"Инженю, или В тихом омуте" - читать интересную книгу автора (Ланская Ольга)

6

— Надеюсь, ты звонила не из дома?

— Неужели я произвожу впечатление настолько глупой? — В голосе было кокетство, и он улыбнулся.

— На кого-то, возможно, да. Но не на меня…

Он смотрел на нее с улыбкой. Он умел контролировать себя и даже сделал вид, что обрадовался, когда ему позвонила. И с ходу пошутил, что теперь, когда она на виду, с ней опасно иметь дело. Именно таким вот мягким образом напомнив, что в тот день, когда все произошло и она с ним разговаривала по телефону, он попросил делать это пореже, потому что в свете происходящего с ней он не хочет светиться. Но тем не менее согласился на встречу, когда она сказала, что ей это очень важно. И даже не показал сейчас, что испытал облегчение, узнав, что она звонила не из дома, а из автомата.

— Ничего страшного — я понимаю, что тебе надо было со мной поговорить. Но напомню о своей просьбе — звонить в самом крайнем случае. Которого, в чем я не сомневаюсь, не будет. А так я сам буду тебе звонить — только прошу не называть моего имени. Поскольку существует шанс, что милиция или бандиты поставят тебе «жучка». А раз так, то все, кто тебе звонит, окажутся под подозрением. А как ты сама понимаешь, при желании можно накопать чего угодно на кого угодно — особенно если учесть, что в нашем бизнесе законы приходится нарушать чуть ли не на каждом шагу. В общем, я бы не очень хотел, чтобы моей скромной персоне начали уделять пристальное внимание…

На улице сегодня было прохладнее, чем вчера, — но она была в своем неизменном кожаном наряде. В жару в нем было жарко, а сейчас прохладно — но уж больно он ей нравился. И она была не против того, чтобы немного пострадать ради красоты, — и легкие мурашки, пробегавшие по голым рукам, ее не отвлекали.

Она приехала сюда на машине — старенькая «восьмерка» завелась неохотно и поползла, обильно выпуская дым и громко рыча, злясь, что ее потревожили. Она ею редко пользовалась, ей в принципе вообще не нужна была машина — она ее купила чисто из упрямства, в очередной раз съехав от Вики, прошлой весной.

Она тогда устроилась на работу — и умудрилась проработать с конца апреля по середину октября в одном турагентстве. Впервые в жизни ходила на работу так долго и почти без прогулов, потому что думала, что будут какие-то далеко идущие перспективы, а плюс ей очень нормально за это платили. Причем Виктор ее туда и устроил — может, поэтому Вика его и запомнила.

Странно так получилось. То есть сначала было как всегда — пристал мужик прямо на улице, познакомиться хотел. Очень вежливо, правда, пристал, интеллигентно, ей даже показалось, что он впервые на улице знакомится. Но в любом случае она ему сказала, что ей звонить некуда. Что она у подруги живет, а туда неудобно, так что пусть он лучше свой телефон даст, она позвонит обязательно.

«Боюсь, что вы меня обманываете — а очень жаль» — так он тогда сказал, и она еще удивилась. Обычно мужчины, даже самые невзрачные, услышав от нее такое — ну в смысле чтобы сами телефон дали, она так часто делала, даже когда у родителей жила, ей вовсе не улыбалось чтобы звонили все подряд, хотя частенько называла себя неразборчивой, — даже не сомневались, что она им наберет прямо сегодня. А он почувствовал, как все будет, — хотя не мог не знать, что нравится женщинам.

Он ее удивил — и она ему перезвонила. Не сразу, правда, — где-то недели через три. Устала от Вики, решила передохнуть, соврав ей, что поживет недельку у матери просто ради приличия, чтобы не обижались родители, — а там тоже была тоска, и тут она наткнулась на его телефон.

Даже не сразу вспомнила, чей он, — долго не проводила инвентаризацию собственной сумки, того кармашка, в который обычно складывала клочки бумаги и визитки, так что телефонов этих накопилось с десяток. И даже когда вспомнила, то раздумывала еще, звонить или нет этому мужику лет тридцати семи — сорока, который был на синей «вольво». Но в итоге позвонила — чисто от скуки.

Она думала, что все пойдет как обычно. Сходят в ресторан, а то и в какой-нибудь бар, через неделю еще раз сходят, и он ей намекнет, что неплохо было бы съездить куда-нибудь за город с ночевкой, или пригласит к себе в гости, если холостой, или к какому-нибудь другу. Бывало, что и на первой встрече такое предлагали, и не обязательно намеком, — бывало что и на третьей. И она или ехала, или не ехала — в зависимости от симпатии, настроения, интереса, желания, давности последнего полового контакта.

Такая вот была стандартная схема, в которую укладывались все. А он почему-то не уложился. Они просто посидели в ресторане — в итальянском, в отеле «Балчуг», она запомнила — и поболтали ни о чем. И когда она на вопрос о работе ответила, что с ее незаконченным высшим образованием хорошей денежной работы ей никто не предлагает, а другая ей не нужна, он, на минуту задумавшись, предложил помочь.

Это тоже было не ново, и она заметила кокетливо, что мужчины вечно пользуются ее доверчивостью — обещают помочь, просят кое-что взамен, а потом пропадают. А он только улыбнулся и сказал, что ничего не просит, но помочь постарается, — и в этом тоже ничего нового не было.

Он и вправду ничего не просил — но тем не менее несколько часов спустя они оказались в одной постели. Он просто ей понравился — в нем все-таки было что-то другое. Ей казалось, что он чувствует, что играемый ей образ и она настоящая — вещи разные. До него такое никому в голову не приходило, никто и не задумывался, играет она или нет, — да ей и самой уже казалось, что этот образ и она есть одно и то же. А он что-то почувствовал — и это, наверное, ее и привлекло.

Секс, правда, был так себе — ничего особенного. Ей нравились мужчины властные, активные, привыкшие в постели командовать и брать, — ей нравилось чувствовать себя слабой, беззащитной, просто игрушкой в сильных мужских руках. А этот был нежен и ласков и о ее удовольствии думал чуть ли не больше, чем о своем. И сексу предпочитал разговоры — хотя она видела, что ему нравится, даже очень.

Это было непривычно — она всегда старалась казаться той, с кем можно заниматься сексом, но говорить абсолютно не о чем, и всех это устраивало. А он вел себя совсем иначе. И не прояви она инициативу, может, и секса бы не было, может, все разговорами и ограничилось бы.

В общем, когда он ее довез до дома и она обернулась уже у подъезда, видя, что он стоит и ждет, не торопясь отъезжать, она себе сказала, что на этом с ним все заканчивается. И зря она дала-таки ему родительский телефон — можно было без этого обойтись. И жутко удивилась, когда он позвонил назавтра в двенадцать дня.

Она только встала, она думала, что это Вика, проверяющая, как там она поживает, — а это был он. Сообщивший, что нашел ей работу — и теперь все зависит от того, насколько эта работа ей понравится. И что, если она ему может сегодня уделить немного времени, он ей все расскажет — а сегодня вечером или завтра утром, в случае ее согласия, они подъедут на место и она сама все посмотрит.

Она усмехнулась про себя, услышав про утро — решив, что он опять рассчитывает на то, что они займутся этим, а потом можно будет ей сказать, что, к сожалению, возникли проблемы. Или вообще не позвонить. Ей попадались мужчины, которые искренне верили, что она встречается с ними чисто ради материальных благ — в расчете на подарки, спонсирование и тому подобное. А ей не хотелось им объяснять, что она встречается и ложится в постель только с теми, кто ей интересен, — и чем дольше живет на свете, тем меньше тех, кто ее интересует.

В общем, она решила, что он рассчитывает на секс, и потому не стала торопиться со встречей, сказав, что раньше четырех все равно встретиться с ним не сможет, ну самое раннее в три. И удивленно промолчала, когда он заявил, что в три будет у ее дома. А уже в полчетвертого они сидели в ресторанчике в центре и она ела морепродукты, запивая их белым вином. Гадая, зайдет ли в ближайшие часы речь о работе — в принципе не настолько ей и нужной, — или он скажет, что сначала им лучше расслабиться немного, а уж потом перейти к делам. Склоняясь к тому, что эта вымышленная работа была лишь поводом для встречи, — и не собираясь возмущаться. Раз после вчерашнего секса он перезвонил ей сегодня утром, значит, она ему очень понравилась, значит, произвела сильное впечатление — так что обман можно было простить.

— Перейдем к делу? — поинтересовался, когда она доела и он заказал десерт. — Вот мое предложение — высокая должность в турагентстве, фактически замдиректора. Образование, стаж, опыт работы — в данном случае все это роли не играет, тут важно совсем другое. Единственный минус — на работу выходить надо каждый день, кроме воскресенья. Я, конечно, понимаю, что такой красивой девушке тяжело каждый день куда-то ходить — но…

Он улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ. Думая, что он сказал то, что сказала бы она. Потому что если задуматься, она ведь обходилась без работы — и обходилась бы без нее и дальше. Вика ее периодически куда-нибудь впихивала — то на радио, то в фирму, торгующую косметикой, то в рекламную контору, — и, как правило, месяц-два она там отрабатывала. А на большее, конечно, не хватало. Но хоть успевала что-то заработать.

А плюс родители кое-что подкидывали. И еще она знала, что если возникнет жуткая необходимость, она всегда может изменить своим привычкам и воспользоваться предложением кого-нибудь из очередных знакомых мужского пола насчет материальной помощи. Ей намекали на это периодически разные люди — видимо, желая как-то привязать, — и наверное, в этом не было ничего плохого, тем более что они отнимали у нее время. Да к тому же за проститутку они бы заплатили — а она ведь совсем не проститутка, с ней куда приятнее.

Но что-то мешало ей не то что намекать, а даже брать то, что предлагали. Один мужик ей вообще предлагал квартиру снять — естественно, с полным обеспечением, — лишь бы она с ним жила. А она отказалась — она предпочитала независимость и возможность общаться с теми, с кем хочет.

Так что, наверное, она могла бы обойтись без работы еще какое-то время. Тем более Вика обещала вот-вот что-нибудь такое найти — серьезное, настоящее, перспективное. На телевидении или в кино — как ей всегда хотелось. Но ей казалось в последнее время, что Вика не слишком-то торопится и не слишком-то этого хочет — ее, кажется, больше устраивало, чтобы Марина зависела от нее целиком и полностью.

Она уже не раз заводила такой разговор — переезжай ко мне насовсем, зарабатываю я в своем банке столько, что на нас двоих более чем достаточно, и мне так приятно тебе покупать вещи и подарки, и все такое. Ты у меня наивная ленивая дурочка, и тебе лучше дома сидеть, а не на работу ходить, ты бы сама предпочла целыми днями спать, краситься да удовольствиям предаваться. И она знала, что Вика говорит искренне, но дать согласие на такое было бы все равно что выйти замуж и попасть в зависимость от мужа — а к этому она была не готова. Потому что свобода ей нравилась куда больше — а к тому же она прекрасно понимала, что собственник будет вести себя совсем не так, как любовник-поклонник.

— О, конечно, это ужасно тяжело — особенно если надо рано вставать, — произнесла, нахмурившись. — Но я надеюсь, это компенсируется?

— Две тысячи в месяц чистыми — это нормально? — Он не играл, не пытался произвести на нее впечатление, заранее зная ответ, — он искренне спрашивал. И кажется, обрадовался, прочитав ответ на ее лице, — она не стала сдерживать эмоции. — Плюс офис в центре, свой кабинет, клиенты солидные — тебе должно понравиться…

Это звучало неплохо. Очень неплохо. Но несмотря на всю свою наивность, она ведь прекрасно понимала, что в условия контракта входит то, что она будет спать с ним регулярно, — а это ей не слишком подходило. Нет, она, конечно, не раз говорила себе, что дура, что отдается своим знакомым бесплатно — в смысле не пытаясь их использовать, — но так ее еще больше не устраивало. Потому что он мог надоесть ей уже завтра — она мало с кем общалась больше раза-двух, ну трех максимум, — а устраиваться на работу на один день или одну неделю не имело смысла.

— Но я ведь ничего не умею! — Она широко распахнула глаза, демонстрируя наивность. — То есть кое-что я, конечно, умею — но предпочитаю делать это бесплатно и с теми, кто мне нравится…

— Марина, ты меня неправильно поняла. — Он не обиделся и не пытался возмущаться, на его лице была все та же легкая улыбка. — Работа есть работа. А личные отношения — это совсем другое. Ну а насчет того, что ты ничего не умеешь, — так ничего особенного уметь и не надо. Если коротко, то у меня есть партнер, который должен мне деньги, — а так как рассчитаться не в состоянии, то предлагает отдать турагентство. Бумаги я просмотрел, бизнес прибыльный, тем более начинается сезон. Заново набирать людей я бы не хотел — там уже сложился коллектив и опыт работы имеется, — но свой человек необходим. Лично мне там появляться некогда и, если честно, не хочется — на это есть свои причины, — и нужен кто-то, кто будет осуществлять контроль. Так что мы с тобой говорим о бизнесе — совсем не о личном…

В итоге она там отработала полгода — она в жизни так долго не работала. Бывало, конечно, сложновато — пришлось компьютер кое-как освоить, и забытый английский немного вспомнить, и разбираться во всяких цифрах сложных. Но несмотря на всю свою лень, жутко приятно было приходить каждое утро в отделанный зеленоватым мрамором офис, и пить кофе, который приносила секретарша, и сидеть в собственном кабинете — крошечной, но очень красивой комнатке, увешанной яркими календарями и проспектами.

И материально было очень неплохо — зарплата высокая, а плюс она впервые за границу слетала, в Испанию, а потом еще и в Грецию, и на Кипр тоже. Турагентство ей еще и аренду квартиры оплачивало — она тогда снимала на Смоленской огромную однокомнатную. А вот машину она купила сама — старенькую, но очень прилично выглядящую «восьмерку», которую ей водитель из агентства достал практически за копейки и еще пару недель с ней возился, доводя до ума. Права у нее уже были — сделал один старый и исчезнувший давно знакомый, задержавшийся в ее жизни на достаточно долгий период, чтобы по собственной инициативе научить ее водить и права ей оформить по блату. Вот она и ездила с тех пор кое-как — особо, правда, некуда было, да и водитель из нее был не очень, так что предпочитала такси или метро, — но иногда садилась за руль. Как сегодня, например.

Что самое смешное — за те полгода она с Виктором встречалась раз пять максимум. В смысле раз пять, если не меньше, оказывалась с ним в постели. А деловых встреч было раза в три больше — он или в офис заезжал, что бывало редко, или приглашал в ресторан узнать, как там идут дела. И на интимном продолжении встречи никогда не настаивал — да и в те считанные разы, когда что-то было между ними, это из-за нее было, но не из-за него.

Вот это было по-настоящему странно — что он сделал для нее что-то и совсем не просил, чтобы она за это периодически расплачивалась. Она ведь не совсем наивная была, она знала, что просто так никто никому ничего не делает — тем более молодой эффектной девушке. А когда наконец поверила, что для него она ценнее как сотрудница — или помощник, она затруднялась точно определить свою роль, — то все стало еще непонятнее. Потому что не было мужчины, который после первого раза не хотел бы переспать с ней еще, — не было мужчины, который не использовал бы возможность затащить ее в постель хоть на пару часов.

Она его даже спросила — напрямую, со всей своей непосредственностью. А он ответил с улыбкой, что в тот первый раз вовсе не прикидывался удовлетворенным и не был жутко разочарован — совсем наоборот. Просто он женат, это раз, и хотя жену не любит, изменил ей всего однажды, и именно с ней, Мариной, — и его как человека верующего до сих пор мучает совесть, а лишних угрызений не хочется. Ну а во-вторых, у него столько дел и проблем и забот, что ни на что другое нет ни сил, ни времени.

Он, когда это говорил, смотрел на нее очень внимательно, хотя и улыбался — словно готов был в соответствии с ее реакцией что-то добавить или отказаться от сказанного. Словно для него было очень важно, чтобы его доводы показались ей разумными. И когда она пожала плечами, деланно вздыхая и произнося сокрушенно, что прелюбодеяние не следовало включать в список смертных грехов, тут же расхохотался и предложил провести вечер вместе. Потому что ему якобы так ее хочется, что за этот вечер отпущение грехов он как-нибудь вымолит. Хотя ей показалось, что это вранье, что он ее не хочет совсем, что это ради дела ему надо.

Она так и не проверила, женат он или нет, — не у кого было, ни с кем из турагентства он отношений не поддерживал, кроме нее. Да она бы и не стала выяснять ни у кого — ведь это он ее туда посадил. Да и не было там у нее особых друзей — она ведь в качестве этакого надсмотрщика и контролера выступала. Да, ей улыбались, с ней все были жутко приветливы — но все же.

Она даже думала, что он гей. В нем не было, правда, ничего такого — никаких манер особых, интонаций, поведения, но с другой стороны, и геев знакомых у нее не было, чтобы можно было судить, так что не исключено, что он к голубым относился. Но она все-таки в это не слишком верила. И долго еще гадала, в чем причина.

Не то чтобы он ей так ужасно нравился и жутко его хотелось — нет, он ей нравился, конечно, но секс с ним не впечатлял. И ее вполне устраивало, что она не обязана с ним спать. Но все равно это было неправильно, с ней такого не случалось никогда — потому она и не могла успокоиться. Но ни к какому выводу так и не пришла.

Вот так и прошли полгода. А в конце октября он ей сказал, что агентство продаст — не столь доходным оно оказалось. И она, не раз говорившая себе, что устала от этой работы, что она для другого все же создана, — вдруг ужасно огорчилась. Ей, такой неамбициозной всегда, никогда не задумывавшейся о будущем, почему-то понравилось то, как она жила эти полгода, — понравилось зарабатывать и тратить на себя свои собственные деньги, и за границу понравилось ездить. Понравилось быть кем-то — а не просто молодой эффектной женщиной. Понравилось быть полностью самостоятельной.

И он, кажется, понял, что она огорчилась, — а скорее всего заранее знал, что так будет. Потому что почти тут же сказал, что в принципе у него может найтись для нее работа — если она захочет. Немного другая, но куда более денежная — которая, правда, поответственнее, но зато и поинтереснее. И к тому же может сделать ее не просто обеспеченной, но богатой. Словом, совсем другая. И она согласилась, тем более что значение слова «другая» тогда ей было непонятно.

Так что вот уже больше года они были вместе — ну в смысле рядом, так точнее. Но отношения остались такими же, как были, — встречи по делу и почти никакого секса. Даже нет, не такими — куда больше дела и куда меньше секса, так точнее. Но от этого почему-то он ей нравился все больше и больше. Она не способна была кого-то любить, она это знала. Даже в школе, когда все девчонки в кого-то влюблялись, выбрав преподавателя, старшеклассника или соседа по парте, — не важно кого, главным был факт влюбленности и существование человека, которому эта влюбленность была адресована, — она ничего такого не испытывала. Максимум увлечение — быстро проходившее. Потому что она никогда не выбирала абстрактных людей, а с конкретными доводила дело до секса, и на этом увлечение кончалось, довольно скоро притом.

Так что она знала, что не способна любить, — и то, что испытывала по отношению к Виктору, было, наверное, самой сильной эмоцией, которую она могла испытывать. Потому что он был слишком непонятный и вел себя слишком непривычно. Потому что он не укладывался ни в одну из знакомых ей схем. И возможно, эта эмоция могла перерасти в нечто большее — даже без секса, отсутствие которого с ним она компенсировала с другими. И он, кажется, это понимал — то, что она испытывает, — потому что в последнее время не раз намекал на то, что хотел бы изменить их отношения. Начав с совместного отпуска — который теперь откладывался до того момента, когда она распутается с этой ситуацией…

— …статья хорошая, — произнес он, вытаскивая ее из воспоминаний и размышлений о нем, сворачивая внимательно изученную газету и убирая в карман пиджака. — Сильная статья — можно сказать, сенсационная. Конечно, написано так, что можно как угодно понять — даже что ты его отвлекала специально, чтобы ему в этом время мину подложили. Но это для особо подозрительных. А так — очень хорошо. Как раз то, что тебе надо, — широкая популярность и всеобщий интерес…

Он оглянулся — словно думал, что эти самые дружки покойного или милиционеры уже за ней следят. Он вообще был осторожный во всем — а сегодня особенно. Даже подошел к ней не сразу — он, похоже, сначала убедился, что она пришла одна. И в тот момент, когда она решила, что он уже не придет, он вдруг появился откуда-то из толпы. На Арбате в субботу куча народа — ему легко было спрятаться.

А теперь они шли медленно по Калининскому — он сам туда вывел, сказав, что там удобнее поговорить. И незаметно поглядывал по сторонам, пока она ему рассказывала обо всем, что с ней произошло. А вот сейчас, высказав свое мнение по поводу статьи, посмотрел на нее внимательно и улыбнулся — в привычной своей манере, так по-джентльменски, очень сдержанно, — встретив ее беззаботный, кокетливый взгляд.

— Я только сказать хотел, чтобы ты не пугалась — а ты, оказывается, пугаться и не думала. Ты мне скажи, пожалуйста, — ты сама в газету позвонила? Догадаться несложно — откуда у них твоя фотография? А к тому же в статье ничего нового нет — только эмоции. И еще милицию грязью закидали. Кстати, милиция на тебя точно обидится — и даже сильно…

— Это плохо?

Она снова усмехнулся:

— Это как сказать. Сейчас на них начнут оказывать давление сверху — а им придется или доказывать, что это не убийство, что уже очень сложно, или искать убийцу. Не было бы тебя, не было бы и дела — а теперь будут искать. А найти его невозможно — заказные убийства не раскрываются. Значит, будут тебя постоянно вызывать, вызнавать мельчайшие подробности, требовать, чтобы ты дала точное описание второго мужчины, — а ты…

— Не продолжайте, прошу вас! — Она погрозила ему пальцем. Она намеренно была с ним на вы — ей так больше нравилось, потому что больше маневра было для кокетства. А плюс она подчеркивала этим, что он намного старше — хотя, к сожалению, разница была всего в пятнадцать лет, можно было бы и побольше. — Сейчас вы скажете, что я наверняка все забыла, и ничего им толком рассказать не смогу, и мужчину того я тоже не помню, — и будете правы. Но ведь женщина не обязана быть умной — особенно если у нее есть масса других достоинств…

— Согласен. — Он свернул вдруг в образовавшуюся между плотно прилепленными друг к другу домами щель, и они пошли вниз по лестнице, и она только через минут пять догадалась, что они возвращаются на старый Арбат. — Как ты относишься к японской кухне? Тут ресторанчик есть, «Японская лапша» — достаточно экзотично.

— О!.. — Слово «лапша» вызвало неприятные ассоциации, связанные с детством. — Нет, я не голодна. Вы ведь знаете, я вообще очень мало ем. Женщине так сложно жить на свете — все время надо думать о фигуре, и…

Он оглянулся, рассматривая ее сверху вниз и обратно. Спокойным, ровным, совсем не похотливым, не раздевающим ее взглядом.

— По-моему, у тебя с этим все в порядке. Если хочешь — давай посидим в итальянском, там столики на улице под навесом, очень уютно. Бокал вина и чашка кофе — устроит?

Она кивнула автоматически. Повторяя про себя: «У тебя с этим все в порядке». Вроде банальные слова, достаточно Сухие, — но у него они прозвучали как комплимент. Дополненный взглядом — в котором была оценка, давно выставленная и до сих пор очень высокая. Будь на его месте кто-то другой, она бы решила, что оставляет его равнодушным, раз он говорит так, а не восклицает восторженно, что у нее фантастическая фигура, она потрясающе выглядит и все в таком роде. А вот он был безэмоционален и во взглядах, и в словах — но эффект от них был сильнее, чем от любых цветистых восклицаний. Потому что он был другим.

Холодный, уравновешенный, расчетливый, трезвый — безо всяких понтов, без гонора, без дешевой самоуверенности, без показухи. Абсолютно непохожий на многих из тех, кого она знала, — кичащихся дорогими машинами, успехами в бизнесе, яркими костюмами от Версаче и золотыми кольцами, цепями и браслетами. Хотя при этом очень обеспеченный и явно со связями.

Раньше ее всегда привлекали те, кто притягивал к себе внимание. Кто чем-то выделялся, отличался от других. Его бы она просто не заметила. Да и сейчас прошла бы мимо ничем не примечательного мужчины средних лет — интеллигентного, аккуратного, ухоженного, хорошо одетого, приятного внешне, но при этом выглядящего как большинство. Если не знать, то и не догадаешься, что клубный пиджак, который сейчас на нем, стоит долларов шестьсот, — она как-то увидела бирку «Хьюго Босс» на внутреннем кармане, случайно, он не собирался ей ее показывать, он просто положил пиджак на заднее сиденье своей «Вольво-850». Внешне, кстати, тоже самой обычной — но с кожаными сиденьями, автоматической коробкой и прочими наворотами.

И в лице его — если увидеть такое в толпе — тоже ничего не было. А если присмотреться — получался совсем другой эффект. У него очень умное было лицо, жесткое и холодное — на ее взгляд, ничуть не менее опасное, чем у того бандита, который сидел во взорвавшемся джипе. Просто тот притягивал к себе внимание — а этот не высовывался. Более того — словно специально старался не выделяться, мимикрируя, сливаясь с толпой.

— Должен предупредить — милиция будет стараться тебя напугать. — Он обернулся, притормаживая, ожидая, пока она, идущая на шаг позади, поравняется с ним. — Обязательно будет — поскольку им надо, чтобы ты отказалась от своих показаний. Очарованного тобой лейтенанта к тебе больше не подпустят — кто-то посерьезней тобой займется. И все будет строго.-, официально, под запись. Может быть, даже специально будут тебя запутывать — чтобы доказать, что ты либо все придумала, либо была в таком шоке, что твоим показаниям верить нельзя. Так что мой тебе совет — контролируй каждое слово и постарайся, чтобы в твоих рассказах не было разночтений. Есть у тебя своя версия — заучи ее наизусть, так легче. И…

— О, вы слишком высокого мнения обо мне, — вставила игриво, разбавляя серьезность обстановки. — Боюсь, на такое я не способна — мои способности проявляются совсем в другом…

— Марина! — Он посмотрел на нее укоризненно. — Далее. Они даже могут начать намекать, что ты, возможно, соучастница — которая специально к ним пришла, чтобы их сбить со следа. Но, пожалуйста, не забывай, что это пустые угрозы — у них просто нет другого выхода. Так что ничего не бойся. Максимум, что они могут, — это испортить тебе настроение.

Она кивнула, вслушиваясь, но он замолчал, погрузившись в себя.

— Самое главное — не дай им себя сбить. Если будут слишком усердствовать, пообещай, что расскажешь газете. Им огласка не нужна — а против тебя у них все равно ничего нет. Но лучше не доводить до конфликта — лучше веди себя как всегда, и у них просто опустятся руки. Пусть думают, что ты дурочка — ничего не понимающая, наивная, честная. Настолько честная и настолько дурочка, что даже не убежала, когда увидела взрыв, — и теперь хочет донести, несмотря ни на что, всю правду до широкой общественности. Ты ведь идеальная инженю — можешь мне поверить, меня с детского возраста водили по театрам, и до недавних пор я был завзятым театралом…

Ей жутко понравилось это слово, когда она его услышала в первый раз. Именно от него и услышала. И что так называют актрису, которая играет невинных, неопытных, наивных девушек. И это так звучало — инженю, — так необычно, так красиво, так… Так, словно было придумано специально для нее. И она в него буквально влюбилась, в это слово. И обожала его до сих пор.

— О, это ужасно! — вздохнула притворно. — Вы обо мне такого мнения…

— Давай надеяться, что и они о тебе будут такого мнения. — Он опять улыбнулся сдержанно — типичной своей полуулыбкой. — Потому что если нет…

Он посмотрел на нее быстро, словно спохватился, что мог ее испугать. И тут же улыбнулся уже по-другому — широко, весело и ободряюще.

— Ты же знаешь, я все время перестраховываюсь. Кстати, хотел спросить — тебе не хотелось оттуда убежать? Я, признаюсь, был удивлен, когда ты сказал, что осталась. Нет, ты поступила абсолютно правильно — но… В общем, я бы предположил, что ты убежишь, — все-таки тяжелое зрелище. Так что должен выразить восхищение твоим поступком. Очень смело. И очень хитро — в смысле саморекламы. Но все же — неужели не хотелось убежать? Только честно…

На лице его была улыбка, но под ней прятался неподдельный интерес. Словно он видел ее почти насквозь и ему очень важно было до конца понять, какая она на самом деле. Вот прямо совсем понять, заглянув не просто внутрь, но в самую суть.

Она не в первый раз ощущала, что он ее как газету читает — газету, в которой для него не все понятно, потому что некоторые статьи набраны неразборчиво, но в которой с каждым днем разбирает все больше и больше, — и всякий раз испытывала дискомфорт. Может, потому, что он — единственный, кто разглядел что-то за ее игрой, — и так видел в ней больше, чем все остальные. И она с ним мало того что чувствовала себя абсолютно голой — не в физическом смысле, это было бы просто удовольствием, но в смысле моральном, — но и сама не хотела знать, что у нее там внутри. И естественно, не хотела, чтобы знал он.

Она уже так привыкла к своей роли, что с ней срослась, — а он почти всякий раз напоминал ей, что знает, что это просто роль. Очень хорошая, очень профессионально исполняемая — но роль. Ей все время вспоминался фильм про семнадцать мгновений весны — у нее школа была с идеологическим уклоном, так что образы личностей всяких типа Штирлица подлежали обстоятельному изучению, анализу и восхвалению. Так вот, она себя с ним чувствовала как Штирлиц, которому какой-нибудь Мюллер подмигивает все время при встречах, давая понять, что знает, кто он такой на самом деле, но не скажет никому. И Штирлиц испытывает дискомфорт, потому что одно дело знать самому, кто ты есть, и гордиться, что умеешь прятать и скрывать то, что надо, выдавая на поверхность совсем иное, — и другое дело, когда об этом знает хотя бы еще один человек. Не то чтобы ей нравились сравнения с мужчиной — но зато они точно передавали ее состояние.

— О, конечно, я испугалась! — Она закатила глаза, всем видом передавая, какой ужас выпал на долю молодой эффектной женщины, которой совсем не стоило такое видеть. — Был такой чудесный день, у меня было такое настроение, и он был такой приятный, он мне махал — и вдруг… И должна вам признаться, что я чуть не убежала. Но это было бы несправедливо по отношению к тому приятному молодому человеку. И к себе тоже. В конце концов, он себя повел как большинство мужчин, он исчез в самый неподходящий момент. И я подумала… Я подумала, что он даже не угостил меня бокалом вина. Я обратила на него внимание, я готова была с ним поехать куда-нибудь — а он… И я подумала, что ведь нет ничего страшного в том, если я сама себе компенсирую то, что он не сделал. Ведь ему все равно уже, и он меня подвел к тому же… А я — я помогу ему и себе. Может быть, меня заметит какой-нибудь режиссер или модный фотограф? О, вы представить себе не можете, какие ужасные девицы снимаются в журналах — в то время как эффектные девушки прозябают в безвестности. О, одинокой девушке так нужен мужчина, который бы ей помог! Небескорыстно, конечно, время джентльменов, увы, прошло, — но хотя бы так. И я подумала — пусть он мне поможет. Я ему — а он мне. И осталась…

— Впечатляет. — Он кивнул, глядя на нее задумчиво. — Честное слово — впечатляет. И напоминает о том, что мы планировали зайти в ресторан. Чтобы ты потом не сказала про меня кому-нибудь, что я подло исчез и даже не угостил тебя бокалом вина. И тебе самой пришлось компенсировать то, что не сделал я…

— О, какого ужасного вы обо мне мнения! — воскликнула с наигранным возмущением, вдруг ощущая холод внутри, судорожно пытаясь почувствовать, почему он вдруг говорит такое, словно подозревает ее в намерении с ним расстаться. У нее действительно бывали разные мысли, в последние две недели особенно, — но ведь это были только мысли, внешне все было по-прежнему. Или он показывал ей, что способен их улавливать, ее мысли, — и ей лучше с ним не играть, иначе… — Вы считаете, что это возможно — что я кому-то скажу про вас такое?..

— В мире нет ничего невозможного — увы. — Он посмотрел на нее внимательно и пристально — и сменившая мрачную задумчивость полуулыбка была совсем призрачной. — Не обращай внимания — это я философствую. А вообще нам пора переходить к твоим делам. Так что хватит лирики — будем настраиваться на серьезный лад…

— Ну разве можно требовать от легкомысленной девушки, чтобы она была серьезной?

Она сказала это специально, вдобавок игривым таким тоном — чтобы он сказал что-нибудь веселое, чтобы ей стало ясно, что эта фраза насчет невозможного просто так произнесена, что на самом деле все по-прежнему. Но он не улыбнулся — он посмотрел на нее так, словно хотел что-то сказать. Что-то типа того, что во внешне легкомысленных серьезности больше, чем в тех, кто ее не прячет. Но он промолчал, словно скрывая от нее что-то.

— Я ненавижу, когда вы так себя ведете! — выкрикнула негромко, но эмоционально. — Ненавижу, когда говорят непонятно и запутанно — специально мне показывая, что я слишком примитивна, чтобы это понять…

Он наконец усмехнулся:

— Прости. Хотя не помню, чтобы я говорил что-то непонятное. А теперь давай вернемся к делам — у нас же деловая встреча. Я бы предпочел личную — тем более что давно хотел с тобой поговорить на одну важную на для нас обоих тему. Но теперь это придется отложить до того момента, пока не решится твоя проблема. Кто мог знать, что ты окажешься в такой ситуации?

Он как-то слишком громко произнес последние слова, провожая взглядом проходившего мимо парня.

— А о личном — уже потом. Все закончится, поедем отдыхать — где говорить о личном, как не на отдыхе?..

Он подмигнул ей, и она подмигнула ему в ответ. Думая про себя, что за последние две недели он уже не раз произносит эту фразу насчет совместного отдыха. И хотя он всегда был совершенно безэмоционален, эту фразу он мечтательно произносит, с предвкушением удовольствия, с нетерпением даже — что было так на него непохоже, что казалось даже, что он для нее это говорит, чтобы она поверила, что он жутко этого ждет, потому что ему очень важно ее в этом убедить. А вот сейчас фраза показалась ей сухой, скучной и какой-то неискренней.

— О, я польщена — вы и в самом деле так сильно хотите уехать вместе со мной?

Он ничего не ответил — просто кивнул. И ей почему-то это не понравилось — то, что он отреагировал именно так, хотя знал, чего она ждет. Это было на него не похоже — не среагировать в соответствии с ее ожиданиями, которые он обычно легко просчитывал. И потому не понравилось. Очень.

Она тут же сказала себе, что этот внезапный холод внутри — он ничем не оправдан. Потому что они говорили сейчас о делах, о ее делах, и он был по-деловому настроен, и ему совсем не до сантиментов. Потому что та на первый взгляд простая и безобидная ситуация, в которую она попала, на самом деле оказалась чуть сложнее. Ну не такая сложная, как думает Вика и этот Мыльников тоже, — но тем не менее.

Но внутри все равно было холодно. Потому что он внезапно повел себя не так, как всегда. Потому что ей, совсем не мнительной, начинало казаться что-то неприятное. А с учетом той ситуации, в которой она оказалась, это было совсем ни к чему. И вместо того чтобы думать над его поведением, лучше было представить себе пляж, и себя в купальнике, а лучше с открытой грудью, и его в крепнущих при взгляде на нее плавках. И номер отеля, из окна которого доносятся стоны и горячечный шепот, запах секса и пота, яростный скрип пружин и мокрые шлепки тела о тело.

С ним вряд ли было такое возможно — такое неистовое совокупление, как на увиденной картинке. Но она предпочла об этом забыть — и заодно забыла обо всем остальном. Ощущая влагу в шортиках и легкую дрожь, пробежавшую по всему телу. В который раз доказывая себе, что она не для дел создана и предназначена.

А совсем для другого…