16

Огромный беспорядочный комплекс строений и переходов Лондонского аэропорта постепенно впадал в оцепенение. Один за другим пустели залы, и обычные запахи кофе, керосина и дорогих духов сменялись влажной аммиачной вонью мутанта-59.

Наконец из всех вокзалов порта остался в действии только один. В комнате для транзитных пассажиров был организован дезинфекционный пункт, обслуживающий тех, кто имел специальные пропуска на вылет с какой-то из немногих машин, которым разрешалось подняться в воздух.

Только что началась посадка на рейс 1224, следующий в Нью-Йорк. Пассажиры, все еще морщась от едких ароматов дезинфекционного центра, предъявляли свои документы полицейским и иммиграционным чиновникам, сидящим за стеклянной перегородкой. Никто не нарушал молчания – вездесущий смрад мутанта напоминал всем и каждому об оставшемся позади умирающем городе.

Рабочие в защитных костюмах и масках обрызгивали фюзеляж дезинфицирующим раствором, и над гигантским реактивным самолетом висело облачко тумана; вокруг трапа раскатывали армейские патрульные джипы.

В предотъездной спешке Креймер едва не забыл свою инкрустированную золотую авторучку, в последнюю секунду сунув ее в портфель.

Затягивая привязной ремень, он в пол-уха прислушивался к безлично-ласковому голосу бортпроводницы:

– …и воздержитесь от курения. Через несколько минут мы вылетаем в Нью-Йорк беспосадочным рейсом по маршруту Шеннон – Гандер – Кеннеди. От имени компании «Метро Эрлайнз» командир корабля Говард и весь экипаж приветствуют вас на борту нашего самолета. Благодарю за внимание…

В пассажирском салоне зазвучала варварская магнитофонная запись. В кабине экипажа командир вместе со вторым и третьим пилотами и бортинженером начал предполетную проверку аппаратуры.

В кухонном отсеке позади пассажирских кресел старший стюард и три стюардессы принялись раскладывать на аккуратные кучки стандартные пакеты с питанием и громоздить друг на друга штампованные пластмассовые подносы: порция сыра в изящной оберточке – в одной ямке, укутанный в целлофан бисквитик – в другой, пока каждый поднос не стал походить на продовольственную лавку в миниатюре.

Креймер устроился поудобнее в кресле, тщательно осмотрел препараты, убедился, что они запечатаны, как полагается, не теряя времени, достал из портфеля приготовленный для НАСА доклад и, вооружившись авторучкой, углубился в чтение.

Никакое обостренное осязание не помогло бы ему почувствовать, чего именно коснулись его пальцы, охватившее металлический корпус ручки. Самый острый глаз не приметил бы мельчайшей высохшей капельки студенистого вещества всего-то в одну десятую миллиметра в поперечнике.

Химический анализ, наверное, обнаружил бы в этой капельке микрограммы белка, воды, некоторых фосфорных и магниевых солей. Более тонкие исследования могли бы показать следы сложных молекул ДНК и навести на мысль о какой-то жизни на микроскопическом уровне. Ведь ДНК и их неизменные спутницы – РНК – являются носителями генетического кода. В их спиралевидных молекулах незыблемо запечатлены чертежи строения целого организма, сверхмикроскопический план его поведения.

ДНК на авторучке Креймера вовсе не была свободным химическим веществом, а входила в состав спор и их оболочек – в состав мутанта-59, угнездившегося в засохшей капельке. Каждый организм занимал в длину едва одну семитысячную долю миллиметра. Каждый был слеп и бесчувствен, но каждый при всей своей хрупкости располагал законченной программой поведения в короткий отрезок времени, определенный ему от рождения до смерти. От разделения родительской клетки на две до разделения этих двух на четыре, четырех на восемь – и так до бесконечности с прекрасной, хотя и вечно недооцениваемой нами математической точностью.

Обычно скорость деления бактерий не остается постоянной: законы их собственного микромира диктуют им, что на смену изначальному быстрому размножению должна прийти фаза замедленного развития, которая, в конце концов, ведет к угасанию и смерти.

Если бы определенные факторы не противодействовали математической неотвратимости их размножения в прогрессии 1 – 2 – 4 – 8 и так далее, то, по расчетам, потомство двух бактерий, делящихся раз в секунду, через двадцать два часа покрыло бы всю поверхность земного шара.

Бактерии не замедлят скорости своего роста лишь в двух случаях. Во-первых, если будут регулярно получать все новую и новую пищу, и, во-вторых, если они мутируют, чтобы лучше приспособиться к окружающей среде. Тогда клетки начинают делиться чаще. Насколько чаще – это нередко зависит от адекватности среды и ни в малейшей степени не связано с нормальной скоростью развития. На ранних стадиях деления каждое поколение бактерий живет считанные минуты, а при особо благоприятных условиях – секунды.

Покойный доктор Эйнсли, никем давно не оплакиваемый, мастерски воспользовался этим. Мутант-59 не знал замедлений роста, не знал фазы угасания.

Для бактерий, очутившихся на золотой авторучке Креймера, обстоятельства сложились неблагоприятно. Бактерии почти высохли и, не коснись он их, погибли бы. Но едва он задел умирающие микроорганизмы влажным от пота пальцем, их оболочки впитали малую толику воды. Исчезающе малую – но все же достаточную, чтобы напоить обезвоженный клеточный механизм.

Поток невидимых сигналов пронизал клетки, они расправились, приготовившись вновь выполнять единственную свою задачу: жить, питаться и размножаться.

Креймер потянулся к спинке расположенного впереди кресла и опустил откидной столик; пальцы его задели пластмассовую рамку, поддерживающую прямоугольник из меламина.

Командир корабля Говард тем временем получил от диспетчера разрешение на запуск двигателей. Бортинженер провел последнюю предстартовую проверку, с особым вниманием проконтролировав герметичность дверей. Техник в противошумовом шлеме, оставшийся внизу на дорожке, убедившись, что их наружные замки стали на место, в знак подтверждения поднял вверх большие пальцы обеих рук.

Бортинженер по очереди включил все четыре системы топливных насосов. Из баков, расположенных в крыльях и фюзеляже, топливо стало поступать к четырем гигантским турбовентиляторным двигателям, подвешенным в гондолах под плоскостями, словно бомбы.

Говард привел в действие стартеры, начиная с двигателя номер четыре правого крыла.

Медленно и неохотно, утробным голосом взвыла турбина. Очень скоро вой перешел в надрывный визг. Двигатель номер три добавил к стенаниям исполинской машины свою ноту, за ним затянули свои партии двигатели номер два и номер один, и вот уже весь фюзеляж затрясся в низкочастотной вибрации.

Бортинженер сделал нужные пометки в журнале, а третий пилот проверил рули и закрылки. Наземный тягач отвел самолет задним ходом от посадочной галереи, и двигатели тихо запели в предвкушении полета.

Водитель тягача – тоже в противошумовом шлеме да еще и в куртке с капюшоном – в свою очередь поднял вверх оба больших пальца и, отсоединив от передней стойки шасси буксировочную штангу, укатил восвояси.

Крошечным – пятнадцати сантиметров в поперечнике – штурвальчиком Говард направил неуклюжую громадину самолета по высвеченным темно-синими огоньками дорожкам. Бортинженер, вслух считывая показания приборов, произвел еще одну проверку.

Креймер, на мгновение прервав работу, посмотрел в иллюминатор на проплывающую мимо панораму освещенного аэропорта. «Интересно, – подумал он, – будут ли эти огни еще гореть, когда я вернусь?..»

В буфетной обслуживающий персонал прекратил, наконец, возню с подносами, и стюардессы, усевшись по своим местам, пристегнулись; хотя они уже разучились сознавать опасность своей профессии, их лица под слоем косметики явно побледнели.

Получив разрешение на взлет, воздушный корабль развернулся, и нос его нацелился туда, где на поверхности взлетной дорожки во множестве чернели следы авиационных шин.

Командир Говард послал рычаги управления двигателями от себя, и расслабленное пение турбин вновь сменилось басовым громом. Приборные доски затряслись, задрожали, и вся машина слегка подалась вперед – бешеная тяга двигателей боролась с силой тормозов. И как только Говард отпустил тормозную педаль, самолет устремился вдоль осевой линии. Громыхая и подпрыгивая на стыках бетонных плит, он разгонялся с ускорением куда большим, чем у любого спортивного автомобиля. Он покачивался из стороны в сторону, он вгрызался в морозный воздух.

По мере нарастания скорости рули начали реагировать на упругость воздушных потоков, и на смену наземной неповоротливости пришла плавная стремительность полета. Нос машины приподнялся, она подпрыгнула, опираясь на струи копоти, бьющие из сопел, и одним скачком оторвалась от бугристого бетона полосы.

Бортинженер крикнул невразумительно: «Вторая!..» Это слово тут же снижает частоту пульса у любого летчика гражданской авиации, поскольку означает, что достигнута вторая критическая скорость, достаточная для безопасного взлета с полной загрузкой.

Снова глянув в окно, Креймер увидел, что кромка облаков надвигается все ближе и ближе; он бросил последний взгляд на залитую желтым электрическим светом паутину лондонских улиц и откинулся в кресле – облака закрыли всякую перспективу.

В хвосте самолета стюардессы, расстегнув ремни, вновь принялись за подготовку стандартной трапезы.

Напряженная озабоченность, царившая в кабине экипажа перед взлетом, сразу спала. Командир Говард вызвал первый путевой радиомаяк в Фальмуте для сверки времени и уточнений курса.

Пассажиры в свою очередь отстегнулись от кресел и с наслаждением вдыхали сигаретный дымок. Стюардессы засновали взад-вперед по наклонному полу – самолет продолжал набирать высоту.

Креймер с головой ушел в свой доклад, торопливо набрасывая заметки на листке блокнота. Он не сразу понял, что стюардесса, перегнувшись через незанятое кресло у прохода, обращается именно к нему.

– Чай или кофе, сэр?

– Да? Что? Кофе, пожалуйста…

Девушка вставила пустую пластмассовую чашечку в углубление на подносе.

– Сейчас принесу.

Он опять склонился над блокнотом. Стюардесса, держа поднос с такими же чашечками в одной руке, попробовала, хорошо ли закреплен столик, и перешла к следующему ряду кресел.

Экипаж окончательно успокоился – теперь предстояли шесть часов относительно безопасного полета над Атлантикой. Позади отворилась дверь, и стюардесса спросила:

– Вам что-нибудь нужно, ребята?

– Кофе. Только не того, которым наша компания потчует пассажиров. Настоящего…

– Хочешь, я помогу тебе помыть посуду?..

Реплики были непринужденными, привычно-шутливыми. Девушка улыбнулась и, записав заказы пилотов, вышла.

Креймер по-прежнему яростно писал на откидном столике, даже не подозревая о роковой активности микроскопического пятнышка у самого его края.

По пути назад стюардесса увидела над одним из кресел зажженную лампочку и, наклонившись к разодетой девице, пославшей вызов, между делом позавидовала ее сверхмодному пластиковому плащу.

А тем временем остальные стюардессы уже начали разносить подносы с едой; старший стюард шествовал впереди, толкая перед собой тележку с напитками. По желанию пассажиров он вручал им бокальчики поддельного хрусталя – в действительности они тоже были пластмассовыми – и миниатюрные бутылочки спиртного.

К тому моменту, когда в девяти километрах под крылом самолета проплыл остров Уайт, пассажиры и экипаж словно бы заключили с гигантским реактивным лайнером безмолвное соглашение, и, по условиям сделки, все системы корабля и люди на борту стали единым целым ради решения общей задачи.

Третий пилот вышел к пассажирам и ревностно заметил про себя, наверное, в сотый раз в своей жизни, что уровень шума здесь гораздо ниже, чем в кабине. На полпути через салон первого класса он обратил внимание на пассажира, который, развалясь в кресле, заснул с безвольно открытым ртом; годы излишеств избороздили лицо этого человека прожилками и грубыми складками.

Последние лучи заходящего солнца окрашивали передние кромки крыльев в ярко-оранжевый цвет. Самолет несся над серым холодным морем все дальше и дальше на запад. Мало-помалу солнечный свет стал угасать, уступив место вначале густой лиловатой синеве, а затем полной темноте с леденящими точками звезд.

Температура воздуха за бортом была минус сорок три; а здесь, в этом теплом, светлом коконе никто и не задумывался о беспощадной враждебности стратосферы, простирающейся сразу за панелями внешней обшивки. Воздух в салон нагнетали два компрессора, расположенных в носовом отсеке, он тут же пропитывался привычными запахами сигарет и виски. Пассажиры оживленно переговаривались между собой и лишь мельком поглядывали на забортную темень, защищенные от ярости наружных штормов герметическими пластмассовыми прокладками иллюминаторов.

Экипаж в кабине спокойно расправился с кофе и в ожидании, пока кто-нибудь явится за чашками, сложил их на полочку.

Креймер на секунду прервал работу, чтобы получше закрепить свой столик – самолет слегка накренился. При этом он вновь коснулся рукой злополучного края. Потом он встал и направился вперед по проходу в туалет.

В кухонном отсеке стюардесса разбирала свободные пластмассовые чашки. Сняв одну из них с подноса, она обратила внимание, что та покрыта чем-то неприятным и липким. Девушка посмотрела на свои пальцы – на них был тонкий серо-белый налет. Понюхав его, она скорчила гримаску и поставила чашку обратно на стол.

В кабине на глазах у бортинженера стрелка главного вольтметра внезапно качнулась вниз. И хотя она тут же выпрямилась, он протянул руку вверх, открутил два винта и выдвинул ящичек с наклейкой «Дроссели стабилизатора напряжения». Из другого ящичка, на котором значилось «Контрольные клеммы», он достал две проволочки и подсоединил их к первому ящичку, о чем, разумеется, сделал соответствующую пометку у себя в журнале.

Говард запустил бортовой метеолокатор, включил развертку и всматривался в оранжевый экран, по которому металась полоска света, отмечая впереди по курсу скопления наэлектризованных воздушных масс. Затем командир отвернулся, вызвал радиомаяк в Шенноне и подождал, пока в громкоговорителе над головой не пропела морзянка – их опознали. Покончив с этим, он вытянулся в кресле и заложил руки за шею.

Второй пилот взялся за штурвал и скорректировал курс по указаниям из Шеннона, после чего передал управление автоматике. Отняв руки от штурвальной колонки, он на мгновение замер, глядя на них в безмолвном недоумении.

На одной из ладоней осталось черное клейкое пятно. А на штурвале, там, где лежала его рука, черная пластмассовая поверхность казалась влажной и блестящей. Явственно были видны вмятины от пальцев.

– Что за черт!..

Командир пока ничего не заметил.

– Что там еще?

– Вон на колонке, погляди сам.

– Какой-то растяпа пролил растворитель. Оберни ее бумагой или чем-нибудь еще…

– Растворитель, как же, посмотри хорошенько!..

Второй пилот сунул руку прямо под нос командиру; тот поморщился, но понюхал.

– Пахнет обыкновенным дерьмом. Бенни, не забудь отметить это в своем журнале.

Бортинженер ухмыльнулся:

– Что прикажете отметить – что мы пилотируем ассенизационную бочку?

– Тут еще и другой запах. Какой же? Ну конечно! Аммиак…

Второй пилот продолжал принюхиваться.

– Хватит, – бросил командир повелительно. – Обмотай чем-нибудь колонку и вымой руки.

Креймер кончил писать, спрятал доклад в портфель, а авторучку в карман и расслабился, намереваясь поспать.

За окнами среди облаков мелькали голубоватые вспышки – где-то внизу бушевала гроза.

Стюардесса в кухонном отсеке стерла с пальцев липкий налет и случайно еще раз взглянула на стол. Глаза у нее округлились, она не могла им поверить.

Чашка постепенно меняла форму. Она прогнулась с одного края и оплывала каплями на стол. Затем, словно находясь в пылающей печи, обмякла и превратилась в вязкую лужицу. Несколько долгих секунд девушка смотрела на эту лужицу, потом выскочила в салон и кивком подозвала старшего стюарда, который все еще возил по проходу свою тележку с напитками. Тот поднял глаза и, уловив на лице девушки испуг, быстро вышел в буфетную.

– Она… она расплавилась! – взволнованно сказала девушка. – Прямо у меня на глазах, я ничего с ней не делала. Можете убедиться…

Старший стюард на миг задумался, всматриваясь в ослизлое озерцо на столе.

– А ты, часом, лак с ногтей ацетоном не снимала?

– Да нет, говорю вам, это случилось только что. Расплавилась, и все…

Старший стюард дотронулся, до озерца пальцем.

– А другие чашки целы?

– По-моему, да…

– Ладно, не расстраивайся. Не стоит того…

Бортинженер поставил стабилизатор напряжения на место и сделал в журнале запись о его неисправности. Мутант-59 нашел себе в этом устройстве подходящую пищу.

Пожилая женщина, вернувшись из туалета, потянулась за сумочкой, оставленной под креслом. Нащупала ручку, попыталась поднять ее – но ручка вдруг растянулась, точно дряблая эластичная лента, и оборвалась. Женщина чертыхнулась, вытащила сумочку за верх и вызвала стюарда. Тот незамедлительно явился.

– Что прикажете, мадам?

– У вас там под креслом что, радиатор?

Женщина продемонстрировала ему оторванную ручку.

– Простите, мадам?

– Смотрите сами! – Она всучила ручку стюарду. – Я поставила сумочку под кресло, и вот, полюбуйтесь, она сгорела.

– Извините, мадам, у нас в салоне нет радиаторов. Должно быть, сумочка была старая. Пластик, к сожалению, не так долговечен, как кожа.

– Никакая она не старая, дочка подарила мне ее две недели назад!

– Я постараюсь договориться с компанией, мадам, чтобы вам преподнесли одну из наших фирменных сумок. Вы получите ее сразу после приземления…

Он подкрепил свои слова профессиональной улыбкой. Женщина, смягчившись, откинулась в кресле.

– С вашего разрешения, мадам, я выброшу эту ручку, – сказал стюард и с задумчивым видом направился в свой отсек.

Бортинженер в очередной раз глянул на приборы-близнецы, под шкалами которых протянулась надпись: «Распределение подводимой мощности». Сняв показания, он сел посвободнее и вынул зачитанный детектив. А над его головой, в лабиринте разноцветных проводов стабилизатора, питался, набирал силу, делился мутант…

Изоляция расползлась, обнажилась жила, сверкнуло короткое замыкание, и добрая сотня ампер обрушилась на проволочки, рассчитанные от силы на два ампера. Последовал мгновенный взрыв, в кабину вплыло облачко едкого дыма. Бортинженер подскочил как ужаленный и с маху ткнулся в спину второго пилота, склонившегося над колонкой управления.

В ту же секунду самолет начал входить в пике, и пассажиры пережили тошнотворное ощущение, что пол проваливается у них под ногами.

Быстро оправившись, второй пилот потянул колонку на себя – нос самолета задрался вверх, а пассажиров вдавило в кресла. Командир приоткрыл ящичек на панели и достал специальные противодымные очки. Дыма из поврежденного узла сочилось столько, что вытяжную вентиляцию пришлось включить на полную мощность, чтобы избавится от удушья.

Говард наклонил к себе микрофон внутреннего оповещения и произнес по возможности спокойно и бодро:

– Говорит командир корабля Говард. Мы летим на высоте девять тысяч пятьсот метров при встречном ветре, который задержит наше прибытие в порт назначения примерно на тридцать пять минут. Вскоре мы войдем в зону турбулентных потоков, поэтому прошу вас пристегнуть ремни и не вставать со своих мест. Благодарю за внимание…

Как только он умолк, в салонах вновь загорелись красные предупредительные табло.

Креймер, разбуженный внезапным нырком самолета, заворочался в кресле, стараясь устроиться поудобнее, и его колени уперлись в столик, который свисал со спинки расположенного впереди сиденья. Он решил убрать этот столик, выпрямился и тут, наконец, увидел, что краешек стола уже совсем размягчился и вязкой струйкой стекает ему на брюки – под коленом образовалось серое, с молочным отливом пятно. Бросив исподтишка взгляд в сторону соседа и убедившись, что тот ни на что не обращает внимания, Креймер наклонился пониже и принюхался. Потом медленно, осторожно отодвинулся и поднял было правую руку к кнопке вызова – но передумал, отдернул руку и положил ее на подлокотник кресла ладонью вверх. Пошарив вокруг глазами, он левой рукой поднял карандаш, тыльным его концом надавил на кнопку и принялся ждать, больше не шевелясь.

Подошедший стюард обратил внимание на напряженную позу Креймера:

– Вы звали, сэр? Принести вам что-нибудь?

– Я хотел бы поговорить с командиром корабля.

– Вы не могли бы сообщить мне, о чем, сэр?

– Пока не могу. Тут случи… – Креймер снова удостоверился, что его сосед по креслу спит глубоким сном, но тем не менее понизил голос: – Случилось непредвиденное, самолету угрожает опасность. Я хочу поговорить с командиром. Пожалуйста, позовите его, и без лишних слов!

Стюард, исподволь вглядываясь в лицо Креймера, подумал: наверное, сумасшедший или пьяный.

– Прошу вас пройти вперед, в салон первого класса, сэр. Я вызову кого-нибудь из членов экипажа.

– Слушайте меня внимательно. Быть может, вам трудно в это поверить, но я не вправе встать с этого кресла. Я должен оставаться на том самом месте, где нахожусь сейчас!

«О боже, – подумал стюард, – не хватало нам только психа. А если у него еще и бомба за пазухой?..»

Вслух он сказал умиротворяюще:

– Хорошо, сэр, я понял вас, оставайтесь здесь, а я пройду в кабину и поговорю с командиром.

Он удалился. Креймер, уловивший в тоне стюарда некую снисходительность, свирепо глядел ему вслед. За переборкой, разделявшей два салона, стюарду пришлось протиснуться сквозь небольшую толпу – пассажиры ждали очереди в туалет.

Стюард докладывал, не теряя хладнокровия:

– Выглядит он странно, сидит съежившись, словно боится к чему-нибудь прикоснуться…

– И что он, по-вашему, намерен сделать? – спросил Говард.

– Трудно сказать. Угроз никаких не было, по крайне мере пока…

– Ладно, пойду взгляну на него.

Креймер ждал в нетерпении. Командир бросил сдержанно:

– Добрый вечер, сэр. Стюард сообщил мне, что у вас что-то случилось…

Креймер показал на своего спящего соседа:

– Уберите его… – он запнулся и взял себя в руки. – Хорошо. Прежде всего я не сумасшедший и не собираюсь похищать самолет, хотя то, что я собираюсь вам сказать, вероятно, покажется в высшей степени неправдоподобным…

– А именно?

– Моя фамилия Креймер, доктор Креймер. Я ученый. – Командир и стюард безмолвно слушали. – Каким-то не совсем понятным мне самому образом я пронес с собой на борт самолета микроорганизмы, и это опасно.

– Микроорганизмы? Нельзя ли яснее?

– Командир, вы несомненно знаете о событиях в центре Лондона…

– Знаю.

– Я являюсь членом правительственной комиссии, расследующей причины этих событий. В настоящий момент я направляюсь в Нью-Йорк, в НАСА, для срочного доклада о природе происходящего.

– Вы можете удостоверить это, сэр?

– Что? Да, конечно, могу. – Креймер потянулся за портфелем, но, остановившись на полпути, сказал: – Командир, я достану свои документы и предъявлю их вам, но вынужден просить вас не брать их у меня из рук, а прочесть, не прикасаясь…

Стюард и командир обменялись взглядами, а Креймер вынул из портфеля доклад, предназначенный для НАСА, и личные документы и раскрыл их, не выпуская из рук. Спящий пассажир заворочался и перевернулся на другой бок. Командир и стюард пробежали документы глазами и кивнули Креймеру, чтобы он продолжал.

– Командир, у нас есть серьезные доказательства, что катастрофа в Лондоне вызвана единственным в своем роде микроорганизмом. Проще говоря, микробом…

Говард припоминал, чему его в свое время учили; он старался восстановить в памяти лекцию психиатра о ранних симптомах параноидной шизофрении, о том, как распознавать, кто из пассажиров потенциально опасен.

– Простите, мистер Креймер, – произнес он, – что, вы сказали, делает этот микроб?

Креймер пристально посмотрел на них и ответил уныло:

– Он пожирает пластмассу.

– Мистер Креймер, – выговорил Говард суровее, чем прежде, – я, безусловно, обязан принимать близко к сердцу все, что касается безопасности полета, но, по-моему, вы злоупотребляете моим временем. Прошу вас больше никого не беспокоить, иначе…

– А что вы скажете об этом? – Креймер ткнул пальцем в край столика и в пятно у себя на колене. Командир наклонился и присмотрелся внимательнее. – Не трогайте руками! Понюхайте – вы ощущаете запах?

– Мистер Креймер, подобный эффект может быть вызван десятком разных причин. Вы могли плеснуть сюда растворителем, могли прижечь зажигалкой…

– Он не обуглен. Да вы что, не верите своим глазам?

– Командир, – нервно вмешался стюард, – могу я попросить вас на два слова? Я хотел бы вам кое-что показать.

Он поманил Говарда знаками в кухонный отсек. Вязкое озерцо на том месте, где раньше стояла чашка, теперь вспенилось, и над ним колыхалась круглая шапочка из пузырей.

– А потом еще сумочка у той женщины. Взгляните на ручку, я выбросил ее вот сюда…

Стюард нагнулся к баку для отбросов. Но едва он откинул крышку, они оба оцепенели от неожиданности. Из квадратной горловины вывалился грязноватый ком клейкой пены, переполз через край и беззвучно распластался по полу. И там, где пена касалась синей блестящей виниловой поверхности, она почти мгновенно впитывалась в пластмассу, подобно тому как масло впитывается в поржавевший металл.

– Так! – заявил Говард решительным тоном. – Соседа этого, как его зовут? – Креймера… Пересадите-ка соседа на другое место.

Вернувшись к себе в кабину, Говард первым делом понюхал перебинтованную штурвальную колонку. Затем обратился к бортинженеру:

– Сделал ты что-нибудь с этим стабилизатором напряжения?

– Я его отключил. Обойдемся и без него.

– Но ты хоть вскрывал его, чтобы найти неисправность?

– Ни к чему. Все равно в полете мне его не починить. Доберемся до Кеннеди, его просто заменят.

– Бенни, я прошу тебя вскрыть его.

– Стабилизатор-то? Да мы спокойно и без него проживем. Согласен, есть какой-то риск, что генератор вдруг даст пиковый импульс, но…

– Вскрой его, Бенни.

Видя озабоченность командира, бортинженер молча встал и отвинтил панель стабилизатора. Выдвинул его на себя – и вытаращил глаза.

– Боже праведный, что же это такое?..

С шасси прибора свисал многокрасочный шевелящийся волдырь. Пока они сидели, словно громом пораженные, волдырь вытянулся, оторвался и шлепнулся на пол. Инженер двинул было рукой, норовя потрогать клейкую массу.

– Не прикасаться! – крикнул Говард.

– Почему? В чем дело?

– Поставь стабилизатор на место и ничего больше не трогай!..

В дверь просунулась голова стюарда.

– Все в порядке, я его пересадил.

– Хорошо. А теперь попросите доктора Креймера сюда в кабину.

– Слушаюсь, сэр.

– Потом возвращайтесь к себе в отсек. Девочкам расскажите только то, что совершенно необходимо, и не уходите оттуда, поняли?

– Слушаюсь, сэр.

Оба пилота и бортинженер заговорили разом:

– Послушайте, шкипер, что это значит?

– Что, собственно, случилось?..

– Кто такой Креймер?..

Говард пристально посмотрел на каждого из них, прежде чем ответить:

– Я хочу, чтобы вы услышали все собственными ушами.

Вошел Креймер.

– Садитесь, пожалуйста. – Говард показал на пустое кресло, предназначенное для стажеров. – Будьте любезны повторить моим ребятам то, что вы рассказывали мне там…

Он махнул рукой в сторону пассажирских салонов. Креймер неловко сел, все еще стараясь ни к чему не прикасаться. Пятно у него на брюках рассосалось, оставив на ткани темный след.

– Как я уже сказал командиру, – поспешно начал он, – я состою в следственной комиссии, созданной Британским правительством для выявления причин катастрофы в центре Лондона…

Сжато, в немногих словах он поведал им всю историю.

Оборудование пассажирских салонов реактивного лайнера конструируется исходя из трех основных требований. Во-первых, оно должно быть легким, во-вторых, не должно требовать сложного ухода и, в-третьих, не должно быстро изнашиваться, а равно подвергаться коррозии. Практически это привело к тому, что салон едва ли не на 80 процентов состоит из пластмасс. Потолки, стены и отделка сидений выполнены из виниловой пленки. Багажные полки штампуются из полистирола. Панели с кнопками над каждым креслом отформованы в вакууме из полипропилена, а иллюминаторы заделаны в специальные высокосортные пластмассовые ободки. В общем тут хватило бы пищи на миллион поколений мутанта-59.

Тем временем постепенно, зачастую почти невидимо, мутант становился в самолете полноправным хозяином. Табличка «Для использованных полотенец», висевшая в туалете, вдруг начала выгибаться, и буквы неузнаваемо вытянулись в высоту. Пассажир, вернувшийся из туалета, сел к окну – и герметический ободок стал растягиваться и коробиться. А пластмассовая подметка на ботинке пассажира вдруг расплющилась под его весом…

Креймер в пилотской кабине закончил свое повествование. Экипаж хранил молчание; что касается второго пилота, он, казалось, не интересовался ничем – он вел самолет, не отрывая взгляда от приборной доски.

Наконец Говард, постукивая ногтем большого пальца по зубам, промолвил:

– Если я задержу всех на своих местах, если никто не шелохнется – тогда мы, может, и сумеем сесть в Кеннеди…

– Только не в Кеннеди, – нахмурился Креймер. – На это мы не имеем права. Разве вы не понимаете: мы сейчас вроде прокаженных…

– И нас будут изолировать? – спросил третий Пилот.

– Разумеется. Нам придется пройти полный круг дезинфекционных процедур…

– Пожалуй, – вмешался Говард, – можно использовать Тейор Крик.

– А что это такое?

– Аварийная полоса примерно километрах в шестидесяти к югу от Бостона, на атлантическом побережье.

– Нам понадобится полная обработка. Каждый пассажир должен будет раздеться, вымыться под душем, отдать одежду на стерилизацию, – по мере перечисления Креймер загибал пальцы. – Самолет придется оцепить…

– Но кто, к дьяволу, возьмется за это? – вслух подумал Говард. – Медицинская служба аэропорта и снаряжения-то такого не имеет…

– Свяжитесь с Дагуэем.

– А это что такое?

– Испытательный полигон для микробиологического оружия. Они вполне могут перебросить в Тейор Крик несколько человек вертолетом – защитные костюмы и все, что полагается. – Креймер мрачно усмехнулся. – Хоть однажды поставьте перед ними позитивную задачу!..

Герметическая прокладка иллюминатора, ближайшего к женщине с сумочкой, капля за каплей вытекла на боковую отделочную панель – все происходило беззвучно.

Иллюминаторы в реактивной машине, – в сущности, уступка пассажирам со стороны конструкторов; конструкторы охотно обошлись бы вовсе без окон, поскольку те увеличивают стоимость и снижают прочность фюзеляжа. Каждый иллюминатор состоит из трех-четырех слоев прозрачной пластмассы, и каждый слой в отдельности герметически закреплен в соответствующем слое корпуса. В пространство между внутренними слоями воздух нагнетается бортовыми компрессорами, расположенными под пилотской кабиной. Делается это во избежание конденсации водяных паров; воздушная прослойка за внутренней обшивкой поддерживается при том же давлении, что и воздух в салоне. Зато между внешними слоями корпуса давление и температура воздуха те же, что и за бортом.

В безмозглой своей решимости микроскопическая капелька мутанта-59 перебросилась через двухсантиметровый зазор между слоями внутренней гермопрокладки. Клетки выделяли ферменты, и те разрушали хитросплетения созданных человеком молекул.

Молодая особа в пластиковом плаще спала, пока какой-то пассажир, шествуя по проходу, не задел ее за плечо. Это разбудило девицу, она попыталась пошевелиться, но, словно в дурном кошмаре, никак не могла оторвать голову от спинки кресла. Наконец, ей удалось чуть приподнять голову, высвободив ее, как мокрый леденец из обертки: между щекой, воротником и сиденьем образовалось хлюпающее полужидкое месиво. Достаточно было пошевельнуться – и месиво тянулось длинными сырыми язычками. Девица в панике повернулась и увидела, что ее новомодный плащ расползся на плече, как ветхое рубище. Она сидела, словно парализованная, с застывшим лицом, потом вскрикнула. На крик прибежала стюардесса.

В салоне первого класса дородный багровощекий пассажир по-прежнему сладко похрапывал – он так и не просыпался с самого начала полета. Безразличный ко всему на свете, благоухающий парами бренди, он, разумеется, не мог заметить, как меняется форма его очков. Сначала размягчилась рыжая пластмассовая дужка на переносице, и очки под весом линз карикатурно съехали к скулам. Затем одно стекло выскочило из перекошенной оправы и скатилось хозяину на колени. По изборожденному складками лицу, прямо к раскрытому рту потекла шоколадная струйка. По мере ее движения лицо непроизвольно подергивалось, но пассажир не просыпался.

Девица в пластиковом плаще немного успокоилась; стюардесса беседовала с ней, прилагая все усилия, чтобы она не поднялась с места и не пошла умываться.

Из динамиков донесся голос командира:

– Говорит командир экипажа Говард. Вследствие небольшой неисправности в электропроводке мы немного не долетим до нью-йоркского аэропорта Кеннеди. Посадка будет произведена на одном из аэродромов южнее Бостона. Вследствие… вследствие неисправности должен просить вас оставаться на своих местах и не расстегивать ремней. Прошу извинить за небольшое неудобство. Обслуживающий персонал постарается создать вам максимально возможный комфорт, но попрошу вас воздержаться от курения…

Говард отключил микрофон.

– Но ведь перед посадкой придется сказать им правду, – заметил Креймер.

– Безусловно, но если я скажу ее сразу, поднимется паника. Лучше уж по частям… – Говард обернулся ко второму пилоту: – Есть успехи?

– Да, они уже вызывают Тейор.

– Хорошо. – И снова к Креймеру: – А теперь, доктор…

Дверь позади них внезапно открылась и тут же захлопнулась. Послышалась какая-то возня. Когда дверь распахнулась снова, в ней показался пассажир из салона первого класса с лицом, измазанным рыжими полосами. Глаза его метали молнии.

– Где командир? – заорал он. – Что происходит на вашей чертовой посудине?..

Он ринулся вперед. Но Бенни, бортинженер, стремительно повернулся в кресле и схватил незваного гостя в охапку прежде, чем он успел коснуться Говарда.

– А ну, давайте назад, на место!

– Послушайте, я владелец акций вашей паршивой компании. Я знаю ваших директоров. И даю вам гарантию, что я…

Бортинженер, вскочив на ноги, навис над пришельцем, с грохотом прижав его к двери. Все тревоги Бенни нашли выход в этом акте насилия.

– Молчи и слушай! – крикнул Бенни. – Самолет в опасности, а ты, явившись сюда, увеличиваешь эту опасность. Ты слышал приказ командира? Возвращайся в салон, сядь, привяжись и молчи! И если ты еще раз попадешься мне на глаза, я вобью тебе голову в живот, понял?..

Пассажир сверкал глазами, но молчал, и на лице его отражалась борьба между гневом и страхом.

– А ну, выметайся отсюда!

Гнева как не бывало: теперь акционера била дрожь. Наконец, он в полном изнеможении прислонился к двери, и у него от ужаса отвисла челюсть.

– Что вы делаете? – Он вытирал лицо, размазывая рыжие пятна по щекам. – Что… что происходит? Я хочу знать – мы… мы разобьемся?

Бортинженер, не отвечая, вытянул руку и отворил дверь у него за спиной. Потом отвел своего недавнего противника на место и собственноручно застегнул ему ремень.

Теперь во власти бактерий был уже почти весь самолет. В сотнях различных точек отделочные пластиковые пленки, багажные полки, материал под ногами беззвучно преображались – вспучивались, приобретали влажный блеск и в конце концов покрывались пузырьками зловонной пены. Вентиляционная панель над головой одного из пассажиров медленно прогнулась и провисла до его затылка, словно протянула к нему послушную конечность.

Голос командира, звучащий по системе внутренней связи, был теперь неузнаваем. Привычная учтивость и доверительная озабоченность уступили место суровой беспрекословности приказа:

– Происходящее сейчас на борту непосредственной опасности для жизни не представляет. Разрушению подвергаются лишь пластмассовые детали самолета. Как я уже сообщил, мы приземлимся на одном из аэродромов близ Бостона, и вплоть до посадки вставать со своих мест категорически запрещается. Вы не должны ходить по самолету – это особенно важно: иначе вы будете переносить инфекцию на все новые и новые детали и предметы и неизбежно поставите под угрозу благополучное завершение полета.

Старший стюард попытался задержать человека, потерявшего голову от страха и выскочившего в проход. Поскользнувшись, они вместе рухнули на мокрый блестящий пол, разукрасив свою одежду цветными кляксами.

Женщина с сумочкой сидела, объятая ужасом; клокочущая шапка черной пены вырастала у нее прямо из-под ног.

Стюардессы стайкой пятились прочь из кухонного отсека, не отрывая глаз от происходящих там жутких перемен. Груды подносов оплывали, чашки лежали в лужах пенящейся слизи, а аккуратные пакетики с ножами и вилками срастались вместе, принимая безумные, сверхъестественные очертания.

Смрадная пена с десятков пораженных участков ручейками сбегала в главный проход. Некогда расфранченная девица еле ворочалась в пухлом облаке, которое еще недавно было ее плащом.

Большинство пассажиров хранили гробовое молчание, кто-то молился, кто-то плакал. Стюарду поминутно приходилось усаживать обратно тех, кто порывался встать. Воздух становился все тяжелее – возрастала концентрация газа…

В пилотской кабине также никто не произносил ни слова. Креймер сгорбился в своем кресле. Говард вел самолет, а оба других пилота вместе с бортинженером сосредоточенно наблюдали за приборами.

Конец наступил быстро. Над головами, за потолочной панелью, соприкоснулись два обнаженных проводника, и газовая смесь, порожденная мутантом-59, воспламенилась и взорвалась.

Далеко внизу, во льдах восточное острова Нантукит, капитан маленькой рыболовной шхуны услышал где-то над собой гул и слабый грохот взрыва. Взглянув вверх, он увидел лишь вереницу огненных точек, перечеркнувшую ночное небо.

И вызвал по радио береговую охрану.