"Булавин" - читать интересную книгу автора (Виктор Иванович Буганов)

В ПРИСТАНСКОМ ГОРОДКЕ

С ранней весны 1708 года центр восстания перемещается на среднее течение Дона, его левобережье с Хопром и другими тамошними реками. Именно в эти места бежали оставшиеся в живых повстанцы после поражения булавинцев. Здесь же зимой собираются новые люди из числа недовольных, готовых продолжать борьбу, ведущих ее отрядами в 200 и более человек. Все это было хорошо известно в Кодаке Булавину, который сам некоторое время, осенью прошлого года, скрывался в дебрях Хопра и соседних рек. Он получал оттуда вести от донцов, приезжавших к нему в Сечь. Его звали туда сподвижники. И он, собрав некоторое число запорожцев, перебирается в верховья Самары, а оттуда — на Хопер. К началу последней декады марта он уже в Пристанском городке, при слиянии реки Вороны, правого притока, с Хопром. Здесь его ждут товарищи с немалыми силами.

Еще до прибытия Булавина в Пристанский городок воеводы близлежащих южнорусских уездов получают известия о сборе в нем «воровских казаков». В том же месяце козловский воевода, драгунский полковник князь Григорий Иванович Волконский услышал в воеводской избе рассказ татарина Акмемета Дунаева из Нижнеломовского уезда. Тот в свое время, месяцев пять тому назад, попал в плен к кубанским татарам, с Кубани «ушел» (бежал) и прибыл в Азов. Отсюда направился домой с двумя азовскими казаками, которые везли отписки из своего города в Тамбов. По пути все трое оказались в Пристанском городке:

— И как были мы, — говорил Акмемет, — в хоперском Пристанском казачьем городке марта в 9-м числе, и в том городке в зборе воровского отомана Булавина с 1000 человек козаков.

— Как встретили вас, — спросил Волконский, — те воровские казаки?

— У азовских казаков они отписки отнели и, переломав печати, прочитали и передрали. И призывали их, азовцев, с собою к воровскому согласию и к крестному целованию.

— Для чего?

— Они сами, донские казаки, между собою целуют крест: собрався им, итить в Черкаской отомана (Л. Максимова. — В. Б.) убить за то, что он с азовскими боярами знаетца и вместе думает. И итить им под Озов, и нужны-де им бояре. Для участия в том деле и азовских казаков звали.

Через день полковник слушал показания тамбовского дьячка Ивана Попова. Он побывал в Пристанском городке несколькими днями позже татарина Акмемета. Сообщил обеспокоенному князю:

— Те пристанские казаки спрашивали про государевых лошадей, которые на корму в Козлове и в Танбове, где им построены дворы. А еще сказали, что нужно-де им захватить тебя, князя Григорья Ивановича Волконского.

— Вон как! И я им понадобился! — Полковник ухмыльнулся. — О Булавине что говорят?

— Называют его набольшим своим атаманом. Говорят, что идет к ним с силою в близости, а с ним запорожских казаков с 17 000. Да с другой стороны будто ожидают они к себе караколпаков и иных людей, прозванием будто множество.

— Намерение их: собрався всем, итить в Черкаской для воровства. Да они же говорят: дела нам до бояр да до тебя, полковника князя Григория Ивановича, да до прибыльщиков, да до подьячих, чтоб перевесть.

Не прошло и двух дней, как в Козловскую воеводскую избу привели Меркула Федоринова из деревни Грибановки Тамбовского уезда, крепостного крестьянина из недавно пожалованпой вотчины самого светлейшего князя Римской империи и князя Ижорской земли Александра Даниловича Меншикова. Тот поведал:

— Марта в 15-м числе воровские козаки чрез письмо и нарочною присылкою меня, Меркула, и иных той деревни жителей призывали к воровскому своему согласию. Мы того не послушали.

— А что они, воры, — допрос на этот раз вел подьячий, — делали в тех местах?

— Два дни спустя юрты, да три деревни Танбовского уезду, да Борисоглебского уезду разарили и все разграбили. И тогда же приехали воровские казаки, да с ними черкасы, да запорожские казаки и колмыки в тое деревню Грибановку и меня, Меркула, грабили и хотели убить до смерти. И я от них ушел.

— Что еще они замышляют?

— Слышал я от них, воров, что итить им в Борисоглебский уезд для разорения и взятия воеводы. А которые тонбовцы у готовности лесных припасов в Азов на корабельное строение, и воровские казаки говорили им, тонбовцам: зачем вам мучитца и на плоты лес готовить? Хотя вы те плоты и изготовите, мы их в Азов не пропустим.

— А к себе в воровство тех работных людей наговаривают?

— Наговаривают всеми мерами, нарочною присылкою и письмами, непрестанно, чтоб они склонились к их воровству. А танбовца Сидора Пешкова, которому те работные люди приказаны, велят убить до смерти.

В самом начале весны повстанцы уже активно действуют на севере Войска Донского и в прилегающих к нему русских уездах. Формируется повстанческое войско — они призывают к себе саратовцев, крепостных крестьян из соседних дворянских имений, работных людей с лесных заготовок, готовятся к походу на Черкасск. Добывают всякие припасы, лошадей.

Вскоре Волконский получил письмо своего коллеги по службе — тамбовского воеводы стольника Василия Данилова: повстанцы «с танбовского двора драгунских лошадей отогнали нового заводу жеребных кобыл многое число». Тем людям, которые кормили тех лошадей, они говорили:

— До вас, станичников, нам дела нет. Скоро быть нам в Тамбове, итить до Тулы. И съезжаться будем на Туле. А дела нам до начальников и подьячих.

Этим повстанцы не ограничились — вторично прискакали к тамбовскому двору, отогнали еще 300 жеребят, «которым по другому году». Сидор же Пешков, начальник работных людей, заготовщиков леса, известил В. Данилова, а тот письмом — Г. И. Волконского, что «работные люди будары [24] делать перестали и розъехались в домы, и работа вся стала». К этому же письму Данилов приложил «прелестное письмо за печатью того вора и изменника Кондрашки Булавина», которое послали «в поход», то есть Петру I. Это воззвание повстанцы разослали из Пристанского городка сразу по прибытии в него Булавина, и оно попало в руки властей. Отослав подлинник царю, в Козлове сделали с него копию. Она сохранилась. Документ этот исключительно интересен и важен для представления о том, к кому адресовали свои призывы Булавин и его помощники, что они замышляли, на что рассчитывали в будущем. Вот его начало:

— От Кондратья Афонасьевича Булавина и от всего съездного Войска Донского в русские города начальным добрым людям, также и в села и в деревни посацким торговым людем и всяким черным людем челобитье.

Это — обращение к русским людям, горожанам и крестьянам, «черным людям», то есть низам городского и сельского населения. Но характерно, что в числе адресатов — и «начальные добрые люди». Письмо исходит от имени Булавина и «съездного Войска Донского», тем самым главный предводитель, «набольший атаман», выступает от имени донского казачества, представители которого в эти дни собрались для большого совета, «съезда», в Пристанский городок. Булавин и его сподвижники созывают свой общевойсковой круг, в противовес черкасскому, который они теперь отказываются признавать как главный правомочный орган Войска Донского. По сути дела, этот акт — разрыв с Черкасском, объявление войны столичной старшИне во главе с Лукьяном Максимовым и его сторонниками. В Пристанском городке Булавин переходит свой Рубикон.

— Ведомо вам чиним, — продолжает Булавин, — что мы всем Войском стали единодушно в том, что стоять нам со всяким родением за дом пресвятые богородицы, за истинную веру христианскую, за благочестиваго царя нашего, и за свои души и головы, сын за отца и брат за брата, друг за друга стоять и умирать заодно. А вам бы, всяким начальным людем добрым и всяким черным людем всем, тако же с нами стоять вкупе заодно.

Как и многие до них (разинцы и прочие), булавинцы, поднимая на борьбу чернь, хотели бы видеть на своей стороне и «добрых» начальников, бояр, стояли за царя, тоже «доброго» «благочестивого», за православную, «истинную» веру, которую нарушают в последние годы всякие слуги антихристовы — так раскольники, к которым относили себя ближайшие сподвижники Булавина, очевидно, и он сам, а также многие повстанцы называли «никониан», преследовавших ревнителей «древлего благочестия». Отсюда настойчивое повторение «прелестного письма»:

— За дом пресвятые богородицы, за истинную веру христианскую, за благочестиваго нашего государя и за все великое Войско Донское с нами стойте заодно.

Далее следует мотив, связанный с «плохими», «худыми» начальниками, боярами и иными, с которыми нужно вести борьбу всем «черным», обиженным, угнетенным:

— А от нас вы, всякие посацкие и торговые люди и всякие черные люди, обиды никакой ни в чем не опосайтесь и не сумневайтесь отнюдь. А которым худым людем, князем и бояром, и прибыльщиком, и немцом, за их злое дело отнюдь бы вам не молчать и не спущать ради того, что они вводят нас и всех вас в елинскую веру, а от истинной веры християнской отворотили всякими своими знаменьми и чюдесы прелесными.

Письмо призывает всех «добрых» начальников, посадских и черных людей не чинить между собой вражды, не обижать, не бить друг друга; тому же, кто это будет делать, «учинить смертную казнь без пощады». Булавин требует от бояр и воевод освободить заключенных из тюрем «тотчас без задержания». Сообщает, что на его стороне запорожские казаки, Белогородская орда; «и иные многие орды нам, козакам, за душами руки задовали в том, что они ради с нами стать заедино вкупе и родеть заодно».

В конце воззвания даются подробные инструкции о составлении с него копий, рассылке их по городам и селам; «а сие наше письмо из городов воеводам и всяким начальным людем списавши и из сел посылать до города Тулы; а больши не посылать ради того, что мы всем Войском в том городе Туле будем и сие письмо спросим; и ево б нам объявить безо всякого коварства».

Конечно, наивные расчеты повстанцев на начальных людей и воевод, «добрых» бояр и царя, их попытки создать впечатление, что на их стороне многие тысячи запорожцев, татар и прочих союзников, характеризуют достаточно ясно и утопичность их взглядов, и приемы воздействия на народные низы; главное же у них — стремление объединить силы всех угнетенных против царящей в России несправедливости.

Сходные моменты находим в «прелестном письме» Лукьяна (Луньки) Хохлача, одного из активнейших и выдающихся предводителей восстания. Оно, что тоже очень характерно, обращено к стольнику С. Бахметеву и полковнику И. Тевяшову:

— Мы всем Войском собрались все вкупе с запорожскими казаками, с Белогородской ордою, с калмыки, и с татары, и с гребенскими, и с терскими, и с яицкими казаками истребить иноземцев и прибыльщиков. А вы б, Степан и Иван, шли с нами заодно.

Еще в одном воззвании Булавин приказывает по всем станицам одной половине казаков идти к нему в войско, другой — оставаться по своим куреням; и «стоять им всем вкупе... для того, что зло на них помышляют, жгут и казнят напрасно злыя бояря и немцы и вводят в них еллинскую веру». Это — уже обращение к донскому казачеству, напоминание о жестокостях и насилиях, которые творили на Дону Юрий Долгорукий и другие каратели. Звучит мотив защиты исконных прав и вольностей «старого поля» — Войска Донского:

— А ведаете вы, атаманы-молотцы, как деды наши и отцы положили и мы породились, прежде сего старое поле крепко было и держалось. А ныне те злые супостаты старое поле все перевели и ни во что почли. И чтоб нам старое поле не потерять.

Если выше в письме Булавина шла речь о русских городах и деревнях, жителям которых оно и направлялось, то в этом — о донских городках по Дону, Хопру, Бузулуку, Медведице. С самого начала нового, более широкого и мощного, этапа движения Булавин идет на энергичные меры — призывает включиться в него и жителей русских уездов, и донских казаков.

Булавинские листовки появлялись в тамбовских и прочих местах, по донским станицам. Тамбовский воевода Данилов сетует в письме Волконскому, козловскому воеводе:

— Танбовских сел у соцких и у лутчих людей есть такие ж воровские прелестные письма, и убираются они в леса. А из сел служивые люди в город не бывал ни один человек, только пришли пешие, и те без запасов, а запасу не везут.

Картина очень выразительная: богатые («лутчие», сотские) крестьяне бегут в леса, боясь повстанцев; обстановка в селах такова, что их владельцы — дворяне («служивые люди»), и то в небольшом числе, приходят в свой уездный город Тамбов без лошадей и запасов. Ясно, что виной тому — масса крестьян, сочувствующих Булавину или присоединяющихся к нему.

Игнатий Соколов, козловский подьячий, побывавший в селах Никольском и Михайловском, к северу от Пристанского городка, услышал от козловца же, Агея Чалова:

— В то время в хоперском козачьем в Пристанском городке в сборе козаков тысяч с 20 да колмык тысячи с 2. А итить им, козакам и колмыком, под Танбов да под Козлов и под иные городы.

В Михайловском подьячий испытал потрясение:

— В то же время хоперских козаков с 35 человек с ружьем и с знаменем меня, поймав, свезали и велели честь их воровское письмо тамошним михайловским жителям всем вслух, в котором письме писано: которые у вас есть дворяне и подьячие, и тех бы, перевезав, прислали к нам в Войско. А меня, подьячего, и бывших со мной стрельцов ограбили. И говорили михайловским жителям, чтоб они служили с ними, казаками, заодно; нам-де то и служба, что вывесть прибыльщиков да немцев и обидников. И они, михайловские жители, им, ворам, сказали: о том у вас и милости просим. И дали они, михайловские жители, им, ворам, верное письмо. Они же посланных к ним подьячих, стрельцов вязали и били и хотели посадить в воду. И хотели они, михайловские жители, ехать в тот Пристанский городок к крестному целованию, что им с ними, воровскими казаками, быть заодно.

Действия булавинцев сильно встревожили черкасскую старшину. Лукьян Максимов присылает в Троицкое Толстому своего близкого помощника Ефрема Петрова. Тот «втайне» передает азовскому губернатору копию прелестного письма Булавина. Сообщает, что подобные «листы» Булавин рассылает во все стороны; он же направил в Донецкую станицу своих посыльщиков за пушками и казной, осадил Правоторовскую станицу. Из рассказов Ефрема Петрова следует, что среди верховских казаков нет единства: одни, очень немногие, во главе с походным атаманом Селиваном Изваловым пошли против калмыков; другие, около 1,7 тысячи человек — под Саратов; третьи, человек с 300, в том числе Андрей Рубец, Лука Хохлач, — в Пристанский городок. Отсюда они разослали письма по всем станицам, чтобы их представители, по 20 человек «лутчих людей» от каждой, съезжались в Пристанский городок «на совет».

Большой съезд, или совет, казаков собрался несколько дней спустя после приезда Булавина в Пристанский городок. Обсуждали план дальнейших действий. Его предложил Булавин:

— Господа казаки! Пришла пора отомстить за кровь и мучения, которые мы терпели в прошлом году от московских бояр и старшины черкасской. Вы помните, как секли и казнили нашу братью казаков, старожилых и новоприхожих, насиловали жен и дочерей, вешали младенцев по деревьям. Лукьян Максимов ходил на нас походом, а перед тем сам велел убить Долгорукого; и в кругу в Черкаском при нем казаки говорили, чтоб побить бояр и иноземцев.

— Знаем! Знаем!

— Помним хорошо!

— Ты, Кондрат, говори, что делать!

Булавин чувствовал единодушие и поддержку собравшихся. Потому без колебаний предложил:

— Итти нам всем войском на Черкаской, чтоб тех старшин-изменников взять и казнить до смерти. Любо?

— Любо! Любо!

— Правильно!

— А пойдем сухим путем и водным. Для того походу изо всех станиц по Хопру, по Медведице, по Бузулуку и по Дону, вверх и вниз, по половине казаков итти с нами в Войске вниз до Паншина городка. А, съехався в том Паншине, пойдем на Черкаский остров. По всем станицам послать о том письма. А теперь — о старшинах и полковниках, есаулах и знаменщиках.

— Сам называй, атаман!

— Кто тебе надобен, тех и бери!

— Полковниками быть Василью Строке, Мартыну Чекмарихину, Ивану Шуваеву.

Потом избрали четырех есаулов, нескольких знаменщиков. Хохлача с сотней казаков выделили для отгона лошадей из-под Тамбова.

Черкасакая старшина тоже созывает круг. Он приговорил: войсковому атаману Лукьяну Максимову с казаками из Черкасска и всех городков, по половине из каждого, выступить 28 марта в поход против Булавина.

Повстанцы начали активные действия. Булавин остановил на Хопре плоты, шедшие в Азов, велел казнить начальника, а 200 загонщиков включил в свое войско. Продолжаются нападения повстанцев на помещичьи и дворцовые деревни Тамбовского, Козловского, Борисоглебского уездов, по реке Битюгу. Они действуют у Саратова, планируют походы на Тамбов, Козлов, Пензу, Инсар, Верхний и Нижний Ломовы, Азов, Троицкий и другие города.

Местные и центральные власти, черкасская старшина ведут частую переписку, принимают меры по охране морского флота, городов, которым угрожают восставшие, собирают силы для борьбы с ними. Лукьян Максимов и старшина послали войско во главе с Зерщиковым против «бунтовщиков», которые подняли восстание в Обливенской, Герасимовой, Беловодской станицах, «для искоренения их». Острогожский полковник И. Тевяшов шлет донесения: в Бахмуте пойман атаман Щербаков, товарищ Булавина; они встречались на речке Лугани; у первого было 200 казаков с Медведицы, у второго — 150 запорожских казаков. Булавин звал Щербакова в верховые городки, то есть, очевидно, в Пристанский городок.

В тамбовских местах повстанцы — казаки, калмыки, татары и черкасы («называютца запороцкими казаки») — «с великим собранием з знамены и с копьи и со многим огненным боем» разорили помещичьи, монастырские и дворцовые деревни Большую и Малую Грибановки, Кара-чан, Русскую Поляну, Самодаровку, Катасопово. Возглавлял восставших казак Иван Самойлов; «а говорят, чтоб им в сей неделе быть к Болаве (Булавину. — В. Б.) к крестному целованию в готовности. А у готовности корабельных лесов и устроения будар работным людем и работать не велели. Да они ж... говорят, что им в тех деревнях стоять, покамест им здастца город Борисоглебск; и как город Борисоглебск им здастца, и им иттить бунтом пот Танбов и под Козлов и под иные украинские городы».

Волконский из Козлова в доношении царевичу Алексею Петровичу, который повелением отца остался в Москве ведать всякие дела, пересказывает тревожные вести о событиях на Дону. Восставшие, по его словам, призывают к себе тамбовцев и жителей новопоселенных деревень Тамбовского и Козловского уездов. Многие тамбовцы пристали к ним, другие ушли по домам, не готовят лесные припасы для строительства флота; «а иных деревень жители говорят, что они донскова суда», то есть заявили о своем подчинении не царским и вотчинным властям, а донским, повстанческим.

О планах Булавина из той же отписки, со ссылкой на слова архиерейского крестьянина, царевичу стало известно: Булавин собирается идти на низ до устья Медведицы конницею берегом, а пехота — водою; «и суды у них у всех учинены были, и у тарговых у всех обрали и спустили на реку. А итить им до Черкаского, чтоб побить всех старых казаков. А как старых казаков побьют, то пойдут к Москве». Повстанцы пошли «с Пристани» по суше и воде, «судов з 10, ...а перевозились они... через реку Хопер на плотах трои сутки».

Волконского, который снова просит подкреплений для защиты от восставших, очень беспокоит, что ему могут прислать полки из рекрутов, собранных из волостных и помещичьих крестьян, к тому же — из тамошних краев (из мест, охваченных уже восстанием или близких к ним) и «не в давных временех». Такие солдаты, продолжает он, «к отпору их, изменников, будут ненадежны для того, государь (царевич Алексей. — В. Б.): обносится у нас слово, что нынешней бунт и начался от таковых беглых крестьян, которые бегают из волостей и из-за помещиков, а паче от взятья в рекруты. И от иных здешних крестьян есть в бунтовщиках братья или детей и свойственники. И чаю я, холоп твой, что прелесные письма... и в иные городы от них, воров, тайно разосланы». Если в Тамбове и Козлове полками простой народ «не охранить и не удержать», то их воровское намерение умножится. Жители меншиковских деревень Грибановки и Корочана, что на реке Вороне, «к их воровству склонились и выбрали меж себя они, танбовцы, ис тамошних жителей атаманов и есаулов, что быть им к воровскому войску послушным, а присланных ис Танбова посыльных побивать до смерти и расправу (управление. — В.Б..), меж собою чинить по их войсковому против казачей обыкности».

Булавин, говорит далее Волконский, послал для «возмущения к бунту» в ряд украинных городов семь станиц, по 260 человек в каждой (всего, таким образом, более полутора тысяч повстанцев). И такие же казаки и калмыки гонят от Тамбова «немалое число» конских табунов и стад скота. «Их воровской злой замысл и бунт, — подытоживает воевода, — множитца и кроме их, казаков», поскольку многие жители деревень — Корочана, Грибановки, Ключей, Такая (Козловский уезд) и других — «уже к воровскому согласию согласились всеконечно и выбрали, в пративность Вашей государской воли, отаманов и ясаулов».

Поскольку повстанцы действовали и под Борисоглебском, власти очень тревожились в связи с тем, что больше десяти тысяч работных людей в тех местах были заняты на заготовке леса, сгонке плотов, перегонке лошадей и др.

В конце марта в село Боровское на реке Битюг приехали более сотни восставших, «конные с ружьем, да у них было три бунчюка»... Они арестовали приказного человека дворцовой Битюгской волости, подьячего, взяли казну и лошадей, а «указы и всякие приказные письма и задрали и кабацкого голову пытали и многие домы разоряли. А колодников распустили, а иных взяли с собою». Повстанцы читали в кругу местным жителям прелестное письмо. Их атаман Лукьян Михайлов (Хохлач) призывал боровчан:

— Кто похочет с нами итти волею, приходите к нам в соединение. А сами вы, битюцкие жители, выбирайте меж себя атаманов и есаулов, по казачьему обыкновению. Решайте все дела собою, а приказных и воевод не слушайте. И еще: на великого государя чтоб вы хлеб не сеяли, а пахали б на себя.

Два дня провели повстанцы в том селе. И оба дня «били смертным боем» приказного человека, возглавлявшего управление Битюгской волостью. Крестьяне с одобрением наблюдали за расправой. Один из них, Роман Желтопятый, говорил повстанцам:

— Для чево вы не убьете ево до смерти? Буде вы мне дадите хотя рубль, я не только одного ево, но и трех человек убью до смерти.

Важные для властей известия сообщил в Воронеже острогожский казак, которого посылали «на Хопер тайно для проведыванья Булавина»:

— Булавин по Хопру и Бузулуку все городки возмутил, и все с ним пошли на Усть-Хопер. А со всякого городка с ним идут по половине, а другая половина остается в городках. Идут сухим путем и плавною. И в вербное воскресенье пришел к Дону на Усть-Хоперское. И по Дону многие городки ему поддаются, и с Медведицы к нему идут.

Но не все станицы и казаки присоединяются к восстанию:

— А Поротовской (Правоторовской? — В. Б.) станицы и Донецкой городок, Казанка, Микулин, Тишанской Старой и Новой городки к нему не поддались и поддаваться не хотят, и оберегают пушки и ядра, кои в Донецком лежат.

Цель Булавина — идти в Черкасск «побить стариков». Работных людей, которые готовили государев лес по Хопру, он «распустил, а начальника их посадил в воду» (утопил).

Князь Волконский называет (в новом доношении царевичу Алексею) имена атаманов, избранных жителями сел и деревень, приставшими к восстанию: в Грибановке — тамбовец Гаврила Викулин, в Никольском — Алексей Скрылев.

Тамбовцы Трофим Мещеряков и Кузьма Платицын известили козловского воеводу: как они были в Пристанском городке, то приезжали к Булавину 10 правоторовских казаков, кланялись ему:

— Прости нас, Кондрат Афанасьевич!

— За что простить?

— Прошлой осенью присылал ты в нашу Правоторскую станицу своих казаков, чтоб склонить нас в свое согласие. А мы тех твоих посланных посажали в воду, а иных, оковав, отослали в Войско (Черкасск. — В. Б.) и в Москву.

— Помню сие дело. Плохо вы, казаки, то сделали.

— Плохо, господин атаман. Сами знаем. Прости нас, дураков!

— Ну, ин так и быть. Для нынешнего великого дела вас прощаю. Идите со мной в поход на Черкаской бить старшин-изменников.

— Пойдем с радостью, Кондрат Афанасьевич.

— Ну, с богом.

Восстание, ширившееся и нараставшее, как снежный ком, охватывало все новые места по Дону, соседним русским и украинским уездам и полкам. Везде находилось много недовольных, которые шли к Булавину. Но делали это не все — ряд казачьих станиц, а также деревень и тем более городов по соседнему пограничью не захотели включиться в восстание. Более того, в пределах отдельных станиц и селений происходил раскол: одни переходили на сторону повстанцев, другие выступали против них, скрывались в лесах.

Те же два тамбовца наблюдали в Пристанском городке, уже после ухода из него Булавина с войском, как идут туда крестьяне разных новопоселенных деревень Тамбовского, Козловского уездов — из тех же Ключей, Корочана и других. Встречались им по пути отряды крестьян в 20, 30 человек, иные с ружьями, «едут в Пристанский городок в их казацкое согласие».

Тамбовец Тимофей Кокорев, посланный офицером Игнатьевым с девятью другими станичниками из Царицына в Козлов с лошадьми, купленными для нужд государевой артиллерии, встретился в Алексеевском городке, недалеко от впадения Бузулука в Хопер, с Булавиным и его войском.

— С ним, Булавиным, казаков тысячи с четыре или больше, конницы с бунчуками; а позади их обоз, идут в восемь рядов.

— Что сделал, — спросил Кокорева Волконский, — тот вор Булавин?

— Остановил свое войско и собрал круг. Отнял у меня письма Артемия Игнатьева о государевых и всяких иных делах, и те, которые имели красные печати, те печати переломав, чли перед ним, вором Булавиным. И он, Булавин, те письма передрал.

— Так. Еще что было?

— Тот Кондрашка Булавин взял меня и привел к воде реки Бузулука и, вынув наголо саблю, спрашивал с пристрастием: зачем тот офицер Артемий Игнатьев повез в орду (к татарам под Астрахань. — В. Б.) три воза стрельев, да два воза огненного ружья, да три пушки под рогожами? Для того, чтоб ту орду наговорить — стоять против нас, казаков?

— Что ты ему сказал в ответ?

— Сказал ему, что с Артемьем такого ружья нет, едет он в Астрахань для покупки лошадей, а не для наговору орды.

— Не врешь? — спрашивал Булавин.

— Ей-ей, не вру; вот те крест святой, что правду говорю.

— Ну, ладно. Хочешь ты и твои товарищи с нами итти, бить воров-старшин в Черкаском? Если хотите, — Булавин обратился ко всем спутникам Кокорева, — идите собою. Я не неволю.

Один из станичников остался с Булавиным, а Кокорев и семь других не захотели, ушли своей дорогой. Волынский выслушал его слова с одобрением, спросил:

— Что те воры говорят о своем походе?

— Говорят, что идут они, Булавин с товарищи, на низ до Черкаского старшин побить за то, что они ево, Булавиной, станицы товарищей многих переказнили, и побили, и городки разорили и пожгли за убивство посланных с Москвы розыщиков Долгорукого и иных.

— А лошадей, которые с тобой были, не тронули?

— Отняли, господин полковник. И государевых артиллерных, и наши, станичниковы.

Кокорев сказал и о действиях Хохлача: отгоне лошадей с тамбовского драгунского двора, разорении воронежских сел и деревень по Битюгу. А Пристанского городка поп с «воровскими казаками», по его словам, поехали в город Борисоглебск «для разоренья», хотели взять в нем «пушки и всякий полковой снаряд; а борисоглебский воевода... ушол», то есть бежал, бросив город.

Тамбовский солдат Иван Шишкин, тоже побывавший в Пристанском городке, видел, как казаки пригнали из Тамбова лошадей, разделили их — по две лошади на каждого из 180 повстанцев; «а иных и продавали».

Козловцы Дементий Сушков и Тимофей Кусов «посланы были в хоперские городки тайным обычаем, шпионами, для подлинного уведомления про бунт и всякое злое дело тамошних хоперских казаков Булавина с товарищи». Они подтвердили сведения о его выступлении в поход в Черкасск «для истребительства войскового атамана и старшин, бутто за их неправду»; с ним пошли казаки изо всех хоперских, бузулукских, медведицких и иных речек городков, из каждого — по половине, «а бурлаки все»; тамбовцы-плотовщики «с ними соединились».

Сушкова и Кусова козловский воевода тоже спрашивал о планах Булавина. Те ответили:

— Хотят они, взяв Черкаской, итить разорять Азов, а потом до Москвы. А в Азове и на Москве и во всех городах вывесть им бояр, да прибыльщиков, да немцев.

Те же шпионы по хоперским и иным городкам не раз слышали разговоры среди казаков, которые сами называли «прелестью», то есть прельщением: выдавая желаемое за действительное, повстанцы и их сторонники, сочувствующие, передавали из уст в уста, будто в Козлове и Тамбове «побили до смерти» воевод Волконского и Данилова, а жители обоих городов сдались и все с восставшими заодно. А по ним, булавинцам, «пушка ни одна в Козлове и в Танбове не разродилась (не разрядилась, не выстрелила. — В. Б.), но только де с полки схватывало». Все эти слухи — не что иное, как рождающаяся на глазах народная легенда, наподобие тех, которые появились при Разине, в бурные, грозовые дни второй Крестьянской войны (Разина ни пуля не берет, ни ядро не тронет). В дни третьей крестьянской войны, а восстание становилось, и чем дальше, тем больше, именно такой войной, поскольку в нее включались массы крестьян, горожан, работных людей и других простых людей, происходило то же самое — опоэтизирование в глазах народа действий и мыслей его защитников — повстанцев, их образа.

Очень интересны сообщения Сушкова и Кусова о «письмах», которые слал Булавин «из походу» к Хохлачу и его казакам, оставшимся на Хопре:

— Чтоб вы ныне хлеба не сеяли и не пахали и из городков никуда не отлучались, а были б в собрании и к службе в готовности. А пришлых с Руси беглецов примали со всяким прилежанием, а против прежней обыкности с них, беглецов, деньгами, и животами (имуществом. — В. Б.), и вином не брали для того, чтоб больше к нам в хоперские городки беглецов шло.

— А новые беглецы, — спросил Волконский, — к ним идут?

— Идут многое число с Руси по разным дорогам. Мы их встречали неединожды. И таковых беглецов они, хоперские казаки, по половине посылают к нему, Булавину, вслед.

— А как ныне в Пристанском и других хоперских городках?

— Посылают от себя воровские партии, которые призывают к себе жителей городков и русских сел и деревень. Человек с 300 казаков, а имянно один из них — козловец Микишка Беляев, которой из Козлова обежал, приехав в новопостроенный город Бобров, что на реке Бетюке (Битюге. — В. Б.), тамошнего воеводу и подьячих и бурмистров били и грабили, и пытали, и лошадей государевых отогнали, и колодников роспустили. А Козловского уезда такайских трех селищ жители к их воровскому делу склонились и выбрали против козацкой обыкности атамана и есаулов. А на такое злое дело их возмутили и к вере в то зло приводили козаки, а имянно Беляевского городка Зиновьев сын Борыбина, а как зовут — не знают, с товарыщи.

Известия о приходе восставших в Бобров подтвердил воевода города Доброго Федор Ляпунов в отписке Волконскому: в конце марта человек 200 восставших вошли в бобровский острог (крепость), били и грабили воеводу, попа, подьячих, бурмистра. Многие тамошние жители по наговору «воровских казаков» пошли с ними. Повстанцы взяли государеву казну, лошадей, выпустили колодников из тюрьмы.

В начале апреля Волконский приехал в Тамбов. Здесь явился к нему Григорий Курепонов — станичник из села Кузьминой Гати Тамбовского уезда. Поведал князю немало нового и важного о булавинцах:

— Был я 1 апреля на Хопре в Пристанском городке для покупки соли. И того городка казак Тимофей Верещагин с товарищи сказывали мне, что их городка коренные все казаки пошли с Кондрашкою Буловиным с товарищи в Черкаской убить атамана Лукьяна Максимова для того, что он, Лукьян, взял с бояр 7000 рублей за то, что им с реки Хопра и с иных их речек выдовать казаков за 15 лет (тех, кто бежал на Дон за 15 лет до начала восстания, т. е.. примерно до азовских походов, что соответствует действительности. — В. Б.).

— Что еще говорили тебе казаки?

— Сказали, что посланные от него, Булавина, воровские казаки отгонных лошадей ис Танбова и пограбленные котлы, приехав, под Пристанским городком на степи розделили.

Далее Курепонов рассказал о походах повстанцев на Битюг, Борисоглебск. По дороге на Хопер, на речке Исапе, встретились ему два казака, сказались — из Михайловского городка, ездили в деревню Коростелеву «для отъему лошадей, чтоб им к Кондрашке Буловину было на чем ехать». Еще более интересной оказалась встреча с другим казаком, которого какой-то подводчик вез до той же деревни Коростылевой:

— Те двое казаков из Михайловского городка, — продолжал говорить Курепонов Волконскому, — сказали о том казаке, что он послан от Кондрашки Булавина с письмами в Суздаль к царевне Софье Алексеевне для того, что от нее к ним, Кондрашке и к воровским казакам, письма были ж. И велели он, Кондрашка, с воровскими казаками тому казаку до Суздаля с письмами пройтить с иконою, чтоб ему и письмам траты какой не учинилось. А о каком деле те письма, про то я не ведаю.

Память о царевне Софье Алексеевне, как видно, жила в народе еще со времен восстаний в Москве 1682 года и под Москвой 1698 года, когда их участники смотрели на нее как на «добрую» правительницу. И теперь, в пору нового взрыва недовольства против «плохих» правителей — бояр, снова вспомнили о ней. Правда, Софья умерла года за четыре до описываемых событий. Но булавинцы то ли не знали об этом, то ли скорее их это особенно и не интересовало; главное здесь — посылка писем к «заступнице» простых, обиженных людей, которая сама пострадала от «плохих бояр», оказалась в заточении (имя Петра, естественно, в этой связи дипломатично не упоминалось); разговоры о такой посылке велись среди народа, а это — тоже немаловажно: для мобилизации сил, привлечения симпатии к делу повстанцев, монархистов по убеждению, глубокому и неистребимому.

Между тем войско Булавина двигалось вниз по Дону к Черкасску. Навстречу ему вышло войско во главе с Лукьяном Максимовым. Войсковой атаман вел с собой конницу, пушки со всякими припасами. За день до выхода из Черкасска устроил круг — участники похода целовали крест и евангелие, обещались великому «государю служить верно «и против тех воров (булавинцев. — В. Б.) стоять». СтаршИна определила, чтобы всему донскому войску собраться на реке Кагальнике, в двух днях езды от Черкасского городка.

Назревала решительная схватка булавинского повстанческого войска и старшинского. Она должна была определить ход дальнейших событий, судьбу Черкасска и разгоравшегося восстания.