"О пользе проклятий" - читать интересную книгу автора (Панкеева Оксана Петровна)Глава 3– Кантор! Смотри сюда! На меня смотри! Сколько пальцев ты видишь? Он попытался вглядеться в туманные круги перед глазами и простонал: – Ни хрена не вижу… Где я? – Где надо, – кратко ответил деловитый женский голос. – Давайте-ка ещё раз. Он почувствовал, как к его голове прикасаются чьи-то руки, и боль слегка ослабела. – Смотри теперь, – снова обратился к нему голос. – Что ты видишь? – Что-то белое, – с трудом выговорил Кантор, пытаясь вспомнить голос. – А слышишь хорошо? – Хорошо. – Голова болит? – Да. – Тошнит? – Ещё как. – Поверните его на бок, – скомандовал голос. – А то ещё захлебнётся. Не на этот, на другой. Туман слегка прояснился, и он обнаружил, что лежит на чём-то вроде стола. – Лежи спокойно, – скомандовал все тот же голос. – Буду шить. Кантор, наконец, узнал этот резкий командирский голос и не допускающий возражений тон. – Стелла? – Очень хорошо, – одобрительно сказала Стелла, ковыряясь у него в волосах. – Узнал. Это радует. Красоту пришлось попортить, но ничего, волосы не голова, отрастут. Сейчас будет больно… – Как я сюда попал? – спросил он и тут же стиснул зубы, так как Стелла, видимо, принялась шить. – В карете «скорой помощи», – пояснила она. – Как голова? – Лучше. А что со мной? – Что ты помнишь? Он напряг память и с трудом вспомнил, что с кем-то целовался на улице. Потом вспомнил драку и девушку с пистолетом. – Ольгу помню, – сказал он. – И пистолет. – А как она фанги нажралась, помнишь? – Какой фанги? – Твоей, засранец. Я все скажу Амарго, и пусть он тебе клизму трехведерную поставит за наркотики. Кантор прикрыл глаза, пытаясь понять, что происходит. Причём тут наркотики? Ольга сама по себе, а фанга лежала себе в кармане и никого не трогала… – Не помню, – сказал он. – А кто её трахал, тоже не помнишь? – А её кто-то трахал? – Кантор попытался подняться, но голова взорвалась новой волной боли, и его тут же стошнило. – Понятно, – так же холодно и невозмутимо сказала Стелла и скомандовала: – Все, шов закончен, вытирайте стол, перевязывайте и можно дальше колдовать. – На первый раз хватит, – отозвался другой женский голос, мягкий и певучий. – Теперь ему надо полежать, а ещё лучше поспать. – Послушайте, матушка Нивуль, в моём кабинете сидят несколько разгневанных людей, которые горят желанием его добить, а он не может ни слова сказать в своё оправдание. Что можно сделать? – Ничего. Память восстановится сама за пару дней, а колдовством тут не поможешь. Спросите лучше у девушки. Как она себя чувствует? – Ещё не знаю. Ею занимается отец Флоренто и медсёстры. Моя помощь там не требуется. – Попробуйте расспросить её, как только придёт в сознание. У неё провалов в памяти не должно быть. – Что случилось? – простонал Кантор. – Стелла, объясни. Что с Ольгой? И с моей головой? Стелла обошла стол так, чтобы он мог её видеть, и снова показала три пальца. – Сколько пальцев? – Три. Объясни, что случилось. – Что случилось… – Стелла отошла в сторону и достала сигарету. – Сотрясение мозга с тобой случилось, наркоман-склеротик! Череп у тебя хороший, крепкий. Чего нельзя сказать о его содержимом. О мозгах то бишь. Я вообще сомневаюсь в их существовании. Что ты делал у Ольги? – Музыку слушал… – вспомнил Кантор. – Молодец, – одобрила Стелла. – А ещё? Вспоминай. Кто её трахал и каким образом она наелась фанги в таком количестве, что её до сих пор откачивают? – Не помню… Может, и я… А может, и нет… – Ты? У тебя что, галлюцинации? Ты хоть помнишь, кто ты такой? Скрипнула дверь, и девичий голосок спросил: – Мэтресса Стелла, что у вас? – Ничего, – отозвалась Стелла. – Сотрясение и амнезия. А что там Ольга? – Ещё работают. А что ребятам сказать? – Пусть идут домой и не шляются по клинике. И пусть пока не говорят королю, не хватало, чтобы сюда ещё король заявился и требовал объяснений. Сами-то они что говорят? – Они до сих пор спорят. Элмар говорит, что он её накачал наркотиками сверх меры, и сбежал, бросив на произвол судьбы. Жак говорит, что она пыталась покончить с собой, потому что он её изнасиловал. А Азиль говорит, что это проклятие в действии и что ей не надо было связываться ни с кем, кроме своего «мёртвого супруга». Вот, дескать, связалась, отдалась, и как результат – оба в больнице. – Выгоняй этих философов и попробуй расспросить Ольгу, когда придёт в себя. Ерунду какую-то городят… Хлопнула дверь и простучали по коридору каблучки. – Вспомнил ещё что-нибудь? – спросила Стелла. – Гипотезы наших гениев тебе ничего не напомнили? – Я её не насиловал, – только и смог сказать Кантор. – Вот в это охотно верю. Попробуй ещё что-нибудь вспомнить. Кантор закрыл глаза и перевернулся на спину. – Меня что, били? – спросил он. – Или я сам упал? – Не то, чтобы били… Но разок приложили. – Чем? – Кулаком, дружок. Голым кулаком. А затылок ты рассадил о ступеньки в подъезде, когда падал. – Кто? За что? – Ты же слышал, за что. Ребята считают, что ты виноват. А его высочество не любитель долгих разборок. Как тебя угораздило туда вернуться? Он тебя увидел и тут же, не говоря ни слова, приголубил по-геройски. А кулак у его высочества сам знаешь, какой. Радуйся, что череп не треснул. Попробуй вспомнить по порядку. Вот слушали вы музыку. Дальше что? – Куда-то ходили… Не помню… Целовались на улице… – Кто целовался на улице? – Мы с Ольгой. – Нет, у тебя точно психика пострадала. Что ты ещё помнишь? – «Пинк Флойд», – вспомнил Кантор. – И фангу. Один шарик на двоих. – А сколько у тебя оставалось? – Не помню… С десяток. – А где набрались? От вас обоих перегар такой, что без закуски не вдохнёшь. – Не помню. – А что помнишь? – Кроссовки, – вспомнил он. – Белая обувь для занятий спортом… Трусики помню. Маленькие, совсем крошечные… кружевной лоскуток. – Какие трусики? Опомнись! Не путай воспоминания с эротическими фантазиями, фетишист! – Это не фантазии, – возразил Кантор. – Я вспомнил. У Ольги были такие трусики. Мне ещё жалко было их снимать, и я их просто отодвинул… И застёжку на штанах помню, я не знал как её расстегнуть… Я ещё тогда подумал, чего я только с женщин не снимал, даже доспехи, а такого ни разу не видел… Стелла, я действительно с ней трахался, но я её не насиловал. Это точно. Она сама сказала, как расстегнуть. И она смеялась… – А ещё что помнишь? Кантор подумал и честно принялся излагать беспорядочно всплывающие в памяти слова: – Трамвай… большой многоместный экипаж… Ангел… мифическое существо, доброе… Капрон… ткань из искусственного волокна… Марайя… методика создания иллюзорных фантомов… и маскировки… путём… – Доктор Кинг, – сказал мягкий голос, – Вам не кажется, что пациент не совсем адекватен, мягко говоря? Пусть полежит и спокойно разберётся в своих воспоминаниях. А ещё лучше пусть поспит. Знаете, алкоголь, наркотики, а потом ещё и сотрясение мозга… Вряд ли он скажет что-либо вразумительное. Кантор снова закрыл глаза, ощупал повязку на голове и подумал: «Ну ни хрена себе я погулял…» – Вы ещё здесь? – рявкнула доктор Кинг, входя в свой кабинет. – Я сказала всем убираться домой! – Нет уж, простите, – вежливо возразил Элмар, – мы не уйдём, пока не будем точно знать, что с Ольгой. – С какой радости вы должны ждать результатов в моём кабинете? Может, это будет известно только завтра. Тереза придёт и расскажет. – А с Кантором что? – тихо спросила Азиль. – А что с ним может быть, по-твоему? – проворчала мэтресса, пробираясь к своему креслу. – А то ты первый день знаешь своего милого Элмара? Сотрясение мозга и провалы в памяти. Вот тут помню а тут не помню. Он и до того-то был не совсем здоров на голову… – Врёт, – сказал Жак. – Все он помнит. Говорить не хочет. – Вот именно, – поддакнул Элмар. – Жака я тоже когда-то бил, и ничего с ним не случилось. Никаких провалов. – Он хоть что-нибудь сказал? – спросила Азиль. – Всякий бред. Единственные осмысленные слова, которые я от него услышала, это то, что он её не насиловал и что фанги они съели по полпорции, не больше. – А что вы хотели от него услышать? – возмутился Жак. – Что он прямо сразу и признается? – Господа, – устало сказала доктор. – Шли бы вы отсюда, а? И не морочили мне голову бредовыми предположениями. Чтобы Кантор кого-то изнасиловал? Да над вами все Зелёные горы будут смеяться, если вы это где-то скажете. Я бы скорее поверила в обратное. Он вообще к женщинам и близко не подходит. Не тот человек. Скорее я бы подумала, что она ему предложила, а он её жестоко обидел отказом. Вот это в его стиле. – Нет, – сказала Азиль. – Почему вы так думаете? Они сразу понравились друг другу. Я видела. Вполне естественно, что они провели вместе вечер и потом занялись любовью. А потом что-то случилось. Уже утром. И я уверена, что это результат проклятия. – Где это ты видела? – Это я их познакомила вчера в «Лунном драконе». – Опять «Лунный Дракон»! – горестно воскликнула доктор. – Да что у вас там произошло, что мне всю ночь оттуда клиентов возили? – Люди стали собой, – вздохнула Азиль. – А понятнее ты не можешь? – Могу. Вчера в «Лунном драконе» был один маг, который обиделся на хозяина и заколдовал посетителей. Все стали собой… То есть, стали вести себя естественно и так, как им хочется. Ольга, например, сразу содрала чепчик, закурила и побила свою сотрудницу, которая над ней смеялась. – Представляю, что творил Кантор… – фыркнула мэтресса. – Как этот несчастный кабак ещё не сгорел. – Он улыбался и вообще был очень милый. Мы с ним танцевали… Он так здорово танцует фламмо! – Понятно… – вздохнула доктор Кинг. – Если Кантор улыбался и танцевал с Азиль, то почему бы ему и не потрахаться с Ольгой… Если они сразу друг другу понравились… – А с чего же она тогда фангой закинулась так, что чуть не отпала? – возмутился Жак. – А гангрена её знает! Может он её не удовлетворил или не захотел жениться. А может с похмелья дозу перепутала. Ну что хотите мне говорите, не поверю я, чтобы Кантор мог кого-то изнасиловать. В любом состоянии. – Ваше высочество! – раздалось из-под потолка. – Опять шуточки мэтра Истрана! – проворчала доктор. – Так пугать людей после ночного дежурства! – Я слушаю, – мрачно отозвался Элмар. – Его величество спрашивает, где Азиль. – Здесь, со мной. – А где вы находитесь? – В кабинете доктора Кинг. – Никуда не уходите. Голос смолк. – Нет, это уже наглость! – возмутилась мэтресса. – Я сегодня уйду, наконец, домой? Или мне здесь сутками сидеть? Кто-то спросил моего разрешения? Или мой кабинет – проходной двор? Сейчас сюда ещё явится лично его величество, и тогда я вас вообще отсюда не выставлю до следующей ночи! – Ничего, – проворчал Элмар. – Пусть является. Я попрошу его лично допросить этого забывчивого негодяя… – Ну-ну, – презрительно фыркнула доктор Кинг. – Я бы посмотрела. Грозный взор его величества может напугать разве что тебя. Но не человека, который однажды трое суток провисел на дыбе и ничего не сказал. В кабинет, как обычно, стремительным шагом ворвался король и, кратко бросив всем «добрый день», махнул рукой Элмару. – Забирай Азиль и пойдём поговорим. – И Жака забирайте, – сказала доктор. – Мне надо закрывать кабинет и идти домой. – А почему, собственно, вы все тут сидите? – спросил король, оглядывая безрадостные лица кузена, шута и несравненной Азиль. – Кто-то заболел? Все одновременно вздохнули и посмотрели друг на друга. – Ольга отравилась, – сказала, наконец, Азиль. Король мгновенно забыл о спешном деле и сел на ближайший стул. – Как это случилось? – Вот это мы и пытаемся выяснить, – сказал Жак. – Вы можете это выяснять в другом месте! – взмолилась доктор. – Или мне опять здесь ночевать! – Постойте, подождите хоть пять минут. Что с Ольгой? Она жива? – Да, с ней работают. Пусть эти господа вам расскажут. Пусть Терезу позовут, она там с ней, она вам расскажет. Только покиньте мой кабинет и дайте мне уйти домой! Я уже сыта по горло вашим кузеном, вашим шутом, и этим по голове ушибленным наркоманом, чтоб ему хронический понос! – Это вы о ком? – заинтересовался король. Дверь приоткрылась и заглянула Тереза. – Можно? – спросила она, увидела короля и тут же смутилась. – Приветствую вас, ваше величество… – Заходи, – сказала доктор. – Разбирайтесь, что хотите делайте, закроешь потом кабинет и принесёшь мне ключи. Она встала и решительно покинула кабинет, забыв попрощаться. Король немедленно пересел в её кресло и обвёл взглядом присутствующих. – Рассказывайте. Что стряслось? Что с Ольгой? – Будет жить, – сказала Тереза. – Она что-то сказала? – поспешно спросил Жак. – Ничего она не сказала. Не в том она состоянии, чтобы говорить. Ну, рассказывайте, его величество ждёт. – Я сегодня утром… Ну, не то, чтобы утром, где-то ближе к полудню, зашёл к Ольге, – начал Жак. – И обнаружил её едва живой. Послал за врачом, приехала карета «скорой помощи», потом откуда-то примчались Элмар и Азиль… – Нам Тереза сказала, – вставил Элмар. – Врач сказал, что Ольга отравилась фангой. Там же и коробочку нашли. А соседи сказали, что у неё всю ночь провёл какой-то мистралиец. А Азиль сказала, что она знакомила Ольгу с Кантором. Потом… Потом у нас разделились мнения. Элмар решил, что он накормил её наркотиками, чтобы легче соблазнить, превысил дозу, а потом бросил и смылся. Я подумал, что она всё-таки сама их приняла. А почему… Вообще-то я подумал, что он её изнасиловал, но Азиль и доктор мне убедительно доказывали, что я не прав… Азиль вот считает, что они столковались и мирно потрахались, а наутро сработало проклятие и их обоих в той же карете и привезли… – А с ним что случилось? – А его черти дёрнули вернуться. Наверно, вспомнил, что забыл коробку с фангой. Элмар его увидел и сразу же без разговоров в ухо – хрясь! Теперь он ничего не помнит. А вы что скажете? – Мне нечего сказать, – нахмурился король. – Мало информации. – Азиль, расскажи про мага в «Лунном драконе», – напомнил Элмар. Азиль послушно рассказала, подробно и детально, чтобы его величество не переспрашивал. – Нет, – качнул головой король, выслушав. – Лучше всё-таки дождаться, пока они сами расскажут. А вот насчёт «Лунного дракона»… Я, собственно, из-за этого и пришёл. Азиль, вчера, когда ты вышла со своим кавалером из зала и направилась в номера, на вас напали. Верно? – Да, – кивнула Азиль. – А что? – Сегодня ко мне приходил Костас и рассказывал об этом случае. С ним разбирались в полиции. И в нападавших опознали знаменитых «трех близнецов», если тебе это о чём-то говорит. – Ни о чём не говорит. – Довольно известные и достаточно дорогие убийцы. Они на самом деле не близнецы и даже не братья, просто одинаково одеваются, за это их так и прозвали. В розыске последние четыре года. Ты понимаешь, что это значит? Тебя кто-то хотел убить. Ты можешь хотя бы некоторое время посидеть дома и никуда не ходить? С тобой ничего не случится, если ты не будешь встречаться с мужчинами и танцевать в общественных местах? – Не знаю… – растерялась Азиль. – Я не пробовала… – Постарайся. И без Элмара никуда из дома не выходи. Вчера тебе невероятно повезло, что тебе попался такой кавалер. В другой раз может не повезти. Пережди некоторое время, пока с этим делом не разберутся. – Азиль, ты мне ничего не рассказывала, – укоризненно сказал Элмар. – Я даже не знал, что на тебя кто-то напал. – Я не хотела тебя огорчать. Тем более, ничего не случилось… Шеллар, а почему с ним разбирались в полиции? У Эспады не будет из-за этого неприятностей? – Не будет, – пообещал король. – Наоборот, он получит награду, которая назначена за их головы. А устную благодарность от меня он уже имеет. Азиль, скажи, а чем ты руководствовалась, когда выбрала его? Мне интересно, это случайно или здесь замешано твоё сверхчутье? – Не знаю… – пожала плечами Азиль. – Я подошла поговорить с Кантором… Я хотела его, если честно, но он отказался и спросил, не нравится ли мне кто-то из его товарищей. Я посмотрела на них, и мне понравился этот. У него такие интересные косички… – Косички? – переспросил Элмар. – Особым образом уложенные косички? Тогда понятно. Я-то думал, как это он один справился с тремя профессионалами… Тебе действительно повезло, что тебе как раз в тот вечер попался такой мастер, для которого разделать трех убийц – не проблема… – Так мы договорились? – напомнил король, глядя на Азиль. – Посидишь дома? – Хорошо, – послушно кивнула та. – А теперь с Ольгой… Тереза, скажи, когда с ней можно будет поговорить? – Завтра. Или, если всё будет хорошо, сегодня вечером. Поздно вечером. – А с Кантором? – Не знаю. Он всё равно ничего не помнит. И ему плохо. – Значит, поздно вечером… – задумчиво произнёс король. – Кто будет говорить? Все переглянулись. – Вы, – сказал Жак. – Да нет, в таком случае, ты. – Почему я? – Потому, что… в общем, говорить будешь ты. С Ольгой. А с Кантором поговорит Элмар. – Почему я? – Потому, что по моим предположениям, тебе все равно придётся перед ним извиниться. Вот и поговорите по душам. А потом расскажете мне. Если вдруг случится, что они будут противоречить друг другу. Но я думаю, что права Азиль. Это проклятие в действии. А ты, дорогой кузен, хоть бы спросил сперва, что случилось и что к чему, а то ни слова, ни полслова – сразу по голове. А если он и не виноват вовсе? Опять будешь кричать, как ты мог, и как тебя угораздило? Ты же его и убить мог одним ударом. – Не понимаю, – сердито проворчал Элмар. – Почему же с Жаком тогда ничего подобного не было? Что, у него голова крепче? Или его лечили лучше? – И то, и другое, – ответил король. – И вообще, скажи, как часто тебе доводилось бить людей кулаком? – Да в общем, часто… – И что обычно случалось? – Всякое случалось… Ты к чему? – Я к тому, что нельзя делать выводы на основе одного конкретного примера. Для выводов нужно иметь ряд примеров и статистически его анализировать. Насколько я помню, Жак был единственным, с кем ничего не случилось, то есть, не правилом, а исключением. А ты почему-то выбрал его в качестве примера. Тебе доступна логика моих рассуждений? – Доступна, – проворчал Элмар. – Что ты вечно из меня дурака делаешь? И почему ты так уверен, что я был не прав и мне придётся извиняться? Может, я ещё буду иметь удовольствие его добить. – Сомневаюсь, – покачал головой король. – Я, конечно, не уверен на сто процентов, с магией ни в чём нельзя быть уверенным, но самая вероятная гипотеза у меня следующая. Ольга… ты же помнишь охоту? Стоит ей достаточно растормозиться, у неё снимаются все ограничения. Понравился ей мужчина, она с ним и переспала. А утром проснулась – а все по-другому. Сказка кончилась, как она выражается. Осталось похмелье, разочарование и какой-то чужой мужик, который на самом деле совсем не такой, каким казался вчера, и совершенно непонятно, почему да отчего он вчера таким замечательным казался. Да к тому же ещё собрался и ушёл, доброго слова не сказав на прощанье. – А это уже свинство с его стороны, – подал голос Жак. – Не обязательно. Он просто мог настолько растеряться, что забыл. Он-то во всё это встрял исключительно из-за колдовства, сам он в здравом уме к женщинам абсолютно холоден и целеустремлённо их избегает, хотя и не знаю, почему. Можете себе представить, в каком шоке он проснулся. Если затрудняетесь, осмелюсь напомнить утро после охоты… – Не надо! – предостерегающе прорычал принц-бастард. – Хорошо, не надо. Надеюсь, и без этого всем понятно? И вот в таком состоянии он подхватывается, возглашая вслух – или про себя – «Как я мог! Я же на задании! Что же мне скажет командир!», поспешно хватает свои вещи и торопится убраться как можно скорее. А Ольга, разочарованная до слёз, смотрит вокруг и натыкается на эту злосчастную коробочку. Хотя, впрочем, почему злосчастную, скорее наоборот. Если бы она наткнулась на пистолет, было бы хуже. – Это самая вероятная версия, – упрямо возразил Элмар. – Но могло же все быть и по другому! – Ты имеешь в виду, что под действием заклинания он мог превратиться в какого-то мерзавца? Не думаю. Азиль ведь общалась с ним в «Лунном Драконе», он был очень мил и симпатичен. И Ольге он понравился. Так что вряд ли ему бы пришлось до такой степени накачивать её наркотиками. Тем более, если бы она приняла такую дозу вчера вечером, она бы умерла к утру. А что касается версии Жака… Черта с два я поверю, что Ольга так просто дала себя изнасиловать, а потом отравилась. Да если бы с ней так поступили, она бы обозлилась, как голодный анкрус, и наутро носилась бы по городу с пистолетом в руках, чтобы посчитаться с обидчиком, а не предавалась отчаянию столь прискорбным образом. – Король обвёл взглядом собеседников и заключил: – Вижу, что я вас всё-таки не убедил, так что давайте оставим эту тему и лучше подождём, пока Ольга сама расскажет, что произошло. А сейчас я должен вас покинуть, у меня дела. Жак, зайди ко мне вечером, как поговоришь с Ольгой. – Сами бы с ней и поговорили. – Нет, не стоит. Она расстроится. У нас с ней как-то был разговор на эту тему… не совсем на эту, но на близкую. О смерти и страхе, о надежде и безысходности… И ей будет очень неловко со мной общаться после этого. Всего хорошего, господа и дамы. – Только не говори ничего насчёт как я могла и тому подобное, – попросила Ольга, печально натягивая на себя одеяло. – И так стыдобища, хоть под кровать лезь… – Не буду, – согласился Жак. – Раз тебе и так стыдно, значит больше пробовать не станешь. А с чего это у тебя так круто блюдце взлетело, что ты решила этак, не прощаясь, нас покинуть? – Не знаю. Ты же в курсе, у меня бывают депрессии. – Ольга, ну не дёргай мне клипсу, не настолько у тебя страшные депрессии, чтобы так лихо прощаться с этим очаровательным миром. Что у вас такого вышло с этим мистралийцем, что тебе и жить расхотелось? Он что, тебя трахнул? Или ещё как обидел? Ты только скажи, мы с Элмаром его изловим и яйца пооторвем. – Так я и поверила, – проворчала Ольга, – что ты способен кому-то что-то оторвать. Не примазывайся к его высочеству. – Ладно, он у нас герой, а я так, погулять вышел. Так как? – Да ничего он мне не сделал, дался вам этот бедный мистралиец. Потрахалась я с ним, если тебе это так интересно. Неплохо так потрахалась, утром еле встала. А ещё говорят, что он импотент. Ага, всем бы такими импотентами быть. – Что, такой уж половой гигант? – Не знаю, но мне на первый раз хватило выше крыши. Я уж не знала, как его остановить и опасалась, что он мне мозоль натрёт на самом интересном месте. С чего его так завело, можно подумать, я такая уж секс-бомба… От фанги, что ли? И на кой я его начала про эту фангу расспрашивать, может, он бы про неё и не вспомнил… Или от колдовства? Ума не приложу. Одно мне непонятно, какой кретин придумал, что он импотент? – Какой-нибудь завистник, – предположил Жак. – А как тебе вообще твой первый сексуальный опыт? Ну, если не считать чрезмерности? Понравилось? – Скорее да, чем нет, но… как бы тебе сказать… Никакого особого восторга не испытываю. Я где-то читала, что у многих женщин первый оргазм наступает только после родов… – Понятно, – вздохнул Жак. – А что же тогда? Может, у вас утром что-то стряслось? – Да ничего у нас не стряслось, все совершенно естественно. Он собрался и уехал. И на прощание мне устроил сцену покаяния в духе Элмара. Только не орал на весь дом «как я мог!», а тихо стенал «я не должен был…». Единственная разница. – Ты что, так расстроилась из-за того, что он уехал? – Я что, по-твоему, полная дура? Я с самого начала знала, что он уедет. Просто ночью… всё было не так. Было здорово. Было красиво. И он был не такой… классный был, заводной… Нет, правда, он так завёлся, что я сама вдруг поверила, что я самая красивая, самая сексапильная, что Камилла с Алисой в пыль не попадают, что я могу запросто довести мужика до такого экстаза… Хотя на самом деле он просто был пьяный, как жопа, а, как известно, не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки… А потом пришло утро, и всё кончилось. Всё стало по-другому. Как обычно. Ничего не изменилось. Впрочем, глупо было надеяться, что изменится… – Сказка кончилась? – уточнил Жак, опустив глаза и вертя в руках берет. – Именно. А откуда ты знаешь? – Король сказал. Он так и думал. А он не так часто ошибается… Значит, всё-таки придётся Элмару извиняться. Он мне проспорил бутылку. – За что? Вы что, поспорили, угадал ли король? – Ага. А он угадал с точностью до мелочей… Совсем у тебя мульки выбило, что ли? Из-за того, что сказка кончилась вот такие пуськи лепить? Да завтра-послезавтра новая сказка начнётся, чего жалеть? Или уж так он тебе понравился, этот знойный кабальеро, что не пережила разлуки? – Да ну тебя на фиг! Брось морали читать. Депрессия у меня, и все. Кстати, я теперь знаю, отчего. – А как тебя озарило? – Меня не озарило, это Диего мне объяснил. Он сказал, что Огонь сжигает человека, если его не реализовать. От этого и бывают депрессии, психозы и прочий алкоголизм. И ещё он сказал, что у меня Огонь сильный и непонятно, как я дожила до своих лет. Почему мне раньше никто не сказал? – Я об этом и не знал толком. Вот у короля и спроси, как увидишь. – А он придёт? – испугалась Ольга. – А ты что, не хочешь его видеть? Стоило перепихнуться с красавцем-мачо, пусть даже пьяным, как это самое, но особенно заводным, и наше величество тебе уже побоку? – Жак, шутки у тебя бывают идиотские. Не называй его так, он очень даже классный мужик. А перед королём мне просто стыднее всего. У нас с ним был как-то разговор на эту тему… – Опять он угадал! – засмеялся Жак. – Он так и сказал, когда я пробовал его снарядить с тобой пообщаться. – А чего это ты его снаряжал? В падлу со мной общаться? – Я просто думал, что это будет намного труднее. Что мне придётся вести с тобой воспитательные беседы о вреде смерти и пользе жизни, утирать тебе нос и уговаривать, что жизнь не так плоха. А учитывая, что через неделю король утвердит список и состоится оглашение, мои уговоры вполне могли бы сойти за особо утончённое издевательство. Слушай, может, давай мы на него надавим, пусть он на тебе женится? – Перестаньте издеваться над бедным королём! Не пойду я за него замуж, и оставьте его в покое. – Я не про короля. Я про твоего мистралийца. Кстати, почему ты его зовёшь Диего? Его вроде не так зовут. – Он просил не называть его Кантором, это у него типа партийной клички, как я поняла… и разбежалась я за него замуж, сейчас! Тем более, он уехал. – А почему нет? Он же тебе понравился. – Так что, замуж ходить за каждого, кто мне нравится? Да я даже за тебя не пойду. Из принципа. – Ольга, тебя с твоими принципами труднее выдать замуж, чем женить короля! Ну, как хочешь. А за что он тебе так понравился, если не секрет, что ты с ним даже переспать соизволила? Что у тебя могло быть общего с утюгом? – Каким утюгом? – Ну, как это в ваше время называлось? – Что, утюг? – Нет, убийца. – А, ты вот о чём… Жак, вот скажи, тебе нравится «Пинк Флойд»? – Я не любитель классического старья, но нормально. А что? – А ты знаешь в этом мире кого-нибудь, кому бы нравился? – А что, ему нравится? – Он прибалдел. У него чуть крышу не сорвало. Этот чувак все хавает, понимаешь? – Тогда ясно, – улыбнулся Жак. – А ты хотела бы его ещё увидеть? Если честно? – Если честно – да. Но знаешь… Я думаю, он уехал с концами. Он пообещал вернуться, в чём я очень сомневаюсь. Он ведь тоже, наверно, утром проснулся, посмотрел… И сказка кончилась. Вчера была царевна, а сегодня лягушка. И попробуй объясни этой самой лягушке, почему ты её вчера трахал а сегодня не хочешь, да ещё так, чтоб не обидеть. Я его, в общем, понимаю. Мне на его месте тоже хотелось бы избежать объяснений. – Никуда он не уехал, – снова вздохнул Жак. – Более того, он вернулся почти сразу же. Видимо, всё-таки собирался объясниться, или просто шляпу свою забрать, или так уж «Пинк Флойд» понравился… Не знаю. Чем черт не шутит, может он вовсе не спьяну так от тебя завёлся, знаешь, говорят мистралийцы вообще балдеют от блондинок… В общем, он вернулся. Может, вам всё-таки стоит поговорить? Ну, не сложится, так не сложится, не будете трахаться, будете дружить, как со мной. Если он правда такой уж классный мужик. Будете старьё твоё на пару слушать и восторгаться. Хочешь? – А он хочет прийти? – осторожно уточнила Ольга. – Пусть приходит. – Да нет, он вряд ли придёт… Ты как, сама-то ходить в состоянии? – Да нет, пока не очень. До завтра попустит, доктора обещают. А зачем? – Как попустит, можешь спуститься на первый этаж, в травму, палата два. – В травму? С ним что-то случилось? Жак, что с ним? – Сотрясение мозга. Не очень сильное, правда, но до завтра навряд ли встанет. И память у него отшибло начисто, хотя тебя помнит. – А как же он так? Упал где-то? И надо же было ему идти в таком состоянии, он же еле на ногах стоял. – Ну, почти упал. Ты в следующий раз хоть записку оставляй, что ли… Мы с Элмаром невесть чего подумали, решили, что он тебя чем-то обидел… А тут он взял и припёрся. Элмар его и стукнул разок сгоряча. Так что, если хочешь повидать, приходи. Сама приходи, он не в состоянии. Элмар к нему завтра зайдёт, извиниться собирается, может, передать чего? – Ничего не надо передавать, просто пусть узнает, хочет ли он сам, чтобы я пришла. Если не хочет, то я и не пойду, надо оно мне, к мужикам навязываться. Только пусть же не прямым текстом спрашивает, а то знаю я Элмара, что подумал, то и сказал… Надо же ему было так нарваться, бедненький… У Элмара что, языка нет? – Что ты хочешь от варвара? – засмеялся Жак. – Он сначала стукнул, а думать начал, только когда король его стал убеждать, да и то до сих пор сомневается. А вот Азиль сразу все правильно поняла. Кстати, она говорит, что вы оба пострадали из-за проклятия. Ты как думаешь? Супруг не приходил, сцены ревности не устраивал? – Да ну тебя! Нет, конечно. Диего вообще сказал, что проклятие ничем никому не грозит, потому как, дескать, этот самый супруг не ревнив и к браку относится примерно как его величество. – Интересная гипотеза. Надо будет поинтересоваться, имеет ли личность супруга хоть какое-то к этому отношение… – Жак вдруг захихикал. – А может, он потому и задушил некроманта? За то, что его женили без спросу? Кровно обиделся и задушил. А ещё мне интересно, сам этот теоретик не изменил своего мнения, получив по башке? – Вот и спроси. – Пусть Элмар спросит. Я к нему не пойду. – Почему? – Да боюсь я их, мистралийцев. – Жак, ну сам подумай, что он тебе сделает? Он нормальный парень, очень доброжелательный и на удивление спокойный, учитывая все, что я слышала о нём и о мистралийцах вообще… – Да не в том дело, – перебил её Жак. – Я не его конкретно боюсь, а вообще мистралийцев… А, ну их, не хочу я в это вдаваться, раз все не так страшно, как казалось, тогда я пошёл. Хочу ещё к Терезе заглянуть. А ты поправляйся и больше такие мульки не лепи, а то даже король слегка растерялся. – Угу, – печально кивнула Ольга и вдруг неожиданно, словно что-то вспомнив, весело хихикнула и окликнула Жака. Тот остановился у двери и обернулся, готовый с радостью ответить на любой вопрос, который мог так развеселить несостоявшуюся самоубийцу, но вопрос огорошил даже его. – Жак, – спросила Ольга, с трудом удерживая смех – А скажи, тут что, все мужики такие репетузы носят? И ты тоже? – Такие что? – не понял Жак. – Ну, труханы по колено. – Тьфу на тебя! – засмеялся Жак. – Что у тебя за нездоровый интерес к моему исподнему? – Нет, ну ты скажи, тут правда такое носят? Когда этот кабальеро разделся и я увидела его подштанники по колено, да ещё и в полосочку, я чуть со смеху не сдохла. А он не понял, что я нашла смешного и вообще назвал эти прикольные штанишки «трусами». Здесь что, правда такие трусы? – Ой, Ольга, ты что, до сих пор не знала? Ты же дамские панталоны видела? Небось и носишь тоже? Вот и мужские такие же длинные, только узкие, в обтяг, чтобы в штаны влезали. И совершенно правильно твой кабальеро не понял твоего веселья. Как у него после этого ещё что-то получилось? Я бы обломался, если бы мои трусы кто-то так обсмеял. – А у тебя тоже в полосочку? – захихикала Ольга. Жак воровато озирнулся, придержал дверь, чтобы никто не вломился, и чуть приспустил штаны, продемонстрировав краешек весёленьких подштанников в красненьких сердечках и жёлтеньких ромашечках на белом фоне, отчего Ольга откровенно расхохоталась. – Что, неужели правда так смешно? – Не знаю… – простонала Ольга. – Я просто представила себе короля… – О, – засмеялся Жак. – Ты вечно его как-то неподобающе представляешь. Король у нас мужчина стильный, у него вообще глухо чёрные, как и штаны, ну, любит он этот цвет. Но смотрится он в них, конечно… Ладно, раз ты так веселишься, значит ты уже в порядке, и за тебя можно не бояться. И это замечательно. А если опять накатит депрессия, попроси короля, чтоб он тебе свои трусы показал, и хорошее настроение тебе гарантировано. Соседом Кантора по палате оказался уже знакомый ему вышибала из «Лунного Дракона». Это он обнаружил на следующий день, когда достаточно пришёл в себя, чтобы интересоваться окружающим миром. Рыжий Дик тоже не помнил, что с ним случилось, и они провели некоторое время, совместно пытаясь припомнить вечер в трактире. Эта познавательная беседа быстро утомила обоих, так что, поболтав минут двадцать, они дружно уснули и спали до самого обеда. Около полудня пришла та самая женщина-мистик с певучим голосом и разбудила их для процедуры. После сеанса лечения оба посмотрели на обед, с отвращением отвернулись и стали спать дальше. К вечеру Кантор начал постепенно вспоминать примерную последовательность своих похождений с девушкой в белых… кроссовках. И заодно задумываться над тем, что ему скажет Амарго, когда Стелла настучит про фангу. А настучит обязательно. И оправдаться нечем. Чем тут можно оправдаться, когда у тебя находят коробку фанги, да ещё оказывается, что из-за неё ты влип и засветился?.. И Амарго будет его опять материть, как неверную жену, а он будет стоять, ковырять пол сапогом и обещать, что больше не будет. Как ученик какой. И что самое противное, всего луну назад он это уже обещал, правда не про фангу, а про травку, но всё равно… Что ж, пообещаем не кушать фангу и перейдём на хинский опиум? Или на галлантскую «пудру»? Или всё-таки ну их на…, такие приключения? На этом печальном этапе его размышлений в дверь просунулась сначала голова, а затем и вся остальная громадная персона принца-бастарда Элмара. Кантор невольно покосился на его руки и подумал: «Создаёт же природа таких вот…» Его высочество выглядел необычайно неловко и удручённо, и, похоже, махать кулаками больше на собирался. Это утешало. Кантор сомневался, что переживёт ещё один такой удар. Принц огляделся, пододвинул поближе стул и осторожно присел на него, как бы пробуя на прочность. Потом сокрушённо взглянул на Кантора и протянул здоровенную ладонь. – Элмар, – представился он. Без титулов. – Диего, – ответил Кантор, пожимая эту лапищу, которая чуть не вышибла ему мозги. – Ты уж прости, – снова вздохнул его высочество, скромно потупясь. – Я не знал. Мы там невесть что подумали… – А почему? – спросил Кантор, не удержавшись, чтобы не выплеснуть хотя бы частично свою обиду на их незаслуженные подозрения. – Почему вы сразу же решили, что я сволочь и подонок, накачал девушку наркотиками и изнасиловал? Почему вам кажется, что от мистралийцев не стоит ждать ничего хорошего? Почему вам не пришло в голову что-нибудь более… человеческое? Например, что я ей действительно понравился, и… ну в самом деле, я что, не могу понравиться девушке? – Даже не знаю, – развёл руками Элмар. – Как поколдовал кто. Мы ведь все её любим, вот и переполошились… У всех сразу же мозги перекосило, не можем понять из-за чего… А тут ещё Азиль говорит, что она свою белую занавесь где-то потеряла… А соседи говорят, что ты приходил… Вот мы и подумали, что ты её… обидел. – Какую белую занавесь? – устало спросил Кантор, пытаясь разобраться в путаных объяснениях его высочества. – Это Азиль так видит, – пояснил тот. – Девственность, проще говоря. – А понятно… – Кантор прикрыл глаза, чтобы собеседник не видел их выражения. Пенёк же ты безголовый, сказал внутренний голос. Ты что, сам не мог почувствовать? Сам ты пенёк, обиделся Кантор. Нечего было меня на всякие непотребства толкать. Конечно, не мог. Я уже забыл, что это такое. И вообще, по её поведению трудно было предположить… Пить надо было меньше, не унимался голос. И наркотики не жрать. Скотина пьяная. От скотины слышу, огрызнулся Кантор. Умный какой нашёлся. А ты где был? Голос заткнулся. Видимо, ему нечего было ответить. – Как она там? – спросил Кантор, не открывая глаз. – Лучше, чем ты, – кратко оценил ситуацию Элмар. – А ты как? Вспомнил что-нибудь? – Кое-что. Она на меня обиделась? – За что? – Не знаю… было, в общем, за что. Например, за то, что ушёл вот так… – А чего же ты ушёл «вот так»? Надо было не «вот так», а поговорить по-людски. И не стенать, что ты не должен был. Знаешь, как её это задело! Ну, проспался ты утром, рассмотрел, что она не девушка твоей мечты, так хоть промолчал бы. Что за свинство – высказывать женщине, что ты жалеешь о проведённой с ней ночи. Уж какая бы она там ни была. Кантор открыл глаза и недоуменно посмотрел на собеседника. – Она за это обиделась? Я же не в том смысле. Вовсе она мне не разонравилась наутро, и ночь была… тоже… Я до сих пор вспоминаю, и у меня вставать начинает, несмотря на моё состояние. Я имел в виду совсем другое… – Так поговори с ней и объясните друг другу, кто что имел в виду. А то вы так и разойдётесь в обидах и сожалениях. Встретьтесь и поговорите сами, чтобы мы с Жаком не бегали между вами, как почтовые голуби. Ты встать можешь? Я бы тебе помог дойти до второго этажа. – Не могу, – признался Кантор. – Даже сижу с большим трудом, и сразу голова кружится. Душевный ты человек, Элмар. Щедрый. Уж одарил от души. – Странно, – сокрушённо вздохнул Элмар, – Почему же всё-таки с Жаком ничего подобного не было? – А ты что, и его тоже бил? Тоже по ошибке, или это у тебя такая манера знакомиться? – Да не то, чтобы по ошибке… Но в общем, потом тоже извинялся. Так что, сказать Ольге, чтобы к тебе пришла? Мне кажется, она встанет намного раньше. – А она захочет? – Она и так хочет. Просто стесняется. – Пусть не стесняется. Я бы сам пришёл, я хочу её увидеть, мне нужно с ней поговорить… объяснить… но ты же видишь… – Хорошо, я ей скажу. – Элмар внимательно посмотрел на Кантора и добавил: – Но если ты её ещё чем-нибудь обидишь, я тебе точно мозги вышибу. Кантор улыбнулся. – Только постарайся, как в прошлый раз, напасть сзади и без предупреждения. А то я увернусь, и у тебя будут большие проблемы. Его высочество густо покраснел, будучи уличён в недостойном и неподобающем, и проворчал: – Так уж и будут. – Вполне могут быть. Без оружия я и с такими справлялся. Главное только – не подставиться, а в остальном мы вполне можем потягаться. Я тебе как-нибудь покажу, ты поймёшь. – Да? – сразу заинтересовался Элмар. – А в чём суть? В технике? – И в технике тоже. Как-нибудь, может, встретимся, когда у меня будет свободное время, и я тебе покажу. Тебе понравится. Ты ведь ещё интересуешься боевыми приёмами? Или совсем воинское дело забросил? – Как это можно забросить! – обиделся Элмар. – Ты представляешь себе, во что я превращусь, если заброшу тренировки? – Не очень, – засмеялся Кантор. – Но я понял, что ты имеешь в виду. – Тогда до встречи. Они снова обменялись рукопожатием, Элмар поднялся и направился к выходу. Уже у двери он остановился и обернулся. – А насчёт фанги, так, между нам, воинами… – сказал он. – Бросай это гиблое дело, пока не поздно. А то представляешь, во что превратишься ты? И очень скоро. – У меня это не всерьёз, – опустил глаза Кантор. Не хватало, чтобы ему ещё здесь морали читали! Как будто нагоняя от командира недостаточно! – У всех поначалу не всерьёз. А потом проходит год-полтора, и ты вдруг видишь, что ты уже не воин, а мешок с дерьмом, и сам не заметил, как это вышло. Кантор заинтересованно поднял глаза. – А у тебя так было? – За кого ты меня принимаешь? Конечно, не было. Но видел я такого достаточно. – Полагаешь, я не видел? – Не знаю. Ты не маленький, учить тебя жить и читать тебе проповеди. Я сказал, что думаю. Твоё дело. – Спасибо, – устало кивнул Кантор. – Я понимаю. И подумал, что ну их, действительно, такие приключения. Утром пришла Стелла, сообщила, что Амарго зол, как голодный дракон, и грозится спустить с Кантора штаны и отходить ремнём за все хорошее. Это радовало. Если бы он грозился сделать что-то более реальное, было бы хуже. А так, возможно, дело ограничится устным разносом и очередным обещанием больше так не делать. Затем доктор посмотрела, как заживает шов на затылке, сменила повязку и напоследок проехалась насчёт горячих мистралийских парней, которые суют свои органы размножения, куда ни попадя, а ей потом приходится возиться с их разбитыми головами, которые совершенно не соображают, что делают, и вообще с трудом верится, что в них есть мозги. Кантор с трудом удержался, чтобы не ответить что-нибудь. Доктор Кинг была невыносима в общении, особенно с мужчинами, и он часто удивлялся, как Амарго её терпит. Впрочем, с Амарго она была вежливее, чем с другими. Почти сразу после неё зашёл Эспада, попрощаться. Он выглядел каким-то помолодевшим и более задумчивым, чем обычно. Видимо, ночь с нимфой пошла ему на пользу. Он сказал, что дальше поедут без него, ждать его времени нет, и спросил, что с ним всё-таки случилось. Вдаваться в подробности или сочинять что-нибудь весёлое у Кантора не было настроения и он сказал, что упал по пьяне на лестнице. В ответ он услышал краткую проповедь о вреде алкоголя, поразительно похожую на вчерашнюю о вреде наркотиков. Это уже начинало раздражать, и он опять с трудом промолчал. До обеда он провалялся, размышляя о разных вещах. Во-первых, он восстановил в памяти полную картину событий исторической ночи. Во-вторых, прикинул, что сказать Амарго, а что не надо, и решил ничего не говорить вообще, свалив все на провалы в памяти. В-третьих, он опять имел продолжительный спор с вредным внутренним голосом, который самым жестоким и бессовестным образом издевался над его сексуальной несостоятельностью. Ну и что тебе дали пять лет воздержания, ехидно говорил голос. Ничего хорошего. Потерял квалификацию. Совершенно разучился чувствовать женщину. Превратился в обычного тупого самца. Неправда, обиделся Кантор. Я просто был пьян, потому и не почувствовал. А за тупого самца я кому-то и морду могу набить. Себе, посоветовал голос. Или своему отражению в зеркале. Стыд и позор, отодрал бедную девушку, как хотел, и не удовлетворил ни разу. И что она после этого будет думать о мужчинах? А о сексе вообще? Что это вещь долгая, утомительная и болезненная, со вздохом согласился Кантор. Вот именно, сказал голос. И тебе не стыдно? Тоже мне, любовник… Так разочаровать партнёршу! Да когда с тобой такое было? Никогда, опять вздохнул Кантор. Даже в сопляческом возрасте такого не было. И что ты намерен делать, не унимался зловредный голос. Извиняться? А исправить дело тебе не приходит в голову? Ты что, охренел, оскорбился Кантор. Этого ещё не хватало. С меня достаточно. Что, боишься опять опозориться, съехидничал голос. И хочется, а боязно. Надо же, неустрашимый Кантор струсил! Ничего подобного, возмутился Кантор. Но не сейчас же. У меня голова болит. А может у тебя ещё и месячные, расхохотался голос. Голова у него болит, надо же! Как бы там ни было, ты задолжал девушке четыре оргазма. Если не больше. Пять, проворчал Кантор. Кто ты вообще такой? Какой-то сексуально озабоченный потусторонний голос ещё будет мне указывать и считать, что я кому задолжал! Я – это ты, ответил голос. Настоящий ты. А ты – это я, только обиженный, озлобленный и разочарованный. На этом он успокоился, и Кантор подумал, что у него начинается раздвоение личности, и, наверное, это очень плохо. И что самое противное, все началось ещё до того, как его стукнули по голове. Неужели правда от фанги? Так ведь не сказать, чтобы злоупотреблял… В-четвёртых, он вспомнил странный сон. Вернее, не сон, а скорее бред, потому что видел он все это пока лежал без сознания после удара по голове. А тогда как раз была пятница. В этот раз Лабиринт имел вид густого южного леса с незнакомыми деревьями и цветами. Также здесь водились яркие птицы, змеи и насекомые устрашающего вида. А ещё посреди леса стояла хижина, и на пороге сидел его старый знакомый, так настойчиво преследовавший его по пятницам. – Ну, наконец-то, – сказал он, поднимаясь и кланяясь по своему восточному обычаю. – Я уже думал, ты сюда никогда не попадёшь. Что ж ты так плохо помнишь сны? – Я бы давно рехнулся, если бы хорошо их помнил, – проворчал Кантор, присаживаясь на траву. – Тебе так часто снятся кошмары? – уточнил мистик, внимательно его изучая. – Так ведь их ты все равно помнишь. – Не всегда, – возразил Кантор, тоже разглядывая собеседника. Он выглядел так же, как обычно – молодой, большеглазый, худощавый, только не в нормальной одежде, а в какой-то скудной набедренной повязке. – А где я сейчас? – Сам знаешь. Ты здесь бываешь часто. Вернее, не совсем здесь, но поблизости. Когда спишь. – А сейчас я что делаю? – Сейчас ты лежишь без сознания. Не бойся, ничего страшного, поправишься. Просто тебя хорошенько ударили по голове. Когда ты очнёшься, ты ничего не будешь помнить. А когда к тебе вернётся память, вспомнишь и меня. И расскажешь, наконец, Шеллару, что такое марайя, а то ведь и сам изведётся, и окружающих замучит. – А как я его увижу? – Не обязательно лично. Передай кому-нибудь. Элмару, Жаку, или своей девушке. Всё равно. Они передадут. Только запомни как следует хоть на этот раз. Марайя – это методика создания фантомов и маскировки путём замены своего изображения иллюзорным изображением окружающей среды. Повтори. Кантор послушно повторил три раза, запомнил, после чего не удержался и спросил: – А зачем ты мне снился? И что ты тут делаешь? – Давай по порядку, – улыбнулся Шанкар. – Сначала, что я тут делаю. Я тут зацепился, когда возвращался после общения с одним недоумковатым некромантом, о котором ты знаешь не хуже меня. Из чистого любопытства остался, интересно было посмотреть, что из всего этого выйдет. Да и надоело мне там, где я был. Скучно, противно, да ещё и больно бывает… Все равно мне скоро на новое перерождение, вернуться всегда успею. Мне там недолго осталось. Вот я тут и сижу. А зачем я тебе снился… Просто хотел, чтобы ты передал Шеллару, что такое марайя. Может, он всё-таки придумает, как извести этого дракона. У меня к нему должок имеется, если ты знаешь. – К королю? – не понял Кантор. – К дракону. Он ведь меня убил, этот подлец, и я на него до сих пор за это обижен. Ты разве не знал? – Не знал. Я слышал, что соратники Элмара погибли, но не знал точно, как. Этель тоже?.. – Нет, Этель как раз не пострадала совсем, живёт себе в своей башне, что-то исследует. – И почему бы тебе было ей не присниться? – Потому, что классические маги не попадают сюда. Странное место, я о таком не слышал, а таких вещей, о которых я не слышал, крайне мало в природе. Ты откуда о нём знаешь? – О Лабиринте? Мне отец рассказал. – Ах, вот оно что… Да, загадочный он был человек, твой отец… – А ты не знаешь, куда он делся? – Что я, по-твоему, бог? – Нет, я просто подумал, что мёртвые знают намного больше, чем живые, и… – Ну что ты, мы знаем столько же, сколько и при жизни. – А откуда же ты знаешь, что сейчас творится в мире живых? – Так ведь я знаю только то, что произошло после моей смерти. А твой отец пропал уже давно. Ещё что-то спросишь? Живые обожают задавать вопросы, я сам таким был. – А скажи, – тут же спросил Кантор, – что там, после смерти? Там действительно что-то есть? – Это у кого как, – пожал плечами Шанкар. – У меня есть. Я проведу положенный мне срок в царстве мёртвых и потом смогу родиться снова. В других учениях все происходит иначе. – И ты снова будешь мистиком? – А вот это я не знаю. Вряд ли мне стоит рассчитывать вообще родиться человеком. В последней жизни я здорово отяготил свою карму убийствами, пока болтался по свету с Элмаром… А если ты хочешь узнать, что будет лично с тобой, когда ты умрёшь, то этого тебе никто не скажет. Сам узнаешь. – А будущее ты можешь видеть? – Иногда. Но я тебе ничего не скажу. – Скажи хоть, что с Ольгой случилось? Почему её выносили на носилках? – Вот придёшь в себя, сам узнаешь. – А что с ней будет? – Это от тебя зависит. – От меня? А что я должен делать? И что с этим проклятием недоделанным? Ты знаешь? – Как ты любишь задавать по много вопросов сразу! Ничем оно никому не грозит, это проклятие, ты правильно понял. Просто… как бы тебе сказать… ей можно встречаться и выходить замуж за кого угодно, но с человеком, с которым она связана, ей будет лучше всего. – Может, мне стоит на ней жениться? Или что? – Не надо. Пока. А потом сами разберётесь. В первую очередь сам разберись в себе. Договорись как-то со своим внутренним голосом, который тебя так раздражает. – А он что, теперь навсегда останется? – испугался Кантор. – Я что, с ума сошёл, или что это значит? – Нет, – засмеялся мистик. – Это означает, что ты становишься собой. А теперь тебе пора идти. Кантор и сам почувствовал, что ему пора идти, и даже точно понял в какую сторону. – Ты меня не проводишь? – спросил он, поднимаясь. – Нет, – покачал головой Шанкар. – Мне нельзя в ту сторону. Иди. И в-пятых, вспомнив этот разговор, Кантор подумал, что он полный болван. Спрашивал, что попало, а о том, что пять лет не давало ему покоя, так и не спросил. Что теперь, опять попытаться придавить Амарго? Как же, придавишь его теперь. Особенно, когда будешь получать по первое число за наркотики. Смотри, как бы самого не придавили. Перед обедом проснулся Дик и радостно сообщил, что вспомнил, как было дело. Оказалось, под конец вечера его все так достало, что он рассвирепел и пошёл бить морды всем подряд, пока его не остановили чем-то очень увесистым. Учитывая, что в своём родном мире этот парень был профессиональным кулачным бойцом, это «что-то» должно было быть особо увесистым, и Кантор невольно вспомнил неподъёмную палку товарища Торо, которую языкатый Рико как-то окрестил «миротворцем», заметив склонность товарища применять её для разнимания драк. Потом это имя к ней прилипло, поскольку всем показалось забавным дать палке имя, как рыцарскому мечу. Кстати, если Торо к тому моменту не ушёл спать, то с него вполне могло статься навести в заведении порядок подобным образом… Сам Дик не видел, кто и чем его остановил, да в общем и не особенно этим интересовался, просто подсчитывал, на какую примерно сумму он наколотил посуды, гадал, уволят его или нет, и мечтал изловить крупье и переломать ему руки-ноги. Кантор даже позавидовал простоте и незатейливости его проблем. Вечером рыжего вышибалу выписали, и он ушёл долечиваться домой. А Кантора Стелла предупредила, что ночью за ним придут и заберут на базу. Так делалось всегда, и Кантор знал, как. Здесь он уже бывал пару раз, так как в клинике доктора Кинг имелось небольшое, скрытое от всех отделение, где лечились тяжелораненые мистралийские боевики. Их доставляли телепортом прямо с гор, причём в глубокой тайне даже от своих. Видимо, чтобы никто не догадался, кто из товарищей маг-телепортист. Точно так же доставляли обратно, с завязанными глазами. Значит, сегодня ночью за ним придёт Амарго, отведёт в морг, завяжет ему глаза, проведёт по коридору в другое помещение, затем что-то пожужжит и пощёлкает, и они окажутся на базе. Так было в прошлый раз. И в позапрошлый тоже. И вообще, все говорили, что за ними приходил сам Амарго. Интересно, почему. Амарго не маг, это совершенно точно, никакой Силы в нём нет. Наверно, только он один знает мага и никому больше не доверяет. И странная школа у этого мага, надо сказать. Зачем он так гудит и щёлкает? Но уж пусть, хоть такой есть, и то хорошо. Нынче в Мистралии найти приличного мага проблема. Кто смог, разбежались, кто не смог – вечная память. В горах их почти нет, мало кто из магов, переживших охоту, решился остаться и сражаться дальше. Остались ведь кто? Недоученные ученики, вроде той же Харамы, которые не смогли пристроиться в других странах. Пара фанатиков, пылающих жаждой мести. Самоучки, вроде товарища Пассионарио. А настоящих боевых магов перебили всех. Даже телепортист, наверное, один на все Зелёные горы… Потом Кантор вспомнил про Ольгу и забеспокоился, что так и не успеет с ней поговорить, но она всё же пришла. Вошла, как привидение в своём больничном халате, бледная до зелени, ужасно смущённая. Молча присела на стул и одарила сочувственным взглядом. Святая женщина, честное слово! Это кто кому должен сочувствовать? – Как ты? – неловко опустив глаза, спросила она. – Уже хорошо, – ответил он и подвинулся. – Садись на кровать, поближе. Она пересела на кровать и снова сочувственно на него посмотрела. Ничего больше не сказала, видно, не нашла, что сказать. Поправила халат, хотя это было и ненужно, и бесполезно. Во-первых, ничего предосудительнее ключиц из-под него не виднелось, а во-вторых Кантору хватило и этого. Он тут же невольно дорисовал себе всё остальное и с тихим ужасом почувствовал, что никакое сотрясение мозга не состоянии победить его проклятую кобелиную сущность, которая так неожиданно пробудилась от многолетнего сна и, видимо, не собиралась его покидать, поскольку выспалась на много лет вперёд. Небо, но не сейчас же! Хоть поговорить же сначала надо, как собирался! Объяснить, разобраться… не оставлять её в обидах и сожалениях, как выразился поэтичный Элмар. Не торопиться, не гнать, тактично выяснить, может ли она вообще взирать на такого горе-любовника без отвращения. А уж потом, как советовал внутренний голос, попытаться что-нибудь исправить… если она позволит. Договориться о встрече, навестить её… в более подходящем состоянии, чтобы не опозориться повторно… и убедить, что первое впечатление, которое она получила о мужчинах, не соответствует истине. – Ты-то как? – спросил он. Она чуть улыбнулась. – Лучше, чем ты. Не сердись на Элмара, такой уж он… вспыльчивый. – А ещё говорят, что мистралийцы – горячие парни… – тихо засмеялся Кантор и осторожно накрыл ладонью её руку. Не убрала, может все не так плохо… – А ты не сердись на меня. И ради всего святого, больше так не делай. Ни один мужчина того не стоит. – Вот ещё! Ты тут вовсе ни при чём, так что не льсти себе. – Не буду, – согласился Кантор. – А в чём тогда дело? Расскажи. – Да не хочу я рассказывать. То Жак пристал, объясни, теперь ты, расскажи… Надоело всем объяснять и каждому жаловаться. Тем более, все равно это бесполезные разговоры. – Вовсе не бесполезные, – возразил Кантор. – Тем более, мне не нужно пересказывать то, что ты рассказала Жаку. Мы оба знаем, как всё было на самом деле. Вот и скажи, что я напился, как свинья, накормил тебя наркотиками, затащил в постель, оттрахал в своё удовольствие, даже не подумав, что причиняю тебе боль. И когда я сказал, что не должен был этого делать, ты обиделась? А кроме того, я ещё и смылся, даже не сказав тебе «спасибо» за прекрасную ночь. Но это исключительно по причине похмелья. – Ах, как же это недостойно! – тихо прыснула Ольга. Потом, спохватившись, пояснила: – Это Элмар всегда, как отмочит чего-то спьяну, вот так раскаивается. Надо же, как вы с ним похожи. Это потому, что вы оба воины, или ты всё-таки тоже принц? – Я тебя не обманывал. Никакой я не принц. И разве сейчас я неправду сказал? – Ну, это зависит от восприятия. Напились мы с тобой вместе, наркотики ты в меня силком не запихивал, и фиг бы ты затащил меня в постель, если бы я сама не хотела. И вовсе это не так больно, как рассказывают, особенно под таким наркозом. А вот «спасибо» мог бы и сказать, это единственное, что действительно правда. Если тебе так понравилось, как ты говоришь. – Спасибо, – серьёзно сказал Кантор. – И все? – На здоровье. А что ещё? – И больше ты на меня ни за что не обижаешься? – Да нет, с чего ты взял? – Да в общем, было за что… – он не стал договаривать, поняв, что она действительно не сообразила, в чём причина его раскаяния. Ну, откуда она могла знать, как это должно быть… как это бывает… иначе? Это он, старый опытный ходок по дамам, лежит теперь и страдает, не зная куда деться от стыда, что протаскал девушку всю ночь и не доставил ей никакого удовольствия. Это его уязвлённое самолюбие напоминает ему ежеминутно, что он не прав, что он облажался, потерял квалификацию и все такое. А она даже не поняла, что именно было не так, решила, что так и должно быть… – Знаешь что, раз уж ты на меня больше не сердишься, ложись рядом, поболтаем лёжа. Я так хочу тебя обнять, а вставать боюсь. Ты не против? Или после той ночи больше не желаешь иметь со мной дела? Если нет, скажи, я пойму. Она молча скользнула под одеяло и пристроилась рядом. Кантор обрадовано обнял её и легонько прижал к себе, стараясь не слишком резко вздрагивать, чтобы не пугать раньше времени. – Ты сейчас… какой? – спросила она. – Обычный? – Наверное. Не может же колдовство длиться так долго. – Мрачный неразговорчивый тип? – Он самый, – засмеялся Кантор. – А что, не похоже? – Не очень. Ты меня разыграл? – Нет. Я правда такой. Просто я очень рад тебя видеть… и в особенности ощущать. Страшно подумать, что я мог больше тебя никогда не увидеть. И как тебя угораздило… Если не из-за меня, тогда почему? Что случилось? Может, всё-таки расскажешь? Может, я смогу чем-то помочь? Она вздохнула и начала рассказывать. О беспросветности жизни, о вечной тоске, об одиночестве и бессмысленности существования. О том, как её достало все на свете и как редко что-либо меняется. О том, что чужой мир, который поначалу казался сказкой, со временем стал до боли похож на её родной. О том, как часто ей хочется плакать без причины, и о своих стихах. О том, как она однажды напилась сама с собой у зеркала. Как не раз сидела за столом с пистолетом в руках, но так и не решилась. И наконец, о том, как однажды случилось нечто совершенно безумное и волшебное – хоть раз в жизни мужчина, который ей понравился, оказался свободен и ответил ей взаимностью, от чего она почему-то решила, что в её жизни что-то изменится, а наутро кончилась сказка и всё вернулось на свои места… И как раз в тот момент, когда ей захотелось никогда больше не видеть ни этого мира, ни какого другого, под руку попалась коробочка с шариками, от которых можно умереть быстро и безболезненно, не заляпав всю комнату кровью и мозгами. Она рассказывала, негромко и сбивчиво, не поднимая головы, но не плакала при этом. Она лежала щекой на его плече, и он бы сразу почувствовал её мокрые глаза. Однако они были совершенно сухими. Она рассказывала, а он слушал, по-прежнему обняв её и прижав к себе, и вспоминал, как это было у него. Было ведь. Недолго, совсем недолго, но было. И не раз. В камере следственной тюрьмы, когда казалось, что жизнь кончена, и он ничего не сделал только по причине глубокой апатии. В лагере, когда ему показалось, что лучше умереть, чем жить в таком дерьме, и он всерьёз подумывал о том, чтобы броситься под вагонетку… и не сделал этого, потому что его очень вовремя разозлили. Тогда, в горах, когда ему казалось, что после такого унижения жить вообще нельзя, но он был просто не в состоянии что-либо с собой сделать. И, наконец, в последний раз – здесь, в этой клинике, когда он понял, что с ним произошло и опять-таки подумал, что жить не стоит… и его опять вовремя разозлили… – Так что, – почти злорадно закончил он, оглядывая вытянувшуюся физиономию Пассионарио и унылую ухмылку Амарго, – Я вам ничем не могу быть полезен. Мне очень жаль. И, прошу вас… больше не называйте меня так. – Простите… – скорбно сказал Пассионарио и обратился к Амарго: – И что, действительно ничего нельзя сделать? – Ты маг, – ответил тот. – Ты знаешь лучше меня. Можно что-то сделать? – Сделать – нельзя, – вздохнул лидер повстанцев и добавил – Если только не восстановится само по себе. – Что ж, – пожал плечами Амарго. – Поговорим в другой раз. Когда само восстановится. Если это когда-нибудь вообще произойдёт. Я что-то не слышал о таких чудесах. – Постой, – остановил его Пассионарио и снова обратился к Диего: – Но даже в такой ситуации… Вы все равно могли бы принести пользу, согласившись работать в отделе пропаганды. Даже в таком состоянии вы бесценный кадр для пропагандистской работы. Ваше имя, ваша репутация… И тут он просто взбесился. – Вот вам пропаганда, агитация, репутация, хренация… – он совершенно нагло показал товарищам лидерам два пальца, сложенные особым образом. – Это я ответил президенту, это отвечу и вам. Мученика за идею из меня решили сделать? Чтобы весь мир проливал слезы над моей печальной судьбой? И чтобы я это терпел? Я мужчина, по-вашему, или засранец какой? Не дождётесь! Нет у меня больше имени, раз и всего остального нет. Амарго посмотрел на него, чуть усмехнулся, перевёл взгляд на Пассионарио и сказал негромко: – Вот, видел? И этот человек носит титул, кто бы мог подумать… Благородное воспитание так и прёт… А ты, малыш, кое в чём всё-таки не прав. – В чём? – Не надо хамить. Тебя никто не собирался нарочно обижать. И насильно тебя заставлять никто не будет. Не хочешь – не надо. Ты свободный человек и вправе сам решать, как тебе жить. Диего помолчал, опустив голову, немного успокоился, и сказал, уже не так резко: – Пожалуй, я был не прав. Я всё-таки могу быть вам полезен. О пропаганде речи быть не может, но я отлично стреляю, неплохо дерусь и умею метать нож. – И добавил, сердито уставившись на Амарго: – И дайте мне, наконец, зеркало, за кого вы меня тут вообще держите? Да, злость, конечно, хорошая вещь, от многого помогает… Но неизвестно, поможет ли это человеку, которого сжигает Огонь. Вот ведь, какие кренделя иногда крутит судьба… Что же с тобой делать, девочка, с тобой и твоим Огнём, который явно слишком силён для тебя? Поделилась бы со мной, что ли… Или со своим другом Элмаром, может, стихи бы стал писать поприличнее. – Вот, собственно… – закончила она, чуть пожав плечами. – Может, это тебе покажется смешным и несерьёзным, ты ведь через такое прошёл, что мне и не снилось… ты подумаешь, что я дура, и скажешь, что я просто ещё дерьма половником не хлебала, вот и выпендриваюсь… Но мне как-то и чайной ложечки хватает. Так что, зря ты думал, будто ты в чём-то виноват. Ты просто не мог ничего изменить. Он вздохнул и погладил её по спине. – А ты что же, думала, что стоит с кем-нибудь переспать, и все изменится? Конечно, не изменится. Для этого нужно что-то большее. Тебе надо найти какой-то стержень, смысл в жизни. Какое-то подходящее занятие. Я не имею в виду мужчину. Мужчину, конечно, тоже можно, но это тебе не поможет. Не тот случай. Ещё и любовь получится несчастная, раз у тебя и так все наперекосяк. А если тебя опять одолеет тоска и тебе захочется украсить комнату своими мозгами… Не уверен, что это лучший совет, но попробуй, хуже не будет. Надо встать в полный рост, показать всему миру два пальца и вслух сказать, что ты имела в виду все и всех. И делать то, что тебе хочется, наплевав на все, как в ту ночь, когда ты была заколдована. В худшем случае тебя убьют, так ты же и сама собиралась это сделать. А в лучшем… Может что-то и получится. Я сам так делал. – Спасибо, – улыбнулась она, благодарно потершись щекой о его плечо. – Таких советов мне ещё никто не давал. А два пальца – это как? – А, ты, наверное не знаешь… Это чисто мистралийский оскорбительный жест, в Ортане показывают кулак. Вот так. А два пальца – вот так. – Он показал, и Ольга вдруг сдавленно захрюкала, давясь от смеха. – Что? У вас это тоже что-то означает, или для тебя это просто смешно выглядит? – Нет, – простонала она, продолжая тихонько трястись. – У нас в этом случае показывают один палец, средний. А то, что показал ты, называется «рука акушера». Так складывают пальцы врачи-гинекологи для обследования пациенток. Кантор тоже развеселился, и сказал, что значения, в общем-то, близкие. Они немного посмеялись, потом разговор оборвался сам собой и они притихли, прижавшись друг к другу. – Что ты там нашла? – спросил, наконец, Кантор. Он прекрасно знал, что, спросил просто, чтобы о чём-то заговорить, потому что в тишине слишком хорошо было слышно его неровное дыхание. – Это что, шрам? – откликнулась Ольга, поглаживая пальцами одно и то же место чуть в стороне от правого соска. – Да, это в меня как-то попали… – неохотно ответил он, не уточняя, при каких обстоятельствах. Её рука поползла ниже и остановилась у края рёбер, и он объяснил, не дожидаясь вопроса: – А это я в молодости дрался на дуэли. – В молодости тебя лечили качественнее, – заметила девушка. Он удивился. – А ты в этом разбираешься? – Мне Элмар объяснял. Ты его никогда не видел раздетым? Ой, что это я спрашиваю, с какой бы радости он перед тобой раздевался… – А перед тобой? – поинтересовался Кантор. – А он меня не стесняется. Он у себя во дворе всегда упражняется с оружием, раздевшись до пояса, даже зимой. Он мне показывал свои шрамы и объяснял, что их так плохо видно потому, что это Шанкар так хорошо лечил. Кантор вспомнил встречу в Лабиринте и тут же перебил девушку, боясь, что снова забудет: – А он мне снился на днях. – Кто? – Шанкар. Он просил передать королю, что такое марайя. Запомни, пожалуйста. Методика создания фантомов и маскировки путём замены собственного изображения иллюзорным изображением окружающей среды. Она повторила правильно с первого раза и сказала, что не забудет. И опять принялась водить ладошкой по его груди, видно, разыскивая ещё что-нибудь интересное. – Там больше ничего нет, – сказал он. – У меня не такая богатая биография, как у Элмара. – А почему? Разве он старше? – Мы ровесники. Но он начал на десяток лет раньше. И у него немного не такая специальность. Он рыцарь, он встречает врага лицом к лицу, на длину меча. А я стрелок. Я издали. Арбалет, пистолет, метательные орудия… Ой! Там щекотно! – А ты боишься щекотки? Такой герой и боится щекотки? – Я не герой, – возразил Кантор. – Это Элмар герой. А я такими вещами никогда не занимался. – А этим надо заниматься специально? Интересно… Что ты делаешь? – Как – что? Ты сама не чувствуешь? – Ещё как чувствую! – Так зачем спрашиваешь? Ты меня гладишь, и я тоже хочу. Что же ты остановилась? Мне было очень приятно. – Тебе же щекотно. – А ты гладь там, где не щекотно. – Диего, а почему ты весь такой… гладенький? Ты специально бреешься, потому что так модно, или какие-то гормональные проблемы? – Ты насчёт волос? – Ну да. У тебя их нигде нет – ни на груди, ни под мышками, даже на лобке, по-моему, если я правильно помню… – Это вовсе не модно, и вообще, делать мне нечего – бриться целиком. Они просто не растут. Это наследственное. У меня прадед эльф. – И это у всех так? А почему именно это, а не уши, например? – А это у кого как получится. Вот у моего деда были уши и магические способности. У матери – глаза и способности… к искусству. А я получился просто гладенький, как ты говоришь. Если бы у меня могли быть дети, им могло достаться что-то ещё – например, волосы странного цвета или те же глаза или уши… Хотя нет, уши бывают только в первом поколении, сейчас такие ушастики, как ваш принц, не рождаются вообще. – Уши – это ужасно! – прокомментировала Ольга. – Тебе не нравится? А по-моему, Мафей очень симпатичный мальчишка. – Симпатичный. Только знаешь, сколько он натерпелся в детстве за эти уши? Его дразнили и постоянно за них дёргали. Он до сих пор помнит и обижается. Тебя никогда не дразнили в детстве? – Нет. Меня начали дразнить, когда я был уже взрослым мужчиной и… Да я тебе об этом уже рассказывал. – Насчёт ответа за слова? Рассказывал… Диего, а почему у тебя не может быть детей? – А ты что, хочешь от меня ребёнка? – Боже упаси, мне только ребёнка не хватало для полного счастья. Я так, из любопытства. Можешь не рассказывать, если это что-то слишком печальное или какая-то тайна. – Да нет, просто я сам не очень знаю… Я тогда был совсем маленький, года три или четыре. Залез в лабораторию и поиграл с алхимическими реактивами… Не расспрашивай меня, пожалуйста, о моей прошлой жизни. Мне всё время хочется тебе что-то рассказать, а нельзя ведь. Лучше расскажи мне сама что-нибудь. – Что? – Как ты подружилась с первыми лицами королевства. Это должно быть весело. – Почему ты решил, что весело? – Ваш король Шеллар такой смешной… – Нечего над ним смеяться, – укоризненно перебила его Ольга. – Он хороший. – Конечно хороший, кто же спорит. Но и смешной тоже, особенно когда садится в кресло… Ага, хихикаешь? Сама, наверно, замечала, как он складывается и раскладывается? – Не смейся. Я не хочу. Может, тебе это непонятно… Над тобой когда-нибудь смеялись? Не за то, что ты сказал или сделал что-то смешное, а просто так – за длинный нос, за дурацкую причёску, за те же уши… – Я понял, – усмехнулся Кантор, хотя такие проблемы ему всегда было трудно понять – уж что-то, а его внешность никакими недостатками не страдала. – Нет, конечно. Я всегда был симпатичным парнем и, чтобы найти какой-то недостаток, пришлось бы уж очень постараться. Правда, однажды надо мной пытались посмеяться по поводу того, что я незаконнорождённый. Я засмеялся в ответ и сказал: «Да, я ублюдок, и я себя обожаю. Мне нравится быть ублюдком. А вы можете идти на два пальца с вашими претензиями.» – И показал им эти самые два пальца, – со смехом добавила Ольга. – Ну да. – Я смотрю, у тебя один универсальный метод на все случаи жизни. И они пошли? – Нет, конечно. С тех пор у меня этот шрам. Я же говорил, что метод опасный. – Диего! Ну что ты делаешь! – Ласкаю твою грудь. Тебе это неприятно? – Я же завожусь! – Ну и прекрасно. Наконец-то. – Я сейчас начну к тебе бесстыже приставать, и будешь знать! – Так начинай скорей. – Ты что, серьёзно? А как же твоя голова? – А причём тут голова? Главное, не отрывать её от подушки, а так она не мешает. Опусти руку ниже. Ещё. – Ну ничего себе! Больной называется! – Такие мы, горячие мистралийские парни. – А как у тебя получается… в таком состоянии? – Я по тебе с ума схожу. В любом состоянии. У тебя что, под халатом ничего нет? – А что там должно быть? – Восхитительно! Тут не то, что больной, мёртвый не устоит! – Интересно, а как ты собираешься это делать, не отрывая голову от подушки? Я на тебя не полезу, у меня сил не хватит. На этаж-то еле поднялась. Кантор тихо засмеялся. – Это мелочи. Нужно только немного фантазии. – Ну что с ним там? – спросила доктор Кинг, выжидающе глядя на Амарго. – Да все в порядке, с чего ты так раскричалась? Я его довёл до хижины, и он спокойно спит себе. И стоило учинять такой скандал? Он повесил в шкаф куртку, сложил в ящик стола ремень и оружие, и стал натягивать потрёпанную мантию. – Конечно стоило! – возмутилась доктор. – Он что, полный идиот? У него могло быть кровоизлияние в мозг! Ты знаешь, как повышается давление при… – Знаю, – перебил её Амарго. – Может, он не знал. Он, вообще-то, человек далёкий от науки. Но ничего же не случилось. Человек спокойно спал себе после приятно проведённого времени, и вдруг его будят пинками и воплями о том, что он идиот, придурок и сексуальный маньяк… Выходи, я закрою дверь… И девушку перепугала насмерть, она теперь всё время будет переживать и думать, не случилось ли с ним чего. Её-то зачем было будить? Я еле успел выскочить за дверь. А если бы она меня увидела? – Ладно, пошли, – проворчала доктор, осматривая собеседника. В потрёпанной мантии и шапочке грозный командир превратился в скромного алхимика, человека пожилого, небогатого и преданного науке. Его неплохо знали в городе, чудаковатого старичка мэтра Альберто, мистралийского эмигранта, которого доктор Кинг приютила в своём полуподвале из благотворительности и все той же преданности науке. Злые языки утверждали, что не только, но мало ли что расскажут об одинокой женщине, имеющей ребёнка неизвестно от кого. – К тебе или в кабинет? – уточнил Амарго. – Как же, ко мне! Четыре утра. Тебя увидят, когда будешь выходить, и опять будет разговоров на неделю. В кабинет. Амарго вздохнул и последовал за ней. Логики в её рассуждениях он не нашёл, но спорить не хотелось. Какая разница, откуда он будет выходить? Почему, если он выйдет из её комнаты, все решат, что он её любовник, а если из кабинета – в пять утра! – то не решат? – Стелла, – начал он, – ну почему мы должны непременно прятаться? Пусть себе все знают, что мэтр Альберто – твой любовник и успокоятся на этом. – Ещё чего! – возмутилась доктор. – Не хватало! Ты помнишь, сколько лет мэтру Альберто? Посмотрись на себя в зеркало в этой мантии! Ты смотришься на шестьдесят, как минимум! – Ну, положим, не на шестьдесят… Да мне и так, в общем-то, не двадцать. И даже не тридцать. – И даже не сорок, – проворчала Стелла. – А кроме возраста мэтра Альберто, что тебя смущает? Все равно ведь все знают. – Отстань. И помолчи до кабинета. Услышит кто-нибудь. Они в молчании прошагали по коридорам и скрылись за дверью кабинета главного врача. Стелла заперла дверь изнутри и села на край стола, подбрасывая на ладони ключи. – Ну, что ты хотел спросить? – поинтересовалась она. – Что всё-таки произошло? Разобрались вы наконец? Вспомнил он хоть что-нибудь? – Я с ним больше не разговаривала. Наверное, вспомнил, раз с Элмаром общался. – Расскажи, что знаешь. Я попробую понять, что же с ним всё-таки происходит. У меня до сих пор ум за разум заходит, если бы я сам не видел его с девушкой в одной постели, не поверил бы. – Да я, в общем, все знаю. Началось все с того, что его заколдовали и он стал самим собой. Вот в таком состоянии он познакомился с Ольгой, погуляли они хорошенько, напились, наркотиков наелись, потрахались, а наутро магия рассеялась – и разбежались. После чего она срочно решила отравиться, а её друзья решили, что из-за него, и дали ему по башке. – Невероятно содержательный и подробный рассказ, – вздохнул Амарго. – Так что, выходит, он стал сам собой насовсем? Раз мы его опять обнаружили в такой компрометирующей ситуации? И теперь так и пойдёт – пьянки, бабы, наркотики и прочее? Или он просто влюбился? Что она за девушка, эта Ольга? Ты её знаешь? – Немного. Её Тереза знает. Местами ничего, правильная девчонка, а местами… То ли в их мире люди такие, то ли она просто чокнутая немного. – А она переселенка? Ну, тогда понятно. Переселенка, да ещё и чокнутая – это самая подходящая пара для Кантора. Они просто нашли друг друга. – На здоровье, – проворчала Стелла. – Пусть эта чокнутая парочка делает, что хочет, только не в моей клинике. Ты все выяснил? – У тебя разве выяснишь? – снова вздохнул Амарго. – Я лучше попробую с ним ещё раз поговорить. – Ну, раз у тебя все, тогда я у тебя кое-что спрошу. Ты чему ребёнка учишь? – Ты о чём? – Я о том, что ты подарил ему нож и сказал, что если кто-то в школе посмеет его дразнить, этот нож можно пускать в ход. Ты что, совсем в старческий маразм впал? Тебе здесь не Мистралия. Здесь так нельзя. – Нельзя? – рассердился Амарго. – А дразнить мальчика мистралийским байстрюком – можно? И ты спокойно на это смотришь! – Ничего подобного, я сказала ему, что за такое надо бить в морду не глядя. Но не ножом же! Мануэль, ему десять лет! А если он кого-то убьёт? – Не выдумывай, этим ножом чтобы кого-то убить, надо иметь силы побольше, чем у десятилетнего мальчика. Зато будут бояться и дразнить не посмеют. И не учи мужчину воспитывать сына. Я лучше знаю, как. – Ты лучше бы научил его чему-то полезному! – Например? – Да хотя бы алхимии, что ли. – Для алхимии он ещё маленький. И времени у меня нет. Я слишком мало его вижу. Вот и стараюсь прежде всего научить его тому, чему кроме меня никто больше не научит – быть мужчиной. – По-мистралийски, – со злой иронией в голосе бросила Стелла. – А как иначе? Он мистралиец, от этого никуда не денешься. Это даже его сверстники видят. И вообще, Стелла… знаешь, чем больше я на тебя смотрю, тем больше мне кажется, что у тебя ужасно низкое давление. Просто невероятно низкое. А что касается меня, то у меня вообще упало до такой степени, что я сейчас упаду в обморок, если его не повысить немедленно. – А клизму тебе не поставить? Нет! Мануэль! Не здесь! Пусти немедленно! Не трогай пуговицы! Не смей меня целовать! Я кому говорю!… Мануэль… Ох уж эти наглые мистралийские мужчины! – Ох уж эти вредные голдианские женщины! – Мануэль! Ну вот… Опять на столе!.. – А я тебе говорил – пойдём в комнату? Сама не захотела. – Ты ужасный человек! Как я могла выйти за тебя замуж? Элмар обнял Ольгу за плечо, как он это обычно делал, когда хотел куда-то повести, и сказал: – Пойдём, я хочу тебе что-то показать. Он был как-то напряжённо серьёзен, словно хотел сделать нечто очень важное. Ольга охотно кивнула и последовала за ним, хотя и подозревала, что разговор пойдёт опять все о том же. С тех пор, как она вернулась из больницы, все считали своим долгом сказать ей хоть пару слов о том, что так нельзя и что она не права. Все это ей уже надоело так, что она с трудом удерживалась, чтобы не нахамить сочувствующим, тем более что она сама прекрасно знала, что так нельзя и что она не права. Оставались только его величество Шеллар III, с которым она пока не виделась, и Элмар. Вот как раз сейчас он, видимо, и собрался… Ну что ж, выслушаем и друга Элмара, раз уж выслушали всех остальных… Он привёл её в какой-то сарай на задворках, где хранился всякий ненужный в хозяйстве хлам, и спросил, указывая на странную громоздкую конструкцию на двух огромных и двух маленьких колёсах: – Знаешь, что это? – Похоже на ужасно огромное и уродливое инвалидное кресло, – сказала Ольга, присмотревшись внимательнее. И тут же поняла, что он собирается сказать. – Твоё? – Моё, – серьёзно кивнул Элмар. – Жак смастерил. – Он огляделся по сторонам и подвинул Ольге какой-то сундук. – Садись. Ольга послушно опустилась на сундук и достала сигареты, готовясь к долгому и поучительному разговору. Сам Элмар сел в своё кресло, задумчиво помолчал и вдруг сказал: – Дай-ка мне сигарету. – Ты же не куришь, – удивилась Ольга, протягивая ему раскрытый портсигар. Элмар взял сигарету и все так же серьёзно сказал: – Обычно – нет. Но одно время я начал было… – Он наклонился, чтобы прикурить, и чуть не подпалил себе волосы, но не заметил этого. – Знаешь, я долго думал, стоит ли вообще об этом говорить, тебе, наверное, и так все надоели своими разговорами… Но потом всё-таки решил сказать. Может, мне просто самому нужно кому-то об этом сказать, вот я и нашёл повод… Не знаю. – Конечно, – согласилась Ольга, наблюдая, как неловко он держит сигарету и неумело затягивается. – Это вечный вопрос, не имеющий решения, – сказал, наконец, он. – В чём истинное мужество – жить или умереть. На него нельзя ответить однозначно, можно спорить до бесконечности. Когда я сидел в этом кресле, я считал, что не должен жить. Воин не может так жить – в бессилии и унижении. Мне казалось, что смерть будет единственным достойным выходом, и настойчиво искал её. Кузену Шеллару казалось иначе. Мы с ним ссорились и ругались по этому поводу так, что вспомнить стыдно. Он приказал моим слугам следить за мной день и ночь, не оставляя меня одного ни на минуту, и я страшно возмущался по этому поводу. Мало того, что я не имел возможности ничего с собой сделать, так ведь этот постоянный надзор мог и здорового человека довести до безумия. Я требовал, чтобы он это прекратил. А он требовал, чтобы я поклялся честью, что оставлю мысли о самоубийстве. Тебе, наверное, об этом рассказывали. И что было потом, тоже рассказывали. Пришла Азиль, и всё закончилось. Я был счастлив снова стать человеком, я был безмерно благодарен моей нимфе за то, что вернула мне здоровье и радость жизни… Но только некоторое время спустя, когда я уже мог спокойно обдумать все происшедшее, я понял, что благодарить-то следует в первую очередь кузена Шеллара, без которого я бы просто не дожил до своего чудесного спасения. И тогда я понял для себя, что жизнь мало чем отличается от битвы. И в жизни, как и в битве, в какое бы безвыходное положение ты ни попал, нельзя сдаваться, надо драться до конца. – Он раздавил пальцами окурок и заключил: – Вот это я и хотел сказать. – Все правильно, – вздохнула Ольга, поднялась с сундука и обняла его. – Элмар, милый, не расстраивайся. Я все поняла. Прости, пожалуйста. – Да за что? – За то, что я тебя заставила все это вспоминать. – Ну брось ты, я это и так постоянно помню. – Элмар поднялся с кресла и снова опустил руку ей на плечо. – Пойдём? И не будем больше об этом говорить. – Конечно, – кивнула Ольга. – Не будем. А насчёт не сдаваться и драться до конца я запомню. Может, пригодится. – Не хотелось бы… – вздохнул Элмар. – Но всяко бывает. А стихи у тебя, Ольга, очень даже неплохие. Почему никому не показываешь? – Откуда ты знаешь? – обомлела Ольга, приходя в ужас при мысли, что друзья в её отсутствие шарили в её квартире. – Ты читал? – А ты мне их давала читать? Так что ж ты такие вопросы задаёшь? Мне Шеллар читал наизусть. – А он откуда знает? – Тебе виднее. Ты ему давала? – Нет. Я только один раз читала ему вслух… тоже наизусть. – Так чему ты удивляешься? Нашла, кому читать. Ты что, не знаешь, какая у него память? Он их тут же запомнил. – И теперь он их знает наизусть, и будет читать всем, кому захочет? – Ну что ты, Шеллар не трепло какое, он только мне рассказал, чтобы узнать моё мнение. А всем остальным читай-ка ты их сама. Почему бы тебе в самом деле не податься в барды? – Я подумаю, – вздохнула Ольга. – Вот дождёмся весны… Элмар тоже вздохнул и легонько подтолкнул её к выходу. |
||
|