"Последняя инстанция" - читать интересную книгу автора (Корнуэлл Патриция)

Глава 12

Бергер снова включает запись.

— Вы ходите на работу? У вас когда-нибудь было постоянное занятие?

— От случая к случаю, — кротко отвечает задержанный. — Когда удавалось устроиться.

— И тем не менее вы можете позволить себе остановиться в шикарном отеле и отобедать в дорогом нью-йоркском ресторане? Купить бутылку хорошего итальянского вина? Откуда у вас деньги на такую роскошь, сэр?

Француз не спешит с ответом. Зевнул, выставив на обозрение пугающие нечеловеческие зубы: мелкие, заостренные, почему-то серые и довольно широко расставленные.

— Прошу прощения, я очень утомлен, я не в силах продолжать наш разговор. — И в который раз касается повязки.

Тут собеседница напоминает, что говорить он согласился сам, никто его не принуждает и не оказывает давления. Далее прокурор предлагает сделать перерыв, на что Жан-Батист заявляет: он в состоянии поговорить еще немножко — пожалуй, еще несколько минут.

— Когда не удавалось найти работу, промышлял наркотиками, — откровенничает Шандонне. — Иногда милостыню просил, но чаще что-нибудь да перепадало. Брался за все: посуду мыл, подметал улицы. Как-то раз даже работал на «торопыжке».

— Это что такое?

— Мотокрот. Знаете, такие зеленые мотоциклетки в Париже ездят, тротуары чистят. Собачью кучку как пылесос втягивают.

— У вас есть водительские права?

— Нет.

— Как же вам тогда доверили «торопыжку»?

— Чтобы ее водить, права не нужны. К тому же мотокрот развивает от силы километров двадцать.

Да, чушь пороть он, как видно, мастак. Снова над нами насмехается.

Рядом в кресле зашевелился Марино.

— У этого лапшевеса ни один вопрос без ответа не останется.

— Вы не имели каких-либо дополнительных источников дохода? — продолжает Бергер.

— Ну, иногда меня спонсировал слабый пол.

— Каким же образом вы получали деньги от женщин?

— Бывало, сами дарили. Признаю, женщины — моя слабость. Люблю их — красивые тела, гладкая кожа; люблю их вкус, запах. — Каково слушать это любовное воркование из уст человека, который погружал в нежную плоть клыки, жестоко мучил, убивал? Посмотришь со стороны — сама невинность. Начал разминать пальцы, будто у него руки онемели; сжимает — разжимает, неторопливо, и волосы лоснятся на свету.

— Вам нравится их вкус? — Собеседница все напористее, все агрессивнее. — Вы поэтому их кусаете?

— Я никого не кусаю.

— А Сьюзан Плесс вы не кусали?

— Нет.

— Она вся была покрыта отметинами от зубов.

— Я тут ни при чем. Это они. Ходят за мной по пятам и убивают. Расправляются с моими любовницами.

— Кто это «они»?

— Я же сказал. Правительственные агенты. ФБР, Интерпол. Чтобы добраться до моей семьи.

— Если ваша семья столько сил положила, чтобы скрыть от всех свою причастность к вашему появлению на свет, тогда откуда людям, о которых вы говорите — ФБР, Интерполу, называйте как угодно, — известно, что вы Шандонне?

— Должно быть, временами видели, как я выхожу из дома, и садились на хвост. Или кто-то им рассказал.

— Однако вы утверждаете, что не были в родном доме по крайней мере два года? — Она снова забрасывает удочку.

— Как минимум.

— И как давно, по-вашему, вас преследуют?

— Многие годы. Может быть, пять лет. Трудно сказать. Они очень осмотрительны.

— Тогда каким же образом вы сумеете вывести этих людей на свою семью? — интересуется Бергер.

— Если меня выставят в страшном свете, будто я убийца, тогда полиция сможет попасть в дом семьи. Найти они ничего не найдут: мои родные невиновны. Все — чистой воды политика. Отец очень влиятельный человек. Кроме этого, мне добавить нечего. Я говорю только за себя, о том, что происходит в моей жизни. И уверяю вас: в эту страну я попал по воле заговорщиков. Они намерены арестовать меня и предать смерти. Потому что вы, американцы, убиваете людей направо и налево, даже невиновных. Любой подтвердит. — Эта реплика его явно утомила. Такое чувство, что наш клиент устал объяснять очевидное.

— Сэр, где вы выучились говорить по-английски? — спрашивает Бергер.

— Да сам как-то помаленьку. В юности отец подкидывал книжонки, когда я дома появлялся. Я много прочел.

— На английском?

— Да. Хотел выучить его как следует. Папа у меня настоящий полиглот. Как же иначе? Он ведь в международном судоходстве, у него бизнес с иностранными державами.

— И в Штатах тоже?

— Еще бы.

В кадре снова появляется рука Талли с очередным стаканчиком пепси. Шандонне жадно захватывает губами соломинку и смачно сосет, громко причмокивая.

— Какого сорта книги вы читали? — продолжает прокурор.

— Массу исторической литературы проштудировал, хотел больше узнать. Я, видите ли, самоучка — в школу не ходил.

— А где они теперь, ваши книги?

— О-о, если бы знать. Порастерялись. У меня то есть жилье, то нет, часто переезжаю с места на место. Вечный скиталец, приходится постоянно ухо востро держать — они же следуют по пятам неотступно.

— А на каких-нибудь других языках, кроме французского и английского, вы способны изъясняться? — интересуется Бергер.

— Итальянский знаю. Чуть-чуть немецкий. — Сдавленная отрыжка.

— Их вы тоже выучили без посторонней помощи?

— В Париже легко найти газеты на иностранных языках; да, так тоже учился. Иногда на газетах спать приходилось, когда жилья не было.

— Ой, я щас заплачу. — Марино не в силах сдерживаться. Тем временем Бергер на пленке продолжает:

— Давайте вернемся к Сьюзан и ее гибели. Итак, пятое декабря, два года назад, Нью-Йорк. Расскажите поподробнее, что случилось той ночью. Вы встретились в «Люми», а потом?

Жан-Батист вздыхает, словно его силы с каждым словом угасают. Он то и дело подносит к бинтам трясущиеся руки.

— Мне надо перекусить. Боюсь упасть в обморок, совсем ослаб.

Бергер нажимает «паузу», и на экране замирает размытое изображение.

— Мы прервались где-то на час, — поясняет она. — Достаточно, чтобы поесть и отдохнуть.

— Да, наш красавчик, смотрю, неплохо подкован, — комментирует Марино, будто я сама не просекла, что к чему. — Кстати говоря, чушь он порет. Якобы воспитывался у чужих людей, сиротка: семью свою выгораживает, мафиози!

Бергер между делом спрашивает меня:

— А вы имеете представление о ресторане «Люми»?

— Навскидку не скажу.

Когда два года назад началось расследование смерти Сьюзан Плесс, случилась интересная вещь. Официант, который обслуживал ее столик, услышал о несчастье в «Новостях» и тут же связался с участком. Так мы и узнали о трапезе в «Люми». Ко всему прочему, при вскрытии судебно-медицинский эксперт обнаружил в содержимом желудка следы недавней трапезы, а это привело нас к заключению, что покойница ела за несколько часов до гибели.

— В ресторане с ней кто-нибудь был? — задаю вопрос.

— Вошла без компании и вскоре подсела за столик к мужчине, который тоже обедал в одиночестве. И это был далеко не урод. Высок, широкоплеч, одет со вкусом, хорош собой. Явно не стеснен в средствах; по крайней мере у свидетеля создалось такое впечатление.

— Удалось выяснить, что он заказывал? — продолжаю я.

Впервые за то время, что мы знакомы, Бергер, похоже, заколебалась. Честно говоря, я бы сказала, даже встревожилась.

— Кавалер заплатил наличными, зато официант запомнил, что он подавал за тот столик. Поленту... ну, эту кашу из ячменя или из кукурузной муки, грибы, бутылку «Бароло» — в точности как описывал Шандонне. Сьюзан заказала итальянскую закуску «антипасто» из поджаренных овощей с оливковым маслом и ягненка — кстати говоря, в полном соответствии с содержимым ее желудка.

— Боже правый, — изрекает Марино. Об этом он явно узнал только теперь. — Как такое возможно? У нас же не Голливуд, в конце концов. Никаких спецэффектов не хватит, чтобы превратить этого мохнатого ящера в любимца дамских салонов.

— Да уж. Разве что в ресторане был не он, — говорю я. — Может, это его брат Томас? А Жан-Батист за ним следил? — Сама не ожидала от себя такого прогресса: решилась-таки назвать страшилище по имени.

— Вполне логично было бы предположить, — соглашается Бергер. — Однако нам в колеса кто-то сунул здоровенную дубину. Портье в доме Сьюзан видел, как она заходила в квартиру в сопровождении того самого человека, которого описывает официант. Случилось это около девяти вечера. Портье сменяется в семь утра, так что наш свидетель прекрасно помнит, как около половины четвертого, в то самое время, когда Сьюзан должна бы собираться на работу, ночной гость ее покинул. Телевещание начинается в пять, так что на студии она появлялась за полчаса-час до эфира. Труп обнаружили около семи утра, и, по словам патологоанатома, на тот момент Сьюзан была мертва уже несколько часов. Подозрения, естественно, пали на ее ресторанного знакомца. Говоря по чести, я до сих пор не вижу других версий: это мог быть лишь он. Положим, он ее убивает. Некоторое время глумится над трупом. В три тридцать отчаливает — и ни слуху ни духу. Скажем, подозреваемый невиновен; почему тогда он не связался с представителями властей, когда узнал обо всем? В «Новостях» трубили на весь свет о страшной гибели знаменитости.

Тут до меня начинает доходить, что и я об этом дельце слышала в первые же дни после убийства. Неожиданно на память стали приходить сенсационные подробности, о которых писали тогда в прессе. Меня как громом поразило: надо же, ведь ни сном ни духом не подозревала, что это дело в конечном счете коснется и меня, да еще таким жутким образом.

— Что, если он из другого города, а то и вовсе иностранец? — подкинул предположеньице Марино.

Бергер вяло пожимает плечами: кто знает? Вздымает ладони кверху — мол, сдаюсь.

Пытаюсь свести воедино только что изложенные факты и, признаться, хоть сколь удобоваримого ответа не нахожу.

— Если она перекусила между семью и девятью вечера, тогда пища должна бы перевариться по большей части часам к одиннадцати, — рассуждаю я. — Пусть отправной точкой будет отчет судмедэксперта: смерть наступила за несколько часов до обнаружения тела — скажем, к часу или двум утра она уже была мертва. Пища к тому времени должна была покинуть желудок.

— Все объясняется стрессом. Жертва испытала стресс, а потому пищеварение вполне могло замедлиться, — поясняет Бергер.

— Это верно для внезапного испуга: кто-то пробрался в дом и набросился на нее, едва она переступила порог. В нашем же случае она сама пригласила этого человека к себе и, следовательно, ему доверяла, — рассуждаю я. — И он, в свою очередь, совершенно открыто вошел, да и, покидая квартиру, нисколько не беспокоился о том, что его увидит портье. А что дали мазки?

— Присутствие семенной жидкости.

— Наш клиент, — я указываю на Шандонне, — не увлекается влагалищным контактом, и у нас нет свидетельств, что он извергает семя. Ни в парижских убийствах, и уж точно не здесь. Ниже пояса повреждений нет, даже одежда на месте — один почерк. Похоже, его вообще не интересуют гениталии и ноги, за исключением стоп. У меня сложилось впечатление, что и Сьюзан Плесс ниже талии была одета.

— Совершенно верно, ее нашли в брюках от пижамы. И в то же время присутствует семенная жидкость, все указывает на половой акт по взаимному согласию... по крайней мере сначала. Дальнейшее происходило явно не по доброй воле, учитывая, в каком она была найдена состоянии, — поясняет Бергер. — Анализ спермы показал ДНК Шандонне. К тому же на месте преступления обнаружены какие-то странные длинные волосы, которые чертовски мне о ком-то напоминают. — Она обращает взгляд на экран. — Кстати, вы ведь сами занимались Томасом, его братом? Их ДНК не идентичны, так что вряд ли сперма принадлежала Томасу.

— Профили очень близки, хотя и не один в один, — соглашаюсь я. — Чтобы такое произошло, они должны быть однояйцевыми близнецами.

— На все сто? — хмурится Марино.

— Будь так, врожденный гипертрихоз, то есть избыточная волосатость, наблюдался бы у обоих, а не у одного, — говорю я.

— И как вы это объясняете? — спрашивает Бергер. — Генетическое совпадение по всем статьям, и все-таки, судя по описанию, они просто физически не могут быть одним и тем же человеком.

— Если ДНК в деле Сьюзан Плесс соответствует ДНК Жан-Батиста, тогда единственное объяснение таково: человек, выходивший из ее квартиры в три тридцать утра, не является убийцей, — отвечаю я. — Ее убил Шандонне, а видели Сьюзан с другим.

— Так может, наш оборотень от случая к случаю и не гнушается клубничкой? — добавляет Марино. — Или делает попытки, а мы не в курсе, потому что он не оставляет сока.

— И что дальше? — возражает Бергер. — Натягивает на них штанишки? Набаловавшись вдоволь, снова их одевает?

— Слушайте, мы же не о нормальном человеке говорим. Ах да, чуть не забыл. — Он переводит взгляд на меня. — Тут одна сестричка подсмотрела, что он там себе в портки закладывает. Не купировали кобелька. — С подачи Марино надо понимать «необрезанный». — Меньше венской колбаски, хрен бы его побрал, — и показывает нам. — Настоящий мальчик-с-пальчик. Немудрено, что у этого психа крышу так снесло.