Олден МаркЖенщины для развлечений

Марк Олден

"Манни Деккер"

Женщины для развлечений

Перевод с английского Лев Дымов

Глава 1

Смехотун, фальшивомонетчик, прилетел домой в Сеул холодным декабрьским утром. Он привёз из Гонконга щенка породы шар-пей и десять миллионов долларов наличными.

Щенок из древней породы, выведенной в Китае во втором веке, при династии Хань, предназначался его любовнице, четырнадцатилетней австрийке Элане, которую он приобрёл в Лондоне восемь месяцев назад в обмен на серебряные часы Фаберже стоимостью пятьдесят тысяч фунтов стерлингов.

Десять миллионов предназначались главе корейского ЦРУ полковнику Ча Ёнсаму, мрачноликому человеку пятидесяти лет. Ёнсам, прозванный "Бритвой", был известен как человек безжалостный и очень любящий деньги. Смехотун задолжал ему тридцать миллионов долларов, и у него было три недели, чтобы расплатиться - иначе смерть.

Время ещё никогда не казалось ему столь ценным. Через неделю он опять уедет, начнёт десятидневное путешествие в Европу и Америку, где клиенты передадут ему двадцать три миллиона долларов за поддельные облигации, ликвидные ценные бумаги и американскую валюту. Если всё пойдёт как надо, он расплатится с Ёнсамом и получит три миллиона долларов прибыли.

Но ведь всегда может произойти неожиданное. Как поток воды, будущее человека ненадёжно. Всё происходит по воле небес, и спрятать мир к себе в карман никому не дано, однако же Смехотун надеялся отдать долг Ёнсаму и вернуться к счастливой жизни.

Настоящее имя Смехотуна было Пак Сон - кореец лет под сорок, с острым подбородком, блестящими чёрными волосами, маленькими глазками и белозубой улыбкой. Кличку такую он получил потому, что часто хихикал, и обычно без видимых причин. И не каждый мог разглядеть за смеющимся фасадом Сона ловкий, хитрый и жестокий ум.

Он подделывал дорожные чеки, иностранные облигации, ценные бумаги и паспорта. Главным же продуктом у него была американская стодолларовая банкнота. В это произведение искусства он вкладывал все свои надежды и мечты. У него прекрасно получались петли, перекрестья и завитки, которые делают американские бумажные деньги такими трудными для подделки. В чём бы Сон ни халтурил, а уж с долларами он старался...

Прибыли - а получались они большие - Сон вкладывал в гонконгскую недвижимость, тайваньские блошиные рынки, виноградник в Бордо и торговый центр в Маниле. А ещё он позволил себе потратиться на двенадцатинедельные курсы в парижском ресторане "Кордон Блё", где его учили тонкостям французской классической кухни. Деньги приносили ему свободу и роскошь. И даже позволяли покупать любовь.

Шёл снег, когда он вышел из таможенного пункта в аэропорту Кимпо багаж у него не досматривали - и сел в ожидавший его лимузин. Телохранитель, Давид Митла, бородатый тридцатипятилетний израильтянин, бывший парашютист, устроил дорожную коробку со щенком на переднем сиденье.

Шофёр кореец, серебряный медалист по дзюдо на Олимпийских играх 1984 года, тоже в прошлом работавший телохранителем, уложил чемоданы в багажник. Митла ему не помогал. Израильтянин встал спиной к машине, рука на автомате под пальто, оглядывая людей, входивших и выходивших из аэровокзала.

От Кимпо лимузин направился к востоку, в деловую часть города. Сон налил себе коньяку из бара и пил понемногу, скользя взглядом по ивам и гингко, их голые ветви выбелил снег.

Вчера в Гонконге он продал четыре миллиона долларов фальшивыми американскими сотнями гному из ирландской экстремистской организации. Этот гном с крысиными усами утверждал, что именно он подложил бомбу, которая убила лорда Маунтбэттена и его внука. Смехотун нисколько не восхитился, услышав это признание. Любой дурак знает, что хвастовство и ложь - одно и то же.

Сотни ушли по тридцать два цента за доллар, хорошая цена, хотя общей суммы не хватало, чтобы оставить Сону жизнь. Время поджимало так, что он был вынужден продать отборные гонконгские владения по дешёвке: плавучий ресторан у Абердина, место на гонконгской бирже, двенадцатиэтажный шале на полуострове Чи Ма Ван и три мотеля в Кулоне, где останавливались обычно проститутки. Его когда-то надёжное финансовое будущее исчезло, и он стал подавленным и раздражительным.

Это дело с Ёнсамом начало поглощать Сона. Тревожило неожиданное открытие - ум вовсе не гарантирует от неудач. Его достояние уменьшалось и это было ужасно, но всё же не столь ужасно как быстрое приближение установленного ему срока. Собственность всегда можно купить новую, а жизнь другую не купишь.

До недавнего времени он пользовался протекцией Бритвы. Ёнсам прикрыл его от ареста, не позволил выдать на Запад, обеспечил паспортом от КЦРУ, находил покупателей для его фальшивых денег. Кроме того, он покрывал сексуальные преступления Сона - тот был садистом в высшей степени.

В свою очередь, Сон для Ёнсама подделывал документы, собирал информацию, отмывал деньги, убивал. Две недели назад что-то пошло не так с отмыванием денег, Ёнсаму это обошлось в миллионы, а Сону грозило уничтожением. Может ли кто-либо уцелеть, если речь идёт о деньгах Бритвы? Да уж скорее рыба влезет на дерево.

- Чтобы убедить меня в своих добрых намерениях, ты выплатишь аванс в счёт своего долга, - заявил Ёнсам. - Причём немедленно.

У Сона резко заболела поясница, потом боль передвинулась в пах.

- Немедленно? Вы дали мне три недели, чтобы собрать нужную сумму.

- Я настаиваю на подтверждении твоих добрых намерений. Ты передашь мне десять миллионов долларов немедленно.

- Я не понимаю.

- Это покажет, что ты всерьёз собираешься вернуть долг. Если же ты этот аванс не выплатишь, то каждый день будешь терять по пальцу - пока не сделаешь, что от тебя требуется.

Покалывание в кистях и стопах Сона начало распространяться по конечностям к его торсу. Когда он заговорил, слова едва можно было разобрать.

- Немедленно, сказали вы.

- Не будем преувеличивать. У тебя есть два дня, прежде чем ты начнёшь терять пальцы. Что же до остальной суммы, то остаются в силе три недели, предоставленные тебе для полного расчёта.

Сон сжал кулаки, чтобы не дрожали так сильно руки, а ещё у него сжалось горло. Бежать от новых осложнений в жизни было некуда. Уедет из Кореи - рано или поздно его выдадут Америке или Италии за совершённые там преступления, где бы он ни находился. Здесь же его защищает человек, который только что стал и его палачом.

Но если собрать тридцать миллионов долларов за три недели трудно, то найти десять миллионов за сорок восемь часов почти невозможно.

До этого второго ультиматума, угрозы пальцам, Сон вполне мог сохранять уверенность в себе. Он был прекрасным фальшивомонетчиком, делами своими управлял весьма эффективно. Но эпизод с Ёнсамом резко вырывался из общей картины: теперь не Сон, а Сона бросали волкам.

Его осложнения с главой КЦРУ зародились тогда, когда Сон возжелал иметь банк, и это желание стало у него навязчивой идеей, не поддающейся контролю. В прошлом не получалось потому, что не хватало денег или он не мог найти подходящее место и подставное лицо. Но три месяца назад всё как будто совпало, и Сон резво побежал к цели. Осуществлялась мечта его жизни, наконец-то он завладеет радугой.

В сентябре он открыл банк на Каймановых островах. Его партнёром стал Жерар Петрус, пухленький пятидесятидвухлетний француз, тоже владелец виноградника в Бордо, для которого он уже два раза подделывал американские облигации. Банкир, накопивший опыт работы с секретными счетами, Петрус очень хорошо знал, как важно хранить банковскую информацию в тайне.

Сон увидел в Петрусе расчётливость и целеустремлённость. Оба планировали свои ходы загодя, скрывали свои истинные чувства и ловко использовали людей. Петрус постоянно что-то придумывал, не давая отдыха своему мозгу, однако высказывался с чрезвычайной осторожностью. Сону это нравилось, однако он и сам порою с трудом предвидел его следующий ход.

Эти двое знали людей, которым была необходима финансовая секретность. Кокаиновые ковбои, бизнесмены, уклоняющиеся от налогов, торговцы оружием, агенты разведывательных служб, бизнесмены, скрывающиеся от кредиторов, мужья, скрывающиеся от жён, политики из стран третьего мира, ожидающие ранней отставки. Потребность в финансовой секретности ещё никогда не была такой большой.

Оба считали, что острова Кайман - идеальное место для "горячих" денег. Расположены они в четырёхстах семидесяти пяти милях к югу от Майами, в Карибском море, а законы там даже удобнее, чем в Швейцарии. Банковские служащие, которые посмели бы признать существование секретного счёта, могли получить два года тюрьмы. Доступ к информации о счетах или депозитах запрещался без разрешения суда, а такие решения принимались редко.

Хотя у Петруса было больше банковского опыта, Сон знал кое-что о секретных ценностях, взятках, уклонении от налогов и всяческих хитростях, связанных с оффшорным банковским делом. В мире тайных денег он быстро мог стать очень богатым человеком. Сону и Петрусу оставалось только открыть заведение, хранить чужие тайны и богатеть.

Они образовали компанию, "ТрансОушн-Кариббеан", и договорились, что роль фасада будет выполнять Петрус. У француза был более приемлемый деловой профиль, так почему бы не предоставить банковскую рутину ему. А Сон, прячась за компаниями, зарегистрированными в Панаме и Люксембурге, будет молчаливым партнёром. Оба станут находить вкладчиков.

На третьей неделе работы банка Петрус телексом сообщил Сону о клиентах, которых нашёл, один из них сделал вклад в полмиллиона долларов и пообещал, что будет ещё. Сон и сам добыл пару впечатляющих клиентов. Один возглавлял филиппинскую компанию слезоточивого газа, которая сделала миллионы на волне яростного протеста против правительства Коразон Акиньо.

А другим был Ча Ёнсам, нуждавшийся в хранилище для взяток, полученных от торговцев наркотиками и армейских подрядчиков. Ёнсам хотел также скрыть деньги, которые путём махинаций получил от своей богатой и очень доверчивой жены.

Если Сон намеревался сохранить Бритву как своего благодетеля, то имело большой смысл помочь ему в затруднительную минуту. Кроме того, когда помогаешь могущественному человеку, то и себя чувствуешь важным. Вот Сон и решил, что если благодаря ему Ёнсам сможет надёжно хранить свои капиталы, это навсегда укрепит их отношения.

Потом, две недели назад, Ёнсам позвонил ему домой и спросил, знает ли Сон, что Петрус вкладывает деньги "ТрансОушн-Кариббеан" в свои личные предприятия. У некоторых вкладчиков, Ёнсама в том числе, эти предприятия вызывают ряд сомнений. Поэтому глава КЦРУ желает сейчас же получить свои деньги обратно.

Сон совершенно ничего не знал о каком-то самостоятельном бизнесе Петруса. Новости захватили его врасплох, от страха разболелся живот: он предвидел реакцию Ёнсама, если деньги не вернутся.

Как и все скупые люди, глава КЦРУ взирал на род человеческий с недоверием, он доходил до паранойи в своих опасениях и подозрениях. Вполне в его духе было обвинить Сона и Петруса в том, что они сговорились его ограбить. Он велел тотчас вернуть его деньги, тридцать миллионов долларов, и пригрозил убить обоих, если они этого не сделают.

Сона закалила военная служба в Южном Вьетнаме и Корее. Будучи совершенно беспринципным, он в интригах, жестокости и коррупции армейской жизни чувствовал себя как гусь в воде. К тому же, он обладал солидной подготовкой в таэквандо, корейском карате, и кюпсо чириги, искусстве воздействия на жизненно важные точки тела.

Год назад, когда агент американской секретной службы, работавший под прикрытием, пытался проникнуть в его организацию, Сон убил американца ударом ноги в горло. Чуть позже один жизнерадостный итальянец из Интерпола попробовал сделать то же самое, и Сон его задушил, а потом вцементировал в пол гонконгского склада.

Но каким бы он ни был дикарём, сравниться с Ёнсамом Сон не мог. Глава КЦРУ был самым могущественным человеком в Корее после президента, и это позволяло ему безнаказанно совершать любые преступления.

Как и следовало ожидать, деловые предприятия Петруса оказались в плохом состоянии, банк - тоже. Француз, в Карибском море, был за пределами досягаемости Ёнсама. Ну а Сону не повезло, он-то жил в Сеуле и его можно было прижать, как только захочется. И Сон хорошо понимал, что будущее его стоит сейчас очень немного.

Крах банка явился воплощением его самых страшных кошмаров. Все телексы и телефонные звонки Петрусу оставались без ответа. А Ёнсам ещё устроил за ним слежку и, вероятно, прослушивал его телефоны. Сон уже собирался нанять самолёт до Каймановых островов, чтобы отловить Петруса и вышибить из него дерьмо, когда узнал, что француз летит на Гаити в реактивной "Сессне", гружённой золотом.

В тот же день банк "Транс-Оушин-Кариббеан" закрыл свои двери навсегда.

И ещё плохие новости от Ёнсама, чьи шпионы работали неустанно: власти Каймановых островов требуют немедленной выдачи Сона, а Петрус при каждом удобном случае выставляет Сона злодеем. Француз разгласил всю криминальную историю Сона, да ещё и приукрасил, заявив, что Сон намеренно устроил из банковского предприятия аферу. Петрус добавил, что его партнёр-мошенник, как он теперь называл Сона, присвоил почти все капиталы банка.

Будучи прирожденным и убеждённым лжецом, Сон редко говорил правду. Однако Ёнсаму он вполне честно сказал, что из банка не взял ни цента. Но увы, главу КЦРУ гораздо меньше интересовала честность, чем его пропавшие деньги.

После одного особенно зловещего звонка Бритвы перепуганный Сон схватил одеяло, убежал в ближайшую спальню и заперся там. Упав на пол и разрывая одеяло зубами, он поклялся убить Петруса при первой возможности.

Обманщик Смехотун сам оказался обманутым. Никогда ещё жизнь не казалась ему такой дурацкой и предательской игрой без выигрыша.

Он узнал, что Петрус всплыл в Париже, встречается там с адвокатами и влиятельными друзьями в правительстве, которых он просил заступиться за него перед властями Каймановых островов. Через Ёнсама он узнал также, что Петрус и те, кто его поддерживает, заключили нечто вроде сделки с упомянутыми властями: получалось, что Петрус отделается лёгким испугом. Петрус добровольно вернётся на острова и предстанет перед судом, а получит не больше четырёх месяцев в местной тюрьме - говорили, что сидеть там не столь уж тяжело.

Хуже всего, Петрусу не придётся что-то возмещать. Посредники француза успешно пользовались тем аргументом, что Сон утащил почти все деньги, пусть он и возмещает вкладчикам. Когда Сон услышал об этом, его вырвало и он потерял аппетит на несколько дней.

Поскольку власти на Каймановых островах берегли свои банки от дурной славы, Петрусу позволили сохранить ту незначительную сумму, присвоение которой он признавал. Что же до Смехотуна, то кому он мог пожаловаться? Все знали, что он негодяй - какой смысл кричать о своей невиновности?

С точки зрения француза, всё кончилось хорошо. А Сон ярился: его обвиняли в том, чего он не делал. От стресса он не мог спать по ночам, не выпив несколько рюмок коньяку.

В полдень два дня назад ему позвонили по телефону и велели немедленно явиться в здание КЦРУ. Дрожащий и потеющий, он повиновался - надеясь при этом, что мышцы сфинктера не подведут его в кабинете Ёнсама. Но, вместо того чтобы оборвать дни Сона на земле, Ёнсам дал ему прочитать телекс.

Вчера утром, согласно телексу, смотрители нашли два чемодана в лесу на юго-восточной окраине Парижа. Рядом были пятна крови, поэтому они сразу вызвали полицию. В чемоданах лежали останки белого мужчины средних лет, чьё тело было разрезано на куски и уложено в пластиковые мешки для мусора.

Череп у него был проломлен, в прямую кишку вбито горлышко бутылки. Все пальцы отрезаны.

В останках опознали Жерара Петруса, который исчез 24 часа назад, покинув контору своего поверенного на набережной Тюильри. Видели трёх азиатов, которые вынимали два больших чемодана из голубой "Тойоты" - машина и сейчас стояла у въезда в лесок. Обыскав машину, полицейские нашли окровавленный обрезок трубы, которым был убит Петрус. Нашли также и пальцы - завёрнутые в фольгу, они лежали в отделении для перчаток.

Сон почувствовал, что холодный пот течёт у него по спине. Сердцебиение стало неровным, заболело в животе. Быстрый взгляд на Ёнсама, который с невозмутимым видом сидел за столом, и Сон молча вернулся к телексу. Через несколько секунд он остановился - никак не мог сосредоточиться на тексте.

Заговорил Ёнсам.

- Петрус наказан хорошо. Он имел наглость думать, что всё это ему просто так сойдёт. Вообще-то он предложил вернуть деньги, но я ему уже не доверял. Поэтому он стал для меня бесполезен.

- Он удивился, как много мы о нём знаем, - продолжал Ёнсам. - Мы знали, например, что он заплатил крупные суммы некоторым французским чиновникам, чтобы те помогли ему с островной полицией. Он также вернул некоторые давние долги и был очень щедр со своими адвокатами. Большая часть украденных денег уже не находилась в его владении, а остальное, как я узнал, рассеяно по номерным счетам в четырёх странах. Найти эти деньги будет трудно или даже невозможно.

Глаза Ёнсама, ненормально глубоко посаженные, впились в Сона.

- Я хочу получить свои деньги обратно, - сказал он, - и это единственная причина, по которой ты ещё жив. А теперь поговорим об авансе, который ты должен выплатить.

Пятнадцатью минутами позже Сон покинул кабинет Ёнсама, отмахнулся от своего шофёра и пешком пошёл по улицам Сеула. Перед глазами у него стояла дымка, в груди теснило. Несмотря на декабрьский холод, он сильно потел. Обхватив лицо обеими руками, Сон почувствовал, что кожа горячая и влажная.

Он снял шляпу и пальто, сбросил их на тротуар и ринулся в густую толпу - было время ленча. При этом он сбил с ног слепого старика. Старик вскрикнул, ударившись крестцом. Сон не обернулся.

Как же он найдёт для Ёнсама десять миллионов долларов всего за сорок восемь часов?

Через сорок минут усталый Сон оказался в Чонмё, лесистом парке в центре Сеула, там расположено несколько старинных храмов. Остановившись у одного из них, он наклонился, упираясь руками в колени, и стал глубоко дышать. Потом начал массировать правым кулаком область сердца. Через несколько минут дыхание и сердцебиение пришли в норму.

Он приблизился к храму, на дверях и балках были вырезаны символы, отгоняющие зло: дракон, тигр и феникс. Когда храм бывал закрыт - а открывался он лишь по особым церемониальным дням - приношения в виде вина, свиных ножек и бычьих голов оставляли на передних ступеньках. Ноздри Сона раздулись от запаха ещё тёплых рисовых лепёшек.

С закрытыми глазами он стоял один перед храмом, вытянув руки и растопырив пальцы - пальцы, которые Ёнсам только что пригрозил отрезать. Он покачивался из стороны в сторону. И вдруг открыл глаза. Он знал, как найти деньги на аванс. Просто продать кое-что из его гонконгской собственности.

И ещё одна мысль пришла ему у храма, а именно - как устроить пакость Ёнсаму.

Он захихикал.

Глава 2

Пак Сон жил в утончённом павильоне вблизи сеульского дворца Кёнбок, где в 1895 году японские убийцы расправились с королевой Кореи Минь сначала закололи её, потом сожгли, облив керосином. Сон любил возиться в саду, он посадил множество кустов сирени, гигантских розовых лотосов и миниатюрных клёнов между арабесочными стенами и окружённым ими низким одноэтажным зданием.

Недавно он пристроил крыло с контролируемой температурой, в котором хранил голливудские сувениры, среди них костюмы, которые носили лилипуты из "Волшебника страны Оз", и камешки с калифорнийской Маунт Ли, где стоит легендарный щит ГОЛЛИВУД высотой пятьдесят футов. А безграничное восхищение Фредом Астэйром определило его хобби: чечётка.

В любовном подражании Джоан Кроуфорд он выстелил кухню белыми коврами, а стены в спальне все покрыл венскими коврами. И завтракал он так же, как эта актриса на протяжении многих лет - содовые крекеры с горчицей и сваренное на медленном огне яйцо, ни соли, ни масла.

Через два часа после того, как он вернулся домой с деньгами Ёнсама, Сон ступил в большую утопленную ванну, бронзовую, точно такую же как в особняке Тома Микса на Беверли-Хилз. Положив Т-образную опасную бритву на край ванны, он по шею опустился в пахнущую жасмином воду и испустил вздох удовольствия. Горячая ванна была тем редким невинным удовольствием, которое никогда ему не наскучивало.

Он только что закончил последний из разговоров по телефону, этот с клиентом в Нью-Йорке: Сон пообещал, что 1,5 миллиона долларов поддельными облигациями бразильского казначейства будут доставлены вовремя. В других разговорах Сон подгонял людей в Сеуле и за границей. Бумага, необходимая для изготовления валюты, не прибыла из Америки, и Сон ясно дал понять, что извинения и объяснения его не интересуют. Он пообещал поставщикам бумаги убить их, если товар не появится в Сеуле завтра утром. Его печатники ждали, сидели без дела.

Ничего страшного, ответили ему в том небрежном американском стиле, который он терпеть не мог. Сон такого большого заказа никогда раньше не делал, столько бумаги сразу не обеспечить, вы меня понимаете? Сон не смягчился; если прощаешь людям, они садятся тебе на шею. Бумага должна быть в Сеуле не позже завтрашнего утра, иначе...

Он не объяснил, зачем ему нужно это чудовищное количество бумаги сию секунду. Но секреты трудно хранить, и правда, конечно, скоро станет известна. Самое лучшее - это как можно быстрее расплатиться с Ёнсамом и закрыть столь неудачную главу в своей жизни. Любая отсрочка только увеличит страдания Сона.

Многие знали, что Ёнсам давит на Сона, но никто не решался шутить по этому поводу. Фальшивомонетчик требовал уважения от всех - и получал его. Исключением был только Ёнсам: если не можешь укусить руку, надо её целовать.

Стремясь сохранить свои пальцы в целости, Сон позвонил Ёнсаму из Гонконга, подтверждая, что аванс будет внесён своевременно. Позже этим же вечером Ёнсам должен был прислать своих людей за десятью миллионами, а доставить их следовало к нему в дом его любовницы, бывшей королевы красоты, чью карьеру в кино он обеспечивал немалыми суммами.

Глава КЦРУ занимался также медными акциями, по-крупному занимался, так как считал, что распространение СПИДА в Замбии и Заире вызовет резкое сокращение людских ресурсов и глобальную нехватку меди. Когда речь шла о получении прибыли, Ёнсам двигался быстрее чем ошпаренный пёс.

В ванне Сон провёл по лицу большой влажной губкой. Он только что оставил в соседней спальне радостно возбуждённую Элану, она вела односторонний разговор с шар-пеем. Бежевая длинномордая собака была раздражительна и переменчива в настроении, Элана считала это признаком чувствительности. Но Сон понимал, что щенок просто своенравен, как любая чистокровка.

Женщин постарше он считал столь же эгоистичными, поэтому предпочитал девочек-подростков, которых мог хотя бы чему-то научить. Он давал каждой образование в страсти чувств, манерах и обхождении кисен, а кисен - это лучшая любовница, которую только может пожелать себе мужчина. Привязанности Сона длительными не бывали. Потом он выбирал другую девочку и начинал её обучать. Главным была сексуальная покорность.

Сон почитал древние традиции Кореи, особенно традицию кисен,* которую считал самой изысканной. Началась она почти тысячу лет назад, когда при дворе королевства Корё стали отбирать девочек за их красоту, очарование и таланты и делать из них певиц, художниц, музыкантш, танцовщиц и рассказчиц. Получались в результате самые образованные женщины в стране, они становились подругами королей, дворян, артистов.

* Женщина для развлечений (кор.)

Кисен, женщины для развлечений.

А ещё их звали "идеальными женщинами".

Иностранные бизнесмены и туристы в Корее и сейчас могут увидеть кисен в лучших ресторанах - они изящно ухаживают за гостями, поют, танцуют, играют на традиционных музыкальных инструментах, каллиграфически пишут кистью и тушью.

Однако Сон прекрасно знал, что кисен - лишь часть сексуальной индустрии, рассчитанной на туристов из Америки, Японии, Европы и Австралии. А что ещё можно сказать о женщинах, которые прошли государственный подготовительный курс, где основной упор делался на приверженность антикоммунизму и изучение сексуальных поз, предпочитаемых японскими мужчинами...

Нисколько не обманывали его попытка правительства выдать этих женщин за продолжательниц традиций прошлых веков. Теперешняя кисен была шлюхой, нанятой для развлечения усталых бизнесменов, каждый из которых платил за то, чтобы его обманывали. Услуги этих фальшивых кисен обходились недёшево.

"Идеальных женщин" Сон знал хорошо. Он собирал редкие книги и старые записи на эту тему, включая древние свитки, описывающие известную в шестом веке группу вонхва - девушки-цветы. Эта группа, появившаяся ещё до кисен, состояла из прекрасных молодых женщин, выбранных как образец для всей страны. Группу распустили, однако, когда одна из двух самых выдающихся девушек убила другую в приступе ревности.

Во многом Сону удалось возродить истинную традицию кисен в Элане, она была умна, податлива, стремилась доставить удовольствие. Наставники, а наняты были лучшие, учили её поэзии, учили рассказывать истории, учили корейской музыке. Музыка у неё получалась не очень хорошо, потому что она не была основана на темперированной школе западной тональной системы.

Сон сам учил её каллиграфии и дворцовым танцам - она исполняла их в традиционном костюме и с цветочной коронкой на голове. Учил и народным танцам с их грациозными движениями плеч и коленей. Учил готовить ему напитки, класть кусочки пищи в рот - кисен делали это столетиями...

Она освоила хангыль, относительно простой корейский алфавит, в котором всего десять гласных и четырнадцать согласных. А вот говорить по-корейски ей было трудно, она часто забывала ставить глаголы в конец фразы, как подобает при правильной речи. Но поскольку в разговорах на корейском часто появлялись английские слова, Сон от неё и не требовал абсолютной правильности. Она была молодая и неопытная, и лишняя критика могла лишь подавить её стремление к совершенству.

Элана, сирота, попала к нему буквально нищей: денег ни цента, имущество только то, что на ней. Поэтому самым важным для неё было чувство защищённости, безопасности. Спокойная домашняя жизнь значила больше, чем неизвестное будущее, вот она и поддавалась безропотно требованиям Сона. Научалась она всему медленно, но Сон не торопил, так получалось лучше.

Из девственницы она стала чрезвычайно чувственной, а потом и искусной любовницей. Она делала всё, чего он хотел, сколь бы это ни было шокирующим или запретным. В страсти она иногда проявляла чёрточки собственницы, и его это немного раздражало. А чтобы Элана не забеременела, Сон перед сексом обмывал свои яички тёплой водой - помимо противозачаточного действия, ещё и обострялся оргазм.

Он создал для себя идеальную женщину, такую, которая не выставлялась на продажу иностранным бизнесменам. Она была личной собственностью Сона, обученной исключительно для его удовлетворения и услаждения. Зная, что другие мужчины никогда не получат Элану, он ею наслаждался ещё больше. Когда Сон сказал ей, что в её жизни никогда не будет другого мужчины, она бросилась к нему в объятия и заплакала от счастья.

Сон был весьма щедр с женщинами, и Элана не являлась исключением. Взамен он обладал довольной всем молодой любовницей. Каждый подарок, говорил он ей, это частица его души.

В прошлом месяце он подарил ей мотоцикл "Хонда Золотое Крыло", снабжённое стереоустановкой, путевым компьютером, интеркомом водитель-пассажир. Он бережно хранил фотографии стройной светловолосой девочки на мотоцикле, одетой во французские бюстгальтер и трусики, оставлявшие обнажёнными соски и вагину.

Уехав в Гонконг, он не забывал об Элане, оставшейся в Сеуле и утешавшей себя своей любимой пищей - кока-колой и шоколадным тортом. В эксклюзивном торговом центре он купил ей два кожаных комбинезончика от Клода Монтаны, плечи у них простирались на шесть дюймов в обе стороны. Сейчас она носила один из этих комбинезонов, правда, уже попорченный немного щенком, который любил мочиться ей на колени.

Сон в ванне поднял ногу из воды, осмотрел мышцы, упругие от танцев и занятий боевыми искусствами. Намылив ногу, он побрил её опасной бритвой. Такой ногой можно прошибить Ёнсамовы яйца до самой крышки черепа. Но это фантазия, а фантазируют слабые умы. Сон далеко не слабый. Он выдаст Ёнсаму более тонким путём.

Он хихикнул. Почему бы не сейчас.

У него появилась эрекция. Посмотрев через плечо в сторону спальни, он крикнул:

- Элана, иди сюда. Быстро.

Дверь открылась, и девочка вошла в ванную комнату, держа щенка на руках. Она остановилась у ванны, чмокнула щенка в мордочку и помахала одной из его лап Сону.

Он приветственно поднял мокрую руку.

- Оставь его в той комнате, красавица, потом разденься и лезь ко мне. Запри дверь, чтобы никто не помешал.

- Я решила назвать его Спрингстин, - сообщила она.

- Чем плохо Писун?

- Это получилось не нарочно. Он же не хотел портить мою красивую новую одежду.

- Может, он пришлёт тебе цветы, чтобы ты его совсем простила. Ну, отнеси его, как я сказал, и быстрей назад.

Прижимаясь лицом к голове щенка, она вышла. Минуты через две вернулась, улыбающаяся, с золотой цепью на талии. Она была стройная, с маленькой грудью, зелёными глазами и золотистыми волосами до плеч - пробор посередине. Ногти были выкрашены зелёным, волосы на лобке сбриты.

Элана залезла в ванну и обняла Сона. Стала облизывать ему соски, мягко потягивая за каждый своими полными губами. Потом, погрузившись головой под воду, она взяла его эрегированный пенис в рот. Её волосы потемнели, плавали по поверхности воды. Сон закрыл глаза и откинулся назад. Её язычок сводил его с ума.

Через несколько секунд она вынырнула - подышать. Обеими руками убрала волосы с лица и улыбнулась Сону. Он ответил на улыбку, одобрительно кивнул. Да, научил он её хорошо.

- Ты счастлива со мной? Я хочу сказать - истинно ли и полностью ли ты со мной счастлива? Пожалуйста скажи правду. Я почувствую, если ты солжёшь.

Положив голову ему на грудь, она нежно обвела мизинцем его сосок.

- Я люблю тебя. Я хочу остаться с тобой навсегда.

- Я не об этом спросил. А вот о чём: счастлива ли ты, истинно и полностью.

- Да. У меня есть всё, чего я могла бы хотеть. И я действительно хотела бы остаться с тобой навсегда.

Она смотрела на него, мокрые волосы обрамляли маленькое личико. Пухлый рот сложился в доверчивую улыбку, она во всём полагалась на него. Сон поцеловал её глаза, ощутил воду и лёгкий трепет ресниц. Никогда она не выглядела более соблазнительной.

Она провела языком по его уху. Голос звучал призывным шёпотом.

- Я хочу всегда быть такой счастливой как сейчас.

Сон поднёс прядку её волос к губам и поцеловал. Пальцами другой руки он массировал ей затылок.

- Теперь ты стоишь того, чтобы тебя убить, - сказал он.

Он взял опасную бритву и полоснул ей по уголкам рта. И вцепился зубами в её правое плечо. Элана закричала, рот превратился в яму. Сон захихикал. Откинувшись назад, он стиснул её ногами повыше талии, не давая дышать. Крик перешёл в хрипение, потом не стало ничего.

Разжав ноги, Сон правой презрительно оттолкнул Элану. Она упала лицом в воду и её тело поплыло к двойному крану в виде диких лошадей, вставших на дыбы. По-прежнему сжимая бритву, Сон нырнул за ней в потемневшую от крови воду.

Схватив мокрый и окровавленный труп Эланы, он быстро поднялся. Прижал тело к стене, ввёл пенис, и у него сразу же произошла эякуляция.

Опустошённый, он позволил мёртвой девушке выскользнуть из рук и упасть в воду. С закрытыми глазами он стоял, подрагивая, прижавшись лбом к стене, сложенной из булыжника - этот булыжник входил когда-то в подъездную дорожку у дома Д.У. Гриффитса. Он чувствовал невыразимую радость. Напряжение, мучившее его последнее время, исчезло. Ум стал ясным и спокойным.

Он не мог полностью удовлетворить свой половой инстинкт без убийства. Для этого уникального эротического танца он нуждался в женщине единственной и несравненной, женщине, превосходящей всё обычное и заурядное. В такой партнёрше ему было необходимо видеть некоторые черты матери, но сформирована она должна быть с учётом его своеобразных потребностей.

Сон всегда искал идеальную женщину. Часто её находил и каждый раз убивал.

Тремя часами позже он танцевал чечётку на полу из полированного чёрного гранита перед камином, украшенным бронзовыми львами, когда кривоногий судья в белой куртке прервал его и сообщил, что пришли три человека за деньгами Ёнсама. Танцевал Сон вместе с Фредом Астэйром и Джинджер Роджерс под видеокассету.

Он ответил слуге, продолжая чечётку.

- Скажи господам, что чемоданы стоят у этой комнаты. Могут взять их и идти. Мне видеть кого-то не обязательно.

Когда слуга закрыл дверь, Сон улыбнулся, думая: Ёнсам, друг мой, вот сюрприз тебя ждёт.

В кабинете на своей вилле позади единственного в Сеуле англиканского собора Ча Ёнсам присел на корточки у пяти кожаных чемоданов на ковре. Ему вспомнились недобрые предзнаменования перед утратой тридцати миллионов долларов. Ёнсам, плотно сбитый человек пятидесяти лет, с нависшими веками и неприятным носовым голосом, никогда не признался бы в том, что он суеверен. Но корейцы традиционно верят в возможность предсказания - от традиции никуда не денешься.

Недавнее предзнаменование было в день рождения Будды - на восьмой день четвёртого лунного месяца. Вечером он пришёл в буддистский храм Чоге-са, купил бумажный фонарик и свечу. Написав имена членов своей семьи на дощечке под фонарём, он поместил в него свечу и зажёг, затем повесил фонарь на одну из проволок, протянутых через двор храма.

В темноте вокруг него мерцали ряды фонариков, повешенных другими молящимися. Ёнсам кланялся и просил Будду проявить милость к его семье. Просил он и дальнейшей помощи в накоплении денег. Уже сам процесс накопления делал его счастливым.

Деньги помогут ему также своевременно уйти с разведывательной работы, не дожидаясь, когда его вытолкнут. С деньгами он сможет скрыться от врагов.

От внезапного порыва ветра его фонарик заплясал на проволоке, а в следующую секунду загорелся и сгорел целиком. Недоброе предзнаменование. Все вокруг пришли в ужас. Загоревшийся фонарь предвещает неудачу на весь грядущий год.

И неудача постигла его сразу же. Вскоре после случая с фонариком у его жены произошёл небольшой удар, а старшая дочь, учившаяся на первом курсе в бостонском медицинском колледже, потеряла ногу, разбившись на мотоцикле. А его двадцатичетырёхлетняя любовница, напористая маленькая сучка, которая от нетерпеливости ничему не могла толком научиться, завела связь с японским кинорежиссёром в надежде обеспечить себе карьеру.

И наконец - катастрофа с банком Пака Сона, поставившая под угрозу уютное будущее Ёнсама. Потеря тридцати миллионов долларов сделала остальные проблемы относительно маловажными. Даже правительственный указ покончить со студенческими демонстрациями в пользу объединения Северной и Южной Кореи не захватил его внимания целиком. Безжалостно целеустремлённый Ёнсам думал сейчас только о своих деньгах.

Не теряя времени, он взялся за Пака Сона. Ёнсама не интересовали объяснения, оправдания или какие-то алиби. Сон уговорил его сделать вклад в "ТрансОушн-Кариббеан", Сон и отвечает за все последствия. Ёнсам, о котором враги говорили, что у него карманы зашиты, делая передачу наличных кому-либо физически невозможной, бывал смертельно опасен, отстаивая деньги, которые считал по праву своими.

К чёрту дурные предзнаменования. Он вышибет свои тридцать миллионов из этого мерзавца Смехотуна. Неважно, что там они сделали друг для друга в прошлом. Давило тяжким грузом настоящее.

Сейчас, в своём кабинете, он придвинул к себе чемодан и погладил его дрожащими руками. Дешёвая кожа, сломанные застёжки, ручка едва держится. Вероятно, куплен на рынке в Гонконге, но это не имеет значения. Важно только содержимое.

Открыв чемодан, Ёнсам уставился на деньги, и у него перехватило в груди. Дыхание стало быстрым и поверхностным. Он смотрел на массу американских стодолларовых бумажек - чудесное зрелище. В висках стучало, когда он поглаживал деньги. Всё необходимое для его благосостояния и счастья находилось в этом чемодане. Всё.

Деньги он сосчитает, конечно. Доверяй только себе, и тогда никто тебя не предаст. А сосчитав, отправит в банки в Макао, Венгрии и Лихтенштейне проверенные банки, чтобы не повторилась история с Соном и французом.

Есть ли в этом чемодане поддельные банкноты? Ёнсам решил, что вряд ли. Сон знает, что может обрушиться на него за одну только фальшивку.

Ёнсам правильно поступил, оставив ему жизнь. Напугать нужно было, да, но оставить живым, потому что если кто и может достать тридцать миллионов быстро, то именно Сон. Смехотун - полный псих, это ясно. Однако мало кто столь же умён и изобретателен.

Вытаскивая пачки сотенных банкнот из чемодана, Ёнсам раскладывал их на письменном столе. Опустошив один, принялся за второй. На самом дне он его и увидел. Засунут между двумя пачками. Пакет из фольги размером с небольшой почтовый конверт. Сон-то и не заметил, наверно, что сунул его не туда.

Ёнсам вытащил пакет, осмотрел через очки в проволочной оправе, взвесил на ладони. Если здесь что-нибудь ценное, Сону не повезло: всё, что в этих чемоданах, принадлежит Ёнсаму.

Он развернул пакет, радуясь, что поживится чем-то от Смехотуна. А потом увидел содержимое. Потрясённый, он с отвращением выронил пакет.

Ёнсам отступил назад, прочь от фольги и того, что она содержала. Мышцы шеи у него напряглись, дышалось трудно. Тошнило, он едва сдерживал рвоту.

На ковре лежали человеческие пальцы. Окровавленные, с зелёными ногтями.

Хотя он и был человеком жестоким и хладнокровным, Ёнсам не выносил прикосновения к мёртвой плоти. Он избегал физических контактов с жертвами пыток, особенно после их смерти, оставляя все эти вещи подчинённым. Отвращение к смерти возникло в нём очень давно, в то утро, когда он, восьмилетний мальчик в нищей семье, проснулся и увидел рядом умершего от голода младшего брата.

Ёнсам на цыпочках обошёл разбросанные пальцы и приблизился к столу тут у него резко перехватило дыхание. Упершись ладонями в крышку стола, он ждал, когда приступ пройдёт. Потом дрожащей рукой придвинул к себе телефон, снял трубку и начал набирать номер.

В своей гостиной уставший от чечётки Сон бросился на диван и распустил свой белый галстук. Напевая одну из мелодий видеокассеты, он вытер лицо маленьким ручным полотенцем. На низком плетёном столике беспрестанно звонил телефон.

Сон снял свои чечёточные штиблеты и мысленно отметил, что набойки пора сменить. Закрыв глаза, он помассировал себе ноги. Телефон, на который слугам было сказано не обращать внимания, продолжал звонить.

Наконец он поднялся и потянулся, потом подошёл к плетёному столику. Улыбаясь своему отражению в зеркальной стене, вытащил откупоренную бутылку "Моэ э Шандон" из ведёрка со льдом и наполнил бокал охлаждённым шампанским. Один глоток - и он вздохнул от удовольствия. Второй глоток, и он поднял трубку.

- Да?

- Ты, поганец. Я тебя за это уничтожу.

Сон поднёс бокал шампанского к свету, рассматривая пузырьки.

- Полковник Ёнсам. Как любезно, что вы позвонили. Надеюсь, аванс доставлен вам благополучно. Десять миллионов, как договаривались.

- Ты вонючий мерзавец, тебе это так не пройдёт.

- Что не пройдёт? Я не понимаю. - Сон прикусил губу, чтобы не захихикать.

- Ты её убил, да, поганый извращенец?

- А, её? Вы имеете в виду Элану? Ну, собственно говоря, убил. Но откуда вы знаете? Это произошло всего пару часов назад...

- Я сказал, что отрежу тебе пальцы, если не выплатишь аванс. Так вот, аванс уже у меня, а пальцы я тебе всё равно отрежу. Каждый и все до единого. Играй в свои отвратительные игры с молоденькими девочками, если хочешь, но не со мной. Не со мной.

Сон улыбался, ему было очень весело.

- Полковник, может, вы объясните, о чём речь?

От злости голос у Ёнсама стал ещё более носовым, чем обычно.

- Ты захотел позабавиться и послал мне пальцы этой девки, да? Ну, смешно будет не тебе.

Сон поднял брови.

- А, я понимаю. Вы хотите сказать, что я намеренно...

У Сона вдруг появились другие интонации.

- Полковник, полковник, пожалуйста простите меня. Получилось вот что: я завернул пальцы в фольгу и куда-то дел не туда. Всё очень просто. Я никогда бы не послал вам такой подарок. Никогда.

- Ты лжёшь.

Сон смущённо кашлянул.

- Я положил пальцы на стол вместе с деньгами. Понимаете, я перекладывал деньги в чемоданы подешевле и в то же время собирался сохранить пальцы на память. Она была чудесная девочка, а уж пальчики... Я и хотел подержать у себя пальцы. С некоторыми девочками больше сентиментальничаешь, чем с другими...

Глядя в зеркало, Сон указательным пальцем пригладил брови.

- Я спешил, понимаете. Ваши люди должны были прийти за деньгами, и я хотел всё приготовить к их появлению. Думаю, пальцы случайно оказались в одном из чемоданов. Мне искренне жаль, если это вас чем-то обеспокоило. Надеюсь, вы не слишком разволновались.

Сон подумал: Надеюсь, ты выблевал все кишки, жадная сволочь.

- Ты рассчитываешь, что я поверю в эту сказку? - прошипел Ёнсам.

- Кстати, - продолжал Сон, - вы могли бы оказать мне обычную любезность и прислать кого-нибудь за её телом? Не знаю, что бы я делал без вашей помощи в таких случаях. Она наверху, в ванной. Скажите своим людям, чтобы надели перчатки и ни к чему не прикасались. Последний раз кто-то оставил кровавые отпечатки рук на дверном косяке...

- Насчёт пальцев ты лжёшь и сам это знаешь. - В голосе Ёнсама теперь звучало сомнение.

- Полковник, зачем бы я стал это делать?

- Потому что ты считаешь себя умным. Потому что ты знаешь...

Ёнсам остановился, не желая признать, что другим может быть известно о его отвращении к трупам. Как мог бы Сон узнать о смерти его младшего брата? В действительности же фальшивомонетчик прекрасно знал, что Ёнсам не выносит прикосновения к мёртвой плоти. У Сона было детальное досье на главу КЦРУ, и в него регулярно вносились все новые данные.

Ёнсам помолчал.

- Доказав, что ты можешь собрать деньги, ты уже позволяешь себе вольности.

Сон хихикнул.

- Преступные бунты этих студентов - позор для нашей страны. Кому какое дело, если один из их лидеров умер на прошлой неделе, когда ваши люди взяли его для допроса. Какая была причина смерти? Ах да, сердечный приступ.

Сон допил шампанское и заново наполнил бокал. Студент умер не от сердечного приступа. Он умер, когда один из бандитов Ёнсама засунул ему в ухо шариковую ручку и три раза топнул ногой - кончик проник в мозг студента.

Известие о смерти студенческого лидера только подстегнуло бунт. В то же время студенты обвинили Ёнсама в убийстве и потребовали его отставки. Бритва мог пережить бурю, а мог и не пережить. Если он уйдёт в отставку, лучше при этом быть богатым человеком.

Больше прежнего Ёнсам нуждался сейчас в Соне, и фальшивомонетчик это знал.

- Полковник, поверьте, у меня это получилось не нарочно. Я так напряжённо занимался деньгами, что, наверное, скинул пальцы в чемодан и не заметил.

- Я по-прежнему говорю, что ты лжёшь.

- Полковник, скоро приедут мои печатники. Они воистину работают день и ночь, чтобы продукция была готова к моей поездке. Я буду очень признателен, если труп Эланы уберут до того, как они здесь появятся.

Ёнсам шумно выдохнул.

- Если ты ещё когда-либо пришлёшь мне что-то подобное, я лично прострелю тебе башку. А тело заберут до приезда твоих печатников.

Он помолчал.

- Её пальцы вместо твоих, смысл такой?

- Полковник, правда, я...

- Эта шутка в твоём стиле. Ну, друг мой, подождём, когда ты вернёшь мне тридцать миллионов, а потом посмотрим, какую шутку устрою тебе я.

Он положил трубку.

Сон бурно захихикал. Шутка прекрасная. Чудо шутка. Ёнсам проведёт несколько бессонных ночей.

Сон взял папку, лежавшую рядом с ледяным ведёрком, и раскрыл. Поверх несколько отпечатанных страниц лежала цветная фотография восемь на десять. Это была фотография его следующей идеальной женщины.

Он рассматривал её лицо. Очень красивая девочка, одна из самых красивых, кого он видел за свою жизнь. Светлые волосы, ни физических изъянов, ни умственных болезней в прошлом.

Возьмёт он её в Нью-Йорке, это последний пункт в его маршруте, и привезёт сюда, в Сеул, где и начнёт готовить из неё кисен. Она ни в чём не будет нуждаться. Её краткая жизнь с ним покажется золотой.

Краткое жизнеописание девочки он просматривал каждый день последнюю неделю.

Ей было тринадцать лет.

Глава 3

Манхэттен, декабрь

В четыре тридцать две пополудни детектив-сержант Манни Деккер вошёл в почти пустой мексиканский ресторан на Коламбус-авеню и остановился рядом с женщиной, которая сидела у бара, спиной к видовому окну, уставленному кактусами. Он наблюдал, как она допивает "Маргариту" - красноватые глаза прикрылись, когда женщина осушила стакан. Она плакала.

Поставив пустой стакан рядом с сумочкой, она взяла из пепельницы дымящуюся сигарету, сделала быструю затяжку и погасила окурок. Взглянула на часы и уже вытаскивала из сумочки пачку "Мальборо", когда заметила Деккера. Вымученно улыбнувшись, она соскользнула со стула и к нему в объятия.

Когда Деккер прижимал её к себе, ожило множество спавших воспоминаний. Звали женщину Гэйл Да-Силва, и когда-то они поговаривали о браке. Но это было ещё до того, как он вернулся из Вьетнама, совсем не тем человеком, который туда уехал: уезжал морской пехотинец с чистыми руками и чистым сердцем.

Он многое увидел и запомнил слишком много. Чёрт возьми, да он вернулся, чувствуя себя тысячелетним. Разочарованная Гэйл вышла за другого.

- Восемь лет, - сказала она. - Восемь долгих лет. Не могу поверить, что мы не виделись так давно.

- Ты хорошо выглядишь, Гэйл.

- Ты лжёшь, но это ничего. Лучше фальшивые комплименты, чем искренняя критика. Господи, ты несокрушимый как скала. Всё занимаешься своим карате?

- Всё занимаюсь. Карате, здоровый образ жизни и сила молитвы сделали меня тем, кто я сейчас есть - но кем именно, чёрт возьми? Мой старикан утверждал, что физические упражнения - зряшная трата времени. Если ты здоров, они тебе не нужны, а если болен, лучше не рискуй.

- Мудрый он. Я так боялась, что ты не придёшь, - сказала она. Спасибо...

Уткнувшись лицом ему в грудь, она беззвучно заплакала. Детектив закрыл глаза. Работа в полиции делает человека холоднее, чем надгробный камень зимой. Деккер уже и не знал, способен ли он на сочувствие. Плакать по всем он не мог, это уж точно.

Хотя Гэйл Да-Силва, конечно - совсем другое дело.

Два дня назад она позвонила ему в участок и попросила помощи. Накануне Тоуни, её дочь и единственный ребёнок, ушла как обычно в частную школу на Западной 73-й улице в Манхэттене. Вечером не вернулась. Обезумевшая Гэйл Да-Силва умоляла Деккера найти её.

Манни Деккеру было лет тридцать шесть - стройный мускулистый мужчина, тёмно-каштановые волосы, усы, обманчиво мягкая улыбка. На обеих кистях рук мозоли от многолетних ударов по макиваре - это специальная доска для карате. Нос сломан. Этот перелом, впрочем, только улучшивший его внешность, он получил в составе группы карате от США на панамериканской встрече мексиканец не рассчитал удар.

Деккер заработал свой золотой значок детектива меньше чем за два года. Кроме обычной работы в участке, он имел отношение ещё и к Отделу Внутренних Расследований, его завербовали полевым агентом прямо в Полицейской Академии. Полевые агенты докладывали о всяческих провинностях полицейских в управление, за что их ненавидела вся служба. Если такого агента раскрывали, он подвергался остракизму - а то и физическому нападению. Работа была хлопотная и часто опасная. Деккеру она нравилась.

Чтобы уменьшить риск, полевые агенты поддерживали контакт только с кем-нибудь одним в управлении, лейтенантом или капитаном. Использовались условные имена, встречи проводились где-нибудь подальше. А Деккер настоял на том, чтобы со своим контактом - звали его просто Рон - вообще не встречаться. Нет большей беды, чем если тебя увидят с охотником за головами из Отдела Внутренних Расследований. Деккер и Рон сообщались только по телефону, звонил всегда Деккер.

Деккер был одиночкой, неспособным (не желающим, утверждала его бывшая жена) создать душевную близость с кем бы то ни было. Он считал себя наблюдателем, существом независимым, человеком на пути от утробы к могиле, совершенствующим себя в одиночестве додзё и благословенным потому, что жизнь позволяет ему творить собственные законы. Вот почему он стал полевым агентом. Он хотел сам творить законы.

В мексиканском ресторане Деккер бросил свою шляпу на стойку и расстегнул пальто. Не сразу он привлёк внимание молодого крючконосого бармена, который занимался переключением каналов на телевизоре рядом с кассовым аппаратом. Выбрав программу, бармен повернулся к детективу, и тот сказал:

- Два кофе, чёрный.

Гэйл Да-Силва взяла Деккера за руки и потянула на стул рядом со своим. Ей было лет тридцать пять, но эта маленькая черноволосая женщина выглядела старше. На ней был изящный чёрный костюм и белые беговые туфли - Деккер видел в этом нечто вроде униформы деловых женщин на Манхэттене. Униформу эту он не любил, считал отвратительной, как домашний суп.

Последний раз он видел Гэйл Да-Силва холодным апрельским днём в Художественном музее, где столкнулся с ней и её муженьком на выставке Ван Гога. Она вышла за Макса Да-Силву, пухленького бухгалтера, который, кроме того, ещё владел компанией "Джаз-пластинка - почтой". Деккеру он запомнился как человек, довольный собой и недовольный всеми остальными.

Рассказывая по телефону об исчезновении Тоуни, Гэйл упомянула и о переменах, происходящих в её жизни. Незадолго до исчезновения их ребёнка Макс попросил её о разводе. Как он выразился, ему скоро сорок лет, время духовно возродиться, заново пробудить в себе интерес к жизни. Пора расширить свою душу, увеличить свою способность давать и получать.

Дерьмо ты болтаешь, Макс, сказала ему Гэйл. Переходи к сути.

А суть оказалась в том, что Макс трахает клиентку, у неё же развился вкус к психо-трёпу. Его новая любовь, швейцарка, дизайнерша костюмных украшений, подбила Макса на гипнотерапию как средство выведения подавленных чувств на поверхность сознания. В результате Макс узнал, что давно хочет развода, но ему просто не хватало смелости сказать об этом.

Теперь, когда он полностью осознаёт себя, Макс хочет прекратить свой брак с Гэйл и жениться на женщине, которая будет ему спутником до конца его жизни.

У Гэйл оказался сюрприз для Макса: он так же наскучил ей, как она ему. Получилось-то, что оба излечились от любви одновременно. Последние месяцы они только и делали, что обнаруживали недостатки друг у друга, сказала она ему. Магия определённо выдохлась.

Ответ Гэйл потряс Макса, показав, что он всегда её недооценивал. Впрочем, и Деккеру случалось её недооценить.

Макс согласился отдать Гэйл всё, что бы она ни попросила. Деньги сразу, деньги ежемесячно, долю в компании пластинок. И Тоуни останется с Гэйл. Максу хотелось, чтобы разрыв был полным. Даже их дом о трёх спальнях напротив филиппинского консульства на Восточной 66-й улице могла взять себе Гэйл. Чистый мог выйти развод.

Устранив Макса из своей жизни, Гэйл намеревалась все силы отдать работе у издателя детских книг, где она уже почти пять лет выполняла функции секретаря. Работа ей нравилась, платили хорошо, скоро её собирались повысить, сделать распорядительным ассистентом. Тогда уж она станет заниматься своими проектами, а не секретарскими делами. Будущее казалось таким ослепительным, что Гэйл пришлось бы носить тёмные очки.

И ещё одно преимущество. Жизнь без Макса будет означать мир и покой дома, потому что он и Тоуни плохо уживались. Макс на всё бурно реагировал, к дочери относился излишне строго. Тоуни была импульсивна, беспокойна и не стесняясь высказывала своё мнение.

Деккер никогда не видел Тоуни, но по описанию Гэйл ему понравилась независимость девочки. Если бы он не вернулся из Вьетнама таким развинченным, Тоуни могла оказаться его дочерью. На фотографии, которую прислала ему Гэйл, он увидел светловолосую женщину-девочку чрезвычайной красоты, в которой проглядывала трогательная комбинация строптивости и неуверенности в себе. Эта будущая женщина, подумал Деккер, не станет делать ничего, что ей не хотелось бы делать.

По словам Гэйл, дочь восприняла новости о разводе плохо, она с плачем убежала в свою комнату и захлопнула дверь. Макс ворвался следом за нею и произошла последняя из длинной череды их ссор. Кончилась она тем, что Макс ударил по щеке Тоуни, а Гэйл ударила по щеке его. На следующее утро девочка ушла в школу, и больше её не видели.

Сейчас в мексиканском ресторане, Деккер спросил у Гэйл:

- Записку с требованием выкупа прислали?

- Нет. И очень жаль. Тогда я бы по крайней мере знала, что она жива.

- Я справлялся в соответствующих подразделения полиции, больницах, моргах. Никто соответствующий описанию Тоуни не зарегистрирован.

- А ФБР? Ты что-то упоминал о...

- Да, - кивнул Деккер. - Но если в деле нет пересечения границы штата, они им заниматься не станут. А мы сейчас не знаем, где Тоуни. Будем надеяться, что ещё в Нью-Йорке. Здесь у нас больше шансов найти её. Знакомый в ФБР обещал поместить сообщение о её пропаже в их вашингтонском управлении, но это и всё, что он может сделать.

- Мне не нужны оправдания, я хочу вернуть свою дочь.

- Гэйл, послушай. Тот человек в ФБР говорит, что перед нами проблема. Нет доказательств, что Тоуни похищена. Ни записки о выкупе, ни телефонных звонков, никто не видел, как её похищают. Он говорит, нам остаётся только работать с местной полицией и надеяться на лучшее.

Деккер, хмурясь, помассировал себе затылок.

- Слушай, я занимаюсь пороками - наркотики, грязные деньги и ещё некоторые вещи, о которых и говорить-то не хочется. О том, как искать пропавших детей, я мало знаю, мои информаторы тоже. Но я попробую. Свяжусь со всеми своими контактами, потрясу кое-кого. Но нам нужна вся возможная помощь, и это включает полицейских в твоём участке.

У Гэйл медленно опустилась голова.

- Макс тоже что-то делает самостоятельно. Он побывал в школе, звонил её друзьям, их родителям. Пока ничего. Говорит, что чувствует себя виноватым - ударил её. Я очень стараюсь не винить его в том, что произошло, но это не легко. Это не легко.

Деккер обнял её за плечи.

- Девяносто процентов пропавших детей возвращаются в течение двадцати четырёх часов. Я знаю, что прошло двое суток, но, может быть, Тоуни уже направляется домой.

Он не сказал ей, что большинство сбежавших и вернувшихся оказываются жертвами сексуальных преступлений. А тысячи не возвращаются, потому что их убили в процессе ритуальных жертвоприношений - таких становится всё больше - или убил кто-то из маньяков, специально выслеживающий детей.

Гэйл упёрлась в стойку бара стиснутыми кулачками.

- Я хочу, чтобы мне вернули мою дочь. Вот и всё.

Она смотрела на Деккера покрасневшими глазами.

- Макс еврей, я католичка, но мы отмечаем Рождество, потому что Тоуни это нравится, а нам приятно, когда она счастлива. Я собиралась искать ей подарки на этой неделе. Она хочет кожаные брюки и туфли от Саши. У неё всегда был дорогой вкус.

- Иди по магазинам, - посоветовал Деккер. - Сохраняй нормальный образ жизни, если сможешь.

- Я рассказала полиции о Тоуни, как ты велел.

- Знаю. Я заходил туда, чтобы знали - я принимаю участие как друг семьи. Они сказали, нет проблем. Просто держать их в курсе. Они проверят всю школу, может, она живёт у кого-то из друзей, потом исследуют этот район - не видел ли её кто после исчезновения.

Кроме этого, как понимал Деккер, Гэйл от своего участка ничего не получит. По большей части полицейские контактны и приветливы. Но уличная преступность в городе высокая и растёт, полиция перегружена работой, у неё со временем формируется черноватый, циничный взгляд на человека. В этом городе бороться с преступностью - всё равно что бежать марафон на одной ноге.

Деккер знал, почему полицейские не рассматривают исчезновение Тоуни как событие чрезвычайное. Чрезвычайным была смерть восьми доминиканцев в квартире на Уошингтон Хейтс, младшему шесть лет, старшему восемьдесят три все умерли потому, что один из них не тех обманул в сделке с наркотиками. Чрезвычайным была смерть двадцатидвухлетнего полицейского, убитого выстрелом в голову, когда он охранял в Квинсе дом свидетеля по делам о наркотиках: наркомафия показала таким образом, что сотрудничать с полицией опасно.

И вовсе не была чем-то чрезвычайным испорченная девчонка, которая не вернулась из частной школы домой вчера, но очень даже может вернуться завтра, когда достаточно проголодается.

Гэйл покачала головой.

- Это Макс придумал поместить два объявления на первой странице "Таймс". В одном говорится: "Тоуни, мы любим тебя и хотим, чтобы ты вернулась". В другом предлагается двадцать пять тысяч долларов за её возвращение - с обещанием, что вопросы задаваться не будут.

Деккер отхлебнул чёрного кофе, сжал чашку в ладонях, чтобы руки согрелись.

- Эти деньги привлекут всяческих психов, которые будут утверждать, что у них есть информация - которой нет. Но тут ничего не поделаешь. Пей кофе.

- Я хочу ещё одну "Маргариту". Помнишь, когда я работала здесь официанткой? "Маргарита" стоила девяносто центов. А сейчас почти шесть долларов.

Она повернулась к окну, долго молчала.

- Знаешь, - сказала она наконец, - я ещё никогда не становилась жертвой насилия. Сумочку однажды выхватили, несколько раз хватали за задницу на улице, но и только. Я не знаю, что это такое, если убили близкого тебе человека. Но это не может быть хуже, чем если близкий человек пропал и ты не знаешь, что с ним. Иисусе, я сижу здесь и не знаю, исчезла моя дочь навсегда или как.

Деккер тоже не знал. Тоуни уже могла быть мертва, жертва несчастного случая или убийства. Не исключалось, что она совершила самоубийство. А может быть, она сейчас дома, грабит холодильник и придумывает себе алиби. Или у какой-нибудь подружки, они вместе смотрят телевизор. И даже на цепи в подвале на Стэйтон-Айленд, где сексуальный маньяк делает с ней такие вещи, которые потрясут самого бывалого из полицейских.

Суть: чем дольше Тоуни остаётся в пропавших, тем меньше шансов, что её вообще найдут.

Недавно прессу взорвала история о двенадцатилетнем мальчике из Квинса, которого искали три недели. Его труп, без головы и рук, обнаружили в воде пролива Лонг-Айленд ловцы моллюсков. Поскольку образующиеся газы поднимают труп на поверхность, убийца или убийцы разрезали мальчику живот.

Пока никого не арестовали. Полицейским было известно только, что белый мальчик из семьи среднего класса пошёл в неблагополучный чёрный район купить крэка. Безумие, но наркоманы вообще плохо соображают. Деккер спросил у Гэйл, употребляет ли Тоуни наркотики, если да, то она будет не первой в своей возрастной группе, кто пострадал при покупке наркотиков. Гэйл ответила - ты не о моей дочери говоришь. Тоуни к наркотикам и не прикоснётся, Гэйл может поручиться своей жизнью.

Деккер привлёк внимание бармена и показал на пустой стакан Гэйл. Кивнув, тот взял чистый стакан, смочил край долькой лимона и поставил стакан вверх дном на тарелку с солью. Но прежде того опять переключил каналы на ТВ.

Деккер отпил чёрного кофе, думая, что, может быть, есть смысл перекусить сейчас, пока есть такая возможность. Последние дни он ел на бегу или вообще не ел.

Его начальник в участке, немногословный помощник инспектора Аллан Худа, не возражал против того, что он ищет Тоуни Да-Силва - но делать это можно только в своё личное время. Ослушаться нельзя, потому что Худа, прозванный Аятоллой, мог проглотить не разжевав.

Поэтому Деккер, отработав целый день, выходил на улицы, чтобы показать фотографию Тоуни транспортным полицейским на автовокзале, дрожащим парнишкам, собравшимся на Клубничном поле Центрального парка помянуть Джона Леннона, бродягам, живущим на свалке в доках. Потом - чернокожим подросткам, сводникам, вышибалам в клубах скиндхедов, организаторам петушиных боёв, Ангелам Ада, владельцам книжных магазинов для гомосексуалов...

Найти пока ничего не удавалось.

Никто её не видел, никто ничего не слышал. В каком-то смысле Деккер мог бы с этим смириться: так бывает. С другой стороны, слишком уж он не привык проигрывать.

Карате научило его не отступать, последовательно стремиться к цели. Однако же при этом он был достаточно ловок, чтобы не раздражать окружающих чрезмерно. Недостаточно ловок он был по отношению к себе: не умел остановиться, когда ситуация становилась безнадёжной.

Он делает правое дело, так почему же, чёрт возьми, не может он найти ребёнка?

Они поднялись, и Деккер помог Гэйл надеть куртку-дублёнку. Оба посмотрели на экран телевизора - главным в пятичасовой передаче новостей было сообщение о крушении американского самолёта в Западной Германии. Погибли двести тридцать три пассажира и экипаж: самолёт взорвался в воздухе сразу после взлёта.

- Я знаю, это эгоистично, - вздохнула Гэйл, - но сейчас я не могу думать ни о чём кроме Тоуни. Да простит меня Бог, не могу. Бог. Как могут люди верить в Бога, когда происходит всё это безумие. Сотни людей погибли в самолёте. Мой единственный ребёнок исчез. Манни, пожалуйста скажи мне, что она жива.

- Она жива, - проговорил Деккер, думая, не сделал ли он это опять: солгал ей, как лгал уже многим за время работы в полиции. Бывшая жена не желала согласиться, что его работа сама по себе предусматривает обман, она утверждала, что любая ложь подрывает его мужской облик. И она ушла из жизни Деккера, оставив ему свободу лгать при любых и всех обстоятельствах.

Минутой позже он уже смотрел в окно бара на Гэйл, она стояла у краешка тротуара и пыталась поймать такси. Она пригласила Деккера на ужин к себе домой в пятницу. Будет Макс. Может быть, Деккер и в него вдохнёт надежду, как вдохнул в неё. Приходи, пожалуйста.

Детектив подумал - это у неё финальный акт любви к мужу. Он принял приглашение поужинать, надеясь, что не придётся говорить Гэйл и Максу: дети оказываются на улице потому, что дома у них ад.

А сейчас нужно поесть. Сегодня ещё много хлопот впереди.

Не слишком ли много он на себя взвалил, взявшись за исчезновение Тоуни? У него ведь есть и другие дела. Иисусе, сколько их! Особенно сложным было одно. Если Деккер не остережётся, оно может сломать ему карьеру или даже стоить жизни.

Последние десять дней он расследовал убийства двух полицейских, работавших под прикрытием - они погибли, занимаясь не связанными друг с другом делами о наркотиках в Манхэттене. Как и Деккера, одного из них двадцатичетырёхлетнего Уилли Вэлентина завербовали прямо в Академии. Второго, двадцатипятилетнего Фрэнки Далто, в Академию намеренно не допустили.

Они были аутсайдерами, совершенно чужими для торговцев наркотиками и почти для всей нью-йоркской полиции. На первый взгляд, лучших кандидатов для работы под прикрытием не найдёшь. Уилли Вэлентину было поручено проникнуть в колумбийскую кокаиновую сеть, Фрэнки Далто - подобраться к чернокожему наркобоссу в Гарлеме.

Заниматься им предстояло не мелочью на периферии, а самым центром организаций: это очень опасная работа, так как поддержки со стороны других полицейских сил просто не может быть.

Уилли Вэлентин и Фрэнки Далто были хорошо обучены, но этого им не хватило. Обоих нашли мёртвыми на территории Деккера. Труп Вэлентина, с двумя пулями в левом виске, лежал в парке Риверсайд, а Далто, получившего три пули в лицо с близкого расстояния, нашли на мусорной свалке. Обоих убили из пистолета "Хай-Стандарт.22" - это оружие профессионалов.

Деккера особенно обозлила смерть Уилли Вэлентина - он был плотного сложения пуэрториканец с тёплыми карими глазами, страстно любивший шахматы. Несколько лет назад, ещё семнадцатилетним, Уилли учился у него карате, Деккеру запомнилось, какой у мальчишки получался стремительный удар ногой назад. В полицию Уилли пошёл под влиянием Деккера - впрочем, сильно влиять и не потребовалось.

Отец Уилли, тоже полицейский, отдыхал после работы в баре, когда наёмный убийца застрелил его, с кем-то спутав. По просьбе Уилли Деккер пришёл на похороны, увидел вдову старшего Вэлентина и восьмерых детей, все были убиты горем. Через пять лет Уилли поступил в полицию, носил бляху своего отца. Прошло три месяца, и он сам погиб.

Деккер вначале решил, что Уилли и Фрэнки, оба молодые и неопытные, проявили неосторожность. Где-то совершили ошибку и заплатили за неё. Не исключалось также, что их ликвидировали "неорганизованные" бандиты, посчитавшие, что двух молодых "распространителей" можно с пользой ограбить, взять и наркотики, и деньги.

Однако же на улице прошёл слух, что ребят сдали. Выдали полицейские и убили полицейские. Убили полицейские. Вот почему никто не хотел прийти и рассказать побольше. Полиция обладает властью, которую носит повсюду в кобуре. Эта власть плюс бляха - получается человек, который может убить тебя безнаказанно.

Теперь и молодёжь, и полицейские постарше не очень-то хотели работать нелегально, под каким-то из обычных прикрытий. Неужели кошмар полиции наконец стал явью. Неужели торговцы наркотиками проникли в самые чувствительные её секреты?

Убийство полицейских относилось к ведению соответствующего отдела, а не Деккера, который занимался пороками. Но из-за Уилли Деккер хотел непременно участвовать в этом деле. Он предвидел два препятствия.

Первое - параноик в отделе убийств, лейтенант Барри Перл, у которого было больше волос в носу, чем на голове, и который терпеть не мог, когда кто-то влезал на его территорию. Ну а второе - Аятолла Худа, разумеется, который лучше на двадцать минут засунет голову в собачью задницу, чем будет терпеть тех, кому "больше всех надо", а особенно таких резвых как Деккер.

Сюрприз, сюрприз. Пожалуйста, сказали Перл и Аятолла, когда Деккер попросил включить его в расследование дела Вэлентин-Далто. Пожалуйста!

Перл и Аятолла руководствовались вовсе не соображениями благожелательности и доброй воли. Просто был нужен опыт Деккера. Его репутация основывалась на наркотических делах, а эти два убийства определенно были связаны с наркотиками. Колумбийцами и чёрными ему уже приходилось заниматься, а Уилли он знал лучше, чем кто-либо другой в участке.

Высокое начальство в управлении полиции не любит, когда убийство полицейского остаётся нераскрытым. Аятолла и Барри Параноик думали о своей карьере, поэтому в данный момент жизни Деккер был дня них даром Божьим. Но если он не даст результатов, его будущее станет тёмным, как целая куча чёрных кошек.

Начал он с телефонного звонка Рону.

- Пока нам удаётся скрывать это от газет, - сказал Рон. - С Вэлентином и Далто получается, что мы потеряли уже троих ребят. Сначала был Флеминг, чёрный парень, тоже работал под прикрытием. Мы сказали - о'кей, так бывает. Я имею в виду, что-то выигрываешь, что-то проигрываешь. Нам это не понравилось, но мы ещё не стали оглядываться через плечо, понимаешь? Второй, третий раз - ну, я тебе точно говорю, здесь начало летать дерьмо. Отдел Внутренних Расследований уверен, что где-то есть утечка, и пока мы её не перекроем, вся наша программа нашей работы под угрозой.

- Некоторые из нашего участка не верят в утечку, - возразил Деккер. Ты же знаешь этот стиль. Своих защищать до конца. Прятать голову в песок. Не видеть дымящегося револьвера, даже если его положат тебе на порог в подарочной упаковке. И не надейся, что ты вечно сможешь скрывать это от прессы. Рано или поздно кто-нибудь разболтает репортёрам.

- Мы должны заткнуть щель, пока это не произошло, - Рон от возбуждения повысил голос. - Найти мерзавца, который выдаёт наших, иначе пресса... Скажем прямо, доверие публики к полиции сейчас не на самом высоком уровне.

- Это уж точно.

- Поэтому чистка должна идти изнутри. Поймаем гада, потом всю историю расскажем сами. Пусть все знают, что мы умеем навести порядок в своём доме. Манни, если мы не сможем запускать людей в глубокое прикрытие, нам конец.

- Сейчас я занимаюсь Уилли, - сообщил Деккер. - У кого он покупал, с кем проводил время, кто были его враги.

- Начни с его отчётов, - посоветовал Рон.

- Хорошая идея.

- Если что-нибудь понадобится, что угодно, только свистни. И ещё...

- Да?

- Человек или люди, которых ты ищешь, могут сидеть за соседним столом, ты меня слышал?

- Слышу хорошо.

- Не доверяй никому.

Деккер усмехнулся.

- В этом деле я бы и своей матери не доверился, а она умерла пятнадцать лет назад.

Глава 4

На следующее утро после встречи с Гэйл Да-Силва Деккер отправился в главную контору федерального Бюро наркотиков на пересечении Западной 57-й улицы и Двенадцатой авеню; у этого района потрёпанный вид из-за давно заброшенных причалов для торговых судов, салонов, устаревших автомобилей и многочисленных гаражей такси, тоже не новых.

Пришёл сюда Деккер за информацией. Его интересовало, какие "профили" подал сюда Уилли Вэлентин. "Профиль" содержит физическое описание торговца наркотиками, биографические и чисто криминальные данные, псевдонимы и список установленных сообщников. Некоторые полицейские присылали "профили" по почте, другие приносили сами. Но делать это полагалось всем, как бы они ни работали, открыто или под прикрытием.

Прежде чем приступить к делу, Деккер нанёс визиты вежливости. Это означало поболтать с агентами, полицейскими и секретаршами, узнать, кого куда перевели, кто ушёл на пенсию, кто чуть не потерял палец: сунул его при аресте распространителю в рот, чтобы извлечь кокаин, необходимый как вещественное доказательство.

Самый большой смех: вспоминали суд над крупной фигурой из семьи Песциа, его взяли вместе Бюро наркотиков и Деккер. Судья буквально похоронил мафиозо. По первому обвинению: тридцать лет. По второму обвинению: пятьдесят лет. По третьему обвинению: тридцать лет, и так далее, счётом десять, в целом получилось триста лет. Обвиняемый даже сказал судье:

- Кто я, по-вашему, секвойя?

Лишь минут через сорок Деккер попал в комнату, где хранились досье. Он обнял и поцеловал Сюзен Скаддер, хрупкую тридцатитрёхлетнюю женщину, которая принимала и регистрировала профильные листы. За последние пять лет она немало их получила и от Деккера.

В Сюзен Скаддер был некий наивный шарм, который ему нравился. Задышливый голос маленькой девочки делал ругательства, вылетающие из её рта, более эротическими, нежели непристойными. Она усердно работала, успела два раза развестись, и ещё о ней было известно, что она человек мнительный. Сюзен легко влюблялась и так же легко охладевала, встречалась обычно с чёрными агентами или чёрными полицейскими.

Больше всего Сюзен любила путешествовать. Стена за её спиной была покрыта фотографиями, открытками, туристическими рекламами - круизы по Карибскому морю, лыжи в Аспене, турне в Лас-Вегас. Когда в конторе случалось затишье, она вполне могла съездить на день в Майами или ещё куда-нибудь. Деккеру нравилось, что она много болтает, пересказывает всяческие слухи.

Деккер собирался спросить её о профильных листах Уилли Вэлентина, когда Алисия, её пучеглазая ассистентка латиноамериканка, сказала, что Сюзен просят к телефону. Поднятые брови на худом лице Алисии говорили, что звонят по личному делу. Быстро извинившись, Сюзен поспешила к своему столу, схватила трубку и нажала на мигающую кнопку.

С прижатой к уху трубкой Сюзен Скаддер стала совершенно другим человеком. Её женственность и чувственность усилились. Маленькая ручка нежно поглаживала обе груди, лицо смягчилось. Повернувшись спиной к Деккеру и Алисии, она шептала в телефон, потом рассмеялась - от этого смеха Деккеру захотелось тут же сбросить брюки и надеть презерватив.

- Она всё ещё встречается с Расселом? - спросил Деккер у Алисии.

- Вы же знаете. Жаль, что обувку у него уже не купишь.

Деккер кивнул. Он знал - не повезло. Рассел Форт, бритоголовый негр лет тридцати пяти, с кривоватой улыбкой и протяжным говором хитреца, раньше служил в полиции. Он ушёл на пенсию по частичной инвалидности восемнадцать месяцев назад, когда его покусал доберман-пинчер: он пытался расцепить пса и женщину, которая вела себя с ним совершенно неподобающим образом в парке.

Форт пошёл в бизнес, открыл магазин спортивной обуви в гуще разукрашенных лавочек и ресторанов на Коламбуз-авеню. Помимо дорогой обувки он предлагал головные повязки из Лос-Анджелеса, рубашки из Милана, интереснейшие украшения индейцев навахо. Дешёвых вещей у него не бывало.

Деккера в этот магазин привела Сюзен, договорившись вначале, что он получит двадцатипроцентную скидку. Деккеру понравились туфли, а Форт - нет. Он то приставал к молодым покупательницам, то бранил подростков, которых нанял за минимальную плату. Себя он считал умнее большинства людей человек, который отвечает вам, не дослушав вопроса.

Недавно Деккер пошёл в его магазин и обнаружил, что там пусто, а табличка на опечатанной двери поясняет: закрыто ввиду неуплаты налогов. В этот раз Форта тоже погрызли - но не страстный пёс, а сборщик налогов.

Сюзен Скаддер продолжала свой задышливый и, судя по всему, непристойный разговор с телефоном. На Деккера и Алисию она не обращала внимания.

- Ну ладно, будем делами заниматься, - сказал Деккер Алисии. - Как насчёт снять для меня копии профильных листов Уилли Вэлентина?

Он и Алисия кратко обсудили смерть Уилли и весь её трагизм, а когда Алисия заговорила о том, какой он был милый и как ей хотелось с ним встречаться, Деккер вежливо прервал её, сказал, что спешит.

Через несколько минут Алисия подала ему коричневый конверт с копиями, которые он затребовал, и тут Сюзен Скаддер вдруг взвизгнула от восторга и закричала:

- Ой, ой! В этот раз мы получим лимузин-растяжку? Обалдеть. Я так взволнована, что могу намочить в трусики. У меня все вещи при себе. Во сколько спуститься вниз?

Деккер подумал - да она сейчас кончит. Он сложил конверт и засунул в карман пальто.

- В чём соль? - спросил он у Алисии.

Выпуклые глаза Алисии выпятились ещё больше, она приготовилась выдать секрет миру. Шёпотом, закрываясь рукой:

- Рассел. Он берёт Сюзен в Атлантик-Сити на уик-энд. Они туда часто ездят. Она мне всё рассказывает. Дело в том - она хочет, чтобы люди ей завидовали, понимаете? Рассел любит всякие шоу, азартные игры, и она тоже, наверно. Она всё время куда-нибудь сбегает. Такая уж Сюзен, да? Они сегодня уедут, как только она закончит работу.

- Мило.

- Из отеля всегда присылают за Расселом бесплатный лимузин. Он любит, когда с ним возятся.

Глаза Деккера метнулись к Сюзен, потом столь же быстро вернулись к Алисии.

- Не знаете, случайно, какой у них там отель?

Алисия нахмурилась.

- Гмм, кажется, "Золотой Замок". Ну да, правильно. Подождите, я спрошу у Сюзен на всякий случай.

Деккер мягко положил руку на плечо Алисии, не давая встать. Она невольно вздрогнула: прикосновение Деккера напомнило ей о Хулио, женатом агенте пуэрториканце, который трахал её два раза в неделю недалеко отсюда, в мотеле. И у Деккера, и у Хулио глаза была такие, от которых трусики сами сваливаются.

Детектив улыбнулся.

- Не беспокойтесь. Это неважно. Я полюбопытничал, вот и всё. Скажите Сюзен, я не мог её ждать. Спасибо за копии.

Деккер был уже у двери, когда Сюзен окликнула его по имени. Он повернулся и увидел, как она посылает ему воздушный поцелуй, затем смёется чему-то, что сказал Форт в трубке. Детектив приветливо махнул ей. В следующую секунду она повернулась к своим рекламкам на стене. Поэтому Сюзен и не увидела, как у детектива глаза стали жёсткими.

Одно из преимуществ полицейской работы заключается в том, что у тебя есть власть над людьми. Ты можешь разорвать их жизнь на клочки и разослать по клочку в каждый отдельный штат. Причём сделать ты это можешь в полном соответствии с законом.

Деккер сразу же стал перетряхивать жизнь Сюзен Скаддер и Рассела Форта.

Прежде всего он позвонил с уличного телефона Рону, рассказал о крахе обувного магазина Рассела Форта, отношениях Форта с Сюзен Скаддер и их намечающейся поездке в Атлантик-Сити, где бесплатный лимузин предоставит "Золотой Замок".

Казино дают бесплатный транспорт лишь самым крупным игрокам. Магазин Форта только что всплыл вверх брюхом. Где же он берёт деньги, чтобы коротать часы в Атлантик-Сити? Пытливые умы хотят знать.

Деккер хотел знать также, каким образом Форт платит за квартиру. В его районе, на Ист-Сайд Манхэттена, месячная сумма должна выражаться пятизначным числом, не меньше.

А возможный источник дохода у Форта был на виду только один: подружка, имеющая доступ к информации, за которую торговцы наркотиками готовы платить сколько угодно. И, если уж говорить о подружках, то верен ли Форт Сюзен Скаддер или, как подозревал Деккер, макает свой фитиль ещё где-нибудь?

Через тридцать шесть часов Деккеру сообщили, что "Золотой Замок" предоставляет Расселу Форту не только бесплатный лимузин. А именно: питание, выпивку, бесплатные билеты на все шоу и номер с видом на бульвар. К тому же у него кредит на пятьдесят тысяч долларов и машина на всё время пребывания в Атлантик-Сити. И всё это человеку, который богатым никак не кажется.

Форт относился к тем игрокам, у которых это болезнь. Не так давно он провёл четырнадцать часов за карточными столами в "Замке", унёс сто девяносто тысяч долларов. На следующий вечер он вернулся, но проиграл всю эту сумму плюс ещё пятнадцать тысяч. Страсть к игре вышла ему ещё одним боком. Бывшая жена в иске о разводе указала, что Форт принудил её к сексу с двумя мужчинами в уплату покерного долга.

Обувной магазин Форт открыл на деньги фирмочки "Ли-Мак", это компания по торговле недвижимостью в Нью-Джерси. Компанию создали исключительно для нужд мафии, с её помощью семья Песциа, базировавшаяся в Нью-Йорке и Джерси, отмывала деньги, добытые торговлей наркотиками.

- Из налоговых документов видно, что магазин забрала "Ли-Мак", сообщил ему Рон.

- Значит, Форт одолжил деньги у Поли Песциа и не смог вернуть, прокомментировал это Деккер. - Мерзавцу ещё повезло, он смог чем-то заинтересовать Поли. Иначе ему бы прострелили глаза.

- "Ли-Мак" вложила ещё деньги в заведение. У меня тут копии счетов за покраску, новые ковры, новый кассовый аппарат. Вероятно, Поли решил, что у семьи появилась ещё одна прачечная для грязных денег.

Деккера беспокоила одна мысль.

- И всё-таки, почему он ещё жив? Не вернуть долг Поли Песциа...

- Потому что его защищает человек, с которым ни ты, ни кто-либо другой связываться не станет. Люди Песциа, остальные четыре семьи - никто на него не пойдёт. Я говорю о Бене Дюмасе.

- Не надо мне этого дерьма, - всполошился Деккер. - Вот этого дерьма мне как раз не надо, честно говорю. Иисусе. Бен Дюмас.

Бен Дюмас, крупный мужчина лет сорока, прекрасно работал полицейским "жёсткого стиля", пока ему не пришлось уйти из полиции под сильным подозрением. Говорил он всегда монотонным шёпотом и был неизменно вежлив. В полиции он хорошо зарабатывал, вытряхивая деньги из торговцев наркотиками, операторов ночных клубов и владельцев гомосексуальных баров - людей, которые пожаловаться не могли. Да и опасно было жаловаться: Дюмас, психопат-садист, убил бы, не задумываясь.

Кончилась его карьера в полиции вот как. Дюмаса обвинили в попытке продать восьмилетнего пуэрто-риканского мальчика за пятьдесят тысяч долларов бельгийскому бизнесмену, тот принадлежал к международному кругу педерастов. Дюмас ухитрился не упасть до самого низу. В тюрьму его не посадили, так как мальчик и его мать исчезли - предположительно, уехали в Южную Америку - а бельгиец выпрыгнул или его столкнули из окна на двадцать восьмом этаже лондонского отеля. Нет свидетелей, нет и дела, ничего не докажешь. Но из полиции Дюмасу пришлось уйти.

Сейчас он управлял частным детективным агентством с весьма сомнительной репутацией. Дюмас брал к себе только полицейских - тех, кого выгнали со службы за те или иные нарушения. Деккер нисколько не удивился, узнав, что Дюмаса и его людей считают наёмниками преступного мира.

Дюмас являл собою загадку для большинства, кто его знал, включая Деккера. В полиции он получил кучу наград за храбрость, золотой значок заработал в перестрелке, которая стоила жизни его партнёру, было известно, что уровень развития у него выше среднего. Как же объяснить его немотивированную жестокость? Что это - безумие или просто от скуки?..

Деккер считал Поли Песциа самым крутым из пяти боссов мафии в Нью-Йорке. Поли появился здесь нелегальным иммигрантом и смог подняться до "капо ди тутти капи", босса боссов. Сделал он это в той области, где продолжительность жизни - ну, от короткой до очень короткой.

Но при всём при том, если он тронет Рассела Форта, Дюмас явится к Поли домой, позвонит, а когда тот откроет дверь - пристрелит. Задевать Дюмаса небезопасно. Он убивал и по какой-нибудь причине, и вообще без причины. В общем и целом, законченный психопат, невероятно опасный, так как не поддавался контролю.

Рон продолжал:

- Можно не говорить, наверно, чтобы ты был осторожен с этим типом.

- Всё равно скажи. Мне нужно напоминать.

- Я подсадил своего человека в воровскую группу, которая работает в аэропорту Кеннеди. Это люди Песциа. Мой человек говорит, что Форт выплачивает по частям свой долг Поли. Похоже, Дюмас купил для Форта какое-то время. Если Дюмас присматривает за Фортом, должна быть какая-то причина.

Деккер помолчал.

- Предположим, Форт узнаёт от Сюзен Скаддер, кто из наших работает под прикрытием. Потом он продаёт эту очень ценную информацию Бену Дюмасу, а тот перепродаёт её самым заинтересованным лицам.

- Это возможно. Думаешь, Вэлентина и Далто убил Дюмас?

- Может быть. Бен сумасшедший, так что кто знает? Или он мог засветить наших, а грязную работу сделали сами колумбийцы. Одно я знаю точно: выдай наркоторговцу наркополицейского, и можешь называть цену. Кстати, Форт гоняется за бабами?

- Ха! Знала бы его подруга. В прошлом месяце он приехал в "Замок" с чернокожей. Может, думал, станет везти в игре, если на время бабу сменить.

Рон хихикнул, но Деккер думал о другом. Не время сейчас забывать о том, что жизнь и так коротка.

Бен поганый Дюмас. Иисусе.

В пять часов пополудни, за девяносто минут до назначенного ужина у Да-Силва, Деккер впервые за четыре дня пришёл потренироваться в додзё. Он был один в клубе карате на Западной 62-й улице, недалеко от своей квартиры. Бывшая фабрика шляп, клуб являл собою просторный холл с блестящим полом, высоким потолком и окнами на грязную пастишь Линкольновского центра. Четыре дня, а Деккер уже заскучал.

Лишь в додзё находил он покой. Здесь не приходилось думать, только действовать. Поэтому и карате было для него не чем-то диким, а путём к гармонии.

Надел он одно из двух ги, которые держал в клубе. Правое колено, дважды серьёзно раненое на матчах по карате, было защищено чем-то вроде скобы из пластика и стали. На растянутом левом локте и правом запястье сидели тугие эластические повязки.

Занятия начинались в шесть, значит, клуб оставался свободным час - но обычные для него два часа уже никак не получались. Последние четыре дня Деккеру из-за перегруженности не удавалось тренироваться по утрам. Он занимался допоздна поисками Тоуни, вставал позже обычного, и у него едва оставалось время для быстрой пробежки в Центральном парке, после чего он занимался полчаса карате в пустующей раковине оркестра. А потом сразу тащился в участок.

В шесть Деккер собирался на ужин редкой для него разновидности домашней. Гэйл пообещала креветки в чесночном соусе. Явно лучше холодной пиццы, а?

Додзё досталось ему только на час, поэтому разминку он сократил до пятнадцати минут. За это время устроил хорошую растяжку мышцам туловища, ног и рук. Затем стал наносить высокие удары ногами вперёд и назад. Закончив, сел на пол и помассировал ноги.

Поднявшись, закрыл глаза и сделал пять глубоких вдохов и выдохов.

Теперь начинались серьёзные дела.

Бои выигрываются во время тренировок, и Деккер выкладывался до конца. Даже при том, что противник был воображаемый, он всё делал в полную силу. Удары руками, блоки, удары ногами наносились быстро и сильно.

Сегодня он выбрал близкий бой, нейтрализовал атаку противника, двигаясь навстречу. Сближение, кроме того, не позволяло противнику разнообразить технику. Здесь требовались короткие удары кулаками, удары коленями, низкие удары ногами. Но превыше всего здесь требовалась быстрота.

Деккер напал на голову: переносица, глаза, подбородок, горло, виски, затылок. Применял хуки, апперкоты, удары локтями, предплечьями и коленями. Далее принялся за рёбра, сердце, живот, пах, тоже действуя локтями и коленями. Наконец он сконцентрировался на внутренней и внешней поверхности бедра, колене, ступне и щиколотке.

Нападая, он защищался, защищаясь, нападал. Отыскивал слабые места у противника, старался нарушить ему равновесие, ухудшить позицию. И всегда нападал сбоку, не обращаясь лицом к лицу.

Он сильно потел, хотя додзё не отапливался, а снаружи температура была минусовая. Час прошёл слишком быстро.

Деккер уже принимал душ, когда один из учеников, среднего возраста бородатый еврей, позвал его к телефону, тогда-то он и узнал, что домашнего ужина с Гэйл и Максом Да-Силва сегодня не будет. Он должен явиться на совещание с представителями министерства финансов на Черч-стрит. Ну вот, федеральные органы опять вошли в его жизнь. Определённо плохая карма.

Прямым указам полицейского управления сержант Манфред Деккер откомандировывался в помощь агенту министерства финансов Йелу Сингулеру до дальнейших указаний. Сию минуту.

Однако упомянутые дополнительные обязанности не должны мешать выполнению обычной работы.

Когда он позвонил Гэйл, чтобы объяснить обстоятельства, оказалось, что она очень взволнована новыми событиями. Макс сказал ей, что за ним следят. Может быть, это имело какое-то отношение к исчезновению Тоуни, может быть, нет. Макс неустанно искал Тоуни, расспрашивал бродяг, тринадцатилетних торговцев наркотиками, гомосексуальных проституток, всех и кого угодно. Некоторым не нравилось отвечать на какие бы то ни было вопросы. Максу не раз угрожали.

Гэйл подозревала также, что к слежке за Максом причастен Рашад Латиф Квай. М-р Квай, чёрный мусульманин, был почтовым служащим и возомнил себя джаз-поэтом. Он принёс в компанию Макса магнитофонную ленту, где читал свои стихи, подыгрывая себе на флюгельхорне, ситаре и барабане. Возвращая ленту, Макс назвал это самым отвратительным дерьмом, которое ему доводилось слышать. М-р Квай отреагировал очень остро. Он пригрозил Максу конфискацией его почты, личной и деловой, а также серьёзным избиением.

Гэйл была на грани слёз, Макс весь дёргался. Когда они могут увидеть Деккера? Вечером, пообещал он. Придёт после совещания. Пусть Макс запишет всё, что ему запомнилось в следящем за ним человеке. Возраст, раса, одежда, особые приметы. К появлению Деккера должно быть готово.

Он слышал, как Гэйл передаёт это Максу, слышал слова Макса на заднем фоне: "Сделаю немедленно". Гэйл поблагодарила Деккера и подтвердила своё обещание по поводу ужина, прекрасный будет ужин. Она уже несколько часов готовит, специально для Деккера. Уж это наименьшее, что она может сделать. Деккер сказал, что ждёт не дождётся и положил трубку. Пора идти на встречу с агентом казначейства Йелом Сингулером, кто бы он ни был.

Деккеру не раз приходилось работать с федеральными, он всегда делал это неохотно, и во всех случаях они устраивали ему какую-нибудь пакость. Федеральные очень хорошо умели присваивать себе заслуги проведённого совместно следствия, плюс у них было больше денег и власти, чем у местных полицейских, и они никому не давали об этом забыть. Из-за этой власти Деккер теперь будет есть разогретый ужин.

Йелу Сингулеру было лет сорок с небольшим - огромный человек с тяжёлой челюстью, толстой шеей и широким носом. Весил он фунтов на семьдесят больше, чем Деккер. Три четверти туши Сингулера составляли мышцы. Рядом с ним всё в комнате казалось маленьким.

На нём был костюм-тройка из рыжеватой шерсти, широкий чёрный галстук, тёмно-коричневые ковбойские сапоги и красный шёлковый платок в кармане. Глаза под мощными бровями никогда не моргали. Говорили, что он был лучшим линейным защитником в истории Техаса, и это в штате, где футбол - чуть ли не вторая религия. Деккер также с интересом отметил, что у Сингулера на часовой цепочке болтается университетский значок Фи Бета Каппа.

Сингулер разговаривал с ним, устроившись на краешке стола, с пластмассовой чашкой кофе в руках, часто прерывая свою мягкую техасскую речь хохотком. Деккер подумал, что актёр он способный.

Агент казначейства интересовался той стороной работы Деккера, которая касалась Бена Дюмаса.

- Я слышал, вы ему хотите задницу узлом завязать.

- Мы этим занимаемся, да. - У Деккера появилось нехорошее предчувствие.

- Мне нравится, как у вас это всё протекает. Похоже, люди подобрались умелые. Я прав, полагая, что ребята из наркотиков ещё ничего не знают?

- Деккер помотал головой. - Не знают. Сейчас мы концентрируемся на Бене Дюмасе и Расселе Форте. Мне почему-то кажется, что вам это известно.

Йел Сингулер ухмыльнулся.

- Не надо брызгать пеной, пилигрим. Мы знаем то, что мы знаем, и на этом остановимся. Это я к тому, зачем мы сейчас встретились. Поймите меня правильно, я не хочу мешать вашему расследованию. Я хочу просто установить некоторые направления для вас в связи с тем, что уже идёт у нас в казначействе. Скажем так - мы не хотим, чтобы вы перекрутили пружину в часах.

Деккер возмутился.

- Убиты двое полицейских, работавшие под прикрытием. Мы считаем, что Дюмас мог иметь к этому отношение. А казначейство пытается приостановить расследование?

Сингулер поднял огромную лапищу.

- Успокойте черты лица, сынок. Ну просто пригладьте себя чуток. Никто не мешает вам расправиться с этим вредным мистером Дюмасом. Нет, нет, нет, сэрушка. Идите своим путём. Нам тоже интересно, чтобы Большой Бен получил, что ему причитается.

Сингулер сказал, что Бена Дюмаса подозревают в предоставлении информации некоему фальшивомонетчику, за которым охотится казначейство. Добывается эта информация разными способами, один из них - подключение к полицейским компьютерам, а это очень трудно доказать. Упомянутый фальшивомонетчик хвастает, что у него шестое чувство в отношении клиентов и полиции. Но в действительности это не шестое чувство, а информация, полученная от Бена Дюмаса.

Дюмаса подозревают и в том, что он поставляет прекрасную бумагу, стодолларовые банкноты этого фальшивомонетчика оказываются лучшими на рынке. Йел Сингулер хочет, чтобы Деккер продолжал заниматься Дюмасом, а всей информацией делился с ним. Взгляд у агента казначейства был тяжёлый, и Деккер вышел из положения тем, что стал смотреть ему в переносицу.

Всё это время Деккер молча слушал, ожидая, когда упадёт второй ботинок. Он упал.

Деккер должен держаться подальше от фальшивомонетчика, который скоро приедет в Америку.

Глядя в потолок, Сингулер потёр свой мясистый затылок.

- Этот ориентальный торговец денежными бумажками - ваш старый знакомый. У вас было столкновение во Вьетнаме, где он, как я понял, чуть не пробил ваш билет. Его зовут Пак Сон. Он же Смехотун.

Чтобы сдержать гнев, Деккер стал массировать себе левое предплечье, в то же время делая глубокие вдохи и выдохи. Потом он принялся рассматривать свои ногти, покусывая губу. Наконец встал, подошёл к окну и выглянул на Чэмберс-стрит.

Столкновение. Во Вьетнаме Пак Сон пытался убить Деккера. Когда это не получилось, Сон подставил его американскому военному суду по ложному обвинению в краже. Смехотун едва не засадил Деккера в федеральную тюрьму на двадцать лет. Ненависть к Сону оставалась самым сильным чувством в его жизни.

- У нас был один тайный агент, но Сон его устранил, - продолжал Йел Сингулер. Вероятно, при помощи информации, которую дал ему Бен Дюмас. Но до того как это произошло, мы кое-что узнали. Бен Дюмас - глаза и уши Сона в нашей стране. Он сообщает всё - я имею в виду всё буквально. Клиенты, полиция, для Дюмаса нет тайн.

Сингулер поднялся и встал рядом с Деккером.

- Ужасно жаль, потеряли того агента. Хороший был человек. С Дюмасом и Соном мы за это рассчитаемся, можете мне поверить. Он успел дать нам имена некоторых клиентов Сона. Вот почему мы знаем, что тот планирует огромную продажу фальшивок в нашей любимой стране. Его клиенты готовятся, собирают деньги, будут двигаться в нашем направлении. Всё произойдет здесь, на востоке - Нью-Йорк, Нью-Джерси, мы не знаем точно. Но где-то недалеко отсюда.

Деккер искоса взглянул на Сингулера.

- И вы думаете, что я испорчу музыку, погнавшись за Смехотуном. Убью его или отпугну, так?

Сингулер опустил глаза к своему карманному платочку.

- Скажем так, мы слышали, что из тех, кто превышает свои полномочия. В сочетании с вашей долгой памятью это может создать проблемы. Смехотун мой.

Сингулер сузил глаза. Улыбка исчезла.

- Я знаю, что вы один из этих артистов восточного боя. Умеете вроде бы свалить человека прикосновением пальцев, что-то такое. Ну, а мой путь проще, не думайте, что я не верю в ваше искусство или ещё что-нибудь, но когда я играл в футбол, то что я делал - я бросался вперёд, хватал всех своими маленькими ручонками и расшвыривал в сторону, наконец оставался только чертвертьзащитник. Никакой тонкости, понимаете ли, но дело сделано. Я такой. Тонкости во мне нет.

Он положил ручищу Деккеру на плечо.

- С той девочкой вам не очень везёт, вы её не нашли. Может быть, лучше о ней забыть, хотя бы на время. Занимайтесь Беном Дюмасом и двумя погибшими полицейскими, возможно, распутаете. И, конечно, вы будете держать меня в курсе. Рождество скоро, а вы, наверное, ещё по магазинам не ходили. Вот и сходите, самое время сейчас.

- А вы ничего не забыли? - поинтересовался Деккер.

- Например?

- Когда меня приведут к присяге?

- Что, что?

Деккер объяснил. Он хочет, чтобы его официально оформили агентом маршальской службы США. Опыт научил его, что только так можно выжить, работая с федеральными. Являясь помощником маршала, Деккер мог бы вручать федеральные ордера и повестки, проводить расследование, пересекая границы штатов. Он сможет также садиться в самолёт с огнестрельным оружием.

А если возникнут осложнения, федеральным не так легко будет его съесть. Работать с федеральным правительством - это всё равно что быть мухой на сиденье туалета. Рано или поздно кто-нибудь обмочит. Федеральные вообще... Йел Сингулер не был исключением из общего правила. К тому же Деккер чувствовал: Сингулер говорит ему далеко не всё.

- Я же не прошу вас вторгаться на Гренаду, - примирительно проговорил Сингулер. - Просто поддерживайте контакт со мной и не трогайте Смехотуна.

- Или меня приведут к присяге, или вы долго будете ждать моих отчётов.

- Капризничаешь, да? - У Сингулера глаза стали щёлочками. Он не любил, когда на него давили.

Деккер высвободился из-под его руки и пошёл к двери.

- Завтра в девять тридцать утра, - бросил ему вслед Сингулер. - В конторе прокурора США. И, сержант Деккер...

Детектив повернул голову.

Сингулер ухмыльнулся.

- Я не люблю, когда меня к чему-то принуждают. Наши отношения испортились. Прошу запомнить, что произошло это с вашей подачи. Будьте здоровы.

На Восточной 66-й улице Деккер вышел из такси, которое остановилось позади двух полицейских машин у дома Гэйл. В фойе, где торчала высокая ёлка, вся украшенная голубыми лампочками, он увидел полицейского и полицейскую в форме, они разговаривали с двумя филиппинками - на тех были медсёстринские халаты под зимними пальто. Одна из сестёр качала головой, повторяя, я живу на том же этаже, и это так печально, особенно под Рождество.

Деккер подошёл к швейцару в форме, это был приземистый светлокожий негр, пахнущий джином, с расквашенным боксёрским ухом, и с самым захватанным галуном, который только видел Деккер. Детектив спросил номер квартиры Да-Силва и замер, потому что глаза швейцара сказали всё. Деккер слишком долго был полицейским, чтобы не узнать этот взгляд.

Со значком в руке он протиснулся между медсёстрами и назвал себя полицейским в форме.

Деккер уже знал, что он услышит.

Женщина в полицейской форме, молодая, чёрная, сказала:

- Да, это Да-Силва. Оба мертвы. У него в руке был пистолет. Застрелил её, потом себя. Пятый этаж. Наверно, вам можно подняться.

Глава 5

Последние шесть месяцев Бен Дюмас имел долю в дискотеке "П.Б.", занимавшей четыре этажа старой скотобойни у заброшенных пирсов на Гудзоне. Мрачный район.

В главном танцзале "П.Б." раньше располагалась баня педерастов, сейчас помещение декорировали в стиле школьного спортзала, вплоть до баскетбольных корзин и старинных музавтоматов. На втором этаже играли живые оркестрики, а третий был отведен начинающим экспериментальным артистам: видео, поэзия, танцы, фильмы и концептуальное искусство. На четвёртом же этаже, где когда-то работал морозильник для мяса, устроили салон для Очень Важных Лиц.

Откроет ли Дюмас этот салон сегодня, зависело от того, как скоро он закончит своё дело с Расселом Фортом. Дюмас ждал его в салоне ОВЛ, закрытом сейчас, чтобы дать им возможность поговорить наедине. Форт опаздывал на двадцать минут - ничего странного для человека, который опаздывает почти всегда.

Дюмасу было сорок три года - крупный мужчина с длинной челюстью, редеющими песчаными волосами и волчьей улыбкой. Злой и напористый, он любил сам устанавливать жизненные правила. Если кто-то его задевал, он старался отомстить в полной мере, чего бы это ему ни стоило.

Его диско, частное детективное агентство и гомосексуальный бар на Бэнк-стрит - все эти предприятия приносили доход. Однако главным для него были не деньги, а полный психический контроль над теми, кто с ним работал. Диско-клуб он воспринимал прежде всего как сцену, на которой он был режиссёром, а служащие и гости - актёрами.

В просторном, обшитом красным деревом салоне для ОВЛ Дюмас безмятежно сидел в белом плетёном кресле и слушал старинную лютню из стерео-комбайна. Поблизости стояли ещё два плетёных кресла. На ближайшем лежала плоская деревянная коробка на шарнирах - если её раскрыть, получалась доска для игры в триктрак.

Дюмас отхлёбывал чёрный кофе, курил "Лаки Страйк" и наблюдал, как его пёс поедает большую тарелку сырого гамбургера с яйцом. Пёс, названный Оскаром в честь Оскара Уайльда, был трёхногий, помесью датского дога и лабрадора - огромное добродушное животное, Дюмас купил его на следующий день после увольнения из полиции.

С Фортом Дюмас собирался говорить о деньгах. Несмотря на успехи в бизнесе, Дюмас отчаянно нуждался в наличных. Почти всё, что он зарабатывал, уходило на лечение его любовника, худощавого сорокалетнего японца, психиатра, звали его Кен.

Год назад заболел СПИДом, не в результате своей гомосексуальности, а из-за лечения акупунктурой, которому он подвергался из-за тяжёлого бурсита. Кое-что покрывалось медицинской страховкой - лекарства и визиты врача. Однако за круглосуточное медсёстринское обслуживание платил Дюмас, причём деньги немалые.

Любовь бывшего полицейского к умирающему японцу не имела границ. Лояльность достигла фантастических масштабов, он даже убил акупунктуриста, чьи иглы смертельно заразили. Дюмас вонзил ему ломик для колки льда в нос и дальше в мозг - смерть наступила мгновенно. Но коронер не нашёл признаков насилия и сделал заключение, что смерть наступила от естественных причин, а именно, от кровоизлияния в мозг.

Сейчас у Дюмаса на счету в банке оставалось совсем мало денег, а тающий портфель акций стоил всего четыре тысячи долларов. Он ездил на "Хонда Сивик" восьмилетней давности, у него было два костюма и скромная квартирка в Виллидж. Впрочем, спартанский образ жизни ему нравился.

Но любовь к Кену вынуждала Дюмаса зарабатывать как можно больше. Он должен быть богат, чтобы Кен прожил немного дольше. Дюмас всегда был изобретательным человеком, но с болезнью Кена сам он ничего не мог сделать, для всего необходимы были деньги.

"П.Б." преуспевал потому, что Дюмас послушался совета Кена и ввёл на входе режим благоприятствия для азиатов. Больше всех тратят в нью-йоркских клубах японские бизнесмены, туристы и местные японцы - так сказал Кен. В теперешние дни главные деньги на Востоке.

Идея ориентировать клуб на азиатов понравилась Дюмасу, он всегда считал их очаровательными и интересными. Он даже в штат нанял половину азиатов. Порою у него дух захватывало от утончённости и хрупкости их красоты. Благодаря им "П.Б." казалась ему клеткой с прекрасными птицами.

В салоне для ОВЛ Дюмас выпустил к потолку кольцо дыма, вспоминая, как Ёкои приобщил его к серьёзной музыке. Оскар продолжал есть.

Вдруг пёс повернул свою несуразно большую чёрную голову к входу. Через несколько секунд кто-то подёргал ручку снаружи. Но дверь была заперта, и мужской голос произнёс:

- Что такое, что такое? Бен, ты там?

Дюмас поднялся из кресла, подошёл и выглянул в "глазок". Потом отодвинул засов, открыл дверь и кивком пригласил Рассела Форта войти. Они пожали руки, и улыбающийся Дюмас сказал - рад, что ты смог прийти. Он показал на плетёные кресла.

Почему, подумал Дюмас, чернокожие так любят одеваться под сутенёра? Сегодня на полном круглолицем Форте был пурпурный бархатный комбинезон с металлическими нашлёпками, золотая серьга и серые сапоги из шкуры ящерицы. С плеч свисало бежевое пальто из викуньи, а золота на Форте хватило бы, чтобы покрыть алтарь в мексиканской церкви. Его глаза скрывались за янтарными стёклами очков, бритая голова поблёскивала, как луна.

Дюмас обратил внимание на стакан в руке Форта. Очевидно, мистер Ф. зашёл в бар внизу, а выпивку, наверное, записал на счет Дюмаса. Да ещё к бабе какой-нибудь пристал по дороге сюда, оттого и опоздал.

Нет, Дюмас не был слеп к недостаткам этого афро-американца. М-р Ф. не мог жить без удовольствий, и это делало его ненадёжным в глазах Дюмаса. Главным для него были развлечения, азартные игры, женщины. Вся его жизнь немедленное удовлетворение. Он и часу не подождёт, чтобы стать счастливым по мнению Дюмаса, это было характерно для чернокожих в целом.

Перед плетёным креслом Форт запахнулся в свою викунью, потом сел, а ноги положил на мясницкий чурбак, служивший кофейным столиком. Дюмас вернулся на прежнее место. Руку положил на доску для триктрака, лежавшую в соседнем кресле.

Форт поднял стакан в шутливом тосте.

- Подкрепить организм, я говорю. Чем больше пьёшь, тем больше хочется.

- Странно, что ты не влюбился там, внизу, в танцзале. - Монотонный шёпот Дюмаса был не лишён приятности.

Форт отхлебнул виски, звучно хохотнул.

- Я не ищу любви, амиго. Но развлечься всегда хорошо. Потанцевал с миленькой кореяночкой. Лет восемнадцать крохотульке. Я собирался показать ей свой двухдюймовый член.

- Двухдюймовый?

Форт хихикнул.

- Два дюйма от пола.

- Ясно.

- В общем, мы танцуем, и вдруг какой-то кореец подскакивает и утаскивает девчонку. Я хотел ему выдать, но вижу, с ним целая команда.

- Любишь ты усложнять себе жизнь.

Форт ухмыльнулся.

- Всех баб в мире не перетрахаешь, но попытаться-то можно. Ладно, давай говорить о деньгах, которые я заработаю. Я вижу, с тобой твой сраный пёс.

- У Оскара послезавтра день рождения. Ему будет четыре.

Форт фыркнул.

- Четыре года и три ноги. Лучше бы наоборот. Три года и четыре ноги, ты меня понимаешь?

- Суть понял.

Дюмас зажёг ещё одну "Лаки" и выдохнул дым в потолок. Глаза у него предельно сузились, на левом виске билась венка, и он кусал нижнюю губу большими желтоватыми зубами. Иисусе, если бы только у Форта были мозги. Дюмас шумно потянул носом, изобразил улыбку на лице и перевёл взгляд на Форта.

Смотрел он на него несколько секунд. Улыбка Дюмаса, прочно севшая на лицо, была ледяной. Немигающие глаза поблёскивали. Пальцы руки на доске для триктрака сжались в кулак, разжались, опять сжались.

Если бы Форт присматривался к Дюмасу, он бы заметил сигналы опасности. Но глаза за янтарными стёклами были закрыты, и он ничего не увидел. Он кокаина нюхнул не так давно, и душа его парила высоко-высоко. На кокаиновом облаке он не боялся явиться в присутствие господина Бена Дюмаса. Вообще же нельзя не опасаться человека, который не только убивает людей, но и однажды голыми руками задушил терьера, принадлежавшего торговцу наркотиками.

Форту нужны были деньги, кормить игрока в себе, иначе он бы в одном городе не остался с этим ледяным педиком, не то что в одной комнате. Натуральный факт - Дюмас просто не понимает, что такое быть человеком. У Дюмаса большая голова, люди говорили, чтобы подлости вместилось побольше. На улице его прозвали "Хичкоком": все знали, что он полный психопат.

А самое страшное - его нельзя убить, потому что он уже мёртвый.

Открыв глаза, Форт посмотрел через плечо на стерео-комбайн, откуда по-прежнему лилась барочная музыка - старинная лютня.

- Не знаю, как ты называешь это дерьмо, но это не музыка. Настоящую музыку играют чёрные ребята.

Щёлкая пальцами и напевая что-то из Майкла Джексона, Форт поднялся чуть покачиваясь и подошёл к бильярдному столу, на котором находился стерео-комбайн. Он не заметил, что пальто из викуньи соскользнуло с плеч и упало на пол.

Дюмас тоже встал. Загасив сигарету в пепельнице на мясницком чурбаке, он зевнул и потянулся. Потом взял доску для триктрака и последовал за Фортом к бильярдному столу. Когда Форт потянулся к ручке настройки, Дюмас поднял доску над головой и обрушил на руку Форта - предплечье сломалось.

Схватившись за руку, Форт с воплем упал на колени. Дюмас принялся бить его доской для триктрака по голове, спине и плечам, разрывая комбинезон острым концом доски. Форт сидел на полу, одной рукою цепляясь за бильярдный стол и призывая Иисуса. Его мольбы к Дюмасу прекратить избиение остались без ответа.

Хичкок бил его всерьёз. Никогда ещё Форта так не обрабатывали. Боль полыхала везде - в сломанной руке, плечах, даже в мозгу. Ему казалось, будто у него вырвали глаза. Он весь был в огне.

Хватит. Иисусе милостивый, не нужно больше. Он боролся за каждый вдох, а мозг сверлил весьма уместный и несколько запоздалый вопрос: Какого хрена он думал, что Дюмас ничего не узнает?

Как бы подчёркивая этот огромный вопросительный знак, Дюмас отшвырнул доску и стал бить Форта ногой в живот и рёбра. Через несколько секунд он остановился, плюнул на лежащего в полуобмороке негра, один раз пнул в спину и отошёл.

Глубоко дыша, Дюмас уселся в своё кресло, расширенными глазами глядя на Форта, который выкашливал неприятные жидкости, лёжа в фетальной позе. Оскар, яростно размахивая хвостом, смотрел на Форта, как бы спрашивая можно мне тоже поиграть?

- Это для того, чтобы ты лучше понимал, - сообщил Дюмас Форту. - Если бы ты не был мне нужен, я бы тебя прикончил здесь и сейчас. Неужели ты действительно думал, что тебе это сойдёт? Да, вероятно, так. Глупость твоя безгранична. Сядь. Не люблю говорить в спину.

Поскрипывая зубами, Форт медленно перекатился - лицом к нему. Заговорить он смог не сразу.

- Деньги были нужны. Очень.

Его очки еле держались на одном ухе, подбородок был мокрый, комбинезон в тёмных пятнах. Оскар, обильно проливая слюну, принюхивался к золотой цепочке - она порвалась во время избиения.

- Ему были нужны деньги, - проговорил Дюмас. - Вот это сюрприз. Мальчики и девочки, перед нами человек, у которого очень глубокие мысли, наверное, он путешествует на подводной лодке. Не знаю, почему ты играешь, и знать не хочу. Но я не должен терять деньги из-за твоих игр. Ты устроил небольшую операцию, чтобы финансировать свою поганую привычку, и, как ты мог уже догадаться, мне это не понравилось.

Дюмас наклонился, опираясь руками о колени.

- Из-за тебя мне пришлось замочить родителей Тоуни Да-Силва.

Он увидел, как расширились глаза у Форта. Хорошо.

- Ты их убил? - прошептал Форт. Закрыв глаза, он боролся с волной боли. Только сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, он смог продолжить. - В прессе писали об убийстве-самоубийстве. Муж убил её, потом себя. Иисусе, моя рука.

- Пососи вот что, - сказал Дюмас. - Гэйл Да-Силва сказала Манни Деккеру, что её мужа преследует на улицах какой-то кролик из джунглей. А за час примерно до их смерти им позвонил тот же кролик и сказал, что может вернуть их дочь. За плату, разумеется. С трёх раз догадайся, кто этот загадочный копьеносец. Первые два не считаются.

Форт молчал.

- Да-Силва достаточно было показать тебя, - продолжал Дюмас, - и всем дальнейшим занялся бы Деккер. Лично я думаю, что он бы сделал из твоих яиц телячьи отбивные, если б ты стал запираться. Сколько ты мог продержаться, прежде чем сказать ему, что я взял Тоуни Да-Силва? Секунду? Полторы?

- Как ты узнал про меня и Да-Силва, что они сказали обо мне Деккеру?

- Дурацкий вопрос.

- Ты прослушиваешь их телефоны?

Дюмас потёр затылок мясистой рукой.

- Я тебе сейчас объясню, что и куда. Помял я тебя немного потому, что твоя выходка могла стоить хороших денег мне и мистеру Фоксу. Я тебе уже говорил, что мы с мистером Фоксом собираемся продать Тоуни Да-Силва Смехотуну. А чего ты не знаешь, так это то, что мы получаем по сто двадцать пять тысяч на каждого. В целом двести пятьдесят кусков. Ты знаешь, конечно, почему мне нужны наличные.

- Знаю, - выдавил из себя Форт.

- Дюмас зажёг сигарету. - У меня был выбор. Или убить тебя, за то что ты чуть не лишил меня денег, отчаянно нужных Кену, или убить обоих Да-Силва, тем самым не допуская Деккера к тебе, ко мне и девочке.

Дюмас стряхнул пепел в пепельницу на мясницком чурбаке.

- Слушай меня. Для Деккера это личное дело. Он не отступится. Ты ещё жив потому, что Тоуни Да-Силва стоит для меня 125 тысяч, и потому что эта шлюха из бюро наркотиков, которую ты трахаешь, может поставлять некую информацию.

Форт с трудом переместился в сидячее положение.

- У тебя же нет фактов, ты не знаешь, как это было. Клянусь своей матерью, что не собирался ничего говорить этим Да-Силва. Я с ними играл, вот и всё.

- Я понимаю, что ты пытался сделать. Ты хотел взять у Да-Силва деньги и ничего им не дать.

- Слушай, о девочке мне сказала Сюзен, о'кей? Деккер у неё был и рассказывал всем в наркотиках, что ищет Тоуни. Я о том, что это же не секрет. И объявление в газете было, обещали вознаграждение.

- Приколоти эти слова к своему черепу, Рассел. Мне не нужна вторая рука на руле. Тоуни Да-Силва - моё дело, моё и мистера Фокса. Я прямо вижу, как у тебя завращались глаза, когда ты узнал, что за девочку назначено вознаграждение. Пара телефонных звонков супругам Да-Силва, и ты вдруг становишься одним из богатых. А я никогда не узнаю, правильно? Рассел, я думаю, что медицинской науке придётся вскрыть твою задницу, чтобы найти мозги. Я действительно так думаю.

Форт стряхнул свои очки с уха на паркетный пол.

- Я много должен, ты можешь это понять? Не Поли Песциа, другим. Не повезло по-крупному, ставил не на то.

- Иногда, - усмехнулся Дюмас, - я сомневаюсь, что ты умеешь считать до десяти, не снимая ботинок. Я помогаю тебе с Поли Песциа, а через минуту ты уже на другом крючке. Рассел Форт. Человек, который падает на дно, потом находит дырку в этом дне. Давай-ка послушаем о твоих новых кредиторах.

Форт вытер слёзы тыльной стороной ладони.

- Его зовут Спиндлер.

- Руби Спиндлер. Займы под дикие проценты, букмекерство, скупка краденого. Он входит в организацию Ло-Касио в Бруклине.

- Спиндлер вместе с Ло-Касио? - удивился Форт.

- Рассел, пожалуйста. Ты был когда-то полицейским, забыл уже? Мы оба знаем, что азартные игры в Нью-Йорке контролируются итальяшками. Спиндлер не мог бы работать, если б не договорился с кем-то из них. А сделаю я вот что. Сколько ты должен Спиндлеру?

- Десятку.

- Десять тысяч долларов? Рассел, если б я тебя не знал, я бы поклялся, что ты неумён. Хорошо, слушай. Я дам тебе десять тысяч, отнесёшь их Спиндлеру. Расплатишься с ним - понял? Если проиграешь эти деньги, я заставлю тебя пожалеть, что ты на свет родился. Я тебя не убью, Рассел, но ты станешь просить, чтобы убил. Ты меня хорошо слышишь?

Форт кивнул.

- Ладно. Прежде всего ты поедешь в Вашингтон и возьмёшь бумагу для Смехотуна. Мы ему послали уже кучу, но он хочет ещё к своему приезду. Как я понял, он хочет изготовить тонну сотенных, поэтому бумага нужна побыстрее. Выезжаешь завтра вечером.

Дюмас помолчал.

- Схема такая же, как всегда с бумагой. Пробудешь до утра в Атлантик-Сити, поиграешь немного, а утром поедешь в Вашингтон, где навестишь свою старую тётушку Лоррэйн на Эйч-стрит. Проведи с ней не меньше трёх часов. Всё должно выглядеть натуральным, не забудешь? Перед тем как уехать, прихватишь бумагу Смехотуна. Бумага ждёт тебя в обычном месте.

- Рука болит ужасно, - пожаловался Форт. - Мне к врачу надо.

- Я ещё не закончил. Возьми Шлюшку. Пока она чувствует себя любимой, никуда не денется. Я тебе дам две тысячи на игру и расходы. Смотри не спусти всё, играя в триктрак.

Поднявшись из кресла, Дюмас подошёл к бильярдному столу и присел рядом с Оскаром, который лёжа облизывал свои гениталии.

- И ещё, - проговорил он, не глядя на Форта. - Пусть Шлюшка даст тебе копии всех отчётов, которые Деккер даёт Бюро наркотиков. И всех его запросов тоже, что бы он ни запрашивал. Я хочу знать всё.

Форт застонал.

- Я тебе сразу говорю, Сюзен на это не пойдёт. Она и так уже напугана. Деккер взял копии профилей Уилли Вэлентина - пытается высчитать, кто его сдал. Она не знала, что двоих полицейских убьют. Сейчас она мне вообще ничего давать не хочет.

- Может быть, она не знала, Рассел, но ты-то знал.

Форт закрыл глаза.

- Нельзя зубную пасту засунуть обратно в тюбик, - продолжал Дюмас. Вэлентин и Далто - уже история. Мы выживаем в этом мире благодаря тому, что лжём себе и стараемся пробиться. Солги ей, Рассел, скажи, ты тоже не знал, что их убьют.

- Сюзен мне ничего не даст, я точно говорю.

- Рассел, Рассел. - Голос у Дюмаса был спокойный, в нём не звучало и тени волнения. Он поднялся, улыбнулся Оскару и потрепал пса по голове. Потом, опираясь обеими руками о бильярдный стол, он уставился на доску для метания дротиков - она украшала противоположную стену. Венка билась у него на виске.

Вдруг он схватил бильярдный кий, сломал его о край стола, и рывком опрокинул Форта на пол. Одним коленом он с силой опустился негру на грудь, рукой прижал его голову к полу - Форт при этом истошно кричал. Сразу же острый конец сломанного кия оказался меньше чем в дюйме от левого глаза Форта.

Дюмас прошептал:

- Ты любишь музыку, так я тебе вот что скажу. Тебе понравится петь как Рэй Чарльз или Стиви Вандер? А может, вспомним Сэмми Дэвиса-младшего и выбьем тебе глаз. Что скажешь?

Охваченный ужасом Форт попытался вырваться из-под руки Дюмаса и не сумел.

- Не нужно, не нужно.

Дюмас поднялся и бросил кий на бильярдный стол. Он был спокоен, как будто ничего не произошло.

- Рассел, так я могу на тебя рассчитывать, ты убедишь Шлюшку сделать то что нужно?

- Я заставлю её, клянусь, что заставлю.

Дюмас принялся закатывать шары в угловые лунки.

- Я продаю информацию, Рассел. Продаю её торговцам наркотиками, которые хотят знать, кто в действительности их клиенты. Продаю бизнесменам, которые хотят знать, кто крадёт у компании. Продаю мужу, который подозревает, что его жена в дешёвом мотеле раздвигает ноги для учителя танцев.

Он повернулся к Форту.

- Я продаю женщине, которая хочет знать, в самом ли деле у её жениха есть деньги или он показуху устроил, а сам не наберёт кредита на пару штанов. Но, видишь ли, Рассел, прежде чем продать информацию, я должен её собрать.

Сложив руки на груди, Дюмас уселся на край бильярдного стола.

- Интереснейшее дело - сбор информации, можешь мне поверить, Рассел. В полиции я работал вместе с подразделениями разведки и очень увлёкся, знаешь ли. Кое-что делал для ФБР и ЦРУ. В этом деле много сложной технологии, Рассел. Я сам использую компьютеры, чтобы отыскивать многие вещи, но знаешь, что? Не существует замены тому, что мы называем челум.

Он улыбнулся поверженному, раздавленному Форту.

- Челум, Рассел. Это означает - человеческий ум. Можно сказать, от личности к личности. Ты узнаёшь что-то и говоришь мне. Всё очень просто. Ни компьютеров, ни микрочипов, ни спутников, ни космических станций. Лишь одно человеческое существо другому. Здесь и появляетесь - ты и Шлюшка. Упреждение позволяет кому-то остаться целым. А мне позволяет остаться в бизнесе. Я сообщаю людям вроде Смехотуна всё, что они хотят знать о своих клиентах, а они в ответ хорошо мне платят. Вот почему мне иногда нужна твоя помощь. Иначе наши отношения не имели бы смысла.

Дюмас встал и потянулся.

- Надо заниматься делами, Рассел. Пойду вниз, а то бармены всё у меня разворуют. Ну а рукой ты займись, в самом деле.

Форт прислонился к ножке бильярдного стола.

- Не знаю, смогу ли я путешествовать. Рука болит сильно.

Дюмас улыбнулся.

- Как только возьмёшь бумагу для Смехотуна, позвони мне в контору. Пользуйся шифром, как обычно. Может быть, я назначу другое место встречи. Есть шанс, что миссис Да-Силва звонила Деккеру откуда-то не из дома и рассказала о загадочном чернокожем, который преследует её мужа. Тогда Деккер знает больше, чем нам хотелось бы.

- Ты хочешь сказать, он знает обо мне и этой штуке с подделками?

Дюмас пожал плечами.

- Если он принюхивается к Шлюшке, то может уже что-то знать. Увидим, увидим.

Форт покачал головой.

- Нет, знаешь, на тюрьму мы не договаривались. Фальшивомонетчиков сажают в федеральные. А там люди умирают. Заключённые каждый день убивают друг друга из-за карт и...

Форт вовремя остановился. Он чуть не сказал педиков.

Дюмас улыбнулся.

- Я всё знаю о федеральных тюрьмах, Рассел. А Деккера оставь мне. Следи, чтобы Шлюшка была счастливой. И в следующий раз, когда привяжешь её к кровати, засунь ей в рот что-нибудь ещё, помимо своего джойстика. Она так орёт, свихнуться можно.

- Откуда ты знаешь?

Дюмас хихикнул.

- Люблю, когда ты хнычешь. Не задавай больше вопросов, у тебя голова всё равно не вынесет напряжения. Идём выпьем. Я угощаю.

Глава 6

Лондон, декабрь

Телеграмма вызвала раздражение у миссис Ровены Дартиг, потому что вынуждала её менять планы в последнюю минуту.

Сообщение Пака Сона поступило в её кирпичный георгианский особняк на элегантной Чейн Уок в Челси в шесть десять, незадолго до того как она собиралась быть на премьере "Волшебной флейты" Моцарта в Ковент Гарден. Завершив дела в Риме и Париже, Сон приехал в Лондон. Он оказался здесь на двадцать четыре часа раньше расписания.

Миссис Дартиг должна была встретиться с ним немедленно. Телефонный звонок, коего следовало ожидать вскоре, сообщит ей время и место.

Перечитав текст, она бросила бумажку на тлеющее сосновое поленце в камине своей обшитой дубом спальни. Потом сообщила Морин Костелло, своей семнадцатилетней служанке ирландке: она не желает, чтобы её беспокоили. Миссис Дартиг отчаянно хотелось пойти на первый вечер Моцарта в новой постановке - почётными гостями были принц и принцесса Уэльские - но ослушаться Пака Сона она не могла.

С чашкой жасминового чая в руке, одетая в изящный цветастый кафтан, она стояла у камина и думала, не проигнорировать ли телеграмму.

Следовало учесть два фактора.

Первое: встретившись с ним на сутки раньше, она на столько же раньше получит свои сто двадцать пять тысяч долларов.

Второе, перечить Паку Сону небезопасно. Мягко сказать, он терпеть не мог, когда его щёлкали по носу. Лучше встретиться с ним, как он просит.

Она сразу же позвонила лорду Джасперу Кинсмэну и сообщила этому семидесятилетнему политическому деятелю новости: он должен был сопровождать её в театр.

- Извини, милый, - сказала она, - я не смогу. Придётся тебе одному там сидеть.

Лорд не стал протестовать, он являл собой образец бесхребетной аристократии. Ему выпало унаследовать десять миллионов фунтов в двадцать один год, а к двадцати трём годам он всё истратил. Но миссис Дартиг лорд Кинсмэн весьма нравился - своим происхождением и готовностью выполнять все её прихоти.

Ровена Кэролайн Дартиг, женщина лет пятидесяти семи-восьми, была стройная, длиннолицая англичанка, она выглядела намного моложе своих лет благодаря инъекциям овечьих клеток, производившимся ей дважды в год в Швейцарии, обесцвеченным волосам и внимательным серым глазам, быстрым - они ни на чём не задерживались дольше нескольких секунд. Необычайно умная, она сразу чувствовала слабые места в любом собеседнике. Она бывала жестокой, когда чего-то добивалась, и к большинству людей относилась с недоверием. За очаровательным фасадом Ровена всегда оставалась настороже, истинное своё лицо не показывала.

Она держала магазин модной одежды и сопутствующих товаров "Роузбад" на Бошами-Плэйс, там можно было увидеть модели молодых дизайнеров, как британских, так и с континента. Многие дизайнеры только что окончили колледж, платить им можно было поменьше, чем известным. Но цены для клиентов оставались чудовищно высокими.

- Я рассчитываю на снобов, милый, - говорила она своему мужу Майклу. Он был спортивного вида американец на двадцать три года моложе её, Ровена его страстно и незаслуженно любила. - Истинному снобу очень хочется переплатить и потом хвастаться этим. С таких людей и нужно драть, ты согласен?

Майкл сам драл с миссис Дартиг, потому и жил с ней. Поженились они шесть месяцев назад: он из-за денег, она из-за его сексуальных возможностей. Недавно она подарила ему новый "Мерседес" с телефоном, стерео, холодильником и факсом. В ответ он пообещал проводить с ней уик-энды хотя бы ближайшие два месяца.

В тридцать пять лет Майкл Дартиг был очень энергичен, обаятелен и забавен. Светлые волосы он носил "хвостиком", большой нос нисколько его не портил - в общем, смотрелся он хорошо. С другой стороны, ничего ему в жизни не удавалось, после баскетбольных подвигов в университете Майами он никак и никогда не отличился.

Он провалился как владелец ресторана, торговец недвижимостью, кинопродюсер и торговец наркотиками. И ничего удивительного, если даже Ровена Дартиг была вынуждена признать, что её муж человек поверхностный, неэтичный и в людях ничего не понимает. Сам-то он считал, конечно, что ему просто не везло во всём, хроническое невезение.

Однако же в сексуальной сфере Майкл был чрезвычайно хорош, чем и привлёк Ровену. Никогда раньше у неё не было мужчины столь неутомимого, и оргазмы с ним получались очень сильными. Всегдашний обмен: эротические блага за её финансовую щедрость, и Ровену это более чем устраивало. С Майклом она чувствовала себя молодой, он возвращал ей дни, когда у жизни были крылья, а за это никаких денег не жалко.

Что же до "Роузбада", то он не был у миссис Дартиг главным источником дохода. Магазин позволял ей показывать налоговой инспекции законные поступления, а также ездить за границу, якобы в поисках новых дизайнеров. Да и респектабельности придавал, в то же время скрывая её тайную жизнь и действительное происхождение её значительного, надо сказать, дохода.

Больше всего миссис Дартиг зарабатывала торговлей белыми рабами. Под псевдонимом "Мистер Фокс" она продавала сексуальных рабов - тинэйджеров и молодых взрослых - богатым покупателям со всего света. Раз в год она проводила аукцион, на котором продавались самые привлекательные рабы. Следующий такой аукцион планировался в Нью-Йорке меньше чем через три дня.

Она "захватила" "Лесли Фаундэйшн", небольшую благотворительную организацию, которая занималась детьми - сбежавшими из дома и теми, с кем дома обращались плохо. Как и магазин одежды, благотворительная организация помогала Ровене "отмывать" деньги, полученные от торговли белыми рабами. Среди других, кто прятал здесь крупные суммы денег, был и Пак Сон.

"Лесли Фаундэйшн" предоставляли миссис Дартиг также и рабов. Благотворительность оказалась прекрасной маской.

Эту часть своей жизни она скрывала от Майкла, а он и не догадывался ни о чём - но не за ясный же ум взяла она его к себе. Только святые умеют хранить секреты, а муж Ровены святым не был. Насколько он знал, она жила за счет магазина. А за границу ездила, чтобы отыскивать новые таланты и продавать товары "Роузбада" иностранцам.

Поговорив по телефону с лордом Кинсмэном, она подошла к алькову в спальне, где на полочках располагалась коллекция старинных часов. Одни из них, серебряные часы Фаберже, стоили дороже всех остальных вместе.

Пак Сон отдал ей эти часы несколько месяцев назад в обмен на очаровательную девочку из Австрии. Миссис Дартиг уже не помнила имя этой девочки, но, зная страсть Сона к кровопролитию, считала само собой разумеющимся, что милой крохотульки давно нет в живых. Фаберже тем временем удвоился в цене, а это уже деньги в банке. Счастье за деньги не купишь, но всё остальное - пожалуйста.

Она попросила Пака Сона привезти ей некую дорогую вещь из Рима, в зачёт той американской девочки, которую он собирался купить у миссис Дартиг и её американского партнёра, Бена Дюмаса. Девочку, Тоуни, тщательно хранил сейчас в Нью-Йорке Дюмас. По фотографиям она знала маленькую мисс Тоуни, уверенную в себе голубоглазую красотку с золотистыми волосами, чуть насмешливую - многие мужчины находили эту чёрточку совершенно неотразимой.

Копии этих фотографий, отправленные Сону в Южную Корею, возбудили его настолько, что в телефонном разговоре с миссис Дартиг он едва был способен на членораздельную речь. Естественно, теперь миссис Дартиг могла делать с ним всё что угодно.

- Четверть миллиона долларов, - назвала она ему цену. - Хватай мгновение, дорогой, иначе Тоуни пойдёт на аукцион.

- Я хочу её. Продайте мне её немедленно.

- С радостью, милый мальчик. Двести пятьдесят тысяч, и она твоя.

У Сона голос повысился на октаву.

- Вы сошли с ума? Я дам сто тысяч долларов, столько я ещё ни за одну из этих девок не платил.

- Не люблю, когда со мной торгуются, ибо это означает, что меня хотят обмануть.

- Сто двадцать пять тысяч. Я хочу эту девочку.

Миссис Дартиг помолчала.

- Дорогой, ты помнишь генерала Абуджу, этого маленького нахального нигерийца, который истратил небольшое состояние, но так и не сумел приохотить Англию к бою быков? Так вот, он пристаёт ко мне уже несколько месяцев, просит, чтобы я нашла ему именно такую штучку, кого-нибудь вроде Тоуни. Есть ещё некий итальянский князь, у него ужасно тесные связи с Ватиканом. И нужно ли говорить, сколько найдётся богатых арабов, которые рады будут сожрать этого сладкого ребёнка. Позволь мне выразиться так: если она пойдёт на аукцион, я начну торги с двухсот тысяч. Поэтому для тебя покупка получается выгодная, в общем.

Пак Сон с этим не согласился.

- А я говорю, что вы в этом деле слишком прижимисты. Не надо забывать, что вы в прошлом сделали на мне много денег.

- Я бы не заработала эти деньги, о которых ты говоришь, если бы не обеспечивала свою сторону сделки. Никто же тебе пистолет к виску не приставил, милый мальчик. Можешь искать другие варианты.

Сон долго молчал. Потом заговорил уже другим тоном.

- Вы гениально умеете внушать людям, что у вас есть именно то, чего они хотят. Хорошо... Двести пятьдесят тысяч долларов.

- Дорогой, дешёвыми вещами и владеть не стоит. Половину денег, когда мы встретимся в Лондоне, вторую половину, когда Бен отдаст тебе девочку. Да, в Риме захвати пожалуйста кое-что для меня. Просто включи в цену девочки.

- О, вы бы и дерьмо из собственной задницы стали продавать, если б могли. Вывернули человеку карманы, а представили это так, будто он вас ещё и благодарить должен.

У Ровены Дартиг покраснело лицо. Она хотела сказать что-нибудь недоброе, что-нибудь чрезвычайно грубое, но вовремя вспомнила, с кем говорит, и просто закрыла глаза.

- Резкие слова, дорогой, - сказала она после паузы. - Но тебя ведь никто и не подозревает в излишней мягкости. Похоже, ты забыл, кто познакомил тебя с Беном Дюмасом, тем самым Беном Дюмасом, который снабжает тебя столь нужной для подделок бумагой.

Пак Сон фыркнул.

- Забыл? Вы же не дадите мне забыть.

- И этот же Бен Дюмас исследует твоих потенциальных клиентов, уберегая тебя от многих бед. Поноси меня, если тебе это так необходимо, но заплатить ты мне заплатишь.

Сон хохотнул.

- Вы сука и всё.

- Спасибо за комплимент, милый. А в Риме ты для меня возьмёшь вот что...

Ровена Дартиг покинула свой дом и села в ожидавшее её такси с радиотелефоном около семи вечера.

Машину заказала Морин, и она оказалась потрёпанным "Фордом" с разорванными сиденьями, полными пепельницами и загадочно дребезжащей задней дверцей. У миссис Дартиг от отвращения раздулись ноздри: для неё всегда было характерно болезненное стремление к чистоте.

Водителем был полный сикх лет пятидесяти в оранжевом тюрбане и длинном пальто, нелегальный иммигрант, очень недовольный первой в его жизни английской зимой. Он ругался на пенджабском, сообщая диспетчеру местоназначение миссис Дартиг, обругал и холодный дождь, затрудняющий движение по всему Лондону.

На заднем сиденье Ровена Дартиг, скрывая глаза за тёмными очками, сидела положив рядом довольно большую сумочку. Сумочка, дизайн которой принадлежал семнадцатилетней бельгийке, была сделана из пурпурной телячьей кожи, с шёлковой оторочкой, и хорошо продавалась в "Роузбаде". Она дополняла шубку миссис Дартиг, чёрную норку - Ровена не боялась носить меха, хотя активисты, борцы за права животных, вполне могли облить за это краской. Ровена не терпела никаких ограничений своей свободы и надевала мех при каждом удобном случае.

Сикх вёл машину чрезвычайно осторожно, и это её бесило. Он повиновался знакам ограничения скорости с точностью абсурдной и останавливался на каждом пешеходном переходе, даже если никого там не было. Скользкие от дождя улицы и густой поток машин только обостряли проблему. Миссис Дартиг наконец достала из сумочки таблетку валиума, запила её минеральной водой из серебряной фляжки.

Такси остановилось у вокзала Ватерлоо, и ей пришлось выйти под дождь. А дождь она терпеть не могла. Он запомнился ей с того дня в Кейптауне, когда человек, одетый священником, застрелил её первого мужа, Роджера - он выступал против апартеида. Такая же погода была и тем утром, когда она покидала Южную Африку, увозя в Англию прах Роджера. Роджера она так любила, что несколько месяцев после убийства спала в его окровавленной рубашке. Проклятый дождь. Она пролила слишком много слёз в дождь, чтобы когда-либо находить его красивым.

Ровена Дартиг дошла до хвоста очереди такси, миновала его, спустившись с тротуара на асфальтированную дорожку. В нескольких ярдах впереди и чуть слева зажглись и погасли фары автомобиля, три раза. Подняв воротник норковой шубки, она пошла быстрее.

Такси вывернуло с улицы на дорожку, ослепило миссис Дартиг. Она быстро прижалась к мокрой стене, давая ему проехать. Потом направилась к лимузину, стоявшему с работающим двигателем, к уюту за дымчатыми стёклами. Открыв заднюю дверь, она села рядом с Паком Соном.

Кореец приветственно поднял бокал шампанского.

- Ну, начнём, - сказал он. - Давид?

Давид Митла, сидевший на переднем сиденье, негромко сказал что-то шофёру корейцу, и лимузин тронулся. Через несколько секунд он остановился у первого такси в ряду, и шофёр посигналил. Три коротких гудка, пауза, ещё два.

Такси, пустое, поехало вперёд. Знака "свободно" на нём уже не было.

Лимузин последовал за ним.

В своих лондонских поездках Сон соблюдал жёсткие меры конспирации. Он никогда не встречался с миссис Дартиг у неё дома или в магазине. Только вечером, на колёсах, в постоянном движении - так было безопаснее для обоих. Шофёр Сона не знал лондонских улиц, поэтому взяли местного таксиста, чтобы он ехал впереди.

- У вас прекрасный вид, - заметил Сон. - Замужество пошло вам на пользу, я думаю. Да, это определённо так.

- Когда муж счастлив, счастлива и жена, - ответила она. Тут Ровена немного покривила душой.

Конечно, брак принёс ей огромное сексуальное удовлетворение, но Майкл-то был не в восторге от этого законного союза, сделавшего его мужем. Он продолжал пить, принимать наркотики, домой возвращался намного позже "комендантского часа". И всё это время тратил её деньги с воодушевлением пьяного матроса в увольнении. Только Богу известно, где Майкл сегодня вечером. Дома его не было, это уж точно.

- Шампанского? - предложил Сон.

- Да, пожалуйста. - Она расстегнула сумочку и передала ему два запечатанных белых конверта, оба размером с письменные. Пока он открывал один конверт, она отхлебнула шампанского, которое оказалось очень сухим и охлаждённым как раз до нужной температуры. Может, Смехотун и психопат, но отличить хорошее вино от конской мочи он умел.

Он вытащил из конверта три листа бумаги и начал читать. Ровена Дартиг дала ему несколько секунд, потом сказала:

- В соответствии с твоими указаниями Бен прислал мне это по факсу сегодня утром.

Сон кивнул, возвращая бумаги в конверт. Эту зашифрованную информацию он будет изучать не сейчас. Здесь содержались самые последние сведения о людях в Лондоне и Нью-Йорке, которым Сон собирался продать поддельную валюту и ценные бумаги.

По его настоянию Бен Дюмас каждого потенциального покупателя исследовал дважды, концентрируясь на личной, профессиональной и финансовой истории. Первый раз - в начале переговоров. И второй - за сорок восемь часов до сделки.

Бен Дюмас представлял отчёты, которые создавали Сону репутацию ясновидящего. Казалось, что он знает вещи, находящиеся за пределами обычного человеческого восприятия. Но такая информация и стоила дорого. Платил Сон Дюмасу весьма крупные суммы.

Второй конверт. Здесь не было зашифрованной информации. Лишь сведения о здоровье Тоуни Да-Силва. Ровена Дартиг не мешала ему читать.

Закончив, Сон улыбнулся, поглаживая лист тыльной стороной ладони.

- Пора платить за музыку.

Открыв дверцу холодильничка, он стал доставать пачки стодолларовых бумажек, передавая каждую миссис Дартиг.

- Пятьдесят тысяч долларов. Первая часть аванса за Тоуни.

- Тысяча благодарностей, дорогой.

Он опять сунул руку в холодильник.

- И остальное.

Сон вручил Ровене Дартиг плоский пакет размером с книгу. С закрытыми глазами она сделала глубокий вдох и прижала пакет к груди. Когда она его разворачивала, её руки дрожали.

- Ах ты милый мальчик, - сказала она Сону. - Милый, милый мальчик.

Взору явилось ожерелье в египетском стиле, из золота, рубинов, брильянтов, жемчуга и бирюзы. К ожерелью были такие же серьги. Ровена Дартиг в жизни не видела ничего столь же красивого. Теплота, разлившаяся по её телу, казалась почти сексуальной.

Ожерелье и серьги были сделаны семьёй Джулиана, эти иммигранты из Италии считались в Лондоне девятнадцатого века лучшими ювелирами. Ровена Дартиг с ума сходила по этим украшениям европейского Ренессанса, в первую очередь картин Ханса Хольбейна. Больше всего ей понравилось тонкое хроматическое чутьё, использование камней по их цвету, а не по ценности.

Прежним владельцем украшений был высохший семидесятилетний князь Стефано Косенца в Риме, тот самый, кто очень любил светловолосых девочек доведенных до полусмертного состояния он отправлял их потом в бордель в Тунисе. Нуждаясь в деньгах после неудачной игры на бирже, он продал драгоценности, принадлежавшие жене, миссис Дартиг за семьдесят пять тысяч долларов.

Она узнала, что у Пака Сона дела в Риме, и вынудила его оказать ей услугу, купить для неё сокровища княгини Косенца. Хотя и неохотно, Смехотун всё же согласился это сделать.

Свою коллекцию творений Джулиано Ровена держала в сейфе на Шеферд Маркет. Там было открыто триста шестьдесят пять дней в году, двадцать четыре часа в сутки, и охраняли сейфы хорошо. А к тому же не мешали банковские ограничения и налоговая инспекция. Только Ровена Дартиг имела доступ к сейфу - отпечаток большого пальца и фотография должны были совпасть с образцами в депозитарии.

Чтобы открыть сейф, требовалось два ключа. Один хранился у неё, другой в депозитарии, не под её именем, а под трёхзначным номером, который менялся каждый месяц. Среди прочего она держала там наличные деньги, личные бумаги и записи, относящиеся к отмыванию денег в её благотворительной организации. Были и материалы на тех, кто покупал у неё сексуальных рабов: описывались их вкусы.

Ровена Дартиг отыскала в своей сумочке карандаш-фонарик и лупу ювелира. Не обращая внимания на хихиканье Сона, она подняла тёмные очки на голову, поднесла лупу к глазу и включила фонарик, направляя его на ожерелье.

Она улыбнулась.

- Нечто оргазмическое, милый. И определённо настоящее.

Изучив серьги, она тоже объявила их настоящими. Сона поцеловала в щёку и назвала милым, милым мальчиком.

- Покончим с остальными делами? - предложила она.

Миссис Дартиг наблюдала, как Сон поднимает с пола машины чемоданчик и ставит на сиденье рядом с собою. Открыв чемоданчик, он повернул его к Ровене, чтобы она увидела содержимое. Там плотно лежали пачки стодолларовых банкнот.

- Восемь миллионов долларов, - сказал он. - Все настоящие, уверяю вас.

Схватив одну банкноту, Ровена Дартиг ощупала её пальцами, рассмотрела в лупу. Потом изучила таким же образом ещё несколько банкнот, взятых наугад.

- Правильно, - согласилась она. - Все настоящие.

- Она заперла чемоданчик, содержавший выручку от продажи Соном поддельной валюты и ценных бумаг на континенте - эта продажа должна была спасти ему жизнь.

Он-то молчал о своих неприятностях с Бритвой, но Бен Дюмас всё же узнал и передал новости Ровене. Бен Дюмас, который знал всё обо всех, который ей даже нравился своей примитивностью, который с удовольствием слушал её английский акцент и проявлял к ней некоторую почтительность просто потому что она англичанка.

Ровена Дартиг отмоет восемь миллионов Сона с помощью своей "Лесли Фаундэйшн" и получит щедрое вознаграждение за труды. Пахло прибылью, и запах этот был ей приятен.

- Подвези меня к моему депозитарию, - попросила она Сона. - Хочу запереть свои прекрасные камешки в сейф. И наличные твои тоже пока спрячу. Пусть таксист подождёт меня у депозитария. Кстати, из Англии ты когда уезжаешь?

- Если информация Дюмаса подтвердится и всё пройдёт хорошо, должен уехать послезавтра. Я вам сообщу, возьму ли свою прибыль с собою или оставлю у вас.

Глупый ты, подумала Ровена. Думаешь, я не знаю. Покинуть Англию с прибылью или оставить у неё - это не единственные способы вывоза денег. Есть и третий путь, но он ошибочно полагал, что она о нём не знает.

Смехотун никогда не путешествовал со своим поддельным товаром. Подделки перевозились совершенно иным путём, настолько охраняемым и надёжным, что перехват партии полицией казался немыслимым. Если его арестуют за пределами Южной Кореи, отсутствие улик не позволит сделать со Смехотуном что-либо серьёзное. Разные пути Сона и товаров, кроме того, вынуждали противника распылять силы.

Бен Дюмас предупредил Ровену - об этом никогда никому не говорить. Даже ему не полагалось знать о загадочном контрабандном пути Смехотуна, но он каким-то образом узнал. За разглашение такой информации могут убить, сказал он ей. Пообещав молчать, Ровена бумажку с записью этих потрясающих новостей спрятала в свой сейф.

В лимузине Сон продолжал:

- В Нью-Йорк вылетаете, как собирались?

Ровена Дартиг подняла вверх ожерелье Джулиано.

- Когда заставляешь людей ждать тебя, дорогой, они это время говорят о тебе гадости. Я собираюсь в Нью-Йорк на следующий день после тебя. Мой аукцион будет тем же вечером, как только я появлюсь. Даже вещи распаковать не успею. Приходи, если хочешь. Думаю, соберутся обычные потребители человеческой плоти - богатые испорченные люди. Майклу я сказала обычную неправду, что еду в Нью-Йорк поговорить с молодыми американскими дизайнерами и присмотреться, нельзя ли там открыть отделение "Роузбада".

Сон поднял бровь.

- Как дела у Майкла?

- Как дела у Майкла? Осуществляет какую-то очередную схему, хочет разбогатеть, наверно. Спроси меня, что именно, а я понятия не имею. Он не счёл нужным со мной поделиться, видишь ли. Да, пока не забыла, у меня для тебя кое-что есть.

Она вытащила из сумочки большой коричневый конверт и протянула Сону. Раскрыв его, тот извлёк чёрно-белую фотографию. Несколько мгновений он не мог издать ни звука. Потом прошептал:

- Не может быть. Я не верю.

Он держал в руках глянцевую, восемь на десять фотографию Дика Пауэлла, Руби Килера, хореографа Басби Беркли и режиссёра Мервина Ле Роя, снятую на костюмированном приёме в честь фильма "Золотоискатели 1933 года". Каждый из четырёх подписал фотографию.

Голос у Сона сел от волнения.

- Бесценная вещь. Где вы её взяли?

- У молодого француза, он один из моих дизайнеров. Он собирает голливудские сувениры и эту фотографию случайно нашёл в какой-то лавчонке на Карнаби-стрит. Был страшно доволен.

- А вы у него перекупили?

- Специально для тебя, милый. - Ещё одна ложь. Она украла фотографию у Жоржа, который неосторожно оставил её на виду в магазине. У маленького Жоржа чуть не разбилось сердце от этой утраты, он же был фэном гомосексуалов в киноиндустрии и сам отчасти гомосексуалом. Однако почему не сделать приятное Смехотуну, это может оказаться полезным Ровене.

Потрясённый Сон не мог оторвать глаз от фотографии.

- Не берусь даже передать, как много для меня это значит. Я поклоняюсь этим людям.

- Я очень рада, милый. Мой первый муж часто говорил, что нужно творить добро.

Сон постучал пальцем по фотографии.

- Их фильмы будут жить вечно. Вечно. Как вы с Майклом, может быть.

Вечно. Печаль вдруг нахлынула на Ровену Дартиг. Она отвернулась к окну.

Майкл. Вечно.

Глава 7

Ровена Дартиг ехала в свой депозитарий на Шеферд Маркет, а её муж в это время лежал на продавленной кровати в двухкомнатной квартирке на окраине города и обсасывал пальцы ног у Найджеллы Барроу, двадцатишестилетней англичанки, крупье по профессии. Из кассетного магнитофона изливался сладкий тенор Смоки Робинсона.

Из клозета рядом на пару смотрел в щёлку плотный сорокашестилетний шотландец с рыжими усами. Звали его Бернард Муир, он был в форме лондонского полисмена.

Оторвавшись от пальцев, Майкл Дартиг взял со столика бутылку голландского ликёра и сделал большой глоток. Потом налил ликёру Найджелле на внутренние поверхности бёдер и начал слизывать. Повизгивая, она притянула к себе его голову руками, на которых блестели разноцветные ногти. Майкл впился губами в клитор, и она закричала, приподнимая таз.

С остекленевшими глазами Найджелла рухнула на постель в приятном оцепенении и прошептала:

- Ты грубый. Мне это и нравится. Господи, этого я и хочу.

Майкл смочил ногу в разлившемся по постели ликёре и начал втирать ей в области лобка.

- Сага продолжается, - сказал он.

- Я хочу быть сверху, - прошептала она.

Они поменялись местами, и она сразу вошла в бешеный ритм.

- Ущипни меня за соски, - потребовала она. - Сильнее. Сильнее. - Он стал с чувством выкручивать её томящуюся плоть. - Так хорошо, - прошептала она. О-оох, так хорошо.

Она кончила первая, пронзительно выкрикнула, потом вцепилась ему зубами в ухо. Когда она начала царапать ему грудь, он быстро перехватил её руки.

- Осторожно. Жена заметит.

Найджелла сразу спохватилась.

- Извини, любимый. Я всё время забываю. Прости.

Потом они лежали неподвижно, Найджелла на Майкле, её золотисто-каштановые волосы ковром закрывали ему грудь. Она прислушивалась, как бьётся его сердце.

- Ещё несколько минут, любимый, и всё будет закончено.

Двухминутное предупреждение. Только вот здесь не баскетбол, а игра покрупнее, выигрыш более важен. Две минуты, чтобы выиграть или проиграть всё. Сто двадцать секунд решат, чемпион ты или нет. Сердце у Майкла колотилось. Отступать поздно.

- Травки уже нет, - сказала Найджелла, - но осталось немного кокаина. Хочешь?

Прикрыв глаза мускулистой рукой, Майкл отвернулся к стене.

- Давай поскорее покончим с этим, о'кей?

Она поднялась с кровати и выключила магнитофон. Как будто по этому сигналу открылась дверца клозета и появился Бернард Муир с дубинкой в руке.

У кровати он остановился, облизывая свой маленький круглый рот и глядя на Майкла.

Муир похлопал дубинкой по ладони.

- Ну, молодой сэр, что тут у нас такое? Я бы сказал, мы вели себя очень неприлично. Надо бы задержать вас за такое безобразие, но я справедливый человек. Настроение у меня сейчас такое, могу всё простить. Мы договоримся. Немного забавы для меня, и я забуду о том, что видел в этой комнате. Ну?

Майкл молчал и даже смотреть на шотландца не хотел.

Муир резче хлопнул дубинкой.

- Я сказал ну?

Тогда Майкл прошептал:

- Пожалуйста, господин полицейский, я сделаю всё что угодно, только не арестовывайте меня. Пожалуйста не арестовывайте меня.

Положив дубинку на кровать, Муир снял свои тёмно-синие брюки и белые боксёрские трусы, бросил на пол.

- Итак, вы хотите, чтобы я кое-что для вас сделал, правильно?

- Да, я хочу, чтобы вы... - голос Майкла угас.

- Ну, если вы этого действительно хотите.

Муир достал из кармана полицейской тужурки презерватив, сорвал упаковку и сунул презерватив в рот.

В полицейской тужурке и шлеме полуголый Бернард Муир заполз на кровать и взял губами обмякший член Майкла Дартига. За какие-то секунды он, искусно действуя языком, надел презерватив безучастно лежавшему американцу. Когда Муир начал делать ему феллацио, Майкл, глядя в стену, старался игнорировать происходящее. Поскорее бы с этим покончить, думал он. Покончить с этим дерьмом, пока меня не вырвало. У меня нет выбора. Нужно с этим смириться, но, Иисусе...

Передёргиваясь от отвращения, Майкл выскользнул из-под шотландца. Мрачный и всё ещё голый, он бросился в ванную комнату, а Найджелла Барроу села на кровать рядом с Муиром. Взяв Муира за подбородок, она повернула его голову к себе. В её тёмных глазах плясали точечки света от красной свечи на ночном столике.

- Понравилось, Берни?

Пухлощёкий шотландец ухмыльнулся.

- Несомненно. Полный балдёж. Теперь позвольте мне выполнить мою часть договора.

Подняв брюки с пола, он вытащил записную книжку из заднего кармана. Он улыбнулся Найджелле, помахивая книжечкой у неё перед носом - дразнил. Она жадно смотрела на него, очень хотелось выхватить эту записную книжку. Только когда он вырвал первые три страницы и подал ей, она заметила, что всё это время задерживала дыхание.

Три странички из дешёвого блокнотика. Так Муир расплатился за только что содеянное с Майклом. Три странички содержали информацию, которая стоила миллионы долларов.

Поблагодарив Муира, она поцеловала его в щёку и предложила чашку чаю, зная, что он откажется.

Шотландец посмотрел на ручные часы.

- Я бы с удовольствием, но мне на работу через сорок минут. И так уж могу опоздать.

- Я понимаю. И мы отправим вашу долю в Лихтенштейн, как вы просили.

- Да, а то будет выглядеть нехорошо, если я вдруг получу кучу наличных здесь, в Британии. Пусть денежки полежат в Лихтенштейне.

Вдруг Муир поскучнел, нахмурился. Сузив глаза он заговорил в потолок.

- Эдди Уокердайн даёт мне возможность получить своё, и я ей воспользуюсь. Мой босс, вонючий мерзавец, говорит, что я слишком старый. Он говорит, что должен меня уволить, потому что деньги охранять могут сейчас только молодые люди. Вонючая индийская свинья.

Он перевёл взгляд на Найджеллу.

- Я ещё в хорошей форме, знаете ли. Работаю не хуже любого другого, и много лет не сказывался больным. А господин Рави Санни всё равно хочет от меня избавиться. С первого января меня можно считать безработным. И пенсии нет. Я у них недостаточно долго работал, чтобы рассчитывать на пенсию, говорит он. Знаете, что этот мерзавец даёт мне после двенадцати лет верной службы? Чек на сто фунтов. И памятную табличку, конечно. Табличку. Иисусе!

Он поднялся с кровати.

- Ну, пусть он меня увольняет, но я прихвачу намного больше, чем он думает. Можете не сомневаться.

Найджелла смотрела, как Муир идёт к клозету, берёт там пустой чемодан и переносит на кровать. В чемодан отправились полицейская тужурка, шлем, брюки и дубинка - Найджелла знала, что всё это взято напрокат. Вернувшись к клозету, Муир среди её одежды отыскал серый костюм, такое же пальто и тёмно-коричневую фуражку.

Одетый, он взял зонтик и чемодан, оглядел комнату.

- Кажется, всё взял, - сказал он Найджелле.

- Помыться некогда, к сожалению. Мои наилучшие пожелания мистеру Уокердайну. Записи, которые я вам передал, должны решить его проблему. Если ему понадобится что-нибудь ещё, он знает, где меня найти. Когда я справлюсь в лихтенштейнском банке через две недели, надеюсь, моя доля уже будет там.

Найджелла улыбнулась ему.

- Ещё раз спасибо, Берни. Деньги будут отправлены, как обещано. Мистер Уокердайн всегда своё слово держит.

Коснувшись зонтиком козырька фуражки, Муир повернулся к выходу, но вдруг остановился.

- До свидания, Майкл, громко проговорил он. - Я прекрасно провёл вечер.

Из ванной комнаты донёсся звон бьющегося стекла, потом голос Майкла:

- А пошёл ты вон, спермой отравленный долдон!

Муир усмехнулся.

- Чего мне будет не хватать больше всего, так это его изящной словесности.

Эдди Уокердайн был маленький сорокадвухлетний англичанин с редеющими тёмными волосами и дырками от зубов, делавшими его улыбку демонической. Одетый в двубортный костюм с белой гвоздикой в петлице, выставив вперёд чёрные туфли от Гуччи, он восклицательным знаком держал в руке маленькую сигарку. На мизинце этой руки поблёскивало кольцо с сапфиром в виде звезды.

Он и Найджелла Барроу сидели на её кровати, когда Майкл Дартиг, принявший душ и надевший серые брюки и белую водолазку, вышел из ванной комнаты. Майкл сел рядом с Найджеллой, она взяла его руку и поцеловала. Оба наблюдали, как Уокердайн молча изучает информацию, полученную несколько минут назад от Муира. Напевая что-то, англичанин агрессивно щурился на странички.

Два месяца назад он начал работать над планом, который позволил бы ему навсегда поселиться в Марбелле, самом шикарном из испанских курортов на Коста дель Сол. Если план удастся, хватит на всё: алименты двум бывшим жёнам, ежегодное пособие ещё одной женщине, восьмилетний сын которой родился от него, оплату медицинского обеспечения его больной матери.

А главное, он купит ресторан у морской гавани Марбеллы, небольшой отель рядом с игорным кварталом и с десяток новых жилых домов чуть за пределами курорта. Что-нибудь в этом роде Уокердайну всегда хотелось приобрести, но он всегда считал это недостижимым. Но теперь...

Сейчас все эти владения принадлежали Неду Клеггу, австралийцу. Он нуждался в наличных, так как хотел расширить свою конюшню, в которой и так уже было четыреста лошадей. Два месяца назад он предложил продать свою собственность в Испании Уокердайну за двадцать миллионов долларов, то есть немного ниже рыночной цены. Однако заплатить всю эту сумму Уокердайн должен был не позже конца декабря.

Ладно. Деньги Уокердайн добудет, все до последнего цента, причём вовремя. Для этого он всего лишь ограбит депозитарий на Шеферд Маркет, возьмёт пятьдесят миллионов фунтов, плюс-минус несколько миллионов.

А почему бы и нет? До сих пор ему всё удавалось. Чуть не с самого дна поднялся - отца и не видел никогда, начал свой путь водителем автобуса... И хотя он был похож на обезьяну, женщины находили его умным, напористым и эротичным.

Уокердайн командовал "Ривьерой", дискотекой на Лейчестер-сквер, которую сделал одним из самых преуспевающих клубов Лондона, отдавая предпочтение богатым чернокожим.

Белых тоже приветствовали, конечно, однако главными клиентами были чёрные, среди которых попадались карибские и африканские миллионеры. А поскольку заглядывали негры-звёзды эстрады и спорта, клуб стал чем-то особенным. Уокердайн и Дартиг познакомились, когда американец зашёл туда с чёрными друзьями, профессиональными баскетболистами в Штатах и Европе.

Уокердайн зарабатывал восемьдесят тысяч фунтов в год. Вместе с "наваром" получалось больше ста тысяч. Навар он забирал в отместку хозяину клуба, жадному ливанцу, который обещал сделать его партнёром и не сделал.

В сентябре Уокердайн женился третий раз. Жену звали Джина Бранчеро она терпеть не могла Англию, где без конца простужалась: родившись в Марбелле, она хотела поскорее вернуться туда, ибо на побережье Испании солнца за день больше, чем в Лондоне за месяц.

Уокердайн встретил двадцатипятилетнюю красавицу Джину, когда проводил отпуск в Марбелле - она была любовницей жившего там арабского шейха, крупного торговца оружием. Шейх с радостью от неё избавился, ему надоели требования Джины бросить его двенадцать жён и жениться на ней.

Не только Джина хотела сменить гнусный английский климат на солнце круглый год. Уокердайн, давно страдавший астмой, последнее время стал чувствовать себя хуже. Специалист на Харли-стрит предупредил его, что ингаляторов, инъекций и таблеток уже недостаточно. Нужен тёплый сухой климат, иначе у него через какое-то время разовьётся приступ астмы, который окажется смертельным.

Ну а к тому же Уокердайн проработал в дискотеках, барах, частных клубах и ресторанах двадцать пять лет. Он устал: рабочий день по восемнадцать часов, мерзкие хозяева, рэкет, выплаты полиции, предрассветные драки на ножах между пьяными гостями... Но больше всего он устал работать на чужих людей.

Несколько лет подряд он отдыхал в Марбелле, где благодаря своему остроумию и нахальству стал популярным среди британцев, богатых арабов и кинозвёзд, живших там по налоговым соображениям. Ему нравилось пить шампанское и соблазнять воистину богатых женщин, загорая на их богатых яхтах у пирсов Марбеллы. Провести здесь с Джиной остаток жизни - вот было бы счастье.

У него была маленькая вилла позади казино "Пуэрто Банкус" в центре Марбеллы и квартира вблизи гавани, ту и ту он сдавал почти на целый год. Но доходов от этой собственности никак не хватило бы на его фиксированные выплаты и беззаботную жизнь среди богатых. А вот владения Неда Клегга другое дело.

Два месяца назад, вечером, в клуб ввалилось будущее Уокердайна, принявшее форму пьяного Берни Муира. Вторник в "Ривьере" всегда был "гомовечером", педерасты занимали весь клуб и развлекались в своей среде. Ничего дикого. Немного танцев, глупые соревнования того или иного рода, а главное - возможность расслабиться, не навлекая гнев этих "нормальных", которые совершенно невыносимы. И клубу было выгодно: пока эта идея не возникла у Уокердайна, по вторникам помещение чуть ли не пустовало.

Берни Муир был одним из организаторов "гомовечеров". Уокердайну он не нравился: вечно выбирал не того любовника и потом старался всем рассказать. Да и пил шотландец многовато. В таком вот пьяненьком виде он стал жаловаться Уокердайну, что хозяин его выгоняет, грозить, что отомстит обязательно. Уокердайн сначала не обратил на это особого внимания. И даже пошутил.

- Надо ограбить ваше заведение. Давайте соберём команду и обчистим там все сейфы. - Деньги были нужны обоим.

- Хорошая идея, - согласился Муир, а потом рассказал, как это сделать.

Уокердайн провёл бессонную ночь, обдумывая слова Муира, а на следующий день отправился его искать. В тот вечер оба не пошли на работу, разговаривали шесть часов подряд. И не шутили.

Уокердайн свою жизнь прожил больше чем наполовину. Ему осточертело ждать, когда обстоятельства сделают его богатым. Пора было создать эти обстоятельства.

Уокердайн, сидевший на кровати Найджеллы Барроу, раздавил свою сигару в пепельнице и поднялся. Поглаживая подбородок записками Муира, он улыбнулся Майклу.

- Похоже, тебя не убыло, милок.

Майкл потёр затылок.

- Я в порядке. Мне стало тошно, когда Муир кончил, но теперь я о'кей. Он совсем псих. Оделся полицейским. Иисусе. У него чердак поехал. Геморрой по нему плачет.

Уокердайн ухмыльнулся.

- Мы так договаривались, солнышко ты наше. Нам информация о системе охраны депозитария на Шеферд Маркет, а ему твое прекрасное тело. Плюс двести тысяч фунтов. Секс и деньги. На этом держится мир, а?

Уокердайн помахал записками Муира.

- Говори что хочешь, а он своё обещание выполнил. Всё здесь, чёрным по белому. Расположение телекамер, сигнализация, шифры замков. Число охранников после полуночи. Теперь мы знаем, что телефонные линии соединены с периметровой сигнализацией, это важно. Перерезая одно, перерезаем и другое. Никаких звонков туда или оттуда. Ничто не отвлекает.

Майкл усомнился.

- Вы говорите, что когда телефонные линии перерезаны, нельзя звонить ни туда ни оттуда. Хорошо. Предположим, что мы уже там и опустошаем ящики, а кто-то звонит охране и не может пробиться.

Уокердайн помотал головой.

- Ты сейчас не в Америке, ковбой. Мы, британцы, кое в чём ведём себя спокойнее - в вопросах безопасности, например. Не знаю уж, хорошо ли это. Но у нас нет такой преступности как у вас, и вашей паранойи тоже нет. Муир сказал, у них всё спустя рукава делается, если мягко сказать. А ночью всё будто вымирает. Клиенты редко заходят после десяти, а звонков после полуночи не бывает больше одного-двух в неделю.

- А как же охранники? - продолжал сомневаться Майкл. - Если будет стрельба, я лучше останусь дома, стану рассматривать свой пуп.

- Повторяю: ты сейчас не в Америке. Не думай, что можешь получить пулю в свою незаменимую задницу. У охраны нет стволов. Теоретически, сначала должна включиться тревога, а потом охранная компания присылает вооружённых людей. Но когда мы перережем провода, ничего этого уже не будет. Охранная же компания расположена на другом конце Лондона, в этом наше везение, и пока оттуда приедут, времени пройдёт много. Центр полагается на крепкие замки, крепкие двери, сигнализацию, конечно, и на то обстоятельство, что ни разу за всю историю его не грабили. Вот и пора его ограбить, я тебе точно говорю.

Уокердайн зажёг ещё одну сигарку и выпустил дым в потолок. Потом уставился на американца. Тот с трудом выдерживал его взгляд.

- Только не пятиться, - очень тихо проговорил Уокердайн.

Майкл поднялся с кровати. У него покраснело лицо, в висках стучало.

- Усраться можно! Почему ты думаешь, что я в этом деле могу обсериться?

Уокердайн поднял руки жестом извинения.

- Извини, шеф. Извини. Я не хотел обидеть. Просто я очень далеко зашёл, как сказал епископ актрисе. Ты ещё не видел тех двоих, с кем мы будем работать, но поверь, они не любят нарушенных обещаний. Если мы отменим наше маленькое приключение, ну, мне придётся давать этой паре объяснения, а они могут потребовать дальнейших объяснений от тебя. Крутые люди, должен тебе сказать. С Ист-энда, где преступление - не только образ жизни, а единственный образ жизни. Они из тех, кто засунет стеклянный штырь в задницу твоей бабушке, потом привяжут её к грузовику сзади и потащат по грунтовой дороге, не объезжая ни одной кочки.

Майкл, ухмыляясь, почесал бровь мизинцем.

- Хочешь попробовать эту штуку без меня? Хочешь самостоятельно сбыть то, что хранится в этих ящиках? Говори громче, я не слышу.

- Ты прекрасно знаешь, что в этой стране я ничего сбыть не смогу. Потому ты мне и нужен.

- Ага, Быстрый Эдди не так уж глуп, как могло показаться. Ты сам сказал, что в депозитарии мы можем найти всё что угодно, от золотых слитков до фальшивых зубов. Но если ты продашь хоть скрепку для бумаги, Скотланд-Ярд или кто тут у вас этим занимается завяжет тебе задницу узлом. Это всё равно что майку с надписью надеть: центр ограбил я. Тут и появляется Большой Майк. Я знаю, как избавиться от всех этих вещей. Ты нет. У меня есть контакты в Нью-Йорке, там скупят всё. У тебя - нет. Ты следишь за моей мыслью?

Уокердайн выдавил из себя улыбку.

- Я действительно не хотел обидеть. До дела осталось два дня. У меня нервы, что ли, немножко... Не будем беситься. Если я тебя обидел, извини.

Найджелла подошла и встала рядом с Майклом. Взяв его руку обеими своими, она сказала Уокердайну:

- Можешь рассчитывать на Майкла. Он свою часть работы сделает.

В улыбке Уокердайна не было ничего тёплого. Однако же вмешательство Найджеллы дало ему время успокоиться. Перекрикиваться с Дартигом - зря время тратить. Зачем говорить этому кретину, что для него единственная возможность захватить приличный кусок из денег жены - это ограбить её депозитарный сейф? Уж только не сейчас говорить ему об этом...

Неплохая девица эта Найджелла. И мозги есть, жаль, она редко ими пользуется. Её перетрахала, наверное, половина мужиков в Лондоне, включая Уокердайна, разумеется. Не могла она всерьёз увлечься Дартигом, но тогда почему связалась с этим испорченным ребёнком.

А секрет-то был простой. Дартиг пообещал после ограбления бросить жену и увезти Найджеллу в Штаты. Устроить ей парикмахерский салон в Майами... Да ну?!

Уокердайн не верил, что Майклу сколько-нибудь нужна Найджелла. Поганец просто использовал её, чтобы добраться до денег жены. Уокердайн мог бы прозакласть свои лёгкие, что после дела Дартиг утопит акселератор, смываясь от Найджеллы. Её положение было надёжнее, когда она отдавалась богатым арабам за сто фунтов.

Уокердайн взял со стула пальто и шляпу.

- Долг зовёт. А вы, любовнички, придёте сегодня в клуб?

Майкл покачал головой.

- У нас дела. Может, завтра.

Уокердайн надел пальто.

- Значит, завтра. Да, когда зайдёте в клуб, обязательно попробуйте наш новый напиток. Мы называем его Афро-дизиак. Ром, гренадин, водка, горечь, немного манго, свежий лайм, свежие сливки. Нечто невообразимое. А в карандаше сразу появляется свинец, гарантировано.

Когда Уокердайн ушёл, Майкл и Найджелла долго стояли молча, обнявшись, глаза устремив на дверь. Найджелла заговорила первой.

- Эдди слишком хитрый. Нельзя ему доверять. Эдди всегда только за Эдди, не забывай.

Майкл кивнул.

- Я тебя слышу.

Он посмотрел ей в лицо, увидел любовь, которая питала его последние два месяца, любовь, которая делала его порою дураком, болтающим глупости, а всё, исходящее от этой женщины - драгоценным. Любви этой он пытался сопротивляться, но она подчинила и поглотила его. Любовь придала ему сил, однако же теперь он чувствовал себя уязвимым.

- Я на это много поставил, - медленно проговорил Майкл. - А с Эдди ты лучше знакома, чем я, вот и решай. Идти мне до конца - или выйти из дела?

Найджелла опустила глаза.

- Он первоклассный манипулятор, Эдди-то. Мы должны быть осторожными, вот и всё. Имеешь для меня значение только ты. Без денег я могу обойтись. А уж без Эдди с его махинациями тем более.

Она вскинула глаза.

- Просто уйти ты не можешь, знаешь ли. И тут опять же не в Эдди суть, просто ты себе этого не простишь. Ты должен делать то, что для тебя важно.

Майкл тряхнул головой.

- Я ведь "белый негр" из Флориды, ничем иным и не стану в этой жизни. Всё, что у меня было - это баскетбол, а играть я научился у чёрных, и мои родители всегда бесились, потому что чернокожих ненавидели страстно. Особенно отец дёргался - таких я выбирал себе друзей. Он был баптистский священник, фанатик. Говорил, что я нарушаю божественный закон, ибо чёрные прокляты богом и никогда не попадут на небо. Черномазый попадает на небо только в том случае, говорил он, если бог делает его белым.

Майкл сел на краешек кровати и уставился в пол.

- Он был совсем сумасшедший. Однажды мне надоели его расистские речи, и мы подрались. Я ему врезал кулаком, а он меня тростью по спине. Тогда я рассвирепел и швырнул его на аквариум с золотыми рыбками. Забавно получилось, он лежит, а вокруг рыбки прыгают по ковру. Я бы его убил, да мать оттащила. Не забывай, я же был крупный парень, высокий для своего возраста. Кончилось тем, что они вышвырнули меня из дома. Сказали, чтобы я жил со своими черномазыми друзьями. Так я и сделал. Мне было шестнадцать лет.

Майкл помолчал, улыбаясь.

- Вот я и жил в семье негров, бедная была семья. А баскетболу научил меня Андрес, ты знаешь. Его семья стала моей семьёй, он - моим братом. Андрес - лучший из всех. Точка. Можно не обсуждать. Я его люблю. Не могу же я его бросить. Просто не могу.

Найджелла села на кровать рядом с Майклом и взяла его за руку.

- Ты это дело сделай, - сказала она. - Сделай для своего друга, не для Эдди Уокердайна. Сделай для Андреса.

Для Андреса.

Восемь дней назад, мягким ноябрьским утром, Майкл и Андрес Валентино встретились в тюрьме штата Флорида, где Андрес отсиживал срок от десяти до двадцати лет за непреднамеренное убийство. Три года назад Андрес при помощи отвёртки и молотка пытался вскрыть денежный автомат на Коллинз-авеню в Норт Майами Бич. Когда появились два банковских охранника, которые обслуживали машины, Андрес вытащил из хозяйственной сумки обрез ружья, отнял у охранников двадцать две тысячи долларов, потом пристрелил их. Один охранник умер, другой потерял руку.

Ждать пришлось долго, Майклу очень хотелось закурить сигарету, но в комнате для встреч были развешены запретительные таблички. Привёл Андреса Валентино лысый пузатый охранник. Андрес, высокий плосконосый негр лет тридцати с небольшим, сел напротив Майкла - за прозрачной пластиковой перегородкой.

На Андресе был оранжевый комбинезон, серые ботинки "Рибок" и зелёная вязаная шапочка, из-под которой выглядывал бритый череп. Правый глаз у него был прикрыт чёрной нашлёпкой, свежие швы спускались по левой стороне лица и шеи.

Не отреагировав внешне на порезанное лицо Андреса, Майкл поднял телефонную трубку.

- Эй, ас, рад тебя видеть.

- А я очень рад, что ты пришёл.

Андрес каждое слово произносил со значением, что вообще свойственно заключённым. В такой опасной среде как тюрьма слова могли дать шанс на выживание.

- Как живёшь? - продолжал Майкл.

- Двадцать четыре и семь, дорогой ты мой. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, а место такое, где не платишь за жильё и нет никаких правил. Ты выглядишь хорошо. Твоя женщина тебя не обижает, я вижу. Куртка классная.

Майкл провёл по ней пальцами.

- Замша. У неё связи в мире моды. Она всё покупает со скидкой.

Андрес хохотнул.

- Она обращается с тобой хорошо, значит, ты по-прежнему успешно работаешь членом. Член даёт тебе то, что мозги никогда бы не дали. Но у тебя всегда была какая-то склонность, что ли, к женщинам.

Оба захихикали.

Майкл посерьёзнел первый.

- Твоё лицо. Что случилось?

Андрес провёл по чёрной повязке длинными коричневыми пальцами, ногти на которых были обгрызены до мяса.

- По крайней мере, видеть я этим глазом буду. Не как раньше, но всё же. Шрамы останутся, это точно. Парень с Ямайки меня порезал, их тут много. Они носят бритвенные лезвия во рту. Выплёвывают и начинают резать - быстро. А этот, который меня, сказал, что я заплатил его дружку пососать мой член. Платить этому дураку я и не платил совсем.

Андрес вздохнул, принялся грызть ногти.

- В общем, любовничек приревновал и хотел меня порезать. Я ему хорошо выдал. Но на этом не кончилось. На прошлой неделе целая толпа, все с Ямайки, взялась за меня во дворе. Мусульмане их остановили, не дали меня убить, но порезать успели сильно.

Майкл покачал головой.

- Ну, мне очень жаль.

- Что кругом идёт, то и возвращается. Люди теперь ждут - что же я сделаю. Должен что-то сделать. Нельзя, чтобы тебя пометили, а ты не ответил. Станут думать - ты слабый.

Майкл подумал: сейчас я мог бы сидеть по ту сторону стекла, чего я только не делал в своей жизни. Продавал стероидные гормоны, топил яхты ради страховки, подсовывал необеспеченные чеки, собирал деньги на фильмы, которые никто не собирался снимать. Однако везло, в тюрьму не попадал.

Майкл наклонился к прозрачной перегородке, ему не терпелось рассказать, почему он отвлёкся от своих дел в Нью-Йорке и прилетел сюда.

- Адвокат, о котором ты говорил мне прошлый раз... Он ещё поблизости?

Андрес ответил не сразу, он внимательно изучал Майкла.

- Ты имеешь в виду Де Лакилью. Да, он ещё здесь. Занимается теми же делами, но стоит это дорого. Берёт деньги за то, что ты дышишь в его конторе. Он тяжеловес. Нет смысла к нему идти, если ты не насобирал тяжёлую копилку.

- Тогда ты сказал, у него хорошие связи, он может устроить условное освобождение, потому что раньше сам был в этой комиссии.

- Я видел, как это делается. Люди с деньгами, им оставалось сидеть восемь-десять лет, они нанимали Де Лакилью. Их быстренько выпускали условно. Но это стоит денег. Пятьдесят кусков, может, больше.

- Деньги я достану.

- Тебе твоя баба даст?

Майкл фыркнул.

- Никогда эта женщина не поможет мне вытащить кого-то из тюрьмы. Она вообще... Покупает мне, что я захочу, но вытащить из неё наличные - всё равно что зуб выдрать. Я к ней каждый раз иду, когда мне что-то нужно. Меня это злит, поэтому я и хочу её бросить. Нет, деньги я найду другим путём.

Андрес рассмеялся.

- Ты только что женился, и уже от неё уходишь? Ну, ну.

Майкл рассказал Андресу о плане Эдди Уокердайна ограбить депозитарий на Шеферд Маркет. Андрес почесал в голове, кивая. Звучит неплохо. Но. Зачем нужен ты? Почему не сделать это своими людьми? И человек внутри у него есть.

Майкл поднял указательный палец.

- Эдди сам не решит одну проблему - как сбыть всё это. В Англии он это делать не хочет. Помнишь, у меня был ресторан в Уэст Палм Бич?

- Морская пища. Ты там держал фасад для кого-то из Нью-Йорка. Итальянцы?

Майкл кивнул.

- Да. С ними мутить нельзя, во всяком случае, два раза не получится. Но пока ты держишь своё слово, всё о'кей. Они тогда расширялись за пределы Нью-Йорка. И первые вступили там в контакт с кубинцами, послали через них слово Кастро. Была у них эта дикая идея - чтоб он разрешил снова открыть казино в Гаване.

Майкл ухмыльнулся.

- Эта срань Кастро чуть не согласился, но русские заставили его отклонить предложение. Не захотели, чтобы американцы опять проникли на Кубу. В общем, эта мафия хотела расширяться во Флориде, им нужно было только местное имя, фасадить ресторан. Ну, я же в колледже был звездой баскетбола, мне и предложили. Эти деятели платили мне ещё и за то, чтобы я был у них мулом. Возил наличные и фармацевтические препараты в Нью-Йорк, Атлантик-Сити, Монреаль, Лондон. Так я и познакомился с Ровеной, моей женой.

Андрес невесело улыбнулся.

- Фармацевтические препараты - это ты хорошо сказал. Как раз из-за фармацевтических препаратов я здесь и сижу. От крэка становишься параноиком, вот. Я же был под этим делом, когда пошёл на банковские автоматы, и мне показалось, что те охранники хотят меня убить. Ничего такого они не собирались, но я не знал. Но я слушаю, слушаю...

- После того как мы возьмём депозитарий, итальяшки примут всю добычу. Но не бесплатно. Сколько будет наличных, они дадут нам пятьдесят центов за доллар. За всё остальное - сорок процентов с прибыли. Когда я получу свою долю, сразу выкуплю тебя отсюда.

Андрес ухватил себя за переносицу большим и указательным пальцами.

- Ну, я об этом даже мечтать боюсь. Если ты сможешь это сделать...

Он помолчал, тяжело дыша.

- У матери дела не очень хорошо. После удара так и не встаёт с постели. Ты хорошо сделал, что деньги ей послал...

- Эй, черномазый, давай без этого дерьма. Она же и мне как мать. Да и сколько я там послал-то. Когда смогу, ещё пришлю.

Андрес только кивнул.

- Оставил кое-что на твоём тюремном счету. Деньги, сигареты. Ладно, слушай, а то у меня времени мало. Я летал в Нью-Йорк, чтобы договориться с итальянцами. Должен ещё раз их увидеть, прежде чем вернусь в Лондон. По телефону они дела не делают. Я им сказал, что сюда лечу повидаться с семьёй - так оно и есть.

Андрес расплылся в улыбке.

- Знаешь, ты, наверное, единственный, кто не забыл, что я тут сижу. Моя кровь про меня знать не хочет. Все шестеро братьев. Только и могу думать что про тебя и как мы играли в баскет.

- Я тебя слышу.

- Майкл опустил глаза.

- Баскет меня и здесь спасает. Прыгаю, и на эти секунды тюрьмы нет у меня под ногами. Я будто лечу. А потом опускаюсь - и по-прежнему в тюрьме. Нет, нет, нет, в баскет надо играть свободным.

- Нашей матерью, - решительно сказал Майкл. - Нашей матерью клянусь, что вытащу тебя отсюда. Клянусь.

Глава 8

Пак Сон поселился в пятнадцатиэтажном, похожем на шато отеле на Пиккадилли в Лондоне. Зарегистрировался он под именем Хенри Ю Лань, паспорт представлял его китайцем биржевым маклером, родившимся на Тайване и сейчас живущим в Макао. Это был один из псевдонимов, которыми Сон пользовался в поездках на Запад, а ездил он три или четыре раза в год.

Для Сона в этом имени заключалась своеобразная шутка. Летом в Гонконге проводят Ю Лань - праздник голодных духов. В этот день голодные духи бродят по земле, и умилостивить их можно только подношением бумажных денег, пищи и других даров. Сон постоянно думал о деньгах, так почему бы не путешествовать под именем Голодного Духа.

Ресторан отеля, тоже французский, выходил окнами на садик, в списке вин был тридцать один сорт шампанского, а суфле из копчёного лосося подавали потрясающее. Интерес Сона к хорошей пище не был наигранным. Чтобы соображать, заниматься любовью и вообще делать что-либо как следует, нужно сначала хорошо поесть.

В шесть сорок три утра, на следующий день после встречи с Ровеной Дартиг, он вошёл в огромную гостиную своего гостиничного номера. На нём был чёрный спортивный костюм с белой оторочкой, жёлтая головная повязка и шлёпанцы из рисовой соломы. С собой от нёс штиблеты для чечётки и маленький кассетный магнитофон. С шеи свисало полотенце.

Он собирался час позаниматься таэквандо, немного чечёткой, затем позавтракать со своими телохранителями - Давидом Митлой и шофёром-дзюдоистом Ханем Чои. Потом он займётся делом, продажей поддельных денег и ценных бумаг. К вечеру он уже покинет эту страну, где никогда не прекращается дождь. Дальше - Нью-Йорк, последняя остановка в его бегстве от смерти, Нью-Йорк, где он заберёт большие деньги и американскую девочку, которую он купил у Ровены Дартиг.

Приблизившись к окну, Сон разложил на подоконнике чечёточные штиблеты, магнитофон и полотенце, посмотрел вниз - там располагался сад Букингемского дворца. Но видно ничего не было. Темно и дождь.

Делая глубокие дыхательные движения, он помассировал основание черепа большими пальцами рук. Нижними поверхностями кулаков прошёлся по рукам, торсу и ногам, легонько их поколачивая. Кожу закололо, стало теплее. Холодная, сырая погода Англии холодит кровь. Нужно её разогнать.

Скинув рисовые шлёпанцы, Сон начал бег на месте - колени повыше, руки ритмично двигаются. Через пять минут остановился, начал делать вращательные движения шеей и руками. Разминки недостаточно. Таэквандо - это, главным образом, удары ногами. Необходима хорошая растяжка, чтобы бить на высоту головы.

Сон подошёл к камину и, взявшись обеими руками за его край, начал растяжку. Делал он это осторожно, мягко, давая мышцам растянуться без перенапряжения, не нагружая излишне связки и сухожилия.

Затем сразу перешёл к спаррингу ногами, это такая форма тренировки, в которой запрещаются движения ногами. Применяя передние, боковые и задние удары ногами, он напал на воображаемого противника, поражая сначала голову, затем тело.

Наконец уставший Сон упал в кресло, весь мокрый от пота. Строгая умственная и физическая дисциплина таэквандо требует полной отдачи. Однако это боевое искусство, которому уже полторы тысячи лет, формирует у человека решительность и несокрушимый дух. Сону после тренировок проще было справляться со всеми жизненными трудностями.

Обтерев потное лицо и шею, он надел и зашнуровал штиблеты. Включил магнитофон. Когда послышался голос Фреда Астэйра, а пел он известную вещь "Не нужно слов, и так прекрасно", Сон начал чечётку в медленном ритме. Танец всегда помогал ему расслабиться. И думалось лучше. Закрыв глаза, он прислушался к голосу Астэйра. Усталость уже не чувствовал. Проблемы и страхи перестали его беспокоить. Танец - лучшие мгновения жизни. Он стал напевать вместе с Астэйром.

Путешествуя за границей, Сон обычно всеми делами занимался в отеле, до последней минуты скрывая от клиентов - в каком. А в день покупки клиентам приказывалось сидеть у телефона, ожидая, когда он позвонит и скажет, куда они должны немедленно приехать. Безумием было бы полностью рассчитывать на чью-то защиту, охрану. Сам умей принять меры предосторожности.

Танцуя чечётку, он мысленно прослеживал структуру дня. Взять поддельные деньги и бумаги до появления клиентов. Решить, оставить ли вырученные от продажи деньги в Англии у Ровены или отправить в Сеул. Получить у Ровены кредитные документы, покрывающие восемь миллионов долларов, которые он дал ей прошлым вечером. Сказать Давиду Митле, чтобы заказал билеты на Монреаль.

Из Монреаля они поедут в Нью-Йорк на прокатной машине, пересекут канадско-американскую границу подальше от таможни и пограничников. Хихикая, Сон щёлкнул каблуками. Все дороги ведут к прекрасной девочке, Тоуни. Она будет хныкать вначале, может быть, но в его руках станет мёдом, вскоре и станет. Со временем научится чувствовать любовь так же как он и жить только для этой любви.

Сегодня он рассчитывал сделать четыре миллиона долларов на всего лишь двух покупателях. Один был семифутовый нигериец с племенными шрамами на лице, который держал туристическое агентство на Тэрлоу-стрит - и активно занимался махинациями со страховкой и кредитными карточками. Второй индийская пара, они зарабатывали на жизнь, организуя браки, а в свободное время занимались контрабандой золота, брильянтов и наркотиков. Сон раньше ни с кем из них не имел дел, но рекомендации им дали хорошие.

Ровена поручилась за индийцев, которые иногда подыскивали ей азиатских детей, если на таких появлялся спрос. Что же до нигерийца, то Сон его немного знал, встретил однажды два года назад на вечеринке в Риме, устроенной одним из клиентов Сона. Бен Дюмас проверил нигерийца и индийцев, не нашёл ничего такого, что вынудило бы Сона им отказать.

Однако же с каждым часом его расписание становилось всё плотней. У него оставалось всего четыре дня, чтобы собрать остальную часть тридцати миллионов Ёнсама - иначе Бритва с ним разделается. Успеть-то он успеет. Наверное, но с запасом не более суток.

В Нью-Йорке намечены продажи, которые должны принести ему одиннадцать миллионов долларов. В конечном счёте у него получатся необходимые тридцать миллионов плюс ещё три миллиона прибыли. Но только если удача не подведёт.

Самым приятным в этом деле были три миллиона прибыли. Они позволят ему несколько месяцев не заниматься подделкой денег, а только танцевать чечётку и лепить из маленькой американки идеальную женщину для развлечений. Только благодаря деньгам Сон мог жить и чувствовать себя счастливым. А тот, кто не верит, что деньги критически важны для выживания, пусть попробует собрать тридцать миллионов долларов за три недели под угрозой смерти.

Дневной свет уже просачивался в окно, когда в гостиную, зевая и почёсывая пах, вошёл Давид Митла, босой и в коротком махровом халате. Не обращая внимания на Сона, он плюхнулся на софу, потянулся за телефоном на кофейном столике и заказал завтрак на троих.

У камина Сон сделал поворот на триста шестьдесят градусов, трижды щёлкнул каблуками и опять повернулся. На софе Митла закурил сигарету, выдохнул струю дыма в потолок и поинтересовался, во сколько они с Чои должны забрать товар - так Митла называл фальшивки Сона.

- В девять тридцать, - ответил Сон. - У тебя и Чои есть полтора часа, чтобы позавтракать и одеться. Я уже звонил, вас ждут. Всё готово. Чои уже встал?

Митла фыркнул.

- Он встал. И открыл настежь оба окна. У меня на носу выросла сосулька, и я ушёл.

Сон хихикнул. Он-то жил один в комнате, а Митле и Ханю досталась комнатушка поменьше на двоих, израильтянин злился, хотя обычно это и скрывал.

Стройный бородатый Митла всегда вёл опасную жизнь, жизнь действия и интриги, о ней он никогда никому не рассказывал, даже жене, которая в Израиле успешно занималась бизнесом. Она знала только, что у мужа ненасытная страсть к войне, сражается он по всему миру с четырнадцати лет и уже потерял счёт людям, которых убил. И ещё она знала, что он может вернуться к ней в гробу - или исчезнуть, без следа и навсегда.

Митла получал огромные деньги за свою работу телохранителя у Пака Сона, больше, чем ему платили за обучение телохранителей и убийц для Медельинского наркокартеля в Колумбии. Потому он и мирился с тем, что у него всегда сосед по комнате - двадцатишестилетний боец Чои, который однажды сломал человеку спину за то, что он ему наступил на ногу в дискотеке.

Каждое утро Чои, человек упрямый и надменный, повсюду носивший с собою серебряную медаль за дзюдо, проделывал две тысячи отжиманий от пола, а потом несколько минут укреплял ноги гусиной ходьбой. Потом десять минут занимался медитацией у открытого окна, какая бы ни была холодная погода. Если окна не открывались, Чои подкручивал кондиционер.

Митла, считавший Чои немного свихнутым, тоже был неплохим бойцом без оружия, но с корейцем сравниться не мог и драться с ним очень не хотел бы. А уж если придётся, Митла намеревался быстренько его пристрелить, хотя бы и в спину. Браться же за него голыми руками - просто самоубийство.

- Когда заберёте груз, возвращайтесь прямо сюда, - продолжал Сон. Никаких остановок, никаких крюков. Пока вас нет, я договорюсь о времени с покупателями.

Поддельные доллары и бумаги Сона ждали в корейском посольстве на Пэлис Гэйт. "Товар" перевозился в дипломатической почте, это устроил полковник Ёнсам, получавший за это вознаграждение. Благодаря алчному Ёнсаму и его разведчикам в посольствах по всему свету собственность Сона пребывала в полной безопасности.

- Я должен отправить деньги жене, - сказал Митла.

- Сделай это перед тем как отправишься в посольство, больше я ни о чём не прошу. Я не хочу, чтобы вы с Чои где-то останавливались, когда при вас продукция. Из Англии мы должны уехать сегодня, значит, необходимо соблюдать расписание. Да ещё в аэропорту может быть задержка из-за дождя, это тоже надо учесть.

Митла загасил сигарету и поднялся.

- Когда бы мы сюда ни приезжали, обязательно дождь. Ненавижу эту серую страну, ненавижу холодную погоду, ненавижу холодных людей. Если б мне пришлось здесь жить, я бы свихнулся.

Сон перестал танцевать, вытер потное лицо.

- Я слышал, что в Нью-Йорке сейчас очень холодно, захвати тёплое бельишко.

Митла зябким жестом засунул обе руки в карманы халата.

- Кстати, о Нью-Йорке - как чувствует себя наш друг доктор Ёкои?

Сон опять вошёл в ритм чечётки.

- Ты бы послушал Ровену. Бедняжка в ужасе - вдруг заразится от Кена. Даже издали его видеть не хочет. Но беспокоиться не нужно. Мы с Кеном общаться вряд ли будем: он допускает только своего драгоценного Бена. Все наши дела только с мистером Дюмасом. Ну и с Ровеной, конечно.

Митла знал, что именно Сон делает с девочками вроде Тоуни Да-Силва, и просто игнорировал эту тему. На корейца неплохо было работать. Да и вообще не наёмнику судить своих хозяев, а то скоро и работы не будет. Митла, рассуждая подобным образом, не понимал, что война развратила его.

Опыт научил его, однако, что люди мало чем отличаются от волков, грызущих друг друга. Даже Макиавелли, любимый писатель Митлы, называл человека диким зверем. Большой Мак был прав. Наёмник не может позволить себе морализирование.

Митла вполне мирился с тем фактом, что по работе часто делает вещи, которые не благословил бы ни один раввин. Главным для него был прилив адреналина в крови, от которого приятно покруживалась голова, когда Митла бросался в бой. А всё остальное в мире, за исключением его жены Мессалины ничто.

В свои тридцать восемь лет - она была на три года его старше - вдова такого же парашютиста как он, сейчас беременная на третьем месяце их первым с Митлой ребёнком. Он боялся, что она слишком много работает в его отсутствие, но Мессалина была саброй, то есть родилась в Израиле, и поэтому была энергичной, упрямой и своевольной. Полюбил он её потому, что она оказалась самой сильной, самой прямой женщиной в его жизни.

Около часу дня Пак Сон в красном шёлковом халате и таких же тапочках, завершил первую сделку дня - его гостиничный номер стал к этому времени сумрачным из-за сильного дождя.

Клиентами были г-н и г-жа Прокаш, жизнерадостная индийская пара, они обменяли два с четвертью миллиона долларов на восемь миллионов долларов фальшивыми сотнями и гонконгскими ценными бумагами. Говорила преимущественно г-жа Прокаш, седая мясистая женщина лет пятидесяти с небольшим в розовато-жёлтом сари под обтрёпанным матерчатым пальто. Её муж, стройный бенгалец такого же возраста с неистребимой улыбкой, лишь иногда вынимал трубку изо рта, чтобы произнести:

- Оч-чень хорошо. Оч-чень хорошо.

Пару сопровождали двое их старших сыновей, один в костюме-тройке, другой в джинсах и свитере. Оба сидели тихонько у кофейного столика, на котором были разложены фальшивые деньги, и неотрывно на них смотрели. Сон подумал: ни одна женщина не принесёт вам столько радости, ребята, как то, что вы сейчас видите перед собой. Потом сыновья стали укладывать деньги и бумаги в принесенные с собой пять чемоданов. Мать ни на секунду не спустила глаз с денег, проходящих через руки её потомства.

По просьбе матери Сон позволил её сыновьям присутствовать при покупке. Они нужны, объяснила она, чтобы унести всю эту массу бумаг. Не желая упустить столь нужную сделку, Сон согласился. Ничто в прошлом Прокашей не говорило о том, что они могут прибегнуть к насилию. Однако же Сон настоял, чтобы парни были невооружены, и Митла подтвердил это, тщательно их обыскав.

Огнестрельное оружие, заявила госпожа Прокаш, пугает их всех беспредельно. Без телохранителей и без какого-либо оружия они приехали в отель на такси и собираются ехать к себе обратно тоже на такси. Сон не выдержал и прошептал Митле: надеюсь, сам я такой опасный образ жизни вести никогда не буду.

Пока Сон и Прокаш по очереди считали и пересчитывали бумажки, Митла беспокойно бродил по комнате: 9-миллиметровый пятнадцатизарядный "Таурус" с глушителем в правой руке, "Узи" через плечо, "Магнум .357" за поясом. От израильтянина исходила такая атмосфера угрозы, что индийцы не только заговорить с ним, а и посмотреть в его сторону боялись. Его глаза перебегали с них на дверь, потом на телефон, и опять к Прокашам. Как змея, Митла даже в покое был грозен.

Чои, в тёмном костюме и белых носках, стоял спиной к двери, руки сложены на массивной груди, и тоже смотрел на семью Прокаш. В отличие от Митлы, он не двигался, не моргал. Даже дыхание было едва заметным. Тишину в комнате нарушали только дождь и ветер, бьющие по стёклам.

Когда подсчёты закончились, Пак Сон любезно проводил гостей до двери. Им так же не терпелось уйти, как ему - избавиться от них. Тем не менее Сон сохранял хорошие манеры, хотя изящные словеса и не распускал. Некогда. Скоро появится нигериец, а потом надо лететь в Америку.

Уходя, индийцы нервно улыбнулись Митле и Чои, но оба телохранителя не отреагировали, они смотрели на индийцев так, будто те из стекла. Когда один из сыновей Прокашей уронил чемодан Чои на ногу и сам же о него споткнулся, невозмутимый кореец лишь отступил назад, не меняя своей настороженной позы. А поднять чемодан помог сам Пак Сон.

Семья Прокаш ушла, и Сон, улыбаясь, поднял вверх стиснутые кулаки. Ему хотелось танцевать - а почему бы и нет. Он стал намного богаче, нежели был ещё час назад, несомненный повод для веселья.

Он посмотрел на часы. Без двадцати два. Через двадцать минут появится Кацина Джонатан, огромного роста нигериец. Всё идёт по расписанию. Может его считают везучим, но то, что мир называл везением, Сон объяснял усердной работой - и ловкой работой мысли. Во всяком случае, судьбу свою будет определять он, а не полковник Ёнсам.

Митла и Чои перенесли деньги Прокашей в спальню Сона и уселись в гостиной, когда послышался резкий стук в дверь.

- Полиция. Откройте.

Сон, у которого расширились глаза, вскочил с дивана. Сердце сразу вышло из-под контроля. В груди закололо, стало не хватать дыхания. Тщетно пытаясь снять внезапную головную боль, он схватился за виски.

- Нет, - прошептал он. - Нет, нет, нет.

Из-за двери донёсся мужской голос с акцентом кокни.

- Господин Хенри Ю Лань, мы знаем, что вы на месте. Будьте любезны открыть дверь. Мы очень хотим, чтобы вы помогли нам в расследовании, пожалуйста.

Сон метался по комнате. Вдруг остановившись, он вытащил из кармана халата красный шёлковый платок и начал разрывать зубами. Он не видел, как Митла подошел к внутреннему телефону, поднял трубку и прислушался. Рядом встал Чои, по-прежнему невозмутимый. Глядя на Сона, он ждал указаний.

Митла швырнул трубку на рычаг.

- Линия мертва, - сообщил он. Потом дёрнул головой в сторону двери. Там не полиция. Это ограбление.

Сон перестал грызть платок. К подбородку прилип обрывок ткани.

- Как ты можешь быть уверен? Как?

Митла сунул свой "Магнум" Сону в карман халата.

- Почему я уверен? Да потому что слишком большое совпадение: внутренний телефон вышел из строя как только тебе принесли кучу долларов. Потому что человеку с твоей репутацией полиция сначала приставляет пистолет к виску, а потом объявляет о себе.

Сон уставился на дверь.

- А если ты ошибаешься? Вдруг это настоящая полиция?

- Скоро узнаем.

Митла начал шептать Сону в ухо. Слушая, тот поманил к себе Чои. Через несколько секунд Митла убежал в спальню Сона, а Сон стал торопливо инструктировать Чои.

- Господин Ю Лань, сэр. Не осложняйте своего положения. Мы просто хотим задать вам несколько вопросов.

- Иду, иду, - отозвался Сон. - Сейчас.

Его почтительный голос был весьма обманчив. Все признаки страха исчезли. Совершенно спокойный Сон холодными глазами проследил, как Митла закрывает дверь спальни, и опять перевёл взгляд на входную дверь. Его ненависть к тем, кто пытается его ограбить, не знала предела. Если эти "полицейские" в действительности бандиты, Сон был готов их уничтожить.

Чои, тем временем, радовался предстоящему бою. Он чувствовал холодную ненависть, исходящую от Сона, и знал, на что тот способен.

В сопровождении Чои Сон пошёл к двери. Когда он открыл её, улыбка его была простодушной и приветливой.

- Добрый день, господа. Я Хенри Ю Лань. Что я могу для вас сделать?

- Например, отступить в сторону, чтобы мы могли войти. Как это для начала?

Говорил плотный кокни лет тридцати, на большом красном лице у него густо гнездились мелкие черты. По обе стороны от него стояли двое мужчин помоложе, лица до половины скрывались полицейскими шлемами. На всех троих были тёмные пончо поверх синей формы.

Держа руки в карманах халата, Сон попятился в комнату, трое полицейских последовали за ним. Краснолицый лидер и пухленький кривозубый человек небрежно прошли мимо него, оглядывая роскошную обстановку. Третий полицейский, худой, с длинными усами на встревоженном лице, остался чуть позади Сона и Чои.

Стоя спиной к Сону, краснолицый кокни проговорил:

- Я - констебль Фоулер. Хотел бы поговорить с вами о паспортных делах, если не возражаете. - Он повернулся лицом к Сону и Чои.

У Сона улыбка нисколько не угасала.

- Что-нибудь не в порядке? Я думал, у меня всё нормально с паспортом.

Фоулер опять не спеша оглядел комнату.

- Об этом чуть позже - с вами, кажется, путешествует ещё один господин. Вы не знаете, случайно, где его можно найти?

Сон кивнул в сторону своей спальни.

- Сейчас он принимает горячую ванну. Похоже, у него начинается простуда. Он к такой погоде не привык.

Фоулер подул себе в сложенные ладони.

- Да, погода мерзкая, могу согласиться... Так вы говорите, ваш друг принимает ванну. Прекрасно. Всем бы нам быть чистыми. Моя тёща этого не понимает. Грязнейшее существо. Позвольте сделать вам комплимент по поводу выбора тапочек. Красные с золотой окантовкой. Прекрасно подходят к халату, никаких сомнений. Очень мило. Мне-то не часто приходится видеть такие вещи. Н-да.

Усатый констебль рядом с Соном и Чои презрительно усмехнулся, а пухленький кривозубый подошёл к Фоулеру сзади и прошептал что-то ему в ухо. Фоулер кивнул. Потом, дёрнув головой в сторону спальни, кокни проговорил:

- Констебль Квиллан взглянет на вашего друга, проверит, помыл ли он за ушами, а тогда уж перейдём к делу. Констебль Квиллан, выполняйте свой долг.

Кривозубый выпростал руки из-под пончо, в них был обрез ружья. Сон не проявил никакой реакции. Улыбка осталась на месте.

Когда Кривозубый направился в спальню, Фоулер обратился к обоим корейцам:

- Я уверен, вы, господа, не откажетесь побыть здесь со мной и констеблем Доусоном, пока констебль Квиллан не вернётся с сообщением о вашем приятеле. Доусон?

Отступив к камину, усатый Доусон тоже вытащил из-под пончо обрез ружья и направил его на корейцев.

- Я думал, британская полиция не носит стволы, - проговорил Сон.

Фоулер, ухмыляясь, скрестил руки, на тыльных поверхностях синела татуировка - орлы и розы.

- О, мы носим, сэр. В особых случаях непременно носим.

- А это особый случай, как я понимаю.

- О, безусловно, сэр. Безусловно. Кстати, вы мне напомнили. Если не возражаете, я хотел бы осмотреть ваше оружие. Всего лишь формальность, вы понимаете.

Он забрал пистолеты у Сона и Чои.

- Стыд и позор. Ходите по Англии вооружённые до зубов, как пираты какие-нибудь. Неужели вы не верите в нашу полицию? - Он положил оба пистолета на каминную полочку и вернулся на прежнее место у софы.

- Сам-то я никогда не любил стволы, - заметил он. - Скорее уж себя подстрелишь, чем кого-нибудь другого, а?

Сняв шлем, лысеющий краснолицый Фоулер вытер лоб ладонью, вернул шлем на место. Вот забава: он оделся полицейским. Он, отсидевший недавно три года за нападение, ограбление и мошенничество. Тот самый Реджинальд Эммет Фоулер, который был когда-то боксёром и букмекером и не очень преуспел в обоих занятиях - он сейчас утащит больше наличных, чем Ронни Биггс и его тридцать бандитов в Великом Ограблении Поезда в 1962 году. Реджинальд Эммет Фоулер, который кажется устрашающим полицейским, но вынужден прятать обе руки под пончо, потому что они дрожат.

Кривозубый толстоватый Патрик Квиллан открыл дверь спальни дулом ружья. Миллионы долларов, и наша доля большая, так сказал Фоулер. Нам и человеку, который нас послал. У косоглазого мерзавца гора настоящих денег и ещё много подделок. А о настоящих легавых можно не беспокоиться. По словам Фоулера, господин Хенри Ю Лань не относится к лучшим творениям Божиим, так что он и не упрекнёт нас.

Квиллан сделал три шага в пустую комнату с двуспальной кроватью, освещённую единственной лампой на ночном столике. Три шага, потом замер на месте, не веря своим глазам, увидевшим деньги.

- Чтоб я сдох! - прошептал он. Из ванной по ту сторону спальни доносился шум воды, но он ничего не замечал. Кроме денег.

Патрик Айен Квиллан решил, что он наконец богат. Не надо больше торговать чужими наркотиками и собирать чужие долги. Этот дождливый день на Пиккадилли - явно самый лучший день в поганой жизни Квиллана. Значит, была на то Божья воля.

Образы лучшей жизни закружились у него в голове. Для начала - своя свора длинноногих борзых и новый трейлер, чтобы удобно было путешествовать и участвовать в лучших собачьих бегах. И женщины. Много женщин, приятель.

На эти мечты ушло лишь несколько секунд. Но за эти секунды он забыл, зачем пришёл в спальню. Вот уж действительно, роковые секунды.

Неохотно оторвав взгляд от денег, он посмотрел на ванную комнату, где дверь была чуть приоткрыта. Звук льющейся воды говорил, что находящийся там человек любит полную ванну. На мягком кресле у входа в ванную комнату лежала обувь, которая Квиллану показалась бальными туфлями с набойками из стали. Он презрительно скривил губы. Вероятно, это принадлежит косоглазому в красных тапочках, которого остальные двое, должно быть, трахают в задницу. Крепче сжав ружьё, уверенный в себе Квиллан направился в ванную комнату. Эта компания педиков нисколько не опасна. Ничуть.

Но думал он по-прежнему о деньгах. Может, засунуть несколько пачек под пончо, пока Фоулер не видит? Хорошая мысль, а почему бы и нет? Каждый за себя в этом мире, даже не надо сомневаться. У входа в ванную он остановился рядом с креслом и начал открывать дверь дулом ружья.

Занятый своими мыслями, он и не заметил, как Митла поднялся из-за кресла и одной рукой схватил ружьё за ствол, а другой приставил "Таурус" с глушителем к шее Квиллана, чуть ниже ремешка шлема. Израильтянин выстрелил два раза, Квиллан весь обмяк и упал вперёд, на дверь ванной. Под его весом дверь распахнулась, тело рухнуло дальше, на кафельный пол, окровавленный шлем слетел с его круглой головы.

В гостиной Фоулер повысил голос.

- Констебль Квиллан, вы будете любезны сообщить нам, что происходит?

В проёме двери появился Митла, он нацелил "Таурус" в голову Фоулеру.

- Квиллан сейчас не может подойти к телефону, - сообщил израильтянин.

Фоулер на мгновение окаменел, глядя на Митлу. Потом заорал:

- Делай его, Доусон!

Доусон, сильно волнуясь, двинулся вперёд от камина, думая: с такого расстояния я в него не попаду. Из ружья надо стрелять вблизи. Ещё чуть-чуть, и я его буду делать. При этом он забыл о Соне и Чои. Сделав два шага в сторону Митлы, он оказался спиной к корейцам.

Чои схватил Доусона сзади, прижал его руки к бокам и приподнял от пола. Доусон вскрикнул от неожиданности, а Чои сжал ещё сильнее и сломал худощавому англичанину руки. Ружьё выпало на ковёр. В следующую секунду Чои уронил вопящего Доусона на ковёр рядом с ружьём и сел ему на грудь. Потом, скрестив руки в запястьях, Чои схватил отвороты пиджака, обвил воротником шею Доусона и задушил его.

Митла, всё так же целясь Фоулеру в голову, медленно вошёл в гостиную.

Сон поднял руку.

- Не стреляй! Он мне нужен живым!

Фоулер видел между собою и выходом только Сона. Миновать косоглазого, и дальше полная свобода. Так что не повезло тебе Хенри Жопа Ю Лань. Тебе и твоим красным тапочкам.

Фоулеру не нужен был ствол - они ведь сказали, что стрелять в него не будут, разве нет? С косоглазым тощим педиком он обойдётся кулаками. Один хороший удар, ну не больше двух, и Фоулер убежит по коридору, оставив эту катастрофу позади. А Доусон и Квиллан пусть как хотят.

Сорвав шлем, он швырнул его в Сона, но тот пригнулся, конечно. Сон скинул тапочки, а в это время Фоулер уже бросился на него, подняв кулаки на уровень плеч. Сон выждал две секунды, потом, повернувшись к Фоулеру спиной, ударил его ногой в лицо - крепкой мозолистой пяткой в нос.

Беспомощно замахав руками, Фоулер попятился, резкая пульсирующая боль заполнила ему всю голову. Кровь хлынула из размозжённого носа. Перед глазами расплывалось. Хуже того, он потерял всякое чувство направления.

Расставив ноги, он тряхнул головой, чтобы прояснилось. Проклятый мерзавец, ему удался один удар. Один удачный удар. Но Фоулер с ним разделается. Для него это не проблема.

Не совсем уверенно держась на ногах, он пошёл вперёд, предплечьями закрывая повреждённое лицо. Он увидел, что Сон делает два шага вправо, выжидает мгновение, потом делает два шага влево. Может, Фоулера это и насторожило немного, но большого впечатления не произвело. Он тоже ножками двигать умеет, а косоглазому он сейчас глаз на жопу натянет.

Вот только боль в голове не проходила. Он опять ею тряхнул - тут Сон его и ударил правой ногой в рёбра. Фоулеру показалось, что его ударило машиной. Он запаниковал. Повернувшись к Сону спиной, он искал спасения - и не находил.

Приблизившись, Сон ударил его ногой в спину, и Фоулер рухнул на колени. Сон не дал ему передохнуть, стал приканчивать. Удар пяткой за левым ухом отшвырнул Фоулера на кофейный столик и лишил сознания.

Митла вздохнул.

- Неплохо, но я думал, ты его хочешь живым. Кстати, его друзья уже вошли в историю.

Он подошёл к Фоулеру, потрогал пульс на шее.

- Ну, подумать только. Живой ещё. Надеюсь, это не значит, что некий чечёточник потерял форму.

Сон, во время драки сохранивший спокойствие, сейчас разозлился.

- Откуда они знали, что мы здесь?

- Твоё присутствие в Лондоне - не совсем тайна. Ровена, семья Прокаш, Кацина Джонатан, полковник Ёнсам, Дюмас. Все они знали.

Сон поднял вверх сжатые кулаки.

- Чёрт возьми, всё шло так гладко. А теперь я попал в бурю, кругом летает дерьмо. Буря дерьма. Мне это не нравится. Чего бы мне это ни стоило, я выясню, кто меня предал, и рассчитаюсь.

- Лично я ставлю деньги на нигерийца, - заявил Митла. - Индийцы и Ровена, они же не ковбои. Ровене-то пальцем пошевелить не надо, чтобы взять твои деньги. Ты ей сам отдашь.

- Если я умру, ей не придётся ничего возвращать.

Митла кивнул.

- Это верно, но если Джонатан не явится на встречу, злодей - он.

- Тогда я не уеду из Англии, пока он не умрёт. Второго шанса наколоть меня у него не будет. А сейчас я хочу уделить внимание констеблю Фоулеру или как там его зовут.

Митла фыркнул.

- Слушай, а нельзя отложить забавы хотя бы один раз? Ты хочешь с ним рассчитаться. Я это понимаю, но времени у нас нет. Дай мне две минуты, и Фоулер запоёт на иврите. Он будет говорить, поверь мне. Потом терминируем его, уйдём отсюда, а разбирается пусть твоё посольство. Тот, кто прислал этих ребят, знает, где мы. Мне это не нравится. Надо найти другую нору и забиться в неё побыстрее.

Сон заговорил шёпотом.

- Всё происходит тройками. Это дело с "полицейскими" - первое осложнение. Будут ещё два, увидишь.

Он поднял три пальца.

- Ко мне прислали троих. Три. Это знак. Я тебе точно говорю, это знак.

Митла кивнул.

- Я знаю, о чём ты говоришь. Но ты кое-что забываешь. Этот удар ты пережил. По-моему, это значит, что и остальные переживёшь.

Сон оживился.

- Ты правда так думаешь? В самом деле думаешь, что я переживу остальные удары?

Митла подумал: если не переживёшь, пропали мои деньги. Здесь явно требовалась лесть, но не грубая. А вслух он сказал:

- Не вижу, почему бы ты не мог достичь своих целей.

Улыбаясь, Сон положил руку на плечо израильтянину.

- Спасибо тебе, друг. По крайней мере, ты не назвал мои страхи азиатскими суевериями. Я на шаткой почве, и мне не нравится это чувство. И я хочу опять всё контролировать. Ты понимаешь?

Митла кивнул. Конечно, он понимает. Сон не успокоится, пока не будет контролировать этого Фоулера. Иными словами, Сон улучшит себе настроение, пытая этого беднягу.

Сон прошептал Митле на ухо:

- Премия пятьдесят тысяч долларов, если ты пройдёшь со мной до конца. До конца. Ты понимаешь?

Поджав губы, Митла вздохнул.

- Только побыстрее, хорошо?

Сон улыбнулся, вид у него был как у ребёнка, которому после многочисленных отказов наконец разрешили выйти погулять.

- Один час, - пообещал он. - Ты и Чои начинайте собираться. Я позвоню в посольство и скажу, что у нас небольшие осложнения. А у Ёнсама тридцать миллионов причин помочь мне.

У Фоулера был кошмар. В этом кошмаре он лежал голый на холодной твёрдой земле в пышных зелёных джунглях. На него беспощадно обрушивался ледяной дождь. А головная боль у него была самая ужасная за всю жизнь. Впрочем, всё остальное тоже болело, особенно одна рука - её будто огонь лизал. Он знал, что ранен, но не мог вспомнить, как это получилось. Хуже всего была змея. Огромная жёлтая змея, она грызла ему кисть, и от этого болью стреляло по всему телу.

Кокни открыл глаза и закричал, но крик никто не услышал, потому что рот его был запечатан.

Он не спит.

Он лежал голый в ванне, правое запястье было приковано наручниками к водопроводному крану. Ноги в щиколотках были туго связаны ремнём. На него лилась струя воды. А змеёй оказался голый Хенри Ю Лань, он стоял на коленях рядом с ванной и опасной бритвой срезал Фоулеру татуировку с тыльной стороны кисти.

Хотя он очень ослабел от полученного несколько минут назад избиения, Фоулер попытался вырвать свою окровавленную руку из хватки Сона. Тот отреагировал сразу: нажал большим пальцем на нервный пучок в запястье, и у Фоулера по руке заструилась ещё более резкая боль.

И всё же он опять попробовал высвободить левую кисть, когда терпеть стало невыносимо. Тогда Сон нажал на нервный пучок сильнее и не отпускал несколько секунд. Обезумевший от боли Фоулер начал повизгивать и дёргаться, выплёскивая на Сона розоватую воду.

Сон очень спокойным тоном обратился к Фоулеру:

- Сейчас я сорву ленту с твоего рта, и ты мне скажешь, кто тебя послал. Я спрошу только один раз, но не сомневаюсь, что ты скажешь правду.

Он смотрел на кокни полуприкрытыми глазами.

- Ты знал, что всё происходит тройками?

Поджав губы, он резанул бритвой по руке Фоулера - рядом с голубым орлом, сжимавшим в лапах розу.

Глава 9

Сеул, 1961 год

Холодным апрельским утром одиннадцатилетний Пак Сон вошёл в банк, расположенный в модном районе Мён-Дон - он держал мать за руку и всячески старался преодолеть свой страх. Если у тебя будет испуганный вид, предупредила мать, банкир может что-то заподозрить и обмануть его не удастся.

Мать Сона, Аран, которой было уже под сорок, выглядела прекрасно: стройная элегантная женщина с блестящими чёрными волосами. В прошлом популярная кисен, имевшая патронов среди видных политических и военных деятелей, она "сошла со сцены", утратив свежесть юности. Используя своё немалое каллиграфическое искусство, она стала заниматься подделками. Подрабатывая в то же время проституцией и занимаясь даже мелкими кражами.

Отец Сона, Тае, сухощавый, приятной наружности человек с аккуратными усиками, был немного моложе матери. В более раннем возрасте он провёл три года в Лос-Анджелесе, пытаясь пробиться в музыкально-комедийные фильмы певцом-танцором. Постепенно он уяснил, что на американских экранах азиаты хорошо воспринимаются лишь в роли демонических злодеев либо идеальных слуг. Ну а вне экрана - тоже обычный набор: садовник, чистильщик пруда, домашний бой. Как сказал Тае сыну, скорее муравей утащит морской якорь, чем азиат преодолеет цветной барьер в Голливуде.

Но нельзя же расплеваться с американским кино только потому, что там не приветствуют азиатов - уж слишком оно яркое и увлекательное. Сон жадно слушал рассказы отца о кинозвёздах, которых он обслуживал в студийных кафетериях и ресторанах, о роскошных приемах в особняках продюсеров, где он чистил бассейн, о крупной игре в знаменитых частных клубах, где он работал барменом, и о том, как однажды увидел мельком "короля" Кларка Гейбла, просидев несколько часов под дождём на открытых трибунах, наскоро сооружённых для премьеры фильма... Отцу Сона перенесенные тяготы вспоминались теперь чем-то сладким.

Вот эти-то рассказы Тае о Голливуде и произвели неизгладимое впечатление на мальчика, он впитал и его любовь к музкомедии, и убеждение, что кинозвёзды - это боги, спустившиеся на землю. Получилось в результате, что из всех людей лишь две категории трогали сердце Сона - его родители и киноактёры.

Сейчас оба родителя Сона были мошенниками, которые использовали своё обаяние, чтобы "стричь" недоумков в дюжине азиатских городов. Вместе с Соном, единственным ребёнком, они жили в мире быстрых денег, обмана и приятных волнений, в мире, где аферы приносили им прибыль и удовольствие. Их махинации включали поддельные акции, фальшивые лекарства от рака, обманные схемы возвращения собственности погибших на войне корейцев их семьям... Жизнь Сон видел так: он и его родители находятся в заговоре по отношению ко всему остальному миру.

Обычное существование - это для обычных людей, не для него. Он живёт особой жизнью с особыми родителями. Постоянные развлечения, спорт, а нужды он не знал. Боги благословили его отцом и матерью, которые принесли Сону только счастье.

Он уже участвовал с родителями в некоторых операциях, но пока ещё ни в чём подобном тому, что приготовили они для Национального банка Кореи. А именно - заём под поддельные бумаги, который был для них буквально вопросом жизни и смерти. Аран нуждалась в деньгах, чтобы подкупить одного детектива: он обнаружил, что она и Тае обманывают вкладчиков, купившихся на несуществующий перуанский серебряный рудник.

Детектива звали Чун Вонджон, это был сорокалетний человек без подбородка - зато с очень большим самомнением и чрезвычайно вспыльчивый. Он любил запугивать людей, проявляя в этом огромную изобретательность. Последние три дня он держал Тае пленником в квартире, принадлежавшей его приятелю. Если Чуну не заплатить сегодня до полудня, он убьёт Тае и арестует Аран за подделку документов. Сона отправят в приют или оставят бродяжничать на улицах Сеула. Такая перспектива приводила мальчика в ужас.

Он уже встречался с полицейскими, но никогда с таким как Чун. То, что вызывало у других полицейских раздражение, у него - гнев и ненависть. Сон чувствовал, что жизнерадостность Аран наигранная, и боялся за отца в руках Чуна.

Пак Сон, смешливый мальчик с мягкой плавной речью, жил с родителями в маленькой квартирке у рынка Тондэмун, это самый большой рынок в Южной Корее. Хотя приятный на вид и с хорошими манерами, он был скрытен, очень сексуален - и к тому же патологический лжец с фантазиями богатства и власти. А ещё он страшно боялся собственной смерти, в таком возрасте это редчайшее явление. Чтобы заглушить страх, он убивал животных: "смерть замена".

Считая себя высшим существом, Сон был убеждён, что он, а не общество, должен устанавливать правила. И когда он причинял кому-либо вред, у него не возникало чувство вины или раскаяния. Родители же только поощряли эту ненормальность, никак не реагируя на его сексуальное отношение к девочкам.

Год назад, когда родители поехали с ним в поезде на прогулку по лесистым холмам, Сон оставил своё место и пошёл за пятилетней девочкой в туалет. Через несколько минут туда же зашла монахиня и с ужасом обнаружила, что он насилует девочку. Кроме того, он в кровь искусал ей лицо. Позже девочка, у которой была истерика, рассказала проводнику, что перед нападением Сон дал ей конфету, новый поясок и немного денег.

Через шесть месяцев после этого, на территории Чандок, наиболее сохранившегося из королевских дворцов в Сеуле, туристы обнаружили в саду Сона, занимающегося сексом с умственно отсталой дочерью смотрителя. Это не было изнасилованием, двенадцатилетняя девочка сама согласилась. Он ей кое-что подарил, среди прочего купальный халат и дешёвые ручные часы. Однако же этот инцидент имел более зловещую окраску, чем прошлые сексуальные эпизоды Сона. В этот раз он окропил себя и девочку кровью голубя, которого обезглавил. Следы крови были у него на губах и зубах.

Аран и Тае справились с этими двумя ситуациями, как и с прочими. Заплатили полиции и семьям девочек, вот и всё. Будучи профессиональными мошенниками, родители Сона не могли привлекать к себе излишнее внимание полиции.

Конечно, они понимали, что сексуальное влечение выражено у него чрезмерно. Не знали они, впрочем, сколь разрушительным оно стало. А дикие фантазии Сона уже грозили войти в его реальную жизнь.

Огромное сексуальное удовлетворение приносило ему убийство животных. Но в последнее время он стал фантазировать и об убийстве девочки. И чем больше фантазировал, тем больше хотелось совершить это в действительности.

Родители, столь часто обманывавшие других, сейчас обманывали себя, считая, что ребёнок их нормален. Они напрочь отвергали идею, что такое поведение может быть предвестником более серьёзных сексуальных преступлений. Изучение Сона могло показать, что во многом виновата вседозволенность в семье - вот об этом думать и не хотелось.

Мальчик был сообразительный, и ему с семи лет позволяли участвовать в мошеннических операциях. Годом позже, когда он захотел пить и играть на деньги, родители не возражали. Сексуальная активность проявилась у него в восемь лет, что очень понравилось отцу: крепкий, мужественный мальчик. То, что другие считали грехом, для Сона было образом жизни.

Аран нисколько не сомневалась, что Сон перерастёт эти "вывихи", когда достигнет интеллектуальной и эмоциональной зрелости. Она говорила, что детские шалости не обязательно станут взрослыми преступлениями. Поэтому Сон был уверен, что пока мать жива, его будут любить, как бы он себя ни вёл. Она в каком-то смысле стояла между ним и остальным миром.

Если б не Аран, хилый тщедушный Сон больше нескольких месяцев не прожил бы. В самом начале жизни ему пришлось перенести операции по выпрямлению позвоночника, удалению препятствия в кишечнике, расширению гортани - а то он есть нормально не мог. Оперировали ему и грыжу. Мать не жалела денег, нанимала лучших хирургов, месяцами сидела у его постели, читала и пела ему. Она же заставила его заниматься чечёткой и карате, чтобы укрепить здоровье.

Будучи профессиональными мошенниками, Аран, Тае и Сон считали, что нужно брать как можно больше, ничего не давая в ответ. Однако Сона отличала от родителей полнейшая бесчувственность, стремление получать желаемое любой ценой. Если хочешь стать богатым, стань сначала целеустремлённым.

Деньги - это нечто большее, чем просто кусочки бумаги, на которые можно покупать чайники и баночки с горчицей. Деньги - это власть. Сон чувствовал это, знал это, верил в это.

Деньги спасут его отца от продажного Чуна. Деньги и его мать.

В офисе господина Кхитана, первого вице-президента Национального банка Кореи, Сон сидел за банкирским столом и поигрывал лакированной красной сигаретницей. В тесной комнате сильно пахло соусом чили и чесноком. Не так давно г-н Кхитан, часто съедавший ленч за своим столом, положил сегодняшнюю трапезу, сырые клешни краба и ломтики сырой рыбы в ящик стола. От резких запахов Сона всё больше и больше мутило.

Его мать и длинноносый Кхитан вполголоса разговаривали у окна, выходившего на мешанину узких улочек, забитых лавчонками, пивными и ресторанами. Мальчику не было слышно, о чём они говорят, но он видел, что банкир как бы невзначай протянул руку и коснулся волос Аран. Мягко отстранив руку, она стала шептать на ухо Кхитану, и кривоногий банкир нервно улыбнулся. Может, её внешность и поблекла за последние годы, но нисколько не померкло очарование, делавшее Аран когда-то популярной кисен. В глазах Сона она была прекрасной.

Пакет с поддельными ценными бумагами лежал на большом дубовом столе рядом с фотографией жены Кхитана, полной женщины с жёстким неулыбчивым лицом. Аран говорила, что банкир любит женщин, и эта слабость может повлиять на его деловые решения. А уж прекрасная кисен сумеет обмануть такого человека...

Тае, который познакомился с банкиром две недели назад на бегах, сразу велел Аран предложить ему перуанский вариант. Кхитан проявил интерес, но на какие-либо конкретные действия пока не решался. После похищения Тае решение банкира сразу стало вопросом жизни или смерти.

Уверенная в своей власти над мужчинами, Аран не сомневалась, что сумеет убедить Кхитана. Она и Сону говорила - любого упрямца можно вразумить. Разве её не учили с детства, как обрабатывать противоположный пол? Аран могла стать именно тем, чего ждал от неё мужчина.

Сон в отчаянии смотрел на маленькие керамические часы, украшавшие стол Кхитана. Без двадцати одиннадцать. Восемьдесят минут для того, чтобы спасти жизнь Тае. Закрыв глаза, мальчик стискивал кулаки и скрежетал зубами. Напряжённо выпрямившись в высоком кожаном кресле Кхитана, он мучался от колющих болей в животе. Чтобы не заплакать, он кусал губу. Нельзя плакать, когда ты так нужен отцу с матерью.

Когда кто-то коснулся его плеча, Сон вскрикнул. Открыв глаза, он увидел Аран, которая стояла рядом с ним и улыбалась г-ну Кхитану - тот как раз выходил из комнаты. Секундой позже мать и сын остались одни. Сон начал тихонько плакать. Кхитан отказал в займе. Тае умрёт.

Сон хотел встать, но изящная рука Аран прижала его к креслу. Подмигнув, она знаком велела ему молчать. Сон остался сидеть, сердце у него бешено колотилось. Чтобы успокоиться, он впился ногтями в подлокотники кресла. Что происходит? Он чувствовал, что мать говорить не хочет. Сейчас нет. Придётся подождать.

Так они и ждали здесь, прислушиваясь к тиканью часов на столе и доносящемуся снизу шуму улицы. Когда банкир вернулся, он немного нервничал. Прислонившись к двери, стал покусывать уголок рта, вытер лоб носовым платком с монограммой. Потом он быстро пересёк офис, вытащил из внутреннего кармана конверт и подал Аран. Сон вскочил, охваченный восторгом.

Он наблюдал, как мать проверяет содержимое конверта. Никогда ещё он не видел так много денег сразу. Какое прекрасное, прекрасное зрелище. Тае будет жить. Благодаря Аран этот кошмар кончится и они опять будут вместе. Сон беспредельно гордился матерью. Очень хотелось обнять её и сказать, какая она чудесная. Но он просто смотрел, как она пересчитывает деньги - не один, а два раза.

Потом Аран отвела Сона к окну, отдала конверт и прошептала на ухо несколько слов, повторяя данные ранее указания. Он должен немедленно покинуть банк и ждать её в чайной на углу. Она скоро придёт. У неё и г-на Кхитана есть ещё одно дело, а закончив, она присоединится к Сону и они пойдут за Тае.

Мальчик не задавал вопросов, а матери не было необходимости объяснять, но когда он выбегал из кабинета, мысль о его прекрасной матери с этим похотливым Кхитаном вызвала у Сона острое желание убить.

В грязной квартире на верхнем этаже высотного дома неподалёку от американской армейской базы перепуганный Сон и его мать смотрели, как детектив Чун считает принесенные из банка деньги. Тае не было видно. У Сона появилось предчувствие - что-то не в порядке.

По словам маленького тонкогубого Чуна, Тае плохо себя чувствует. Сейчас он в задней комнате, уснул. Сон для красоты, можно сказать. Господин Тае, человек семейный, никуда не денется. Аран и Сон могут увидеть его, когда Чун кончит считать деньги.

Приятели Чуна, один лысый, с незрячим правым глазом, другой маленький, в очках, с очень узким лицом, обменялись полуулыбками. Сон достаточно знал полицию, чтобы понимать: эти двое - не полицейские. Он подозревал также, что намерения у них дурные. Оба нисколько не походили на тех приятных мошенников и мелких воров, с которыми общались его родители. Приятели Чуна были люди более чем грубые. И от них воняло.

Когда Сон взглянул через плечо в сторону задней комнаты, Аран сильнее стиснула его руку. Мальчику стало совсем страшно, он прижался к матери. Они были бессильны против Чуна и его горилл. Сон и Аран могли только отдать деньги и надеяться на лучшее.

Сосчитав деньги, Чун задумчиво провёл большим пальцем по подбородку. Несколько секунд рассматривал Сона, потом подарил мальчику холодную улыбку. Сон подался назад, оставаясь всё-таки поближе к матери. Этот взгляд его испугал. Наконец Чун посмотрел на Аран и дёрнул головой в сторону задней комнаты. Сон подумал - заметила ли мать, что лысый шептался с узколицым? И они хихикали, будто шутка понятна только им?

С усилием улыбнувшись, Аран почтительно поблагодарила Чуна за его доброту, затем повела Сона по узкому коридору в заднюю комнату. Мальчик цеплялся за руку матери, он знал, что испуганы они оба и она специально для него притворяется спокойной. Чун заслуживает смерти за то, что он сделал с семьёй Сона. Есть ли вообще спасение от его жестокости?

У двери задней комнаты мать и сын обменялись взглядами. Оба почувствовали необычайную тишину в этой комнате, от неё леденило душу. Сон, с его чувствительным животом, был уже на грани рвоты. Почему отец лежит так тихо? Сон позвал его.

Тишина. С того конца коридора злобно смотрели Чун и его люди.

Аран открыла дверь.

Она и Сон увидели маленькую, почти пустую комнату, на грязном полу грязная подстилка, кругом мусор, единственное окно занавешено одеялом цвета хаки. С потолка свисала тусклая лампочка, пахло потом, пивом и застоявшимся сигаретным дымом.

Сон и его мать стали оглядываться, искать Тае.

Аран увидела его первая и закричала.

Окровавленная голова Тае, едва различимая в таком освещении, смотрела на них с низкого столика рядом с подстилкой. Глаза выколоты, в пустых глазницах по свёрнутой игральной карте. В рот воткнута сигара, в волосах аккуратный пробор посередине. Обе ступни Тае, отрезанные от ног, покоились на забрызганной кровью подушке. А тела нигде не было видно.

Аран, закрывая руками лицо, привалилась к дверному косяку. Сона вырвало на одежду и пол. Опустошив желудок, он шатаясь подошёл к окну, схватился за одеяло, чтобы не упасть, и рвотные спазмы продолжались у него всухую. Одеяло вдруг оборвалось и упало на него, закрыв мальчика с головы до пояса.

Издавая истошные вопли, он стал вращаться вокруг своей оси, старался высвободиться из темноты, которая его душила. Отшвырнув наконец одеяло, он с плачем рухнул на пол и свернулся под окном в фетальной позе. Впервые за его молодую жизнь Сону не хотелось жить.

С сигаретой в руке Чун, сопровождаемый своими сообщниками, вошёл в комнатку и остановился рядом с убитой горем Аран.

- Ты связалась с нулём, - заявил он ей. - С ничтожеством, тщеславным человечком, который считал себя лучше других только потому что он побывал в Америке.

Чун хмуро уставился на горящий кончик своей сигареты.

- Господин Голливуд. Господин Красавчик. Я заставил его танцевать для нас. Он плакал, но танцевал. И в штаны намочил. Очень испуганный муж у тебя был, да. Здесь он устроил своё последнее представление. А раз уж танцевать он больше не будет, я решил, что ноги ему не понадобятся.

Его бандиты расхохотались, а маленький детектив склонился над плачущим Соном. Он погладил мальчика по голове, потом положил ему руку на ягодицы. Искоса взглянул на Аран.

- Мои люди слышали о тебе. Что ты раньше была знаменитой кисен. Я пообещал им тебя. Ты и деньги в обмен на твою свободу.

Он коснулся заплаканного лица Сона, неохотно встал.

- Если хочешь жить, постарайся понравиться моим людям. Сам-то я женщинами не интересуюсь.

Его взгляд опустился к Сону.

- У меня другие удовольствия. Твой сын и я уйдём в другую комнату и оставим тебя с этими господами. Твоя жизнь зависит от того, как хорошо ты справишься. Постарайся выступить лучше, чем твой муж. Тогда, может быть, останешься жить. Посмотрим. А мы с мальчиком пока позабавимся. Вижу по твоему лицу, что он ещё никогда такого не делал. Это особый день для нас обоих.

Он щёлкнул пальцами.

- Сюда, мальчик.

Аран бросилась к Чуну и умоляющим жестом коснулась его руки.

- Прошу вас, одну минуту с моим сыном. Позвольте мне поговорить с ним. Смерть отца очень его взволновала. Я его успокою, а тогда...

Чун кивнул. Минута или две - ладно, он будет щедрым. Разумеется, эта шлюха всё сделает как он скажет. Когда его люди с ней закончат, она умрёт и, вероятно, сама это уже поняла. Почему бы ей не попрощаться с мальчиком. Что тут плохого? Детектив подумал, что продолжительность жизни шлюхи зависит от её страстности. Что же до страстности Чуна, то он удовлетворял её с мальчиками, а тут как раз попался привлекательный.

Он отступил на пару шагов, оставив Аран и Сона у окна. Аран, наклонившись, обняла сына.

- Прощай, - прошептала она. - Я очень тебя люблю. Тае и я, мы всегда будем с тобой. Всегда. Теперь слушай. Ничего не говори. Просто делай как я скажу. Поднимись на ноги и встань слева от окна. Ничего не говори. Я тебя спасу.

Она поцеловала его в щёку, мальчик медленно выполнил её указания. Аран повернулась к Чуну, окно было у неё за спиной.

- Пожалуйста подойдите сюда и поговорите с мальчиком, - попросила она. - Он не понимает, почему должен оставить меня. Но он привык повиноваться мужчинам. Пожалуйста поговорите с ним.

Чун уронил сигарету на пол, раздавил каблуком и подошёл к окну. Чёрт возьми, он поговорит с мальчишкой. Вышибет маленькому поганцу зубы, а в ушах у него теперь до смерти будет звенеть. Пинок или два в задницу тоже не помешают. Вот и все разговоры.

Проявляя всяческое почтение к Чуну, заплаканная Аран отвела глаза, опустила их в пол. Детектив поднял руку, потянулся к Сону. Рука была ещё в воздухе, когда Аран с воплем крепко обхватила Чуна. Никто не успел вмешаться - она выбросилась из окна, увлекая с собой Чуна, и они погибли вместе, пролетев пятнадцать этажей.

Холодный ветер ворвался в комнату, омыл лицо Сона, который бился в истерике. На полу в ботинках Сона брильянтиками блестели осколки стекла. Подхваченные порывами ветра, заметались по комнате старые газеты и обёртки от пищи. На улице внизу завывание полицейской сирены смешивалось с клаксонами машин, остановившихся из-за внезапной помехи в движении.

Несколько долгих секунд головорезы Чуна с разинутыми ртами смотрели на разбитое окно. Потом тот, что с незрячим правым глазом, схватил узколицего за локоть и медленно попятился вместе с ним из комнаты. Вот они исчезли, и Сон посмотрел далеко вниз, на тело матери, которая только что отдала ради него свою жизнь.

Сайгон, апрель 1975 года

Был поздний вечер, когда Сон, сжимая пистолет-пулемёт французского производства, шёл по кровавому следу в коридоре приземистого конторского здания на окраине Чолона, Китайского городка в Сайгоне.

И на нём, и на его спутнике Киме Шине, была форма армейского капитана со знаками различия отборной южнокорейской дивизии "Тигр". За ними следовали трое корейских солдат, вооружённых автоматами "АК-47". Человек, которого они преследовали, терял кровь с каждым шагом.

На подступах к зданию его кровь выглядела уже сухой. Внутри она казалась более влажной и пенистой, значит, кровотечение усиливалось. Сон возбуждённо облизнул губы. Ещё чуть-чуть и он поймает Харрисона Рэндома; этот сорокадвухлетний гномоподобный агент ЦРУ украл в американском посольстве нечто такое, что Сон хотел сейчас взять себе. Именно себе, а не для корейского посольства, где он и его лучший друг Шин были приписаны к разведке. А посольство об этом и знать не должно.

Рэндом унёс печатные формы, при помощи которых можно было делать самые настоящие на вид стодолларовые бумажки какие только можно представить. Сон хотел получить эти матрицы больше, чем тонущий - глоток воздуха. Они олицетворяли его давние мечты о богатстве. Не захватит матрицы - будет и дальше жить в уродливом несчастном мире.

Жизнь его протекала в приютах и детских исправительных заведениях, потом он начал зарабатывать на пропитание - главным образом в ужасающей вони скотобоен. Его сажали за мелкие кражи и подделки документов. Чтобы не умереть с голоду, он питался из мусорных баков, спал в подъездах, танцевал чечётку в грязных ночных клубах и продавал наркотики. Наконец, поставленный перед выбором сесть в тюрьму на длительный срок за шантаж министра-педераста или пойти в армию, он выбрал армию, где путём интриг быстро добился офицерского звания.

Младшему офицеру, который всем кланялся и угождал, нетрудно оказалось получать повышения. Старшие офицеры дали ему также небольшую долю в отчислениях от армейских подрядчиков и торговцев наркотиками. Деньги не заменили ему родителей, но помогали сносить жизнь, которую он считал бесконечным и бессмысленным страданием. А формы Рэндома как раз и могли бы сделать его жизнь такой, какую он поклялся себе устроить.

Банкноты с этих форм казались настоящими, потому что настоящими были сами формы. Они принадлежали казначейству США, которое неофициально разрешило ЦРУ в Сайгоне использовать матрицы для финансирования тайных операций в Юго-Восточной Азии.

За эти деньги не нужно было отчитываться, указывать их в бюджете. Сами сделали, сами потратили. Официально такие деньги не существовали.

Ради печатных форм Сон был готов убить дюжину Харрисонов Рэндомов. Страстное стремление к ним поставило его на грань сумасшествия - или даже за грань. Вот оно, воплощение мечты о власти и свободе, которые даёт богатство. В Корею он вернётся богатым человеком. Будущее уже пришло - если он сейчас поймает Харрисона Рэндома.

Сайгон был окружён северо-вьетнамской армией, его падение ожидалось в течение нескольких дней, и начальник местной станции ЦРУ приказал уничтожить печатные формы, а с ними уничтожить также секретные документы и запасы наличных. Ни при каких обстоятельствах матрицы не должны были попасть в руки коммунистов. И в Вашингтон их нельзя было вернуть, потому что возникло бы слишком много вопросов об их назначении. Только уничтожить.

Работая круглые сутки, ЦРУ сожгло горы секретных материалов, эвакуируя американцев и местных, которые сотрудничали с Управлением. В этом хаосе Харрисону Рэндому представилась возможность, за которую он и ухватился. Давно мечтая о жизни на Гавайях с женой помоложе и собственностью вблизи пляжа, он взял и украл печатные формы.

Затем он обратился к Жан-Луи Николаи, сорокалетнему французу ресторатору с лицом ребёнка, которому он иногда продавал поддельные сотни с этих форм. Сейчас у Рэндома замах был побольше. Хочет ли Жан-Луи, известный оператор чёрного рынка и контрабанды, купить матрицы, на которых можно делать такие прекрасные сотни? Цена: пять миллионов долларов. Только наличными, и не торговаться. Согласен или не согласен? Николаи согласился.

Он действовал по приказу своего негласного партнёра в трёх массажных салонах на улице Тю До, куда "жёлтая лихорадка" - страсть к азиатским женщинам - завлекала таких американцев как Харрисон Рэндом. Негласным партнёром был Пак Сон, и как только он узнал о стодолларовых матрицах, они стали для него наваждением. Николаи, поставлявший, кстати, Сону вьетнамских и евразийских девочек для сексуального умерщвления, получил указание: немедленно ответить Рэндому "да". Остальное он должен был предоставить Сону, который собирался завладеть матрицами, обманув или убив Рэндома.

Для начала Сон позаботился, чтобы Рэндом никогда не видел его и Николаи вместе. В переговорах с Николаи американец чувствовал себя на знакомой территории, а новое лицо могло его отпугнуть.

По указанию Сона Николаи "приручал" Рэндома: расхваливал его искусство разведчика, которое в действительности было весьма посредственным. Француз также принимал его в своём домике для отдыха на острове Кон Сон, где красивые молодые вьетнамки, глаза и носы которым хирургически переделали в европейском стиле, выделывали в постели такие вещи, о которых жена Рэндома, квакерша, и слышать не слыхала.

Николаи даже в голову не приходило предать Сона и оставить матрицы себе. Ему запомнилась одна ночь в том домике, когда он заглянул в спальню для гостей и увидел голого, вымазанного кровью Сона, который танцевал один, а на поясе у него болталась голова двенадцатилетней вьетнамки. Девочку, военную сироту по имени Лам, Николаи купил у её деда с бабкой за двадцать американских долларов. Он знал, что девочка умрёт, когда Сон закончит свои дела с ней. Но это...

Тот инцидент в островном домике породил чёрный страх, который так и остался в душе Николаи навсегда. Страх определял его почтительное отношение к Смехотуну Сону.

Тем временем Сон взялся за Рэндома более прямым путём: наживил ловушку, передав ему через Николаи десять тысяч долларов. Затем, применив искусство, перенятое у Аран, он подделал банковское письмо, которое Николаи дал Рэндому прочитать и сразу забрал. Письмо, как будто на настоящем бланке и отправленное из Гонконга, являло собою перевод на тамошний счёт Рэндома пяти миллионов долларов - минус первоначальные десять тысяч. Различие между Рэндомом и Соном заключалось в том, что если американец хотел казаться умным, то кореец умён был в действительности.

Окончательную встречу между Николаи и Рэндомом, на которой они должны были поменяться фальшивым кредитным письмом и печатными формами, назначили в ресторане Николаи, в Китайском городке. Во время этой встречи Сон, прятавшийся на кухне, услышал слова Рэндома - к чёрту всё это, я сделаю по-своему. Как сформулировал это агент ЦРУ, необходима небольшая отсрочка, для проверки.

- Хочу телеграфировать в Гонконг, удостовериться, что вы меня не надули, - сказал Рэндом Николаи. Он хотел получить подтверждение, что пять миллионов долларов действительно поступили на его номерной счёт. А до тех пор он с формами не расстанется. Подчёркивая это, он распахнул пиджак, показывая Николаи "Кольт" у себя за поясом.

Следующий ход был за Соном.

Телеграмма Рэндома сразу раскроет обман, тогда матриц Сону не видать. Значит, надо забрать их немедленно. Сопровождаемый четырьмя солдатами, он выбежал из кухни. Ни разу даже не выстрелив из своего "Кольта", агент ЦРУ сбежал в окно туалета, матрицы были прикреплены лентой к его выбритой груди. Уносил он не только матрицы, но и две пули Сона в спине.

Из ресторана Николаи Сон и его люди шли по кровавому следу Рэндома пять кварталов, пробиваясь сквозь уличные толпы, и оказались у бараков Национальной полиции на улице Во Тань, где Сайгон переходит в китайский пригород Чолон. Почему же, недоумевал Сон, американец побежал прямо в руки вьетнамской тайной полиции? Возможно, Рэндом считал, что оторвался от Сона на людных улицах. Возможно, просто хотел спрятаться и вызвать помощь.

Значения это не имело, потому что ничто не могло спасти Рэндома. Сон собирался убить любого, вьетнамца или кого угодно, кто встал бы на его пути. Матрицы - это мгновенное богатство. Даже если придётся разобрать бараки по кирпичу, он их найдёт.

Бараков, где располагалась тайная полиция и разведка, было несколько, они соединялись сетью аллей. Сон и его солдаты увидели только двоих полицейских в штатском и горстку секретарей - никто из них не стал бы связываться с корейцами, чья армия считалась самой свирепой в Азии. Очевидно, все остальные сбежали, да и ничего странного, раз город осаждён. Через три дня Сона и весь остальной персонал корейского посольства должны были вывезти из Сайгона на американских вертолётах. Вот и здесь пусто как никогда. Сейчас каждый был только за себя.

Народная армия Вьетнама, как называли себя северные вьетнамцы, затягивала удавку на шее Сайгона. Падение города ожидалось в ближайшее время. Боясь поимки и казни, южновьетнамские полицейские и разведчики сбегали сотнями. Многие годы они пытали и убивали коммунистов, сажали красных и подозреваемых в ужасные "тигриные клетки". Так что у любого представителя южновьетнамской тайной полиции и разведки были причины скрыться поскорее. Коммунисты умели разделываться с врагами, смывали кровь кровью.

Сон слышал о многих случаях, когда полицейские прилагали особые усилия, чтобы не покинуть Сайгон с пустыми руками. Под предлогом сбора средств для защиты города они грабили банки, ювелирные магазины и богатые дома. Сама обстановка склоняла к грабежам. Упустить свой шанс значило упустить его навсегда. Никто не понимал этого лучше, чем Сон.

Кровавый след привёл его к большому пустому кабинету, который принадлежал, вероятно, кому-то из старших офицеров. Об этом говорил толстый ковёр и бар в углу, наполненный бутылками коньяка, виски и перно. И стол тут солидный, с лампой, интеркомом, телефоном, карманным калькулятором. Нашлось тут место и для небольшого конференц-стола и кресел. Лишь стенной сейф показывал - что-то не в порядке. Он был открыт и пуст.

Следы крови позволяли предположить, что Рэндом рухнул на пороге этого кабинета, потом собрался с силами и пошёл дальше по коридору. Сон поднял руку в молчаливом сигнале Киму Шину и солдатам: ни звука.

Сон повёл их к пустой конторской зоне, разделённой примерно на дюжину клетушек. Здесь тоже признаки поспешного бегства. Ящики столов выдвинуты, картотечные ящики опрокинуты, шкафы и вешалки для одежды валяются на полу. В пишущих машинках торчат недопечатанные бумаги, земля в цветочных горшках пересохла. На дисплеях терминалов ярко светятся пустые экраны. Пахнет в клетушках страхом и отчаянием.

Внезапный звук справа заставил Сона резко повернуться, он чуть не начал стрелять, но понял, что целится в звенящий телефон. От испуга у него стало поверхностным дыхание, он даже пошатнулся. Превозмогая резкую боль в желудке, Сон закрыл глаза и стиснул зубы. Через несколько секунд открыл глаза и выпрямился, как и подобает офицеру. Однако прошло некоторое время, прежде чем он успокоился и приказал обыскать всю перегороженную зону.

Обыск клетушек ничего не дал. Сон подумал - опять время зря потрачено. А Рэндом за это время мог хорошо спрятаться. Но именно Сон в его нетерпении и взял след, проявившийся у задней перегородки и уходивший направо, в освещённый флуоресцентными лампами коридор. Туда он и бросился, не дожидаясь остальных.

Его люди догнали Сона в конце коридора, где он рассматривал стеклянную дверь у выхода на лестницу. Он искал проводки - дверь могла быть заминирована. Или с той стороны привязано ружьё, которое выстрелит, если потянуть за ручку двери.

Вьетконговцы использовали восемьсот тонн взрывчатки в месяц на всяческие взрывные ловушки, вся она бралась из неразорвавшихся американских бомб и снарядов. Сону это казалось ироничным. Что же до отступающих южных вьетнамцев, то им было не до таких фокусов. Раз уж Рэндом здесь прошёл и не взорвался, можно особо не беспокоиться.

Не касаясь двери, он осмотрел через стекло ржавую металлическую лестницу, ведущую вниз к стальной двери. За стальной дверью простирался коридор с офисами и подсобными помещениями по обе стороны. Были там и комнаты отдыха, маленький кафетерий и, самое важное, два компьютерных зала. По делам службы Сону случалось заходить в компьютерные залы, он обменивался информацией с южными вьетнамцами. И Рэндома встречал в коридоре несколько раз, но они никогда не разговаривали.

Южновьетнамская разведка производила на Сона самое неблагоприятное впечатление. Впрочем, она полностью соответствовала правительству Южного Вьетнама, слабому и продажному. Без поддержки американцев оно бы давно рухнуло.

Что же до американской армии, то она была на грани распада уже несколько месяцев, подрываемая массовым дезертирством, наркотиками, систематическим истреблением офицеров их же солдатами. Такая армия не была нужна никому, кроме проституток, чёрнорыночников и торговцев наркотиками. Сон, как и некоторые другие агенты корейской разведки, писал в донесениях, что Соединённые Штаты проиграли не только войну, но и свою душу. Рассматривалась и ещё более важная сторона дела: как эта катастрофическая авантюра повлияла на американский народ в целом. Корея намеревалась использовать все эти сведения в будущих экономических и военных взаимоотношениях с Соединёнными Штатами.

У двери, ведущей вниз, Сон приказал солдатам идти вперёд. Рэндом здесь не взорвался, но зачем рисковать. Если что, пусть в воздух полетят чужие руки и ноги.

С автоматами наготове трое солдат благополучно прошли дверь. Когда Сон и Ким Шин вышли следом за ними на лестничную площадку, один из солдат уже обнаружил кровавый след на узкой металлической лестнице, которая спускалась на один этаж вниз и переходила в коридор. Не спуская глаз со стальной двери, Сон опять знаком призвал к тишине и первым ступил на лестницу. При мысли о стодолларовых матрицах ему хотелось танцевать...

Приблизившись к стальной двери, он решил войти первым. О возможных минах Сон уже не думал. Нельзя упустить приз, который ждёт его в коридоре. Он взялся за ручку, сделал глубокий вдох и медленно открыл дверь.

Задерживая дыхание, Сон вошёл в коридор, где было тихо и сыро. Кровь, ещё свежая и видная отчётливо, вела в компьютерный зал слева. Сон услышал в приоткрытую дверь, что кто-то говорит по-вьетнамски. Пахло сигаретным дымом.

Сильно потея, он крадучись пошёл вдоль кровавого пунктира на каменном полу. Позади него солдаты заглядывали в пустые комнаты - осторожность стала для них чем-то естественным. У компьютерного зала Сон остановился - так, чтобы его не было видно изнутри - и прошептал Киму Шину: "Свидетелей оставлять не будем. Никто не должен знать, что стало с матрицами". Ким Шин согласно кивнул.

Сон поднял свой пистолет-пулемёт над головой, показывая его солдатам. По счёту три он резко опустил руку и бросился внутрь.

Оказался он в серой комнате без окон, набитой компьютерами, терминалами, принтерами. Люди Сона быстро направили оружие на четырёх вьетнамцев. Вьетнамцы окаменели, и одному из них, который прикуривал сигареты, спичкой обожгло пальцы.

Другой же - в нём Сон узнал лейтенанта тайной полиции - только что поставил последний из четырёх чемоданов перед принтером у дальней стены. Лейтенант начал протестовать, но корейцы его перекричали. В смутные времена с вооружёнными людьми не спорят. Лейтенант, естественно, умолк.

Рэндом. С остекленевшими глазами и открытым ртом сидел он на полу, спиной к какому-то устройству в чехле. Рядом стояла на коленях молодая евразийка и держала его за руку. Корейцы кричали и ругались, ударами прикладов заставляя вьетнамцев опуститься на колени.

Отшвыривая ногами пустые банки от кока-колы и вьетнамские газеты, Сон подбежал к Рэндому, вытащил у него из-за пояса "Кольт" и бросил своим солдатам. Потом сунул свой пистолет Рэндому под подбородок. Сон был так взволнован, что едва выговаривал слова.

- Матрицы. Где они?

Рэндом молча смотрел в потолок невидящими глазами, а евразийка показала на лежащую рядом вьетнамскую газету, свёрнутую, испещрённую кровавыми отпечатками пальцев. Сон потянулся к ней дрожащей рукой. Медленно, почти благоговейно он развернул газету. И увидел матрицы. Две тонкие пластинки металла, чуть больше бумажной сотни.

Вне себя от восторга, он опять сложил газету, крепко сжал руками и поднялся. Вдруг он захихикал. Неплохую операцию он провёл. Жаль, отец и мать не дожили до этого дня. Сон начал танцевать чечётку - пистолет в одной руке, долларовые матрицы в другой. Щёлканье каблуков дробило тишину и фоновое гудение компьютеров. У Сона было восхитительное настроение, а на всех остальных он плевал.

На солдат, стоявших разинув рты. На евразийку, смотревшую на него как на сумасшедшего. Они просто ничтожества, человеческие нули. Он захватил матрицы. Счастье, которое так долго ускользало, теперь у него в руках. С этим ощущением не хотелось расставаться никогда. С той стороны комнаты ему улыбался Ким Шин, знавший, что значит для друга этот момент.

Сон перестал танцевать, улыбнулся женщине.

- Как тебя зовут?

Она сейчас держала Рэндома в руках, склонившись к нему так, что чёрные, до плеч волосы закрывали её лицо.

- Констанс Херайль. Я его невеста, - ответила она по-английски с французским акцентом.

- Уж скорее, игрушка стареющего мужчины. Что делаешь здесь ты и эти полицейские?

Она повернула к Сону заплаканное лицо.

- Он собирался увезти меня на Гавайи. Мы хотели пожениться там и жить у океана.

Эта картина счастливого будущего показалась Сону выдумкой, причём не очень оригинальной. Американские солдаты часто увозили куда-нибудь вьетнамских и евразийских женщин - потрахаться. Однако же Харрисон Рэндом в отчаянном положении обратился именно к этой Херайль. Кого ещё он попросит о помощи? Не американское посольство, разумеется. Хихикая, Сон подумал: я вышиб из-под него лестницу, и Рэндом сейчас дрыгает ногами.

Чувствуя себя всё более уверенным, он внимательно рассматривал женщину. Лет двадцати с небольшим, аккуратная задница, груди увеличены силиконом, чтобы нравились американцам.

Слёзы Констанс не трогали Сона. Он считал, что она себя жалеет, а не об умирающем скорбит. Рэндом был её билетом из Сайгона, билетом, который вдруг аннулировали. Если она не найдёт другой выход, скоро окажется в коммунистическом лагере перевоспитания, где её в перерывах между мытьём уборных и рубкой деревьев будут насиловать охранники.

Сон чуть наклонился, чтобы лучше рассмотреть Констанс Херайль - или, вернее, её удостоверение с фотографией, пришпиленное к лёгкой блузке. Она работала в административном аппарате Национальной полиции. Вообще-то для неё и этих четырёх более нормальным было бы сбежать, как сделали остальные здесь. Или Рэндом сказал им о матрицах? Сон чувствовал - что-то тут не так.

Его внимательный взгляд обвёл четыре чемодана и вьетнамцев, стоящих на коленях и с руками на затылке. Их оружие, американские автоматы и пистолеты, люди Сона отобрали и положили на крышку принтера. Держались вьетнамцы довольно уверенно, и Сон решил, что они из полиции или разведки. А Констанс Херайль, вероятно, секретарша или клерк. Его беспокоило, что эти пятеро всё ещё здесь, когда остальные давно разбежались.

- Чем ты занимаешься в Национальной полиции? - спросил он у женщины.

Она погладила лоб Рэндома своими длинными пальцами, на которых оранжевели ногти. Глаза у американца были закрыты, дыхание хриплое.

- Он умирает.

Схватив её за волосы, Сон сильно дёрнул.

- Кем ты работаешь?

Морщась от боли, она ответила сквозь бузы.

- Банк данных. Я работаю с компьютерными данными.

- А эти господа с тобой, чем они занимаются, когда не путешествуют с чемоданами?

- Пожалуйста, мне больно. Они полицейские. Они заплатили мне, чтобы я им помогла.

- В чём помогла?

- Собрать ленты из машин. - Постанывая, она тянула за руки Сона, но ничего сделать не могла. Она мучилась от боли, и поэтому вдруг показалась ему красивой. Сон чуть не расхохотался. Подумать только, понравилась такая старуха. Если не её боль, он бы на неё и не взглянул дважды. Его забавляло, как легко поддаётся человек страсти.

Он отпустил волосы, позволил женщине опуститься на пол. Теперь Сон всё понял. Полицейские пришли в компьютерный зал украсть документы. Не умея обращаться с компьютерами, они захватили с собой госпожу Большие Титьки, чтобы она отыскала ленты и извлекла информацию из компьютеров, не повредив её. А эти четыре чемодана в том конце комнаты, надо полагать, набиты лентами, досье и прочим.

Похлопывая себя по бедру сложенной газетой, Сон быстро размышлял. В конце войны компьютерный зал стал золотым рудником. Если бы Сон не был так занят долларовыми матрицами, он бы это понял намного раньше. И сделал то, что пытаются сейчас сделать эти полицейские.

Специальная полиция и разведка Южного Вьетнама вели дела на пойманных коммунистов, которые стали информаторами или перебежчиками. Содержались в делах также имена шпионов во вьетконге и северных службах. Для коммунистов это были имена людей, которые пытали и убивали их товарищей.

Вот почему Сон знал, что Народная армия, если потребуется, опустошит свой кошелёк, чтобы купить эти документы. Он не думал, что победители откажутся от возможности проявить жестокость. Победители никогда от неё не отказываются. Если ты выиграл войну, то что бы ты ни делал, всё правильно.

Четверо полицейских, стоявшие сейчас на коленях, должны были знать ценность этой информации. Иначе зачем возвращаться сюда, если они могли бы уже пересекать границу? По опыту Сон знал, что в период кризиса южные вьетнамцы скорее сбегут, чем останутся. Тогда что же могло задержать сейчас в Сайгоне нормального агента разведки или полицейского? Годами южновьетнамская армия рассуждала ногами. Зачем же меняться?

Разве что ты жаден и увидел шанс разбогатеть.

Сон видел всё это так: четверо полицейских уже договорились о продаже документов коммунистам. Хотя документы давно следовало уничтожить, чтобы не подвергать опасности указанных там людей. Однако все разбежались, думая только о собственном выживании, а дела оставили нетронутыми. Ничего удивительного. Если Сон и усвоил что из армейской службы, то одну истину: на войне выживают только трусы. И в данной ситуации выходом было только бегство.

А ему судьба предоставила вторую возможность разбогатеть. Он заберёт дела и сам продаст их коммунистам. Выжмет из товарищей как можно больше. У каждого человека есть свой день, и сегодня как раз черёд Сона. Если не сумеет этим воспользоваться, он дурак. А быть дураком хуже смерти.

Всё происходит тройками. Ещё мальчиком он потерял мать, отца и невинность в один ужасный день. Сегодня он захватил валютные пластины, у него под носом ценнейшие документы, а хитрый и ловкий Ким Шин обещал свою помощь в изготовлении фальшивых денег. После многих лет борьбы счастье наконец упало Сону в руки. Первый раз в жизни он чувствовал себя везучим. А с этим чувством пришло и убеждение, что теперь ему доступно всё.

Сон подошёл к дальней стене, положил свёрнутую газету на один из чемоданов, потом вернулся и встал перед полицейскими. Они не выглядели обычными сайгонскими ковбоями в красивой одежде и тёмных очках, которые, уклонившись от призыва в армию или дезертировав, ездят на мотороллерах и подрабатывают сводничеством или мелкими кражами. Эти четверо были крутые ребята, из тех, что привыкли командовать, а свою мать продадут за чашку риса.

Лейтенант Дау - Сон его раньше встречал - был невысокий человек лет тридцати с холодными глазами, на шее у него висело маленькое золотое распятие. Сону он не нравился: упрямый дурак, интересовавшийся всегда только собственным мнением. Мрачный и угрюмый, он не умел завоёвывать друзей и поэтому повышения так и не получил.

Сон с ним никогда не работал, ибо Дау был скорее карателем, нежели сборщиком информации. На допросах в тайной полиции он умел сломать любого вьетконговца или сочувствующего, кто оказывался слишком неподатливым для других следователей. Дау всегда подключали в конце игры.

Напротив угрюмого лейтенанта Сон и остановился.

- Кому ты продаёшь эти дела?

Возмущённый Дау смотрел в сторону, не желая встречаться взглядом с корейцем.

- Вы не имеете права угрожать нам оружием, капитан. Мы здесь по делам службы, и вас это не касается. Так что оставьте эти игры и дайте нам заняться работой.

Сон хихикнул.

- Какой ты деловитый. Несгибаемый под огнём. Все крысы покинули тонущий корабль, кроме тебя. Похвально. Только вот то, зачем ты явился сюда, не имеет отношения к делам службы. Спрошу тебя ещё раз. Кому ты продаёшь эти дела?

Дау уже не мог себя сдержать. Дёрнув головой вперёд, он с чувством и обильно плюнул на отглаженные брюки корейца - чуть выше колена.

В напряжённой тишине Сон посмотрел на свои брюки и печально покачал головой. Потом выстрелил Дау в левый глаз.

Один шаг вправо, и он оказался перед следующим вьетнамцем.

- Имя покупателя? - проговорил он.

Капрал Манни Деккер, с автоматом "М-16" в руке, стоял на лестничной площадке в главном бараке Национальной полиции и смотрел на кровавый след.

Он сильно потел в своём кителе, укреплённом металлическими пластинками. Год в Сайгоне, а он ещё не привык к жаре. Пистолет 45 калибра на бедре весил тонну, мучил голод - он не ел с ленча. Но больше всего сейчас беспокоила Деккера кровь.

Она вела вниз по железной лестнице, в открытую дверь, за которой виднелся серый коридор. Деккер и морские пехотинцы Айвен Ла Порт и Макси Твентимэн, хорошо вооружённые и в штатском, сопровождали агента ЦРУ Брайена Шоу в компьютерный зал - дальше по коридору он и располагался. Морские пехотинцы должны были помочь Шоу в уничтожении компьютеризированных записей приблизительно о восьмидесяти тысячах вьетнамцев, которые сотрудничали с южновьетнамским правительством и американцами во время войны.

Война уже проиграна. Сайгон окружён войсками коммунистов, их танки подошли на расстояние мили и продолжают понемногу приближаться. Америка истратила на войну миллиарды долларов, при этом погибло около миллиона вьетнамцев и больше пятидесяти тысяч американских солдат.

Но в конце концов победила армия в чёрных пижамах и сандалиях из старых автомобильных покрышек, способная совершать многомильные марш-броски на горстке риса в день, промытого водой из лужи. Армия, где деревни провожали своих людей похоронной службой, прежде чем они уходили на юг по тропе Хо Ши Мина воевать...

Шоу был полный тридцатипятилетний калифорниец, его семья держала ферму аллигаторов, а сам он был известен тем, что на приёмах ЦРУ веселил гостей, жонглируя тарелками на длинных палках, насвистывая при этом "Танец с саблями". Уничтожить дела послали именно его потому, что он держал в руках информационную сеть ценных вьетнамских контактов и знал, что искать в компьютерном зале.

Деккеру уже приходилось сопровождать его на секретные задания, и он считал агента человеком старательным, но не очень умным. Как и многие другие агенты, Шоу пошёл в разведывательное управление потому, что не хотел сражаться. Лучше перекладывать бумаги с места на место за столом, чем получить вьетконговскую ракету между ног.

Небольшая прогулка, сказал Шоу об их миссии в оставленные бараки Национальной полиции. Мы входим, объяснил он Деккеру, уничтожаем всё, что может засветить местных в нашей команде, и уходим. "Уж это мы обязаны для них сделать. Если комми захватят эти документы, всем, кто там указан, полный конец. Но ты не беспокойся. Будет прогулка".

Но у Деккера - он в то время служил морским пехотинцем в охране американского посольства - появились другие мысли на эту тему. Кровь в коридоре: может, это как раз одна из тех миссий, после которых домой возвращаются в мешке. Для начала - чья это кровь? И что делает раненый? Уже умер или притаился где-нибудь, готовый стрелять в первое лицо, которое появится из-за угла? Через семьдесят два часа Деккер ожидал эвакуации из Сайгона. Не хотелось бы сейчас войти в статистику.

Ла Порт и Твентимэн, тоже морские пехотинцы из охраны, не меньше его хотели покинуть Вьетнам целыми. Макси Твентимэн, высокий двадцатичетырёхлетний сельский парень из Джорджии, был особенно твёрд в намерении не погибнуть здесь. Как он сказал Деккеру, "Если меня прикончат, позаботься, чтобы мою деревенскую задницу отправили в округ Мэйкон. Здесь лежать не хочу".

Ла Порт о смерти не говорил: ещё накличешь. Он был стройный симпатичный пуэрториканец из Бруклина, попал в морскую пехоту одновременно с Деккером, но начальную подготовку проходил в Калифорнии. Через шесть месяцев после того как Ла Порт и Деккер приехали во Вьетнам жена Ла Порта, Люсетт, родила Феликса Рэймонда Ла Порта-младшего в бруклинской больнице. Чем ближе к отъезду из Вьетнама, тем больше Ла Порт беспокоился, что умрёт и не увидит жену и сына. Раньше он встречал каждый новый день криком домой, домой, домой! А сейчас суеверный Ла Порт вообще перестал упоминать о доме.

Ещё "на гражданке" они с Деккером познакомились на нью-йоркских турнирах по карате, где оба выступали в среднем весе. Ла Порт дрался неплохо, но по быстроте и способности проводить комбинации сравниться с Деккером не мог. Деккер победил его три раза подряд, без труда.

После прохождения начальной подготовки оба оказались в школе охранников морской пехоты, оба с радостью увидели знакомое лицо. В те дни Ла Порт служил с большой охотой, стремился стать "мустангом", то есть рядовым, который добился офицерского звания.

Один из самых счастливых моментов Деккера в морской пехоте был связан с Гэйл. Она, не его родители, прилетела из Нью-Йорка в день его выпуска он заканчивал начальную подготовку.

На этом кончались три месяца ада. Инструкторы переставали называть тебя слизью, дерьмом, коммунистическим педиком, или этой низшей формой жизни, штатским. В День Выпуска они наконец называли тебя морским пехотинцем, что отказывались делать три месяца подряд. Морской пехотинец значит, на земле тебе равных нет. После этого лагеря начальной подготовки всё казалось лёгким, даже и школа охраны.

Перед вступлением в морскую пехоту Деккер получил нидан, чёрный пояс, второй дан в карате, добился он этого ценой крови, своей и чужой. Он заработал больше тридцати трофеев, соревнуясь с лучшими бойцами страны, при этом потерял несколько зубов и сломал несколько костей.

Уверенность в себе придавала ему энергии. Деккер был уверен, что может побить кого угодно. Он чувствовал себя королём и ходил как король. Однако ничто не могло сравниться с тем чувством, которое он испытал на плацу под жарким солнцем, стоя со своей ротой, когда впервые сделал шаг вперёд уже морским пехотинцем. Защипало в носу, и Гэйл он любил так сильно, как никогда в жизни.

Она знала, какой это важный для него день. Когда манхэттенский ресторан, в котором она работала официанткой, не захотел дать маленький отпуск, Гэйл уволилась и прилетела к нему. А у Деккера это получился особый период в жизни: время, когда он всем был доволен.

Мать Деккера, посредственная певичка на Бродвее, и отчим, актёрский агент, даже не подумали его навестить. Он им вообще не был нужен. Их жизнь концентрировалась вокруг шоу-бизнеса. Деккер не имел отношения к шоу-бизнесу, и это делало его неличностью.

Глядя на эту пару, Деккер убеждался, что ложь и всяческие фокусы очень даже помогают добиться своих целей. Нет более опасных людей в мире, чем люди хитрые. Этот урок он запомнил хорошо.

Его родного отца, ветерана Второй мировой войны, призвали с началом Корейской войны, и он погиб, когда северный кореец вытащил чеку у гранаты: взорвались оба. Но дело, конечно, не в родном отце, просто он понял однажды, что его мать и отчим - вовсе не те люди, с которыми он хотел бы общаться. Они не давали ему чувства эмоционального покоя и безопасности, он рос в состоянии постоянной настороженности. Семейная жизнь оказалась первым контактом Деккера с тёмной стороной жизни.

В охранной школе морской пехоты его и других отборных парней учили охранять американские посольства и консульства. Но сначала он использовал две недели отпуска, положенные после курса начальной подготовки. Провёл он эти две недели у Гэйл в Нью-Йорке, матери позвонил - потому что Гэйл так сказала - но заходить не стал.

Его мать тоже позвонила один раз, сообщила, что они переезжают, их новый дом в Уэстчестере, там пруд, теннисный корт и двухсотлетний дуб. Деккер обещал писать и писал, действительно отправил два письма за первый свой месяц в Сайгоне. Оба остались без ответа. А от Гэйл приходило больше двадцати писем в месяц.

Однако Вьетнам сильно изменил Деккера, и эти изменения не могли не повлиять на его отношения с Гэйл. Там он убивал - вначале отражая попытку вьетконговцев проникнуть в посольство, позже при сопровождении американского посла в аэропорт, где он инспектировал эвакуационные процедуры. Убийства обнажили тёмную сторону Деккера, нечто такое, что он боялся принести домой, к Гэйл.

Во Вьетнаме он видел вещи, описать которые невозможно. Ну разве выразишь словами, каково это - войти в морг и увидеть голые тела мёртвых американских солдат, сидящих на стеклопластиковых стульях, лица зашиты, разорванные взрывами до неузнаваемости, лица более ужасные, чем в любом фильме ужасов.

Или девятилетняя вьетнамка, без ног, милейшая девочка, которая очень постаралась убить Деккера и чуть в этом не преуспела. Это произошло однажды вечером, четыре месяца назад, когда Деккер, Ла Порт и Твентимэн вышли из бара недалеко от бараков ЦРУ. Деккер и Твентимэн уходить не хотели, потому что этот бар был одним из немногих мест в Сайгоне, где попадались круглоглазые белые женщины - медсёстры, например, посольский персонал и прочие. Но скучавший по дому Ла Порт хотел позвонить туда перед Рождеством и потащил их за собой.

Как раз когда они выходили из бара, в дверь вкатила безногая девочка на маленькой платформе, она держала мятую жестянку с поблекшими цветами на продажу, а на круглом личике играла тёплая улыбка. Ла Порт купил два цветка, сказав, что это для его Люсетт и Феликса. А Деккер взял и купил вдруг по цветку себе и Твентимэну. Он где-то читал, что цветы - язык любви. Ла Порт любил Люсетт и маленького Феликса. Оставался вопрос о Гэйл - любит ли ещё её Деккер?

В квартале от бара Твентимэн, самый пьяный из троих, заявил во всё горло, что он лучше намажет голую задницу мёдом и сядет на муравейник, чем проведёт лишний день в этой сральне под названием Вьетнам. А через секунду они услышали взрыв.

И крики. Быстро повернувшись, они увидели огромный огненный шар на том месте, где только что стоял бар. Позже им сказали, что к платформе безногой девочки была привязана пластиковая взрывчатка. Подбили её на это вьетконговцы. Девочка убила себя и двенадцать американцев. Когда Ла Порт сказал - я спас вам жизнь, ребята, я и моя семья, Деккер не стал спорить. Единым словом не возразил.

Но в ту ночь и ещё много ночей безногая девочка оживала для Деккера. В его снах взрыв повторялся снова и снова, вопли умирающих раздирали ему голову, жадными руками охватывал адский жар горящего здания. Он видел, как его тело разлетается на части, в воздухе веер из крови и обломков костей, огонь пожирает ему глазные яблоки - и просыпался с криком, в холодном поту. Он понимал, что это чисто психическое, но поделать с собой ничего не мог.

По кровавому следу.

В коридоре Деккер остановился ярдах в двенадцати от входа в компьютерный зал, Ла Порт и Твентимэн - чуть позади него. Кровь прокапала пунктир прямо в дверь, без остановок. Из дверной щели доносились голоса, и это беспокоило Деккера. Пока неизвестно, кто там, автоматы должны быть со снятыми предохранителями.

Хотя номинально отрядом командовал Шоу, в случае осложнений главным становился Деккер. Это знали и морские пехотинцы, и сам Шоу. Ну - тут никаких проблем. Шоу вполне устраивало, что в кризисной ситуации решать будет кто-то другой.

В отряде был ещё один морской пехотинец, рядовой Эл Джеллички. Сейчас он охранял у входа в барак их машину, подержанный "Пежо": вооружённые вьетнамские дезертиры хватали всё, что не было крепко приколочено. Деккер взялся уже за радиопередатчик, свисавший у него с пояса - может быть, лучше вызвать Джеллички сюда. А Ла Порта отправить на его место. Там он меньше будет волноваться. Хотя, может быть, и нет.

Деккер внимательно посмотрел на пуэрториканца - тот казался достаточно спокойным. Он будто понял, о чём думает Деккер.

- Я в порядке. Давай закончим здесь побыстрее и будем собираться.

- Поехали, - прошептал Твентимэн, державший в огромных ручищах ружьё.

Деккер сделал Шоу знак отойти подальше и улыбнулся, когда тот аккуратно переступил через кровь. Шоу, на котором под габардиновым костюмом был пуленепробиваемый жилет, таскал с собой два револьвера 38 калибра, по одному в кармане пиджака. Когда Деккер сказал ему держать револьверы в руках, агент побледнел от страха.

Морские пехотинцы первыми войдут в дверь. Шоу не возражал, он с удовольствием останется в коридоре, а там видно будет. Это задание, оказывается, вовсе не увеселительная прогулка. Слишком уж на полу много крови.

Они медленно и бесшумно подбирались к двери, первым шёл Деккер. У самого входа Деккер остановился и сигналами рук показал, что Твентимэн и Ла Порт должны войти сразу за ним.

Деккер, у которого сердце нервно колотилось, медленно выдохнул. Вытер пот со лба, потом провёл этой рукой по джинсам. Постарался отогнать вертевшиеся в голове навязчивые образы из снов.

Пора.

Он ворвался в помещение, нырнул направо и замер, пригнувшись за каменным столом, "М-16" у плеча, в поле зрения всё сразу. Корейские солдаты. Вьетнамцы на коленях, руки за голову. Двое вьетнамцев лежат на полу. Об этих можно забыть. Деккер достаточно долго пробыл во Вьетнаме, чтобы сразу узнать жутковатую неподвижность и безжизненную грацию, свойственные мёртвым. Да и запах чувствовался, и на брюках было видно характерное коричневое пятно. Когда умираешь, сфинктер расслабляется, и ты невольно пачкаешь одежду.

И ещё на полу сидел мужчина, спиной к компьютеру, рядом с ним женщина в заботливой позе. Лица его Деккер не видел, так как женщина обхватила его руками и медленно покачивала. Но руки Деккер видел - белые. Значит, американец или европеец.

- Замри! Никому не двигаться! Оружие бросить на пол. Быстро!

Корейцы замерли. Двое, спиной к Деккеру, осторожно оглянулись через плечо. Это были офицеры. Никто из корейцев не запаниковал, не сделал импульсивного жеста. Они просто стояли и смотрели на Деккера, будто он игрушечный солдатик, а они настоящие. И оружие не бросили. Деккеру это не нравилось.

Трое корейских солдат и двое офицеров, суммарная огневая мощь у них вполне впечатляющая. В офицерах Деккер узнал разведчиков, они часто заходили в американское посольство и ЦРУ. Ни одного из них он не назвал бы приятным человеком.

Ким Шин и Пак Сон, оба капитаны. Второго прозвали Смехотуном, он без конца хихикал. Сон часто покупал в американском магазинчике видеокассеты с музыкальными комедиями. Ещё ходили какие-то дикие истории о нём и маленьких девочках.

Сон и Шин относились к южнокорейской дивизии "Тигр", которая сражалась вместе с американскими и южновьетнамскими войсками. Причём так яростно, что северные вьетнамцы, если это удавалось, старались с ними не связываться.

Корейские войска давно покинули страну. Те немногие военнослужащие, кто остался, были приписаны к своему сайгонскому посольству и работали с оставшимися ещё американскими советниками. За всё время пребывания здесь корейцы считались самой устрашающей боевой силой, они свирепо обрушивались на вьетконг и северо-вьетнамскую армию, но южных вьетнамцев тоже не очень жаловали.

Если же ты хотел хорошо размяться в карате, нужно было идти как раз к ним. Деккер дрался в японском стиле, но тренировки с корейцами очень ему помогали. Они были агрессивны, всегда в хорошей форме и не давали расслабиться ни на секунду. А спорить с ними о чём бы то ни было - технике, стратегии, подготовке - зря тратить время.

Деккер видел несколько боёв Сона, и они произвели на него впечатление, особенно высокие удары ногами. Вот только получать удары он не любил, мог разъяриться и вытереть тобой пол. Так ведут себя испорченные дети, которые хотят, чтобы им во всём уступали.

Работать с Деккером он избегал. Прохлада между ними возникла потому, что Сон его боялся, а потом решил, что ему просто не нравится американец в тренировочном зале. Отношения испортились вконец, когда Деккер узнал, что Сон его подставил, устроил ему серьёзное избиение.

Деккер с любым корейцем дрался более чем на равных. И те из них, кто ценил его боевой дух, относились к Деккеру хорошо. Таких, однако же, было меньшинство. Остальных раздражало присутствие человека с Запада, особенно такого сильного бойца. К враждебно настроенным относился и Сон, разумеется.

Занимаясь карате, Деккер давно понял, что азиаты могут быть расистами. Некоторые инструкторы определённой техникой не делились, обучали неазиатов лишь в ограниченных пределах. Другие устраивали тебе такой режим, что рано или поздно ты не выдерживал и уходил.

В глубине души большинство азиатских инструкторов считали, что европейцы и американцы физически и умственно неспособны обучиться боевым искусствам, сколько бы времени на это ни убили. А многие, по наблюдениям Деккера, отбивали у западных охоту нечестными приёмами.

Сон если и был вынужден улыбаться американцам на совещаниях в разведке, не желал этого делать на тренировках по карате. Тем более не улыбался он Деккеру, который сделал ошибку: оказался хорош в том, что по праву принадлежит азиатам. Его надо было поставить на место.

Шесть месяцев назад, во время тренировок, Сон подбил корейского бойца вызвать Деккера на так называемый дружественный спарринг. Но взялся этот сильный боец за Деккера всерьёз.

Для Деккера исход боя значил очень много. Речь шла о его гордости, чести морской пехоты, да и о его шкуре, в конце концов. Если отступит, в Сайгоне ему уже нигде нельзя будет показаться. Лучше тогда уйти к пяти тысячам американских дезертиров, которые прячутся с вьетнамскими беженцами на краю города, все живут в палатках или хижинах, сделанных из дерева и расплющенных банок от кока-колы.

И бой продолжался, как планировалось. Кореец сломал ему два ребра, рассёк губу и сломал скуловую кость, но потом Деккер всё же сбил его на колени двумя ударами кулаком в почки и послал в нокаут боковым ударом ноги по голове. Когда окровавленный и очень воинственный Деккер стал оглядываться в поисках Смехотуна, тот уже исчез.

На следующий день Деккер пошёл искать Сона, желая рассчитаться. Но кореец не показывался в тренировочном зале и в посольстве, его несколько дней подряд не было. А вести о бое распространились широко, и соответствующее лицо в штате посольства, Пол Джейсон Микс, вызвал Деккера и устроил ему выволочку.

Микс высказался так. Деккер - морской пехотинец охраны, значит, представитель правительства Соединённых Штатов. Любое негативное поведение с его стороны легко может стать международным инцидентом.

У Деккера был выбор: он может или уважительно обращаться с союзниками Америки, как бы сильно они его не провоцировали, или может отказаться от всех спортивных соревнований с иностранными гражданами - запрет вступает в силу немедленно. Деккер не мог отказаться от карате и пообещал вести себя хорошо. Преследовать лейтенанта Пака Сона он не будет.

В компьютерном зале Деккер, по-прежнему скрывавшийся за столом, смотрел вдоль дула своего автомата на Сона и Кима Шина, которые стояли футах в двадцати пяти от него. Слева от Деккера Твентимэн из-за принтера целился в корейских солдат из своего ружья.

У Сона, стоявшего над двумя мёртвыми вьетнамцами, был пистолет в руке. Значит, убил их он, а они, скорее всего, были из специальной полиции или разведки. Может, он сводил старые счёты, здесь это образ жизни. Сайгон как зыбучие пески... Деккер мог прожить здесь тысячу лет и ничего не понять. Двое же вьетнамцев, стоявшие на коленях у большого компьютера, были испуганы до смерти.

Деккер обратился к Сону:

- Что делают здесь ваши люди?

Улыбаясь, Сон вернул пистолет в кобуру.

- У капитана Шина, - он показал глазами, - была здесь назначена деловая встреча. Наше посольство беспокоилось о безопасности капитана. Мне дали подразделение и приказали его сопровождать. Улицы Сайгона сейчас опасны. Вам этого можно не говорить.

Тут вмешался Твентимэн.

- Из посольства пешком пришли или на автобусе доехали? Мы не видели машины у входа. Хотя её могли украсть, конечно.

Продолжая улыбаться, Сон несколько секунд рассматривал Твентимэна, потом перевёл взгляд на коленопреклонённых вьетнамцев.

- Они застрелили одного из ваших агентов ЦРУ. Его зовут Харрисон Рэндом. Вот он, на полу, с женщиной. Мы шли по коридору, когда услышали, как она спорит с Рэндомом. Очевидно, он передумал, решил не брать её с собой в Америку. Вот она и решила отомстить - с помощью этих четырёх. Мы появились слишком поздно, спасти его не успели. Эти люди напали на нас. Мы были вынуждены убить их в порядке самозащиты.

Повернув голову к Деккеру, заплаканная Констанс прокричала:

- Нет, нет. Это неправда. Мы никого не убивали. - Она показала на Сона. - Это он стреляет, он хочет то, что у Рэндома. - От волнения она говорила по-английски чуть неуклюже.

Улыбка у Сона исчезла. Деккер подумал: кто-то лжёт. Кто-то вешает мне спагетти на уши. Девушку он не знал, а вот Смехотуна знал хорошо. Поэтому Деккеру захотелось выслушать девушку до конца.

Он видел, как злобно смотрит на неё Сон. Если бы взглядом можно было убить, она уже была бы мертва. У Сона участилось дыхание - гипервентиляция, удивился Деккер. Впрочем, нет, у поганца не проблемы со здоровьем, а просто он злится. Но почему так сильно?

Сон вдруг сделал два шага, оказавшись прямо перед Констанс Херайль. Он молча ударил её кулаком в лицо, потом пнул в рёбра - женщина с криком упала на спину. Когда он поднял ногу для нового удара, Деккер выстрелил в потолок над головой Сона.

Кореец пригнулся, закрывая руками голову от падающей штукатурки. Его люди вскинули оружие, готовые стрелять в морских пехотинцев, и Деккер подумал - чёрт возьми, это и впрямь началось. Но Сон рявкнул на корейском, и стволы сразу опустились. Кашляя, он стал отряхиваться. Когда-нибудь он убьёт Деккера за это оскорбление. Он убьёт их всех - женщину и морских пехотинцев. За оскорбление и за то, что встали между ним и матрицами.

Насколько близок он сейчас был к смерти? Этот выстрел... Сон смотрел, как Деккер поднимается из-за стола, смотрел на автомат, направленный ему в грудь.

- Что бы ни произошло, - сказал морской пехотинец, - ты получишь первый. Теперь сделай нам обоим одолжение и уйди, пока никто не пострадал.

Сон чуть повернулся, окинул взглядом чемоданы и свёрнутую газету.

Деккер покачал головой.

- Забудь об этом. Вынести я ничего не дам.

- Я старше тебя по званию, - заявил Сон. - Я хочу взять эти чемоданы.

- Нехорошо бить женщин. Люди могут подумать, что ты какой-то псих. И я не думаю, что чемоданы твои. Я думаю, они уже здесь были, когда ты появился, вот как я думаю.

Потирая рукой ушибленное место, Констанс медленно села.

- Чемоданы ему не принадлежат. И эта газета тоже. Он убил этих двоих из-за чемоданов. Он застрелил Харрисона, чтобы...

Сон прервал её.

- Ты лживая шлюха. Теперь ты что угодно скажешь, чтобы только сбежать из Сайгона. Чемоданы и газета мои. Я хочу их забрать.

Твентимэн хохотнул.

- Чего это он так интересуется какой-то паршивой газетой? Эй, ты любишь комиксы?

- Я хочу эту газету.

Деккер ухмыльнулся.

- Думаешь, мне на это не наплевать?

И подумал: а пошёл он, этот Пол Джейсон Микс. Пора выдать Смехотуну. Отдать долг, пока большая железная птица не унесла его из Сайгона в большой мир.

- Газета останется здесь, с чемоданами, - твёрдо проговорил он. - У тебя есть с этим какая-нибудь проблема? - Деккера не интересовала газета. Он хотел спровоцировать Смехотуна.

Ла Порт, остававшийся на своём месте позади стола, сказал Сону:

- Ты ещё целый пока. Лучше не дёргайся.

Почти закрытыми глазами Сон смотрел на Деккера, а тот даже не моргнул. Наконец кореец поднял руку, давая сигнал своим людям, и молча направился к двери. Его люди последовали за ним.

Ла Порт тряхнул головой, глядя на Деккера.

- Близко было. Слишком близко. У меня лёд в животе.

Деккер коснулся его плеча.

- Не волнуйся. Скоро мы вернёмся в мир. Даже не думай, что не вернёмся. Сейчас надо испортить несколько машин, потом уходим. А на следующей неделе ты уже будешь у себя в Бруклине.

Но правда была в том, что им чуть не пробили билеты, и Деккер это хорошо понимал. Одно непродуманное движение, и все они не попали бы на последний танец. Тем временем двое уцелевших вьетнамцев подошли к Деккеру и стали ругать капитана Сона, рассказывать, как он застрелил их лейтенанта и собирался застрелить их. Когда Деккер спросил почему, вьетнамцы вдруг умолкли.

А он столь же внезапно вспомнил. Человек на полу. Деккер поспешил к простёртой фигуре. Судя по виду, этот человек находился на грани смерти. Он едва дышал, полулёжа в луже крови. Женщина выбирала у него из волос насыпавшуюся штукатурку. Это был Харрисон Рэндом, Деккер знал его в лицо.

Служил Рэндом в ЦРУ, Деккер встречался с ним в посольстве и помещениях ЦРУ. Он явно не относился к блестящим представителям разведки. Может, он работал бы лучше, если б не проводил так много времени в массажных заведениях на улице Тю До. Сейчас, разумеется, он думал не о женщинах. Харрисон Рэндом готовился к смерти.

Глаза у него были отсутствующими - он уже видел другой мир. Грудь, бёдра и руки сплошь покрывала кровь. Деккер потрогал у него пульс на шее и едва нашёл.

Констанс Херайль сказала, что Сон стрелял Рэндому в спину. Деккер хотел спросить почему, но решил, что важнее связаться по радио с Джеллички, получить подтверждение, что Смехотун и его люди вышли из здания. Не хотелось бы встретить сюрприз в коридоре. От Смехотуна можно было ожидать чего угодно.

Деккер снял радио с пояса и повернулся к двери. Он видел, что вьетнамцы поглядывают на чемоданы. Что же в них, чёрт возьми?

Он уже поднёс радио ко рту, когда в комнату вдруг влетел Шоу - его будто сильно толкнули. Потом Шоу споткнулся, рухнул на колени, голова бессильно откинулась. На шее и одежде была кровь.

Деккер в изумлении смотрел, как Шоу падает направо, стукаясь головой о пол. Там он и вытянулся неподвижно - Твентимэн хихикнул насмешливо, Ла Порт поморщился, а Деккер подумал: в чём дело? Но тут он увидел руки Шоу. Они были связаны ремнём спереди. Агент пытался что-то сказать, но слышался только хрип. Ему перерезали горло.

Ла Порт заметил кровь и подбежал к Шоу. А Твентимэн сразу же повернулся к двери, поднимая автомат - в это мгновение Шоу буквально взорвался, и взрыв превратил почти всю территорию компьютерного зала в ад. Граната. С отсроченным взрывателем. Кто-то выдернул чеку, сунул гранату в карман Шоу и втолкнул его сюда.

Вопящий Ла Порт был весь охвачен огнём. Твентимэна вышвырнуло в коридор. Деккеру повезло. Он находился в задней части помещения, между ним и очагом взрыва стояли вьетнамцы. Невольно они его прикрыли.

Однако же хватило и того, что осталось: Деккера сбило с ног и контузило. Он летел на волнах жара, пока не ударился о тот же предмет, на который опирался Рэндом. Отскочив затем от препятствия, Деккер приземлился рядом с умирающим агентом и потерял сознание.

Через несколько секунд он открыл глаза и сразу почувствовал острую боль в спине. В ушах звенело, и он был весь покрыт штукатуркой и стеклом от компьютерных мониторов. Ещё он чуял дым и ощущал вкус крови во рту. Потрескивал огонь, по-змеиному шипели оголённые провода компьютеров. Кричали от боли люди.

Постепенно приходя в себя, Деккер чуть подвигал руками. Потом ногами. Всё как будто на месте. Половые органы тоже - об этом думают в первую очередь после перестрелок и взрывов.

Где-то слева от него кричала Констанс Херайль.

- Я слепая, я слепая. Помогите мне, помогите мне.

Деккер подумал: леди, я бы помог, но я как раз теряю сознание. Извините. Темнота уже поглощала его, и он удивился, что до сих пор сжимает радио. Неважно. Ему даже хотелось уйти от всего этого, потеряв сознание.

Но инстинкт говорил - не сдавайся. Не сдавайся. Деккер с усилием открыл глаза. Они опять начали закрываться. Напрягая всю силу воли, он опять их открыл - и увидел сквозь чёрный дым, что Сон привёл назад своих людей. Деккер приказал себе не двигаться. Ему было страшно, но из этого страха родилась ненависть такая сильная, что теперь уж у него глаза не скоро закроются.

Он смотрел, как Сон, прикрывая рукою нос от дыма, показывает пистолетом на чемоданы. От взрыва они почти не пострадали, так как находились в той же стороне, что и Деккер. Закинув автоматы на плечо, двое солдат пошли за чемоданами, пробираясь сквозь тела и горящие обломки. За чемоданами и свёрнутой газетой.

Перед тем как выйти в коридор один из солдат приостановился и отдал газету Сону. Тот быстро развернул её и ощупал что-то пальцами. Довольный, опять свернул.

Дым раздражал Деккеру нос и горло. Чтобы не закашляться, он прикусил губу. Слезящимися глазами смотрел, как Сон говорит что-то Киму Шину и солдату, остановившемуся с ними. Сейчас у всех троих корейцев были пистолеты в руках.

Когда Сон кончил говорить, Шин и солдат кивнули. Потом они втроём стали стрелять во всех, кто находился в помещении. Живых и мёртвых. Стреляли во всех подряд. Ким вышел в коридор, два раза выстрелил в лежащее тело Твентимэна, потом громко прокричал что-то солдатам, которые несли чемоданы.

В разгромленном компьютерном зале Сон осторожно обошёл развороченный принтер, направляясь к тому месту, где лежал и кричал Ла Порт, у которого взрывом оторвало обе ноги. Он три раза выстрелил пуэрториканцу в голову. На этом пистолет опустел и он, хмурясь, начал перезаряжать.

В нескольких футах от Деккера корейский солдат, у которого на плече болтался "АК-47", выстрелил во вьетнамца, который неподвижно лежал за компьютером, волосы и одежда у него горели. Рядом с перевёрнутой табуреткой второй вьетнамец, у которого лицо превратилось в кровавую маску, стоял на коленях среди языков пламени и пытался запихнуть свои внутренности обратно в живот. Обогнув горящий принтер, солдат подошёл к нему и выстрелил два раза в затылок. Переступив труп, он направился к Рэндому, Констанс Херайль и Деккеру.

Стиснув сильнее радио - тянуться сейчас за пистолетом было опасно Деккер приказал себе не двигаться. Солдат подошёл ближе - и вот он уже смотрит на Деккера, целится из пистолета ему в голову. Вдруг солдат взглянул направо. Констанс Херайль, у которой из глаз торчали осколки стекла, поднялась на ноги и, протянув руки вперёд, звала на помощь.

Деккер воспользовался этим мгновением. Приподнявшись на колени, он ударил солдата в пах радиопередатчиком, и тот согнулся пополам. Вскочив, Деккер выронил радио, схватил солдата за голову обеими руками и сильно повернул вправо - шея сломалась. Солдат рухнул на пол, а Деккер выхватил свой пистолет 45 калибра и дважды выстрелил ему в лицо.

Сон, перезаряжавший пистолет, замер, потом чуть повернул голову. В следующую секунду он, с расширенными от ужаса глазами, отбросил пистолет и побежал к выходу. Деккер покачнулся, затем упал на колени, оружие не удержалось в слабых пальцах. Тогда он подполз к мёртвому корейцу и потянул за автомат, прижатый его телом к полу. Он не поддался. Деккер потянул сильнее. Автомат высвободился. Направив "АК-47" на дверной проём, Деккер выпустил очередь.

Резкий звук ударил его по ушам и глазным яблокам, вибрация пронизывала зубы. Но автомат своё дело сделал. Никто к двери не подойдёт. Никто не швырнёт гранату.

Встав на ноги, Деккер пошёл к выходу, продолжая стрелять, клянясь, что убьёт Сона, даже если это будет стоить ему собственной жизни. Когда он добрался до коридора, автомат был уже пуст. И коридор тоже пуст. Он огляделся в поисках оружия и увидел рядом с трупом Твентимэна его ружьё, мокрое от крови.

Схватив ружьё, Деккер зигзагом пошёл по коридору к лестнице, натыкаясь на стены, поворачиваясь вокруг своей оси, теряя направление. Он окликал Твентимэна и Ла Порта, голос отражался эхом в пустом коридоре и возвращался, дразнясь. Лестницы он всё же достиг и поднялся на этаж, оставляя след своей крови. Он больше и больше слабел, ружьё становилось тяжелее. Чтобы не упасть, Деккер начал разговаривать с собой, с Ла Портом и Твентимэном, и скоро они стали ему отвечать, говорить, чтобы он убил этого гада, догнал Смехотуна и прикончил.

В десяти ярдах от наружной двери Деккер опустился на колени и пополз, его вели следы Сона - белая штукатурка на подошвах - пролегшие по ковру. Ружьё, забытое, осталось позади.

В нескольких дюймах от двери Деккер потерял сознание.

Глава 10

Нью-Йорк, декабрь

Манни Деккер считал, что люди звонят только когда им что-нибудь нужно, и телефонных звонков не любил.

Однако утром после "убийства-самоубийства" Макса и Гэйл Да-Силва он получил в участке сообщение, которое требовало хотя бы некоторого внимания с его стороны. Позвонила женщина по имени Карен Драммэн и сказала, что тоже, как и Деккер, считает: супругов Да-Силва убили.

Деккер никогда не слыхал о мисс Драммэн, поэтому сказал: "Это интересно", - думая: давай-ка покороче и о деле. Он был не в лучшем настроении, ибо спал всего четыре часа. К тому же не позавтракал, а работать предстояло часов двенадцать подряд. А ещё он только что вернулся из конторы прокурора США, где мрачный Йел Сингулер неохотно присутствовал при оформлении его в маршальскую службу.

Главное же, Деккер считал себя ответственным за смерть Гэйл, так как если бы приехал прошлым вечером вовремя, она могла бы ещё быть жива. Рано или поздно чувство вины вынудит его себя наказать.

Инстинкт подсказывал - убийца Гэйл знал, что Деккер опоздает и время у него есть. Прослушивался ли телефон Гэйл? И если да, то почему?

У мисс Драммэн был приятный голос, чуть хрипловатый, но правильный, как будто она когда-то брала уроки дикции. Интересно, подумал Деккер, какая она из себя. По голосу, вроде должна быть ничего. Но ведь не всегда угадаешь.

Карен Драммэн сообщила, что была лучшей подругой Гэйл, и ещё она крёстная мать Тоуни. Знакомы они с Гэйл были много лет, ещё с тех пор когда вместе попробовали карьеру в шоу-бизнесе, Гэйл певицей, она актрисой. Ничего у них не получилось. Нам не хватало всего трёх вещей, с усмешкой проговорила мисс Драммэн: таланта, удачи, и ненормальности, которая необходима, чтобы выйти на сцену и обнажить душу перед незнакомыми людьми.

Сейчас она охотник за головами, продолжала мисс Драммэн, ищет подходящих людей для работы в рекламном бизнесе. Но сегодня на работу не пошла, так разволновалась из-за смерти Гэйл.

Имя Деккера она слышала от Гэйл, и сейчас, когда они говорят по телефону, она хотела бы поблагодарить его за старания найти Тоуни. Деккер неопределённо хмыкнул, думая: та ли вообще мисс Драммэн, за кого себя выдаёт? Ничего, он это выяснит в ходе следствия.

Голос у мисс Драммэн по телефону был злой, печальный, она плакала. Вероятно, она просто ещё не усвоила, не прочувствовала, что в игре жизни нельзя выиграть, нельзя кончить вничью, нельзя даже выйти из игры.

Деккер знал, что любое расследование смерти Гэйл будут проводить полицейские из местного участка, имеющие официальную юрисдикцию. Если строго следовать правилам, Деккера вообще нельзя было допускать на место преступления прошлым вечером.

Однако же он знал одну из жертв и сам был полицейским, вот его и впустили, при условии, что не будет мешать. А вот если он попытается влезть поглубже и его поймают, по рукам могут хлопнуть сильно.

Его собственный участок ждал результатов по убийствам Вэлентин-Далто, а казначейство страстно желало сотрудничать с ним в поимке Бена Дюмаса и Смехотуна за распространение фальшивых денег. Деккер понимал, что этим и нужно заниматься, иначе карьера может вдруг войти в пике.

Но он-то всегда любил срезать углы. Ему нравилось прыгать через изгородь под звон включившейся сигнализации. Почему бы не позабавиться? И не страшно, если из-за этого он иногда совершал поступки глуповатые, глупые и очень глупые.

Пока Карен Драммэн, в голосе которой звучало что-то лисье, убеждала его, что супруги Да-Силва несовместимы с убийством-самоубийством, Деккер просматривал "зелёный лист" - список, который получают утром все полицейские участки и в котором перечисляются преступления, совершённые в городе за последние двадцать четыре часа. Макс и Гэйл в этом списке были.

Они окончили свою жизнь в уголовной статистике, вместе с мёртвой трёхлетней девочкой латиноамериканского происхождения, найденной в горящем чемодане на пустыре, парой человеческих рук, найденных в бумажном мешке, который кто-то оставил в фойе многоквартирного дома, убийством бутылкой кетчупа по голове после спора из-за двухдолларового долга...

Тут слова мисс Драммэн оторвали его от "зелёного листа".

- У меня есть фотография, вы и Гэйл в Южной Каролине, тогда вы были морским пехотинцем, - проговорила она. - Кажется, сразу после этого вы уехали в какую-то специальную военную школу. Я подумала, может, вы захотите взять эту фотографию. Гэйл вас никогда не забывала. Часто говорила о вас.

Закрыв глаза, Деккер помассировал переносицу.

- Не могли вы бы описать эту фотографию, пожалуйста? - Он сделал глубокий вдох, выдохнул, откашлялся. У него участилось сердцебиение. Ему хотелось услышать, что же скажет мисс Драммэн о фотографии. А с другой стороны, лучше бы она не звонила.

- Вы оба на открытом воздухе, - начала она описывать фотографию, похоже, это парадный плац. На вас форма морского пехотинца, голова не покрыта. Ваша формовка на Гэйл, она белая. У вас очень коротко подстрижены волосы, и оба вы такие молодые, такие счастливые.

Деккер подумал: да, мы были молодые и счастливые. Казалось, всё впереди. Он улыбнулся, вспоминая свою короткую стрижку - когда надеваешь формовку, волосы вообще не должны быть видны.

- Ко мне эта фотография попала случайно, - продолжала Карен Драммэн. Я давала Гэйл посмотреть свои свадебные фотографии, а когда она их вернула, с ними оказалась и эта. Я так и не собралась её вернуть.

- Спасибо, что подумали обо мне, - пробормотал Деккер.

Карен Драммэн помолчала.

- Есть какие-нибудь новости о Тоуни? Я спать не могу, думаю о ней.

- Мне очень жаль, но сообщить нечего. Но я не собираюсь оставить это дело. Особенно после того, что произошло с Гэйл.

- Я понимаю, - проговорила Карен Драммэн с явным одобрением. - А знаете, это странно. Сначала исчезла Тоуни, через несколько дней убили Гэйл и Макса. Плохая карма, иначе не знаю как назвать. Случайностью не назовёшь, совпадением тоже - что же получается? Вам не кажется, что кто-то хотел покончить со всей семьёй?

Деккер потянулся за остатками кофе в бумажном стаканчике. Мисс Драммэн в чём-то права. С Да-Силва произошло нечто странное. По версии полицейских, Гэйл собиралась оставить Макса, а тот не хотел без неё жить и дважды выстрелил ей в сердце, а потом убил себя. Ну, кто в это способен поверить, у того, наверно, голова с дырками.

Не те они люди, не те. К тому же не она бросала Макса, а они бросали друг друга, готовились начать новую жизнь. Люди, у которых есть что-то впереди, обычно себя не убивают. И не готовят продуманный ужин на троих с дорогим хрусталём и серебром, не обкладывают льдом четыре бутылки "Монтраше".

Деккер спросил у Карен Драммэн:

- Вы не знаете, случайно, был у Макса пистолет?

- Вы шутите, - отозвалась она. - Макс был любовником, а не стрелком. Оружие он терпеть не мог. Три года назад какие-то чёрные парни ограбили его в подземке, угрожая пистолетом. Он так напугался, что с тех пор подземкой не ездил. Только на машине. Поэтому держал легковую и джип. Платил тысячу в месяц за гараж, но был готов мириться с этим. А Гэйл ненавидела оружие ещё больше, чем Макс. В доме она бы ничего не стала держать из-за Тоуни.

Предположим, что мисс Драммэн права и у Макса не было пистолета. Тогда кому же принадлежала новенькая "Беретта", из которой выпустили две пули Гэйл в сердце и одну Максу в правый висок?

Позвонив утром в участок, который занимался делом Гэйл, Деккер узнал, что на "Беретту" никогда нигде не выдавалось разрешение. Серийный номер спилен. Проследить пистолет невозможно - очень хитро поступил Макс. Но вот зачем всё это, если ты собираешься убить себя? А чьи отпечатки пальцев на пистолете? Макса разумеется. Деккер подумал: операцию эту провёл способный человек. Он предусмотрел всё. У него есть воображение - и даже природное чувство стиля.

Признаков взлома не обнаружено, значит, Макс и Гэйл сами впустили убийцу в квартиру. Они ему доверяли. Почему?

Жильцы пожаловались на громкую музыку, и Айво Попович, помощник смотрителя здания, с помощью запасного ключа вошёл в квартиру Да-Силва: Гэйл и Макс не ответили на телефон. М-р Попович показал, что обнаружил мужа и жену мёртвыми на полу в гостиной. Он ушёл, ни к чему не прикоснувшись, и позвонил в полицию из своего офиса. Но всё же, почему Гэйл и Макс впустили к себе убийцу?

- Гэйл говорила мне, что Макс намеревается увеличить вознаграждение за Тоуни, - продолжала Карен Драммэн. - Возможно, кто-нибудь пришёл ограбить их. Могли подумать, что Макс держит крупные суммы в доме.

Деккер прижал трубку подбородком к плечу, раскрыл блокнот.

- Ограбление исключается. Там ничего не искали.

Он проглядел свои заметки. Правильно. В квартире всё осталось нетронутым. А там было что взять - ни один уважающий себя вор это не пропустил бы. Например, две тысячи сто долларов наличными. Или девять кредитных карточек, украшения, чековые книжки, камеры, две меховые шубы, три видеомагнитофона, два домашних компьютера и стерео "Протон". А также ключи от "Меркурия" и джипа, обе машины новые, обе стоят внизу, в гараже здания.

Карен Драммэн прервала его мысли:

- Детектив Деккер, два дня назад Гэйл сказала мне, что за Максом следит чернокожий мужчина. Он подумал, с этим человеком могли быть какие-то осложнения в прошлом. Что если тут была связь? Я просто спрашиваю.

Деккер начал растирать затылок: его клонило в сон. Несколько раньше он брился в туалетной комнате, перед зеркалом. На него смотрело лицо, напомнившее фильм "Ночь живых мертвецов".

- Сейчас я ничего больше об этом не могу сказать, но упомянутый вами человек в деле никак не фигурирует.

Бульдог Драммэн, девушка-детектив. А вообще-то она молодец, эта деталь может пригодиться. Интересно, что Макса убили как раз перед тем как он мог бы дать описание человека, который его преследовал.

Значит, мисс Драммэн знала о неприятностях Макса с Рашадом Латифом Кваем, чернокожим почтарём - Кваю надоело продавать марки, он хотел заниматься только музыкой. Говорит ли это что-нибудь о ней? Нет, но в любом случае Деккер будет с ней осторожен.

Получив информацию о "Беретте", Деккер занялся мистером Кваем. Макс подозревал, что за ним таскается Квай, но это исключалось, ни за кем он таскаться не мог. Последние семьдесят два часа он сидел в тюрьме по обвинению в краже принадлежавших почтовой конторе сорока двух тысяч долларов: деньги были нужны ему для оплаты телефонных счетов. Страстный любитель телефонного секса, он по нескольку часов в день проводил за дорогостоящими разговорами.

Пора заканчивать беседу с мисс Драммэн, которая слишком много говорит о прошлом. Не обо всём же хочется вспоминать. От этого становится одиноко. Мисс Драммэн может отправить фотографию по почте, если хочет. Конец истории.

Как будто читая его мысли, она предложила:

- Мне кажется, не стоит отправлять фотографию по почте. Может затеряться, а я уверена, что она для вас много значит. Для Гэйл она значила много. Я могла бы с вами встретиться где-нибудь и отдать, если вы не против.

Деккер покачал головой. Иисусе. Что он ей скажет - брось фотографию в почтовый ящик и убирайся из моей жизни? Она воспримет это как оскорбление Гэйл и, вероятно, будет права.

- Это было бы очень любезно с вашей стороны, - ответил он.

- Вечером я ужинаю с клиентом. Отменить никак нельзя. Вот если бы вы смогли заехать в ресторан и взять фотографию...

- Адрес?

- Угол 64-й и Мэдисон. Называется "Бугиваль". Это через улицу от моей квартиры. Бывало, Гэйл, Тоуни и я собирались там на ленч по воскресеньям, когда Макс проводил уик-энды со своей подружкой из Швейцарии.

- Очень мило.

Она впервые рассмеялась - тёплый горловой звук, и Деккеру опять стало интересно, какая она из себя.

- Не беспокойтесь, я вас не задержу, - пообещала она. - Я знаю, что вы заняты. Сразу спросите Бренду, она метрдотель. Она и покажет мой столик.

Деккер улыбнулся. Ну что ж, по крайней мере, он будет знать, как выглядит Бульдог Драммэн, девушка-детектив.

- У меня есть и другие фотографии Гэйл, - продолжала она. - Я захвачу несколько, вы сможете выбрать.

- Спасибо, - откликнулся Деккер. Сейчас он действительно был благодарен.

Она подавила смешок.

- Сейчас я слушаю "Реквием" Моцарта - вполне уместно, однако подавляет немного. Музыка напоминает мне Макса и его технику, его стерео, компьютеры и магнитофоны. Надеюсь, там, куда он отправился, такие штуки тоже есть. Он их обожал. Даже диктовал сообщения для Тоуни на микрокассетный магнитофон. Представьте - диктовать меморандум собственной дочери. Но он всё наговаривал. Записки, письма, телексы, всё подряд. У него дюжина магнитофонов в квартире. Гэйл бесилась, повсюду натыкаясь на них.

Деккер окаменел. Неужели это возможно? Он стал быстро переворачивать листы своего блокнота, отыскивая нужное место. А, это здесь, чёрным по белому. Вернее, здесь этого нет. Он смотрел на список личных вещей, найденных в квартире - убийца их проигнорировал.

Ни одного микрокассетного магнитофона. Стереооборудование, компьютеры, а микрокассетных магнитофонов нет. В квартире их не нашли. Ни единого.

Деккер постарался говорить прежним голосом.

- Мисс Драммэн, вы уверены, что Макс держал дома микрокассетные магнитофоны?

- Есть какая-нибудь проблема?

- Просто ответьте на вопрос. Вы уверены, что магнитофоны там были?

- Уверена. Гэйл часто меня приглашала последнее время, поговорить о своих неприятностях, я и сама видела магнитофоны. Последний был подарком от японского дистрибьютора пластинок, с которым Макс только что подписал контракт. Потрясающая штука. Гэйл мне показывала, как работает. Не больше коробка спичек, а звук!.. Я бы и сама от такого не отказалась, но они здесь не продаются.

Закрыв глаза, Деккер кивнул.

- Вот что он сделал. Сукин сын.

- Извините?

- Ничего. Я просто подумал вслух.

Убийца всё же взял что-то из квартиры. Взял микрокассетные магнитофоны. Все до единого. Когда убийца появился там, Макс, вероятно, начитывал описание чернокожего мужчины, которое и собирался отдать Деккеру. Оберегая этого человека, убийца застрелил Макса и Гэйл.

Деккер очень холодно улыбнулся. Вот твоя первая ошибка, подумал он. Если бы ты унёс только один магнитофон, я бы не узнал ничего. Но ты умник. Ты никому не доверяешь, вот и забрал все.

Перевернув на чистый лист, Деккер стал делать пометки. Убийца следил за Максом и Гэйл. Может быть, прослушивал телефон. Иначе как получилось, что Да-Силва умерли непосредственно перед тем, когда смогли бы рассказать о чернокожем Деккеру. Фактор времени и исчезнувшие магнитофоны говорили об одном и том же. Кто-то очень хотел уберечь этого негра. Получается, Карен Драммэн не зря потратила время Деккера своим звонком.

- Ничего, если я приеду около восьми тридцати? - спросил он.

- В восемь тридцать - прекрасно.

- До встречи.

Потянувшись к блокноту, он написал имя Тоуни Да-Силва и дату её исчезновения. А ниже - имена Гэйл и Макса Да-Силва и дату их смерти. Эту дату он дважды подчеркнул.

Глава 11

Было уже почти восемь сорок пять вечера, когда Деккер и его партнёр, детектив Эллен Спайслэнд вошли в "Бугиваль" - ресторан, названный так в честь французской деревни, которая часто встречается на картинах Ренуара и Моне.

Ресторан представлял собой длинный узкий зал с небольшим боковым зальцем у дальнего конца. В обоих помещениях были низкие потолки из белой плитки, свечи на каждом крошечном столике и голые кирпичные стены, на которых висели картины Ренуара и Моне - копии, разумеется.

Все гости были белые, единственным чёрным оказалось лицо Эллен Спайслэнд. Если её это сколько-нибудь беспокоило, она своего беспокойства не проявляла.

Ей было тридцать три года, этой бежевого цвета женщине с высокими скулами, рыжеватыми волосами и расплющенным носом - в тринадцать лет она отбивалась от гарлемского священника, который хотел её изнасиловать. В участке её прозвали Сумкой, потому что в сомнительные бары и ночные клубы она входила, держа руку в сумочке, на рукоятке револьвера.

Она вообще-то собиралась домой, но по просьбе Деккера согласилась составить ему компанию. Жила она на окраине Испанского Гарлема, в квартале, который считался безопасным, потому что там редко бывало больше двух убийств в год. Последние дни она много работала за Деккера, одна занималась делами, порученными им обоим. Вот он и хотел угостить её выпивкой в знак благодарности.

В "Бугивале" она рассматривала копии Ренуара и Моне, большинство картин узнавала. Эллен была замужем за художником с Гаити - уже третий муж - человеком самовлюблённым и скучным, которого она очень любила. Художника она устраивала тем, что напоминала его мать и была щедрой во всём, не требуя ничего взамен. Деккеру их брак был не вполне понятен.

При необходимости Сумка умела действовать решительно. Два года назад она и Деккер должны были арестовать на квартире одного кубинца, подозреваемого в изнасиловании восемнадцатимесячной девочки. Кубинец, некто Рауль Галларага, открыл дверь и сразу направил Деккеру в горло тринадцатизарядный автоматический "Браунинг". Было сделано три выстрела. Деккер, слышавший только первый, готовился к смерти.

Но стреляла Эллен, три раза Галлараге в живот, стреляла из красивой сумочки с бусами, которую подарил ей муж на третью годовщину свадьбы. Деккер заменил испорченную сумочку новой, самой дорогой, какую только смог найти у "Сакса" на Пятой авеню.

Бренда, метрдотель, которая подвела Деккера и Эллен к столику Карен Драммэн, была женщина лет под тридцать, стройная блондинка с длинными кроваво-красными ногтями и узенькими полосками бровей.

Первым, что заметил Деккер в облике Карен Драммэн, оказались слоновой кости палочки для еды в волосах и очень высокие туфли. Ему понравилось и то и то. Но также и чистые голубые глаза, которые смотрели на него не мигая. Когда они пожимали руки, Карен - ей было лет тридцать с небольшим улыбнулась и задержала его руку чуть дольше необходимого. Истина была в том, что они понравились друг другу с первого взгляда.

Сидел за её столиком Жан-Луи Николаи, маленький, седоволосый француз с детским личиком, лет сорока четырёх, в хорошо сшитом двубортном тёмном костюме, бледной лавандовой рубашке и жёлтом шёлковом галстуке. В петлице торчал розовый тряпичный цветок. Деккер оценил костюм тысячи в полторы. А туфли Николаи равнялись, наверное, недельному заработку детектива первого разряда. Мсье Жан-Луи явно не нуждался в чьём-либо обществе. Человек, который так любит себя и свою внешность и вкладывает в неё столько денег, никогда не бывает один. Деккеру он сразу не понравился.

Судя по их виду, Николаи ухаживал за Карен Драммэн, но безуспешно. Он держал руку у неё на колене и свой маленький ротик близ уха, болтал всякое, рассчитывая на главное. Зряшная трата времени. Карен Драммэн им не интересовалась. Её безразличие к хорошо одетому Жан-Луи произвело впечатление на Деккера, который всегда с недоверием относился к людям в дорогой одежде. Такие люди обычно хотят казаться чем-то большим, чем они есть на самом деле.

Не обращая внимания на француза, Карен Драммэн медленно постукивала по стакану с водой палочкой из семян кунжута. Время от времени она подбирала отвалившиеся семечки и бросала в пепельницу.

Увидев Деккера, француз вскочил со стула, схватил руку Деккера обеими своими и, говоря с сильным акцентом, представил себя как владельца "Бугиваля". Деккер назвал себя, но не упомянул, что работает в полиции. А Эллен представил как миссис Спайслэнд, коллегу по бизнесу.

Жан-Луи назвал Эллен "мадам", поцеловал руку и вообще всячески рассыпался. Он не заметил, как она подмигнула Деккеру и пихнула его бедром. Деккер подумал: мсье умеет изящно себя вести. Мсье, наверно, даже не хлюпает, когда ест суп.

Эллен ответила Николаи на французском, которому научилась от мужа, и потрясённый Николаи замер на несколько секунд. Американка, да ещё чёрная, знает французский...

На этом языке они с Жан-Луи и стали говорить, а Деккер имел возможность погрузиться в свои мысли. Сегодня Эллен помешала ему сделать ошибку в деле Гэйл. Начал он с "Беретты", зная, что её, как и другой ствол, можно было взять у торговца, который закупает оружие во Флориде и продаёт вполне легально в Нью-Йорке. Но для первого этапа Деккер решил не трогать линию Флорида - Нью-Йорк, а поинтересовался аэропортом Кеннеди. "Беретта" пистолет итальянского производства, Гэйл убили из совершенно нового. Значит - недавний импорт. Значит, вполне логичное место - аэропорт Кеннеди.

ОП, организованная преступность, считала этот аэропорт чем-то вроде своего торгового центра, только вот ни за что не платила. Может быть, кто-то из них украл недавно партию оружия.

Кражи в Кеннеди, самом богатом аэропорту мира, были для мафии весьма выгодным предприятием. Естественно, помогал в этом наземный персонал люди, остро нуждавшиеся в деньгах, наркотиках или ещё чём-нибудь. Особенно часто этим занимались игроки. Азартный игрок в конечном счёте продаёт всех и всё.

Деккер сказал Сумке: обращусь-ка я в соответствующий федеральный отдел. Там должны знать о кражах в Кеннеди. Раз уж Деккер официально принят в маршальскую службу США, почему бы не воспользоваться своими новыми возможностями. Йел Сингулер им, Деккером, пользуется. Так что...

- Это глупо, - заявила Сумка. - К делу Гэйл ты не можешь относиться спокойно, но всё же не дёргайся так. Да, он тебя использует. Возьми Бена Дюмаса, сказал он тебе, потом убирайся со сцены. Смехотуна не трогай, что бы у тебя на него ни было. Конечно, тебе это не нравится, но не надо из-за этого глупеть. Если тебе нужна информация о кражах в аэропорту, ты знаешь куда пойти. И я не имею в виду Толстяка.

- Ну да, - вздохнул Деккер, - у нас же в управлении есть такой отдел. - Он говорил о тех, кто занимается кражами, взломами сейфов и угонами грузовиков.

- Наконец сообразил, - усмехнулась Сумка.

Да, он чуть не совершил ошибку, и только потому, что гордость требовала: поступи с тем человеком так, как он поступает с тобой, дёргая за ниточки, пусть прыгает. Сумка права. Да, Сингулер им пользуется, но нужно ли усложнять проблему, делясь с Толстяком своими теориями о смерти Гэйл?

Полицейские не любят федеральных агентов, и не без причин. Федеральные обычно берут всё, что им предлагаешь, и ничего не дают взамен. Стоит сказать, что Деккер занимается убийством Гэйл, и Сингулер обязательно обратит эту информацию себе на пользу. Он ведь уже высказывался о том, что не надо искать Тоуни.

Любой может поскользнуться, но только дурак упорствует в своей ошибке. К счастью, эту ошибку можно исправить, ничего непоправимого ещё не произошло. Тем и хороша Сумка: умеет цыкнуть на него вовремя.

Деккер знал нескольких из примерно шестидесяти детективов, работавших в соответствующем отделе. Он связался с детективом Лоуэллом Чаттауэем - у этого краснолицего сорокалетнего ирландца изо рта пахло как из помойки, а в пьяном виде он любил залезать под стол и кусать людей любого пола за бедро.

По словам Чаттауэя, недавно на грузовом терминале Кеннеди украли два ящика пистолетов "Беретта 84", калибр .380, 9-миллиметровый короткий ствол. Из точно такой модели и была убита Гэйл. Информатор сообщил, что похищение совершила команда, связанная с семьёй Ло-Касио. Хуже, часа через четыре после кражи, уже за пределами аэропорта, "Беретты" снова исчезли.

Собственно говоря, ничего странного. Ещё до похищения оружия Джо Ло-Касио, "падроне" семьи, должен был выстроить очередь из покупателей. И, разумеется, быстро продал краденые "Беретты". К сожалению, информатор не знал имён покупателей. Когда и если информатору повезёт, Чаттауэй сделает звоночек Деккеру.

Прогресс. А всего один разговор по телефону. Деккер явно в долгу у Сумки.

В "Бугивале" Жан-Луи Николаи приказал принести на столик Карен коктейли за счёт заведения. Он приставил к ним молодого официанта с тёмными волнистыми волосами и лицом хорька - выполнять все их пожелания. А сам раздал рукописные меню и стал описывать фирменные блюда. Делал он это с огромным энтузиазмом, поэтому Деккер даже не упомянул, что зашёл сюда лишь выпить один стакан и забрать старые фотографии. Зачем отнимать у человека счастье.

Когда Николаи и Бренда ушли к себе в служебные помещения, Карен облегчённо вздохнула и сказала Деккеру:

- Мой клиент отменил встречу в последнюю минуту. У него грипп. Переболела вся семья, теперь его очередь. Вы двое появились вовремя.

Она оглянулась через плечо - не слышит ли кто-нибудь.

- Жан-Луи только что пригласил меня на одну из своих особых вечеринок. - Она передёрнулась от отвращения.

Эллен фыркнула.

- А у него такая приятная улыбка. О какой вечеринке мы говорим - как будто я сама не знаю.

- Я не ханжа, - заявила Карен. - Замужем была, развелась, встречалась кое с кем, хотя не так уж и много, к сожалению. Но Жан-Луи слишком уж диковат, на мой вкус. Мы с ним несколько раз выходили вместе, когда я порвала с мужем. Это было два года назад. Наверное, мне хотелось убедиться, что я ещё привлекательна. Ничего у нас не получилось. У Жан-Луи всегда слишком большие скорости, это не для меня.

Она чуть повернулась к Эллен.

- Вы тоже в полиции, да?

- Партнёр Манни.

- Я догадалась. Когда Манни не сказал Жан-Луи, что он полицейский, я тоже промолчала. Проверяли меня сегодня вы? Из конторы мне звонили домой и сказали - полицейская заходила спросить, работаю я там или нет. Вы с ним всегда такие осторожные?

- Это ещё не значит, что мы плохие люди, - проговорил Деккер театральным голосом, изгибая бровь.

Карен улыбнулась ему, и у Деккера стало тепло на душе. Определённо Бульдог Драммэн стоила того, чтобы ехать сюда в ледяную погоду. В такси Сумка дразнила его, говорила, что Карен, вероятно, уродина - может отпугнуть собаку от грузовика с мясом. Нет, нет, нет, Сумка. Карен Драммэн - красивая и неглупая женщина. Не сболтнула же, что Деккер из полиции.

Они с Сумкой уже выяснили, что Карен Драммэн приехала из Денвера, в Нью-Йорке уже четырнадцать лет, живёт одна с двумя кошками. Разведена, зарабатывает хорошие деньги, один вечер в неделю работает в больнице для найдёнышей. Сейчас Деккер видел, что у неё печальная улыбка и морщинки у глаз - ему это понравилось. Она казалась тёплой и женственной, пробуждала в мужчине защитный инстинкт. Опыт, однако же, научил Деккера, что такие женщины обычно умеют позаботиться о себе.

- Так что там за вечеринка? - напомнила Эллен. - Мы никого не арестуем, правда. Просто я люблю знать про такие вещи. - Сумка действительно любила всякие сплетни и не скрывала этого.

Карен опустила глаза.

- Да поможет нам Бог. Жан-Луи уверяет, что вечеринка будет высочайшего класса. Только лучшие люди, местные и из-за моря, так он говорит. Избранная клиентура. Я не буду обязана, ну, делать что-то. Если пойду. Могу наблюдать или присоединиться, как угодно. Ну, простыми словами, у него получается не вечеринка, а оргия.

За столиком стало тихо: официант с лицом хорька принёс коктейли.

- У Жан-Луи какие-то дикие идеи о женщинах и сексе, - продолжила затем Карен. - Поэтому я и не стала продолжать, углублять с ним отношения. Есть такое понятие как "слишком"...

- "Слишком" - это как? - осведомилась Эллен.

Карен Драммэн резко повернулась к Деккеру.

- Есть ли что-нибудь о Тоуни? Глупый вопрос. Вы бы мне обязательно сказали.

Деккер кивнул.

- Ничего нового.

Он не стал говорить ей, что ввиду растущего числа взрослых мужчин, желающих секса с детьми, сейчас значительно опаснее быть ребёнком, чем ещё десять лет назад. Педофилы снимают фотографии украденных ими детей и потом обмениваются между собою. Фотография Тоуни вполне могла уже оказаться в одной из таких коллекций.

Карен помолчала, озабоченно хмурясь.

- Знаете, была одна деталь, она меня беспокоит... Я имею в виду опять Жан-Луи. Он считал Тоуни красивой женщиной. Не ребёнком, женщиной. Мне это не понравилось, но чёрт возьми, он француз, а я из Денвера, может, я чего-нибудь не понимаю. Гэйл я об этом не говорила, потому что и в самом деле могла что-то неправильно истолковать.

Быстрый взгляд через плечо, потом:

- Но я должна была сказать что-то, когда Жан-Луи заявил: есть люди, которые заплатили бы за Тоуни деньги. Люди, которые хотели бы её купить. Можете себе представить? Господи, я возмутилась. А Жан-Луи сказал, что шутит. И вдруг сегодня он меня приглашает на этот свой аукцион рабов.

- Не хочу кого-нибудь хулить, - быстро вставил Деккер, - но Жан-Луи, мне кажется, всегда в "приподнятом настроении".

Эллен хохотнула.

Карен Драммэн продолжала, будто он и не перебивал:

- Не могу поверить, что он действительно сказал - аукцион рабов. Но сказал он именно так. Что людей там буквально покупают и продают. Он утверждает, что это не преступление, потому что сексуальные рабы по своей воле выставляют себя на продажу. Проводится аукцион раз в год, иногда в два года. Может, он меня разыгрывал, но Жан-Луи - не мальчик из церковного хора.

Деккер подумал: для мальчика из церковного хора у него руки слишком игривые. Тем временем Сумка чуть пихнула его коленом под столом - я знаю, что тебе нравится эта женщина, так что действуй. А Деккер действительно таял, глядя на Карен Драммэн.

Сумка тронула его за руку.

- Мистер Николаи спрашивал, каким бизнесом мы с тобой занимаемся.

Деккер молча ждал продолжения.

- Я сказала, что мы системные аналитики.

Деккер ухмыльнулся.

- Ты всегда так говоришь. А вдруг кто-нибудь спросит, что делают системные аналитики?

Она и Карен Драммэн рассмеялись, очень похоже, будто обе обладали извечной мудростью женщин, которые обманывают мужчин с начала времён. Деккер на несколько мгновений почувствовал себя одиноким и потерянным.

Он потянулся к большому коричневому конверту, лежавшему рядом с сумочкой Карен - вообще-то он не очень спешил изучить его содержимое. Боишься своих воспоминаний, любезный? Боишься увидеть то, что жизнь отняла у тебя? Вздохнув, Деккер достал фотографии.

День выпуска. Огромная улыбка на лице Манфреда Фрейхерра Деккера, названного так в честь барона Манфреда фон Рихтхоффена, легендарного воздушного аса Первой мировой войны. Худой Деккер в парадной форме, с медалью меткого стрелка, очень довольный собой. Чёрт возьми, а почему бы и нет?

Рядом Гэйл, она обнимает его, выглядит она восхитительно в его белой формовке, с серёжками-обручами и в чёрной кожаной мини - хорошо видно, какие у неё ноги. И всё у них было впереди.

Другие фотографии - Деккер и Гэйл на Кони-Айленде, они там проводили его последний отпуск перед отправкой во Вьетнам, Гэйл и Тоуни за кулисами на школьном представлении, Тоуни в костюмчике балерины и без передних зубов, Гэйл, Тоуни и Карен в пальто и сапожках у входа в концертный зал, Гэйл и Деккер в вечерних нарядах танцуют с Айвеном и Люсеттой Ла Порт на их свадьбе.

Люсетта была беременна на третьем месяце, когда они с Айвеном поженились. Чтобы ей полагались все военные льготы, Айвен решил оформить брак перед отправкой за море, не дожидаясь возвращения из Сайгона. Он сказал Деккеру: неизвестно, что будет дальше. Стану тянуть, могу потерять Люсетту. Деккер часто потом вспоминал эти слова, когда Ла Порт был уже мёртв, а Деккер порвал с Гэйл.

Он положил фотографии обратно в конверт и бросил его на стопку меню. Эллен демонстрировала свои познания в искусстве - показывая на ландшафт Моне, рассказывала его историю. Деккер допил свой чёрный кофе, он не знал, вернуться домой или остаться здесь с Карен Драммэн. Совершенно очевидно, они друг друга заинтересовали.

Появился Хорёк с блокнотом - взять заказы. Эллен сказала, что она и Деккер есть не будут. Карен тоже отказалась и быстро взглянула на Деккера, прежде чем неохотно повернуться обратно к Эллен. Хорёк был недоволен: без полного ужина он и чаевые хорошие не получит. Но что поделаешь, к тому же они друзья Жан-Луи, и если им хочется занимать место и до рассвета сидеть над одним стаканом, несчастный официант бессилен.

У Хорька, безработного актёра по имени Хенри Томас Уилтон Эгри, была и ещё одна причина для плохого настроения. Сегодня ему прокололи правый сосок - он сделал это только для того, чтобы у его любовника Роджера снова разгорелась страсть. Роджер, рабочий сцены, любил кольца в сосках и за прокол заплатил сам. Но больно-то как... Он схватил меню со столика и ушёл в боковой зал.

Карен схватила Деккера за плечо - догоните нашего официанта. Кажется, он вместе с меню унёс наши фотографии.

- О, так не пойдёт, - вскинулся Деккер. Он пошёл в боковой зал, чувствуя на спине взгляд Драммэн. Он сделает свой ход, когда вернётся. На глазах у Сумки это будет ещё интереснее. Но дело не в Сумке, просто было бы глупо не познакомиться с Карен Драммэн поближе.

Боковой зал был уменьшенной копией главного. Гости сидели только за одним столиком - трое мужчин ели и тихонько разговаривали вблизи маленького древесного камина. Хорёк стоял сразу у двери, справа от Деккера, и запивал обезболивающие таблетки диет-колой. Деккер заметил, что пахнет из банки алкоголем.

Он уже собирался спросить о фотографиях, когда его внимание привлекли трое мужчин за столиком. Двое были корейцы, плотного сложения и плосколицые, в тёмных костюмах и узких чёрных галстуках, коротко подстриженные. Более высокий из них, на вид лет около тридцати, весь бугрился мышцами. Телохранитель, решил Деккер. Зарабатывает на жизнь, охраняя своего хозяина от этого жестокого мира.

Второму корейцу, тоже крепкому на вид, было лет тридцать пять толстые губы, широкий нос, очки в роговой оправе. Деккеру оба показались личностями неприятными.

А третьим за столиком был Жан-Луи, и только он не ел. Говорил главным образом он, и создавалось впечатление - француз о чём-то просит. Руки его нервно трепетали, речь лилась быстро, но корейцы не обращали сколько-нибудь заметного внимания.

Вдруг у Деккера участилось сердцебиение, во рту пересохло. Как во сне, он направился к корейцам. Вот этого, постарше, он знает. И если нет какой-то ошибки, то возникает большая проблема, а именно - убьёт Деккер этого сукина сына сейчас или позже. Ужасное воспоминание, долго спавшее, пробудилось в детективе.

Первым заметил Деккера Жан-Луи, он наклонился вперёд и прошептал что-то корейцам, отреагировал быстро тот из них, которого Деккер узнал. С вилкой в руке, он оглянулся через плечо, встретился глазами с детективом и отшатнулся, будто увидел огнедышащего дракона. Вскочив со стула, он уставился на Деккера, голова его подёргивалась из стороны в сторону. Да, подумал Деккер, это он, точно. Почему ты не мёртвый?

Телохранитель поднялся из-за стола без спешки, он явно привык, что его всегда боятся и почитают. Сжав немалых размеров кулаки, он смотрел на детектива так, будто он самый паршивый прыщ на этой планете.

Но у Деккера главный интерес - или даже единственный интерес - был к корейцу в роговых очках, человеку, который должен был умереть во Вьетнаме четырнадцать лет назад. Деккер ненавидел его так, что готов был убить на месте. Корейца в роговых очках звали Ким Шин, прежде он был капитаном в южнокорейской дивизии "Тигр".

Четырнадцать лет назад. Бараки Национальной полиции. Ла Порт и Твентимэн. Смехотун. И Шин. В мозгу у Деккера опять взорвалась граната и он услышал крики.

Следствие по убийствам в компьютерном зале оказалось фарсом. ЦРУ и Министерство обороны стремились всё прикрыть, чтобы не получился ещё один "ужастик" для прессы. Главным было сохранить в тайне стодолларовые матрицы. Делом второй важности - скрыть, что Смехотун продал досье разведки северным вьетнамцам: ЦРУ знало об этой сделке, погубившей множество вьетнамцев. Поскольку ЦРУ было обязано охранять этих людей, разглашение такой информации могло нанести ему большой ущерб. Разве что удалось бы переложить вину на кого-нибудь другого.

Корейское правительство вовсе не стремилось выдать Смехотуна или взять на себя какую бы то ни было ответственность. Американские агенты и морские пехотинцы - это дело Америки. Что же до матриц и досье, то кто говорит, что они вообще существовали? При таких обстоятельствах смешно было бы обвинять Сона в военных преступлениях.

Однако же требовался козёл отпущения, на которого можно было бы свалить пропавшие матрицы и убитых американцев. Деккер присутствовал при побоище в компьютерном зале, и выбрали его. В действие вступил Пол Джейсон Микс, утверждавший, что ранения Деккер получил в результате нападения его же сообщников, неизвестных следствию. Пак Сон, находившийся в Сеуле, заявил, что Деккер оклеветал его в отместку за проигрыш в матче по карате. Деккеру грозило от двадцати лет до пожизненного в военной тюрьме. Ему оставалось надеяться только на удачу.

Удача появилась в лице Джеральда Твентимэна, сельского адвоката из Джорджии, который помог арахисовому фермеру Джимми Картеру стать губернатором штата. Джеральд был отцом Макси Твентимэна и в прошлом тоже морским пехотинцем. Он хотел знать правду о смерти сына, а в этом деле, сам старый политик, сразу почувствовал вмешательство правительства, которое подстригает факты ради своих целей.

Твентимэн разобрался во всём, а для начала взял на себя юридическую защиту Деккера. Невзирая на протесты ЦРУ, он внёс в дело свидетельство рядового Джеллички, который видел, как Сон и с ним ещё какие-то корейские солдаты выбежали из барака Национальной полиции с четырьмя чемоданами в руках. Далее по просьбе Твентимэна сенатор от Джорджии пообещал, что если ЦРУ не изменит свою тактику, начнется следствие по линии Конгресса: как получилось, что досье пропали и затем оказались у северных вьетнамцев?

Наконец, Твентимэн отыскал Констанс Херайль - она жила в гонконгском доме для слепых. Зрение она потеряла, когда при взрыве гранаты ей попали осколки стекла в глаза. Её показания связывали Смехотуна с матрицами, убийствами агентов ЦРУ и морскими пехотинцами. С Деккера сняли обвинения и извинились перед ним. Твентимэн был доволен, он сказал Деккеру, что теперь его Макси может спать спокойнее.

Деккер вынес из этого одно убеждение: нет ничего опаснее, чем правительство, которое стремится прикрыть свою задницу. Что же до Кима Шина, то о нём сообщалось, что его убил вьетконговский снайпер в последний день войны. Деккер не плакал. Его ненависти к Шину и Смехотуну было суждено сохраниться на всю жизнь.

В зальце "Бугиваля" он остановился в нескольких футах от корейцев, чувствуя, что у него теснит в груди. И горло перехватило. Четырнадцать лет или не четырнадцать лет, но между ним и Кимом Шином было слишком много крови: что-то должно произойти. К тому же он чувствовал - сценка, которую он сейчас наблюдал, не предназначалась для посторонних глаз. Вероятно, Ким Шин и Жан-Луи вместе залезли в банку с печеньем.

Деккер достал из внутреннего кармана пиджака свой значок. Он был обязан поддерживать порядок. Как отреагирует Ким Шин?

- Я полицейский, - сообщил он. - Детектив-сержант Деккер, двенадцатый участок. Всем сохранять спокойствие. Не будем волноваться.

Ким Шин уставился на Жан-Луи.

- Полицейский? - изумился он. - Ты допустил сюда полицейского? Идиот. Когда я расскажу ему, что ты сделал, он тебя убьёт.

Потрясённый Жан-Луи вскочил со стула. Несколько секунд он стоял и молча, лицом умолял Кима Шина. Потом, дёрнув головой, поспешил к Деккеру. Нижняя губа дрожала - казалось, француз на грани слёз. Куда девались изящные манеры, подумал Деккер - он испуган до усрачки. Кима Шина или второго корейца, но кого-то мсье боялся. Но, опять же, зачем он общается с такими говнюками, а? Мсье явно запутался в этой жизни.

Протянув руки, намереваясь выпихнуть Деккера обратно, маленький французик проговорил:

- Уйдите немедленно. Идите, идите, идите. Вам здесь не место. Вернитесь в тот зал к своим друзьям. Я приказываю вам уйти.

Деккер ткнул Жан-Луи в грудь, сразу его остановив. Их взгляды встретились, но через мгновение Жан-Луи отвёл глаза.

- Угрожать полицейскому насилием не просто нехорошо. Это очень нехорошо.

Он специально сделал паузу - пусть прочувствует - затем продолжил:

- Если не хотите, чтобы вас арестовали за нападение на полицейского, забейтесь куда-нибудь в угол и сидите там. А я пока поговорю с господином Шином, которого давно не видел. Мне интересно знать, как он сумел вернуться из мёртвых. Может, у него диета особая, тогда я её позаимствую.

Жан-Луи в виде ответа сделал два шага назад, повернул направо и выбежал из зала. Ким Шин, глядя на Деккера, прошептал что-то телохранителю, тот кивнул, но ничего не сказал. После нескольких секунд молчания Ким Шин прокричал Деккеру:

- Зачем ты пришёл сюда? Почему ты меня преследуешь? Ты не должен нас беспокоить. Уходи. Вон!

Деккер фыркнул.

- Преследую тебя? Я и не знал до сих пор, что ты жив.

- Ты лжёшь! - завизжал Шин. - Ты следишь за мной. Ты не выполняешь приказ.

Деккер подумал: действительно ли я слышу это? О чём говорит это дерьмо?

- Приказ? Какой приказ?

С допросом придётся подождать. Атмосфера сгущается. Ким Шин рявкнул команду на корейском и телохранитель, сжимая и разжимая кулаки, пошёл на Деккера. Вид у него был весьма устрашающий. Он был на десять лет моложе Деккера, на два дюйма выше и фунтов на пятьдесят тяжелее. И, разумеется, телохранитель в хорошей форме.

У Деккера начало покалывать кожу. Появилась чуть заметная пустота в голове.

Телохранитель не стал разменивать себя на тонкие штучки. Он решил, видимо, покончить дело одним ударом - боковым ударом ногой, когда правое колено заносится до груди. И действительно, это очень сильный, эффективный удар, но Деккер следил за его лицом и предвидел движения.

Телохранитель провёл боковой удар, целясь ногой Деккеру в рёбра. Попав в цель, нога сломала бы несколько рёбер, и бой был бы на этом закончен. Однако Деккер просто отступил в сторону от линии удара и остался невредим. В то же время он схватил стул за спинку, поднял на высоту плеч и обрушил на противника изо всей силы. От удара о левую руку и бедро телохранителя стул сломался. Однако телохранитель не упал.

Деккеру это не понравилось.

Кореец потёр локоть, лишь на секунду задумавшись. Потом ударил кулаком по ладони - очень громкий, очень зловещий звук. Его маленькие глаза стали ещё меньше, в уголке рта появилась струйка слюны. Быстро улыбнувшись, он пошаркивающими шашками направился к Деккеру.

Стискивая в руках обломки стула, Деккер быстро попятился. Когда между ним и телохранителем образовалось расстояние футов пять, он бросил обломки на пол, наступил левой ногой и оторвал ножку. Он едва успел встретить телохранителя, который бросился на него с вытянутыми руками.

Ножкой стула Деккер ударил корейца по обоим коленам, добившись на этот раз более заметной реакции. Телохранитель остановился, качнувшись назад на пятках, и посмотрел на свои колени. Потом, стоя на одной ноге - будто пёс мочился на дерево - он поднял другую ногу и тряхнул ей. Опять улыбка. Он прекрасно себя чувствовал. Прикрывая лицо поднятыми руками, он шаркающей походкой пошёл вперёд.

Борясь с паникой, Деккер со всего размаха нанёс удар по запястьям корейца, надеясь теперь-то свалить его. Не вышло. С быстротой, неожиданной в таком крупном человеке, кореец перехватил ножку стула, выдернул из руки Деккера, переломил через колено и отшвырнул обломки в сторону. Иисусе, подумал Деккер.

Детектив упёрся спиной в стол, чуть не потерял равновесие, тогда-то телохранитель и бросился на него, они оба с грохотом упали на деревянный пол, пахнувший лимонным воском. Получилась мешанина из пустых стульев и столов, незажжённых свечей, солонок и перечниц.

Деккера охватила боль. Он сильно ударился левым плечом, бедром, головой обо что-то очень твёрдое. К тому же он лежал на спине - совсем плохая позиция для боя. Телохранитель, лежавший сверху, весил тонну, пах чесноком, и явно собирался разделаться с Деккером окончательно.

Не давая себе паниковать, Деккер ткнул ему большим пальцем в левый глаз, одновременно нанося удары ногами по голеням. Кореец отдёрнул голову. Он попытался схватить руку Деккера, но тот успел основанием кисти расплющить корейцу нос. Тут же Деккер одним движением чуть не оторвал ему ухо.

Оба сейчас были в крови. Телохранитель не кричал, но ранен был чувствительно. Скатившись с Деккера, он спиной плюхнулся на пол. Деккер сел первый, увидел, что кореец тянется во внутренний карман пиджака за пистолетом. Не давая ему на это времени, Деккер дважды ударил телохранителя кулаком в пах - короткие рубящие удары, очень быстрые. У телохранителя отвалилась челюсть, глаза выкатились. Обхватив руками поражённую часть тела он извивался на полу, окропляя кровью бумажные салфетки, оказавшиеся у него под головой.

Деккер поднялся на ноги, и когда кореец сделал ещё одну, уже очень вялую попытку достать пистолет, пнул его в голову. Телохранитель вытянулся на полу и затих.

На затылке у Деккера встопорщились волосы. Позади. Он увидел через плечо неоткупоренную бутылку красного вина, которым Ким Шин пытался ударить его по голове. Сделав шаг ему навстречу, Деккер блокировал руку Шина локтем и отвёл вниз. Потом нанёс резкий удар предплечьем Шину в лицо.

Когда Шин пошатнулся от удара, Деккер, у которого перед глазами покраснело от ярости, сильно пнул его в голень. Завопив, Шин сел на пол.

Деккер подошёл ближе, поднял правую ногу и всадил каблук ему в живот. Он успел пнуть Шина в живот ещё раз, когда в зал ворвались трое полицейских, а вслед за ними Сумка и Жан-Луи.

Жан-Луи прокричал:

- Арестуйте его! Он напал на корейского дипломата! Арестуйте его!

Глава 12

Было уже около полудня, когда Бен Дюмас открыл своими ключами дом Кена Ёкои в Гринвич Виллидж. Позади него стоял Оскар, он обнюхивал поношенный атташе-кейс Дюмаса и вилял коротким, почти безволосым хвостом. Среди прочего, в кейсе лежала коробка собачьих бисквитов с мятой - любимая пища Оскара, предел желаний.

А ещё в атташе-кейсе лежало триста миллиграммов экспериментального лекарства - аэрозоля пентамидина. Лекарство это, выпускавшееся в виде порошка, который следовало разводить стерильной водой, предназначалось для борьбы со смертельной пневмонией, сопровождающей последнюю стадию СПИДа.

Официального утверждения этого лекарства ещё не было, оно ожидалось в начале следующего года. Д-р Пауло да Се, семидесятилетний бразилец, лечивший Кена Ёкои неутверждённым препаратом, рекомендовал не меньше трёх доз в месяц. Без этого лечения Ёкои умер бы сразу же.

Дюмас покупал лекарство на чёрном рынке, платил много. Само лекарство плюс врач и ингаляторное устройство обходились в тысячи долларов. Деньги были защитой Дюмаса от одиночества.

До заболевания СПИДом Ёкои, японец лет сорока с чем-нибудь, невысокий, с большой квадратной головой и сонными глазами, был харизматическим человеком, чья жизненная энергия сметала всё на своём пути. Работал психиатром, вёл частный приём в своём доме, где также выращивал призовые розы. А ещё он находил время поддерживать в прекрасной форме тело, занимаясь бодибилдингом и кендо - это традиционное японское искусство фехтования.

Они понравились друг другу с первого взгляда: Дюмас отреагировал на интеллект Ёкои, а тот - на первобытную силу Дюмаса. Оба были гомосексуалами, во всём любили порядок, однако же нуждались в постоянных радостных эмоциях, которые, в общем, находить удавалось. Во гневе любой из них мог уничтожить кого-нибудь, ни секунды не мучаясь потом угрызениями. Больше всего в японском психиатре Дюмасу нравилась его способность управлять другими - у Дюмаса это тоже неплохо получалось.

В фойе дома, обшитом красным деревом, он снял пальто и шляпу, повесил их в огромный стенной шкаф. Несколько мгновений рассматривал прекрасный цветочный узор на плетёном столике. Узор был сезонный, очень популярный в Азии. Он назывался "Зимнее обещание" и состоял из веточек толокнянки, азалий, фиалок и листьев чертополоха - это сочетание символизирует близкий приход весны. У Дюмаса это был самый лучший узор из всех что он делал.

Икебана стала его хобби не столь уж давно. Кен Ёкои предложил это занятие как разгрузку от полицейской работы. До знакомства с психиатром Дюмасу и в голову не приходило, что у него может быть талант к чему-то эстетическому. Оказалось - есть, и он творил прекрасные узоры из натуральных и шёлковых цветов.

Всё так же с атташе-кейсом в руке, Дюмас прошёл через гостиную и обеденную зоны, они были связаны симметричным убранством из ротанга и китайского стиля мебели времён Регентства, ориентальными коврами и таиландскими столиками. В обеих комнатах были книжные шкафы от пола до потолка, камин, полы из выбеленного дерева и японские складные ширмы, разрисованные сценами сезонов года.

В кухне приготовил Оскару бисквиты на тарелке, смочил водой, вынес собачий ленч в задний дворик. Пока трёхногий пёс ел, Дюмас, присев рядом с ним на корточки, невидящими глазами смотрел на оранжерею. Ещё в начале их знакомства Ёкои сказал Дюмасу: "Ты превосходишь большинство людей - ты умнее, правдивее, более разрушителен. Следовательно, ты должен быть и более творческой личностью. Ты достаточно несчастен, чтобы творить".

"Несчастен? Определённо", - согласился Дюмас. Годы работы с подонками любого полицейского могут сделать несчастным. Но творческой личностью Дюмас не был. Не то чтобы глупый, нет: читал "Нью-Йорк Таймс", ходил в оперу... собирал книги о путешествиях, это хобби появилось у него на флоте, куда он поступил в пятнадцать лет, преувеличив свой возраст. А творческая личность... нет, это не о нём.

С другой стороны, возиться в маленькой теплице Ёкои ему нравилось. Благоухание и красота цветов создавали какой-то новый чудесный мир, Дюмас полностью в нём растворялся - нечто новое в его жизни. Нисколько не похожее на зашмарзанную квартирку в Бронксе, где он жил с вдовым отцом и дядей; оба насиловали его, пока он в четырнадцать лет не убежал из дома.

Ёкои понимал: оранжерея затронула в Дюмасе что-то очень глубокое, такое, о чём он и говорить не мог. Это "нечто" находилось в основании стены, которую он воздвиг для защиты от общества, презрительно относящегося к полицейским и педерастам.

"Многое о себе ты уже знаешь, - сказал ему Ёкои. "Сейчас прими и другого Дюмаса, у которого таится красота внутри".

"Если другой я существую, - возразил Дюмас. "Мне нельзя этому поддаваться. Если размякну, не смогу выжить на улицах".

Ёкои взял его за руку. "Окончательно убедившись, что мы гомосексуалы, мы начинаем жить с пустотой внутри. Не будучи ни больными, ни уродами, мы всё же оказываемся как бы лишними для общества, не находим себе места в общей схеме вещей. Мы притворяемся, что их неодобрение ничего для нас не значит. Это не так. Поэтому ты должен принять себя целиком. Иначе будешь жить как птица с одним крылом. Полное одобрение себя. Вот что тебе нужно. Вот что нужно нам всем.

Под влиянием Ёкои у Дюмаса проявился интерес к классической музыке, азиатской культуре и, конечно, икебане. Он даже стал одеваться лучше. Быстрый ум позволял ему мгновенно схватывать новые идеи и понятия. Но только любовь, связавшая его с Ёкои, сделала процесс обучения волнующим и радостным. Дюмас находился в психологической зависимости у японца, такого с ним раньше не случалось.

Что же до Ёкои, то его захватила чувственность и непредсказуемость полицейского. Ни один любовник не приносил ему столько радости, как этот человек, которого он называл "мой благородный дикарь".

Из-за огромного сексуального аппетита Дюмас редко оставался верным одному любовнику. Трёхлетняя связь с изысканным Кеном Ёкои была отдельной главой в его жизни. А близость - не только физической, но и духовной. Поэтому Дюмас не изменял Ёкои, он даже никогда не злился на него. Впервые в жизни он встретил человека, которому полностью доверял.

Они познакомились тем вечером, когда Дюмас убил Индию Сабогаль, тридцатидвухлетнюю пуэрториканку с большой грудью, жену своего партнёра детектива Луиса Сабогаля. Индия требовала развода, ей надоели бесконечные измены мужа.

Хуже того, она грозила пойти во Отдел Внутренних Расследований и всё рассказать, если он не выплатит ей при разводе крупную сумму. К этому заявлению нельзя было относиться легкомысленно. Индия Сабогаль много знала о муже и Дюмасе - лет на тридцать тюрьмы.

Она знала, что они отнимают у торговцев наркотиками товар и деньги, берут дань с манхэттенских ночных клубов, предоставляют торговцам наркотиками информацию об ордерах на обыск, продают оружие, "уоки-токи" и полицейские значки доминиканским и чёрным бандам.

Она знала, что педерасты-проститутки платили Дюмасу своими услугами за наркотики и деньги, взятые им из полицейского хранилища вещдоков, что Дюмас и Луис Сабогаль утопили торговца наркотиками в его ванне и потом унесли чемодан, в котором было пятьдесят пять тысяч долларов и два кило кокаина.

Луис Сабогаль пожаловался Дюмасу:

- Эта сука хочет двести пятьдесят тысяч наличными, без налогов, иначе сдаст меня.

- Нас. Она сдаст нас, - поправил его тот.

- У меня нет таких денег, а если б и были, я бы ей не дал. Эта женщина должна уйти. И как можно быстрее. Но сам я её сделать не могу. Она моя жена. Кого-нибудь другого, пожалуйста. А Индию не могу.

Дюмас вздохнул.

- Наверно, ты хочешь поручить это мне, амиго. Я просто в восторге. Да, я от восторга сейчас в штаны намочу.

- Послушай, я же не виноват, - взмолился Сабогаль. - Клянусь могилой матери, я ей не всё рассказывал. Ну, кое-что говорил, да. Она же моя жена. А остальное она сама высчитала. Индия очень даже не дура.

- Давай поговорим о том, когда и где это сделать. Я хочу знать, занимается ли Индия джоггингом, ходит ли в церковь, навещает ли когда-нибудь родственников. Хочу знать, как у неё с наркотиками. Мне нужны все детали, партнёр.

На половине рассказа Сабогаля о жене - в частности, он упомянул, что она "снежная птица": нюхает кокаин - Дюмас остановил его, подняв руку.

- Бал. Там это и произойдёт. Там ты получишь мгновенный развод.

- Ты свихнулся. У тебя получается, что ты подойдёшь к моей жене и замочишь её, когда рядом будет тридцать-сорок человек. К тому же она тебя знает в лицо. Иисусе, опомнись. Я бывал на этих балах, знаю, сколько там народу собирается.

- Но так ещё интереснее, ты согласен?

Сабогаль закатил глаза, думая: а ведь он это сделает. Пять лет партнёрства с этим психом, пора бы его знать. Он сделает.

Через три дня Индия Сабогаль и её брат Дэнни будут присутствовать на балу в Доме моды, где собираются "королевы".*

* В данном случае - мужчины-педерасты, одевающиеся в женскую одежду.

На этих балах, которые проводятся с 1920-х годов, участники демонстрируют под музыку разработанные ими модели одежды. Ближайший такой бал назначен на канун Дня всех святых. Идеально, подумал Деккер. Идеально.

Королевы на этих балах выступали как дом, как одна команда. В гомосексуальной субкультуре с её особыми правилами, языком и культурой, брат Индии, Дэнни, считался суперзвездой, выступал он под именем мисс Флёрет. Он был популярным певцом-танцором в гомосексуальных барах, и хотя они никогда не встречались, Дюмас о нём знал понаслышке. Индия Сабогаль брата очень любила и была для него менеджером, шофёром и защитником. А ещё она разрабатывала модели для него и Дома моды.

- Теперь Индия - моя проблема, - заявил Дюмас. - Ты же только постарайся в тот день быть на людях, скажем, с десяти вечера до часу ночи. И расскажи мне об этом бале, особенно о закулисных помещениях или где там королевы одеваются.

- Тебе может понадобиться приглашение. Индия обычно держит дома несколько штук для родственников и друзей. Когда выступает её прекрасный Дэнни, она любит видеть полный зал. А он, тьфу, эдакий маленький козлик, всё время занимает у нас деньги.

Дюмас помотал головой.

- Никаких приглашений. Войду я не в парадную дверь.

Канун Дня всех святых. В одиннадцать двадцать две вечера, непривычно тёплого вечера для этого времени года, Дюмас приближался к Дому моды на Нижнем Ист-Сайде. Не самый лучший район, подумал он мрачно.

Жили здесь в основном латиноамериканцы, китайцы и чёрные, попадались пожилые евреи, сбежавшие от погромов в России и Восточной Европе. Многие дома стояли заброшенные, придавая улице пустынный и зловещий вид.

Дюмас был в чёрном парике, тёмных очках и поношенном пальто, которое купил у старьёвщика. Кроме того, на переносицу он прилепил повязку, а между дёснами и верхней губой засунул вату. Через правую руку у него было перекинуто элегантное вечернее платье из шёлка ручной окраски. За поясом пистолет с глушителем, серийный номер спилен.

Убить Индию в окружении людей будет не просто, но Дюмасу как раз это и нравилось. Чем сложнее дело, тем большее он получал удовлетворение. Кризис давал ему ощущение счастья. Намеренно подвергая себя риску, он как бы самообновлялся.

Впереди Дюмаса двигалась группа людей с ярко раскрашенными "могиканскими" волосами, в кожаных масках, с цепями и шипами, в резиновых платьях. Совсем рядом ориентальный мужчина в юбке-саронге курил сигарету с марихуаной. Слева бородатый белый мужчина в юбке-обруче держался за руки с худым негром в мини-юбке. Дюмас мысленно вздохнул: цирк, что ли?

Он посмотрел на небо. Полная луна. Но и при луне освещение было тусклое. Уличные фонари давно порастащили или побили. Однако Дюмаса эта полутьма устраивала. Труднее будет его узнать.

Под ногами хрустели пустые ампулы от наркотиков. Из окон чёрные и латиноамериканские юноши выкрикивали непристойные ругательства. Один из маленьких поганцев бросил что-то тяжёлое, чуть не попал в двух тощих женщин в одинаковых белых костюмах и с шипастыми ошейниками на шее.

Женщины ускорили шаг. Остальные, включая Дюмаса, поспешили за ними. Он-то не боялся, напротив. Однако нельзя привлекать внимание, выделяясь смелостью из толпы.

Дверь охранял латиноамериканец лет тридцати в комбинезоне парашютиста и с рычащим ротвейлером на цепи. Вид у собаки был устрашающий.

Дюмас, отделившись от остальных, прошёл к задней стене зала, минуя сгорбившихся под окнами наркоманов и бездомных. Бал начнётся в полночь, на что же глазеют эти отбросы? Тут из зала донеслись звуки сальсы, приветственные возгласы и аплодисменты. А, они скрашивают себе жизнь, наблюдая выступления танцоров, это как бы разминка в зале перед главным событием. На несколько минут дерьмовый мир вокруг перестаёт существовать...

Дюмас наблюдал, как трое латиноамериканских королев спускаются по маленькой лесенке и скрываются внутри здания. Все трое курили сигареты с марихуаной.

Он огляделся по сторонам. Никого рядом не было, никто на него не смотрел. Вытащив пистолет из-под пальто, он спрятал его под платьем, перекинутым через руку. Он был совершенно спокоен и улыбался вполне естественной улыбкой.

По короткой железной лестнице он спустился к заднему входу в зал. Здесь дверь охраняли чёрный бодибилдер в свитере, зелёных шортах и белых ковбойских сапогах, и тощий доминиканец с оранжевыми волосами и кольцом в носу. С шеи у него свисала сложенная опасная бритва на тонкой золотой цепочке.

За их спинами Дюмас видел коридор с низким потолком, по нему озабоченно бегали туда-сюда люди. Луис предупреждал, что во всём здании будет хаос. Но так даже лучше.

Дюмас очень спокойно протянул бодибилдеру платье и сказал:

- Это для Дэнни де ла Вега".

Под платьем он целился из пистолета негру в пупок. Автоматизм, ничего больше. Если не удастся войти мирно, Дюмас вовсе не собирался убивать негра. Уйдёт и попробует в другой раз.

Доминиканец жадно уставился на платье, а бодибилдер - он был в зеркальных очках от солнца - дёрнул головой в сторону коридора, показывая, что Дюмас может войти.

Коридор напомнил Дюмасу поезд подземки в час пик. Похожий на туннель, он был забит людьми. Некоторые, прислонившись к стенам, пили дешёвое вино из бумажных стаканчиков. Другие угощали себя разнообразными наркотиками. Вот где можно было произвести массу арестов...

Участники шоу позировали фотографам, кого-то нервного успокаивали перед выступлением, куда-то тащили платья разных фасонов и туфли. Дюмас наступил на что-то вроде маленькой собачки - оказалось, что длинный чёрный парик. Две королевы плакали, обнявшись, косметика бежала ручьями. Всё это показалось Дюмасу забавным.

Не понравились ему запахи - пота и мочи, не понравилась жара и чересчур влажный воздух. Поскорее бы покончить с Индией Сабогаль и снять пальто. И под париком начало чесаться - тоже проблема.

Музыка из громкоговорителей вырывалась такая, что нервы натягивались и могли вот-вот порваться. Дюмас отправился искать Индию, платье он придерживал: могли выхватить и убежать.

В одной из комнат для переодевания он её и нашёл. Индия стояла у чуланчика уборщицы, он служил ей временным гардеробом. Сегодня пухленькая полногрудая Индия была в ярко-розовом комбинезоне, чёрных сатиновых туфлях и с фальшивым шиньоном. Дюмас наблюдал, как она помогает подгонять платье из голубого шёлка самой красивой королеве, какую он когда-либо видел. Наверное, это и был Дэнни, а если так, он действительно роскошен. Фигурка, конский хвостик на голове, руки изящные и титьки ничего - их обеспечили инъекции гормонов и силикон. У Дюмаса даже эрекция появилась.

Не меньше двух человек здесь могли опознать Дюмаса, одна из них Индия Сабогаль. Второй - молодой блондин тяжеловес, бармен из педобара на Джейн-стрит.

Блондин был раньше любовником Дюмаса, кончилась эта связь шесть месяцев назад, когда Дюмас из ревности сломал парню обе руки. Сейчас блондин у дальней стены держался за руки с молодым латиносом в зелёном тюрбане и халате, сшитом из серых занавесок. Они, как и все остальные здесь, не обращали никакого внимания на Дюмаса.

Индия Сабогаль стояла к Дюмасу спиной, и он смог приблизиться. Пробираться сквозь толпу было нелегко. Платье чуть не вырвалось у него из рук, задев за шипастый кожаный браслет у какого-то парня.

Дюмас был уже от Индии в двух шагах, когда она вдруг всплеснула руками и отошла. Её помощники возбуждённо тыкали пальцами в подол у Дэнни. Очевидно, с ним возникла проблема.

Дэнни, тем временем, жил в своём мире. Вытянув одну руку над головой, он рассматривал поддельный бриллиантовый браслет, который надел поверх длинной голубой перчатки вечернего стиля. Он ещё любовался своими стекляшками, когда Индия вошла в чуланчик - искала что-то. Ругаясь на испанском, оба её помощника увлечённо щупали подол. Дюмас улыбнулся. Самое время пробить его сестрице билетик.

Он двинулся вперёд, прошёл совсем рядом с Дэнни, учуял его духи, в глаза бросились прыщики на голой спине.

Ещё четыре шага, и Дюмас оказался у чуланчика, где Индия стояла на коленях спиной к комнате. Он смотрел, как она раздражённо роется в чемодане, полном обрывков ткани. С испанских ругательств она вдруг перешла на английские.

Дюмас огляделся. Никто не смотрит. Пора.

Не вынимая пистолет с глушителем из-под платья, он прижал его к фальшивому шиньону Индии и два раза выстрелил. Она упала вперёд, на чемодан, половина тела оказалась в чулане, половине снаружи. Мясистая рука с кольцами опрокинула стоявшие рядом туфли на высоком каблуке.

Уронив платье на труп Индии, Дюмас убрал пистолет под пальто и пиджак, за пояс. Всего лишь ещё одно убийство, связанное с наркотиками. Индия была кокаинистка, не надо об этом забывать.

Повернувшись, он спокойно прошёл сквозь бурливую толпу, не спешил, чувствовал себя спокойнее, чем за весь день. Чистый прихлоп в комнате, полной людей, и он не попадётся. Ради такого кайфа Дюмас был готов рисковать жизнью каждый день.

Выйдя из здания, он сразу нырнул в пустое фойе соседнего дома и снял там пальто. Удостоверившись, что карманы пусты, он убрал парик, вату и тёмные очки, засунул их в карман пиджака. Затем свинтил с пистолета глушитель, то и другое положил в противоположный карман пиджака. Позже разберёт пистолет и вместе с глушителем бросит в воду.

Насвистывая что-то латинское, он пошёл прочь - и думал о том, что Дэнни теперь, наверное, потребуется утешитель. Дюмас всегда может его найти и предложить это самое утешение...

Примерно в квартале, на Второй авеню, он положил пальто на крышку переполненного мусорного бака. Через пять минут оно уже перейдёт в собственность какого-нибудь бродяги. Назовём это небольшим возмещением за жизнь Индии Сабогаль. А теперь Дюмасу хотелось есть.

Он повернул в сторону китайского ресторанчика, где, на его взгляд, кормили хорошо. По этому району вообще-то не следовало ходить пешком, но у Дюмаса было настроение прогуляться. А если кто-нибудь попробует его ограбить - ну что ж, никому не запретишь рисковать, а Дюмас готов к любой встрече.

Он думал, не сдёрнуть ли с Луиса плату за убийство Индии. Если б не Луис и его длинный язык, эта дурацкая ситуация просто не возникла бы. Так, может, Луис и заплатит партнёру за услугу? Дюмас ещё рассматривал эту идею, когда увидел...

Да. Осложнения и неприятности. Строго говоря, ничего такого ему бы не надо сейчас, когда он покидает место убийства, в котором выполнял роль фигуры первого плана.

Дюмас свернул налево и остановился, сливаясь с тенями, которые отбрасывали пустые фасады магазинов. Прищурившись, смотрел вперёд. В конце квартала четверо парней - молодые латиносы - вышли из-за потрёпанного голубого "Форда", стоявшего боком, передние колёса на тротуаре, задние на мостовой. Стоя плечом к плечу, они поджидали двоих мужчин и женщину, которые пересекали улицу.

Дюмас подумал: какого же чёрта я буду сейчас делать? Латиносы сейчас возьмут за жабры этих граждан. У одного была цепь в руке, у другого нож или отвёртка, Дюмас не мог разглядеть. Третий держал мачете на плече, будто это винтовка.

Не замечая опасности, хорошо одетые граждане продолжали оживлённо разговаривать, они вели себя как туристы на природе. Один мужчина невысокий, европейские черты лица, пышные седые волосы и серый костюм, очень дорогой на вид. Рядом с ним высокая блондинка в твидовой юбке, голубой куртке и сапожках. Третьей потенциальной жертвой был совсем невысокий азиат с выразительными руками, в очках. Да эти барашки сами напрашиваются, презрительно подумал Дюмас.

Лучше всего было бы отойти, не мешать ограблению. Иначе придётся объяснять начальству, как он оказался в этом районе, где в это же время вышибли мозги жене его партнёра.

Пусть этих идиотов разденут. Следующий раз подумают дважды, прежде чем забредать в такую дыру. Если останутся живы, конечно.

Но, при всех этих мыслях, Дюмас вдруг обнаружил, что бесшумно идёт вперёд, туда, где латиноамериканцы припёрли этих троих к угловому фонарю. В таких ситуациях к нему возвращались дурные воспоминания, связанные с издевательствами, которые он перенёс в детстве. Каждый раз, когда он избивал какого-нибудь гада, Дюмас в каком-то смысле мстил отцу и дяде. Вот почему он и стал полицейским.

Дюмас держался левой стороны, теней, осторожно переступал через пустые бутылки и пивные банки, старался обходить шприцы, оставленные наркоманами. Подобравшись почти вплотную к латиносам, он вытащил из кобуры служебный "Смит-и-Вессон" и переложил его в левую руку.

Для правой руки предназначалась хранившаяся в заднем кармане короткая дубинка - кожаная, в форме морковки, со свинцовой сердцевиной. Такая хорошо ломает кости, ей можно убить. Дубинка хорошо легла в руку, он натянул петлю на запястье. В голове чуть зашумело - он любил эту лихорадку перед боем.

Прихлопнул Индию Сабогаль он не без удовольствия. Какой-либо враждебности к ней он не чувствовал. Ей необходимо было уйти, он это сделал, вот и всё. А вот развлечение с четырьмя латиносами - совсем другое дело. Назовём это чем-то личным. Дюмас тоже был когда-то жертвой.

Держа руки за спиной, он ступил под свет уличного фонаря. Струйка слюны текла у него из уголка рта. Холодные глаза не моргали. Лихорадка в крови сделала его немного сумасшедшим. Сейчас хотелось только уничтожать.

Как и любая волчья стая, эта хотела не только денег, но и проявить власть. Высокая блондинка привлекла внимание плотного темнокожего доминиканца, он поигрывал кончиком мачете с ниткой жемчуга, свисавшей у неё на шее. Окаменевшая от страха, она старалась сохранить самообладание.

- Возьмите что хотите, - проговорила она с английским акцентом, только, пожалуйста, не делайте нам ничего плохого.

Доминиканец провёл тыльной стороной ладони по её грудям. Она поморщилась, и он сказал:

- Может, мне нужно что-то другое. Может, я хочу взять тебя на крышу. Захватим вина, зелья. Всю ночь будем гулять. Тебе понравится. Я тебе понравлюсь.

Закрыв глаза, перепуганная женщина помотала головой.

Когда двое доминиканцев начали обыскивать мужчин, четвёртый из грабителей, высокий тинэйджер с оспинами на лице, вооружённый велосипедной цепью, почувствовал кого-то за своей спиной. Он повернулся, и Дюмас ударил его дубинкой по ключице - парень с воплем рухнул на мостовую.

Стройный смуглокожий латинос, который изучал бумажник своей жертвы, даже повернуться не успел. Дюмас ударил его сзади в правый локоть. Тот завизжал, хватаясь за разбитую руку, и бумажник взлетел в воздух. Быстро перебирая ногами, он споткнулся об обочину и упал на колени.

Парень с мачете от великого удивления замер. Посмотрев на своих лежащих товарищей, он несколько мгновений рассматривал Дюмаса, потом сказал:

- Ты псих, что ли? Я тебя убью, задница. Вот сейчас и убью. - Он сделал два шага к полицейскому, мачете по-прежнему лежало на плече.

Однако он остановился, увидев левую руку Дюмаса - с револьвером, который смотрел ему в лицо. Не только остановился, но и стал похож на статую. Рука его сильнее стиснула мачете.

- А не хочешь это бросить? - очень тихо молвил Дюмас.

Доминиканец заколебался, его глаза горели от ненависти. Дюмас ждал, револьвер оставался в прежнем положении. Наконец доминиканец разжал руку, мачете упало на тротуар. Дюмас быстро перевёл револьвер на последнего грабителя - маленького, пучеглазого, с гнилыми зубами. Но с этой стороны никакая опасность не грозила. Стоя между двумя мужчинами жертвами, он даже не шелохнулся, чтобы помочь своим. Или он испугался, или слишком доверял парню с мачете.

Лихорадка в крови у Дюмаса утихала.

- Повернись и встань в позу, - приказал он пучеглазому. Тот подчинился - повернувшись к фонарю, упёрся в него руками, ноги расставил.

А тот, у которого только что было мачете, боевой дух ещё не потерял.

- Я чую дерьмо, - заявил он. - Наверно, где-то здесь легавый. Вонючий легаш. - Он плюнул, чуть не попав Дюмасу на ботинок. - Если б у меня был мой ствол при себе, ты бы уже лёг. Грохнулся бы на свою полицейскую задницу.

Улыбаясь, Дюмас ответил:

- Всему своё время и место, Чико. - Он пнул латиноса в пах. Согнувшись пополам, тот со свистом втянул воздух и схватился за разбитую мошонку. Дюмас вздохнул и убрал револьвер в кобуру, а потом, будто вдруг вспомнив, резко ударил парня по голове дубинкой - доминиканец потерял сознание.

Дюмас посмотрел на "жертв", думая: ну, давайте послушаем. Полицейская жестокость, нарушение гражданских прав, расизм по отношению к национальным меньшинствам - весь обычный набор, которым пользуются либералы... Сюрприз. Ни слова от этого трио. Ни звука негодования по поводу бесчеловечного обращения с нашими латинскими братьями.

Более того, блондинка одобрительно кивала. Азиат, он оказался японцем, взирал на Дюмаса с живейшим интересом. От него исходили при этом какие-то сексуальные волны...

Дюмас быстро прохлопал пучеглазого. У маленького поганца нашлась заточенная отвёртка за поясом, другого оружия не было. Дюмас обнаружил также дешёвый пластиковый бумажник с долларовой банкнотой, два жетона для подземки, монетки и единственный презерватив. И, наконец, три ампулки с крэком, которые тут же раздавил каблуком - пучеглазый чуть не заплакал.

Теперь самое сложное. Нужно обезопасить себя, сделать так, чтобы эта маленькая стычка не связала его с убийством Индии Сабогаль.

Японец, у которого была крупная голова и сонный взгляд, выступил вперёд, явно собираясь говорить за всех. Сильно волнуясь, он взял правую руку Дюмаса обеими своими.

- Вы спасли нам жизнь. Не могу даже выразить, как мы благодарны. Руки у него оказались необычайно мягкие, он не сводил глаз с лица Дюмаса.

Англичанка - вблизи она не выглядела столь молодой - поддержала его.

- Если бы вы не появились, страшно даже подумать, что могло произойти. Меня зовут Ровена Олленбиттл. Боже милостивый, я ещё дрожу. Ничего подобного в моей жизни никогда не случалось. Вы были великолепны. И восхитительны.

Дюмас зажёг сигарету, чтобы скрыть своё раздражение: из-за глупости этого трио сейчас под угрозой он сам. Тем не менее, ему нравилось слушать эту Ровену как-там-её. У неё был красивый английский акцент, так говорят высшие классы, раньше он слышал эту речь только в кино или по ТВ. О да, если б Ровена представилась троюродной кузиной английской королевы, он бы ей поверил.

Из них троих невысокий мужчина с седыми волосами казался самым напуганным. Вытирая пот со лба красным шёлковым платком, он шептал про себя на французском, будто ещё не верил, что худшее уже позади. Дюмасу не понравилась улыбка этого человека. Слишком широкая. Широко улыбаются испуганные люди, а пугаются люди слабые, им нельзя доверять.

Протянув руку, Седой назвал себя: Жан-Луи Николаи. Спасибо вам, спасибо вам, спасибо вам. Очень признателен, мсье, очень, очень признателен.

- Таким как вы, здесь не место, - сухо проговорил Дюмас. - Вы же буквально напрашивались, чтобы вас ограбили.

Широкая нервная улыбка француза стала ещё шире.

- Ах, мсье, мы шли на костюмированное шоу. Да, костюмированное шоу. Поужинали в ресторане, совсем неподалёку отсюда. Я подумываю, не купить ли его. Видите ли, я занимаюсь ресторанным бизнесом. А потом я подумал - можно дойти пешком. Здесь же недалеко. Ничего с нами не случится.

- Неправильно подумали, - буркнул Дюмас. Хорошо бы эти клоуны ушли поскорее и не мешали ему заниматься своими делами.

Он обдумывал свой следующий ход, когда вдруг заметил нечто странное. Эти трое переглядывались как люди, которым есть что скрывать. Работая в полиции, Дюмас давно научился видеть такие вещи. Что они скрывают?

Японец с сонными глазами пристально смотрел на Дюмаса, и тот наконец понял. Он гомосексуал, и теперь он возбудился, насмотревшись, как Дюмас расправляется с доминиканцами. Ну, ничего удивительного. Тут японец опять заговорил:

- Прав ли я, предполагая, что вы полицейский?

Дюмас подумал: сыграем в поддавки. Он верно уловил, когда эти трое стали переглядываться и вести безмолвный разговор. По какой-то причине они не хотели, чтобы полиция лезла в их жизнь.

Дюмас улыбнулся.

- Я работаю в полиции, да. Желаете предъявить обвинения этой преступной группе? - Ну, ну.

Опять у них переглядки. Беззвучные сигналы перелетали от одного к другому. Дюмас с трудом удерживался, чтобы не расхохотаться. Наконец японец продолжил свою мысль.

- Нет необходимости затягивать эту историю. Никто из нас не пострадал - благодаря вам. Так что мы лучше не станем предъявлять обвинения.

Дюмас уронил свою сигарету на мостовую и наступил каблуком.

- Как скажете.

Японец показал на доминиканцев.

- А с ними что?

Дюмас улыбнулся.

- Похоже, они глубоко задумались. Оставим их в покое.

Закинув голову назад, англичанка разразилась смехом.

- Чудесно. Я торчу. Мне нравится этот мужчина.

Глядя на мачете, лежавшее у её ног, она проговорила:

- Можем мы отсюда уйти? Лично я потеряла всякий интерес к этому королевину шоу. Меньше всего мне сейчас хочется смотреть на какого-нибудь мужика в бельишке его бабушки. Сейчас бы джина с тоником...

Кокетливо улыбаясь, она взяла Дюмаса под руку.

- А вы, сэр рыцарь, или Клинт Иствуд, или кто вы, не знаю, присоединитесь ко мне.

Француз взглянул на японца - что думает он?

- Может быть, обойдёмся без этого шоу, - предложил японец. Он мягко положил руку Дюмасу на бицепс. - Пожалуйста, извините, я не представился. Меня зовут Кен Ёкои. Доктор Кен Ёкои.

Декабрь, Вашингтон-сквер

Когда Дюмас вошёл в спальню Ёкои, толстая медсестра, негритянка с Ямайки, налаживала Кену капельницу. Очень концентрированный питательный раствор - его вводят больным СПИДом, которые сами уже не могут есть.

Прикованный к постели, исхудавший и облысевший от химиотерапии, Кен Ёкои держался на кислородной и других поддерживающих жизнь трубках. Он ослабел настолько, что позволял навещать себя только Дюмасу.

Когда сестра оставила их наедине, Дюмас поцеловал Ёкои в лоб, погладил по щеке.

- Принести тебе что-нибудь, бэйб?

Медленно качая головой, Ёкои прошептал:

- Где Оскар?

- На заднем дворе, у него грандиозная встреча с мятными бисквитами. Наверно, он первый в мире трёхногий гурман.

- Ровена?

Дюмас осторожно взял Ёкои за руку.

- Она прилетает из Лондона завтра вечером. Я встречу её в Кеннеди, оттуда едем прямо в Асторию, в наш дом. Аукцион начнётся в ту же минуту, как только она туда приедет. Рабов я проверил прошлым вечером. Они вполне готовы. Как обычно, я на это время усилил охрану дома.

- А наш друг Пак Сон?

- Смехотун появляется завтра. Или послезавтра. Ты его знаешь. Он считает себя очень хитрым. Назовёт время приезда, а в последнюю минуту передумает, чтобы ты дёргался. Но он явится. Он уже загорелся этой светленькой девчонкой, которую мы для него держим. И ещё ему надо продать побольше нарисованных денег, чтобы собрать тридцать миллионов долларов для полковника Ёнсама. Ровена уже получила мою последнюю информацию о покупателях, с которыми он хочет встретиться. Думаю, теперь этот отчёт у него. Если никаких сообщений нет, значит, всё в порядке и он едет сюда.

Ёкои сделал глубокий вдох.

- Он очень странный человек. Женщин долго не держит, трахает и убивает.

- Ты говоришь как феминист.

- А ты гомосексуал, что ли?

Держась за руки, они одновременно засмеялись. После нескольких секунд молчания Ёкои спросил о клиентах, которые собираются посетить завтра вечером аукцион сексуальных рабов у Ровены Дартиг.

Дюмас покачал головой.

- Просто удивляюсь, как они все сделали на это стойку. С двумя я говорил вчера. Ждут не дождутся. Один - Остерос, колумбийский банкир, он балдеет от рыженьких девочек с маленькими титьками. И ещё шведский лётчик, он похож на Керка Дугласа. Этот по-прежнему любит двенадцатилетних чёрных мальчиков.

Дюмас хохотнул.

- Каких только вкусов нет. Кстати, Ровена говорит, что Смехотуну не терпится схватить Тоуни Да-Силва.

Ёкои задумался.

- Тоуни. Тоуни. Она была моей пациенткой? Так трудно вспомнить. Так трудно.

Дюмас, у которого сразу защемило сердце, поцеловал ему руку, думая: это ужас - наблюдать, как любимый тобою человек умирает от СПИДа. И никакая религия, никакая философия тут не поможет. Дюмас давно не чувствовал себя таким беспомощным.

У Кена случались дни, когда его ум работал с прежней ясностью. Но в другие дни было до боли очевидно, что вирус всё больше и больше поражает его мозг. Ничего странного, если Кену показалось, будто он лечил Тоуни Да-Силва. Именно Кен выбрал немало сексуальных рабов среди своих пациентов, рабами становились самые неустойчивые и самые привлекательные. Других же находила Ровена Дартиг в своей благотворительной организации. Иногда и Жан-Луи Николаи приводил кого-нибудь, он отбирал живой материал на оргиях, которые посещал часто и с большим удовольствием. Работал же с умами рабов всегда Кен, убеждал их признать, что им природой уготовано быть в подчинении, что они - сексуальные животные, рождённые повиноваться своим хозяевам.

Ровена Дартиг платила за терапию, содержание рабов и дом в Астории, район Квинс, где они жили до продажи на аукционе. Если не считать редких продаж в Лондоне особо доверенному клиенту, аукционы всегда проводились за пределами Англии. По этому поводу Ровена однажды сказала Дюмасу: "Нравится мне ваша американская поговорка: где жрут, там не срут".

Она и покупателей находила по всему миру, это было как бы побочной продукцией механизма отмывания денег. Как сказал Кен Дюмасу, у Ровены Дартиг талант - эксплуатировать твои потребности, какими бы они ни были.

При помощи своего детективного агентства Дюмас проверял рабов - нет ли у них родственников или друзей, которые могут устроить неприятности. Агентство также обеспечивало охрану дома в Квинсе. Но при всём при том самым для операции важным Дюмас считал Кена. До самого последнего времени Кен, пока не обострились расстройства дыхания, занимался больными лёжа в постели, исхудание скрывал чёрным сатиновым халатом и перчатками, маска на лице прятала гнойники.

Дюмас наклонился ближе к Кену.

- Тоуни не была твоей пациенткой, бэйб. На неё меня навёл Николаи, она приходила в его ресторан с матерью.

Ёкои закрыл глаза.

- Теперь помню. Ты её ко мне приводил. Красивый ребёнок. Она сделает Пака Сона счастливым, даже если он и не склонен к длительным связям.

- Это верно, - согласился Дюмас. Тоуни Да-Силва довольно скоро умрёт, а всё потому, что Николаи купил этот ресторанчик, после ужина в котором Дюмас его уберёг от латиносов. На эту покупку Николаи занял у Кена Ёкои сто пятьдесят тысяч долларов под десять процентов - очень даже выгодный заём.

Однако француз не сумел удержать своего шеф-повара и ресторан рухнул через три месяца после открытия. Тогда Николаи как бы забыл о своём долге Кену, что нисколько не удивило Дюмаса. По просьбе Ёкои - к сожалению, уже после того как заём был выдан - Дюмас пропустил лягушатника через компьютер.

Оказалось, что у Николаи весьма необычные сексуальные вкусы, а рестораны он держал уже в разных местах - Ницце, Танжере, Сайгоне. Он занимался также контрабандой оружия, сводничеством и подделкой денег. Удача, политические связи и своевременное исчезновение свидетелей всё это время позволяли Николаи не попасть в тюрьму.

Ровену и Кена свёл он. Николаи и Кен познакомились в манхэттенском секс-клубе, где еженощно бывали оргии. С Ровеной Дартиг француз столкнулся в процессе отмывания денег через её благотворительный фонд. Такой человек вполне мог "забыть" о своём долге.

Заболев СПИДом, Кен стал отчаянно нуждаться в деньгах. Дюмас в финансовом отношении сделал всё что мог, затем потребовал, чтобы Николаи вернул всё, что он задолжал. Француз вручил ему пятьдесят тысяч долларов и заявил, что теперь он нищий. Он перестраивает кухню в ресторане на Восточной 64-й улице. У него налоговые неприятности, а профсоюзы загоняют в гроб. Но ему нужно лишь немного времени, и он вернёт остальное.

Дюмас заподозрил, что Николаи специально тянет, ждёт, когда смерть Кена аннулирует долг. Вот расчётливое дерьмо, с отвращением подумал Дюмас. И вскоре избавил его от ложного убеждения, что платить Кену Ёкои не придётся.

Без предупреждения он явился на квартиру к французу, а в конце разговора плачущий Николаи, глядя вниз, на приставленный к его паху швейцарский армейский нож, поклялся вернуть остальные деньги в течение недели. Вот почему на следующий день, в воскресенье, он пригласил Дюмаса в ресторан "Бугиваль" и посадил за три столика от миловидной девочки, которая пришла на ранний ленч с матерью и стройной рыжеволосой женщиной. Показав на девочку, Николаи сказал: "Её зовут Тоуни Да-Силва, и я думаю, что она может сделать нас обоих богатыми. Позвони Ровене, узнай, что она думает". У француза так сильно дрожали руки, что он с трудом зажёг сигарету.

Кен Ёкои у себя в спальне печально взглянул на капельницу и опять перевёл глаза на Дюмаса.

- Этот аукцион будет первым, который я пропущу. Ты уж мне расскажи все новости... Что не в порядке? У тебя злой вид. Что?

- Манни Деккер, - неохотно ответил Дюмас. - Он подбирается всё ближе, и меня это беспокоит. След Тоуни приведёт его прямо ко мне. Я решил, что если убить её родителей, он не выйдет на Рассела Форта и меня. А Деккер вчера вечером пошёл в ресторан Жан-Луи, у него там была встреча с подругой матери Тоуни - и увидел, как Жан-Луи и Ким Шин уютно беседуют в соседнем зале.

Дюмас вздохнул.

- Деккер и телохранитель Шина сцепились. Так этот Деккер не только его избил, а ещё и Шину выдал. А у Шина дипломатический паспорт, поэтому в деле участвует департамент полиции, корейская миссия и американское правительство.

- В чём же проблема? - спросил Ёкои.

- Проблема в том, что Рассел Форт забирает бумагу Пака Сона и передаёт мне и Жан-Луи. Мы затем передаём её Киму Шину в миссии Республики Корея, а уже он - Сону. Теперь предположим, что Деккер начнёт интересоваться, почему Шин и Жан-Луи такие приятели. Предположим, он как-то свяжет Жан-Луи со мной. А всё из-за того, что Деккер ищет мисс Тоуни, как называет её Ровена.

- Форт ещё в Вашингтоне? - осведомился Ёкои.

- Должен уже ехать обратно с дополнительной бумагой, которую потребовал Сон. Ким Шин ругался, что мы тянем с бумагой. Наверно, полковник Ёнсам поджаривает Сону пятки, а тот дышит огнём на всех остальных. Жан-Луи как раз пытался успокоить Кима Шина, когда появился Деккер. Я бы и сам мог там оказаться, если бы не поехал в Асторию готовить всё для Ровены.

Дюмас поднял два пальца.

- Моя вторая проблема - Деккер. Пару дней назад он пошёл в эту контору по наркотикам и взял профильные листы, которые представили двое полицейских, убитые наркомафией. Я получил по пятьдесят тысяч за каждого показал на них, они работали под прикрытием. И никаких сожалений, бэйб. Нам нужны деньги, вот и всё. Но я не знаю, сможет ли Деккер высчитать, что сдала-то ребят баба Форта, Сюзен Скаддер. Вдруг...

Ёкои улыбнулся.

- Этот Деккер - он как летняя простуда. От него не избавишься.

- Деккера я знаю. Он не отстанет, но делать всё будет очень мягко и гладко. Рано или поздно раскопает, что Жан-Луи был знаком с Кимом Шином и Смехотуном в Сайгоне. Может надавить на Жан-Луи, а лягушатник выдаст меня. Кстати, как раз в Сайгоне у Деккера было столкновение с Шином и Паком Соном.

Кен Ёкои медленно поднял указательный палец.

- А ты или кто-нибудь из психопатов, которые у тебя работают, исследовал Деккера а своём верном компьютере?

Дюмас кивнул.

- Он чистый до скрипа. Или, может, надо сказать, что просто ещё не попался. По-крупному занимается боевыми искусствами. Его считают сильным. Одна вещь: несколько лет назад он ушёл из полиции и поступил в частную охранную фирму. Потом, когда двоих парней в компании убили при загадочных обстоятельствах, Деккер оттуда уволился и опять стал полицейским.

Ёкои задумался, прикрыв глаза.

- И о чём это тебе говорит?

- Тогда болтали о мести, что Деккер, мол, специально туда устроился, хотел прихлопнуть ребят. Его ни в чём не обвинили. До сих пор никто не знает, кто их замочил.

- Думаешь, убил Деккер?

- У него бывают настроения.

Ёкои с улыбкой открыл глаза.

- Не смеши меня. Игла может выскочить. - Он поднёс палец к губам в знак молчания: думал. Дюмас ждал, не торопил его. - Не убивай Деккера. Ещё одна пауза. - Пока не нужно. Пока я не скажу.

- Ладно, понял.

Ёкои опять поднял палец.

- Выясни, какая у него, так сказать, система поддержки. Жена, подружка, партнёр. Это его самые слабые места.

- Сделаю.

- Заставь его обороняться на нескольких фронтах, - продолжал Ёкои. Если не будешь осторожен и пойдёшь на него прямо, это может плохо кончиться, ты погибнешь. Я знаю, что перспектива погибнуть в чём-то тебя даже устраивает, но, пожалуйста, ради меня оставь это на самый крайний случай. Спланируй всё так, чтобы взять его врасплох. Ты помог колумбийцам убить полицейских - это одно. Но убийство Деккера - это уже будет совершенно другое, разве что речь пойдёт о жизни или смерти, тогда можно. Тогда убей. А пока ты должен перехитрить Деккера, мало просто реагировать на его действия.

- Командуешь ты, бэйб.

- У Деккера неприятности. Он избил корейского дипломата, правильно? А это должно вызвать негативную реакцию обоих правительств. Для сержанта Деккера, я думаю, это означает новые проблемы.

Ёкои кашлянул два раза и умолк. Дюмас повернулся к двери, за которой сидела медсестра.

- Нет, нет, - остановил его Ёкои. - Всё о'кей. О'кей. А эти маленькие игры продлевают мне жизнь. Я их люблю. Что же до Деккера, то наиболее очевидной слабостью представляется мне его чувство вины. Я читал записи разговоров с телефона Да-Силва и могу сказать: Деккера мучает чувство вины, потому что он не женился на матери Тоуни. Из-за этого он так хочет найти Тоуни и тех, кто убил её родителей.

Дюмас тряхнул головой.

- Я должен был это сделать, бэйб. Один из моих сидел на прослушивании, и когда я его сменил, оказалось, что они рассказывают Деккеру о каком-то чернокожем, который ходит за мужем. Они бы опознали Форта, а этот сукин сын - меня.

- Ты правильно поступил, милый. И не сомневайся ни минуты. А сейчас давай поговорим о Деккере. Чувство вины. Вот что им движет. Оставь его живым, по крайней мере, пока. Но не забывай, что я сказал о его поддерживающей системе. Будь готов использовать её против него. Сделай так, чтобы чувство вины ещё увеличилось. Прикинь, как играть с его головой.

Дюмас потрепал Ёкои по руке.

- Ты сказал мне, когда уйти из полиции. Посоветовал открыть своё агентство, взяв только провинившихся полицейских. Прекрасная идея. У меня работают восемь профессионалов, они готовы на всё, включая убийство. Благодаря тебе существует дискотека, ты познакомил меня с людьми, которые продали мне бар на Бэнк-стрит, и ты же ввёл меня в структуру Ровены. Если б не ты, у меня и горшка своего бы не было.

Дюмас опустил голову, задумавшись, потом вскинул глаза на Ёкои.

- Я должен знать, бэйб. Рассел Форт и Жан-Луи. Кто из них может навредить мне больше?

- Форт. Деккер уже интересуется его подружкой. Вот где опасность, вот где ты можешь пустить кровь.

- А Жан-Луи?

- Как это у вас говорят? Он знает правила. Ему достаточно не раскрывать рта, все разговоры предоставить адвокату, потом выйти под залог и сбежать за границу. Он знает также, что ты и Смехотун можете с ним сделать. Уж если это не заставит его молчать, то ничто не заставит. Хотя всякое бывает...

Он остановился перевести дыхание.

- Форт и Сюзен Скаддер. Советую заделать эту течь, пока не поздно. Мисс Скаддер уже знает, что с её помощью ты убил двоих полицейских. И ещё она знает, что Деккер ищет убийцу. Я знаю, что ты нагнал страху божьего на мистера Форта, но если у мисс Скаддер появятся угрызения совести или сомнения в своей безопасности, она полицейских предавать больше не будет.

Ёкои опять помолчал.

- Страсть мистера Форта к игре навсегда останется слабым местом. Ни один игрок не умеет остановиться. Без игры жизнь кажется им скучной, а скучать никто не любит. Как ты уже заметил, жалкая попытка мистера Форта вытянуть деньги у Да-Силва вывела Деккера в опасную близость к тебе и Тоуни. Ты можешь угрожать Форту, пока реки не пересохнут, но из-за его игры ты никогда не сможешь ему доверять. Как и его подружке. Форт и мисс Скаддер могут тебя погубить.

Дюмас вздохнул.

- Если бы Форт не был нужен мне в связи с бумагой для Смехотуна, я б уже серьёзно подумал, не отправить ли его на эту большую арбузную бахчу в небе...

- А почему бы тебе не договориться прямо с источником? Устранить посредника всегда выгодно.

Дюмас улыбнулся.

- Ну почему же я об этом сам не подумал?

Он собирался сказать что-то ещё, когда увидел, что Кен перевёл свои ввалившиеся глаза на дверь. Дюмас даже не обернулся. Всё ясно - двадцать минут, которые дала ему медсестра, истекли. Она сейчас продолжит свою работу, а ему лучше не путаться у неё под ногами.

Ёкои слабо хихикнул.

- По-моему, у неё усы гуще твоих.

- Скоро вернусь, - прошептал ему Дюмас, улыбаясь. - Надо взглянуть на Тоуни.

- Ты умеешь с ней обращаться?

Не обращая внимания на гнойники, покрывавшие его лицо, Дюмас поцеловал Кена.

- У меня был самый лучший учитель.

Через четыре с половиной минуты Дюмас, со своим потрёпанным атташе-кейсом в руке, вышел из маленького частного лифта в тёплый подвал дома Ёкои. Включив свет, он проверил дверь в небольшой винный погреб повернул ручку и осмотрел замок, который установил сам.

Винный погреб никто как будто не пытался взломать. Дёрнув последний раз за ручку, Дюмас посмотрел на термостат бойлера. При этом вспомнил: надо заказать топливо на декабрь. Кен умирает от СПИДа. Не хватало ему ещё и мёрзнуть.

Дюмас пошёл дальше, к дальнему концу подвала и лампочке над зелёной металлической дверью. Он едва миновал стиральную машину и картотечные ящики с историями болезни - архив Ёкои - когда металлическая дверь медленно отворилась.

Изнутри появился приземистый кореец с детским лицом, он держал автомат "Узи". Чёрные, длинные до плеч волосы падали на свитер "Микки Маус", серые в цвет ему брюки были стянуты ремнём и удерживались ещё подтяжками. Увидев Дюмаса, кореец расслабился.

Дюмас вошёл в узкую бетонную комнату, освещённую флуоресцентной лампой, там стояла койка, металлический складной стул и карточный столик. Раздражённо поморщился от запаха - чеснок, сигаретный дым и литры кишечных газов. На полу валялись корейские газеты, журналы с голыми женщинами, пустые коробки от пиццы и пакеты из "Макдональдс". На экране маленького чёрно-белого телевизора шёл фильм "Пески Иводзимы" с Джоном Уэйном. Но самым главным здесь был запах. Он буквально валил с ног.

Продолжая морщиться, он пересёк комнату, остановился у второй металлической двери и заглянул через стеклянную панель.

- Всё о'кей? - спросил он у корейца.

Тот кивнул, широко улыбаясь.

- Всё о'кей.

- Прикоснёшься к ней, и ты мёртвый. Если тебя не убьёт Пак Сон, то убью я.

Улыбка на детском лице ничуть не изменилась.

- Всё о'кей.

- Смотри мне.

Сняв ключ с кольца у входа, Дюмас отпер дверь и вошёл во вторую бетонную комнату, дверь за собой сразу запер. Чуть больше первой, она тоже освещалась флуоресцентной лампой, там были такие же складные стулья, койка, карточный столик. В отличие от первой комнаты, здесь был отдельный туалет. С потолка смотрела камера. Под камерой лежала на койке лицом к стене Тоуни Да-Силва.

Услышав, что открывается дверь, она оглянулась через плечо, лицо её почти скрывали длинные светлые волосы. Одета она была в ту же кремовую блузку с длинными рукавами, голубую юбку в полоску и белые сапожки, которые были на ней, когда Дюмас её похитил пять дней назад. Через несколько мгновений она села, рукой убрала волосы и обратила к Дюмасу взгляд покрасневших глаз. Он удивился. Девочка, конечно же, жила в постоянном страхе, но она смогла выдержать его взгляд. Характер.

- Я хочу домой, - сказала она. Прошлый раз, когда он сюда заглядывал, Тоуни произнесла эти же слова. Говорила она тихо, но твёрдо. Прилагала усилия, чтобы остаться спокойной, не развалиться. Дюмасу это очень понравилось. Многие мужчины уже сломались бы в таких обстоятельствах. Необычайный ребёнок.

Дюмас уселся на складной стул и раскрыл атташе-кейс - крышкой к девочке. Под прикрытием крышки включил микрокассетный магнитофон, который унёс из квартиры Да-Силва в тот вечер, когда убил родителей Тоуни. Он зажёг сигарету, глубоко затянулся, выдохнул дым в сторону камеры.

После нескольких секунд молчания он показал на пищу, лежавшую на карточном столике.

- Не нравятся чизбургеры, Тоуни? Я думал, их все дети любят. Ты должна что-нибудь съесть, обязательно.

Позже Дюмас проиграет эту запись Кену, он также просмотрел киноленты и даст свои рекомендации Паку Сону. Сон будет опираться на них, делая из девочки идеальную любовницу. Что бы она ни сказала, что бы ни сделала в ближайшие минуты, её малейшие реакции - всё это очень многое раскроет Кену. А Пак Сон советы Кена очень ценил.

Тоуни Да-Силва гневно проговорила:

- Почему вы меня здесь держите? Почему я не могу увидеть мою маму? Вы не полицейский. Вы говорите, что да, но это же не так.

Он улыбнулся. Умненькая девчонка. Дюмас показал свой старый полицейский значок, чтобы остановить её на улице. В квартиру её родителей он вошёл тоже с помощью этого значка.

Тоуни вытерла рукавом слёзы.

- Я не хочу здесь оставаться. Я хочу домой.

Почувствовав кого-то позади, Дюмас оглянулся через плечо. Ну, ну. Корейцу, наверное, прискучило смотреть, как Джон Уэйн выигрывает войну на Тихом океане, и он потихоньку открыл дверь - полюбоваться представлением. Дюмас пристально смотрел на него, пока кореец не убрался. Надоел Уэйн, пусть переключит каналы.

Кореец был одним из людей Шина, тот брал их в миссии Республики Корея или набирал среди местных. Люди Дюмаса были заняты, в частности, охраной дома, где готовился аукцион, и Сон попросил помочь Шина. Официально Ким Шин считался вице-консулом в корейской миссии, но фактически работал на КЦРУ.

Подвал Кена, в котором и раньше держали кандидатов на аукцион, сочли весьма подходящим местом для Тоуни. Лучше прятать её, чем перевести в дом аукционов: постоянные клиенты могут расстроиться, узнав, что Тоуни уже продана.

Кен также позволил Смехотуну использовать свой дом для любых дел, связанных с подделкой денег. Сейчас кореец при желании мог бы завершить и ту и другую сделки одновременно. Он заслужил немалые привилегии, согласившись заплатить за Тоуни четверть миллиона.

Дюмас продолжал обрабатывать девочку.

- Я тебе вот что скажу, Тоуни. Давай-ка позвоним твоей матери, узнаем, что она обо всём этом думает. Ты ведь здесь из-за неё, могу тебе сообщить.

Тоуни опять вытерла глаза.

- Я не понимаю.

- Она поручила нам опекунство над тобою. Полное опекунство.

Стиснув кулачки, Тоуни поднялась с кровати.

- Вы лжёте. Не знаю почему, но я знаю, что вы лжёте.

Ну, вот это да, подумал Дюмас. Пять дней в этой крысиной норе, а ты ещё можешь сопротивляться. Детка, ты действительно особенная.

- Тоуни, это правда. Она тебя уже не хочет. Отдала тебя нам. Правда.

- Она бы никогда так не сделала. Вы грязный лжец... Вы лжёте, лжёте, лжёте! - У Смехотуна будет с ней много хлопот, подумал Дюмас. Она строптивая. И очень привязана к матери.

Дюмас достал из кейса радиотелефон, вытянул антенну и набрал номер. Потом поднёс телефон к уху, прислушиваясь. Когда записанный на ленту женский голос начал читать прогноз погоды на остаток дня, он проговорил:

- Миссис Да-Силва? Бен Дюмас. Хорошо, а вы? Прекрасно, прекрасно. Рад это слышать. Миссис Да-Силва, Тоуни сейчас со мной, и я просто хотел бы подтвердить нашу договорённость. Да, я ей сказал, но она не верит.

Пока он произносил всё это, Дюмас изучал девочку. Она не спускала с него глаз. Волосы спутаны, глаза припухшие, а всё равно красивая. Удивительно. И сильная. В дюйме от срыва, но держится. Держится и не отводит глаз. Дюмас чуть не моргнул. Чуть.

- Да, мы так договорились, - произнёс он в телефон. - Вам заплачено, и теперь мы официальные опекуны Тоуни. По вашим словам, вы давно хотели сделать, и...

- Мама! Я хочу поговорить с моей мамой! Дайте мне с ней поговорить.

Не боится перечить старшим. Берегись, Смехотун.

Тоуни бросилась к Дюмасу, а тот быстро закончил:

- Благодарю вас, миссис Да-Силва. Поговорим позже. - Он выключил телефон и убрал антенну.

Кричащая и плачущая Тоуни хватала его за руки, пыталась вырвать телефон.

- Я вам не верю, я вам не верю.

Дюмас легко и с улыбкой от неё отбился, думая: ну вот, всё получилось так, как и предсказывал Кен. Но разве Кен когда-либо ошибался? И как же им быть, когда его не станет?

Опустив руки, Тоуни вернулась к своей койке и села. Она рыдала в голос. Дюмас тем временем закрыл свой кейс и поднялся. Никакого сочувствия к девочке он не испытывал. Ни ненависти к ней, ни любви. Кен - важен, она нет. Кен важнее, чем тысяча Тоуни.

Дюмас пошёл к двери. Когда он обернулся последний раз взглянуть на Тоуни, она уже не плакала, а сидела замерев, в пугающем спокойствии. Тут уж он моргнул. Что же это за ребёнок такой? Она сидела прямо - так, наверное, учила мать, и пальцами вытирала глаза. Потом, сложенные руки положив на колени, очень тихо проговорила:

- Вы с ней не говорили. Я знаю.

Глава 13

Лондон, декабрь

Было час пятьдесят восемь ночи, когда Майкл Дартиг, Эдди Уокердайн и двое нанятых бандитов начали грабить депозитарий на Шеферд Маркет.

Это хранилище представляло собой заурядное помещение без окон, тридцать на тридцать футов, с низким потолком, телевизионными мониторами и сейфами вдоль стен. Чтобы проникнуть к сейфам, нужно было открыть стальную дверь двухфутовой толщины и семифутового диаметра, снабжённую наборным замком, замком с часовым механизмом и болтами. Сигнализация связывала дверь с охранной фирмой.

Из крошечного фойе одинокий ночной охранник присматривал за панелью кнопок, ответственных за сигнальные датчики в передней двери, полу, потолке. Принадлежал центр некоему Рави Санни, кругленькому тридцатишестилетнему индийцу.

Расположенный в фешенебельном районе Мэйфэйр, Шеферд Маркет представлял собой небольшой эксклюзивный квартал маленьких белых домиков, антикварных магазинов, пивных и лавочек. Депозитарий занимал нижний этаж старого, восемнадцатого века здания, на верхних этажах которого располагались рекламное агентство, золотых дел мастер и галерея народного искусства. Примыкали к этому зданию салон "Роллс-Ройса" и агентство по торговле недвижимостью.

Первым вошёл в депозитарий Майкл, он нервничал, нос у него горел от кокаина: это для храбрости. Передняя дверь и внутренние сигнализаторы не использовались днём, во время наплыва клиентов. А ночью - другое дело. Ночь. Охранники тщательно рассматривали каждый пропуск с фотографией, прежде чем кого-либо впустить.

Одинокий клиент, сказал Уокердайн, не вызовет у охранника опасений. А четыре подозрительные рожи у входа - ну, тут он сразу отреагирует. Майкл должен был обеспечить, чтобы вошли все.

Он замаскировался тёмно-голубым плащом, коричневой кожаной фуражкой и фальшивой рыжей бородой. Кроме того, на нём были тёмные очки, перчатки из оленьей кожи, в руке чемоданчик. Волосы он коротко подстриг и выкрасил в рыжий цвет. Он уверенно показал подделанный пропуск Джозефу Лекси, сорокалетнему ирландцу с лошадиным лицом, который охранял депозитарий в эту ночь.

Вернув пропуск, который Майкл просунул в специальную щель, Лекси отключил передний сигнализатор и впустил его. Майкл сразу же достал из кармана плаща револьвер "Смит-и-Вессон" 38 калибра и приставил к спине Лекси. Потом он впустил Уокердайна и тех двоих. Все трое были в лыжных масках, тёмных брюках, чёрных свитерах-водолазках и хирургических перчатках. У одного из нанятых, невысокого, косолапого, с бочкообразной грудью, было по чемоданчику в каждой руке. Второй, высокий, с толстой шеей, нёс один большой чемодан.

Бочкообразного звали Патрик Марки, он был вест-индец, тридцати двух лет, в прошлом сидел за поджог, компьютерное мошенничество и конокрадство. Маска скрывала, что у Марки не хватает большей части левого уха: подружка отсекла опасной бритвой, застав его в постели со своей шестидесятидвухлетней матерью.

Марки поставил чемоданчики, а в это время другой, крупный кокни по имени Харри Квиллмэн, помог Майклу свалить перепуганного Джозефа Лекси на пол. Квиллмэн - он тоже сидел, за кражу машины и прочего - придавил коленом шею Лекси к полу. Знаком показал Майклу, что он больше не нужен.

Тот отошёл к зелёному картотечному ящику. Снял плащ, под которым оказалась форма охранника. Сердце у него возбуждённо колотилось - как раньше в последней четверти игры. Майкл ожидал, что будет сегодня ночью бояться, так и оказалось. Но страх был не очень сильный. Как раз достаточно, чтобы не расслабляться. А волнение было приятное. Теперь он понимал, что грабежами можно увлечься - не ради денег только, а ради приятного трепета.

Майкл смотрел, как Уокердайн занимается охранником. Взяв зажигалку из заднего кармана, маленький англичанин высек огонь. Марки открыл чемодан и достал оттуда большую коробку из-под сока. Без единого слова он вылил половину содержимого на шею, спину и бёдра Лекси, который плакал и пытался вырваться. Запах бензина сразу заполнил тесное помещение.

- Ты мёртвый, если не ответишь на мои вопросы, - сказал ему Уокердайн. - Первое - где соединительная коробка?

В соединительной коробке смыкались все телефонные и периметровые линии. Уокердайн знал, где она находится, ему сказал Бернард Муир. Но, чтобы не подставлять Муира, он должен был получить эту информацию от ночного охранника.

Лекси, доведенный до крайнего ужаса, пытался выдавить слова, но у него не получалось. Никаких проблем с ночной сменой, сказали ему в охранной фирме, посылая сюда. Как они его обманули. Круглосуточный доступ к сейфам необходим, но бывают ночи, когда по нескольку часов никто не показывается. Большинство охранников предпочитают дневные часы, стараясь вечера проводить в семье. Вот почему за ночную смену платят немного больше.

У Лекси не было семьи - теперь не было - и он стал "летучей мышью" охранником, который работает по ночам. Ночь скрывала его печали - два разбитых брака, мёртворожденных детей, автомобильные катастрофы, неудачное лечение от алкоголизма.

Сейчас, лёжа на полу, он смотрел на огонь в руке сумасшедшего. Язычок пламени помог ему обрести голос.

- Внизу. Соединительная коробка внизу. Но сначала вам надо войти в хранилище.

Уокердайн кивнул.

- Хорошо. Мне понадобятся от тебя ещё три вещи. Ты должен отключить внутренний сигнализатор хранилища и открыть дверь. Потом ты должен будешь отключить сигнализатор на полу и потолке. И, наконец, ты скажешь мне сегодняшний код.

- Код?

Уокердайн одной рукой схватил охранника за воротник, другой поднёс зажигалку к самому его носу.

- Слушай, говнюк, не притворяйся слабоумным, а то сожгу живьём. Каждая охранная фирма звонит своим ночным стражам два или три раза, проверяет, всё ли в порядке. Отвечая, ты или говоришь, что всё хорошо, или сообщаешь условной формулой: неприятности. Последний раз: какой сегодня код?

- Когда мне позвонят, кто-нибудь спросит: "Новая зарплата устраивает?" Если есть осложнения, я должен ответить: "Полуторной мало. Я хочу больше". Тогда тот заканчивает: "Пусть профсоюз решит". Это всё. Больше ничего нет, я клянусь.

Уокердайн поднялся.

- Можешь встать, милок. Хорошо, если с кодом ты не ошибся.

Лекси выключил сигнализаторы, он при этом весь дёргался, и Уокердайн, Марки и Квиллмэн вошли в хранилище. Майкл, изображавший ночного охранника, остался в фойе. Если появятся депозиторы, он проведет их внутрь. И здесь ему или ей наденут наручники, глаза и рот залепят лентой. Лекси, в наручниках, замотанный лентой и пропитавшийся бензином, лежал сейчас в хранилище, сразу у входа. Руки ему сомкнули спереди, чтобы смог ответить на телефон.

Лекси не мог видеть их лиц, и Уокердайн, Марки и Квиллмэн сняли маски. Затем вытащили из чемоданов молотки, стамески и маленькие ломики. Из большого чемодана Квиллмэн извлёк также три вещевых мешка. Ухмыляясь, Уокердайн проговорил:

- С Рождеством, ребята. Начнём разрезать индейку, а?

Майкл просил, чтобы его допустили к сейфу жены. В постоянных поисках денег он не раз прошёлся по сумочкам и шкатулкам Ровены. Однажды наткнулся в шкафу на пропуск в депозитарий и данные этого документа на всякий случай запомнил. В делах умственных она всегда его превосходила. Ну, сейчас он ей покажет, кто умный.

В пропуске был указан номер Ровены - 212. Вместе с Уокердайном они нашли её сейф. Верхний ряд на дальней стене, где самые большие. Ровена никогда не мелочится.

Уокердайн сказал, что Майкл может открыть сейф Ровены, но забирать себе ничего нельзя - пусть просто переложит всё в вещмешок. Он сам и держал этот мешок, а Марки и Квиллмэн стояли рядом и смотрели, как Майкл открывает ломиком сейф. Потребовалось ему на это около пяти минут.

Вот это да. Деньги. Куча денег. Американские сотни и пятидесятки.

- Иисусе... - прошептал потрясённый Уокердайн. Марки и Квиллмэн хлопали друг друга по спине в знак огромного поздравления. Майкл стоял оцепеневший. Что происходит, чёрт возьми? Откуда у Ровены столько денег? Ему она о них ничего не говорила, это уж точно. Ну, может теперь с ними проститься.

Обеими руками Майкл стал перекладывать деньги в вещевой мешок. Сколько же здесь? Миллионы, с ума свалиться, миллионы. Украшения здесь хранятся обалденные, должны стоить что-то фантастическое. А вот какие-то записные книжки...

- Нет, нет, любезный, - остановил его Уокердайн. - Нам не нужен материал для чтения. Оставь себе как сувенир. Занимайся только наличными.

- Эх, если бы я знал, сколько здесь денег, давно бы нанёс визит.

- Ну да, она хорошо нам помогла с финансами. Как можно не любить такую женщину?

Марки и Квиллмэн со зверским энтузиазмом принялись за другие сейфы они надеялись обнаружить такой же клад. Чувствуя себя щедрым, сияющий Уокердайн позволил Майклу взять пару красивых серёжек Ровены для Найджеллы. От одной пары вреда не будет. Серьги и записные книжки - для начала. Настоящий расчёт будет позже, когда добычу отмоют и спрячут её следы.

Майкл вернулся в фойе и занял своё место в роли "ночного охранника". Его по-прежнему беспокоила мысль - откуда у Ровены столько денег. Наркотиками торгует, что ли? Кое-что из этой кучи принёс "Роузбад", наверное, но ведь не всё же. Уокердайн, разбиравшийся в таких вещах, оценил на глаз, что у Ровены хранилось от десяти до двенадцати миллионов. А то и больше. Такие деньги не сделаешь, продавая сумочки и кожаные пояса в одном маленьком магазине.

И как же все эти драгоценные украшения, откуда они взялись, интересно знать? В "Вулворте" такие не купишь. Майкл щёлкнул пальцами. Он знает происхождение денег. Ровена крадёт в своём благотворительном фонде. Грабит обездоленных детей. Ну, тогда так ей и надо. Она заслуживает, чтобы её саму ограбили.

Из фойе Майкл наблюдал, как Уокердайн и другие вскрывают сейфы - они даже не были сейфами в строгом смысле, а, скорее, несгораемыми шкафами - и складывали содержимое в мешки. Работали они быстро и бесшумно. Наличные, драгоценности, коллекции монет, облигации, акции отправлялись в мешки. Всё остальное отбрасывалось. Отвергнутое включало порнографические фотографии, парики, личные бумаги, ключи, искусственные зубы, детские туфельки, урны с прахом дорогих усопших, шёлковое бельё. Наркотики они тоже не брали.

- Небольшая любезность с нашей стороны, - пояснил Уокердайн. - Когда владельцы увидят, что здесь произошло, им понадобится что-нибудь для успокоения нервов.

Майкл договорился с Джо Ло-Касио, что реализацией добычи займётся его организация в Бруклине. Уже этим утром все три мешка полетят в Нью-Йорк, аэропорт Кеннеди. Адресованы они будут в мотель в Квинсе, одному из людей Ло-Касио, зарегистрированному там под вымышленным именем.

В Кеннеди мешки попадут поздно ночью, их оставят для утреннего таможенного досмотра. Однако в течение ночи люди Ло-Касио унесут их из хранилища. Одновременно будут произведены изменения в грузовой документации: окажется, что вещевые мешки не поступали.

Сразу после ограбления Майкл отправился в Нью-Йорк, где Найджелла ждала его в манхэттенском отеле. Уокердайн последует за ним на другом самолёте, они встретятся и вместе завершат дела с Ло-Касио. После того как Майкл получит свою долю чистых денег, он с Найджеллой уедет в Майами, где прежде всего подаст на развод. Самым приятным в браке с Ровеной была мысль о том, чтобы её оставить.

У него было тридцать тысяч долларов от продажи подаренного Ровеной "Мерседеса" богатому архитектору из Кении, с которым он познакомился в клубе Уокердайна. Если не считать этого, Майкл покидал Англию с единственным чемоданом и осознанием немаловажного факта, что впервые за длительное время он кого-то победил.

По счастливому совпадению, Ровена завтра улетала в Нью-Йорк по делам. Удачи ей. Майкл не рассчитывал столкнуться там с женой, но если так получится - подумаешь. В том, что касалось его, их брак окончился.

В фойе Майкл несколько минут играл с идеей - не сбежать ли с мешком, содержавшим миллионы Ровены, мешок лежал сейчас у ног Уокердайна. Хорошая идея, но... Разумеется, Уокердайн и его ребята станут очень активно Майкла искать. Да к тому же семья Ло-Касио. С итальянцами если договорился, то договорился. А нарушил слово - ну, штык в задницу, считай счастливо отделался.

Майкл обязан был также думать об Андресе и Найджелле, самых ему дорогих людях на земле. Ради них он не должен ничего напортить. Он обещал Андресу свободу, Найджелле - новую жизнь, а это включает и собственный салон красоты в Майами. Только деньги сделают всех троих свободными.

А самое главное, деньги освободят его от Ровены. Встретив Найджеллу в казино, где она работала, он захотел поскорее бросить Ровену, бросить, бросить, бросить. Найджелла была магнетической силой, она притягивала Майкла своей теплотой и спокойствием, коих напрочь не было у жёсткой и сухой Ровены. Между ними возникла мгновенная жадная привязанность, наполненная сексом и живым интересом к проблемам другого...

За те три часа, которые ушли на опустошение ящиков, никто из клиентов депозитария не появился. Наверно, благодарить следовало ледяной дождь. Один раз звонили из охранной фирмы; помня о зажигалке Уокердайна, Лекси ответил правильно.

Майкл в фойе проводил время, выкуривая одну сигарету за другой. Он фантазировал, как истратит свою долю. Записные книжки Ровены могут подождать. Сейчас он слишком нервничал, читать не мог. Проглядит в самолёте. В пуленепробиваемую стеклянную панель входной двери Майкл смотрел на омытый дождём Шеферд Маркет. Скоро дождь должен перестать. Во всяком случае, он на это надеялся. Иначе может быть задержка с вылетом из Хитроу. Он подошёл к двери в хранилище. Уокердайн, Квиллмэн и Марки притомились набивать мешки.

Уокердайн, весь потный, остановился, зажёг тонкую сигару и выдохнул кольца дыма к потолку. Затем подошёл к Майклу и прошептал:

- Мы заканчиваем. Рассвет скоро. Надо, пока ещё можно, скрыть дождём и темнотой наши красивые лица. Заходи сюда, переоденься. Сейчас едем в аэропорт.

Нью-Йорк, шесть часов десять минут пополудни

Майкл ввалился к Найджелле в её гостиничную комнату и стиснул девушку дрожащими руками. Он только что приехал из аэропорта Кеннеди и ещё не успел снять плащ и кожаную кепку. Они поцеловались, но думал Майкл о другом.

Его покрасневшие глаза казались отсутствующими, он смотрел как бы сквозь неё.

- Обними меня, пожалуйста, обними, обними, - шептал он.

Она молча положила голову ему на грудь; сейчас сам расскажет, что случилось.

- Ограбление прошло хорошо, - усталым голосом проговорил он. Мешки в пути, как и планировалось. Но... случилось что-то другое. - Он поднял руки, показывая - вот что у него.

- Записные книжки Ровены, - пояснил Майкл. - Из её депозитарного сейфа. Бэби, я их читал в самолёте, когда летел сюда, и должен сказать мне страшно. Пойми, страшно в полном смысле. Ровена влезла в очень большое дерьмо...

Найджелла озабоченно нахмурилась.

- Расскажи.

- Она связалась с такими людьми, которых я бы и веслом не тронул. Они совершенно в другой лиге. Они меня убьют, если узнают, что я взял эти записные книжки.

- Боже мой.

- Ровена отмывает для них деньги. Большие деньги. И делает это при помощи своего детского фонда. Клиенты у неё в Европе, Америке, Азии. А ещё... Она продаёт детей некоторым из этих клиентов. Вот прямо берёт и продаёт ребёнка любому, кто готов заплатить.

- Наверное, ты шутишь.

Он судорожно стиснул записные книжки.

- Здесь всё. Имена, цены, каких именно детей предпочитают эти выродки. Благотворительность у неё только для маскировки. Эта женщина не имеет права жить. Я тебе точно говорю, не имеет. Посмотри сама. Вот, читай.

Через несколько минут сильно побледневшая Найджелла вернула записные книжки.

- Что будем делать?

- Не знаю. Я знаю только, что должен убраться от этой женщины как можно дальше. Видеть её лицо больше не хочу. Знаешь, почему она сегодня приезжает в Нью-Йорк? Она будет проводить аукцион рабов, продаст ещё несколько детей. Вместе с ней этим занимаются какой-то психиатр японец и частный детектив по имени Бен Дюмас. Иисусе, здесь всё чёрным по белому...

Найджелла взяла его за руку и повела к большой кровати у окна, из которого был виден Центральный парк.

- Отдохни, любимый. Поспи, потом обсудим, что делать дальше.

- Должны позвонить люди Ло-Касио и сообщить, что мешки уже на складе. Надо будет договориться с ними о встрече. И Уокердайн должен позвонить. Знаешь, я даже есть не хочу. Эти записи мне аппетит отбили.

Найджелла сняла с него кепку.

- Хорошо. Можешь не есть, но отдохни обязательно. Я тебя разбужу, когда позвонят от Ло-Касио.

- Когда Уокердайн, тоже разбуди.

- Он знает, что в записных книжках?

Майкл помотал головой.

- Нет. А то бы он мне их не отдал, я думаю. Ты же его знаешь. Он бы из этих книжек постарался выжать пользу. Но с такими людьми нельзя связываться. Я тебе точно говорю, нельзя.

- Снимай с себя всё быстрее и ложись, - приказала Найджелла. - Потом разбужу, не беспокойся.

Через три часа Майкл проснулся сам и увидел, что Найджелла сидит у телевизора, вывернув звук. Зевнув и проморгавшись, он рассмотрел, что по ТВ идёт кабельная программа новостей.

- Звонки были?

Она отрицательно покачала головой.

- Не было никаких. А ограбление попало в новости.

Майкл просиял.

- Что говорят?

- Ты богатый человек. Скотланд-Ярд заявил, что вы, джентльмены, утащили больше сорока миллионов долларов.

Майкл схватился за голову.

- Иисусе. Ты шутишь. Сорок миллионов?

Он тянулся к сигаретам на ночном столике, когда зазвонил телефон. Руки Майкла тут же вцепились в трубку и прижали к уху. Сердце начало беспокойно подпрыгивать.

- Ты Майкл Дартиг? - Голос мужской, грубый. Какой-нибудь макаронник-бандит из Бруклина, изображает Роберта де Ниро.

- Я Майкл Дартиг. Кто говорит?

- Что у тебя с головой? Ты сумасшедший или как? Ты вообще понимаешь, с кем имеешь дело?

- А пошёл ты. Некогда мне с тобой базарить. Не занимай телефон.

- Говорить со мной у тебя время есть, козёл. Я от Ло-Касио. Может, объяснишь смысл твоей шутки?

- Не понял.

- Ну, так пойми, задница. Мешков нет. Они не появились. Мы проверили самолёт, мы проверили грузовую контору, мы проверили грузовую декларацию. И даже позвонили одному человеку в аэропорту Хитроу. Мешков в самолёте не было. Они из Англии не вылетали.

Закрыв глаза, Майкл проговорил:

- Нет, нет. Не может быть. Этого не может быть.

Голос продолжал:

- Я тебе скажу, чего не может быть. Нельзя обмануть нас и остаться целым, вот чего не может быть. У нас была сделка, умник, а ты свою часть не выполнил. Вместо куска от сорока миллионов мы получили дерьмо. Наверно, нам надо встретиться и поговорить.

Глава 14

В десять тридцать пять утра на следующий день после драки с Кимом Шином и его телохранителем Деккер сидел на тёмно-зелёном кожаном диване в манхэттенской конторе Йела Сингулера. Он держал чашку чёрного кофе в одной руке, свёрнутую газету "Нью-Йорк Таймс" в другой и наблюдал, как Сингулеру делает разнос кто-то на другом конце телефонного провода. А разносили Сингулера потому, что некто Манфред Ф. Деккер, приписанный к нему агент маршальской службы США, избил южнокорейского дипломата.

В ходе разговора Сингулер взглянул через стол на Деккера, тот улыбнулся и поднял чашку в насмешливом тосте, потом сделал большой глоток. Наверное, Сингулеру этот жест не понравился: он сузил глаза и стал наматывать телефонный шнур на свой огромный кулак. Наконец Сингулер повесил трубку и вызвал секретаршу звонком, сказал ни с кем его не соединять. Потом, хмурясь, несколько мгновений рассматривал свои пальцы - изрядно покалеченные пальцы университетского футболиста.

Когда-то он решил не последовать за отцом и двумя старшими братьями в банковское дело, а футбольная слава решила ему проблему трудоустройства. Сингулер получил место в вашингтонском штате техасского сенатора, а благодаря этому присмотрелся вблизи к Секретной службе.

Секретная служба - это рука министерства финансов США, и занимается она не только охраной президента и вице-президента. Она расследует федеральные преступления, такие как изготовление фальшивых денег, подделка правительственных облигаций, кража чеков казначейства и угрозы иностранным дипломатам - а всё это несравненно интереснее, чем банковское дело. Сингулеру нравился также дух товарищества в среде агентов, напоминавший ему атмосферу в футбольной команде. К тому же за спиной агента всегда стояло правительство, а это веский фактор.

Сингулер откинулся назад в своём вращающемся кресле и заговорил в потолок:

- Министерство юстиции, госдепартамент и контора прокурора США отгрызают мне яйца из-за того, что ты сделал с этим корейским дипломатом. У тебя порывистая натура, а выдают мне. Теперь я тебе должен кое-что выдать.

Он взглянул на Деккера из-под приспущенных век.

- Такие как ты портят мне печень. Вы считаете себя умными, умнее всех прочих. Я тебе сказал ступать осторожно, а ты делаешь наоборот. Ну, городской мальчик, если ты осёл, не обижайся, когда тебе отобьют задницу.

- Наверно, я должен беспокоиться, - спокойно проговорил Деккер.

- Слушай, умник, даже в твоей команде считают, что на этот раз ты забрёл в дерьмо. Твой начальник участка, все "шишки" в управлении полиции очень хотят тебя высечь, а день едва начался.

Деккер поднял свёрнутую "Таймс".

- Кстати, я не пил и не начал драку. Все эти описания - чушь собачья.

- Ты ударился о камень или камень ударился о тебя, один хрен. Я объясню. Мне плевать, кто начал драку, ты или проезжие эскимосы. Из-за тебя я выгляжу дураком. Агент маршальской службы США избивает иностранного дипломата. Иисусе, это же первый приз. Чёрт возьми, ты хотя бы слышишь, что я тебе говорю? Я прямо сказал тебе заниматься Дюмасом и погибшими полицейскими. Забудь Тоуни как-её-там, сказал я.

Деккер поморщился.

- Ты сказал ещё держаться подальше от Пака Сона. А фамилия у неё Да-Силва. Какое она имеет отношение к Киму Шину?

- Знаешь, что, мальчик? Я думаю, ты совсем тёмный. А нужные вещи знать нужно, поэтому сейчас тебе нужно меня послушать. Наша страна выкладывает больше трёх миллиардов долларов в год на защиту Южной Кореи. И хотя у корейцев есть друзья в Конгрессе, много друзей, кое-кто всё же считает, что это уж слишком большая защита для страны, которая и так имеет торговый избыток с нами. Может, они в чём-то правы.

Развернув три пластика "Джуси Фрут", Сингулер скатал из жевательной резинки шарик и сунул в рот.

- Но. И ещё раз - но. У Северной Кореи есть ядерная программа. Значит, вывести свои войска с юга мы не можем. А между Северной и Южной Кореей идут какие-то секретные переговоры о воссоединении. Где же тогда оказываемся мы, богобоязненные белые христиане?

Сингулер помолчал, методично жуя резинку.

- Мы оказываемся как раз в таком положении, в котором нужны друзья, иначе вышибут из игры. Нравится нам это или нет, мы должны поддерживать хорошие отношения с южными корейцами. Для начала можем не бить их дипломатов. Ты не знаешь, но корейцы платят только один процент своего оборонного бюджета. Остальное платит Дядя Сэм. Да, да, приятель. Мы оплачиваем оборону людей, из-за которых у нас дома безработица. Правда, весело? Ну вот, и сейчас у нас с ними идут тонкие переговоры. В чём суть: мы хотим, чтобы они больше платили за собственную оборону. Но если американские полицейские начинают избивать корейских посланцев, представь, как это отражается на дипломатическом процессе. Ты меня понимаешь?

Деккер отставил кофейную чашку и неторопливо скрестил ноги.

- Я понимаю, что ты с самого начала дёргал меня за ниточки. Взял меня на борт, чтобы я не поднимал волну.

- Детектив, вся твоя история показывает, что ты несчастливый человек. А несчастливые люди думают или слишком мало, или слишком много.

Деккер усмехнулся.

- Я думаю также, что южнокорейское правительство участвует в операции Смехотуна: фальшивые деньги.

Сингулер перестал жевать.

- Я думаю, что наше правительство об этом знает, - продолжал Деккер. Вот почему там недовольны, что я врезал Киму Шину. Наверно, тебе сказали, что Смехотуна можно взять, если только не поднимется волна. Это напоминает мне войну с наркотиками - войну, выиграть которую мы не хотим. Иначе в Латинской Америке у нас была бы другая политика.

- Опасные мысли, детектив.

- Да ну?

- А что ты такое сказал - будто правительство велело нам опускать Сона осторожно?

- В Сайгоне Шин и Смехотун были близкими друзьями. Они вместе украли матрицы. Ты знаешь, о каких я говорю. Те самые, за которые ЦРУ пыталось меня посадить, которые, по их утверждению, не существуют, и о которых никто не должен знать.

- Короче, Деккер.

- Тогда, в Сайгоне, Шин работал в разведке. Думаю, и сейчас тоже. Он себя называет дипломатом, но это же стандартная процедура для шпионской работы, правильно? Думаю, мы оба знаем - он использует свое положение, чтобы помогать старому приятелю Смехотуну.

Деккер громко хихикнул.

- Ну, ну. Вижу по твоему лицу, что я прав. А? Получается, у тебя проблема. Ты хочешь свалить Сона, но не задев его друзей в высших сферах. Жизнь - сука, ты согласен?

Сингулер предостерегающе поднял указательный палец.

- Говорят, ты опасная личность. Дерёшься как японец, мыслишь как японец, умеешь найти обходной путь. Пора тебе уяснить, что нельзя побеждать всегда.

Деккер ленивым жестом закинул руки на затылок.

- Вчера в ресторане полицейские держали меня в кабинете Николаи, выясняя мою личность. Вошла моя партнёрша и подала мне пальто. Я сидел за столом Николаи, так что опустил пальто на его "Ролодекс" - со всеми визитками. Потом мне разрешили уйти, и я ушёл.

- Взяв и пальто и "Ролодекс", - кивнул Сингулер. - Интересно, чему тебя учили в школе?

- Я вернулся домой и прежде всего просмотрел имена на карточках. У Николаи есть номер Кима Шина в посольстве и его домашний телефон. Несколько телефонных номеров в Сеуле, без имён, но я проверяю, нет ли среди них Сона. Есть также номера Бена Дюмаса и Рассела Форта. И людей по всему миру. Франция, Англия...

- Кто такой Рассел Форт? - спросил Сингулер.

- Бывший полицейский, он знаком с Дюмасом, и у него неприятности с денежной мафией из-за игры: не может вернуть долг. Указана также его тётя, миссис Лоррейн Баки, она живёт в Вашингтоне, раньше работала в Бюро гравирования и печатания. Ну, ты знаешь - там печатают деньги...

- Не учи меня азбуке. Расскажи лучше про бумагу.

- У миссис Баки диабет. Для Форта это предлог заглядывать к ней, когда он приезжает в Атлантик-Сити. Сын миссис Баки, Арнольд, он работает в Бюро гравирования и печатания. Как раз в том отделе, где есть доступ к бумаге, на которой печатается наша валюта.

Закрыв глаза, Сингулер откинулся на спинку кресла.

- А мы-то лезли на стену, пытались узнать, где он берёт столько бумаги. Как ты смог выйти на семью Форта так быстро?

- Ребята из наркотиков послали для меня факс в свою вашингтонскую контору. Ну, я увидел слова Бюро гравирования и печатания и начал понимать. Дюмас - покровитель Форта. Я бы сказал, Форт платит за протекцию, доставая бумагу.

Сингулер закатил глаза.

- Иисусе. Мы дали этому засранцу матрицы, теперь даём бумагу. А ещё удивляемся, почему весь мир считает, что наша страна теряет рассудок. Что ты думаешь о Николаи.

- Он составляет второй эшелон. Играет в команде, но веса большого у него нет. Ким Шин долбал его в темя, а он сидел и слушал. Если Форт и Дюмас поставляют бумагу, то вряд ли они подвозят её к двери корейского посольства. Вероятно, участвует Николаи. Это можно выяснить. Я знаю как.

Сингулер покрутил толстое золотое кольцо на пальце.

- Кого ты хочешь ударить своей неотразимостью в этот раз?

- Форта. Думаю, деньги на игру он добывает двумя путями: бумагой для денег и выдавая полицейских, которые работают под прикрытием. Его девица работает в наркотиках здесь, в Нью-Йорке, и у неё доступ к информации, которая может очень заинтересовать Дюмаса. Чувствую, это она выдала Фрэнки Далто и Уилли Вэлентина. Удавим Форта - прекратится утечка информации о наших ребятах. А ты окажешься на шаг ближе к Смехотуну.

Сингулер молчал. А когда заговорил, голос его звучал более спокойно.

- Надо мне встретиться с мистером Фортом.

- Только после того, как я возьму его за соучастие в убийстве двух полицейских.

- Валюта...

Деккер помотал головой.

- У Дюмаса ещё есть друзья в полиции. Когда пойду на него, я должен быть уверен, что сбоя не будет. Второго шанса я не получу.

Сингулер взял нож для резки бумаги, осторожно поколол себе руку.

- Неплохо бы накинуть на мистера Форта верёвку и затащить его в сарай на хранение. Может, убедим его, что признание полезно для души...

Он вздохнул.

- А эта девочка, которую ты ищешь, Тоуни как-её-там. Перед тем как Сон убил нашего агента год назад, этот агент передал информацию о некоем мистере Фоксе...

Зазвонил телефон. Взъярённый Сингулер схватил трубку.

- Чёрт возьми, Нина, я же сказал не соединять. Я...

Хмурясь, посмотрел на Деккера.

- Понятно. Да, он здесь.

Он протянул трубку Деккеру, и тот сразу напрягся. Какие-то неприятности, это ясно. Баллов на шесть, если шкала до десяти. Если уж Сингулер весь перекосился, то что эти новости скажут Деккеру?

- Детектив-сержант Деккер, - проговорил он в трубку.

Новости не могли быть хуже.

- Иисусе. Я уже еду. - Он вернул трубку Сингулеру.

- Внизу меня ждёт машина из участка, - быстро проговорил он. - В мою напарницу стреляли. Пока неизвестно, выживет или нет.

Глава 15

Через тридцать три часа после ограбления депозитария обезумевшая от горя Ровена Дартиг сидела в аэропорту Хитроу и пила коньяк из маленькой серебряной фляжки. Посадка на её одиннадцатичасовой рейс в Нью-Йорк начиналась через двадцать минут.

Ещё на двадцать минут приблизится встреча с Паком Соном. Встреча, когда он спросит с неё пропавшие восемь миллионов долларов. Те восемь миллионов, которые она взяла на хранение и которые исчезли вместе с её наличными, драгоценностями и записными книжками, где содержатся все подробности её противозаконной деятельности.

Из всех клиентов, отмывавших через неё деньги, только Сон держал свои в её сейфе. Только Сон.

Ровена звонила в Скотланд-Ярд: вдруг при ограблении что-то уцелело. Но ей ответили, что её сейф полностью очищен. Мерзавцы даже бумажной скрепки не оставили. Она особенно интересовалась записными книжками и незаурядными украшениями, которые описала во всех элегантных деталях.

Многие из других жертв отказались обсуждать свои потери с полицией, предпочитая некоторую информацию беречь от официальных инстанций. Позже и Ровена пожалела, что упомянула о своих пропажах, но что толку жалеть задним числом.

Она подумала, не отменить ли поездку в Нью-Йорк. Но это выглядело бы как признание, что она не собирается возмещать Сону убытки, или, хуже того, что она замешана в ограблении. Нет, надо с ним сразу связаться, иначе она и недели не проживёт.

Рука с фляжкой дрожала, когда она подносила её к губам. У неё не шло из головы, насколько Сон безжалостен и жесток, особенно если ему кажется, что его обманули. Конечно, в своей потере он обвинит её. Разве босс корейских шпионов Ёнсам не обвинил Сона, когда француз ограбил их банк? От этих мыслей у Ровены появились резкие спазмы в спине.

Она проглотила ещё немного коньяку, отчаянно стараясь убедить себя, что Сон её не убьёт, когда они встретятся в Нью-Йорке, даст ей шанс вернуть деньги - это и позволит им обоим остаться живыми. Но уж слишком он импульсивный и непредсказуемый... Раньше-то Ровена просто не обращала внимания на его страсть к убийству ради убийства, потому что это не касалось её лично.

Узнав об ограблении, Ровена заперлась в спальне, не отвечала на телефон, и выпила бутылку коньяка, стремясь полностью забыться. Боялась она не только Пака Сона. Что будет, если он и другие, упомянутые в записных книжках, узнают о их существовании? От страха Ровена решила было убить себя, но поняла сразу, что смелости не хватит.

Майкл. Только Богу известно, где он сейчас. Не то чтобы от него был какой-то прок в кризисе. Он же вечный подросток, переменчивый и пустоголовый. Вроде бы сейчас занимается какой-то сделкой, ради которой надо слетать в Штаты. Но, может быть, его присутствие сейчас хоть немного утешило бы её...

Как жить дальше? Как? Она всегда считала себя единственной и несравненной, намного выше стада. Но это бедствие жестоко напомнило ей, что в конечном счёте ничем она от других людей не отличается.

Ровену, ещё вполне нормальную девочку-подростка, жившую в лондонском пригороде Клафэме, приобщил к сексу некто Уильям Кобден, луннолицый пятидесятичетырёхлетний викарий и педофил со стажем. Хотя инициативу проявил Кобден, гиперсексуальная Ровена с радостью пошла ему навстречу. А вскоре активной стороной стала она, причём очень любила позировать перед автоматической камерой Кобдена для порнографических фотографий.

Не был Кобден и единственным из взрослых, с кем она жизнерадостно совокуплялась. Дядя, констебль, местный сборщик ренты... а затем и многие другие.

От большинства несовершеннолетних, занимающихся сексом со взрослыми, Ровена отличалась тем, что не находила в таком сексе ничего ненормального. Она вовсе не считала себя жертвой развратных действий. С самого начала ей был близок взгляд преподобного Кобдена: секс между взрослыми и детьми - это нормально. А ещё она любила проявлять свою власть над мужчинами, которые были столпами общества и в некоторых случаях вполне годились ей в дедушки.

Наконец её сексуальное поведение стало невыносимым, и отец, хозяин пивной, выгнал Ровену из дома - девчонке не было пятнадцати лет. Через неделю она стала любовницей пятидесятипятилетнего гангстера.

Если же говорить о карьере, то Ровена очень интересовалась модой, но ей не хватало таланта и настойчивости, чтобы чего-то добиться. Содержали её мужчины, а в перерывах она чуть ли не голодала.

На некоторое время Ровена "успокоилась" - ей было двадцать два года, и она стала женой сорокалетнего Роджера Олленбиттла, он работал менеджером магазина спортивных машин на Парк Лэйн. Роджер оказался единственным мужчиной в жизни Ровены, которого она по-настоящему любила.

Через два года супруги переехали в Кейптаун, где он стал менеджером большого магазина американских машин. Перемена эта оказалась травматичной для сестры Роджера, Финолы, маленькой тощей женщины с вечно поджатыми губами - она была директрисой детской благотворительной организации в Лондоне, "Лесли Фаундэйшн". Очень привязанная к брату, она пыталась препятствовать его браку с Ровеной, которую считала похотливой сучкой.

В свою очередь, Ровена подозревала, что алкоголизм незамужней Финолы спровоцирован прежде всего её половой страстью к брату. Ради Роджера женщины соблюдали правила вежливости, но неохотно.

В Кейптауне Ровена была добродетельной и любящей женой. Её прошлое, которое Роджер знал и понимал, осталось позади.

Если Ровена вела себя сдержанно, то этого никак нельзя было сказать о их кейптаунских друзьях. Жан-Луи Николаи, француз ресторатор, которому Роджер дал заём на покупку кафе, часто приглашал их на вечеринки, где обменивались жёнами - молодая пара всегда отказывалась. Не разделяли они также интерес Николаи к сексу с чёрными и белыми детьми, сбежавшими из дому; от этих детей он потом быстро избавлялся. Ребёнок, говорил он, это магический эликсир, который сохраняет молодость мужчине. Ровена если и реагировала в душе на эту идею, внешне этого не проявляла.

Своих детей ни она, ни Роджер не хотели. Шесть лет они жили спокойно и счастливо, пока Роджер вдруг не решил, что не может больше игнорировать существующую систему апартеида. Пренебрегая советами друзей и деловых коллег, он открыто поддерживал забастовки чёрных рабочих и радикальный Африканский национальный конгресс, который возглавлял Нельсон Манделла. Участвовал он и в демонстрации протеста против закона об обязательном ношении удостоверений - этот закон ограничивал свободу передвижения чёрных в белых зонах.

"Южная Африка - прекрасная страна, - говорил Роджер жене, - но будущее здесь обесценено. Слишком много ненависти, а это породит насилие..."

Насилие, которое он предсказывал, вскоре обрушилось на него. Однажды дождливым вечером высокий белый человек, одетый священником, подошёл к их дому, нажал на звонок, а когда Роджер вышел, три раза выстрелил ему в грудь. Он умер на руках у истерически рыдающей Ровены, не приходя в сознание. Анонимный голос по телефону пригрозил, что если она не покинет Южную Африку в течение сорока восьми часов, то разделит судьбу мужа.

Серьёзно восприняв предупреждение, Ровена прибегла к помощи Жана-Луи Николаи, который не оставил её в это ужасное время. Он организовал немедленное кремирование Роджера и вылет Ровены в Лондон с его прахом. А вот с финансовыми делами Роджера такой же лёгкости не получилось.

Ровена и он жили в достатке, но после его смерти стало известно, что он задолжал по налогам. Нашлись и другие долги. Когда подвели итог, у Ровены оказалось денег месяцев на шесть.

В Лондоне сестра Роджера Финола с удивительным сочувствием встретила несчастную невестку. Она дала Ровене работу в своём детском фонде, нашла ей дешёвую квартиру в Бэйсуотере. Скорбь сблизила их, и они простили друг друга. А через полтора года Финола умерла. Для Ровены это было потерей последней связи с Роджером.

Теперь она в одиночку управляла благотворительной организацией, финансовое положение которой всё больше ухудшалось. Люди готовы были отдать старую ненужную одежду, а вот с деньгами расставались неохотно.

Через два месяца после похорон Финолы ей позвонил Николаи, который приехал в Лондон как будто на отдых. Он обратился к Ровене с просьбой. Не отмоет ли она некоторую сумму денег, а именно двадцать тысяч долларов, через банковский счёт своей благотворительной организации? Дело простое, и никто ничего не узнает. Проценты она сможет оставить себе и употребить на благие цели.

Ровену это потрясло - не сама просьба, а возможность получить столь много денег ценой столь небольших усилий. Вопрос о законности операции у неё не возник. Она три недели не платила за квартиру, и домовладелец, похотливый киприот, дал ей двадцать четыре часа: заплатить или лечь с ним в постель. Предложение Николаи понравилось ей несравненно больше.

Обрадованный француз сказал, что это только начало. В ожидании неизбежных расовых конфликтов в Южной Африке умные люди начали вывозить свои деньги за границу. Только за ближайшие несколько недель Николаи намеревался отмыть через Ровену несколько сотен тысяч долларов. Затем он переедет в Сайгон, где у него друзья и где война между Северным и Южным Вьетнамом создаст неимоверные возможности для обогащения. Если у Ровены всё хорошо пройдёт с южноафриканскими деньгами, Николаи будет присылать ей для отмывания деньги из Азии.

Ровена, которой благотворительность наскучила, уже подумывала её бросить. Денег на этом не заработаешь, а дети действовали ей не нервы. Но уж раз поступило такое предложение от Николаи, она пересмотрит своё отношение к филантропическим трудам. Тогда француз объяснил, что на её фонде можно делать деньги и другим путём.

У него есть друг в Нью-Йорке, японец психиатр, познакомились они в секс-клубе несколько месяцев назад. Недавно этому психиатру, доктору Кену Ёкои, пришлось покинуть штат колледжа в Нью-Хэмпшире из-за сексуального скандала, связанного с семнадцатилетним студентом. Ёкои только что открыл частную практику в Манхэттене, специализируется на лечении людей, которые не разобрались до конца в своих сексуальных наклонностях. В комплекс лечения входили контакты таких пациентов с мужчинами более сильной и властной натуры, а часто эти мужчины ещё и были богаты.

Николаи рассказал, что часто мужчины чувствуют себя спокойнее с детьми, чем со взрослыми. Они готовы платить хорошие деньги за подходящего ребёнка. Хочет ли она участвовать в таком деле? Выгода здесь большая...

Улыбаясь, Ровена пригласила Николаи в "Ритц" - выпить чаю и поговорить о том, как можно сделать "Лесли Фаундэйшн" ещё более выгодным предприятием.

В аэропорту Хитроу Ровена замерла с фляжкой у рта. Глаза за тёмными очками стали ястребиными, как будто она готовилась обрушиться на жертву. Ледяная улыбка зазмеилась на губах. Идея ей пришла очень смелая, но попробовать следует, если она хочет жить.

Она поднялась, закрутила фляжку и стала оглядываться в поисках телефона. Сердце у неё совсем ошалело от возбуждения, которое казалось чуть ли не сексуальным. В то же время чувство облегчения позволило ей отчасти успокоиться.

Прямо сейчас она позвонит Бену Дюмасу и предложит - сколько бы он ни запросил - за убийство Пака Сона. Избавиться от косоглазого, пока он не добрался до неё. Ровена сама перейдёт в наступление. И загасит опасный огонь.

Бен убивает людей для кого угодно. Почему бы не для неё? Он может ликвидировать Сона, когда тот придёт за маленькой мисс Тоуни, и в то же время забрать себе сто двадцать пять тысяч долларов. Будет ему и премия, а именно, половина новой продажной цены за мисс Тоуни. Ровена собиралась выставить её на аукционе и рассчитывала, что американочка принесёт одну из самых крупных сумм за вечер.

Половина покупной цены отойдёт Бену. Да, немалая куча денег для наёмника, но ведь речь идёт о жизни Ровены.

Приближаясь к беспошлинному магазину, где обязательно должен быть телефон, она позволила себе некоторое чувство триумфа. Она только что решила проблему, казавшуюся неразрешимой. В её жизнь вернётся какое-то подобие порядка. И не придётся обращать в наличные своё достояние, чтобы компенсировать Сону его потерю.

Ликвидировать всё подряд, потом недостающие деньги выпросить взаймы или украсть. Продажа дома и магазина, плюс все её банковские счета могли бы принести четыре-пять миллионов долларов. Намного практичнее отправить Сона в лучший мир, да и безопаснее. Сон слишком непредсказуем.

В беспошлинном магазине ей показали телефон. Ровена лихорадочно начала звонить Бену. Он должен был встретить её в аэропорту Кеннеди, но она хотела поговорить с ним сию минуту.

Глава 16

Дюмас, прижимая к уху радиотелефон, сидел на подоконнике в спальне Кена Ёкои и смотрел через улицу на парк - полупустой из-за лёгкого послеполуденного дождя. На скамейке бездомный старый латиноамериканец разглядывал окровавленного мёртвого петуха, лежавшего у его ног, жертву недавнего петушиного боя. В центре сухого фонтана тощая блондинка в стёганой куртке с неторопливой торжественной грацией занималась тай чи чуан.

Повернувшись, Дюмас махнул Ёкои, который лежал с капельницей. Японец вяло поднял руку в ответ. Секундой позже Дюмас, по-волчьи улыбаясь, проговорил в телефон:

- Договорились. Увидимся, когда приедешь сюда.

Вдавив антенну, он отложил телефон. Опять повернулся к окну, покачал головой, тихонько хохотнул. Высокая чёрная "королева" в белом свадебном платье, свободной куртке и с розовым зонтиком въехала в парк на роликовых коньках из Бликер-стрит. Потом искоса взглянула на телефон. Ровена, Сон и ещё Бог знает кто, подумал он. Сплошные развлечения.

Отвернувшись от окна, он подошёл к кровати, сел на краешек, взял Ёкои за руку.

- Ты слышал?

По лицу Ёкои промелькнула слабая улыбка.

- Кругом сети обмана и предательства. А ты говорил хорошо, правильно отреагировал.

- Я просто сделал так, как ты учил.

- Для успешного разрешения конфликта иногда необходимо оборвать связь с человеком. Вот почему ты должен быть эмоционально отстранённым во время любой конфронтации. Иначе не сможешь дать правильную оценку. Не будешь знать силу и слабость любой позиции, включая собственную. Сохраняй холодную голову, так проще управлять людьми.

Дюмас кивнул.

- Я взялся за систему поддержки Деккера, а не за него самого, как ты и сказал. Когда его подстреленную партнёршу увезли в больницу, он сразу выбыл из игры. Последние несколько часов он нам не мешает. Думаю, мы сможем спокойно провести аукцион и Тоуни сбыть.

Дюмас опять по-волчьи улыбнулся.

- Пак Сон и Ровена считаются глубокими мыслителями, но по сравнению с тобой они ничто. Ты лежишь здесь - и обгоняешь всех. Мне это страшно нравится.

- Необходимо чувство перспективы, - едва слышно проговорил Ёкои. - А когда определишься, действуй быстро. Кто медлит, того бьют. Где сейчас Пак Сон?

Дюмас показал пальцем на телефон.

- Он говорит, что проехал уже сто миль после Олбани, значит, будет в городе скоро. Идёт дождь, но если дороги не очень ужасные, он должен быть здесь ещё до того как приземлится самолёт Ровены.

Ёкои улыбнулся.

- Милая Ровена. Женщина, которая видит в убийстве решение своих проблем. Похоже, сегодня в городе произойдут большие события. У нас ежегодный аукцион упругой молодой плоти, и ещё нас почтят визитом Пак Сон и Ровена Дартиг, наши король и королева разврата. Что там за неприятности у Сона в Лондоне?

- Ну, он не только потерял восемь миллионов долларов в результате ограбления депозитария, но, говорит, трое фальшивых полицейских пытались растрясти его в отеле. Сон замочил всех троих, потом отправился за тем, кто их прислал. Оказывается, организовал операцию нигериец, Кацина Джонатан. Я его уже проверял, он был о'кей. Но, очевидно, пожадничал в последнюю минуту.

- Кацина Джонатан, - проговорил Ёкои. - Красивое имя.

- Вероятно, сам-то он не был очень красивым, когда Сон и его ребята с ним закончили. Сон говорит, они его хорошо обработали, потом сожгли со всей конторой, которую он держал - турбюро. Но перед этим они сломали Джонатану спину и отрезали язык, ему оставалось только лежать не полу и поджариваться.

Ёкои хихикнул, помолчал, размышляя.

- Ты упомянул, что Смехотун ещё не говорил с Ровеной. Откуда же он знает об ограблении?

- А это было на первой странице "Интернешнл Геральд Трибюн". Прочитав репортаж и наложив в штаны, Сон связался с лондонским посольством. Они-то и узнали, что Ровена справлялась в Скотланд-Ярде, не осталось ли что-нибудь из ценностей. Ей ответили, что нет. Особенно она интересовалась украшениями и записными книжками... Сон задёргался: что это за книжки такие, если их надо держать в сейфе? Думаю, ему всё это может очень не понравиться, и тогда Ровена пожалеет, что родилась на свет.

- По-моему, записные книжки сейчас у тех, кто ограбил депозитарий. В связи с этими же книжками, надо полагать, Ровена и хочет заплатить, чтобы ты отправил Сона в лучший мир. Я и не думал, что она на это способна. Вот видишь, не разбираюсь я в женщинах. Она знает о нигерийце?

Дюмас помотал головой.

- Она не упоминала об этом, когда звонила из Хитроу. Сейчас ей вполне хватает кражи содержимого депозитарного сейфа, особенно если учесть, что её разыскивает Сон. Ты же слышал только что, я пытался его успокоить. Потерять восемь миллионов в такой период жизни - он лезет на стену от злости. Но это не означает, что он забыл о Тоуни. Он хочет её не меньше прежнего.

Утром Дюмас навестил Тоуни в её подвале, девочка была подавлена, но сдаваться не собиралась. Дюмас, продолжая свои игры, сказал ей:

- Только что звонила твоя мать, она посылает кое-что из твоей одежды.

- Я не хочу с вами разговаривать, - заявила Тоуни. - Вы всё придумываете. - Она сидела на крае койки, под ногами валялись учебники.

- Она сказала, что посылает твоё любимое платье.

- Да? Какое?

Застигнутый врасплох Дюмас ответил первое, что пришло в голову.

- Ну, ты знаешь. Подруги говорят, что оно тебе очень идёт.

Тоуни кивнула.

- О, вы имеете в виду жёлтенькое с голубой окантовкой.

- Ну да, то самое.

Ловушка захлопнулась. Но попала в неё не Тоуни.

Она бросила на него презрительный взгляд, потом легла на кушетку и повернулась лицом к стене.

- Жёлтое - цвет поноса. Терпеть его не могу. У меня нет жёлтых платьев.

Дюмас поднял бровь. Неплохо, детка...

Ёкои согласился:

- Да, у Сона фиксация на образе кисен. Кстати, ты уверен, что он винит Ровену в краже депозитов?

- В этом и в проблеме с нигерийцем тоже. Так что Ровена правильно решила его прикончить. На её месте я, наверно, сделал бы то же самое.

- Конец эры. Нити, соединяющие нас, скоро будут разорваны. Когда ты уходишь?

Дюмас посмотрел на часы.

- Через несколько минут. Я вернусь, перед тем как ехать на аукцион. Хочу быть под рукой, когда доставят бумагу и поддельные деньги.

Ёкои легонько кашлянул.

- О бумаге: ты не забыл Рассела Форта?

- Забавно, что ты об этом упомянул. Сегодня у него, собственно говоря, последний день на земле. Как только привезёт последнюю партию бумаги, ему конец. Я должен сделать двойной прихлоп, Ло-Касио просил, поэтому Форта будет делать другой. Когда его не станет, я, наверно, смогу убедить тётю Лоррейн и кузена Арнольда, что нужно работать со мной напрямую. Если откажутся, произойдёт большая семейная встреча на небе или где там окажется душа Рассела.

- Прихлопы для Ло-Касио ты обязан сделать сам?

Дюмас кивнул.

- Джо лично просил меня об одолжении. Он хочет, чтобы всё прошло в наилучшем виде, вот и выбрал лучшего - меня. Тут именно двойной, двоих за одного. У Джо задета гордость, а значит, промахов быть не должно. Потом Джо будет мне обязан. Я смогу обратиться к нему при случае. Необходимо чувство перспективы, помнишь?

Они молча держались за руки, потом Ёкои заговорил негромко:

- Постарайся, чтобы тебя не убили. Если что-нибудь случится, я покончу с собой. Ты - это всё, что у меня есть в мире. Я же совсем один, родственников нет. Несколько друзей, да, но никого как ты. Без тебя и меня не будет, так зачем тянуть. Да и дом этот сразу стал бы скучным. Кто будет делать мне такие цветочные узоры?

- Не изображай из себя старую королеву.

- Я и есть старая королева.

Дюмас поцеловал его в лоб.

- Я вернусь, обещаю.

- Есть три линии, на которых что-то может случиться, - предостерёг его Ёкои. - Ситуация Ровена - Пак Сон. Аукцион рабов. И этот двойной прихлоп для Ло-Касио. Любое из этих направлений может привести к несчастью.

Он закрыл глаза.

- Хорошее, плохое, всё происходит тройками. Тебе кто-нибудь говорил?

Глава 17

Когда Бен Дюмас покидал дом своего любовника, чтобы совершить два убийства, Деккер сидел рядом с больничной койкой Эллен Спайслэнд. Эллен спала.

Послеполуденный дождь снизил температуру на улице, в комнате тоже было холодно. Деккер любил тёплую погоду, потому что лучше чувствовали себя суставы, повреждённые за двадцать лет занятий карате. В тёплую погоду у него увеличивалась быстрота ударов. А холод вынуждал удлинять разминку, чтобы потом не потянуть мышечные волокна.

Но в полицейском смысле Деккер видел преимущества холодной погоды. Она загоняла людей по домам, снижалась уличная преступность. В ливень и сильный снег полицейскому и пуленепробиваемый жилет надевать не обязательно - и так спокойно.

Вчера утром, когда стреляли в Сумку, на ней пуленепробиваемого жилета не было. Зачем? Она же собиралась провести восемь часов в участке. Как Сумка рассказала Деккеру после операции, только она вышла из квартиры и собиралась запереть дверь, как кто-то выстрелил ей в спину - экспертиза показала, что стреляли из "Хай Стандарт .22".

Одна пуля задела плечо, там только ранение мягких тканей. Две другие причинили серьёзные повреждения лёгкому и почке, а селезёнку пришлось удалить. Со временем она полностью поправится и сможет вернуться на службу - если захочет, конечно. Бывало, что полицейский выздоравливал после огнестрельного ранения, но потом даже зайти в полицейский участок боялся.

Он очень не хотел, чтобы и у Сумки так получилось. Уж слишком к ней привык, слишком дорожил этой дружбой. Он чуть не развалился, узнав, что она на грани смерти. Оказалось, психологически он у неё в какой-то зависимости, что ли. Ну кто ещё знал о Деккере всё и тем не менее относился к нему хорошо?

Она не видела лица человека, который стрелял в неё, но когда лежала раненая на полу, успела заметить его мешковатые серые брюки и коричневые ботинки - он бежал наверх, в сторону крыши. Муж, Анри, прибежавший на её крики, слышал, как кто-то бежит наверх. С крыши этот человек, наверное, перешёл на соседнее здание, а там спустился на улицу. Кто бы он ни был, местность этот мерзавец знал.

В своё личное время многие из участка Сумки помогали местным полицейским в поисках улик. Они расспросили всех - продавцов газет, постовых полицейских, проституток, пьяниц, магазинщиков, бродяг. Обыскали всё кругом, все мусорные баки, свалки и пустыри, надеясь обнаружить пистолет. Ничего не нашли. Ни следов, ни свидетелей, ни мотива. Узнали только, что Сумка очень популярна и её уважают даже местные торговцы наркотиками.

Нет, торговцы наркотиками не пытались её убить. Убийство полицейского плохо отражается на бизнесе: сразу много шума, это отпугивает клиентов. Они обещали помощь в раскрытии преступления, чтобы всё поскорее вернулось к норме.

В больницу ей прислали кучу цветов и без числа корзины с фруктами. Звонки и телеграммы со всей страны - от родственников, друзей и полицейских, которые узнали о ней из газет и по ТВ. Являлись с визитом мэр, комиссар полиции, телевизионщики, естественно. Сейчас коммутатор ни с кем её не соединял, полиция обеспечивала круглосуточную охрану.

Деккер же потерял сон, пытаясь разгадать, почему стреляли в его партнёршу. Спутали с кем-нибудь, что ли? Или чья-то месть? Почему-то он в эти варианты не верил. А работать не мог. Если кто-то намеренно устроил этот кризис, чтобы отвлечь его от текущих дел, цель достигнута.

Он в числе первых побежал сдавать кровь для Сумки. До конца дня с этой же целью пришли триста с лишним полицейских, мужчины и женщины. Большинство и не слышали о ней до стрельбы. Они знали только, что полицейской стреляли в спину. Этого было вполне достаточно, чтобы предложить свою кровь.

Деккер подкрутил термостат, чтобы стало теплее, опять посмотрел на спящую Сумку, у которой были трубки в носу и обеих руках. Она казалась такой маленькой, такой беспомощной. Кто, чёрт возьми, ненавидел её настолько, чтобы выстрелить ей в спину? Муж, Анри, тоже был здесь, он спал одетый на кушетке у окна. Он сбросил с себя лакировку утомлённого миром художника и вернулся к своим корням, а именно - обратился к вуду, чтобы спасти жизнь жене.

Анри пришёл в больницу в магической шали - так он её называл. С шеи у него свисали три гри-гри, маленькие идолы, а ещё он сунул под язык три зерна перца. Полицейские, работающие с большой латиноамериканской и карибской популяцией в Нью-Йорке, знают, что колдовство и культы распространены гораздо шире, чем подумал бы средний гражданин. Поэтому Деккер не удивился, когда Анри сказал, что пойдёт спрячет перец где-нибудь на территории больницы. Всё нормально.

Не советуясь ни с кем в больнице, Анри кормил Сумку с ложечки какой-то гадостью, стараясь, чтобы медицинский персонал его не видел. Помогало ли это? Во всяком случае поправлялась Сумка чрезвычайно быстро.

Деккер подошёл к платяному шкафу, нашёл своё пальто и достал визитные карточки, взятые из "Роладекса" Николаи. Потом вернулся к своему креслу и, перед тем как сесть, вгрызся в остатки сэндвича с тунцом. Сэндвичи и кофе принесла ему Карен Драммэн, она заходила сюда. По её приглашению он провёл прошлую ночь у неё дома, это было совсем близко, дойти пешком.

Спал он на кушетке, с Карен почти не разговаривал, был настолько взбешён происшедшим, что лишь хмыкнул, когда она пожелала ему доброй ночи и ушла в спальню. Он узнает, кто стрелял в Сумку и почему, даже если на это уйдёт вся оставшаяся жизнь. Утром он встал, принял душ и ушёл, Карен ещё не успела подняться. Но прежде позвонил в несколько мест по телефону, а Карен попросил запиской счёт переслать ему.

Дождь колотился в окошко, Деккер пил холодный кофе и рассматривал визитки из "Роладекса", которые расположил в определённом порядке. Здесь были карточки Дюмаса, личные и деловые номера и адреса. Потом карточки Рассела Форта и карточка Николаи, адвокаты, бухгалтеры, квартира и летний домик. Дальше - Ким Шин и ещё несколько корейцев, большинство, но не все, из корейского посольства в Нью-Йорке. Деккер предположил, что некоторые из этих имён являются псевдонимами Пака Сона.

Был и мистер Фокс, его карточка содержала несколько лондонских телефонов. Деккер слышал это имя в кабинете Сингулера, но сейчас никак не мог вспомнить, в связи с чем. Не зная, какое место занимает мистер Фокс в общей картине, Деккер отложил его карточку в самый конец.

Деккер звонил по номерам мистера Фокса из квартиры Карен Драммэн и узнал, что они соответствуют магазину одежды "Роузбад", дому в Челси и детской благотворительной организации. Все номера связывало общее звено женщина по имени Ровена Дартиг, которая или владела этой собственностью или управляла бизнесом. И вторая общая деталь. Те, кто отвечал на телефон во всех трёх местах, и не слышали о мистере Фоксе.

Сингулер. Как же он сказал-то? Деккер закрыл глаза, глубоко дыша и концентрируя внимание. Расслабился. И вспомнил. Звучало это приблизительно так: "Об этой девочке, которую ты ищешь, Тоуни, как-её-там. Перед тем как Сон убил нашего агента год назад, этот агент успел передать информацию о некоем мистере Фоксе".

Сингулер и ещё кое-что говорил. "Я сказал тебе заниматься Дюмасом и теми двумя полицейскими. Забудь ты эту Тоуни, как-её-там."

Тогда Деккер спросил: "Какое отношение имеет Тоуни к Киму Шину?" Как обычно, Сингулер уклонился от ответа.

Открыв глаза, Деккер уставился на карточку мистера Фокса. Сона и мистера Фокса связывал мёртвый агент секретной службы. Значит, у них был какой-то совместный бизнес. Вопрос: почему Сингулер упомянул о них заодно с Тоуни?

Поднявшись из кресла, Деккер подошёл к окну, выглянул на мокрую от дождя Пятую авеню, Центральный парк. Совершенно дикая идея пришла ему в голову, от неё захолодела кровь. Сон, мистер Фокс и девочки. Дюмас, Сон и Тоуни. Деккер опять стал перебирать карточки. "Об этой девочке, которую ты ищешь..."

Дюмас обеспечивал Сона информацией и бумагой для валюты. Может быть, он и мистер Фокс объединились, чтобы снабжать корейца ещё чем-нибудь. Например, девочками, которых можно убивать. Деккер стиснул зубы. Вот почему Сингулер на него вышел. Он узнал, что Деккер расследует Дюмаса плюс ищет Тоуни, вот и вмешался. Американскому правительству плевать на Тоуни. Главное - избежать международного инцидента.

Опять карточки. Дюмас и Форт. Деккер положил их рядом на подоконник. Чёрный мужчина следил за Максом Да-Силва. Макс и Гэйл, родители Тоуни, были убиты сразу после того как рассказали Деккеру об этом чернокожем. Форт - не просто любой и всякий негр. Он негр, которого защищает Бен Дюмас. У Деккера даже дыхание перехватило...

Телефонный звонок вырвал его из оцепенения. Схватив трубку, он повернулся спиной к Сумке и прошептал:

- Детектив-сержант. Деккер. Кто вас соединил, чёрт возьми?

- Лоуэлл Чаттауэй. Я подумал, что это важно, поэтому связался с вашим участком, а там сказали, что можно позвонить. Очень жаль, что с Сумкой так получилось. Если понадобится помощь...

- Спасибо, Лоуэлл. В чём дело?

- Да я о тех "Береттах", которые украли в Кеннеди люди Ло-Касио. Надеюсь, это не имеет отношения к тому, над чем вы с Сумкой работаете, но ведь никогда не знаешь...

- Да, да, спасибо.

- Ну так вот. Звонил наш информатор. Он говорит, три "Беретты" были проданы детективному агентству Бена Дюмаса.

Деккер закрыл глаза. Найдена последняя деталь головоломки.

- Я в долгу, - быстро проговорил он и положил трубку, не дожидаясь ответа. Когда он повернулся, на него смотрела очнувшаяся Сумка.

- Как наши дела? - прошептала она.

Он осторожно взял её за руку.

- Я знаю, кто их убил. И знаю почему.

Глава 18

Рассел Форт сидел на неустойчивом хромированном стуле в тесном офисе ресторана Жан-Луи и молча наблюдал, как маленький француз изучает бумагу восемь пачек, размера банкноты, только неотпечатанные, все пачки в плотной обёртке и перетянуты стальными лентами. Лишь несколько часов назад бумага была собственностью Бюро гравирования и печати. Сейчас она принадлежала лягушатнику. Далее бумага станет собственностью корейца, которого Форт никогда не видел и не хотел видеть.

Он сидел спиной к окну с мощной решёткой, которое от копоти и грязи стало почти непрозрачным. Ему пришлось подложить спичечные книжечки под ножки стула - такие ставят обычно в баре - чтобы он не качался на чуть неровном полу. Сейчас Форта больше беспокоили деньги, нежели равновесие. За этот груз он не получал плату, что очень портило настроение.

Он задолжал людям Ло-Касио, а расплатился за него Дюмас. Поэтому он всю партию бумаги должен отдать ему бесплатно - а пять тысяч долларов для тётушки Лоррейн и кузена Арнольда найти сам. Весь груз стоил десять тысяч: половина Форту, половина его вашингтонским родственникам. Если он не найдёт пять тысяч в самое ближайшее время, тётя и Арнольд завернут кран, а что тогда Форт скажет Дюмасу?

Он зажёг сигарету, делая щадящие движения - всё ещё болело после избиения, которое устроил ему Дюмас два дня назад. Предплечье у него было в гипсе, а два сломанных ребра мешали поднимать руки и наклоняться в обе стороны.

Форт и Сюзен Скаддер вернулись из Вашингтона в прокатном "Олдсмобиле", вела почти всю дорогу Сюзен, а Форт, наглотавшийся перкодана, дремал на заднем сиденье. За руль он сел в Нью-Йорке, где из-за дождя машины едва ползли. В ресторан они опоздали больше чем на час, и нервничавший Николаи обругал Форта. Форт заставил его умолкнуть, пригрозив разбить голову гипсом. Не хватало ещё выслушивать гадости от этого лягушатника.

Поездка в Атлантик-Сити, прикрытие делам в Вашингтоне, вышла чертовски неудачной. Не только он проиграл в триктрак большую часть тех двух тысяч, которые дал ему Дюмас на расходы, но и Сюзен вдруг оказалась проблемой. Ему пришлось объяснять, почему это его избили, и он раскололся. Рассказал этой суке всё - как Дюмас схватил Тоуни Да-Силва, как Форт пытался выманить у родителей деньги, как в игру вошёл Деккер. Рассказал даже, что Дюмас замочил мамочку и папочку.

Сюзен взбесилась. Во что это втянул её Форт, чёрт возьми? Мало разве, что она замешана в убийстве двух полицейских? А теперь новое дерьмо. Форт сказал - такова жизнь, крошка. Позабавишься с быком, получишь рогом. Они связались с Беном Дюмасом, теперь никуда не денешься.

Сюзен обозвала его самыми жуткими словами и сказала, что больше для него ничего делать не будет. А если он попросит что-нибудь, она пойдёт прямо к Деккеру и всех их сдаст. Пусть и её посадят заодно, раз так. Но с этими недочеловеками она дел никаких иметь не будет.

Форт удивил себя, не отреагировав на её ругань. Он оставался спокойным - хотя, конечно, помогали обезболивающие таблетки. А с женщинами так и нужно себя вести, это ясно.

Он не только не избил Сюзен за хамство, но даже слова грубого не сказал. Зачем щёлкать бичом, если она ему нужна - вроде как защита от Дюмаса, в каком-то смысле. Обронил только: потом поговорим. Закрыл глаза и притворился спящим, пусть ведёт машину и думает, что этот раунд она выиграла.

А позже, когда вернутся силы, он дамочке всё объяснит. Обрисует факты жизни, начиная с того, что Бену Дюмасу не говорят нет. Сюзен лучше всего обрабатывать в постели. Вот залезет к ней между ног - и будет полный порядок. Точно.

В офисе Николаи Форт осторожно поднялся со стула, через загипсованную руку у него были перекинуты седельные мешки. На этот раз в мешках не лежали его заработанные деньги. Только шариковая ручка, наполненная кокаином, книга Тома Клэнси в бумажной обложке, дешёвый блокнот и пятнадцатизарядный "Браунинг". Обычно он забрасывал мешки на плечо, но не сейчас. Рёбра замучили.

Николаи с улыбкой протянул руку.

- Простите мне эту недавнюю вспышку, друг мой. Вы же понимаете, время поджимает, вечером приедет наш корейский друг.

- Ну что ж, у всех свои проблемы. До встречи.

- А вы абсолютно уверены, что вы с Сюзен не можете остаться на обед? Пожалуйста, будьте моими гостями. Сегодня у нас морской окунь, во рту тает, гарантирую. На десерт лимонный торт с лимонным же мороженым, мороженое сами готовим.

Форт помотал головой.

- В другой раз, может быть. Мы устали после всех этих путешествий. Хочу только залечь где-нибудь и упокоить свой гипс. Обязательно сообщите Бену, что бумага здесь, вот и всё. Пусть не думает, будто я что-то напортил.

- Друг мой, предоставьте это мне. Я немедленно ему позвоню и скажу, как вы были великолепны. Кстати, если вам не нравится французская пища, я могу порекомендовать другие рестораны. Хороших много. Хотите итальянский, китайский?..

- Дело не в пище. Сюзен и я просто устали. Мы сдадим машины и отправимся прямо к ней. У меня везде болит, да и на плохую погоду я почему-то всегда реагирую. Наверно, перекусим что-нибудь по пути и рано ляжем спать.

- Ну, до свидания, друг мой, и я надеюсь, что Сюзен скоро станет легче. Простите, если я не пойду к машине с ней попрощаться. Я должен обеспечивать ужин.

Сюзен отказалась войти в ресторан: Николаи вызывал у неё отвращение тем, что участвовал в похищении Тоуни Да-Силва. Форт вышел из положения, солгав, что у Сюзен месячные и она предпочитает остаться в машине, чтобы подышать свежим воздухом.

Француз провёл Форта через пустой ресторан к двери, где они пожали руки. Он наблюдал, как Форт пересекает улицу, садится в голубой "Олдсмобиль" и говорит о чём-то с Сюзен - та казалась обеспокоенной. Ну, в такое время месяца это естественно. Когда машина отъехала, Николаи вернулся в свой офис и позвонил по телефону.

Сказал он лишь несколько слов.

- Они только что уехали. Нет, вернут машину и сразу к ней. Да, я уверен. Совершенно уверен.

Покинув пиццерию, Рассел Форт и Сюзен Скаддер пошли пешком до того дома неподалёку, где у неё была квартирка над кубино-китайским рестораном. Сюзен несла большую пиццу, а Форт - пластиковый пакет с бутылкой красного вина и коробкой пекановых печений. В четыре тридцать пополудни на улице было уже совсем темно. Из-за дождя прохожих стало совсем мало.

Сюзен, для которой пища имела почти такое же значение как секс, чувствовала себя теперь намного спокойнее. Она рассказывала о множестве рождественских каталогов, которые получила на прошлой неделе, о том, что собирается в следующем году заняться чечёткой, и о своей теперешней квартплате - она удвоилась за последние восемь лет.

Когда они приближались к её дому, Форт обнял Сюзен одной рукой, вспоминая, как она понравилась ему с первой встречи, когда пришла в магазин за кроссовками и стала с ним флиртовать. Что там говорить, нравится ему Сюзен. Правда, язык у неё бывает грязноватый, но вообще она хорошая тёлка.

Сейчас она казалась совсем девчонкой в зелёном пальто и обвисшей пурпурной шляпе. Очень сексуальной девчонкой. Он уже предвкушал приятнейший вечер с нею.

Они пересекли улицу и свернули налево, к дому Сюзен, оставалось до него несколько ярдов. Молодая латиноамериканская пара, которая шла по этой стороне, оказалась позади них. Мужчина, невысокий и крепкий на вид, был в зелёной шерстяной шапочке, зелёной куртке, в руках нёс рождественскую ёлку выше себя. Женщина, худая, с большим ртом, была в пальто с воротником из искусственного меха, который она придерживала у горла одной рукой. Оба были без зонтика.

Сюзен и Форт начали подниматься по ступенькам, ведущим ко входу в дом. Латиноамериканцы шли дальше - вдруг они остановились и выхватили из карманов пистолеты. Повернувшись, начали стрелять в Форта и Сюзен.

На верхней ступеньке Форт остановился и привлёк к себе Сюзен романтичный поцелуй под дождём. В это мгновение он заметил уголком глаза молодую пару с пистолетами. Сработала полицейская выучка, и Форт, пытаясь спасти Сюзен, сильно толкнул её вниз, она с криком покатилась по лестнице. Потом, выронив пакет с бутылкой, потянулся к седельным мешкам.

Он услышал "поп-поп-поп", почувствовал резкую боль в бедре и упал на ступеньки. Пуля оторвала каблук у одного сапога. Две дырки появились в окне первого этажа. В крови забурлил адреналин - как в ту ночь на Восьмой авеню, когда обезумевший бродяга пытался отнять у него револьвер, и Форт всадил в него шесть пуль.

Руки его шарили в мешках, обострившиеся чувства впитывали образы: запах красного вина, рёбра мокрых ступенек, уткнувшиеся ему в спину, ярко-оранжевые вспышки на дулах пистолетов. Он уже не контролировал себя, страшно хотелось жить, спасти себя и Сюзен.

Пуля пробила ему плечо, ещё одна чуть не задела ухо и отколола кусочек от каменной ступеньки. Теперь уже Форт нашёл свой "Браунинг". Сняв с предохранителя, начал стрелять сквозь кожу, выстрелил четыре раза, попал мужчине в грудь, и тот упал спиной на водоразборную колонку. Очередная пуля, эту выпустила женщина, ударила в лестницу у Форта между ног, чуть не попав ему в пах. Форт сразу ответил на огонь, сбил шляпу с её головы, и женщина побежала, скрылась в темноте.

Не вынимая руки из мешка, Форт захромал вниз по лестнице и нагнулся к Сюзен - она лежала на тротуаре, и дождь смывал кровь почти так же быстро как она вытекала из дыры в шее. Глаза у неё были открыты, яркие и совершенно невидящие. Форт тряхнул головой.

- Будь я проклят, - прошептал он. - Будь я проклят...

- Деккер. Кто это?

- Рассел Форт. В участке сказали, я могу позвонить вам в больницу, если это очень срочно. Я им не назвал себя.

- Не сомневаюсь.

- Я сказал, речь идёт о тех погибших полицейских, которые работали под прикрытием. Ну, они объяснили, что вы у своей партнёрши. Двое из людей Дюмаса пытались меня прикончить, но они запороли дело. Вместо меня Сюзен... Она мертва.

Деккер закрыл глаза.

- Мне очень жаль. Вы говорите, это были люди Дюмаса?

- Прежде чем станем это обсуждать, пообещайте, что меня обеспечат Программой защиты свидетеля, всё как положено.

- Ещё вчера мы могли бы об этом поговорить. Но сейчас вряд ли вы имеете на это право. Я знаю, что Сюзен брала для вас профильные листы из Бюро наркотиков, по ним вы узнавали, кто работает под прикрытием. И я знаю, что вы снабжаете Дюмаса бумагой для валюты, а он передаёт её Паку Сону. Когда федеральные возьмут вашу тётю Лоррейн и кузена Арнольда, можете гасить свет, вечеринка окончена. Так что давайте мне что-то ещё, Рассел. Например - кто убил Гэйл и Макса Да-Силва?

Форт помолчал.

- Слушай, а ведь ты знаешь, наверно. Если тебе известно так много о моём бизнесе, то... Сюзен говорила, ты умный.

- Мне нужно больше. Я хочу, чтобы ты выступил в суде и дал показания против Бена Дюмаса. А иначе нам говорить не о чём.

- Сначала заключим сделку, иначе от меня ни слова. Я же бывший полицейский, не забывай. В тюрьме я и неделю не протяну. Слушай, я это не просто для себя делаю, я для Сюзен. У меня-то занавес. Единственное, что я могу сделать - это устроить задницу Дюмаса в тюрьму на долгие посиделки, отомстить за Сюзен. Я взял документы у того парня, которого застрелил, его зовут Эспиноза. Он работал в детективном агентстве Дюмаса. Знаешь, у меня время дорогое. Я получил две пули, мне нужно к врачу. Да и полицейские должны меня искать из-за этого Эспинозы. Мне защита необходима.

- Давай задаток.

- Дюмас получил информацию о Вэлентине и Далто через меня и Сюзен. Я могу подтвердить это в суде.

- Где ты сейчас? - спросил Деккер.

- Вероятно, Дюмас уже послал своих разыскивать меня. И ему поможет кто-нибудь в полиции, у него связи хорошие. Как только мы с тобой встретимся, он об этом узнает. Да, подумай ещё вот о чём: я могу сказать, где находится эта девочка, Тоуни.

Глава 19

В гостиничный номер Майкла Дартига постучали примерно в четыре сорок пять пополудни. Постучали дважды, не слишком громко, не слишком тихо. Майкл, который грыз ногти у телевизора, бросил взгляд на постель, где Найджелла Барроу, в голубом шёлковом халате, тоже занималась ногтями - она их лакировала. Найджелла замерла, и несколько мгновений они со страхом смотрели друг на друга. Наконец, Майкл вытер ладони, шаркнув ими по брюкам, и пошёл к двери.

Взявшись за ручку, он закрыл глаза, опять открыл, кашлянул.

- Да?

- Я от Ло-Касио. - Голос был мужской, мягкий и вежливый. Совсем не как у того, кто позвонил вчера и сказал, что сорок миллионов, добытые в лондонском ограблении, не появились.

Майкл открыл дверь и увидел улыбку Бена Дюмаса.

- Можно войти?

- Извините, да, конечно. Я Майкл. - Он неохотно протянул руку.

- Фред Ханна, - представился Дюмас. - Я ненадолго.

Увидев Найджеллу Барроу, он снял шляпу и улыбнулся. Майкл представил их, Дюмас пожал ей руку.

- Очень рад.

Затем Дюмас достал из кармана пальто двухдюймовый флакончик с белым порошком. Майкл, покусывая нижнюю губу и хмурясь, уставился на флакончик.

- Не всё сразу, - усмехнулся Дюмас. - Прежде чем угощаться этим прекрасным кокаином, давайте осветим некоторые пункты. Джо просил кое-что передать. Он приносит извинения за то, что так обрушился на вас.

Майкл расплылся в улыбке.

- Ну, чего там, всякое бывает. Я понимаю. Он же и не мог иначе поступить.

- Джо знает, что всех наколол Эдди Уокердайн, - продолжал Дюмас, - так зачем же держать что-то против вас лично? Я хочу сказать, Уокердайн решил так: дешевле вас исключить, чем отдать треть или сколько там полагалось на вашу долю.

- Клянусь. Ни за что я бы не стал обманывать такого человека как Джо. Ну вот никак. Это же надо с ума сойти, чтобы Джо задеть.

- Конечно. Однако учтите и его точку зрения. Вы не доставили то, что обещали, и он теряет на этом лицо. Не только у своих людей, вы понимаете, но и у конкурентов. Дурацкий вид у него получается, можно сказать.

Майкл покачал головой.

- Фред, вы даже не знаете, как мне жаль.

Дюмас остановил его, подняв руку.

- Я же говорю, Джо понимает. Кстати, Уокердайн объявился в Израиле.

У Майкла отвисла челюсть.

- Вот сукин сын. Вы уверены?

- Мы уверены. У Джо везде друзья. Такой большой груз мало где можно сдать, особенно украшения. Их можно продать только после того, как разбита оригинальная оправа, а для этого требуется искусство. Людей, которые умеют делать такие вещи, мало и они рассеяны по всему миру. Все их знают.

Майкл захохотал.

- Мне это нравится. Поганому Уокердайну пробьют билет. Мне нравится. Ваши заберут у него товар, я надеюсь?

Дюмас вздохнул.

- Это не так легко. Смотря сколько он уже сбыл и кому. Похоже, у него какой-то бизнес с израильтянином, которого он встретил в Испании. Ну ладно, вернёмся к вам. Вы понимаете, что задолжали Джо и...

Майкл поднял руки.

- Да, да, да, если я могу что-нибудь сделать для Джо, пусть только скажет. В любое время. Буду мулом, что угодно.

Дюмас по-волчьи улыбнулся.

- Хорошо быть молодым и живым, а?

Ухмыляющийся Майкл, одной рукою придерживая Найджеллу за талию, кивнул.

- Роскошно.

Дюмас протянул ему флакончик.

- Прощальный подарок. Джо показалось, что вы слишком намагниченный, и он предлагает расслабиться. Вы двое можете покинуть Нью-Йорк в любое время, когда захотите. Ваши проблемы кончились.

Майкл на радостях обнял Найджеллу и звучно поцеловал.

- Ура! Слышала? Всё позади. Н-ну, теперь можно отдохнуть. Так это хорошо или нет, я тебя спрашиваю?

Он отпустил Найджеллу и схватил Дюмаса за руку обеими своими.

- Как я рад, что вы зашли.

Дюмас улыбнулся.

- Если не возражаете, я хотел бы задержаться, принять участие в празднестве. - Он вытащил из кармана второй флакончик. - Я захватил своё зелье.

Майкл издал радостный вопль.

- Начинаем!

Он сбегал в крошечную ванную комнату, принёс косметическое зеркальце Найджеллы и одностороннее бритвенное лезвие. Дюмас и Найджелла уже поставили два деревянных стула с прямой спинкой к маленькому столику у алькова.

Других стульев в комнате не было, и Дюмас настоял, чтобы сели Найджелла и Майкл. Он постоит. Дюмас чуть насмешливо улыбнулся, наблюдая, как торопливо Майкл высыпает белый порошок на зеркало и делает из него лезвием восемь тонких линий. Найджелла тем временем скатала трубочки из стодолларовых бумажек. Дюмас свой порошок высыпал на белое блюдечко, карманным ножом разделил на четыре линии. Когда Найджелла подала ему свёрнутую сотню, он поблагодарил её с улыбкой. Обоим Дюмас явно нравился, они растаяли в его присутствии.

Майкл начал первый. Засунув один конец сотенной трубочки в правую ноздрю и уткнув другой в кокаиновую линию, он втянул её, потом переместил трубочку в левую ноздрю и втянул вторую линию. После следующих двух линий он откинулся на спинку стула, со стеклянными глазами и ухмыляющийся, в носу на волосках белели остатки порошка. Он стал торопить Найджеллу. Зелье динамит!

Дюмас несколько секунд наблюдал за ними, но молодые люди совершенно очевидно ждали, когда же и он примет участие. Ну что ж, приходилось игру продолжать. Он втянул носом две линии своего порошка, одобрительно кивнул и стал ждать, когда подействует. Не на него, а на эту пару, которая не знала, что сейчас устроит выступление. Никто вроде бы не заметил, что Дюмас опять надел перчатки.

Вдруг Майкл сильно покраснел, схватился за сердце, дышал он со свистом, через рот. Выпучив глаза, он одеревенел на стуле. Найджелла стискивала себе горло, ей не хватало воздуха. Она повернула голову к Майклу - он как раз упал на пол, где его рвало и трясло в конвульсиях.

Тогда Найджелла начала поворачиваться к Дюмасу, но остановилась, прикрыла рукой рот и рухнула на столик. Через несколько секунд тело Майкла напряглось, расслабилось, коротко засучили ноги, на этом все движения прекратились. Найджелла тоже не двигалась.

Дюмас подсунул им стопроцентный кокаин, чистый и неразведенный боливийский продукт без каких бы то ни было добавок. Вполне хватило бы слону, или согнуть сталь, или поднять мёртвых к жизни. Впрочем, одна добавка всё же была. Дюмас подсыпал стрихнин. Чистый кокаин и крысиный яд. Делать так делать.

А делать дурака из Джо Ло-Касио не надо. Это уж никак.

Дюмас подумал: умеешь ты их выбирать, Ровена. Он сейчас впервые встретился с Майклом лицом к лицу. По просьбе Ровены он исследовал мистера Дартига перед свадьбой и дал заключение, что он прирождённый неудачник. Однако же Ровена соизволила проигнорировать факты. Взяла и вышла за него.

Взяв своё блюдце, Дюмас отнёс его в ванную комнату и смыл белый порошок - это была лактоза, молочный сахар. Протёр блюдце полотенцем и оставил на крышке туалета. Взглянул на себя в зеркало, вздохом прокомментировал продолжающие редеть волосы и вернулся в комнату.

Записные книжки Ровены он нашёл сразу же, вспоминая при этом слова Кена: человек, ограбивший свою жену, способен на всё, а уж прочитать её сокровенные мысли для него пустяк. Теперь пусть эти записи изучает Кен.

Дюмас пролистал книжки, исписанные красивым вычурным почерком Ровены. Его не удивляло, что она так много доверила бумаге. Есть у Ровены такая склонность - упорядочивать детали. В книжках могли содержаться просто заметки о сексуальных вкусах клиентов, цены и тому подобное. Или же она хотела сохранить в тайне от налоговых инспекций, банков и правоохранительных органов некоторые финансовые записи.

Конечно, она могла и планировать шантаж в будущем, но Дюмас очень в этом сомневался. Ровена знала свои возможности и не зарывалась. Ошибку она сделала одну: не тем мужчиной увлеклась.

Когда Дюмас увидел имя Кена и своё, у него поднялись брови. Это мы людям не покажем, верно? Кен решит, как лучше использовать записные книжки, вначале убрав имя Дюмаса, разумеется.

Джо Ло-Касио ничего не знал об этих горяченьких книжечках. Майкл, по каким-то своим причинам, о них не упомянул. Он сказал Джо о серьгах серьги-то принадлежали Ровене! - вероятно, чтобы вызвать к себе симпатию, после того как Уокердайн его наколол. Зря тратил слова. У Джо было одно на уме: рассчитаться с Майклом за потерю лица.

Поручение Дюмас только что выполнил. И вряд ли кого-нибудь взволнует смерть двух кокаинистов, напозволявшихся высококлассного зелья. Такие вещи часто случаются.

Серьги Дюмас нашёл тоже без труда. Очень красивые. У Ровены хороший вкус. Он положил их в карман пальто, где лежал его флакончик с "наркотиком". Ровена получит свои серьги через несколько часов.

Дюмас вышел из номера, оставив на двери табличку "Не беспокоить". А с лысинкой действительно пора что-то делать.

Глава 20

Было семь двенадцать вечера, когда Ровена Дартиг, с бутылкой беспошлинного бренди в голубом пластиковом мешке, вышла из здания для прибывающих международных пассажиров в аэропорту Кеннеди, следуя за полным носильщиком пуэрториканцем - он толкал тележку с её багажом.

Она прошла вдоль здания, оставаясь под навесом и подальше от линии такси, по которым хлестал декабрьский дождь. У Ровены всегда портилось настроение в такую погоду. Но ничего, её ждёт лимузин, она выпьет бренди, согреется, а потом они с Беном поедут на аукцион рабов в Квинсе - ужасное место этот Квинс, проведённый там час кажется неделей.

Кен Ёкои и Бен выбрали дом в Квинсе для содержания рабов потому, что недалеко располагалось детективное агентство Бена и проще было обеспечивать безопасность. Домом этим владела зарегистрированная в Панаме корпорация корпорация представляла собой совместное предприятие Ровены, Ёкои, Дюмаса и Николаи. Пожилая пара, супруги венгры, постоянно жила в доме, за всем присматривая, и записаны владельцами были они.

Сколь долго доводилось сексуальным рабам жить в этом доме, зависело от различных причин. Те, кто приходил по своей воле - значит по рекомендации Ёкои - редко проводили там больше двух месяцев. Если за это время не удавалось их продать, рабам предлагали уйти.

Ровену интересовали дети из её благотворительной организации, их привезли сюда две старые королевы, давнишние и доверенные помощники. Этот особый товар прибывал примерно за неделю до ежегодного аукциона, и его неизменно расхватывали богатые клиенты. Безопасность обеспечивали люди Бена Дюмаса, зловещие и отвратительные личности, на взгляд Ровены. Оплата принималась только наличными, деньги не возвращались. Ровена могла получить от двух до четырёх миллионов долларов, но не меньше половины съедят расходы.

В аэропорту Ровену встретил у выдачи багажа носильщик, он нёс табличку с её именем и сообщил, что прислал его мистер Дюмас, а лимузин уже ждёт. Бен, который всегда встречал её со всей возможной предупредительностью, сейчас, очевидно, решил держаться в тени. У него, конечно же, есть свои причины на это. А ей не терпелось уйти с холода. Да и не для того она истратила десять тысяч фунтов на норковую шубку, чтобы она вымокла.

Впереди Ровена увидела длинный серебристый лимузин, стоявший позади маленького зелёного автобуса, перевозившего пассажиров от терминала к терминалу. Багажник лимузина был открыт, но Бена она и сейчас не увидела. Вероятно, скрывается на заднем сиденье. Ну и правильно, зачем на дожде торчать.

Когда Ровена приблизилась к лимузину, открылась задняя дверь - как приглашение. Она ускорила шаги, перегоняя носильщика: пусть сам занимается её багажом, ему за это платят. Наконец она будет с человеком, который убережёт её от Пака Сона. Гонорар Бена за убийство чудовищно велик, но разве у неё есть выбор?

Со вздохом облегчения она скользнула в лимузин и открыл рот, чтобы поздороваться с Дюмасом. Но у неё тут же отвалилась нижняя челюсть и выпучились глаза от ужаса. Пак Сон, на дальнем конце сиденья, допил шампанское и заглянул в пустой бокал.

- Добрый вечер, - проговорил он. - Надеюсь, хорошо долетели.

Он поднял руку - это был сигнал. Сидевшие впереди Чои и Давид Митла вышли из машины. Митла закрыл дверь со стороны Ровены, а Сон тут же её запер, нажав кнопку на подлокотнике. Чои расплатился с носильщиком, закрыл багажник и вернулся в машину. Сразу заработал двигатель, машина тронулась.

Ровена сделал несколько глубоких вдохов, потом с трудом сложила лицо в улыбку.

- Пак, милый. Какой приятный сюрприз. А где... где Бен? Мы должны были с ним встретиться и ехать на аукцион.

- Планы изменились.

- Изменились? Я не понимаю.

Давид Митла повернулся к ней с переднего сиденья, его лицо казалось демоническим в тусклом освещении машины. Ровена взглянула на него и быстро отвернулась, стискивая обеими руками бутылку с бренди. И лишь когда лимузин миновал автостоянку и направился к скоростному шоссе, Митла опять повернул голову вперёд.

Ровена чувствовала себя на грани обморока. В горле пересохло, она с трудом концентрировала внимание. Пытаясь выиграть время, она попросила у Сона бокал шампанского, и он вполне любезно удовлетворил её желание. Она быстро проглотила холодную жидкость, думая: где же Бен? С ним что-нибудь случилось? Господи, только не это.

- У меня есть подарок для вас, - нарушил молчание Сон. Он сунул руку в карман пальто, вытащил что-то и осторожно вложил ей в руку. Ровена опустила глаза и вскрикнула. Он вручил ей серьги Джулиано.

- Где ты их взял? - возбуждённо проговорила Ровена. - Они украдены из моего депозитарного сейфа.

- Твой муж украл - если ты забыла. Я получил серьги от Дюмаса.

- Не понимаю.

- Ты и твой муж взяли мои деньги. Я хочу получить их обратно.

- Ты сошёл с ума. Я у тебя и пенни не брала. Зачем вдруг, после стольких лет? К тому же у меня больше чем достаточно своих денег.

Сон презрительно фыркнул.

- Но у тебя есть муж, который в деньгах нуждается постоянно. Кстати, Дюмас рассказал мне о твоём плане убить меня. Вероятно, ты скажешь, что это не имеет никакого отношения к краже моих денег. Да, это помешало бы мне взяться за тебя, тут никаких сомнений.

Ровена тряхнула головой.

- Я никогда не просила Бена...

Сон приложил палец к губам в знак молчания.

- Бен решил, что если убьёт меня, это только осложнит его жизнь. Как ты знаешь, я делаю некоторые вещи для важных людей в моей стране. Шпионю для них, убиваю для них, подделываю документы для них. Если бы Дюмас убил меня, ему пришлось бы отвечать перед этими людьми. Он решил, что это слишком рискованно.

Ровена всплеснула руками.

- Пак, милый, поверь мне, произошло какое-то недоразумение. Я не из тех, кто убивает. Ты же меня знаешь.

- Он записал ваш разговор и проиграл мне.

- О Боже.

Когда лимузин свернул на омытое дождём скоростное шоссе, Сон мягко положил руку Ровене на бедро. В следующую секунду она вскрикнула: его пальцы впились в нервное сплетение вокруг коленной чашечки. Руку он вскоре убрал, но нога от колена вниз уже онемела, и Ровена судорожно всасывала воздух раскрытым ртом.

- Ты мне всё расскажешь, - вновь заговорил Сон. - Расскажешь о нигерийце, которого подбила ограбить меня, расскажешь побольше о своём глупом муже. Кто-то должен говорить за него, сам-то он вряд ли может. Я собираюсь тщательно тебя допросить. И спешить я при этом не буду.

Лимузин угодил в рытвину, на ветровое стекло плеснуло водой. Машин впереди них не было, позади очень мало.

- Что ты сделал с Майклом? - прошептала Ровена.

- Я ничего не делал. Его убил Дюмас.

Ровена закрыла лицо обеими руками.

Сон пожал плечами.

- Майкл свою роль сыграл. Пора ему было уйти со сцены. Он назвал имена, признал своё участие в ограблении - до конца остался тем дружелюбным ничтожеством, которым был всегда. Я бы его и сам убил, но то уже сделано.

Ровена напряглась: он опять коснулся её бедра.

- С Дюмасом нелегко торговаться, - продолжал Сон. - Мне пришлось заплатить большую сумму, чтобы сохранить себе жизнь. Вдвое больше того, что я должен за девочку, плюс сто тысяч подделками, которые он может употребить по своему усмотрению. Ты ничего близкого ему не предлагала, я думаю. Ну что ж, ты всегда была скуповата.

Давид Митла хихикнул.

- Я могу что-нибудь сказать? - проговорила Ровена мёртвым голосом.

Сон помотал головой.

- Совершенно ничего.

- Я так и думала.

Вскрикнув:

- Сволочь! - она ударила Сона по лбу бутылкой бренди - его голова откинулась назад, и он рухнул в угол лимузина. Впереди Митла отчаянными жестами торопил Чои остановить машину. Лимузин сбросил скорость, но ещё двигался, когда обезумевшая Ровена отперла дверь и выбросилась на мокрое шоссе.

Приземлилась она в большую лужу воды, покатилась по асфальту, обдирая кожу на руках и лице. С трудом поднявшись на ноги - оказалось, что у неё вывихнуто колено - Ровена захромала прочь от лимузина. Взглянув через плечо, она увидела, что лимузин остановился. Помигивая задними огнями, он начал приближаться к ней задним ходом. Ровена повернулась, её ослепили фары машины, которая в следующую секунду на неё наехала.

Водитель, крупная женщина с лошадиным лицом, резко затормозила, но остановить машину не смогла. Голову и плечи Ровены протащило под правым передним колесом тридцать футов, прежде чем машина замерла у обочины.

Глава 21

Приблизительно в то время, когда Ровену Дартиг раздавил микроавтобус из частной детской школы Сафьяна, такси везло Деккера мимо дома Кена Ёкои на Вашингтон-сквер. Было темно, шёл дождь.

Он лишь мельком успел взглянуть на дом, когда таксист, русский еврей аристократического вида, свернул налево и остановил машину рядом с магазином, торгующим оккультными книгами, благовониями и афродиазическими средствами. Расплатившись, Деккер вышел на пустой мокрый тротуар, нахлобучил шляпу и раскрыл зонт - его он купил только что, перед тем как сел в такси у больницы Сумки. Убедившись, что никто не смотрит, он переложил револьвер из поясной кобуры в карман пальто. Потом, закрывая зонтом лицо, направился к дому Ёкои.

На ступеньках дома Деккер увидел двоих мужчин и узнал их без труда. Ким Шин и его телохранитель, у Шина лейкопластырь на перебитом носе - следы драки с Деккером два дня назад. Корейский дипломат стоял под зонтом и смотрел, как его мускулистый телохранитель носит чемоданы и свёртки из дома в фургончик "Фольксваген". Очевидно, корейцы спешно убирали свои вещи из дома Ёкои. Деккер догадывался, что это за вещи.

Он шёл совсем медленно, разглядывая чрезвычайно занятых корейцев. У Деккера не было ни подкрепления, ни ордера, он не сказал своим начальникам и в казначействе, что собирается делать. Если придерживаться официальных каналов, сразу кто-нибудь сообщит Дюмасу и он перепрячет Тоуни. Так что ради Тоуни он сейчас всерьёз рисковал своей карьерой.

Была и другая причина, побуждавшая действовать быстро. Форт отказывался сдаться, пока Дюмас не будет арестован или убит. Очень уж Форт его боялся. Сейчас он носил в себе по улицам информацию, которая могла бы связать Дюмаса с похищением Тоуни, убийством Гэйл и подделками Пака Сона. Его показания помогли бы упрятать Дюмаса навсегда. Но вначале Деккер должен обезвредить Дюмаса, тогда Форт немного успокоится.

У основания каменных ступенек, ведущих в дом, Деккер, скрывая лицо зонтом, позволил телохранителю пройти впереди. Кореец, в жёлтом плаще и чёрной кожаной кепке, нёс по чемодану в каждой руке и полностью игнорировал Кима Шина, который кричал ему что-то на корейском. Деккер сделал глубокий вдох. Пора.

Он напал на телохранителя сзади. Уронив зонт, саданул ему плечом в спину, отбросив на "Фольксваген". Телохранитель ударился о фургончик лбом и левым плечом, да так сильно, что упал в полубессознательном состоянии в лужу.

Деккер сразу же повернулся, целясь из револьвера Шину в голову.

- Только дёрнись, - предупредил он, - и я раскрашу весь фасад дома твоими мозгами. А сейчас медленно спускайся по ступенькам, руки держи на виду.

Опустив зонтик, потрясённый Шин схватился одной рукой за чугунные перила.

- Что ты здесь делаешь? Ты не имеешь права вмешиваться...

- Быстрее, быстрее, - поторопил его Деккер, махнув револьвером в сторону фургончика. Шин спустился и подошёл к своему телохранителю, который уже стоял на коленях, потирая плечо. Прижав Шина к "Фольксвагену", Деккер пинком заставил его расставить ноги и быстро обыскал. У Шина ствола не было, а у телохранителя нашёлся большой "Кольт" - он не хотел с ним расставаться, пока Деккер не приставил дуло своего револьвера ему к горлу.

Деккер приказал обоим корейцам сесть на переднее сиденье, швырнул свои наручники Шину, который оказался за рулём.

- Ты должен приковать себя и своего друга к рулевому колесу. - Когда Шин это сделал, Деккер вытащил ключи из зажигания и бросил их через улицу, в парк.

Оставив Шина наедине с его тёмными мыслями, Деккер перешёл к задней части фургончика и в открытую грузовую дверь осмотрел груз. Там лежала бумага, которую, как сказал Форт, он доставил в ресторан Николаи несколько часов назад. Четыре пакета размером с подушку, завёрнутые в плотную коричневую бумагу, перетянутые стальными лентами и проштампованные "Собственность Бюро гравирования и печати США".

Рядом с бумагой находились пять чемоданов, два из них Деккер открыл. Один содержал новые стодолларовые бумажки, другой - ценные бумаги, выпущенные якобы западногерманскими и швейцарскими банками. По словам Рассела Форта, Сон собирался продать это дерьмо полудюжине клиентов и заработать на этом миллионы. Форт не знал всех подробностей, но, похоже, Сону было необходимо побыстрее собрать тонну денег, иначе ему пробьёт билет какой-то кореец.

Закрыв дверцы фургончика, Деккер опять подошёл к передней части и показал насупившемуся Киму Шину свой жетон.

- Детектив-сержант Манни Деккер. Вы арестованы за подделку денежных документов, а также за кражу бумаги, используемой для изготовления валюты Соединённых Штатов. - Он уже начал зачитывать по памяти арестованным их права, когда вдруг сообразил, что за ним могут наблюдать из дома. Ну, тут уж ничего не поделаешь. - Дюмас внутри? - спросил он, закончив.

Ким Шин и телохранитель смотрели прямо вперёд - две статуи, внезапно потерявшие дар речи.

- Где он держит Тоуни Да-Силва?

Не поворачивая головы, Шин нащупал пластырь у себя на носу.

- Вы перевозите товар, - задумчиво проговорил Деккер. - Значит, Сон не появится?

Корейцы продолжали молчать.

Деккер покачал головой.

- Вы, ребята, такие болтливые, слова не вставишь. - Протянув руку в кабину фургончика, он ткнул пальцем Шину в повреждённый нос. Дипломат завопил, отшатываясь от Деккера, а тот спросил: - Где Тоуни Да-Силва?

Схватив за воротник пальто, Деккер выдернул голову Шина на дождь.

- Я тебе ещё за Твентимэна должен... Ну, где Тоуни? И ещё - сколько человек в доме Ёкои?

Ким Шин плюнул ему в лицо и сказал что-то на корейском. Деккер рукою вытер слюну со щеки, руку отёр о пальто.

- Нет, по-хорошему ты не понимаешь. - И он сильно ударил Шина по носу раскрытой ладонью. Сирена проезжавшей недалеко пожарной машины заглушила вопли корейца.

Дюмас, рядом с кроватью Ёкои, перелистывал одну из записных книжек Ровены.

- Она многих могла погубить этими писульками, - заметил он. - У неё здесь все подробности - не только о Соне, тут и мы с тобой, и люди, которые покупали у неё сексуальных рабов. Показана связь Сона с корейским правительством, его посольские контакты, подделки паспортов, шпионаж и убийства - всё это Сон делал для Кореи. Вот так. Да, тебе кое-что понравится. Вероятно, ты назовёшь это главой об извращённых сексуальных вкусах богатых и знаменитых. Хочешь послушать?

Ёкои слабо улыбнулся.

- Ты же знаешь, что да.

- Я тоже хочу, - послышался мужской голос.

Повернувшись в ту сторону, Дюмас и Ёкои увидели стоящего в двери Деккера - одна рука за спиной, другая, с револьвером, свисает вниз.

У Дюмаса на лбу забилась жилка. Захлопнув записную книжку, он поднялся.

- Ты отсюда вышел, мистер, и я имею в виду прямо сейчас. Ты в частном доме, и если я не увижу ордера, должным образом подписанного судьёй, ордера, где конкретно говорится, что именно ты ищешь - всё, ты уже вышел, тебя здесь нет.

На Деккера это не произвело никакого впечатления.

- Передняя дверь была открыта, и я, как неравнодушный гражданин, подумал: вдруг сюда проник грабитель. И позвольте напомнить, что полиция имеет право входить без ордера, если есть основания полагать, что совершается преступление. Я подозреваю, что вы незаконно держали здесь Тоуни Да-Силва. Шин говорит, её перевезли в Квинс. Я хочу, чтобы вы это подтвердили.

Ёкои закашлялся. Дюмас взглянул на него, потом вернулся к Деккеру.

- Вон. И немедленно.

- Стрелки, которых ты выпустил на Форта, обгадились, - Деккер изменил тон. - Его подружка мертва, но он-то живой и почти здоровый. Разумеется, он очень хочет пройтись по тебе дорожным катком.

В другой руке Деккера, которая показалась сейчас из-за спины, была книжка - он бросил её на коврик у кровати.

- Школьный учебник. Я нашёл его внизу, в подвале. И на нём имя Тоуни Да-Силва чернилами.

Дюмас улыбнулся своей волчьей улыбкой.

- Если хочешь отнести это в суд, умник, то пожалуйста. Кто угодно мог положить это внизу. Может, ты и положил.

Деккер вошёл в комнату, сел в деревянное кресло колониального стиля, шляпу снял и водрузил на правое колено.

- Медсестра звонит в полицию, но пока они не приехали, я успею кое-что сказать.

Он помолчал, озабоченно хмурясь.

- Прежде всего в подвале будут искать отпечатки пальцев Тоуни, и я уверен, что найдут, а в деле они есть, кстати. Гэйл Да-Силва сделала то же, что делают сейчас многие матери. Сняла с неё отпечатки пальцев по всем правилам - на тот случай, если Тоуни исчезнет и появится через много лет. Пропавшие дети взрослеют, но отпечатки пальцев у них не меняются. Не сомневаюсь, мы найдём также волосы и волокна, доказывающие, что она была здесь. Ты всё ещё думаешь, что я фантазирую?

Ёкои потянул Дюмаса за брюки.

- Бен? Бен?

Не сводя глаз с Деккера, Дюмас коснулся руки своего любовника.

- Как твоя напарница, Деккер?

Деккер дёрнулся. Вот уж этого он меньше всего ожидал - вопроса, который не был вопросом. А почему психопат Бен бросил это в него так откровенно? Да чтобы вывести из равновесия. И, будь он проклят, ему это почти удалось.

Минуты две они смотрели друг на друга, тишину нарушало только тиканье викторианских часов на каминной полке и шум дождя за окном. Наконец, овладев собой, Деккер смог улыбнуться.

- Значит, это ты, гадина, стрелял в неё. Вот лицо будет у Сумки, когда я расскажу, что её чуть не убил педик из ада. Кстати, тебе ещё кое-что понравится. Она связала тебя с убийствами Да-Силва. Проблема в Джо Ло-Касио в том, что он может продать стволы любому дерьму, которое приходит с улицы.

Ёкои кашлянул, привлекая внимание.

- Господи, Бен, он знает всё. Что мы будем делать?

Деккер насмешливо улыбнулся Дюмасу.

- Мы оба знаем, что случается, когда сажают полицейского. Ты не протянешь и месяца. Как только ты окажешься в тюрьме, на тебя выдадут контракт - и меня это заранее радует. А без тебя и подружка твоя долго не проживёт.

Дюмас чуть подвинулся к ночному столику у кровати.

Деккер помотал головой.

- Я нервничаю, когда ты так делаешь. Сиди смирно. Даже если ты выберешься из комнаты, куда тебе идти? Полиция, федеральные, все тебя хотят. Внизу лежит федеральная бумага для валюты - Форт говорит, что передал её тебе и Николаи. Да и вообще ты не из тех, кто способен сбежать и оставить своего любимого. Вот почему ты никуда не денешься, кроме как в колледж.

Рукояткой револьвера Деккер стряхнул капли воды со шляпы на колено.

- Форт говорит, ты крадёшь информацию из полицейских компьютеров и продаёшь её торговцам наркотиками и прочей погани. У тебя есть полицейские, которые сообщают о налётах, следователи в прокуратуре, дающие взглянуть на секретные дела, судебные клерки, через которых ты узнаёшь о расследовании большого жюри... Ты не терял времени. Ну и ещё позволь напомнить о твоём соучастии в убийстве Сюзен Скаддер.

Деккер поднял палец.

- У тебя, как я понял, освободилось место. Форт прикончил стрелка по имени Хектор Эспиноза, он, я знаю, работал на тебя. Женщина, которая была с ним, по описанию похожа на его жену Иду. Её, кажется выгнали из полиции, потому что она слишком энергично раздевала и обыскивала женщин? Говорят, она любит...

Тут вмешался Ёкои.

- Меня засадят в какую-нибудь жуткую тюремную больницу, где весь персонал - кретины. Господи, Бен, я лучше сразу умру, чем дам прикасаться к себе этим идиотам.

Деккер вздохнул.

- Королева говорит, что она лучше умрёт. Это идея. Я взглянул на истории болезней в подвале. Интересно, что скажет о них назначенный судом медицинский эксперт? Ставлю восемь к пяти, там найдётся не один пример профессиональных злоупотреблений. А с историями болезней есть ещё и видеозаписи...

- Как ты прошёл мимо Кима Шина? - поинтересовался Дюмас.

- Произнёс волшебное слово. Он в фургоне, вместе со своей любимой гориллой. Значит, в Сумку стрелял ты?

Дюмас ухмыльнулся.

- Ты спрашиваешь или утверждаешь?

- Ты знаешь, что в тюремных больницах персонал иногда настолько боится заражения СПИДом, что к этим больным не подходят сутками? Больной умирает и лежит там в своей грязи, тело разлагается, вонь до небес. Правда, неприятно?

Жилка забилась у Дюмаса на виске.

- Положи пистолет, и увидим, кто боится.

Деккер отрицательно покачал головой.

- Боюсь, что не смогу пойти тебе навстречу. Я бы с удовольствием, но тогда одному из нас придётся убить другого. А ты мне нужен - приведёшь меня к Тоуни и Паку Сону. К тому же мне приятно думать, что ты сядешь в тюрьму, а твоя подружка будет мучиться без тебя. Приятно думать, что ты будешь беспокоиться о ней. Может, расскажешь об этом доме в Квинсе? Ну, куда Шин сказал, что ты перевёз Тоуни?

- Я тебе ничего не скажу.

- Как хочешь. А теперь взгляни последний раз на мистера Ёкои, потому что больше ты его не увидишь. Не рассчитывай и на обмен письмами и телефонными звонками. Вы любовнички, станцевали свой последний танец. Я даже сам прослежу, чтобы последние дни мистера Ёкои на этой земле получились особенно гнусными. Хорошего ухода за ним не будет, поверь мне.

- Бен, - взмолился Ёкои, - что я без тебя буду делать?

- Хороший вопрос, - кивнул Деккер. - Что он будет без тебя делать, Бен? Мне кажется, он умрёт намного быстрее.

Неожиданно к ним присоединилась толстая медсестра, негритянка с Ямайки, она вошла с термометром, громко поскрипывая туфлями. Остановилась она прямо перед сидевшим Деккером.

- Я позвонила в полицию, как вы сказали. Скоро приедут. А сейчас, если вы меня извините, я должна заняться пациентом. Те дела пусть будут между вами и мистером Дюмасом. Меня они не касаются.

Она пошла через комнату, и прежде чем Деккер успел что-нибудь сказать или сделать, оказалась между ним и Дюмасом - а тот, увидев свой шанс, мгновенно отреагировал. Его рука метнулась к ящику ночного столика и выхватила оттуда револьвер. Деккер крикнул медсестре, чтобы отошла в сторону. Но она испугалась, замерла при виде оружия у Дюмаса.

Злясь на себя - надо было сразу обезвредить Дюмаса наручниками Деккер выпрыгнул из кресла, приземлился на паркетный пол и покатился вправо. Ему было нужно чистое поле для одного выстрела. Сестра по-прежнему оставалась между ними. По-прежнему мешала.

Деккер прокричал:

- Чёрт возьми, женщина, двигайся!

Сестра отступила на полшага, потом ещё, повернулась и с воплями убежала в своих скрипучих туфлях. У Деккера появилось свободное поле для выстрела. Но выстрелил Дюмас - Ёкои в голову, потом засунул дуло себе в рот и ещё раз нажал на спусковой крючок.

Потрясённый Деккер медленно поднялся с пола, пытаясь убедить себя, что ничего не произошло.

- Нет, - прошептал он. - Нет, нет, нет. - И подумал: Иисусе, как же Дюмаса хватило на это? Сейчас он чувствовал смятение, шок, страх, а превыше всего - облегчение, что Дюмас не стал стрелять в него. И - ненависть к Дюмасу: он же умер, не сказал, где Тоуни.

Деккер смотрел на мёртвых любовников и думал - сбежали они от него. К нему уже возвращался контроль и поэтому он не видел причины жалеть этих двух подонков. Они украли Тоуни, убили её родителей, продавали детей... Какого же чёрта Деккеру их жалеть?

В то же время он был беспредельно рад, что остался жив. И какой-то частью своего существа понимал, что только что перед ним разыгрался акт страсти, нечто такое, о чём он не сразу сможет забыть. Со временем он поймёт, был ли этот акт самым ужасным или самым щедрым из всего им виденного. Сейчас же, от потрясения, он просто не мог разобраться.

Кто-то бегом поднимался по лестнице. Медсестра прокричала:

- У него пистолет! - значит, обращалась к полицейским. Он должен действовать быстро.

Оставив свой револьвер на полу, Деккер подбежал к кровати, схватил записные книжки, которые читал Дюмас, и сунул себе в пальто. Затем вытащил полицейский жетон, оставил свисать с шеи, и повернулся лицом к двери. Едва он успел поднять руки, как в комнату ворвался плотного сложения ирландец полицейский в длинном чёрном пальто и сразу пригнулся в традиционной стойке, целясь Деккеру в голову. Его партнёр, чёрный, с длинным лицом и большими зубами, тоже пригнулся - он целился Деккеру в пах.

Ирландец проорал:

- Замри!

Деккер замер.

В девять сорок две тем же вечером Деккер, на заднем сиденье "Бьюика", стоявшего под дубом в Кью Гарденз, всматривался сквозь моросящий дождь в двухэтажный оштукатуренный дом неподалёку. Дом, спереди хорошо освещённый, был одним из четырёх, которые образовывали уютный анклав на усаженной деревьями улице. Охраняли дом двое мужчин в красной "Тойоте".

На переднем сиденье "Бьюика" Йел Сингулер прервал обсуждение университетского футбола с худощавым чёрным агентом, сидевшим за рулём, и повернул всю свою тушу к Деккеру.

- Не соскучился?

- Почему задерживается твой человек? - спросил Деккер.

- Ну, ты же знаешь, сколько нужно времени, чтобы получить ордер. Хорошо, если судья сговорчивый, не очень смотрит на бумажку, которую подписывает. Судья, который нам был нужен, ушёл в оперу. Оставалось найти его там, испортить ему вечер, и надеяться на лучшее.

- Эти ребята в "Тойоте" - бывшие полицейские, - напомнил Деккер. Может, у них и преступные наклонности, но в голове не пусто. Рано или поздно они нас высчитают.

- Ты молодец, что нашёл бумагу и фальшивки Сона, - проговорил Сингулер. - Теперь не устраивай мне истерику. Чтобы войти в этот дом и забрать девочку, нам нужен ордер. У тебя ордера не было, когда ты пошёл за Дюмасом. Спасло нас то, что он взял и проглотил свою пушку. И если ты поймал Кима Шина с краденой бумагой, это вовсе не значит, что он сядет, потому что, опять же, ордера у тебя не было. Странно, что я вынужден тебе об этом напоминать. Ну а раз уж ты пришёл ко мне за помощью, будем делать по-моему. Ждать ордера.

Деккер недовольно нахмурился.

- Если бы мне не была нужна поддержка, а бы пошёл туда один.

- И тебе могли отстрелить голову. Насколько я знаю, яйца тебе чуть не отстрелили.

- Этот адрес идёт по всем записям Ёкои. Хороший дом в хорошем районе. Идеально для продажи сексуальных рабов. Может, объяснишь, почему Дюмасу, Ёкои и Ровене как-её-там, это сходило так долго? Шин говорит, что Тоуни здесь. Очень надеюсь, этот сукин сын прав. Дюмас этого не подтвердил, но, логически рассуждая, должно быть так. Куда ещё могли её увезти в спешном порядке?

- В южнокорейское посольство, может быть, - предположил Сингулер.

- Не исключается. Однако бумагу и поддельные деньги Шин вёз тоже сюда.

Сингулер кивнул.

- Если Смехотун здесь, я уже умер и на небе. Как я хочу его сломать, вы и представить не можете. Возрадуйтесь, ребята, это, кажется, тот человек, которого мы ждём.

Мигая фарами, к ним медленно приближалось такси.

- Да, это он, - подтвердил Сингулер. - Начинаем.

Деккер, Сингулер и чёрный агент вышли на дождь. Сингулер начал говорить в ручное радио, а чёрный агент побежал к такси, оно уже остановилось. Через несколько секунд он вернулся к Сингулеру и подал ему конверт. Сингулер подал по радио общую команду.

Агенты Секретной службы и полицейские, прятавшиеся в стоявших неподалёку машинах, выскочили на мокрую улицу и, разбрызгивая лужи, побежали к дому. Трое полицейских с ружьями остались на улице, они держали под прицелом "Тойоту". Деккер - он сразу достал свой револьвер - держался поближе к Сингулеру, который, несмотря на свои размеры, двигался быстро и грациозно. У дома Деккер оказался первым. Тоуни. Сейчас мучения Деккера кончатся. Он её найдёт.

Под взглядом маленькой телевизионной камеры, установленной для проверки посетителей, Деккер и Сингулер ворвались в освещённое розовым фойе, где коротко остриженный молодой кубинец в свободном жёлтом костюме схватился было за наплечную кобуру, но в следующую секунду поднял руки. Он сидел на металлическом столе и разговаривал с высоким латиноамериканцем средних лет, у которого в распахнутый халат виднелись зажимы на сосках и кожаный собачий ошейник с шипами. Он проверял имена посетителей на маленьком компьютере, а в перерывах гадал кубинцу на картах таро.

Латиноамериканец собирался спросить у Деккера и Сингулера документы, однако заметил у них револьверы. При виде оружия и полицейских значков он упал с воплем на четвереньки, халат задрался, обнажая волосатую задницу. В задницу Сингулер его и пнул, свалив на красночерепичный пол.

Стремясь как можно быстрее найти Тоуни, Деккер побежал вперёд, по устланному коврами коридору, где на стенах висели эротические картины и пахло марихуаной. В конце коридора он откинул занавес из бус, за которым открылась большая комната, декорированная под средневековую темницу. Это был сексуальный супермаркет. Блестящий шар у потолка и звуки Вивальди из невидимых репродукторов не могли скрыть, что сцена отвратительная, ничего столь отвратительного Деккер ещё не видел за годы работы в полиции.

Две дюжины хорошо одетых мужчин, относящихся к самым разным расам, рассматривали коллекцию голых подростков, мальчиков и девочек, которые были прикованы к стенам. Их изучали так, будто они банки с консервами. Деккер сразу увидел, что Тоуни среди них нет.

Справа от него свисала головой вниз с "виселицы" чёрная девочка, рот у неё был заклеен лентой, чтобы заглушить крики. Некоторые клиенты держали на поводке только что купленных рабов.

Покупатели увидели Деккера. Увидели револьвер и полицейский значок на шее. Увидели и других полицейских, которые ворвались вслед за ним. Запаниковав, некоторые пытались убежать, но Деккер схватил одного из них, приземистого араба с жирными волосами и лицом в форме лопаты. Ударив сначала локтём в лицо, Деккер втащил его обратно. И сразу продолжил поиски Тоуни.

В комнате рядом с "темницей" он обнаружил ритуальный крест, ритуальный столб, на стене цепи, трости, хлысты, зажимы для сосков, искусственные члены и кожаные маски. Жан-Луи Николаи, в белом костюме, зелёном галстуке и тёмных очках аукционировал подростков. Увидев Деккера, он задышал часто-часто. Покупатели вокруг него стали искать выход. Слишком поздно. В комнату входили один за другим полицейские и агенты Секретной службы, с криками и руганью они выстроили покупателей и рабов вдоль стены.

Деккер схватил Николаи за его дорогой галстук.

- Где Тоуни?

- Тоуни? Я не знаю, о чём вы говорите.

Деккер стал закручивать галстук, отчего Николаи стало дышать ещё тяжелее.

- Дюмас и Ёкои мертвы, - сообщил ему Деккер. - Теперь всё упадёт на тебя и Ровену Дартиг, или мистера Фокса, как она себя называет. Вы с ней теперь одни в деле. Мы взяли Архив Ёкои, и у нас Рассел Форт, который готов тебя сдать. Рассказывай мне полезные вещи, пока я ещё в настроении слушать. Например - где Тоуни и Пак Сон?

Задыхаясь, Николаи проговорил что-то, но Деккер не расслышал.

- Громче, - потребовал он.

- Я сказал, поздно уже. Они сейчас на пути в Корею.

Глава 22

Через сорок восемь часов после этого, в первый день без дождя за долгое время, Деккер и Карен Драммэн вошли в кабинет Йела Сингулера, они несли маленькие чемоданчики. Карен нервно кусала нижнюю губу и поглядывала на дверь. Она и Деккер остались стоять, ждали, когда сидевший за столом Сингулер отреагирует на их присутствие. Устрашающего вида секретарша англичанка получила указание ни с кем не соединять, разве что позвонит министр финансов или президент Соединённых Штатов. Сингулер не хотел, чтобы его беспокоили, когда он будет разговаривать с Деккером.

Отхлёбывая клюквенный сок из стакана, огромный техасец изучал пять страниц из записных книжек Ровены Дартиг. Деккер отксерокопировал страницы и разослал их в казначейство, южнокорейское посольство и госдепартамент США. Копии страниц предназначались для разжигания аппетита. Деккер спрятал книжки, потому что только они давали ему возможность отнять Тоуни у Пака Сона.

К страницам Деккер приложил ультиматум: если Южная Корея не доставит немедленно Тоуни в американское посольство в Сеуле и не выдаст Пака Сона Америке, Деккер раскроет записные книжки прессе. Южная Корея получала на это сорок восемь часов. По истечении срока будут обнародованы шокирующие откровения миссис Дартиг: подделки, отмывание денег, детская проституция в высших сферах. Деккер понимал, что, угрожая корейцам, резко уменьшил свои шансы на выживание.

Узнав о его попытке шантажа, департамент полиции Нью-Йорка начал готовить служебное разбирательство по обвинению в сокрытии улик. Кроме того, департамент пообещал лишить его пенсии. Следующим на очереди был госдепартамент, пригрозивший судебным преследованием за вмешательство во внешнюю политику. А со вчерашнего дня за каждым его шагом стало наблюдать ФБР. Врагов становилось всё больше.

С другой стороны, некоторые люди в правоохранительных органах сообщали ему о всех направленных против него шагах. Помощь свою они предлагали анонимно, желая, чтобы Тоуни спаслась, а Сон сел наконец в тюрьму. Йел Сингулер, у которого были две дочери, тоже присоединился к этой системе раннего оповещения. Но, как и другие, он настаивал, чтобы его имя не упоминалось.

- Играть за тебя сейчас, - сказал техасец, - это всё равно что ехать не по той стороне дороги.

Деккер завершил дело Вэлентил-Далто, раскрыл убийство Гэйл, узнал, кто стрелял в его партнёршу, и прекратил компьютерные кражи, которыми занимался Дюмас. Он также оборвал поставки бумаги Паку Сону, конфисковал его поддельные деньги и разоблачил южнокорейское правительство как его преступного партнёра. Не сделал он одного: не нашёл Тоуни Да-Силва.

Решимость он черпал в собственном чувстве вины. Порою он даже понимал, что чувство это нерациональное, что оно искажает его мотивы и гонит по тёмным дорогам. Но цели определённой оно служило. Чувство вины напоминало, что у Деккера есть обязательства не только по отношению к себе. Оно напоминало, что если моральные устои и причиняют иногда неудобства, они тем не менее необходимы.

Задирая южных корейцев, Деккер определённо напрашивался на неприятности. Они люди крутые, проницательные, бескомпромиссные и чрезвычайно терпеливые, если хотят кому-то отомстить. Опасные враги.

От ультиматума Деккера Сингулер многого не ожидал, он был уверен, что корейцы не поддадутся, спасут Сону задницу в благодарность за многолетнюю службу. Что же до Тоуни, то, по его мнению, ни корейцы, ни американцы не станут ставить под угрозу важные военные, торговые и политические договорённости ради тринадцатилетней девочки. Очень жаль, но Тоуни уже вошла в историю.

Вот почему Деккер никак не мог поверить, когда радостно возбуждённый Йел Сингулер сообщил, что корейцы согласились на его условия. Они вернут Тоуни и согласятся на выдачу Пака Сона Америке для суда. Более того, в придачу корейцы отдадут и матрицы. Деккер выиграл - и выигрыш получался большой. По крайней мере, так казалось.

Инстинкт, однако же, говорил ему: что-то здесь не в порядке. И действительно, суть заключилась в "примечании".

- Они хотят, чтобы ты полетел в Сеул за девочкой, Соном и матрицами, добавил Сингулер. - Ты и никто другой. Ты должен ехать невооружённый. Ни оружия, ни поддержки.

- Ты шутишь.

- Такая информация спущена из госдепартамента. Корейцы указали конкретно на тебя. Ты едешь один. И с пустыми руками.

Деккер тряхнул головой: что происходит?

- У нас есть специальные маршалы, которые занимаются этим дерьмом, они ездят по всему свету и привозят преступников, и делают это с оружием.

- Ты можешь отказаться. Наверно, всё зависит от того, насколько сильно ты хочешь вернуть эту девочку.

- Нет, здесь не тот запах. Почему я? Полдюжины маршалов или агентов Секретной службы могли бы поехать туда и спокойно забрать Сона. А Тоуни? Корейцам проще всего было бы передать её и матрицы нашему посольству в Сеуле.

- Слушай, ты, борец с преступностью. Корейцы пытаются спасти лицо в этом деле. Они даже признать не хотят, что слышали когда-то о Тоуни, а тем более, что знают, где она находится. То же и с матрицами. Не нужен им шум, не нужны репортёры и правительственные агенты, которые официально приезжают в страну. Один человек - ты - едет туда, забирает всё и всех и в тот же день прыгает на обратный самолёт. Быстро и со вкусом.

Деккер покачал головой.

- Да, но в жизни так легко и просто не бывает, особенно если замешаны азиаты, я это по опыту говорю. Китай, Япония, Корея, всё одно. Там любого, кто говорит правду, считают дураком. А уж корейцы не дураки, можешь мне поверить.

- Ты научился этому в боевых искусствах?

- Я научился вот чему: никогда не делай очевидного. Опыт боевых искусств подсказывает, что в этом деле с Соном есть много неочевидного. Корейцы по какой-то особой причине хотят заманить меня к себе. Какая причина? Вот что мне нужно знать.

- Сону будет проще убить тебя на своей территории, это ясно, согласился Сингулер. - Ему останутся и девочка и матрицы - плюс прекрасное настроение.

- Нужно ли тащить меня туда, чтобы убить? Почему не здесь?

- Я не гадалка. Я скромный гражданский служащий, который знает, что никто в правительстве этим делом заниматься не хочет. Нашему посольству в Сеуле приказано с тобой в контакт не вступать, когда ты там появишься - как я понимаю, это уступка корейцам. Ты будешь там в полной изоляции, должен тебе сказать. Но если хочешь забрать девочку, поезжай и забери. Ты когда-нибудь бывал в Корее?

Деккер помотал головой.

- Нет. Из Вьетнама я ездил на отдых в Гонконг, Токио и Таиланд. Но не в Корею. Насколько я слышал, потеря не очень большая. Иисусе, чья это идея? Я должен отправиться в чужую страну, взять там убийцу психопата и сделать это без оружия и поддержки. Других идиотов, кроме меня, они не знают?

Сингулер вяло улыбнулся.

- Мне сказали передать тебе, что если ты привезёшь Сона и матрицы, тебя не станут преследовать из-за этих записных книжек. Госдепартамент, твой департамент полиции, все от тебя отстанут. Даёт это стимул к путешествиям, а? Ты можешь всё выиграть и можешь всё проиграть, потому что Сон, разумеется, мирно с тобой не пойдёт. Он попытается тебя убить.

- Да что ты говоришь? - нарочито изумился Деккер.

- Вот такие правила игры, должен тебе сказать. А огласки никакой они не хотят, кстати. Одна строчка в газетах, и сделка не состоится. В Сеуле у тебя будет только шесть часов, чтобы посадить Сона, твою маленькую Тоуни и самого себя на обратный самолёт. После этого корейцы перестают сотрудничать. Всё упирается в девочку, не так ли? Если она для тебя очень важна...

Сейчас в своём кабинете, Сингулер поднял глаза от стола, окинул взглядом Деккера и Карен и откинулся на спинку кресла. Нацелившись подбородком в Карен, спросил:

- Вы-то знаете, во что собираетесь впутаться?

Сразу вмешался Деккер.

- Она мне нужна. Тоуни будет очень испугана. Увидев меня, бояться меньше не станет. Для неё я лишь ещё один мужчина, который, возможно, хочет причинить ей вред. Нужно, чтобы она увидела знакомое лицо, лучше всего женское. Её мать мертва. Остаётся Карен. Без Карен я с Тоуни и не справлюсь. Корейцы согласились на её приезд. А если б не согласились, не знаю, что я стал бы делать.

- Я рада помочь, - подтвердила Карен. - Она моя крестница. Однако могу сказать, что я перепугана до смерти. Я никогда не была на Дальнем Востоке, а понаслышавшись о Соне, боюсь туда ехать.

Сингулер показал на белый конверт, лежавший посреди стола.

- Ордер о выдаче Сона. Подписан всеми необходимыми сторонами. Лично я очень хочу увидеть Сона на суде. Жаль, у нас нет смертной казни. Я бы его поджарил за убийство нашего агента. Само собой разумеется, у тебя нет ни единого друга в Корее и в Вашингтоне, но это ты уже знаешь. Эти записные книжки многих беспокоят. А ты ими так размахивал, что тебя все хотят закидать дерьмом.

Сингулер задумчиво погладил нос толстым пальцем.

- Вряд ли ты хочешь мне рассказать, как добыл книжки. Нет, не думаю. Сначала ты хватаешь "Ролодекс" Николаи, потом крадёшь записные книжки миссис Дартиг. Тебе кто-нибудь говорил, что красть нехорошо? Бедная старушка Ровена. Взяли да раздавили на шоссе у аэропорта Кеннеди. Тебе бы понравилось кончить жизнь пиццей на дороге? Я тебе точно говорю, у Бога есть чувство юмора.

Он опустил глаза к страничкам на столе.

- Эта информация может хорошо тряхнуть корейское правительство. Подделки, отмывание денег, сексуальные убийства. А человек, который делал всё это, выполнял также небольшие поручения своего правительства: шпионил, убивал людей, подделывал паспорта и отмывал краденые деньги. То, что здесь написано, может вызвать взрыв. Хотя тут всего несколько страниц.

- Получишь остальное, когда я вернусь, - пообещал Деккер.

- Если ты вернёшься. Это и беспокоит многих. Ты просто можешь не вернуться. Что тогда будет с записными книжками?

- Я оставил инструкции, их тебе отдадут в крайнем случае.

- Вероятно, они в сейфе у какого-нибудь хитрого адвоката.

Деккер поднял три пальца.

- Три копии, все в разных местах. - Он оставил одну копию у родителей Гэйл в Балтиморе и одну в сейфе Карен у неё на работе. Третья хранилась у Сумки, она вместе со своими ценностями поместила её в больничный сейф. После возвращения в Америку Деккер должен был передать книжку южнокорейскому консульству в Нью-Йорке. Будет ли всё тогда прощено - ну, он подождёт и увидит. Корейцы никогда не исповедывали всепрощение.

Что же до Кима Шина, то он вынырнул благоухающий, как роза. Сейчас он со своим телохранителями возвращался в Корею. Им не предъявили никаких обвинений, это было частью сделки по Сону. Более того, госдепартамент написал извинительную ноту за непочтительное обращение с Шином со стороны нью-йоркской полиции. Нравы политиков не переставали изумлять Деккера.

Сингулер молчал некоторое время, вертел в руках пустой стакан.

- Сон постарается тебя убить.

Деккер кивнул.

- На его месте я бы сделал то же самое.

Карен в ужасе всплеснула руками.

- Там будете ты и он, - продолжал Сингулер. - Один на один. Только происходить это будет на его территории. И никто тебе не поможет. Некоторые из нас покрутились с идеей спрятать пистолет в сеульском аэропорту, но надо же при этом ещё и не попасться. На том конце всем парадом командует полковник Ёнсам, глава корейского ЦРУ. Он давний покровитель Сона. Даже странно, что с Соном он сейчас расстаётся без боя.

Сингулер внимательно посмотрел на Деккера.

- В этом деле происходит нечто такое, в чём я не могу разобраться. Какой-то скрытый план. Должна быть причина, почему Ёнсам и его приятели вдруг согласились отдать нам Сона и девочку. Меня это очень беспокоит. Не люблю, когда люди знают что-то, чего я не знаю, хотя должен знать.

Деккер кивнул.

- Ну ладно, нам пора на самолёт. Спасибо за эту мысль о пистолете.

Сингулер придержал его, подняв руку.

- У меня такое ощущение - кто-то хочет, чтобы вы с Соном друг друга убили. Вы тогда многих осчастливите.

Увидев страх на лице Карен, он спохватился.

- Чёрт возьми, у меня слишком длинный язык. Извините, мисс Драммэн. Иногда я забываю, что в мире существуем не только мы, мальчики.

Она с усилием улыбнулась.

- Ничего. Просто я не знаю, что Тоуни и я будем делать, если что-нибудь случится с Манни.

Деккер дождался, когда она закончит.

- Что если я не привезу Сона? Привезу только Тоуни и матрицы. Вдруг Сон окажется не в состоянии путешествовать? Что тогда?

Сингулер перевернул страницу календаря, упёрся взглядом во вчерашние записи.

- Из-за этого мерзавца мы потеряли прекрасного агента. Хорошего молодого человека, женатого, сыну меньше года.

Он поднялся, подошёл к окну, выглянул на Бродвей двадцатью этажами ниже.

- Смотри сам, боец с преступностью. Ты на линии огня, вот и решай, как поступить, чтобы остаться живым. Кстати, у нас с тобой этого разговора не было. Счастливо долететь, мисс Драммэн.

Глава 23

Сеул, декабрь

В полдень того дня, когда его должны были выдать Америке, Пак Сон танцевал чечётку на полированном полу из чёрного гранита в своей гостиной. Тоуни - лицо у неё было испуганное - наблюдала за ним из мягкого кресла. Двигаясь в танце мимо Тоуни, он потрепал по голове обоих бронзовых львов у камина. Танец опять доставлял ему радость. Головная боль, мучившая после того, как Ровена ударила его бутылкой бренди, давно прошла.

Однако же пурпурный синяк посреди лба остался, Сон был из-за него похож на индийца с дурацким знаком касты. Если бы Ровена не погибла под колёсами школьного автобуса, он бы её сам убил, притом убивал бы долго и очень больно. Но она умерла, и Сон не успел спросить её о записных книжках, которые занимали сейчас такое место в его жизни. Впрочем, теперь они стали проблемой полковника Ёнсама. Вот пусть этот дурак с головой-пулей и беспокоится.

А беспокоиться он должен, потому что корейское правительство поручило ему найти книжки. Политическое выживание Бритвы, да и физическая жизнь, зависели от того, сможет ли он перехитрить Деккера и забрать у него записные книжки. Памятуя о недавнем предательстве Ёнсама, Сон даже и не знал, за кого болеть.

А если Деккер только что приземлился в аэропорту Кимпо и едет сюда за ним и Тоуни, это вовсе ещё не означает, что Сон проиграл. Не вернётся он в Америку, ни с Деккером, ни с кем-либо иным. И Тоуни не отдаст, свою изящную кисен. Он выберется из этой ситуации, потому что знает секрет выживания: не существует тысячи способов драться. Существует только один - драться так, чтобы побеждать.

В Нью-Йорке корейское консульство потрясло Сона сообщением о том, что его "товар" конфискован Деккером. Сона сразу вырвало, он заплакал и стал буквально биться головой о стену. Он бы всё отдал за возможность убить Деккера, который портил ему планы рассчитаться с Ёнсамом.

Не было ничего радостного и в новостях о том, что Дюмас застрелил Ёкои и потом себя. Неестественное и неожиданное ворвалось в жизнь Сона и поставило всё вверх дном. Попытка схватиться за облака не удалась...

И, будто всего этого не хватало, Сон узнал также, что Рассел Форт собирается выдать его полиции, надеясь спасти свою шею. Нет, при всём своём гоноре этот мистер Форт настолько глуп, что по сравнению с ним свинья кажется гениальной. К сожалению, знает он о Соне много...

Вынужденный бежать из Нью-Йорка поджав хвост, Сон уехал в Канаду, а оттуда чартерным рейсом полетел обратно в Азию. Он был уже в некотором смысле мёртвым - скорая жертва Бритвы, его дикой ярости. Сон уж никак не мог теперь собрать тридцать миллионов для Ёнсама ко времени, это было всё равно что вычерпывать океан решетом.

Забрал он с собой из Америки только маленькую Тоуни, она оказалась ещё более красивой, чем на фотографиях, и являла собою его единственную победу над Деккером после Сайгона. Естественно, Тоуни он повёз в Сеул, ибо лишь оттуда его могли не выдать по требованию Америки, лишь там оставался шанс на спасение. Он прикидывал, конечно, не поехать ли в другое место, но ни одна безопасная страна не пришла в голову. Где можно спрятаться от американцев, которые уже хватали его за хвост, как гончие лису? На полпути между Филиппинами и Гонконгом он чуть не подрался с Давидом Митлой из-за вопроса лететь дальше на Сеул или изменить всё же курс.

А потом - как счастливый конец в одном из его любимых фильмов - Сон вдруг получил совершенно неожиданную и божественно приятную отсрочку от петли палача. Бритва лично передал по радио на самолёт новости: весь долг Сона ему оплачен. Оплачен. Не в силах овладеть собою, Сон сломался и заплакал. Плакал как ребёнок. Потом, на глазах у второго пилота и штурмана, он вдруг начал танцевать чечётку - более того, побежал в корму самолёта, схватил Тоуни и стал кружить, а телохранители смотрели на него как на сумасшедшего.

Его долг Ёнсаму оплачен.

Как же произошло это чудо? А вот как: агенты КЦРУ в Тель-Авиве отловили англичанина по имени Эдди Уокердайн, который увёз туда деньги и ценности, награбленные в Лондоне. Чтобы получить у него всю информацию, агенты удалили мистеру Уокердайну четыре пальца на левой руке. В результате Уокердайн расстался со своей добычей - больше сорока миллионов долларов...

Англичанин остался навсегда в Тель-Авиве, его похоронили живым в основании песчаной дюны к северу от города. Причин скорбеть о его кончине вроде бы и не было. Он не только обманул своих сообщников, но и поручил профессиональным убийцам прикончить двоих из них - охранника депозитария и негра.

КЦРУ подозревало также, что Уокердайн причастен к смерти мужа Ровены, Майкла, который участвовал в ограблении депозитария и умер в Нью-Йорке при сомнительных обстоятельствах.

Уокердайн контрабандой вывез добычу из Англии на самолёте в Тель-Авив. По иронии судьбы груз включал и драгоценности, принадлежавшие Ровене Дартиг, которая так стремилась уберечь их от мужа. Через час после того, как она сообщила о пропаже украшений Скотланд-Ярду, их описание уже было известно в КЦРУ. Стремясь вернуть свои деньги, Ёнсам приказал разослать это описание по телеграфу своим агентам во всех странах.

Сеул. Ёнсам отстал от него, и Сон уверился, что жизнь потечёт по-прежнему. Он мог спать, не мучаясь мыслями о собственной смерти. И есть, не беспокоясь, что пища пойдёт обратно. Ёнсам ушёл из его жизни - может быть, навсегда. Отныне Сон будет заниматься только подделками и своими кисен.

Но едва он успел показать Тоуни её комнату как мир вновь разбился от телефонного звонка его немезиды и спасителя, Бритвы. Он объявил, что Сон может остаться в Сеуле всего на тридцать дней. Тридцать дней. А затем покинуть Южную Корею навсегда. Решение окончательное и обсуждению не подлежит.

Потрясённый Сон пытался протестовать, но Ёнсам просто бросил трубку. Тридцать дней. Ёнсам сошёл с ума, что ли?

Охваченный отчаянием Сон принялся звонить своим контактам в правительстве, но не смог даже узнать причину неожиданной жестокости Ёнсама. Некоторые отвечали, что понятие не имеют, в чём суть. Другие знали, но не хотели оказаться замешанными. Это дело стало казаться Сону горячей картофелиной: никто не хотел к нему прикоснуться. Он почувствовал также, что ситуация будет ухудшаться.

Меньше чем через час после первого звонка Ёнсам позвонил ещё раз и новости сообщил ещё более ужасные. Он согласился на немедленную выдачу Сона Америке. Деккер, никто иной как Деккер, приедет в Сеул и увезёт его и Тоуни в Нью-Йорк. Сон буквально онемел.

Кошмар. Вот что это такое, кошмар. Отвратительный сон, от которого он сейчас очнётся. Но нет, сном это не было. Ещё до конца дня Сону в его павильон доставили копию решения о его выдаче, подписанную Ёнсамом и другими официальными лицами. Он оказался жертвой той же предательской полицейской системы, которая погубила его родителей. Теперь он может до смерти просидеть в американской тюрьме, от этой перспективы у него потемнело в голове и он ненадолго потерял сознание на глазах у изумлённой Тоуни. Если бы Ёнсам оказался сейчас здесь, в этой комнате, Сон разбил бы ему ударами ног череп на мелкие кусочки и скормил бы собаке.

Его выдаче, как узнал Сон, в первую очередь способствовали записные книжки Ровены. Проклятая шлюха. Деккер с помощью книжек давил на южнокорейское правительство, требовал отдать Сона и Тоуни. Книжки, судя по всему, содержали опасную информацию о подделках денег и документов, которыми занимался Сон, его сексуальной жизни и связях с КЦРУ. Официальные лица решили, что такая информация может получить нежелательную огласку в прессе, а это поставит под угрозу торговые и оборонительные переговоры а Америкой. Каракули Ровены, как видно, оказались важнее, чем свобода Сона.

Официальная линия звучала так: в книжках Ровены можно обвинить только Сона. Разве они не были деловыми партнёрами? Боле того, из-за его маниакального влечения к девочкам в дело ввязался детектив-сержант Деккер, а в результате арестовали агента Кима Шина. Как сказал Ёнсам, сколько ещё агентов придётся потерять КЦРУ из-за дурака-чечёточника?

Осознав предательство Бритвы, Сон метнулся к медицинскому шкафчику за успокаивающими таблетками - но кое-что всё же поддерживало его в эту жуткую минуту. Поклонники Сона в КЦРУ, молодые агенты, которые идолизировали его за блеск и хитрость, были возмущены, что Ёнсам такого человека бросает волкам. Почему Сона, лояльного корейца, нужно отдавать в жертву американцам?

Эти молодые агенты не любили Бритву, считали его надменным, упрямым и злобным. А ещё он был слишком скупой, не желал делиться с ними, хотя деньги в виде взяток получал большие. "Младотурки" давно искали причину начать военные действия против Бритвы - и нашли её в деле Сона.

Руководимые Кимом Шином, которого вырвали из когтей Деккера и вернули в Сеул, они вступили в контакт с Соном и предложили свою помощь, если он попытается бежать. Понукаемый Соном, Шин подогрел группу недовольных до горячки. Готовы ли они схватиться с Бритвой? Готовы.

Шин сообщил, что молодёжь горит желанием разделаться с Бритвой и замочить надоедливого Деккера. Однако помощь предлагается не бесплатно. При всём восхищении Соном его спасители хотят получить и материальную награду.

Сон нисколько не удивился. Как любят говорить американцы, бесплатных ленчей не бывает. Но деньги проблемой не являлись. У него были банковские счета и недвижимость в Гонконге, на Тайване и Филиппинах. Свой прекрасный дом он продать не сможет: Ёнсам уже сказал, что заберёт его себе. Ну, это ещё будет видно...

Сон рассчитывал на свой план бегства из Кореи, который предусматривал уничтожение Деккера и Ёнсама.

Когда Сон танцевал чечётку в гостиной, Ча Ёнсам находился в своём кабинете на третьем этаже, который выходил окнами на невысокое двухэтажное здание - посольство Республики Китай. Он уже собирался покинуть кабинет, но ему помешал визит двух высокопоставленных правительственных чиновников, они явились без предупреждения, чтобы обсудить вопрос о выдаче Сона. Проигнорировать их Ёнсам никак не мог, потому что оба имели доступ к уху президента.

Старшего из этой пары звали Ри, он был маленький человечек с водянистыми глазами, он-то и задал главный вопрос. А по мнению Ёнсама, не имело смысла тратить время на то, что сделано и нельзя изменить.

- Вы по-прежнему уверены в правильности своего решения - оставить Пака Сона без поддержки?

Ёнсам ответил Ри, обращаясь в потолок.

- Присутствие Сона здесь угрожает стабильности теперешнего правительства, поддерживать и служить которому меня обязывает присяга. Кроме того, он опознан как мой агент, а это делает его личную жизнь и преступные действия государственным вопросом. Вам хорошо известно, что это может повлиять на наши торговые и оборонительные переговоры с Америкой. А может также побудить Запад поинтересоваться так называемой коррупцией в нашем правительстве, не говоря уже о нарушениях так называемых прав человека. Я предпочитаю, чтобы этого не произошло.

Дураки проклятые, подумал он. Из тех, кто пытается спасти горящий дом, помочившись на него. Эти двое вполне могут быть на жалованье у Сона. Если так, Ёнсам намеревался приглядывать за ними.

Ри покашлял, собираясь с мыслями:

- Сон долго служил нашему правительству, хорошо служил. Кое-кто из нас полагает, что, одобрив его выдачу, вы поспешили. Может быть, вы просто хотите от него избавиться, чтобы не выявилось ваше личное участие в его делах? Если это верно, то, значит, свое личное выживание вы ставите выше интересов нашей любимой Кореи.

Лицо Ёнсама не отразило вспыхнувший в нём гнев. Его чёрные глаза, однако же, почти закрылись, а дыхание стало едва заметным.

- Этот вопрос уже согласован с вышестоящими лицами, так что, при всём уважении, я не вижу смысла в продолжении разговора. Я старался беречь Сона ради блага нашей страны. По той же причине я решил не беречь его долее. Я не допущу, чтобы скандал погубил теперешнюю администрацию, и это окончательно.

Ри, хмурясь, пожевал нижнюю губу. Ёнсам подумал: значит, этот маленький бюрократик не так уж уверен в себе. Ри начал шептать что-то своему спутнику, этого плотного приземистого человека звали Пайк, его лунообразное лицо всегда хмурилось, а положение в правительстве сделало из него напыщенного павлина, совершенно лишённого чувства юмора. Пайк лишь молча кивал, не разжимая губ.

Через некоторое время Ри повернулся к Ёнсаму.

- Вы держите Сона под охраной, я полагаю.

- Круглосуточно. Он будет дома, когда американец приедет за ним и девочкой. Я также арестовал телохранителей Сона. По окончании этого дела их отпустят. Американский детектив уже приземлился в Сеуле - я уверен, вы тоже об этом знаете. Похоже, передача Сона протекает по плану.

Ри вздохнул.

- За все эти годы, находясь у вас на службе, Сон неизбежно должен был узнать многие государственные тайны. Думается, по этой причине вам невыгодно, чтобы он оказался в американском суде и на глазах у американских журналистов.

Встав из-за стола, Ёнсам подошёл к одежному шкафу. Эти кретины отняли у него уже достаточно времени. Вероятно, сюда они явились по своей инициативе, чтобы, блефуя, заставить его изменить решение по Сону. Ну, пусть лучше звезданутся башкой о стену, больше толку будет. План Ёнсама в отношении Сона одобрен очень высокими людьми.

Очевидно, господ Ри и Пайка посвятили не во все детали плана, считая, что это не их ума дело. А тогда Ёнсаму вовсе не обязательно быть с ними очень уж вежливыми. Да и во всяком случае ему пора идти, дела ждут.

Его посетители столь же слабоумны как и та наглая молодёжь в аппарате разведки, которая самоназначилась ангелами-хранителями Сона, которая посмела возомнить себя равной Ёнсаму. Да они просто павианы безмозглые. Ох и достанется им...

Он надел медвежью шубу, осветил Ри и Пайка самой ледяной улыбкой, с удовольствием отметив, что оба мерзавца испуганно дёрнулись.

- Сон в Корее остаться не может, и на этом покончим, - проговорил он. - С другой стороны, нам невыгодно, чтобы он появился в американском суде. Как же мы устраним это серьёзнейшее осложнение? Ну, это ведь моя работа, не так ли? Мне предстоит сделать невозможное, заставить солнце всходить на западе и садиться на востоке. Это я и собираюсь сделать. - Ёнсам потянулся в шкаф за меховой шапкой. - Господа, спасибо, что заглянули. А сейчас, если вы меня извините...

Сон, в гостиной, спросил у Тоуни:

- Ты любишь танцевать?

- Да. - Голос её был едва слышен. Она простудилась, когда летела в самолёте из Америки, и у неё ещё не восстановился аппетит. Скоро это пройдёт, разумеется. И Сон её начнёт обучать сексу и другим вещам.

- Я научу тебя корейским танцам, - продолжал он. - Ты овладеешь ими в совершенстве и будешь танцевать только для меня.

- Но я думала, что уеду домой, - удивлённо проговорила Тоуни. Человек, который приходил сюда вчера, сказал, что меня повезут домой, к семье. Кто-то из Америки приедет и заберёт меня...

Явившись накануне в павильон Сона, Бритва не только пообещал Тоуни свободу, но и предупредил Сона, что попытка к бегству была бы неразумной: охране приказано стрелять. Как будто Сон сам не соображает. Ёнсам также предостерёг Сона от секса с Тоуни. Если она вернётся в Америку лишённая девственности, Сон проделает то же путешествие без яиц. То пальцы, то яйца - Бритва всегда хотел что-нибудь ему отрезать...

Не ограничиваясь угрозами, Ёнсам приказал арестовать троих печатников Сона, работавших в подвале павильона. На все эти издевательства Сон не реагировал, оставался внешне спокойным, зная, что скоро он будет свободен. Зная, что скоро рассчитается с Бритвой за всё.

Глаза Тоуни наполнились слезами.

- Зачем вы привезли меня сюда? Я не хочу здесь оставаться. Я хочу домой.

Но Сон повернул голову к передней двери павильона. Во дворике кричали охранники, бросаясь на подъехавшую машину. Сон улыбнулся. Ну, ну - кто же это может быть? Потирая руки, Сон хихикнул.

- Добро пожаловать, о гость из-за моря.

При мысли о том, что он сможет убить Деккера, его рот наполнился слюной.

Он опять повернулся к Тоуни.

- Кажется, приехали твои друзья из Америки. Пора собираться. Надень ту синюю курточку, которую я тебе купил в Гонконге, во время остановки. Я для тебя ещё много всего куплю. И жизнь и нас будет чудесная.

В фойе павильона Деккер устроил Смехотуну обыск - нет ли оружия.

Работал он молча, не видя причин для болтовни. Что можно сказать человеку, который попытается убить тебя в течение ближайших двух часов? Он очень устал в самолёте, и сейчас приходилось следить, чтобы не дрожали руки.

За ним наблюдали трое корейских охранников - в меховых шубах и шапках, с автоматами, круглолицые и узкоглазые, сильно пахнущие чесноком. Они буквально пронзали его злыми взглядами.

Позади него взволнованная Карен пыталась успокоить Тоуни, которая была на грани истерики, обе стояли на фоне стенной росписи в тёмных тонах: вишня под ветром, цветы разметало на вторую стену и потолок. Деккер впервые увидел Тоуни несколько минут назад, и сразу сердце нарисовало в её лице черты Гэйл.

А что касается Сона, то маленький поганец не очень изменился за эти годы. Набрал немного веса, но на лице не появилось ни единой морщины, а в волосах - ни одного седого. Теперешний злостный фальшивомонетчик и молодой армейский офицер, который чуть не убил Деккера четырнадцать лет назад, будто слились в одно лицо. Четырнадцать лет. Неужели прошло уже так много времени? В Корее Деккер опять нашёл своё прошлое. Хотя лучше бы оно осталось просто воспоминанием.

Смешки Сона ясно показывали, что он и сейчас такой же псих, каким был во Вьетнаме. Для человека, который скоро получит максимальный срок тюрьмы, он был до абсурда жизнерадостен. Тем временем Деккер нашёл всего лишь пять тысяч долларов поддельными сотнями и кредитные карточки на четыре разных имени. Он положил всё это себе в карман - интересно, как отреагирует Сон? А у Сона даже улыбка не поблекла. Нет, в этой картине что-то было явно не так.

Деккер проверил также маленький кожаный чемоданчик, который Сон брал с собою, и обнаружил там две рубашки, джинсы, спортивные штаны, пару чечёточных штиблет, туалетные принадлежности и несколько видеокассет со старыми голливудскими мюзиклами. Всё выглядело достаточно невинным.

Во время перелёта из Нью-Йорка Деккер и Карен обсуждали её действия на тот случай, если его здесь убьют или посадят. Но получалось, что у неё путь только один: добраться до американского посольства и сообщить Йелу Сингулеру. Сингулер обещал помочь, если ситуация станет чрезвычайной. И ещё пообещал доставить труп Деккера в США.

Обсуждали Деккер с Карен также и другой важный вопрос - как сообщить Тоуни о смерти её родителей. Деккер считал, что лёгкого варианта здесь нет, но согласился с Карен: сделать это должна она. Девочке понадобится кто-то очевидно тронутый её горем, а не Деккер, который обязательно станет скрывать слёзы и свою скорбь по Гэйл.

Деккер закончил обыск и сказал:

- Пойдём, - ожидая, что Сон не выдержит наконец и что-нибудь устроит попытается устроить. Вместо того он подошёл к зеркалу на стене, водрузил на голову мягкую серую шляпу и понюхал фиалку в петлице пальто из верблюжьей шерсти, просто накинутого на плечи. Последний взгляд в сторону роскошной гостиной и на старинную хрустальную люстру над головой, потом он улыбнулся Тоуни и пошёл к выходу - человек, у которого нет ни единой заботы.

Снаружи был холодный серый день, падал снег. Деккер посмотрел на часы. У него были заказаны билеты на рейс из Сеула до острова Гуам, это ближайшая американская территория в Тихом океане. Там он отдаст Сона Сингулеру и дюжине маршалов США. Затем - чартерный рейс в Нью-Йорк, а с Дальним Востоком он простится. Сингулер сам полетел на Гуам, потому что очень уж хотелось принять участие в доставке преступника, столь досадившего казначейству.

Рейс Деккера на Гуам через три часа. Из-за снега будет труднее добраться в аэропорт. Да и самолёт может не взлететь. Иисусе, только этого не хватало.

Приказав Сону и женщинам оставаться вблизи павильона, Деккер начал обыскивать машину, которая привезла его из Аэропорта Кимпо. Зелёная "Хёндэ" с подсвеченными окнами и телефоном, она стояла на покрытой снегом подъездной дорожке. А за ней - чёрная "Тойота", в ней четверо приставленных к Деккеру агентов корейской разведки.

Деккер знал, что пока он находился в павильоне, вполне могли успеть спрятать пистолет под задним сиденьем "Хёндэ", испортить тормоза или прицепить палочки динамита к двигателю. Не меньше десяти человек имели доступ к машине - агенты, пятеро охранников у павильона и Кан Юн Хи, кореец с лягушачьим лицом, он был водителем у Деккера. Сон мог подкупить любого из них.

В аэропорту Кимпо Деккера и Карен встретил полковник Ёнсам. Хотя тема шантажа не прозвучала, Ёнсам сумел выразить свою неприязнь к Деккеру тоном и взглядами. Деккер понял, что из Кореи выберется живым лишь в том случае, если Ёнсам этого хочет. И Сингулер предупреждал, что полковник - человек опасный до крайности.

По приказу полковника Деккера и Карен обыскали. Оружия ни на ком не нашли. Деккер даже пуленепробиваемый жилет не надел, рассудив, что если корейцы захотят его убить, то уж как-нибудь сумеют это сделать. Однако же обыскивали его так тщательно, что Ёнсам, вероятно, надеялся найти записные книжки. А времени на всё это ушло много, больше часа - Деккер чувствовал, проволочка намеренная, тем самым сокращается срок, отведенный ему в Сеуле. Ёнсам закручивал гайки, увеличивал давление.

Каковы же в действительности отношения между Ёнсамом и Соном? После стольких лет почему хозяин шпионов и король фальшивых денег вдруг рассорились? А может быть, не рассорились. Может быть, "выдача преступника" вовсе не планируется и Деккера заманили сюда специально для того, чтобы Сон мог без помех его убить.

Как и предупреждал Сингулер, никто из американского посольства не встретил их в аэропорту. Деккер и Карен, чужие в чужой стране, были совершенно одни. Когда вооружённые люди Ёнсама наконец отвели их к машине, Карен поклялась подать жалобу в госдепартамент: во время обыска её раздели догола. Деккер подумал, а не лучше ли сразу повернуться и улететь домой.

Деккер закончил осмотр машины. Ничего не обнаружив, велел Карен, Тоуни и Кану сесть на переднее сиденье. Что же до Сона, то он чувствовал себя прекрасно. Махал на прощание охранникам, а те улыбались и потрясали в воздухе автоматами, кричали ему что-то на корейском.

Деккер приковал себя к Сону - левым запястьем к его правому - и сел на заднее сиденье "Хёндэ". Охранники внимательно смотрели на Деккера. Они перестали улыбаться. Их лица с высокими скулами напоминали сейчас примитивные каменные маски. Деккеру доводилось видеть такое выражение на лицах убийц. Он стиснул зубы, рот и горло вдруг пересохли. И даже в такой холод на коже появились капельки пота.

Кан резко прокричал команду, и двое охранников захлопнули дверцу "Хёндэ" со стороны Сона. Затем Кан включил зажигание и обогрев в машине, заработали дворники. Машина тронулась. Наконец-то они ехали в аэропорт.

Деккер посмотрел на карту, где был размечен его обратный маршрут. Аэропорт Кимпо располагался к юго-западу от Сеула. На дорогу должно уйти от часа до двух, смотря какое будет движение и погода. Значит, в аэропорту они окажутся за полтора часа до вылета, едва успеют выполнить необходимые формальности.

Наклонившись вперёд, он шёпотом спросил у Карен:

- Ну, как она?

Карен погладила Тоуни по волосам.

- Запуганная. И голодная. Она очень мало ела последние дни. Тоуни, ты знала, что Манни - друг твоей матери?

Девочка повернулась к нему.

- Она о вас иногда говорит. Вы служили в морской пехоте.

Деккер кивнул.

- Это верно.

- А почему мама за мной не приехала?

Свободной рукой Сон провёл по подсвеченному стеклу слева от себя.

- Твоя мать мертва.

- Вы лжёте, - заявила Тоуни. - Все вы лжёте. Вы, тот человек в Нью-Йорке, который притворялся полицейским, все.

- Я лгу? Спроси у своих друзей.

В наступившей тишине Тоуни посмотрела на Карен, затем повернула голову к Деккеру. Увидев их лица, она яростно затрясла головой.

- Это неправда. Моя мать не умерла. Она дома, ждёт меня. Она...

Бросившись в объятия Карен, она прижалась к её груди, рыдая. Карен заплакала с нею.

- Папочке тоже не повезло, - заметил Сон.

Деккер сильно дёрнул за наручник.

- Сволочь. Надо бы тебя прямо сейчас сломать. Ещё одно твоё слово Тоуни - привяжу тебя к заднему бамперу и на заднице потащу в аэропорт.

- Манни! - Карен, перегнувшись с переднего сиденья, тянула его за отворот пальто. - Не нужно. Пожалуйста не нужно. Она не должна этого видеть. Пожалуйста.

Донельзя разозлённый Деккер отвернулся от Сона, который сейчас напевал "Женщину в красном", похлопывая себя по бедру свободной рукой. На переднем сиденье Карен прижалась к плачущей Тоуни. Никто ничего не говорил. Кан из вежливости смотрел только вперёд, на дорогу.

А дорога была перегружена. Часто попадались участки ремонтных работ, а наглость водителей, в сочетании с непрерывно падающим снегом, делала путешествие ещё более сложным. Минут десять машина пробиралась через большой открытый рынок, забитый пешими покупателями, велосипедистами и ручными тележками. Крепкий запах рыбы и красного перца пробивался в закрытое окно. С крюков свисали дохлые осьминоги, под ними ползали живые ещё кальмары - Деккеру очень не понравилась эта картина. А когда он увидел кучу собачьих тушек, его чуть не стошнило. Собаки предназначались ресторанам, для острого супа, это деликатес в Азии.

Ненадолго вылезло солнце, блеснуло на полотне реки, опять спряталось. Когда машина пересекла реку, Деккер подумал, что, может быть, они всё-таки доедут в аэропорт без инцидента.

На выезде из города их обогнал маленький голубой автобус, в нём сидело около дюжины поющих мужчин в альпийской одежде - куртки, рюкзаки, шапочки с пером и сапоги. Как утверждает путеводитель, Южная Корея - страна гористая, а это делает скалолазание весьма популярным.

Когда автобус оказался впереди "Хёндэ", его водитель посигналил дважды, потом прибавил скорость и унёсся по новому хайвэю, здесь уже довольно пустому. Кан посигналил в ответ, улыбаясь Деккеру в зеркальце: все мы, мол, братья на просторах этой прекрасной страны. Через несколько секунд автобуса уже не было видно.

Кан, тем временем, поглядывал в левое боковое зеркало. Деккеру тоже захотелось взглянуть на эскортную машину, он обернулся через плечо и похолодел. "Тойота" исчезла. Вместо неё позади ехали два запылённых фургона. Дальше - грузовик с платформой, уставленной маленькими машинами. У Деккера встали торчком волосы на затылке. Сон хихикнул.

Когда Деккер опять повернулся вперёд, Кан как раз резко сворачивал направо с хайвэя. "Хёндэ" быстро поехал по щебёночной дороге, ведущей в пустой заснеженный парк - пологие лесистые холмы, пруды под слоем льда, павильоны и маленькие мостики. Оба фургона последовали за автомобилем в парк. За ними показался и грузовик с платформой.

От страха у Деккера появился болезненный спазм в животе. Сердце заколотилось так быстро, что, казалось, он вот-вот потеряет сознание. Руки и ноги стали ледяными. Инстинктивно он потянулся за револьвером, которого не было. И когда ничего не нашёл, Деккер почувствовал себя едва живым от слабости. Заподозрив что-то по его лицу, Карен посмотрела в заднее окно. Увидела фургоны и сильно побледнела.

- О Боже, - прошептала она, притягивая к себе Тоуни.

Впереди дорогу перегородил автобус скалолазов. Все они, с автоматами в руках, быстро высыпали на снег. Он оглянулся - фургоны и грузовик с платформой приблизились к "Хёндэ" ярдов на пятьдесят.

Ловушка захлопнулась.

Резко затормозив, Кан повернул машину с дороги к холму, пологий льдистый склон которого вёл к замёрзшему озеру. Не доезжая холма он вдруг остановил машину и сразу полез к себе в пальто.

Карен закричала:

- Манни, у него пистолет!

Деккер метнулся вперёд, хватая водителя.

Однако же Сон поднял руку в наручнике и попытался ударить Деккера локтём в лицо. Чувствуя, что рука поднимается, Деккер отклонился в сторону, почти успел уйти из-под удара. Локоть Сона попал ему за левым ухом, резкая боль охватила всю заднюю часть головы. В то же время к нему повернулся Кан с "Вальтером" в руке.

Карен прошлась ногтями по лицу Кана, оставляя кровавые борозды на ухе и щеке. Вскрикнув, он отдёрнул голову, и дуло потеряло цель. Рука с пистолетом поднялась, Кан выстрелил два раза в крышу. Тоуни завизжала.

Деккер саданул левой пяткой Сону в подъём ноги. Тот застонал, и Деккер сразу же перегнулся вперёд и ударил Кана кулаком в горло. С выпученными глазами Кан рухнул на рулевое колесо, под его телом ожил сигнал. Он схватился за горло, выкашливая кровь и извиваясь.

Деккер хотел забрать у Кана пистолет. Но он ещё не успел прокричать Карен, чтобы она передала ему оружие, когда на него набросился Сон, одной рукою целясь в пах. Деккер перехватил руку. Сломать мизинец, подумал он. Потом сломать этой сволочи шею. Убить его и умереть счастливым.

Но Сон опять ударил первым. А вернее, укусил. Впился острыми зубами ему в скулу, похрюкивая и извергая слюну, поворачивая голову так, чтобы выдрать мясо. Деккер пытался достать горло врага, однако Сон отбил его руки, потом быстро откинулся назад и ударил головой - в левый глаз и скулу.

У Деккера в черепе стала вспыхивать и гаснуть красная звезда. Казалось, мозг вот-вот вырвется наружу. Трудно было соображать, что вообще происходит. Но ещё до того, как погасли вспышки, Деккер понял, что левым глазом он ничего не видит.

Полуоглушённый и отчаявшийся, он обхватил руками Сона, надеясь выиграть время - а там и голова просветлеет. Но кореец почувствовал его слабость. Он полез пальцами ему в глаза, Деккер едва увернулся. А коленом в живот ударить Деккера не смог, слишком близко они сидели. И колено попало ему в бедренный сустав, удар резко отозвался в позвоночнике.

Вдруг дверца машины рядом с Деккером открылась и он вывалился на снег, выволакивая за собою и Сона. Открыла дверцу Карен, очевидно поняв, что в машине он с корейцем не справится. Сейчас они катались по снегу, избивая друг друга свободными руками.

Перепуганная Карен - рядом с нею была Тоуни - смотрела, как Деккер и Сон скользят вниз по обледенелому склону, к замёрзшему озеру. Впереди них пара диких уток, прятавшаяся у края озера, поднялась на крыло с истерическим кряканьем. Оставляя след из фальшивых денег, Деккер катился первый и волочил за собой вопящего Сона. У кромки льда их остановил глубокий, по колено снег. Поднявшись на колени, они продолжали драться.

Деккер провёл короткий правый хук Сону в лицо. Блокировав его левой рукой, кореец сразу же нанёс удар основанием ладони в правый висок. Деккер уклонился, и удар лишь скользяще прошёл по голове. Головная боль сразу усилилась, а от полновесного удара он бы потерял сознание.

Наручники мешали ужасно. Сону они не давали применять отработанные удары ногами, Деккера лишали преимущества в скорости и физической силе. Сон попытался встать на ноги, но Деккер дёрнул его за наручники - лицом в снег. Тут же Сон швырнул ему пригоршню снега в лицо, ослепив и на второй глаз. Быстро поднявшись, кореец ухитрился пнуть его в рёбра.

Отчасти удар смягчило пальто Деккера, но не до конца. Боль была вполне ощутимая. Сон готовился ко второму удару. Тогда Деккер бросил своё тело назад, при этом он дёрнул наручники обеими руками и Сон потерял равновесие - они вместе покатились в озеро.

Пробив лёд, оказались по пояс в холоднющей воде. Поднявшись первым, Сон толкнул Деккера головой под слой фальшивых денег, которые плавали сейчас на поверхности воды. Лишённый воздуха, Деккер отчаянно крутанулся, вывихнув при этом раненое когда-то колено. Хуже того, он чуть не потерял равновесие. Наконец высвободился, но успел наглотаться грязной воды.

На выпрямленных ногах, вдыхая через рот, Деккер неуверенно отступал. Он чувствовал, что Сон тянет за наручники. Чтобы не упасть, Деккер тянул назад. Вдруг Сон расслабил руки, надеясь, что отпущенный Деккер упадёт в воду. Но, быстро отступив и продолжая тянуть, Деккер сохранил равновесие. Однако мешала тина, в которой вязли ноги.

Быстро уставая, они перешли уже на более глубокое место. Промокшая одежда и жгучий холод делали каждое движение мучительно трудным. Деккер понял - оба слишком измучены, чтобы кто-то смог легко победить. Каждый достаточно опытен, чтобы воспользоваться чужой ошибкой. А погибнет тот, чья ошибка окажется крупной.

С другой стороны, тот, кто первый рискнёт, может и выиграть.

Деккер пятился, раздвигая плавающие льдинки и фальшивые сотни, продвигаясь на глубину. Он решил рискнуть.

Левый глаз у него ужасно болел, рёбра определённо были сломаны. Правое колено полыхало болью и едва выдерживало вес тела. Он опирался больше на левую, правой лишь чуть касался дна озера. Дважды он наткнулся на камень и чуть не упал. Если попадётся яма, он и Смехотун могут утонуть.

Сейчас он был в воде по грудь, сильно дрожал, от холода почти не мог двигаться. А Сону вода уже доходила до плеч. Его руки оказались под водой, быстрый удар уже не нанесёшь.

Вдруг осознав грозящую ему опасность, Сон отчаянно потянул за наручники, стараясь вернуться к берегу. Деккер сопротивлялся изо всей силы. Тогда Сон подтянул свою руку в наручнике ко рту и вцепился зубами в большой палец Деккера. Боль была жестокая. Деккер с трудом удержался, чтобы не закричать.

Опять он резко потянул Сона. В ответ кореец нажал левым большим пальцем на нерв у Деккера на внутренней поверхности запястья. Жгучая боль пронеслась по руке до плеча. Он начал было падать на колени, пытаясь уйти от боли. Но это не имело смысла, потому что он бы просто утонул. И необходимо оставаться в близком контакте. Не имея выбора, он терпел эту пытку.

Сон с ликованием отреагировал на то, что он расценил как закат Деккера. Он ещё энергичнее вгрызся зубами и сильнее вдавил палец. Вот сейчас он убьёт Деккера и спасётся.

Свою ошибку Сон не заметил. Руки у него были полностью заняты, а голова находилась в опасной близости к Деккеру.

Деккер бросился на Сона, обхватил ногами за талию. Глубокий вдох - и он погрузился в воду, увлекая за собою Сона. Под поверхностью озера, в сером замёрзшем мире, Деккер всего себя сосредоточил на том, чтобы как можно скорее убить Сона.

Его палец на руке вдруг обрёл свободу. Сон открыл рот: ему был необходим вдох. В это мгновение Деккер разжал свои ноги, ухватил голову Сона и рванулся вверх, не обращая внимания на боль в повреждённом колене.

Оба одновременно вырвались на поверхность воды, расшвыривая фальшивые сотни - тогда-то вопящий Деккер в воздухе, крепко сжимая голову Сона, сломал ему шею.

Оба рухнули обратно в воду, и труп Сона потащил Деккера вниз. С трудом поднявшись на ноги, Деккер стал искать в кармане пальто ключ от наручников.

Карман был пуст.

Во время драки с Соном он потерял ключ от наручников.

Он потянул всем телом, пытаясь вытащить труп Сона на берег. Но нет, это уже было не по силам. Деккера охватил ужас. Услышав плеск, он обернулся - к нему шла по воде Карен. Когда она схватила его за локоть, он крикнул:

- Тащи!

Но двух мужчин утащить она не могла. Труп Сона начал затягивать их обоих вглубь, и она резко закричала.

И в смерти Сон старался убить Деккера. Мёртвый груз упрямо вис на нём - и Деккер наконец оказался под водой. Рывком распрямив ноги, он посмотрел через плечо. Иисусе. На верхушке холмика стоял полковник Ёнсам, за ним солдаты в форме и с автоматами. Из маленьких машин, расположенных на платформе за тягачом, тоже вылезали солдаты. Все молча наблюдали, как Деккер сражается с мёртвым Соном. Наблюдали и никак не вмешивались.

Другими зрителями были люди в горном снаряжении, четверо охранников из "Тойоты" и ещё те, кто сидел в двух фургонах. Но эти все держали руки поднятыми в воздух.

Если не произойдёт чудо, Деккер должен сейчас утонуть. Полковник и его ребята ему не помогут.

Тишину прорезал голос Тоуни.

- Карен, вот! Возьми, Карен! - Деккер быстро перевёл взгляд. Тоуни протягивала пистолет Кана. - Наручники! - крикнула она. - Отстрели наручники!

Спотыкаясь, Карен выбежала из воды, схватила пистолет и бегом вернулась обратно, чуть при этом не упав. При её приближении Деккер, стоявший в воде по грудь, из последних сил приподнял тело Сона. Пошатываясь под его весом, он шире расставил ноги и протянул своё запястье с наручником. Сон начал выскальзывать из его рук. Через несколько секунд Деккер опять мог оказаться под водой.

- Стреляй! - крикнул он Карен. - Я долго не продержусь!

Когда она подошла вплотную, Деккер сказал:

- Держи пистолет обеими руками. Направь в сторону от меня. В сторону, в сторону. Дулом к цепи. Теперь нажимай на спусковой крючок. Ну, ну!

Карен выстрелила, и цепь распалась. Уронив труп Сона, Деккер упал спиной в воду. Карен отшвырнула пистолет, схватила его за руку и помогла подняться. Вместе они медленно пошли к берегу, где Деккера сразу охватила сильнейшая дрожь во всём теле.

Не в силах стоять, он упал на колени в снег, выкашливая воду. Чтобы не так дрожали руки, он сунул их подмышки. Наконец сел на снег, готовый сидеть там вечно. Никогда в жизни ему не было так холодно.

С недоумением смотрел он на Ёнсама. Человек скрытого плана, человек, организовавший смерть Сона, чтобы не пострадала страна. Лучше Сон мёртвый, чем болтающий в американском суде, а лицо Ёнсам не потерял, потому что грязную работу сделал за него другой. И сделал секретно, потому что о том, что произошло только что в парке, никто никогда не узнает.

А человек, который всё это спланировал, смотрит на него с холмика - на него, чьи минуты, возможно, уже сочтены. Вот он, человек, перехитривший всех игроков...

Ёнсам как раз и собирался опустить занавес. Пряча глаза за тёмными очками, он небрежно поднял руку, давая сигнал солдатам. Карен быстро схватила Тоуни и отвернулась. Поднявшись каким-то образом на ноги, Деккер доплёлся до них и встал так, что его тело оказалось между женщинами и автоматами солдат. Он посмотрел на небо, на мягко падающий снег. Солнца по-прежнему не было. Он напрягся в ожидании пуль.

Солдаты начали стрелять - и убили всех "альпинистов". Убили всех из "Тойоты". Убили тех, кто сидел в фургонах, одним из них оказался Ким Шин. Автоматные очереди поднимали мёртвых и умирающих в воздух, превращая их в окровавленные тряпки, отшвыривали на склон, откуда они катились дальше. Потрясённый Деккер смотрел, не зная, жив ли он и вообще что происходит тут Ёнсам опять поднял руку.

Трое из стрелявших пошли вниз по склону в сторону Деккера, Карен и Тоуни.

Глава 24

Нью-Йорк, декабрь

Был полдень, канун Рождества, когда Деккер, Карен и Тоуни вместе с множеством других посетителей вошли в большое фойе мюзик-холла в Радио-сити. Пока Карен и Тоуни глазели на две двухтонные люстры, свисавшие с высоченного потолка, Деккер оглядывался через плечо. Последнюю неделю за ним следили.

Тот, кто занимался этим, своё дело знал. Деккер мерзавца ещё не высчитал. Но он сам достаточно занимался слежкой, чтобы чувствовать, когда кто-то висит на хвосте. Оставался лишь вопрос - кто и почему?

Что видел Деккер в этой толпе, которая пришла развлекаться? Ничего. Да и много ли увидишь с одним глазом? Под тёмными очками он носил повязку, носить её придётся ещё недели две, пока не прояснится зрение. Сейчас, в мюзик-холле, ничего подозрительного Деккер не видел. Почему же он буквально выпрыгивает из кожи?

Снаружи, у входа в театр, бездомный негр попросил у Карен "на пиццу". Она раскрыла сумочку, и Деккер вдруг почувствовал, что может сейчас протянуть руку и коснуться того, кто следит за ним. Коснуться и взять за жабры: пусть рассказывает, что ему нужно.

Но, оглядываясь по сторонам, он видел только лица, нью-йоркские лица, раскрасневшиеся от холода или полускрытые шарфами. Он не видел врага.

Тоуни жила сейчас в Балтиморе, у родителей Гэйл, и это Карен придумала пригласить её в Нью-Йорк на Рождество и повести на представление - они уже ходили сюда раньше. Для Деккера это означало отменить поездку с Карен на Бермуды, им обоим был необходим отдых. Но они согласились, что поездку следует отменить. Они нужны Тоуни. А Деккер обязан этой девочке жизнью.

За исключением нескольких избранных, Тоуни теперь с подозрением относилась ко всем взрослым. Карен сказала, что по ночам она плачет, а друзей заводит уже не так легко. Родители Гэйл очень старались сделать её жизнь приятной, но результаты получались никакие. Деккера это не удивляло. Тоуни была жертвой, а жертвы часто так и не приходят в себя.

Иногда Тоуни по нескольку дней не произносила ни слова. Она недавно опять начала ходить в школу, но оценки получала плохие. Вернётся ли её жизнь когда-либо к норме - кто знает?

В фойе театра Карен сказала Деккеру:

- Ты купил билеты, я покупаю кукурузные хлопья. Мы с Тоуни сейчас принесём, а ты жди здесь.

Деккер кивнул. Когда Карен и Тоуни скрылись в толпе, он встал опершись спиной о стену. Где-то неподалёку человек, который за ним следит. Утомлённый и раздражённый, Деккер всё же был готов играть в эту игру.

Совершенно очевидно, следят за ним не люди Дюмаса. С агентством покончено. Все, кого не арестовали в доме для сексуальных рабов, исчезли из виду. С этими червяками Деккер справился бы без труда. Испорченный полицейский всегда предсказуем. Труднее справиться с тем, чего не видишь.

Он коснулся повязки на лице. После того как Сон его укусил пришлось делать уколы от столбняка, курс закончился лишь несколько дней назад. Палец заживал, но ободранное наручником запястье ещё болело, да и трещины в рёбрах залечиваться не спешили. Что же до колена, то он разрабатывал его, поднимая тяжести - прежней силы в нём не будет, но восстановить кое-что можно.

Все трое - Деккер, Карен и Тоуни - сильно простудились. Ничего удивительного.

В участке ему дали недельный отпуск. Сейчас все любили Деккера, весь департамент его любил: он вернул матрицы, устранил утечку полицейской информации и прикончил Сона. Победитель всегда приятен.

Но если Деккер победитель, почему за ним следят?

Когда Карен и Тоуни вернулись, они втроём перешли из фойе в огромный зал на шесть тысяч зрителей - самый большой зал в мире. Похрустывая кукурузой, Деккер вдруг заметил, что с удовольствием ждёт начала представления - это рождественское шоу он ещё никогда не видел. Смешно для ньюйоркца, но что поделать.

Да и вся публика была в хорошем настроении. Такое уж время: Нью-Йорк прекрасен на Рождество. Огни пригасли, и публика зааплодировала. В пятнах прожекторов появились вдруг певцы в живописных диккенсовских костюмах, они стояли вдоль стен, как живые декорации. Заиграл орган. Деккер почувствовал, как вибрирует пол. Вступили певцы. Как обычно, лучшие голоса были у чёрных певцов.

Сидя между ним и Карен, счастливая Тоуни подпрыгивала от волнения. Её глаза сияли. Впервые Деккер видел, что девочка улыбается. Она повернулась к нему и, уловив в её лице черты Гэйл, Деккер тоже улыбнулся.

Но потом оглянулся через плечо, вглядываясь в темноту...

Сеул

На следующий день, поздно вечером, Ча Ёнсам запер дверь своего кабинета и вернулся к столу, где раскрыл папку с пометкой "лично", обычно хранившуюся в сейфе. Изучая последний отчёт, он задумчиво потягивал за волоски в носу. Время от времени он оставлял волоски в покое и отхлёбывал из стакана со змеиной кровью: пил он её потому, что змеиная кровь помогает мужчине сохранять форму.

Не вмешиваясь преждевременно в "попытку к бегству" Сона, он решил две проблемы. Заставил Сона умолкнуть навсегда, разумеется, и вернул записные книжки. А ещё выманил на открытое место своих врагов в агентстве, что и позволило уничтожить их без труда. Он улыбнулся, вспоминая об их наглости. Кто смеётся над пожилым человеком, тот смеётся преждевременно.

Он правильно рассчитал, что "младотурки" поспешат Сону на помощь, надеясь разделаться таким образом с ним, Ёнсамом. За эту тактическую ошибку они заплатили своими глупыми жизнями. Бритва нанёс удары воистину быстрые и глубокие.

Уж он-то знал, как быстро меняется жизнь, каким нужно быть настороженным, чтобы выжить в этом ненадёжном мире, где предательство подстерегает тебя за каждым углом. Жизнь - жестокая реальность, и покорять её нужно каждый день.

Он отложил отчёт в сторону и взял фотографию Тоуни Да-Силва, которой и был посвящён отчёт. Отпив ещё змеиной крови, погладил фотографию пальцами.

Пальцы. Сон прислал ему пальцы последней кисен, которую он убил - за это оскорбление Ёнсам отплатил ему, как и обещано было. Что же до этой девочки, Да-Силва, то она привлекла внимание Ёнсама своей храбростью в парке. Если б не она, Деккер непременно погиб бы там от руки мёртвого Сона - злая ирония, никаких сомнений.

Тоуни Да-Силва - уникальный ребёнок. Чем больше Ёнсам думал о ней, тем сильнее становилось его влечение. Красивая, да. Неиспорченная. И храбрая это и само по себе привлекательное свойство. Смотришь на такое существо и уже только от этого чувствуешь себя моложе.

Как волнительно будет обладать этим маленьким сокровищем, насладиться ею до того, когда время и обстоятельства жизни превратят её в лживую маску немолодой женщины. Это удовольствие Ёнсам пообещал себе ещё тогда, в парке, наблюдая, как она бежит к Деккеру с пистолетом Кана.

Он всегда считал храбрость в женщине самым чувственным из её свойств.