"Зона поражения" - читать интересную книгу автора (Воронов Никита)Глава первая РОССИЯ-Помните? Раньше часто пели: «Утро кра-асит… каким-то там цве-етом… стены дре-евнего Кремля!» — Да, действительно — чудесная панорама. — Не то сло-ово! — Хозяин кабинета с некоторой грустью отодвинулся от окна и привычным движением прикрыл невесомые белые жалюзи. — Садитесь. На вид ему было не больше сорока. Рыхловатый, безукоризненно выбрит… — Кофе, чай? Может быть, минералки? — Спасибо! Все равно. То же, что и вы, наверное. Повинуясь нажатию одной из многочисленных кнопок, отозвался «интерком»: — Слушаю, Иван Альбертович! — Леночка, будьте любезны… Два кофе. — Хорошо, Иван Альбертович. — Вот так и живем… — неизвестно, по какому поводу произнес хозяин. Потом спохватился: — А представьте — когда Спасителя закончат? Уберут все эти заборы, краны… Приезжайте ко мне через годик, вместе полюбуемся. — Вы москвич? — Это уже интервью? — улыбнулся Иван Альбертович. Он сейчас удивительно гармонировал с обстановкой — серый костюм, белоснежная рубашка… Даже галстук в тон депутатскому значку. — Извините! Мелодичная трель заставила хозяина поднять трубку одного из телефонов: — Да!.. Конечно. Очень рад слышать… Это была, очевидно, прямая линия — не «вертушка», но и не тот номер, который указывается в справочниках. При обычных звонках попадаешь сначала на секретаршу. — Прошу прощения, — оторвался от разговора Иван Альбертович и виновато пожал плечами: — Очень важный звонок… Оттуда! — И розовый палец при этом взметнулся куда-то на уровень шкафа. — Ничего-ничего, — понимающе закивал гость. — Мне надо выйти? — Что вы! Сидите, сидите. — Хозяин возмущенно замахал перед носом ладонью, но чувствовалось, что ему приятно. Прокашлявшись, вернулся к невидимому собеседнику: — Тут у меня пресса, понимаешь… Нет, все в порядке. Значит, по поводу открытия консульства… Гость в ожидании кофе осматривал обстановку. Собственно, не покривив душой ее можно было назвать «убранством»: дубовые резные панели сочетались с какими-то светлыми и не менее дорогими породами дерева. Мебель под стать им, огромный ковер на полу… И привычные в тысячах офисов атрибуты, каким-то непостижимым образом не нарушающие стиль и гармонию кабинета: персональный компьютер, несколько телефонных аппаратов, селекторная связь. Итальянские жалюзи использовали редко — из окна открывается чудесный вид на распластанную под ногами Москву, характерный для большинства кабинетов Государственной думы. Золоченые, пыльные корешки энциклопедии. Справочники, специальная литература… Кроме положенного по статусу государственного флага и портрета президента над головой, из украшений имелись: массивный глобус «под старину», семейное фото и картина Рустама Хамдамова в металлической раме. — Все, договорились. Перезванивать нужно?.. Добро! Значит, встретимся. Привет своим… Пока, будь здоров. Иван Альбертович был на редкость хорошо воспитан, поэтому, положив трубку, виновато вздохнул: — Еще раз — простите! Я ведь дал указание — ни с кем не соединять во время нашей встречи, но… — Да я понимаю, не беспокойтесь. — Хорошо! Это очень хорошо, когда представители вашей профессии могут поставить себя на место собеседника. Ведь труд чиновника в нашем государстве, еще только формирующем свои демократические институты… — Тем более — выборного чиновника! И такого уровня… — Вот именно, — с достоинством и любовью к себе кивнул хозяин кабинета. — Помню, как в девяносто первом, на волне перемен… — Это уже интервью? — улыбнулся корреспондент. — Да… пожалуй! — рассмеялся хозяин. Собеседник ему положительно нравился: чуть помоложе самого Ивана Альбертовича, одет аккуратно, но без претензий. Не пытается, как большинство его собратьев по перу, корчить из себя «совесть нации», однако и в друзья не лезет. Словом, держит дистанцию. — Разрешите? — Да, Леночка, конечно! Наблюдая, как симпатичная секретарша хороших кровей сервирует мужчинам кофейный столик, он все же решился: — Коньячку? Чисто символически? — Ну за компанию… с удовольствием! — Леночка, оформи нам? — Сейчас, Иван Альбертович. — Девушка с интересом посмотрела на гостя: с точки зрения ее шефа, совместная выпивка считалась чем-то вроде поощрения для особо отличившихся. В основном он пил в одиночестве или с ближайшими друзьями. Случалось, в компанию попадала и сама Леночка, но это уже было совсем другое дело — и заканчивались такие застолья вполне определенным образом… — Итак? — поинтересовался хозяин, когда первые капли маслянистой, пахнущей дубом и солнечным светом жидкости перетекли из бокалов на языки. — Изумительно. Армения? — Корреспондент даже прикрыл глаза от удовольствия. — Точно угадали — «Наири», коллекционный! Из тех самых, еще времен Союзного МИДа, запасов… — Приятно все-таки пообщаться с ценителем. Но пора и честь знать: — Вы готовы? — Разумеется! — заторопился молодой человек, опуская на блюдечко чашку с недопитым кофе. — Да вы не нервничайте… Александр Александрович. Визитная карточка с эмблемой самого тиражного еженедельника страны лежала на столе, прямо перед глазами, поэтому запоминать имя-отчество гостя не было никакой нужды. — Лучше просто — Александр. Саша… — Хорошо, — согласился хозяин. Положение обязывало, но оно же давало некоторые, вполне объяснимые, преимущества. — Можно начинать? — Да, пожалуйста. Спрашивайте. Постараюсь ответить вам и вашим читателям как можно подробнее… и честнее! — Последнее слово он выделил. Выделил отчетливой интонацией человека, которого и без того невозможно заподозрить даже в намеке на ложь. — Расскажите немного о себе. — С самого начала? — Хозяин с улыбкой следил за не очень уклюжими, торопливыми движениями корреспондента: на полированной поверхности стола появились допотопный магнитофон, блокнот, ручка. — Да, конечно — о семье. — Ну вообще-то сам момент рождения я помню не слишком отчетливо! — Уголками губ Иван Альбертович обозначил вполне допустимую самоиронию, и собеседник кивнул, показав, что шутка принимается. — А если серьезно… Биография самая обыкновенная. Родился я в Сибири, в семье военнослужащего. Жили небогато, поэтому доучиться в школе не пришлось — пошел в профтехучилище, получил рабочую специальность. Потом армия. Перебрался в Москву, поступил в институт… Журналист Саша старательно делал пометки. — Вы помните то время? Застой в экономике… Застой в умах, душах людей! Нас было несколько — просто парни и девчонки, которые искренне пытались разобраться в происходящем. Достаточно безобидно — песни Галича, «голоса» по ночам, самиздат… кто-то, естественно, сообщил куда следует. Словом, пришлось бросить учебу. — Отчислили? — Сам ушел! Взял вину на себя, чтобы другие не пострадали. — Чувствовалось, что собеседник до сих пор гордится тем своим давним поступком: — Видите ли, молодой человек… В судьбе каждого из нас обязательно наступает момент, когда приходится делать выбор. И жить с этим выбором до конца дней своих. Он помедлил, давая корреспонденту возможность осмыслить сказанное. — Но, вы знаете… Давайте лучше не будем писать об этом, ладно? — Почему? — поднял брови Саша, который, в сущности, был ненамного моложе Ивана Альбертовича. — Видите ли, среди тех, кто повел себя в той истории… определенным образом, многие сейчас на виду. Их тогда или папа с мамой вытащили, или сами они «покаялись»… Кое-кто теперь за границей процветает, некоторых я то в Думе, то на Старой площади периодически вижу. Другие просто живут, воспитывают уже своих детей — и давным-давно забыли обо всем… Не стоит бередить старое. Не судите, да не судимы будете — верно? Корреспондент вздохнул: — Жаль! Фактура классная. — Молодой человек… Это — не «фактура», это судьбы человеческие. Некоторое время оба молчали, глядя на пульсирующий огонек диктофона. Потом Иван Альбертович продолжил: — Да… Но удалось не сломаться! Уехал на некоторое время обратно, в Сибирь, — и вернулся уже при Горбачеве. — Не тяжело было — из столицы? В глушь? — Видите ли, Саша… Провинция — это не географическое понятие, это состояние духа. Система ценностей и внутренний масштаб! Можно быть провинциалом и живя в особняке на Кутузовском проспекте. — Подождите, я запишу. — Да, пожалуйста… Успели? Так вот. Трудностей я никогда не боялся — лес валил, с геологами по тайге хаживал, у станка пришлось постоять. Много чего было… Прекрасная, знаете ли, школа! Настоящие, простые русские люди, труженики, патриоты. Глядя из окна кабинета, — он чуть подвинулся в кресле и в очередной раз обозначил улыбку, — глядя из окна кабинета, даже такого высокого, как этот, никогда не поймешь, чем в действительности дышит и к чему стремится страна. Это прозвучало веско и вполне заслуживало дословного цитирования. — Ну вернулся в столицу как раз в конце восьмидесятых: гласность, кооперация, попытка создания социализма с человеческим лицом… Интересное было время, хотя не простое! Тогда я уже закончил вуз, увлекался проблемами новых форм экономики и хозяйствования. — А что вы закончили? — Уральский химико-технологический. Заочно. — И хватило времени — на учебу, работу? — Мы, сибиряки, народ упрямый! Еще кофе? — Нет, спасибо… И вы сразу же занялись политикой? Иван Альбертович отрицательно покачал головой: — Ну это, скорее, сама политика мною занялась! Я ведь поначалу не думал даже… Начал новое для меня дело — бизнес, экспортно-импортные операции. Причем практически с нуля — и кое-чего добился. — Скромно сказано… — Да, пожалуй — чего уж тут! Преуспели мы… А потом наступил тот самый август девяносто первого. Когда стало ясно, что без твердых политических, конституционных гарантий цивилизованное развитие российского общества невозможно… И я принял предложение — баллотироваться в парламент. — Говорят, вы ни от какой партии не брали ни копейки на свою предвыборную кампанию? — У меня своих денег достаточно… Поверьте! — Но теперь, возглавляя один из важнейших в Государственной думе комитетов, вы ведь вынуждены оставить предпринимательскую деятельность? Или, во всяком случае, можете уделять ей куда меньше внимания, чем до начала депутатской карьеры? — Знаете, в конечном итоге все мы — граждане России: врачи, коммерсанты, военные. И чем-то жертвуем для страны… Некоторые отдают здоровье, некоторые жизнь! Поэтому мне стыдно и неприлично было бы жаловаться на снижение доходов, если этого потребовали государственные интересы. Депутатский значок на лацкане Ивана Альбертовича как-то даже увеличился в размерах: — Понимаете? — Понимаю… Позиция, достойная уважения. Мне сказали, что вы сейчас пишете диссертацию? — Да, — с удовольствием кивнул хозяин. Вопрос, безусловно, был ему приятен. — На тему межнациональных отношений, их развития на современном этапе… Собственно, этим вопросом я занимался давно — еще в университете. — На Урале? — удивился корреспондент. — Не-ет… Несколько позже. Здесь, в Москве: я же защитил диплом по социальной политологии. — Когда? — В девяносто четвертом. Второе после вузовское образование, трехгодичный курс — слышали, наверное? — Да, конечно… Поразительно! — Никогда не поздно работать над собой. Фельдмаршал Суворов, говорят, на старости лет на мичмана флота выучился! Главное — не почивать на лаврах. Журналист конспектировал… Еще минут двадцать поговорили — о внешней политике и криминализации общества, о проблемах социальной защиты малоимущих и неотложных мерах по спасению творческого и научного потенциала нации. — Я удовлетворил ваше любопытство, молодой человек? — Да, пожалуй… Было весьма любопытно. Что-то послышалось Ивану Альбертовичу в тоне собеседника: — Простите? — Я говорю, читатели наши должны остаться довольны. — Корреспондент протянул руку и на панели кассетника загорелась вторая лампочка: теперь оба крохотных огонька вспыхивали и гасли попеременно. — Интересный у вас диктофон! Редакционный? Могли бы и поновее выделить… — чтобы что-то сказать, подал реплику хозяин. — А это и не диктофон вовсе. Это — генератор белого шума, — улыбнулся посетитель. — То есть как? — В общем-то, я и сам не отчетливо принцип действия представляю, — пожал плечами собеседник, — но прибор хороший. Все «жучки», «закладки» и прочую электронную гадость вырубает намертво! Радиус действия невелик, да ведь нам с вами много и не надо, верно? — Собственно, не понимаю… Это же запрещено! Как вас охрана-то пропустила? — Пропусти-или. А кому в голову придет? С виду — нормальная кассетная «Легенда», да еще и не новая к тому же! — Знаете что, молодой человек! — Хозяин встал, сурово сдвинул брови и оперся кулаками в столешницу. — Должен заметить… — Только не надо мне говорить про журналистскую этику, мальчишество, игры в шпионов! И про службу безопасности, которая все кабинеты проверяет регулярно, а даже если бы и не проверяла, то… — …то мне от соотечественников скрывать нечего! — Иван Альбертович уже справился с собой. — Идите отсюда. Жаль, но я вынужден буду выразить свое категорическое неудовольствие вашему главному редактору… Мы с ним, кстати, увидимся сегодня, на приеме в Совете Федерации. — Ради Бога, не расстраивайте старика! — Гость даже не стал делать вид, что готов оторваться от стула. — Да и сами не того… берегите нервы. — Что-о-о? — Гляньте… И не надо так кричать! Прибор дает защиту только от электронных способов контроля, а вовсе не от банального подслушивания. Тон гостя каким-то странным образом подействовал на Ивана Альбертовича. Не то чтобы он был напуган, но… Всего одним движением можно было дотянуться до кнопки тревожной сигнализации, а вот именно этого-то движения хозяин как раз и не делал. — Что еще? — Да вы не бойтесь… гляньте! Может быть, вслух прочитать? — Я грамоте обучен. Копия справки бывшего Главного управления исправительно-трудовых учреждений свидетельствовала: Иван Альбертович далеко не всегда принадлежал к российской политической элите. Некоторый отрезок своей жизни он провел в заведении, обозначенном незамысловатой комбинацией букв и цифр. Начало срока… конец срока. Тут же фигурировала и статья Уголовного кодекса — восемьдесят девять, часть три. — Ну? Ну и что? — Хищение государственного или общественного имущества, совершенное путем кражи… с проникновением в помещение или иное хранилище. Так ведь? — Пошел вон. — Как прикажете… — Гость не шевельнулся. — Мне тогда еще шестнадцати не исполнилось. С кем не бывает… Судимость давно погашена, так что сенсации из этого не слепишь, не старайся! Невзоровские лавры покоя не дают? — Да куда уж нам! — почему-то корреспондент вовсе не выглядел обескураженным. — Хотя… Этакий поворот сюжета — сын тюремного надзирателя попадает в лагерь! — А это-то при чем? Кому дело до того, какие погоны носил мой отец? — Верно… В общем-то тоже — военнослужащий! — Я вызываю охрану — или сам уберешься? — Сам… Только вот это еще — гляньте. — Жаль, что придется охрану звать. Я бы тебя сейчас по-мужски, собственными руками… Нельзя. Вон! Вид его был суров и грозен. — Ухожу, но… всего две бумажки, а? Для интереса? Хозяин брезгливо пододвинул к себе листки. Молча пробежал глазами. Задумался. Сел на место: — Чего тебе надо? Собеседник, однако, казалось, и не обратил внимания на столь резкую перемену. Глядя куда-то поверх головы Ивана Альбертовича, он продолжил тоном лектора-общественника: — Ну-у… Подумаешь, выгнали из института, с первого курса! И не «за политику» вовсе, а за пошлые кражи в общаге. Так это же все при старом режиме было, верно? Среда, обстоятельства… Промоет газета косточки, потреплет фамилию — и все. Коллеги по парламенту в обиду не дадут! Затянувшийся монолог прервался негромким мурлыканьем того же, сугубо «личного» телефона. Хозяин протянул было руку к трубке, но передумал… В полном молчании оба дождались окончания длинной серии звонков — кто-то оказался назойлив и в отсутствие абонента поверил с трудом. — Супруга? — Короче. Чего тебе надо? — Предстояла сделка, а в сделках депутат был отменно силен. Это сейчас его деятельность периода угара перестройки деликатно именуется «экспортно-импортными операциями». А тогда запросто можно было и головы лишиться — металл в Эстонию, спирт из Польши… Из первого «пиратского» поколения мало кто жив остался — одни сами в землю ушли, другим помогли люди добрые. Хорошо, что кто-то надоумил во время в политику соскочить! — Ну? Чего надо? Но собеседник, видимо, растягивал удовольствие: — А что вы можете? — Многое. Не все, конечно, но… Разумеется, парня прислали с определенным, вполне конкретным поручением. И теперь должна была прозвучать цена, за которую Ивану Альбертовичу предстояло купить себе спокойную старость. — Помощником депутата устроить можно? — Кого? — удивился хозяин. — Меня, к примеру… — Несите документы, — пожал он плечами. — Запросто! — А на дипломатическую работу? Послом? — Что вы, это же не только от меня зависит! — Но, Иван Альбертович! — Послушайте, в принципе, конечно… Шутите, да? — сообразил он. — Шучу, — согласился гость. — Мелко все как-то… Эти бумажки дороже стоят, верно? — Ну не то чтобы… — Торгуетесь? — поднял брови собеседник, хотя хозяин, кажется, не давал к тому ни малейшего повода. — Зря! Ожил «интерком»: — Иван Арнольдович, Швеция на проводе. Вы просили… — Меня нет, ясно? Ни для кого! — Да, но… — Отвали! Динамик обиженно хрюкнул и умолк — видимо, Леночка не привыкла к подобному обращению. Это было некстати: женщины не забывают обид, а главное — обстоятельств, при которых они были нанесены. Поэтому гость заторопился: — Так вот, хотелось бы быть правильно понятым… Представляете, какой поднимется скандал? Не последний в государстве человек, интеллектуальный символ крупнейшей парламентской фракции — и вдруг подделал диплом о высшем образовании! — Не надо! Я лично ничего не подделывал. — Но заведомой «липой» воспользовались? — Диплом — не платежный документ. Я никому никакого материального ущерба не причинил, ясно? С этической точки зрения, конечно, не слишком достойно, однако… — Бросьте, не валяйте дурака! Конечно, если кто-то раскрасит ксерокопию проездного билета на месяц и станет кататься туда-сюда на метро — это криминал… Государство обидится. И даже может посадить бедолагу в тюрьму! Гость сделал эффектную паузу. — Что же касается вас… Мало того, что все ваши дальнейшие «вторые высшие образования» и потуги на диссертацию лопаются автоматически — это еще полбеды. Важнее, что, будучи кандидатом в депутаты, вы ввели в заблуждение избирателей! Сообщив о себе в рекламных материалах и бюллетенях данные, не соответствующие действительности… То есть пролезли в Думу путем банального и пошлого надувательства. Надо объяснять правовые последствия? — Нет необходимости… — Вот и прекрасно. — Собеседник демонстративно ощупал глазами депутатский значок на лацкане пиджака Ивана Альбертовича. Потом придвинул к себе бутылку и по-хозяйски плеснул коньяку: — Будете? — Нет, спасибо. Итак… Чего вы хотите? — Ерунда! Сущий пустяк. Вы даже удивитесь, о какой мелочи пойдет речь. — Коллекционный коньяк неторопливо перетек в желудок гостя. — Вы ведь через неделю летите в Европу? — Да, планируется ряд встреч на высшем уровне… Ничего странного в такой осведомленности не было, о предстоящем турне российской парламентской делегации много писали и у нас, и за рубежом. — Вот и прихватите с собой… посылочку. — Простите? — Да не волнуйтесь вы — ничего особенного! Всего одно лишнее место багажа. Вас ведь не имеют права досматривать? — Да, но… — Я даже специально поинтересовался — дипломатический протокол, какая-то там Конвенция… Никакого риска! — Зачем? Это ведь просто глупо, нерационально даже — заставлять меня выступить в роли некоего сомнительного курьера… — Иван Альбертович почти умоляюще поглядел на сидящего напротив человека. Он очень хотел быть правильно понят. — Я ведь мог бы, используя свои связи, влияние… — Опять торгуетесь? — вздохнул собеседник. — Зря! Нам нужна именно эта услуга. Сейчас. Может быть, впоследствии… Хозяин кабинета решил, что спорить бессмысленно. — Что там будет? — на правдивый ответ надеяться не приходилось. Требовался хоть какой-нибудь, и сидящий напротив это понял: — Не волнуйтесь — во всяком случае, не взрывчатка. И не наркотики… — Документы? — К шпионажу это тоже ни малейшего отношения не имеет! — Но я должен же знать, хотя бы… Посетитель посмотрел на часы: — Фантики! Пестрые такие бумажки, в которые конфеты заворачивают — знаете? — При чем тут фантики! Издеваетесь? — Вот их и повезете… — Гость уже засобирался под недоумевающим взглядом собеседника. Наконец Ивану Альбертовичу показалось, что он что-то сообразил: — Акцизные марки? — Нет такой буквы в этом слове! — подражая интонациям ведущего популярной телепередачи продекламировал молодой человек. — Да не ломайте голову, ей же богу… Портфельчик будет ждать в багажнике машины, которая повезет вас из дому в аэропорт. Поставите рядом свои вещички, потом все вместе загрузите — а когда надо, отдадите. — Кому? Где? — Не волнуйтесь, может быть, даже — мне! — Посетитель уже приготовился убрать в сумку свой «диктофон». — Париж, Мадрид… Впрочем, это уже наша головная боль. Все? Договорились? — Ну если вы так ставите вопрос… — Именно! Именно так, голубчик. Тихо щелкнула клавиша и огоньки на «Легенде» погасли. — Огромное спасибо за интересную и содержательную беседу! Надеюсь, это не последняя наша встреча. Иван Альбертович не ответил. Уже в дверях молодой человек обернулся — хозяин шикарного кабинета, торопясь и расплескивая, наполнял рюмку остатками коньяка… «…Интересно, — подумал „корреспондент“, распихивая по карманам паспорт, карточку прессы и фирменное редакционное удостоверение. — Интересно! Господин депутат даже не полюбопытствовал, с кем имеет дело. Может, ему все равно? Вряд ли… Скорее, просто не успел». — До свидания! — Всего доброго. Кому надо, тот без труда вынес бы из здания в Охотном ряду все, что душе угодно, — вплоть до доброй половины народных избранников… Только кому они нужны? Аполитичные воры предпочитают фигурные ручки с дверей и компьютеры последнего поколения. Оказавшись на тротуаре, человек с кожаной сумкой помедлил, скорее по привычке, чем руководствуясь чувством опасности. Сделал вид, что пытается прикурить… Нет, все в порядке. Разве что за это время заметно испортилась погода — дождя еще не было, но над площадью и Кремлем угрожающе нависали косматые полотнища облаков. И ветер… казалось, он дует со всех сторон одновременно — порывистый, злой и не по сезону холодный. — Извините! — Пришлось посторониться, пропуская к метро семейную пару с коляской: привычная московская толчея, самый канун часа пик… «Придворные» водители сонно трепались о чем-то своем — пространство перед Думой было в два ряда заставлено служебным автотранспортом слуг народа. Естественно, машины парковались без всякого уважения к знакам и дорожной разметке — так, что переполненным городским троллейбусам приходилось все время медленно, рискуя оторваться от проводов, огибать чисто вымытые зады «мерседесов» и «тридцать первых». А усталый седой капитан со знаками отличия московского ГАИ стоял поодаль — он давно уже предпочитал ни во что не вмешиваться. Себе дороже… Человек с сумкой аккуратно выбросил в урну докуренную едва ли до половины сигарету и вслед за людским потоком зашагал по направлению к переходу. Спустился под землю… Здесь пахло сыростью и постоянным ремонтом — впрочем, было довольно чисто. Освещение, конечно, имелось, но даже после хмурого неба на улице глазам требовалось некоторое время, чтобы перестроиться. —Простите, не вы уронили? — Голос прозвучал откуда-то сбоку. Женский, с отчетливыми материнскими интонациями. —Что? — «Корреспондент» на мгновение сбился с шага и непроизвольно посмотрел под ноги. —Милиция! Московский уголовный розыск. — Прямо перед носом краснела казенная книжечка с гербом. — Ваши документы… Тот, что показывал удостоверение, стоял почти вплотную. Еще один приблизился справа — обычные физиономии, соответствующая одежка. —Простите, но… —Только без глупостей, ладно? Поток пешеходов был однообразным и не очень интенсивным, поэтому человек с сумкой сразу же выделил несколько статических фигур: крепыш на лестнице, дама в плаще и еще один силуэт поодаль. — Надо же, как мальчишку! — покачал он головой. — Бывает… — в голосе старшего послышались нотки явного облегчения. — Вещички позволите? — Конечно. Стоявший справа протянул руку к ремешку сумки… Ему и достался первый удар. Выброшенный снизу вверх локоть впечатался в челюсть, и тут же коротким тычком ладони «корреспондент» достал неприкрытое горло старшего. Тот даже не успел убрать удостоверение. — Стой… Стоять! — Оказавшийся на пути крепыш попытался загородить собой ведущую наверх лестницу. Видимо, от неожиданности он забыл все положенные по уставу команды и теперь, вместо того чтобы защитить себя, возился с застрявшим в кобуре пистолетом: — Назад! Случайные прохожие вели себя по-разному: кто-то дисциплинированно вжался в стену, кто-то, наоборот, замер посреди прохода. И то и другое было на руку убегавшему: — Грабят! Банди-иты! — Милиция! Суматоха в подземном переходе никак не отразилась на жизни московской улицы — в несколько рядов катили навстречу друг другу вереницы машин, подмигивала реклама, и толстая тетка в дождевике уже закончила раскладывать на специальном столике вечерние газеты. — Стой, стрелять буду! — заорали снизу, но человек с сумкой уже перемахнул через металлическое ограждение и оказался на проезжей части. Скрип тормозов… яростные гудки… Кто-то, кажется, не успел среагировать, и на асфальт посыпались цветные осколки разбитых автомобильных фар. Чудом уворачиваясь из-под колес, он выбрался на противоположную сторону. Обернулся: сзади, почти не отставая, бежали, по меньшей мере, двое. — Ох ты! — И здесь какие-то типы в штатском уже выскакивали из серой «Волги». Может быть, они и не имели прямого отношения к происходящему, но судьбу искушать не хотелось. Участок улицы впереди представлял собой кое-где оклеенную афишами серую череду бетонных секций — в. центре столицы постоянно что-то строили или ремонтировали, поэтому заборы давно уже стали неотъемлемой частью городского пейзажа. «Корреспондент», не раздумывая, дернул на себя некое подобие калитки… Запор не поддался. Последнее, о чем человек успел подумать, — что очень это как-то не по-милицейски бить живого еще человека ножом… В спину… Насмерть. …Дорожная пробка рассосалась быстро, и привычные ко всяческим криминальным разборкам москвичи без особого любопытства проходили мимо лежащего на заплеванном тротуаре человека. — Слушай, а она-то здесь при чем? Что она тебе сделала? — Все равно убью, с-суки… Не шевелись! — Да я и не шевелюсь. Качает просто. Пистолет Макарова, калибр девять миллиметров. Это очень много, когда ствол почти упирается в переносицу — и патрон уже в патроннике. При такой дистанции не промахнешься… — Что, мусор, — страшно? — Страшно, — кивнул Владимир Александрович. — А тебе? — Заткнись. С Ладоги потянуло утренней сыростью — солнце выкатилось из-за горизонта, но туман еще слизывал очертания берегов. — Может, отпустишь все-таки бабу? — Пош-шел ты… — Да я бы пошел! Но — служба. Качка заметно усилилась. Огромный белый теплоход не спеша разворачивало лагом к волне. — Чего дрожишь-то? — Простудимся все, вот увидишь! — Дурак ты, мусор… Женщина пошевелилась и застонала. — Смотри, ей плохо совсем. — Всем нам х…во! — В голосе человека напротив не слышалось злобы, только усталость и ожидание. — Скоро там твои? — А я откуда знаю! — Смотри! Первая пуля ей, вторая — тебе. — Договорились же… Сколько можно об одном и том же! Прямо над головой с неожиданным шелестом разрезала воздух крупная чайка. — Падла! — Пистолет дернулся вслед за ней, но почти сразу же вернулся обратно. — Господи, ты только не пальни сдуру… Вообще, со стороны все трое смотрелись достаточно дико: майор Владимир Александрович Виноградов, мужчина в разорванной белой футболке и полуголая женщина у него на коленях. Мелко завибрировала палуба — капитан, очевидно, все-таки решил подработать двигателем. Под кормой с утробным шумом вспенилась вода. — Чего это? — Все в порядке… А то снесет нас на камни, к чертовой матери. Волнение было приличное — пустынное озеро до самого горизонта покрылось белесыми росчерками пенных гребней. Ветер срывал их, и мелкие брызги долетали даже сюда, на шлюпочную палубу. — Ты плавать-то умеешь? Сидящего напротив снова начало тошнить: похмелье — страшная штука, а еще когда укачивает… — Да ты белый весь! Может, пивка попросить? Мужчина опасно ощерился: — Скажу — принесешь! — Принесу, — кивнул Владимир Александрович. Он и сам бы сейчас чего-нибудь выпил. — Лежать! Виноградов вздрогнул — женщина, о которой оба на некоторое время забыли, пришла в себя. Открыла глаза, шевельнула разбитыми в кровь губами… — Лежать, сука! — Ствол пистолета с силой вмялся в щеку. Женщина застыла, не отрывая от держащего ее человека наполненный ужасом взгляд. — Слушай, она по-русски не понимает… — Все она понимает. В общем-то, действительно — вполне можно было обойтись без переводчика. Ситуация яснее ясного. — Отпустил бы иностранку? Я же остаюсь. — Надоело… В этот момент за спиной майора противно и громко завыла лебедка. Затянувшийся металлический звук в конце концов заставил Владимира Александровича нервно передернуть плечами: — Вот и дождались. Теперь будь что будет, а от него уже практически ничего не зависело. Кто-то хрипло откашлялся в мегафон: — Все готово! Номер два-одиннадцать, правый борт… — Слышал? Как обещали. — Ну, падлы, смотрите! Если что-то не так… — Что ты все обзываешься… — Виноградов медленно, стараясь не делать резких движений, встал и потянулся. От долгого и почти неподвижного сидения ныла спина, ноги казались облитыми чем-то тяжелым и вязким. — Ну? — Иди вперед. Владимир Александрович закончил массировать шею и направился к трапу. В принципе, последовательность действий каждого была согласована давным-давно… еще ночью. — Осторожней, ступеньки скользкие. — О себе подумай! Не было нужды оборачиваться, чтобы представить: вот тот, кто сзади, перехватывает поудобнее судорожно напрягшееся женское тело… встает… не убирая оружия и прикрываясь полуживым от кошмара щитом, делает первый шаг… — Я о себе и забочусь. А то еще пальнешь случайно! — Виноградов ответил, чтобы только заполнить пространство вокруг привычными звуками. — Я не быстро иду? — Двигай… — Голос был напряженный, одышливый, но без намека на истерику. Трап показался довольно крутым — многочисленные заклепки, грязно-салатная краска… Ладонь то и дело проскальзывала по влажному дереву поручней. Закончив подъем, Владимир Александрович помешкал, пытаясь не наступить на пятно под ногами: как раз на этом месте получил свои две пули маленький рыжий боец со смешной фамилией. — Чего встал? — Все в порядке… Теплоход выглядел мертвым и всеми покинутым. Что, разумеется, было всего лишь профессионально организованной иллюзией. За каждым шагом, за каждым движением странноватой процессии наблюдали десятки глаз. Люди в рубке. Те, кто готовил катер. Снайперы Головина… Развязки ждали и члены экипажа, и автоматчики, притаившиеся вокруг, и те, кто валялся сейчас, скованный наручниками, в лужах собственной крови и испражнений. А где-то по каютам ведь были еще измученные бессонной ночью пассажиры… Справа, за выкрашенными белой краской леерами, показывала характер Ладога — с высоты второй палубы волны казались не такими уж и высокими, но теплоход ощутимо переваливало с борта на борт. Очевидно, в этом просматривался какой-то глубокий тактический смысл, но теперь замутило и Виноградова. — Стой! Владимир Александрович замер. Потом медленно обернулся. — Стой… — шедший сзади мужчина больше всего походил на покойника — бледный до зеленоватости, с каплями пота на лбу. Впрочем, и женщина выглядела не лучше. — Укачало? — Прямо напротив того места, где они теперь находились, темнела развороченным проемом окна каюта-«люкс». Это был не иллюминатор, а именно окно — большое, прямоугольное, с толстым немецким стеклом… точнее, с тем, что от этого стекла осталось. Прошедшей ночью Виноградов собственными глазами видел, как от удара кованым сапогом летели в разные стороны осколки. — Где этот твой катер? Ну! — Майор скорее догадался, чем расслышал, о чем спрашивает мужчина. — Вон… висит. Говоря языком романтической прозы, те знания, которые некогда получил Владимир Александрович в стенах Высшей мореходки, давно уже подернулись дымкой прошедших лет. Теперь он вряд ли вспомнил бы, в чем отличие эхолота от полуюта — и постоянно путался откуда и куда дует ветер в циклоне… Но! Даже сейчас бывший курсант-«макаровец», а ныне потертый жизненными обстоятельствами милицейский майор с первого взгляда понял — требования человека с оружием никто выполнять не собирается. Все закончится прямо здесь. И очень скоро… — Вперед пошел! С точки зрения Виноградова, он поразительно напоминал затравленного лесного хищника. Зверя, случайно угодившего на развалины заброшенного военного объекта и в ожидании подвоха ощупывающего взглядом окружающие предметы… Все вокруг — тени, звуки, запахи даже! — было против него. — Задушишь ведь бабу… Женщина молча плакала. Левая рука «сопровождающего» плотно охватывала ее шею так, что подбородок лежал как раз на локтевом сгибе… В правой — пистолет, уткнувшийся вороненым стволом под ребра. — Вперед, я сказал! Пришлось подчиниться. Однако, поравнявшись со шлюп-балкой, Виноградов опять встал: — Мне первому? — Да подожди ты! — Волочить перед собой почти бессознательное тело непросто, по этому те, кто двигался за майором, несколько поотстали. — Как туда залезают? — Вот так вот, по этому… по этой лесенке. — Разговаривая с сухопутными, лучше избегать морской терминологии. — Ох, йоп-тыть! — Стоять! — Да я бы… — оправдываться не было нужды, просто Владимир Александрович от неожиданного качка потерял равновесие и чуть было не растянулся на мокрой палубе. — Коз-зел! — А за козла — ответишь! — вполне серьезно парировал Виноградов. Катер… Спасательный мотобот. Несколько шатких ступенек трапа, оранжевая обшивка… Там, внутри, под тяжелым брезентом рубки их вполне могли ждать. Просто обязаны были ждать! И, скорее всего, ожидали. Это понял и человек с пистолетом: — Эй, вылезайте, падлы! — Ты чего это? — поднял брови майор. — Считаю до пяти! — не обращая на него внимания, но так, чтобы слышали все вокруг, заорал мужчина. — После этого снесу ей башку, с-суке! Р-раз… В наступившей тишине неожиданно подала голос чайка. — Два-а… За себя Владимир Александрович практически не беспокоился — второго выстрела из пистолета не будет, гада прикончат сразу же. Но сначала он успеет убить заложницу. Доля секунды, нажатие пальца… И все насмарку! — Три-и… — Ладно! — Казалось, мегафон отозвался прямо над ухом. — Только не психуй, понял? Снова качнуло, и, чтобы не рухнуть, Виноградову пришлось ухватиться за тали. Положение того, кто удерживал женщину, было еще незавиднее. — Слушай, ты! — Трансляция искажала голос, но Владимир Александрович безошибочно узнал командирские интонации капитана Головина. — Гер-рой… Сейчас мои люди выйдут. Не вздумай чего-нибудь выкинуть! — Пошел ты… — Не сводя глаз с рубки катера, мужчина отступил назад и прижался спиной к леерам. Так было легче удерживать равновесие, кроме того, в поле зрения оставался потенциальный противник. Виноградов решил задержаться на месте. — Давайте, ребята… Брезентовый полог откинулся, и наружу, ногами вперед, выскользнула фигура в черном. Автоматчик легко соскочил на палубу, зыркнул свирепо на всех через прорези маски и направился в сторону мостика. — Пош-шли! — Бойцы в неудачной засаде были как на подбор: второй, третий, четвертый… С ловкостью сытых животных они появлялись из чрева катера, поправляли грозную свою экипировку и не спеша исчезали за ограждением рубки. От этого зрелища майора отвлек придушенный всхлип и знакомый каждому «руко-пашнику» выдох: — Х-хак! Удар, который успел углядеть Виноградов, был уже, видимо, просто контрольным — точно в середину позвоночника, прежде чем защелкнуть на вывернутых запястьях «браслеты». — Ну, бля, во-още… Циркачи! Просто, как все гениальное… Парни Головина отвлекали на себя внимание не только Владимира Александровича. Стоило «подопечному» лишь на долю секунды переключиться на их балетные телодвижения — а выбитый пистолет уже падал на мокрые доски палубы. Тот, кто это придумал, учитывал все: и сильную качку, и место, куда неминуемо отойдет от катерного трапа осторожный человек с оружием… Задумано было здорово. Впрочем, исполнители тоже не подкачали. — Зас-сранец! Ты как? — Вадик так и стоял с мегафоном в руке. Видимо, просто забыл про него на радостях. Вокруг уже было людно и даже несколько тесновато. Некоторые занялись делом, основная же масса народа просто шумно и несколько бестолково выражала свое глубокое удовлетворение. — В порядке… Мимо провели трясущуюся в бессловесной истерике женщину. Кто-то сообразил прикрыть ее старым бушлатом, но вот с обувью еще ничего не придумали… Хотя, конечно, до лазарета можно было добраться и так. — Ну, птица-говорун! Поздравляю. Крути дырку на кителе. Кстати, познакомься — мой старший коллега, из… — Мы знакомы. Усатого офицера, инструктора спецподразделения по борьбе с терроризмом питерского Управления ФСБ, Виноградов встречал и раньше, во время правительственных визитов и на различных «показухах». Теперь вот — повидал его личный состав в. работе. — Поздравляю! — Спасибо. Давно прибыли? — Минут сорок назад… Долго добирались. — Хорошая работа! — Главное — совместная… — не преминул вставить улыбающийся Головин. Закончить операцию — всегда половина дела. Теперь предстояло делить награды. — Нет проблем, — кивнул представитель «старших братьев», и Владимир Александрович понял, что серьезные профессионалы всегда сумеют найти общий язык. — Е-мое! Ладога, обидевшись на невнимание, решила напомнить о себе: теплоход неожиданно качнуло так, что мало кто удержал равновесие. — Слушай, скажи капитану, чтоб заводился. Домой пора! — И вообще… Пусть граждан успокоят. — Мужики! Пойдемте-ка, пока то-се… За служили мы или нет? Чисто символически? — Заслужили, — охотно отреагировал на предложение усатого Владимир Александрович. — Еще как… Святое дело! — Не возражаю. — Головин с аппетитом проглотил слюну и повторил ту самую фразу, с которой все вчера и началось. — Верно мой дедушка говаривал: «С утра не выпьешь — день потерян!» …Тогда еще, только прибыв в дежурную часть, Виноградов поинтересовался: — А кем он был-то, твой дедушка? — Почему это — был? — возмутился собеседник. — Он и сейчас еще жив! Девяносто три года, сам дрова колет… После такой авторитетной ссылки оставалось только последовать заветам и традициям старшего поколения: — Наливай. — Двадцать два часа… ровно! — поддержал его хриплым женским басом говорящий будильник из запертого кабинета начальника штаба. — Да знаем мы… — привычно ответил хозяин. — Будь здоров! Время для посещения ночного «резерва» героической и краснознаменной транспортной милиции Владимир Александрович выбрал сам. Исходя из целого ряда соображений… Во-первых, про парней капитана Головина писали куда меньше, чем о подвигах городского ОМОНа. Во-вторых, ночные посиделки располагают бойцов к откровенности — начальство высокое далеко, а деваться из расположения Отряда все равно некуда. Но главное — Виноградову до зарезу нужны были два отгула. За отданные государству сутки в пресс-службе главка обычно давали — день отсыпной, день выходной. Если учесть, что потом будут как раз суббота и воскресенье, то набиралось достаточно. — Так куда ты собрался-то, Саныч? — Головин вытянул из банки волокнистый кусок животного происхождения, понюхал и с сомнением запихнул в рот: что же делать, закусить-то надо… Консервы остались от неприкосновенного запаса, выданного на последнюю поездку в Чечню. Впрочем, судя по маркировке, готовили их еще во времена Карибского кризиса. — В Новгородскую… — На лося? — Ага! Мужики наши все уже оформили, с егерем договорились. — Хорошее дело, — понимающе кивнул Головин. В прошлом году он и сам ездил на открытие охоты, но теперь не получилось. — Еще? — Ну давай уж — допьем. Не оставлять же! После третьего тоста поступило предложение добавить. Виноградов отказался. Хозяин и не настаивал: служба есть служба. — Тогда — чаю… Сейчас покрепче заварим. — Хорошо тут у вас! Пресс-служба теоретически относилась к аппарату главка, даже обслуживалась соответствующими кадровиками. Поэтому отношение к ее сотрудникам у районных оперов и личного состава боевых, «окопных» подразделений было соответствующим. Впрочем, лично майору Виноградову с их точки зрения прощалось многое… И в первую очередь благодаря бурной и не всегда безупречной с позиции закона милицейской биографии, обросшей за последние годы героическим шлейфом преувеличений и откровенного вымысла. На определенном этапе даже сам Владимир Александрович увлекся погоней за лаврами новоявленного барона Мюнхаузена — и теперь пожинал плоды… Справедливости ради стоит отметить, что реальные похождения нынешнего старшего референта милицейской пресс-службы были куда интереснее. Интереснее и страшнее, чем то, что с ведома и одобрения майора описал в своих книжках известный питерский литератор из бывших ментов. — Саныч, мы когда виделись-то с тобой в последний раз? В девяносто втором? — Не помню, Вадик… Точно! Осенью. — Ты тогда еще из Приднестровья вернулся. — И мы твою третью звездочку обмывали… Прошлое, особенно под водочку, вспоминается с некоторой грустью. Плохо, когда нечего вспомнить… Но не дай Бог, если и все хорошее остается только в прошлом! Вадик Головин с тех пор женился, получил диплом о высшем физкультурном образовании. Перевелся в транспортный ОМОН на должность зама по спецподготовке, где имел теперь контузию, две медали и отличную служебную перспективу. Владимиру Александровичу тоже за эти годы скучать не пришлось… — Саныч, это правда, что тебя увольняли? — Правда. — И про Югославию? И про Америку? — Почти… Капитан вздохнул и покосился на свои огромные кулачищи: — Везет же! А мы тут все больше… Если к морю командировка, то к Белому, если на юг — то Кизляр или в Грозный куда-нибудь. Насчет везения Виноградов мог и поспорить, но не стал. К примеру, из Штатов его возвращали в наручниках… А что касается Кавказа, так еще неизвестно, кому из них после начала войны пришлось бывать там чаще. Стоило сменить тему: — Слушай, а где Димка? Забыл фамилию — такой, со шрамом… — Убили. Под свои вертолеты попал, по дороге к Шатою. Еще в самом начале. — Жаль… — в подобной ситуации любая реплика прозвучала бы не умнее. — Игоря не забыл? Соломатина? Инвалид! На одной ноге теперь прыгает. — Тоже Чечня? — Нет, здесь. Он уволился в позапрошлом году, работал с какими-то бандюганами: цепь на шею, радиотелефон, БМВ-«пятерка»… Вот под эту «пятерку» бомбу и подложили — двух прохожих насмерть, а его в Медицинскую академию. — Где найдешь, где потеряешь… Лысенкова помнишь? Я вас знакомил как-то на Морском вокзале. Из ОБХСС, он потом в налоговую полицию перевелся… — Помню, как же! Он еще после сына ко мне водил — в зал борьбы, на «Динамо». Точно? — Точно… Погиб прошлой осенью. В отпуск ехал… В поезде вступился за бабу какую-то — и все! — А Егорова из разведотдела погранцов — мы с ним на первенстве города выступали — в Душанбе, прямо на базаре! Сопляки какие-то в тюбетейках… Хозяин с досадой поднял пустую бутылку: — И помянуть ребят нечем! Сказать, что бы «уазик» сгоняли? — Ну вообще-то… Определить свою позицию Владимир Александрович не успел. В дверь просунулась мятая голова дежурного: — Товарищ капитан! Управление… Вроде заявка. — Блин… Щас разберемся, Саныч. — Я схожу отолью? — Виноградов встал одновременно с хозяином. — Давай! Знаешь сам, где… Кабинет все трое покинули вместе. Проходя по пустому, почти не освещенному коридору, Владимир Александрович услышал через полуоткрытую дверь «дежурки»: — Ответственный по резерву капитан Головин… Почти весь наряд собрался в некоем подобии холла — тут стоял телевизор и позаимствованный в уголовном розыске видеомагнитофон. Крутили, естественно, боевик. Только двое или трое предпочитали активному отдыху пассивный — зато храп их, доносящийся из-за фанерной перегородки, временами перекрывал все иные звуки. Туалет оказался на удивление грязным… — Чего там, Вадик? — Заявка! Кто-то забыл выключить видик, и теперь Брюс Уиллис выделывал свои нерукотворные чудеса перед пустыми стульями — личный состав уже стремительно перекочевал в оружейную комнату. — Большая? А куда? — На всех! По усиленному варианту… Сейчас приедет Тушин, поставит задачу. — Я с вами, — это вполне можно было считать профессиональной удачей: вместо банального очерка о милицейских буднях предстояло нечто вроде остросюжетного репортажа. Может быть, даже не потребуется ничего высасывать из пальца на согласованный с «Криминальным обозрением» объем в половину газетной полосы. — Как хочешь, — пожал плечами Головин. Сейчас ему предстояли заботы поважнее, и гость не обиделся. — Ляпа! Какого… ты возишься? Где этот, блин, Михалков-Кончаловский? Бондарчук, блин. — Я здесь! — Одному из бойцов автомат не полагался. Вместо него он тащил на себе санитарную сумку, мешок пиротехники, мегафон и главное — видеокамеру в черном футляре. Приказами МВД предписывалось всегда и в обязательном порядке документировать противоправные действия преступников и героизм сотрудников специальных подразделений. Это в гражданской жизни операторов и режиссеров обучают годами — в органах внутренних дел теперь зачастую обходились даже без подготовительных курсов. — Слышь! Помоги застегнуться. — Чей баллон с «черемухой»? Кто оставил? Шак-калы… — Гады, пожрать не дали! Вокруг шла нормальная суета поднятого по тревоге боевого подразделения — в меру бестолковая, с чуточку более громкими, чем обычно, репликами и немного нервными смешками. Виноградов вдруг вспомнил, что не вооружен… — Ну чего, ребятишки? Как настроение? — Сегодняшний ответственный от руководства Тушин был дураком и трусом. Все это знали, но поделать ничего уже оказалось нельзя — к сорока с небольшим Тушин успел-таки дослужиться до подполковника и занял в штатном расписании транспортной милиции должность, с которой выпихнуть его не смогла бы ни одна министерская комиссия. — Чего нерадостные такие? Молчание затянулось, и за неделикатный свой личный состав подать голос вынужден был сам Головин: — Все в порядке, товарищ подполковник! Готовимся… морально. — Это хорошо… А вы здесь — что? — Он только сейчас заметил в полумраке автобуса Виноградова. — Соответственно предписанию главка! — парировал искушенный в аппаратных игрищах Владимир Александрович. В такой ситуации главное — напустить на себя побольше загадочной многозначительности: уточнять не решатся, а уж прогнать тем более. Формально управление территориальным органам не подчинялось, но какие-то слухи о похождениях бывшего «транспортника» Виноградова неминуемо достигали и ушей подполковника. Поэтому он предпочел не связываться и сделал вид, что в курсе: — Прошу товарищей офицеров пройти со мной. Побеседуем! После первых же слов Тушина стало ясно, что всякие надежды на учебный характер тревоги можно оставить в прошедшем времени. — Значит, такие дела… Час назад на связь с диспетчерской речного порта вышел теплоход «Писатель Чернышевский». Капитан доложил, что группа пассажиров вскоре после выхода с Валаама учинила на судне пьяный дебош. Есть пострадавшие среди граждан и членов экипажа. Требовалась помощь… На середине фразы разговор прервался, и на вызовы с берега больше не было никакой реакции. Запросили номерной «Волго-Балт», следовавший встречным курсом. Его попытки установить контакт с «пассажиром» также остались без ответа — суда разошлись в опасной близости. Удалось разглядеть только выбитые стекла музыкального салона и руку, отчаянно махавшую белой тряпкой в иллюминатор. К тому же один из матросов уверял, что отчетливо слышал выстрелы. — Ну, впрочем, он мог и ошибиться… — А мог и не ошибиться! — Виноградов поежился и подумал, что скажут окружающие, если он в последний момент откажется ехать. Получалось, что лучше полезть вслед за всеми в поданный к воротам автобус. — Пираты южных морей… — Головин плюхнулся на сиденье рядом. — Не-е! Северных озер. — А также лесов, полей и рек! — поддержал его голос с заднего сиденья. Некоторые рассмеялись. Кто-то продолжал по поводу и без повода материться. — Все? Водила как — готов? Тогда поехали. На набережную, к Речному вокзалу. — Да убери ты, блин, этот ящик у меня с ноги! Хмель от выпитого с Головиным давно и как-то незаметно улетучился, оставив после себя только запах и водочный привкус во рту. Было темно и не по сезону прохладно. Улицы опустели, но огромный город все никак не хотел засыпать… Их уже, разумеется, ждали. Печального вида толстяк — то ли из порта, то ли из пароходства — с трудом пролез в дверь автобуса. Вслед за ним заскочил и опер из Управления: — Всем привет! Долго же вы ехали… — Как получилось: Отношения между транспортными сыщиками и бойцами Головина складывались по традиции далеко не идеально — в основном по причинам шкурным и со службой ничего общего не имеющим. Однако выяснять эти отношения было сейчас явно не время. — Чем порадуете? — в голосе Тушина явственно слышалась надежда на то, что неприятности рассосались сами собой. — Да уж… ничего хорошего, — покосившись на толстяка, взял инициативу в свои руки оперативник. — Полученная информация… — Может быть, выйдем, товарищи офицеры? — покосившись через плечо с подполковничьим погоном на сидящих сзади автоматчиков подал реплику Тушин. — А зачем? — не понял сыщик. — Нам от бойцов скрывать нечего! — поддержал его Головин. — Говори… Представитель руководства уже открыл было рот, приготовившись что-то ответить, но напоролся на заинтересованный взгляд майора Виноградова. Сглотнул слюну. Откашлялся… Тем временем оперативник продолжил — громко, так чтобы слышно стало всем: — Недавно кто-то с теплохода попытался выйти на связь «ключом» — из радиорубки, то есть азбукой Морзе. Разобрать ничего не удалось, передача шла с перерывами почти минуту, но… — Специалисты считают, что это случайный набор знаков, — неожиданно твердо перебил толстяк. — В каком смысле? — не удержался от реплики Тушин. — В смысле — кто-то хулиганил! — А где радист? Почему он не… На подполковника посмотрели, как на идиота. — Давай, рассказывай дальше! — Так вот… На «Чернышевском», по документам, в данный момент должно находиться шестьдесят девять человек. Сыщик вытащил на всеобщее обозрение книжку-ежедневник и стопку каких-то исписанных бланков: — Двадцать семь членов экипажа, сорок два пассажира… Обычный рейс из Питера на остров Валаам и обратно. Арендовано судно фирмой «Гамма-круиз». Туристы в основном иностранные: немцы, французы, несколько финнов и еще там, по мелочи. Русских восемь человек, не считая, естественно, представителя фирмы. Дальше начинается кино… Все восемь — или ранеб судимые, или проходят по оперучетам. А у неких Галимова и Воловченко данные вообще полная «липа», паспорта с такими номерами и сериями числятся в розыске по кражам. — Кто там еще? Глянь-ка! — попросил Головин. — Огласите, пожалуйста, весь список, — поддержали его с дальнего полутемного конца автобуса. И это было не праздное любопытство… — Свет зажги, — попросил Виноградов водителя. — Спасибо, — кивнул, шелестя документами, опер. — Итак! Елкин… Рогов… Голицын… Это «поволжские». — Знаем! — Рогов — не тот случайно, что в зоновском спецназе раньше служил? — Нет, это его брат, старший — Виктор… Далее — некто Ким Валерий Игоревич! — Валерка? Боксер, чемпион России? — поднял брови Головин. — Ага… Знакомы? — Разумеется. — Капитан кивнул, а Тушин не преминул сделать загадочное лицо давно о чем-то подозревающего человека. Последние две фамилии, озвученные представителем криминальной милиции, собравшимся ничего не говорили — что-то кавказское, не запоминающееся. — Не из Питера? — Да, приезжие… — Оперуполномоченный назвал окраинную республику в горах, где уже не первый год полыхала кровавая междоусобица. — Гости нашего города. — Культурный отдых! — Тур-рысты… — Тише! — осадил не в меру расслабившихся подчиненных Головин. — Думаете — они? — Вроде некому больше… Мы связались с Линейным пунктом на острове. Милиционер сказал, что «Чернышевский» утром пришел как обычно. Основной народ на экскурсию двинулся, а кто не мог после перепоя — отлеживался по каютам… — Тоже мне, удовольствие, — поморщился Тушин и был совершенно прав. — Заявлений от экипажа никаких не поступало, отошли по расписанию. — Значит, ничего необычного… — Какое там! Обычное дело — пьяные рейсы, публика соответствующая, — подал опять голос представитель пароходства. — Там в сезон по пять-шесть теплоходов одновременно швартуются, сейчас, конечно, меньше, но… — Кстати, а на других судах все в порядке? — Да, слава Богу! «Космонавт Иващенко» возвращается, потом «Байкал» — а «Новиков-Прибой» уже в Неву вошел… У них нормально, в пределах. — У меня, собственно, больше ничего, — сверился с записями оперативник. — Задача ясна? — Да вроде бы… Взять пиратское судно на абордаж, заковать мятежников в кандалы — а прекрасных пленниц, наоборот, отпустить на волю. Так? — В общих чертах. Подробности — вот, представитель потерпевшей стороны расскажет. Толстяк встал — и бронзовое шитье на погонах его мятого кителя сверкнуло под лампами автобусного салона неожиданно ярко. — Товарищи! Времени очень мало… Откуда-то появилась карта южной части Ладожского озера — речник держал ее так, чтобы всем было видно. — По последним данным «Писатель Чернышевский» сейчас приблизительно здесь. А вот эта линия — берег! Мы не знаем, что творится на мостике, где капитан, где штурмана. Что вообще с командой — неизвестно. А тут начинается очень интенсивное судоходство, сложная навигационная обстановка, да и с погодой… Словом, пока ситуация не прояснится, в Неву теплоход пускать нельзя. Ясно? — Ясно! А как же он сейчас-то плывет? — Он не плывет, — поморщился толстяк. Но в тонкости профессиональной терминологии вдаваться посчитал излишним: — Судя по всему, на авторулевом. На открытой воде это еще куда ни шло, но… — Ясно. Сколько у нас времени? — Очень мало! — выдохнул самое наболевшее речник. Чувствовалось, что он даже в этом сомневается. — Все? — Тушин сделал движение, чтобы встать. — Поехали! — На чем? Катеров-то еще нет! — рявкнул оперативник. — Дальше! — не обращая внимания на подполковника попросил продолжать Головин. — Вот это — схема «Чернышевского». Упрощенная… — Карту сменил стандартный, сорванный, видимо, со стены диспетчерской плакатик. — Всем видно? Толстяк умел объяснять, поэтому очень скоро участники операции вполне сносно представили себе устройство двухпалубного теплохода: кормовой ресторан, каюты, машинное отделение, даже крохотная судовая сауна. — Это мостик? — Да. Здесь — капитанский «люкс» и радиорубка. Медпункт… В салон просунулась голова в фуражке: — Вы, что ли, наряд с базы катеров ждете? — Ну! — Так вот — это мы… Планы — основной и резервный, расстановку и распределение людей пришлось согласовывать еще на берегу: катеров оказалось три, по пути все равно ничего бы не вышло. Вместо Тушина, который сразу же ускакал куда-то докладывать, рядом с Владимиром Александровичем тяжело плюхнулся речник-инструктор: — Может, показать чего-то надо будет… — Спасибо! Взревели водометы, и отвыкшего от ночных прогулок на ветру майора Виноградова вдавило в холодный пластик обшивки… Почти всю дорогу Владимир Александрович проспал. Некоторое время он еще пытался глазеть по сторонам, на стремительно теряющие индустриальную неприступность берега. Увы, даже вид обгоняемых и торопящихся навстречу судов наскучил довольно быстро! Створы, бакены… Однообразные, скудные огоньки деревень и бесчисленных садоводств. Сами собой опустились веки, и майор привалился к плечу своего упитанного соседа. Проснулся он лишь однажды — на Ивановских порогах, да и то не всерьез, но лишь чтобы через мгновение вновь погрузиться в томительное забытье… — Вон он! — И катер тут же ударило носом в волну. Светало. Спросонья хотелось по малой нужде. — Точно этот? — Видимость — ноль… Все три «водомета» старались держаться рядом, но даже они то и дело исчезали из поля зрения. Вытянутый же силуэт впереди мог оказаться просто очередным сгустком тумана. — Что скажете? — «Чернышевский»! — подтвердил речник. — Пошли! — дал отмашку остальным группам капитан. Теплоход двигался средним ходом — судя по жидким усикам пены у форштевня и короткой, почти незаметной кильватерной струе. Милицейские катера пристроились рядом и некоторое время шли параллельным курсом. — Да-а… Хоть бы веревочку какую скинули! — Может, лестницу еще? — Трап, — поправил представитель флота. Снизу, с воды, белый борт пассажирского лайнера казался чем-то вроде средневековой крепости — приходилось задирать голову, чтобы различить узкий краешек планширя и огромные медные буквы. — Это мы как-то… не учли. — Головин по смотрел на Владимира Александровича, и тот отчего-то почувствовал себя виноватым. Слепые, наглухо задраенные бойницы иллюминаторов нижней пассажирской палубы — ни огонька, ни звука за матовой поверхностью стекол. — Стоп! А это что? — Там жилые помещения команды. — Речник даже не стал сверяться со схемой. — Открыто вроде… Одна из расположенных у самой кормы кают чуть-чуть выделялась. — Дотянешься? — Попробую. — Ближний боец поднялся в полный рост, снял с плеча автомат и отдал его командиру. — Лишь бы голова пролезла… Йоп! Катер качнуло, и он чуть было не вывалился за борт. — Тише ты… — Ладно! Подстрахованный снизу, боец вытянул руку и легонько толкнул стекло иллюминатора — поддалось… Еще немного расширив проем, он уцепился фалангами пальцев за край образовавшейся щели и одним движением подтянул себя: вверх и вперед! Перед самым носом Виноградова опасно мелькнула рифленая подошва высокого спецназовского ботинка. Внутри, за переборкой, что-то негромко упало и покатилось. Несколько долгих секунд все неотрывно смотрели вслед ушедшему. Наконец в круглом распахнутом теперь уже настежь проеме показалась бледная физиономия: — Можно. — Откатись потом туда, назад… — скомандовал мотористу Головин. — К корме? — Вот именно! — Он передал наверх оба автомата, свой и первого бойца. А потом и сам исчез в иллюминаторе… — Ну что — все? — Вроде бы… — Владимир Александрович с трудом перевалился через фальшборт и сразу же отскочил в сторону: вслед за ним по выброшенному Головиным веревочному трапу энергично карабкался дедушка-речник. — Пардон! — Теперь все. Было на удивление тихо — только ровное гудение судового двигателя под ногами и плеск волн. — Дур-рдом… — Я тоже чего-то не понимаю. Чего там? — не удержался майор. Головин вместо ответа пожал плечами и повторил: — Дурдом. Первым делом следовало заняться мостиком, радиорубкой и машинным отделением. — Так, пошли… С Богом! — К черту! И сформированные еще на базе штурмовые группы двинулись по маршрутам. Ни Виноградов, ни представитель славного речного флота в герои не лезли — замыкав цепочку людей Головина, они просто старались поменьше шуметь и не путаться под ногами. Тем более что без оружия Владимир Александрович чувствовал себя не просто голым — а голым, с которого к тому же содрали часть кожи. Для себя майор успел уже решить, что при первых же выстрелах просто-напросто рухнет на палубу — и пусть списывают на боевые потери! Конечно, если сначала убьют парня, который идет сейчас впереди, и можно будет воспользоваться его стволом… Тогда повоюем. А голыми руками — дураков нет! Не сорок первый год. — Тс-с! — Виноградов замер, повинуясь командному жесту. И тут же сзади на него чуть не налетел сопящий от страха речник: — Что такое? — Тихо… — Извините. Хороший он, в сущности, мужик, подумал Владимир Александрович. Но ведь пропадет, если что, зазря — такие обычно первую же пулю и хватают. — Может, вернетесь? — Нет. Правильно, одному еще хуже. Вообще трудно жить с обостренным чувством профессионального долга — это майор знал… Иначе сейчас и он сам уже ехал бы домой в тихой, мирной и полупустой электричке. Или, по крайней мере, наблюдал за событиями на теплоходе из рубки милицейского катера-«водомета». — Пошли! — Группа двинулась дальше по бесконечной, во всю длину коридора, ковровой дорожке. Ничего пока не происходило, но… Пахло страхом. И не страхом даже, а каким-то запредельным ужасом — густым и тягучим, как начавшая запекаться кровь. Ужасом сочилось все: и тишина вокруг, и теплый воздух кондиционеров… Даже свет матовых плафонов, казалось, дрожит и старается стать незаметнее. Десятки, сотни мельчайших деталей. Багровое пятно на палубе… вывороченный из стены огнетушитель… какие-то осколки. Вмятина, след от огромной подошвы на матовом пластике… Дверь, обвисшая на последней петле… Поравнявшись с открытой каютой, Виноградов вслед за идущим впереди автоматчиком глянул внутрь. Полумрак. Распахнутый иллюминатор — именно тот, догадался майор… Крошечная клетушка, явно не для командного состава: койки одна над другой, опрокинутая ваза с цветами. Внизу — обнаженное женское тело, отвратительно и бесстыдно распластанное на смятом белье. — Гос-споди! Она мертвая? Бедняга речник… Сколько ему — под шестьдесят? Для Великой Отечественной он был слишком мал, а Афганистан и внутриутробные войны России этого поколения уже не коснулись. — Мертвая. Жилые помещения команды закончились — за тяжелой металлической переборкой Владимир Александрович разглядел уводящую вперед череду дверей пассажирских кают. — Эй! — Вместо того, чтобы сделать следующий шаг, он коснулся рукой плеча переднего спутника. Тот обернулся, проследил взглядом за жестом Виноградова и тут же без звука передал информацию дальше. Почти мгновенно рядом вырос Головин. Посмотрел, кивнул и поднял обнаруженную майором гильзу — стандартная, от «Макарова», она еще чуть-чуть пахла порохом. Где-то должен быть и след от пули… Ага! В подволоке, почти над головой — аккуратная дырка. Двинулись дальше — теперь еще осторожнее, прикрывая друг друга на трапах и непросматриваемых местах. Судно по-прежнему казалось пустым и безжизненным… Наконец — дубовая дверь с потемневшей от времени табличкой «Посторонним вход воспрещен» и более свежей надписью примерно такого же содержания по-английски. «Здесь?» — уточнил взглядом Головин. «Да», — молча кивнул запыхавшийся речник. Головин тихо, почти без усилия надавил на бронзовую ручку. — Пошли! И ничего не случилось. Никто не выстрелил, не рванула привязанная изнутри хитроумная мина-ловушка… На первый взгляд мостик вообще показался пустым: зеленоватое свечение локатора, какие-то огоньки на панелях. Штурвал в привычном понимании был, но функцию выполнял скорее декоративную — судно двигалось в автоматическом режиме. — Сюда, быстро! — У противоположной двери, с правого борта, лицом вниз лежал парень в безукоризненно отглаженных черных брюках и пижонской белой рубашке с короткими рукавами. Судя по погонам, это был кто-то из судовых офицеров. — Помоги… Раненого перевернули на спину, и один из бойцов завозился с медикаментами. В нос ударил противный аптечный запах. — Чем это его так? — Ногами… — Пашкевич, третий помощник, — сглотнув слюну, выдавил из себя речник. — Он живой? — Пока — да! Слушайте… вы рулить умеете? — В смысле? — Ну этой штукой управлять? — Головин собирательным жестом обвел оборудование мостика. — Вообще-то… Вообще-то я механик. — Придется, — подал реплику Виноградов. Вставало солнце, и прямо по курсу уже отчетливо вырисовывался недалекий берег. — Надо хотя бы остановиться — и лечь в дрейф. — Попробую, — кивнул речник и потянулся к одному из никелированных рычажков. Он был отличным дядькой, к тому же не без чувства юмора: — Вот и дослужился на старости лет до капитана… Вернусь, старуха не поверит. Вы уж мне справочку выпишите! — Выпишем… Как там парень? — Глухо, командир. Своими силами не откачать. — Поговорить не сможет? — на всякий случай уточнил Головин. — Хоть немного? — Какое там… — Гляньте-ка! — Виноградов склонился над штурманским столиком. Лист карты с текущей прокладкой был изуродован матерным словом из трех букв и соответствующей иллюстрацией: колоссальных размеров и угрожающего вида член раскинулся на просторах от Петрокрепости до банок в центре Ладоги. — Сволочи… — Головин потянулся к карте. — Не трогай! — Почему? — Вещественное доказательство. Потом для экспертизы пригодится. — Виноградов вовсе не был умнее, просто он слишком долго носил милицейские погоны. И все оставшиеся годы ему предстояло жить с оперативно-следственным видением мира. — Командир! В радиорубке чисто. Здоровяк из второй штурмовой группы с трудом скрывал возбуждение. — Что там? — Никого… Правда, пошалили там, чувствуется, от души — дверь выломана, кровища! И вообще. — Рация работает? — А я чего — инженер, что ли? — удивился боец. — Тоже верно… Неожиданно чисто, почти без помех, ожил динамик внутренней связи: — Эй, наверху! Это кто там командует? — А это кто? — Головин покосился на речника, пытающегося совладать с какими-то кнопками и тумблерами. — Ты, что ли, Борька? — Ну так! — радостно отозвался старший группы, отправленной в машинное отделение. — Как у вас? — Порядок, — суховато оценил обстановку командир. — Так что глуши мотор. — Попробуем. — В каком смысле? У вас что — тоже ни кого? — Почему? Двоих взяли — один со стволом был, у другого нунчаки. — Моряки? — Не-ет… — В голосах собеседников слышалось полное взаимное непонимание. — Так, все — я спускаюсь. Сидите тихо. — Есть, командир! Ждем-с… — Саныч, пойдешь со мной? — повернулся Головин к майору. Чувствовалось, что он в недоумении. — Одна голова хорошо, а две… — Разберемся, — кивнул Виноградов. — Петров! За старшего здесь, понял? Мы быстренько, пять минут… Однако прошло значительно больше времени, прежде чем офицеры вернулись на мостик. Вернулись не одни… И с информацией, сложившейся наконец в целостную картину. …Рейс начался как обычно — вечером отошли от Речного вокзала, пригласили пассажиров на ужин. Погода не баловала, поэтому на палубе никто не задержался: ресторан «Чернышевского» мог вместить всех желающих в одну смену. С иностранцами вообще никогда никаких проблем — в основном финны напиваются, да бывшие собратья по социалистическому лагерю. Что же касается мелких бытовых придирок, то это скорее исключения: приезжая в Россию, западные туристы уже заранее морально готовы к тому, что уровень сервиса здесь заметно отличается от остального цивилизованного мира. «Новая русская» публика куда хлопотнее… Хотя, впрочем, тесная мужская компания, решившая прокатиться по водным просторам, сначала не выделялась: поели, поговорили о чем-то своем, поглазели издалека на веселых зарубежных дам и вблизи — на круглые, обтянутые форменными юбками задницы обслуживающего персонала. Вместе со всеми перебрались в Музыкальный салон — выпили, потанцевали. Еще выпили… Где-то после полуночи возникла короткая ссора — с криком, матерными оскорблениями, хватанием за грудки. Кто и что не поделил, выяснить не удалось, но к приходу вызванного барменом пассажирского помощника компания уже снова достаточно мирно расселась за угловым столиком. В три часа уже все разбрелись по каютам — даже неугомонные старухи-француженки и влюбленная пара немцев отправились спать в ожидании Валаама. Швартовались в тумане — вторым бортом к пришедшему несколько раньше трехпалубному красавцу «Байкалу». Встали тихо, чтобы никого не разбудить: до завтрака время еще оставалось… Да и потом все шло как обычно. Иностранцы дисциплинированно отправились на экскурсию, щелкая в разные стороны искусственными челюстями и вспышками фотоаппаратов — а страдающие с перепоя соотечественники предпочли «подлечиться» пивком, без особой охоты пошлялись по ближним скалам и отправились досыпать. Судя по всему, ситуация изменилась после обеда, незадолго до отхода. Видимо, компания с «Чернышевского» повстречала знакомых… Вахтенный матрос заметил, как братва обнималась у трапа, потом началось суматошное хождение туда-сюда — и отделить своих от чужих стало практически невозможно. А потом сменились матрос и вахтенный штурман, трижды по традиции громким гудком просигналили с мостика, и белоснежный речной теплоход отправился в обратный путь. Восторженные интуристы помахивали на прощание остающимся на берегу и делали последние снимки — не зная еще, что ожидает их грядущей страшной ночью. Ни о чем не подозревал и экипаж: к ужину злополучная мужская компания вышла даже не в полном составе и в изрядной степени подпития. Само по себе это криминалом считать было нельзя, обычное, в общем, дело — но именно с ресторана начался отсчет последующей цепи трагедий и драм… Пассажирский помощник по должности своей — немного психотерапевт, немного дипломат, немного массовик-затейник и администратор. Состояние смутной тревоги не покидало его с первого взгляда на этих людей… И увидев, что соотечественники, не обращая никакого внимания на остальных посетителей ресторана, режутся в карты прямо на уставленном посудой столе, он еще некоторое время раздумывал, стоит ли делать им замечание. Но когда на пол со звоном упали задетые нетвердой рукой одного из игроков бокалы — пришлось подойти. Замечание в вежливой форме… Грубая матерщина в ответ. Тогда до страшного не дошло — один из картежников, потрезвее, похожий то ли на корейца, то ли на казаха, в последний момент осадил своих. Наобещав пассажирскому помощнику массу неразрешимых проблем по прибытии в Петербург и купив с собой, на вынос, еще полдюжины бутылок отвратительного коньяка, компания отправилась восвояси — к облегчению работников ресторана и радости иностранцев. Но ненадолго. Видимо, уязвленное самолюбие вскоре все-таки взяло верх над ослабленным литрами алкоголя инстинктом самосохранения. Братву потянуло восстанавливать справедливость. Они вернулись… За столиками уже никого не было — только бармен да несколько официанток. Их не тронули поначалу, только побили посуду да вытащили из кладовки непочатый ящик «Стрелецкой» водки. Кровь пролилась в Музыкальном салоне — ворвавшаяся толпа посчитавших себя оскорбленными бандитов на глазах у собравшихся туристов повалила пассажирского помощника и буквально втоптала его в палубу. Один здоровенный бугай, с остекленевшими, налитыми патологической злобой глазами, оторвал от переборки многопудовый концертный усилитель и со смаком опустил его на окровавленную голову первой жертвы. Музыка оборвалась. Кто-то пронзительно, не по-людски, завизжал. Кто-то ринулся к противоположной двери. Тогда же начали лапать женщин… Все дальнейшее окрасилось патологической, необъяснимой одними только наркотиками и дрянным алкоголем жестокостью. Били всех, оказавшихся на пути: выбежавших по тревоге матросов из боцманской команды, старух-иностранок, случайного немца с фотоаппаратом… Бандитов оказалось, по разным оценкам, от полутора до двух десятков — во всяком случае, много больше, чем числилось в официальном списке пассажирской службы. Непостижимым образом огромное судно за считанные минуты оказалось во власти кровавого беспредела. Вряд ли существовал какой-то план, какая-то конкретная цель, кроме ничем не ограниченного насилия… Больные животные, отторгаемые обществом звери, на какое-то время лишившиеся инстинкта самосохранения — но зато накопившие за долгие годы лагерей и тюрем, за годы и месяцы нелегальной полужизни критический запас неутоленной злобы на все остальное человечество. К тому же бандиты оказались неплохо вооружены. Кровавая волна прокатилась от музыкального салона до капитанского мостика, захлестнула радиорубку, машинное отделение… Большинство пассажиров загнали в каюты, пытавшихся оказать сопротивление калечили, а тех членов экипажа, кто еще мог самостоятельно передвигаться, заперли в одном из трюмов. Исключение делалось лишь для молодых девчонок — официанток, бортпроводниц и иностранных туристок. Одна, девятнадцатилетняя Вероника из ресторана, заперлась в своей каюте. И, прежде чем выломали дверь, успела подать отчаянный сигнал о помощи на встречный сухогруз — но времени на то, чтобы протиснуться наружу, в иллюминатор, у нее уже не осталось… Девушке повезло, она умерла почти сразу. Стремительно достигнув апогея, насилие пошло на спад. Большинство бандитов обосновалось в капитанском «люксе», кто-то предпочел не уходить далеко от ресторанных запасов жратвы и спиртного… Самые неугомонные в поисках наркотиков разгромили медпункт, изгадили мостик и радиорубку — предварительно передергав все возможные ручки, кнопки и рычаги. Так что береговые спецы не ошиблись: рука веселящегося придурка выстукивала «на ключе» не послание азбукой Морзе, а случайный набор точек и тире. Двое обосновались аж в машинном отделении — пустом, раскаленном и пропитавшемся запахами отработанных масел. Сначала они, видимо, увлеченно резались в карты, допивая прихваченную сверху водку, но вскоре усталость и монотонный гул двигателя взяли свое — и к моменту встречи с людьми из штурмовой группы оба уже мирно спали. Постепенно угомонились и остальные… — Отдыхают, значит? — Подонки. — Та-ак… Сколько их — точно? — Головин покусывал губу и Владимир Александрович заметил, что глаза его нехорошо сузились в предвкушении драки. — Не знаем. От капитана теплохода «Писатель Чернышевский» пахло какими-то сердечными каплями. Кроме него и Головина в изуродованном Музыкальном салоне собрались: командиры всех групп захвата, майор Виноградов и судовой комсостав. Впрочем, далеко не весь — многим нужна была медицинская помощь, а состояние трех человек оказалось критическим. Кроме того, под охраной автоматчиков Головина без лишнего шума уже кипела работа: «дед», старший механик с мотористами копошился внизу, мудрил над проводами в своей каморке начальник радиостанции… Управление белоснежным лайнером принял, разумеется, вернувшийся на мостик старпом. — Разрешите? — В салон шагнул молодой сыщик из Управления. С начала операции Виноградов его не видел — парень работал с группой, которая занималась машинным отделением. — Ну, чего говорят? — Вот вроде… — На смятую скатерть легла от руки составленная схема: номера кают, какие-то цифры и обозначения: — Получается четырнадцать. Ножи, нунчаки… По меньшей мере три ствола, из которых один — боевой. — У кого? — Головин развернул схему так, чтобы было видно всем. — Не знаю, — честно признался оперативник. За короткое время он и так получил достаточно информации — со слов напуганных членов экипажа, а главное, от первых захваченных в машинном отделении языков. — Как пассажиры? — Дрожат по каютам, но пока не дергаются. — Пусть! — Нагнанный бандитами ужас теперь работал на людей Головина: чем меньше сейчас лишних людей будет под ногами, тем меньше вероятность случайных жертв. — Экипажу тоже… Прикажите сидеть, как сидели — исключая тех, кто уже задействован. — Ясно, — кивнул капитан. — Сделаем. — Теперь — конкретно… Постановка задачи и согласование технических деталей много времени не заняли: — Вперед! …Окно капитанского «люкса» вполне могло выдержать многотонную массу штормовой волны. Но оно вовсе не проектировалось на защиту от кованого спецназовского ботинка. Поэтому, когда раскачавшийся на полусогнутых руках боец обеими ногами «вошел» в стекло — оно только жалобно треснуло. Но после второго удара осыпалось градом осколков. — Лежать! Милиция! — Лежать, с-сука! Руки за голову! — АЙ, бля… — О-оух-х… твою мать! Со своей, достаточно удаленной и безопасной позиции, видеть происходящее Виноградов не мог. Но вполне догадывался, что сейчас происходит внутри, успев поразиться, насколько однообразно звуковое сопровождение подобных акций. Команды, реплики, интонации… От Москвы, как раньше пели, до самых до окраин. В «люксе» обнаружили восьмерых: бандиты и две девчонки, избитые, изнасилованные и напоенные до беспамятства. Бойцы влетели одновременно с двух сторон — и через какие-то считанные секунды с палубы в небо глядели шесть бритых затылков и столько же пар скованных наручниками запястий. Из тех, кто обосновался в ресторане, никто даже не успел проснуться — и вскоре еще четверо подонков корчилось под ударами милицейских прикладов. — Командир! У нас «браслеты» кончаются… — доложил румяный от возбуждения автоматчик. В милиции постоянно чего-то не хватает, поэтому Головин только отмахнулся: — Вяжите, чем найдете. Или вырубайте, чтоб не очухались до Питера. Остальных собирали по каютам, согласно составленной опером схеме, — там одного, тут сразу двоих… — Откройте и выходите! Первое, что бросилось в глаза идущему по коридору Виноградову, — это следы неудачной атаки. Двери здесь, в каютах первого класса, стояли не пластиковые, а дубовые, сработанные на совесть: добротный импортный замок изогнулся, но выдержал. — Откройте! В противном случае мы применим силу. — Ага… Попробуйте! — Ответ прозвучал вполне отчетливо, с некоторой хрипотцой. — У него, видимо, ствол, — прокомментировал ситуацию оперативник. Еще трое бойцов из команды Головина держались от двери на почтительном расстоянии — в позах людей, готовых к самому худшему. — Кто это там? — Голос за дверью показался Владимиру Александровичу знакомым. — Ким. — Яс-сно… Можно попробовать? — Давай. — Опер только пожал плечами. — Валера! Это ты? Паузы почти не было: — А ты кто? — Виноградов! Помнишь — Морской вокзал, «Динамо»? Разборка с черными? — А-а… Привет, Саныч. Ни о какой дружбе между бывшим чемпионом Европы и ментом Виноградовым быть не могло. Даже в своей иерархии они занима ли разные ступеньки — Владимир Александрович еле-еле дослужился до майора, а Валерий Ким согласно криминальной табели о рангах считался чем-то вроде полковника. Однако несколько лет назад судьба свела их за пределами спортивного зала… тогда они нашли взаимный компромисс. — Сдавайся, Валерий Игоревич. — Кому? Я же этих ваших отморозков знаю — забьют до полусмерти. — А твои что — лучше? — Владимир Александрович вспомнил увиденное этой ночью. — Это не мои, Саныч… Ладно, проехали. — Слушай, Валера! — Майор покосился на напряженно прислушивающихся к переговорам автоматчиков. — Если я тебе дам гарантии? Мое слово, ты знаешь, чего-то стоит… — А ты что — за главного? — Нет, но… — То-то же! Хорошо, хоть не врешь. — Валера, нету у тебя выбора, поверь. У Головина приказ: стрелять на поражение. Прошьют Из «калашей» каюту слева направо да сверху вниз — и привет! — А я не один здесь. — Ну тем хуже… Несколько секунд прошло в томительной тишине. — Ладно. Скажи своим пацанам… Но если что — все на тебе будет, ответишь, Саныч. Неожиданно четкий всплеск — что-то тяжелое вылетело за иллюминатор и ушло под воду. Значит, действительно, был пистолет… Дверь открылась, пропустив сначала бледное существо женского пола. Косметика на девчонке смазалась, волосы торчали невообразимой копной — но ни на лице, ни на мятой одежде следов насилия не было. Вслед за ней навстречу упершимся в грудь стволам шагнул Ким. Равнодушно подставив запястья под наручники, он двинулся вслед за оперативником. — Спасибо! — обернулся тот к Виноградову. И заверил: — Я прослежу, не волнуйся… «Зачистка» судна велась деловито и организованно. Не обошлось, правда, и без досадных недоразумений… — На пол! — Дверь «одноместки», в которой должен был находиться очередной бандит, с грохотом врезалась в переборку. Вид у бойца был страшен — ствол впереди, черная маска с прорезями для глаз… Рядом с койкой стоял полуодетый паренек отнюдь не атлетического телосложения. От неожиданности он присел — и потянулся рукой под подушку. — Н-на! — Преступник, стремящийся уйти от неотвратимого возмездия, — это всегда опасно. А если он еще достанет что-нибудь вроде пистолета… Поэтому боец не рассуждал: ногой в пах, прикладом по затылку — и еще один, контрольный, удар. Противник без звука осел на ковер, закатил глаза и замер. — Ну-ка, что там… Бляха-муха! — Ни ствола, ни какого иного оружия под подушкой не было. Имелся паспорт. И не простой, отечественный, а… — Это чего это? — Ре-пу-блик Фран-сэз, — по слогам прочитал подошедший Владимир Александрович. — Поздравляю! Интуриста замочил. — Так я же не… — Ладно, чего уж теперь! Бедняга… Живой хоть? — Должен быть! — без особой уверенности, но с надеждой ответил омоновец. — Сейчас попробую… — Уж ты постарайся. Не бери греха на душу. — Виноградов еще раз критически оглядел его работу: — Да-а! Съездил парнишка за экзотикой… В другой каюте, также ошибочно включенной в схему, сотрудников милиции приняли за бандитов. Сестры, мужественные немецкие старухи так активно защищались от агрессоров зонтиками и бутылкой из-под шампанского, что одному из бойцов даже пришлось оказывать медицинскую помощь. — Ну что — все, собственно? — Теперь Виноградов слонялся по судну без какой-то особой цели. — Как с трофеями? Встречный боец тот самый, что первым попал на судно, поправил на затылке черную шапочку-маску: — Отработали… Нормально — несколько «газовиков», всякого «железа» куча. — А боевые стволы? — Нет вроде. Значит, решил майор, пистолет был только у Кима. Что же, тем лучше… Но в следующее же мгновение выяснилось, что это не так. Откуда-то с кормы приглушенно хлопнули два выстрела, и вслед за ними все остальные звуки перекрыла отчаянная автоматная очередь. — Где это? — Владимир Александрович и сам не заметил, как устремился вслед за омоновцем. И только глядя, как тот рывком, на ходу, загоняет патрон в патронник, запоздало сообразил: уж ему-то, безоружному, делать там, где идет пальба, абсолютно нечего. Впрочем, отстать было бы неприлично — тем более они и так прибыли не первыми. — Пригнись! Пригнись, мать твою… — Головин притаился на шлюпочной палубе, под прикрытием огромного спасательного плота. И лицо его не выражало ничего хорошего. — Что там такое? — Ш-шел бы отсюда, Саныч… — В этот момент опять хлопнул выстрел, и пуля звонко отрикошетила от чего-то металлического. Майор был всегда человеком разумным и повторения ждать не стал — нырнул обратно, за переборку. — Заложницу взял, сволочь! — не совсем понятно прокомментировал оказавшийся опять рядом оперативник. — Кто? Объясни! — А хрен его… — Закончить собеседник не успел. Снаружи втащили убитого милиционера: рыжий ежик ничем не прикрытых волос, окровавленный камуфляж. — Сволочь! Получалось, что одного из бандитов все-таки прозевали. Того, что с «Макаровым»… Прихватив с собой в качестве живого щита какую-то перепуганную туристку, он выбрался на палубу и только там был замечен перекрывавшим сектор бойцом Головина. Два выстрела — и оба на поражение: в шею и в пах… Теперь преступник занял отличную позицию на полуюте и никому не давал приблизиться. — И никак его, гада, не завалить! Опасно… Успеет бабу шлепнуть. Неожиданно появился капитан Головин. Владимир Александрович никогда еще не видел его таким растерянным: — Что делать будем, товарищи офицеры? — Блестяще, без потерь и стрельбы проведенная операция грозила перерасти в бесславную бойню. — Может, этому сказать, как его… Киму? — предложил опер. — Пусть попробует, уговорит сдаться? — Он не станет. — Виноградов с сожалением помотал головой. — Я знаю… — Почему? — У них свои законы. Помолчали… — Сколько у него патронов? — Даже если один останется… Девчонке хватит. — Молодая? — Какая, мать его, разница! Надо спецов вызывать. Решение далось капитану нелегко, но профессионализм был выше уязвленного самолюбия. В его команде — отличные головорезы, но парней из СОБРа или антитеррористических подразделений госбезопасности специально натаскивают на освобождение заложников. — Тем более иностранка… Вызывай, Вадик! — Время, время! Надо бы потянуть. — А чего он хочет? — Владимир Александрович мотнул подбородком в сторону, где сейчас засел обложенный автоматчиками бандит. — Не знаю… Слушай, Саныч! — Головин смотрел на майора такими глазами, что хотелось вскочить и оказаться отсюда за тридевять земель. Просьба еще высказана не была, но уже вызывала у Виноградова стойкое неприятие. — Бля-а… — Ну больше же некому, Саныч! Мои же все — здоровые, но тупые, еще ляпнут что-нибудь не то или сорвутся… — Ага! А я — птица-говорун, отличаюсь умом и сообразительностью… — Капитан, может быть, мне? — Оперативник не трусил, но… — Нет. Увы… — Хлопец был молодой и глупый, а у Владимира Александровича все же кое-какой опыт поведения в подобных ситуациях имелся. Впрочем, после Москвы, после того октября девяносто третьего ему в роли парламентера выступать не пришлось. — Нет чтоб моей маме меня дураком родить! — Пойдешь? — обрадовался Головин. — А как ты думаешь? — Мы быстренько, мы, если что, подстрахуем… Прежде чем высунуть из-за укрытия руку с клочком какой-то белой, подобранной по пути тряпки, Владимир Александрович обернулся к коллегам: — Считайте меня… А еще лучше — не считайте! Самое трудное оказалось — не схлопотать сходу пулю и завязать диалог. Но через несколько минут подрагивающий от холода и нервного возбуждения майор уже выслушивал первые ультиматумы преступника. Постепенно минуты сложились в часы ожидания: первый, второй… И пришла усталость, и казалось иногда, что кто-то другой, не майор Виноградов, сидит на продуваемой ладожским ветром палубе и говорит, говорит, говорит. А потом было шоу напротив спасательной шлюпки, молниеносный захват, звук упавшего вниз пистолета. Поздравления, суета… И первый стакан холодной, безвкусной водки — за вечное здоровье далекого головинского дедушки. На охоту, впрочем, Владимир Александрович на следующий день так и не уехал. Простудился… |
||
|