"Северная война. Северная война и шведское нашествие на Россию. Русский флот и внешняя политика Петра I" - читать интересную книгу автора (Евгений Тарле)

7

Постараемся в самых кратких словах напомнить, что представляло собой шведское войско в те годы, когда ему пришлось вести это кровавое долгое единоборство с армией, постепенно создававшейся Петром, Меншиковым, Корчминым, Шереметевым, Репниным и другими.

Шведская армия еще с конца XVI в. считалась одной из лучших, а со второй четверти XVII в. — самой лучшей из всех армий Европы, и эта репутация была упрочена блестящими победами Густава Адольфа в годы Тридцатилетней войны и далее. Прежде всего шведской центральной власти удалось раньше Франции, раньше Габсбургской державы, раньше Испании, не говоря уже о Польше, превратить конгломерат феодальных ополчений и взятых со стороны наемников в войско, в самом деле отвечающее потребностям успешной военной борьбы в новых условиях абсолютистского периода, времени объединенных вполне или заканчивающих свое объединение «национальных» государств. Даже во Франции в период от смерти Франциска I до начала правления Людовика XIV армия сохраняла следы своего позднесредневекового происхождения, когда она сложилась, — и не только при так называемых "религиозных войнах" второй половины XVI в., но и Генриху IV, и Ришелье, и Мазарини приходилось с этими пережитками очень считаться. Империя Габсбургов и до и во время Тридцатилетней войны не могла избавиться от дробления вооруженных сил, от зависимости и часто бессилия перед лицом могущественных феодалов и смелых кондотьеров особого, специфического типа, вроде Валленштейна. В Швеции армия иного типа, соответствующая более новой социально-экономической формации общества, показала себя во всем блеске в годы Тридцатилетней войны, когда она разгуливала по государствам Средней и Северной Германии, гоня перед собой врагов, и когда перед Густавом Адольфом трепетали Австрия, Бавария, Венгрия, Польша, а его дружбы искали Франция, Голландия, Дания. Строгая дисциплина и неустанная военная выучка отличали шведское воинство, а богатейшая руда и высокоразвитая металлургия снабжали шведов превосходным оружием. Стойкость, выдержка, храбрость в бою, уменье безропотно переносить все невзгоды, трудности и опасности долгих, годами длившихся походов — все это в течение всего XVII в. поражало и пугало современников, которым приходилось приглядываться к шведским военным силам. Со времен того же Густава Адольфа в традициях шведской армии была известная, охотно демонстрируемая и офицерством и рядовыми протестантская религиозность или, вернее, аффектация религиозности. У них это не переходило, как нередко у английских пуритан, у солдат Кромвеля, Фэрфакса и Брэдшо, в фанатическую нетерпимость и агрессивное ханжество, но во всяком случае эта черта еще более скрепляла в войске корпоративный дух и дисциплину.

В разгульные, кровавые, анархические времена Тридцатилетней войны на фоне неистовства и погромов одичавшей солдатчины, бродившей по Центральной Европе под разными знаменами, но одушевленной одинаково грабительскими целями, шведы славились некогда своим терпимым и сравнительно не жестоким поведением относительно мирного невооруженного населения. Замечу, однако, что во времена Карла XII шведская армия в этом отношении сильно изменилась. Еще в Саксонии, протестантской стране, размещенные компактно, в двух-трех городах, под наблюдением короля и генералов, шведы вели себя сравнительно более сдержанно, да и то далеко не все полки и не всегда, но в Польше — уже значительно хуже, а в Белоруссии и Украине еще более разнузданно и нетерпимо. Этому способствовало и то основанное на легкомыслии, грубости чувства, эгоистической бессердечности, невежестве и самонадеянности пренебрежение к восточному врагу, которое навсегда усвоил себе Карл XII и которое, распространяясь от королевского штаба после первой Нарвы, проникло в низы шведской армии. Солдаты Карла XII свирепствовали на Украине так, как никогда и не подумали бы делать, например, в Саксонии или в Дании, хотя и вообще былых "благочестивых евангелических воинов" Густава Адольфа солдаты Карла XII уже мало напоминали.

Особенно отличались безобразиями всякого рода и насилиями над мирными жителями нерегулярные конные отряды добровольцев-наемников, которые также принимали участие в походах Карла. Они состояли под командой своих собственных начальников, подчинявшихся непосредственно королю. Таковы, были прежде всего так называемые "волохи".[19]

Отряд волохов (иначе называющихся в источниках «валахами», «валаками») состоял из молодежи Валахии и Молдавии, поступившей на шведскую службу. Это был элемент авантюристический, состоявший на жалованьи; они поступали на шведскую службу с полного согласия (и даже с поощрения) турецкого правительства, которому тогда принадлежали Молдавия и Валахия. Но эти люди очень легко обходились и без турецкого разрешения и нередко поступали на службу России, Венгрии, Австрии и других держав. Это были кондотьеры, шедшие на войну для обогащения и грабежа.[20] Карл XII охотно принимав их на службу, не зачисляя, однако, в состав своей регулярной армии. Шведские историки откровенно признают, что, например, пленных русских, захваченных в 1700 г., еще отправляли в Швецию на работы (и держали там, прибавим, в таких условиях голода и жесточайших побоев, что выживали очень немногие), но уже взятых впоследствии в Польше, а особенно попадавших в руки шведов во время нашествия на Россию в 1708–1709 гг., в плен очень часто не брали, а просто убивали после сражения. Слишком много возни, очевидно, было отправлять их так далеко, за море, в Швецию, да еще и с тем надо было считаться, что ведь обеспеченного тыла и связи с этой далекой базой, т. е. Швецией, у Карла никогда не было. Для шведов и их короля оказалось гораздо проще и короче связать русских пленников веревками, положив одного на другого по трое, и поразить эту живую груду тел штыком или саблей. В свободное время от военных трудов и от обязательных двух в день лютеранских богослужений набожный король Карл охотно развлекался на походе именно этим способом ускоренного разрешения вопроса о русских пленниках. Так было, например, после победы шведов при Фрауштадте (2 февраля 1706 г.).[21]

Вообще, изучая историю шведско-русской войны, мы должны признать, что шведы, соблюдая в той или иной степени бывшие в те времена в ходу обычаи и правила по отношению к неприятелю, будь то датчане, саксонцы, поляки, обнаруживали относительно русских при всех условиях, когда сила была на их стороне, варварскую жестокость. Это даже поражало таких представителей европейского общественного мнения, как Вольтер, который был очень расположен к шведам. Вольтеру рассказал польский король Август II, как один русский офицер уже после сражения был убит пистолетным выстрелом лично самим генералом Стенбоком, командовавшим шведами.[22]

В Белоруссии и на Украине Карл лишь продолжал, правда в сильно увеличенном размере, тот же метод обращения с населением, какой практиковался им раньше в Литве, Польше, в Саксонии. Так как западные историки проявляют много благородного негодования по поводу действий Шереметева в Лифляндии, то должно напомнить, что все-таки Шереметев не издавал приказов об убийстве заведомо ни в чем невинных, как это случалось неоднократно с Карлом XII. Услыхав о каком-то совсем ничтожном нападении на шведский пикет близ Торуня, Карл пишет Реншильду: "Было бы самое лучшее, чтобы все эти места были уничтожены путем разграбления и пожаров и чтобы все, кто там живет, виновные или невинные (skyldiga eller oskyldiga), были уничтожены". И желая, чтобы Реншильд понял его как следует, король прибавляет спустя месяц: должно выбивать из населения контрибуцию, каким угодно способом. "а эта страна может страдать, сколько ей угодно… Те, кто не остается дома, должны быть разорены, а их жилища сожжены… Посылаю вам кавалерию, чтобы преследовать бродящих тут каналий… Контрибуцию взыскивать огнем и мечом. Скорее пусть пострадает невинный, чем ускользнет виновный… Сжечь местечко, где было совершено нападение на валахов… все равно, виновны ли владельцы домов или невинны…" Такие приказы сыплются из-под пера Карла, как из рога изобилия: "…надо вешать, если даже лишь полдоказательства есть налицо… даже дитя в колыбели не должно получить пощаду".[23] Магнуса Стенбока, свирепого, подлого палача, который убивал безоружных пленных русских собственноручно, король одобрял за исправное выполнение открытого им, Карлом, способа взимания контрибуций: этот способ, которым пользовался и другой его генерал, Мейерфельд, заключался в том, чтобы, начиная с предместий, приступать к систематическому сожжению городов и прекращать поджоги лишь по внесении контрибуции. "Я тут в полумиле от Люблина, а Мейерфельд стоит со своим гарнизоном в городе и начинает их вгонять в пот поджогами. Я думаю, он выжмет из них чистыми деньгами… а если они не заплатят, он начнет сжигать эффективно",[24] — сообщает король Стенбоку.

Таковы были воззрения Карла XII и способы обращения с населением оккупируемых стран, принятые в шведской армии в годы, когда король готовился вторгнуться в Россию.

И нигде король и его солдаты так не свирепствовали, как в России, не только потому, что их приучили смотреть на русских не как на людей, но и потому, что нигде, ни в Пруссии, ни в Польше, ни в Саксонии, население не оказывало им такого упорного сопротивления, как в Белоруссии, в Северской Украине, в Гетманщине и в Украине Слободской.