Пахомова ВалентинаЗуев

Валентина Пахомова

Зуев

- Зуев, а вдруг соблазню, не боишься? - спросила я, передернув плечами.

Зуев осторожно выглядывал из-за газеты. Глаза его были широко раскрыты.

- Ты что, Зуев? - испугалась я.

Он вскочил, дернул меня за руку.

- Раздевайся, - приказал Зуев.

Я погладила его по плечу.

- Зуев, что с тобой? Зачем ты так?

- Раздевайся, - металлическим голосом повторил он.

Губы у меня пересохли, и почувствовала я такую слабость, что совершенно перестала соображать. Машинально сняла джинсы, бросила на пол и села на стул. Зуев отвернулся к стене, плечи его вздрагивали.

- Зуев, - тихо позвала я, - а давай пить чай.

Он повернулся ко мне с вымученной улыбкой.

- Чего ты ходишь за мной по пятам? Что надо? - прохрипел он.

Я закричала и рванулась к двери.

- Не уходи, я прошу тебя, не уходи, останься, - уже упрашивал Зуев, словно очнувшись после кошмара.

- Почему ты так ходишь? - начала я. - Когда в первый раз увидела твои ноги, не касающиеся пола, думала, что заболела. Даже с работы ушла. Пришла домой, занялась стиркой, и вдруг звонок в дверь. Пошла открывать и замерла, подумав: "А что если за дверью ноги в серых туфлях?". Пыталась говорить о тебе на работе. - Ну и походка у новенького, не идет, а летит, - смеялась я. - Нашла тему для разговора, - отвечали мне, - неуклюжий, неповоротливый. Идет и оглядывается, как будто своровал чего. Так, какой-то без одного звена.

А дня через два после этого разговора увидела, как ты выходил из отдела, где только что покрасили полы. Вышел, посмотрел по сторонам и бросился бежать. А я, чтобы не выдать своего наблюдения, отвернулась к стенду. Буквы слились в одну полосу. "Если будут следы, - думала я, значит, все-таки больна". Несколько секунд у стенда показались часом. Наконец я оглянулась. Следов не было. Потом я узнала, что тебя попросили принести отчеты за квартал, их нигде не могли найти, а ты нашел там, откуда сильно несло краской. Знаешь, с этого момента я стала твоей соучастницей. И мне захотелось войти в тайну, которая, как черная призма хочешь разбить, да руки не дотягиваются.

Зуев слушал меня, сидя на окне, и трудно было понять, о чем он думает. Лицо его казалось бесстрастным. Но это было обманчиво. По нему в любой момент могли пробежать и гнев, и улыбка, и что-то такое, от чего сжимается сердце. Зуев смотрел сквозь меня. Далеко, далеко. В свой мир, со своими горизонтами. А я видела его черные глаза - тьму, как в бездонном колодце, в котором черпаешь на ощупь.

- Зуев, так это правда? По воздуху?

- Да, - вздохнул он.

Я подсела к нему:

- Ты, извини меня, - виновато говорила я.

- За соблазн? - усмехнулся Зуев. - Я понял твою игру. Почему через постель? Пришла ты за другим. А это другое, как резать по живому, понимаешь?

Я смотрела на Зуева и чувствовала, что растет во мне такая благодарность, от которой вот-вот захлебнусь и исчезну. Взяла его руку. Поцеловала.

- Ну, что ты, - покраснел Зуев.

- Зуев, а можно я посмотрю поближе, - попросила я. Он тяжело встал. Я нагнулась к его ногам и увидела, что тапки не касались пола примерно на полтора сантиметра. Задумалась. Зачем природе понадобилось делать такие эксперименты? Подняла голову.

- У тебя это с рожденья?

- Не знаю.

- Я помогу тебе, Зуев, слышишь, обязательно помогу. Мы найдем бабку, и ты перестанешь жить с оглядкой. Ты хоть крещеный?

- Не знаю.

- Ну а родители, братья, сестры есть?

- Не помню, - Зуев нахмурил брови, лицо сделалось напряженным.

- Зуев, - вскочила я, - а может, ты оттуда? Я читала, что два миллиона людей на Земле переселенных. И многие из них могут этого не знать.

Зуев схватил меня за плечи и начал трясти.

- Ты что пытаешь меня? Мне же больно!

Я стояла в джемпере и колготках, не испытывая неловкости и стыда. "Да хоть голышом, - думала я, - не имеет никакого значения". Соприкоснулись две реальности. Как рыба и птица.

- Смотри! У тебя в коридоре гантели стоят, - возбужденно говорила я... - Я привяжу их к твоим ногам, Зуев, миленький, ты почувствуешь линолеум! Почувствуешь, - рассеянно повторила я. - А ведь ты земли не чувствуешь!

Эта мысль обожгла меня, придавила. А Зуев стоял и улыбался. "Самое время улыбаться", - с горечью подумала я. В шкафу нашла веревку, разрезала, привязала к гантелям и стала обматывать ноги Зуева. Руки тряслись. Может, чудо все-таки случится, и от двадцати килограммов он перестанет витать в облаках. Зуев покорно ждал.

- Все! - радовалась я, - а теперь пройдись, пройдись!

Он пошел.

- Ну, что чувствуешь? - с надеждой спросила я.

- Тяжесть, - сморщился Зуев.

Я опять присела на корточки и увидела пространство в полтора сантиметра от пола до тапок. И навалилась на меня вдруг такая усталость, словно вывернули нутро наизнанку и посыпалось все оттуда, как горох из мешка. Домой. Уснуть. Забыться.

- Зуев, мне пора. Уже ночь.

Накинула плащ и убежала. А Зуев стоял с гантелями, и захотелось ему картошки, жаренной с луком. "Прожил тридцать пять и остальное как-нибудь", - думал он.

Ночь стояла теплая. Подойдя к дому, сняла туфли и встала в лужу. Постояла, поглядела на темные окна домов, звезды, прислушалась к ночным шорохам. Хорошо-то как! Вот чего мне не хватало после Зуева - лужи и соприкосновения. И это тоже было счастьем. А ведь люди - корни, которые дают всходы.

Квартиру открывала, стараясь не шуметь. Включила свет и увидела мужа.

- Почему ты разутая? Что с ногами? Грязь месила или лужи мерила? Время два часа ночи, болтается черт знает где, - свирепел муж.

Я сняла плащ, повесила.

- Ну, мать, ты просто прелесть! А штаны-то где? Да-а! Хороша! Нечего сказать! Как в детективе. Ночь. Жена без порток, грязные ноги.

Прошла на кухню, налила чаю. Мужа я не испугалась. Положение, конечно, дурацкое. Не нарочно же забыла. Неприятно было само подозрение. Муж не успокаивался:

- А может, тебя раздели?

- И разули, - равнодушно добавила я.

- Ну знаешь...

Вдруг он засмеялся так громко, что я вздрогнула.

- Весь дом перебудишь!

- А я представил, как появлюсь перед тобой ночью в пиджаке, при галстуке, в трусах и... Ой, не могу, держите меня, - хохотал муж, - и в кирзовых сапогах.

- Что ты паясничаешь?

И вдруг мне захотелось рассказать мужу о Зуеве, он поймет, ведь десять лет прожили.

- Знаешь, где я была?

- Мне это не интересно.

- Я сейчас все объясню. Я была у Зуева. Это наш новый сотрудник. Понимаешь, его ноги не касаются земли - он по воздуху... Ему надо помочь, он страдает от этого.

- Какие трудности, конечно, поможем. Сделаем обмен. Будем жить втроем. Тоска зажрет, так и спать втроем будем. Да-а. Как ни крути, от треугольника никуда не деться.

- Какой ты пошлый, серый, - расстроилась я.

- Ты давно не была у психиатра, а надо бы.

- А может, правда, съедемся, - размышляла я.

- Несомненно. Летом все вместе поедем на дачу... Зуев копает, я сажаю, ты поливаешь. Ложись-ка спать. На тебе лица нет...

А в воскресенье мы с Зуевым забрели на пруды. Бабье лето долго раскочегаривалось и наконец выплеснуло отстоявшееся тепло. Шли молча. Каждый боялся спугнуть осеннюю благость, разливавшуюся в нас. На прудах никого не было. Плавали утки.

- Как здорово, Зуев! Давай искупаемся!

- Прохладно. Да и воду я не люблю, - насупился Зуев.

- А я искупаюсь!

Разделась и вошла в воду. Вода обжигала. Выскочила из воды и забормотала: "Солнышко, солнышко, погрей меня". Перестала дрожать. В голове ясно-ясно. И вот уже спасительная мысль рвется наружу. Лихорадочно рою яму. Песок мягкий, податливый. В стороне стоит безучастный Зуев.

- Скорее, скорее, иди сюда, Зуев! Вставай в яму!

Он послушно встал. Я засыпала его ноги песком, и боялась спрашивать что-либо. Прошла минута, две, три. Зуев улыбнулся. Лицо его просветлело.

- Тепло, - ласково сказал он.

- Тихо, Зуев, послушай землю, послушай...