"Почему ты меня не хочешь?" - читать интересную книгу автора (Найт Индия)8Если раньше моя личная жизнь была фактически мертва, то теперь я с восторгом замечаю, что на некогда девственно-белых страницах моего ежедневника синеет несколько заметок о назначенных встречах. Конечно, ничего особенно увлекательного, но на безрыбье... При желании я могла бы даже запланировать ужин с Уильямом Купером – он оставил Фрэнку несколько сообщений, но желания встречаться с этим старым бледным членом у меня нет. До сих пор от ужаса волосы по всему телу дыбом встают и подмышки чешутся, как только вспоминаю, что Купер касался меня И вот я с легким сердцем вприпрыжку бегу к телефону – кто-то позвонил в одиннадцать утра. Легкость в ногах и на сердце объясняется следующим: а) моя личная жизнь пробуждается от долгой зимней спячки; 6) вчера Луиза сообщила мне преприятнейшее известие – Янгста, также известный под именем Адриан, попросил у нее номер моего телефона. На что я ответила: “Неплохо”, а Луиза добавила: “Очень даже неплохо” – и спросила, не интересуют ли меня его возраст и фамилия. Я сказала, что нет, поскольку женщина, мечтающая сделать это раком с Паровозиком Томасом, просто не может дать дельного совета по части мужчин. И потом, меня совершенно не волнуют ни его фамилия-имя, ни возраст. Главное, что он симпатичный, по крайней мере если его побрить; вероятно, обладает хорошим чувством юмора, и с ним не соскучишься, он ведь такой знаток молодежной моды. Я все время твержу Фрэнку, что нужно не отставать от времени, следить за модой. На что он неизменно отвечает: “Мечтать не вредно”. (Это обычно после того, как я прошу его втолковать мне, почему облитые краской и прибитые к полу джинсы считаются столь же большой эстетической и культурной ценностью, как, например, картины Вермеера. Я и с Домиником часто спорила на эту тему.) Да, возможно, я ничего не понимаю в Молодых (сорок – это молодой?) Английских Художниках, но зато готова попытаться развить у себя вкус к музыке Янгсты. Хотя, честно признаться, вчера я слушала его шоу по радио и не поняла ни слова из того, что он говорил. Он изъясняется на каком-то неизвестном мне диалекте. Может быть, я просто слушала вполуха, поскольку одновременно играла с Хани. С музыкой у меня вообще дело швах, поскольку я выросла на Джонни Холлидей, Клоде Франсуа и Сильви Варган. (Мой любимый Клод, или, как его называли, Кло-Кло, умер от шока после удара током, когда засунул в ванну подключенный фаллоимитатор. По-моему, в день его похорон был объявлен национальный траур. А двое других теперь уже нянчат внуков, но все еще молодцы. Так что рок-н-ролл жив!) Но он – в смысле, не призрак Клода с вибратором в заду, а Янгста – наверняка смог бы мне втолковать все тонкости современной музыки за ужином в каком-нибудь французском ресторане. Все-таки имя у него французское – Адриан, – еще одно очко в его пользу. Звонит телефон: наверняка это Адриан. – Так-так, – говорит неопознанный голос, – миссис Мидхерст. – Доминик, это ты? – Нет, вряд ли. Мой бывший сейчас в Токио, но больше меня так никто не называет. За исключением официальных лиц. – Не-ет, – елейно тянет голос. – Не угадала. – Я не знаю, кто вы, – искренне говорю я. Наверное, кто-то из “официальных лиц”. – Газовщик? Электрик? Рекламный агент? Если да, то спасибо, у меня все есть. – Нет. – Звучит это уже не так самоуверенно. – Намекните, – вздыхаю я. Ненавижу такие телефонные интриги; кроме того, мой собеседник вполне может оказаться психом-маньяком. – М-м-м, – хрипло мычат мне на том конце провода. – Ррррр. Господи! Только не это! Купер. Невыносимо. Может, мне просто повесить трубку? Нет, нельзя. В конце концов, бедняга дал то, что мне требовалось, и он не виноват, что у него бледный пенис, да и сам он немного странноват. Но как он узнал мой номер телефона? Наверное, от Изабеллы. Боже мой. – Ой! – Захлопываю открытый от ужаса рот и заставляю себя улыбнуться. – Здравствуйте. – Притворилась, что не узнала меня, решила поиграть, да? – мурлычет Купер, к которому мигом возвращается самонадеянность. Так и кажется, что сейчас добавит: “Шалунишка”. Он понижает голос и томно хрипит: – Если подумать, ты и тогда со мной хотела поиграть. Развратная штучка. Думаю, что в тот момент доктор Купер решил, что общается по телефону с настоящей живой свиньей, потому что я выдаю громкий, ужасный и безусловно свинячий хрюк – крайне неприличный звук, полное впечатление, что кто-то громко выпустил газы. – Хрррррррю, – поспешно добавляю я для большей сексуальности и задыхаюсь от смеха. Тишина. Потом: – Эй. С тобой все в порядке? – Хааааааа. – Стон ненамеренный, просто я все еще не в состоянии нормально дышать. – О господи. Все, сил моих больше нет. Кладу трубку на журнальный столик и сгибаюсь пополам, свесив голову к полу. Так я стою с полминуты, хватая ртом воздух, словно курильщик, докурившийся до рака легких. – Прости, – хриплю я наконец в трубку. – Не знаю, что на меня нашло. – А я знаю, – воркует Купер. Боже мой, как неловко. Может, я и не собираюсь снова встречаться с Купером, но вовсе не хочу, чтобы он считал меня свиньей в полном смысле этого слова. – Не будем об этом, – говорю я, прочищая горло, которое все еще побаливает. – Чем занимаешься? – Вспоминаю нашу ночь, – вкрадчиво шепчет он. – Хм, – уклончиво отвечаю я. – Я знаю, что это было... – В его голосе снова слышатся похотливые нотки. – Хм? – повторяю я, поскольку все еще не решаюсь изъясняться словами. – Тот странный звук... – Прости, – быстро перебиваю я, – мне нездоровится. Больна. У меня горло болит. Иногда мне трудно дышать. – Ерунда, – ласково говорит он. – Этот звук я уже слышал. Догадываешься когда? – Нет, – почти шепотом, сжимаясь от страха, отвечаю я. Что бы он сейчас ни сказал, я наверняка снова не смогу сдержать смех. – Когда ты кончала, – рычит он. От шока я чуть не роняю трубку. – Что? Что ты сказал? Купер довольно смеется. – Когда ты кончала, – повторяет он, – то есть когда у тебя был оргазм, ты хрюкнула. – Не хрюкала я! Господи, этот мужик что, совсем свихнулся? – Уверяю тебя, хрюкала. – Может быть, у меня и был оргазм, Уильям, но я не хрюкала. Что за вздор? Надо же додуматься до такого. Полный маразм! Не было, не было этого! – Ты и сейчас, только что, тоже кончила, так ведь? – продолжает он, игнорируя мои бурные возражения. – НЕТ!!! – ору я в полной ярости. – Нет, нет и еще раз нет! Какого черта! Я не кончала. Так, хрюкнула нечаянно. И могу тебя уверить, что я никогда, слышишь, никогда не хрюкаю во время оргазма. Какая абсурдная мысль! Как ты вообще смеешь звонить мне и говорить такие мерзости, будто я визжу свиньей во время оргазма? Как ты посмел, Уильям? – Успокойся, – отвечает Купер. – Я всего лишь сказал правду, которая мне известна. Все это время я в бешенстве носилась взад и вперед по комнате, а теперь сижу, оцепенев от ужаса. – Уильям? – Миссис Мидхерст? – Зови меня Стелла. В конце концов, мы с тобой трахались. – Это я прекрасно помню. – Послушай, ты серьезно? В твоих словах есть хотя бы грамм, унция, крупинка правды? – Я почти готова расплакаться. – Что ты, сама того не замечая, хрюкнула в момент, скажем так, кульминации нашего акта? – Да, – шепчу я. Сама того не замечая? – Боюсь, что да, – весело отвечает Купер. Трубка падает у меня из рук – прямо как в кино. – Стелла? – доносится голос Купера с пола. – Алло? Я поднимаю трубку. – Клянись жизнью, клянись своим – Клянусь, – с готовностью отзывается он. – Но на твоем месте я бы не стал так расстраиваться. Некоторые женщины вообще могут обмочиться во время оргазма, а одна наша общая знакомая вопит, как осел. Я знавал немало девушек, которые в такой момент кричат “папа”. Обычно они из Клапама. – Мне кажется, – говорю я, отчаянно пытаясь вернуть себе хотя бы часть достоинства, – что я бы об этом знала. Ведь это же мое собственное тело и мои собственные – Скорее всего. Вообще-то я позвонил, чтобы пригласить тебя на ужин. – А что ты имел в виду под “сама того не замечая”? Что я хрюкала и хрюкала не переставая? – Нет, насколько я помню, только один раз. Я знаю один итальянский... – Я тебе перезвоню. Мне надо идти. – У меня от напряжения желудок свело и в голове зашумело. Боже мой! Я хрюкаю во время оргазма. Думаю, за всю свою жизнь мне еще никогда не было так стыдно. Однажды, еще в детском саду, я описалась и даже сейчас, тридцать пять лет спустя, все отчетливо помню: ярко-желтая струйка звучно стекала на линолеум. Тогда мне было очень стыдно. Да, признаюсь, иногда я была не слишком добра и тактична с другими людьми, но по крайней мере меня после мучила совесть. По отношению к своим родителям у меня тоже двоякие чувства, но, право слово, никто не любит своих родителей безоговорочно. Ничто, ничто из всего мной совершенного в этой жизни не могло бы повлечь такого Я забираюсь в постель – потому что ничего другого в голову не приходит, и выпиваю успокоительного. Первая мысль – позвонить всем мужчинам, с которыми я когда-либо спала, и спросить напрямую. Пока действует успокоительное, шок будет не таким сильным. Но я не знаю их телефонов, за исключением номеров Доминика и Руперта. Доминик сейчас спит в Токио, а Руперт будет здесь завтра. Вот когда приедет, тогда и спрошу. Этого просто не может быть. Иначе кто-нибудь уже обязательно сказал бы мне. Обязательно. Боже мой. Мне приходится выбраться из своей берлоги, потому что надо покормить Хани – Мэри только что привела ее из детсада (сегодня я была бы не в силах вынести присутствие Марджори). Она сидит за обеденным столом и лепит колечки из пластилина (“Ой, улитки”), пока я стою у плиты и разогреваю курицу карри с рисом, которую вчера приготовил Фрэнк. У меня до сих пор сводит желудок и подмышки от ужаса чешутся нестерпимо. Я готова расплакаться. Нет, честное слово. Мало того, что я горю от стыда, я теперь никогда больше не смогу заниматься сексом. Нет, не совсем так. Есть, конечно, выход. Можно выучить азбуку глухонемых и найти себе подходящего партнера. Лучше еще и безрукого – чтобы он не мог написать правду обо мне. Но разве найдешь этих безруких глухонемых, когда надо. Я уже почти рыдаю. – Эй, – окликает меня Фрэнк, входя в дом из сада. – Что случилось? Отчего такое печальное лицо? Привет, милая, – говорит он Хани, потрепав ее по пухленькой щечке. – Пйивет, – радуется она. – Нормальное лицо, – отвечаю я и натянуто улыбаюсь, дабы подтвердить, что я в прекрасном расположении духа и счастлива, как воробей в весенний день, чик-чирик! – Как дела на работе, дорогой? – Фозерингтон из отдела финансов – такой зануда, – отвечает Фрэнк (всегда-то он понимает шутки). – Тут для меня хватит или мне бутер перехватить? – Потом заглядывает в холодильник: – Сок? – Да, пожалуйста, достань для Хани. Еды полно, и вообще – ты же ее готовил, так что имеешь на нее полное право. – Отлично. – Фрэнк достает тарелки и надевает Хани клеенчатый нагрудник. – Готовишься к завтрашнему вечеру? – А что будет завтра вечером? – Завтра вечером будет пятница, Стелла, и мы с тобой идем развлекаться. – Ах да. – Я вспоминаю, как обрадовалась, когда Фрэнк предложил мне пойти с ним на вечеринку и научить искусству флирта. Сейчас кажется, что это было тысячу лет назад, в далеком прошлом, до того, как моя сексуальная жизнь потерпела крах. – Сначала намечается тусовка в Шордиче, потом вечеринка в Сохо, а потом, если тебе к тому времени еще не надоест, можно податься на Олд-стрит. – Знаешь, приезжают папа и Руперт. Мне неловко оставлять их одних. – Стелла, – сурово говорит Фрэнк, – я сам слышал, как ты их предупреждала, что вечером тебя дома не будет. – М-м-м, – облизываюсь я, – потрясающе вкусно. Ты добавил сюда кардамон? – Да, и корицу. – Ты здорово готовишь. – Я наваливаю себе еще риса. – А почему ты никогда не готовишь для своих женщин? – Потому что еда их не интересует. И не увиливай. – Хорошо. Насчет завтра. Я не знаю, Фрэнки, смогу ли пойти. – Почему? И почему ты такая красная? – Потому что переполнена благодарностью и уважением к тебе. Фрэнк закатывает глаза. – Правда, Фрэнк, насчет завтра я еще не решила. – Дорогая, ты падаешь в моих глазах. – Я могу встречаться только с глухими, – шепчу я, опуская голову. – Или с безрукими немыми. Да все нормально, и похуже бывает. Фрэнк, у тебя нет знакомых глухих мужчин? Пожалуйста, это очень важно. Правда, это сильно сужает круг поиска партнера. – Ты что, обкурилась? – спрашивает Фрэнк. – Несешь какую-то чушь. Я смотрю на Хани, которая пытается одной рукой есть рис, а второй гладить пластилиновую “улитку”. – Я... – Что, Стелла? Ты заболела? Девочка моя, ты о чем? – Я... это... ну, то есть... – Нет, я не могу ему сказать. Мне так стыдно, что уши горят и в трубочку сворачиваются. – Так что? Ты это, или то, или совсем того? Говори же, Стелла! – Я не могу тебе сказать. То есть могу, но потом мне придется тебя убить. – Да что с тобой? – Фрэнк начинает злиться. – Я издаю ужасные звуки во время оргазма, – выпаливаю я со всхлипом. Фрэнк ставит на стол стакан с соком и смотрит на меня с открытым ртом. – Только не смейся, умоляю тебя, – театрально хнычу я. – Я и не смеюсь, – уверяет он, но уголки губ уже ползут вверх, и от бессилия я кидаю в него комочек риса. – Какие звуки? – Я... я... – О господи! Господи боже мой. Он старается сохранить серьезное и сочувственное лицо, но не слишком удачно – я прекрасно вижу, что он готов расхохотаться. – Слушай, у меня жизнь на глазах рушится, – скорбно говорю я. – Попытайся хотя бы сделать вид, что тебе меня жаль. – Хрюкаешь? Вот так? – Фрэнк издает смачный хрюк. – Да, наверное. – Что, вот так прямо и хрюкаешь? – Он хрюкает три раза подряд, с каждым разом все громче, и потом с недоверием таращит на меня глаза. – Пятачок, – говорит Хани с набитым ртом. Потом тоже хрюкает, разжеванная курица разлетается по всему столу, и Хани хихикает. Смешно ей. – Хани, я этого не говорил. – Фрэнк уже откровенно давится от смеха. – Хрю. Хрю, хрю. ХРЮ! Тут к нему радостно присоединяется Хани, и вскоре кухня уже напоминает шумный свинарник. – Да уж, – успокоившись, говорит Фрэнк, – утонченная дама. Парижская штучка. – Забудь, Фрэнк. – Я стараюсь оставаться невозмутимой и серьезной, но на самом деле готова сквозь землю провалиться от стыда. И зачем только я ему сказала. Такое чувство, что у меня под мышками ежики завелись. – Стелла? – Пожалуйста, не начинай. Зря я тебе рассказала. И вообще, в бессознательном состоянии человек за свои действия не отвечает... – Хрррррю, – грубо перебивает меня Фрэнк. – Хрю-хрю. – Зато ты за последние три месяца как минимум одной женщине кончил прямо в глаз, так что мы с тобой квиты. – Чушь собачья, – начинает Фрэнк, но я не даю ему договорить, потому что твердо знаю – прямо в глаз и кончил. – У меня есть неопровержимое тому доказательство – я слышала это собственными ушами. Поэтому давай договоримся вести себя как взрослые люди. Да, нам известны нелицеприятные факты из жизни друг друга, но мы постараемся о них забыть. Фрэнк почистил яблоко для Хани и теперь рассеянно кормит ее. Но видно, что он сейчас не о яблоке думает. – Но, Стелла, откуда ты это – Конечно нет. Я в такие моменты как бы отключаюсь. Разве во время оргазма ты себя контролируешь? И уж тем более никому в голову не придет вслушиваться, какие звуки он издает. – Тогда ты не можешь знать наверняка. – Кое-кто мне об этом сказал. – Кто? Этот кто-то наверняка пошутил. – У этого кого-то нет чувства юмора. К тому же это и не смешно. И, как я уже сказала, – Дедуля, – бормочет Фрэнк, будто его осенила гениальная догадка. – Тот дедок, с которым ты переспала. – Да, Холмс, вы угадали. Браво. А – Ну и зверинец у этого старикана был. Тигр переспал – Фрэнк! – кричу я, а Хани вслед за мной: “Фыэнк!” Фрэнк молчит, с перекошенным лицом продолжая кормить мою дочь яблоком. Я вижу, что он едва удерживается от истерического припадка – от усилий не заржать того и гляди глаза из орбит выскочат. Я бросаюсь к раковине и с остервенением принимаюсь за тарелки. Чувствую взгляд Фрэнка на своей спине. – А кто-нибудь еще, Доминик например, говорил тебе об этом? – Нет. – Никогда? – Нет, никто никогда не говорил мне: “Стелла, ты орешь как свинья недорезанная, когда кончаешь”. Странно, правда? – Не сердись, Бейб. Скорее всего, это случилось с тобой всего один раз. – Сомневаюсь. И не называй меня “деткой”, будто я шлюха какая. – Я снимаю с Хани слюнявчик и поднимаю ее на руки. И тут Фрэнка прорывает. – Я это сказал не в смысле “детка”, а в смысле... – гогочет он. До меня наконец доходит. – Да-да, Бейб, так звали поросенка в кино. Ха. Ха. Обхохочешься, как смешно. Мы с Хани пошли готовить комнаты для гостей, – сообщаю я с достоинством. – И между прочим, это была очень злая шутка. Поднимаясь по лестнице, я слышу, как Фрэнк сначала громко хохочет, потом заходится непристойным гоготом. Слышу, как он хлопает себя по бедрам. Потом что-то роняет. Да он там просто обезумел от смеха. – Хью, – тихо хрюкает Хани, уткнувшись мне в шею. – Ой, паасенок. – Нет, милая. Ох, поросенок. Ох, как стыдно поросенку, – говорю я печально. |
||
|