Млечин ЛеонидКартины города при вечернем освещении

Леонид МЛЕЧИН

КАРТИНЫ ГОРОДА ПРИ ВЕЧЕРНЕМ ОСВЕЩЕНИИ

Приключенческая повесть

- Пока доберемся, совсем стемнеет, - озабоченно пробормотал Касуга. Он включил фары и прибавил газу.

Снопы света выхватили из сумрака ровную дорогу. Вокруг сразу стало темней, редкие крестьянские домики, мелькавшие по обе стороны шоссе, слились с черными квадратами полей, небольшими рощицами. Имаи равнодушно смотрел прямо перед собой: разглядывать скучный пейзаж не было ни малейшей охоты. Поля, домики, опять поля. Чуть отъедешь от Саппоро - и уже в деревне; дороги узкие, машин почти нет. После переполненного Токио чувствуешь себя как в пустыне. Имаи зевнул и украдкой взглянул на своего спутника: Касуга, положив обе руки на руль, уверенно вел машину, снижая скорость на поворотах и вообще соблюдая все правила. "Касуга всегда спокоен, - подумал не без раздражения Имаи, - впрочем, кто родился и вырос на Хоккайдо, все такие. У них за зиму чувства отмерзают". Когда Имаи несколько месяцев назад приехал в Саппоро, то еще застал настоящую, не токийскую зиму; морозы несколько дней стояли жестокие, ртутный столбик на градуснике за окном полицейского управления упорно держался на двадцати градусах ниже нуля, и Имаи сильно мерз. Теперь и на Хоккайдо пришло лето, но Имаи не мог без содрогания вспоминать об ушедшей зиме.

Стрелка спидометра качнулась вправо, и сразу же надоедливо запищал сигнал, замигала красная лампочка.

- Выключите вы его, - взмолился Имаи.

Касуга ухмыльнулся.

Установленные вдоль дороги "незримые полицейские" - электронные датчики - сигнализировали водителям о превышении скорости. Соответствующие приемные устройства полагалось устанавливать на всех машинах, но зачем они полицейским автомобилям, Имаи понять не мог. Чистый формализм.

- В этом году резко увеличилось число дорожных происшествий, слишком много людей гибнет на дорогах, - как всегда, обстоятельно объяснил Касуга. - Полицейские тоже иногда злоупотребляют своим положением, особенно патрульная служба.

Имаи уныло вздохнул: до чего же скучный человек, от его рассудительных речей мухи дохнут. "Один из лучших инспекторов, богатейший опыт, - так характеризовали Касуга в штабе полиции префектуры Хоккайдо. Вам интересно будет с ним поработать". Как же! Имаи полез в карман за сигарами, вспомнил, что Касуга не курит, секунду колебался, потом все же решился. Касуга, не глядя на него, выдвинул пепельницу и приоткрыл окно.

Вечерняя прохлада скользнула в машину, свежий воздух обдувал лицо. Имаи поудобнее откинулся в кресле, высоко поднял подбородок, сигара оказалась где-то на уровне глаз. Хорошие голландские сигары замечательная штука, хотя они не прибавили ему друзей в штабе полиции, где не курят ничего, кроме популярных в Японии сигарет "Севен старз" и "Майлд севен". Ну да ничего. Конечно, отношения с людьми необходимо поддерживать ("Хьюман релейщенз"* и полиция" - так назывался курс лекций, прочитанный слушателям полицейской академии чиновником из ФБР), но поди установи добрые отношения с человеком, который старше тебя на двадцать лет, а до сих пор всего-навсего инспектор и инспектором уйдет на пенсию. Имаи покосился на золотую нашивку на околыше фуражки Касуга. Сам Имаи ходил только в штатском: во-первых, не любил форму, во-вторых, две звездочки на петлицах - инспектор полиции - раздражали людей типа Касуга, которые до тридцати лет ходили в простых полицейских. А Имаи только что двадцать семь исполнилось.

_______________

* Х ь ю м а н  р е л е й ш е н з (англ.) - отношения между

людьми.

Касуга переключил фары на дальний свет. Стемнело окончательно. Одно за другим гасли окна домов, подобравшихся к самой дороге. Крестьяне ложатся рано.

- Долго еще? - спросил Имаи.

- Вот огни впереди, - показал Касуга, - это магазин. За ним километрах в десяти дом этого, которого ограбили.

Местное отделение полиции обратилось за помощью к городскому следственному отделу, столкнувшись с трудной задачей. Хозяин дома, в прошлом владелец небольшой фабрики, одинокий человек, вернувшись из города, нашел свой дом ограбленным. Полицейские не могли найти никаких следов.

Касуга сделал резкий поворот, чтобы съехать к мосту через мелкую речушку. Имаи, ухватившись за подлокотник, вдруг вскрикнул:

- Смотрите!

Прямо на шоссе, буквально в нескольких метрах перед ними, неподвижно стоял человек.

Свернуть было некуда: узкая дорога была сооружена на высокой насыпи и с обеих сторон круто обрывалась вниз. Касуга резко нажал на тормоза.

Имаи зажмурился, услышав глухой стук удара... Машина наконец остановилась. Касуга выскочил на шоссе. За ним вылез Имаи.

Он обошел вокруг машины. Бампер погнут, левая фара разбита, капот залит чем-то темным. Имаи потрогал рукой - кровь.

- Имаи-сан! Возьмите у меня под сиденьем фонарь.

В луче фонаря Имаи увидел распластанное на земле тело. Машина с такой силой ударила человека, что он отлетел на насыпь. Имаи поднял фонарь повыше. Лицо было спокойно, даже невозмутимо. Или Имаи показалось?

Касуга встал с колен.

- Мертв. Ещё бы, он даже не пытался увернуться.

- Может быть, слепой? Или глухой? - предположил Имаи.

Касуга подошел к машине.

- У меня есть вспышка. Пойду сфотографирую. А вы вызывайте по рации "скорую" и дорожную полицию. Во-первых, нас ждут свои дела, во-вторых...

Имаи понял, что имел в виду его напарник: Касуга, видимо, вообще до выяснения обстоятельств дела отстранят от службы. Убить постороннего человека в перестрелке с преступниками - такое случается. На это главное управление иногда закрывает глаза. Но сбить человека, и даже не во время погони...

Имаи зябко повел плечами. Между тем Касуга уже фотографировал машину и участок дороги.

- Связались с полицией?

- Сейчас будут.

Касуга тщательно упрятал фотоаппарат, уселся в машину, положил руки на руль. Имаи заметил, как дрожат его пальцы.

- Почему он все же не двинулся с места? - не выдержал Имаи.

- Я и сам не пойму. Он стоял прямо за поворотом, и мы его заметить не могли. Но он-то должен был видеть свет фар, слышать шум мотора.

- Что-то здесь неладно, - покачал головой Имаи.

- Да нет, я виноват... - Касуга отвернулся. - Должен был притормозить перед поворотом, а шел с превышением скорости. Вот и все. - Он замолк.

Имаи не нашелся что возразить. "Но ведь мы действительно не виноваты, - размышлял он, - это какая-то случайность. Парень, может, сумасшедший. Или пьян был, что ли?" Теперь убитый не вызывал в нем жалости, а только раздражение.

Патрульная машина, а вслед за ней и "скорая" примчались под звуки сирен и перемигивание световых маячков. Старший полицейский, явно смущенный ситуацией, в которой он оказался, откозырял:

- Здравствуйте, Касуга-сан! Что случилось?

Пока инспектор подробно рассказывал, два санитара принесли на носилках труп. И опять Имаи стало не по себе от безмятежного выражения, которое сохранило лицо сбитого ими человека.

- Проверьте его обязательно на алкоголь, - крикнул врачу Касуга.

"Скорая" развернулась и уехала.

Старший полицейский - он не переставал кивать, слушая Касуга, - явно был не в восторге от свалившейся на него заботы. Обычное дорожно-транспортное происшествие со смертельным исходом не смутило бы его, но инспектор полиции в роли виновника - такое на его памяти в первый раз. Он поминутно снимал фуражку и вытирал пот. Касуга заставил его облазить весь участок дороги, показал, где лежал пострадавший, вынул и отдал пленку из фотоаппарата.

Когда инспектор закончил объяснение и официально попросил разрешения покинуть место происшествия, старший полицейский почувствовал облегчение.

Безучастно державшийся в стороне Имаи тоже хотел как можно скорее уехать отсюда. Мрачные фигуры полицейских, мелькавшие в ярких лучах фар и пропадавшие во мраке, так и не выключенная водителем патрульной машины мигалка - все действовало на нервы, рождало какое-то тревожное чувство. За два года службы после академии кровь он видел не раз, но преступление всегда было как бы по другую сторону от него, относилось к иному миру. Теперь все спуталось. Кто здесь преступник? И есть ли он вообще?

- Вы что, знаете этого полицейского?

- Да, он работал у меня в отделении, - ответил Касуга тем же ровным тоном. - Он уже пятнадцать лет в полиции.

- А-а, - вяло откликнулся Имаи.

В деревню они приехали за полночь. Весь следующий день провозились с расследованием ограбления. Дело шло туго, следы частью стерли, частью попортили сами полицейские и побывавшие в доме любопытные. В довершение ко всему было жарко. Имаи ходил весь потный, принять душ было некогда, и он злился. Его модный костюм, синий в полоску, потерял всякий вид, воротничок рубашки стал коричневым, манжеты запачкались, пришлось закатывать рукава.

Все же кое-что удалось выяснить. Касуга вспомнил, что брат одного из местных жителей - рецидивист, грабитель. Кто-то из соседей видел его в тот день в деревне. За эту ниточку уже можно зацепиться. В суете Имаи даже забыл о ночном происшествии и вспомнил о нем, лишь когда вернулся в Саппоро.

Утром, едва он появился в управлении, его вызвал начальник следственного отдела. Но, открывая дверь кабинета, Имаи уже знал о рапорте Касуга. Вину инспектор брал на себя и просил отстранить его от дел до выяснения всех обстоятельств и вынесения решения руководства.

- Дурацкая история у вас там вышла, - недовольно пробормотал начальник следственного отдела, с ненавистью глядя на газеты, которые уже успели сообщить о ночном инциденте. - Для префектуральной полиции большая неприятность. На носу выборы, оппозиционные партии обязательно используют этот случай. Как это Касуга так оплошал! - Он покачал головой. - Столько лет в полиции... В прошлом году получил орден "Восходящего солнца". Теперь только он соизволил предложить Имаи сесть. - Пришлось включить этот случай в сводку. Начальство уже высказало недовольство, - пожаловался он Имаи. - Знаете что, возьмитесь за это дело, а? Вы все сами видели, вам и карты в руки. - В его словах проскользнула просительная нотка.

- Я лично уверен, что Касуга ни в чем не виновен, - начал Имаи.

- Ну и прекрасно! Остается только убедить в этом начальство, улыбнулся начальник следственного отдела. - Вам это удастся лучше чем кому бы то ни было.

Начальник отделения полиции, на которого свалилось ночное происшествие, с надеждой смотрел на Имаи. Прибытие инспектора из Саппоро снимало с него ответственность.

Заключение медэксперта ничего не прояснило; погибший не страдал слепотой или глухотой, не был пьян и не находился под воздействием наркотиков. Самоубийца?

- Никаких документов при нем не было?

Начальник отделения отрицательно покачал головой.

- Кроме носового платка, в карманах ничего.

- И никаких зацепок, чтобы определить, кто он?

- Пока ничего. В принципе послали отпечатки пальцев в центральную картотеку, но это вряд ли что даст, если он никогда не привлекался. Раздали фотографии всем полицейским, они попробуют расспросить в округе. Заявлений от жителей еще не поступало.

Имаи поднялся. Прощаясь, начальник отделения козырнул:

- Если мои люди могут быть чем-нибудь полезны...

Потом Имаи часа полтора гулял по улице. Курил, рассматривал витрины лавочек, соблазнился выставленным в одной из них свежим тунцом и решил угоститься суси - сырой рыбой. Пожилой владелец лавчонки мигом положил перед ним большой лист какого-то растения, принес горячую влажную салфетку - протереть лицо и руки, поставил сосуд с соусом, слепил колобок из вареного риса, положил сверху кусочек сырого тунца, взялся за новый колобок.

Имаи ел медленно, окуная суси в соус. Он не торопился.

Уже вечером зашел в отделение, где, скучая, его ожидал совсем молоденький полицейский, выделенный ему в помощь. Имаи решил выехать к месту, где их машина сбила человека, после наступления сумерек, чтобы точнее восстановить картину случившегося.

Он сам уселся за руль.

- А что у вас говорят по поводу этой неприятной истории?

- Разное, господин инспектор, - осторожно ответил полицейский. Он, разумеется, и вечером не снимал черных очков, а козырек фуражки надвигал на самые глаза, подражая героям американских боевиков. - Кто говорит, что тот парень был не в себе. После выпивки... А кто наоборот...

- Ну-ну, не стесняйся, - подбодрил его Имаи, не спуская глаз с дороги.

- Кое-кто считает, что инспектор Касуга позволил себе... в общем, был нетрезв.

Имаи сбавил скорость: они подъезжали к злополучному повороту.

- В том-то и дело, что ни тот, ни другой не пили. И это единственное, в чем я уверен.

Имаи остановил машину, и они вылезли. Все было, как в ту ночь. Никаких машин на дороге, тишина. Только за мостом светятся огоньки в деревне. Имаи подошел к тому месту, где стоял убитый. Молодой полицейский с любопытством наблюдал за ним.

Имаи хорошо видел весь изгиб дороги, который не скрывали от него редкие деревца, высаженные вдоль обочины. Он недоверчиво покачал головой: машину можно было увидеть заранее, у человека на дороге оставалось несколько минут, которых с избытком хватило бы на то, чтобы избежать опасности. В медицинском заключении сказано ясно: пороков органов чувств нет. Следовательно, видел и слышал нормально. Головной мозг тоже без опухолей и гематом. Конечно, это не гарантия психического здоровья, но все же...

Он прекрасно понимал, что Касуга не повинен в смерти этого человека. Но чтобы все поверили, нужно ясное и четкое объяснение того, что здесь произошло. Необходимы доказательства вины самого погибшего. Иначе на полиции все равно останется пятно. Касуга не был ему симпатичен, Имаи тянулся к людям, которые легко достигали успеха, заставляли других уступать им дорогу. Касуга, чуть не всю жизнь просидевший на одном месте, к этой категории не принадлежал. Но понятия корпоративной чести были для Имаи не менее важны.

На шоссе раздался гул мотора. Имаи мгновенно отогнул рукав пиджака на левой руке и засек время. По фосфоресцирующему циферблату бежала секундная стрелка. Когда машина подошла к повороту, яркий свет брызнул инспектору в глаза. Он даже не сразу сообразил, в чем дело: свет фар отражался от большого рекламного щита, установленного рядом с дорогой.

Теперь машина ехала прямо на него. Немного выждав, он отступил и посмотрел на часы: две с половиной минуты было у убитого.

Махнув рукой нечего не понявшему полицейскому, Имаи сел в машину.

- У меня к вам просьба, - сказал он полицейскому, - займитесь с завтрашнего дня поисками водителей машин, которые проехали по этой дороге в тот день непосредственно перед нами. Может быть, кто-то из жителей деревни, еще кто-нибудь... Посмотрите по карте, куда вообще ведет эта дорога.

* * *

Аллен сел в такси первым. За ним скользнул Росовски.

Шофер, положив на руль руки в безукоризненно белых перчатках - такими же чистыми были чехлы на сиденьях, - повернул к ним голову.

- "Таканава принсу хотэру", - приказал Росовски. И повторил по-английски: - Отель "Таканава-принц".

- Как вы и просили, - он говорил уже Аллену, - мы заказали вам номер в гостинице, где всегда масса иностранцев.

Аллен кивнул, глядя в окно. Его сухое узкое лицо в квадратных очках, малоприятная манера не смотреть собеседнику в глаза сразу же не понравилась Росовски. Он хорошо знал этот тип людей: не считают нужным здороваться, слушать собеседника или хотя бы делать вид, что слушают. Они замечают тебя, только когда ты им нужен. Зато очаровательно улыбаются начальству.

- А почему, собственно, вы не ездите на своей машине?

- От аэропорта до гостиницы добрых полтора часа, дорога обычно забита. Удобнее всего на рейсовом автобусе, но я подумал, что вам это не понравится. Я-то всегда так делаю: сдаю багаж на автовокзале и налегке еду автобусом. Никаких хлопот, дешево и стопроцентная уверенность, что не опоздаешь из-за пробок.

Аллен уже не слушал его. Отвернувшись, он лениво смотрел в окно. За высокими щитами, разделяющими дороги - ночью это спасало водителей от ослепления светом фар, - стремительно несся встречный поток.

- В экономике они нас скоро обштопают, эти япошки, а ведь это мы им все дали и всему научили. Они производят автомобилей больше, чем мы. К тому же наводнили Штаты своей продукцией. Их автомобили такие же юркие, пронырливые, как и они сами. Пора нам что-то предпринять.

- Таможенные рогатки не помогут, - покачал головой Росовски, - они предусмотрели такую возможность. Вступают в долю с американскими производителями автомобилей, строят у нас заводы. Автомобиль сделан на американской земле руками американских рабочих, заплатят за него тоже не иенами, а долларами, но денежки-то окажутся в японских карманах.

Аллен не ответил. Он больше не обращал внимания на собеседника. Росовски обругал себя и дал себе слово обходиться предельно короткими ответами.

Водитель то и дело притормаживал, чтобы просунуть в окошко деньги, участки дороги принадлежали разным компаниям, и каждая взимала плату за проезд.

- Приличная сумма набегает, - пробормотал Аллен. Пятизначная цифра на счетчике такси с непривычки произвела впечатление. - Дорога жизнь в Японии?

- Дешевле, чем в Штатах. - Росовски сумел удержаться в пределах минимально необходимой информации.

Наконец они были в городе. Росовски прожил здесь много лет и ревниво следил за гостем: понравился ему Токио или нет?

- Как все-таки этот город характерен для японцев! - Аллен снял очки и стал тереть глаза. - Для их постоянного стремления соединить несоединимое, взять наше, но и сохранить свое. Чисто американский конструктивизм и азиатская пестрота. Но во всем должно быть прежде всего внутреннее единство, изначальная логика вещей. А здесь нет логики, сплошная эклектика, разнородные элементы не могут слиться воедино. Бетон и стекло на месте в Лос-Анджелесе, а азиатская пестрота, экзотика... Да здесь ее почти не осталось. Вы бывали в Гонконге?

Прежде чем Росовски успел ответить, Аллен заключил многозначительно:

- Восток - это Восток, Запад - это Запад, и вместе им не сойтись.

Росовски с удивлением посмотрел на него. У японистов эта цитата была не в моде. Но и Аллену следовало бы, во-первых, цитировать Киплинга точно, во-вторых, понимать, что поэт вовсе не стремился противопоставить Запад и Восток. Достаточно внимательно дочитать стихотворение до конца, чтобы убедиться в этом.

Росовски не понравилось, что Аллен, впервые приехав в Токио и не успев как следует оглядеться, заявил, что не в восторге от города. Такая безапелляционность, по мнению Росовски, не свидетельствовала о большом уме.

Росовски вообще не мог понять, как можно рисковать браться за японские дела, не зная языка. Таких неучей теперь в дальневосточном отделе управления хоть пруд пруди. Они, видимо, вслед за одним иезуитом, приехавшим в Японию в 1549 году, считают, что этот сложный язык дьявольские козни.

"Впрочем, - подумал Росовски, - даже примитивное знание языка, которое дает разведшкола, - лишь первая ступенька в постижении Японии. Но большинство так и не вступило на вторую. Заучи хоть словарь целиком, все равно ничего не поймешь, если не научишься думать, как японец, шиворот-навыворот, - усмехнулся Росовски. - Американцы же не только не научились думать, как японцы, но ошибочно решили, что японцы думают так же, как они. Американцы придают большое значение словам, японцы считают более важным то, что остается невысказанным. Употребление слов - своего рода ритуал, который не всегда можно воспринимать буквально. Достаточно один раз сходить в театр Кабуки или Но, чтобы понять: важнейшее средство коммуникации у японцев не слова, а жесты, выражение лица. Вся беда в высокомерии жителей Запада, - продолжал рассуждать Росовски, - к тому же они обманываются внешней американизацией Японии. Видят токийские небоскребы, компьютеры, суперэкспресс "Синкансэн" и полагают, что японцы вместе с технологией усвоили и западный образ мышления. Ничто не может быть более далеким от истины. И дело не в примитивном противопоставлении Запада и Востока. Японцы просто другие".

Пока он рассчитывался с шофером, появился носильщик в форменной красной куртке с тележкой, на которой покатил багаж Аллена.

Несколько минут ушло на формальности, затем Аллен получил ключ от номера.

- Полчаса вам хватит? - спросил Росовски.

- Конечно.

- Я буду вас ждать здесь. Если не возражаете, пообедаем вместе.

Аллен кивнул и двинулся к лифту.

Через сорок минут Аллен в твидовом пиджаке и в рубашке без галстука появился внизу. Очень худой, с черной, без единого седого волоска, шевелюрой, он выглядел моложе своих сорока пяти лет. Росовски, которому в этом году минуло пятьдесят три, подумал, что никогда не рискнул бы опоздать на десять минут и сделать вид, будто не заметил этого.

- Мы можем пообедать, не выходя из гостиницы. На выбор - китайская, французская и японская кухня. Я бы...

- Разумеется, японская. Китайскую еду я знаю лучше гостиничных поваров. Французская кухня, как ее здесь представляют, ничем не отличается от стандартной американской.

- Прошу.

Аллен двинулся вперед. Росовски на секунду задержался у выставленных в вестибюле произведений кондитеров отеля. Торт в форме Эйфелевой башни в самом деле заслуживал внимания. "Японцы так часто вспоминают об Эйфелевой башне, - подумал Росовски, - чтобы иметь возможность лишний раз сообщить, что Токийская телевизионная башня выше на несколько метров".

- Пожалуйста, направо.

Наблюдая за Алленом, который не мог оторваться от жаренных в масле креветок, - здесь неплохо готовили тэмпура, - Росовски пытался понять этого человека, которому придется подчиняться. Вчера его пригласил к себе резидент, бодрый и подтянутый, как всегда после бани с массажем удовольствие, которое резидент позволял себе не чаще двух раз в неделю.

- Джек, вам придется поехать в Нарита встречать нашего гостя Эдварда Аллена. Он приезжает сюда с поручением особой важности. Он японского не знает, в Токио первый раз. Естественно, ему нужна помощь.

- Каков характер задания?

- Аллен сам скажет все, что необходимо... - Резидент произнес это с каменным выражением лица.

Росовски не понял, то ли резидент просто не знал, о чем идет речь, то ли не хотел снисходить до дел, которые казались ему незначительными.

- Здесь довольно мило. - Аллен обвел глазами комнату. Они сидели за подковообразным столом, в центре была небольшая жаровня, и повар жарил нарезанную кусочками рыбу, овощи, грибы и раскладывал по тарелкам. Японская кухня проста, но вкусна.

Росовски определенно не нравилась его манера безапелляционно судить обо всем. Когда Росовски при выходе из ресторана заплатил за обоих, Аллен приятно улыбнулся.

- Вы, вероятно, устали? - начал Росовски. - Все-таки такой длительный перелет...

- Да, я пойду спать, - сказал Аллен. - Заезжайте за мной завтра в восемь. Поедем в посольство. Спокойной ночи.

Он повернулся и пошел к лифту.

Выезжая со стоянки, Росовски вздохнул. За тридцать лет работы в Центральном разведывательном управлении США он перевидал разных начальников. В молодости он относился спокойнее к странностям своих шефов, с возрастом стал более раздражительным. Аллен вызывал в нем только отрицательные эмоции. Росовски и сам не мог понять причину внезапной неприязни.

Самолет австралийской авиакомпании приближался к Токио. Пассажиры надели пиджаки, собрали ручную кладь - портфели, сумки, свертки.

Стюардесса склонилась над креслом в самом хвосте салона:

- Не нужна ли вам помощь в заполнении таможенной декларации?

Молодой человек, по виду японец, покачал головой. Стюардесса нашла, что для азиата у него приятное, хотя и не слишком выразительное лицо.

Она прошла дальше. Рейс был неудачный: у одного пассажира случился сердечный приступ, некоторое время пилот даже обсуждал с землей вопрос о вынужденной посадке. Пожилой женщине стало плохо на взлете, у маленького мальчика разболелись зубы, и он плакал. Этот молодой человек с приятным лицом сидел спокойно, изредка посматривая в иллюминатор. Стюардесса решила, что он служащий какой-нибудь торговой фирмы и в Австралии был в командировке.

Проводив взглядом стюардессу с длинными белокурыми волосами, он вытащил паспорт и, сверяясь с ним, заполнил декларацию. Судя по паспорту, он был гражданином Сингапура. Мысль лететь из Канберры принадлежала его шефу. Въездная виза была выдана японским посольством в Канберре. "Срок пребывания десять дней... Может быть использована в течение месяца со времени выдачи". Дата... Печать... Подпись.

Самолет прилетел поздно ночью. В гигантском аэропорту было очень тихо. Туристы гоготали на весь зал.

Он приметил, с какой неприязнью посмотрел на австралийских туристов иммиграционный инспектор, прикрепляя к его паспорту въездную карточку. Таможенник у стойки с надписью "Для иностранцев" не заинтересовался им, бросив равнодушный взгляд на его аккуратный чемоданчик.

Он вышел в стеклянную дверь, но не сел сразу в такси, а поставил чемоданчик на асфальт и стал наблюдать. К выходившим пассажирам одна за другой подкатывали машины. Потом, словно что-то решив, он подхватил чемоданчик и сел в очередную машину. Судя по надписи, такси принадлежало самому водителю.

Таксист, ничего не спросив, отъехал от стоянки и только тогда, найдя в зеркале заднего обзора лицо пассажира, улыбнулся:

- Здравствуй, Ватанабэ-кун. Долетел нормально?

- Да, все в порядке, - небрежно кивнул пассажир. - Спасибо, Морита-кун.

Таксист вытащил из внутреннего кармана пиджака длинный белый конверт и через плечо протянул пассажиру:

- Здесь билет до Саппоро и деньги. Я отвезу тебя прямо в Ханэда, до самолета не так уж много времени.

- Есть какие-нибудь дополнительные инструкции? - поинтересовался Ватанабэ.

- Пожалуй, нет, - неторопливо ответил таксист, - мы сворачиваем здесь операции. Токийское полицейское управление в последнее время слишком уж активничает, поэтому надо расширить связи с нашими партнерами по всей стране. Сакаи, с которым ты встретишься в Саппоро, контролирует не только остров Хоккайдо, но и весь север Хонсю. С открытием новой курьерской линии Бангкок - Токио нам понадобится много покупателей, не так ли?

Пассажир согласно кивнул.

- В этом году в "золотом треугольнике" соберут колоссальный урожай. Товар уже готов. Причем хорошего качества - "999", "Два дракона", "Олень и петух".

- Японцы предпочитают слабые наркотики, амфетамины. Адская смесь, вроде кхай, который делают из морфия, дросса - субстрата опиума и аспирина, здесь не пойдет.

- Это верно, - согласился Ватанабэ, - кхай убивает человека за год, но хорошо идет в Юго-Восточной Азии.

Больше они ни о чем не говорили до самого аэропорта Ханэда, который обслуживает теперь только внутренние линии и полеты на Тайвань.

- Вот его дом, Имаи-сан! Где машина стоит. Наверное, уезжать собрался. Хорошо, что мы поспели.

Маленький коренастый человек в просторной куртке, с грязными от масла руками, встретил их не очень приветливо.

- Да я же все рассказал!

Однако согласился повторить то, что видел в тот вечер на дороге. Имаи включил магнитофон.

- Я ездил в город, чертовски устал и хотел одного - поскорее добраться домой. Дорога у нас тут пустынная, как вы сами заметили, живем просторно, не то что на Хондо или Кюсю. Водитель я опытный, машина у меня как новенькая. За пятнадцать лет ни разу машину не бил. Если и превышаю скорость, то...

- Мы не из дорожной полиции, - сказал Имаи.

- Ага, ну ладно. В общем, у моста какой-то идиот буквально из-под самых колес отпрыгнул. Я этот поворот хорошо знаю, заранее посигналил. И надо ж - чуть не сбил его! Еле из-под колес ушел, да еще ухмылялся. Хотел я остановиться, да что с такими разговаривать! А зачем он вам нужен?

- Он нам не нужен, - ответил Имаи, - спасибо за рассказ.

Они вышли на улицу.

- Значит, больше никто его не видел?

Молодой полицейский отрицательно покачал головой.

- Он тоже обратил внимание на улыбающееся лицо. На самоубийцу как-то не похоже.

- Словно играл со смертью, - заметил полицейский.

Имаи шел ровным, размашистым шагом, засунув руки в карманы пиджака. Сегодня на нем был серый в красную клетку костюм и голубая рубашка с серо-красным галстуком. Брюки тщательно отутюжены, узел галстука безукоризненный.

Дорожка кончилась тупиком. Они оказались перед великолепно ухоженным садиком. Какой-то человек в кимоно возился в саду.

- Вы ко мне? Заходите.

Имаи вежливо покачал головой:

- Нет, нет, мы просто залюбовались вашим садом. У вас прекрасные цветы, вы, верно, отдаете им все время?

Человек подошел поближе. На вид ему было за шестьдесят. Тонкие черты лица, хорошая осанка, но общее впечатление немного портили вульгарные, как показалось Имаи, усы.

- Позвольте представиться, - человек поклонился, - Ямакава.

Он жестом предложил войти.

- К сожалению, мой сад далек от совершенства. На самом деле я уделяю ему мало времени - только один раз в неделю, в воскресенье, я могу вволю повозиться с цветами. Я всегда любил цветы, но к старости они стали моим спасением от одиночества.

Имаи с восхищением осматривал крошечный садик. Цветы были посажены в какой-то загадочной последовательности, сочетания их были пленительны, на миг Имаи показалось, что он улавливает принцип этой сложной композиции, но тут же пришлось признаться, что не так-то просто ее разгадать.

Ямакава пристально наблюдал за Имаи.

- Вы, я вижу, тоже поклонник прекрасного?

- Но мне, к сожалению, больше приходится иметь дело с безобразным, ответил Имаи.

Ямакава раздвинул сёдзи - решетчатую раму, оклеенную почти прозрачной бумагой.

- Зайдите.

Имаи и молодой полицейский сняли туфли и, оставшись в одних носках, поднялись по ступенькам.

В небольшой просто обставленной комнате стояло в вазах несколько искусно подобранных букетов. Имаи сразу понял, что перед ним мастер икебана.

- Как видите, сад мне нужен как источник материала для моих композиций. В юности я увлекался стилем нагэирэ. Теперь, вероятно, отошел от всех канонов.

Имаи загляделся на цветы. Ближе к окну стояла высокая ваза из тонкого хрусталя, сделанная в форме устремленного вверх бутона. В ней всего три белые камелии с желтой сердцевиной, узкие сочно-зеленые листья. Главное в стиле нагэирэ - расставить цветы так, будто они не сорваны, а еще продолжают расти. Ни один элемент композиции не должен заслонять другой. Лишние стебли удалены. Предельная лаконичность и выразительность.

- Самое сложное в букете - световой эффект. С какой стороны направить свет? Под каким углом? В искусстве аранжировки цветов свет не менее важен, чем сами цветы. Подбирая букет, я все время думаю, при каком освещении лучше всего на него смотреть.

Имаи словно забыл о цели поездки в деревню. Он был весь под впечатлением того, что говорил и показывал Ямакава.

На маленьком столике Ямакава расположил в деревянной продолговатой вазе со множеством отверстий несколько веточек сосны и цветки сакура.

- Сосна и сакура, как вы знаете, традиционный материал, их используют с тех пор, как появилась икебана. Но видите, они не приедаются, рассказывал Ямакава. - Простота, скромность и скрытая прелесть. Излишество сразу же сделает композицию бесформенной. Мы, японцы, обладаем способностью видеть красоту в простом, а не в пышном. Не так ли?

Имаи согласно кивал. Он был благодарен Ямакава за несколько минут прикосновения к миру прекрасного.

- Вы не брали уроков икебана? - поинтересовался Ямакава.

- Нет, мои родители были далеки от искусства. Отец всю жизнь занимался медициной, ничто другое его не интересовало, и желал, чтобы дети тоже стали врачами. Но я вот не захотел, а старший брат, хотя и закончил медицинский институт, любит поэзию и сам пишет стихи, - разоткровенничался Имаи.

- Врачи понимают искусство лучше других людей, - сказал Ямакава, потому что искусство - это психология, а психология близка врачам, которые хорошо чувствуют, что происходит внутри человека.

- Наверное, вы правы, - согласился Имаи.

Ямакава чему-то улыбнулся.

- Посмотрите, сколько в цветах скрытой силы, движения, экспрессии.

Он показал Имаи букет, состоявший всего лишь из одной ветки вишни и цветка камелии, на этот раз красной.

- Представьте себе, что грубая ветка вишни - мужчина, а тоненькая веточка камелии - женщина, и они то сплетаются, то отталкиваются, то прислушиваются друг к другу, то демонстрируют презрение. Драма в цветах, не так ли?

Уходя, Имаи заметил:

- Вам кто-нибудь помогает по дому? Для ваших лет вы слишком много трудитесь.

Ямакава распахнул калитку.

- Видите ли, я считаю, что старость наступает тогда, когда человек начинает беречь себя, приговаривая: "Мне уже много лет, надо поменьше работать". И так в двадцатом столетии люди почти совсем перестали трудиться физически, нарушили извечный баланс: труд - отдых. Если не поработал хорошо, то и отдых бесполезен. В организме, которому не хватает нагрузки, возрастает энтропия - невосстановимое рассеивание энергии. Так вот работа в саду - это борьба с энтропией.

- Забавный старик, - сказал молодой полицейский, когда они сели в машину.

- А чем он занимается? - поинтересовался Имаи.

- Точно не скажу, - пожал плечами полицейский. - Кажется, врач.

"Врач? Охота ему торчать в такой глуши?" - удивился Имаи.

- Отвезти вас в город?

- В город? Нет, давай обратно к мосту. Посмотрим, откуда мог появиться этот несчастный самоубийца.

В Саппоро было чуть прохладнее, чем в Токио, и шел дождь. Усевшись в такси, Ватанабэ спросил у шофера, сколько до города, услышал ответ, удовлетворенно кивнул и откинулся на удобные подушки. Нажал кнопку, стекло немного опустилось, и воздух, пропитанный озоном, приятно освежил его. Уставившись немигающим взором в затылок водителя, он сосредоточенно перебирал в памяти каждый свой шаг с момента, когда в аэропорту Ханэда расстался с Морита. Ватанабэ был одним из курьеров, нелегально провозивших в Японию наркотики. В чемоданчике, оставшемся в машине Морита в Токио, была очередная порция героина, который предназначался для местных торговцев наркотиками. И хотя он уже отделался от груза, напряжение не спадало.

Испортившаяся погода согнала с улиц людей. В сравнении с Токио столица острова Хоккайдо показалась ему сонным царством. Вечерний город был пустынен. "Саппоро гранд-отель", старое мрачноватое здание, ему неожиданно понравился. В отличие от неуютной атмосферы токийских стеклобетонных громадин, спокойная тишина гостиницы располагала к душевному покою.

У стойки минутное напряжение - надо заполнить регистрационный бланк. "Ватанабэ Ёсинори... служащий... "Санва гинко"... десять дней". Взгляд на клерка, взявшего бланк. Вроде все в порядке.

- Мне нужно арендовать машину.

- Пожалуйста.

В номере взял из холодильника маленькую бутылочку сока, открыл, сделал небольшой глоток, вытащил упакованный в целлофановый пакет набор сушеных рыбных закусок, пожевал. Переодевшись в лежавшее на постели юката - легкое летнее кимоно, отправился в ванную. Потом лег в постель и тут же уснул.

Ватанабэ в этом году исполнилось тридцать пять. Десять лет, почти треть своей жизни, он занимался наркотиками. Он был одним из немногих удачливых курьеров: за десять лет ни одного ареста. Он сам поражался своему везению. Обычно курьер не работал больше двух лет. Полиция ловила его, и венцом карьеры была либо смертная казнь, либо длительное тюремное заключение, в зависимости от законов страны, где его арестовали. Однако недостатка в курьерах бизнес на наркотиках не ощущал: прикосновение к этому товару сулило невиданные, фантастические барыши.

На стыке территорий Таиланда, Бирмы и Лаоса, в труднодоступной гористой местности живущие там племена яо, мео, акха, лису, качин выращивают опиумный мак. Эта опиумная кладовая мира и называется "золотым треугольником", хотя наркотики значительно дороже любого из драгоценных металлов. Тем, кто выращивает мак, сборщик опиума платит за килограмм опиума-сырца 50 - 100 американских долларов. Килограмм героина (в который перерабатывают опиум-сырец тайные лаборатории прямо в "золотом треугольнике") продают в США за 100 тысяч долларов. Килограмма героина (он попадает наркоманам уже не в чистом виде, а смешанный для веса с сахаром) достаточно для 20 тысяч инъекций. Таким образом, урожай, снимаемый в "золотом треугольнике", обходится наркоманам почти в 8 миллиардов долларов. Ватанабэ всегда поражался прибылям, которые оседали в карманах хозяев этого бизнеса. Но кое-что перепадало и им, простым курьерам.

Масару Имаи окружающие, за редким исключением, не любили. Высокомерный, независимый, резкий, он не слишком располагал к себе. Однокурсники в полицейской академии называли его лощеным типом и пижоном, но никто не мог отрицать: когда речь шла о деле, Имаи вовсе не был пижоном.

Он был прежде всего упрям. Тогда как большинство людей ищут себе оправдание в неблагоприятных обстоятельствах и охотно отказываются от неприятных дел, Имаи, сталкиваясь со все новыми трудностями, не раздражался, не стремился побыстрее закончить расследование. Напротив, проникался желанием выяснить все до конца.

Так было и на этот раз. Уединившись в небольшой комнате, которую ему отвели в полицейском отделении, Имаи сгреб чужие бумаги со стола и разложил подробную карту местности.

Ни денег, ни билета, ни документов, ни визитных карточек - убитый не был похож на приезжего. Но с другой стороны, его фотографию никто из жителей округи до сих пор не опознал, и - что более важно - не поступило никаких сигналов об исчезновении человека в этом районе.

Теперь Имаи, изучая карту, искал подтверждения мысли, только что мелькнувшей у него. Тот человек мог прийти к повороту не только по дороге, но и напрямик, через поля. Это предположение расширяло круг поисков.

Но несколько крестьянских дворов, расположенных неподалеку, в трех-четырех километрах, отделены речкой. Вброд не перейдешь, сказали ему, а мост в стороне. Если идти через мост - Имаи с помощью циркуля измерил расстояние, - выходило километров шесть-семь. В населенных пунктах по другую сторону реки полицейские уже провели опрос.

Имаи с раздражением отбросил циркуль, с шумом отодвинул стул, встал. Громко позвал молодого полицейского, который сопровождал его. Тот немедленно появился.

- Иди-ка сюда, - поманил его Имаи. - Что тут расположено?

Полицейский нагнулся над столом, неловко вытянув шею.

- А-а, так это лечебница профессора Ямакава, с которым вы утром разговаривали.

Имаи прикинул расстояние: от дороги километра два с половиной. "Странно, - подумал Имаи, - кто же располагает больницу так далеко от людей? Но она находится близко к месту происшествия". Имаи колебался.

- Профессор Ямакава сказал бы, если бы пропал кто-то из его клиники, - заметил полицейский.

- Поехали, посмотрим сами, - коротко сказал Имаи.

- Скажите, Росовски, вы читали Юкио Мисима?

Росовски удивленно посмотрел на Аллена. Вопрос показался ему странным. Они сидели в посольском кабинете Аллена, который не пожелал обосноваться в здании ЦРУ возле кладбища Аояма. Посол, как говорят, лично распорядился отвести ему временно пустовавший кабинет одного из советников. Прежнего хозяина кабинета перевели в Австрию, замену Вашингтон пока не прислал.

Задрав ноги на стол, Аллен смотрел телевизор. Весь стол был завален брошенными в беспорядке бумагами, засыпан пеплом. Утром он побывал у посла, долго сидел у резидента, потом пригласил к себе Росовски.

Вид и надменное поведение Аллена по-прежнему рождали у Росовски неприятное чувство. В словах Аллена слышались нотки пренебрежения, когда он говорил о Японии и японцах. Поэтому-то Росовски удивил вопрос о Мисима.

- Да, конечно, - ответил он. - Вы тоже теперь можете это сделать. Четыре его романа переведены на английский. В том числе трилогия "Весенний снег", "Мчащийся конь" и "Храм утренней зари". Не знаю, правда, качества перевода, я читал на японском.

- И что вы скажете о Мисима?

- Мисима сейчас существует в двух ипостасях. - Росовски злило, что Аллен заставляет его высказывать свою точку зрения, а сам ничего не говорит, и потому непонятно, что он думает. - Мисима как идейный вдохновитель сторонников императорского строя - в этой роли он куда более значителен после своей смерти. И Мисима - писатель. Причем, несомненно, талантливый писатель. Если творчество есть самовыражение, то Мисима прекрасно выразил себя в своих романах. Его литература предельно откровенна. Я вновь перечитал "Исповедь маски" и некоторые другие его книги уже после того, как он совершил самоубийство перед солдатами токийского гарнизона. Конечно, он готовился к этому акту всю жизнь. При таком мироощущении, какое было у Мисима, самоубийство естественно.

Аллен смотрел куда-то в сторону, казалось, что он не слушает Росовски, но тот решил все-таки договорить:

- Мисима делил людей на тех, кто помнит, и тех, кого помнят. Люди совершают самоубийства, считал он, чтобы самоутвердиться. Он не мог примириться с неизбежностью смерти и забвения. А поскольку Мисима был поборником чистоты, верности принципам, то, ради принципа и стремясь избежать забвения, покончил с собой.

- Со времени смерти Мисима прошли годы. И что же, его не забыли? спросил Аллен.

- Нет, - покачал головой Росовски, - напротив. Его образ обрастает мифическими чертами национального героя. Я бы даже сказал, что существует дух Мисима - духовная основа идеологии крайне правых. В этом году в годовщину смерти Мисима правые провели в одном из храмов трехдневную конференцию, его последователи сообщили о создании "Общества драконов, возносящихся в дождь в небеса", устроили пышную церемонию на кладбище, один молодой человек пытался последовать его примеру - совершить ритуальное самоубийство в храме Ясукуни, но остался жив. Японская студенческая лига организовала группу по изучению идей Мисима. Журнал "Санди майнити" рассказал о существовании в "силах самообороны" тайного общества офицеров - поклонников Мисима. Это естественно, в стране меняется климат. То, о чем десять лет назад не решались говорить, сегодня произносят во весь голос. Идеи, которые проповедовал Мисима, разделяют теперь многие. Один из моих знакомых сказал: "Единственная ошибка Мисима в том, что он неправильно выбрал время. Сегодня к его голосу прислушалось бы значительно большее число людей, чем тогда". Самоубийство Мисима отражало смятение японского национального чувства, если можно так выразиться. Многие японцы воспитываются на понятии национальной гордости, которое включает большую долю самурайской мистики. То, что их лишили возможности вести войну, националисты воспринимают как кастрацию. Теперь акция Мисима предстает как попытка компенсировать ощущение недостатка мужественности у японцев, смерти духовных чувств в стране. Все эти люди тоскуют по старым добрым временам, когда Япония не была просто богатым евнухом, а была лордом в своем замке. Не забывайте: феодальный период закончился в Японии всего лишь чуть более века назад.

- Это интересно, - как-то вяло сказал Аллен.

- А почему вы меня спросили о Мисима? - задал, в свою очередь, вопрос Росовски.

Аллен посмотрел на него своими серыми невыразительными глазами.

- Неделю назад мы получили информацию из Швейцарии от наших людей. Какие-то японцы пытались купить там у фармацевтических фирм ряд наркотических препаратов особого назначения. Нашему агенту, который обещал им помочь, удалось выяснить, что препараты нужны для операции под кодовым названием "Храм утренней зари". Больше ничего он узнать не успел. Японцы что-то заподозрили, и он еле унес ноги.

- А что за препараты? - поинтересовался Росовски.

Аллен пожал плечами.

- У нас в ЦРУ такие есть, я узнавал. Ребята используют их для того, чтобы развязать языки, или когда нужно убрать кого-то. Что-то вроде ЛСД.

Росовски встал из кресла, с хрустом прогнулся назад.

- Собственно говоря, в чем проблема? Неужели вы прилетели сюда только из-за этой истории? Наверняка это местные гангстеры - якудза. Надо просто предупредить японскую полицию.

- Дело в том, - заговорил Аллен как бы нехотя, - что, получив эту информацию, мы так и решили сделать. По просьбе нашего отдела сотрудник вашей резидентуры поехал к одному из руководителей бюро расследований общественной безопасности министерства юстиции...

Проснувшись, Ватанабэ несколько мгновений лежал с закрытыми глазами, стараясь сосредоточиться. То, что предстояло сделать сегодня, требовало хладнокровия и собранности.

Омлет с ветчиной, салат, стакан апельсинового сока, тост с джемом, чай... Ленивое перелистывание местной газеты "Хоккайдо симбун" тоже входило в "меню".

Он прошелся до ближайшего автомата. Ему всегда советовали избегать пользоваться гостиничными телефонами. Отыскал нужный номер в пухлой телефонной книге, опустил десятииеновую монетку.

Голос на другом конце провода был низкий, мрачный:

- Слушаю.

- Я хотел бы поговорить с Сакаи-сан.

- Кто его спрашивает?

- Он меня не знает, но я привез ему рекомендательное письмо от его друзей из Токио.

- Подождите.

Ватанабэ закурил, рассматривая скучную улицу, по которой проносились редкие автомобили. Провинциальный город.

- Сакаи-сан сейчас занят, но вечером готов с вами увидеться. Приходите в кабаре "Император". Скажете, что Сакаи-сан ждет вас за своим столиком...

...Около невзрачного токийского бара остановилась машина с номером зеленого цвета - такси. Водитель вылез, размял ноги - видно было, что он просидел за рулем весь день, и вошел в бар. Узенькие стеклянные двери, раздвинувшиеся, чтобы пропустить его, вновь закрылись.

Таксист попросил бутылку пива "Кирин". Из внутреннего кармана пиджака вытащил бумажник, незаметно для других, но не для бармена подложил под купюру небольшой листок бумаги. Бармен поклонился. Таксист, сделав большой глоток, вышел из бара. Когда машина отъехала, бармен бесшумно скользнул в соседнюю комнату.

Это было большое помещение с низким потолком, где на соломенных циновках - татами - несколько человек играли в тэхонбики. Возле хозяина бара - толстого человека лет пятидесяти, поджавшего под себя ноги в носках, - лежала небрежно брошенная пачка денег. Бармен наметанным глазом определил: семьсот тысяч иен. Значит, игра идет по мелкой.

Он склонился к уху хозяина и что-то прошептал.

- Давай сюда, - коротко сказал тот.

Бармен протянул ему бумажку, оставленную таксистом.

Взглянув на нее, хозяин задумчиво потер грудь под расстегнутой рубашкой, потом быстрым движением собрал деньги и встал. Вслед за ним поднялся молодой парень с узким лбом и бычьим взглядом. Он тоже сидел в расстегнутой рубашке, под сплошной сеткой цветной татуировки традиционной для якудза - играли мускулы. Это был личный телохранитель хозяина.

- Я скоро вернусь, - сказал хозяин бармену.

- Хорошо, Тадаки-сан. - Бармен склонился в поклоне.

Они прошли через задний вход, замаскированный щитами с рекламой. Телохранитель сел за руль машины черного цвета марки "президент". Тадаки, кое-как завязавший галстук на жирной шее и натянувший пиджак, опустился на заднее сиденье.

Через десять минут они подъехали к ресторану со скромной вывеской, известному среди любителей хорошей японской кухни. На платной стоянке рядом с рестораном цепкий взгляд Тадаки сразу заметил такси со знакомым номером района Синагава.

Таксист ожидал его в отдельном кабинете. Телохранитель не отходил от Тадаки ни на секунду. Таксист нисколько не удивился, увидев телохранителя, но с ним не поздоровался и на протяжении обеда обращал на него не больше внимания, чем на стоявший в углу столик.

- Прошлая партия, Морита-сан, была слишком маленькой. Выручка не окупила возни, - сказал Тадаки. - Надеюсь, следующие партии будут больше.

Таксист с аппетитом принялся за закуски, макая их в острые приправы.

- Должен вас огорчить, - неторопливо сказал он, вытирая руки салфеткой, - придется прервать наши деловые отношения.

- Что?! - Тадаки не мог сдержать удивления.

Морита остался невозмутим.

- Повторяю: нам придется прервать отношения.

- Почему?

- Это не имеет значения.

- Зря ты так со мной разговариваешь. - Тадаки перегнулся через стол и говорил прямо в лицо Морита. Его обрюзглое лицо покрылось потом. - Не пришлось бы пожалеть.

Плохо соображавший телохранитель сунул руку в карман. Морита не шелохнулся, но Тадаки, встав, бросил телохранителю:

- Пошли.

Морита не ушел из ресторана, пока не окончил обеда. Официант, провожая его, наклонил голову. Он оставался в этой позе, пока гость не исчез в лифте. Тогда он скользнул в кабинет. Быстро сунул руку под стол и извлек небольшой предмет, который был прикреплен к внутренней стороне стола. Затем принялся за посуду.

- Нет, я нисколько не преувеличиваю. Он мгновенно изменился в лице, будто ему сказали, что его дом сгорел.

Росовски внимательно смотрел на своего коллегу, который ездил в бюро расследований.

- Когда я произнес слова "Храм утренней зари", он побелел. Не припомню другого случая, чтобы японец прямо на глазах потерял самообладание, - вновь повторил сотрудник токийской резидентуры ЦРУ. - Он, правда, быстро справился с волнением и сразу же ответил, что ни о чем подобном не слышал. А потом целый час убеждал меня сказать, что нам еще известно о "Храме утренней зари".

- Это становится интересным, - заметил Росовски.

- Потом я ездил в главное полицейское управление, в военную контрразведку, был у разных людей, упоминал "Храм" - никакой реакции. Видимо, они ни при чем, или я беседовал не с теми людьми.

- Хорошо, спасибо, - сказал Аллен, - можете идти. - Он сгреб со стола бумаги в сейф. - Пойдемте к резиденту, - кивнул он Росовски. - Уже поздно, но он нас ждет. Японцы от нас что-то скрывают. И судя по всему, что-то важное. Бюро расследований, насколько я знаю, занимается не разведением пчел. Японцы готовят какую-то акцию и боятся, что нам станет о ней известно. Мы совершили ошибку. Нельзя было показывать, что мы знаем о "Храме". Но кто же мог ожидать от японцев самостоятельной игры? Мы привыкли, что каждую свою акцию они согласовывают с нами. В течение многих лет Америка была для Японии и крышей от дождя, и ее окном в мир. Что же, времена меняются. Будем исправлять положение. Надо выяснить, что такое "Храм утренней зари" и почему японцы держат это в тайне. Вы будете работать со мной. Во-первых, я не знаю японского языка. Во-вторых... вы читали Мисима.

Лечебница профессора Ямакава располагалась в стороне от жилья; укрытая густой рощей, она не просматривалась с дороги, на которой даже не было соответствующего указателя. В одиночку Имаи вряд ли нашел бы ее.

Они остановились у высоких ворот, почти сливающихся с не менее высокой оградой, - редкость для Японии. "Даже американские базы, - подумал Имаи, - обнесены всего лишь проволочной сеткой".

Полицейский вышел из машины и нажал кнопку электрического звонка. Открылось маленькое окошко. Пара настороженных глаз посмотрела на них.

- Что вам угодно?

- Мы из полиции. Хотели бы поговорить с руководителем лечебницы.

- Минутку.

Ждать пришлось минут пятнадцать. Сбоку от ворот открылась калитка, и человек в белом халате сделал приглашающий жест.

Имаи вылез из машины и прошел за ограду. На территории лечебницы было много деревьев. Так много, что Имаи не увидел самого здания лечебницы.

Человек в белом халате так же безмолвно пригласил его войти в домик, прилепившийся к ограде.

- Я помощник профессора Ямакава, который сейчас, к сожалению, занят. Что вас привело сюда?

- Скажите, среди персонала вашей лечебницы или пациентов никто не пропал? Не исчез внезапно?

Врач рассмеялся:

- Ну что вы! У нас просто некому пропадать: сейчас в лечебнице нет ни одного пациента. Дело в том, что профессор Ямакава принимает больных на период с осени до конца весны, а летом мы занимаемся обобщением собранного материала, встречаемся с коллегами, представителями фармацевтических фирм. Соответственно практически всему персоналу предоставлен отпуск. Осталось буквально несколько человек, и они все на месте.

Имаи поднялся.

- Тогда прошу простить за внезапное вторжение.

- Что вы, что вы! - Врач явно успокоился, узнав о цели визита полицейского.

Имаи запросил по телефону справку о лечебнице Ямакава, в частности его интересовало время пребывания там больных. Когда через полчаса ему дали ответ, что прием больных производится сезонно и сейчас лечебница пустует, Имаи сказал начальнику отделения, что с него хватит, он устал и едет в Саппоро.

В Саппоро шел мелкий надоедливый дождь, на полупустынных улицах было мрачно, тускло светили огни домов, и оттого пышная вывеска кабаре "Император" казалась заманчивой. Ватанабэ вошел, и его сразу оглушили громкая музыка, смех. Он спустился по лестнице, отдал в гардероб зонтик и прошел в зал.

Его провели к столику, из-за которого навстречу ему поднялся благообразный седой господин в синем костюме и красном галстуке.

- Ватанабэ-сан?

Он поклонился.

- Сакаи. Очень приятно.

Столик стоял около сцены, на которой расположился оркестр. Тут же на сцене бил настоящий фонтан.

За столиком Сакаи сидели три женщины-хостэсс, современная и упрощенная модификация гейш. В их обязанности входило развлекать гостей, болтать и танцевать с ними. Две хостэсс были некрасивы, а третья, довольно крупная для японки, понравилась Ватанабэ. Уловив что-то в его глазах, она пересела поближе, очистила банан и, улыбнувшись, спросила:

- Почему гость такой хмурый? Мы ему не нравимся?

Сакаи рассмеялся:

- Давай, давай, Ёко, возьмись за него.

Сакаи, обняв одну из девушек за шею, чувствовал себя вполне уютно.

Ёко продолжала что-то говорить, но Ватанабэ, нагнувшись к Сакаи, прошептал:

- У меня мало времени.

- Ну, как угодно, - с сожалением сказал Сакаи.

В этот момент оркестр исчез, и на сцене появились три рыжие ("Крашеные", - подумал Ватанабэ) девицы с гитарами. По той реакции, с которой зал встретил их, он понял, что это любимицы публики.

Сакаи сказал хостэсс:

- Пока идите. Мы хотим послушать программу.

Когда свет в зале потух и со сцены раздались звуки веселой песенки, Сакаи повернулся к Ватанабэ, и он впервые увидел жесткие, навыкате глаза своего собеседника.

- Так что вы можете мне предложить?

- Как насчет известного вам груза? Речь идет о регулярных поставках. Каждый месяц. Двадцать - двадцать пять килограммов порошка.

Сакаи немного отодвинулся, не спуская с него немигающего взора.

- Сколько?

- По курсу.

- Э, нет, - Сакаи помахал указательным пальцем у него перед носом. Ватанабэ не шевельнулся. - Минус двадцать процентов. Иначе зачем мне это надо!

- Хорошо. Первый груз будет через неделю. Как вас найти? По прежнему телефону?

- Позвоните...

- Звонить буду не я.

- Неважно. Попросите заказать столик в "Императоре", назовите время. В тот же час, только утром следующего дня, встречаемся вот по этому адресу.

Сакаи начертил несколько иероглифов на своей визитной карточке.

- Теперь вот что. У меня есть один заказ, который я должен выполнить. Я этим людям всем обязан.

Сакаи положил на столик перед Ватанабэ лист бумаги, на нем в столбик были написаны по-английски какие-то названия. Ватанабэ видел их в первый раз.

- Если вы мне привезете это, плачу любую цену, - добавил Сакаи.

Ватанабэ сунул листок в карман.

- Попробую, - сказал он.

Неподалеку от квартала Роппонги, на узенькой улочке, водителю лимузина марки "президент" повелительно махнул полицейский в темных очках.

- Ну, что такое? - раздраженно пробормотал Тадаки. После неприятного разговора с таксистом он собирался как следует развлечься, поэтому и велел телохранителю ехать в Роппонги - один из веселых кварталов Токио.

Телохранитель опустил стекло, чтобы поговорить с подходившим полицейским. Он уставился на полускрытое огромными очками и козырьком фуражки лицо полицейского, который, подойдя к машине, начал поднимать руку для приветствия, но внезапно рванул дверцу и выбросил вперед правую ногу. Телохранитель скорчился от боли. В ту же секунду еще двое полицейских, неизвестно откуда возникших, открыли дверцы с другой стороны и сели в машину. Один из них приставил пистолет к голове Тадаки и тихо сказал ему:

- Молчи.

На телохранителя уже надели наручники. Полицейский в очках сел за руль.

Тадаки покрылся испариной. Что могло произойти? Облава? Почему сейчас? Сегодня? И таким способом? Он хотел что-то сказать, но полицейский, сидящий рядом с ним, больно вдавил дуло пистолета в бок.

- Я же сказал: молчи.

Машина шла на большой скорости, от волнения Тадаки не мог понять, куда его везут. Телохранитель на переднем сиденье застонал, приподнял голову и тут же получил ребром ладони по горлу, захрипел и больше не двигался.

Они свернули на респектабельную улицу и въехали в подземный гараж. Вслед за "президентом" Тадаки почти впритык шел белый автомобиль с длинной антенной.

Тадаки выволокли из машины и потащили в большую комнату без окон. В углу в кресле сидел высохший седой человек. Тадаки подвели к нему поближе. Увидев старика, он сначала не поверил своим глазам, а потом все понял.

- Узнал, - удовлетворенно проскрипел старик. - Вижу, что узнал, хоть и давненько мы с тобой не видались. А ведь я тебя предупреждал: не самовольничай. В первый раз простил. Видно, зря.

Тадаки с ужасом смотрел на старика.

- В тот раз ты всего-навсего должен был расстаться с мизинцем. Теперь, я думаю, тебе пора освободить этот мир от себя. - Старик брезгливо посмотрел на стоящего перед ним человека. - Ты невежествен, ты так ничего и не понял в жизни и потому боишься смерти. Ты даже не потрудился проникнуться великим духом идей Нитирэна, а я ведь советовал тебе ознакомиться с его учением. Ты бы хоть понял, что после смерти то, из чего ты состоял, опять соединится с мировой жизнью и найдет новое воплощение. Надо надеяться, лучшее, чем прежде.

Люди, которые привезли хозяина бара сюда, уже поснимали полицейские мундиры и стояли за спиной старика. Телохранителя куда-то утащили.

Все это время Тадаки был в странном оцепенении. Его охватил смертельный страх. Он рухнул на колени и завопил:

- Простите меня! Простите!

Старик поморщился:

- Заткните ему глотку. Терпеть не могу криков.

Один из мнимых полицейских, взяв Тадаки за горло, сунул ему в рот кляп. В глазах Тадаки не осталось нечего, кроме животного страха.

Немощный старик был некогда ближайшим помощником ныне покойного Кадзуо Таока, руководителя крупнейшей в Японии преступной организации "Ямагути-гуми", синдиката, в который входило, по мнению полиции, около одиннадцати тысяч человек (подлинную цифру не знал никто) и который держал в своих руках все отрасли подпольного бизнеса.

В свое время фотографии Кадзуо Таока не сходили со страниц журналов, японских и иностранных, о нем сняли фильм, у него были друзья депутаты парламента, по случаю свадьбы его сына прислал поздравления один из бывших премьер-министров. Тадаки вступил в "Ямагути-гуми" молодым человеком. И этот старик был его оябун - старший в их банде. Тадаки сильно провинился, не выполнил задание и по законам якудза должен был отрезать себе мизинец. Тогда старик пожалел его...

Со временем хозяин бара, оказавшийся достаточно ловким, ушел из "Ямагути-гуми" и завел самостоятельное дело. Как ни старался он держаться подальше от сферы деятельности "Ямагути-гуми", чтобы не вызвать ее гнева, самое страшное, что виделось ему в кошмарном сне, случилось: люди Таока сочли, что он им мешает. Это смерть. Прощения в таких случаях не бывает.

- Теперь, надеюсь, ты понял, - продолжал старик, унаследовавший после смерти Таока значительную долю его власти и доходов, - что смерть - всего лишь отдых перед новым рождением. Но перед тем как ты отправишься на отдых, поведай-ка нам, где ты хранишь деньги, вырученные от продажи грузов, которые ты получал от таксиста.

Старик поднял правую руку.

Один из подручных включил стоявший на низком столике магнитофон, другой вытащил кляп, и хозяин бара услышал запись своей беседы с Морита в ресторане. Значит, все его шаги были под контролем "Ямагути-гуми".

Легкое движение пальцев, и магнитофон остановлен.

- Говори, - повторил старик.

Хозяин бара рассказал все. Потом ему дали проглотить таблетку. Бесцветную и безвкусную.

Его тело было обнаружено в увеселительном районе Синдзюку, в одном из так называемых "лав-отелей", где постояльцам не обязательно регистрироваться.

Прибывший с полицией врач констатировал смерть от сердечной недостаточности. Излишний вес покойного, почтенный возраст... Словом, полиции здесь нечего делать.

...Имаи не мог уснуть. В маленькой комнатке было душно, верно, собиралась гроза. Кровать слишком узкая, подушка чересчур жесткая - чем они ее набивают?

Ему пришлось заночевать прямо в деревне, где находилось полицейское отделение.

Утром ему позвонил из Токио Тэру Тацуока, его старший брат, и пригласил на день рождения. Имаи обрадовался звонку. Из всей семьи старший брат был самым близким ему человеком. Но прежде чем улететь в Токио, надо как-то разделаться с этой нелепой историей на дороге. Теперь Имаи, уставший от возни, уже почти не сомневался, что произошел несчастный случай. А погибший был человеком одиноким, раз никто - ведь его фотографию напечатала газета - не опознал несчастного. Имаи не пугали трудности расследования. Но здесь не было стимула для работы. Все, что он мог выяснить, - личность погибшего. В лучшем случае - не был ли он шизофреником.

Он отправился опять в надоевшую ему деревню, чтобы с самого утра завершить все формальности и со спокойной душой ехать на день рождения старшего брата. Для ночлега начальник отделения предложил на выбор диван в своем кабинете или комнатку в пустующем домике на краю деревни.

Убогая обстановка домика подействовала на него угнетающе. Как хорошо, что завтра он, наконец, полетит в Токио, к Тацуока, который хоть и не женат, но живет в образцово ухоженной, со вкусом обставленной квартире. К тому же достаточно большой по токийским масштабам: ведь там две комнаты предел мечтаний для средней семьи.

Часа в три ночи он стал засыпать. Сквозь дрему до него донеслось неясное металлическое позвякивание. Имаи досадливо повел головой, перевернулся на другой бок. Вставать никак не хотелось. Он нехотя разлепил глаза.

Дверь в его комнату приотворилась, появилась длинная рука, которая потянулась к его пиджаку. Раздеваясь, он повесил пиджак на единственный стул у двери.

В этой картине было что-то невероятное. Длинная, кажущаяся очень белой в темноте рука скользнула во внутренний карман. Тогда Имаи вскочил. Рука замерла. Инспектор бросился к двери. Рука исчезла, как будто ее и не было. Он распахнул дверь - пусто. Ничего не понимая, Имаи инстинктивно оглянулся. В окне...

То, что Имаи увидел в окне, заставило его ухватиться за дверной косяк. К стеклу приникло не лицо, а какая-то маска: всклокоченные волосы, огромный выдающийся подбородок, выпуклые надбровные дуги, раскрытый в гримасе рот.

Лицо за окном исчезло. Имаи бросился на улицу. Никого. Обежал вокруг дома - пусто.

Он осмотрел замок входной двери - взломан. Внимательно оглядел пол: следы, несомненно, остались, не затоптать бы самому. Опять вышел на улицу. Земля была влажная, он присел на корточки, щелкнул зажигалкой, повернув колесико, увеличил пламя. Под окном тоже были отчетливые следы; более крупные, чем в доме.

Потом Имаи разбудил полицейских, и они пришли с мощными фонарями и аппаратурой, чтобы сфотографировать следы. Подтвердилось, что неизвестных было двое. Они некоторое время стояли под окном, затем один проник в дом, второй в это время наблюдал за комнатой. Окна были низкими, без занавесок, и стоявшему под окном был хорошо виден спавший Имаи.

Следы вели к дороге и там обрывались. Надо полагать, эти люди уехали на машине.

Между тем Имаи ни на секунду не переставал думать о странном лице за окном. Что это могло быть? Маска? И эта длинная рука с необыкновенно тонкими и очень длинными пальцами. Зачем они проникли в домик? Убить его? Украсть что-то?

Только утром Имаи заметил, что исчезла записная книжка, куда он вносил результаты расследования, соображения по делу о ночном происшествии.

Морита пристроился на стоянке, ожидая, когда из дверей аэропорта выйдет Ватанабэ. Самолет из Саппоро уже сел, и он должен был появиться с минуты на минуту. У здания аэропорта выстроилась длинная очередь свободных такси, и водители коротали время, слушая радиорепортаж о матче популярных бейсбольных команд. Морита предстояло выслушать доклад Ватанабэ о переговорах с якудза на Хоккайдо и отвезти его в отель "Пасифик". Билет до Сиднея был заказан на завтрашний день.

Стеклянные двери раздвинулись, и вышел Ватанабэ. Он дождался, пока подъедет Морита, и сел в машину.

Утром Имаи сидел в кабинете начальника следственного отдела штаба полиции в Саппоро.

- Да, инспектор, вы кому-то, похоже, крепко наступили на хвост, если вами так заинтересовались. Довольно редко залезают в карман работнику полиции. Вы здесь, кроме этого случая на дороге, самостоятельно никаких дел еще не вели, так?

- Да.

- Значит, это ночное происшествие не так просто, как мы с вами полагали. Давайте начинать все сначала. Что нам прибавила вчерашняя история в смысле фактов? Вы не можете описать тех, кто залез к вам в дом?

- Один из них был в маске, потому что подобной мерзкой рожи просто быть не может. Или это специальный грим?

- Странно, инспектор. Маски, грим - это вызывающе, приметно, не практично для преступников. Куда проще надеть чулок.

- Может быть, мы имеем дело не с профессионалами?

- Возможно. Что у вас было в записной книжке?

- Ничего, кроме записей по этому делу.

- Они ее не бросили - значит, можно полагать, что ее и искали.

- Мы сразу связались с полицейскими постами - ни одной подозрительной машины не заметили. Значит, они скрылись где-то там, в округе.

- Я бы на вашем месте не стал так полагаться на свидетельства дорожных патрулей. Меньше всего они любят возиться с каждой машиной, проверять документы и все такое прочее. Я дам вам двух ребят. Пропустите через сито всю округу. Может, встретите ночных посетителей.

Звонок Аллена поднял Росовски с постели. Он посмотрел на часы половина первого, значит, он только уснул.

- Росовски, вы мне нужны. - Голос Аллена был чуть менее спокойным, чем обычно. - Садитесь в машину и приезжайте в посольство.

Аллен отключился, не дожидаясь ответа. Росовски так шмякнул телефонную трубку, что проснулась жена, наглотавшаяся снотворных пилюль. Она приподнялась, опираясь рукой на подушку, и встревоженно спросила, что случилось.

Росовски пробормотал нечто невнятное, одеваясь в темноте. Он вывел машину из подземного гаража и погнал ее по пустынным улицам ночного города.

Аллен сидел один в просторном кабинете резидента, официально именовавшегося политическим советником, и перелистывал старую папку. "Из архива", - наметанным глазом определил Росовски.

- Вы долго ехали, - недовольно сказал Аллен, - вам надо снять квартиру поближе к посольству.

Росовски чуть не задохнулся от злости. Он молча уселся в кресло. Аллен захлопнул лежащую перед ним папку и протянул Росовски два исписанных листка бумаги. Росовски внимательно просмотрел их. И на том и на другом было одно и то же: несколько неизвестных Росовски наименований каких-то химических веществ или лекарств.

Он вопросительно взглянул на Аллена.

- Один из этих листков мы получили из Швейцарии. Это те самые препараты, которые пытались купить японцы. Второй листок час назад передал мне сотрудник резидентуры.

- Откуда же он его взял?

- Получил от своего агента. Какие-то люди через якудза просят торговцев наркотиками достать эти вещества.

- Чрезвычайно любопытно, - сказал Росовски. - Что вы собираетесь предпринять?

- Я уже отправил шифровку в Лэнгли. С первым же самолетом получим эти препараты.

- Хотите через якудза выйти на "Храм утренней зари"? Что ж, согласился Росовски, - возможно, это реальный путь.

- Кстати, - спросил Аллен, - что из себя представляют якудза? Аналог нашей мафии?

- Для многих японцев, - начал Росовски, - особенно старшего возраста, якудза - не обычные гангстеры, они ассоциируются со старой Японией, самурайским духом, гири - чувством долга, ниндзё - человеколюбием. Якудза появились в семнадцатом веке, в эпоху Эдо, и с тех пор были окружены таким количеством мифов, что трудно отличить правду от выдумки. Само их название, как говорят, произошло от японских слов, означающих цифры 8, 9 и 3, сумма которых дает 20 - несчастливое число в традиционной японской игре в кости. Долгое время вокруг якудза пытались создать образ душевных, бесхитростных людей, которые никому не причиняют вреда.

В действительности жестокость якудза внушает ужас, а мощная система организованной преступности не по зубам полиции. Доходы организаций якудза можно сравнить с доходами крупнейших японских корпораций, таких, как "Тоёта" или "Ниппон стил". Якудза держат в руках игральные автоматы, игорные дома, торговлю порнографией, проституцию - в одном только Токио насчитывается тысяча "турецких бань с массажем". Якудза контролируют и большое число легальных предприятий. В Токио и Осака они управляют 26 тысячами фирм, ресторанами, барами, строительными и транспортными конторами. Многие из них носят на лацканах пиджаков значки с изображением символов своих организаций - куми. Этими же символами украшены фасады их резиденций (собственное помещение имеет практически каждая куми). Официально они называются обществами взаимопомощи, и полиции не к чему придраться. У них обширные связи с правыми политиками - это основа их безнаказанности.

Лет десять назад якудза переключились на наркотики, которые оказались самым прибыльным товаром. Более выгодным, чем даже контрабанда огнестрельного оружия в Японию. Наркотики везут из Юго-Восточной Азии, где у якудза большие связи. Сейчас якудза начинают проникать в Соединенные Штаты. Сначала на Гавайи, потом в Калифорнию. Под видом туристов они провозят в США "избыток" наркотиков, которые не может поглотить японский рынок. Заодно легализуют полученные незаконным путем деньги и вкладывают их в американские предприятия. Агенты якудза оседают в США под крышей владельцев все тех же турецких бань и порнокинотеатров. Якудза привезли с собой жесткую дисциплину и сплоченность. Когда американская полиция на Гавайях заинтересовалась одним японцем, занимавшимся торговлей героином, его застрелили, чтобы спрятать концы в воду.

Организации якудза основаны на абсолютном послушании рядовых преступников своим главарям. Во главе каждой куми стоит оябун, который волен убить рядового якудза за серьезный проступок. В мире якудза проступки караются так: нарушитель падает на колени перед оябуном, отрезает себе мизинец на левой руке и, завернув в шёлковой платок, отдает хозяину. Если оябун возьмет, значит, якудэа помилован. Если нет, должен ждать худшего и встретить смерть с покорностью...

Якудза покрывают тело татуировкой с головы до пят, но под будничной одеждой трудно угадать красочную роспись, свидетельствующую о принадлежности к одной из банд. Якудза пополняют свои ряды за счет босодзоку, которые частенько не дают спать по ночам, если вы поселились на облюбованной ими улице. Босодзоку - юнцы семнадцати-восемнадцати лет; оседлав мощные мотоциклы без глушителей или автомобили, как бешеные носятся по улицам ночных городов, доводя до инфаркта встречных водителей, поскольку презирают правила уличного движения...

Росовски остановился. Он зарекся уже что-либо рассказывать Аллену, но на сей раз тот слушал довольно внимательно.

- Кто же попросил этих якудза достать препараты? - произнес Аллен.

Росовски чуть заметно пожал плечами.

- Я хочу, чтобы вы сами получили посылку из Лэнгли и привезли сюда, распорядился Аллен, - извините, но поспать вам и сегодня не придется.

Аллен не стал рассказывать Росовски, что человек, связанный с якудза и передававший им наркотики, сотрудник ЦРУ. Росовски да и абсолютному большинству работников Лэнгли не следовало знать, что отдел, в котором работал Аллен, многие годы занимался вывозом наркотиков из "золотого треугольника". Тайные операции ЦРУ, включавшие организацию переворотов в различных странах, борьбу с национально-освободительным движением, убийства и подкуп видных политиков, требовали больших средств, чем предусматривалось бюджетом ЦРУ. Велики были и личные расходы сотрудников управления.

Еще в пятидесятые годы ЦРУ создало в районе "золотого треугольника" террористические группы, которые вели подрывную работу против азиатских государств. Оружие наемникам перебрасывалось самолетами созданной ЦРУ авиакомпании. Сначала она называлась "Сивил эйр транспорт", затем "Эйр Америка". Пилоты в обратный рейс брали груз наркотиков. Сотрудники управления гарантировали безопасность. Прибыль делили на всех... Возможность участвовать в бизнесе на наркотиках была лучшим вознаграждением для отличившегося агента. Деньги, вырученные от продажи героина, шли на финансирование наиболее секретных акций оперативного управления ЦРУ.

Со временем вывоз и продажа наркотиков были поставлены на широкую ногу. Отдел Аллена разработал несколько перспективных маршрутов доставки героина потребителям. В каждую цепочку доставки наркотиков обязательно внедряли несколько профессиональных агентов Лэнгли - естественно, из местного населения.

Таксист Морита был таким агентом. Узнав от Ватанабэ, что якудза интересуются такими препаратами, как проликсин и анеотин, он поспешил встретиться со своим "почтальоном" - сотрудником резидентуры, который отвечал за связь с группой, занимавшейся наркотиками. Листок, исписанный чьим-то аккуратным почерком, лег на стол Аллена.

За час до звонка Росовски Аллен встретился с Ватанабэ. Японцу было обещано пять тысяч долларов, если он выяснит, кому в действительности предназначаются эти редкие препараты. Ватанабэ согласился. После того как ему передадут посылку, которая прибудет из Лэнгли, он опять полетит в Саппоро.

Имаи был очень доволен, что хотя бы сегодняшний вечер проведет со старшим братом. Родители все-таки принадлежали к совсем другому поколению, с ними иногда было трудно. Зато для роли советчика идеально подходил Тэру Тацуока. Обаятельный, умный, тактичный, все понимающий, он был образцом для Имаи. В его холостяцкой квартире, где было столько книг, Имаи провел лучшие дни юности.

В Токио его отпустили с условием, что на следующий день он вернется. Пришлось сразу позаботиться об обратном билете.

- Хорошо, что гости быстро разошлись, - сказал Имаи.

Тацуока присел на диван.

- Признаться, я устал. Много работал последнее время, да и светская жизнь тоже требует полной отдачи.

- У вас это получается прекрасно, - сказал Имаи.

Он стоял у окна, немного отодвинув тяжелую штору.

Было уже поздно. В темном прямоугольнике окна под мрачным небом сверкало сплетение неоновых огней. Разноцветные змейки жили, двигались, разбегались, наползали одна на другую, на мгновение исчезали. Змейки существовали сами по себе, без людей. Окна домов казались тусклыми рядом с яркими змейками. Здесь, в центре Токио, было пустынно. Токийцы понемногу переселялись на окраины, в предместья, города-спутники. "Змейки выгнали их, - подумал Имаи. - Офисы банков и компаний вытеснили жилые дома".

- Любуешься? - В голосе Тацуока была ирония.

- Вечерний Токио мне не нравится. Людей не видно. Все спрятались у себя в квартирах. А там, за шторами и занавесками, за прочным прикрытием бетонных стен, творятся грязные дела. Работа в полиции заставляет видеть во всем оборотную и весьма грязную сторону. Не знаю. Во всяком случае, днем, когда я вижу лица людей, у меня не возникают такие мысли.

- У тебя просто плохое настроение, - с сочувствием заметил Тацуока. На все можно смотреть по-иному. Прекрасная теплая ночь. Звезды блещут. Парочки гуляют по улицам.

- Да, - согласился Имаи, - звезды блещут, и парочки гуляют. Но я бы им, кстати, этого не советовал. Я-то знаю, сколько преступлений совершается ночью.

Тон Имаи плохо вязался с образом щеголеватого офицера полиции, каким его знали коллеги. Но Тацуока понимал, что внешний облик младшего брата обманчив. Масару Имаи многое чувствовал и понимал точнее, чем сверстники.

- Извините, что порчу вам настроение. Но по правде сказать, при вечернем освещении здесь действительно совершается немало мерзких дел.

- Я понимаю тебя, - улыбнулся Тацуока. - Мы, врачи, видим следы недугов, вы подозреваете преступления. Тебе поручили трудное дело? спросил он без перехода.

- Пока не пойму. Но есть верная примета: если сначала кажется, что дело не стоит и выеденного яйца, то потом попадаешь в такие дебри... Все казалось очень простым. Полицейский сбивает прохожего, который буквально сам лезет под колеса. Я сидел в той машине, все сам видел. В карманах убитого никаких документов, не удается выяснить, кто он. Обследуем весь район...

- Проверка на алкоголь, наркотики? Паталогоанатомическое исследование черепа? - поинтересовался Тацуока.

- Все как полагается, - ответил Имаи. - В протоколе вскрытия никаких зацепок. Убитый, похоже, вообще не пил, занимался спортом. Так вот, буквально накануне вашего дня рождения, когда я ночевал в деревушке, где проводил расследование, ночью залезают ко мне в комнату и выкрадывают мою записную книжку. Интересно, правда?

Ночь была душной. Сквозь открытое окно вместо ожидаемой прохлады проникал до противного теплый воздух с запахом горячего асфальта. Улицы отдавали накопленное за день тепло. В комнате раздавался нежный мелодичный звон фурин - маленького металлического колокольчика, подвешенного к потолку. Полоска плотной бумаги, привязанная к язычку, улавливала малейшее дуновение.

- Кто бы это мог быть?

- Не знаю. Но такой явный интерес к расследованию - свидетельство того, что тут могут быть самые неожиданные открытия.

- Хорошо. Кстати говоря, каждый раз хочу у тебя спросить и забываю: как ты думаешь - предварительно, конечно, - что ты найдешь? Я не слишком хорошо формулирую мысль, но, наверное, у тебя есть профессиональное предчувствие, которое тебе говорит, что это преступление связано с тем-то и тем-то. Хирург, оперируя, даже если не совсем ясен диагноз, все же представляет себе, что он может найти у больного.

Имаи задумался.

- Мне кажется, что здесь не обойдется без наркотиков. Те двое, которые залезли в дом... Они произвели на меня странное, отталкивающее впечатление. У одного - лица я не видел - длинные гибкие пальцы, у меня было такое ощущение, словно они гнутся во все стороны. Лицо второго - еще ужаснее, какая-то злобная карикатура на человека. - Имаи передернуло.

- Ты устал, - поднявшись, заметил Тацуока, - ложись-ка лучше спать.

- Да, пора, - согласился Имаи, - завтра рано вставать.

- Я отвезу тебя в аэропорт. Я рад был тебя повидать.

- Утром хочу на минутку заскочить в токийское полицейское управление. Так что спасибо, доберусь сам.

Ватанабэ внимательно осмотрел взятую напрокат машину. "Глория" фирмы "Ниссан", не новая, но сойдет. Проверил шины, тормоза, коробку скоростей, покопался в моторе - возможно, что от этой машины будет зависеть удача всего дела. Заранее все предугадать невозможно, но быть уверенным в надежности окружающих тебя людей и вещей просто необходимо.

Он сел в кабину, подогнал кресло, покрутил зеркало заднего обзора, потом неспешно сдвинулся с места. Он поездил немного по улицам Саппоро, свыкаясь с машиной, определяя ее сильные и слабые стороны.

В пять вечера он позвонил Сакаи. Они опять встретились в кабаре "Император". Только на сей раз Сакаи держался настороженно. Он не верил, что Ватанабэ сумел так быстро раздобыть все необходимое. Ватанабэ нервничал, опасаясь, что его миссия сорвется.

- Хорошо, - сказал наконец Сакаи, - мои друзья предлагают такой вариант. Они передают посреднику деньги. Затем вы отдаете ему же товар, забираете деньги, и все довольны. Идет?

- Кто этот посредник?

- Бармен в кафе "Цудзи". Все произойдет на ваших глазах, посторонние посетители ничего не поймут.

- Куда вы меня везете? - недовольно спросил Аллен. Он плохо знал город, а в ночном освещении не узнавал даже знакомые кварталы.

- На нашу конспиративную квартиру, которой пользуется только резидент.

- А что случилось?

Сегодня они поменялись ролями. Росовски поднял Аллена среди ночи, сказав, что резидент желает его немедленно видеть.

- Что-то связанное с "Храмом", - ответил Росовски. - Шеф получил важную информацию от Нормана.

- Кто такой Норман?

Росовски вел машину очень осторожно. Ночные улицы были оккупированы ремонтными службами. Под лучами мощных прожекторов рабочие в касках приводили асфальт в порядок. К утру они должны были все закончить. Ремонтировать дороги в Токио можно только ночью: днем это привело бы к множеству пробок.

- Норман - личный контакт шефа, он сам с ним встречается и снял для этого квартиру. Норман - японец. Нисэй.

- Нисэй?

- Да, он японец, родившийся в Соединенных Штатах. Его отец работал в так называемом "органе Кеннона". Вы, конечно, вряд ли знаете это имя, но в свое время Кеннон наводил тут на всех страх: руководил сразу после войны армейской разведкой и чувствовал себя полным хозяином в Японии - ведь управление стратегических служб уже расформировали, а ЦРУ еще не создали. Странный был человек. Ковбой в роли разведчика. Любил стрелять и всегда носил с собой пистолет с рукояткой, отделанной десятииеновыми монетами. Потом его заставили уйти с этого места. Говорят, что это сделал сам Макартур. Так вот, у Кеннона работали двое японцев - муж и жена. Когда его отозвали, они тоже уехали в Америку. Боялись, вероятно, своих соотечественников. Кеннон и его ребята вели себя слишком свободно, в методах не стеснялись. Золотое было время - полные хозяева в стране. Не то что сейчас... - В голосе Росовски звучали ностальгические нотки.

- А при чем тут Норман? - прервал его Аллен.

- Эти двое японцев родили в Америке сына и назвали его Норманом. Они хотели, чтобы он американизировался - ведь он имел право на американское гражданство - и остался в Штатах навсегда. Но когда родители умерли, он решил съездить в Японию. Паспортными делами, как известно, занимаются наши люди. Американцев японского происхождения наша разведка всегда старается как-то использовать. Особенно с тех пор, как 120 тысяч американцев японского происхождения в 1942 году загнали за колючую проволоку, язвительно добавил Росовски, - где они просидели до конца войны. За одну ночь после Пёрл-Харбора все нисэи превратились в интернированных лиц и лишились всего имущества, хотя даже министр юстиции и директор ФБР считали, что они не представляли угрозы для национальной безопасности. В то же время гораздо большие немецкая и итальянская общины избежали подобных мер. Только по одним японцам пришелся удар, вызванный смесью расового антагонизма, зависти к процветавшим нисэям и истерии из-за ожидавшегося японского вторжения после Пёрл-Харбора. Инициатором интернирования был командующий вооруженными силами Западного побережья генерал-лейтенант Джон Л. Девитт, который выразился так: "Япошка есть япошка! Какая разница, гражданин он США или нет". Потом-то, когда настоящая война началась, сразу о нисэях вспомнили. В военной разведке служило шесть тысяч японцев. Я думаю, они спасли жизнь многим американцам, которые их так презирали. Они были единственными солдатами в армии, кому полагалась личная охрана. Их приходилось защищать от собственных войск. Впрочем, многих нисэев убили все же сами американские солдаты. Особенно ужасно, когда гибли наши разведчики - нисэи, возвращавшиеся из японского тыла с важными документами.

- Я слышал об этом, - нетерпеливо заметил Аллен. - Но что там с Норманом?

Росовски благополучно проскочил на красный свет, надеясь на спасительную ночную темноту.

- Словом, на Нормана обратили внимание у нас в управлении. К счастью, поручили им заняться человеку, который в пятидесятом году разбирал бумаги, оставшиеся после Кеннона. Он вспомнил о родителях Нормана.

Они выехали на какую-то ярко освещенную улицу, на которой, одинаково расставив ноги и заложив руки за спину, стояли двое полицейских. Увидев машину Росовски, один из них повелительно махнул рукой, приказывая остановиться. Росовски затормозил.

- У вас же дипломатический номер, - запротестовал Аллен.

- А зачем с ними ссориться? - пожал плечами Росовски.

- Тогда не нарушайте правила. Проскочили на красный свет, а они зафиксировали.

Подошедший к машине полицейский наклонился, чтобы разглядеть лица сидящих в машине. Внимательно посмотрев на Аллена и Росовски, он кивнул: "Проезжайте".

Росовски дал газ.

- Ищут кого-то, - неуверенно пробормотал он.

- Так что с Норманом? - Аллен был настойчив.

- С неделю слушали его разговоры, всадили аппарат ему в телефон. Норман собирался уехать в Японию насовсем. Своей девушке он несколько раз говорил, что больше всего боится, как бы в Японии ему не припомнили службу родителей в американской разведке. И без того нисэй - человек второго сорта, а уж работа на иностранную разведку... Наши психологи, понаблюдав за ним, сказали, что к нему можно подобрать ключи. С ним встретился наш нынешний резидент, он как раз собирался в Японию. Резидент принес на встречу все документы, относящиеся к деятельности его родителей. Он не стал угрожать Норману. Напротив, обещал полностью скрыть его прошлое, подготовить новые документы, дать денег, поклялся, что взамен не станет требовать обычных услуг. Психологи инструктировали резидента: главное - не затронуть самолюбия Нормана, надо, наоборот, подчеркивать его исключительность. Шеф сказал Норману, что лишь иногда они будут встречаться как равный с равным и беседовать об американо-японских отношениях. Норман согласился, - констатировал Росовски, - у нас были все козыри. Он уехал в Японию с новыми документами и поступил на государственную службу. Это было пять лет назад.

- Где он сейчас?

- Года три никто, кроме шефа, вообще не знал, где Норман. Потом он стал работать в государственном комитете по обеспечению общественной безопасности, который подчинен непосредственно канцелярии премьер-министра. Не путайте с бюро расследований при министерстве юстиции. Это разные ведомства.

- Да-да, - кивнул Аллен.

- По-прежнему с ним встречается только шеф. Мы не знаем Нормана в лицо, не знаем даже его японского имени. Я увижу его сегодня в первый раз. Однако все работники резидентуры отметили, что в последнее время шеф располагает важной информацией, получаемой не через наши каналы. Видимо, от Нормана. Насколько я понимаю, шеф попросил Нормана заняться "Храмом утренней зари". И если он нас пригласил, значит, Норман что-то узнал.

Они подъехали к обычному многоквартирному дому недавней постройки. В лифте Аллен посмотрел на часы - три часа ночи.

Дверь им открыл широкоплечий блондин. Аллен знал его: блондин занимался обеспечением безопасности нелегальной агентуры, в посольстве ведал вопросами культурного обмена и имел дипломатическое звание второго секретаря.

Имаи с удовлетворением отметил, что его еще не забыли. Начиная от охранника и кончая начальником отдела, его сослуживцы по токийскому полицейскому управлению кивали, кланялись и приветственно поднимали руку в зависимости от занимаемого ими поста и меры симпатии к Имаи, который вообще-то не относился к числу всеобщих любимчиков.

В комнате инспекторов его приветствовали вполне дружелюбно.

- У вас там, на Хоккайдо, кажется, тоже лето? Я смотрю, ты без теплого пальто. Или ты здесь переоделся?

- Имаи закаляется: даже в мороз ходит в одном костюме!

- Зато в каком! Нам теперь на Хоккайдо и ехать неудобно: скажут, оборванцы какие-то заявились.

Имаи с завидным хладнокровием выдержал порцию шуточек, без которых инспекторы не могли обойтись, принимаясь за ежедневные дела.

- Не смейтесь над Имаи, - подмигнул самый старый из инспекторов, Нагано. - На Хоккайдо он привык к уважительному отношению. Я слышал, тамошнего начальника снимают, хотят тебя назначить на его место, а?

Кое-кто ухмыльнулся, но инспекторы уже погрузились в работу. Несколько человек говорили по телефону, двое вышли. Появился незнакомый инспектор из патрульной службы. Тогда Имаи подсел к Нагано:

- У меня к вам просьба. У вас уникальная память на лица, а я пытаюсь найти следы одного человека.

- Чем занимается? - перебил Нагано. - Убийства, грабежи?

- Не знаю, - ответил Имаи, - он мертв.

- Это хуже, конечно, - покачал головой Нагано, - с живыми работать как-то проще. Но я надеюсь, что его гроб с собой не таскаешь, догадался сфотографировать?

Имаи достал пачку снимков.

Нагано долго их рассматривал, потом прикрыл глаза, вспоминая. Покачал головой.

- Я его никогда не видел. А что за история?

Когда Имаи закончил рассказ, Нагано заметил:

- Конечно, ручаться ни за что нельзя, но если этот твой парнишка и промышлял чем-то, то почти наверняка наркотиками. Пойдем спросим у специалистов.

Он попросил Имаи постоять в коридоре.

- Подожди, я сам наведу справки. Ты следователь и должен обращаться официально. Я выясню у ребят по-дружески.

Имаи пришлось долго гулять по коридору, вызывая недоумение сотрудников. В этом крыле здания его не знали.

Наконец Нагано выглянул в коридор и позвал Имаи.

За столом сидел такой же, как и Нагано, пожилой инспектор. Грубоватые, практически без образования и без шансов на повышение, эти люди когда-то составляли костяк управления, но теперь постепенно выходили на пенсию, уступая место другому поколению, которое шло из полицейских школ. Новички были прекрасно осведомлены о технике полицейского дела, но Имаи чувствовал, что им не хватает глубокого знания преступного мира. Такие люди, как Нагано, куда лучше разбирались в психологии преступника, чем в способах обнаружения старых кровяных пятен методом агглютинации, и показатель раскрываемости у них был выше, чем у молодых.

- Имя Тадаки не приходилось слышать? - спросил инспектор.

Имаи отрицательно покачал головой.

- Это руководитель мелкой банды якудза, в свое время откололся от "Ямагути-гуми". Несколько дней назад его нашли убитым. Думаю, что люди его бывшего босса свели с ним счеты. Этот парень, - инспектор щелкнул пальцем по фотографии, - когда-то работал на Тадаки. Года полтора назад исчез, прежде чем мы успели заинтересоваться им. Поэтому нет на него никаких данных. Но у меня должно быть где-то записано его имя.

Инспектор встал и вынул из сейфа пачку одинаковых записных книжек, принялся неторопливо перелистывать их. Имаи и Нагано молчали. Имя отыскалось только в пятой по счету книжке, когда Имаи закурил уже вторую вонючую сигару.

- Осима. Запиши себе куда-нибудь, - сказал инспектор, запирая сейф.

Имаи, едва поблагодарив, помчался в Ханэда - опаздывал на самолет.

...Росовски не назвал Аллену главной причины, почему Норманом монопольно завладел сам резидент американской политической разведки на Японских островах. ЦРУ располагало не таким уж большим числом агентов в Японии. За последние годы их число уменьшилось. Сотрудники управления, привыкшие здесь к бесконтрольной свободе, почувствовали пределы своего могущества. Росовски был уверен, что уменьшением своего влияния они обязаны японским специальным службам, незаметно набиравшим силу. Самым опасным он считал потерю источников информации. Пока этот процесс был почти незаметен, но один за другим люди, снабжавшие ЦРУ важными сведениями, лишались к ним доступа. Сам Росовски не видел в этом ничего сверхъестественного. Япония, обретя экономическую самостоятельность, стремилась и к самостоятельности политической.

Но сотрудникам токийской резидентуры нелегко было перестраиваться. Опытные работники, такие, как Росовски, помнили другие времена.

Сразу же после оккупации на Японские острова высадилась большая группа сотрудников американских специальных служб. Поговаривали даже, что подлинное правительство Японии в период оккупации находилось в бывшем здании пароходной компании "Нихон юсэн биру", где разместились основные подразделения Джи-2 - 2-го отдела штаба оккупационной армии, занимавшегося разведкой и контрразведкой, и штаб армейской контрразведки Си-Ай-Си, пользовавшейся самостоятельностью благодаря возможности выхода наверх, прямо в Вашингтон. Джи-2 имел в своем распоряжении специальный отряд Си-Ай-Эс - секцию гражданской разведки, которая участвовала в выработке политики. Кроме того, в порту Йокосука расположилось Оу-Эн-Ай - управление военно-морской разведки. На всех военно-воздушных базах действовала Оу-Эс-Ай - контрразведка ВВС. Отдел гражданской цензуры контролировал всю корреспонденцию в стране, прослушивал телефонные разговоры. В те времена японцы получали заклеенные полоской целлофана конверты со штампом "вскрывалось".

Потом место армейских разведчиков заняли сотрудники образованного в 1947 году Центрального разведывательного управления, которым была предоставлена полная свобода действий. Пребывание в Японии работников управления было формально узаконено в одном из японо-американских соглашений. Подпункт "Д" третьего пункта 7-й статьи этого документа гласил: "Персонал второй категории в соответствии с международным обычаем признается обладающим привилегиями и свободой, установленными для определенных категорий в посольстве их страны. Правительство Соединенных Штатов в отношении персонала второй категории может отказаться от регистрационных номерных знаков, установленных для дипломатических машин, от внесения в списки дипломатического корпуса, от общественных почестей и других привилегий и почестей, связанных с положением дипломата".

В бедствовавшей, тяжело оправляющейся от военной разрухи Японии американцы легко находили людей, готовых служить им за полновесные доллары. Сотрудники ЦРУ не знали никаких проблем. Они подключались к телефонам политических деятелей, внушавших им сомнения. Росовски вспомнил, как в 1960 году, выложив немалую сумму в долларах, управление помешало переизбранию в парламент депутата оппозиции, который возглавил демонстрацию против визита в Токио тогдашнего президента США Дуайта Эйзенхауэра.

В те времена второй отдел главного полицейского управления Японии раз в неделю передавал токийской резидентуре ЦРУ сводку информационных материалов о положении в стране.

Теперь все изменилось, недовольно констатировали сотрудники токийской резидентуры. Они по-прежнему формально пользовались режимом наибольшего благоприятствования, но некоторые двери перед ними уже закрылись. История с "Храмом утренней зари" лишнее тому доказательство. Что же замышляют японцы? Мысли о "Храме" не давали Росовски покоя.

- А зачем вы лезете в наркотики? Это не ваша специальность, подозрительно посмотрел на Имаи инспектор Коно.

- Не бойтесь, хлеб отбивать не стану.

- А я и не боюсь, - хмыкнул инспектор, - я этого хлеба за одиннадцать лет службы переел, живот болит. Я другого боюсь. Ребята вашего отдела часто просят разрешения покопаться в моих делах. Они-то свое находят, да заодно спугивают мою дичь. Вот и получается, что вы мне только работу портите. Зачем же мне вас подпускать к своим делам?

У Имаи болела голова, почему-то было больно глотать - простудился в аэропорту, что ли? Ему хотелось высокомерно оборвать инспектора ("Надо же, одиннадцать лет на одном месте сидит! Явно никаких способностей!"). Имаи часто хвалил американцев, которые пользовались системой тестов по определению коэффициента умственного развития. "Ведь совершенно очевидно, - говорил он приятелям в университете, - что люди рождаются с различным уровнем умственных способностей. И если с самого детства определить степень возможностей человека и соответствующим образом направить его, то он будет счастлив". Глядя на инспектора по наркотикам, он подумал, что по результатам тестов того следовало бы наверняка перевести в патрульные.

Но некоторый опыт служебных отношений, приобретенный на стажировке в хоккайдском штабе, заставил его ответить по-иному:

- Я готов выложить карты на стол. Мне нужно найти какие-нибудь следы вот этого человека. - Он достал фотографию Осима - человека, которого они с Касуга сбили на дороге. - Он был связан с местными торговцами наркотиками.

Инспектор бросил цепкий взгляд на фотографию.

- Я такого не видел.

- А что, если потолковать с кем-либо из ваших подопечных?

Инспектор нахмурился.

- Завтра я провожу одну операцию. Не ручаюсь за ее исход, но в принципе охота будет крупная. Поезжайте со мной. Поможете мне, я помогу вам...

Они просидели часа три в маленьком, душном кабинете инспектора Коно.

- Да-а, непростая предстоит работа, - заметил порядком уставший Имаи. Ночь почти не спал, плюс самолет, да еще простудился.

Он чувствовал себя совершенно разбитым, мечтал добраться до постели. Однако Коно, казалось, не ощущал ни малейшей усталости, вновь и вновь прокручивая детали завтрашней операции.

- Повторяю еще раз, - сказал он, обращаясь к трем полицейским, приданным ему в помощь. - Завтра примерно в полдень в этом баре, - он ткнул указкой в висевшую на стене схему квартала, - должна произойти передача партии наркотика. Так сообщил мне надежный осведомитель. Поэтому надо быть настороже, следить за каждым посетителем бара "Цудзи".

- А это точно? - спросил один из полицейских, тот, что помоложе. Вдруг они вообще не придут?

- Не исключено, - отрезал инспектор. - Но это не значит, что вы завтра можете бездельничать и пить пиво за казенный счет.

Полицейский покраснел, а Имаи с интересом посмотрел на инспектора Коно. Сам он, наверное, не сумел бы так резко ответить.

- Мы с инспектором Имаи сядем в баре, - продолжал тот, - вы займете наблюдательные пункты здесь, здесь и здесь. - Он указал каждому место. Связь со мной по радио. Ваша задача - запоминать водителей машин, которые будут парковаться рядом с баром. Всех, кто покажется подозрительным, немедленно задерживайте. Под любым предлогом. Лучше потом десять раз извиниться, чем упустить якудза с грузом наркотика. Все ясно?

Полицейские кивнули.

- Может быть, засядем в баре пораньше, часов с десяти? - предложил Имаи, когда они остались одни. - Около полудня - понятие неопределенное.

- Нельзя, - покачал головой инспектор. - Там, кроме продавца и покупателя, будет кто-то третий. Он проконтролирует передачу груза. Якудза не доверяют друг другу. Этот третий может нас засечь. Поэтому встретимся в баре в двадцать минут двенадцатого. Возьмите оружие, Имаи-сан.

Аллена не было в кабинете, но грохотавший чуть ли не на полную мощность телевизор свидетельствовал, что он вышел ненадолго. От привычки Аллена постоянно держать телевизор включенным Росовски начал беситься. Он испытывал сильное желание, воспользовавшись отсутствием хозяина, сломать что-нибудь в этом говорящем ящике. Но тут появился Аллен с кипой бумаг.

- Готовы? - буркнул он.

Росовски игнорировал этот вопрос, да Аллен и не ждал ответа. Он уселся поудобнее в кресле и, глядя на собеседника, сказал:

- Начинайте вы, потом я поделюсь своими соображениями.

Ночная встреча с Норманом принесла новые открытия. Агент разыскал следы "Храма утренней зари" в официальной переписке канцелярии премьер-министра.

Ватанабэ вошел в бар "Цудзи" без пятнадцати двенадцать. Он был в плохом настроении. Сейчас он передаст пакет с наркотическими препаратами (накануне вечером в отеле он внимательно изучил содержание свертка, врученного ему в Токио) какому-то посреднику и вернется, не выполнив задания Аллена. Сакаи не пожелал даже намекнуть, кому предназначаются препараты. Незаметно вручив бармену пакет и взяв чашку кофе, Ватанабэ уселся за столик и развернул "Хоккайдо симбун". Он ломал голову, как же выйти на людей, от имени которых действовал Сакаи. Бар был почти пуст, хотя в соответствии со своим названием "Цудзи" ("Перекресток") находился рядом с пересечением двух оживленных улиц. Сидели лишь несколько молодых ребят, да в углу бара устроились еще двое: один помоложе, в хорошо отутюженном костюме, другой - более солидный - в куртке из крупного вельвета и без галстука. Судя по их раскрасневшимся лицам и оживленной беседе, они уже изрядно набрались.

Бармен с прилизанными редкими волосами лениво перетирал стаканы за стойкой. "Наверняка работает на Сакаи", - подумал Ватанабэ. Если он не выполнит поручения, его могут убрать с линии, и тогда прощай заработок, к которому он привык, участвуя в бизнесе на наркотиках. Что же делать?

Раздумывая, он тупо смотрел на газетный лист, инстинктивно морщась, когда двое выпивох за дальним столиком начинали слишком громко смеяться.

Имаи сразу обратил внимание на молодого, спортивного вида человека, который читал местную газету. Он был слишком сосредоточен и серьезен для посетителя бара. Но и на якудза походил мало. Скорее уж тот парень в джинсовой куртке, занявший столик у входа. Неприятная у него физиономия, маленький шрам на подбородке. Он сидел в профиль к Имаи, и шрам был хорошо виден. На парня обратил внимание и инспектор Коно. Имаи понял это, когда Коно, не переставая рассказывать смешные истории и громко хохотать, несколько раз оглянулся, будто хотел разглядеть, какие сорта виски они еще не пробовали. В бар входили и выходили люди, но друг с другом не общались, выпивали свою порцию и исчезали. Имаи знал, что на всякий случай их всех фотографируют. Он все время смотрел на часы. Четверть первого. Уже много времени. Неужели их обвели вокруг пальца? Или встреча сегодня не состоится?

Ватанабэ узнал курьера по описанию: Сакаи дважды повторил ему приметы этого невзрачного человека в дешевом черном костюме, который должен был забрать у бармена принесенный Ватанабэ пакет и оставить деньги. Курьер уйдет из бара только после того, как Ватанабэ возьмет деньги и убедится в правильности суммы, объяснил Сакаи. Ни на кого не глядя, курьер попросил бармена завернуть ему несколько пакетиков с солеными орешками, небрежным жестом дал ему крупную купюру. Никто и не заметил, что он передал бармену сверточек плотно сложенных банкнот достоинством в десять тысяч иен каждая. Покопавшись за стойкой, бармен протянул курьеру бумажный пакет, из которого выглядывала целлофановая упаковка арахиса. Теперь настала очередь Ватанабэ: он должен был забрать деньги. Свернув газету, Ватанабэ собрался встать, но вдруг в нарушение договоренности курьер, держа в левой руке пакет, куда бармен должен был положить наркотические препараты, повернулся и вышел из бара. И в ту же секунду Ватанабэ уловил движение за соседним столиком. Двое выпивох, забыв о бутылках, которыми они любовно запаслись, резко встали. Лица у них были серьезные, совсем не пьяные. Эта внезапная перемена Ватанабэ не понравилась.

Конечно, Имаи не мог уследить за манипуляциями бармена - это был профессионал. С лица человека за стойкой не сходила улыбка. Но когда он долго обслуживал человека в костюме, Имаи показалось, что бармен побледнел, на высоком лбу заблестели капли пота. И улыбка его в тот момент походила скорее на гримасу.

- Пойдем быстрее. - Имаи выскочил из-за столика и потянул за собой инспектора.

Тот поднялся, немного удивленный.

- Ты думаешь...

Но Имаи уже был у входа.

Он выбежал на улицу, но человека в черном, не по сезону, костюме уже не было. Имаи побежал к переулку, оттуда вылетел красный микроавтобус с желтой полосой и скрылся за поворотом.

Появился один из полицейских. Имаи набросился на него.

- Почему не задержали этого, в микроавтобусе?

Полицейский замялся:

- Да я документы проверил у него - в порядке. Микроавтобус его.

Подбежал запыхавшийся инспектор по наркотикам.

- Бармена я приказал отправить в отдел. Сейчас мы с ним побеседуем.

- Где ваша машина? - нетерпеливо спросил Имаи у инспектора.

Прохожие с интересом оглядывались на человека в вельветовой куртке, доставшего длинный плоский предмет с антенной. По сигналу инспектора Коно подъехала полицейская машина. За руль уселся Имаи. Через штаб полиции были оповещены патрульные автомобили. Одна из машин отозвалась; несколько минут назад разыскиваемая машина проехала мимо патруля. Ярко-красный микроавтобус с желтой полосой торопился покинуть пределы города. Имаи включил сирену.

Следующее сообщение поступило от полицейского поста на окраине города: микроавтобус шел с превышением скорости.

На сельской дороге, по которой от преследования стремительно уходил красный микроавтобус с желтой полосой, погоня продолжалась еще полтора часа.

Инспектор Коно безостановочно ругался со штабом, но безуспешно: на всем пути микроавтобуса не оказалось ни одной радиофицированной полицейской машины. Преступник ехал беспрепятственно. Наконец в воздух подняли полицейский вертолет. Когда он сообщил координаты микроавтобуса, лицо Имаи стало хмурым: несколько дней назад в этом самом месте они с инспектором Касуга сбили неизвестного.

Норман, получив от резидента задание выяснить, что такое "Храм утренней зари", рассуждал так: есть основание полагать, что речь идет о каком-то мероприятии, операции, акции, к которой причастно бюро расследований. Даже самое секретное дело неминуемо обрастает бумагами, дающими о нем пусть косвенное, но представление.

Первое, что сделал Норман, - он поинтересовался, не получает ли канцелярия премьера, где он работает, корреспонденции из бюро расследований общественной безопасности. Вначале ему сказали, что прямой переписки между канцелярией премьера и бюро не может быть, потому что бюро подчинено министру юстиции и все бумаги идут через его секретариат. Но поскольку Норман некоторое время работал в департаменте по делам персонала канцелярии премьер-министра и у него остались кое-какие связи, то он довольно скоро выяснил: не так давно начальник канцелярии отдал негласное распоряжение: при выполнении особо важных поручений, "имеющих отношение к безопасности государства" (как выразился начальник канцелярии), бюро расследований отчитывается, минуя непосредственного начальника - министра юстиции. "Зачем это понадобилось, не знаю, - сказал Норману его знакомый, поведавший о распоряжении начальника канцелярии. - О таких делах министр юстиции все равно должен быть осведомлен, правда ведь?"

У Нормана был ключ от сейфа секретаря его начальника. Раз в неделю Норман, задержавшись после окончания рабочего дня, обследовал сейф. Фотоаппаратурой его снабдили американцы. На сей раз его интересовала книга учета входящей секретной корреспонденции. Он выписал регистрационные номера десяти бумаг, поступивших из бюро расследований. Причем для передачи по инстанции самому начальнику канцелярии премьера.

В графе "Содержание поступившей корреспонденции" лаконично отмечалось: "Финансовый отчет". Все десять писем поступили за последние два с половиной года.

На следующий день Норман пришел в секретариат и, извинившись, сказал, что в новом деле, которое ему поручили, содержится ссылка на одно служебное письмо, а он совсем не помнит его содержания. Не могли бы в секретариате помочь ему? И он назвал номер письма, полученного из бюро расследований.

Молоденькая секретарша, порывшись в картотеке, сказала, что в деле наверняка ошибка, - письмо за таким номером не занесено в картотеку. Норман, посмеявшись вместе с ней, ушел.

После обеда он появился в экспедиции канцелярии премьер-министра и принялся долго объяснять начальнику, что вот потерялось несколько писем, у него есть их номера. Может быть, сотрудницы экспедиции вспомнят, куда их сдавали. Вспоминали долго. Норман терпеливо ждал. Последнее из десяти писем, которые его интересовали, пришло совсем недавно.

- Да, - неожиданно сказала полная женщина в очках, - я помню эти письма.

Норман отвел ее в сторону.

- Это секретная корреспонденция. По инструкции я, распечатав, передаю ее...

- Да, да, я знаю, - прервал ее Норман, - эти письма относились к техническому оснащению токийской полиции, и я хотел...

- Нет, вы ошибаетесь, - ответила она, - это были короткие докладные записки, подписанные директором бюро расследований, примерно следующего содержания: "Настоящим подтверждаю израсходование выделенной суммы". Подпись. И все.

- Не может быть! - изобразил удивление Норман.

- Да, больше ничего. - Она задумалась. - Хотя нет, вверху два иероглифа: "Храм утренней зари". Не понимаю, зачем на письма надо было ставить пометку "Секретно"? Ничего секретного там не было.

- Верно, произошла какая-то ошибка, - сказал Норман, - извините, что побеспокоил вас...

- История становится все более занятной, - заметил Аллен. - "Храм утренней зари" замыкается на весьма высокие сферы японского истэблишмента. Хотя мы по-прежнему даже не представляем себе, что кроется за этим красивым названием. Что у нас есть о начальнике канцелярии? - обратился он к Росовски.

- Мы подняли не только все архивы посольства, но и связались с отделением биографических данных центральной библиотеки государственного департамента. Начальник канцелярии премьера считается партийным функционером и бюрократом, у которого нет своего политического лица, но который отлично умеет организовать работу. За это его, дескать, и ценит премьер. При внимательном рассмотрении его фигура кажется более колоритной. В юности, перед войной, он был членом общества "Черный дракон". Эта организация...

- Ультраправые. Мечтали о мировом господстве Японии. Я знаю, продолжайте, - перебил его Аллен.

- О мировом господстве Японии мечтали многие, но "Черный дракон" организация военного характера, которая готова была добиваться поставленных перед ней задач любыми средствами. Как-то мало вяжется членство в тайном обществе с образом аккуратного чиновника без политических амбиций.

- Грехи молодости, - сказал Аллен, занятый раскуриванием трубки. Он безостановочно чиркал плоскими спичками, на которых было написано по-японски и по-английски: "Благодарим вас".

"Прихватил в ресторане", - подумал Росовски.

- В круг общения начальника канцелярии входят всего два человека: бывший министр финансов Содо Итикава и бывший начальник управления национальной обороны Рицу Фукуда. Оба - депутаты парламента, причем влиятельные. Итикава - глава одной из фракций правящей партии, которая называется "Общество встреч по понедельникам". Считают, что фракция Итикава помогла нынешнему премьеру удержаться в кресле во время последнего кризиса. Взамен премьер назначил человека Итикава начальником своей канцелярии. - Росовски посмотрел на Аллена.

- Это чья точка зрения? - спросил тот.

- Я выудил это из аналитического отчета нашего политического отдела.

- Источник?

- Неизвестный японский информатор, видимо из парламентских кругов.

- Для вас не должно быть неизвестных информаторов, - сделал замечание Аллен.

- Как бы не так! - разозлился Росовски. - Аппарат политических советников терпеть не может наше ведомство. Уж они-то никогда не откроют свои источники, хотя вовсю пользуются нашими.

- Надо будет поговорить с послом, - пробормотал Аллен. - Продолжайте, пожалуйста.

- Рицу Фукуда вынужден был уйти в отставку после того, как открыто заявил, что Япония должна обладать собственным потенциалом для ведения ядерной, химической и бактериологической войны. Несмотря на скандал и шумиху в прессе, он после отставки был избран депутатом и занял пост председателя комитета правящей партии по вопросам безопасности. Они часто собираются втроем в загородном доме Итикава. Итикава ярый националист, у нашего посольства с ним плохие отношения, поскольку он считает, что Япония слишком зависит от Штатов.

- Ярко выраженный тип шовиниста? Превосходство желтой расы и все прочее?

- Он никогда не высказывается на политические темы публично, но весьма активно участвует в закулисной дипломатии.

Аллен подошел к телевизору и переключил программу. Вместо мультфильма появилась роскошная белокурая красотка с флаконом духов новой марки в руках, которая, ни слова не говоря, несколько секунд призывно покачивала бедрами, чтобы уступить место детишкам, восхищенно взиравшим на новую игрушку.

- Вся эта информация хотя и любопытна, - сказал Аллен, не отрываясь от экрана, - но ничего нам не дает.

- Есть две интересные детали. - Главные козыри Росовски, как опытный игрок, оставил под конец. - До войны Итикава работал в Маньчжурии, в правлении Южно-Маньчжурской железной дороги. Вместе с ним работали Рицу Фукуда и нынешний начальник канцелярии премьер-министра. Это первая деталь. Вторая: в начале пятидесятых годов, когда американцы уходят, Рицу Фукуда избирается губернатором префектуры Сайтама. Своим заместителем он делает все того же нынешнего начальника канцелярии премьера. Одновременно там же появляется Итикава. В префектуре у него нашлись какие-то деловые интересы. Вся троица опять собирается вместе, но появляются и новые лица: начальник префектуральной полиции и прокурор. Они тоже работали в годы войны в Китае. В так называемом исследовательском отделе Южно-Маньчжурской железной дороги - иначе говоря, в разведке. Вы знаете этих людей: один из них теперь руководит государственным комитетом по обеспечению общественной безопасности (у него работает Норман), другой - Кубота - возглавляет бюро расследований.

Они почти догнали микроавтобус у ворот клиники профессора Ямакава. Подъезжая, видели, как водитель автобуса вылез из кабины, позвонил. К удивлению Имаи, вместо старого сторожа ворота открыли двое высоких парней в застегнутых пиджаках. Микроавтобус въехал на территорию клиники, и ворота закрылись.

- Что будем делать? - спросил инспектор Коно. - Нужен ордер на обыск.

- И десяток полицейских, чтобы прочесать всю территорию, - добавил Имаи. - Надо связаться со штабом.

Через полчаса появились две машины, набитые полицейскими в форме. И почти одновременно из ворот клиники выехал микроавтобус. Имаи развернул свою машину поперек дороги. Водителю микроавтобуса пришлось остановиться. Он высунулся из окошка:

- В чем дело?

Имаи показал ему удостоверение.

- Вылезай.

Водитель, молодой парень, вытащил водительскую лицензию.

- Я ничего не нарушил, - растерянно сказал он.

Инспектор Коно прошептал Имаи на ухо:

- Тот, из бара, видно, остался в клинике. Придется ее обыскать. Если он, конечно, уже не ушел через какой-нибудь черный выход.

Имаи подозвал одного из приехавших полицейских.

- Отвезешь этого в Саппоро. Ордер на его арест уже должны были выписать.

Коно показал Имаи ордер на обыск в клинике - его привезли полицейские.

- Пойдемте.

Они подошли к воротам.

Навстречу им вышел широкоплечий молодой человек, которому они показали ордер.

- Эту затею вам придется оставить, - хладнокровно сказал он, ознакомившись с документом, и предъявил в свою очередь удостоверение сотрудника бюро расследований общественной безопасности министерства юстиции. - В связи с чем вы хотели произвести обыск? - спросил он.

- Подозрение на хранение наркотиков.

- Мы здесь находимся не один день. Могу вас уверить, что здесь нет никаких наркотиков. Мы выполняем особое задание и не можем вам позволить войти сюда.

- Но ордер...

- Только по согласованию с нашим начальством в Токио. Пусть ваше руководство договорится.

Имаи испытывал острое желание приказать полицейским арестовать этого наглеца и все-таки обыскать клинику. Инспектор Коно отвел его в сторону.

- Нам придется уйти, - сказал он вполголоса. - Сами видите, эти ребята не пойдут на попятную. А вступать в схватку с их ведомством мы не можем.

Имаи бросил сигару, которую только что вытащил из алюминиевого футляра, и пошел к машине. Усаживаясь рядом с ним, Коно усмехнулся:

- Двоим полицейским я велел вылезти на повороте и спрятаться в роще около клиники. Пусть понаблюдают, что вокруг нее происходит.

...Из бара "Цудзи" Ватанабэ вышел сразу же за полицейскими, сообразив, что подходить к бармену за деньгами уже бессмысленно. Пока полицейские в штатском и в форме что-то оживленно обсуждали, Ватанабэ, усевшись в свою машину, догнал красный микроавтобус с желтой полосой. Держась на приличной дистанции, Ватанабэ ехал за микроавтобусом до клиники Ямакава. Увидев, что сзади появились две полицейские машины, он развернулся и поехал назад в Саппоро. Теперь он знал, что ему делать.

- Все это пока что не приблизило нас ни на шаг к разгадке "Храма утренней зари". Сама по себе информация интересная, но...

- Во всяком случае, мы можем предполагать теперь, что уцепились за что-то очень серьезное, раз действующими лицами являются столь высокопоставленные особы, - возразил Росовски.

- Резидент, кстати, тоже засомневался. Первое, что он спросил: "А чем это может нам помочь? Всем известно, что в Японии политику делают группы, фракции, назовите их как угодно. И если Содо Итикава создал группу, которая подбирается к власти, то заниматься этим должен политический отдел. Передайте туда эту информацию, пусть доложат Вашингтону, присовокупив, что выяснили все это благодаря собственному интеллекту и долгой аналитической работе". Но потом резидент все же согласился послать человека в префектуру Сайтама, чтобы порыться в прошлом наших подопечных.

Аллен рассказывал, энергично расхаживая по комнате. Его приятно волновало общение с людьми, занимающими более высокое положение, чем он сам.

- В последние дни наши подопечные активно контактируют друг с другом, - заметил Росовски. - Начальник комитета общественной безопасности дважды был на этой неделе у Итикава. Один раз вместе с начальником канцелярии премьера.

- Нельзя всадить аппаратуру этому Итикава? - поинтересовался Аллен.

Росовски отрицательно покачал головой.

- Его личная охрана - в основном бывшие полицейские - бдительно сторожит дом. Не подступишься.

- Вне зависимости от итогов поездки в префектуру Сайтама необходимы срочные шаги. Что вы предлагаете?

- У нас нет подступов к бюро расследований, - в утверждении Росовски все же сквозила вопросительная интонация, словно он надеялся на какие-то известные одному Аллену источники информации.

Но Аллен никак не реагировал.

- В принципе можно было бы обратиться в Федеральное бюро расследований США, - неожиданно сказал Росовски, - но даже если они и могут помочь, наверняка не захотят.

Глухая вражда между специальными службами (несмотря на усилия Совета разведки США, куда входили представители всех заинтересованных ведомств, и попытки координировать их работу) свела на нет практику обращения за помощью к коллегам. ФБР не могло простить ЦРУ того, что ведомство Гувера оттеснили от международных дел. ФБР доставалась только черновая работа, вроде ареста иностранных агентов, уже разоблаченных ЦРУ.

Но Аллена идея заинтересовала.

- А почему ФБР?

- Очень просто, - ответил Росовски. - Японское бюро расследований в свое время скопировали с ФБР. И в прежние времена они поддерживали с ФБР неплохие контакты, ездили к Гуверу учиться и перенимать опыт.

- Пожалуй, это мысль! - Аллен воодушевился. - Надо немедленно послать запрос. Моим личным кодом. Важную информацию надо не только получить, но и суметь сохранить.

Росовски понял, что идею с ФБР Аллен уже считает своей.

- Боюсь, что... - начал он.

- Не надо бояться, - покровительственно сказал Аллен. - Один из заместителей директора ФБР мой старый друг.

Когда раздражение от неприятного разговора у ворот лечебницы немного улеглось, Имаи подумал, что все это дело вообще его не касается. Его дело - раскопать историю с Осима, сбитым на дороге. Он не стал возвращаться в Саппоро, а поехал в ту же деревушку, где однажды ночевал и где ночью к нему в комнату пытались проникнуть неизвестные. Он надеялся, что местные полицейские что-нибудь нашли.

Начальник отделения, хоть и заставлял себя улыбаться, был явно недоволен появлением Имаи. Во-первых, присутствие постороннего нарушало привычный образ жизни. Во-вторых, Имаи понял это сразу, полицейские не ударили палец о палец, чтобы найти ночных взломщиков.

Имаи обосновался у телефона, собираясь затем позвонить в Саппоро, чтобы выяснить, какие там новости. Но когда он, вытащив свой блокнот, вновь сосредоточился на деле Осима, ему позвонил инспектор Коно. Слышимость по спецсвязи была прекрасной, и Имаи сразу уловил его огорченный тон.

- Шофера пришлось отпустить. Бармен клянется, что ни в чем не замешан. Хотя у него нашли несколько наркотических препаратов. Я такие, правда, в первый раз вижу. Во всяком случае, бармена-то мы упрячем за решетку, но ордер на обыск клиники начальство не дало. Ищем того человека из бара, но пока безуспешно. Словом, неудача, только спугнули якудза.

После разговора с инспектором Коно Имаи опять погрузился в свою записную книжку. Переждав обеденное время, он принялся звонить в штаб полиции.

- Это инспектор Имаи, - сказал он дежурному. - Мне надо...

- Хорошо, что вы позвонили, инспектор Имаи, - лишенным всяких эмоций голосом сказал дежурный. - Вас ждет заместитель начальника штаба. Приезжайте немедленно.

Выяснить адрес сторожа клиники оказалось не таким уж трудным делом. Ватанабэ, чтобы не терять времени, приехал к старику домой. Глядя тому прямо в хитрые, алчные глаза, Ватанабэ откровенно сказал, что ему нужно. Не дав сторожу опомниться, он встал, повторив, что будет ждать старика через два часа в ресторанчике на окраине Саппоро.

- И еще... - Заместитель начальника штаба полиции посмотрел на Имаи поверх очков в тонкой золоченой оправе. - Вы до сих пор не завершили порученного вам дела. Вы прибыли к нам на практику с хорошими рекомендациями, и мы надеялись, что сможем помочь росту молодого сотрудника полиции. Но вы не оправдали наших надежд. Я даю вам два часа на завершение дела об этом ночном происшествии. Сдайте отчет начальнику отдела. Он же сообщит вам, где вы будете работать впредь.

Имаи, поклонившись, вышел.

Он и не подозревал, что час назад его собеседнику позвонил раздраженный губернатор, который, осведомившись о здоровье (это было плохим признаком), минут десять неторопливо читал вслух газетную статью с перечислением нераскрытых хоккайдской полицией тяжелых преступлений. Накаляясь от гнева, заместитель начальника штаба полиции вынужден был выслушивать иронические фразы в адрес блюстителей порядка, у которых на все есть время, кроме расследования преступлений.

- Этот парень знает, что пишет, - с издевкой сказал губернатор. Только сегодня мне жаловались на вас. Вместо того чтобы заниматься делом, ваши люди мешали сотрудникам бюро расследований выполнять свои функции, пытались проникнуть в клинику уважаемого профессора Ямикава под нелепым предлогом. Как все это понимать?

После разговора в таком тоне и последовал вызов Имаи в штаб. В штабе полиции откровенно не любили бюро расследований, и в поведении Имаи не было бы криминала, если бы не предстоящие муниципальные выборы - после переизбрания губернатор может обновить руководство полиции. Вызывать его недовольство сейчас было просто глупо.

В назначенное время Ватанабэ сидел в машине, поставленной наискосок от бара, и спокойно наблюдал за входом. Если бы сторож пришел не один, то можно было бы сразу свернуть налево и исчезнуть.

Сторожа он увидел издалека и удовлетворенно усмехнулся. Алчность пересилила страх. Отметил парадный вид старика - галстук, коричневый пиджак, застегнутый на все пуговицы. Выждал, пока тот исчез за стеклянной дверью, только после этого вылез из машины и вошел в бар.

Около стойки он тронул за плечо сторожа.

Тот испуганно обернулся, но, узнав, радостно поздоровался.

- А я вас ищу.

Они отошли к столику в глубине бара.

Ватанабэ пристально посмотрел сторожу в глаза. Старик чувствовал себя явно не в своей тарелке, мялся. Наконец не выдержал:

- Я решил отказаться.

Он заискивающе посмотрел на собеседника, но Ватанабэ молчал.

- Опасаюсь я, - продолжал сторож, - вдруг узнают, кто вам ключи дал. Если за меня возьмется полиция, я все расскажу. Уволят. А здесь служба постоянная. Хоть и платят мало... Так что решил я отказаться, - опять повторил он, но уже не так уверенно.

Ватанабэ, нагнувшись над столиком, внятно сказал:

- Триста тысяч сразу, еще триста потом.

Сторож открыл рот...

- А вы обещаете, что все будет аккуратно, никто не заметит и вообще...

- Деньги отдам в машине, - сказал Ватанабэ, поднимаясь.

Сторож засеменил за ним.

Проехав пару улиц, Ватанабэ остановил машину. Протянул сторожу конверт.

- Давай ключи. Я сейчас пойду сделаю дубликаты.

- Не надо, - ответил сторож, вынимая из кармана пиджака завернутые в газету ключи. - Это я сам сделал для вас.

Ватанабэ не удивился. Пока сторож пересчитывал деньги, он расправил на твердой папке большой лист бумаги.

- Мне нужна схема, - объяснил он, - где находится сигнализация и как добраться до кабинета.

К сторожу вернулась боязливость. Рука, которой он взял карандаш, дрожала.

- От ворот метров четыреста - главный корпус. Его нужно обойти с правой стороны. Там увидите маленький домик. В двери один замок. - Он показал Ватанабэ ключ. - Два поворота против часовой стрелки. Сигнализация есть только в главном корпусе. Кабинет его - как войдете, чуть вперед по коридору и направо. Ключ от кабинета сторожам не дают. Я за пять лет там ни разу не был.

- Ночью ты один?

- В летнее время, кроме сторожа, ночью ни души, - подтвердил он.

Часов в одиннадцать Росовски стал шарить по книжным полкам, раздумывая над тем, что бы ему почитать на сон грядущий. Он равнодушно перебрал несколько новых романов, но ни на одном из них не остановился, а вытащил книгу, в свое время прочитанную с карандашом в руках. Росовски заканчивал университет, готовился посвятить себя изучению Японии и выпущенную гарвардскими профессорами монографию "Ближайшие шаги в Азии" изучил досконально. В Японии еще стояли оккупационные войска, и в книге обсуждалась текущая американская политика.

Росовски перелистал несколько страниц.

"...Американцы рассматривали оккупацию Японии как альтруистическую попытку, предпринимаемую Соединенными Штатами ради спасения преступной нации и ее исправления, с тем чтобы в будущем она стала полезным членом семьи народов".

Росовски даже улыбнулся, читая эти отчеркнутые карандашом строчки. Как бы не так! Может быть, в штабе командующего американскими оккупационными войсками генерала Макартура и было несколько человек, искренне стремившихся способствовать демократизации Японии, ее освобождению на веки вечные от милитаризма, да их достаточно быстро отправили обратно в США.

"Поскольку Соединенные Штаты нанесли Японии поражение почти без посторонней помощи, американцы считали, что будет логично, если они от имени всего мира возьмут на себя задачу преобразования Японии... Американцы ревностно охраняли свое исключительное право формулировать и осуществлять оккупационную политику в Японии".

"Что ж, - подумал Росовски, - дело историков переосмыслять историю. Конечно, приятнее считать, что Америка справилась с японцами сама, и забыть, как русские разгромили основные сухопутные силы императорской армии. Впрочем, - пожал плечами Росовски, - мы первыми высадились на Японских островах, и естественно, что мы старались сделать из этой страны нашего союзника. Цель стоила средств".

Росовски выключил верхний свет и лег. "Самое удивительное, - подумал он, - что многие японцы после оккупации изъявили желание сотрудничать с новой властью. Это было полной неожиданностью для американцев, ожидавших от фанатически сражавшихся японцев чего-то вроде партизанской борьбы. Подозревали, что японцы маскируют своей готовностью сотрудничать с американцами некий дьявольски хитрый замысел с целью усыпить их бдительность и обмануть. Американцы недооценили приспособленческий характер этики японцев, - продолжал размышлять Росовски. - Во время войны рядовой японец сражался главным образом из чувства долга. Его святой обязанностью было в случае необходимости безмолвно умереть, пожертвовать жизнью ради процветания императорского дома. Однако, когда капитуляция была должным образом оформлена японским правительством, все изменилось. Сказалась привычка к подчинению властям. Американцы стали властью, и большинство японцев без внутреннего сопротивления им покорилось".

У Росовски совсем прошел сон. Он лежал с необыкновенно ясной головой и размышлял. Он приехал в Японию, когда нанесенные войной раны уже зарубцевались. Разрушенные бомбардировками кварталы отстроили заново, нищета уже не бросалась в глаза. Что здесь творилось сразу после войны, он мог себе представить только по рассказам ветеранов и "Японскому дневнику" Марка Гейна. О бедственном положении страны - итог развязанной Токио войны - свидетельствовала впечатляющая деталь тогдашнего японского быта, воспроизведенная Гейном: в ясный солнечный день мужчины высовывались из окон и старались прикурить сигарету при помощи увеличительного стекла...

Японцы долгие годы были самыми преданными союзниками США. Что же происходит теперь? На словах правительство еще раскланивается перед Вашингтоном, но по сути гнет свою линию.

Значит, японцы считают, что Америка больше не олицетворяет некую власть, которой приходится покориться? Америка слабеет, а Япония крепнет.

Росовски сумел уснуть, только приняв снотворные пилюли жены - их рекомендовал посольский врач как наименее вредные.

...Ватанабэ нажал кнопку на часах - красные точечки сложились в цифру три. Глаза уже привыкли к темноте, и он хорошо различал силуэты деревьев, высокий забор. Вслушиваясь в тишину, он минут пятнадцать стоял не двигаясь, но вокруг было спокойно. Осторожно ступая, подошел к забору, подпрыгнув, подтянулся, в два приема легко перебросил тренированное тело на ту сторону. Осмотрелся. Поодаль светилось окно в домике сторожа. Под ногами он чувствовал мягкую землю, садовники аккуратно очищали территорию от листьев и сучьев.

Через минуту он достиг главного корпуса. Трехэтажное здание без единого огонька казалось мрачным. Также легко он отыскал маленький домик. Обошел его со всех сторон. Вход один. Все шесть окон заперты.

Он надел перчатки, мягким движением сунул в замочную скважину ключ, переданный сторожем, дважды повернул. Нажал на ручку. Дверь бесшумно отворилась.

Компактный фонарик, умещающийся в ладони, давал достаточно света. Плотно притворив дверь, он вдруг решил запереть ее на ключ, хотя сначала не собирался этого делать.

Кабинет представлял собой небольшую квадратную комнату, обставленную по-европейски. С письменным столом, несколькими стульями, большим книжным шкафом, которые он не торопясь обследовал под острым лучом фонарика. Просмотрел бумаги на письменном столе, с помощью универсальной отмычки вскрыл ящики стола. Ничего интересного. Но это его не обескуражило.

Он подошел к незастекленному шкафу, уставленному солидными томами. Несколько минут тщательно осматривал и ощупывал полки. Потом резким движением потянул одну из них на себя. Три фальшивые полки, скрепленные между собой, откинулись на петлях, открыв прямоугольник сейфа.

Сейф был не номерной - просто большой несгораемый шкаф, но с массивными стенками. Он посмотрел на часы: 3.30. Прошло всего полчаса. Можно повозиться. Набор инструментов у него был с собой. Он установил фонарик так, чтобы замок сейфа был освещен, и принялся за дело. Работать было неудобно, потому что мешали нависавшие со всех сторон книжные полки.

Он провозился около часа, прежде чем замок начал поддаваться. Остановившись на секунду, чтобы вытереть пот со лба, он вдруг услышал звук, заставивший его насторожиться. Он молниеносно сгреб инструменты, поставил полки на место и бросился к окну, выходившему на асфальтированную дорожку.

Теперь он уже явственно слышал звук автомобильных моторов, а затем на асфальте заиграли лучи фар.

Тишины как не бывало. Раздались громкие голоса, шаги, машины разворачивались и становились где-то рядом с домиком. Он прижался к стене, внимательно прислушиваясь к тому, что происходило снаружи. Голоса приблизились - неизвестные явно обходили дом вокруг, проверяя сохранность оконных запоров, кто-то подергал ручку входной двери. Он мысленно похвалил себя, что догадался запереть замок.

Голоса стихли. Красные цифры на часах подавали сигнал тревоги - уже 4.30. Скоро станет светло. Он выскользнул из комнаты. Кроме кабинета, в домике были маленькая кухня, туалет и комната в японском стиле, устланная татами. Ее окно смотрело в лес. Он открыл оконные задвижки, осторожно высунул голову - никого. Спрыгнул на землю и прикрыл окно. Быстро побежал через лес к забору. Из-за деревьев осторожно выглянул. На маленькой стоянке возле главного корпуса стояли три одинаковых автомобиля. В нескольких комнатах был зажжен свет, у входа стоял человек и курил.

Ватанабэ перелез через забор довольно далеко от своей машины и побежал к ней.

Его "глория" стояла на обочине дороги, параллельной той, что вела к воротам, и ни с одной стороны не просматривалась. Однако возле нее он увидел рослого молодого парня, который стоял, засунув руки в карманы.

Полицейский? Если что-то случилось, то по номеру они легко доберутся до него. Там, в домике, он не оставил никаких следов, но машина покажется им подозрительной. Неужели сторож испугался и донес?

Ватанабэ, пригибаясь, неслышно подобрался сзади и, бросившись на парня, сильно ударил его по голове. Тот рухнул на землю. Ватанабэ быстро обшарил его карманы. Под пиджаком - наплечная кобура. Из кармана вытащил удостоверение: "Бюро расследований общественной безопасности министерства юстиции".

Он вынул небольшую ампулу с острым, как иголка, концом и сильным движением воткнул ее парню в правое ухо. Тот обмяк.

Использованная ампула исчезла в потайном кармашке брюк, и он бросился к машине.

Загородный дом Содо Итикава построил недалеко от курорта Атами, известного своими горячими источниками. Атами - местечко людное, в сезон пустого номера в отеле не найдешь, загодя надо бронировать. Но дом Итикава стоял в стороне от скоплений отдыхающей публики.

В свое время не раз избиравшийся депутатом, министр в одном из послевоенных кабинетов, Итикава лет десять как отошел от активной политической деятельности. Это произошло, когда ему перевалило за семьдесят. Широкая публика давно забыла о нем, журналисты не баловали вниманием. Но автомобильная стоянка возле его роскошного загородного дома редко пустовала, количество телефонных звонков не уменьшалось, ему даже пришлось нанять еще одного секретаря. К нему заглядывали весьма влиятельные люди, руководители фракций правящей консервативной партии, министры. Они приезжали не ради того, чтобы выказать ему уважение в День почитания престарелых, как это заведено в Японии. Они приезжали за помощью.

Итикава был своего рода крестным отцом, он пользовался большим уважением в подпольном мире, к его словам прислушивались якудза. С послевоенных времен он служил посредником между преступным миром и правыми политиками, которые весьма нуждались в помощи якудза. Однако тесные связи с организованной преступностью были не единственным источником его власти...

Перед домом, адрес которого Ватанабэ назвал Морита во время вчерашнего разговора, стояла одинокая машина синего цвета марки "королла".

За рулем сидел человек, внимательно наблюдавший за улицей в зеркало.

Когда Ватанабэ подошел, человек вылез из машины и ушел, не оглядываясь. В связку ключей была просунута записка: "Документы - в ящичке для перчаток. Когда минует надобность в машине, оставьте ее на стоянке в аэропорту".

У ближайшего телефона Ватанабэ остановился. Набрал токийский номер. Откликнувшийся голос был ему незнаком.

- Я хотел бы поговорить с Морита-сан.

- К сожалению, его нет. Что передать?

- А когда он будет?

- Точно не могу сказать. Возможно, через день-два.

Ватанабэ огорчился: таксист Морита был ему необходим, чтобы посоветоваться, что делать дальше.

Ему захотелось есть, да и до ночи надо было как-то убить время. Сегодня он предпримет еще одну попытку. Он зашел в небольшую закусочную, чтобы похлебать горячего супа и съесть свежей рыбы. Люди сидели под открытым небом, ожидая, когда невысокая пожилая женщина обнесет их горячими влажными салфетками, поставит чашки с дымящимся супом. Сам хозяин тут же жарил рыбу и раскладывал ее по тарелкам. Креветки были маленькими, суп чересчур жидким.

...Росовски изумленно вскинул брови: ответ пришел меньше чем через двенадцать часов. Конечно, он знал, что ФБР еще при Гувере напичкало свою штаб-квартиру всякого рода техникой и при желании требуемая информация может быть получена немедленно. Но с какой стати им стараться не для себя, а для других? Аллен, видимо, не соврал, рассказывая о своей дружбе с кем-то из начальства ФБР.

- Фотографии мы получим позже, - сообщил Аллен.

Высокий блондин с каменным выражением лица, которого Росовски видел на встрече с Норманом, согласно кивнул.

В шифровке сообщалось, что пять лет назад некий Исида, работник бюро расследований, во время пребывания в Штатах по приглашению ФБР в пьяной драке проломил бутылкой голову какому-то завсегдатаю бара, где японец очутился после целого дня "знакомств с достопримечательностями города". Исида быстро увезли из бара, а затем тихо отправили в Японию, внушив, что его вытащили, можно сказать, из тюрьмы, и получив согласие на сотрудничество. Однако его услугами пока не пользовались.

Дополнительно должен был прибыть пакет с фотографиями, где Исида запечатлен скрытой камерой в том злосчастном для него баре.

Блондин поднялся.

- И не церемоньтесь с ним, - сказал вдогонку Аллен.

- А если Исида ничего не знает о "Храме"? - поинтересовался Росовски.

- Пусть узнает, - жестко ответил Аллен, глядя ему прямо в глаза.

- Это может ему дорого стоить.

Аллен подошел вплотную к Росовски.

- Мне плевать на всех японцев, вместе взятых. Если они что-то замышляют за нашей спиной, пусть сами и расплачиваются. Мы еще достаточно сильны, чтобы поступать так, как нам угодно.

Имаи проснулся в двенадцатом часу. Во рту было сухо, ныло в висках. Он залпом выпил бутылку пива "Кирин", умылся.

За час, пристроившись за свободным столом в штабе полиции, он закончил рапорт и сдал начальнику отдела. Тот быстро просмотрел выводы: несчастный случай по вине пешехода, водитель инспектор Касуга не виноват, - и отпустил Имаи.

Имаи включил радио и тут же выключил. С тоской посмотрел на стопку книг, которые надо было прочитать, и решил просто прогуляться. Завтракать он не стал. Головная боль прошла, но есть не хотелось.

Иногда, когда дела не ладились и портилось настроение, он долго бродил по улицам. Он мог ходить час, два, пока мысли не прояснились и можно было вновь приниматься за работу.

Он побрел в обратную от центра сторону, переходя с улицы на улицу, разглядывая витрины магазинов, останавливаясь у киосков, чтобы перелистать свежие журналы. Протянул продавцу двести иен и взял номер иллюстрированного "Сюкан синтё". Этот журнал, печатавший с продолжением современных японских и зарубежных писателей, он предпочитал другим.

Прогулка по городу приободрила его. Он вспомнил, что не ел со вчерашнего дня, и зашел в маленькую лавочку, привлеченный запахом мисо-сиру - традиционного японского супа из перебродивших соевых бобов.

Профессор Ямакава вышел из кабинета, на ходу натягивая на себя серый пиджак. Он сильно устал за последние дни, когда его заставляли работать по шестнадцать часов в сутки и непрерывно напоминали, что порученная ему задача требует немедленного решения. Слушая эти слова, он раздражался: не они, а он сам торопил себя, как мог, выжимая из своего мозга все, на что он был способен.

Человек в темном костюме, дежуривший у дверей, пропустил Ямакава, скользнув по нему цепким взором. Профессору не нравилось это нашествие одинаковых людей, заполонивших клинику. Он натыкался на них повсюду, но поделать ничего не мог: клиника принадлежала не ему, и он не был хозяином в своем доме. Профессор утешал себя тем, что после практических испытаний его, во-первых, оставят в покое, во-вторых, на обещанную премию он создаст свою собственную лабораторию, где сможет распоряжаться и другими и самим собой.

- На сегодня все, - сказал он человеку, сидевшему за столом со множеством телефонов и пультом радиосвязи, установленным совсем недавно в главном корпусе.

Тот кивнул и, нажав какую-то кнопку, коротко сказал:

- Машину профессора.

Это новшество тоже было неприятно профессору. Он любил - даже если засиживался в клинике допоздна - пройтись до дому пешком. Вечерняя прогулка бодрила и успокаивала его; идя неспешным шагом по знакомому маршруту, он сосредоточивался на своей работе в клинике. И немало важных мыслей пришло к нему во время таких вечерних прогулок. Теперь его возили только на машине, шофер которой даже и не пытался скрыть под пиджаком наплечную кобуру. Еще хорошо, что они не обосновались у него дома. Попытку подселить к нему охранника Ямакава отмел с порога, сославшись на то, что его домик слишком на виду и нового человека соседи сразу заметят, да еще и донесут на него в полицию, заподозрив что-нибудь. Аргумент подействовал. Всякого публичного внимания к себе эти люди боялись.

Остановив машину у калитки, шофер открыл ему дверь, потом первым вошел в дом, осмотрел комнаты, кроме одной, всегда запертой - Ямакава никому не разрешал заглядывать в нее, - и только тогда ушел. Профессора эта процедура немного смешила, но приходилось с ней мириться. В конце концов, его жизнью всегда распоряжались другие. И тогда, до войны, когда он был молодым начинающим врачом, и после войны, во время оккупации, когда он чуть не умер с голоду, потому что его нигде не брали на работу, и даже сейчас, когда стал профессором. И хотя теперь его просьбы никогда не встречали отказа и он получал все, что просил, его не покидало ощущение, что он узник чрезвычайно комфортабельной и уютной, но все же тюрьмы. Другие люди говорили ему, что делать, другие люди заставляли его переезжать с места на место. И даже дома не оставляли его одного.

Переодевшись в кимоно, он вышел в сад, потом вернулся за садовым инструментом. По дороге он открыл всегда запертую комнату без окон.

Секретарь осторожно раздвинул сёдзи. В комнату проник свежий запах цветов, испарения от нагретой солнцем земли смешивались с вечерней прохладой. День клонился к закату, и полулежавший на циновках старик укутался в плед.

Старик читал книгу, держа ее левой рукой. Рядом стояла неизменная чашка с жасминовым чаем. Раз в месяц секретарь посылал кого-нибудь на почту забрать посылку с чаем, регулярно посылаемую из Китая.

В комнате размером в восемь татами было просторно и чисто. На стене висел один-единственный пейзаж, под ним стояла этажерка с книгами. Рядом небольшой шкафчик, на нем ваза с цветами. В углу у табличек с именами умерших предков стоял лакированный ящичек с рисом. Секретарю было всего сорок лет, из них пятнадцать он служил здесь, но он знал от своего предшественника, что в этой комнате ничто не изменилось с тех пор, как дом был построен и обставлен в первый год Сёва - год восшествия на трон нового императора, чье имя - Хирохито - японцы осмелились произносить лишь после несчастий 1945 года и прихода варваров-американцев.

Поймав взгляд старика, секретарь согнулся в поклоне. Уловив краем глаза, что тот отложил книгу, заговорил вполголоса, употребляя самые вежливые формулы японского языка, в котором даже грамматика подчеркивает разницу между аристократом и крестьянином.

- Сэнсэй, Фукуда-сан хотел бы приехать сегодня...

- Я жду его. Что-нибудь еще?

- Тэру Тацуока просит сэнсэя принять его. Он говорит, что для него это вопрос жизни и смерти.

Старик прикрыл глаза.

- Вопрос жизни и смерти! - проговорил он насмешливо. - Как теперь бросаются словами... Что делать, все возвышенное испоганено чуждым влиянием. То, что было уделом немногих достойных, отдано на откуп массе ничтожных. Вопрос жизни и смерти!.. - еще раз повторил он. - Я начинаю разочаровываться в этом человеке... Дело, из-за которого он рвется ко мне, - старик говорил уже так тихо, что секретарь не различал слова, напряженно следя за лицом хозяина, - никак не стоит таких высоких слов. Жаль. Он мне нравился, этот молодой человек... Хорошо, пусть приедет.

Он вновь взялся за книгу, и секретарь понял, что пора уходить. Он вытащил из кармана маленькую коробочку и поставил на низенький столик, так, чтобы старик мог дотянуться.

- Это подарок, присланный Сасихара-сан.

Секретарь исчез, задвинув за собой фусума - тонкие деревянные рамы; наклеенная на них плотная рисовая бумага не пропускала света.

Теперь он ступал уверенным шагом: за пределами комнаты старика он был важной персоной, доверенным лицом Содо Итикава, бывшего министра, пользующегося влиянием в правящей партии, сохранившего большие связи.

Оставшись один, Итикава равнодушно взглянул на коробочку. Он знал, что найдет там. Крупный бриллиант или изделие из золота ручной работы. Словом, что-то ценимое людьми типа Сасихара, которые пренебрегают духовными ценностями. Сасихара и Коно Киёси, президент компании "Тоё сого сёся", не забыли, кому они обязаны возможностью спокойно заниматься своим выгодным бизнесом.

Он даже не стал проверять, правильной ли была его догадка, а снова углубился в книгу, которую читал медленно, всматриваясь в очертания знакомых иероглифов, пытаясь угадать второй смысл слов, эпизодов, характеров. Этого второго, подлинного смысла, некоего откровения не могло не быть в книге, которую он перечитывал уже в который раз. Это был роман Мисима "Храм утренней зари".

Итикава знал все, что написал Мисима. А что не так мало: сорок романов, восемнадцать пьес, двадцать томов рассказов. Многое Итикава читал еще при жизни Мисима, который стал модным писателем в сравнительно молодом возрасте - после выхода романа "Исповедь маски". За два года до самоубийства Мисима Итикава познакомился с ним и нашел его слишком несерьезным для той роли, на которую писатель претендовал. Но после событий 1970 года Итикава переменил отношение к Мисима. Он читал и перечитывал его романы. И не потому, что ценил их художественные достоинства - Мисима слыл тонким стилистом, - а потому, что хотел понять, как Юкио Мисима пришел к идее смерти за императора. Итикава искал в книгах Мисима универсальный рецепт воспитания молодых японцев, развращаемых современной школой, телевидением, западным влиянием.

Когда Юкио Мисима в ноябре 1970 года пытался поднять солдат "сил самообороны" на мятеж ради восстановления прежней Японии с ее национальной гордостью и военной мощью, Итикава прослезился. Он не сомневался, что попытка Мисима обречена, народ не поддержит его, но смертью своей Мисима закладывал кирпич в фундамент здания, которое будет возведено рано или поздно. Итикава больше всего был благодарен Мисима за самоубийство. Останься тот жив, он бы попал на скамью подсудимых и никогда не обрел бы ореола национального героя, мученика, которым надо гордиться. Итикава даже позволил себе пошутить, переиначивая известное выражение: "Если бы Мисима не умер, его надо было бы убить".

Итикава не жалел денег на новые издания книг Мисима и книг о нем, на создание легенды об истинном японце, примере, достойном подражания. Итикава собирал все относящееся к жизни Мисима, надеясь отыскать ключ к жизни писателя, ключ, который подошел бы и к юношеским сердцам.

Многое претило ему в жизни Мисима: его противоестественные наклонности, его стремление выставлять себя напоказ. Он хорошо помнил скандальные фотографии, на которых Мисима запечатлен полуголым на мотоцикле, - символ западного образа жизни. Однако об этом следовало забыть. Итикава приводил пример с Хорстом Весселем, немецким студентом, убитым в пьяной драке в кабаке, что, однако, не помешало нацистам сделать из него национального героя.

Итикава подчеркивал другие, важные для его замысла детали жизни Мисима. Когда будущему писателю было четыре года, отец, жесткий и властный человек, решил воспитать в нем мужественность. Он держал его на предельно близком расстоянии от мчащегося поезда, следя за тем, чтобы лицо ребенка оставалось таким же бесстрастным, как маска в театре Но.

Для альбома Мисима он сам отбирал фотографии. На одной из них писатель в каске и униформе. У него была собственная небольшая армия, которая проводила настоящие учения (ее командир Масакацу Морита покончил с собой одновременно с Мисима - для Итикава это был прекрасный образец мужской дружбы). Эта армия участвовала в маневрах "сил самообороны".

Когда стемнело, секретарь зажег свет. Итикава по-прежнему читал "Храм утренней зари".

Имаи сразу вспомнил этого человека. Ожидая, пока ему принесут суп, он оглянулся, рассматривая немногочисленных посетителей, пожелавших поесть в неурочный час. Имаи еще тогда в баре заметил молодого парня с холодным и спокойным взглядом. Потом тот мгновенно исчез, и Имаи не успел попросить кого-нибудь из полицейских проверить его документы.

Имаи не мог объяснить даже самому себе, что именно его настораживало в этом человеке с уверенными движениями, но, когда тот поднялся, инспектор, расплатившись за суп, к которому не притронулся, осторожно последовал за ним. Имаи встал за углом и увидел, что неизвестный, приостановившись у витрины, проверился, и сделал это вполне профессионально. Это усилило подозрения Имаи.

В соседнем переулке человек сел в синюю "короллу" и уехал. Имаи отыскал ближайший полицейский пост и попросил установить, кому принадлежит автомобиль - номер он запомнил.

Был дан приказ всем постам и патрулям найти синюю "короллу", номер которой сообщил Имаи. Однако никаких сведений не поступило. Машина и ее водитель исчезли.

Имаи не находил себе места, то и дело заглядывал к сотрудникам дежурной службы, которые однозначно качали головой. В отделе ему сказали, что из Токио звонил его старший брат, но Имаи был в таком напряжении, что не обратил на это внимания. Синяя "королла" принадлежала солидной прокатной фирме.

- Тут явно какая-то махинация. Тот, кто брал машину, записал на карточке свой адрес, - рассказывал младший инспектор, который по просьбе Имаи ходил в офис фирмы. - Я проверил: там находится склад известной торговой компании.

Не дослушав, Имаи опять пошел к дежурным - новостей по-прежнему не было.

- Может быть, он сменил номер? - предположил кто-то. - Он не мог заметить, что ты за ним следишь?

Имаи пожал плечами. Гадать бессмысленно.

В десять часов вечера, когда Имаи, одурев от многочасового ожидания, задремал в кресле, его разбудили. Машину, которую он разыскивал, час назад видели на той самой дороге, где Касуга сбил ночью человека.

...Его явно били. Увидев кровоподтеки на лице, Аллен нахмурился. Японца, имя которого значилось в шифровке штаб-квартиры ФБР, привязали к креслу так, что он не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой. Перестарались. В глазах японца, вскинувшего голову, когда появился Аллен, был страх. Исида сидел без пиджака, в одной рубашке. Аллен заметил, какой он худой и маленький. "Впрочем, - подумал он, - японцы все такие, за исключением тех, кто родился в шестидесятые годы, - они уже росли на мясе и витаминах, которые мы, американцы, принесли в эту страну".

Аллен посмотрел на часы - из-за плотно зашторенных окон и ослепительно яркого света ламп терялось чувство времени. Высокий блондин подошел к нему.

- Четыре часа с ним работали, - он кивнул на Исида, - прежде чем раскололся.

Блондин тоже был в одной рубашке, под которой бугрились мощные узлы мышц. Аллен задумчиво посмотрел ему в глаза.

- Можем заставить его рассказать еще раз специально для вас, предложил Аллену блондин, - а нет - в соседней комнате мы установили магнитофон. Сейчас ребята напечатают показания на машинке и дадут ему подписать. Магнитофонная лента ведь не документ.

Дверь в соседнюю комнату приоткрылась. Оттуда высунулась голова Росовски.

- Идите сюда, Эдвард, - хриплым голосом произнес он, - послушайте, что он рассказал. Боже мой!..

Ожидая, пока Ватанабэ спустится из своего номера (там говорить не хотелось, лучше выйти на улицу), Морита внимательно изучал свод правил, вывешенных администрацией "Саппоро гранд-отель" в просторном холле. Появившийся из раздвинувшихся дверей лифта Ватанабэ с трудом скрыл удивление по поводу внезапного приезда на Хоккайдо таксиста Морита.

Когда они вышли на улицу, Ватанабэ спросил:

- Что-то случилось?

Морита молча кивнул. Они подошли к машине Ватанабэ, он распахнул перед Морита левую дверцу. В машине Морита протянул ему несколько отпечатанных на машинке страниц.

- Нам удалось довольно много раскопать об этом человеке. Читай внимательно и запоминай. Тебе придется...

Ватанабэ напряженно слушал Морита. Его задание усложнялось.

...Внезапному появлению Морита в Саппоро предшествовали некоторые события в Токио.

Когда магнитофонная лента с записью показаний Исида о "Храме утренней зари" кончилась, Аллен поднял глаза на Росовски:

- Надо немедленно искать подходы к этому Ямакава. Немедленно. Я еду в посольство. В спецархиве должны же были остаться какие-то документы. Мы обязаны заполучить эту штуку. Ямакава надо пригрозить разоблачением его делишек. Я отправлю туда своих людей. - Он подозвал к себе одного из сотрудников резидентуры. - Как только закончат перепечатку, - Аллен кивнул на человека, десятью пальцами выбивавшего пулеметную дробь на электрической машинке, - немедленно везите в посольство. Отправьте в Лэнгли шифровку за моей подписью. - Джек, - он понизил голос, обращаясь к Росовски, - этого японца придется убрать. Может разразиться скандал.

- Опасно. - Голос Росовски сразу стал напряженным.

- А вы что предлагаете? - вдруг взорвался Аллен. - Разве есть варианты?

- Самое простое, - вмешался стоявший рядом блондин, - отвезти в какой-нибудь отель на Сибуя. Из окна может вывалиться каждый.

- Или наглотаться снотворного, - в том же деловом тоне предложил Аллен. - Но это детали, обсудите их с Росовски.

Когда Аллен вышел, Росовски сквозь зубы пробормотал:

- Скотина. Какая скотина! Втравливает меня в такое дело, а сам хочет остаться в стороне!

Блондин повернулся к нему.

- Вы что-то сказали?

Росовски плюнул на ковер.

- Давайте к делу. У вас есть подходящая гостиница на примете?

- Ты помнишь фильм "Химико"? - неожиданно спросил Итикава.

- Да.

- Его "Двойное самоубийство" не оставило во мне следа. Он сделал этот фильм на потребу иностранцам. Нам, японцам, он не сумел ничего сказать. Другое дело "Химико".

Слегка потрескивала жаровня. К манящему теплу слеталась мошкара. Итикава в теплом кимоно, заботливо укутанный пледом, распорядился не закрывать сёдзи, несмотря на прохладу, и комната превратилась в террасу. У Итикава был удивительный сад, знатоки восхищались им. Ароматы невиданных растений, как дальние страны и детские мечты, волновали Тацуока. Но сегодня ему казалось, что ему нехорошо от сладковатых, дурманящих волн, накатывающихся на террасу.

Он бросился к Итикава, снедаемый тревогой, но не решался заговорить о своем, прежде чем хозяин сам изъявит желание его выслушать. А Итикава, встретивший его, как обычно, доброжелательно, завел разговор о кино и книгах. Привычка говорить об искусстве усилилась в последний год, когда Итикава, который никогда раньше не жаловался на здоровье, вдруг тяжело заболел и почти перестал ходить. Тацуока часто приезжал к нему, привозил лучших специалистов. Итикава удивил окружающих тем, что смирился со своей неподвижностью, хотя всегда был человеком динамичным, мобильным, легким на подъем.

- Я припоминаю этот фильм. Мне не понравилась одна деталь: получается, что вся культура древней Японии, и в особенности синтоизм, пришла к нам с Корейского полуострова. Жрицы являются в дикий, варварский мир и основывают религию, которая затем превращается в синто.

- Да, да, - согласился Итикава. - Я просил тогда проверить, не кореец ли сам режиссер Масахиро Синода. Подобные утверждения безнравственны, корейцы должны знать свое место и быть благодарны нам за то, что могут жить в такой великой стране, как Япония.

- Хотя корейцы всегда были искусными мастерами и ремесленниками, заметил Тацуока.

- Вот именно - ремесленниками. (Тацуока даже показалось, что Итикава возвысил голос, произнося эти слова.) Не более того... Наша культура создана истинными японцами, а не чуждыми нам людьми, как бы искусны они ни были.

- Печален конец фильма, - продолжал Тацуока. - Над священной рощей, где родилась наша духовность, скользит тень вертолета. Камера отступает и показывает Японские острова, окутанные смогом, сквозь который проглядывают заводы, фабрики, поезда. И священную рощу совсем не видно.

Тацуока подошел к раздвинутым сёдзи и соприкоснулся с ночью. Он стоял там, где свет переходил во тьму, тьма от этого казалась еще непрогляднее. Ему стало не по себе, и он повернулся лицом к старику.

- И священную рощу совсем не видно. Закономерен вопрос: зачем копаться в старине, обращаться к истокам, стараться понять, что такое душа Японии, если та, старая Япония мертва? Если мертвы ее традиции?

- Ты тоже так думаешь? - настороженно спросил Итикава.

- Нет, конечно... Но какая-то доля истины в фильме есть, и это пугает меня.

- Меня тоже, - сказал старик. - Я подумываю о приобретении киностудии. Мне бы хотелось, чтобы японцы смотрели другие фильмы. - Он налил себе немного чая. - Ты хотел со мной о чем-то поговорить, - напомнил он.

Тацуока машинально провел ладонью по лбу, ощущая мгновенно выступивший пот.

- Я хотел поговорить о своем младшем брате - Масару Имаи.

- Профессор Ямакава?

- Да, я.

Ямакава, стоя на крыльце, пытался разглядеть, кто его зовет. Фонарь у входа в дом освещал только силуэт у калитки, оставляя лицо говорившего в тени.

- Простите, что так поздно, но я приехал издалека.

Ямакава, удивленный, пригласил человека зайти. В прихожей незнакомец сбросил обувь, представился:

- Ватанабэ.

Они уселись в комнате с большим книжным шкафом. Ямакава наконец разглядел своего гостя. В руках у него был портфель, из которого он вытащил толстую пачку документов.

- Чем могу служить, Ватанабэ-сан? - нетерпеливо спросил Ямакава. Неожиданный вечерний визит нарушил привычный ритм жизни. В старости это почти всегда неприятно.

- У меня к вам один вопрос. - Можно было подумать, что Ватанабэ хотел улыбнуться, но сдержался. - Вы ведь хорошо знали генерал-лейтенанта императорской армии Сиро Исии, начальника отряда №731?

Ямакава не шелохнулся, не запротестовал, не закричал, не стал выгонять нежданного гостя. Он только очень сильно побледнел, словно кровь ушла куда-то глубоко, где она была нужнее.

Он всегда ждал этого вопроса. Он сменил фамилию, переезжал из города в город. Его высокие покровители достали ему новые документы и постарались вытравить его прежнее имя из всех бумаг. Но он чувствовал, что придет день, когда ему напомнят об этом.

- Вы не могли не знать его, верно? Он же был вашим преподавателем в военно-медицинской академии. Вы специализировались как раз по его предмету - эпидемиологии. И когда Исии уезжал в Маньчжурию, он взял вас с собой, как лучшего ученика.

Ямакава смотрел на говорившего, но не видел его. Слова доносились как будто издалека. "Это должно было случиться, и это случилось", - повторял он вновь и вновь. В этой мысли сейчас как бы сосредоточилась вся его жизнь.

Ватанабэ продолжал говорить, не глядя на Ямакава.

- Чем занимался отряд №731, хорошо известно: созданием и промышленным производством бактериологического оружия, которое Япония собиралась применить против своих противников в войне. Для этого в отряде были собраны неплохие специалисты и завезено соответствующее оборудование. Для широкомасштабного производства бактериологического оружия. Ведь врагов у Японии было много.

Лицо Ямакава, казалось, окаменело, глаза исчезли, спрятались.

- У вас была особая задача. Вы проверяли эффективность продукции, вырабатываемой отрядом. Для этого командование Квантунской армии выделяло достаточное количество "подопытных кроликов" - заключенных из тюрем.

Ямакава помнил несколько страшных послевоенных лет, когда пробавлялся случайной работой, боясь обратиться к коллегам, - его фамилия была слишком известна. Русские судили в Хабаровске сотрудников 731-го отряда, поведав всему миру о подготовке бактериологической войны. Сложными путями Ямакава раздобыл выпущенные в Советском Союзе "Материалы судебного процесса по делу бывших военнослужащих японской армии, обвиняемых в подготовке и применении бактериологического оружия". Он со страхом перелистывал страницы, пытаясь понять, где на этом непонятном языке написано о нем, о его участии в экспериментах над людьми... Сам-то он успел вовремя исчезнуть и избежал суда, как избежал его и сам Исии. Исии нашел его потом и привез в город Касукабэ в префектуре Сайтама.

После войны прошло много лет, но никто к нему не приходил, его прежнее имя больше не мелькало в газетах. Но несколько раз он испытывал приступы острого страха. Один раз, когда о том, чем занимались они с Исии в Касукабэ, стало известно прессе и вот-вот могли всплыть его прошлые дела. Потом, когда китайцы пригласили иностранных корреспондентов и показали им шахты, где погребено больше двухсот тысяч трупов. Корреспондентам рассказывали, что это жертвы варварской эксплуатации, подневольных людей заставляли работать по пятнадцать часов в сутки и почти не давали есть. Профессор Ямакава знал, что среди этих трупов немало и его "подопытных кроликов". Иногда их сбрасывали в заброшенные штольни, даже не удостоверившись в смерти.

Он продолжал как завороженный слушать своего гостя.

- В принципе бактериологическое оружие оказалось не таким уж эффективным, вернее, средства и методы его доставки не обеспечивали требуемой убойной силы, - говорил Ватанабэ тем же спокойным и размеренным голосом. - Вы занялись другим. Влияние медикаментов на психику человека вот что занимало вас в последние годы службы в отряде №731 и после войны.

Откуда они это знают? Значит, вся его жизнь, прожитая, как ему казалось, в обстановке полной секретности, в глубокой тайне, о которой осведомлены немногие посвященные, известна еще кому-то? Кто эти люди? Чего они от него хотят?

- Вы первым решили попробовать целенаправленно воздействовать на людей наркотиками. Вам, вероятно, пришла в голову мысль: уничтожить людей просто, вот управлять ими куда сложнее. Но решение этой задачи обещало грандиозные выгоды. Управлять надо и врагами и друзьями. После войны вы уже целиком переключились на поиски средств управления мозгом человека. Вы не пожалели сил для изучения психиатрии и фармакологии. - Ватанабэ в первый раз посмотрел на Ямакава. - Может быть, у вас есть какие-нибудь сомнения? Я принес с собой копии необходимых документов. - Он пододвинул пачку бумаг к профессору. - Здесь все: документы отряда №731, заверенные вашей подписью, и ваши фотографии того периода, и свидетельские показания. Вполне достаточно для того, чтобы вас назвали врачом-убийцей. Если эти документы попадут в чужие руки, разумеется. А произойдет это или нет целиком зависит от вас.

Ватанабэ говорил гладко, не сбиваясь и не подыскивая слов. Он говорил то, что ему поручили сказать, сухо и без эмоций. Морита хорошо объяснил ему, как надо себя вести, чтобы его речь звучала максимально убедительно.

- Это предисловие, вновь заговорил Ватанабэ. - Меня же интересует ваша сегодняшняя деятельность.

Губы Ямакава дрогнули, словно он сделал попытку открыть рот, но не смог.

- Мне нужны химическая формула, способ производства и метод применения вашего препарата. Словом, ваш результат по проекту "Храм утренней зари".

Имаи задержался, договариваясь с местным отделением полиции о помощи. Когда он выехал, было уже темно.

На развилке дороги за мостом ему пришлось остановиться, выключить мотор и ждать. Патруль опять потерял из виду "короллу". На сей раз было проще: машину следовало искать либо на дороге к клинике профессора Ямакава, либо в деревне, где Имаи оказался в самом начале расследования. Там, кстати, живет сам Ямакава. Правда, машину могли бросить где-то в лесу. По радиотелефону Имаи сказали, что ему следует задержать неизвестного по подозрению в торговле наркотиками. Ордер прокурор подпишет.

Через десять минут полицейский патруль доложил, что на дороге к клинике "королла" не обнаружена. Имаи поехал в деревню. Полицейские в это время должны были обшарить лес.

По правде сказать, то, что сообщил Исида, не было для Аллена полной неожиданностью. Он предполагал что-то в этом роде, когда они начали выяснять, что японцы скрыли под кодовым названием "Храм утренней зари". Что ж, над этой проблемой десятилетиями бьются в разных странах. И если японцы добились результата, нужно во что бы то ни стало раздобыть документацию. Грех было бы не воспользоваться такой возможностью. Во-первых, японцам этот препарат не так нужен, как американцам. Во-вторых, хоть Япония и союзник, но мало ли что может произойти. Словом, такое оружие не может быть монополией косоглазых. Если, конечно, рассказанное Исида соответствует истине. А его слова очень похожи на правду. В архиве посольства быстро нашли документы, относящиеся к генералу Исии, который после разгрома Японии сам предложил американцам свои услуги. В перечне сотрудников Исии с пометкой "Может быть полезен" значился и Ямакава.

Этот Исии здорово помог американцам. В благодарность за то, что ему спасли жизнь и не выдали русским, он передал специалистам по ведению бактериологической войны, прилетевшим из США, все материалы 731-го отряда, итог многолетних исследований. Аллен видел в архиве телеграмму из Токио в Вашингтон с пометкой "Совершенно секретно": "Заявления, сделанные японцами здесь, подтверждают заявления советских военнопленных... Об опытах с людьми говорили трое японцев, и Исии не стал ничего отрицать; были произведены полевые испытания с применением бактериологического оружия против китайцев... Исии говорит, что, если ему дадут документированную гарантию, что его не привлекут к ответственности за военные преступления, он сообщит подробности об этой программе. Исии утверждает, что он располагает обширными теоретическими сведениями, включая данные о стратегическом и тактическом применении бактериологического оружия в наступательных и оборонительных операциях, подтверждаемые кое-какими исследованиями относительно того, какие бактерии лучше всего подходят для условий Дальнего Востока, а также относительно использования бактериологического оружия в холодном климате". "Заполучить бактериологическое оружие для борьбы с СССР было важнее, чем наказывать Исии, - подумал Аллен. - Даже несмотря на то, что японцы проводили опыты и над американскими военнопленными, а выращивавшиеся отрядом Исии чумные блохи предполагалось на воздушных шарах запускать в сторону западного побережья США".

Сотрудники армейского центра по созданию бактериологического оружия в форт-Детрике (штат Мэриленд) провели длительные беседы с Исии и его сотрудниками. Они вернулись в США с объемистыми томами записей и с фотографиями образцов, специально отобранных из 8 тысяч предметных стекол со срезами тканей, сделанными при вскрытии трупов людей и животных, на которых испытывали бактериологическое оружие. Опыты на людях, отметили специалисты из Форт-Детрика, были лучше поставлены, чем эксперименты с животными. Они подготовили специальный меморандум в защиту Исии: "Поскольку любой процесс по делу о "военных преступлениях" сделает подобные данные доступными для всех стран, то в интересах обороны и безопасности США такой огласки надо избежать". Данные, полученные японцами на основании опытов с людьми, "будут представлять большую ценность для американской программы разработки бактериологического оружия".

Аллен узнал, что в послевоенные годы Исии получал неплохую пенсию как "вышедший в отставку военнослужащий", но продолжал работать на американцев. Тем же занимались и многие его бывшие подчиненные, рассеявшиеся по стране. До начала 70-х годов 22 японских университета и института, как государственных, так и частных, получали субсидии от Пентагона на проведение исследований в области бактериологии и нейрофизиологии. В первые послевоенные годы и американцы, и англичане разрабатывали планы нападения на СССР с использованием не только атомного, но и бактериологического оружия. Был составлен список советских городов с населением более 100 тысяч человек, которые предполагалось подвергнуть воздействию смертоносных бактерий. Подготовительная работа, проводившаяся в Японии, была необходима для создания новых образцов такого оружия в военном институте медицинских исследований в Форт-Детрике. Однако в дальнейшем японцы отказались помогать Пентагону в этой работе. Да и само бактериологическое оружие, насколько знал Аллен, как-то отошло на задний план. Помимо вспышек загадочной "болезни легионеров", легочной чумы и различных экзотических заболеваний, жертвой которых были солдаты в Форт-Детрике и военнослужащие специальных подразделений американской армии и которые вызвали нежелательную реакцию общественности, против бактериологического оружия свидетельствовали многолетние неудачи в создании практичного и эффективного способа его применения. И тогда внимание многих специалистов переключилось на разработку методов целенаправленного воздействия на психику человека с помощью наркотических препаратов.

В свое время Аллена подключали к работам по программе "МК-ультра", и некоторое понятие об этой сфере он имел.

Созданный одним швейцарским химиком в годы войны психодислептик производное лизергиновой кислоты, получивший название ЛСД, обрадовал не химиков (и не наркоманов, которые открыли для себя ЛСД много позже), а сотрудников спецслужб. Пятидесятые годы были временем, когда недавно созданное Центральное разведывательное управление США активно привлекало психиатров и фармакологов, работающих на психиатрию, к разработке целого ряда сверхсекретных программ.

Цель - найти надежные методы воздействия на поведение человека, отключить самоконтроль, заставить действовать согласно приказу.

В одном из документов ЦРУ говорилось: "Тенденции в современных полицейских и военных операциях говорят о стремлении временно выводить из строя и деморализовать противника, вместо того чтобы убивать его... С изобретением сильнодействующих натуральных веществ, психотропных и парализующих препаратов в судебно-медицинской практике наступает новая эра..."

Использование в медицине психотропных веществ, способных до некоторой степени модифицировать поведение человека, характер, отношение к реальности, нашло широкое применение при лечении психических заболеваний. Однако эффект этих лекарств был не очень сильным. Заманчивой показалась мысль найти такие препараты, которые способны полностью менять самое личность человека. Наиболее близким к желаемому казался ЛСД, опыты с которым начали проводить параллельно отдел исследований и разработок ЦРУ и Пентагон. Синтезировались новые вещества, подбирались сочетания известных препаратов, способных дать нужный эффект. Очень долго в лабораториях научно-технического управления ЦРУ шел поиск так называемого "маньчжурского кандидата" - агента, который выполнил бы любое задание, вплоть до убийства. Использовался метод дифференциальной амнезии "промывания мозгов" до такого состояния, когда человек переставал руководствоваться своим разумом, а покорно выполнял команды извне. Однако эксперименты не дали ожидаемого результата. Человеческая психика, воля оказались более прочными, чем думали психиатры, работающие на ЦРУ и армию. И все же они продолжали считать, что дело в несовершенстве фармакологии, а в принципе цель достижима.

Программы "Блю бёрд", "Артишок", "МК-ультра", "Офтен-Чиквит", стоившие немалых денег, практической помощи спецслужбам не оказали. Зато, когда об экспериментах стало известно, престижу ЦРУ был нанесен сильный удар. Комиссии, возглавляемые сенаторами Рокфеллером и Черчем, предали гласности - в сжатом виде, без подробностей и имен - содержание программ по манипулированию человеческой волей.

Два случая со смертельным исходом - результат экспериментов с ЛСД тоже наделали шума. Хотя, Аллен вспомнил, только гибель Олсона инкриминировали ЦРУ; другой, Харольд Блауэр, работал на армию.

Доктор Фрэнк Олсон, симпатичный, общительный человек, занимался исследовательской работой в Форт-Детрике, но потом взялся за выполнение заданий ЦРУ. ("Как и Ямакава, - подумал Аллен, - он пришел в психиатрию из бактериологии. Впрочем, других специалистов тогда не было, а эти понимали, что от них требуется".) Отправившись в Нью-Йорк, он неожиданно выбросился из окна. Семье сообщили, что смерть последовала "в результате несчастного случая". У группы исследователей, принявшихся за испытание ЛСД, было мало "подопытных кроликов". Олсону и трем его коллегам добавляли ЛСД в ликер, который они пили после обеда. За поведением Олсона, не понимавшего, что с ним происходит, внимательно наблюдали - это были бесценные "экспериментальные данные". Олсон бросился в Нью-Йорк к врачам, это, видимо, встревожило управление. Его нашли мертвым на тротуаре Седьмой авеню. Выбросился ли он сам в результате изменений, происшедших в его психике, или ему помогли расстаться с жизнью, никто не знает, большинство документов по экспериментированию с ЛСД было уничтожено в 1973 году.

Однако Аллен, хотя в последние годы он и не был связан с этим кругом проблем, в принципе знал, что - до последнего времени, во всяком случае осуществлялась программа "МК-сёрч", включавшая работу с психодислептиками, психогенными веществами типа "Би-Зед" - квинуклиданил бензинат; "Би-Зед" блокирует образование в организме вещества, необходимого для передачи сигналов нервными окончаниями. Человек, подвергшийся воздействию "Би-Зед", на несколько дней утрачивает всякое представление о действительности.

Кроме того, свои исследования вела армия. У нее тоже была неудача: из-за передозировки ЛСД или другого психодислептика, кажется мескалина, погиб "подопытный кролик" Харольд Блауэр, в прошлом профессиональный теннисист. Ежемесячно в Форт-Детрике получали от крупных фармацевтических фирм примерно четыреста химических веществ, не запущенных в производство по причине "нежелательных побочных эффектов". Армия как раз и охотилась за такими эффектами. В Пентагоне считали, что ЛСД - замечательное боевое оружие, которое может вывести из строя целую армию или парализовать большой город. Правда, так и не удалось придумать хорошую систему распыления ЛСД. Армия преследовала свои цели: Пентагону нужно умение воздействовать на психику не отдельных людей, а целых групп. Скажем, препарат, снимающий чувство страха за свою жизнь.

Западные разведки внимательно следили друг за другом: не добьется ли кто-нибудь успеха в этой области? Если японцы и в самом деле что-то придумали, надо заставить их поделиться секретом.

Аллен еще в машине продумал текст шифровки в Лэнгли с просьбой предоставить ему соответствующие полномочия.

- В конце концов, об этом не узнает никто, - продолжал Ватанабэ, - вы останетесь таким же уважаемым ученым, как и были. Кроме того, я принес вам деньги. Их вполне достаточно, чтобы приобрести небольшую клинику. Ведь это ваша мечта, не правда ли?

Ямакава уже ничто не удивляло. Он сидел сгорбившись на стуле, молча глядя перед собой.

После войны он вновь стал работать под руководством Исии, который сменил генеральский мундир на штатский костюм американского покроя. Вокруг люди бедствовали. Императорское правительство довело страну до полного краха. Хорошо жили только те, кто был связан с американцами. Исии выделялся отличным видом среди окружавших его людей с изможденными лицами и вечно голодным взглядом. Ямакава не знал, откуда Исии получал американскую еду и одежду. Он понял это потом. У Исии были высокие покровители. Они сами избежали преследования со стороны оккупационных властей и спасли Исии от наказания, которое ему полагалось как военному преступнику. Эти люди были хозяевами в префектуре Сайтама, они наладили крепкие связи с американцами.

Проработав некоторое время с Исии, Ямакава понял, что надежды на бактериологическое оружие не оправдаются в ближайшем будущем. После войны стали известны результаты аналогичных исследований, проводившихся в других странах. Из них явствовало: полагаться на бактериологическое оружие не следовало. Однако Исии не согласился с этим.

Ямакава подробно изложил свои соображения на бумаге и передал записку одному из тех высокопоставленных людей, которых встречал у Исии. Ответ он получил не сразу.

Ямакава устроили на работу в провинциальную клинику, где у него была маленькая зарплата, но зато много времени для научных изысканий. Он погрузился в дебри психиатрии. Через пару лет с ним пожелал увидеться приехавший в Токио старик с манерами члена императорской семьи. Ямакава не читал газет, не интересовался политикой и не узнал в старике видного консерватора Итикава.

После этой беседы он получил приглашение возглавить психиатрическую лечебницу на Хоккайдо, о существовании которой не подозревал. В лечебнице не оказалось ни одного больного и ни одного врача. Зато за высоким забором скрывалась прекрасно оборудованная лаборатория, в которой Ямакава принялся за осуществление своего замысла. У него появились ассистенты, замкнутые молчаливые люди, выполнявшие его команды с четкостью кадровых военных. Нашлись и пациенты. В основном наркоманы. "Вы можете распоряжаться ими по собственному усмотрению, - сказал ему человек, привозивший деньги из Токио. - У них нет родных. Даже если им суждено умереть во имя науки, не страшно..."

Ямакава проработал в лечебнице многие годы, прежде чем добился успеха. В последнее время ему доверяли больше. Он узнал, что его работа именуется "Храмом утренней зари" и в исследованиях заинтересована какая-то влиятельная организация. Ямакава подозревал, что речь идет о военных. Ведь для них его идея просто находка.

Профессор Ямакава создал препарат, снимающий чувство страха. Раздав этот препарат перед атакой, можно быть уверенным, что солдаты выполнят приказ несмотря ни на что.

Лабораторные испытания дали прекрасный результат. Если, конечно, не считать того случая с молодым парнем, который под воздействием препарата перелез через стену и попал под машину. Ямакава понимал, как это произошло. Парень просто был лишен инстинкта самосохранения, хотя находился в полном сознании.

После этого случая клинику стали строго охранять. Теперь уже никто не убежит, получив дозу его препарата. Впрочем, все это скоро кончится: он свою задачу выполнил. Передаст технологию изготовления людям из Токио и может отдыхать.

И все. И он будет свободен. Если только в прессу не попадут те сведения, которыми располагает этот молодой человек.

Ямакава тяжело встал и подошел к письменному столу.

Ватанабэ вытащил из внутреннего кармана пиджака толстый конверт, вскрыл его, чтобы показать Ямакава вложенные туда купюры.

Ямакава двигался уже увереннее. В стол был вмонтирован небольшой сейф. Ямакава открыл его, набрав необходимую комбинацию цифр. Протянул несколько листков бумаги.

- Здесь все: формула, способ изготовления, данные испытаний, дозировка.

Это были его первые слова за последний час.

Ватанабэ принялся внимательно изучать листки. Он настолько погрузился в это занятие, что не слышал шума подъехавшей машины, и встрепенулся, только когда раздались шаги. Кто-то постучал в дверь и громко крикнул:

- Профессор Ямакава, откройте. Полиция!

- Ты меня огорчил, Тацуока-кун. Все, что ты тут говорил, недостойные тебя слова.

Итикава отхлебнул чая. Чашка с чаем всегда стояла на этом столике Тацуока часто приглашали сюда, и каждый предмет в комнате был ему знаком.

- Сэнсэй, это мой младший брат, и хотя у нас разные матери, я очень люблю его. Таков был завет моего отца. Он умер, когда Масару был совсем маленький, мне пришлось заменить ему отца. Он честный парень. Он настоящий японец. Прошу вас, сэнсэй, отмените ваш приказ. Я поговорю с Масару, и он никогда больше не помешает вам. Напротив, уверен, что станет помогать.

Тацуока старался говорить спокойно. Он знал, что Итикава любит хладнокровие и невозмутимость. С человеком, не способным сдерживать свои чувства, он не станет разговаривать. Но его душила горечь. Конечно, ему сказали, что Масару здорово помешал людям, обеспечивавшим проект "Храма утренней зари". Того и гляди, в клинику могут наведаться и журналисты, и просто посторонние люди. Такого не прощают. Сам Тацуока всегда считал: ради успеха великого дела можно жертвовать всем, даже людьми. Он так и не женился, детей у него не было. Масару единственный близкий ему человек.

Он хотел еще что-то сказать, но Итикава повелительным жестом велел ему замолчать.

- Ты проявил слабость, недостойную сына Ямато. Но я слишком хорошо отношусь к тебе и ценю твои услуги, чтобы не предоставить тебе возможность искупить позорную слабость.

И Итикава, и его единомышленники многим были обязаны Тацуока, который не только лечил их всех. Тацуока внимательно изучал копии, которые агенты делали со всех бумаг профессора Ямакава. Профессору тоже не доверяли полностью. Тацуока контролировал его исследования. Он предложил использовать наркоманов в качестве "подопытных кроликов" для Ямакава. Итикава легко это осуществил, у него широкие связи с якудза. Они с удовольствием избавились от нескольких человек, которые слишком много знали о подпольной торговле наркотиками. Тацуока видел таких "экземпляров" перед отправкой на Хоккайдо. Эти люди продавали наркотики, а потом втянулись и сами стали наркоманами.

- Мы не станем следить за Имаи. Он, приехав в Токио, обязательно позвонит тебе, не так ли?

Тацуока принудил себя равнодушно кивнуть головой.

- Ты пригласишь его к себе. Когда он придет, сообщишь нам.

Смуглое лицо Тацуока побледнело, лоб покрылся влагой. Итикава ничего не заметил, зрение у него с каждым годом ухудшалось.

- Мы с тобой говорили о фильме "Химико". Помнишь, героиня, жрица, влюбляется в своего брата. Чистота религии оказывается под угрозой. И тогда ее наставник убивает Химико, чтобы она могла стать первой божественной правительницей Японии, богиней Солнца.

Итикава вновь отпил глоток и взялся за книгу. Тацуока понял, что пора уходить.

- Ты не разобрался в фильме, - сказал ему Итикава вдогонку, - тебе нужно поразмыслить как следует.

К поезду Тацуока отвезли на машине. Люди Итикава были очень любезны. Его снабдили не только билетом в "зеленый" - мягкий - вагон, где было меньше пассажиров, но и бэнто - завтраком в картонной коробке. Но Тацуока не хотелось есть. Он только попросил чая у пробегавшего мимо молоденького официанта и выпил его быстрыми, жадными глотками.

Итикава не был бы самим собой, если бы согласился на просьбу Тацуока помиловать его младшего брата. И все-таки Тацуока надеялся. Его личные заслуги, многолетние добрые отношения, связывающие его с Итикава, неужели все это ничего не стоит?

Конечно, Имаи, который привлек внимание к клинике Ямакава, где заканчивались эксперименты исторической важности, виновен. Если они завершатся благополучно, Япония будет иметь средство, которое сделает японских солдат непобедимыми. Природные качества японцев плюс препарат профессора Ямакава - и можно вновь думать о восстановлении Японской империи. И Имаи чуть не помешал этому.

Но ведь Масару его младший брат!

Тацуока прикрыл глаза, так что можно было подумать, что он дремлет.

Но он не спал.

Тацуока никогда не рассказывал Масару о своих связях с Итакава, об их организации "Патриоты Великой Японии". Он считал, что мальчику лучше всего быть подальше от политики. Тем более что по природе Масару был честным и открытым. Тацуока боялся, что тайная деятельность придется младшему брату не по вкусу.

И вот как все это кончилось. Тацуока не был в обиде на Итикава. Все правильно: отец должен покарать сына-предателя, старший брат - младшего. Так повелось издревле. Масару не предатель. Но он мог повредить Великой Японии и потому заслуживает смерти.

Ничто внутри Тацуока не сопротивлялось этой мысли, он сам жил этой логикой. Но все-таки Масару его младший брат!

Итикава раскашлялся, потянулся рукой к чашке из тонкого фарфора, отпил глоток чая. Он уже забыл о разговоре с Тацуока и думал сейчас о "Храме утренней зари". Мысли его вернулись к прошлому.

Он провел в Китае почти пятнадцать лет. Можно сказать, всю молодость. С 1931-го по 1945-й. С того момента, как Япония начала вторжение в Маньчжурию, и до разгрома Квантунской армии советскими войсками. В Японию он попадал только по служебным делам. В Токио он докладывал, как продвигается колонизация Северного Китая, возвращался с новыми поручениями.

В 1936 году его попросили помочь в строительстве особого объекта для управления по водоснабжению и профилактике Квантунской армии. В пустынном местечке около железнодорожной станции Пинфань, близ Харбина, был выстроен целый городок: лаборатории, казармы, склады, питомники для подопытных животных, собственная электростанция и аэродром. От станции Пинфань к городку протянули железнодорожную ветку, от Харбина проложили шоссе. Район был объявлен зоной особого назначения. Итикава, который туда часто ездил, в штабе Квантунской армии выдали специальный пропуск.

Итикава был одним из немногих людей "со стороны", кто побывал в лабораториях и знал, что происходило в городке. Его хозяева были заинтересованы в результатах исследовательских работ, которые велись в лабораториях, обнесенных высокой кирпичной стеной. Они финансировали деятельность управления по водоснабжению и профилактике, и у армии не было от них секретов.

Собственно говоря, в соответствии с секретным указом императора управление расформировали. Взамен был создан особый отряд №731 (у него было четыре филиала, расположенных вдоль границы с СССР); особый отряд №100 заменил иппоэпизоотическое управление Квантунской армии. Третьим формированием такого рода был особый отряд "Эй" (затем "Тама") №1644, базировавшийся в Нанкине. В Шанхае действовала лаборатория №76 - здесь бактериологическое оружие испытывалось на китайских коммунистах, на тех, кто сражался с японцами.

Особый отряд №100 занимался изысканием способов бактериологического заражения животных и растений. Особый отряд №731 готовился к ведению бактериологической войны. Такая же цель была поставлена и перед нанкинским отрядом №1644.

В первый раз, когда Итикава приехал в пинфаньский городок, он познакомился с Сиро Исии, который был главным идеологом бактериологической войны и вскоре получил генеральские погоны. С Исии считались и в Токио. Исии ходил тогда в мундире со множеством орденских планок - это Итикава помнил точно, но он почему-то не мог вызвать в воображении лицо тогдашнего, молодого Исии. Перед глазами стоял уже другой, послевоенный Исии, в добротном, но с чужого плеча американском костюме, несколько испуганный, неуверенный в себе. Уверенность вернулась к нему, когда Итикава увез его в префектуру Сайтама.

Да, в тот первый раз Итикава провел в кабинете Исии несколько часов, внимательно слушая начальника особого отряда №731. Исии был личностью необычной, фанатично преданной своей идее, считали токийские хозяева Итикава.

Закончив медицинский факультет императорского университета в Киото, Исии пошел добровольцем в армию, служил в военных госпиталях, защитил диссертацию. В 1928 году его отправили в заграничную командировку в Европу. Из Европы Исии вернулся убежденным сторонником ведения бактериологической войны. Он стал преподавателем военно-медицинской академии и пользовался каждым случаем, чтобы убеждать японский генералитет в перспективности ведения войны с помощью бактерий - самого дешевого вида уничтожения людей. Исии нашел сторонников и в военном министерстве, и в генеральном штабе сухопутных сил. В 1936 году подполковник Сиро Исии отправился в Маньчжурию в качестве начальника особого отряда №731.

Исии понимал, сколь могущественны хозяева Итикава - владельцы гигантских дзайбацу, и всячески пытался доказать их посланцу эффективность своей работы. Он провел Итикава по построенному в форме замкнутого прямоугольника главному зданию городка, показал скрытый этим зданием тюремный корпус и даже подземный ход, через который в тюрьму вели новых узников - их привозили в машинах жандармерии. Итикава видел одну такую машину - без окон, похожую на фургон. Вокруг машины стояли люди в штатском, которые по-военному вытянулись, увидев Исии. Из машины выталкивали новых узников. Они были в наручниках, с завязанными глазами. Среди них не было ни одного японца. В основном китайцы, монголы, корейцы, несколько человек европейского вида. Всех их, как потом узнал Итикава, в отряде называли "бревнами". Они лишались имени и фамилии, а взамен получали трехзначный номер.

На Итикава произвел впечатление размах работ в городке. Первый отдел занимался исследовательской работой - изобретал средства ведения бактериологической войны. В лабораториях первого отдела выращивались все новые и новые виды бактерий с учетом эффективности их применения на будущих театрах военных действий. Второй отдел был экспериментальным. На построенном возле станции Аньда полигоне испытывались новинки доктора Исии. Четвертый отдел представлял собой гигантскую фабрику смертоносных бактерий. В городке работало несколько тысяч человек, Исии собрал со всей Японии лучших врачей-бактериологов, многие из которых занимали высокие посты в военно-медицинской иерархии, носили генеральские погоны.

Итикава хорошо помнил тот 1936 год. В оккупационной Квантунской армии было неспокойно. Молодые офицеры были недовольны тем, что после создания на севере Китая марионеточного государства Маньчжоу-го армия остановилась. Уверенные в успехе своего оружия, офицеры не желали терять времени даром. Японское офицерство делилось на две фракции. Одна, называвшая себя "фракцией императорского пути", считала, что надо напасть на Советский Союз. Другая надеялась, что Китай и другие страны Азии станут более легкой добычей.

В те годы в Токио, да и здесь в Квантунской армии, была необыкновенно популярна песенка, сочиненная Такаси Минами, лейтенантом военно-морских сил:

Волны бурлят над глубинами Мило,

Тучи гневно кружат над Уханем,

Мы стоим среди мутных течений мира,

Готовые к действию, вооруженные праведным гневом.

Итикава удивился, насколько хорошо он помнит слова старой песенки. Он даже попытался спеть первый куплет, но голосовые связки плохо его слушались. В те дни песенку распевали повсюду. Слова отвечали настроению людей. Ощущение надвигающихся событий, которые резко изменят историю страны и их собственную жизнь, не покидало японцев. Предгрозовая атмосфера волновала молодых офицеров - сверстников Итикава. Они с нетерпением ожидали перемен в Токио.

Те, кто у власти, полны спеси,

Но не слишком озабочены интересами нации.

Богатые похваляются своим богатством,

Но ничего не делают для нации.

Минами назвал ее "Песня молодой Японии", но она стала популярной под другим названием - "Песня реставрации Сёва". Понятие "реставрация Сёва" (образованное по аналогии с "реставрацией Мэйдзи" - отстранение в конце XIX века от власти сёгунов и превращение императора в неограниченного самодержца) было лозунгом честолюбивого офицерства, требовавшего передать власть военным, ответственным только перед императором.

Мужественные воины объединяются во имя справедливости,

Способные справиться с миллионом,

Готовые, подобно мириадам цветков сакура,

Взвиться в весеннем небе реставрации Сёва.

Смысл песни был ясен каждому: призыв к действию. Итикава, слушая воинственные речи возбужденных дешевой китайской водкой и надеждой на почести офицеров, был с ними абсолютно согласен: Япония сильна, как никогда. Она не только обладает мощной армией и военно-морским флотом, боевой дух ее воинов сокрушит любого противника. Японцы достойны большего, чем быть хозяевами одной страны, они должны взять на себя управление всей этой частью земного шара, куда входят Китай, Сибирь, страны Юго-Восточной Азии, Австралия, Новая Зеландия... Но Итикава никогда не говорил о своих взглядах. Он уже в юности научился держать язык за зубами. И его хозяева, владельцы дзайбацу - финансово-промышленных корпораций, ценили Итикава за умение отстаивать их интересы, не привлекая к себе внимания, оставаясь скромным сотрудником правления Южно-Маньчжурской железной дороги.

Но оставим эти жалобы,

Прошло время пустых огорчений.

Наступил день, когда наши мечи

Заблестят от крови очищения.

В конце февраля 1936 года Итикава узнал о том, что молодые офицеры "фракции императорского пути" подняли мятеж в Токио.

Накануне на Токио обрушился снежный шквал. Такое количество снега не выпадало в столице последние тридцать лет. В заваленном сугробами Токио главари мятежа решили: пора!

Разбившись на несколько отрядов, тысяча четыреста мятежников атаковали официальные резиденции премьер-министра, главного гофмейстера императорского двора, дома лорда - хранителя печати, министра финансов и генерального инспектора военного обучения. Из автоматов они расстреляли лорда - хранителя печати Сайто, министра финансов Такахаси, генерального инспектора Ватанабэ и пятерых полицейских. Премьер-министр Окада спасся бегством. Участники мятежа поспешили захватить ключевые позиции в центре города, штаб-квартиру токийской полиции, редакцию газеты "Асахи".

Мятеж подавили через несколько дней, но цель армии была достигнута: власть в стране постепенно концентрировалась в руках военных.

В этот год Исии получил карт-бланш на подготовку к ведению крупномасштабной бактериологической войны.

В одном из своих донесений в Токио Итикава просил поддержать эксперименты начальника особого отряда №731. Итикава писал: "Доктор Исии продемонстрировал мне превосходную постановку дела во всех лабораториях... Его идеи заслуживают пристального внимания. Доктор Исии исходит из того, что Япония стоит накануне решительной схватки со своими врагами. Цель Японии - не только победить, но и сохранить людские резервы для последующей колонизации земель, которые войдут в состав сферы совместного процветания Великой Восточной Азии. Победу над врагами следует одержать с минимальными потерями. Бактериологическое оружие, создаваемое доктором Исии, предоставляет нашей замечательной армии уникальную возможность одерживать бескровные победы".

Итикава написал это донесение после того, как Исии продемонстрировал ему действие своего оружия.

Итикава считал себя ровесником века. Несколько лет, на которые он разошелся с наступлением двадцатого столетия, значения не имели. Мать он помнил плохо, она умерла, когда ему исполнилось всего семь лет. Отец второй раз не женился и сам воспитывал сына. Итикава-старший происходил из древнего рода, он приветствовал реставрацию Мэйдзи и, раньше других уловив пробуждение политической жизни в Японии, переехал из Нара в новую столицу - Токио. Избранный в первый в истории страны парламент, он быстро устал от политических интриг. Позднее он сказал сыну, что навсегда разочаровался в парламентаризме.

- Будущее Японии - абсолютная монархия во главе с просвещенным императором, - говорил Итикава-старший, когда сын, студент императорского университета в Киото, приехал в родной дом, чтобы посоветоваться, какой путь избрать в жизни. - Наделенный всей полнотой власти, прозорливый, сильный император поведет нашу страну по пути, предназначенному ей судьбой. Толпа честолюбцев, растленных собственной алчностью, если она окажется у политического руля, оставит Японию на задворках мира.

Отец первый сказал Итикава, что он ровесник века.

- Япония проснулась в двадцатом столетии полной сил и воли, готовой выполнить свою миссию. Она нуждается в таких же полных сил молодых людях, как ты. Ты будешь идти вровень с этим веком, который должен стать японским веком.

Отец не разрешил Итикава стать военным. Тот подчинился, хотя и чувствовал себя в штатском костюме неуютно рядом с молодыми офицерами в блестящих мундирах.

- Военный всегда исполнитель чужой воли, - объяснил ему отец. - Я хочу, чтобы твоя голова осталась свободной для неординарных мыслей. Япония - небольшая страна, и японцев немного. Вы, поколение двадцатого века, должны что-то придумать. Победить врага и сохранить жизнь японцев вот ваша цель.

Итикава, закончив юридический факультет, начал работать в одной из крупнейших промышленных корпораций Японии. Его друзья и однокашники были удивлены странным выбором блестящего, по отзывам профессоров, студента. Армия, министерство финансов или иностранных дел - вот что сулило быструю карьеру. Работа в промышленности была и незаметной и считалась не слишком приличествующей молодому человеку из хорошей семьи.

Итикава смирился с пренебрежительными взглядами некоторых своих знакомых, которые при встрече преувеличенно вежливо осведомлялись о его делах. Оказавшись в совершенно новой для него сфере, где мыслили и поступали по-иному, чем в его прежнем окружении, Итикава понял, какую силу набрали молодые промышленные гиганты Японии, уверенно манипулировавшие скрытыми пружинами политической жизни. Дзайбацу на свой лад тоже готовились к внешней экспансии Японии, поскольку захват азиатских государств открывал уникальные возможности для ограбления их природных ресурсов. Марионеточное государство Маньчжоу-го, которым управлял, разумеется, не карикатурный император Генри Пу И, а многочисленные японские советники в форме и штатском, было отдано на откуп дзайбацу. Когда такого молодого человека, как Итикава, отправили в Маньчжурию, это следовало рассматривать как знак высокого доверия. На новом месте требовалась не только деловая хватка, прочные знания, но и высшее искусство политического лавирования.

На территории Маньчжурии было несколько хозяев. Во-первых, Квантунская армия; во-вторых, дипломатические представительства Токио. Маньчжурские отделения дзайбацу были третьей властью, невидимой, но могущественной, которой следовало отстаивать интересы большого капитала, направлять действия армии. Работа Итикава в Маньчжурии заслужила самую высокую оценку его хозяев. Итикава сумел построить правильную систему отношений и с генеральными консульствами, и с армией, и с военной разведкой генерала Дойхара. Спокойного, немногословного Итикава часто видели в штабе Квантунской армии. Его личные контакты гарантировали полное взаимопонимание военных и промышленников даже в мелочах.

С генералом Доихара они осуществили крупную операцию по финансированию военных закупок японской армии.

Оккупационные власти потребовали от китайских крестьян выращивать опиумный мак. Были отменены все ограничения на производство наркотиков, и китайцев стали травить опиумом, героином и морфием. Из страны выкачивались деньги, которые уходили на расширение военного производства Японии. А что касается китайцев, которых наркотики умерщвляли медленно, но верно, то Итикава был согласен с точкой зрения Токио: чем их меньше останется, тем лучше. В конце концов, наркотики были тем оружием, о котором говорил его отец. К тому же китайцы в данном случае сами оплачивали свою смерть.

В особом отряде №100, где Итикава тоже был несколько раз, ему демонстрировали опыты с наркотиками. "Подопытными кроликами" служили китайцы и русские, которых японская жандармерия передавала 731-му и 100-му отрядам.

При Итикава одного китайца заставили принять около грамма героина. Спустя полчаса китаец потерял сознание, через несколько часов он умер. Японские врачи внимательно наблюдали за изменениями в его состоянии.

- Это слишком большая доза, - сказал один из них, обращаясь к Итикава. - Обычно мы даем меньше. Зато на каждом можем поставить не один, а несколько опытов.

- А что вы делаете с теми, кто выживает после экспериментов? поинтересовался Итикава.

- О да, - понимающе кивнул врач, - некоторые русские оказываются чересчур живучими. Обычно их расстреливают. Ведь мы не можем себе позволить такую роскошь, как затраты ценных медикаментов для их лечения. Лекарства нужны нашей армии. Эти неполноценные нации все равно обречены на вымирание - китайцы и русские. Тем более что ни один человек из местных не должен узнать, чем занимается наш отряд.

Итикава был вполне удовлетворен объяснениями врача. "Особый отряд №100, - писал он в Токио, - проводит крайне важные эксперименты по изучению воздействия ядовитых веществ на организм человека. Результаты этих опытов пригодятся японским воинам, воюющим в Азии. Ведь эти варвары могут пытаться отравить японских солдат".

...Отец Итикава не дождался бесславного конца Тихоокеанской войны. Он умер от воспаления легких и не услышал переданного по радио выступления императора, сообщившего о безоговорочной капитуляции Японии. Он не услышал, как император размеренно произносил: "Настоящим мы приказываем нашему народу сложить оружие и точно выполнять все условия..." Он не испытал того священного ужаса, который пронзил, словно раскаленная стрела, фанатичных самураев. Услыхав впервые в жизни голос сына неба, многие из высших офицеров императорской армии совершили харакири.

Итикава иногда задумывался: смог бы его отец перенести известие о капитуляции Японии?

Сам Итикава, с его холодным аналитическим умом, уже в 1943 году не питал ни малейших иллюзий в отношении исхода войны. Но в отличие от многих его узко мыслящих друзей в военных мундирах, которые к тому времени, словно в укор Итикава, покрылись знаками боевых отличий, он считал, что даже поражение не будет означать конца предначертанного Японии пути.

Незадолго до смерти отца у Итикава состоялся длительный разговор с ближайшим сотрудником начальника особого отряда №731. Они стояли на станции Пинфань в ожидании машины, которую за ними выслали из городка. Сначала беседа касалась мелких новостей штабной жизни Квантунской армии, общих знакомых, потом, естественно, перешли к обсуждению состояния дел на фронтах. Превосходство англо-американского флота на Тихом океане было уже очевидным. И хотя сотрудник Исии был крайне осторожен в выражениях, Итикава сразу сообразил, зачем был затеян этот разговор.

Исии и те из его подчиненных, кто был поумнее, попросту испугались. Если Японии суждено проиграть войну, победители вряд ли будут рады узнать, что на их соотечественниках (англичан и американцев тоже использовали в качестве "подопытных кроликов") испытывали продукцию отряда №731. Участники подготовки бактериологической войны не могут рассчитывать на снисхождение. Все это Итикава прочитал в глазах своего собеседника, который в тот момент говорил:

- Доктор Исии и все мы очень огорчены, что работы в нашем отряде продвигаются слишком медленно. Мы боимся, что можем опоздать... и доблестные императорские войска одержат победу без нашего участия.

За этим стояло: не лучше ли нам затормозить работу, чтобы на случай поражения остаться чистенькими?

Итикава долго молчал, наблюдая, как медленно проезжал через станцию редкий в здешних местах пассажирский поезд. Вагоны были полупустые. Несколько человек, стоя у окон, во что-то вглядывались. Должно быть, их поразил комплекс современных зданий, воздвигнутый посредине пустыни для отряда №731. Что это за здания, никто из них не знал и знать не мог.

Проводив взглядом последний вагон, Итикава повернулся к своему собеседнику. Он заметил, что за последнее время разительно изменилось отношение к нему среди военных и вольнонаемных чиновников Квантунской армии и оккупационного управления. Те, кто раньше не замечал Итикава, теперь первыми с ним здоровались. Неудачи Японии на поле брани могли лишить их всего, поражение грозило крахом всех надежд. Зато Итикава и его хозяева могли ничего не бояться. Их жизненное положение было куда прочнее. И в окружении Исии решили поговорить именно с ним.

- Победы доблестных императорских войск вовсе не означают, что мы все можем сидеть сложа руки, - размеренно произносил Итикава. - Каким бы ни был исход ближайших сражений, надо думать о длительной перспективе. Результаты ваших исследований - это капитал, золото, его можно перевести в любую валюту.

Глаза сотрудника Исии изумленно расширились и тут же сузились. Он понял, что имел в виду Итикава.

- Поэтому вам нужно поторопиться, - сказал Итикава. - К грядущим событиям надо что-то иметь в руках.

Больше они не возвращались к этой теме. Но в следующие свои приезды в расположение отряда №731 Итикава убедился, что его слова были восприняты всерьез. Младшие сотрудники отряда, лаборанты, вольнонаемные вполголоса жаловались на усталость. Исии получил дополнительные ассигнования. И "бревен" отряду требовалось теперь все больше.

Итикава наблюдал за происходившим с холодным любопытством. В конце того же 1943 года его привезли на полигон отряда №731, расположенный на станции Аньда.

Предстоял опыт с бактериями сибирской язвы. Брат Исии, который был начальником внутренней тюрьмы отряда, выделил десять "бревен", которых доставили на полигон.

Глядя на лица заключенных, Итикава пытался представить, о чем они думают, понимают ли, что обречены на смерть? Но он ничего не смог прочитать в глазах этих людей. Они шли, устало переставляя ноги, не оглядываясь и не разговаривая друг с другом.

Итикава прислушался к себе: не шевельнется ли в нем жалость? И с облегчением убедился в собственной твердости.

Перед смертью Итикава-старший продиктовал женщине, которая ухаживала за ним в последние месяцы его болезни, письмо-завещание сыну.

Итикава перечитывал письмо несколько раз. Он был поражен ясностью мыслей старика, который дал ему несколько дельных советов на будущее и потребовал только одного: никогда не отступать от принципа гири.

Пока "бревна" привязывали к столбам на расстоянии пяти метров друг от друга, Итикава вспоминал давнюю беседу с отцом. Они гуляли около императорского дворца в Токио в солнечный осенний день. Итикава внимательно слушал тихий голос отца. Его слова врезались Итикава в память. Японец не знает чувства внутренней вины, вины перед самим собой, которую переживают, забыв о других. Для японца осознание собственной вины неотделимо от чувства стыда перед окружающими, от ощущения позора. Эти чувства особенно болезненны для японца, если он совершил нечто расходящееся с интересами его группы - в широком смысле этого слова. Японец всю свою жизнь должен руководствоваться принципом гири - чувством долга перед своей группой. Исполнение долга и есть единственный нормальный критерий. Все, что делается во имя долга, - морально, оправданно, справедливо. Вину японец может испытывать только за то, что не выполнил свой долг.

Сотрудник особого отряда №731, руководивший испытаниями на полигоне, предложил Итикава спуститься в укрытие.

- Сейчас начнем, - сказал он.

Итикава последовал за офицером.

- Заряд с бактериями сибирской язвы установлен на расстоянии пятидесяти метров от "бревен", - давал пояснения офицер. - Собственно говоря, это обыкновенная бомба, которую мы взрываем с помощью электрического запала.

После взрыва бомбы раненные осколками "бревна" были отправлены назад в городок. Позднее Итикава сказали, что опыт прошел успешно: заражены были все десять человек, не выжил никто. Следовательно, бактерии, которые выращивались во втором отделе отряда №731, были достаточно активны.

Через несколько лет, уже в конце войны, Итикава опять возили на полигон возле станции Аньда. Начальник второго отдела проводил серию опытов по заражению газовой гангреной в условиях сильного мороза. Методика была все та же. "Бревна" привязывали лицом к столбам. Головы закрывали металлическими шлемами, тело - щитками и толстыми ватными одеялами. Оголенными оставались конечности. Взрывали осколочную бомбу. И на сей раз сотрудники второго отдела похвастались перед Итикава: все десять человек умерли.

Итикава не был кровожадным человеком, не радовался зрелищу чужой смерти. Но умерщвление людей, превращенных в отряде №731 в подопытных кроликов, он считал необходимым. Погибая, эти люди спасали в будущем жизнь японцев. А сохранение расы Ямато было куда важнее для истории, чем судьба китайцев или русских. Итикава с интересом рассматривал русых, светлоглазых людей, которым суждено было умереть во имя жизни японцев. Ни на секунду в нем не заговорило чувство жалости. Жалость была бы предательством по отношению ко всей нации, забвением принципа гири.

В конце войны Итикава получил от своих хозяев из Токио секретное поручение: подготовить подробную справку об исследованиях особого отряда №731. Этот документ следовало составить в одном экземпляре, за которым в столицу Маньчжоу-го должен был прибыть специальный курьер.

Итикава выполнил поручение. Но секретная справка была изготовлена в двух экземплярах. Один из них Итикава оставил себе. В июне 1945 года он попросил своего приятеля из министерства по делам Великой Восточной Азии, возвращавшегося в Токио, передать небольшую посылку сестре. В письме Итикава просил ее сохранить посылку до его возвращения.

За быстро и умело выполненное поручение Итикава получил благодарность.

На двадцати страницах он сжато изложил все, что знал о работах Сиро Исии.

Предметом гордости генерала Исии были изобретенные им керамические бомбы. Использование обычных авиационных бомб для распыления бактерий на больших пространствах оказалось неэффективным. В момент разрыва бомбы абсолютное большинство бактерий гибло.

Керамический корпус требовал небольшого взрывного заряда, поэтому взрыв получался небольшой силы, а смертоносная начинка сохраняла свои боевые качества.

Исии создал мощную производственную базу, которая позволяла в сжатые сроки выращивать гигантские количества смертоносных бактерий. В особом отряде №731 предпочитали выращивать возбудителей сибирской язвы, чумы, холеры, брюшного тифа. Эти бактерии, считал Исии, будут наиболее устойчивы в суровых климатических условиях Сибири.

По подсчетам руководителей четвертого отдела, особый отряд №731 мог бы ежемесячно производить до 300 килограммов бактерий чумы, 800 - 900 килограммов бактерий брюшного тифа, около 600 - сибирской язвы, примерно тонну бактерий холеры, чуть меньше - паратифа и дизентерии. Исии считал, что создание таких мощностей позволило бы вывести из строя вражескую армию любой численности. Хуже обстояло дело со средствами доставки. В распоряжении отряда было несколько самолетов, приспособленных для распыления с воздуха бактерий или блох, зараженных чумой, и сбрасывания бомб. Однако при распылении с большой высоты бактерии гибли практически полностью, с малой высоты удавалось заразить небольшую площадь, к тому же самолет попадал под губительный огонь противовоздушной обороны. Исии считал перспективным сбрасывать с самолетов чумных блох, заражать овощи, фрукты. Во втором отделе имелись помещения, где выращивались блохи будущие переносчики чумы. За несколько месяцев - около полусотни килограммов блох. На полигоне возле станции Аньда проводились эксперименты и с чумными блохами. В качестве "бревен" использовались заключенные из концентрационного лагеря "Хогоин", где держали попавших в руки японской жандармерии советских людей. Их привязывали к столбам, затем самолет, взлетавший с отрядного аэродрома, пролетал над полигоном и сбрасывал десятка два бомб. Это был очень длительный эксперимент, жаловались сотрудники отряда, поскольку приходилось долго ждать, пока чумные блохи доберутся до "бревен". Однако результаты экспериментов не оправдали надежд Исии. Чумные блохи оказались неактивными. То ли погибли в результате взрыва бомбы, то ли в жару потеряли боевые качества. Сотрудники отряда огорченно обсуждали свою неудачу.

Особые старания Итикава приложил к тому, чтобы получить доступ к обобщенным данным, касающимся применения бактериологического оружия не в лабораторных, а в боевых условиях.

Сотрудники особого отряда №731 совершили три экспедиции на территорию Китая, чтобы опробовать продукцию "культиваторов Исии".

Первую экспедицию возглавлял сам Исии. Бактериями брюшного тифа и холеры заражались водоемы. Чумные блохи сбрасывались с самолета на город Нинбо, близ Шанхая. Китайская пресса сообщила, что в Нинбо неожиданно появилось множество блох и 99 человек заболели бубонной чумой (все, кроме одного, умерли). Китайцы были удивлены эпидемией, поскольку крысы в городе чумой не болели, а обычно вспышки чумы следовали за эпизоотией среди крыс.

Итикава удалось увидеть и документальный фильм о применении бактериологического оружия, снятый во время экспедиции. Кинооператоры запечатлели распыление чумных блох над районом города Нинбо, довольные лица Исии и его сотрудников.

Вторая экспедиция также проверяла эффективность заражения с помощью чумных блох. Объектом нападения был избран город Чандэ, в провинции Хунань. В экспедиции принимало участие более ста человек. Японский самолет сбросил над китайским городом зерна пшеницы и риса, обрывки бумаги и хлопчатобумажной ткани. Зараженные чумой блохи были завернуты в ткань и бумагу, зерно же сбрасывали в надежде, что оно привлечет крыс, на них набросятся блохи, и начнется эпидемия.

Экспедиция 1942 года в Центральный Китай проводилась по приказу генерального штаба армии. Цель - изучить так называемый наземный способ использования бактериологического оружия. По приказу Исии производственный отдел подготовил примерно 130 килограммов бактерий паратифа и сибирской язвы, холеры и, разумеется, чумы. Заражались водоемы, колодцы, реки, продукты питания. Бактерии тифа и паратифа содержались в разбрасываемых повсюду обычных металлических флягах - люди Исии надеялись, что фляги будут подобраны местными жителями. Три тысячи булочек, зараженных тифом и паратифом, были розданы в лагерях для китайских военнопленных, которых затем освободили, чтобы они вызвали у себя дома эпидемию. Таким же образом приготовленное печенье разбрасывали в деревнях.

Внимание Итикава привлекли и опыты по обмораживанию людей. Это были перспективные исследования в плане конфронтации с Советским Союзом. Во внутренней тюрьме отряда Итикава видел несколько китайцев, у которых либо вообще отсутствовали пальцы рук, либо остались одни кости. У одного китайца была отморожена нога, которую не лечили - наблюдали за ходом болезни.

Через окошко "холодильной камеры" Итикава наблюдал за "бревнами", подвергавшимися действию низких температур. Зимой заключенных в кандалах просто выводили на улицу в сильный мороз, оголяли руки, и с помощью вентилятора ускоряли процесс обморожения. Когда при постукивании палочкой обмороженные руки издавали деревянный звук, "бревна" вели назад в тюрьму и пытались найти способ бороться с обморожением. Исии деятельно готовился к будущей кампании Квантунской армии против Советского Союза. Он опасался, что непривычные к сильным морозам японские солдаты окажутся небоеспособными.

Отметил Итикава и исследования особенностей иммунитета англосаксов. В Мукдене в концентрационном лагере сотрудники особого отряда №731 отбирали американских и английских военнопленных, которым прививали различные бактерии с целью выяснения их сопротивляемости болезням. Однако об этих экспериментах Итикава упомянул вскользь. Он полагал, что опыты, ставившиеся на англо-американских военнопленных, не интересуют его токийских хозяев. В экземпляре отчета, который он оставил для себя и тайком передал матери на хранение, Итикава вообще убрал все, что относилось к подготовке бактериологической войны против союзников. Несмотря на победные реляции генерального штаба, он хорошо разбирался в ситуаций и понимал, что в самом скором будущем его доклад о деятельности особого отряда №731 приобретет определенную ценность. Его можно будет уступить в обмен на жизненно важные услуги. Но покупателей доклада о деятельности генерала Исии вряд ли обрадует описание экспериментов над американскими и английскими летчиками. Зато все, что касалось подготовки бактериологической войны против Советского Союза, окажется для них полезным.

Итикава покинул Китай за три дня до вступления в войну СССР. Своим коллегам он сказал, что едет в Токио на несколько дней. На самом деле он не собирался возвращаться.

События следовали одно за другим. Японская империя, сеявшая смерть на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии, рушилась. Никакие усилия, предпринимавшиеся верховным командованием, никакие бессмысленные жертвы отрядов смертников не могли ее спасти.

Итикава с железным спокойствием наблюдал за агонией империи. Происходившее не было для него неожиданностью. Худшим недостатком человека он считал слепоту и с презрением думал о своих сверстниках, в 1945 году продолжавших надеяться на победу Японии. В Токио переоценили собственные силы, рассуждал он. Нельзя сражаться со всем миром. Политики неправильно выбрали ориентиры, привели страну к поражению. Надо учесть эти уроки. Молодость прошла незаметно. Она осталась там, в Маньчжурии, в кабинетах прекратившего свое существование правления Южно-Маньчжурской железной дороги. Правда, он добился многого за эти годы и не мог пожаловаться на судьбу. Нажитое состояние, конечно, из-за поражения пойдет прахом. Но есть недвижимость, акции металлургических предприятий, тесные связи с крупнейшими промышленниками. В старой Японии ему не было ходу - слишком молодой. Теперь, наоборот, потребуются молодые, динамичные люди, способные все начать заново. Итикава был уверен в своем будущем. Он ничем не запятнал себя перед победителями. Он никогда не носил военного мундира, не принимал участия в экзекуциях.

Последние дни перед капитуляцией Японии Итикава провел в Киото у сестры, которая была уже тяжело больна и через несколько месяцев умерла. Запершись в доме, Итикава учил английский. Он проклинал школу, где его не научили этому языку, от которого зависела теперь сама его жизнь.

Он не покидал свой дом и в первые месяцы оккупации. Больше всего он боялся, как бы в Японии не высадились русские войска. С американцами, Итикава был уверен, он сумеет договориться. Он внимательно прислушивался ко всем известиям из Токио. Союзники собирались наказать японских военных преступников, арестовали нескольких видных военных.

В один из дней Итикава увидел в очереди за рисом знакомое лицо. Мучительно долго вспоминал, где мог видеть этого человека. Когда тот получал свою порцию, Итикава сообразил: перед ним стоял сотрудник отряда №731.

Итикава нагнал его на улице, остановил. Человек побелел от испуга, чуть не выронил узелок с рисом. Итикава успокаивающе похлопал его по плечу.

- Меня вам нечего бояться, - сказал он. - Как ваше имя?

Это был Ямакава, который рассказал ему, что произошло с особым отрядом №731.

Когда из штаба Квантунской армии сообщили о наступлении Советской Армии, генерал Исии приказал уничтожить все оставшиеся в живых "бревна" и разрушить отрядный городок.

Сотрудники отряда крушили запас керамических бомб, другие таскали из камер трупы заключенных, сваливали их в большие ямы, вырытые во внутреннем дворе, поливали нефтью и поджигали. Трупов оказалось слишком много, они не успевали сгорать полностью. К концу дня решили вытаскивать непрогоревшие трупы из ям. Нашли дробилки для костей. Сорванное с костей человеческое мясо бросали назад в яму и опять поджигали. Так работа пошла быстрее. Раздробленные кости вывозили за пределы лагеря. Здание тюрьмы подорвали мощными авиабомбами. В лабораториях разбивали оборудование, сжигали в печах все, что могло бы навести на след истинной деятельности особого отряда №731. Однако крысы, блохи и вши, зараженные опасными болезнями, уцелели и стали причиной гибели населения целой деревни. Крысы бешено размножались и атаковали Харбин, где начались эпидемии. Это был прощальный "подарок" генерала Исии.

Большая часть личного состава отряда успела эвакуироваться в Японию. Дав друг другу клятву никогда не вспоминать о прошлом, они рассеялись по стране. Ямакава тупо смотрел в землю. На его лице были написаны только страх и усталость.

Когда Итикава увидел, что американские оккупационные власти готовы к диалогу, он приехал в Токио. Его ожидания оправдались. Итикава хорошо приняли и в консервативных политических кругах, и в среде высших промышленников. Освоившись в сложной политической ситуации послевоенного Токио, Итикава встретился с офицерами американской разведки...

Имаи громко крикнул:

- Профессор Ямакава, откройте. Полиция!

Синяя "королла" стояла сбоку от домика Ямакава. Имаи взглянул на номер, дабы убедиться, что на сей раз они не ошиблись, и бросился к дому.

Он крикнул и почти сразу же рванул дверь - там, внутри дома, раздался подозрительный грохот.

Уже в прихожей он услышал звон разбиваемого стекла и чей-то стон.

Вытаскивая на ходу пистолет, Имаи влетел в комнату - там было пусто. Бросился в другую. Раздвинул жалобно завизжавшие фусума, увидел профессора Ямакава, лежавшего на татами лицом вниз. Имаи одним взглядом охватил комнату. Ямакава убили выстрелом в затылок, когда он стоял около небольшого сейфа. Столик с чайным сервизом опрокинут. Оконное стекло разбито. Имаи сделал первый шаг, чтобы подойти к окну, и в этот момент его сзади сильно ударили по голове.

Морита второй час торчал на шоссе неподалеку от моста через узкую речушку. Он съехал с обочины вниз, так что в наступившем сумраке машину не было видно с дороги, и ждал. Курил. Прогуливался.

Промчавшаяся минут двадцать назад машина не понравилась Морита. Он не знал полицейских номеров на Хоккайдо, но за два часа по шоссе прошло всего несколько автомобилей, а этот так торопился.

Повинуясь неясному инстинкту, он включил зажигание и с погашенными огнями выехал на шоссе.

Имаи рухнул на пол. Но он был тренированным человеком и, падая, откатился в сторону, избежав второго удара. Он хотел встать, но на него бросился человек, от одного вида которого Имаи стало жутко. Огромное до неестественности лицо с низким лбом, мясистым носом, челюстью бульдога и маленькими глазками, упрятанными под массивные надбровные дуги. Если бы на человеке не было одежды, Имаи принял бы его за какое-то хищное животное. Он бросился на Имаи, хрипя и брызгая слюной и придавил его своей огромной массой, стараясь задушить.

Имаи, изловчившись, ударил его коленом в низ живота. Руки, тянувшиеся к его горлу, ослабели. Имаи уже напрягся, чтобы сбросить противника, но краем глаза заметил, как кто-то схватил пистолет, валявшийся на полу.

Через мгновение на него смотрел черный зрачок пистолета. Теперь Имаи увидел второго. Высокий, худой. Лицо бесцветное и тупое. И руки неестественно длинные, тонкие. Он держал пистолет обеими руками. И целился Имаи в голову.

Имаи изо всех сил рванул гиганта на себя. Прозвучал выстрел - мощная туша, навалившаяся на инспектора, обмякла. Имаи бросился на второго, выхватил пистолет из его руки, которая оказалась какой-то бескостной. Пальцы, как с омерзением убедился Имаи, гнулись во все стороны.

Он защелкнул наручники на втором, перевернул гиганта на спину - тот был мертв. Увидев это лицо, страшное и после смерти, Имаи содрогнулся. Что это за люди? Почему они так выглядят? Почему бросились на него?

Его взгляд упал на разбитое окно. Где же человек, приехавший на "королле"?

Он вышел в сад, немного прихрамывая. Правая нога ныла - что-то он там повредил, падая.

Имаи быстро установил, что тот, кого он преследовал, выскочил из окна, пробежал через сад и исчез, пока он дрался в доме. "Королла" тоже исчезла. Но в темноте Имаи увидел яркие вспышки сигнальных огней полицейской машины. Приехал инспектор Касуга, которого он не видел с того злосчастного дня.

- Что с вами? - спросил инспектор.

- Профессор Ямакава убит, - тяжело дыша, заговорил Имаи, - в домике человек с наручниками. Заберите его. И труп. Надо вызвать спецмашину.

Увидев недоуменное лицо Касуга, Имаи развел руками.

- Я и сам не знаю, что это за люди. Они напали на меня.

- А где же тот, кого мы ищем?

- Убежал.

Имаи двинулся к своей машине.

- Надо попробовать догнать. Далеко он не мог уехать.

- Я с вами, - решил Касуга, на ходу отдавая приказания своим людям.

Имаи рванул с места.

- Опять мы с вами вдвоем, - сказал Касуга. У него была странная интонация. Не то грустная, не то насмешливая. - Только на сей раз вы за рулем. Будьте осторожны.

- Я не суеверен, - отрезал Имаи.

Он чувствовал себя плохо, но не хотел в этом признаваться.

... - Ты?

В его голосе было изумление.

- Ну а кто же еще? Засунь хлопушку в карман. Нервы у тебя, надо сказать, сильно не в порядке. Я думал, ты меня тут пристрелишь, Ватанабэ. Бумаги с собой?

- Да, в кармане. Но я должен вручить лично.

- Никто и не отнимает у тебя этого права. Я просто хочу проводить тебя и помочь в случае чего.

- Спасибо, Морита-кун. Надо торопиться, полиция на хвосте. Они уже в доме Ямакава. Я только что чуть не столкнулся с полицейским автомобилем. Хорошо, свернул вовремя.

Таксист согласно кивнул.

- Поедем на моей машине. А твою сбросим под откос.

Они разговаривали почти в полной темноте, с трудом различая лица друг друга.

Ватанабэ сел за руль; не захлопывая дверцу, завел мотор. Осторожно подвел машину к откосу. Таксист, стоя на шоссе, наблюдал за его манипуляциями. Вдруг он махнул рукой. Ватанабэ повернул к нему голову, думая, что таксист что-то забыл сказать. Морита подошел к машине, нагнулся к водителю и вдруг быстрым движением ткнул что-то острое ему в ухо. Голова Ватанабэ безжизненно откинулась назад.

Морита быстро вытащил из его кармана пачку бумаг. Рукой в перчатке нажал педаль газа и подтолкнул "короллу" к откосу. Машина нехотя перевалилась через край дороги, повисла над пустотой и наконец рухнула. Морита, на ходу стаскивая перчатки, побежал к своей машине.

"Ну вот и все", - подумал он, перебирая вытащенные из кармана Ватанабэ бумаги. Он быстро просматривал лист за листом, посвечивая себе карманным фонариком. Да, это то, что надо. Ватанабэ поработал на славу.

Секретарь заглянул в комнату. Итикава вроде бы спал. Секунду он раздумывал, как быть, но Итикава, не открывая глаз, спросил:

- В чем дело?

- Звонили от Кубота-сан. У себя дома убиты профессор Ямакава и один из его людей. Второго арестовали.

Секретарь подождал, не скажет ли чего Итикава, но тот молчал.

- Полиция оказалась там раньше, чем сотрудники бюро расследований. Кубота-сан полагает, что похищены бумаги, которые Ямакава хранил дома.

- Кто взял бумаги?

- Он не знает.

Итикава подумал, как он был прав, когда с самого начала настаивал на необходимости строгой охраны клиники и самого Ямакава. Но к нему прислушались, только когда бежал этот Осима - наркоман, на котором Ямакава ставил опыты, и в результате полиция обратила внимание на клинику и на самого профессора.

Да еще двое уродов, которых держал Ямакава, по своей инициативе украли у полицейского записную книжку, чтобы узнать, как далеко продвинулось следствие. Ямакава очень гордился "подвигом" своих подопечных. Похоже, он питал любовь к уродцам, которые слушались его беспрекословно.

Один раз Итикава ездил на Хоккайдо и долго не мог забыть слуг профессора. На ранней стадии работы над препаратом они тоже служили подопытными кроликами. Потом Ямакава проникся к ним странной симпатией и поселил у себя дома. Весь день держал взаперти в комнате без окон, на ночь выпускал, объясняя, что с такой охраной ему никто не страшен. Итикава считал, что последние годы Ямакава был немного не в себе. Нормальный человек не смог бы общаться с этими уродами.

- Прикажете что-нибудь передать Кубота-сан? - не выдержал секретарь.

- Нет. Идите.

Что передать? Что надо выяснить, кто и зачем украл бумаги? Так это Кубота понимает и сам. От этого зависит его благополучие. Ему не простят неудачи с "Храмом утренней зари". Раздавят, как червяка. Итикава укутался пледом. Прохладно. Он даже на ночь не разрешал закрывать сёдзи. Свежий воздух полезен.

Имаи и Касуга наблюдали, как из "короллы" вытаскивали труп.

Сюда подогнали несколько полицейских машин, карету "скорой помощи", подъемный кран и тягач. В мощном свете прожекторов было видно, как суетились внизу люди.

Один из полицейских подошел к ним, протянул бумажник погибшего.

Имаи тщательно просмотрел содержимое. Документы на имя Есинори Ватанабэ. Внимательно поглядел на фотографию. Тот самый, кого они искали. Пачка денег. Больше ничего. "Скорая помощь" уехала.

- Почти на том же самом месте, - сказал Касуга.

Имаи вздрогнул. Они думали об одном и том же.

- Ни одна машина здесь не падала под откос. Никогда. Можно поднять полицейские отчеты, проверить. Но я не припомню ни одного такого случая.

Имаи махнул рукой.

- Нам с вами везет на нетипичные случаи.

- Он убил Ямакава?

- Я полагаю, что да, - ответил Имаи. - Машина, которая стояла у дома Ямакава, принадлежит этому Ватанабэ. Вот зачем он убил и зачем убили его это вопрос.

- Да, непонятно. Ничего не взял.

"Короллу" подняли и погрузили на платформу, прицепленную к тягачу.

- Поедем?

Имаи кивнул.

- Надо допросить этого длинного парня, которого арестовали в доме Ямакава. У него и документов даже не оказалось.

Но допрос не состоялся.

В полицейском участке их дожидались начальник отделения и патологоанатом, который должен был произвести вскрытие человека, найденного в свалившейся под откос "королле".

- И арестованного, и машину, и труп приказали срочно отправить в Саппоро. Звонил сам начальник префектурального штаба полиции.

Начальник отделения, впервые удостоившийся такой чести, был почти в невменяемом состоянии.

- Почему? - спросил Имаи.

- Приказ. Вам тоже приказано немедленно прибыть в Саппоро. Начальник штаба хорошо отозвался о вас. Позвольте поздравить.

Патологоанатом с интересом спросил Имаи:

- Это вы арестовали симпатичного молодого человека, которого только что увезли?

Имаи передернуло.

- Мерзкий тип. На паука смахивает.

Врач захохотал:

- Угадали. Я тут с ним успел немного побеседовать. Довольно редкий образчик. Я такого первый раз вижу. У него арахнодактилия - болезнь, встречающаяся очень редко. Например, я читал о ней только в учебнике. Характерный признак - пальцы паучьей формы, гнутся в любую сторону. Личность действительно малоприятная. Ваш профессор Ямакава был, видно, большой оригинал, раз держал у себя в доме таких людей. Второй-то не лучше.

- Да уж, до смерти сниться будет.

- Еще бы! - Молодой врач был рад показать свою осведомленность. Неестественно крупные черты лица, надбровные дуги, челюсть, конечности бьюсь об заклад, у него акромегалия.

- Я и слов таких никогда не слышал, - заинтересовался инспектор Касуга. - Это еще что такое?

- Опухоль передней доли гипофиза. Выделяется слишком много гормона роста. Отсюда и гигантизм. Крайне опасные люди, возможны внезапные вспышки ярости.

- Зачем они были нужны Ямакава? Опыты на них ставил?

- Возможно, - пожал плечами врач. - Это ведь люди умственно неполноценные, но не до такой степени, чтобы не чувствовать своей ущербности. Если ваш Ямакава к ним хорошо относился, могли привязаться, верно служить. По-собачьи.

Только потом Имаи вспомнил: когда он ночевал в деревне и к нему ночью пытались залезть, он видел страшную маску за окном, длинную руку, которая вытащила из кармана пиджака записную книжку. Уж не эти ли ребята навестили его ночью?

В таком случае фигура профессора Ямакава приобретает новые краски. Если они действовали по его приказу, значит, профессор имел отношение к гибели того молодого человека на дороге.

Агенты бюро расследований общественной безопасности через своих людей в полиции довольно быстро выяснили, что произошло в доме Ямакава. На исходе дня Итикава доложили, что бумаги, относящиеся к "Храму утренней зари", предположительно находятся у некоего Морита. Агенты бюро расследований проследили его путь из Саппоро в Токио.

"Найкаку тёсасицу" - исследовательское бюро при кабинете министров. Таинственная организация, сфера деятельности которой известна немногим. Имаи, во всяком случае, не принадлежал к их числу. В полицейской академии им дали понять, что бюро создавалось по типу американского ЦРУ, только обладает более скромными ассигнованиями, а следовательно, и штатом. В основном оно занималось внешнеполитической разведкой, концентрируя у себя всю информацию, получаемую разведывательными органами Японии, и готовила информационные сводки для правительства. Штат бюро был небольшим примерно полторы сотни человек. Но особенность японской разведывательной системы состояла в том, что к этой деятельности привлекались все, кто имел отношение к загранице. Ученые, которые получали от бюро немалые "гонорары" перед поездкой в социалистические страны - аванс за представление затем подробных отчетов, заграничные представители торговых фирм, занимающиеся сбором информации "на постоянной основе", - все работали на разведку. Особое значение имели данные, поставляемые Японской ассоциацией развития внешней торговли (Джэтро): разведкой занимались 270 ее сотрудников в 59 странах. Некоторые специалисты даже считали крупные торговые фирмы главным звеном разведывательной системы Японии. На бюро работали также информационные агентства, служба радиоперехвата, научно-исследовательские учреждения, поставлявшие по заказам разведки аналитические доклады. Разведкой занимались и другие ведомства: разведывательные отделы управления национальной обороны и родов войск, МИД, иммиграционный департамент министерства юстиции, отдел по делам иностранцев главного политического управления. И вся добытая ими информация опять-таки передавалась бюро. Имаи никогда не приходилось сталкиваться с людьми из исследовательского бюро. Поэтому он был удивлен, когда в штабе полиции в Саппоро с ним захотел побеседовать сотрудник бюро, который интересовался странным убийством профессора Ямакава.

- Сам не знаю, почему приехал человек из "Найкаку тёсасицу", - сказал начальник отдела, когда они с Имаи остались вдвоем. - Впрочем, тебя это не касается. Ты возвращаешься в Токио. Характеристика твоя уже составлена, и очень хорошая, так что присвоение следующего звания не за горами, можешь мне поверить.

- А как же убийство Ямакава? Дело не окончено.

- Мы доведем, - улыбнулся начальник отдела. - Или ты сомневаешься в нашей компетентности? Рано нос задираешь.

В конце концов, думал Имаи, собирая вещи, все это действительно его уже не касается. Что он мог сделать - сделал достаточно добросовестно. Во всяком случае, лучше, чем многие другие на его месте.

И вообще он никогда не воображал себя сверхпринципиальным человеком, это просто глупо. Он достаточно рано, еще в полицейской академии, понял: чтобы ладить с людьми, продвигаться по службе (а карьера означала для Имаи прежде всего возможность получить более интересную работу), необходимо и душой кривить, и через какие-то собственные принципы переступать. Таково общество, в котором он живет. Да и нравы полиции хорошо известны. Каждому ясно: все, что пишут в разных наставлениях молодым полицейским, чепуха, сплошная реклама. А истина - интриги, взаимная ненависть и зависть. И твоя репутация в полиции зависит прежде всего не от того, хороший ли ты работник или плохой, а от отношений с начальством. Имаи принял все это как данность: ничего не поделаешь, надо приспосабливаться.

Но всему есть предел. Приспосабливался он ради того, чтобы иметь возможность хорошо делать дело. А это не получалось. Убийство Ямакава - не конец расследования, а начало, что бы там в штабе ни говорили. Тут потребуется еще много работы. Вопрос в другом: хотят ли такого расследования, которое может вытащить на свет божий что-то неприятное для властей? Многие и очень многие преступления, Имаи хорошо знал об этом, покрывались полицией. Иногда кто-то пытался преодолеть этот барьер. Начинались скандальные процессы, но тянулись они годами, пока про них не забывали. А преступники, глядишь, опять на свободе.

Имаи рассчитывал на долгую и интересную службу в полиции. Ему нравилась его работа. Но он хотел быть хотя бы немного честным перед самим собой. Иначе перестанешь уважать самого себя.

Каков же выход? Он даже формально не имеет права оставаться здесь. Попробовать что-то предпринять в Токио? То, что опасно для местных властей, не обязательно должно испугать токийское начальство. Но прежде надо посоветоваться со старшим братом.

От этой мысли Имаи стало легче. Он даже сменил билет. Должен был вылетать на следующий день, а решил отправиться прямо сегодня. Вечерним рейсом.

Несколько человек приехали в этот день в загородный дом Итикава.

Морита, похитивший бумаги профессора Ямакава, был найден мертвым в отеле "Пасифик", сообщили Итикава. Содержимое его портфеля лежало на низеньком столике в одной из комнат загородного дома Итикава. Среди бумаг, взятых у убитого Морита, не было самого главного: описания технологии производства препарата профессора Ямакава. Эти документы Морита успел кому-то передать. Бюро расследований общественной безопасности продолжало разрабатывать связи Морита. Но пока безрезультатно.

Гости расселись вокруг полулежавшего, как всегда, Итикава.

- Таможенной службе дано указание усилить контроль за всеми, кто покидает страну. Такое же распоряжение получило управление охраны на море. С этой стороны мы можем быть спокойны. Да и кто за границей мог знать о "Храме утренней зари"? Наши специалисты считают, что бумаги похитили свои. Чтобы воспользоваться плодом чужих трудов. Следовательно, кто-то из наших людей оказался недостаточно честен. Поэтому в первую очередь мы должны позаботиться о собственной безопасности. Надо проверить всех и безжалостно уничтожить паршивую овцу, которая портит все стадо.

Секретарь Итикава, загибая пальцы, пересчитывал гостей. Беседа затянется, нужно подать чай.

...Аллен и Росовски появились в зале вылета сразу же после того, как объявили регистрацию пассажиров на ежедневный рейс Токио - Нью-Йорк. Подхватив чемоданы, пассажиры двинулись взвешивать багаж. Они торопились занять места в комфортабельном "Боинг-747", понимая, что путешествие предстоит долгое и надо устроиться поудобнее.

- Самолет приземлится в 17.40. Наши уже предупреждены и будут встречать, - сказал Росовски.

- Через два дня и я полечу домой... - Аллен словно и не слышал Росовски.

Он находился в благодушном настроении. В рекордно короткий срок он сумел выполнить задание Лэнгли - выяснил, что такое "Храм утренней зари". Рецепт в руках. Теперь приготовить препарат - дело техники. Пусть Пентагон скажет спасибо ЦРУ. Сдав багаж, высокий, стройный американец в твидовом пиджаке пошел к эскалатору, ведущему в зону паспортного контроля. Аллен чуть подмигнул Росовски, указав ему глазами на американца. Вслед за ним шел смешного вида пожилой японец с зонтиком в руках.

- Вот и все, Росовски, - спокойно проговорил Аллен. - Документы у этого мальчика в твидовом пиджаке. Дипломатическая почта идет слишком долго. В таких случаях курьеры незаменимы. Кстати, жаль, что убили Морита: ценный был агент. Слава богу, он успел отдать мне главные бумаги. Японцы останутся с носом, как и должно быть.

Ни Аллен, ни Росовски не подозревали, что в эту минуту, тая насмешку в глазах, за ними наблюдал сотрудник исследовательского бюро. Американцам и в голову не могло прийти, что через десять минут после взлета самолету придется совершить вынужденную посадку на военном аэродроме, на котором "Боинг-747" уже ждут оперативники исследовательского бюро. И бумаги ЦРУ не достанутся. Здесь, в Японии, хозяева японцы. Американцам не хватает понимания специфики этой страны. Зачем, например, посылать с таким ответственным поручением человека, чья профессия понятна с первого взгляда? Нет, на Востоке так нельзя.

Сотрудник бюро с удовольствием проводил взглядом своего агента смешного пожилого человека, который не вызовет ни у кого подозрений. А между тем даже по физическим данным он не уступает более молодому американцу с роскошными мускулами.

Японец посмотрел на часы: итак, через десять минут вынужденная посадка. Возня на аэродроме займет в крайнем случае полчаса. Значит, еще сегодня исследовательское бюро передаст кабинету министров технологию производства препарата, который сделает японскую армию непобедимой.

...Имаи позвонил Тацуока прямо из аэропорта. И побежал к такси. Он хотел сразу приехать к старшему брату. У него накопилось столько вопросов к Тацуока. Убийство профессора Ямакава и события, предшествовавшие этому, сулили интересное дело, в расследовании которого Имаи с радостью принял бы участие.

Тацуока долго смотрел на телефонный аппарат. Почему он не сказал "Не приезжай"? Впрочем, это бессмысленно. Он обязан подчиниться долгу. Сняв трубку, Тацуока стал медленно набирать хорошо известный ему номер.

Когда Имаи подъехал к дому старшего брата, на Токио уже накатывалась ночь. Он заплатил таксисту и пошел к подъезду.

Тацуока жил в хорошем квартале. По токийским понятиям, здесь было много зелени. Но сегодня двор перед домом, где замерла одинокая машина с двумя пассажирами на переднем сиденье, предстал перед Цмаи мрачным и неуютным. Странно, но раньше он никогда не замечал этого.

Дом ярко светился огнями. Имаи поднял голову. Ему показалось, что он видит в освещенном квадрате окна фигуру старшего брата.

Имаи вошел в подъезд.

Его встретили у лифта.