"Восемь ударов стенных часов" - читать интересную книгу автора (Леблан Морис)

Когда молодой человек прошел через террасу и очутился у ворот сада, мужчина и дама преградили ему путь.

— Извините, — проговорил мужчина, — я заметил ваше волнение. Дело ведь идет о Жаке Обриё?

— Да, да… о Жаке Обриё, — проговорил молодой человек. — Жак — друг моего детства… Я бегу к его жене… Она, вероятно, подавлена несчастьем.

— Могу я предложить вам свою помощь? Я князь Ренин, я и моя спутница рады были бы увидеть госпожу Обриё и предложить ей свои услуги.

Молодой человек, казалось, от волнения ничего не понимал. Он неловко представился:

— Дютрейль… Гастон Дютрейль…

Ренин сделал знак своему шоферу Клеману, посадил Дютрейля в автомобиль и спросил:

— Адрес? Адрес госпожи Обриё?

— Проспект Руль, 23 бис…

Ренин помог Гортензии занять место, сказал адрес шоферу и в пути начал расспрашивать Дютрейля.

— Я плохо знаю это дело. Объясните мне все в двух словах. Жак Обриё убил своего близкого родственника? Не так ли?

— Он не виновен, — ответил молодой человек, видимо не способный толком все объяснить. — Клянусь, что он невиновен. Я уже двадцать лет его друг… Он не виновен… и было бы чудовищно…

От него трудно было добиться чего-либо. Вскоре, впрочем, они были у цели. Дютрейль позвонил у маленького одноэтажного домика.

— Госпожа в гостиной со своей матерью, — доложила горничная.

— Я хочу их видеть, — сказал Дютрейль, пригласив своих спутников следовать за собой.

Они вошли в элегантную и довольно вместительную гостиную, которая раньше, вероятно, была кабинетом.

Там сидели две женщины в слезах. Одна из них, более пожилая, с седеющими волосами, поднялась навстречу Дютрейлю, который объяснил ей цель прихода Ренина.

— Муж моей дочери не виновен, — воскликнула старушка, — наш Жак прекраснейший человек, у него золотое сердце! Как он мог убить своего кузена!.. Он же горячо любил его. Клянусь вам, что он не виновен. И вот собираются совершить преступление — казнить его! Это убьет и мою дочь!..

Ренин понял, что все эти люди в течение долгих месяцев пребывали в полной уверенности, что невиновный не может быть казнен. Известие же о предстоящей неизбежной казни приводило их в состояние, близкое к безумию.

Ренин подошел к несчастной молодой блондинке, на лице которой выражалось глубокое горе. Гортензия села около нее, стараясь ее утешить. Князь проговорил:

— Сударыня, я еще не знаю, что я могу для вас сделать. Но честью моей ручаюсь, что если кто-либо может помочь вам, так это я. Я вас умоляю ответить ясно на мои вопросы, чтобы я мог проникнуться вашей точкой зрения относительно Жака Обриё. Ведь он, по вашему мнению, невиновен?

— О, конечно! — горячо вырвалось у нее.

— Так вот эту уверенность, которой вы не могли заставить проникнуться судебную власть, вы должны передать мне. Я не требую от вас подробностей, но прошу лишь ответить на ряд моих вопросов. Хотите?

— Спрашивайте.

Она была побеждена. Несколькими фразами Ренин заставил ее отвечать на вопросы. Гортензия лишний раз убедилась в том, какой способностью убеждать, подчинять и покорять обладал Ренин.

— Чем ваш муж занимался? — спросил он, предложив остальным хранить полное молчание.

— Он был страховым агентом.

— Хорошо шли его дела?

— До прошлого года хорошо.

— В последние же месяцы возникли денежные затруднения?

— Да.

— Когда совершено преступление?

— В марте, в воскресенье.

— Жертва?

— Дальний кузен, господин Гильом, живший в Сюрэсне.

— Какая сумма похищена?

— Шестьдесят тысяч, которые накануне этот кузен получил от старого должника.

— Ваш муж это знал?

— Да. В воскресенье об этом кузен ему сообщил по телефону, и Жак настаивал на том, чтобы эти деньги кузен не оставлял у себя, а положил на следующий день в банк.

— Это было утром?

— В час дня. Жак как раз должен был отправиться к Гильому на своем мотоцикле. Но он устал и предупредил его, что не выйдет. Весь день он оставался дома.

— Один?

— Да, один. Обе горничные ушли. Я отправилась с матерью и Дютрейлем в кино. Вечером мы узнали об убийстве Гильома, а на следующее утро Жака арестовали.

— На основании каких улик?

Несчастная заколебалась. Видимо, улики были подавляющие. Затем, по приглашению Ренина, она сразу все сообщила:

— Убийца отправился в Сен-Клу на мотоцикле. Следы мотоцикла те же, что и следы машины моего мужа. Нашли платок с монограммой моего мужа и принадлежащий ему револьвер. Наконец, один из наших соседей уверяет, что он видел мужа в три часа едущим на своем мотоцикле, а другой заявляет, что муж мой вернулся домой в четыре с половиной часа. Преступление же совершено в четыре часа.

— А как оправдывается Жак Обриё?

— Он утверждает, что после обеда все время спал. В это время кто-либо мог воспользоваться его мотоциклом. Платок и револьвер находились в сумке.

— Убийца мог и ими воспользоваться. Эти объяснения правдоподобны.

— Да, но судебная власть возражает следующее: никто не знал, что мой муж сидит дома, так как по воскресеньям он всегда после обеда уезжал.

— Дальше?

Молодая женщина покраснела и прошептала:

— В буфете Гильома убийца опорожнил полбутылки вина. На этой бутылке нашли отпечатки пальцев моего мужа.

Казалось, что она сделала последнее усилие и продолжать больше не может. Она погрузилась в глубокую задумчивость, из которой не в состоянии были ее вывести заботы Гортензии.

Мать же проговорила:

— Ведь он же не виновен? Не правда ли? Не могут же казнить невинного? Ведь это значит посягать на жизнь моей дочери. О, Боже, Боже! Что мы сделали? Почему судьба нас так жестоко преследует? Моя бедная Мадлена!..

— Она лишит себя жизни, — с ужасом прошептал Дютрейль. — Ей не примириться никогда с мыслью, что Жака гильотинируют… В эту ночь она убьет себя…

Ренин стал ходить по комнате.

— Вы ничего не можете сделать? — спросила его Гортензия.

— Сейчас одиннадцать часов с половиной, — ответил он с озабоченным видом, — и завтра утром…

— Думаете ли вы, что он виновен?

— Я не знаю… я не знаю. Убеждение несчастной так твердо и трогательно, что с ним необходимо считаться. Два человека, годы живущие друг возле друга, не могут ошибаться в такой степени… один в отношении другого… и однако!..

Он присел на диван, закурил сигарету — и выкурил их три при полном молчании окружающих. Никто не прерывал нити его размышлений. Иногда он посматривал на часы: каждая минута имела значение.

Наконец он подошел к Мадлене Обриё, взял ее за руку и тихо проговорил:

— Не надо убиваться. До последней минуты ничего не потеряно. Я вам обещаю действовать до этой последней минуты. Но мне необходимо, чтобы вы успокоились и доверились мне.

— Я буду спокойной, — сказала она с убитым видом.

— И доверитесь мне?

— Я вам верю.

— Подождите моего возвращения. Я вернусь часа через два. Вы отправитесь с нами, господин Дютрейль?

Перед тем как сесть в авто, он спросил молодого человека:

— Знаете ли вы в Париже, недалеко отсюда, малопосещаемый маленький ресторан?

— Знаю! «Лютеция»! В первом этаже того дома, где я живу, площадь Тэри.

— Отлично! Это вполне подходит.

В пути они говорили мало. Ренин, однако, спросил Дютрейля:

— Насколько я помню, номера тех тысячных билетов, которые похищены, известны?

— Да, кузен Гильом записал все шестьдесят номеров в своей памятной книжке.

Через мгновение Ренин прошептал:

— Вся разгадка в этом. Где эти деньги? Найти их — все понять.

В ресторане он просил, чтобы им подали завтракать в отдельной комнате, где находился телефон. Затем Ренин взял телефонную трубку и решительно заговорил:

— Алло!.. Прошу дать полицейскую префектуру, барышня… Алло! Алло!.. Префектура? Я хочу переговорить с начальником сыскной полиции. В высшей степени важное сообщение! Говорит князь Ренин. Кто у телефона?.. Господин секретарь префекта? Отлично. Я уже имел дело с вашим патроном и в разных случаях оказал ему важные услуги. Он должен помнить князя Ренина. Сегодня же я могу указать ему место, где находятся те шестьдесят тысяч, которые похищены убийцей Обриё у его кузена. Если мое сообщение его интересует, пусть он сейчас же командирует ко мне в ресторан «Лютеция» инспектора полиции. Я там буду ждать его с дамой и господином Дютрейлем, другом Обриё. Мое почтение, господин секретарь!

Когда Ренин повесил трубку на место, он заметил изумленные лица Гортензии и Дютрейля.

Гортензия спросила:

— Вы знаете? Вы, значит, открыли?

— Решительно ничего, — ответил он, смеясь.

— Тогда?!

— Тогда я поступлю так, как будто бы я уже знал. Это тоже хороший способ. Позавтракаем, хотите?

Часы показывали без четверти час.

— Через двадцать минут полиция будет здесь.

— Это меня удивило бы. Вот если бы я объявил, что Обриё невиновен, тогда другое дело. Накануне казни бесполезно убеждать этих господ, что приговоренный является жертвой судебной ошибки. А перспектива найти похищенные шестьдесят тысяч их, несомненно, заинтересует.

— Но вы же не знаете, где они!

— Дорогой друг, — позвольте мне так называть вас, — если мы не можем объяснить какое-либо физическое явление, то мы строим гипотезу, согласно которой все необъяснимое протекает. Я это и делаю.

— Значит, у вас есть определенная гипотеза?

Ренин ничего не ответил и только в конце завтрака заметил:

— Конечно, у меня есть идея. Будь у меня два-три дня срока, я мог бы проверить эту гипотезу, которая опирается и на мое внутреннее чутье, и на кое-какие разрозненные факты. Но у меня всего два часа в распоряжении. Я пускаюсь по неизвестному пути, который должен привести меня к правде.

— А если вы ошибаетесь?

— У меня нет выбора. К тому же поздно. Стучат. Еще два слова: что бы я ни говорил, не опровергайте меня. Вы также, господин Дютрейль.

Он открыл двери. В комнату вошел худощавый человек с рыжей бородой.

— Князь Ренин?

— Это я. Вы по поручению господина префекта, вероятно?

— Да.

Вошедший представился:

— Главный инспектор Морисо.

— Я очень вам благодарен за ту поспешность, с которой вы прибыли, — проговорил Ренин, — как я рад, что именно вас командировали. Я ведь знаю ваши удивительные способности, о них мне много рассказывали.

Польщенный инспектор поклонился.

— Господин префект меня командировал в полное ваше распоряжение. Внизу у меня два помощника, которые работали со мной по этому делу с самого начала.

— Это дело не затянется, — объявил Ренин, — я не прошу вас даже сесть. Все будет кончено в две минуты… Вы знаете, о чем речь?

— Дело идет о шестидесяти тысячах, похищенных у господина Гильома. Вот номера кредитных билетов.

Ренин пробежал список и подтвердил:

— Совершенно верно.

Инспектор Морисо имел очень взволнованный вид.

— Мой начальник придает вашему сообщению особенное значение. Не могли бы вы мне указать…

Ренин помолчал и затем объявил:

— Господин главный инспектор, мои розыски, с ходом которых я вас сейчас познакомлю, привели меня к выводу, что убийца, вернувшись на проспект Руль и поставив мотоцикл на место, побежал затем бегом в Тэри и вошел в этот дом.

— В этот дом?

— Да.

— Но зачем?

— Чтобы спрятать плоды своего преступления, то есть шестьдесят тысячных билетов.

— Каким образом? Где?

— В помещении пятого этажа, от которого он имел ключ.

Гастон Дютрейль с изумлением воскликнул:

— Но в пятом этаже только одно помещение, которое занимаю я.

— Именно. А так как вы были в кино с мадам Обриё и ее матерью, то он воспользовался вашим отсутствием.

— Невозможно. Только у меня имеется ключ.

— Входят и без ключа.

— Но я не нашел никаких следов.

Морисо вмешался:

— Позвольте, вы говорите, что похищенные деньги спрятаны в помещении господина Дютрейля?

— Да.

— Но так как Обриё был арестован на следующий день, то деньги должны и теперь там находиться.

— Это и мое мнение.

— Но это же чепуха, — со смехом заметил Дютрейль, — я бы их нашел.

— Разве вы их искали?

— Нет. Но я бы непременно наткнулся на них. Мое помещение ведь крошечное. Хотите посмотреть?

— Хотя оно и маленькое, но запрятать там шестьдесят кредитных билетов всегда возможно.

— Конечно, конечно, — проговорил Дютрейль, — все возможно. Замечу только, что, по моему убеждению, никто ко мне не входил, у меня один ключ, я сам убираю комнату, и я не понимаю…

Гортензия также не понимала. Она старалась проникнуть в мысли князя. В конце концов она предложила:

— Не проще ли всего осмотреть помещение господина Дютрейля? Вы нам покажете?

— Прошу, — сказал молодой человек, — действительно, это проще всего.

Все четверо поднялись в квартиру Дютрейля. Они очутились в маленьком помещении, состоящем из двух комнаток и двух чуланов. Все там находилось в образцовом порядке. Каждая вещь, каждый стул занимали свое определенное место. У трубок была своя этажерка, у спичек своя. На трех гвоздях рядом висели три палки. На столике перед окном стояла картонка, наполненная тонкой оберточной бумагой. В эту картонку Дютрейль бережно уложил свою фетровую шляпу… Рядом на крышке он уложил свои перчатки. Он действовал, как человек, который любит, чтобы всякая вещь находилась на своем месте. Как только Ренин переставил кое-какие вещи, вся его фигура выразила немой протест: он надел опять шляпу, открыл окно и облокотился на подоконник, точно возмущенный происходящим кощунством.

— Вы продолжаете утверждать?.. — спросил инспектор Ренина.

— Да, да, я утверждаю, что после преступления деньги были принесены сюда.

— Поищем.

Это было легко. Через полчаса каждый угол, каждый шкафчик были осмотрены.

— Ничего, — сказал инспектор, — должны ли мы продолжать?

— Нет, — ответил Ренин, — деньги исчезли.

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что их унесли.

— Кто унес? Будьте точнее.

Ренин ничего не ответил. Но Гастон Дютрейль с негодованием заговорил:

— Господин инспектор, позвольте мне ответить за этого господина. Выходит, что тот человек, который убил, похитил деньги, спрятал их здесь и затем перенес в другое место, — этот человек именно я. Вы меня обвиняете в этом преступлении? — Ударив себя в грудь, он стал кричать: — Я, я нашел деньги и запрятал их! Вы смеете это утверждать?!

Ренин все еще молчал. Дютрейль, обращаясь к инспектору, продолжал:

— Господин инспектор, я энергично протестую против всей этой комедии. Перед вашим приездом князь Ренин сказал нам, что он по этому делу решительно ничего не знает и что он идет по избранному им пути, надеясь исключительно на случай. Не так ли?

Ренин хранил молчание.

— Но говорите же, наконец! Объяснитесь. Выскажите же свои предположения! Легко сказать, что я украл, но надо же это доказать. И были ли деньги здесь? Кто их сюда принес? Зачем убийца выбрал бы именно мое помещение? Все это лишено всякой логики и бесконечно глупо!.. Дайте доказательства!.. Хотя бы одно доказательство, одну улику…

Инспектор Морисо недоумевал. Он вопросительно взглянул на Ренина, который невозмутимо проговорил:

— Все подробности нам может сообщить госпожа Обриё. У нее имеется телефон. Спустимся вниз. Сейчас мы все узнаем.

Дютрейль пожал плечами:

— Как вам угодно, но сколько потерянного времени!

Он имел вид сильно рассерженного человека. Долгое стояние у окна под жгучими лучами солнца вызвало у него испарину. Он прошелся по комнате, взял со стола графин с водой, выпил несколько глотков воды и затем поставил графин на подоконник.

— Идем, — сказал он.

Князь Ренин усмехнулся:

— Видимо, вы спешите покинуть это помещение.

— Я спешу вас изобличить, — возразил Дютрейль, хлопая дверью.

Они спустились вниз и вошли в комнату, где находился телефон. Комната была пуста. Ренин попросил соединить его с Обриё.

К аппарату подошла горничная. Она ответила, что госпожа Обриё после припадка отчаяния упала в обморок и сейчас спит.

— Позовите ее мать. Говорит князь Ренин по крайне важному делу.

Он передал одну из слуховых трубок Морисо. Впрочем, голоса звучали так ясно, что Дютрейль и Гортензия могли все слышать совершенно отчетливо.

— Это вы, сударыня?

— Да. Князь Ренин? Что вы можете нам сообщить? Есть еще надежда?

— Расследование дает вполне удовлетворительные результаты, и вы вправе надеяться. В настоящую же минуту мне надо получить от вас очень важную справку. В день преступления Гастон Дютрейль заходил к вам?

— Да, после завтрака он зашел за мной и моей дочерью.

— Знал ли он в эту минуту, что кузен Гильом только что получил 60000 франков?

— Да, я ему об этом сообщила.

— И что Жак Обриё, которому нездоровилось, не совершит своей обычной прогулки на мотоцикле и останется дома?

— Да.

— Вы вполне в этом уверены?

— Вполне.

— И в кино вы были втроем?

— Да.

— Во время сеанса вы сидели все рядом?

— О нет! Не было свободных мест рядом. Господин Дютрейль сел отдельно.

— С ваших мест вы могли его видеть?

— Нет.

— Во время антрактов он подходил к вам?

— Нет, мы его опять увидели только при выходе.

— По этому поводу у вас нет никаких сомнений?

— Никаких.

— Хорошо, сударыня! Через час я вам сообщу о результатах моих розысков. Не будите госпожу Обриё.

— А если она проснется?

— Успокойте ее и обнадежьте. Все идет лучше, нежели я предполагал.

Он повесил трубку и со смехом обратился к Дютрейлю:

— Однако, молодой человек, дело принимает интересный оборот. Как вы думаете?

Что означали эти слова? Что было на уме у Ренина? Молчание было тягостно и жутко.

— Господин главный инспектор, в вашем распоряжении здесь имеются люди?

— Два полицейских.

— Очень важно, чтобы они были наготове. Попросите также хозяина, чтобы нас ни под каким предлогом не беспокоили.

Когда Морисо вернулся, Ренин закрыл двери, стал перед Дютрейлем и с насмешкой заявил:

— От трех до пяти часов, молодой человек, ваши дамы, как установлено, вас не видели. Любопытный фактец.

— Факт довольно естественный, — возразил Дютрейль, — который ровно ничего не доказывает.

— Он доказывает, что в вашем распоряжении было два добрых часа.

— Ну да! Я их провел в кино.

— Или в другом месте? Да, вы могли совершить изрядную прогулку, например, по направлению к Сюрэсне…

— О, — попытался ответить шуткой молодой человек, — это слишком далеко.

— Очень близко! Ведь в вашем распоряжении находился мотоцикл вашего друга, Жака Обриё.

Молчание последовало за этими словами. Дютрейль насупил брови, как бы силясь понять. Наконец он прошептал:

— Вот куда он ведет!.. Что за негодяй!

Рука Ренина опустилась на его плечо.

— Довольно болтать! Вот факты: вы, Гастон Дютрейль, единственный человек, знавший в день убийства две важные вещи: первое — что кузен Гильом имел у себя дома 60000 франков и второе — что Жак Обриё не должен был в этот день выйти. У вас тотчас возник план. Мотоцикл находился в вашем распоряжении. Вы удрали во время сеанса в кино. Затем вы убили кузена Гильома, забрали его деньги и перенесли их к себе. А в пять часов вы вернулись к своим дамам.

Дютрейль слушал Ренина с несколько насмешливым видом, иногда поглядывая на Морисо и как бы призывая его в свидетели.

Когда Ренин кончил, он рассмеялся.

— Великолепно! Славная шутка!.. Значит, соседи видели меня едущим и возвращающимся на мотоцикле?

— Вас. Вы переоделись в костюм Обриё.

— И на бутылке в буфете на месте преступления обнаружили отпечатки моих пальцев?

— Эта бутылка была открыта Жаком Обриё у себя во время завтрака; это вы перевезли ее к кузену Гильому.

— Уморительно! — воскликнул Дютрейль, как бы искренне забавляясь. — Выходит, я скомбинировал это преступление и умышленно подвел под обвинение Жака Обриё?

— Это был вернейший способ, чтобы вас самого не обвинили.

— Но ведь Жак мой друг детства.

— Вы влюблены в его жену.

Молодой человек с негодованием воскликнул:

— Как вы смеете!.. Такая наглость!

— У меня имеются доказательства.

— Лжете. Я ее уважаю, но…

— Вы ее любите, вы ее желаете. У меня есть тому доказательства.

— Ложь! Вы меня едва знаете.

— Я давно уже слежу за вами и ждал только той минуты, когда изобличу вас.

Он схватил молодого человека за плечи и резко проговорил:

— Дютрейль, сознавайтесь! У меня все доказательства налицо. Мои свидетели вас ожидают у префекта сыскной полиции. Сознайтесь же! Ведь вас терзают упреки совести. Вспомните ваш ужас в ресторане, когда вы прочитали в газете о предстоящей казни Обриё. Вы надеялись, что он отделается каторгой… Но гильотина не входила в ваши планы. Подумайте: завтра казнят невиновного! Сознайтесь же!

Он всячески старался вырвать у него признание, но Дютрейль с негодованием возразил:

— Вы сошли с ума. Все это вздор! Все ваши доказательства ложны. И денег у меня ведь вы не нашли?!

Возмущенный Ренин погрозил ему кулаком.

— Каналья! Я тебя все же отдам палачу.

Он отвел инспектора в сторону:

— Какой негодяй!

Инспектор покачал головой.

— Возможно… но до сих пор ни одного доказательства.

— Пойдемте, господин Морисо, — проговорил Ренин, — мы увидимся у господина префекта. Не так ли?

— Да, он будет у себя в три часа.

— К этому времени все будет выяснено. Увидите!

Ренин улыбался, как бы уверенный в полном своем успехе. Гортензия, находившаяся около него, сказала ему так, чтобы другие не слышали:

— Вы его изобличили? Не правда ли?

— Я не подвинулся пока ни на шаг.

— Но это же ужасно! А ваши доказательства?

— Нет и тени улик… Я надеялся его смутить, но он, разбойник, хорошо владеет собой.

— Но вы уверены, что это он?

— Безусловно. Я это чувствую, я в этом вполне сейчас уверен.

— И он любит госпожу Обриё?

— Если логично рассуждать, да. Но все это — теоретические предположения, не больше. Доказательств нет. Вот если бы нашли деньги! Иначе префект осмеет меня.

— Тогда… — прошептала Гортензия, чувствуя, что у нее сжимается сердце.

Он не ответил и с довольным видом, потирая руки, принялся ходить по комнате. Казалось, что все шло у него превосходно, именно так, как он и предполагал.

— Не отправимся ли мы в префектуру, господин Морисо? Начальник ваш, вероятно, уже там. Все так ясно, что дело это можно и кончить.

— Господин Дютрейль отправится с вами?

— Почему бы и мне не отправиться, — ответил тот с вызывающим видом.

Но в то мгновение, когда Ренин открыл двери, в коридоре послышался шум и в комнату вбежал хозяин в сильном волнении.

— Господин Дютрейль еще здесь? Его квартира в огне. Кто-то это заметил с улицы и предупредил нас.

Глаза молодого человека злобно сверкнули. На губах его зазмеилась улыбка, которую Ренин тут же подметил.

— А, разбойник, — вскричал он, — ты выдал себя. Это ты поджег свою квартиру, и теперь деньги сгорят.

Он загородил ему дорогу.

— Оставьте меня, — завопил Дютрейль, — ведь у меня ключ, никто без меня войти не может… Вот ключ… пропустите меня!

Ренин вырвал у него из рук ключ и, схватив за ворот, проговорил:

— Ни с места, негодяй! Теперь-то ты попался. Господин Морисо, прикажите полицейскому следить за ним и застрелить при попытке к бегству. Полицейский, мы на вас рассчитываем.

Он быстро поднялся по лестнице в сопровождении Гортензии и инспектора, который шел крайне неохотно и при этом ворчал:

— Ведь не мог же он зажечь свою квартиру, когда все время находился с нами.

— Он поджег заранее.

— Но как? Но как?

— Почем я знаю! Но пожар сам собой не вспыхивает в тот именно момент, когда требуется сжечь компрометирующие бумаги.

Наверху слышался шум. Лакеи ресторана пытались выломать дверь. Слышался едкий запах гари.

— Пошли, друзья, — воскликнул Ренин, — у меня ключ!

Он открыл дверь. Из комнаты поползла волна дыма, но Ренин сейчас же заметил, что пожар потух сам собой за отсутствием горючего материала.

— Господин Морисо, прикажите никому не входить. Иначе все дело может быть испорчено. Закройте двери на ключ.

Они вошли в первую комнату. Все там закоптело от дыма, но пламя ничего не тронуло, исключая кучки бумаги, которая догорала посредине комнаты перед окном.

Ренин ударил себя по лбу.

— Какой я осел!

— Что такое? — спросил инспектор.

— Картонка от шляпы, черт возьми! Картонка от шляпы, которая находилась на столике. Он там запрятал деньги. Они там находились во время нашего обыска.

— Невозможно!

— Всегда забываю этот трюк. Кто мог подумать, что деньги запрятаны в картонку, куда при входе рассеянным жестом кладут свою шляпу. Там в голову не придет искать… Хорошо сыграно, господин Дютрейль.

Инспектор с недоверием возразил:

— Нет, нет, это невозможно. Он был с нами и не мог поджечь.

— Все было им, уверяю вас, приготовлено заблаговременно. Картонка… оберточная бумага… деньги — все это было заранее пропитано каким-либо легко воспламеняющимся составом. Когда мы уходили, он туда что-нибудь бросил… спичку, может быть! Я точно не знаю.

— Но мы бы ведь заметили, черт возьми! И как допустить, что он таким образом уничтожил 60000 франков — плод своего преступления. Если же этот тайничок был столь хорош, — а он был хорош, так как мы его не открыли, — то зачем это бесполезное уничтожение?

— Он испугался, господин Морисо. Не забывайте, что он рискует своей головой. Лучше потерять деньги, нежели познакомиться с гильотиной. Эти деньги были единственным доказательством.

Морисо изумился.

— Как так? Единственным доказательством?

— Ну, конечно.

— Но ваши свидетели, ваши улики? Все то, что вы передали префекту?

— Все это блеф…

— Ну, у вас и апломб!

— Иначе вы бы мне не помогли.

— Нет.

— В этом все дело.

Ренин наклонился над сгоревшей бумагой. Там был пепел, больше ничего.

— Странно! Как он умудрился совершить поджог?

Он сосредоточился и стал что-то обдумывать. Гортензия, чувствуя, что наступает минута победы или поражения, спросила с беспокойством:

— Все потеряно?

— Нет, нет, — ответил он задумчиво, — еще не все потеряно. У меня блеснул сейчас луч надежды.

— Господи! Если бы это удалось!

— Не будем спешить. Это только опыт, красивый опыт, который может удасться…

Он помолчал и потом, щелкнув языком, воскликнул:

— Молодчина же этот Дютрейль! Какой способ он изобрел, чтобы сжечь деньги! И какое хладнокровие! Он заставил меня пошевелить мозгами. Молодчина!

Он взял половую щетку, очистил комнату от пепла, затем из соседней комнаты принес картонку для шляпы, похожую на ту, которая сгорела, поставил ее на столик и поджег бумагу, находящуюся внутри.

Вспыхнуло пламя. Ренин быстро потушил огонь, вынул из бумажника несколько кредитных билетов, наполовину сжег их и затем уложил в картонку вместе с остальной обгоревшей оберточной бумагой.

— Господин Морисо, — сказал он наконец, — прошу вас в последний раз оказать мне содействие. Приведите сюда Дютрейля. Вы ему скажете следующее: «Вы разоблачены. Деньги не загорелись. Следуйте за мной».

Инспектор, невзирая на некоторое колебание, все же исполнил требование Ренина. Он вышел.

Ренин повернулся к молодой женщине.

— Вы понимаете мой боевой план?

— Да, но попадется ли Дютрейль?

— Все зависит от состояния его нервов. Быстрое нападение может сбить его с толку.

— Но если он заметит, что картонка другая?

— Конечно, он очень ловкий парень и может вывернуться. С другой стороны, он очень взволнован. Нет, нет, я надеюсь, что в последнюю минуту он сдастся и капитулирует…

Они замолчали. Ренин не двигался. Гортензия была бесконечно взволнована. Дело шло о жизни невинной жертвы. Ошибка, неудача… и через двенадцать часов Жак Обриё будет казнен. И к чувству ужаса у нее примешивалось чувство жгучего любопытства. Что сделает князь Ренин? Как поведет себя Гастон Дютрейль? Она переживала минуту высшего напряжения, минуту громадного душевного возбуждения.

Послышались шаги. Они приближались. Гортензия взглянула на своего спутника. Он встал, вдруг стремительно подскочил к дверям и крикнул:

— Скорей!.. Надо кончить!

Два полицейских инспектора и два лакея вошли вместе с Дютрейлем.

Ренин схватил его за руку и весело проговорил:

— Браво, старина! Ловко придумано с графином и столиком! Только, дружище, ты влопался!

— Что такое? — пробормотал со смущением молодой человек.

— Господи! Вся суть в том, что огонь не все уничтожил. Он пощадил запрятанные тобой кредитные билеты. Посмотри! Даже номера остались… Ты можешь их узнать. Теперь ты, старина, окончательно погиб!

Молодой человек содрогнулся. Глаза его забегали. Он не последовал предложению Ренина взглянуть на картонку и кредитные билеты, сразу поверил ему и с рыданиями упал на стул.

Неожиданное нападение, как надеялся Ренин, вполне удалось. Видя, что все его планы разбиты, он потерял сразу силу сопротивления и сдался.

Ренин не позволил ему вздохнуть:

— Правильно! Полным чистосердечным признанием ты спасешь свою голову. Вот и перо, чтобы записать твое признание… А ловко все проделано… Особенно графин с водой… Прекрасная штука! Вы ставите на подоконник большой шарообразный графин с водой. Этот графин выполняет роль зажигательного стекла и направляет лучи солнца на картонку и заранее приготовленную тонкую оберточную бумагу. Через десять минут после этого все объято пламенем. Чудесное изобретение, право! И как просто! Точно яблоко Ньютона!.. Когда-нибудь ты, вероятно, заметил, как лучи солнца, проходя через графин с водой, зажгли спичку или сухой мох. Это обстоятельство породило в твоей голове блестящую идею. Молодчина! Поздравляю тебя! Ну а теперь вот тебе лист бумаги… пиши: «Я убил Гильома…» пиши же, черт возьми!

Ренин наклонился над Дютрейлем и, гипнотизируя его своим взглядом, заставил написать признание.

— Господин инспектор! Вот заявление Дютрейля. Не откажите отнести его господину префекту. Все присутствующие, надеюсь, подтвердят, что Дютрейль сознался в убийстве Гильома.

Затем он обратился с насмешкой к совершенно подавленному убийце:

— И дурак же ты, дружище! Ведь и картонка твоя, и деньги сгорели. А это новая картонка, а полусгоревшие кредитные билеты принадлежат мне. А ты ничего не понял. В последнюю минуту ты сам дал мне единственное доказательство своей виновности. И какое еще: признание, написанное в присутствии свидетелей! Если тебя гильотинируют, то ты этого заслуживаешь. Ну, прощай, Дютрейль.

На улице князь Ренин попросил Гортензию отправиться в автомобиле к Мадлен Обриё и сообщить ей о происшедшем.

— А вы? — спросила Гортензия.

— У меня много разных неотложных дел.

— Вы отказываете себе в удовольствии объявить Обриё эту радость?

— Ну, подобные удовольствия приедаются. Единственное, что меня интересует, это борьба. Остальное скучно.

Она схватила его за руку и минуту задержала его руку в своей. Она хотела бы много, много высказать этому удивительному человеку, который с такой гениальностью делал добро как бы ради спортивного интереса. Но она не в силах была что-либо сказать. Все эти события ее бесконечно взволновали. Она почувствовала, что в глазах ее стояли слезы.

Он поклонился и проговорил:

— Благодарю вас! Я вознагражден.