"Д'Артаньян в Бастилии" - читать интересную книгу автора (Харин Николай)

Глава двадцать третья Ла Порт

Д'Артаньян продолжал жить в Бастилии и, так как тюремная камера была слишком тесна для его широкой натуры, никогда не пренебрегал ежедневной прогулкой для арестантов, какой бы ни была погода. Прогуливались арестанты по крыше башни, откуда открывался прекрасный вид на город. Стаи голубей кружились над шпилями церквей. А узники угрюмо вышагивали взад-вперед.

Поднявшись наверх для очередной прогулки, д'Артаньян увидел, что их привычная компания, состоящая из полусумасшедшего старика с седыми как лунь прядями длинных волос, двух заключенных неопределенного возраста и соответствующей внешности и дворянина с гордой осанкой и гневным блеском в глазах, пополнилась новым лицом. И лицо это показалось д'Артаньяну очень знакомым. Он не раз видел этого человека во время своих дежурств в Лувре. Особенно часто гасконцу случалось встречать его, когда он дежурил в галерее, примыкающей к покоям королевы.

Д'Артаньян не любил откладывать решения вопросов в долгий ящик. Он огляделся по сторонам и подошел к новому арестанту поближе.

– Сударь, или вы камердинер ее величества господин Ла Порт, или я сильно ошибаюсь, – сказал он.

Новый постоялец Бастилии внимательно вгляделся в черты мушкетера. Продолжительный пост, благодаря которому д'Артаньян снискал себе полное расположение двух своих тюремщиков, придал его физиономии аскетическое выражение, но все же не изменил до неузнаваемости.

– А вы, сударь, лейтенант мушкетеров роты де Тревиля господин д'Артаньян, кажется, так? – спросил Ла Порт.

– Тысяча чертей! Святая правда.

– Чертей целая тысяча, а святая правда – только одна, – рассмеялся Ла Порт. – Вот теперь я уверен, что разговариваю с мушкетером!

– Э-э, господин Ла Порт, я сижу тут больше семи недель и поневоле забыл все изящные манеры!

Д'Артаньян не знал, что его собеседнику предстоит оставаться в Бастилии почти семь лет – до того времени, когда г-н де Шавиньи, использовав хорошее настроение короля, вызванное известием о долгожданной беременности королевы, исхлопочет приказ об освобождении верного ее камердинера, и 13 мая 1638 года двери тюрьмы откроются для бедняги.

– Вы как попали сюда? – спросил Ла Порт.

– Полагаю – как и вы!

– Кардинал?

– Он самый.

– Чума его побери! – с чувством произнес Ла Порт.

Теперь пришла очередь д'Артаньяна расхохотаться:

– Как видно, воздух Бастилии стремительно меняет и ваши манеры, любезный господин Ла Порт.

– Похоже на то.

– Вы уже получили номер?

– Что?

– Номер. Здесь все заключенные имеют свои номера.

– Нет еще. А вы?

– Я тоже нет.

В этот момент голос тюремщика нарушил их беседу:

– Прогулка окончена, спускайтесь вниз!

– Надеюсь, мы еще увидимся, – с чисто гасконским юмором заметил д'Артаньян на прощание.

И оба арестанта, несмотря на их незавидное положение, снова расхохотались.

На следующий день погода испортилась. Небо затянули низкие облака, а ко времени обычной прогулки арестантов начался дождь. Разумеется, дождь не был помехой такому человеку, как д'Артаньян. Он с неизменной точностью появлялся на крыше башни первым из ее обитателей и последним спускался вниз.

Мелкий моросящий дождь прогнал узников в свои камеры, где было почти так же сыро, но имелось по крайней мере одно преимущество – за ворот не текла вода. Однако, стоя на башне и созерцая панораму Парижа сквозь косую сетку серого дождя, д'Артаньян услышал слова, обращенные к нему:

– Доброе утро, господин д'Артаньян.

Он обернулся: это был Ла Порт.

– Вы, я вижу, тоже цените свежий воздух, – заметил д'Артаньян, обменявшись приветствиями с камердинером королевы.

– Приятное общество – в еще большей мере, – с легким поклоном отвечал Ла Порт. Так как наверху не было больше никого, кроме них да тюремщика, стоявшего поодаль, гасконец по праву мог отнести комплимент на свой счет.

– Мне также приятно, что его высокопреосвященство позаботился обо мне и послал составить мне компанию такого любезного и достойного человека, как вы, господин Ла Порт.

– Разумеется, я предпочел бы оставаться на свободе, но раз уж пришлось очутиться здесь, то лучшего собеседника, полагаю, мне не сыскать, – в тон д'Артаньяну сказал Ла Порт.

– Посмотрел бы на нас кто-нибудь со стороны! – подхватил д'Артаньян. – Двое заключенных стоят под дождем на верхушке самой мрачной башни Бастилии и отпускают друг другу светские комплименты!

Взрыв хохота, казалось бы совершенно неуместный в данной ситуации, заставил тюремщика насторожиться и с подозрительным видом подойти поближе.

Прислушавшись к их болтовне, он совершенно успокоился, а немного погодя и вовсе спустился вниз, так как дождь усилился. Присутствие сторожа на крыше действительно было излишним, поскольку заключенным не удалось бы покинуть башню никаким путем, если только они бы не превратились в птиц. Поэтому страж предоставил Ла Порту и д'Артаньяну мокнуть на крыше в одиночестве. Зато теперь они могли поговорить без помехи.

– Конечно, мне приятна беседа с вами, сударь, но ваше появление в этих гостеприимных стенах – плохой признак для меня, – заметил д'Артаньян.

– Это еще почему?

– Если уж ее величество допустила, чтобы арестовали ее приближенного, то мне и вовсе не на что надеяться.

– Отнюдь. Ведь господин де Тревиль имеет на короля куда большее влияние, чем ее величество королева Анна.

– Но ведь за всем этим видна красная мантия кардинала.

И господину де Тревилю тоже ничего сделать для меня не удалось.

Ла Порт сочувственно поглядел на мушкетера, но тот не ответил на его взгляд. Д'Артаньян внимательно разглядывал тюремный двор. Очевидно, что-то или кто-то внизу сильно заинтересовал его.

– Проклятие! – пробормотал д'Артаньян. – Глазам своим не верю.

– Что вы там такое увидели? – спросил Ла Порт, подходя к мушкетеру.

– Дворянин, захваченный в плен в бою, не преступник.

Он – военнопленный, не так ли, Ла Порт? – продолжал д'Артаньян.

– Без сомнения, так, – подтвердил Ла Порт, прослеживая направление взгляда д'Артаньяна. Гасконец смотрел на группу заключенных, которые под надзором двух тюремщиков совершали свою прогулку по тюремному двору. Они монотонно бродили по его обширному пространству, и высокие стены и башни крепости отбрасывали на них свою мрачную тень, отгораживая собой от внешнего мира.

– Вон там! Видите вы тех людей, – проговорил д'Артаньян, указывая на эту группу узников Бастилии.

– Вижу.

– А видите вы вон того дворянина, по виду – испанца?

– Несомненно это дворянин. И, вполне возможно, испанец.

– Это дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноза. Я взял его в плен под Казале. Идальго храбро сражался, но против меня ему было не устоять, – объяснил д'Артаньян, покручивая ус. – Впрочем, мне помог Атос. Он уложил троих, если мне не изменяет память, пока мы по всем правилам фехтовали с доном Алонсо. Выходит, его высокопреосвященство и этого беднягу засадил сюда.

– Тиран свирепствует, – вполголоса произнес Ла Порт. – Опасаюсь, мы тут загостимся.

Неожиданно гасконец, продолжавший рассматривать прогуливающихся по двору заключенных, расхохотался.

– Что вас так рассмешило? – осведомился Ла Порт, удивленный такой неожиданной реакцией д'Артаньяна на его последнее замечание.

– Рядом с доном Алонсо я вижу еще одного человечка! – продолжал д'Артаньян. – Эта каналья таки получил свое.

– Вы говорите о том низеньком толстяке, который семенит по двору и все время озирается по сторонам?

– Да-да, о нем. Это бывший галантерейщик Бонасье.

Его нечистая совесть не дает ему покоя – вот он и озирается.

И д'Артаньян, положение которого невольно располагало пофилософствовать, надолго умолк, раздумывая о превратностях судьбы, собравшей воедино и победителя, и плененного им противника, и кардиналиста Бонасье, и роялиста Ла Порта, и уравнявшей всех в правах, сделав заключенными Бастилии. Д'Артаньяну предоставилась полная возможность поразмышлять об этих материях в уединении, так как время прогулки подошло к концу и грубоватый тюремщик велел им спускаться вниз, что оба незамедлительно выполнили, так как дождь усилился.

Оставшись в одиночестве, д'Артаньян, изрядно промокший и озябший, попытался развести огонь поярче, но отсыревшие дрова дымили и почти не давали тепла. Это обстоятельство усилило философское настроение д'Артаньяна и, так как ему давно уже не хотелось стучать в дверь кулаками или швырять в стену табуретом, он глубоко задумался и провел в таком задумчивом состоянии остаток дня.