"Последний из Рода" - читать интересную книгу автора (Авербух Н А., Комарова В А.)
ГЛАВА 7 26 – 27 ноября
– Да, – кивнула Ткачиха, – ты можешь это сделать. И остальные тоже могут увести детей своего Рода. Но не она. Ты понял? Она ничего не должна узнать! И людям ничего не объясняйте.
– Сделаю, как прикажешь, Великая Эйш-Тан. – Стоящий возле ее гамака мужчина склонился в глубоком поклоне.
– Тогда иди. Передай Наре, что я велела, – бросила Ткачиха. Взвизгнула нить, которую она резко дернула – оборвалась. Ни Княгиня, ни ее слуга даже не дрогнули.
– Мне найти ее? – уточнил он.
– Нет. Она сама придет в твой дом. Иди же, не медли! – раздраженно.
Мужчина снова поклонился и исчез. Ткачиха осталась одна. Ее гамак мерно покачивался из стороны в сторону, тонкие нервные пальцы играли нитями – то натягивая, то отпуская их.
Люди могут подвести, но не Старшие. Не они, для кого Ткачиха – Бог и Закон.
Тиан Мы въехали в Костряки около полудня. Стража на воротах мирно дремала, прислонившись к стене – заходи кто хочешь, выходи кто угодно. Правду говорили – в костряковском отряде одно отребье собрано. И я вот теперь как они – феечье мясо. Эх.
То ли от недосыпа, то ли от нервов – мне все казалось, что за мной следят чьи-то глаза. Чушь, конечно. Кому я тут нужен-то? Не Князья же таятся, высматривают?
Зачем им, если Кольд, их соглядатай, рядом, вон, таращится, усмехается.
– Не обращай внимания, Берсерк, – вновь угадал мои мысли тот. – Это Город тебя так встречает, оценивает. Тут всем по первой не по себе бывает. Особенно таким, как ты.
– Как он? – вскинулась Нара. – Это чего ж это в нем такого?!
– А вот это, милая, сама догадайся, – отрезал синеглазый колдун. – Таким как ты… менестрелям… положено знать такие легенды.
От меня не укрылась заминка колдуна, и я в очередной раз спросил себя: кто же все-таки Нара такая? На ком я женился, с кем связал жизнь? Спросить бы напрямую, но ведь не ответит, только сверкнет глазами да закусит губу. Она поняла, что я ненавижу ложь, но сказать правду не хочет. Молчит. Нара – Нара, за что ж мне такая…
Нара и Кольд тихо переругивались, а я осматривался, мне теперь в этом городе служить, пусть и недолго.
– Закрой глаза, – дохнуло в мое ухо. – Закрой глаза и прислушайся.
Я зажмурился, искренне надеясь, что моя лошадь умнее, чем кажется, что не понесет, не шарахнется…
Тьма перед глазами. Тьма такая густая, что кажется непроницаемой. И голоса, звучащие в этой тьме. Наперебой приветствующие меня, зовущие, твердящие имя, просящие…
– Берсерк…
– Призови… -…нас…
– Берсерк…
– Эй, Тиан! – я вздрогнул, когда сквозь шепот тьмы прорвался звучный голос колдуна. – Берсерк! Ты меня слышишь, или нет? Куда теперь-то? В "Хвост", али в "Гнездо"?
– Какое гнездо? – не понял я. – Ты о чем?
– Где остановимся, спрашиваю, – спокойно, размерено, словно маленькому ребенку, объяснил Кольд. – Тут два приличных места всего. В "Лисьем Хвосте" наемники да маги отираются, но это заведение поприличней – и на вид и на посетителей. А "Воронье Гнездо" недавно открылось, там ваши, кто помоложе, обитают. Дым коромыслом стоит, но и цены раз в пять ниже. Так что, куда?
– В "Гнездо", – вмешалась Нара, не дав мне произнести ни слова. Я хотел было возразить, но она сверкнула глазами и повторила с нажимом: – В "Гнездо". Нечего деньги на ветер бросать.
Кольд цокнул языком, с сомнением глянул на меня.
– Ты же знаешь ее, – я пожал плечами. – Давай в "Гнездо".
Нара хотела что-то сказать, но заставила себя смолчать. С той ночи мы едва ли словом перекинулись. Я чувствовал себя виноватым, помня, что это ради меня она свободой пожертвовала, а она… Она то ли злилась, то ли жалела о своем поспешном решении, то ли… Кто их, женщин, поймет?
Комнаты мы сняли легко. Кольд был прав, когда сомневался, нужно было все-таки в "Хвосте" остановиться. Денег-то у меня на пару лет безбедной жизни сейчас, потратить не успею… А потом… Потом они достанутся Наре. Уж она-то сумеет на них протянуть пару десятилетий, с ее-то экономностью.
– Я, пожалуй, все-таки в "Хвост", – осмотрев предложенный ему чулан, решил Кольд.
– Оно конечно дешево, но жить тут – себя не уважать. Может, и вы передумаете?
– Мы останемся здесь, – непререкаемо. Мне оставалось лишь кивнуть, с опаской поглядывая на… жену. Во взгляде колдуна сквозило сочувствие, но он прекрасно понимал, что спорить с моей Нарой – себе дороже.
– Тогда бросайте вещи и идем, я устроюсь, потом вам город покажу. – Кольд с сомнением глянул на Нару, но уговаривать дальше не стал. Она же скользнула в комнату, словно тень, тихая, грустная… Убедившись, что она не может нас слышать, Кольд тихо произнес: – Зря ты это, Тиан.
– Что зря? – не понял я.
– Вот смотрю на тебя, не узнаю, – Кольд покачал головой. Я прошел в комнату, он – за мной. – Не к добру это – под каблук-то забираться. Хорошая она девка, твоя Нара, но… не твоя, все же. Боится она Огня, ненавидит его. Не сможет она смириться, все увести тебя будет пытаться…
– К чему ты это говоришь? – спросил я, хмурясь. Осмотрев комнату, в которой из мебели была одна скрипучая кровать, я задался вопросом, куда кинуть сумку. – Ты же знаешь, недолго ей меня терпеть.
– Оно-то может и недолго, да ведь не знаешь, как повернется, – мудро заметил Кольд. – Стихии – странные существа. Иногда такое фортели выкидывают, что диву даешься. Может и тебе повезет, это мы еще посмотрим… Не хоронись-то заживо. А о Наре подумай хорошенько. Дело-то сделано, обратно не разженишься, но, кто в семье главный, ты ей покажи, а то беды не оберешься.
– Кольд, – рявкнул я.
– Ну как знаешь, – он развел руками. – Потом не говори, что я тебя не предупреждал.
– Мне ведь это ничего не стоит, – беспомощно попытался я оправдаться. – А она не умеет…
Колдун не дал мне закончить, махнул раздраженно рукой, обрывая.
– Прекрати. Я и без тебя вижу, что она за птица такая. И вот что я скажу тебе, Берсерк… Ты ей нужнее, чем она тебе. Никуда она от тебя не денется, хоть метлой гони. Надо будет – согнется, изменится, через себя переступит, но с тобой останется.
– Только это будет уже не она, – грустно. Больно. Может и правильно Кольд говорит, но не тот я человек, не смогу.
– Мы идем? – она стояла в дверях. Бледная, сжавшая кулаки. Страх кольнул сердце: сколько она услышала из нашего разговора? Что успела понять из слов Кольда?
– Нара… – начал я.
– Мы идем или нет? – она даже не смотрела на меня, обращалась к Кольду. На мгновение мне показалось, что синеглазый колдун готов извиниться, но вот он усмехнулся:
– Идем, красавица, – только и сказал. Я готов был его убить, но он продолжил совсем другим тоном: – А за слова мои прости, но только правду я говорил, сама знаешь. Неправильно это, что Берсерк свою природу давит, чтоб тебе легче жить было.
– Ты прав, – спокойно, безмятежно, только бьется бешено жилка на виске. – Так мы идем?
"Лисий Хвост" выгодно отличался от "Гнезда". Здесь было заметно чище и тише.
Трещал огонь в огромном камине, витали под потолком клуба ароматного дыма. Но здесь все друг друга знали, как казалось, и нас встретили не слишком приветливо.
– Комнат нет, – сообщил хозяин, вышедший нам навстречу. – Попробуйте спросить в "Гнезде Ворона".
– Ох, Лил, ну совсем ты на старости ослеп. Или ты ума лишился, меня в "Гнездо" отсылать?! – расхохотался Кольд. – А ведь я тебя, паршивца такого, на коленях качал лет этак пять десятков назад. Вот уж не ждал такого приема!
– Неужто ты, Кольд?! – всплеснул руками хозяин, а потом бросился к синеглазому колдуну, обнял того так, что кости затрещали. – Ух, зараза! Три года тебя не было, хоть бы весточку передал, мы уж думали – все, спекся, сожрали тебя твои фейки любимые!
– Кольд… Неужто тот самый? Да говорю вам, он как есть, – пронесся по залу шепоток. – Вся личность его, вон, глазища-то! А кто это с ним такие-то?
– Нету у меня на троих комнат, – огорченно сообщил тем временем хозяин Лил. – В одной-то поместитесь?
– Они в "Вороне" решили остаться, – брезгливо сообщил Кольд. – Молодые, глупые…
Старших, опять же, боятся.
Лил покачал головой, улыбнулся:
– Старших бояться – в Костряках не жить. – Он оглядел нас с Нарой. Не знаю, как менестрелька, а я не знал, куда себя деть от стыда. По сравнению с посетителями "Хвоста" я смотрелся жалко. И дело даже не в том, что одежка плоха, просто половина сидящих за столами наемников и охотников были помесками, полукровками.
Раньше б я только сплюнул, попросил Единого от мерзости-то оградить, но сейчас…
До этого путешествия я видел Старших лишь на картинках, где их изображали уродливыми монстрами. Может они и монстры, но полукровки, которых я успел приметить, были по-человечески красивы. И они были сильны. Опасны.
– Ты вещи мне в комнату отнесешь? Я обещал город им показать, – прервал мои невеселые мысли колдун.
– Может хоть перекусите, небось животы пустые? – предложил Лил. – Моя сегодня жаркое сготовила – пальчики оближешь. Нечасто она у плиты стоит, а вот словно чувствовала, что ты объявишься.
– У нас нет времени, – влезла Нара, не успел Кольд и рта раскрыть. Я мысленно выругался. Нет, это уже ни в какие ворота!
– Нара, замолчи, – кажется она и сама понимала, что не вовремя рот открыла: покраснела. – Извините мою жену, досточтимый хозяин. Дурочка она, на голову не совсем здорова. Голоса слышит всякие…
Нара просто побагровела, сжала кулаки. Кольд усмехнулся в перчатку. Хозяин с жалостью глянул на "убогую", а потом на меня, с еще большим сочувствием. Я едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Конечно, оно это я зря так про Нару, но она сама виновата. Пора бы ей уже научиться держать язык за зубами и уважать мужа.
Стоп. Когда это я начал думать о себе, как о ее муже?!
– Вы присаживайтесь, – хозяин махнул рукой в сторону свободных столов. – Я сейчас на кухню схожу, жену обрадую и вернусь. А ты, Кольд, быстро вспоминай пару своих баек, уважь старика, а то сижу здесь – словно бирюк какой. Не слышал о тебе много лет, а ты, небось, дома-то не сидел: много где был, всякие чудеса видел.
По счастью Кольд выбрал стол в углу, подальше от других гостей. А те все тайком поглядывали в нашу сторону. С опаской поглядывали, недобро…
– Что, колдун, и тут успел наследить? – спросила Нара угрюмо.
Кольд скривился, глянул на менестрельку с отвращением, но смолчал. Я мысленно возблагодарил Единого за это: не понимаю я Нару, ведь знает же историю спасения Псхова, понимает, что Кольд – не тот, кому можно так легко грубить. Это пока колдун молчит, то ли ради меня, то ли попривык к выходкам Нары, знает, что не со зла она. Но безграничность его терпения проверять не стоит. Что будет, если Нара переступит черту? Смогу ли я ее защитить от разъяренного мага-воина?
– Смутные времена наступают… – непонятно к чему вдруг произнес Кольд. Вытащив из кармана перстни он бросил их на стол, будто кости игральные. Задумчиво оглядел как упали, хмыкнул, сгреб украшения со стола обратно в карман и подпер подбородок ладонью. Прикрыв глаза, он повторил: – Смутные времена… Два века, может три – не больше… Все здесь началось, вот за этим самым столом. Здесь мы встретились – те, кто пошатнул этот мир. Кто бы знал, что трое оборвышей-наемников…
Что три нити… – продолжал он, забыв, где и с кем находится. – Мы не были друзьями – лишь соратниками… Мы не знали друг о друге ровным счетом ничего – лишь имена. И все-таки…
– Что, старый хрыч, все вспоминаешь? – хозяин бухнулся на лавку рядом с Кольдом.
– Не знал бы, что не врешь, так в жизни бы не поверил, что ты еще моего предка, что основал это место, по плечу хлопал.
– Продал Реи'Линэ душу… – шепнула Нара. – Не живут маги столько, даже сильнейшим из них рубеж двух веков не одолеть. Саннер-Воррен, ли'эста аране…(22) Кольд не обратил на слова Нары внимания, только усмехнулся тайком, что она и не заметила – чем-то насмешила его менестрелька. Эх, вот говорила мне мать, чтоб шел в школу при академии, так нет, решил, что взрослый уже – читать-писать умею кое-как, а больше и не нужно. Что захочу – сам, по книжкам выучу. А вот теперь, рядом с Нарой да Кольдом, дураком себе кажусь.
– Так где был-то столько лет? – расспрашивал тем временем хозяин. – Небось до самого края мира дошел? Ну что там есть-то?
– Да никуда я не ходил, – отмахнулся Кольд. – В Псхове я жил, старые косточки берег. Вот, пока работка не привалила, этих обалдуев, – он кивнул в нашу с Нарой сторону, – до Костряков довести… Так бы и сидел дома. Вот недельку у тебя поживу – и обратно отправлюсь.
– Женился?! – охнул хозяин. – Неужто нашлась такая, что фейку из сердца твоего выдрала?
– С чего ты взял? Один я живу… – Кольд задумчиво глянул на старого знакомого, а потом добавил: – Ты ж на моих историях рос, неужели думаешь, можно такую разлюбить?
Они помолчали, потом хозяин хлопнул себя по коленям и преувеличенно радостно спросил:
– Может, расскажешь одну из старых историй? Гостей моих развлечешь? А я за комнату да угощение ничего не возьму, да эльфийского, что только для особых гостей держу, достану? Ты как насчет этого? Уважишь старика?
Кольд хмыкнул, на Нару покосился. Я уж думал, предложит ей выступить, но нет…
– Вечером, – кивнул он. – Ты мальчишек своих пошли, чтоб народ созвали… Я ж тебя, жука такого, знаю…
– Так не каждый же день можно в живую того самого Синеглазого увидеть, – подмигнул тот. – А у меня дела сейчас идут не слишком, непонятно что-то… И Джиль, что каждую осень тут отирался, пропал. И Нарин. Половина тех, кого ждал, не вернулись. Прогорю я так… В добрый час ты явился, Кольд, как есть в добрый.
Я за недельку-две дела поправлю…
Кольд запрокинул голову и громко расхохотался. Хозяин вторил ему. Мы с Нарой жались друг к другу и чувствовали себя лишними…
– Кольд, может мы с Нарой пойдем? Языки есть, заблудимся – дорогу спросим. – Нара поддакнула. Кольд оценивающе оглядел нас, потом с сомнением согласился:
– Ну если вам неймется – идите. Смотри, голову потеряешь, я тебя из Огня достану, второй раз шею сверну. Я за тебя ей обещался!
Нара фыркнула, я же лишь рассмеялся.
– Пойдем, – махнул я менестрельке.
– А жаркого мы так и не попробовали, – грустно заметила Нара, когда мы уже отошли от "Хвоста" на приличное расстояние. – А есть-то хочется…
Я сплюнул.
– Ну а чего ж сразу не сказала? – спросил. – Я же тебя за шкирку из-за стола не тянул! Осталась бы с Кольдом, а пока сходил бы в комендатуру. Может, о выступлении бы договорилась.
– Нет! – Нара схватила меня за руку. – Я с тобой!
Я лишь вздохнул.
– Пойдем, поищем кузнеца, – предложил. – Права ты была, одни проблемы от Оружия…
Нара прямо просияла, закивала как бешеная, заулыбалась…
Нара Ну наконец-то! Дошло до дурака, решил от сабельки избавиться!
Только вот поздно… Не отпустит Оружие своего человека. Но пусть Тиан попробует, вдруг получится? Попытка – не пытка.
Одно плохо: сам Тиан в кузню пошел, а меня на улице, у ворот, ждать оставил.
Кузнец настоял – сказал: "Бабам в царство Огня ходу нет". Не очень-то и хотелось, конечно, но вот мой Кузнец… А, что толку вспоминать!
Я огляделась по сторонам. Зря я, наверное, за Тианом увязалась, теперь столько времени без дела стоять и ждать на улице. Хоть бы в дом пригласили!
Из ближайшей двери высунулась девочка лет шести-семи. Оглянулась по сторонам, увидела меня.
– Ты ме-нес-трель? – спросила девочка, по слогам выговаривая сложное слово. – А я Луша.
– Здравствуй, Луша, – поздоровалась я, не зная, что и думать. – Да, я менестрель.
Что уж теперь отпираться, если ребенок увидел меня с гитарой за спиной?
– Пойдем со мной, – предложила Луша.
– Куда? – не поняла я.
– Ко мне, – удивилась моей непонятливости девочка. – Сюда. – Она указала на дверь, из которой вышла.
Я вздохнула. Просьба ребёнка тоже считается, верно? Ладно, Тиан, похоже, надолго, а долг надо платить, что уж поделать…
Я прошла вслед за девочкой внутрь, где меня ждали пятеро детей – пятнадцатилетний мальчик, девочка примерно того же возраста или чуть помладше, двое мальчиков примерно одиннадцати и десяти лет и девочка лет пяти. Все они были похожи друг на друга, на Лушу и, пожалуй, на Кузнеца, с которым разговаривал сейчас Тиан. Хорошая у него семья… хороший Род…
При моем появлении старший поднялся.
– Вот! – гордо объявила Луша. – Привела!
– Здравствуйте, – приветствовал меня мальчик. – Я – Леат, брат Луши. – Он кивнул на сестру. – А вы?..
– Она менестрель! – объявила девочка, как будто это все объясняло. Остальные дети переглянулись.
– Извините мою сестру, – все так же вежливо продолжал мальчик. – Мы с Рашей, – он кивнул на старшую девочку, – поспорили, а теперь ищем, кто нас рассудит.
Я молча покачала головой. Объяснение мальчишки ничего не прояснило, только все запутало. Какой спор, при чем тут я, и с чего вдруг подросток из диких Костряков вдруг разговаривает со мной так церемонно, как будто…
– Вы правда менестрель? – спросила Раша. – Вы знаете древние истории?
– Я знаю историю нескольких тысяч лет смерт… Роси, – безучастно ответила я. – Что вам нужно?
– Мы поспорили, – выпалила Раша. – Был ли в Роси кузнец, равный нашему отцу?
– Лучше, чем наш отец, – педантично поправил Леат.
– Равный! – заспорила Раша.
– Лучше!
– Равный!
– Тихо! – рявкнула я. Дети замолкли, удивленно уставившись на меня. Кажется, я опять кричу слишком громко. – Кто из вас как считает?
– Лучше нашего отца мастера не было и не будет! – заявил Леат.
– Обязательно был кто-то не хуже, – тут же произнесла Раша.
– Теперь понятно, – кивнула я. – У кого еще какие гипотезы?
Младшие дети только сморгнули, услышав незнакомое слово, но Раша и Леат, похоже, прекрасно меня поняла. Кузнец не жалел денег на воспитание детей.
– Они не знают, – ответил старший мальчик.
– Хорошо, – произнесла я, оглядываясь в поисках стула. Леат сорвался с места и пододвинул ко мне невысокую табуреточку. Сойдет. Я уселась на нее, положила гитару на колени.
– Как я могу рассудить спор, если я никогда не видела работы вашего отца? – спросила я.
Дети оглянулись по сторонам, наконец Раша кивнула мне на каминную решетку, за которой ярко горел огонь, а Леат снял с пояса кинжал и протянул мне.
Да-а… Их отец действительно был мастером своего дела. Кинжал и решетка были не просто практическими изделиями, они были произведениями искусства. Я и забыла, что люди могут создавать такие вещи из стали…
– Нет, дети, – произнесла я после долгого молчания, проведя рукой по струнам. – Лучшего – не было. А вот равный – был. Тысячи лет назад жил в Роси мастер, равный вашему отцу…
Младшие дети закричали, наперебой требуя поскорее рассказать, о ком я говорю, Раша и Леат с трудом их угомонили, заставили усесться и слушать.
– Вы знаете легенду о Тиане Берсерке? – задумчиво спросила я. Дети закивали. – У него был сын, и об этом знают немногие. Тиан Кузнец, который никогда не видел своего отца…
Я рассказала им почти то же самое, что и своему человеку тогда, в таверне. Я рассказывала, дети смотрели на огонь в камине и слушали меня. Я не сказала им, что Тиан Кузнец сгинул со своим лучшим клинком, не добившись ничего, о чем мечтал. Зачем портить хорошую легенду? Я говорила об идеальном оружии, которое он не мог видеть, но которое часто являлось ему во сне. О Пламени, которое Кузнец заменил огнем в кузнечном горне. О клинках, которые создавало его мастерство. Я говорила, дети слушали. Когда я замолчала, Леат вскочил на ноги.
– Чушь! – растеряв свою вежливость, закричал мальчишка. – Если бы сын Берсерка был так же велик, как отец, об этом знали бы все!
Я не стала уточнять, какого отца он имеет в виду. Только пожала плечами.
– Он не продавал тех изделий, в которые вкладывал душу. А те, которые продавал… могут ли человека прославить лемехи и плуги?
– Откуда вам тогда известно?.. – спросила Раша.
– Я многое знаю.
Я не слышала шагов. Я не слышала дыхания за спиной. Я не уловила человеческого присутствия. Только дети вдруг разом посмотрели на дверь за моей спиной, а Луша и ее маленькая сестра закричали:
– Конечно, видим, – ответил Леат. – Это Хранитель нашего Рода.
– Только он с нами не разговаривает! – встряла Луша, безуспешно пытаясь дотронуться до вошедшего мужчины. – Он с папой разговаривает! И кричит! Вот так: у-у-у-у!
Я невольно улыбнулась попытке ребенка изобразить вопль баньши.
– Отец говорил, чужие не могут увидеть нашего Хранителя, – обеспокоено произнесла Раша.
– Чужие люди, – поправил Леат. – Вы Старшая?
А в глазах интерес. Интерес и настороженность. Здесь Приграничье, Старших не так боятся, как в остальной Роси.
– Нет, – только и сказала я. – Доказать?
Раша повернулась к мужчине.
– Она человек? – спросила девочка. Тот кивнул.
– Отошли их, – обратился он ко мне. Я заколебалась. – Немедленно!
– Вы его слышите?! – еще больше изумился Леат. – Что он говорит?
– Он просит вас выйти, – объяснила я. – Ему надо со мной поговорить.
Мужчина засмеялся, но дети не услышали.
– Почему вы с ним разговариваете, а мы нет? – обиженно спросил Леат.
Я пожала плечами.
– Мне дано видеть и слышать многие вещи. Вы выполните его просьбу?
– Да, – согласился мальчик, надменно вскинув голову. – Если Хранитель нашего Рода хочет поговорить с вами – мы не будем мешать. Лат, Рат, Сива, идемте. Раша, возьми Лушу, вечно она не слушается!
Леат и Раша вышли, подгоняя перед собой младших детей. В дверях Леат развернулся.
– Попросите его, пусть скажет отцу, чтобы не отсылал нас из Костряков.
– Не отсылал из Костряков? – переспросила я, когда шум детских шагов затих. – Кузнец хочет отправить их всех? Почему?
– Не Кузнец, – поправил мужчина. – Я. В Костряках мы всегда отправляем детей своих родов в другие города к родственникам. Здесь они не могут найти себе пару – чистокровного человека.
– Но они же еще слишком маленькие!
Мужчина пожал плечами.
– Погостят, вернутся. Я хочу, чтобы они не считали Костряки центром мира.
Он смерил меня злым взглядом.
– Ты не в своем праве, баньши угасшего Рода. Зачем ты явилась в мой дом? Зачем воспитываешь моих детей?
– Я не являлась, Старейший. Они сами…
– Не смей больше приходить сюда! – перебивает меня мужчина. – Сюда и в дома других баньши этого города. Слышишь, Нара?! Не смей!
Этого я стерпеть не могу. Пусть передо мной Старейший нашего народа, единственный мужчина среди баньши, самый могущественный из нас всех, такого обращения я не терпела даже от нашей Эйш-тан.
Потому она и наказала меня, отправив в смертные земли человеком…
– Или – что, Старейший? – спрашиваю с насмешкой. – Что ты мне можешь сделать? Ты даже пальцем дотронуться до меня не можешь, и вся твоя магия…
– Тебе – ничего, – снова перебивает меня баньши. – А вот твоему человеку – многое. Подумай, как поступит Кузнец, если я скажу, что присланный из Вольграда стражник убил по дороге десятерых человек. Убил подло, напав ночью, пока они спали… Он поверит мне, Нара, потому что я часто открывал своему Роду такие тайны – и никогда не ошибался.
– Нет! – кричу. – Ты не будешь… не скажешь!..
– Не скажу, – соглашается Старейший. – Если ты будешь держаться от моего дома подальше.
– Но я не знаю… – бормочу. – Я должна идти туда же, куда мой человек, и если он придет сюда или к другим…
– Не отходи тогда от него ни на шаг, – приказывает баньши. – И не суйся к детям чужих Родов!
Я с трудом подавляю гнев. Спокойно. Я не в своем праве. Воспитывать детей чужих Родов среди нас считается тягчайшим оскорблением. И Старейший может отомстить мне. Может.
Я склоняю голову.
– Прошу меня простить, – шепчу почти неслышно. Не слышно – для кого-нибудь другого, но не для него.
– Я принимаю твои извинения, – кивает баньши. – Так ты теперь человек, Нара, – продолжает он безо всякого перехода. – Человек… вот до чего ты докатилась.
– Это не я! – вскидываюсь. – Великая…
– Знаю, – отмахивается баньши. – Слышал. Она говорила о тебе.
– О, Старейший! – С табуретки я падаю на пол, на колени перед сородичем.
Молитвенно протягиваю руки. – Старейший! Она говорила обо мне?! Что? О чем? Могу ли я надеяться…
– Нет, – обрывает меня баньши. – Не можешь. Она недовольна тобой.
– Старейший!
– Помолчи. Эйш-Тан велела передать свое неодобрение. Ты не уберегла своего человека от пути Воина. Ты не защитила его от Реи'Линэ. По твоей вине он связался с Ли'ко. Твой человек несколько раз чуть не погиб – и в этом твоя вина!
Он при жизни ушел в Огнь – из-за тебя! Ты самая бестолковая из всех баньши, Нара!
Тебе доверили Род, а ты не можешь уследить за одним-единственным человеком!
– Но я не…
– Молчи! Княгиня передает тебе следующее. Впредь смотри за своим человеком лучше.
Не пытайся его бросить – иначе умрешь. Не дай ему оставить тебя – иначе умрешь.
Попытаешься избавиться от дара Княгини – смертного тела – умрешь страшной смертью. Ты все поняла, баньши угасшего Рода?!
Я разрыдалась. Княгиня права, я одна во всем виновата. Я одна…
– Ты теперь человек… – задумчиво повторяет баньши. – Забавно. Но ты помнишь, кто ты такая, верно? Вот что, Нара. В кого бы тебя ни превратила тебя Великая, ты – Старшая, одна из нас. Не забывай этого.
Я поднимаю голову, рукавом вытираю слезы.
– Я помню, Старейший. Всегда помню.
– Этой ночью мы встречаемся на пустоши за городом, – внезапно сообщил баньши. – Приходи ты тоже.
– Я?! – смеюсь. Истерически смеюсь в лицо сородичу, хоть это и может его оскорбить. – Старейший, на ночь ворота закрывают! Как я выйду из города? Как я пойду одна в Приграничье, где что ни человек – то разбойник? Ты забыл, Старейший?
Я теперь смертная!
– Замолкни! – приказывает баньши. – Я сам провожу тебя. И даю слово, этой ночью тебе ничего не грозит. Так что ты приходи, Нара. Придешь?
Возразить было больше нечего. Я кивнула.
Тиан Что-то не нравится мне Нара… Оставил ее – она, конечно, расстроилась, оскорбилась, но когда я вернулся – на ней лица не было. Случилось что-то? Вроде недолго я ходил… Заказал себе меч, пару кинжалов присмотрел, торопился как мог.
Что она успела натворить, пока меня не было?!
– Что-то случилось? – спрашиваю, будто ненароком.
– С чего ты взял? – А глаза-то отводит… – Ничего не случилось. Совсем-совсем ничего. Просто замерзла… И кушать хочется. Может уже пойдем? Темнеет.
– Пойдем тогда в Лисий Хвост".
– Зачем нам туда? Тиан, там ужин, небось, стоит месячной платы за жилье в "Гнезде".
– Там Кольд сегодня будет байки свои травить, послушать хочется, – сознался я. – Да и тебе не помешает там появиться. Я с Кольдом поговорю, может он за тебя словечко замолвит. Он-то скоро из Костряков уедет, может хозяин тебя взамен наймет.
– Уедет он… Что-то много кто из Костряков уезжает. Словно крысы из дома, который скоро сгорит… – заметила Нара задумчиво, потом вздохнула: – Ты иди, а я, пожалуй, домой. Что-то голова у меня разболелась.
– Уверена? – я дал ей шанс передумать. – Неужели не интересно, что Кольд расскажет?
– Ни капельки, – поморщилась она. – Будто он может знать что такое, чего я не слышала. Я бы и тебе ходить не советовала. До Костряков с ним доехали, вот и все – а дальше ему рядом с нами делать нечего. Он же все Княгине своей докладывает!
Я едва не рассмеялся. Кольд ну никак мне не представлялся в роли стукача. Да и разве интересно Княгине знать такие мелочи обо мне, что колдун мог бы передать?
Доведя Нару до "Гнезда" и взяв с нее обещание заказать себе хороший ужин и никуда без меня не выходить, я направился к "Хвосту". Едва не заблудился, хорошо сумел пристроиться в хвост большой компании, весело и громко обсуждавшей предстоящее выступление Кольда.
– Говорят он байки знает, что Старому Глазу(23) и не снились. Враки, конечно, но враки знатные… – авторитетно заявил парень в одноухой теплой шапке. Я едва не рассмеялся – да уж… Помнится я тоже когда-то решил, что Кольд – врун, каких свет не видывал. Может он, конечно, и приукрашивал, но ведь правду говорил.
Интересно, каково это – быть живым героем сказок и легенд, великим колдуном?
Стоп, Тиан, ты не о том думаешь… Твоя судьба тоже – не сахар. Еще похуже его.
Он-то хоть живой герой, а ты скоро станешь героем павшим.
Кольд устроился прямо на столе. В одной руке он держал кружку с горячим вином, а во второй – кольца, которые подбрасывал и снова ловил, словно игрок кости.
Дорожный костюм он сменил. Новая синяя рубаха, того же оттенка, что глаза колдуна, была вышита по вороту какими-то рунами. Мягкие сапоги с меховыми отворотами доходили почти до колен, в них были заправлены темные брюки. Я едва признал Кольда в этом щеголе…
– Что же рассказать-то вам? – громко спросил он. – Может о защитниках Псхова? Я там был, все видел…
– Нет! Да! Да нет! – откликнулись уставившиеся на него слушатели.
Хозяин, мечущийся от стола к столу и не успевающий подливать в подставленные кружки вино, остановился.
– Ты лучше старую какую легенду расскажи, мне они всегда больше твоих выдумок нравились, – предложил он.
– Старую легенду? – задумался Кольд. – Что ж, есть одна, которую стоило бы рассказать здесь и сейчас… Слушайте же о Великом Граде и о чудовищах, разрушивших его. Слушайте о людях, что предпочли умереть, но не склонить головы.
Слушайте о Великом Воине, Тиане Берсерке, Огненной Душе, Неистовом Вороне…
И глянул на меня. У меня аж душа в пятки ушла – в синих глазах колдуна танцевали отблески пламени. Я почти слышал его шипение, я почти…
Я сжал кулаки, в тот же миг пламя в лампах закрутилось, затрещало… А Кольд все смотрел на меня, смотрел… И бился Огнь в закрытые Врата, и трещали они под напором стихии, и ширилась пустота в моей груди…
– Я думаю, все знают эту историю… Расскажи что поновей, – с деланым безразличием окликнул я колдуна. – Кому интересен Берсерк?
– Да не скажи, – хитро прищурился синеглазый. – Может ты эту легенду с детства знаешь, а вот остальным, думаю, будет интересно услышать настоящую историю падения Великого Града, а не ту, что додумали и приукрасили барды…
Я хмыкнул. Да кто ж знает теперь ту правду? По мне, так половину барды придумали, а половину приукрасили. И теперь докопаться до того, кем же все-таки был мой предок… Разве что, Княгиня, что его в Огнь увела?
А Кольд тем временем начал рассказ. Я устроился на лавке у стены, откинулся назад, скрестил руки на груди, запрокинул голову, закрыл глаза.
– Мне вина горячего, – попросил я, почувствовав, что хозяин подошел.
– А поесть чего? Вы ж с женой убежали, так и не попробовали жаркое-то, – узнал меня тот.
А Кольд уже ужин заказал? – подумав, спросил я.
– Так конечно, но смел его уже, но он потом, как закончит, еще чего закажет, у него не живот – бездонная бочка, а уж как наговорится – оленя съест в один присест.
– Тогда я с ним и поужинаю. Что он закажет, мне тоже сготовь? – попросил я, приоткрыв один глаз.
Хозяин кивнул и поторопился к громко стучащим кружками охотникам. Кольд уже начал рассказ и, хотя в зале было шумно, его было хорошо и отчетливо слышно.
"…быть рыбаком – не моя судьба", – сказал десятилетний Тан(24) отцу. Тот разозлился, что единственный сын не хочет продолжить его дело. Закричал: "Да на что ты годен, кроме как рыбам на корм?!" Отвесил оплеуху непокорному отпрыску и, решив, что выбил дурь из пустой головы, ушел на пристань, лодку смолить. А Тан тем временем добежал до хижины, собрал нехитрые пожитки в дорогу – каравай, да соль с фляжкой крепкого пойла… Натянул на себя драный плащ отцовский и, как был, босой, отправился покорять Рось…
Я сначала не понял, о чем Кольд вообще говорит. При чем тут какой-то рыбацкий сын? Он же вроде о Берсерке собирался баять?! А тот продолжал: …Так бы и сгинул Тан, если бы не отряд гвардии, что тогдашний Совет отправил на защиту подвергавшегося нападениям демонов-зверолюдей Великий Град. Съехавший с дороги гвардеец заметил мальчика, свернувшегося калачиком в прелой листве.
Другой бы, может, сделал свои дела, да так и вернулся бы обратно, тут же забыв про замерзшего побродяжку, но Тану повезло. Его взяли с собой, одели, накормили…
Юркий, сообразительный мальчишка полюбился гвардейцам, так и остался он при них.
Капитан сначала хмурился, но потом смягчился, при себе стал держать, поручения мелкие давать…
"Я тоже хочу стать гвардейцем", – признался однажды Тан.
Капитан лишь головой покачал: не годился мальчишка. Крестьянин – он крестьянин и есть. Не брали в его отборный полк безродных. У него что ни вестовой – так саблей махать начал раньше, чем ходить научился. Подрастет – он его, конечно, куда-нибудь пристроит. Можно отправить в вольградскую стражу или отдать в обучение к писарям в Совет. Жалко конечно, но сыну рыбака, думал он, воином не стать. Тут же не только в науке дело…
Кольд замолчал, глотнул остывшего вина, поморщился. Подкинул кольца, поймал в кулак, стиснул, а потом закрыл глаза и повторил:
– Не стать рыбачьему сыну воином, так думал капитан алых гвардейцев – он ошибался. Не пойти воину по пути пахаря, не сковать меч кашевару. Не важно в какой семье рожден смертный – едва сделав первый вдох, они обретают Путь. И как не обманывай себя, все равно однажды ты встанешь на него. Судьба – шутница, именно благодаря ей, всемогущей и всевластной, в семье бедняка родился Воин, которого однажды назовут Величайшим.
Тан не смирился с отказом, хотя капитан и постарался объяснить ему все. Он тайком подглядывал за тренировками гвардейцев, а потом, когда выдавалось свободное время, сбегал в лес и тренировался с сухой палкой, воображая, что в его руках настоящая, боевая сабля. Многого бы он так не добился, но Огнь хранит свои души, помогает им в пути.
Ему было двенадцать, и капитан уже собирался отправить его в ученичество в Совет, когда из Вольграда с проверкой приехала в полк маг. Алина Огненная ее звали.
Капитан сказал Тану, чтоб на глаза ей не показывался, но тот не послушался.
Очень уж ему хотелось посмотреть на настоящую ведьму, что из самого Вольграда, в Академии училась. Огненная гвардейцев выстроившихся осматривала, тут-то и заприметила мальчишку, что прятался за их спинами.
"Кто это у нас тут такой?" – вытащила она его из-за спин старших товарищей. – "Никак щенок приблудный?" "Да не щенок, всего лишь Тан, он у нас тут по мелким поручениям бегает, не серчайте, госпожа маг, ребенок он, как есть ребенок, хотел хоть одним глазком на Вас глянуть", – поспешил капитан на помощь мальчишке. Он-то хорошо знал нрав огненный…
"Щука?", – переспросила маг, все еще держа изрядно подросшего Тана за шкирку.
Глянула на него, потом усмехнулась и пробормотала задумчиво. – "Щука ли?" Отпустив своего пленника, маг еще раз осмотрела его.
"Хочешь в полк вступить?" – спросила она. – "Вижу, хочешь, глазища вон как сияют…
Что ж… Не по закону это, но я дам тебе шанс. Победишь меня, Щука, дам тебе крылья, чтоб в небо взлететь"…(25) "Госпожа маг, да что ж вы…", – капитан побледнел, встал перед мальчишкой онемевшим. – "Вы ж его одним ударом. Мы его учили помаленьку, но против Вас и я бы не выстоял! Пожалейте ребенка глупого!" "Я согласен", – раздалось из-за его спины.
"Дурак!" – капитан развернулся, отвесил мальчишке оплеуху. – "Что, не помнишь, чем Щука закончила?! Не полететь тому, кто плавать рожден!" "Даже если он проиграет, я оставлю ему жизнь", – пообещала маг. – "Ему нужно будет лишь попросить пощады".
Ничуть не успокоенный ее словами, капитан понимал, что не сможет заставить передумать ни мага, ни глупого мальчишку. Скрепя сердце, он приказал гвардейцам освободить плац.
"Дайте ему оружие", – крикнула маг, сбрасывая алый плащ. Забренчали цыганские серьги – гроздья монеток. Вспыхнули хищные карие глаза, блеснули ровные белые зубы в улыбке. – "А ты, Щука, помни: попросишь пощады, я тебя добивать не стану.
Не попросишь – лишишься своей жалкой жизни".
Конечно Тан проиграл. Что он, впервые взявший в руки боевое оружие, мог против огненного мага? Но он не сдавался. Словно безумный, он вновь и вновь бросался на Огненную.
"Мне это надоело", – она мотнула головой и, выбив саблю из рук мальчишки, со всей силы ударила его в лицо. Затрещало вокруг нее пламя, закружила огненная спираль. Тан отступил, тяжело дыша, он ждал, уже понимая, что проиграл. Не то, чтобы он рассчитывал на победу, но хоть раз мага задеть – и то, знал бы, что не зря… – "Проси пощады, Щука".
"Никогда!", – рыкнул мальчишка, бросаясь на мага. Огненная плеть ударила его по щеке, он взвыл, но не отступил. Выхватил из-за голенища маленький кинжал, ударил не глядя… И покатился по земле, пытаясь сбить пламя…
"Бой окончен", – произнесла тем временем маг. Гвардейцы тут же бросились к Тану.
"Говорил же тебе, балда!" – сплюнул капитан, осматривая вздувший, покрасневший рубец от огненной плети. – "И так не красавец был, а теперь ни одна девка на тебя не глянет! И все ради чего?!" "Он победил", – тихие слова Огненной погрузили плац в мертвую тишину. Не дождавшись ответа, она подошла к Тану, сжавшему до скрипа зубы, старающемуся не взвыть. – "Ты победил, мальчик".
Она отняла руку от щеки, на которой теперь белела тоненькая ниточка шрама. Ее ладонь была испачкана в тягучей золотой смоле…
"Но Тан же…" – капитан подумал, что ослышался.
"Он – не Щука", – махнула рукой маг. Несколько капель жидкого золота попали Тану на щеку, зашипели, словно вода, на тлеющие угли попавшая. – "Я даю ему новое имя – Тиан(26). Этот мальчик победил, ибо сумел посмотреть в лицо своей смерти и не попросить пощады. Как только я вернусь в Вольград, подам в Совет просьбу о зачислении его в твой полк. Выучи его, капитан алых гвардейцев. Не жалей знаний и умений, однажды Тиан превзойдет тебя. Он станет Великим, я вижу пламя, что горит в его груди, вижу безумие в его глазах, вижу"…
Он продолжал рассказывать, но я уже не слушал…
Значит, вот оно как? Она увела в Огнь Первого Берсерка… А теперь обрекла на ту же участь меня – Последнего. Мой Род принадлежал ей с самого начала, с того момента, как она взглянула на мальчишку, одержимого его Мечтой.
Она имела на это право. Первый Берсерк продал ей свой Род за жалкую бумажку, назначение в элитный полк. Воином он мог стать и начав простым стражником, так нет…
Ему было сорок семь, когда дикари пришли из-за Вьюжных лесов… И не было спасения Великому Граду и его людям. И пронесся над Росью стон-крик… Тиан к тому времени уже сменил своего приемного отца, встал во главе полка. Уже при жизни он заслужил, чтобы зваться Великим. Не было в Роси человека, чтоб не слышал о Тиане Берсерке.
Не было надежды у Великого Града, не было спасения… Громыхали катапульты, рушились стены и дома, в воздухе висел отвратительный сладкий запах отданной огню человеческой плоти. Мерно позванивали бубны шаманов, молящихся своим отвратительным богам, рыдали женщины, потерявшие под стенами Града своих отцов, мужей и сыновей.
"Мы не удержим город", – признался глава Совета, один из сильнейших магов Академии. – "Их колдовство слишком сильно, лишь Академия, объединив всех, от Совета до последнего ученика, смогла бы что-то им противопоставить".
"Город падет", – признали все.
"Есть тоннель", – вмешался один из членов Совета. – "Если поспешим, успеем вывести хотя бы детей".
"Нет!" – Тиан грохнул кулаком по столу. – "Мы не побежим!" Остальные с жалостью глядели на капитана алых гвардейцев, понимая, как тяжело ему, ни разу не терпевшему поражения, признать падение Града. А он продолжал:
"Отправить детей одних? Они не дойдут до Вольграда. Даже до Реки не доберутся.
Отправлять с ними воинов? У нас каждый на счету, мы не можем себе это позволить".
"А что предлагаешь ты?" – недоверчиво переспросил глава Совета. – "Берсерк, мы все знаем, что не продержимся эту ночь. У нас не осталось стрел, да и стрелков.
Из полноценных магов на ногах лишь я, остальные либо погибли, выложившись до конца, либо не успели восстановить силы. Магия не всесильна!" "Вы сказали, что все силы Академии потребуются, чтобы остановить эту армию демонов. Если Велирад падет сегодня, завтра победители двинутся дальше, вглубь страны. Пока Академия соберется с силами, они опустошат пол-Роси".
"Мы все это знаем, но нет ничего, что мы можем с этим поделать", – старый маг прикрыл глаза ладонью. Он не спал уже неделю, лишь благодаря особому отвару оставаясь в сознании. Молодой капитан гвардейцев был прав, но, в то же время, маг знал, что надежды не осталось. У Великого Града не осталось ничего. Ни времени, ни надежды, ни людей, ни шанса на спасение.
"Этот город был выстроен для защиты Роси. Мы все клялись, что пока хоть капля крови осталась в нашем теле, ни одна тварь не пройдет мимо нас!" – Тиан Берсерк поднялся. Пересекающие его лицо шрам побелел, а щеки побагровели. Бешеный нрав его был хорошо известен, за это Берсерком и прозвали… Но сейчас он был прав.
Прав… Может быть у Града не осталось надежды, но у него все еще был Тиан Берсерк – Великий Воин, хранимый огнем и сталью. Неистовый Ворон…
"Темнеет, скоро пойдут на приступ", – заметил кто-то из молодых магов, словно цыплята, сбившихся в кучку.
Глава Совета молчал. Он никак не мог решить. Остальные ждали.
"Оповестите Град, что…", – начал маг и, запнувшись, тихо закончил: – "Мы должны выстоять хотя бы эту ночь. Академия не успеет, но если мы дадим им сутки отсрочки, они успеют встретить демонов у Реки. Вы знаете – наши земли не обжиты.
Жертвы будут, но они – ничто, по сравнению с теми, что ждут Рось, если демоны перейдут Реку… Пусть на стены выходят все: женщины, старики, дети, раненые, способные стоять на ногах". – Он помолчал, потом повернулся к молодым коллегам.
До этого они лишь помогали держать круг, но сейчас… Они едва выпустились из Академии, не нюхали еще стали, но выбора нет… – "Вы идете на стены", – сказал он им. – "Не буду лгать, шансов дожить до утра у вас нет, но шаманов нужно отвлечь от стен, заставить защищать своих…" Я весь превратился во слух. Нара рассказывала эту историю иначе. Совсем иначе.
По ее словам родоначальник Берсерков был безумен и думал лишь о том, как забрать с собой побольше врагов и союзников. Не то, чтобы я ей поверил, но…
Я никогда не смогу понять, как мог Берсерк увести целый город в Огнь… Но если все было именно так, как говорит Кольд, что бы я сделал на месте предка? Сумел бы пожертвовать жизнями тысяч ради того, чтобы задержать врага, дать Академии время, столь необходимое? О славе ли он мечтал? О том ли, чтобы его жертву помнили?
Барды поют о том, как в последнюю секунду он приказал открыть ворота. Говорят, что это Берсерк хотел погибнуть в бою, что он звал смерть… Но…
Они продержались до полуночи. Потеряв половину своих защитников, Град все еще стоял. Барды назовут эту ночь – ночью Тьмы, Пламени и Снега и это действительно было так. Полыхал Град, трещали костры под его стенами, разрывая чернильную Тьму.
И падал Снег – такой белый, саваном укрывая погибших, платом ложась на волосы и плечи.
"Нам конец", – хмуро заметил старый маг, все это время наблюдавший за боем из башни Совета. – "До утра не достоим".
Берсерк, недавно вернувшийся со стен, закусил губу. Маг был прав – не достоят.
Женщины, старики да дети – вот все, кто у него остался. Да еще треть его полка, лучшие – он приберег их до времени, когда больше надеяться будет не на что.
"Вы верите в Единого?" – спросил он старика, устало осевшего в своем кресле. – "Если верите, то молитесь. Молитесь, чтобы мы продержались еще хоть минуту, хоть полчаса…" Он выбежал из зала Совета, хлопнув за собой скрипучей дверью.
"Они пошли приступом на восточные ворота", – сообщил один из его гвардейцев. В его глазах был невысказанный вопрос. Почему они медлят? Почему лучшие воины, которыми располагает Рось, не там, не на стенах, не под ними?
"Пора", – тихо сообщил Берсерк, а затем во весь голос гаркнул: – "Седлайте коней!" Вспомнилась ему с чего-то улыбка Огненной, которой он был обязан своим назначением. С тех пор он ни разу не видел ее, только иногда, во снах, вспоминалась ему рыжеволосая женщина, научившая его – пока ты не сдался, не все потеряно.
Они подъехали к воротам как раз вовремя. Ворота трещали под ударами тарана – еще пара ударов, и все. Свистели шмели-стрелы, выл кто-то пронзительно. Привстав в стременах, Берсерк осмотрел свой маленький отряд. А потом на мгновение закрыл глаза…
"Открыть ворота!" – крикнул он, в тот же момент они рухнули, придавив тех, кто бросился выполнять приказ.
Хлынули в город демоны, одетые в шкуры и кожу, украсившие себя частями замученных ими пленников. Десятки… сотни… А навстречу им с саблями наголо вылетел его отряд. И впереди всех летел Тиан Берсерк, круша и рубя не глядя. Он несся туда, где среди черного дыма плясали и били в бубны шаманы.
"Победа иль смерть!" – рычал он. Вился в руках мальчишки, недавно пришедшего в полк и назначенного вестовым, стяг – алый ворон на черном фоне…
Я встал, не в силах больше слушать, чувствуя, как проваливаюсь в чужую память, вновь вижу перед собой ухмыляющегося шамана, вновь тяну руку, загребаю в горсти пламя…
Выскочив в осеннюю ночь, я отошел чуть от входа и уселся на мостовую, прислонившись спиной к холодной стене.
Не ненависть, не жажда крови и победы – всего лишь отчаяние, вот что двигало родоначальником Берсерков.
Я засмеялся. Как глупо. Я почти возненавидел его – Великого и не знающего пощады Воина. А он… оказался всего лишь человеком. Человеком, который защищал свою родину, который от отчаяния готов был на все.
– Ты так и не дослушал до конца. – Я и не заметил как Кольд подошел. Сколько времени я тут сижу? И ведь не замерз…
– Я знаю, что было дальше, – ответил. – "И встали они, и пошли. Живые и мертвые.
Мертвые и мертвые"…
– Да, все так, – Кольд протянул мне руку, помогая подняться. Уже у входа в "Хвост" он произнес: – Только вот я не об этом. Я о клятве.
– О клятве? – не понял я.
– Погоди, давай воздухом подышим, – предложил Кольд. – Там народ расшумелся. Они всегда такие… Пока историю по косточкам не разберут, не успокоятся. Сколько всегда помню, всегда так было – традиция.
Он запрокинул голову, вздохнул и продолжил:
– Так вот, что я хотел сказать-то… Менестрели поют о Тиане Берсерке, уведшем в Огнь жителей Великого Града – врут, собаки. Никуда он никого не уводил. Что отдал – то верно, но вот уйдешь в Огнь – не встретишь там армии своего великого предка. Нет их там.
Я невольно заинтересовался.
– Так где же они тогда?
– Спят, – кратко ответил Кольд, а потом объяснил: – Спят его алые гвардейцы, спят маги и жители Великого Града. Ибо не в бою за свои жизни пали они – за Рось.
И поклялись они, что не будет им покоя, пока ступают по землям этого мира ноги отвратительных демонов с края мира. Они ждут. Ждут, пока не придет время мстить, пока не окажутся их потомки пред лицом той же напасти, пока не призовет их командир, пока не заполыхает среди тьмы и снега осеннее пламя…
– Красиво сказываешь, – я вздохнул. – Только кто ж знает, как их призвать? Да и демонов тех, небось, академики уничтожили.
– Все может быть, – пожал плечами Кольд. – Что знаю – то и рассказал тебе.
Небось не таким тебе предок казался, а?
– Не таким, – признался я, зябко ежась. – О нем много что рассказывают, и везде изображают этаким монстром, полузверем, теряющим разум от запаха крови. А по твоему рассказу он…
– Он?
– Всего лишь человек. Со своими слабостями, страхами… Он действительно был таким?
– Кто знает, – Кольд усмехнулся. – Я – врун, каких Порядок не видывал. Сам решай, верить мне или нет. – Он прислушался к доносящимся из "Хвоста" разговорам. – Вроде стихло, пошли.
– Да нет, – неожиданно передумал я. – Ты мне своими байками весь аппетит отбил, пойду-ка лучше домой, а то Нара, небось, волнуется.
– Нара волнуется! – передразнил меня колдун. – Ты со своей Нарой как с торбой писаной носишься! Говорю тебе – ничего хорошего из этого не выйдет.
– Кольд, ну что ты так?! – разозлился я. – Тебе же она нравится. "Красавица" то,
"красавица" се… Это ты с ней всю дорогу носился!
– А я и не говорю, что Нара твоя плоха, я просто повторяю – не для тебя она. Ты что о ней знаешь? Ни-че-го. А меня вот обмануть не так просто.
– Ты о чем это? – насторожился я.
Кольд поморщился, проводил взглядом парочку подвыпивших стражников.
– Не к месту разговор. – Сухо. – Завтра меня спроси, если не передумаешь. А пока иди домой, и правда – так лучше будет. А придешь, проверь, где она-то…
Сомневаюсь, что она тебя ждет. Ночь сегодня темная… Как раз такие они и любят.
Нара Старейший сдержал свое слово: ночью, когда в таверне все уснули, он пришел за мной.
– И здесь ты живешь? – спросил баньши, окидывая комнату презрительным взглядом.
Скривился, словно что-то кислое укусил. – Это все, что может тебе дать твой человек?
– Не говори так о нем! – резко. Да, мой Род пришел в упадок, но не Старейшему судить меня и моего человека! Его люди сидят себе в тепле и довольстве, горя не знают, но не о них будут петь барды тысячи лет спустя – о моем, нищем и бездомном, но Воине.
– Тише, не кричи. Меня никто слышать не может, а вот ты поднимешь на ноги всех смертных в округе. Готова идти со мной? Возьми гитару. – Он вновь поморщился.
– Да, Старейший. – Соглашаюсь, сама не зная, почему. Соскучилась по сородичам?
Заинтересовалась неожиданным приглашениям? Боялась отказать могущественному баньши? Не знаю… Всего понемногу.
– Не спускайся по лестнице, – приказал Старейший. – Привлечешь слишком много внимания. Лезь в окно.
– Как? У меня нет ни лестницы, ни веревки, Старейший.
– А пауки на что? – усмехается баньши. Он подошел к открытому окну, и вызвал паука. Одного-единственного, даже не очень крупного. Вызвал и приказал вытянуть нить.
– Ты издеваешься? Я не паук, не муха, будь я даже в десять раз меньше… – Он не дал мне договорить:
– Погоди, ты не видела всего. Вот сейчас – смотри.
Старейший погладил паутину. Она засветилась, принялась утолщаться… к подоконнику в моей комнате был прилеплен толстый канат, на вид прочный и надежный.
– Лезь! – приказывает мне баньши. – Он не оборвется и не отклеится. Лезь!
Мне ничего не остается, как повиноваться. Я вешаю гитару за спину, подхожу к окну. Каната неприятно касаться, он липнет к ладоням, словно не хочет отпускать.
Брезгливо отдёргиваю руки.
– Это же паутина, – напоминает Старейший. – Лезь!
Я повинуюсь.
Если бы у меня была обычная веревка, я бы сто раз успела упасть. К счастью, эта оказалась клейкой ровно настолько, чтобы я не могла случайно оступившись, сорваться. Оказавшись на земле, я прислоняюсь к стене и пытаюсь восстановить дыхание. Смотрю на содранные ладони. Больно!
– Что ты встала? – удивляется Старейший. Кажется, он не понимает, что мое тело может уставать и испытывать боль… – Идем скорее!
Баньши провел меня по темным улицам Костряков. Он был прав – нам никто не встретился на пути, словно кто-то предупредил всех жителей, что не надо сейчас выходить из домов. Нет, я ошиблась. Несколько раз до нас доносились чьи-то голоса, но издалека, ни разу не приблизившись.
Потом был спуск в подвал заброшенного дома, проход по темному и длинному тоннелю… потом мы вышли на воздух.
Пустошь. Нас уже ждали.
– Что так долго, Старейший? – спросила одна из баньши. Кажется, ее звали Гана… а, впрочем, не помню.
– Смертные медленно ходят, – пояснил мой проводник. Все рассмеялись, но он остался серьезным. – Нара, ты знаешь, что должна сделать?
– Круг? – тихо спросила я.
– Да. Ты единственная из нас можешь его нарисовать. Значит, мы можем не прибегать к помощи посторонних.
– Мы подскажем тебе заклинания, – пообещала Гана. – Ты ведь никогда не могла запомнить больше строчки.
Все рассмеялись.
– Как забавно видеть тебя человеком! – произнесла другая баньши, Элия. – Нара, ты должна пообещать перед следующей выходкой предупредить меня. Мы все держим пари о том, на какую дурь ты еще способна. Нет, в самом деле, сначала предупреди меня!
– И меня! И меня! – наперебой закричали другие. Старейший отогнал их.
– Не отвлекайте Нару, – произнес он. – Ей надо сосредоточиться.
Я положила гитару на траву, выпрямилась, посмотрела на затянутое облаками ночное небо. Гана подошла ближе, шепнула несколько слов. Я подхватила, запела, закричала. Магия. Заклинание. Другие баньши запели следом за мной, а я пошла по кругу, очерчивая его то правой, то левой ногой. Когда я остановилась, в траве светилось кольцо, а все баньши оставались внутри. Я перегнулась через начерченную мной линию и подобрала гитару. Сняла плащ, сложила пополам, постелила и устроилась как могла удобнее. Я провела рукой по струнам, прислушалась к стону гитары. Баньши медленно опускались на землю – обычно мы плывем над ней, не касаясь ногами поверхности – и одевались плотью. Этой ночью, в этом кругу они могли быть такими, какими мы бываем только в доме своей Эйш-Тан.
В воздухе одуряющее пахло цветами – теми, которые цветут лишь в Темном лесу. В воздухе пахло нашей магией.
– Играй, Нара! – закричала Гана. – Играй! А мы будем веселиться!
И я заиграла. Ну, конечно. Не плясать же со всеми меня сюда позвали. Обычно мы просим других Старших начертить круг и потом играть на наших сборищах, но договариваться каждый раз с посторонними моим сородичам надоело. А тут я. И вроде как баньши, и вроде могу и круг сделать, и гитару на праздник принести… удобно, что и говорить. И отказаться нельзя. Мало ли как отомстят разозленные баньши. Я играла.
Нас было шестеро в кругу: я, Старейший, Гана, Элия и еще две баньши, имен которых я не помнила. Все они были такими же, какими я их видела в прошлый раз.
Старейший не меняет облика, в отличие от нас всех, а в Родах остальных, видно, не умирали невинные девы за время разлуки. Хорошо им. Помню, как надо мной смеялись на прошлых праздниках, когда я являлась в облике Тарины – старая, дряхлая, едва способная шагнуть лишний раз, не то, что танцевать.
Девушки затеяли пляску, Старейший танцевать отказался, постелил плащ и сел у самой линии напротив меня. Когда танцующие налетели на него и трое попадали, он недовольно проворчал, что я могла бы начертить круг побольше. А Элия потребовала, чтобы я играла еще быстрее. И я играла, хотя у меня болели содранные о веревку ладони, хотя от ударов по струнам ныли пальцы. Больше музыки, громче, быстрее!
Сегодня баньши веселятся!
Девушек радовало все. Ставшие материальными тела, осенний холод, пожухлая трава под ногами, порывы режущего ветра. Начал накрапывать мелкий дождик – и девушки бросились ловить капли в ладони. Им хорошо – они не простудятся, даже если промокнут. Им было весело. Баньши так редко одеваются плотью – только в колдовском кругу, который лишит их тел, когда они утром выйдут из него. Их – и любого, кто по неосторожности забредет сюда. Войти может кто угодно, даже случайно – ведь снаружи не виден ни круг, ни что в нем происходит. А вот выйти – нет. Душа расстанется с телом, человек ли, Старший – умрет. Только баньши это не опасно, потому что тела созданы самим кругом. Баньши – и тому, кто его начертил.
Поэтому я вернусь домой, когда закончится ночь. Домой…
Это ли дом? Дом, о котором я мечтала для Тиана?
Я подняла голову – и оборвала музыку. К нам, пошатываясь, приближался человек.
Вот он шагнул в сторону, как бы намереваясь обойти круг, вот его повело обратно… шаг, другой. Третий. Я ничего не могла поделать, он переступил через светящуюся линию и оказался в круге. Обрек себя на верную смерть.
Нет! Я смогу, я сумею, я выведу его из круга живым. Не ради него, а потому что не хочу убивать. Не могу.
Человек был пьян. Это первое, что бросалось в глаза. От него несло перегаром, лицо было покрыто трехдневной щетиной, одежда испачкана и порвана. Он был очень пьян… но что его привело ночью на пустошь?
– О! – сказал человек. – Люди.
– Играй, Нара! – закричала одна из баньши, чьего имени я так и не смогла вспомнить. – Громче!
Я заиграла. Он ничего не запомнит, когда проспится. Пусть смотрит, для него это только сон.
Девушки снова пустились в пляс. Они подхватили человека, затормошили его, заставили танцевать с собой под мою музыку. Старейший молча смотрел на это и хмурился. Но молчал.
Я играла.
Человек оказался никудышным танцором, думаю, даже будь он трезв, он бы не мог долго выдерживать тот темп, который задали баньши. Они то вели его в круге, то – по очереди – кружили в парах и тройках, то заставляли прыгать, а то вертеться на месте. Они играли человеком, твердо уверенные, что завтра им не придется краснеть за свое поведение. А я – что я могла сделать?
Внезапно человек стряхнул вцепившиеся в него руки баньши и остановился.
– Хватит! – закричал он. – Прекратите!
Я взглянула в его глаза – и увидела, что они абсолютно трезвые. В них застыл безумный ужас – и ужас не перед нами.
– Прекратите! – повторил человек, и я оборвала музыку. – Как вы можете… когда там – такое?!
– Где – там? – тихо спросила я. Он услышал.
– Там! – указал он в сторону Вьюжных лесов. – Не люди! Нелюди!
– Там Старшие, – недовольно проговорил Старейший.
– Нет! – заорал человек. – Это не они! Скажите всем! Всем расскажите! Идут… сюда идут – много! Полчища! Нас десятеро было – я один выжил! Все погибли, все!
Страшно! Всем скажите! Всем! Бегите! Скажите! Предупредить… предупредить – скорее!
– О чем ты, человек? – спросила я. – Кого ты видел во Вьюжных лесах?
– А-а-а! – Он отшатнулся. – Вы тоже! Вы не люди! Отродья! Вы – заодно! С ними заодно! Старшие – те пропускают их! И вы – тоже!
– Ты пьян, человек, – с отвращением произнес поднявшийся на ноги Старейший.
– Я пьян?! Я не пьян! Я все время пью, пью – я хочу забыть! Я видел, видел – их!
Видел! Один – спасся!
Человек снял с пояса фляжку, откупорил и буквально влил в себя ее содержимое.
– О чем ты? – недоумевающе повторила я. – Расскажи мне, что ты видел?
– Ты нелюдь! – заявил вновь захмелевший человек. – Ты с ними. Все вы с ними…
Гады… Умри, тварь!
Смертный угрожающе шагнул ко мне, Старейший успел раньше оказаться возле него и резко толкнул в спину. Человек пошатнулся, сделал два неверных шага, пересек линию круга…
– Нет! – закричала я. Поздно. Бездыханное тело упало на холодную землю. Магия круга убила его. Моя магия. Я закричала-застонала, и баньши подхватили мой вопль.
Пусть это не наш человек, но его смерть – наша вина. Мы должны его оплакать.
Плакал даже Старейший, кричал и плакал вместе со всеми. Но взгляд его, когда он смотрел на дело своих рук, был довольный. Словно все правильно, все так, как должно было быть.
Тиан Ее не было в комнате. Я тут же кинулся к хозяину, заколотил в дверь, разбудил, но напрасно – он не видел, чтобы Нара выходила. На шум вышли сонные постояльцы, спрашивая, что за шум, а узнав, материли меня и Нару, почем свет зря. Так стыдно мне, наверное, не было ни разу в жизни. А ведь половина издевающихся сейчас надо мною – стражники. Завтра с утра в казармы явлюсь – засмеют недотепу.
Само собой, настроения эта оплошность мне не улучшила. Хлопнув за собой дверью так, что стены дрогнули, я устроился в пустой комнате Нары, старательно придумывая, что скажу женушке, когда она надумает вернуться со своих ночных гулянок.
Куда она вообще могла пойти? Она же в Костряках никого не знает!
Или…
О, Единый Всемогущий! Ну за что мне все это? Мало того, что муж поневоле, так еще и жена попалась – сущее наказание. И не знаешь ведь: то ли бояться за нее, идти искать дурочку, то ли злиться и ревновать.
Стоп. Кого это я ревновать собрался?!
Нару? Так ведь брак наш вроде и не брак, а так…
Устроившись на ее кровати, я ждал. К утру вернется – никуда не денется. Уж в чем – в чем, а в этом я уверен.
И что я ей скажу? Что спрошу? В чем обвиню? На все мои слова она ответит двумя, язык у моей менестрельки бойкий, еще потом и сам виноватым окажусь.
Эх, перед этим разговором и Огнь мил покажется.
Нара Гана вызвалась проводить меня обратно до Вороньего Гнезда. По дороге мы молчали – после смерти охотника мне было неприятно говорить с теми, кого до недавнего времени я считала своей семьей. Пусть не самой лучшей и доброй, но семьей, близкими существами…
Не важно. Теперь у меня есть Тиан, пусть и недолго нам оставаться вместе. Не важно. Люди перестали быть мне чужими, а баньши перестали быть своими… да и случайно ли Старейший назначил праздник сегодня? В самую обычную осеннюю ночь, которая ничего не означает, и в которую ничего не произошло… кроме появление в Кругу человека. Что он хотел сказать мне перед смертью?
– Эй, Нара! – засмеялась баньши. – Вот твое окно, куда ты собралась?
В задумчивости я прошла мимо таверны, даже не заметив ее… да уж.
– Ты все такая же, – продолжала смеяться Гана. – Ну, где твоя веревка?
Она дотронулась до свисающей из окна паутина, та засветилась и принялась утолщаться.
– Столько хватит? – спросила баньши, когда толщина паутины достигла двух пальцев.
Я кивнула. – Прощай тогда, Хранительница Угасшего Рода, – уже серьезно произнесла Гана. – Ты всю ночь пела для нас, а мы никак не расплатились.
– Обычно мы платим знанием, – вполголоса ответила я. – Скажи, что ждет моего человека?
Гана покачала головой.
– Великая запретила рассказывать будущее. Я подарю тебе совет – убирайтесь оба из города! Прощай.
– Почему?.. – начала было я, но Гана вошла в стену ближайшего дома и скрылась с моих глаз. Мне оставалось только выругаться и вернуться к паутине. Заклинание баньши долго не продержится, даже Старейший не дал бы мне больше пятнадцати минут. Я привязала к свободному концу гитару, чтобы не подниматься с грузом за спиной, и влезла в окно. Не сказала бы, что у меня это хорошо получилось, все-таки, баньши обычно по стенам не лазают. Тяжело дыша, я выбралась в комнату и поспешила втащить гитару, пока паутина не утончилась обратно.
Когда все было сделано, я отпустила паука, всю ночь так и прождавшего разрешения удалиться… и тут услышала за своей спиной холодный голос:
– Не хочешь объяснить, где была?
Тиан Кто-то тихо беседует под окном. Нарин-то голос я сразу узнал, но вот с кем она говорит? Голос вроде мужской? Подкрался к окну, прижался к стене, выглянул, чтобы не видно меня с улицы было. Говорят… Ничего не видно, прямо под окном стоят, только голоса тихие… И говорят на истинном. А потом, вижу, тонкая паутинка, что к подоконнику прицепилась, засветилась, толще стала, напряглась. И пыхтит кто-то внизу, лезет… Я к двери-то отошел, чтобы будто только появился…
И тут она влезает в окно, не обращая на меня никакого внимания, перегибается через подоконник и начинает вытягивать наверх свою волшебную веревку, с каждой секундой все тоньше и тоньше становящуюся. И при этом бурчит себе что-то под нос на этом своем птичьем-истинном…
– Не хочешь объяснить, где ты была? – спокойно. Скрестив руки на груди, стою.
Жду…
Она вздрогнула, словно испуганный кролик. Чуть не подпрыгнула. С грохотом упала гитара. Хорошо в комнату – не наружу. И обернулась: а в глазах страх… Страх и злость. А еще растерянность. Я подошел к кровати, зажег свечу, заплясали на стенах тени, пламя затанцевало в ее зрачках… На мгновение она показалось мне маленькой растерянной девочкой, но вот Нара на мгновение закрыла глаза, и наваждение исчезло. Наглая менестрелька, явившаяся домой под утро не испытывала никакого раскаяния… Как я и думал, объяснять она ничего не собиралась, совсем наоборот, объясняться должен был, по ее мнению, я:
– Что ты тут делаешь? – спросила Нара сухо. – Если я правильно помню, это моя комната, а твоя через две двери вглубь по коридору. Или ты опять пьян, что не помнишь дороги?
– Я не пьян… к сожалению. Я твой муж, Нара, что бы ты там себе не думала. Ты сама согласилась выйти за меня, сама позволила вдеть ленту в волосы. И мне не все равно, когда моя жена по ночам бегает куда-то.
– Муж? – она скривилась, как я и… боялся. – Муж?! Тиан, о чем ты?! Неужели ты всерьёз принял нелепый фарс, в который нас втянули в той деревне?! Как ты можешь быть моим мужем, Тиан? По каким законам? Или ты думаешь, Старшую можно связать какой-то лентой?!
И охнула, зажав рот рукой.
А мне обухом по голове ее слова. И-ди-от!
Ведь мог догадаться, что ни один маг, ни один менестрель на истинном так свободно, как Нара, не говорит. Это последнему дураку понятно было, вон, Кольд, наверняка сразу признал, поэтому и предостерегал меня!
А я идиот.
На истинном свободно говорят фейки…
А еще их отродья.
Больше никто.
И ведь больно-то как, будто Нара мне нож в спину всадила. Во всем этом безумии, начавшемся со встречи с Княгиней, она была единственной, в ком я был уверен. Она так пыталась меня уберечь, даже рискнула разгневать Реи'Линэ… Спектакль, чтобы приставить ко мне соглядатая? Зачем тогда Кольд? Зачем тогда… все?
– Значит, Огнь побоялась меня одного отпустить с Вольграда, тебя приставила, – пальцами тушу фитиль, хмыкаю. – Да уж, не угадала с выбором, из тебя никудышный проводник.
– Тиан… – пропала злость из ее голоса. – Тиан, я сейчас все объясню…
– Не надо, – и откуда во мне этот гнев? Откуда такая ненависть к Наре-Старшей, Наре-Лгунье? Я… любил… ее. Смертную девочку, потерявшуюся и прибившуюся ко мне, чтобы выжить. А вот эту Нару я не знаю. И знать не хочу. Хватит с меня нелюди! Хватит! Надоело, что всяк пытается управлять мной, приказывать. – Не надо ничего объяснять. Выметайся. Чтоб духу твоего здесь больше не было! И не показывайся мне на глаза, слышишь, Старшая!
Она молчит, потом хмыкает и, гордо держа голову, не глядя в мою сторону, хватает так и не разобранную сумку. А потом выходит, громко хлопнув на прощанье дверью…
Я делаю шаг, второй… Ноги не держат. Сползаю по стеночке… Глаза щиплет. С чего бы это? Неужели я жалею, неужели…
Дверь тихонько приоткрывается и она проскальзывает обратно…
– Ты, извини, я ненадолго… за… гитарой… – шепчет, а потом бросает сумку и опускается рядом… И говорит-говорит-говорит… Сбиваясь, путаясь в словах, теряя нить рассказа. Она объясняет, молит… Просит… Гордая Старшая, так и не понявшая одной простой вещи. Как не понял Кольд. Как не поняла Княгиня-Огнь…
Может быть я и нужен Наре, но она нужна мне сильнее… Потому, что без нее меня нет. Я еще жив только потому, что она рядом…
Нара Пустота в душе, которой у меня нет и быть не может. Пусто в прошлом, пусто сейчас и пусто в будущем. Нет никого и ничего, я всё испортила сама, я одна во всём виновата… Ох, это про меня сказано: "язык мой – враг мой". Тиан сидит у стены и смотрит прямо перед собой. Как я могла его оскорбить? Как я могла при нём проболтаться? Всё потеряно. Всё бессмысленно. Я говорю, пытаясь хоть что-то объяснить, хоть в чём-то извиниться… Он злится за ложь – сейчас услышит правду.
Всю правду… как мне надоело её скрывать…
– Что ты, человек, знаешь о баньши? Слышал ли о нас в сказках, что в детстве тебе рассказывали на ночь? Или, может, уже здесь – истории о бесплотных существах, которые кричат, пророча беду? Может, слышал. Может, нет. Я не знаю.
Но и ты не знаешь, что такое – быть баньши. Что мы такое. Что я такое. Тысячи лет, поколение за поколением мы живем в людских домах. Нас видят и слышат только маленькие дети, которых мы воспитываем, развлекаем, учим быть такими, как это требует честь Рода. Существование Рода. Остальные слышат только наши вопли – ты понял уже, как я могу кричать, если надо, но это далеко не все, на что я способна. И все в Роду знают – кричит баньши – быть беде. Надо одуматься.
Изменить решение. Уехать или остаться, жениться или развестись, отослать детей или вернуть домой. Так было. Так должно было быть. Но… Знаешь ли ты, что такое Род Воинов? Не знаешь, хоть они все – твои предки. Даже ведая будущее, нельзя предсказать, что Воин выкинет в следующий момент. У вас есть одна радость – битва, только в бою вы спокойны и счастливы. А другим это кажется безумием.
Воины рождались в моем Роду, в Роду Тиана Берсерка. Воины рождались – и уходили.
Уходили в бой, в смерть, в пламя. Уходили, оставляя позади рыдающих родных, жен, детей… и меня. Многие, очень многие погибали – поначалу. Мне едва удавалось воспитать их так, чтобы они женились. Оставили потомство. Продлили Род. Не более.
Им плевать на слезы – их ждал впереди Огнь. Их путь. Их выбор. Их предназначение.
Я старалась. Я очень старалась изменить своих людей. Сделать их более послушными.
Спокойными. Мирными. Чтобы не уходили, чтобы оставались, воспитывали детей, нянчили внуков… Лучшие – не менялись. Оставались другие. Мелочные, жадные, скупые, недобрые, трусливые. Я и сама не понимала, как так выходит. Чем послушнее становились мои люди, тем противнее было пестовать их Род. А потом он угас. И я больше не была нужна.
– Что такое баньши? Бесплотная тень в детстве человека, крики и плач – когда он вырастет. Княгиня оказала мне милость – дала мне смертное тело и послала к тебе.
Чтобы я нашла тебя. Чтобы твой Род не угас на тебе. Чтобы ты оставил потомство.
Чтобы я смогла жить рядом с вами. Воспитывать твоих детей, внуков, правнуков…
Княгиня оказала мне милость – но как сложно было привыкнуть к смертному телу!
Как страшно быть человеком! Я увидела тебя и узнала сразу. Ты похож на них, на своих предков – и не похож в то же время. Но сначала я этого не понимала, не могла, не хотела понять. Ты стоял на воротах – смешной, замерзший, в потрепанной одежде, стоял, пропуская никому не нужных людей в город. Твои предки перевернулись бы в гробу, узнав, как низко пал их потомок. А ты выполнял свой долг. Тебе было холодно, ты был беден. И все же ты поделился со мной – курткой, деньгами, обедом… Ни о чем не спрашивая, просто потому, что видел: я о себе позаботиться не могу. А я и правда не могла. Княгиня не дала мне ни денег, ни знаний, как выживать в смертных землях. Чужие судьбы – плохой учитель. Я ничего не знала. Совсем.
– Когда я пришла в себя, я решила: так больше не будет. Я изменю тебя, изменю твою жизнь. Ты станешь другим – таким, как мне удобней. Богатым, сытым, спокойным. Заведешь свой дом, женишься, оставишь потомство. Перестанешь разбрасываться своим добром. Продолжишь Род так, как угодно мне. Я решала твою судьбу – как умела. А умею я плохо. Но, какая ни была, я все же баньши. Ты должен был измениться, подчиниться моему решению… а ты не менялся. Не менялся, и все. Ты сам принимал решения – за нас обоих. Ты сам делал свой выбор. Каждый раз – сам. Я… это я училась у тебя, а не наоборот! Так не должно было быть, так неправильно – то так было. И я ничего не могла изменить. Не могла заставить тебя свернуть с пути Воина.
– Когда я поняла, насколько изменилась, я решила уйти. Потому что вмешивалась в твою жизнь так, как недолжно. Потому что мешала тебе. Потому что была только обузой. Я думала, справлюсь. Но ошиблась. Ты… ты значил больше для меня, чем должен был. Много больше. Все было не так, неправильно. А потом ты додумался вернуть меня к себе. Что я могла сделать? Как было объяснить тебе, что я – помеха на твоем пути? Что лучше тебе было б избавиться от меня? Забыть и не вспоминать? Ты сказал – я нужна тебе. И я смирилась. Ты – последний из моего Рода, твои желания – это и мои желания тоже. Но… Знаешь, Тиан, я тогда не поняла. И еще долго не могла понять. Даже не будь я баньши. Даже не будь я в смертных землях привязана к твоему Роду. Я все равно пошла бы за тобой. Все равно куда. Хоть за Грань. Пошла бы за тобой, даже если бы ты не просил. Даже если бы не звал с собой. Просто потому что ты – это ты. Такой, какой есть, а не какой хотелось мне. Потому что ты мне нужен, как я нужна тебе. Была нужна.
Я сглотнула, отвернулась, смахивая слезу. Плакать – такое привычное занятие, почему теперь я не хочу, чтобы Тиан видел мои слезы? Я действительно верю в то, что говорю. И… не хочу, чтобы он это знал. Мой человек, мой муж считает меня манипуляторшой – он не поверит. Он прогнал меня. Теперь я умру.
Я умру, но плачу вовсе не от того. А оттого, что без него мне и не хочется жить.
Потому я и ушла тогда, ушла, не желая, чтобы однажды случилось это. Не желая, чтобы он меня прогнал. Лучше самой, так честнее. Но что теперь поделаешь?
На миг вспыхивает надежда. А что, если сказать Тиану об угрозе Ткачихи? Он добрый, он позволит мне остаться, если без него мне угрожает смерть…
Нет. Ни за что. Не хочу. Только не так. Мне не нужна его жалость, брезгливое позволение оттираться возле него, чтобы и дальше длить свое ненужное существование. Нет. Этого он не узнает. Ни об угрозе Ткачихи, ни о том, что моя жизнь связана с его, что я умру, как только мой человек уйдет из жизни. Незачем ему знать. Да и… так даже лучше. Я бы не смогла жить без него. Так пусть меня убьет Княгиня, едва я шагну за порог. А он – он ничего не узнает. Я ему не нужна.
Слишком долго я лгала ему. Слишком долго обманывала…
Тиан молчит. Не хочет говорить… Может, ждет, пока мне надоесть нести жалобную чушь, и я, наконец, его покину. Может, нет. Может, думает…
Потерпи немного, это ненадолго. Мне осталось сказать тебе самую малость. То, что стоит сказать перед смертью своему человеку. А потом я тихонько уйду. И исчезну.
Ты даже не узнаешь, куда я денусь. Пожалуйста, Великая, сделай так, чтобы Тиан не искал меня. Чтобы даже не помнил…
– Я сейчас сказала, что пошла бы за тобой, куда бы ни лежал твой путь. Это неправда. Одна дорога мне не доступна – и ты выбрал именно ее! Я не могу уйти в Огнь. Я не могу принять пламени. Это… это сильнее меня, Стихии враждебны нам, они опасны, несут гибель. Не знаю, как объяснить, ты не поймешь, наверное. Ты ушел в Огнь – там, у хижины. Ушел ради спасения глупой девчонки, заигравшейся непонятно во что. Ради нее. Ради другой. Ушел. Я думала, это все. Огнь никогда не возвращает свою добычу. То… существо, в которое ты превратился. Генерал.
Это… это был не ты. Мне никогда в жизни не становилось так страшно, как тогда, когда я глядела в горящие Огнем глаза того существа – и понимала, что ты уже никогда не вернешься. Что Огнь отнял тебя – навсегда.
– Я ошиблась. Ты вернулся – я даже не знала, что так бывает. Не помню, какую чушь я несла от страха. А ты ушел. Бросил меня. Мне никогда в жизни не было так горько. А потом я снова нашла тебя. Как странно было слушать твое признание!
Твои страхи, твои опасения, твоя забота обо мне… А я думала "знал бы ты". Знал бы, о ком так печешься. О ком волнуешься. Ведь это я привела твой Род к упадку.
Я и никто другой. Пришла пора это признать. То, что ты вырос такой, каким вырос – не моя заслуга. Твое счастье, что ты не встретил меня в детстве. Тогда ты никогда не смог бы сделать свой выбор. Найти свое предназначение. Уйти в Огнь, когда придет твой час. Никогда. И это случилось бы по моей вине.
– Ты знаешь, Тиан, раньше – я никогда не уважала людей. Иногда любила – как ты бы любил котенка или щенка. Но не уважала. Не за что мне было вас уважать. Одни слушались – и вызывали презрение. Другие были строптивы – и вызывали гнев. Ты – единственный – вызвал уважение. Я не знаю, почему. Я не знаю, где я ошибалась раньше. Я только знаю, что это было. И теперь – я рада, что у меня ничего не вышло. Что ты не изменился так, как я хотела. Что ты изменил меня.
Я вздохнула. Слова не шли на ум. Мне больше нечего было сказать сидящему рядом человеку. Наверное, это было и не нужно. Все ненужно. Самая бесполезная, самая бестолковая среди баньши… Я встретила свою любовь, хоть и не должна была. Он оказался человеком и прогнал меня. Закономерный итог нелепой жизни.
– Прощай, Тиан. И, если сможешь, прости.
Тиан Она говорила, говорила и говорила… а я слушал – оцепеневший, безразличный к ее словам. Старшая? Ну что ж, это прекрасно объясняет все ее странности. Баньши?
Никогда не слышал. Хранительница Рода? Еще лучше!
Мне надоело. О, Единый, мне все это надоело! Я устал ото лжи, от масок, от того, как каждый пытается меня использовать. Устал… Надоело…
– Прощай, Тиан. И, если сможешь, прости.
Она встала, отряхнула подол. Я так и не посмотрел на нее – ни к чему. Пусть уходит, так лучше. Хватит с меня…
Только вот сердце екнуло при мысли, что все – вот сейчас закроется за ней дверь, и я вновь останусь один. Ничейный. Никому не нужный.
Нара медлила, то ли надеялась, что я отвечу, то ли вновь играла, надеялась вызвать сочувствие, надеялась, что я прощу, пожалею, приму, забуду…
Я запрокинул голову, больно ударившись затылком о стену, застонал – не от боли, от отчаяния. Тиан-Тиан, что же ты такой лопух? Ведь ты на самом деле хочешь, чтобы она осталась… Ведь если она помедлит еще секунду, ты попросишь…
– Как только ты переступишь порог, я уйду в Огнь, – произнес я, с трудом разлепив спекшиеся губы. – Ты это понимаешь, баньши? Ты понимаешь, что натворила?
И дело даже не в том, что я… люблю тебя… Нет, совсем не в этом… Просто ради тебя я цепляюсь за эту жизнь, борюсь с Огнем. Думаешь, не будь тебя рядом, я бы поперся в эти Костряки, стал бы терпеть, сражаться с тем чудовищем, что живет во мне? Ты такая… мудрая, старшая…
– Ты хочешь, чтобы я осталась? – в ее голосе столько надежды, столько облегчения, что мне становится смешно. И ведь я понимаю, что она никогда не желала мне зла.
Я вижу, что сейчас… впервые… она не лжет. Не лжет, говорит правду – всю, без малейших умалчиваний.
Горько рассмеявшись, я открыл глаза. Она стояла на пороге, спиной ко мне. Худые плечи мелко подрагивали… И веяло от нее страхом, болью и сожалением – не ложью.
– Нара…
– Тиан, – одновременно.
– Дай я скажу, – вытянув затекшие ноги, я с трудом нащупал и сорвал ленту, запутавшуюся в волосах. – Вот это – я. Я – Воин, я – от Огня. Но пока ты рядом, я останусь, я буду жить… Скажи, Нара, ты готова принять меня таким?
Прекратить пытаться меня переделать? Ты – Старшая. Я – Генерал. Но можем ли мы быть друг для друга… людьми?