"Магия цвета крови" - читать интересную книгу автора (Николс Стэн)11— Мелд? — Тише! Зачем детям слышать о таких вещах? Им потом кошмары будут сниться. — Извини, — понизил голос Руканис, глядя на полуоткрытую дверь спальни в глубине коридора. — Все имеет свою отрицательную сторону, в том числе и профессия певца. Я привык выступать перед публикой, которая должна меня услышать. Как бы то ни было, по-моему, наши ребятишки очень спокойные. — Может быть. Однако после того, что им пришлось пережить, они заслужили право отдохнуть от жестокости мира. — Несомненно. Но мы говорили о том, что — На самом деле я никакого участия ни в чем не принимала. Когда мы пришли, все уже закончилось. Разве что я видела этого... эту... — Я всегда полагал, что это просто миф. — Та, которую мы видели, была более чем реальна. Кинзел отпил глоток вина. — Бедняга Рит. Такое впечатление, что он просто притягивает к себе неприятности. В свете магических шаров лицо Таналвах казалось сделанным из камня. — С людьми такого типа это всегда случается. — Такого типа? А разве ты не того же самого типа? — Нет. Я имею в виду не принадлежность к расе. — М-м-м... — Не смотри на меня так, Кинзел. Просто я не узнаю тебя. Обычно ты очень добра со всеми. Это одно из качеств, за которые я тебя люблю. — Он нежно сжал ее пальцы. — Но когда речь заходит о Рите, ты поражаешь меня своим безразличием и даже враждебностью по отношению к нему. Ты слепо не хочешь видеть всех его достоинств. — Пожалуй, дело обстоит как раз наоборот: я слишком ясно вижу, что он собой представляет. — Таналвах вздохнула и покосилась на Руканиса. — Ладно, может быть, я несправедлива. Но, если быть честной, мне всегда как-то очень неспокойно рядом с ним и порой даже страшно. — Думаю, у тебя о нем неверное представление. Разве не ты, учитывая ваше одинаковое происхождение, лучше любого другого можешь понять, откуда в нем такой воинственный настрой? — Может, я и из Квалоча, но выросла совсем в других условиях. — Только потому, что обстоятельства сложились иначе. — Ты намекаешь на голос крови? — Я хочу сказать, что квалочианцы на протяжении столетий славились как выдающиеся воины. Такого рода наследие имеет глубокие корни. — Удивительно слышать эти слова от пацифиста, дорогой. — Это просто замечание. Я не берусь судить, хорошо это или плохо. — Дело не в наследии Рита, не в нашем наследии, не... Такие люди, как он, могут разрушить жизнь других. — В голосе Таналвах зазвучали напряженные нотки. — Я не допущу, чтобы такое случилось с нами, Кин. Никогда. Чего бы это ни стоило. — Он не собирается разрушать нашу жизнь. — Может, в моей крови и впрямь живет квалочианская воинственность, — усмехнулась она. — С нами все будет хорошо. С Тегом, Лиррин, со всеми нами. — Ты всегда с таким душевным волнением говоришь о детях, любовь моя. — Правда? — Да. И не стоит стесняться своих чувств. Мне очень приятно, что ты с такой серьезностью относишься к их благополучию. — Она замолчала, пытаясь понять, что значило выражение его лица, и осторожно добавила: — Это как-то связано с твоим детством, верно? — Певец кивнул. — Ты никогда не рассказывал о нем, хотя обо мне и моем прошлом знаешь все... — Я знаю лишь, что все было ужасно. — Я примирилась с прошлым. И мне кажется, что все это происходило не со мной. — Дело не в том, что я хочу что-то скрыть от тебя. — Понимаю. Но постарайся не забывать, что твое прошлое тоже — Но я хочу! У нас не должно быть секретов друг от друга. Таналвах решила немного помочь ему. — Ты говорил, что рос в бедности... — Да. Хотя это случилось не сразу. — Каким образом? В первый момент ей подумалось, что беседа закончилась. Однако он заговорил, запинаясь, нерешительным тоном: — В Гэт Тампуре мой отец был чиновником. По правде говоря, весьма незначительным, но всю жизнь стремился добиться большего, ради нас, своей семьи. В общем, жизнь у нас была не такая уж скверная, в особенности по сравнению со многими другими. — А потом что-то произошло и все изменилось? — Кинзел кивнул и отпил еще глоток вина. — Когда мне было лет семь-восемь, отец получил повышение. Ничего особенного, всего лишь еще один маленький шажок вверх по лестнице со многими ступеньками. Однако он был ужасно горд. Вскоре после этого кто-то попросил его об одолжении. Не знаю подробностей, словом, этот человек сумел убедить отца показать ему кое-какие документы, находящиеся в его распоряжении. Понимаешь, отец сделал это, считая, что помогает тому, с кем обошлись несправедливо. — А оказалось, что это ложь. — Да. На самом деле проситель был секретным агентом. Объявили, что отец взял взятку, хотя это не соответствовало действительности. Вся его вина состояла в том, что он оказался слишком наивным. Впервые Кинзел говорил так свободно о своем прошлом. Таналвах видела настоящую боль в его глазах. — Что сделали с твоим отцом? — мягко спросила она. — Наказали в назидание другим. Сначала он работал на ферме, как раб. Потом началась очередная война, и его забрали в армию. Больше мы его не видели. Вот каким образом я пришел к пацифизму. — Бедный Кинзел! — Все случившееся быстро загнало мать в могилу. Она и так еле держалась на ногах оттого, что трудилась не покладая рук. Не говоря уж о позорном клейме, которое тоже мучило ее. — А что стало с тобой? — Меня отдали под опеку государства. Так это называлось, а по сути я оказался в сиротском приюте. Там было... страшно. Но и оттуда меня вышвырнули, когда мне исполнилось четырнадцать. В буквальном смысле на улицу. Если бы не мое пение и не добрые люди, протянувшие мне руку помощи... Не знаю, где бы я был сейчас. — Теперь мне понятно, почему ты стал поддерживать Сопротивление. — Во мне чрезвычайно силен ужас перед порабощением, перед любым видом подавления одного человека другим и — вдвойне — человека государством. Любым государством. И еще — я ненавижу бедность. Не просто применительно к себе: ко всем. Но я не вижу, чтобы империя старалась облегчить жизнь большинства людей. Напротив. Вот почему я возлагаю такие надежды на новое государство. Ради нас и, главным образом, ради детей. — Спасибо тебе, Кинзел. — За что, дорогая? — За то, что рассказал мне. Открыл свое сердце. Знаю, это было нелегко для тебя. — Может, у меня в крови остался след позора, как в твоей — воинственности. — Тебе нечего стыдиться. Ты ничем не опозорил себя. — Понимание этого и чувство — разные вещи. — Ты можешь рассказывать мне обо всем. Знаю. Еще одно благо, которым ты меня одарила. Таналвах вздохнула. — Поздно уже. Завтра большой день. — Ах да! Концерт. — Нервничаешь? — Немного. Так всегда бывает. Иначе нельзя — а вдруг что-то пойдет не так? — С какой стати? Боги знают, как много ты репетировал. Все будет замечательно, и ты сделаешь для людей доброе дело. — Просто не хотелось бы разочаровать их. — Этого и не произойдет. Ты выложишься полностью, как всегда. — Она взяла его за руку. — Пойдем, отдохнем немного... Неподалеку, за крепостными стенами, мысль об отдыхе была последней, которая могла бы прийти в голову Девлора Басторрана. Кипя от злости, он сидел у себя в апартаментах, положив раненую ногу на обитый мягким бархатом стул. Та, что была объектом его гнева, стояла неподалеку, прислонившись к мраморной колонне с выражением безразличия на лице. — ... Мало того, что это неумелость, это еще и глупость... Это просто... черт знает что! — Закончил? — спросила Афри Корденза. — Наглая сука! — И каков твой вывод? — Разве я не высказался достаточно ясно? Ты провалила дело. Я дал тебе простое поручение, и ты с ним не справилась. — Не такое уж простое, учитывая, на кого именно шла охота. Кроме того, возникли непредвиденные сложности, позволившие Кэлдасону обыграть нас. — Ох, ради богов! — То же самое ведь случилось и с тобой. По крайней мере, так ты говоришь. Он застал тебя врасплох, как ты выразился. — Ладно, ладно. Готов признать, что квалочианец — нелегкая мишень для такого существа, как ты. — И все же ты выбрал нас. — Поверил в твою репутацию. И снова ошибся. У вас, военных, есть поговорка: “Время, потраченное на разведку, никогда не пропадает даром”. Сразившись с Кэлдасоном, мы узнали о нем много полезного. В следующий раз, когда мы встретимся... — ... Он будет еще больше настороже. Нет, я не хочу, чтобы ты занималась им снова, пока соотношение сил не будет в нашу пользу. — Подожди. Теперь для нас это личное дело. Мы не можем позволить ему взять над собой верх. Это вопрос чести. — Скажите пожалуйста! А я-то полагал, будто это что-то, от чего ты давным-давно отказалась. Забудь о своих личных чувствах. — А ты забыл? — Мои чувства здесь ни при чем. — В самом деле? — Она перевела многозначительный взгляд на его забинтованную ногу. — Болит? — Ты забываешься, — холодно заметил Девлор. — Продолжай в том же духе, и следующего задания тебе не видать, как своих ушей. — Следующего задания? А я подумала, ты не захочешь иметь больше с нами дела. — Вообще-то да. Но я готов дать тебе еще один шанс. На этот раз выполни мои инструкции буквально, и ты искупишь свой промах. Не говоря уж о том, что получишь даже более значительное вознаграждение. — Что ты имеешь в виду? — Я знаю способ одним ударом точно нацеленного камня сбить стаю птиц. — Ты знаешь... что? — Предоставь думать мне, Корденза. Ограничимся лишь тем, что это даже более серьезное поручение. Если, конечно, у тебя хватит мужества взяться за него. — Более серьезное поручение? — Да. Но цель гораздо уязвимее, а выгоду принесет тебе несравненно большую. — Умеешь ты соблазнить девушку, генерал. — Тогда сядь и выслушай мои объяснения. Басторран изложил ей свой план, и они обсуждали его детали до тех пор, пока не угас огонь в камине. — В этом есть определенная справедливость, не лишенная поэтичности, — заявила Афри, — и я восхищена твоей беспощадностью. Однако риск... — Он будет сведен к минимуму. Я позабочусь об этом. Помни, ты под моей защитой, и, конечно, тебя ждет моя вечная благодарность. — И твои деньги. — Само собой. — Тебя не беспокоит, что ты рассказал мне так много? В смысле, ты фактически отдаешь свою судьбу в мои руки. — Это свидетельствует о том, насколько я доверяю тебе. Кроме того, если ты сболтнешь хоть слово или попытаешься предать меня, я не только не допущу этого, но убью тебя. Вас обоих. И это будет тяжкая смерть. — Держать рот на замке — одна из главных особенностей нашего дела, генерал. — Вот пусть так будет и дальше. Ну, что скажешь? — Мне нравится. Конечно, я должна буду обсудить все с Афримом. Мы же партнеры. — Кстати... где он сейчас? Она ткнула пальцем себе в грудь и ответила еле слышно: — Сегодня он потерял любимое оружие и теперь трудится над изготовлением нового. — Потом она добавила одними губами: — Сейчас неподходящее время для разговора с ним. Девлор устремил на нее пристальный взгляд. — Понимаю. Но ты поговоришь с ним, не откладывая? — Как только смогу. — В дверь постучали. — Входи! — крикнул паладин. Появился Лaxon Микин, уважительно кивнул своему хозяину и искоса взглянул на мелда. — Я прибыл для инструктажа, мой господин. Но если сейчас неподходящее время... — Очень даже подходящее. Корденза уже собралась уходить. Афри встала. — Ты знаешь, где меня найти. — Тебя проводят. Помощник открыл перед Афри дверь, и она вышла, даже не взглянув на него и вряд ли отдавая себе отчет в его присутствии. — Сядь, Микин. — Спасибо, мой господин. Выбрав самое жесткое кресло, он достал папку с бумагами. — Завтра славный денек, Микин. Напомни мне почему. — Сегодня в полночь вступает в силу закон “десять за одного”. — Давно пора. Если за каждого убитого паладина будут казнить десятерых пленников, это, без сомнения, отложится в головах черни. Что еще? — Это личное, мой господин, — вам должны сегодня снять повязку. — Да, слава богам. Наконец-то я снова смогу передвигаться без помех. И как следует врезать кое-кому по заднице. Однако это нельзя считать сугубо личным делом, Микин. Все, что случается со мной, затрагивает и кланы. Не забывай, мы неотделимы друг от друга. — Конечно, мой господин. — И в заключение? — В заключение? — Микин полистал свои записки. — Что-то я не понимаю... — Ясное дело, не понимаешь. Потому что это держится в строжайшем секрете. Я рассказываю тебе, поскольку рассчитываю, что, несмотря на поздний час, ты сделаешь все необходимые приготовления. — Да, мой господин. Чем именно мне предстоит заняться? — Разведка доносит о заметном усилении активности наших врагов. — Девлор улыбнулся с видом кота, дорвавшегося до сливок. — Мы собираемся нанести Сопротивлению удар, Микин. Такой, какой они не скоро забудут. |
||
|