"Джек Потрошитель" - читать интересную книгу автора (Корнуэлл Патриция)

Лонг подобрал ткань. У него в руках оказался кусок фартука, еще мокрый от крови. Констебль немедленно принялся подниматься по лестнице. Позднее на следствии по делу Кэтрин Эддоуз он признался: «Я не предпринял никаких следственных действий в отношении соседних зданий. В доме было шесть или семь лестничных клеток. Я обследовал каждую из них, но нигде не обнаружил ни следов крови, ни отпечатков ног».

Констебль должен был обследовать все дома. Вполне возможно, что человек, подбросивший ему окровавленную ткань, прятался в соседнем доме. Потрошитель вообще мог жить здесь. Он мог здесь укрываться. Лонг вытащил блокнот и скопировал надпись на стене, а затем поспешил в полицейский участок на Коммершиал-стрит. Он должен был немедленно доложить о своей находке, а напарника у него не было. Констебль мог просто испугаться.

Констебль Лонг проходил по тому же проходу в 2.20. В суде он поклялся, что в тот момент ничего не заметил. На следствии он показал, что не может утверждать, что надпись мелом на стене «была сделана совсем недавно». Возможно, кто-то написал антисемитскую надпись раньше, а кусок окровавленного фартука был брошен здесь случайно. Полиция решила, что Потрошитель сделал эту надпись сразу после убийства Кэтрин Эддоуз. Вряд ли подобная надпись могла бы сохраниться в еврейском районе несколько часов или даже дней.

Надпись на стене продолжала оставаться источником сомнений и противоречий в деле Потрошителя. Надпись, по-видимому, сделанная Потрошителем, была абсолютно разборчивой. В архивах столичной полиции и в государственном архиве я нашла два ее варианта. Лонг был очень педантичен и кропотлив. Копии, сделанные им в своем блокноте, почти идентичны. Скорее всего, они действительно напоминали то, что он увидел на стене. Факсимиле, сделанное Лонгом, напоминает почерк Сикерта. Заглавное «Т» очень похоже на аналогичную букву в письме Потрошителя от 25 сентября. Но очень опасно, а в суде просто бесполезно сравнивать почерк человека с «копией», как бы тщательно она ни была сделана.

Люди всегда пытались расшифровать эту надпись. Почему слово «евреи» написано с грамматической ошибкой? Возможно, надпись на стене была не чем иным, как очередной уловкой Потрошителя, сделанной специально, чтобы ввести в заблуждение полицию. Потрошитель любил писать. Он хотел быть уверенным, что его присутствие заметят. В этом он абсолютно похож на Сикерта, который часто делал надписи мелом на стенах своих студий. Фотографии надписи на стене не существует, потому что Чарльз Уоррен потребовал, чтобы ее немедленно уничтожили. Если бы после рассвета еврейская община увидела подобную надпись, могли начаться беспорядки.

А Уоррену меньше всего нужны были новые беспорядки. Поэтому он принял очередное дурацкое решение. Полисмены честно ждали прибытия фотографа с неуклюжей камерой. Они предложили Уоррену стереть первую строчку, содержащую слово «евреи», а остальное сфотографировать для сравнения почерка. Уоррен категорически отказал. Он распорядился немедленно стереть всю надпись. Приближался рассвет. На улицах стали появляться люди. Камера так и не прибыла, и надпись стерли.

Никто не сомневался, что кусок фартука, найденный констеблем Лонгом, принадлежал именно Кэтрин Эддоуз. Доктор Гордон Браун заявил, что он не может определить, является ли кровь на нем человеческой. И это несмотря на то, что старейшая больница в Лондоне, больница Святого Варфоломея, располагавшая лучшей на то время медицинской школой, находилась в Сити. Доктор Браун предложил отправить окровавленную ткань в лабораторию, чтобы исследовать ее под микроскопом. Было проведено и исследование содержимого желудка Кэтрин Эддоуз. Доктор Браун пытался обнаружить наркотики. Но наркотиков обнаружено не было. Потрошитель не одурманивал своих жертв перед тем, как убить и изуродовать их.

Мне кажется, что ни полиция, ни доктор Браун и не пытались определить, была ли кровь на фартуке человеческой. Окровавленный кусок ткани явно казался куском от фартука Кэтрин. Если бы подозреваемый оказался в суде, никаких доказательств происхождения крови не понадобилось бы. Возможно, отказ от анализа был умным ходом следователя. Если бы кровь и оказалась человеческой, доказать, что она принадлежала именно Кэтрин, все равно не удалось бы.

Полиция решила, что убийца отрезал кусок от фартука, чтобы вытереть руки от крови и фекалий. По каким-то соображениям он выбросил испачканную тряпку, убегая из Сити и направляясь к Уайтчепелу. Он заскочил в проход на Галстон-стрит, чтобы сделать надпись на стене, а затем решил избавиться и от грязной тряпки. Возможно, он обнаружил ее в кармане, роясь в нем в поисках мела. Мне кажется, что он должен был постоянно носить мел с собой.

Кусок окровавленного фартука не являлся частью расчетливой игры потрошителя. Надпись на Галстон-стрит не была заранее продуманным издевательством над властями. Мне странно, почему полиция не задалась вопросом, а зачем убийце мел? Неужели жители Ист-Энда постоянно носили с собой мелки в качестве предмета первой необходимости? Вряд ли у кого-то из них он вообще был. Может быть, следовало предположить, что если Потрошитель взял с собой кусок мела, отправляясь на ночную охоту, он заранее планировал сделать какую-то надпись на стене после совершения убийства.

Для Потрошителя путь от Майте-сквер на Галстон-стрит явился виртуальным возвращением на место убийства Элизабет Страйд. Скорее всего его дорога пролегала от Черч Пассаж в Хайндсдич, на Грэйвел-лейн, Стоуни-лейн и дальше на Петтикоут-лейн, где много лет спустя бродил в тумане Сикерт с черным блестящим саквояжем в сопровождении Марджори Лилли и ее подруги. Полиция предположила, что убийца ушел именно этим путем. Повсюду находились констебли и детективы. Но лично мне кажется, что полиции следовало бы больше внимания уделить маршруту следования убийцы и тому, почему в его кармане оказался мел, а не задумываться над значением грамматических ошибок в слове «евреи».

«Восемь костюмов и множество шляп я ношу», — написал Потрошитель в восьмистишии, отправленном «Суперинтенданту великого Скотланд-Ярда» 8 ноября 1889 года. «Человек хитер: быстр и не оставляет следов…» Его задача — «уничтожать грязных, безобразных шлюх в ночи, унылых, одиноких, подавленных, злых и худых, завсегдатаев театров, мюзик-холлов, любительниц адского джина».

Вернуться на место убийства Элизабет Страйд и расспросить констебля, что происходит, было бы для Уолтера Сикерта еще одним зловещим «ха-ха». В том же стихотворении, написанном в 1889 году, Потрошитель пишет: «Я говорил с полисменом, который видел место убийства. И он сообщил мне, что это дело рук Живодера в ночи… Я сказал полисмену, что он должен постараться и поймать его. Перебросившись еще парой слов с парнем, я ушел. Однажды ночью я встретился с полисменом. Мы поговорили и дошли вместе до Хай-стрит».

Стихотворение 1889 года было подшито вместе с остальными письмами Потрошителя. Полиция не придала никакого значения необычной форме послания и сложным рифмам. А ведь было очевидно, что неграмотный или безумный человек вряд ли смог бы написать нечто подобное. Упоминание о театрах и мюзик-холлах, где Потрошитель выслеживал «шлюх», должно было стать ключом. Возможно, детективам в штатском стоило походить по подобным заведениям. Сикерт проводил почти все ночи в театрах и мюзик-холлах. Безумцы и нищие мясники из Ист-Энда такого не делали никогда.

В стихотворении 1889 года Потрошитель признается, что читает «газеты» и получает огромное удовлетворение от того, что его называют «безумным». Он говорит: «Я всегда делаю мою работу один», отметая предположение полиции и журналистов о том, что у Потрошителя мог быть сообщник. Он утверждает, что никогда «не курил, не пьянствовал и не прикасался к джину». В то время Сикерт действительно не пьянствовал. Если он и употреблял спиртное, то никогда не пил обжигающего внутренности джина. Он не курил сигарет, хотя обожал сигары. С возрастом его пристрастие к сигарам еще больше возросло.

«А кроме того, я выучил себя сам, — говорит Потрошитель. — Я умею читать и писать».

Расшифровать отдельные фрагменты этого стихотворения нелегко. Дважды в нем употребляется слово «Живодер» (Knacker), а один раз оно написано с грамматической ошибкой (Knocker). Первое написание соответствует жаргонному выражению, которым обозначали человека, работающего на лошадиной бойне. Второе же использовалось для обозначения ярко, вычурно одетых людей. Сикерт не был живодером, но полиция немедленно предположила, что речь идет о ком-то, кто действительно работал на бойне.

Поэзия не была коньком Сикерта, но он часто использовал рифмы в своих письмах и сочинял смешные, оригинальные стишки на мелодии, услышанные в мюзик-холлах. «Я сочинил стихотворение для Этель», — написал он в одном из писем, когда его подруга Этель Сэндз стала работать в Красном Кресте. В другом письме он посылает другу небольшое четверостишие об ужасной погоде и затяжных дождях в Нормандии.

В письме Потрошителя, отправленном в октябре 1896 года в полицейский участок на Коммершиал-стрит в Уайтчепеле, он насмехается над полицией, цитируя надпись на стене: «Евреев не зря обвиняют во всем» Ха! Ха! Вы, наверное, уже слышали это раньше». Правописание слова «евреи», так долго обсуждаемое после убийства Кэтрин Эддоуз, на этот раз почти правильно. Несмотря на то что к 1896 году считалось, что Джек Потрошитель мертв, это письмо послужило причиной настоящего переполоха.

«Я предполагаю, что письмо, полученное по почте 14 октября и подписанное „Джек Потрошитель“, говорит о том, что автор только что вернулся из-за границы и собирается при первом же удобном случае снова начать свою охоту, — писал инспектор Джордж Пейн в своем специальном рапорте. — Это письмо абсолютно напоминает те, что были получены полицией во время серии убийств в Уайтчепеле в 1888 — 1889 годах. Полиции отдано распоряжение усилить бдительность».

Во все участки были разосланы телеграммы, в которых полиции предписывалось усилить бдительность и собирать всю доступную информацию. Автор письма, отправляя его, считал, что это отличный способ развлечься за счет полиции. 17 октября 1896 года главный инспектор писал в специальном рапорте о том, что он сравнил последнее письмо с ранними письмами Джека Потрошителя и «не нашел совпадения почерков, за исключением двух, наиболее запомнившихся посланий, адресованных в центральный офис; одно письмо датировалось 25 сентября 1888 года, а вторая открытка была отправлена 1 октября 1888 года».

Инспектор отличается удивительной непоследовательностью. Сначала он пишет, что почерки в последнем письме и ранних письмах Потрошителя абсолютно непохожи друг на друга, и тут же замечает: «Я обнаружил сходство в написании отдельных букв. В частности, буквы „у“, „t“ и „w“ написаны абсолютно одинаково. Кроме того, очень похожи несколько слов, встречающихся в обоих документах». И после такого замечания главный инспектор приходит к заключению: «Я полагаю, что придавать значение этому письму не следует». Суперинтендант Дональд Суонсон соглашается. «По моему мнению, — приписывает он в конце рапорта инспектора, — почерк писем различен… Я не считаю нужным хранить его вместе с другими подобными письмами. Сообщать о нем публике было бы ошибкой».

Письмо 1896 года было сочтено фальшивкой и не было опубликовано в газетах. Потрошителя забыли, изгнали, он более не существовал. Может быть, он вообще никогда не существовал, а был какой-то злодей, убивший несколько проституток, а письма писали безумцы и глупцы. По иронии судьбы Джек Потрошитель снова превратился в господина Никто, по крайней мере для полиции. Полиции было гораздо удобнее, чтобы о нем никто не вспоминал.

Часто спрашивают, и я ожидаю такого же вопроса от своих читателей: а совершил ли Сикерт какие-то убийства помимо тех, что приписывались Джеку Потрошителю? Серийные убийцы не начинают убивать ни с того ни с сего. Они никогда не останавливаются. Потрошитель не был исключением. Как и другие серийные убийцы, он не ограничил свои убийства одним районом, особенно таким охраняемым, где жили тысячи встревоженных граждан, разыскивающих его день и ночь. Было очень рискованно писать письма, рассказывающие о каждом его убийства. Не думаю, чтобы Потрошитель это делал. Сикерт обожал игры и известность. Это его возбуждало. Но более всего он жаждал убивать и не быть пойманным.

Одиннадцать месяцев спустя после письма Потрошителя 1896 года исчезла двадцатилетняя Эмма Джонсон. Это случилось ранним вечером, в среду 15 сентября в Виндзоре, в двадцати милях к западу от Лондона. На следующий день две женщины собирали чернику возле Мэйденхед Роуд. Они обнаружили две грязные нижние юбки, окровавленное белье и черное пальто. Одежда валялась в канаве под кустами.

В пятницу 17 сентября беркширская полиция получила сообщение об исчезновении Эммы. Был организован поиск. Одежду опознали, она действительно принадлежала Эмме Джонсон. В воскресенье на том же самом поле, где женщины собирали ягоды, рабочий нашел в канаве юбку, корсаж, воротник и пару манжет. На берегу Темзы мать Эммы обнаружила корсет дочери. Поблизости виднелись следы женской обуви и продольные следы, словно кто-то тащил что-то тяжелое к реке.

Полиция прочесала залив, и в пятнадцати футах от берега обнаружила грязное, склизкое обнаженное тело. Джонсоны опознали свою дочь. Доктор обследовал тело Эммы в семейном доме. Он пришел к заключению, что убийца схватил девушку за правую руку, нанес ей удар в голову, а когда она потеряла сознание, перерезал ей горло. В какой-то момент он раздел жертву. Затем убийца оттащил ее тело к заливу и бросил или столкнул его в воду. Мэйденхед Роуд был излюбленным местом для романтических встреч влюбленных парочек.

Подозреваемых не было, и дело так и осталось нераскрытым. Нет доказательств того, что убийство было совершено Уолтером Сикертом. Я не знаю, где он находился в сентябре 1897 года. Тогда он уже не был с Эллен. Супруги разошлись за год до того. Они сохранили дружеские отношения и иногда путешествовали вместе. В момент убийства Эммы Джонсон Эллен была во Франции и уже несколько месяцев не видела Сикерта. 1897 год для Сикерта выдался нелегким. В статье, которую он написал для «Сатердей Ревью» в предыдущем году, содержались жесткие нападки на художника Джозефа Пеннелла. Пеннелл подал на Сикерта в суд за клевету.

Сикерт публично утверждал, что оттиски Пеннелла не являлись настоящей литографией. Уистлер использовал аналогичный литографический процесс. Он выступил свидетелем в деле Пеннелла. В письме Эллен, написанном в октябре 1896 года, ее сестра Джейни писала, что Уистлер считает нападки Сикерта направленными против себя, а не против Пеннелла. Сикерт обладает «коварным характером, — говорил Джейни Уистлер. — Уолтер готов наброситься на кого угодно и в любое время». Процесс Сикерт проиграл. Но самый большой удар нанес ему Уистлер, когда со свидетельского места заявил, что его бывший ученик является безответственным и некомпетентным человеком.

В 1897 году отношения Сикерта с Уистлером окончательно разладились. Сикерт был беден. Он подвергся публичному унижению. Его брак распался. Его исключили из Нового английского художественного клуба. Осень была идеальным временем для преступлений Потрошителя. Именно в это время пятилетнему Сикерту была сделана чудовищная операция. В середине сентября Эллен решилась на развод. В сентябре Сикерт обычно возвращался в Лондон из своего обожаемого Дьеппа.