с трудом заставляя себя волочить ноги. Был яркий день, но в душе правителя Мельина царила самая чёрная ночь. Что, если Сежес и Тайде правы? И ему стоило отбросить собственные принципы, согласившись на магию крови? Не уводить войско неведомо куда, а встретить мятежных баронов на мельинских стенах? Что теперь делать с этой пирамидой? Крушить таранами? А если ошибка, если это всего лишь приманка для наивных, возомнивших, что они способны справиться со всей силой Разлома? Император досадливо тряс головой, отгоняя навязчивые мысли. В лагере стучали топоры — гномы не покладая рук трудились над парой здоровенных таранов, оковывая предусмотрительно взятым с собой железом тупые комли брёвен. Со всех сторон пирамида выглядела совершенно одинаково. И, казалось, стоит тут с сотворения мира, вдоль её основания поднялись густые травы. Правитель Мельина запрещал себе думать о том, что творится сейчас в его столице. Если Клавдий в точности исполнит порученное ему — тогда шансы еще остаются. Если же проконсул решит геройствовать… — Сумеете пробиться, Баламут? — Смеяться изволите, мой Император. Не возвели ещё таких стен, через которые бы мы, гномы, не пробились! — А если там сплошной камень? — Подкоп выроем, — не замешкался с ответом предводитель гномов. — Выроем котлован, значит, да эту погань в Разлом и обрушим, чтобы убиралась туда, откуда пришла. — Хорошо бы, но земля тут неподатливая. Козлоногие знали, где пирамиды ставить! — Пробьёмся, — повторил Баламут. — Не о том печёшься, мой Император… — Интересно как, — хмыкнул правитель Мельина. — А о чём же, по-твоему, следует? Баламут остановился, снизу вверх взглянул в лицо человеку: — Как вниз пойдём. Как на этом Утонувшем Крабе биться станем. Как обратно домой выберемся. — Эк хватил, гноме. — Император покачал головой. — Да уж хватил, не жалуюсь, повелитель. А только, чтобы Разлом закрыть и тварей евонных навек избыть, — одну пирамидку сковырнуть маловато будет. Пусть даже с зачарованными камешками внутри. «Он прав, — подумал правитель Мельина. — Только в сказках достаточно бывает убить одного злого волшебника, чтобы всё вновь стало как и прежде, а герои жили бы долго, счастливо и умерли в один день. Пирамида эта, конечно, поважнее других; но, чтобы избыть Разлом навеки, надо идти туда, откуда он протянулся. Мне одному? Или нет? Не знаю. Серебряные Латы — решатся ли? А гномы? Баламут-то, похоже, не дрогнет». …Серебряные Латы разбили лагерь — на почтительном расстоянии от зловещей пирамиды. Копали рвы, вбивали колья — за брёвнами приходилось отправлять по целой манипуле, пока одни рубили, другие стояли в боевых порядках, с пилумами наготове, словно в любой миг ожидая атаки. Сежес и её помощники тоже не знали покоя — бестелесные твари так и кружили вокруг войска, их тут собралось видимо-невидимо, всех мыслимых форм и видов; молодые чародеи лихорадочно рылись в предусмотрительно захваченных с собой «Сборниках нежитеописания», вспоминая редкие отпорные заклятья, давным-давно не пускавшиеся в ход. Пришлось рисовать рунические обереги, ворожить над таким «примитивом», как сушёные лягушачьи лапки или вороньи перья — предметы, обычно использовавшиеся «дворовыми» колдунами, теми самыми, с кем Радуга некогда вела беспощадную войну. Гномы оказались крепче людей. Работали с мрачным упорством, от каждой тени не шарахались, хотя уставали быстрее обычного и часто сменялись. Кое-что делали сами, из заботливо сохранённых во всех передрягах небольших самоцветов выкладывали затейливые фигуры — и призракам это явно не нравилось. Сежес сама не погнушалась прийти, поползать на коленях вместе с гномьими чарознатцами, поделиться, чем знала. Баламут всплескивал руками и всё порывался налить «добрую четверть гномояда»; Сежес вяло отказывалась. К самой пирамиде никто не дерзал приблизиться. Император людей к ней не гнал: если враг есть, то пусть уж лучше сам придёт. Безмолвное коричневое строение презрительно возвышалось над муравьиной вознёй незваных гостей. Бывалые легионеры (а иных среди Серебряных Лат и не имелось) то и дело хватались за обереги и амулеты да шептали отводящие зло наговоры; кто-то молился Спасителю. Пять дней войско простояло у стен пирамиды, пока Император не решил, что для штурма всё, наконец, готово. Несмотря на предупреждение Муроно, легионеры сработали три настоящих, добротных тарана — попытать крепость коричневых стен. Всё готово и к отражению вражьей атаки — если какие-нибудь козлоногие были-таки оставлены на страже, не только призраки и привидения. Вечером пятого дня из Мельина прибыл второй голубь. Колокола уцелевших звонниц оглашали мельинские улицы торжественным благовестом. Длинная вереница баронской конницы медленно втягивалась через северные ворота; блеск начищенных доспехов, увитые цветами поводья боевых коней, целое море вьющихся вымпелов и прапорцев. Немногочисленные мельинские обыватели предпочли отсидеться дома. Совершалось неслыханное — в Империи менялась династия. Говорили, что проконсул Клавдий изменил Императору, предложив свой меч барону Брагге. Болтали также, что среди верхушки мятежников — нестроение, что далеко не все согласны с тем, чтобы корона досталась их военному вождю. В конце концов, единственная битва, которую он дал, закончилась тяжким разгромом Конгрегации, и, если бы не Разлом, Император, конечно, уже поразвешивал бы повстанцев вверх ногами на воротах их собственных замков. Шептались, будто бы граф Тарвус, истинный местоблюстель престола, движется с востока, ведя с собой огромное войско, уже разбившее семандрийцев на Свилле. Страшные известия с запада на время отошли в тень. Козлоногие по-прежнему надвигались, но теперь куда медленнее, по нескольку дней задерживаясь на одном месте. Ходили слухи, что якобы мятежные бароны вкупе с чародеями сумели-таки отбить натиск чудовищ и те после этого сделались куда осторожнее. Сами же бароны и их дружинники, однако, об этом говорили крайне неохотно и мало. Помалкивали и заметно присмиревшие маги Радуги; когда повстанческое войско заняло столицу, чародеи смирнёхонько принялись наводить порядок в своих уцелевших башнях, которые гномы Баламута не успели разобрать на блоки. Легионы оставались в казармах. Не разоружённые, ^расформированные. И пока что не приведённые к присяге. Присягать оказалось некому. — Бароны-то — перегрызлись все, — шёпотом делился Клавдий с остальными командирами легионов. — Браггу далеко не все хотят, многие себя достойными считают. — Как ты и говорил, проконсул, — заметил Сципион. — И откуда в тебе такое? Мы ж, почитай, вместе начинали. Из одного города вербовались, в одной когорте лямку тянули… — Поневоле и не такое придумаешь, — отмахнулся Клавдий. — Главное, всё идёт, как и рассчитывали. — Серые вот только меня волнуют, — признался Гай. — Лига пошла на службу к Радуге, верно, решили, что бароны — это всерьёз и надолго, вот и спешат урвать ещё каких ни есть охранных грамот. — Не Лига к баронам пошла, — поправил товарища Скаррон. — Патриархи большей частью за морем, на юге, как Император говорил. Тут остались единицы, причём далеко не из лучших. — Может, они и из худших, однако на Сертория и того хватило, — мрачно заметил Публий, командир Одиннадцатого легиона. — Думаешь, не прознаются, что мы здесь собирались? — Да пусть бы и прознались, — махнул рукой Клавдий. — Если спросят, я и отрицать не стану. Да, собирались. Потому как за солдат своих отвечаем, чтобы им в это трудное время не потерпеть ни в чём ущербу. Сципион, что от твоих разведчиков? — На Поясном тракте козлоногие в пяти переходах от Мельина, но уже вторые сутки стоят на месте. Продвинулись к северу и югу, на Хвалин и к устью Маэда, примерно на один переход. Не торопятся, гады… — Силы копят, — сказал угрюмый Публий. — Не потому они встали, что бароны с магами их где-то побили. А просто фронт всё растягивается да растягивается, они ж наступают, как растопыренной пятернёй бьют. Тут никаких тварей не хватит, сколько бы из Разлома ни валило. Вот и медлят. Зато, когда соберут, сколько надо, — так помчатся, только пыль столбом. Клавдий вздохнул, оглядел тесную каморку, служившую оружейной легатов Первого легиона. За толстыми стенами почти неслышимо перекликались часовые. Проконсул не поскупился на охрану, расставив легионеров, что называется, под каждой щелью и на крыше. Он предпочитал вызвать подозрительность баронов, чем допустить, чтобы хоть один Серый услыхал то, о чём сегодня тут говорилось. — Не только, Публий, не только. Что силы копят — это верно, их строй совсем истончился, бить уже можно. А вот маги с баронами их и впрямь потрепали. — Откуда известно? Как? Кто? Когда? — разом заговорили все командиры. Проконсул дёрнул щекой. — А на то я вам видока представлю. Молодого барона Аастера. — Барона Аастера? — неприятно удивился Гай. — Сынка того мятежника, которого повелитель саморучно в поединке заколол? Клавдий кивнул. — Он самый. Но с тех пор служит верно, и даже сейчас — к баронам не переметнулся, не перебежал. При мне всё время. — Может, разведывает? Прознатчик засланный? — хором усомнились Публий и Скаррон. — Недаром его повелитель с собой-то не взял… — Повелитель и нас с вами не взял, так что, все теперь в предатели хором запишемся? — отрезал проконсул. — Я Марию верю. Да и потом, не собираюсь его в наш разговор посвящать. Пусть придёт, доложит — и до свидания. А про сбор Брагга и так узнает. Шила в мешке не утаишь. Недовольно ворча, командиры легионов уступили. Юный барон Аастер отсалютовал собравшимся легатам, новоиспечённому консулу и самому Клавдию так, словно перед ним оказался сам Император. — Докладывай, барон. Повтори всё то, что мне успел рассказать. — Слушаюсь, мой проконсул. Господа легаты, консул Скаррон. Я был послан в разведку на север неделю тому назад. И вот чему стал свидетелем… Барон Марий Аастер действительно служил не за страх, а за совесть. Император был жесток, но справедлив. И верен слову. Семью казнённого барона Грациана никто не тронул. Мать и сестры остались в замке, совершенно свободные как жить там, так и уехать на все четыре стороны. Никто не притронулся к казне Аастеров — после того как были уплачены контрибуции за погибших при штурме замка воинов Империи. И Аастер служил. Как и обещал отцу, честно. Нет, он не полюбил Императора. И не простил, как не может сын простить того, кто отнял жизнь у его отца, пусть даже в честном поединке. Ведь правду сказать, не слишком честен был тот бой — сколько лет отцу и сколько правителю Мельина? — он сам годился в сыновья старому Грациану Аастеру. Но слово дано. И молодой барон Аастер не собирался его нарушать. Конечно, он мог уйти к мятежникам. И, наверное, они бы его приняли. Даже объяснили бы, что слово, данное узурпатору в подобных обстоятельствах, ничего не стоит. Но его отец, прежний барон Грациан Аастер, в свою очередь, нарушил слово и присягу своему сюзерену. Император не может быть не прав, веками твердила та же Радуга. Ну а класть легионы за морем — отец нынешнего Императора что, был вправе? Нет, он, Марий Аастер, не изменит слову и не перебежит к Брагге, нацелившемуся на императорский трон. Нынешний правитель Мельина суров и жесток, как жестоки, скажем, ураган или зимняя буря. Барон же Брагга примется в первую очередь набивать свой карман, отписывать земли многочисленным родственникам и самым рьяным льстецам — Марий не обольщался насчёт предводителя Конгрегации. Редкое качество для его юных лет, но в разведке имперского войска взрослеешь куда быстрее, чем на дворе родового замка. Получив под начало десяток всадников Одиннадцатого легиона, Марий повёл их на северо-запад, аккуратно и осторожно огибая прогнувшийся дугою фронт козлоногих, искусно избегая встреч с рыщущими по окрестностям их шайками. Путь лежал сквозь самое сердце Империи. Увы, земли до сих пор не оправились: сперва вторжение гномов и Дану, саранча и ожидание конца света, нашествие волков и бесконечные вереницы легионных вербовщиков. Здесь крепче всего поддерживали Императора, и отсюда встало в строй имперских когорт большинство молодых мужчин. Иные уже сложили головы далеко на востоке, под семандрийскими стрелами. Сейчас с севера надвигалось войско мятежных баронов, и поселяне, владевшие своей землёй, не знавшие слова «серв», заранее приготовились к худшему. Скот угнан в лесные укрывища, запасы вывезены. Деревни вдоль трактов опустели, словно во времена чумных поветрий. Отправившиеся с Марием всадники — зрелые, видавшие виды воины — слушались его охотно. Мол, он хоть и голубая кровь, а наш, сразу видно. И дело своё знает, распоряжается толково, гонор не показывает, совета спросить не стесняется. После четырёх дней конного пути продвинулись уже далеко на север, пробираясь самым краем лесов, чтобы ненароком не нарваться на баронские авангарды. Опять же, Марию-то, наверное, и ничего, он бы отбрехался, а вот его десяток точно перебили бы, даже брось легионеры оружие. Утром пятого дня край леса круто повернул на восток, перед разведчиками раскинулась обширная равнина, замкнутая с востока невысокой холмистой грядой. Чернели деревенские крыши, вился просёлок, синела нить узкой речушки. И на равнине шло сражение. Марий велел спешиться, отвести подальше и спрятать испуганных лошадей. Им было чего бояться — козлоногие. Рогатые твари сошлись врукопашную с войском, над рядами которого развевался целый лес цветных прапорцев. Мятежники. Отряды Конгрегации» Не особо многочисленные, едва ли пятнадцать тысяч. Половину, правда, составляла отборная рыцарская конница, остальное — вооружённая длинными пиками пехота, неумело отбивавшаяся от наседавших козлоногих. А вот закованные в железо всадники то и дело переходили в короткие контратаки, сдавливали клин козлоногих с флангов и по сигналу труб дисциплинированно отступали. — Сроду такого не видел, — проворчал седой ветеран, следующий по старшинству в десятке после Мария. — Никогда бароны в таком порядке не сражались. И верно — выучке позавидовали бы и лучшие легионы Империи. — Кто-то хорошо управляет этим боем, — заметил Марий. Рыцари действительно нападали дружно, разогнав коней и разя козлоногих длинными копьями. Нанеся один удар, тотчас поворачивали назад, отходили, прячась за пехотным строем. Марий был вместе с Императором в той жуткой битве, когда вся армия Мельина пыталась встать на пути нашествия, в тщетном ожидании помощи от всебесцветного Нерга. Он хорошо запомнил тогдашних противников, их ярость, напор, быстроту, неутомимость и невероятную живучесть. Здесь же козлоногие атаковали вяло, их шатало, точно пьяных, они нелепо размахивали ладонями по воздуху, словно норовя зацепить какого-то невидимого врага. — Белены они объелись, что ли? — выразил общее недоумение бывалый десятник. — Не, тут магия замешана, — откликнулся Марий. Как и многих отпрысков благородных фамилий, его учили началам магии, просто чтобы определить, имеет он к ней способности или нет; способности у Мария нашлись, но отправляться в орденскую башню старший сын и наследник барона Грациана Аастера никак не мог. И сейчас он чувствовал пущенные в ход заклятья, правда, смутно, не умея разобрать, какие именно это чары и где находятся творящие их. — Твоя милость, глянь-ка сюда, — вытянул руку десятник. — Что там за дымок на вершине? Нехороший он какой-то, неладный. Может, сходим посмотрим? Легко сказать — сходим… Но старый воин был прав. Дымок и впрямь казался нехорошим. Снежно-белый, каким никогда не бывает настоящий дым, да и пар тоже — клубы плотные, непроницаемые и не рассеиваются. …Не сразу и не вдруг, но Марию с тремя товарищами удалось подползти так, что стало видно, что же там творится. Здесь распоряжались маги, десятка три в разноцветных плащах Флавиза, Угуса и Кутула. С полсотни мрачных рыцарей с мечами наголо обступили дрожащую толпу — ребятишки мал мала меньше, все не старше десяти лет. Маги то и дело хватали очередного мальчишку или девчонку — кто оказывался ближе, вздёргивали на грубом подобии походной дыбы и деловито резали, словно свинью. — Да што ж это такое творицца… — потрясённо выдохнул десятник. Большинство обречённых уже не кричали и не плакали. Кто-то стоял на коленях, умоляюще тянул руки к отворачивающимся рыцарям, кто-то просто лежал лицом вниз на истоптанной траве; дважды самые отчаянные бросались прямо на стражей, и тогда в дело вступали длинные рыцарские клинки. — Осторожнее, вы, хватит материал нам переводить! — зло крикнула немолодая чародейка в жёлтом плаще Угуса. — Не вы ловили, не вам его и кромсать! Рядом громоздилась настоящая груда детских тел, изрезанных ритуальными кинжалами и окровавленных. Перед дыбой полыхал костёр, в него лили кровь жертв, и от странного бледного пламени поднимался в небеса столь же странный, клубистый белый дым. Несколько волшебников явно плели заклятья — неподвижно стояли у огня, простерев руки в стороны. — Ещё давай, Аваги, они уже лопаться начали! — крикнул маг в фиолетовом наряде Кутула. — Лопаются твари-то, не только ослабели, но прям-таки взрываются! — Много? — откликнулась волшебница в жёлтом плаще, видно, та сама Аваги. — Десятка три уже рвануло. — Мало. А вообще как? — Поток редеет, Меркий говорит, сейчас и вовсе перестанут. — Отлично. Живее режьте, сони! Если окажется, что можем всех их перечпокать так… Однако «перечпокать» не получилось. Обмирающий Марий досмотрел кошмарный спектакль до самого конца — баронская армия перебила большой отряд козлоногих, понеся небольшие потери. Но на вершине холма срочно возводился огромный погребальный костёр — сжигать принесённых в жертву детей. — После этого мы повернули назад, — доканчивал побледневший Марий свой рассказ. — Явились к господину проконсулу. Он велел молчать, а сегодня — поведать вам всё как есть. Легаты и консул, матёрые вояки, перевалившие на пятый десяток, прошедшие огонь, воду и медные трубы, давно потерявшие счёт шрамам, молчали и прятали взгляды. — Радуга нашла способ борьбы с козлоногими. Человеческие жертвы. Маги собирают детей, прикрываясь эдиктом нашего Императора — мол, он его даровал для борьбы с напастью. — И что ж, отдают детей? Просто так отдают? — прорычал Скаррон. — Никак нет, — отрапортовал Марий. — Бежит народ кто куда. Я так думаю… что сейчас в Мельине начнут. — Брагга что, самоубийца? — Есть много способов, консул. Например, переодеть баронских дружинников легионерами и проделывать всё от имени нашего повелителя. Невелика хитрость. А магов, творящих подобное, назвать ренегатами. Сложно, не спорю, и раскусить не так уж трудно — но, похоже, Семицветье и впрямь решило, что цель оправдывает средства. — А ну как и впрямь оправдывает? — Гай смотрел в пол, с мукой цедя слова. — Если остановят чародеи бестий, а? Что тогда, проконсул? — Зачем пустые вопросы, Гай? Сам ведь знаешь. Наше дело — сберечь Империю. Она должна жить. Всё остальное — неважно. — А ты, проконсул, готов для этого детишек на дыбе вздёргивать и горло им резать? — напирал командир Шестого легиона. — Я, Гай, никогда ничего подобного не делал и, убереги Спаситель, делать никогда не стану, — отчеканил Клавдий. — Пустые вопросы задаешь, говорю ж тебе. Наше дело правое. — Ответь прямо, проконсул, не виляй, — глядя прямо в глаза Клавдию, врубил первый легат. — Если готов собирать малышей, как ягнят на забой, так какая разница, кто в Мельине сидит, кто отдаёт приказы? — Есть разница, — проконсул покраснел от гнева. — Нашему повелителю советовали прибегнуть к магии крови. Он отказался. А если б настал край и он на самом деле согласился бы — так сам скорее под нож лёг, чем детей вот так, как кутят негодных… — Хватит тебе, Гай, — нахмурился и Скаррон. — Император до такого б никогда не дошёл. Он придумал бы способ. Вытащил же он Дану с самого дна Разлома! Командир Шестого легиона ничего не ответил, лишь упрямо нагнул голову. — Император не стал бы резать детей, — убеждённо повторил Клавдий. — Если же другого способа бы не осталось… и он ничего бы не придумал… тогда, Гай, наверное, да. Но он и сам не остался бы жить после такого. А Радуге — всё едино. Понимаешь теперь? Она ведь простая, разница-то. — Эх! — Гай только махнул рукой. — Что вылупились-то, братья-легаты? Решили, что я уже мыслю, как бы к Брагге переметнуться? Сроду никому не сдавался, ни к кому не перебегал, да так и помру, то знаю крепко. Только ведь прижучили ж маги козлоногих! То — правда или нет? Одолели иль то всё россказни? — Марий говорит — одолели. Десяток, что с ним ходил, подтверждает, — мрачно уронил Клавдий. — Ну, сами видите, — развёл руками Гай. — Ничего мы не видим, — процедил сквозь зубы Клавдий. — Кроме того, что Радуга совсем облик людской потеряла. Эх, жаль, мы тогда только одну из главных башен взяли… — Глядишь, и остальные брать придётся, — заметил Сципион. — Но не в том сейчас дело. Проконсул, всё ли осталось в силе? Клавдий выпрямился, вздёрнул подбородок — словно перед решающей атакой. — Именно так. Я ничего не менял. Но, может быть, — он в упор взглянул на Гая, — может быть, кто-то решил остаться в сторонке? А? — Чего «а»? Чего на меня зенки выпятили? — немедля вскипел командир Шестого легиона. — Я что, предлагаю магам сдаться? — Не знаю, что ты предлагаешь. — Скаррон скрестил руки на груди. — Если не сдачу, то выражайся яснее. — Тебе, Скар, вечно всюду измена чудится!.. — А если чудится она ему, Гай, то иди и поднимай легион, — распорядился Клавдий. — Сам ведь знаешь, что делать. — Знаю. И не подведу! — Гай зло сверкнул глазами. — Ты-то не подведёшь. А вот язык твой тебя — он может, рано или поздно. К делу, господа легаты. Время отрабатывать доверие нашего Императора. |
||
|