"Батый" - читать интересную книгу автора (Алексей Карпов)

Наследие Чингисхана

Знание своей родословной — основа существования любого кочевого сообщества. Встречаясь в степи с незнакомцем, кочевник должен был точно определить своё отношение к нему, выяснить, не является ли тот его родичем — пусть даже очень далёким, высчитать возможную степень родства — если, конечно, таковое имелось, определить старшинство родов и их взаимоотношения в прошлом — враждебные или, наоборот, дружественные. Незнание всех этих подробностей порой грозило смертью или рабством и неизбежной потерей имущества.

Родословное древо Бату (Батыя) насчитывало 25 колен и восходило к легендарным основателям рода Борджигинов Борте-Чино («Пегому волку»), «родившемуся по изволению Вышнего Неба», и его супруге Гоа-Марал («Прекрасной лани»). Точные сведения об этом, с росписью всех потомков божественной пары, содержатся в «Сокровенном сказании» монголов — своде монгольских преданий, повествующих о подвигах великого представителя рода Борджигинов, основателя Монгольской империи и «покорителя Вселенной» Чингисхана, деда Батыя. Для самого Батыя дело, однако, осложнялось тем, что его родство с Чингисханом, сама принадлежность к Чингисову потомству могли быть поставлены под сомнение. История эта весьма давняя, и связана она с женитьбой Чингисхана (тогда ещё Темучжина, сына Есугай-Баатура) и женитьбой самого Есугай-Баатура, отца «покорителя Вселенной» и прадеда героя нашего повествования.

В те далёкие времена кият-борджигины воевали со многими соседними племенами — татарами, меркитами, найманами и другими. Однажды, рассказывает «Сокровенное сказание», Есугай-Баатур, охотившийся на реке Онон за птицей, повстречал меркитского Эке-Чиледу, который ехал со свадьбы, взяв себе девушку из олхонутского племени. Заглянув в возок, Есугай поразился редкой красотой девушки. Он вернулся домой и, захватив с собой братьев, напал на меркита и отнял у него невесту. Сам Эке-Чиледу убежал. Братья гнались за ним, но, миновав семь увалов, вернулись. Так Оэлун-учжина, девушка из олхонутского племени, стала женой Есугай-Баатура и матерью его сына Темучжина, будущего Чингисхана. Но у Эке-Чиледу были братья, и они, конечно, не забыли нанесённого их роду оскорбления. В то время, когда Есугай-Баатур был в силе, они не смели ничего предпринять. Но Есугай вскоре умер, оставив малолетних сыновей. Прошло ещё немало времени, и старший из них, Темучжин, женился на огнеокой Борте-учжине, девушке из унгиратского племени, дочери Дэй-Сечена, когда-то, ещё ребёнком, сосватанной для него отцом. Тогда-то и настало для меркитов время вспомнить о старой обиде. Однажды, когда Темучжин вместе со своими братьями, матерью и женой кочевал в верховьях монгольской реки Керулен, на его стан напали 300 меркитов во главе со старшим братом Чиледу Тохтоа-беки. У будущего «покорителя Вселенной» оказалось под рукой всего девять лошадей: на одну вскочил он сам, других отдал матери, братьям и двум самым близким из своих друзей; ещё одну «приспособили в качестве заводной, так что для Борте-учжины, — рассказывает «Сокровенное сказание», — не оставалось лошади». Конные стремительно умчались; Борте же попыталась спасти старуха служанка, упрятав её в крытый возок, запряжённый пегой коровой. Увы, тщетно — меркиты нашли молодую жену Темучжина и увезли её с собой. Тохтоа-беки передал пленницу своему младшему брату Чильгир-Боко; «в его-то воле она всё время и находилась»¹. Случившееся стало поводом для большой войны, в результате которой меркиты были почти полностью истреблены. Сумел Темучжин вызволить из меркитского плена и свою Борте. Вскоре после освобождения она родила первенца Чингисхана Джучи, отца Бату.

Сам Чингисхан (это имя-титул он получил уже после войны с меркитами) никогда и ничем не попрекал жену и неизменно и многократно во всеуслышание именовал Джучи своим родным сыном. Впоследствии утверждалось, что Борте попала в плен уже беременной; больше того, вопреки действительности стали говорить, будто она вовсе и не задержалась у меркитов, но сразу же была отослана ими Ван-хану, или Тогрул-хану, могущественному правителю кереитов, с которыми меркиты тогда находились в мире (как считают, его имя отразилось в имени знаменитого «пресвитера Иоанна», легендарного христианского правителя Центральной Азии). Ван-хан некогда был побратимом отца Чингисхана Есугай-Баатура, а к самому Чингисхану пока что — до их разрыва и жестокой, кровопролитной войны — относился как к сыну; с подобающим уважением он отнёсся и к пленнице, содержал её наравне с остальными своими невестками и вскоре в целости и сохранности, не притронувшись к ней, передал мужу. На пути домой Борте и родила сына, причём родила внезапно, когда никто этого не ждал. Не имея возможности устроить колыбель для младенца, верный слуга Чингисхана, сопровождавший её, замесил тесто из небольшого количества муки и завернул в него сына своего повелителя; потому-то Джучи, родившийся в дороге, и получил своё имя (по-монгольски оно означает нового гостя, появившегося с дороги). Эта история приведена в «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина, официального историографа правителей монгольского Ирана и одного из первых биографов Чингисхана и его ближайших преемников². Но разговоры о том, что настоящий отец Джучи — меркит Чильгир, велись в семье «покорителя Вселенной». Особенно должно было это задевать трёх остальных его сыновей от Борте, имевших право наследовать отцу, — прежде всего Чагатая и Угедея и в меньшей степени младшего, Тулуя. По крайней мере однажды дошло до открытого столкновения, случившегося в присутствии отца и вельмож. В 1219 году, во время подготовки к Среднеазиатскому походу, на семейном совете Чингисхан повёл речь о своём преемнике и первым назвал имя Джучи, предложив тому высказаться на сей счёт. Но не успел тот открыть рот, как его опередил Чагатай.

— Ты повелеваешь первому говорить Чжочию (Джучи. — А. К.)! — воскликнул он, обращаясь к отцу. — Уж не хочешь ли ты этим сказать, что нарекаешь Чжочия? Как можем мы повиноваться наследнику меркитского плена?

Это было оскорбление, стерпеть которое старший из Чингисидов не мог. Братья схватились друг с другом, едва не завязалась драка, и вельможи насилу сумели растащить их. Оскорблён был и Чингисхан.

— Как смеете вы подобным образом отзываться о Чжочи?! — обратился он к сыновьям. — Не Чжочи ли старший из моих царевичей? Впредь не смейте произносить подобных слов!³

Но нарекать Джучи наследником своей державы после этого случая он не решился. Не стал отцовским наследником и оскорбивший брата Чагатай. Своим преемником Чингисхан объявил третьего сына от Борте Угедея, сделав возможным в дальнейшем вступление на престол любого достойного потомка — но только от четырёх старших братьев.

Вражда между Джучи и братьями Чагатаем и Угедеем давала о себе знать и позднее. (Между ними «всегда были препирательства, ссоры и несогласие», — сообщает Рашид ад-Дин; с Тулуем же, напротив, Джучи ладил.) Затем вражда эта перейдёт по наследству к их сыновьям и внукам. С её проявлениями мы столкнёмся и в биографии Джучиева сына Бату. Правда, нам не известно ни одного случая, когда Бату открыто бы попрекали происхождением отца, — что и неудивительно, ибо после смерти Чингисхана подобные попрёки могли быть восприняты как оскорбление памяти великого основателя рода. И всё же тень «меркитского плена», несомненно, витала над старшим из Чингисовых внуков.

Не только обстоятельства появления на свет, но и обстоятельства смерти отца Бату Джучи загадочны. Известно о том, что в конце жизни он рассорился с отцом. Как рассказывает Рашид ад-Дин, после совместного завоевания братьями Хорезма в 1221 году Чагатай и Угедей прибыли с дарами к отцу в крепость Таликан (в Афганистане), в то время как старший, Джучи, направился в сторону Иртыша, «где находились его обозы, и присоединился к своим ордам». По словам персидского историка, уже тогда Чингисхан поручил своему старшему сыну выступить в поход на северные страны, однако Джучи «уклонился от участия в этом деле». Это вызвало гнев отца. Но всё объяснялось, оказывается, болезнью Джучи. Ещё несколько раз отец призывал его к себе, но Джучи, ссылаясь на болезнь, не приезжал. А дальше старший сын «повелителя Вселенной» стал жертвой не то недоразумения, не то ловко подстроенной интриги. Некий человек из племени мангутов проезжал вблизи его кочевий; Джучи же, «перекочёвывая, шёл от юрта к юрту и таким же больным достиг одной горы, которая была местом его охоты. Так как сам он был слаб, то послал охотиться охотничьих эмиров». Увидав скопище знатных охотников, мангут решил, что среди них находится и Джучи. А потому, когда он прибыл к Чингисхану и тот спросил его о болезни сына, отвечал: «О болезни сведений не имею, но на такой-то горе он занимался охотой». Вообразив, что Джучи открыто пренебрегает отцовскими повелениями, Чингисхан «приказал, чтобы войско выступило в поход в его сторону и чтобы впереди всех отправились Чагатай и Угедей, и сам собирался выступить в поход вслед за ними». Но тут пришло скорбное известие о смерти Джучи, крайне опечалившее отца, а затем, после проведённого расследования, открылась и ложь мангута «и было доказано, что Джучи был в то время болен и не был на охоте». Так рассказывает Рашид ад-Дин⁴, и это, надо полагать, более или менее официальная версия смерти Джучи. Но не всё из рассказанного внушает доверие, и мы в точности так и не знаем, была ли болезнь Джучи действительной или мнимой и она ли на самом деле стала причиной его внезапной смерти.

Другой персидский историк, современник нашествия монголов на Среднюю Азию и Афганистан ал-Джузджани, сообщает о том, что Джучи действительно восстал против отца. Впрочем, и его рассказ кажется слишком тенденциозным. Вынужденный бежать от монголов в Индию к делийскому султану, ал-Джузджани ненавидел разорителей своей родины, а рано умерший Джучи, победитель хорезмшаха, проливший море крови при взятии Хорезма, представлен у него едва ли не другом мусульман, готовым пойти на союз с побеждёнными, что вряд ли может соответствовать действительности. Когда Джучи «увидел воду и воздух Кипчакской земли, — пишет ал-Джузджани, — то он нашёл, что во всём мире не может быть земли приятнее этой, воздуха лучше этого, воды слаще этой, лугов и пастбищ обширнее этих. В ум его стало проникать желание восстать против своего отца; он сказал своим приближённым: “Чингисхан сошёл с ума, что губит столько народа и разрушает столько царств. Мне кажется наиболее целесообразным умертвить отца на охоте, сблизиться с султаном Мухаммедом (хорезмшахом, то есть правителем Хорезма. — А. К.), привести это государство в цветущее состояние и оказать помощь мусульманам”». О замыслах брата стало известно Чагатаю. Тот донёс обо всём отцу. Узнав об этом, Чингисхан послал своих доверенных лиц отравить Джучи, что и было исполнено⁵. Намёк на отравление Джучи по повелению отца видят и в поздней монгольской летописи — так называемом «Алтан Тобчи» («Золотом сказании»), составленном учёным ламой Лубсаном Данзаном в XVII столетии⁶.

Навязчивое упоминание в этих, столь различных по содержанию рассказах имени Чагатая позволяет предположить, что последний и в самом деле имел какое-то отношение к гибели брата или по крайней мере к возбуждению ненависти между ним и отцом. О насильственной смерти старшего сына Чингисхана — но не об отравлении! — косвенно может свидетельствовать и исследование предполагаемого мавзолея Джучи (находящегося на реке Кенгир, в Улытауском районе Карагандинской области Казахстана, в 50 километрах к северо-востоку от Джезказгана): при вскрытии захоронения были обнаружены останки человека, у которого отсутствовали кости правой руки. Впрочем, подтверждает это и ещё одну версию смерти старшего сына Чингисхана, сохранившуюся в народных, степных преданиях о нём; рассказывали, будто Джучи погиб во время охоты на куланов: то ли всё-таки от руки подосланного к нему убийцы, то ли от неудачного падения с коня, то ли растерзанный каким-то особенно могучим куланом, который стащил его с коня и оторвал ему руку⁷.

Смерть Джучи случилась в феврале — марте 1227 года, за полгода до смерти самого Чингисхана. К тому времени Бату было, вероятно, немного за двадцать — по монгольским меркам, возраст ещё весьма молодой. (Точная дата его рождения неизвестна; с наибольшей вероятностью её следует отнести к 1205/06 году или немного более позднему времени⁸.) Бату был вторым сыном Джучи; имя, данное ему при рождении, значило по-монгольски «сильный», «крепкий»⁹ — очевидно, именно таким хотел его видеть отец. Бату уступал старшинство своему брату Орде, первенцу Джучи. Тем не менее по воле самого Чингисхана именно он был провозглашён наследником отца и главой его улуса. «Чингисхан посадил» Бату «на престол на место его отца», — кратко сообщает ал-Джузджани. По сведениям более поздних тюркских источников, Чингисхан послал в улус Джучи своего младшего брата Тэмугэ-Отчигина — хранителя семейных традиций — с тем, чтобы тот возвёл Бату на отцовский престол и исполнил все положенные при этом церемонии. «…Младшим его братьям и эмирам вели быть в повиновении у него, — так будто бы наставлял Отчигина Чингисхан. — Если его братья и эмиры не будут держаться этого распоряжения, то ты останься там и мне доноси о тамошних делах; мы примем на себя заботы об устройстве их». Отчигин прибыл во владения Бату и был принят со всеми подобающими почестями. «По прошествии трёх дней, — рассказывает в «Родословном древе тюрков» хивинский хан и историк XVII века Абу-л-Гази, широко использовавший тюркские предания и родословные, — Отчигин посадил Бату-хана на отцовском престоле, младшим братьям и эмирам Бату-хановым передал слова, сказанные Чингисханом; весь народ изъявил покорность им. При этом сделали большой пир: по монгольскому обычаю Бату-хану поднесли чашу, и также Бату-хан подал им чашу и раздал много даров»¹⁰.

Что стало причиной такого выбора? В исторических сочинениях и публикациях новейшего времени можно встретить рассказы о том, как Чингисхан приметил своего внука, когда тот был ещё ребёнком, — за будто бы проявленные им бойкость, смекалку, успехи в овладении ратным делом. Рассказывают, например, что некий уйгур поведал Чингисхану в присутствии маленького Бату о подвигах знаменитого Александра Македонского — Искендера, завоевавшего весь мир. «Я отберу у него все его завоевания!» — вскричал Бату, выскочив с горящими глазами из-за спины деда и тем приведя Чингисхана в восторг. (Похожую историю привёл в своём романе «Чингисхан» писатель Владимир Ян.) Писали, что Бату проявил себя умелым воином, прекрасно стрелял из лука… Но всё это, увы, — не более чем фантазия. Во всяком случае, никаких сведений на этот счёт в источниках не обнаружено — ни об особых успехах на поле брани будущего покорителя Руси, ни об особой любви к нему царственного деда. Известно, что Чингисхан привечал своих внуков, рассказы об этом записывались в летописях. Так, например, однажды он заметил, как ловко стреляют из лука юные сыновья Тулуя Хулагу и Хубилай. По обычаю монголов, после первой удачной охоты над мальчиками совершали особый обряд — их пальцы натирали мясом и жиром. Чингисхан сам совершил обряд над внуками, при этом Хулагу так сильно ухватил его за большой палец, что Чингисхан громко вскрикнул. Приметил Чингисхан и чернявость Хубилая, бросавшуюся в глаза на фоне его рыжих братцев, — и повелел приискать для внука хорошую кормилицу; этот факт тоже попал в летописи. Подобных историй, посвящённых Батыю, нет.

Иногда полагают, что предпочтение, оказанное Бату перед братом, объясняется происхождением его матери, Ука-учжины, или Ука-хатун, дочери Ильчи-нойона, из унгиратского племени. Не исключено, что она находилась в близком родстве с женой Чингисхана Борте-учжиной, а значит, последняя могла похлопотать за внука перед самим Чингисханом¹¹. Но действительно ли было так? И оказывалось ли Ука-учжине предпочтение, например, перед матерью Орды Сартак, старшей из жён Джучи и тоже унгираткой? Известно, что у Ильчи-нойона имелись и другие дочери; одна из них, одарённая какими-то особыми прелестями, стала старшей женой Хубилай-хана, сына Тулуя. Монголы из Чингисова рода вообще охотно брали себе в жёны девушек из племени унгиратов. Но влияли ли происхождение и родственные связи последних на выбор наследников — этого мы не знаем.

Зато знаем, что власть в Монгольской империи совсем не обязательно наследовалась старшими сыновьями. В этом отношении история Бату не уникальна. Какого-то установленного, определённого порядка передачи власти у монголов, по-видимому, вообще не существовало: всё зависело от воли и желания отца. (Так, например, сам Чингисхан завещал свою державу третьему сыну Угедею; Угедей объявил наследником третьего сына Кучу, а после его смерти — его первенца Ширамуна; наследником Чагатая после гибели его первенца Мутугэна стал четвёртый сын последнего Кара-Хулагу; брату Батыя Шибану наследовал его второй сын Бахату; и т. д. Этот перечень можно продолжить.) Судя по поздним тюркским преданиям, Бату был любимым сыном Джучи и именовался его «баловнем»¹². Стоит обратить внимание и на другое. Старший брат Бату, Орда, вошёл в историю с прозвищем «Ичен», или «Эджен» (Орда-Ичен). Этим словом, означающим по-монгольски «хозяин», или «владыка», как правило, именовали младших (или четвёртых по счёту) сыновей, которые всегда находились при отце и наследовали его основное имущество, собственное хозяйство, юрту, но не претендовали на наследование всей власти¹³. (Такими «иченами» были, например, младший брат Чингисхана Тэмугэ-Отчигин или четвёртый сын самого Чингисхана Тулуй.) Орда и в самом деле унаследовал внутренний юрт, собственные владения отца. Почему Джучи «назначил» его «иченом», мы тоже не знаем, но после этого «старшим» становился любимец Джучи, его «баловень» Бату. Так или иначе, но выбор был сделан именно Джучи, а Чингисхан лишь утвердил его. Братьям Бату оставалось этот выбор принять. «Когда скончался Джучи-хан, его второй сын, Бату, в качестве преемника отца воссел в своём улусе на ханский престол, — свидетельствует Рашид ад-Дин. — Его братья подчинились ему и покорились».

В упомянутых тюркских преданиях, записанных в XVI веке хивинским историком Утемиш-хаджи, рассказывается о споре, возникшем между Бату и его старшим братом по поводу того, кому из них после смерти отца надлежит принять власть над отцовским улусом. Оба с готовностью уступали это право другому. «Ты мой старший брат, который заменил мне отца. Значит, ты мне отец… Ты будь ханом» — с такими словами Бату будто бы обратился к Орде. Но тот решительно отказался от власти: «Верно, что я старше тебя летами. Но наш отец очень любил тебя и вырастил баловнем. До сих пор я лелеял тебя и покорялся тебе. Но может статься так, что я, если стану ханом, уже не смогу по-прежнему покоряться тебе, так что между нами возникнут война и ненависть. Так будь же ханом ты. Я снесу твоё ханствование». Спор решено было передать на усмотрение самого Чингисхана. Слова братьев растрогали великого хана. Он вспомнил своего старшего сына, прослезился и «воздал им обоим ещё бóльшую хвалу». На следующий день Чингисхан «в соответствии с ханской ясой» отдал Бату «правое крыло с вилайетами на реке Идил» (Волге), а «левое крыло с вилайетами вдоль реки Сыр» (Сырдарьи) отдал Орде¹⁴. Это, конечно, всего лишь предание, легенда, но в ней, пожалуй, можно расслышать отзвуки действительного соперничества между Бату и его старшим братом.

Спустя шесть месяцев после смерти Джучи, 9 сентября 1227 года, умер «покоритель Вселенной», великий основатель Монгольской империи Чингисхан¹⁵. Понадобилось ещё два года, чтобы собрались вместе все представители династии, военачальники и сподвижники усопшего и, выполняя его волю, подняли на белом войлоке, провозглашая ханом, его наследника и третьего сына Угедея. На этом курултае, собравшемся на реке Керулен, присутствовал и Бату — его имя тогда было впервые упомянуто в «Сокровенном сказании», и притом сразу же поставлено на второе место, вслед за именем старшего из оставшихся в живых сыновей Чингисхана Чагатая. С этого времени во всех официальных решениях, принимаемых от имени «Золотого рода» наследников Чингисхана, имя Бату возглашалось рядом и наравне с именами старших Чингисидов — Чагатая, Угедея и Тулуя.

«В год Мыши[1] в Керуленском Кодеу-арале собрались все полностью: Чагатай, Бату и прочие царевичи правой руки; Отчигин-нойон, Есунге и прочие царевичи левой руки; Толуй и прочие царевичи центра; царевны, зятья, нойоны-темники и тысячники. Они подняли на ханство Угедей-хана, которого нарёк Чингисхан. Старший его брат Чагатай, возведя своего младшего брата Угедея на ханский престол, вместе с Толуем, передал во власть его телохранителей государя и отца своего… Точно таким же образом он передал во власть Угедея удел центра».

Церемонию поставления великого хана красочно описал Рашид ад-Дин. На реку Керулен вместе с Бату прибыли и многие из его братьев — Орда, Шибан, Берке, Беркечар, Тука-Тимур, Тангут. В течение трёх первых суток все были заняты «удовольствиями, собраниями и развлечениями». Затем состоялась сама церемония. «Все сняли с головы шапки и перекинули пояса через плечо… Чагатай-хан взял Угедей-каана за правую руку, Тулуй-хан за левую руку, а дядя его Отчигин за чресла и посадили его на каанский престол. Тулуй-хан поднёс чашу, и все присутствующие внутри и вокруг царского шатра девять раз преклонили колена и провозгласили здравицу державе с восшествием его на ханство, и нарекли его кааном. Каан приказал представить богатства сокровищниц и оделил каждого из родных и чужих, соплеменников и воинов соразмерно своему великодушию. И когда он кончил пировать и дарить, то приказал, согласно их обычаю и правилу, последующие три дня раздавать пищу ради души Чингисхана. Выбрали сорок красивых девушек из родов и семей находившихся при нём эмиров и в дорогих одеждах, украшенных золотом и драгоценными камнями, вместе с отборными конями принесли в жертву его духу». Впоследствии при жизни Бату подобные церемонии будут проходить ещё дважды или трижды. Но сам он, даже оказавшись старшим среди наследников своего деда, решительно откажется взойти на престол великого хана.

Став главой отцовского улуса, Бату, однако, не обладал всей полнотой власти и вынужден был делить её с братьями, и прежде всего со своим старшим братом Ордой. «При жизни отца и после него», пишет Рашид ад-Дин, Орда «был весьма уважаем и почитаем». Он «был согласен на воцарение Бату, и на престол на место отца именно он его возвёл». Но в ярлыках, которые писались на имя братьев, имя Орды ставилось выше, чем имя Бату. Более того, старшему из братьев досталась и основная часть отцовского войска. «Бату, который отличался проницательностью, правосудием и щедростью, сделался наследником царства отцовского, а четыре личные тысячи Джучиевы… составлявшие более одного тумана (десяти тысяч. — А. К.) живого войска, находились под ведением старшего брата Хорду (Орды. — А. К.)», — читаем в сочинении младшего современника и протеже Рашид ад-Дина Ибн Фазлаллаха, получившего почётное прозвище Вассаф-и-хазрет («панегирист его величества»), или просто Вассаф¹⁶. Были разделены и земли: Бату ведал «правым крылом», то есть западной частью улуса, а Орда — «левым», то есть восточной, совпадавшей с коренным юртом отца. При этом из отошедших ему владений Бату должен был наделить и большинство своих братьев (а у Джучи, по некоторым сведениям, было до сорока сыновей). Исследователи справедливо полагают, что завоевания Батыя в Европе не в последнюю очередь объясняются его желанием увеличить собственные владения, завладеть землями, которые принадлежали бы ему лично, которые он мог бы оставить своим наследникам и на которые другие представители рода не могли претендовать. И, как мы знаем, ему это вполне удалось.

Улус Джучи превосходил размерами прочие улусы Монгольской империи. Он был изначально обращён на запад — принадлежал «правой руке», по выражению монгольских хроник того времени. Чингисхан включил в него земли завоёванного им Хорезма, верховьев Сырдарьи, части Семиречья и Прииртышья, восточные области Дешт-и-Кипчак — великой Половецкой степи, — доходившие до Волги (Итиля), а также все те территории к западу от Волги, которые ещё не были завоёваны монголами. А потому улус не имел границ на западе. Он простирался до крайних пределов мира, охватывая земли тех народов, о которых монголы знали, и даже тех, о которых им только предстояло узнать. По-видимому, монгольский обычай требовал, «чтобы степень отдалённости удела каждого сына соответствовала его возрасту, — писал по этому поводу В. В. Бартольд. — Джучи, как старший сын, получил самый отдалённый удел; после расширения пределов империи к нему и его потомкам перешли все монгольские завоевания на крайнем северо-западе, “до тех мест, куда доходили копыта татарских коней”»¹⁷.

Решение о походе на запад было принято ещё Чингисханом, но Джучи — то ли из-за болезни, то ли по каким-то иным причинам — так и не приступил к завоеваниям на этом направлении. Приняв власть над империей монголов, Угедей подтвердил отцовское распоряжение. На том же курултае 1229 года он, посоветовавшись со старшим братом Чагатаем, принял решение продолжить военные действия, «не законченные ещё при его родителе, Чингисхане». В первую очередь речь шла о завоевании Китая, а также о продолжении войны с сыном хорезмшаха Мухаммеда Джелал ад-Дином, бежавшим от монголов сначала в Афганистан, а потом в Иран, Азербайджан и Грузию и много и успешно воевавшим с ними (он будет окончательно разбит и погибнет в 1231 году). Но одновременно с этим Угедей объявил о выступлении в поход против «северных стран», ещё не покорившихся монголам, «Бату, Бури, Мунке и многих других царевичей».

Так рассказывает священная летопись монголов — «Сокровенное сказание». Однако рассказ этот, несомненно, требует комментариев.

Ещё в начале 1220-х годов, в разгар войны с хорезмшахом Мухаммедом, Чингисхан отправил по следам бежавшего хорезмшаха своих лучших полководцев, «цепных псов» Джебе и Субедея, с тридцатью тысячами воинов. Преследуя врага, монголы вторглись в Иран, затем, сея повсюду разрушения и смерть, прошли Северный Азербайджан, Грузию, нанесли жестокое поражение аланам (предкам нынешних осетин) и кипчакам (половцам), захватив в числе прочих город Судак в Крыму. Половцы обратились за помощью к русским. 31 мая 1223 года состоялась печально знаменитая в нашей истории битва на Калке, в которой полегли девять русских князей, в том числе великий князь Киевский Мстислав Романович и черниговский князь Мстислав Святославич, и несколько тысяч простых воинов. Монголы дошли тогда до города Новгорода-Святополча на Витичевском холме на Днепре, в непосредственной близости от Киева и Переяславля; жители городов, оказавшихся на их пути, не зная, что ждать от неведомых завоевателей, выходили с крестами им навстречу, «они же, — по словам летописца, — перебили их всех»¹⁸. На этот раз монголы ушли из русских пределов — они выполняли волю своего повелителя Чингисхана, который поручил им в трёхлетний срок покончить с хорезмшахом и через степи Дешт-и-Кипчак вернуться на соединение с главными монгольскими силами. Тогда русским казалось, что этот неведомый и страшный народ ушёл навсегда и больше не вернётся в их пределы. «…О сих же злых татарах… не ведаем, откуда пришли на нас и куда опять делись, только Бог весть», — записывал русский книжник. На обратном пути войска Джебе и Субедея потерпели поражение от волжских болгар, чьё государство было расположено на Средней Волге; по свидетельству восточных хронистов, монголы попали в устроенную болгарами засаду и потеряли едва ли не бóльшую часть своего войска. Впрочем, для самого Чингисхана этот поход носил разведывательный характер, и он не жалел о потерях: важнее было выяснить силу будущего противника, узнать, с кем предстоит сразиться монголам, когда придёт пора выступить в поход на запад.

Ко времени курултая 1229 года Субедей воевал на западе Дешт-и-Кипчак, вблизи границ Волжской Болгарии. Царевичам «правой руки», и прежде всего Бату, и было поручено выступить на помощь ему, «так как Субетай-Баатур встречал сильное сопротивление со стороны тех народов, завоевание которых ему было поручено ещё при Чингисхане». В «Сокровенном сказании», откуда взяты эти строки, приведён перечень одиннадцати народов, завоевание которых было поручено Субедею Чингисханом и завоевать которые предстояло теперь Бату: «канлин» (то есть канглы, племенное объединение, обитавшее в Приаральских степях и Заволжье и возникшее, как считают, в результате смешения местного огузско-печенежского населения с половцами), «кибчаут» (то есть собственно кипчаки — половцы), «бачжигит» (башкиры или уральские венгры), «орусут» (русские), «асут» (асы, то есть аланы), «сесут» (по-видимому, жители Саксина, города в устье Волги, возникшего на месте прежней столицы Хазарского каганата, то есть в основном те же половцы, торки-огузы и остатки прежнего хазарского населения), «мачжар» (венгры-мадьяры), «серкесут» (черкесы, или адыги), «булар» (волжские болгары), а также какие-то неведомые нам «кешимир» и «келет» (в другом перечне того же источника названные «рарал»; возможно, «келар» — те же венгры). Указаны были и две многоводные реки, через которые предстояло переправиться во время великого Западного похода, — Идил (Адил) и Аях (Джаях), то есть Волга и Яик (Урал), а в числе городов, обозначенных как цель похода самим Чингисханом, значился Кивамен-кермен, то есть Киев. Как видим, слава о главном и самом богатом городе Руси достигла Монгольских степей раньше, чем посланное на запад войско выступило в поход.

Субедей действительно встречал «сильное сопротивление» на западе. Около 1229 года его войска разгромили половцев, живших в низовьях Волги, и вынудили их бежать из своей земли, а также разбили болгарские заставы на Яике. Об этом сообщил русский летописец, записавший под 1229 годом (6737-м от Сотворения мира): «В том же году саксины и половцы прибежали снизу к болгарам, спасаясь от татар; и сторóжи болгарские прибежали, разбитые татарами у реки, называемой Яик»¹⁹. Однако развивать свой успех монголы пока что не стали.

На востоке всё делается медленно и неспешно. Здесь не принято торопить события. Решение о выступлении в поход Бату и других царевичей означало лишь подготовку к походу, не более. Для того чтобы завоевать названные одиннадцать народов (а также и другие народы, которые должны были встретить монголы на своём пути), требовались силы не одного Субедея и даже не одного только Улуса Джучи, но всей Монгольской империи. Между тем ко времени курултая на реке Керулен главным врагом монголов оставался Китай, точнее, государство чжурчженей — династии Цзинь, занимавшее земли современного Северо-Восточного и Северного Китая. Летом 1230 года Угедей вызвал с запада Субедея — лучшего полководца времён Чингисхана и его ближайших преемников. Субедей участвовал во всех решающих сражениях китайской кампании. По всей вероятности, в этой войне принял участие и Бату. Великий хан Угедей «дал повеление, чтобы и Бату-хан был вместе с ним в этом походе, — читаем в «Родословном древе тюрков» хивинского хана Абу-л-Гази. — Бату-хан с пятью своими младшими братьями участвовал в этом походе»²⁰. Абу-л-Гази и сам был Чингисидом, потомком младшего брата Бату Шибана, а потому мог достоверно знать о данном эпизоде в биографии своего предка. Известно, что по окончании Китайской войны, когда Угедей-хан раздавал земли в собственность своим родичам, членам «Золотого рода», а также виднейшим нойонам, участникам кампании, он первым оделил Бату, выделив ему подворья в округе Пинъянфу (в современной провинции Шаньси)²¹. Однако особыми подвигами в ходе войны Бату не отличился: его имя ни разу не упомянуто в связи с Китайской войной в официальной китайской хронике «Юань-ши» и других китайских и монгольских источниках.

Китайская война оказалась не такой уж простой для монголов, но — как и прежние их войны — закончилась полным разгромом врага. Под ударами Субедея пала южная столица государства Цзинь город Кайфын; император бежал в свой последний оплот Цайчжоу, но монголы осадили его и там. В феврале 1234 года «владетель Цзинь передал престол отпрыску своей династии Чэнлиню, а затем повесился и тело его было сожжено. Город был взят, схватили Чэнлиня и убили его… Государство Цзинь пало»²².

Это событие стало вехой не только в истории Китая, где воцарилась новая, монгольская, династия Юань. В конечном счёте оно решило участь многих стран и народов, расположенных на другом конце великого Евразийского материка. Ибо монголы высвободили силы для похода на запад, в страны Восточной и Центральной Европы, и готовы были всей своей мощью обрушиться на новых врагов.