"Лепестки на ветру" - читать интересную книгу автора (Патни Мэри Джо)

Глава 1

— Что здесь, черт возьми, происходит?

Муж вернулся, как всегда, не вовремя. Рейфу не раз доводилось слышать этот извечный боевой клич обманутых супругов, и всякий раз он страдал от неприятного чувства причастности тому низменному и постыдному, что находит выражение в подобного рода бурных эмоциях. Со вздохом Рейф выпустил из объятий очаровательную партнершу и повернулся лицом к пышущему негодованием мужчине, столь неожиданно появившемуся в гостиной.

Вошедший был одних лет с Рейфом, да и роста муж и любовник были примерно одного. Доведись им познакомиться при иных обстоятельствах, они, быть может, даже понравились бы друг другу, но сейчас с перекошенным от гнева лицом супруг дамы сильно смахивал на людоеда.

— Дэвид! — воскликнула леди Джоселин Кендал, сделав шаг навстречу мужу, но, встретив его полный решимости взгляд, замерла на месте. В воздухе запахло грозой.

И грянул гром. Низким, хриплым от сдерживаемого гнева голосом мужчина произнес:

— Как вижу, мой приезд стал для вас событием столь же неожиданным, сколь и неприятным. Это, я полагаю, герцог Кэндовер; Или вашей благосклонностью пользуются и другие?

Джоселин вздрогнула и поморщилась как от боли. Рейф, благородно предоставив даме возможность прийти в себя, сам ответил на поставленный вопрос.

— Да, я — Рафаэль Уайтборн, герцог Кэндовер, — спокойно сказал он. — Боюсь, сэр, вы находитесь в более выгодном положении, чем я: вы меня знаете, а я вас — нет.

— Престьен, — неохотно представился новоприбывший.

Он с большим удовольствием спустил бы наглеца с лестницы, но гость не проявлял агрессивности, и его азарт таял как мартовский снег.

— Я муж этой дамы, — продолжал Престьен. — Впрочем, — и он перевел тяжелый взгляд на жену, — мне недолго осталось пребывать в этом качестве. Прошу простить, что помешал. Сейчас я соберу пожитки и уйду, чтобы впредь вас не беспокоить.

Супруг удалился, выразительно хлопнув дверью. Рейф взглянул ему вслед с явным облегчением. Герцог неплохо владел оружием, умел фехтовать, как и положено джентльмену, но единоборство с разгневанными рогоносцами никак не входило в круг его излюбленных занятий.

Увы, Кэндовера ждало еще одно испытание: леди Джоселин, бессильно упав в кресло, залилась слезами. Если она решила таким образом разжалобить Рейфа, то добилась прямо противоположного. Кэндовер предпочитал иметь дело с женщинами легкими, веселыми и доступными, умеющими устраивать все так, чтобы избегать осложняющих жизнь последствий. Рейф никогда и близко не подошел бы к Джоселин, но она недвусмысленно намекнула, что брак ее существует лишь на бумаге. Дамочка солгала.

— Похоже, сэр Престьен не разделяет твоего взгляда на ваш брак, — сухо заметил Рейф.

Джоселин вздрогнула, подняв на Рейфа отсутствующий взгляд. По всей видимости, она успела забыть о том, что в комнате кто-то есть.

— Что за игру ты затеяла? — не на шутку рассердившись, спросил Кэндовер. — Если надеялась завоевать мужа, разжигая в нем ревность, имей в виду, ты просчиталась: Дэвид не из тех, кто позволяет собой крутить, в лучшем случае он уйдет от тебя, в худшем — свернет тебе шею, но любовников не потерпит.

— Я не хотела никого обидеть, — всхлипывая, ответила Джоселин. — Просто пыталась разобраться в себе. Лишь сейчас я поняла, какие чувства испытываю к Дэвиду. Жаль только, что поздно.

Тронутый искренностью женщины, Рейф сумел перебороть раздражение. Когда-то и ему было восемнадцать, он любил и тоже ошибался. Глядя на ее несчастное лицо, живо припомнил страдания, которые несет с собой любовь, особенно в юности.

— Подозреваю, что за независимой позой скрывается ранимое сердце, — спокойно сказал Рейф. — И если я прав, беги за мужем, призови на помощь все свое обаяние и моли прощения у его ног. Возможно, тебе удастся вернуть Дэвида, по крайней мере на этот раз. Мужчина многое способен простить женщине, которую любит. Только впредь не допускай промашек. Сомневаюсь, что он сумеет простить тебя дважды.

Джоселин смотрела на кавалера во все глаза.

— О твоей выдержке ходят легенды, — проговорила она почти на грани истерики, — но ты превзошел самого себя. Зайди сюда сам сатана, и ты предложил бы ему партию в вист.

— Никогда не садись играть в карты с чертом, Джоселин, — парировал Рейф. — Он передергивает.

Взяв ее холодную как лед руку, легонько коснулся губами — прощальный поцелуй.

— Если не удастся уговорить мужа, дай мне знать, и мы приятно проведем время вдвоем. Правда, я не могу предложить тебе ничего, — добавил Рейф, отпуская ее руку, — кроме легкого, ни к чему не обязывающего приключения. Прости, не хочется лгать. Много лет назад я отдал свое сердце той, что не удержала его. Оно упало и разбилось, и теперь у меня нет сердца. — Возможно, на этом следовало поставить точку и уйти, но, глядя в ее милое заплаканное лицо, Рейф, сам не понимая зачем, добавил:

— Ты мне напомнила женщину, которую я знал когда-то. Ты похожа на нее, но не настолько, чтобы я мог ее забыть. Нет, не настолько.

С этими словами он ушел, погрузившись в суету многолюдной Брук-стрит. За углом Рейфа ждал экипаж, так что ему оставалось только запрыгнуть в коляску и умчаться восвояси.

Какая-то часть его самого потешалась над любовью Кэндовера к эффектным жестам. «Неплохо ты, Герцог, сыграл спектакль!» Титул «герцог» настолько крепко прирос к Рейфу, что стал восприниматься в обществе как имя. На протяжении многих лет он оттачивал образ, доведя его почти до совершенства. И действительно, ему, настоящему английскому джентльмену, хладнокровному, рассудительному даже в чувствах, имя Герцог подходило больше, чем Рейф.

Ну что же, у каждого свое хобби.

К тому времени как пришла пора сворачивать на Парк-лейн, Рейф вдруг понял, что слишком приоткрыл завесу, скрывающую его подлинное «я» от окружающих. К счастью, не в интересах Джоселин распускать слухи, а сам он, конечно же, не станет распространяться об этой истории.

"Пришло время искать новую любовницу», — решил Рейф, останавливаясь перед собственным домом на Беркли. Жаль. Ведь он прождал несколько недель, прежде чем нашел женщину, пробудившую в нем чувства. С каждым разом становилось все труднее выбирать ту, которая зацепила бы его чем-нибудь. Рейф уже начал было подумывать, не стоит ли оставить в покое дам из высшего света и не взять ли куртизанку. Во всех отношениях так было бы проще, жаль только, что женщины подобной профессии чаще всего грубы и необразованны, да и заразиться можно. А подобная перспектива его совсем не устраивала.

И с юной Джоселин Кендал он оказался только потому, что та прозрачно намекнула, будто предстоящее замужество — просто сделка и хорошо бы поразвлечься. Она давно ему нравилась, но Рейф предпочитал держаться на расстоянии, не в правилах вступать в связь с невинными девицами. Все время, пока он разъезжал по стране, Рейф думал о ней, с нетерпением предвкушая свидание, и, как только приехал в Лондон, дал о себе знать. Увы, за последние несколько недель в сердце леди произошли изменения. Может быть, она не смогла разобраться в своих чувствах по неопытности, но супруг, и это ясно как день, души не чаял в молодой жене. Придется Рейфу поискать счастья в другом месте.

"Ну что же, нет худа без добра, — утешал себя Рейф. — По крайней мере должен быть доволен тем, что счастливо избежал чересчур прилипчивой связи. Мог бы предугадать финал, коли имеешь дело с такой романтической особой». И все же Рейф знал, на что шел, и поступал осознанно. Уж очень привлекала его Джоселин, уж очень напоминала она женщину, которую он когда-то знал. Она так похожа на…

"Довольно», — сказал себе Герцог. В Лондон он прибыл вовсе не для развлечений. Причиной скорого возвращения из вояжа было письмо от Люсьена. Друг приглашал его обсудить кое-какие дела, и уже тот факт, что Фэйрчайлд был профессиональным разведчиком, обещал сделать предстоящий разговор весьма интересным.

Рейф занимал высокое положение в обществе, имел множество влиятельных знакомых, и часто информация, полученная им в ходе светской беседы, становилась достоянием британской разведки, причем тот, кто сообщал Рейфу неоценимые сведения, даже не догадывался, что доблестно служит «Туманному Альбиону».

Иногда официальные донесения требовали проверки, и тогда наступала очередь Рейфа — его специализацией была информация из придворных источников, добытая от влиятельных богатых людей, обладающих действительной властью, которую дают только деньги и знатность.

"Остается надеяться, что на этот раз Люсьен предложит нечто захватывающее, чтобы не думать о женщинах», — мечтал Рейф, въезжая во двор своего дома.

Люсьен Фэйрчайлд, лорд Стрэтмор, чуть прищурившись, наблюдал, как Рейф прокладывает себе путь в праздничной толпе, заполонившей зал. Высокий, смуглый, сразу видно, победитель. Аристократ до мозга костей. Пожалуй, великолепный актер. Рейф слегка переигрывает в своем стремлении подчеркнуть собственный аристократизм. Если добавить еще и непревзойденную привлекательность, не покажется странным, что все особы женского пола провожают его взглядами. Интересно, кто из этих дам станет следующей его любовницей? Даже Люсьен, обладавший профессиональной памятью, уже успел сбиться со счета.

От Фэйрчайлда не ускользнула та великолепно отточенная улыбка ледяной вежливости, которая как ушат холодной воды действует на мелкую рыбешку, пытавшуюся завладеть вниманием Рейфа. Но по мере приближения к другу улыбка герцога стала теплее.

— Рад видеть тебя, Люсьен. Жаль, что тебе не удалось выбраться в Буенский замок этим летом.

— И мне жаль, да только в Уайтхолле творилось что-то невероятное. — Люсьен обвел взглядом помещение, сделав кому-то незаметный знак. — Давай подыщем более тихое место для разговора, — добавил он, провожая Рейфа в кабинет в дальней части дома.

Усаживаясь в кресло, Рейф закурил предложенную хозяином сигару.

— Полагаю, у тебя есть ко мне задание.

— Правильно понимаешь, — ответил Люсьен, закуривая. — Как ты посмотришь на предложение съездить в Париж?

— Вполне уместное предложение. Я уже начал было скучать.

— Скучать тебе не придется, в этом ты можешь на меня положиться. В программу поездки входит женщина, и женщина весьма опасная.

— Уже неплохо, — протянул Рейф, затягиваясь. Не вынимая сигару изо рта, он добавил:

— Что я должен с ней делать: убивать или целовать?

— Во всяком случае, не убивать, — ответил Люсьен, нахмурившись. — Что же касается последнего, — и он безразлично пожал плечами, — оставляю на твое усмотрение.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошел смуглый мужчина. Рейф встал, протягивая вошедшему руку:

— Николя! А я и не знал, что ты в Лондоне.

— Мы с Кларой приехали только вчера вечером. Обменявшись рукопожатием, друзья уселись в кресла. Оглядев Рейфа с головы до пят, герцог Аберде отметил:

— Ты прекрасно выглядишь.

— И ты тоже.

— Женитьба — отличная штука, — загадочно улыбаясь, ответил Николя. — Тебе бы тоже следовало обзавестись женой.

— Прекрасная идея, — самым сладким тоном согласился Рейф. — Так чью жену ты можешь предложить?

Под громкий смех Рейф продолжил:

— Надеюсь, мой крестник цветет, как и ты. Рейф попал в точку. Николя с выражением счастливой гордости на лице, так свойственным всем новоиспеченным папашам, стал расписывать красоту и необыкновенные успехи юного Кендрика.

Мужчины на заре туманной юности входили в одну организацию, насчитывающую всего четырех человек. Назывались они «Падшими ангелами». Джентльмены дружили еще с Итона и, даже не встречаясь годами, оказавшись рядом, чувствовали себя ближе чем братья. Последним, четвертым членом союза был лорд Майкл Кеньон, сосед Николя в Белее, который сегодня отсутствовал. После того как тема подрастающего поколения была исчерпана, Рейф предложил:

— Не собрать ли нам союз вновь? Пусть Майкл приезжает.

— Он пока не готов к путешествию, — ответил со смешком Николя, — но идет на поправку поразительно быстро. Скоро станет как новенький, а несколько шрамов только украсят его мужественное тело. Клара была у него сиделкой. Представляешь Майкла такой развалиной! Боюсь, что только моя упрямая маленькая женушка способна была заставить нашего друга оставаться в постели хотя бы столько, сколько нужно для выздоровления. А сейчас, когда ему лучше, я решил устроить ей каникулы и взял с собой.

— Остается надеяться, что Майкл сможет вернуться в армию как раз к тому времени, когда Наполеон сбежит со Святой Елены, — едко заметил Люсьен — Французам не удалось прикончить его в Испании, так он предоставил им прекрасный шанс при Ватерлоо — Майкл — славный боец и прекрасный опытный офицер, лучший, о котором только мог мечтать Веллингтон, — сказал Рейф — Мне кажется, на этот раз продолжения войны не будет, так что хотя ранение Майкла событие весьма печальное, но опасности для Англии оно не несет Высказывание Рейфа напомнило Люсьену о цели их сегодняшней встречи — А сейчас, когда все в сборе, я хотел бы перейти к делу, — сообщил Люсьен. — Николае я пригласил сюда затем, что во время своих странствий по Европе он имел счастье видеться с женщиной, о которой я уже говорил чуть раньше.

Рейф и Николае обменялись взглядами.

— Я всегда подозревал, что и ты выполняешь тайную миссию, — многозначительно заметил Рейф — Ты же знаешь, цыгане склонны к перемене мест, и я успел многое повидать на своем веку, но мне странно, как ты угодил в организацию, — добавил Николае, бросив выразительный взгляд на Люсьена — Надо отдать тебе должное, Люс, ты умеешь сдавать карты, припрятывая козыри. За все эти годы мы даже не догадывались, что работаем на одного человека Странно, как это ты решил свести нас вместе сейчас. Что, мы оба вдруг стали внушать тебе больше доверия?

Люсьен ощетинился, несмотря на то что прекрасно понимал: это всего лишь дружеское подтрунивание.

— Первая заповедь в моем деле: никогда не сообщай человеку большего, чем он должен знать. Сегодня мне пришлось нарушить это правило, поскольку Николае может помочь Рейфу.

— Насколько я понял, упомянутая вами леди — ваш агент, — сказал Рейф — Так что там у нее случилось?

Люсьен прикусил губу, раздумывая, с чего бы начать.

— Ты мне казался последовательным сторонником созыва Парижской мирной конференции[1], — осторожно начал Люсьен.

— В принципе я — за, но, как мне кажется. Венский конгресс[2] уже расставил все точки над i.

— И да, и нет. Всего лишь год назад союзники[3] пытались списать развязанную войну на неумеренные амбиции одного человека — Наполеона, тогда откуда их политические и территориальные притязания, закрепленные актами конгресса?

Люсьен вытащил сигару изо рта, с пристальным вниманием разглядывая красный светящийся кончик.

— Все было бы хорошо, если бы Наполеон так и сидел себе в изгнании, но его возвращение с Эльбы и битва при Ватерлоо словно пустили кошку в стаю беззаботных голубков-дипломатов. Сложившаяся ситуация гораздо серьезнее той, что была до пресловутых «ста дней»[4] Сейчас большинство французов склонны поддержать императора, а союзники устали от войны, обескровлены. На этот раз санкции против Франции должны быть куда более жесткими.

— Все это общеизвестно, — бросил Рейф, нетерпеливым жестом отодвигая пепельницу со все еще дымящейся сигарой. — Когда я должен ехать в Париж?

— Видишь ли, сейчас идет особенно интенсивная скрытая борьба, — сказал Люсьен. — Достаточно малого, и переговоры будут расстроены. Поступает весьма тревожная информация. И вот в этот критический момент Мегги, мой агент, собирается уйти со сцены, покинуть Париж.

— Предложите ей большую сумму, — заявил Рейф.

— Мы предлагали, но ей не нужны деньги. Я надеюсь на тебя, ты мог бы уговорить ее остаться хотя бы до конца конференции.

— Ах, опять вы о поцелуях Что же, я должен положить свою честь на алтарь британских интересов? — хитро блеснув глазами, спросил Рейф.

— Уверен, у тебя найдутся и другие способы убеждения, — сухо ответил Люсьен. — Ты же герцог, в конце концов Мегги будет польщена, что к ней послали столь влиятельное лицо. На худой конец можешь воззвать к ее патриотическим чувствам.

Рейф приподнял одну бровь.

— Мне льстит ваша оценка моего обаяния, но, позвольте спросить, не проще ли использовать для уговоров дамы одного из ваших дипломатов, которые и так уже работают в Париже?

— К сожалению, у меня есть весьма веская причина не доверять членам нашей делегации. Из английского посольства обнаружена утечка информации, в этом вся проблема. — Люсьен нахмурился и осторожно добавил:

— Может, мои опасения напрасны и то, что я принимаю за предательство, на самом деле всего лишь неосторожность, но ставка слишком высока для того, чтобы пренебрегать фактами и использовать в работе сомнительные каналы.

— У меня создалось впечатление, что ты чего-то недоговариваешь, — сказал Рейф.

— Как ты угадал? — с притворным удивлением спросил Люсьен. — Мне казалось, что я умею быть скрытным. Ну что же, это так. Я получил донесение о том, что готовится заговор о срыве мирных переговоров.

Рейф мысленно представил, в какой хаос может повергнуть мир гибель хотя бы одного из облеченных властью участников мирной конференции.

— Ты говоришь о готовящемся покушении? — спросил он. — Все первые лица государств-союзников, кроме разве что принца-регента Британии, сейчас в Париже, да и ведущие дипломаты тоже. Убийство любого из них имело бы ужасные последствия.

Люсьен выпустил колечко дыма. Оно поднялось вверх, окутывая его белокурую голову, словно нимб святого.

— Абсолютно верно. Всем сердцем хотел бы ошибиться, но интуиция, до сих пор меня не подводившая, говорит о том, что я прав. Угроза действительно весьма серьезна.

— Так кто же заговорщик и кто жертва?

— Рейф, если бы я знал, не было бы смысла вести этот разговор, — угрюмо ответил Люсьен. — Пока я располагаю только слухами, но они исходят из разных источников. Интересы участников столь противоречивы, даже враждебны, что возможных мишеней больше чем достаточно. Именно поэтому я призвал тебя на помощь.

— Я слышал, что на Веллингтона прошлой зимой было совершено нападение, — вступил в разговор Николя. — Может быть, и на этот раз готовятся убить именно его?

— Вот этого я больше всего и боюсь, — сказал Люсьен. — После триумфальной победы при Ватерлоо он стал наиболее почитаемым человеком в Европе. И если его убьют, один Бог знает, что может начаться.

Рейф мрачно кивнул.

— И поэтому вы хотите, чтобы я убедил вашу шпионку продолжать поставлять сведения, пока заговор не раскроется или не закончится конференция?

— Совершенно верно.

— Расскажите мне о ней. Кто она? Француженка?

— Дело темное, — ответил Люсьен. — Я познакомился с Мегги через посредника, так что ее прошлое для меня — тайна. Мне всегда казалось, что она уроженка Великобритании: и держится, и говорит как английская леди. Я никогда и не пытался копать глубже, так как у Мегги с Наполеоном свои счеты, он — ее личный враг. Поставляемая ею информация всегда очень ценная. Короче, она никогда не давала мне повода заподозрить ее в двурушничестве.

Рейф умел читать между строк и без труда мысленно закончил фразу за Люсьена: «Но теперь кое-что изменилось, и ее надежность нуждается в проверке, что тебе и предстоит, Рейф».

— Увы, мне все же кажется, что Мегги могла нас предать, — точно в подтверждение догадки Рейфа продолжал Люсьен, — но я не вполне доверяю своим подозрениям. Эта женщина способна убедить мужчину в чем угодно, настолько она хороша. — Люсьен сдвинул брови. — Сейчас не то время, когда преданность кого бы то ни было может быть гарантирована лояльностью, особенно в ее случае. Наполеон повержен, его везут на остров Святой Елены, и, вполне вероятно, Мегги решила, что сейчас самое время свить себе теплое гнездышко, подработав на продаже британских секретов союзникам. Может быть, она торопится покинуть Париж, чтобы поскорее пристроить денежки, добытые двойной игрой, пока ее не схватили за руку.

— Есть какие-то доказательства предательства?

— Я уже говорил, — медленно произнес Люсьен, — что всегда считал Мегги англичанкой, но оказалось, — и он перевел взгляд на Николя, — что ты знал ее как Марию Берген. В своих нечастых сообщениях, упоминая о ней, ты говорил об австрийке, с которой тебе доводилось работать в Париже.

Николя едва не подпрыгнул в кресле.

— Ты хочешь сказать, что Мария англичанка? Не могу поверить! Дело даже не в ее безупречном немецком, но и жесты, и манера поведения — все выдает в ней австрийку.

— Вот видите, — со вздохом заметил Люсьен, — дело идет к тому, что и все остальные, с кем она встречалась раньше, в начале своей карьеры, тоже принимали ее за свою. Французские роялисты были уверены, что перед ними француженка, пруссаки — что уроженка Берлина, а итальянец готов был поклясться слезами самой Мадонны, что она родом из Флоренции.

Рейф рассмеялся.

— С тобой все понятно: ты больше не можешь с уверенностью сказать, когда леди лжет, а когда говорит правду, если, конечно, эту дамочку можно назвать леди.

— Уж в том, что Мегги — леди, можешь не сомневаться, — фыркнул Люсьен. — Только чья она леди, вот в чем вопрос.

Рейфа удивила темпераментная реакция Люсьена на его циничное замечание. До сих пор в том, что касалось дела, друг отличался беспристрастностью. Шальная мысль запала в голову Рейфа, и он спросил:

— Так что я должен сделать, если выясню, что она предала Британию, убить ее?

Люсьен мрачно взглянул на Рейфа, не совсем уверенный в том, что сказанное другом — одна из его острот.

— Как я уже успел сказать, убийство не входит в твою задачу. Если Мегги — предательница, просто сообщи лорду Кэстлри[5], что донесениям этого агента нельзя доверять. Может быть, ее захотят использовать для дезинформации.

— Послушай меня, Люсьен, и поправь, если я что-то не так понял. Итак, ты хочешь, чтобы я нашел эту леди и уговорил ее использовать свое мастерство для раскрытия любого из возможно намечаемых заговоров. Кроме того, я должен удостовериться в лояльности Мегги британской короне и в случае, если найду что-то подозрительное, обязан буду известить главу британской делегации о том, что он не может доверять ее работе. Так?

— Совершенно верно. Хочу попросить тебя поторопиться с отъездом. Переговоры не продлятся слишком долго, так что события будут развиваться ускоренными темпами. — Взглянув на Николя, Люсьен добавил:

— Исходя из твоего опыта общения с Марией Берген, что бы ты мог посоветовать Рейфу?

— Во-первых, хочу предупредить, что она, пожалуй, самая красивая шпионка в Европе.

Дальше Николя принялся распространяться о женских прелестях, коих был большой ценитель, но толку от подобных разглагольствований было мало.

— Информации у вас почти никакой, — заключил разговор Рейф. — Быть может, эта женщина просто очень неплохая актриса. Остается только довериться собственной интуиции и непревзойденному обаянию.

Разговор закончился, пора было расходиться. Мужчины встали, и Люсьен спросил:

— Рейф, когда ты будешь готов выехать?

— Послезавтра. Вы меня заинтриговали. Самая красивая шпионка Европы — звучит впечатляюще. — Глаза Рейфа туманно блеснули, когда он добавил:

— Клянусь отдать всего себя делу Англии и короны.

Вскоре все трое вернулись в зал, смешавшись с гостями. Вечер продолжался. Рейф, которому наскучило празднество, торопился уехать домой, но тут он вспомнил, что так и не выяснил, как выглядит эта загадочная Мегги-Мария. Николя удалился в нишу, отгороженную от зала портьерой, Рейф последовал за ним.

Отдернув портьеру, он замер… Николя и его жена Клара стояли в обнимку. Они не целовались: застань он их за этим занятием, Рейф незаметно ушел бы. Но то, что предстало его глазам, было и проще, и куда более впечатляюще.

Ник и Клара, закрыв глаза, склонили друг к другу головы — свидетельство полного и абсолютного доверия, жест, куда более интимный, чем самые страстные ласки.

Прежде чем Герцога заметили, он вышел. Рейфа снедала зависть, хотя завидовать друзьям было не в его правилах.

Следующий день ушел на сборы, и вот наступил момент, когда герцог Кэндовер был готов покинуть Англию. Он предпочитал путешествовать налегке в сопровождении камердинера. Багаж Рейфа состоял в основном из одежды, которая отвечала его рангу и в которой не стыдно было показаться в столице мировой моды.

Часы уже пробили полночь, когда Кэндовер, прихватив бокал с бренди, прошел в кабинет, чтобы просмотреть самую срочную корреспонденцию. Письмо от леди Джоселин Кендал оказалось самым последним. Вернее сказать, от леди Престьен. Ведь теперь, когда она вышла замуж, не пристало подписываться девичьей фамилией. В короткой записке Джоселин благодарила за добрый совет, вернувший ей мужа, превозносила радости счастливого брака и предлагала Рейфу последовать ее примеру.

Герцог улыбнулся, довольный тем, что у нее все в порядке. При всей своей красоте, именитости и богатстве Джоселин осталась славной маленькой девочкой, заслуживающей любви. Вероятно, и ее новоявленный супруг относился к романтичным натурам, так что они будут счастливы. Правда, на сей счет Рейфа одолевали сомнения. Он поднял бокал, сделал добрый глоток за удачный брак Джоселин и Дэвида, подумал, осушил фужер до дна, разбил его об полку и сбросил осколки в камин.

Рейф действительно от души желал им счастья, однако, взглянув на результат своего душевного порыва, не мог сдержать разочарования. Мужчина, известный своим хладнокровием, должен быть более сдержанным. Чего он добился? Лишился еще одного бокала и приобрел ноющую боль в груди от ощущения невосполнимой утраты, не имевшей ничего общего с хрусталем.

Налив себе еще бренди, Рейф откинулся в кресле-качалке, обвел взглядом книжные полки. Кабинет, отделанный в итальянском стиле, был его самым любимым местом в роскошно и со вкусом обставленном доме. Он гордился своей библиотекой, он имел все, что хотел… Тогда откуда такое мрачное настроение?

Чтобы перебороть это состояние души, нужно отыскать причину, а значит, еще больше углубиться в себя. Дело не в Джоселин. Если бы ему так сильно ее хотелось, он мог бы на ней жениться.

Рейфа тянуло к ней нечто другое, не любовь, не страсть. Джоселин чем-то неуловимым напоминала ему Марго — Марго, вероломную красавицу, давно погибшую, но продолжавшую сводить его с ума все эти годы. Внешнее сходство между двумя женщинами было небольшим, они похожи характерами, душой. Обе яркие, веселые, даже смеялись одинаково. Когда Рейф был с Джоселин, он неизменно вспоминал Марго. Леди Кендал трогала его за живое, как никакая другая женщина, и будь он в силах вернуть молодость, Джоселин стала бы его женой.

Потягивая бренди, Рейф старался думать о Марго Эштон так, словно она была ему посторонним человеком. Но как можно сохранять беспристрастность в отношении первой любви! Любви первой и, увы, последней, поскольку приобретенный опыт навсегда отвратил Рейфа от романтических иллюзий. Тем не менее иллюзии эти временами почти обретали плоть и кровь.

Марго не была самой красивой из женщин, которых он знал, и, уж конечно, не была самой богатой или знатной из них. Чего у нее было в избытке, так это жизнелюбия. Она словно вся светилась изнутри.

И вновь перед его мысленным взором поплыли горько-сладкие видения. Рейф вспоминал первую встречу, первый несмелый, почти призрачный поцелуй, долгие часы за шахматной доской, когда чисто формальные ходы и движения подразумевали нечто гораздо большее, игру, куда более страстную; разговор с полковником Эштоном, то, как он удивленно приподнял брови и в то же время по-отечески приободрил, когда Рейф пришел просить руки его дочери.

Наиболее явственно Рейф вспоминал одно раннее утро. Они с Марго договорились проехаться верхом и встретить рассвет. Мелкий дождик моросил, когда Рейф медленно ехал по Мейфер-стрит, но при подъезде к Гайд-парку небо прояснилось. Над его головой огромной сверкающей аркой зажглась семицветная радуга, ярче которой он не видел никогда в жизни. Рейф остановился полюбоваться великолепным зрелищем, и тут же из туманной мглистой дымки словно с небосвода возникла всадница на серебряной кобыле, как королева из древней легенды.

Марго засмеялась и протянула ему руку — ожившее сокровище, подарок небес. И хотя Рейф прекрасно понимал, что волшебство — всего лишь порождение игры дождя и света, каприз погоды, оно ему казалось самым настоящим чудом.

Но через четыре дня все было кончено, тогда же пропало и чудо.

И виной всему был сам Рейф — его глупая ревность, обида привели к расторжению помолвки. Имей тогда он, мальчик двадцати одного года, свой нынешний опыт, умей прощать обманы, как научился делать это сейчас, они бы с Марго любили друг друга и по сей день.

Да, после того ему так мучительно не хватало ее участия. Рейф понимал, что сейчас он в плену собственных иллюзий: ни одна реальная женщина не может полностью совпадать с образом, рисуемым воображением, но все равно не мог запретить себе тосковать по ее смеху, по ее зеленым глазам, провожающим его таким пристальным, магнетическим взглядом, что он забывал обо всем на свете.

Путешествие по волнам памяти прервали звук разбивающегося хрусталя и острая боль. Оказалось, он так сильно сжал бокал, что тот лопнул и маленькие частички вонзились в ладонь. Нахмурившись, Рейф взглянул на кровь и осколки. До чего же хрупок хрусталь! Дворецкий будет причитать целый день, обнаружив недостачу двух бокалов из знаменитой коллекции.

Со вздохом Рейф встал и пошел в спальню. Может, в воспоминании и есть некое поэтическое удовольствие, но жизнь продолжается, завтра ему предстоит трудное путешествие, поэтому лучше как следует выспаться, оставив ошибки молодости там, где им надлежит быть, — в прошлом.