"Последний из Рода" - читать интересную книгу автора (Авербух Н А., Комарова В А.)
ГЛАВА 8 27 ноября – 2 декабря
Иногда она приходила сюда – покидала свой гамак и мир паутины. Люди, видевшие сидящую на камне посреди Черного Озера фейри, звали Ткачиху Плачущей Девой, говорили, что встретить ее – к удаче. Смертные всегда ее забавляли… Бывало и такое, что одаривала она нечаянных… А бывало отдавала слугам своим.
– Зачем тебе это? – спросил он, легко запрыгивая на камень, по его желанию возникший рядом с ее. – Неужели ты не выше мести смертным? Разве они достойны твоей ненависти?
– Ты не понимаешь, Лисенок… – добродушно ответила она. – Ты просто не в состоянии понять. Даже ты, известный любитель смертных, видишь в них лишь забавные игрушки, но кому, как не мне, знать, что они – нечто большее. Он одолел меня – Ткачиху Судеб. Он разорвал мой узор – этот Берсерк. Он сделал то, что под силу лишь Аметистовой Вьюге, Всемогущей Стихии, понимаешь? И ты считаешь, смертный, что совершил нечто невообразимое даже для нас, Князей, не достоин моей мести? Кто тогда, если не он?
– Этот мальчик – не Берсерк. Не тот, кто оскорбил тебя. Ты обрекла его, обрекла пол-Роси… Просто чтобы воздать должное его прародителю?! – Лис тряхнул головой.
– Иногда я не понимаю, как мог Хаос породить нечто столь… безумное… как род фейри.
– Зачем ты пришел, Ли'Ко? – спросила она. – Неужели, молить о пощаде? Твоя судьба вскоре вернется в мой узор… Кто знает, что я…
– Не за этим, – прервал он Великую Княгиню. – Я пришел предложить тебе еще одно пари… Ты же знаешь, я люблю спорить…
Нара Из Костряков уходил обоз. Припозднился он – по осеннему бездорожью ехать, но вот – уходил. В обозе не увозили ни денег, ни камней драгоценных, ни бумаг, ни имущества. Уезжали дети пяти семейств Костряков. Пяти Великих Родов – я видела баньши среди провожающих. Странно, зачем они пришли? Обычно мы не приходим прощаться. На двух телегах ехали одни только дети – подростки, молоденькие юноши и девушки, – на третьей вместе с самыми маленькими сели две женщины. В отличие от нашего, этот обоз хорошо охранялся – с ним отправили двоих лучших в Костряках магов и с десяток охранников. Тоже не последних, как я вижу. Не удивлюсь, если баньши еще у Ткачихи благополучный путь выпросили, шутка ли – всех потомков своих Родов в одной куче отправить по здешним-то дорогам! Странно все это, странно.
Недалеко от Кузнеца я заметила Старейшего. Баньши недовольно хмурился, глядя, как его человек прощается с молоденькой женщиной, отдает ей какие-то распоряжения, советы, просьбы, целует девочку у нее на руках и – украдкой, словно стесняясь своих чувств, – саму женщину. Старейший увидел меня, кивнул, подошел, встал рядом.
– Кто она? – тихонько спросила я.
– Она? Да жена его, кто еще?
– Жена?!
Старшему из сыновей Кузнеца пятнадцать лет, а жене хорошо, если больше двадцати пяти будет. Неужто так сохранилась? Да нет, что за чушь, я вижу настоящий возраст, что человека, что Старшего!
– Вторая, – продолжая хмуриться пояснил Старейший. – Первая умерла недавно, вот, теперь на этой женился.
– Что-то не так? – уточнила я. – Чем она плоха?
– Да ты не видишь разве? Не человек она, помесок.
– Да в каком поколении у нее Старшие в предках были!
– Все не подходит. Но Кузнец уперся тогда, сказал – Род продолжен, теперь может на ком захочет жениться. Теперь вот с детьми отсылает. Тоже выдумал. Никто, дескать, лучше нее за детьми не проследит, ему спокойнее будет.
– Вот как, Старейший, – удивилась я. – А я-то думала, ты без труда со своим Родом справляешься.
Баньши бросил на меня злобный взгляд и отвернулся. Помнит, как на всех прошлых встречах поучал и издевался над моей неумелостью. И я помню. Выходит, не все так просто, как мне казалось, выходит, у всех бывают ошибки и неудачи. Знала бы раньше…
Кроме жены Кузнеца, на телеге сидела еще одна молодая женщина, уже постарше. Она держала на коленях трехлетнюю девочку и удерживала возле себя семилетнего мальчика. Тот вертелся и все рвался поиграть с другими детьми. Провожали женщину двое – ужасно грустный от предстоящей разлуки мужчина и Гана. Баньши стояла возле самой телеги и со встревоженным видом шепталась с девочкой. Дитя насупило брови, наморщило носик и готовилось разразиться диким ревом. Гану это, по непонятным причинам, радовало; она все подливала масла в огонь, пока девчонка не разрыдалась, вцепившись что есть силы в отцовский рукав. Она ревела, что никуда не поедет без любимого папочки, что ей страшно и что, если папочка с ними не поедет, непременно случится что-то очень плохое. Мальчишка рядом презрительно фыркал и норовил дернуть сестренку за косичку.
Баньши улыбалась, кивала и что-то нашептывала плачущей девочке на ухо.
– Гана! – заметил безобразие Старейший. – Немедленно прекрати!
Баньши отступила от телеги на шаг и развела руками. Мол, я тут не при чем, хотя кого она обманывает?
Девчонка вопила все громче и громче, ее мать тоже заволновалась. Мол, с мужем ей будет спокойнее, а дитя уже не в первый раз предостерегает их от несчастий.
Мальчишка дернул сестру за обе косички, та бросила рев и полезла в драку, женщина пыталась призвать их к порядку, но без особого успеха. Так и сидела, не зная, разнимать ли дерущихся детей, уговаривать ли мужа… Сидела с беспомощным видом и утирала слезы. Мужчина решился, вскочил в телегу в тот самый момент, когда глава обоза скомандовал отправление. Телеги медленно стронулись с места.
– Гана! – закричал Старейший. – Поди сюда! Что ты тут устроила?!
Они заспорили, поминутно упоминая Ткачиху и зачем-то оглядываясь на меня. Мне удалось расслышать ганино:
– Ведь не он же… не из-за него все это…
Потом она сказала:
– Ей все равно, а для меня в нем вся жизнь… – и дальше снова неразборчиво.
Старейший топнул ногой и внезапно исчез. Гана стояла, подбоченясь, среди людской толкотни – часть провожающих шла за телегами, часть расходилась по домам, – и ждала. Вскоре Старейший вернулся.
– Я говорил с ней, – объявил он. – Все будет по-твоему, но тебя ждет наказание.
– Пусть! – запальчиво выкрикнула Гана.
– Следующая невинная дева в твоем Роду умрет старухой, – продолжал Старейший. – И ты проведешь в ее облике триста лет.
– Да хоть четыреста! – захохотала баньши, развернулась и бегом бросилась догонять обоз. Запрыгнула в телегу рядом с мужчиной своего Рода, обняла человека за плечи. – Мне с ними не миловаться! – крикнула она Старейшему и махнула рукой на прощание.
И хотя смертный не мог ни слышать, ни видеть, ни чувствовать ее присутствия, он вздрогнул и поежился, как от сильного холода.
Готова спорить, в эту минуту Ткачиха в своем гамаке из судеб пожалела, что не сказала "пятьсот лет". Хотя… Зная Гану, уверена, она не расстроилась бы даже от тысячи в старческом облике, если уж добилась своего. Странная она баньши, Гана. У меня еще не было Рода, а ее уже тогда звали – безумная. Ведь она влюбилась в человека и умолила Ткачиху отдать ей его потомков… Среди нас о ней ходило столько легенд и слухов, сколько не бывает среди баньши: ведь мы всегда знаем наверняка. Но Гана…
Говорят, она увидела его нить в паутине судеб. Говорят, влюбилась с первого взгляда. Говорят, упала в ноги Повелительнице – с просьбой разрешить ей колдовство. С просьбой вмешаться в его судьбу.
Говорят, она нашла кого-то из Старших, кто начертил ей круг и привел туда человека. Они были вместе всю ночь – человек и баньши. А наутро Гана вывела смертного из круга – целого и невредимого. Потом он женился. Породил детей, прожил долгую жизнь, умер… В ночь его смерти один из его потомков зачал мальчика, как две капли воды схожего с тем человеком – благодаря колдовству, которое всю ночь творила безумная баньши.
И такие дети будут рождаться пока стоит этот мир. Всегда. И пока они есть, будет жить Гана.
А еще говорят, что раз в один или два века Гана заманивает своего человека в круг. В круг, где ждет его она одна.
И еще – если похожий на предка человек умрет, когда его дети слишком малы для брака, безумная баньши зачахнет с тоски.
Так говорили среди нас – и все это было правдой. Я знала это, потому что когда-то давно, счастливая после той ночи, пьяная своим успехом, Гана делилась со мной подробностями. У меня тогда не было Рода, я редко появлялась в смертных землях, и я спросила – стоило ли оно того? Зачем привязываться к одному-единственному человеку, зачем создавать одинаковых потомков, зачем влезать в долги – тот Старший немало запросил за свою помощь… Зачем все это?!
Гана тогда сказала, что я все пойму позже… она ошиблась. Не нужны мне потомки, даже если они будут похожи на Тиана и лицом, и характером. Только он, никто другой… Без него я не хочу жить. Как глупо…
Люди уже разошлись от ворот, осталась только стража. Старейший, как и я, не ушел, он стоял неподалеку и подозрительно вглядывался в мое лицо. Что ему надо? Чего он боится, о чем подозревает? Думает, я сделаю какие-то выводы из выходки Ганы, из их странного разговора? Или просто ждет, что выкину уже я?
Гана… Она никогда не заботилась о том, чтобы в ее Роду было много потомков, поэтому эта семья – все, что у нее есть. Если что-то случится хотя бы с одним из них – весь Род окажется под угрозой. Не потому ли она поспешила увести своего человека – а он точь-в-точь похож на своего предка, Гана мне того когда-то показывала… Не потому ли Ткачиха не так уж и разгневалась на ганино самоуправство? Потому что убить этого смертного – значит убить и Гану? Княгиня, конечно, любого из нас покарает, не задумываясь – если заслужили, но Гана никогда не раздражала Эйш-Тан, не в пример мне. А Ткачиха даже меня не убила, когда я ее разгневала, даже мне нашла дело. А уж Гана-то… Великой всегда было интересно, что выйдет из ганиной затеи. Наверное, потому-то она и позволила спасти человека, а то и с самого начала решила, что так и будет, только не предупредила баньши. Наверное. Спасти. А теперь – стоп. От чего спасти?! Почему я уверена, что ганиного человека здесь ждет смерть? Девчонка сказала? Но это со слов Ганы, а та могла исказить или скрыть часть правды, лишь бы уговорить смертных. Но ведь Гана и раньше меня предупреждала… и человек, которого мы убили в кругу, тоже говорил о какой-то опасности…
Я подняла глаза. Старейший все еще стоял рядом, не сводя с меня настороженного взгляда.
– Почему Гана увела своего человека отсюда?
Старейший поднял брови.
– Откуда я могу знать, что взбредет безумной баньши в голову?
– Какая Кострякам грозит опасность? – не отставала я. – Что увидел тот человек, который умер ночью в нашем кругу? Зачем вы его убили? Что задумала Великая?
Почему я должна не отходить от Тиана? Зачем Княгиня дала мне смертное тело? И…
– Замолчи! – рявкнул Старейший. – Думай, о чем говоришь! И придержи свой поганый язык, баньши угасшего Рода!
А вот это он зря. За столько тысяч лет знакомства мог бы и запомнить, что я не выношу, когда на меня кричат и пытаются приказывать.
– Что, Старейший? – рассмеялась я ему в лицо. – Значит, я угадала? Княгиня еще не наигралась, не надоело плести красивые узоры? А ты и рад стараться. Вон как хлопочешь – хочешь, чтобы ни одна смертная душа не ускользнула от гибели. И не жалко тебе, Старейший? Ты ведь их рождение видел, и рождение их предков. И как Костряки строились, видел. Ты ведь не только Род Кузнеца хранишь, на тебе весь город держится. А, может, свободы захотелось? Может, Княгиня обещала отпустить тебя, как только Город падет? Ну, признайся мне, здесь нет чужих ушей. Что она пообещала тебе, прародитель? Если жить надоело – так шел бы в Хаос сам, эта дорога никому не закрыта. А если…
Высказать очередное предположение я не успела. Старейший изменился в лице, оскалил зубы, как зверь, резко шагнул на меня, поднимая руку для удара. Я отшатнулась, закрывая голову руками. И – ничего не почувствовала. Коснуться друг друга мы можем только в кругу или в доме Ткачихи. Об этом знал и Старейший.
– Ты ответишь за свои слова, баньши угасшего Рода, – прошипел он, отступая на шаг. – На следующей встрече – ответишь за каждое.
Я снова расхохоталась.
– А с чего ты взял, что я туда приду? Что буду чертить для вас этот проклятый круг? Зачем, как ты думаешь, мне по ночам играть на ваших встречах? Выслушивать оскорбления, смотреть, как вы убиваете людей…
– Придешь, – перебил меня баньши. – На коленях приползешь, лишь бы приняли. И очень скоро.
Теперь уже я рванулась к нему.
– Скоро?! Когда это? Что еще вы задумали? Чью смерть вы захотите приблизить?
Кого заманить в круг? Ответь мне! Старейший!
Баньши пропал. Исчез из вида, словно и не было его. Миг – и он снова стоит передо мной. К Княгине ходил… или она позвала. Зачем?
– Не городи чушь, Нара, – неожиданно мирно ответил Старейший. – Откуда ты только этот бред взяла – смерти, нападения, гибель города. Заманить, убить, предать…
Ты действительно считаешь, что мы на это способны? Нельзя столько времени со смертными проводить, они и не то на Старших наговаривают. Ну же, Нара, успокойся.
Никому ничего не грозит.
Я опешила. Что такого сказала Старейшему Княгиня, что он пересилил гнев и принялся меня успокаивать?
– А человек? – требовательно.
– Какой человек?
– Которого мы убили этой ночью. Скажешь, случайность?
– Нет, Нара, не скажу. – Старейший вздохнул. – Не хотел тебе говорить, но раз уж ты настаиваешь…
– Не тяни время!
– А ты угомонись, девчонка, не забывай, с кем разговариваешь, – резко ответил Старейший, но тут же взял себя в руки и приветливо улыбнулся. Да что с ним такое?
– Да, мы знали, что человек будет проходить по пустоши этой ночью. Мы нарочно велели тебе начертить круг на его пути.
– Зачем?!
– Зачем-зачем… Глупая ты еще, Нара, не знаешь, что такое Приграничье. Человек этот – зверолов, правда, не очень-то мирный… он и его дружки не столько сами ловят, сколько чужие ловушки грабят, когда могут, а то и у других добычу отнимают. Отнимали. Ну, не о том речь. Они забрались далеко во Вьюжные Леса, да перепились как-то. Ну и наткнулись на оборотней… тоже ребята молодые, выпили маленько, гуляли себе по лесу…
– И что? – не поняла я.
– И что, и что, – передразнил баньши. – У страха глаза велики, особенно если их заливать всякой дрянью. Хаос их знает, за кого люди оборотней приняли, да только в драку полезли, кричали что-то непотребное. Старшие защищались… люди погибли.
Почти все. А когда поняли, что один ушел, поздно было.
– А мы тут при чем?! – поразилась я. Какая-то странная история выходит у Старейшего, но что не так – никак сообразить не могу.
– Да ни при чем, если подумать, – согласился баньши. – Но человек шел с криком, будто Старшие – чудовища, людей убивают… мог шум подняться, люди бы мстить пошли, Старшие бы защищались… Ты сама говоришь, я не только один Род храню, я и за Костряки отвечаю. Не хотел я этого допускать. Не мог.
– А убивать-то зачем? Неужели не было другого выхода?
– Да не хотели мы никого убивать! – замахал руками Старейший. – Думали людьми притвориться, поговорить по душам, объяснить человеку, в чем он не прав, уговорить, чтоб не поднимал шума. Для этого и никого на помощь из Старших звать не стали, тебя попросили. Кто же думал, что человек нас узнает?
– Но вы убили его, – наполовину спросила, наполовину заявила я. Старейший сокрушенно вздохнул.
– Он хотел напасть на тебя, – тихо сказал баньши. – Ты – единственная из нас всех, кому человек мог причинить вред, и, какая бы ни была, одна из нас. Я не мог сдержаться, я должен был защитить тебя. Ты важнее, чем какой-то смертный бродяга.
– Но… – Я неожиданно растрогалась. Между нами – я имею в виду всех нас – нет никаких родственных или дружеских чувств, никто столетиями не вспоминает, что Старейший породил всех остальных, включая и меня – от предыдущего поколения баньши. Нет, об этом никто не говорит – зачем? Мы терпим существование друг друга – только и всего. А здесь прародитель говорит, что я важна для него, что я имею значение… – А ты не подумал, Старейший, что тело убитого человека обнаружат люди? Они увидят мои следы – сначала из тайного входа к телу, потом обратно. Что мне делать, если меня обвинят в убийстве?
Баньши покачал головой.
– Не бойся, Нара, никто не узнает. Круг не только скрывает от посторонних глаз тех, кто в нем находится, он еще и стирает все следы. Иначе люди давно бы придумали объяснение и линиям на земле, и неизвестно чьим следам, и нашим встречам. Не бойся, никто не узнает, – повторил баньши. Не слишком ли он на этом настаивает?
– А Гана? – спросила я.
Старейший вздрогнул.
– Что Гана?
– Почему она уехала? Зачем увезла своего человека? Чего она боялась?
– Да не боялась она ничего! – отмахнулся Старейший. – Вечно ты придумываешь!
– Зачем она тогда весь Род увезла, да еще и сама уехала?
– Зачем-зачем. Дура она, вот зачем. Ей Великая показала, где живут люди, от которых ее Род продлится. Вот Гана и поспешила туда, чтобы все устроить. Но для ее планов надо детей не просто познакомить, а чтобы те на всю жизнь там остались.
Ну, и не хотела семью разбивать. Все равно ей теперь там оставаться, девочка-то еще совсем маленькая. А ты Гану знаешь, она без главы семьи жить не может, вот и устроила… спектакль. – Старейший нахмурился. – Говорил я Гане – уговори своих людей заранее. Тихо, дома, без лишних глаз и ушей. А то такую сцену устроила, смотреть противно. И своего человека без вещей оставила, добро все разворуют, с деньгами опять же как выкручиваться будут… Нет, куда там! Как была сумасшедшей, так и осталась…
– И все?
– И все, Нара. Других причин нет, и не ищи. Видишь, как все просто?
Я покачала головой. Мысли путались. Что-то не так было в объяснениях Старейшего, в чем-то он лгал. Лгал… Баньши? Мы ведь почти никогда не обманываем, помню, как мне сложно было скрывать правду от Тиана в первые минуты нашего знакомства, как тяжело выпутываться из его вопросов…
– А почему?.. – начала было я, но меня в который раз прервали.
– Нара! – знакомый голос. Немного встревоженный, но почему-то кажется: притворяется. И недовольный. А вот это всерьез. Кольд. И тут от него покоя нет!
Старейший злорадно усмехнулся, кивнул на прощание и исчез, оставив меня одну на пустоши за воротами.
– Ты что это сама с собой разговариваешь? – принялся допытываться наемник, подходя ко мне. – Стоишь, руками машешь, кричишь что-то непонятное, шепчешь…
Совсем мозги отморозила? Тиан тебя по всему городу ищет, а ты здесь топчешься.
– Давно ты слушаешь? – резко спросила я, не собираясь отвечать на упреки или давать объяснения. – Что Тиану надо?
– Что ему надо, это он тебе сам объяснит. Волнуется он за тебя, пожалела бы хоть…
– Не твое дело!
– Не злись, красавица, тебе не идет, – улыбнулся моему раздражению наемник. – Пойдем, отведу тебя в "Гнездо", пока не простыла. Все вы, менестрели, с приветом, о себе не заботитесь.
На мои возражения, что я и сама прекрасно до дома доберусь, Кольд лишь фыркнул.
Покрепче ухватив меня под руку, он почти потащил меня от ворот… Что такое? Он будто боится чего-то?
Тиан Оставив Нару в ее комнате, впрочем, не слишком надеясь на то, что, вернувшись, найду ее там, я, скрепя сердце, отправился в Совет, получать назначение. Втайне я надеялся, что меня поставят старшим смены – все-таки я с самого Вольграда, пусть и сослан в эту глушь. Здешнее отребье-то по сравнению со мной… И список послужной у меня не так уж плох, я даже к награде однажды был представлен.
Мои надежды не оправдались…
Молоденький маг, ответственный за назначения, глянул на меня так, будто что-то мерзкое увидел, брезгливо нос сморщил, губы скривил.
– Полукровка? – спросил он с презрением.
– Никак нет, – выпучил я глаза. – Человек я.
– Ну-ну, – не поверил тот, видимо понятия не имея о том, какие в Вольграде порядки насчет крови-то. На мгновение мне захотелось последовать примеру Кольда – резануть ладонь, подтверждая свои слова, но я вовремя опомнился: еще чего, перед этим ничтожеством унижаться. Больно нужно мне было во главе смены вставать!
Я и простым часовым на воротах вновь постою – не гордый! Огнь явно в этом со мной не соглашался – бился во Врата, жаждя проучить смертного недоучку, оскорбившего его Воина.
– Иди в казармы, – маг накарябал на клочке пергамента пару рун и сунул его мне.
– Найдешь Осипа Остроглаза. Скажешь, что в помощь ему тебя направили. В самый раз должность тебе…
И усмехнулся злобно. Нехорошее предчувствие кольнуло душу: куда ж это я вляпался опять? Неужто…
К несчастью, мои опасения оправдались. Остроглазый был одним из трех стражников, что отвечали за расследования убийств. Нет, оказаться на воротах в ночном карауле было бы лучшей участью! В Вольграде лишь одного мы боялись больше ссылки в глушь – оказаться среди крыс, как презрительно звали их сослуживцы и горожане.
В крысы попадали окончательно спившись или не поладив с начальством – редко кому удавалось после этого прожить пару месяцев, каждую неделю стражники находили их с перерезанными глотками…
Остроглаз оказался именно таким, как я ожидал – синеносым, с мутным единственным глазом и воняющим перегаром. Его форма была заляпана жиром и чем-то бурым, а под длинными, загибающимися крючками, ногтями можно было сажать огород – столь грязи накопилось.
– Значит, кхе-кхе, ты новенький, – буркнул он, дохнув на меня перегаром и чесноком. – В самый раз! Давай-ка, дуй к северным воротам, выйдешь, иди вдоль стены, направо… Там пустошь будет, увидишь – поймешь. Мимо не пройдешь, там с утра труповозка стоит, ждет пока мы тело-то осмотрим… Так вот, тело глянь…
Там, грят, феечье семя погуляло знатно, а бедолага увидел – вот и не дожил до рассвета, так что ты не усердствуй, главное запомни детали, чтоб можно было бумажку в Совет отнести, что вроде как работаем…
Нет, похоже, я все-таки был не прав… Не все так плохо. Этот Остроглаз мозги не пропил. И, хотя мне претит это его "вроде как работаем", надо признать, "вроде работать" – это единственный шанс выжить на паскудной крысиной должности…
Я успел дойти лишь до ворот. Загудело вдруг что-то, засвистело, серебряной дымкой окутало город. Горожане крестились. Оставшиеся за воротами пытались прорваться внутрь, но дымка не пускала, отбрасывала назад. Одна из женщин упала, схватившись за сердце. Я попытался броситься к ней, помочь, но один из стражников ухватил за руку.
– Не дури! – кричал он, но в стоявшем оре я едва его расслышал. – Маги по…ли щит!
Я кивнул. -… на стену!
Еще раз кивнул. Нехорошее предчувствие кольнуло душу, заволновался за вратами Огнь.
Шевелящаяся пестрая масса надвигалась на город. Я протер глаза, не доверяя себе.
Это еще что за…? Внизу шумел город, но здесь, наверху, был ясно слышен мерный бой:
Тум! Ту-дум! Тум-Тум!
Не люди, не звери – они шли на Город.
Дыхание сперло. Я наконец понял, зачем Княгиня призвала меня. Чего от меня ждала.
Тум! Ту-дум! Тум-Тум!
Гремели обтянутые человеческой кожей барабаны, по которым колотили длинными костями. Мерно позвякивали бубны.
Легенда ожила…
Зверолюди вновь пришли с Края Мира.
И не было людям спасенья, и не было у них Великого Воина, чтобы спас – лишь я: стражник, не способный защитить и себя, не то, что Рось.
Нара Эти четыре дня я его не видела. Приказав мне никуда не выходить, Тиан ушел сражаться. Спал ли он? Ел ли? Сомневаюсь…
И вот он вернулся. Когда я уже потеряла надежду и собралась сама отправиться на стены, искать его.
Он сидел, уткнувшись лбом в подтянутые к груди колени. Словно ребенок, испугавшийся темноты. Сначала я подумала, он не услышал, как я вошла, но Тиан вдруг произнес тихо:
– Город обречен. Последний раз восход окрасит стены города в янтарь. Последний раз мы увидим, как сядет солнце.
Он боится? Разве Воин может бояться?
Мигом позже я поняла – не страх загнал его в эту полную теней и призраков комнату. Не страх, что-то другое… Но что? Как мне помочь ему?
– Это ничего… Это пройдет… – шепчу невпопад, опускаясь на колени рядом с ним, проводя ладонью по спутавшимся багряным прядям.
– Ты ненавидишь меня?
Я хочу ответить, что нет, как я могу ненавидеть моего человека, но молчу, продолжая перебирать его мягкие волосы.
– Ненавидишь… – по-своему понимает он мое молчание. – Я привел тебя в этот город. Я втянул тебя во все это. Из-за меня… Надо было мне сдохнуть по дороге, ты бы повернула обратно, нашла бы себе новый Род – богатый, бед не знающий… Не будь меня…
Нужно было объяснить моему глупому, ничего не понимающему человеку, что у баньши может быть лишь один Род. Раз и навсегда Ткачиха привязывает нас к Крови. Не останется Людей, уйдет вслед за ними и Баньши…
Я должна была рассказать Тиану. Он бы понял. Он бы не стал рисковать моей жизнью, ушел бы, сбежал, осел в тихом месте. Да, я уверена, так бы он и поступил.
Я такая эгоистка… Хватит лгать себе, все что я делаю – я делаю прежде всего ради себя. Но сейчас это все – о Тиане, не обо мне. Это должен быть его выбор, не мой. Это его жизнь – не моя. Я выдержу, я отпущу, я…
– Ты плачешь? По кому ты плачешь, Нара? – его пальцы скользят по моей щеке.
Плачу? Я? Нет, я не плачу. Баньши провожают лишь людей, не себя. Я. Не. Плачу.
Но я так не хочу умирать. И я не хочу, чтобы умер он.
Сухие потрескавшиеся губы касаются моих. Не поцелуй – просто два дыхания становятся одним. От него пахнет дымом и кровью. Запоздало понимаю – он только что вернулся со стен, а тут я со своими…
– Не плачь, моя Нара, – шепчет он, и я отбрасываю тяжелые мысли. – Не плачь, моя…
Нара… Я защищу тебя. Я умру за тебя. Однажды ты будешь рассказывать детям сказки о Тиане, Последнем из Рода Берсерков… Я клянусь тебе в этом.
Я плачу, уже не сдерживая себя. Впиваюсь зубами в ладонь, чтобы приглушить всхлипы, но он видит, отводит мою руку. И целует. И я тону: в поцелуе, в запахе, во тьме, в его тепле и странном чувстве, колющем сердце.
Я всегда жила ради будущего, ради чужого будущего. Но здесь, сейчас, мне плевать, что будет завтра. Пока я с ним – мне плевать…
Тиан Вечность тому назад я верил, что жизнь – высшая ценность. Право на жизнь дано нам от рождения, от первого вздоха. Лишь Проклятые лишены его. Да, я верил в это…
Вечность тому назад. Сейчас я понимаю, что ошибался. Первейшее право человека – право на смерть. И никто не лишен его. Право на смерть – право принять ее или бежать от нее.
Нам не выстоять. Город падет. Их шаманы слишком сильны, нашим магам – жалкой горстке сосланных в Пограничье неудачников – не справиться с их кровавой магией.
Мы продержались так долго, – почти четыре дня, – лишь благодаря тому, что наемники взялись за оружие. Наемники да охотники. Но стрел не хватает, людей – тоже. Сотни уже погибли, сотни – ранены.
Да, нам не выстоять…
И я боюсь. Не за себя. За Нару. Нару, которую я притащил в этот проклятый гибнущий город. Я поклялся защищать ее, но обрек на участь, что хуже смерти: быть сожранной нелюдью. Лучше бы я ее своими руками…
Нужно было бежать, выбираться из осажденного города, ползти крысиными норами, но…
Но я не мог. Даже ради нее не мог. Сбежав, бросив людей, я перестал бы уважать себя. Я бы себя возненавидел. Каждый миг я бы помнил, что струсил, бросил, смалодушничал. Она бы все равно ушла от такого меня – не выдержала бы, презирала бы.
– Что, прохлаждаешься? – спросил синеглазый наемник, падая рядом, утирая выступивший на лбу пот. – Там наши бочки с вином на стены прикатили: всем наливают. Говорят: грех такое вино нелюдям оставлять. Пойдем? А то не достанется…
Я невольно улыбнулся… Старшие и Князья презирают людей – но как можно презирать тех, кто, глядя в лицо смерти может думать о хорошем вине, кто может смеяться над страхами?
Люди разные, но на каждого труса найдется герой. На каждого лжеца найдется менестрель.
Их стоит защищать…
– Менестрелька-то твоя где? – спросил Кольд.
– Я ее в "Гнезде" оставил. Она все на стены рвалась, но ей там делать нечего, еще стрелой шальной заденет, – я нахмурился, вспомнив скандал, который Нара мне закатила. Пришлось запереть ее в комнате, а то бы за мной побежала. Хорошо еще хозяин обещал присмотреть…
– Может оно и лучше бы было, стрелой-то… – начал Кольд осторожно.
– Что, думаешь, не удержим?
– А сам-то как считаешь?! – Кольд хлопнул себя по колену. – Сильны, твар-р-ри, Хаос их пожри! Тут вся армия Роси нужна. Не выстоим. Солнце сядет – они на прорыв пойдут. Маги-то выдохлись, щит истончился, да и ворота не удержим. Так что… Совет тебе – убей ее сам. Эти твари такое с женщинами творят – что мне блевать хочется, а уж…
– А Князья и Старшие? Неужели не помогут? – спросил я, все еще цепляясь за отчаянную, несбыточную надежду, что не придется… – Ведь там, под Псховом…
Там они вмешались, защитили. Неужто теперь иначе будет?
Кольд устало вздохнул. Он выглядел осунувшимся – сутки на ногах. Одежда была подрана: он был одним из тех смельчаков, что утром рискнули сделать вылазку за ворота. Впрочем, он выжил. Их всего трое из двух десятков вернулось.
– Та история – другое дело. Князья тогда не просто так вмешались. Их об этом настойчиво попросил тот, кому они не могли отказать. Да и то, взамен потребовали услугу. Тогда люди не справились бы сами. Но сейчас… Сейчас город может выстоять без помощи чужаков. Ведь так? Ты ведь знаешь, о чем я? Ты знаешь…
Он внимательно смотрел на меня. Он ждал. Ждал и решал. И в этот момент я понял: время пришло. Время выбирать. Время решать. Время доказывать свое право на Имя.
Но я не мог…
Не мог!
Я знал, что это – трусость. Слабость.
Но я не был Берсерком. Существо ждало, что я подтвержу свое право, повторю подвиг предка.
Только вот я – не он. Потому, что я не считаю его героем. Потому, что я никогда не повторю его дел. Великих дел, прославивших его в веках, но дел злых.
– Велика ли разница? Что смерть от лап этих, что смерть в Огне… Едино все, – горько заметил я. – Даже если ты прав, если я – Тиан Берсерк, я не смогу… Я не имею права. Целый город обречь – кем это надо быть?! Как их пламени отдать?!
Всех – детей, стариков, женщин? Огнь-Смерть когда-то увел за собой целый город.
Может он и считал, что в праве, но я – нет.
– Ты мог бы стать Великим Воином, Тиан Берсерк. Более Великим, чем Первый, – торжественно произнес Кольд. – И то, что ты сейчас сказал, лишь доказательство этому. Но ты ошибся, Тиан Берсерк. Нельзя вернуть прошлое, невозможно повторить узор Ткачихи. Тот выбор был сделан твоим предком, но ты… Ты можешь найти свой путь. Ты должен его найти. Или этот город падет. Или твоя женщина будет сожрана одним из монстров, что не знают жалости. Или я разочаруюсь людях…
И он сбросил маску. Не приспустил – снял.
Еще вчера бы я испугался. Отшатнулся. Сейчас же я был благодарен ему. Благодарен за то, что он меня поддержал, что помог, что он… верил в меня.
Кем бы он ни был.
Мы смотрели друг другу в глаза и молчали. Он кривил в усмешке похожий на разруб рот. Я – просто улыбался. Улыбался странному, невероятному существу, с которым сражался плечом к плечу, который не смотря ни на что продолжал в меня верить, не упрекнул в трусости.
– Свой путь, да? – спросил я.
– Почему нет? Вы, люди, странные существа. Я сотни лет пытаюсь познать то, чем вы являетесь, но вы не перестаете меня удивлять. Князья – скучны по сравнению с вами. Они слишком… предсказуемы. Они не смогли меня заинтересовать. Но ты, Тиан Берсерк, смог. Я не вмешаюсь, не помогу тебе больше, чем уже помог. Я – Враг. Враг Всего. Но я не стану на этот раз мешать. Тебе – не стану. Я – Враг Всего, но не твой. – Даже голос его изменился, стал еще глубже, еще холоднее.
Что-то смотрело на меня из жестоких, синих глаз – чужое, безумное, беспощадное.
На мгновение я увидел ЕГО: черноволосого мужчину, за спиной которого вился черный плащ с алым подбоем. И армия за его спиной – армия демонов, кошмаров…
– Тиан, Тиан! – крик за моей спиной. Я обернулся, краем глаза отметив, как маска человека вновь занимает свое место на лице Кольда. Медленно, слишком медленно.
Поздно. – Нет! Нет!
Она осела на землю, привлекая своим криком внимание к нам. Впрочем, людям некогда было на нас смотреть, они понимали, что не время сейчас для любопытства – слишком мало его осталось, времени.
– Нет, – Нара смотрела на Кольда со страхом, ненавистью и отчаянием. Так она когда-то глянула на меня: там, у горящей хижины. – О, Хаос… Этого не может быть… Не может быть…
Ее колотило. Я встал и подошел к ней, поднимая, прижимая к себе, закрывая, создавая преграду между ней и Кольдом.
– Не бойся, ОН ушел. Я же – лишь смертная аватара ЕГО. Почти человек. Почти бессилен. – Кольд встал и просунул в одну из дыр два пальца, пошевелил ими. – Вот Хаос, такая хорошая куртка была – любимая. А эти ур-р-роды когтями своими!
Не были б они от Хаоса, не запрети ОН помогать людям, я б им устроил… Мать их так!
Похоже, Нара начала приходить в себя. Трясти ее перестало, но вырываться она не начала, наоборот, еще крепче прижалась ко мне.
А я вдруг понял, что это – прощание. Солнце садится. Если Кольд не врал, – а он не врал, – эта ночь станет концом всего. Эта ночь убьет нас всех.
Если я не проложу свой путь.
Если я не пойму, что должен делать.
Если я не смогу удивить Всемогущий Хаос.
– Вы тут милуйтесь, а я – на стены, – весело кликнул Кольд. – Не всех, так хоть парочку положу. Авось, мне сойдет с рук…
– Он… Он… – Нара запнулась. – Он…
– Я знаю, – мягко произнес я, сжимая ладонями ее лицо. – Я видел. Но он защищал нас. Защищал меня и тебя. И он сказал, что не Враг мне…
– Мы должны бежать, – испуганно произнесла она. – Тиан, мы ДОЛЖНЫ БЕЖАТЬ! Город падет. Мы погибнем здесь! Есть тоннель, он остался еще со времен, когда был выстроен первый город, тот самый… Тогда им не воспользовались, но сейчас… Мы ДОЛЖНЫ бежать. Выведем, кого сможем, отправимся в Вольград. Пусть Академия останавливает вторжение!
Бежать… Вывести… Остановить… Скинуть ответственность на чужие плечи… Да – в этом вся она. Но это не плохо, просто не для меня.
– Сколько еще погибнет, пока маги соберут силы? – спросил я. – Нара, смотри мне в глаза! Скажи, сколько? Ты сможешь спать по ночам, зная, что на твоей совести тысячи смертей? Сможешь? Я – нет… Ты ведь понимаешь. Ты с самого начала знала, что однажды мне придется сделать этот выбор. Ты знала, каков он будет.
– Плевать, сколько погибнет! – Она вырвалась, замерла, сжимая кулаки, раскрасневшись. – Они мне – никто. Но ТЫ будешь жить! Это все, что для меня имеет значение. А ты, смельчак-Воин, что собрался сотворить? Слава предка голову вскружила?! Решил его переплюнуть! Он тысячи в Огнь привел, а ты – десятки тысяч ему скормишь?! А меня ты спросил?! Пусть лучше меня сожрут эти звери, чем путь Воина. Не пойду! Но ты ведь уже решил! Воин!
"Воин!" она выплюнула, словно ругательство, болью в сердце откликнулось.
А потом вдруг всплыли ее слова: "Есть тоннель, он остался еще со времен, когда был выстроен первый город, тот самый…" Тот самый…
Тот самый?!
– Погоди-ка, – оборвал ее. – Ты хочешь сказать, что Костряки выстроены на месте, где когда-то стоял Великий Град. Это ЗДЕСЬ погиб Первый Берсерк?! На ЭТОЙ земле?!
– История повторяется… – безнадежно произнесла она. – История повторилась.
Повторится. Круг замкнулся. Род закончится там же, где начался. Смешно…
Столько лет… И все зря… Вся моя жизнь…О, Ткачиха! Радуйся! Ты отомстила ему! – И с ненавистью: – Будь ты проклята, Княгиня Судеб! Слышишь?! Будь ты проклята во веки веков!
Я зажмурился, пытаясь поймать за хвост ускользающую мысль. Что-то было в этом…
Решение… Мои сны. Что было в них такого? Во снах я…
Я был им – Первым Берсерком. В тех снах, что насылала Княгиня.
Но было другое видение. Первое. То, на торжище, когда Нара пела. Там было иначе…
Там…
Она перешла на истинный. Взывала, проклинала, молила…
А я стоял и глупо улыбался…
Я выбрал СВОЙ путь.
Я знал, что должен сделать…
– Солнце село, – заметил вернувшийся Кольд. – Что, к воротам?
Нара зашипела на него, словно кошка рассерженная. Я лишь кивнул и попросил:
– Защити ее.
Кольд улыбнулся.
– Ты выбрал свой путь, Воин? – спросил он.
– Выбрал. – Я прямо встретил его взгляд. – Разве ты не верил, что я сумею? Это ведь ты рассказал мне о Клятве. Помнишь?
– Ты никуда не пойдешь! Не позволю! – она кинулась ко мне, вцепилась в куртку, не оторвать, клещом. Кольд все-таки сумел отцепить ее, обхватил сзади. Нара брыкалась, ярилась, пыталась ударить его, но ничего не могла поделать – сил не хватало справиться с высоким мужчиной. – Не пущу-у-у-у!
– Держи ее крепче. – Я подошел к Наре и провел ладонью по щеке. Потом наклонился и поцеловал. В последний раз. Запоминая. Прощая. Жестко, кусая до крови, ставя тавро.
Моя. Была моя. Она была моей. И она будет помнить. Всегда.
Она будет ненавидеть меня, проклинать, но она будет жить – это все, что имеет значение.
Резко развернувшись, я запустил руку в волосы, стягивая ленту, срывая, бросая на землю, впечатывая ненужную мне больше защиту в землю.
Я шел по обреченному городу – одна из его теней, одна из его Душ. Часть его. Его сердце. Его хранитель. На меня глазели, мне вслед оборачивались, кто-то шептал молитвы, кто-то неистово осенял себя знаком Единого. И Город шептал: "Тиан…
Тиан Берсерк… Пророчество сбылось…" Шептали люди, шептали камни, шептал огонь. И первые снежинки ложились мне на плечи. Все повторялось: ночь, снег и Огнь.
Все… Повторялось… Пока…
Пророчество должно сбыться…
Я шел к воротам. Печатая шаг, расправив плечи, глядя прямо перед собой. Кольцо сжало мизинец до боли. Эта боль – единственное, что я чувствовал. Она не давала мне забыться. Еще рано. Слишком рано.
Все повторялось, но было отличным. Первый Берсерк увел их в Огнь. Я же…
Я же их призову.
Хрипло каркал ворон в рукояти сабли, шипело пламя, грохотали катапульты…
Я шел к воротам.
Они были там: последние защитники уже павшего, но не сдавшегося города. Наемники, стражники, охотники, простые горожане. Они ждали. Ждали первого удара тарана, который уже подвезли к воротам. Облизывали сухие, потрескавшиеся губы, молились, боялись, но не бежали.
За моей спиной не было отряда алых гвардейцев, не вился в ночи мой стяг – но они расступились предо мной. И шепот перерос в крик.
– Берсерк! Берсерк пришел! Пророчество сбылось!
Перед воротами никого не осталось: защитники расступились, дав мне дорогу.
Я опустился на одно колено. Злые шепотки обожгли: "Сдаться?! Да он ли это?!" Вытянув саблю, я вогнал ее в сухую, смерзшуюся, твердую как камень, землю. Ворон каркнул и распахнул огни-глаза.
Они прозвучали одновременно: удар тарана и мое первое слово.
– Тысячи лет назад на этом месте стоял город. Великий Град. И пришли с края мира орды демонов, и не было спасения людям… Великий Град погиб, но победил, защитил Рось. И люди его ушли в Огнь – все до единого. И завещали они…
Поклялись они…
Второй удар – затрещали ворота, треснул один из брусов. В здании Управы упал без чувств последний из магов.
Город пал.
Но не сдался.
У Города все еще был я.
– Поклялись они, что хранить будут эту землю. Поклялись, что защитят тех, кто придет на нее. Пришло время. Пришел час сдержать клятву.
Я положил ладонь на рукоять сабли, вторую руку вытянул перед собой.
Распахнулись ворота, разлетелся в щепы таран, алое марево встало меж людьми и чудовищами.
Он стоял впереди всех: смуглый, клыкастый, закутанный в шкуры, сжимающий в когтях костяной посох, окровавленный, скалящийся.
Он – и я.
Зверь и человек.
Демон и Воин.
За его спиной стояли чудовища, жаждущие крови. За моей – лишь испуганные люди. А между – разгоралось пламя.
– Я не поведу вас, люди! – произнес я. И уже громче: – Я не выберу ваш путь! Это было бы трусостью. Не мне вести вас, не мне отнимать ваше право на смерть. Ваши жизни не мне принадлежат. Лишь моей я могу распоряжаться, лишь себя могу отдать Огню. И я отдам! Но помните, люди, что однажды вам придется выбрать, как сейчас мне.
Я поднялся на ноги. Шаман зарычал, вытянул посох, попытался колдовать – тщетно, пламя пока хранило нас. Но оно гасло… Огнь дал мне отсрочку – всего лишь. Дал мне время попрощаться.
Я вытянул саблю и улыбнулся хищно, проведя по ладони острым клинком: кровь побежала струйкой. Кровь Берсерка.
И я говорил. И призывал. И приказывал.
– Придите воины. Придите жители Великого Града, покоренного, но победившего смерть. Придите те, кому не ведом мир, кто не желает покоя… Придите и исполните клятву, спасите потомков, отомстите! – Горячо. Кровь течет по рукам.
Кто-то кричит, кто-то плачет, кто-то проклинает, рычит, воет, молит, шепчет… И только один голос я слышу: ее…
– Тиан… Тиан… Тиа… Зачем, Тиан?!
Кровь по рукам – пламя… Пламя охватывает меня, Огнь принимает, дарует покой.
Он дорожками расползается вокруг, и земля трескается, волнами идет.
Они выходят из-под земли. Они сжимают в костяных пальцах ржавые мечи. Огнь заполняет их, разгораются пустые глазницы, искры сыплются на черную землю. Они встают. Здесь – в Городе. Там – под его стенами.
Тысячи…
Я вижу каждого из них.
Я чувствую всех до одного.
Я – есть они.
Огнь. Белый пух-снег. Ночь.
Я стою на коленях.
Я уже не жив, но еще не мертв.
И стоят они – ждут моего приказа.
И я отдаю его.
– Исполните клятву! – призываю я. –
Отомстите! Защитите!.. Спасите!
И падаю. В Огнь, в Ночь, в Снег…
Иду, крушу, убиваю, сжигаю, мщу…
Спасаю…
Не помню. Не знаю. Не чувствую.
Лишь вижу ее лицо.
Лишь слышу ее голос.
Лишь чувствую на губах соль ее слез…
Лишь умираю ради того, чтобы жила она.
Нара – Он не выстоит, – шепчу. – Не его время, не его сила.
И вывертываюсь из его рук, разворачиваюсь, бью кулаками в грудь, не видя ничего от застлавших глаза слез.
– Ты должен ему помочь! Помоги ему! Ты же можешь! Помоги!
Я знаю: его уже не спасти, но если Кольд не вмешается – все напрасно. Даже этой армии не справиться с демонами, призванными Ткачихой. Слишком поздно – гаснет осеннее пламя, уже вышла из врат Хозяйка Вьюг, взвыли три сестры-стихии. Как только она доберется до Костряков, как только…
– Тише, – он ласково погладил меня по голове, словно ребенка утешая. – Тиш-ш-ше…
Взвизг. Я обернулась, успев увидеть, как алой крупой осыпается тело одного из прорвавшихся в ворота демонов. Щит, окружавший нас, мягко светился.
– Кольд, ты же не Враг ему! – в последней, отчаянной попытке умоляю, зная, что это ничего не даст. Вредить не станет, меня защитит, но помочь – не поможет, это противоречило бы его сути. Но я все равно прошу, просто потому, что не могу стоять и смотреть, ничего не делая. Не хочу ждать…
Где-то там, среди разноцветной паутины, кружит Ткачиха, обрывая нити одну за одной. Смеется, плачет, танцует, любуется…
Там, под стенами, гудит пламя, но оно гаснет. Осыпаются грудами костяки, из которых искра за искрой уходит вторая, подаренная кровью Последнего Берсерка, жизнь. Снег уже не падает – валит стеной.
Зима пришла.
Не поддержи меня Кольд, я бы кулем осела на стылую землю, но он успел, подхватил…
– Смотри, бэниши, внимательно смотри… – горячее дыхание опалило щеку. – Смотри, что может сделать с узором одна непрочная нить. Порви ее – и все, узор испорчен…
Зло взвыл ветер…
Тиан Я не помню, когда стрела настигла меня. Да и стрела ли? Я шел дальше, забыв о боли. Я сражался, не считаясь с усталостью, понимая, что "потом" у меня не будет, стараясь успеть, не потратить впустую шанс, данный мне. И бились рядом со мною воины, призванные кровью и клятвой, и полыхало осеннее пламя. А потом пламя ушло.
И я остался один. Упав в мягкий белый снег, я смотрел в ночное небо, чувствуя, как капля за каплей, искра за искрой, жизнь покидает меня.
Напрасно. Все было напрасно. Было бы не страшно умереть, если бы я победил, но нет, даже призвав людей Великого Града, я не смог спасти Костряки.
Не сумел защитить женщину, которую люблю.
Если бы у меня еще оставались силы, я бы усмехнулся: Нара оказалась права. Я – не Воин. Всего лишь стражник, вообразивший о себе невесть что. Гордыня меня сгубила. Гордыня и глупость. Вот так и умру: лежа в алом снегу, глядя в черно-белое небо…
– Встань и иди… – шепчет ветер. Я кашляю, давлюсь сладко-горькой кровью.
– Встань и иди… – зло шипит затухающее пламя. – Вс-с-стань и иди!
– Встань! – каркает ворон в рукояти сабли. – Иди!
Я хочу ответить, хочу попросить прощения, но…
– Встань… – тихий голос. – Встань, Берсерк. Встань и иди. Ты еще не победил.
Снег и тьма перед глазами. Ни икорки, ни проблеска…
И чудится мне, что из-за стены снега выходит девушка. Склоняется надо мною – холодом дохнуло стылым, мертвым.
– Встань и иди. Иди и победи, Берсерк, – в ее голосе ветер, стужа и снег. В ее глазах цвета сирени мерцают холодные искры. Танцуют вокруг нее снежинки, ветер треплет длинные серые волосы. Она смотрит на меня…
– Встань и иди! – кричит. Приказывает. Просит. – Иди!
И тишина лопается, словно мыльный пузырь… Кричит кто-то, воет, рычит… И слышен лязг стали о сталь. Шипят искры, падая в снег, гремят доспехи.
Город еще не сдался. Город все еще цеплялся за жизнь, сражался до последней капли крови.
Так почему же сдался я? Почему не посмел сполна воспользоваться шансом?
Огнь бьется в груди. Ворота трещат, но запор, положенный мною, крепок…
Удар. Еще один…
И я снимаю запор… Ворота распахиваются. Огнь вырывается, заполняет гложущую пустоту, с которой я уже почти свыкся… Горячо. Холодно. Больно. Пусто.
Правильно.
Все правильно. Все так, как должно быть.
Я стоял на коленях, чувствуя как размеренно, в такт биению моего сердца, пульсирует окружившее меня пламя. Нет, не пламя – Огнь. Раны затянулись прямо на глазах – как до этого прорехи на мундире. Я ухватился покрепче за скользкий от крови эфес и поднялся… Где я? Как далеко я успел прорваться?
Снег застилал взгляд, шипело окружающее меня пламя, пожирая подступающий холод.
Но битва еще шла – там, за этой белой завесой.
Она – Княгиня? Старшая? Еще одно порождение Хаоса? – все еще была рядом.
– Иди, Берсерк… – шепнула она. – Иди… Эта ночь теперь твоя. Я дарю ее тебе, Берсерк. Победи своих… наших… врагов.
Сверкнули ее глаза, взметнулись широкие рукава, обнажая тонкие белые запястья, пронизанные яркими жилками: и снег затих. Словно и не было этого безумия, словно не стоял он, вот, стеной.
– Победи, Берсерк! – взвыл ветер, и она исчезла.
Я огляделся и обнаружил, что от ворот-то совсем недалеко отошел – вот они… Со всех ног бросился туда, где последние остатки призванного мною войска удерживали город. Сыпались искры с ржавых сабель, лентами вилось пламя, отмечая их путь…
Но как же их осталось мало! Что делать? Одному мне не справиться… Не выстоять…
Не удержать… Не спасти.
– Держать ворота! – кричу. И мои воины отзываются – рычанием, шипением, свистом, шорохом. Пламя, едва тлевшее внутри костяков, разгорается ярче… и ярче… И вспоминается мне вновь видение, что послала Реи'Линэ…
– Больше! Больше огня! – чей это голос? Мой? Его? Не важно… И вновь вскипают за плечами крылья, я отталкиваюсь от земли – лечу, вспышкой прошивая тьму. – Эй, на стенах! Не жалейте стрел! Дайте мне огня! Все живые – на стены! На стены!
Первая стрела прошивает небо, вторая… Я камнем падаю вниз, туда, где сошлись в последней битве мои воины и мои враги. Одна стрела, две… Три… Сотня…
Стрелы впиваются в шкуры шатров, занимается пожаром. Шипят мокрые угли, тает устлавший землю снег, а из-под него вырастает пламя, стремясь языками-побегами к темному небу, хватая обжигающими пальцами чужаков, утаскивая за собой.
– Жарче! Больше! – кричу. Жжет запястье браслет, полыхают кольца. Черпаю пламя из крыла и бросаю его. Не во врагов – в своих. Пою их моим огнем, моей кровью.
Чтобы яростней дрались, чтобы не разлетелись прахом.
К воротам… Узнать, что с Нарой… Не опоздал ли…
– Она на стенах, – Кольд сидит на земле, рассматривает продырявленную куртку. – Да не бесись ты! Ничего с ней теперь не станет, не до людей им теперь, не до живых. А она… устала ждать. Ты не бойся, Город защитит твою Нару, он умеет быть благодарным своим душам.
– Кольд, я… – закусываю губу. Когда уходил к воротам, думал, все – конец.
Оказалось, что рано попрощался. Но вот теперь…
– Я знаю, Берсерк. Я знаю. – Он вскочил на ноги. Подмигнув, засунул два пальца в рот и засвистел. Тут же, будто из-под земли, стал передо мной его дьявольский конь. – Бери, Берсерк. Бери. Первому Ворон служил, пусть послужит и Последнему.
Бери!
И резко развернулся. Ушел. Не сказав: "Прощай".
– Прощай, Кольд. Ты был настоящим Другом, – произнес я, взбираясь в седло.
Прикрыв глаза, посмотрел. Воины, напоенные моею кровью, еще стояли. Они ждали, знали, что их долг дать мне время. И они исполнили его. Похлопав Ворона по шее, я наклонился и попросил, зная – поймет: – Идем… Пора нам с тобой…
Он сорвался с места в галоп. Мы мчались вперед, стелились по ветру его грива и мои волосы, путаясь, становясь одним. Летели искры из-под его копыт, срывалось пламя с моих ладоней. И мчались за нами тени, с каждым мигом, с каждой искрой, становясь все плотней, все ярче. И смеялась Княгиня-Огнь, скачущая рядом со мной – по правую руку. А по левую несся он – мое отражение…
– Вперед, Воины! Идите за тем, кто открыл вам путь! Горите мои души! – хохотала Княгиня. – Победа иль Хаос!
– Победа иль Хаос! – подхватило мое отражение.
– Победа! – подхватил я.
И все поглотило пламя. В мире не осталось ничего, кроме него…
Нара – На стены! – кричал он, паря над городом, обнимая его алыми крыльями. Еще миг назад мне казалось, что все кончено. Но нет. Вставали воины, поднимали мечи и шли вперед. И враг отступал. Шаг за шагом, медленно, но отступал. – Все живые, на стены! Дайте мне огня!
Я рванулась из рук Кольда. Не стану ждать. Тиану от меня никогда пользы не было, я лишь мешала ему, но сейчас я не стану стоять в стороне. И пусть я в своей долгой жизни никогда не держала в руках оружия, но, думаю, тетиву натянуть смогу.
Вон, даже дети идут вслед за стариками и женщинами. На стены. Все на стены. Ибо не спастись тем, кто не борется.
Кольд не остановил. Не окликнул. Не побежал следом. Кто-то дал мне лук, кто-то – полупустой колчан. Первые горящие стрелы уже взвились в небо. Дрожащими руками я натянула тетиву и, не целясь, спустила. Взвизгнула стрела, по ладони потекла кровь. Я подпалила обмотанный чем-то наконечник второй стрелы. Рядом стояли смертные. Они стреляли быстро, много быстрей, чем могла я, но это было неважно.
Никогда бы не подумала, что скажу это, но я поняла. Поняла, что двигало моими людьми, уходящими на войну. Я поняла, почему Тиан не убежал… Я поняла…
Стоя плечом к плечу с людьми, защищающими свой город, я вдруг перестала бояться Огня. В груди, презрев законы Порядка, Хаос и суть бэниши, разгоралось пламя…
Тиан камнем рухнул вниз, туда, где оставил меня и Кольда. Рвануться? Побежать?
Нет. Мы попрощались. Я не хочу передумать, не хочу, чтобы этот тусклый, колеблющийся огонек в моей груди вновь потух.
Я хочу, чтобы мой человек гордился мной.
Мною – Нарой Воином.
Баньши Рода Воинов.
Топот копыт. Он вылетает из щербатого рта полуразрушенных ворот. Конь-огонь мчится едва касаясь копытами земли, и брызжут искры, отмечая его путь. Я едва не забываю, что натянула тетиву, замираю, глядя на них – Тиана и его, теперь его, Ворона. И кажется мне, что из пламени, что струится за ними, тени выходят…
Или не кажется?
Один, два… Сотня… Тысяча…
Они рвут тьму на клочки. Звенит оружие, шипит Огнь и над всем этим звучит ее смех. Ее голос. Огненным валом накатывают они на нелюдей, что посмели бросить вызов людям. Сминают копытами, рубят, жгут. А они парят над огненным морем – два огненных ворона, крыльями сцепившиеся навек…
И шепчет кто-то рядом со мной… И шепот подхватывают… И обращается шепот в крик:
– Победа! Победа! Победа!
Люди не стреляют больше, я тоже опускаю лук…
И падаю на колени.
– Ты в порядке, девонька? Эй… Ты в порядке? – тревожно спрашивает старик, подававший мне огонь. Он трясет меня за плечо. – Все кончилось… Мы живы, девонька! Живы! Сбылось пророчество, пришли души огненные! Смотри, девонька! Они уходят! Смотри!
А я не хочу смотреть. Мой Тиан победил, мой Тиан умер… И мне осталось лишь молить Хаос… Но нет, даже теперь… Огнь не примет меня – Старшую.
Тиан победил. Мы победили.
Если бы остались силы, я бы завыла. Завыла, провожая моего человека…
И себя.
Кольд исчез, будто и не было его. В Хвосте хозяин лишь плечами пожал, сказал, что вот всего пару часов назад Кольд зашел за вещами, а коня еще раньше увел.
Уехал, знамо дело, ему на месте не сидится, старому вояке. Тут-то дело кончилось…
Люди боялись приближаться к выжженному полю, нескоро еще пойдут по тракту караваны, даже путешественники будут объезжать город с юга. Почти уверена, что разрушенные ворота заложат, зарастет травой старый тракт…
Я вышла из города, не обращая внимания на оклики смертных. Где-то там, глубоко внутри, теплилась надежда: я еще жива… Может ли… Возможно ли?! Вдруг он не ушел?! Может быть он ждет меня там, на пепелище. Я должна спешить.
Найти Тиана было не сложно. Он лежал на земле, в центре поля. Пламя его крыл опалило землю, в камень обратило. Он лежал там, словно ворон мертвый, глядя невидящими глазами в предавшее его небо. Разметались вокруг багряные слипшиеся пряди, Тиан весь был в крови и прахе. Все еще сжимая верную саблю в руке, все еще… И пасся рядом Ворон, пожирая пробивающиеся там и тут языки пламени. И вставало солнце, и падал с неба снег…
Он не дышал. Последний из Рода был мертв. Ткачиха забыла обо мне, не оборвала нить, но… что толку? Сейчас… Сейчас… Не волнуйся, Тиан, я не оставлю тебя здесь. Я ничего не смогла сделать для тебя, не уберегла, не защитила, но уж эту, последнюю услугу я тебе окажу. Ты не останешься здесь, рядом с твоими врагами.
Осматриваюсь. Я должна найти что-то. Я должна…
Своими руками отдать Тиана огню.
Так хоронили всех Воинов. В пламени. И уходили вслед за ними жены и матери, отдавали пламени золото и самоцветы, оружие и доспехи. С начала времен так было…
Разожгу костер и прыгну следом. С ним – не страшно. Но вначале… Вначале – долг.
Я завела песню-плач. Пусть слышит спасенный город! Пусть помнит, пусть всегда помнит о цене, которую заплатили за его жизнь и свободу! Этой ночью оборвались две нити – Берсерка и моя. Остальные не в счет, люди никогда не имели для меня значения – если это не были мои люди.
Плачь, баньши, плачь! Больше тебе никогда не придется плакать! Пой! Кричи!
Помните, люди! Помните, всегда помните о заплаченной за вас цене!
Я уже умерла. Меня больше нет.
– Не боишься охрипнуть – на холоде-то кричать? – Вопрос прозвучал спокойно и буднично, он врывался в мои мысли, казался просто невероятным. Я подняла голову.
Рыжие волосы, челка заплетена в три косички, одна из них – совершенно седая. Тот самый Князь, которого так ненавидит моя Эйш-Тан и который стольким мне уже навредил.
– Ли'Ко?
– Здравствуй, бэниши – поприветствовал меня фейри, усаживаясь прямо на залитую кровью и засыпанную мокрым пеплом землю.
– Зачем ты пришел, Князь? Тебе мало того, что вы с Рей'Линэ уже сделали? Тебе нужно еще и лично позлорадствовать? Радуйся! Вы убили его! Вы! – говорю резко, почти кричу. Мне нечего терять. Фейри уже не может навредить мне больше, чем уже навредил.
– Ты не умерла еще, бэниши. – Ответил он спокойно.
– Почему?! – теперь уже точно кричу. Мой крик снова разносится над полем, но мне неважно, сколько ушей меня слышит. – Почему?!
– Он оставил семя, – просто отвечает Князь.
Я должна бы радоваться, но вместо этого я чувствую странную пустоту внутри, словно мне грудь разворотили тиановой саблей, вынули сердце и бросили на радость воронам. Нет. Все сначала. Опять. Отыскивать женщину, являться ребенку… нет. Я больше не могу. Даже у Старших могут закончиться силы жить. Я не смогу больше…
Когда он успел?! С кем?
Этот вопрос я повторяю вслух.
– Да с тобой же, глупая, – смеется Князь. Я отшатываюсь.
– Не шути со мной, Ли'Ко! Я не могу продолжить Род – я не человек. Дитя не будет человеком. – Кричу. Запоздало понимаю, что это не имеет значение. Прикрываю руками живот. Мой. Его. Наш. Не отдам. Пусть – не человек. Только бы мне позволили дожить, впустить нашего сына в мир. Только бы Ткачиха не…
– Об этом я и пришел поговорить с тобой, баньши, – неторопливо отвечает Лис, достает откуда-то трубку, кисет, набивает трубку. Все это время я жду. В ужасе жду, что же скажет самый сумасбродный из всех фейри. – Предлагаю тебе сделку, бэниши. Я даю тебе выбор. Ребенка твоего никто не отнимет, он, – он кивнул на Тиана, – заплатил сполна за твою и его жизни. Ты родишь его, но потом… Что потом? Я могу сделать сына Берсерка человеком. Ты останешься с ним, выпестуешь, вырастишь, женишь на смертной. И воспрянет из пепла Великий Род. А прожив смертную жизнь, ты станешь его хранить…
– Какую цену я должна буду заплатить за твой щедрый дар?! – Прерываю я Ли'Ко. Не верю я, что Князь ничего не запросит взамен.
– О, сущий пустяк, – отмахивается Лис. – Всего лишь твои воспоминания о Тиане Берсерке. Все воспоминания. Ты исполнишь свой долг, более того – станешь частью Рода, что хранишь… Но его – Тиана, – помнить не будешь. Оно и к лучшему, бэниши… Не будет болеть сердце по тому, кого не вернуть.
Я должна согласиться. Я обязана согласиться. Сохранить Род – я существую ради этого. Но… Тиан. Забыть его? Забыть его улыбку, его доброту, его любовь…
Забыть его жертву? Забыть о том, как недолго, но горел в моей груди Осенний Огнь?
– Ты сказал, что у меня есть выбор? – я обняла себя руками.
– Да, есть, – он прикурил от услужливо полыхнувшего пламени и пыхнул трубкой. – Выбор есть всегда. Например, ты можешь наплевать на все и прыгнуть в костер вслед за своим воином. Можешь принять мое предложение… То, что я уже сделал… или второе. Роди сына Берсерка, бэниши, и отдай его мне. Старшие вырастят из него воина. Он займет место в свите Реи'Линэ. А ты… Отдав сына, ты сможешь уйти. В обмен на ребенка Огнь примет тебя как одну из своих душ. Ты сможешь уйти к своему человеку, вечно быть с ним. Нет, не возражай, бэниши… Она может это сделать, Ткачиха проиграла твою судьбу, теперь только нам решать, что с тобой станет.
Руки дрожат. Я ведь забыла, совсем забыла, как жестоки Князья. И Ли'Ко – не исключение.
Род или Тиан? Тиан или Род? Мой долг или мое сердце? Я не могу выбрать!
– Зачем тебе это? – молю. Пусть он не заставляет меня выбирать. Я не могу. Я просто не могу! Пойти против сути? Пойти против сердца?
– Зачем это мне? – переспросил он. – Ты знаешь, баньши, как меня звали в прошлых мирах? Огненный сказитель… Я люблю печальные истории, но много больше – сказки о любви. О счастливой любви. Я не получу взамен ничего, кроме возможности однажды, спустя тысячи лет рассказать эту историю той, кому, я уверен, она понравится…
Я невольно взглянула на седую косичку. Он до сих пор ждет Вьюгу, оставившую ему эту метку на память. Ждет. И долго ему еще ждать.
– Выбирай, баньши, – торопит меня Князь. – Быстрее выбирай.
– Ты знал, что я выберу, Князь? – горько усмехнувшись, ответила я. – Ты расскажешь сказку о счастливой любви, но это будет печальная история. Потому что без него мне не нужна жизнь. Я хочу уйти туда, где сейчас он. Мой человек.
Последний из Рода. Ты получишь мое дитя, ты вырастишь из него Воина, идеального слугу Огню.
Прости, Дитя…
Внезапно Лис вскакивает на ноги. Он смеется, запрокинув голову к небу. Смеется и исчезает. И ничего не говорит на прощание.
Я знаю, он вернется, когда наступит срок… Я…
– Ты сделала правильный выбор, – его горячее дыхание щекочет мне шею. Не ушел? – Ты сделала единственный правильный выбор, Бэниши Рода Воинов. Однажды я расскажу моей саннер-воррен о вас двоих. Я расскажу о Наре Верной и Тиане Берсерке… И ей понравится эта сказка. Она будет счастливой, и последними словами станут: "и жили они долго и счастливо".
Он толкает меня в спину. Рыжие волосы трепещут на ветру, ожившим пламенем оборачиваются. И кружат вокруг нас сухие осенние листья, снежинки и искры.
– Я пришел предложить тебе еще одно пари… Ты же знаешь, я люблю спорить… – Лис улыбнулся. – Я хочу получить твою баньши. Я хочу ее нить.
Ткачиха рассмеялась и покачала головой.
– Ее судьба принадлежит мне, она не стоит на кону.
– Тогда поставь ее…
– И что ты предложишь взамен?
– Разве есть что-то у меня, чего не могла бы получить ты? – улыбнулся Лис.
– Ну хорошо, – Ткачиха покачала головой. – Мне хватит и твоей нити… Если вдруг случится невероятное, и мальчишка сумеет порвать мой узор… Пусть баньши выберет. Род или этот… человек. Если она выберет его, то получит свою нить, станет хозяйкой своей судьбе и своему сердцу.
Лис кивнул и, обернувшись, скрылся в лесу.
Ткачиха расхохоталась.
– Глупец, – бросила она. – Разве может баньши предать свой Род?
– Ты слышала, Ткачиха! – кричит он, запрокинув голову. – Она выбрала его! Она отказалась от Рода! Не твоя! Его! Она – его!
Ветер рвет одежду, путает волосы, бросает в лицо пригоршни осеннего золота, искры и пепел. Зажмурившись, обхватываю себя руками. Что еще задумал этот глупый Князь? Почему не оставит меня наедине с моим горем?
Он обнимает меня, и…
– Оставь! – вырываюсь.
– Никогда… – Этот голос… Горячо глазам. Боюсь… Боюсь поверить. – Я никогда больше тебя не оставлю, моя Нара.
Плевать, что бэниши не должны лить слезы попусту. Плевать, что нечем дышать, что пепел забил горло, горчит на языке. Плевать на тлеющий подол, на припорошенные осенним золотом и снегом волосы… Плевать на кровь и прах, на жар и боль.
– Живой, – шепчу, прижимаясь к нему. – Мой…
И смеется Лис, глядя на нас. Смеется и танцует. Ворон тыкается носом мне в спину.
А Тиан смотрит мне в глаза, гладит кончиками пальцев лицо и шепчет, шепчет, шепчет…
Плевать на Род, плевать на Князей, на Огнь и Хаос. Моя. Ты – моя.
Мы вернулись в город. Незамеченными проскользнули в "Гнездо".
– Возьми… – я протянула Тиану грязную ленту. Он такой беспечный… И зачем выбросил?
Он устало улыбнулся и принял.
– Спасибо. Ты иди к себе, Нара. – Собрав одной рукой грязные пряди, он попытался перевязать их, но руки дрожали, не слушались. Я отобрала ленту и сама завязала…
– Иди. Я сейчас найду хозяина… или кого-нибудь… воды натаскают, вымоюсь. А то…
Я кинула, вдруг поняв, чем с ног до головы покрыт Тиан, да и я теперь.
– Я бы тоже… – заикнулась, но, опомнившись, затараторила: – Нет, ты первый иди, тебе нужнее, а я пока вещи соберу…
Он, кажется, собирался поспорить, уступить, но не было на это сил, махнув рукой, он, едва переставляя ноги, поплелся к себе в комнату.
Я пошла к себе, надеясь, что пока Тиан смывает с себя кровь и прах, успею передохнуть. Хоть полчаса, хоть пять минуток. Просто прикрыть глаза…
Моим мечтам не суждено было сбыться. Меня ждали…
Старейший был в гневе. С разрешения Ткачихи он и другие баньши покинули Костряки ещё до начала осады, сбежали как можно дальше, чтобы не видеть, как гибнет город, не слышать стонов умирающих подопечных. Но город выстоял, узор Великой Княгини испорчен – и отец явился сюда, призвать к ответу непокорную дочь. Он не знал, что произошло на поле битвы, знал только, что я жива, а, значит, и мой человек жив. И даже не спросил, как это нам удалось. Его это не интересовало. Главное – воля Эйш-тан не свершилась – и не свершилась по моей вине. Стихии, как я устала! -…ошибки с этим смертным – закономерны после всего того, что ты натворила, – поучал меня Старейший. – Сначала ты довела Род до упадка.
– Но…
– Не перебивай! Ты довела, ты, Нара. И не надо мне рассказывать про нападение степняков на Псхов. Да, твои люди пошли все сражаться. Да, умерли. Но почему ты их не удержала?!
– Огнь… – пытаюсь возразить я, но бесполезно, Старейший ничего не желает слышать – зачем? Он не слушать сюда пришёл, да и знает он всё и без меня. Когда Псхову грозила опасность, мои люди внезапно забыли все, чему я их учила, и пошли защищать родной город. И все полегли, потому что сражаться не умели.
– Опять ты за свое! Надо было удержать. Нет, ты опустила руки. Видел ли Хаос вторую такую бездарь?!
– Но я пыталась…
– Да, пыталась. Я помню. И даже кого-то из них удержала. Вот только не того, кого надо. Где ты выкопала то ничтожество, от которого захирел потом твой Род?
Неужели не могла подобрать более достойного?!
– Они сами…
– Сами?! – срывается Старейший. – Ты опять?! Кто угодно виноват, но не ты. И так всю свою жизнь! Неумеха!
– Но, Старейший…
– Молчи! – приказывает баньши. – Вторую твою самую страшную ошибку ты совершила тогда же. Как ты могла допустить, чтобы мальчишка остался жить?!
– Мальчишка?.. – не понимаю я.
– Да, мальчишка. Тот самый ребенок с магическими способностями, которого я приказывал тебе удушить в колыбели!
– Как я могла! Они ведь тряслись над каждым его шагом!
– Да, тряслись, – отметает мои возражения Старейший. – Я их понимаю. Маг в Роду завоевал бы твоим людям небывалое положение. Но ты, Нара… или тоже гордилась?
Почему ты не отправила его на смерть? Была ведь возможность.
– Мои люди… они уберегли его… заперли дома…
– А ты не могла ничего придумать?!
Я понурила голову. Не хотела рассказывать, что моя тогдашняя любимица на коленях просила спасти надежду их Рода, и что я согласилась участвовать в общем обмане.
А когда его выпустили, он проклял погибшую семью, проклял меня, проклял дом и ушел в Академию. И до самой своей смерти не вспоминал обо мне. И не рассказал никому. Повезло…
– Тебе еще повезло, что мальчишка не рассказал про тебя смертным, – продолжил поучение Старейший. – Но он породил боковую ветвь Рода, а ты за ней не проследила!
– Я забыла…
Жалкое оправдание для Старшей. Но я, правда, не помнила о том злом и несчастном подростке, который не захотел считаться моим и ушел в Вольград. Не до него мне было… сколько труда, чтобы заставить того труса, который не пошел на войну, породить хотя бы одного потомка…
– Забыла! – ядовито подхватывает баньши. – Не от того ли мальчишки происходит твой сегодняшний человек? Ему магических способностей не досталось, а если они проявятся в его детях? Что ты будешь делать тогда? Когда они доложат о тебе в Академии? Когда тебя выволокут на свет, изучат десятью разными способами? Нара – первая открытая людьми баньши! Хоть в чем-то ты будешь первой, а, Нара? Раз в жизни побудешь в центре внимания?! – Старейший уже не говорил, он кричал; человек бы давно сорвал голос от такого ора. – Не переживай, ты недолго будешь одинока. Пока люди не выпытают у тебя, в чьих семьях живут остальные! Пока они не придут за нами, сюда, в Костряки! И в другие города, где тоже живут баньши! И весь наш народ будет истреблен или захвачен людьми! Старшие ведь не должны селиться в смертных землях, ведь так гласят законы?! Этого ты добивалась?!
Отвечай мне! Этого?!
Я закрыла лицо руками. Что я могла ответить? Что не подумала, не догадалась? Что Старейший преувеличивает? Что даже с мага можно взять честное слово? Что у Тиана не будет чистокровных потомков? Что я могла сказать?..
Да и стал бы меня Старейший слушать…
Дверь заскрипев, отворилась и закрылась снова. Я подняла глаза. Ну конечно же, кто еще мог войти сюда без стука! Странно, мне казалось, когда баньши кричат, их слышит только тот или те, с кем они разговаривают. Или Тиан не слышал, просто так зашел?
– Что вам понадобилось в комнате моей жены? – зло спросил мой человек, обращаясь к Старейшему.
– Он меня, что, видит? – удивился Старейший. Я растерянно кивнула. – Тогда, юный смертный, у меня будет вопрос к тебе. Что тебе понадобилось в комнате моей дочери?
Тиан остолбенел. Как-то даже пошатнулся, прислонился спиной к двери и в полном шоке уставился на Старейшего. На лице моего… хм, мужа, явственно читалось: "Единый, за что мне это?!" – Перестань, – взмолилась я. – Какая тебе вообще разница?
– Какая мне разница? – очень ненатурально удивился Старейший. – Ты моя дочь, мой потомок – и вдруг я вижу смертного, который предъявляет на мое дитя какие-то права.
– Одна из твоих дочерей! – подчеркнула я. – Сколько у тебя таких "потомков"?!
– А сколько бы ни было, – не смутился баньши. – Так, значит, это правда? Этот смертный осмелился жениться на моей дочери?!
– Да какая тебе разница?! – взвыла я. Отец был вождём нашего народа, самым сильным среди нас, за это ему и подчинялись, но дочернее почтение не входило в число добродетелей баньши. Разве можно сравнить минутный вклад в рождение по сравнению с тысячами лет жизни? Но Старейший только отмахнулся.
– Ты, – указал он на Тиана, – провел мою дочь через обряды смертных и, по вашим законам, считаешь, что у тебя есть на нее какие-то права?! Тогда, по вашим же законам, я спрашиваю, как ты осмелился жениться на ней без отцовского благословения?! Распутник!
– Сейчас же прекрати! – закричала я.
– Помолчи! – обернулся ко мне Старейший и снова заговорил с Тианом. – Взять в жены девушку без согласия ее родителей – и даже не поинтересоваться их мнением!
А ведь ты много раз мог обратиться ко мне. Разве я стал бы препятствовать счастью моей дочери? Но нет. Развратнику и растлителю не понять отцовские чувства.
Здесь бессовестный баньши даже всхлипнул для пущего эффекта, а я окончательно взбеленилась. После всего, что было, после битвы, после того, как я увидела своего человека мёртвым, после того, как он вернулся ко мне – как мог Старейший чего-то требовать от нас?!
– Ты не смеешь так говорить с моим человеком! – заорала я, забыв обо всем. – Ты не смеешь поучить меня! У тебя нет на меня никаких прав! Ты ответишь, Старейший, ответишь за каждое слово!
– Идет, – легко согласился баньши. – Я ведь говорил тебе, ты сама попросишься в круг. Так, значит, вызов? Этой ночью я приду за тобой, и ты сможешь доказать свое право… Согласна?
Я медленно, очень медленно склоняю голову. Старейший размажет меня по кругу тонким слоем, но отказаться я уже не могу.
– В таком случае, встретимся ночь, доченька. – Старейший исчезает, а я понимаю, что жить мне осталось недолго. Мне предстоит умереть, окончить свою жизнь сейчас… когда мой человек вернулся ко мне, когда ни зверолюди, ни Огнь, ни смерть, ни Ткачиха не сумели нас разлучить… вот так вот, бессмысленно закончить свою жизнь…
Во мне вспыхнул протест. Нет! Не так! Не сейчас! И вообще никогда! Я не хочу умирать, я не буду умирать. Сражение со Старейшим – это не поединок, это убийство. Старейший прекрасно знает, что у меня нет против него никаких шансов, – и всё-таки вызвал. Нет. Не хочу. Пусть я покрою своё имя позором – но я не хочу умирать. Я не пойду на поединок…
Но… как же это мерзко…
Тиан – Кто это был? – спрашиваю.
– А разве не ясно?! – Нара тяжело вздохнула. – Это Старейший. Первый Баньши.
– Твой отец?
– Общий Отец, – она покачала головой. – Не дай ему себя обмануть, ни на грош в нем родительских чувств нет. Наказать он меня решил. Как была я Нарой Неумехой, так и осталась. Я ведь… Тиан, я ведь Род предала, лишь бы с тобой рядом быть.
Тысячи лет хранила его, пестовала, как умела… Думала, что все, на тебе мой Род и моя жизнь прервутся, но ребенок… Лис предлагал сделать его человеком. Я должна была вцепиться в этот шанс, обязана!
– Ты жалеешь? – Я боюсь спрашивать, но не могу не спросить. Потому, что если она жалеет – все зря. Огнь отпустил меня, разрешил остаться в Порядке. С ней. Мне холодно здесь, мне здесь не место. Меня тянет обратно… Этот мир отторгает меня, но ради нее я выдержу, вытерплю…
Она молчит.
– Нет. Не жалею. – Наконец, отвечает, когда я уже отчаялся дождаться. – Я сделала правильный выбор. Не мне хранить Род Воинов. Забыв о тебе, я вновь совершала бы те же ошибки…
– Только поэтому?
– Я люблю тебя, Тиан. Ты все в этом мире, что у меня есть. И наш сын… Плевать, кем он будет! Он будет нашим. Тешкая детей моего Рода, я не могла и мечтать о том, что однажды… – произнесла она просто. – Я выбрала, Тиан. Только вот…
Она закусила губу, с тревогой глядя в окно. Рассвет окрасил небо в золото. Падал снег, рыдали потерявшие своих мужчин матери, жены и дочери.
– Старейший вызвал меня в круг права, – продолжила она. – Это плохо. Это очень плохо. Он старше, сильнее и не погнушается избавить Порядок от своего семени…
Нам нужно бежать. Мое имя будет проклято вовек, ни один Старший не подаст руки не принявшей вызов, но…
– Прекрати, – я поморщился. – Не паникуй раньше времени. Неужели у твоего… отца… не хватит совести пощадить несущую ребенка дочь?
– У этого хватит, – фыркнула она. – Так что давай собирать вещи, до ночи нужно покинуть город. В погоню он не бросится, побежит Ткачихе жаловаться, а она над нами больше не властна, ничего сделать не сможет. Ни тебе, ни мне – понимаешь?
– Мы никуда не побежим. – Хватит. Достаточно она жертвовала ради меня. Я же вижу, что через себя она переступает. Наверняка выход есть. – Скажи, Нара, а может ли кто-то выйти в круг вместо тебя?
– Может… Только… Тиан, это опасно. Круг баньши не такой, как у остальных Старших. Вступив в него, мы обретаем плоть, но если в круг вступает смертный, обратно ему пути нет. Ты победишь, но выйти из круга не сможешь. И я бы не смогла!
Я невесело усмехнулся. Глупая-глупая бэниши… Неужели она до сих пор не понимает, с кем ей придется провести вечность?
– Ты помнишь, что я сказал, вернувшись? – я опустился на колени рядом с ней и обнял. Ее ладонь легла мне на затылок. – Ты моя. Ты несешь в себе моего сына. И если этот глупый Старший решил, что я отпущу тебя в круг, буду стоять и смотреть, как ты гибнешь, он ошибается. Если он вдруг вздумает настаивать на своем, то я брошу ему вызов. Посмотрим, что он сможет против меня – Воина.
– Ох, Тиан… – она не возражает, но я чувствую ее страх. – Тиан, только обещай мне, что не… Я не смогу потерять тебя во второй раз.
Я улыбнулся, встав, обнял ее.
– Ты меня не потеряешь. Никогда. Я же обещал, – шепнул ей в волосы.
Я обещал. И я сдержу свое слово. Мы покинем город на рассвете, но прежде, я раз и навсегда объясню нелюди, кто я и на что способен. Чтобы помнили. Чтобы боялись.
Нара, глупенькая, дрожит… Боится за меня. Она еще не заметила: я вернулся другим. Огнь не терпит слабости, он выжигает лишнее… И никто не смеет вставать на пути Генерала. Пожелай я, бэниши умрет, даже не успев понять, что его убило.
Но я выйду в круг. И рассмеюсь в лицо Ткачихе, уничтожив лучшего из ее слуг. Так хочу я. Так хочет Огнь.
Сплетающая Узор еще долго будет жалеть о том, что посмела вызвать Осеннюю Стихию.
– Тиан, а это ничего, что ты не явился в Совет? – беспокоилась Нара.
– О чем ты? Меня просто запишут в погибшие. Нечего нам в Костряках делать, гиблое место, долго еще над городом прах и пепел витать будут. – Я закинул за спину тощий мешок, осмотрелся, проверяя, ничего ли не забыл. Негусто у нас с Нарой с имуществом… Ничего, вот устроимся где-нибудь, обрастем вещами, словно дерево листьями. Это мне-то для счастья Ворона и сабли хватит, а баньши моей дом нужен: крепкий, чтобы на века был выстроен. А что моя баньши хочет, она получит.
– Все взяла? – спросил у мнущейся на пороге жены. – Возвращаться, если что, не станем, смотри.
Она кивнула. Беспокойство из глаз не исчезло, но она молчала, не уговаривала бежать.
– Где тебя ждет этот баньши? – спросил. – Успеем до того, как солнце сядет?
– Под стенами на западе, – ответила она. – Тиан, ты уверен, что…
– Нара! Мы уже решили.
– Ты решил! Меня ты не спрашивал!
– Прекрати, – я поморщился. – Увидишь, все хорошо обернется.
Она фыркнула, забросила за спину гитару и, задрав нос, вышла. Мне оставалось лишь не отстать. Похоже, Нара смирилась…
Нас ждала целая толпа. Не знай я, кто передо мной, принял бы эту стайку щебечущих девушек за подружек, тайком от родителей выбравшихся из города на встречу с бравыми стражниками.
Кстати, о родителях…
– Пришла, Нара? Вот уж не ожидал, думал, испугаешься, – усмехнулся Старейший. – И человека с собой притащила. Разве не помнишь, на наши встречи смертным хода нет. Сама его привела, так знай – проиграешь, он за тобой отправится.
– Моя жена не будет отстаивать свое право, – я бросил мешок и встал между ним и Нарой. – Хочешь что-то доказать, тебе придется выйти против меня.
– Даже так? – баньши пощипывал подбородок, задумавшись. Решив что-то, расхохотался: – Ну что ж, Воин, я согласен. Выйди против меня в круге бэниши, и я не стану наказывать мою самовольную дочь. Только помни, Воин, умрешь ты – умрет и она.
– Я умру? Неужели ты не знаешь, нелюдь, кто я, чье пламя горит в моей груди? – Я не понимал, почему он так уверен. Не может же он не знать, что произошло прошлой ночью, кто открыл ворота Огню, вел Легион?
– Ты сделал свой выбор, Воин: предпочел мою никчемную дочь своему пути. И с этим выбором тебе теперь жить… и умирать. – Старейший оскалился, разом растеряв всю свою нелюдскую красоту, показав истинное лицо. Я поморщился… Дурак. Дураком жил… дураком и помрет.
Круг баньши начертил совсем маленький, шагов десять – не больше. Я втайне усмехнулся. Ну-ну, посмотрим, что у него выйдет.
– Вступи, Воин, – предложил баньши, перешагивая мягко светящуюся черту. – И пусть Ткачиха отдаст победу достойному.
– Не надо, Тиан! – опомнилась Нара, вцепилась в меня. – Наплюй. Пойдем, они нас не станут останавливать.
– Послушай мою дочь… Воин, – усмехнулся Старший. – В кои-то веки дело она говорит. Беги, Воин. Беги!
Я перешагнул черту.
Он был неплох, этот баньши. Меч, непонятно откуда взявшийся в его руках, порхал так легко, будто ничего не весил. И двигался Старший быстро. Быстрее, чем я позволял двигаться себе. Он атаковал, но не ранить меня пытался – лишь оттеснить к границе круга. И я отступал, осторожно отбивая его удары. Шаг за шагом приближаясь к черте.
Снег слепил глаза, танцевали там, за чертой, баньши, прикусив ладонь, всхлипывала моя Нара. Но не смеялась Ткачиха… Ярилась, рвала нить за нитью, но ничего… Ничего не могла поделать.
Слышишь меня, Княгиня? Я знаю, слышишь… Я заберу твоего слугу. Это предупреждение. Пришлешь еще одного – выжгу всех, кого найду. Ты поняла меня, Княгиня?!
Шаг до черты. И я делаю его. Злорадно хохочет баньши, радуется легкой победе…
– Нет, просто хочу кое-что показать, – моя очередь смеяться, нелюдь. Моя.
И я перешагиваю линию, полыхнувшую, опалившую… Белое пламя пожирает свою жертву. Пожирает… и никак не может пожрать.
Лишь лисова лента пеплом осыпается.
Шагаю обратно. И улыбаюсь.
Он смотрит на меня с ужасом, наконец, осознав, кто перед ним. Что перед ним.
Опадает белое пламя круга, но вокруг меня уже разгорается алое, осеннее. И плевать, что не время. Каркает ворон и раскрываются за плечами моими крылья.
– Пади на колени пред Генералом Осеннего Огня, неразумное дитя… Пади на колени и проси пощады! – шипит пламя.
Но он горд. Слишком горд.
Огненные дорожки разбегаются из-под моих ног, кольцом окружает его Огнь. Он пытается сбежать, перешагнуть черту, избавиться от плоти, но нет, не пускаю.
– Гори, баньши! – смеюсь. – Гори! Так будет с каждым, кто посмеет тронуть мою Нару! Помните, баньши! Помните, Старшие! И не смейте больше преступать мне путь!
Ворон нашел нас на дороге. Ткнулся носом в пустую ладонь. Я послушно выпустил Огнь и протянул ему полную горсть.
– Ешь, заслужил… Только давай быстрее, Нара устала, понесешь ее.
Он фыркнул, дескать, вот еще, но заглотил угощение и позволил мне подсадить бледную, молчащую баньши в седло.
– Ты изменился, Тиан, – произнесла она первые слова с тех пор, как я вышел из круга. Победителем вышел. И шарахались от меня воющие баньши, и танцевал вокруг Огнь, и ярилась бессильно Ткачиха, и смеялась Реи'Линэ.
– Я просто ушел, – сухо. – Ты боишься?
Она помотала головой.
– Нет, просто не знаю, ты ли это…
Я улыбнулся. Дурочка – вся в отца.
– Глупая, для тебя я всегда останусь собой. Если бы я искал битв, я остался бы там, в Огне. Но я вернулся к тебе, я выбрал покой… Я должен был преподать урок Ткачихе, чтобы она оставила нас, не пыталась отомстить. Я его преподал… Так куда же отправимся? Выбирай, моя Нара, где мы построим наш дом?
– Ох, Тиан… – по ее щеке скатилась слеза. – Ох… Тиан…
Мы шли на восход. Мерно цокали копыта Ворона, задумчиво перебирала струны моя Нара, падал снег…