"Восемь ударов стенных часов" - читать интересную книгу автора (Леблан Морис)

Они подошли к автомобилю. Росиньи, продолжая свои восторги, включил двигатель. Гортензия села в автомобиль. Машина двинулась по направлению к предместью, увеличивая скорость, как вдруг раздался выстрел. Росиньи вынужден был затормозить. Автомобиль толкнуло влево.

— Прорвана передняя шина, — крикнул Росиньи, спрыгивая на землю.

— Да нет же, — воскликнула Гортензия, — кто-то выстрелил!

— Невозможно, дорогая! Что вы говорите!

В эту минуту вновь последовали один за другим два выстрела.

Росиньи зарычал:

— Задние шины продырявлены!.. Кто этот разбойник?! Если б я знал…

Он пробрался через кусты, окаймляющие дорогу. Никого! Впрочем, из-за деревьев ничего не было видно.

— Проклятье! — выбранился он. — Вы правы… стреляли в авто! Мы теперь остановлены надолго. Три шины надо починить!.. Но что вы, дорогой друг, делаете?

Молодая женщина выскочила из автомобиля. Она проговорила, волнуясь:

— Я ухожу.

— Но почему?

— Я хочу знать. Стреляли. Кто? Я хочу знать…

— Умоляю вас не расставаться со мною…

— Думаете ли вы, что я вас часами здесь буду ожидать?

— Но наш отъезд?.. Наши планы?..

— Завтра мы опять об этом поговорим… Вернитесь в замок… Отнесите мои вещи.

— Я вас умоляю, умоляю… Ведь это не моя вина. Вы точно сердитесь на меня.

— Я на вас не сержусь, но если похищают женщину, то, милейший, этого быть не должно. До скорого!

Она быстро ушла. Ей посчастливилось найти свою лошадь на прежнем месте. Она помчалась в сторону, противоположную Ла Марэз.

Она не сомневалась в том, что стрелял князь Ренин.

— Это он, — прошептала она с гневом, — это он… Только он способен так действовать.

Не предупредил ли он ее с такой уверенностью? «Вы вернетесь, я уверен… Я вас ожидаю».

Она плакала от злости и негодования, испытывая унижение. Встреть она в этот момент князя Ренина, она обязательно познакомила бы его со своим хлыстом.

Перед ней расстилалась живописная местность, которая на севере граничит с департаментом Чарты и которую называли маленькой Швейцарией. Часто ей приходилось задерживать коня на крутых спусках. Оставалось около десяти километров. Мысль о князе Ренине вызывала в ней негодование, гнев. Она была зла на него не только за то, что он сделал, но и за все его отношение к ней, за его ухаживания и самоуверенность.

Вот она у цели. В долине показалась старая стена, изрезанная трещинами, покрытая мхом и сорной травой; за ней виднелась верхушка маленькой колокольни, закрытые ставнями окна дома. Это было имение Галингра.

У дверей ее ожидал Сергей Ренин. Рядом смирно стояла лошадь, на которой приехал князь.

Гортензия соскочила на землю и, когда он стал благодарить ее за свидание, она воскликнула:

— Подождите! Одно слово! Сейчас произошло нечто необъяснимое. Три раза стреляли в автомобиль, в котором я находилась. Это вы стреляли?

— Да!

Она замялась.

— Вы, значит, сознаетесь!

— Вы, сударыня, ставите мне вопрос, на который я вам отвечаю.

— Но как вы посмели?.. По какому праву?

— Права у меня не было, сударыня, но я выполнил свою обязанность.

— В самом деле? Какую обязанность?

— Обязанность защитить вас от человека, который хочет воспользоваться вами.

— Я запрещаю вам говорить со мной в таком тоне. Я сама отвечаю за свои поступки. Я совершенно свободно приняла свое решение.

— Сударыня, я сегодня утром случайно слышал ваш разговор с господином Росиньи, и мне показалось, что вы следуете за ним без особенной радости. Вы, простите меня, считаете меня невежей, но я хотел дать вам возможность в течение нескольких часов обдумать свое положение.

— Я уже все обдумала. Когда я что-либо решаю, то решения своего не меняю.

— Не всегда, сударыня! Ведь вы же сейчас здесь, а не там.

Молодая женщина смутилась. Гнев ее совершенно исчез. Она с удивлением смотрела на Ренина, понимая и сознавая, что он совершенно искренне, без задней мысли, как вполне порядочный человек, хотел спасти ее от ложного шага.

Очень тихо он сказал ей:

— Я очень мало, сударыня, знаю о вас, но достаточно для того, чтобы стремиться быть вам полезным. Вам двадцать шесть лет и вы сирота. Семь лет тому назад вы вышли замуж за родственника графа д'Эглероша, которого в конце концов пришлось поместить в дом для душевнобольных. Отсюда невозможность развода и необходимость жить на иждивении вашего дяди, так как приданое ваше мужем растрачено. Жить с графом и графиней, которые плохо ладят между собой, не так-то весело. Когда-то графа бросила первая жена. Она бежала с мужем теперешней графини. Разочарованные покинутые супруги соединили свои судьбы, но ничего утешительного в этом союзе не нашли. Вы от всей этой обстановки страдали. И вот в один прекрасный день вы встретили Росиньи. Он влюбился в вас и предложил вам с ним бежать. Вы его не любили. Но скука, молодость, жажда приключений и неизведанного заставили вас принять предложение, но в душе вы решили обмануть своего обожателя. Вы думали, что этот скандал заставит вашего дядю обеспечить вам независимое существование. В настоящее время вам надо выбрать одно из двух: или отдаться в руки Росиньи… или же довериться мне.

Она взглянула на него. Что он хотел сказать? Что значило это предложение, сделанное столь серьезно, точно его делал друг, желающий лишь помочь без всякой задней мысли?

После некоторого молчания он привязал обе лошади. Затем он осмотрел тяжелые входные ворота. На каждой створке их красовались две доски в виде креста. Какое-то старое объявление, которому было двадцать лет, свидетельствовало, что с того времени никто не переступал порога входных ворот.

Ренин вырвал из железной решетки, окружавшей замок, железный стержень и употребил его как лом. Гнилые доски сдали. Под одной из них оказалась замочная скважина. Он попытался открыть замок при помощи ножа с разными приспособлениями. Скоро ворота открылись. Показалась площадка, заросшая вереском. Она пролегала до полуразвалившегося длинного здания, над углами которого возвышались четыре башенки. На самом верху было возведено нечто вроде бельведера-балкона.

Князь повернулся к Гортензии.

— Над вами не каплет. Сегодня вечером вы примете решение. Если господину Росиньи удастся второй раз убедить вас, тогда, клянусь, вы меня не встретите на своем пути. До того же времени позвольте мне быть с вами. Мы вчера решили осмотреть этот замок. Исполним это сейчас. Это способ убить время. Я надеюсь, что это будет интересно.

Он говорил так, как будто приказывал. Он точно повелевал и одновременно молил. Молодая женщина не пыталась противиться. Она последовала за ним к развалившемуся крыльцу, откуда внутрь замка вела дверь, точно так же забитая досками крест-накрест.

Ренин применил прежний метод. Они вошли в вестибюль, пол которого был выложен черными и белыми плитками. Везде красовалась старая мебель и церковные кресла. Герб, изображавший орла, вцепившегося в каменную груду, помещался над дверьми. Свисала паутина.

— Это дверь в зал, вероятно, — заметил Ренин. Эту дверь открыть было труднее, причем князю пришлось пустить в ход всю свою силу.

Гортензия во время этой операции не промолвила ни слова. Она с удивлением следила за этими последовательными взломами, произведенными с редким искусством. Он угадал ее мысли и сказал ей совершенно серьезно:

— Для меня это детская игра. Я был слесарем.

Она схватила его за руку и прошептала:

— Слушайте.

— Что такое? — спросил он.

Она сжала его руку сильнее, требуя, чтобы он молчал. Тотчас же он сказал:

— В самом деле, это странно.

— Слушайте, слушайте, — повторяла удивленная Гортензия. — О! Неужели это возможно?

Они слышали невдалеке сухой шум, регулярные удары, которые, при внимательном вслушивании, воспринимались как регулярный ход, регулярный тик-так стенных часов. Казалось совершенно необъяснимым, каким образом, каким чудом часы продолжали жить в этом мертвом царстве. Непонятное, таинственное явление, какая-то загадка.

— Однако, — прошептала Гортензия, не смевшая повысить голос, — ведь сюда никто не входил.

— Никто.

— Нельзя допустить, что эти часы шли в течение двадцати лет без завода.

— Нельзя, конечно.

— Тогда?!

Сергей Ренин открыл все три окна и сбил ставни. Они действительно находились в гостиной. Здесь царил полный порядок: стулья были на своих местах, вся мебель — налицо. Жильцы этой комнаты, уезжая, очевидно, ничего с собой не захватили: ни книг, ни разных безделушек.

Ренин осмотрел старые стенные часы, заключенные в высокий деревянный футляр. Через овальное стекло можно было видеть диск маятника. Он открыл дверцы: гири часов находились в конце своего пути.

В этот момент часы зашипели и затем пробили восемь раз. Этого низкого звона часов молодая женщина потом уже никогда не могла забыть.

— Какое чудо! — прошептала она.

— Действительно, чудо, — подтвердил и он, — ведь простой механизм этих часов лишь с недельным заводом.

— И вы ничего не находите в этом странного?

— Как сказать… впрочем…

Он наклонился и вынул из футляра металлическую трубку, скрытую за гирями.

— Зрительная труба, — проговорил он задумчиво, — зачем ее спрятали?.. Странно! Что бы это значило?

Часы начали бить вторично. Раздалось восемь ударов. Ренин закрыл футляр часов и со зрительной трубой в руках продолжал осмотр. Комната, в которой они находились, сообщалась широкой аркой с другой комнатой, видимо курительной, тоже меблированной. Там стоял пустой станок для ружей. Календарь, висевший на стене, показывал пятое сентября.

— А, — воскликнула с удивлением Гортензия, — то же число, как и сегодня… Какое странное совпадение!

— Удивительное, — проговорил он. — Это годовщина их отъезда… Уже прошло двадцать лет с того дня, ровно двадцать лет.

— Согласитесь, — заметила она, — что все это необъяснимо.

— Конечно, хотя…

— У вас какая-то мысль?

Он ответил через несколько секунд:

— Меня интригует эта зрительная труба… Каково было ее назначение? Из окон можно увидеть лишь деревья сада. Горизонта нет… Чтобы воспользоваться этим инструментом, надо было взобраться выше… Хотите подняться?

Она не колебалась. Тайна, окружавшая их, возбуждала ее любопытство. Она готова была следовать за Рениным и помогать ему в его изысканиях.

Они поднялись по главной лестнице и добрались до винтовой лестницы, которая вела на верхний бельведер-балкон.

Этот бельведер-балкон имел вид террасы, окруженной парапетом в два метра вышиной.

— Когда-то, видимо, этот парапет был составлен из зубцов, которые потом уничтожили. Были тут раньше и бойницы; теперь они заделаны.

— Во всяком случае, — сказала она, — здесь тоже зрительная труба не могла применяться. Нам остается только спуститься вниз.

— Я другого мнения, — возразил он, — логично рассуждая, надо прийти к выводу, что именно отсюда можно видеть окрестности и именно здесь пользовались этой зрительной трубой.

Он влез на парапет и увидел оттуда всю окрестность. На некотором расстоянии от замка, — так около восьмисот метров, — виднелась другая развалившаяся башня, очень низкая, вся обвитая плющом.

Ренин продолжал осмотр. Казалось, что он искал разрешения загадки в зрительной трубе, стараясь понять, каким образом и для чего она применялась. Он исследовал все бойницы. Одна из них, вернее, то место, где она раньше находилась, обратила его особенное внимание. Там в известке, которой она была заделана, замечалось углубление, наполненное землей и проросшей из этой земли травой.

Он вырвал эту траву и очистил углубление, имевшее двадцать сантиметров в диаметре. Наклонившись вперед, он убедился в том, что это углубление — отверстие, которое давало возможность видеть всю окрестность, а также и башню, обвитую плющом.

Оказалось, что зрительная труба свободно входила в это отверстие, так плотно прилегая к нему, что ее нельзя было повернуть ни вправо, ни влево.

Ренин вытер стекла трубы и приложил к ней глаз. Несколько секунд он молчал и затем проговорил взволнованным голосом:

— Это ужасно… Право, ужасно…

— В чем дело? — забеспокоилась она.

— Смотрите…

Она наклонилась и, взглянув в трубу, проговорила с содроганием:

— Это два чучела, не так ли?.. Их там повесили… Но зачем?

— Смотрите, — повторил он, — смотрите внимательно. Под шляпами… лица.

— О! — с ужасом промолвила она. — Это чудовищно!..

Через зрительную трубу им представился такой вид: площадка развалившейся башни, окруженной с одной стороны стеной, заросшей мхом, являлась как бы фоном; на этом фоне среди мелкой поросли можно было различить мужчину и женщину, прислоненных к груде камней.

Но можно ли было назвать мужчиной и женщиной эти два манекена? Эти манекены были облачены в платья, шляпы, но они были без глаз, щек, одним словом, в действительности это были два скелета.

— Два скелета, — прошептала Гортензия, — два скелета, покрытые одеждой… Кто мог их сюда перенести?..

— Никто.

— Однако?

— Эти люди, вероятно, много лет тому назад умерли там, на этой башне. Тела их разложились, и вороны полакомились ими.

— Но это же сплошной ужас, — сказал Гортензия. При этом она побледнела и все лицо ее выразило отвращение.

Через полчаса Гортензия Даниель и Сергей Ренин покинули замок Галингра. Перед этим они посетили старую башню — остатки разрушенной усадьбы. Пробраться в эту башню можно было по полуразрушенной деревянной лестнице. Башня примыкала к стене, находящейся в конце парка.

Гортензию удивило, что князь Ренин перестал как бы интересоваться всем этим делом. Он даже о нем не говорил. В деревенском трактире, куда они направились, чтобы подкрепить свои силы, она обратилась к хозяину за разъяснениями. Но тот недавно приехал в эту местность и не знал даже имени владельца имения.

Они поехали в Марэз.

Несколько раз Гортензия вспоминала о кошмарном зрелище.

Но Ренин весело отшучивался и как будто избегал касаться этого вопроса.

— Но надо же решить этот вопрос! — наконец с нетерпением воскликнула она.

— Конечно, надо решить. Надо, чтобы вы в отношении Росиньи пришли к определенному решению.

Она пожала плечами.

— Речь не о нем… Во всяком случае, сегодня.

— Сегодня?

— Надо узнать, что такое эти два трупа.

— Но Росиньи?..

— Росиньи может ждать, но я ждать не могу.

— Ладно! Вероятно, он еще не починил свои шины. Но что вы ему скажете? Это главное.

— Главное то, что мы видели. Вы поставили меня лицом к лицу с загадкой, которая меня глубоко заинтересовала. Каковы ваши намерения?

— Мои намерения?

— Да, ведь мы видели два трупа. Вы, вероятно, об этом поспешите предупредить власти?

— О, боги! — ответил он, смеясь. — Зачем?

— Но эту загадку надо же непременно раскрыть… произошла потрясающая драма.

— Нам для этого никто не нужен.

— Как? Что вы говорите? Вы сами можете распутать?

— Господи, все же совершенно ясно! Мне кажется, что я читаю книгу, снабженную богатыми иллюстрациями. Это же так просто!

Она взглянула на него с удивлением, думая, что он подшучивает над ней. Но вид у него был совершенно серьезный.

— Как же это так? — прошептала она, вздрагивая.

День приближался к закату.

Когда они вернулись в Ла Марэз, охотники уже возвратились.

— А теперь, — заметил он, — мы пополним свои сведения, порасспросив местных аборигенов-старожилов… Знаете ли вы кого-либо, кто мог бы помочь нам?..

— Мой дядя. Он никогда не покидал этой местности.

— Отлично. Мы к нему и обратимся. Вы увидите, как все логически вытекает одно из другого. Очень любопытно распутывать подобные истории, когда знаешь их начало.

В замке они расстались. Гортензия нашла у себя свои дорожные вещи и негодующее письмо Росиньи. Он прощался с ней и сообщал, что уезжает.

«Бог с ним, — подумала Гортензия, — этот чудак нашел отличный выход».

Она позабыла и свой флирт с ним, и их планы. Ей казалось, что Росиньи более чужд ей, нежели этот Ренин, который на первых порах возбуждал в ней так мало симпатии.

Вдруг к ней постучался Ренин.

— Ваш дядя в своей библиотеке. Пойдемте к нему; я предупредил его о своем визите.

Она последовала за ним. Он добавил:

— Еще одно слово. Сегодня утром, помешав вам выполнить свое намерение, я принял в отношении вас известное обязательство. Сейчас вы увидите тому доказательства.

— Вы обязаны лишь удовлетворить мое любопытство, — возразила она со смехом.

— Ваше любопытство будет вполне удовлетворено, — ответил он серьезно, — если только господин д'Эглерош подтвердит мои предположения.

Господин д'Эглерош действительно находился один.

Он курил трубку и пил вино. Он предложил стакан вина Ренину, который от него отказался.

— А у тебя, Гортензия, все благополучно? — проговорил он слегка заплетающимся языком. — В эти серые осенние дни скучно. Ты совершила с месье Рениным приятную прогулку?

— Именно по этому поводу я и хотел с вами поговорить, — прервал его князь.

— Вы меня извините, но через десять минут я должен отправиться на станцию, чтобы встретить подругу моей жены.

— О, десять минут для меня вполне достаточно. Значит, можно выкурить сигаретку?

— Конечно.

Он взял сигаретку, которую предложил ему д'Эглерош, зажег ее и сказал:

— Вообразите себе, что случай заставил нас посетить эту старую развалину, которая называется Галингра. Вы, вероятно, знаете это имение?

— Конечно. Но ведь там все уже в течение четверти столетия заколочено. Вы не могли войти.

— О нет, мы вошли.

— И интересно там?

— Очень. Мы открыли необыкновенные вещи.

— Что же именно? — спросил граф, поглядывая на часы.

Ренин рассказал:

— Мы нашли заколоченные комнаты, гостиную, оставленную ее обитателями в полном порядке, стенные часы, которые каким-то чудом принялись бить во время нашего посещения.

— Пустячные подробности, — прервал граф.

— Видели мы и другое. Мы взобрались на бельведер крыши и оттуда увидели на башне, отстоящей довольно далеко от замка… мы увидели два трупа, вернее два скелета: мужчину и женщину. Они имели на себе ту одежду, в которой их убили.

— Уж и убили?! Пустое предположение…

— Я в этом уверен, и поэтому именно я хочу с вами поговорить. Эта трагедия, произошедшая лет двадцать тому назад, разве вам не известна?

— Признаться, нет. Я никогда не слыхал о каком-либо преступлении или исчезновении людей в этой местности.

— Жаль, — проговорил Ренин с некоторым разочарованием… — Я надеялся получить от вас кое-какие сведения. В таком случае извините меня.

Он посмотрел на Гортензию и направился к дверям. Но тотчас вернулся и проговорил:

— Не могли бы вы познакомить меня с кем-либо из ваших родных?

— Моих родных? Зачем?..

— Потому что владение Галингра принадлежало, вероятно, и теперь принадлежит д'Эглерошам. Это видно по гербам, на которых изображен орел на скале.

Графа, казалось, слова Ренина удивили. Он оставил вино и проговорил:

— Это для меня новость.

Ренин покачал головой и заметил с улыбкой:

— Я полагаю, что вы просто не хотите сознаться в родстве с этим неизвестным владельцем.

— Значит, это сомнительный человек?

— Это просто человек, который убил.

— Что вы говорите?

Граф встал. Взволнованная словами князя, Гортензия спросила:

— Вы твердо уверены, что совершено преступление кем-либо из обитателей замка?

— Вполне.

— Откуда эта уверенность?

— Потому что я знаю, кто были жертвами этого преступления, и причину его.

Казалось, что Ренин, судя по его тону, имел неоспоримые данные в своем распоряжении.

Граф ходил по комнате и в конце концов проговорил:

— Мне всегда казалось, что что-то такое произошло, но я не старался углубляться в эту историю… Действительно, лет двадцать тому назад один из моих отдаленных родственников жил в Галингре. Я надеялся, что все это происшествие останется неизвестным, хотя подробностей его я не знаю… Я только предполагал…

— Итак, этот ваш кузен убил?..

— Да. Он принужден был убить.

Ренин недоверчиво пожал плечами.

— Я с вами не согласен. Ваш кузен убил спокойно, хладнокровно, обдуманно, предательски. Это отвратительнейшее преступление.

— Откуда вы знаете?

Прошла минута, когда Ренин должен был высказаться. Гортензия понимала всю серьезность этого момента и, хотя она еще точно ничего не знала, но сердце ее сжималось от какого-то тягостного предчувствия.

Вся история очень проста, — проговорил Ренин. — Все свидетельствует о том, что этот д'Эглерош был женат и в окрестностях Галингра жила другая супружеская чета. Обе семьи были знакомы. Что же случилось в один прекрасный день? Трудно ответить на этот вопрос. Но я предполагаю, что жена вашего кузена назначала свидания мужу другой четы в башне, обвитой плющом и имевшей выход в поле. Ваш кузен решил отомстить, так как узнал об этой любовной связи. Он хотел, однако, сделать это так, чтобы не вышло скандала и никто ничего не узнал бы об убийстве. С бельведера при помощи зрительной трубы он мог следить за свиданиями возлюбленных. И с этого именно места, приняв все меры предосторожности, все обдумав и взвесив, он в одно из воскресений, пятого сентября, когда в замке никого не было, двумя выстрелами из ружья убил обоих любовников.

Истина всплывала на свет Божий.

Граф проговорил:

— Да… именно так, вероятно, все произошло.

— Убийца, — продолжал Ренин, — заделал землей бойницу, через которую в подзорную трубу наблюдал за убитыми, и уничтожил деревянную лестницу, которая вела на башню. А исчезновение любовников он объяснил их совместным бегством.

Гортензия вскочила. Она, как бы угадывая, воскликнула:

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что господин д'Эглерош обвинял свою жену и своего друга в том, что они вместе бежали.

— Нет, нет, я, должно быть, ничего не понимаю: вы смешиваете две истории, ведь дело идет только о кузене моего дяди.

— Я ничего не смешиваю. История ведь одна. Я излагаю события так, как они произошли.

Гортензия повернулась к своему дяде. Он молчал, скрестив руки; голова его находилась в тени абажура. Почему он не протестовал?

Ренин с уверенностью продолжал:

— Существует лишь одна версия. Пятого сентября в восемь часов господин д'Эглерош покинул свой замок, объяснив, что он отправляется в погоню за беглецами. Он уехал, оставив все на местах и захватив только ружье. В последнее мгновение перед отъездом из понятной предосторожности он бросил подзорную трубу в ящик стенных часов. Случаю было угодно, чтобы труба остановила ход маятника. Это обстоятельство должно было выдать его через двадцать лет. Удары мои, когда я стучался в двери, чтобы открыть их, видимо, освободили маятник. Часы пошли, пробили восемь раз… И разгадка была в моих руках.

Гортензия прошептала:

— Но доказательства! Доказательства!..

— Доказательства? — энергично продолжал Ренин. — Их много, и вы это знаете. Кто мог убить на расстоянии восьмисот метров? Только отличный стрелок, такой страстный, как вы, граф… Доказательства?.. Почему ничего не было взято из замка, исключая ружей? Эти ружья вам дороги, граф, и мы их находим у вас в полном порядке. И разве не доказательство тот факт, что каждое пятое сентября, то есть то число, когда совершилось убийство, граф, мучимый угрызениями совести, не находит себе места и, невзирая на свою обычную воздержанность, напивается и старается забыться в разных развлечениях. Сегодня пятое сентября! Какие же еще доказательства? Ведь достаточно взглянуть на графа в эту минуту.

И Ренин указал рукой на графа д'Эглероша, который в эту минуту с подавленным видом опустился в кресло, закрыв лицо руками.

Гортензия молчала. Она никогда не любила дядю своего мужа. Она мысленно согласилась, что Ренин прав. Прошла томительная минута. Граф налил себе вина и один за другим опорожнил два стакана.

Потом он встал и обратился к Ренину:

— Так ли это или не так, но нельзя назвать преступником мужа, уничтожающего свою преступную жену.

— Нет, — возразил Ренин, — но я рассказал только одну версию этой истории. Есть и другая, более серьезная и… более правдоподобная, которую распутает тщательное следствие.

— Что вы хотите сказать?

— Вот что: дело, возможно, не в оскорбленном муже. Быть может, вся суть в том, что разоренный человек хотел присвоить состояние и жену своего друга? Для этого он увлекает своего друга и свою жену, посоветовав им посетить упомянутую развалившуюся башню. И потом выстрелом из ружья убивает их.

— Нет, тысячу раз нет, — запротестовал граф, — все это ложь.

— Возможно, что я ошибаюсь, но почему тогда эти угрызения совести?

— Убийство — тяжкое бремя.

— Почему вы, граф, женились потом на вдове вашей жертвы? Все ведь дело в этом. Тут возникает ряд вопросов: богата ли была вдова убитого, вошла ли она в предварительное соглашение с убийцей?.. Я этих вопросов еще не выяснил, но их легко может выяснить судебная власть.

Граф пошатнулся. Он оперся на стул и с ужасом пролепетал:

— Вы предупредите власти?

— О нет, — объявил Ренин, — ведь судебная давность уже прошла. К тому же убийца уже достаточно наказан угрызениями своей совести в продолжение двадцати лет. И не следует устраивать публичного скандала, который может отразиться на племяннице господина д'Эглероша. Нет, не будем раскрывать все эти мерзости.

Граф пришел несколько в себя и прошептал:

— В таком случае, к чему все это?

— Почему я вмешался в это дело? Конечно, у меня есть известная цель. Но не бойтесь, граф, вы дешево отделаетесь.

Борьба кончилась. Граф понял, что ему приходится принести известную жертву, и он проговорил не без иронии:

— Сколько же?

Ренин расхохотался.

— Отлично, мы поймем друг друга. Но вы в некотором заблуждении: я работаю не ради денег, а ради славы.

— Говорите яснее.

— Речь пойдет о возвращении присвоенного.

— Что такое?

Ренин повернулся к письменному столу и проговорил:

— В этом столе хранится документ, который вы должны подписать. Дело касается состояния вашей племянницы Гортензии Даниель. Ее состояние было растрачено, и вы являетесь ответственным лицом. Подпишите эту бумагу.

Граф вздрогнул и сказал:

— Вы знаете цифру этого состояния?

— Мне этого знать не надо.

— А если я откажу?

— Тогда я поговорю с вашей супругой.

Без дальнейшего колебания граф вынул из стола официальный документ и подписал его.

— Вот, — заявил он, — и я надеюсь…

— Вы надеетесь, что между нами впредь не будет ничего общего. Я в этом уверен. Я уезжаю сегодня вечером, а ваша племянница, вероятно, завтра. Прощайте!

В гостиной, где никого не было, Ренин передал документ Гортензии. Она была ошеломлена. Больше всего ее поразила дальновидность и изумительная ловкость князя, восстановившего с такой неумолимой логикой все подробности ужасного преступления.

— Довольны вы мною? — спросил он ее.

Она протянула ему обе руки.

— Вы меня спасли от Росиньи. Вы мне дали свободу и независимость. Я вас благодарю от всей души.

— О, я не требую благодарности. Я просто хотел развлечь вас. Ваша жизнь так однообразна. Сегодня это однообразие было нарушено. Не так ли?

— Как вы можете об этом спрашивать?! Я пережила сегодня бесконечно много.

— Вся жизнь наша такова: надо только уметь найти. Везде, если у вас есть охота, можно сделать добро: спасти жертву, восстановить справедливость.

Она с изумлением проговорила:

— Но кто вы такой?

— Я просто авантюрист, любитель приключений. В приключениях заключается весь смысл моей жизни. Сегодняшнее приключение вас особенно взволновало, так как оно касается вас. Но и приключения других людей также интересны. Хотите испытать?

— То есть как?

— Будьте моей спутницей во время моих приключений. Если кто-либо меня призовет к себе на помощь, спасайте его вместе со мной. Если случай натолкнет меня на следы преступления, будем сообща это преступление раскрывать. Хотите?

— Да, — ответила она, — но…

Некоторое колебание охватило ее. Она не понимала хорошо смысл предложения князя.

— Вы, — продолжал он с улыбкой, — сомневаетесь во мне. Вы не знаете, куда я вас поведу. Вы опасаетесь, что в конце концов я потребую от вас гонорар. Вы правы. Нам надо условиться.

— Конечно, — шутливо проговорила Гортензия, — говорите.

Он задумался и сказал:

— Сегодня, в день нашего первого приключения, часы Галингра пробили восемь раз. Хотите, чтобы в течение трех месяцев мы совместно еще семь раз участвовали в каком-либо приключении? И когда кончится наше восьмое приключение, тогда…

— Что?

Он остановился.

— Заметьте, что во всякое время вы можете меня покинуть на полпути, если я вас не заинтересую. Но если вы последуете за мной до конца, если вы разрешите с вами начать и кончить восьмое приключение, тогда пятого сентября, когда старые часы пробьют восемь раз… тогда вы должны…

— Что? — с некоторым волнением спросила она.

Он замолчал. Взглянув на красивые губы молодой женщины, поцелуи которых он хотел получить в награду, Ренин сообразил, что Гортензия вполне поняла его и нет смысла высказываться яснее.

— Одно удовольствие вас видеть для меня достаточно. Ставьте сами свои условия. Что вы потребуете?

Она была благодарна ему за его чуткость и ответила с улыбкой:

— Что я потребую?

— Да.

— Могу я потребовать нечто очень трудное?

— Все легко для того, кто хочет победить.

— А если исполнить мою просьбу невозможно?

— Только невозможное меня интересует.

Тогда она сказала:

— Я требую, чтобы вы мне вернули старинную застежку из сердолика в филигранной оправе. Я получила ее от моей матери, которая получила ее от своей матери. Она приносила счастье и им и мне. Все это знали. С того времени, как она исчезла, я сделалась несчастной. Верните ее мне, добрый гений!

— Когда ее у вас похитили?

Она рассмеялась:

— Семь лет тому назад… или восемь… или девять… хорошо не знаю… Ничего не знаю по этому поводу…

— Я ее найду, — серьезно проговорил Ренин, — и вы будете счастливы.