"Витим золотой" - читать интересную книгу автора (Федоров Павел Ильич)

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

О семье Лигостаевых Усте подробно рассказал в свое время Василий Михайлович. Между ними давно установились самые тесные, дружеские отношения. Вместе с Кондрашовым она ездила на похороны Анны Степановны, помогла Степаниде собрать поминальный обед, ездили они и на проводы, когда Гаврюшка уходил на службу.

– Очень хорошо, Петр Николаевич, что вы к нам заехали, – беря из его рук новый дубленый полушубок, говорила Устя. – А мы с Василием Михайловичем на масленицу к вам в гости собираемся.

– А я как раз за Василием Михайловичем Кунту послал. Повидать мне его нужно по важному делу.

– Так и я за ним послала!

– Вот и хорошо, – сказал Петр Николаевич.

– Петр Николаевич, да вы совсем красавец, – поглядывая на гостя, лукаво говорила Устя.

– Нет, Устинья Игнатьевна, вы меня смущаете. – Петр стеснительно одернул почти новый казачий мундир из темно-синего касторового сукна, вытащил из кармана гребешок и начал безжалостно расчесывать темный, с малой проседью чуб.

Прижавшись к косяку, Василиса следила за каждым движением Петра.

– Да бог с вами, Петр Николаевич, чего вы конфузитесь? Вы же очень хорошо знаете, как я вас люблю и уважаю, – сердечно и искренне продолжала Устя. – Поверьте, если бы не один человек, вот вам крест господний, сама бы пошла за вас замуж. Не верите? – тормоша его за светлую, с двуглавым орлом пуговицу, спрашивала она.

– Много для меня чести, Устинья Игнатьевна, – неловко вертя в руках гребешок, сказал Петр Николаевич. – С моим почтением, но только мы не пара с вами. Вы образованная, а я простой пахарь.

– Пустяки, Петр Николаевич! Наверно, у вас хватило бы терпения научить жену этому нехитрому делу. А кстати сказать, я еще с детства умею и косить, и серпом жать, и коров доить, и калачи печь!

– Ну раз такое дело, Устинья Игнатьевна, не станем время терять. Заверну вас в тулуп, в кошевку – и марш-марш к отцу Николаю…

– Ничего не выйдет, милый дружочек, опоздали мы… Я ведь намекнула вам, что есть у меня один человечек…

Устя наклонилась к нему и доверчиво взяла его за РУКУ.

– Только ради бога прошу, пока никому ни слова, – прошептала она.

– Об этом, Устинья Игнатьевна, меня не надо просить.

– Говорю вам, как родному брату: я недавно, ну совсем на этих днях, вышла замуж, – призналась она и стыдливо склонила голову.

– За кого же? – тихо спросил Петр.

– Неужели не догадались?

Хмуря широкие, ровные брови, Петр Николаевич, помолчав немного, раздельно проговорил:

– Вашим мужем никто быть не может, окромя Василия Михайловича. Но теперь, Устинья Игнатьевна, я буду на вас в обиде. Как же так без свадьбы? У нас этак не полагается!

– А мы давайте две свадьбы сразу сделаем, нашу и вашу, – счастливо улыбаясь, шептала Устя.

– Вам-то, пожалуй, действительно, поспешить нужно, а у меня трудная песня, Устинья Игнатьевна. Жениться я покамест не собираюсь, да и невесты на примете нет, – всерьез проговорил Лигостаев.

– Есть невеста, миленький Петр Николаевич, да еще какая невеста!

– Не надо шутить, – строго сказал Петр.

– Ни капельки не шучу, дорогой мой! Славная, красивая и давно любит вас. Да знаете вы ее!

– Несуразное что-то вы говорите, Устинья Игнатьевна, никого я не знаю.

– Как это не знаете, когда только что вместе приехали? – Лигостаев хотел было попятиться назад, но Устя удержала его. «Что не сможет свершить сам бог, сделает одна женщина», – подумала она с веселым лукавством, не отпуская его руки.

– Что вы, голубушка, Христос с вами! – растерянно шептал Лигостаев.

– Любит она вас до смерти!

– Господи, у меня сегодня такой день!.. – прошептал Петр Николаевич.

Когда Устя и Петр Николаевич вошли в горенку, Василиса стояла, прижавшись спиной к теплой стенке и затаив дыхание.

– Василиса! Где ты? – ведя упирающегося Петра Николаевича за руку, позвала Устя. Василиса не откликалась. – Выходи, глупенькая. Гляди, кого я тебе привела. Вы поговорите, а я сбегаю за Василием Михайловичем.

– Это правда, Васса? – после долгого молчания наконец спросил Петр Николаевич негромко.

– Да, Петр Николаевич, – смело посмотрев ему в глаза, твердо ответила Василиса.

Ответ застал его врасплох. Отмахнув от себя папиросный дым, снова спросил с нарастающим волнением:

– Чем же я тебе так пришелся?

– Если бы я знала, – склонив голову, ответила она. – Этого никто не может знать. Пришелся по душе – и все тут…

– И все тут… – медленно покачивая головой, повторил Петр Николаевич. – У тебя раньше-то парень какой-нибудь был? – Вопрос как-то сам по себе сорвался с уст Петра Николаевича. Ему даже стало неловко. – Ладно, все это пустяки: был али не был!

– Нет, такое не пустяк. – Ловя ртом воздух, она схватилась за грудь. – Я уж все расскажу, тут нельзя промолчать! – Она говорила протяжно, полушепотом, словно преодолевая боль.

Слушая ее краткую исповедь, Лигостаев чувствовал, как тело его пронизывает горячий озноб.

– А после я удавиться задумала. Осень была, дождик лил. Этап наш в сарае остановился. Я рубашку на ленточки порвала и сплела веревочку. Выбрала местечко в уголышке и решила ночью это сделать. Но Устинья Игнатьевна заметила. Я как помешанная тогда была и все руки ей искусала, а потом вот подружились, и на Тагильский завод нас с ней вместе пригнали, а там уже позже освобождение вышло.

Ее доверчивый, бесхитростный рассказ потряс Петра Николаевича и окончательно сокрушил ту преграду, за которой хоть и слабенько, но еще маячила его казачья спесь.

В горенке слышался скрип ветхого стула, который грузно давила крупная фигура Лигостаева.

– Подойди ко мне, – мягко попросил Петр Николаевич.

Василиса покорно встала и смущенно оправила смявшуюся на юбке оборку.

– А ты поближе, – приветливо кивнул он и поманил ее пальцем.

Она вдруг шагнула вперед, закрыла лицо руками и медленно встала перед ним на колени.

– Что ты, Васса, что ты! – Петр Николаевич вскочил. – Это зачем еще? Ах ты, глупая! – Он подхватил ее на руки и приподнял. – Видно, уж сам бог послал мне тебя. А уж раз так, если ты согласна, будь женой моей перед богом и людьми!

Задрожав, она прижалась к нему и совсем сникла. Он усадил ее на низенький сундучок, накрытый какой-то дерюжкой, ласково гладил упругий жгут шелковистой косы и не смог уже справиться с подступившей к горлу спазмой.

В сенях кто-то сильно хлопнул дверью. Отшвырнув задрожавший полог, в горенку ввалился Микешка, высоко маяча своей нелепо-пестрой папахой. Увидев полуобнявшуюся пару, он ошалело замер меж косяками. При его внезапном появлении они даже не шелохнулись. Микешка понял, что Кунта сказал ему правду. Стащив с головы папаху, покачиваясь на нетвердых ногах, заговорил сбивчиво:

– Извиняйте, дядя Петр, услыхал я и ушам своим не поверил. А теперь вижу, что и на самом деле… – Микешка запнулся, но тут же, качнув нетрезвой головой, спросил: – Поздравить разрешите, дядя Петр?

– Ну что ж, валяй, раз пришел, – глухо проговорил Петр Николаевич.

– Ну, значит, с нареченной, как говорится! Вот ведь какая оказия! – Микешка повернулся к Василисе, низко поклонившись, продолжал: – И тебя, Василиса, от всей души поздравляю, и даже очень рад!

– Спасибо, Микеша, – поднимая на него влажные глаза, ответил Петр Николаевич, удивляясь вольности и чрезмерному многословию гостя.

Он не знал, что у Микешки день сегодня был тоже особенный.

Все последние дни Олимпиада сидела у себя в спальне и никуда не выходила. А сегодня вдруг позвала Микешку и объявила, что Доменов исхлопотал для него отсрочку по семейным обстоятельствам. Выйдя от Олимпиады, Микешка забежал к экономке на кухню и выпил косушку водки. Сейчас стоял перед Петром веселый и излишне разговорчивый.

– Ведь он для меня все равно что отец родной, – говорил он смущенной Василисе. – За ним будешь как за каменной стеной, в обиду ни-ни! Конечно, всякое может быть в семье, там и сноха и прочее…

Под «прочим» Микешка имел в виду, как встретит это сногсшибательное событие находившийся в полку Гаврюшка, как взглянет на Василису закостенелая каста станичников и коварные и острые на язык станичницы.

– А тут на днях о вас, дядя Петр, Лимпиада Захаровна спрашивала, даже повидать вас намеревалась, – оживленно и весело продолжал Микешка.

– Ладно, не распространяйся шибко, а садись, – сухо сказал Петр. Ему не по душе были Микешкины излияния, да и волновали слишком. Сейчас у него не было желания вообще видеть кого-либо, тем более Олимпиаду.

…А гости, к великому удивлению Петра, прибывали один за другим. Василиса с беспокойством поглядывала на бедно заставленный стол, где пока сиротливо прижались друг к дружке три граненых стакана и одна колченогая рюмка.

Принаряженная, располневшая от беременности, пришла Даша и нежно облобызала млеющую от стыда Василису. Явился знаменитый Мурат в своей вишневого цвета рубахе и, щеря белозубый рот, бесцеремонно сел за стол. Почти всей семьей пожаловали Фарсковы, степенно поздоровались и чинно расселись на скамье. Жена старика и сноха держали в руках по свертку, а муж Александры извлек из кармана три бутылки вина.

Петр Николаевич с недоумением поглядывал на Василису. Она растерянно пожимала плечами и ничего ответить не могла. Решено было позвать одного Василия Михайловича, а тут, по виду незваных гостей, затевалась настоящая свадьба…

Наконец показались в дверях счастливые и улыбающиеся Устя и Кондрашов. Увидев его, Петр Николаевич вскочил и быстро пошел к нему навстречу. Поздоровавшись, он сразу же вывел Василия Михайловича на двор.

В темном, безбрежном небе радужно плескались мигающие звезды. За углом землянки похрустывал сеном Ястреб.

– Так, значит, и сказал, что седлать пора? – присаживаясь на край кошевки, спросил Василий.

– Именно, Василий Михайлович. Я так понял, что вам скорее надо покинуть наши края, – ответил Петр. – Если нужна моя помощь, я готов. Вот он, конь-то! Сначала можно в аул к Тулегену, а там хоть на край света. Не догонит ни один стражник. Приказывайте.

– Спасибо, Петр Николаевич. Но, понимаете, ехать мне сейчас нельзя. Чтобы не подвести товарищей, я должен хорошенько спрятать концы, замену подобрать. Сюда прибывает много нового, свежего народа. С ним работать нужно. Спасибо еще раз Захару и передайте, что обо мне беспокоиться не нужно. А вот за вас с радостью сегодня выпью хорошую рюмку водки! За вас и за Василису. А ведь вам повезло, ей-ей, счастливый билетик вытянули!

– Может быть, Василий Михайлович, – сказал Петр. – Только больно уж все на скорую руку…

– А это, брат, хорошо! Когда неожиданно, значит, к большому счастью! – воскликнул Василий Михайлович.

Ястреб обеспокоенно переступил с ноги на ногу и перестал есть. Выбежала Устя, выбранила их и потащила в избу.