"Много шума из никогда" - читать интересную книгу автора (Миронов Арсений)

Глава пятая. В офисе господина Стожара

74

В грохоте доспехов, в туче грибной сырости и колодезной плесени я приземлился… на кучу соломы, разумеется. Вот вам, потомки, второе правило начинающего тамбовского вора: всегда знай, где упадешь. Тут философия, господа.

В философском настроении я и поднялся на ноги, оглядывая совершенно темную душную пещерку. Вот радость! Больше всего на свете я хотел бы увидеть сейчас в пяти метрах от себя пару желто-зеленых и хищных глаз. Так оно и получилось. Глазастенький и неведомый зверь стоял совсем близко и выжидательно смотрел.

– Глаза сломаешь, – мрачно предрек я и задумался. В мозгу возникла логика: если зверь сытый – он посмотрит и уйдет восвояси. А если голодный… то… то я сам уйду.

И я пошел. В темноте даже ходить непросто, а я ведь пытался бежать! Разумеется, я поскользнулся на чем-то толстом и скользком и снова загремел кольчугой по паркету. Толстое и скользкое оказалось мохнатым пушистым зверем – а точнее, его шкурой. Для идиотов (кто не понял) объясняю: это был мех. То есть меха – много мехов. Они валялись на полу в страшном количестве, и будь я активист организации «Гринпис», тут же устроил бы самосожжение из чувства протеста. Нельзя так убивать дикую природу, чтобы потом по полу разбрасывать.

Вскоре я понял, почему я не член организации «Гринпис». На мехах было очень даже приятно лежать животом. И спиной тоже; и на боку. Тепло и мягко, как в ванне. Я расслабился в темноте и впервые с ужасом вспомнил, что нормальным людям иногда необходимо спать! И заснул бы я – но зеленые глаза снова возникли совсем рядом – бесшумно приблизились, гады.

– Эй ты, шкура! Иди сюда, я из тебя меха сделаю, – устало сказал я, зевая. – Я тебе устрою «Гринпис» в отдельно взятой стране… Я тебе припомню товарища Баумана… – Увы, разлюбезные потомки! Как вы уже догадались, я заснул. Помню только, что во сне дружелюбно беседовал с разноцветными глазами, вдруг появившимися у звериных шкур, на которых я спал. Я нежно называл их шкурами и гладил рукой. Нам было хорошо.

Когда я открыл глаза, этот мелкий парень сидел на своей табуретке и ковырял пальцем в носу. Он был острижен наголо, как неофашист, и потому внушал невольное уважение. Если вам десять лет и вы внушаете уважение, вы уже много добились в жизни. Почтительно посмотрев на парня, я покосился в сторону. В стороне ровно теплился очаг – по толстым одинаковым бревнам шелковисто бегали жидкие хвостики голубоватого пламени, а чуть выше равномерно нагревался толстый и мрачный котел.

– Ну, вставай, добрый молодец, – пискляво сказал пацан. Он перестал ковырять в носу, но палец наружу не извлек. – Сымай-ко портки, будем тебе задницу выпарывать!

Все мое уважение к неофашистам как рукой сняло. Я тяжко приподнялся, шагнул к пацану, устало протянул руку к его оттопыренному уху и вдумчиво охватил мочку железными пальцами. Парень жеста не понял, и напрасно. Я сдавил ухо и приподнял парня над табуреткой – пацан сильно покраснел, но не издал ни звука. Опустив мужественное дитя обратно на табуретку, я так же неспешно вернулся к своему меховому ложу.

– Ну ты обнахрапился, Мстилавка! – покачал головою пацан и вытер навернувшиеся на глаза слезы. – Своишь ли разуменье-то? Я ж тебя враз спалю, и пеплу не собрать! Мыслишь, коли ты стожарич, так я тебя на жалость приму? А ну! сымай портки!!! – Пацан выпрямился на табуретке и насупил белесые брови. – Х-холоп!

Лень было мне вставать, вот это факт. А иначе конец ребенку.

– Ша! – хрипло сказал я. – Заткнись, мелочь. Дядя спит.

– Ну добро же! – Парень вскочил на ноги и замахнулся кулачком. – Не хочешь подобру, по-родному – получай! Мелко взмахнув руками, парень непроизвольно присел, вытаращив глаза и сложив губы трубочкой – и я вдруг похолодел: от детских пальчиков блеснуло в стороны тонкими стеклянными ниточками – и сразу умер огонь в очаге, и снова потемнело в глазах.

Тут же, разумеется, появились зеленые гляделки во мраке. Они любили, когда темно – тут мы придерживались противоположных точек зрения. Я нащупал рукоять меча, а глаза надвинулись совсем близко. Как я ни старался, особой улыбчивости в этом взгляде не прочитал.

– Не трожи меч, дурень, – сказали глаза хрипло, словно собака во сне простонала. – Ну что, так-то покраше будет? Не желаешь ли теперь ухо мне потрепать? Дерзай, Мстиславко! Ну, раззудись плечо богатырско!

Я понял, что глаза засмеялись – и точно: из темноты хрипло забулькало.

– Ух-ххо-ххо! Ххо-ххо-хха! – Так, оказывается, смеются волки – я дословно воспроизвожу. – Ну како, добрый молодец, портки саморучно опустишь али помочь?

– Да вы что, батя! Не надо портков! Я вас и так признал, без портков, – радостно улыбнулся я. Ну конечно, это и есть Стожар. Старый фокусник – волчью шкуру напялил и радуется. Ладно, я тебе подыграю. – Вы, батя, напрасно на меня так хищно смотрите. Это не я вашу недвижимость спалил. Это Рогволод Опорьев, известный под бандитской кличкой Посвист. Он зело невоспитанный тип и почти атеист. За что и был мною избит для торжества педагогики.

– Пыхнуть бы тебе огневицей в темя! Уж не ты ли, червь поденный, притащил ко мне в чтище пучинного огня?! Не ты ли выпалил мне древеса, да травы, да кумирни мои нерушимые?! Ну – сказывай правду! У тебя ли часом меч алыберский?! – Божественные глаза льдисто сузились, и, противно холодея, я почувствовал, что сейчас во всем признаюсь…

К счастью, удалось перебороть в себе пагубные суицидальные наклонности:

– Что вы, батя! – ужаснулся я. – Я к Стозваночке в гости зашел, она меня приглашала! Приходи, говорит, – чайку попьем, звездное небо понаблюдаем… Я и заглянул на часок! А про алыберский меч впервые слышу.

– Ну смотри, Мстислав, коли криво мне рассказываешь! А то ведь я у самого Сварога истину узнаю – он все ведает! – Волчара явно успокоился – кажется, поверил.

– Только не надо Сварогу звонить! – взмолился я. – У нас с этим господином разные взгляды на жизнь. Я, как известно, скромный пацифист, а он – зверюга и бандит эсэсовский. Я лучше за вас, батька, на фронт пойду – на врагов. Пустите на врагов, а?

Волчий взгляд потеплел.

– За дерзость и цена тебе высока, дитятко. За то, что Сварожье имя суемолвишь без страха. Люблю я таких – храбрых да налетчивых. Мыслю, разбойник вроде тебя мне и надобен. Только… – Зеленый взгляд вдруг электрически вспыхнул, дико взвизгнули по полу звериные когти – и я почувствовал, как страшно ощерилась во мраке невидимая пасть. – Щ-щ-щенок! Арр-рвань бездомная! Ты что ж это приволок ко мне?! Что там скрываешь – за пазухой, а?!

Вспыхнул, выкалывая глаза желтыми искрами, притаившийся в темноте очаг – я ринулся, перекатываясь по шкурам, прочь от вздыбленного седого волка и его раскаленных глаз. И – свет ударил в меня хрустальной паутиной – перед глазами мелькнули на ослепительно белом фоне розовые сеточки зрительного нерва – отброшенный на спину, я зажал обожженное лицо холодной сталью рукавицы.

Передо мной стоял, покачиваясь в ореоле медного сияния, высокий однорукий старик с черной бородой, заплетенной в косу. Пергаментное лицо, иссеченное сотнями колких шрамов, было мертво – и только хищные брови, скрывавшие взгляд, карательно двинулись вниз.

– Там… за пазухой. Отдай.

Его речь упруго ударила в землистые стены, и шумно осыпались целые комья грязи с потолка – на серебристые, бурые, иссиня-черные меха, устилавшие пол. Я напрягся, подбирая под себя колени и выигрывая время для логического мышления. За пазухой у меня были только два незначительных предмета – моток Метанкиного пояса с пухлыми кистями да ветхий обрезок княжьего кушака, последняя память о покойном Всеволоде Властовском.

– Немедля. Мне. В руку. Это.

Старик поплыл ко мне, тихо касаясь шкур подолом черно-золотого пальто. Очень модное было пальто. Когда стану богом и буду зарабатывать как директор банка, куплю себе такое. Единственная рука Стожара выдвинулась откуда-то из середины туловища и стремительно прорезала воздух в моем направлении.

– Я чую это, Мстислав. Как ты посмел? Отдай. Это есть зло, Мстилав. Это есть погибель. Она мешает мне. Она погубит тебя. Вложи это в мою длань, и я обороню тебя. Отдай.

Мне стало любопытно. Почему я плохо изучал физику в средней школе? Почему не накапливал знаний? Будь я отличник – враз бы догадался теперь, какой из двух поясков следует отдать. Итак: некий предмет у меня за пазухой излучает волны, на которые Стожар реагирует болезненно и агрессивно. Вот вам, потомки, наглядная задача: который из двух поясков отдать?

Пока вы думаете, я расскажу вам, что принял решение мгновенно. Разумеется, княжий пояс мне дороже. Он древнее, представляет историческую ценность. А Метанкин поясок уже отработал три волшебных желания – а потом, сами знаете: made in Malaysia, 50% polyester. Тяжко вздохнув и мысленно прощаясь с Метанкой, я запустил руку за пазуху и стал нащупывать розовые кисточки..

Но Метанка не хотела прощаться со мной. Она прекрасно знала, что я выпил достаточно меда, чтобы спокойно отнестись к любой цветной галлюцинации. И правда – я ничуть не удивился, когда в воздухе у противоположной стены возникла, как в тумане, левая половина знакомого бледного личика – и заклубилась, переливаясь голубым и розовым.

А что? Я люблю диафильмы смотреть. И лазерную графику тоже с детства обожаю. Скосив глаза с протянутой Стожаровой руки на лунную половинку Метанкиного лица, я прислушался к ее жалобному взгляду.

– Не отдавай! Не отдавай ему наш поясок, Мстиславка! – тихо прошептала голограмма на стене. – Он плохой. Он старый. Он злой. Не отдавай ему наш поясок.

Брови Стожара дернулись в стороны – он кратко и тревожно повел головой, будто принюхиваясь. И тут же – щелк! – выключилось лазерное изображение: очевидно, сломался Метанкин диапроектор.

А я уже в оба глаза смотрел на Стожара, как ни в чем не бывало. Кто вам сказал, батенька, что я отвлекаюсь на уроке? Я на вас смотрю. Прямо в рот вам, папаша.

Папашин рот скривился посередине, и я услышал:

– Чую тревожную смуту в тебе, Мстиславе! То ли на сердце у тебя черная печать, то ли – скрываешь от меня чуждые обереги! Откройся мне, Мстиславе. Я тебе полыменный божец. Я тебе оберег. Отдай мне чужое. Отбрось чуждую силу и буди мне воин Стожаров. Буди мне волчак верный, безумный! Услышь знание мое потайное взамен!

Ну, папаша, с этого и надо было начинать. Однорукий хрен приготовил самое интересное на закуску. Сакральные знания – как раз то, что мне нужно. Тут пояски не в счет. Информация – самый устойчивый капитал. Договорились, старик: я тебе – поясок, а ты мне божественные сведения.

И совершенно будничным движением руки я протянул Стожару что-то розовое и беззащитное, поникшее жалкими кисточками.

Снова кто-то выключил свет: передо мной жарко вспыхнули знакомые хищные гляделки. Только взгляд у них теперь был немного бешеный.

– Полуденицына сеть! Ведьмин пояс! – Волкообразное млекопитающее просто захлебывалось от эмоций. – Откуда? Как извлек? И мне – ни слова не сказал?! Ну, Мстиславка… зверь дивий, а не людина! Впору в божках ходить!

– Кстати, о божках… – вмешался я. – Я понимаю: это вопрос времени, нужна протекция… Как вы считаете, батя: у меня ведь есть талант, правда? Я ведь многое могу. Хотите – карточный фокус?

– Что за удаль нам в руки! – не унимался звероподобный божок, продолжая, видимо, изучать Метанкину опоясть и не расслышав моего предложения. – Стало быть, дана тебе воля над некой полуденицей… Это лепо. Это кстати нам сгодится. Ну, Мстислав, внемли начальное мое повеление: пускаю тебя в дело. Отсейчас пробудеши ты среди людей не простой разбитчик, а Стожаровый воин. Пойдешь за меня на смерть.

– Ура, – сказал я. – За тебя, папаша, хоть в армию. Только ты не отвлекайся. Обещал секретные знания – ну так тащи их сюда.

– Добро же, внимай поглубже моим словам: велю тебе сыскать… сапоги. Не грубую обутку, нет – волшебные полетные сапожки Чурилы, младого божича источного. Чара в тех сапогах неизбывная: любого в небо тащат, по тучам да по згам небесным. Чурила в них скорше сокола летит, дальше стрелы адамантовой. В тех сапогах не взять Чурилу ни стрелочкой, ни враном железныим, ни змеем гневным… Шибко летит Чурила по воздухам, ведет полки несметные из-за Сварожья моря. В тех полках и людь и нежить, птицы и гады – и все на Престольный град грядут, ищучи пожрати божков и человеков наших. Противу Чурилы подъемлют божки оборну – Я сам, Стрибог Скорый, Белун Отпадник, Дажьбог и дети его. Старуха Мокошь, дура злобная, тожде крепы творит на пути Чурилином – желя придушити божича младого, да не дойде до Престола ея. Однако… помыслом моим, коли отлишить Чурилу сапожка его чародейного, то и ход-то его приутихнет, приступ приубудет! Во сто крат тише пойдет ко Престолу Чурила, по землице потащится, не по ветру вольному. А коли так, и сроку прибудет у нас на оборону. Тут мы его и… укоротим.

Седой волк, кажется, даже заплясал от возбуждения – во всяком случае, в темноте зацокали по полу когти. Я сочувственно покачал головой: этот Стожар попросту не умел объяснять обстановку. Ну не рожден человек для логического мышления. Бедняга. Я, во всяком случае, не понял из его поэтического бреда абсолютно ничего.

– Спокойно, папаша. – Я поудобнее устроился на шкурах и грустно приподнял брови. – Не надо эмоций. Ты взял меня на работу, и победа тебе обеспечена. Однако это не значит, что нужно вскрывать шампанское уже сегодня. Шампанское подождет – пусть пока остынет. А ты расскажи мне тем временем, в чем конкретно состоит моя миссия.

Волк ожесточенно почесался и нервно зевнул.

– У тебя есть опоясть ведьмы – ну так призови ее до себя. Истребуй, да сведет тебя в тайное место – туда, где встанет ночлегом младой Чурила. В том и удача, что нынешним утром он проходит селами да посадами по нашей земле – за Бобровым лесом, в истоках Санды-реки! И на ночь приткнется почивати где-то обоку наших сосняков, на болотах у реки! Место изберет тайное, охранное – стерегут его черные влаки да полночные вороны. Тяготно туда добратися человечьему войску, непролазно. А полуденица твоя укажет путь краток и чист, само ведьмам да лешим знаком! Полуденицы твои – почитай, Чурилины слуги. Им и тайны его пронятны и знаемы – нехай сведет тебя ведьма до Чурилы спящего. Ты – вор, тебе и сапоги летучие скрасти! Донесешь сапожки до меня – получишь от батьки жиру вволю, пития и девок.

Насчет сапог это он правильно придумал, идеологически корректно. Надоело по миру босиком шляться. А вот насчет того, что я их ему верну – это оппортунизм. Это нетворческое развитие идеи. Тут он не прав. В таких сапогах я и без посторонней помощи искупаюсь, как сыр, в жиру, в пиве и в этих… в девках.

– О'кей, шеф. Мы договорились. Завязывай на поясе узелок, и я готов беседовать с ведьмой. Только… один нюанс остается. Ты забыл про ценные сведения.

– Как забыл? – изумился волк, расширив желтый глаз. – Я ж те промолвил все – и про сапог, и про Чурилу…

– Маловато будет. – Я развалился на шкурах и забросил ногу на ногу. – Мне нужны данные о всех божках – биография, место рождения, национальность и отношение к воинской обязанности. Вплоть до отпечатков пальцев, когтей и копыт. Кто такой Сварог? Что за Мокша такая? Имеют ли общих детей? Сколько раз в браке? Давай, батя, тащи сюда свой компьютер – будем его иметь в информационном аспекте. Хочешь, чтоб я нашел сапоги? Тогда загрузи мне мозги, да покачественнее. Надоело в дураках ходить, хочу очки в роговой оправе.

Седой зверь помолчал с минуту, тяжко моргая – и отвел взгляд.

– Ну – сам знай, что просишь. С большого ведома большая беда, Мстислав.

…Все эти фамильные тайны языческих божков подозрительно смахивали на мексиканский многосерийный телефильм для пенсионерок. Стожар рассказывал мне о многовековых дрязгах своего бессмертного рода с большим воодушевлением, драматично пришептывая и даже показывая на стенках и потолке пещеры симпатичные документальные диафильмы. Я медленно покачивал головой, привыкая к абсурдным реалиям здешней внутренней политики и партийной борьбы – ни тебе цивилизованного парламента с личностями и буфетным регламентом, ни восторженных бабулек, потрясающих цветными флажками… Года два назад я работал в одном таком парламенте и даже в паре-тройке партий состоял – но здесь этот опыт, при всем желании, был неприменим. Приходилось рассчитывать только на хищническую скользкость интеллекта и мышечные бугры под кольчугой.

Так и быть, перескажу я вам, потомки, распросекретное Стожарово знание. Только за челюсть вашу я не ручаюсь. Лично я, переваривая весь этот бред, едва не свихнул ее в непреодолимых приступах зевоты. Что поделать: не возбуждают меня мексиканские телесериалы.

Итак, краткое содержание предыдущих серий: жили-были два божественных семейства. Одно было многодетное, и папой у них был седовласый интеллигентный такой тип по имени Траян. Он был на пенсии, но руководил всем фамильным бизнесом, сидя в кресле-качалке. Другое семейство тоже было ужасно многодетное (я подозреваю, что эти варвары еще не знают элементарных приемов бытовой контрацепции), только крестным отцом у них был не седой старикашка, а моложавый господин лет 700-800 с чернявыми усиками и бородкой клинышком. Моложавый господин был раза в два старше и подлючее всех своих детишек вместе взятых, а поэтому любил, чтоб его называли Сварогом.

Говорят, что Траян со Сварогом состояли в каком-то гипотетическом родстве, но я склонен считать эту мысль ошибкой сценариста. Во всяком случае, по фильму получалось, что оба пахана смертельно ненавидели друг друга и, едва выдавалась свободная минутка, спешили набить противнику морду. В этих разборках дружно участвовали не только божественная молодежь и юные мафиози с обеих сторон, но и простые смертные – князья, армия и мирное население славянских городов, причем последнее от божественной вендетты страдало со страшной силой, то и дело намекая, что пора бы враждующим кланам помириться.

Сорок или пятьдесят серий тому назад великое примирение состоялось: чернобородый Сварог, скрывая злобный взгляд под темными очками, приехал на своем бордовом «БМВ» к этому старому подагрику Траяну – мириться. Авторитеты пожали друг другу конечности и раздавили на пару бутылку джина без тоника. Тут же, после джина, они, не снижая оборотов, пошли на повышение градуса и закончили тем, что сговорились переженить между собой старших детей. Очаровательного спортивного япи75 по имени Дажьбог (он был Траяну старшим сыном и имел собственную кумирню в престижном районе столицы, на левом берегу реки Лыбедь) повязали с не столь сексапильной, но зато весьма цепкой девицей, обожавшей эпиляторы и кожаные лифчики, – новобрачная была известна под жабьим именем Мокошь Сварожична. Два семейства закатили свадебку на пол-Европы, перебили на Олимпе всю мебель и разъехались, крайне удовлетворенные жизнью и судьбой.

После свадьбы началась в строгом смысле слова латиноамериканская мелодрама. «Ты любишь меня, Хуан Альфонсио?» – спрашивала молодого мужа Мокошь и неловко пыталась поправить ему бутоньерку. «Как ты можешь спрашивать об этом, драгоценная?», – ослепительно улыбался Дажьбог, ища скучающим глазом другую женщину. «Но… тетушка Мерседес сказала мне, что ты меня не любишь…» – капризно и почти трагично шептала Мокошь, угловато поводя плечом, однако бретелька вечернего платья никак не сползала вниз. «Я же сказал, что обожаю тебя!» – ласково поводил бровью красавец Альфонсио (Дажьбог), морщась и стараясь не смотреть на бретельку. «Но… сестра Сесилия тоже сказала, что ты не любишь меня. Более того, она сказала, что ты спишь с другой женщиной», – настаивала Мокошь. «Ах, Роза! Давай не будем говорить об этом!» – темпераментно восклицал Хуан Альфонсио, вырывался из цепких жениных рук и исчезал из кадра.

Так продолжалось на протяжении нескольких столетий, и зритель с нескрываемым любопытством наблюдал за непростыми отношениями божественных супругов. В промежутках между сериями супруги занимались любовью – и вскоре подарили своему народу наследничка, потом еще одного, потом третьего – и так далее в разумных пределах. Несмотря на скрытую трещину в отношениях, пара Дажьбог-Мокошь благополучно правила центральной частью страны и главным городом Престолом. Со временем старый седобородый хрен по имени Траян удалился сажать гиацинты в свою загородную резиденцию в Татраньских горах – там издавна находился форпост семьи Траяничей. Сварог продолжал потихоньку пакостить людям и божкам из-за далекого Сурожского (то есть Сварожьего) моря – там, среди отрогов горного хребта Велья Челюсть мрачнел его готический замок с ужасами и подвалами.

Союз красавца Дажьбога и хозяйственной Мокошь символизировал не только торжество семьи как ячейки общества, но и симбиоз двух враждебных начал в божественном мире. Траянов пламень и лед Сварога соединились в жидкокипящем чайнике богатого, процветающего многомиллионного76 Престола.

Прочие божки расхватали остальные провинции – опытным мафиози достались куски пожирнее, а молодежи приходилось довольствоваться каким-нибудь городишком в Заполярье или на границе с косоглазой степью. Мой божественный патрон Стожар, родной брат Дажьбога и один из лидеров партии Траяна, тут же заявил, что лично оторвет выступающие части тела всякому, кто вздумает претендовать на северные земли за гигантским Брынским лесом. С малолетства симпатизируя Залесью и его главному мегаполису – Властову. Стожар уехал на Север и поселился в землях самого лучшего племени из обитающих на земле – позднее эти ребята стали называть себя стожаричами. Еще один сынок Траяна, начитанный и очкастый Световит, известный своей тягой к прекрасному и непреклонным чувством справедливости, отхватил себе богатейший купеческий Новград, финансово-промышленный центр Северо-Запада. Номинально Новград оставался в подчинении у Престола – но за дальностью расстояния все приказы, исходившие из столицы и подписанные цепкой ручкой Мокоши, успешно складывались менеджерами Световита в самое надежное место – то есть в корзину для бумаг. Наконец, третий отпрыск ревматического папы-Траяна, горбатый и весьма нелюдимый Радегаст, ненавидевший светское общество и столичные газеты, уехал в самую отдаленную западную провинцию – лопающийся от жира Далечь. Там он принялся рыть в горах туннели и замки, успешно накапливая под землей огромные финансовые средства в золоте и алмазах, а также превращая местных жителей в подземных гномов – таких же жадных и горбатых, как он сам.

Самые молодые политики Траяновой партии, известные своими патриотическими взглядами и генетическим неприятием широких скул и раскосых глаз, получили несколько небольших, но укрепленных городищ на границе со степью – любимец неофашистской молодежи, энергичный голубоглазый ариец Стрибог, министр ветра и ураганных налетов, поселился вместе с бандой приспешников в милитаризированной Белгоре. Прибыв на место, этот сынок Дажьбога и Мокоши тут же расставил везде караульные вышки с пулеметами и запретил гражданам шляться по улицам после десяти часов вечера (по убеждению Стрибога, граждане в это время должны быть дома и делать для своей страны будущих солдат в возможно большем количестве).

Еще один юнец, длинноволосый кареглазый Яровит, прославившийся беззаветной любовью к животным, способностями к верховой езде и авторской песне под гитару (а также внезапными приступами человеконенавистнического гнева), давно уже мечтал выбраться из сумасшедшего родительского дома и заточиться где-нибудь в светлых лесах среди охотничьих собак, егерей и хиппующих рок-музыкантов. Получив назначение в свободолюбивый Смолен, город свежих и нестрашных лесов, он удрал туда в первое же утро, не захватив из отчего дома ничего, кроме охотничьего ножа и пары новых нейлоновых струн. В Смолене Яровит устроил Гринпис в отдельно взятом княжестве, запретив вырубать лес и разводить всякую промышленность. Местные жители, самопровозгласившие себя племенем яричей и имевшие в крови пристрастие к рок-музыке, тут же решили, что они без ума от нового божка и стали просить его вести их в бой на давних врагов-соседей: толстых угрюмых боровичей. Боровичи, также обитавшие в лесах – только не в светлых, а на редкость дремучих, славились нелюдимым характером и маниакальным поклонением местному незаконному божку – Велесу. Этот тип не проходил ни по одной из картотек Стожара – очевидно, он забрался в Творуньские болота еще до раздела сфер влияния Сварога и Траяна, не имея никакого родственного отношения ни к тому, ни к другому.

Следующий любопытный кадр траянской крови – Перун – считался чуть ли не самым импозантным и многообещающим деятелем на мировой арене. Он любил пышно одеваться, ездить на Каннский фестиваль и сладко поглядывать на молоденьких богинь. Этот тип мне симпатичен уже потому, что имел пристрастие к панку и молодежной моде – он… расписывал себе физиономию серебром и золотом, в особенности наводя лоск на умопомрачительные усы. Распределяя родственников по уделам, Траян со Сварогом особенно долго дрались за Чернигин – второй по значению город центрального региона после самого Престола. Тесовичи – убийственное племя, сущие вандалы в вопросах секса и военных действий – тихо обитали тут по берегам Тесы, укрепляли свой драгоценный Чернигин, и без того истыканный бункерами и комплексами ПВО. Говорят, что до перестройки они были настолько неправильными людьми, что поедали своих поверженных врагов тут же, на поле боя – но это было страшно давно. Тесовичи вообще не хотели себе никаких божков и уважали только своего князя – но Сварог и Траян решили, что никто их не приберет к рукам лучше, чем Перун. Перун приехал в Чернигин – и вскоре все поняли, что кроме усов этот господин не мог похвастаться попросту ничем. Девушки обнаружили, что его сладкие поглядывания не обещают никакого логического продолжения, а чернигинские князья пришли к выводу, что присутствие Перуна в городе отнюдь не мешает им править по собственному усмотрению. В результате импозантный кумир стал самым безвластным деспотом на карте мира, а Чернигинское княжество – единственной агрессивной империей, управляемой по воле смертного фюрера-князя.

Дочери, внучки, правнучки и племянницы Траяна были между собой лучшими подружками и без ссор и дискуссий поделили кое-какие тихие и мирные райончики – ну разве что пара-тройка неугодных князей были отравлены, да Дидилия, богиня материнства, стала чуть более неприязненно сплетничать о Живе, богине неженатых девушек. Дидилия, будучи уже дамой в возрасте, уладила дельце о передаче ей пряничной и безветренной Зорянской земли – здесь, в старой крепости Зоряни, посреди знаменитых молочных колодцев и самых плодовитых женщин Европы, она и поселилась в своем огромном уютном святилище. Жива удалилась организовывать девичьи хороводы и клубы герлскаутов в Морам, юная и немного ветреная Зимцерла, богиня неумирающей весны и рябиновых гроздий, бесприютно перелетала из волости в волость от одного молодого княжича к другому, пока, наконец, жители Тмуторокани не пригласили ее возглавить местную президентскую администрацию. Совсем несовершеннолетняя Неделька, не имевшая в этом взрослом мире ничего, кроме права на рисование радуги в небе после дождя, пристроилась у маминой юбки в Тиходоле, теплом предместье Зоряни. Все были счастливы и единодушно голосовали в поддержку проекта ежегодного национального бюджета, составляемого в Престоле.

Что касается неслабых ребят из партии Сварога, эти мальчики тоже в обиде не остались. Бандитский авторитет по кличке Тур, весело шедший по жизни в образе огромного быка и обожавший пегих телочек больше всего на свете, укрепился в благоустроенном западном Добричеве, в считанные десятилетия превратив этот чистенький европейский город в настоящий хлев (после чего населенный пункт был справедливо переименован в Туров). Для поддержания народного духа он периодически ломился войной на кого-нибудь из соседей – не разбирая своих и чужих: просто так, для интереса. Кошмарный братан Тура, живое существо по имени Жас, лишенное от рождения плотского облика и занимавшееся исключительно наведением ужаса на окружающий мир, затворилось в нагорном Жасове – там этот эстет корчил сам себе страшные рожи в зеркале и залезал в сны алкоголиков и рожениц, превращая их ночи в сеансы бесконечного фильма ужасов. Еще один симпатичный божок, гордо именовавшийся Хорсом и страдавший манией величия, считал себя наместником солнца на земле и изо дня в день прикидывался светилом, вводя в заблуждение средневековых астрономов от Испании до Аравии. Но главный приз на этом параде уродищ я бы отдал длинноногой (а также длиннорукой, длинноволосой и длиннозубой) красавице Моране. У этой очаровашки было только одно хобби – человеческая смерть. Чем она и занималась с утра до вечера, не покладая рук и не отвечая на ухаживания какого-нибудь залетного индонезийского божка с острова каннибалов.

Вся эта теплая тусовка бессмертных по-доброму разделила славянские земли, то и дело наезжая друг на друга то гостями, а то и войной. В целом равновесие, поддерживаемое из Престола совместными усилиями Дажьбога и Мокши, сохранялось лет двести – пока не появилась на юго-западе некая глобальная задница. Задница имела форму Тени Меча и пролегла по землям южных племен, выжигая там все древнее славянское волшебство. По слухам, Тень была запущена в наши края откуда-то из Большого Вавилона и в целом напоминала плод вселенского заговора сатанистов. Населенные пункты, попавшие в зону Тени, медленно захиревали и вымирали, жрецы и шаманы отказывались заниматься магией, ссылаясь на удивительно неприятные атмосферные условия. Большинство экстрасенсов и астрологов констатировало, что Тень Меча создавала на огромном пространстве, захватывавшем территорию нескольких княжеств, область пониженного астрального давления. Прежние заговоры и обереги предков переставали действовать, а вместо них в лесах и горных долинах сгущалась какая-то неведомая доселе нечисть, наполняя воздух своим вязким и нечеловеческим колдовством.

Погоревав немного, местные божки решили потесниться, уступая тени место – в конце концов, страна большая и демократическая: селись кто хочет. Два или три десятка молодых удальцов из Престола, Властова и Новграда протоптали, правда, богатырскую тропу до границ Тени, намереваясь разобраться с гостями и намекнуть им, кто здесь главный – но экспедиции, отправленные лет двадцать пять назад, пока не вернулись. По данным разведки, Тень, распластавшись по склонам гор и наводнив окрестности лешими, водяными, вампирами, вурдалаками и прочими злобными мутантами, не собиралась двигаться дальше на северо-восток, к Престолу – это немного утешало, и божки отдали приказ богатырям оставить Тень в покое.

Все бы хорошо – но один нюанс все-таки дал о себе знать. Чужеродная задница разлеглась, оказывается, самым неудобным образом – перерезав все дороги, дорожки и тропинки, соединявшие Престол и всю прочую Русь с Татраньской резиденцией дряхлого Траяна. Сначала прекратилось торговое сообщение, а потом и связь перестала работать – отказали все каналы, вплоть до пневмопочты. Траян продолжал раскачиваться в своем кресле-качалке и со страшной силой сажать гиацинты, а между тем его детки в далекой, отсеченной от отчего дома земле начали сильно скучать по седобородому папаше. Тут же выяснилось, что старый хрен, при всем своем ревматизме и склерозе, весьма деятельно помогал Траяничам жить и бороться. Никто не понимал точно, в чем проявлялась эта гуманитарная помощь – и только с приходом тени проявилась вся ее значимость.

Лишившись прямой телефонной связи с папашей, Дажьбог сначала приуныл в своей столичной резиденции, а потом и вовсе расслабился: перестал просматривать утреннюю почту, принимать с докладом премьер-министра и делать визиты в соседние государства. Все чаще служащие Дажьбожьего офиса наблюдали его дремлющим на пляже под полуденным солнцем или лениво расписывающим пульку с госсекретарем и начальником дворцовой гвардии. Воспользовавшись пассивностью мужа, стареющая Мокошь постепенно дотянулась своими коротенькими пальчиками до радиотелефона правительственной связи, до компьютеров центрального архива министерства обороны и, наконец, – до чемоданчика с ядерной кнопкой. Она больше не спрашивала своего Хуана Леонсио, насколько сильно он обожает свою законную и единственную, – ласково и осторожно, чтобы не смазать помаду, Мокошь целовала разомлевшего супруга в одутловатую щечку – и убывала из столицы в какой-нибудь провинциальный город устраивать свои дела.

Очень скоро эта энергичная и немного жестокая дама очень неплохо устроила свои дела даже там, где исконно правили другие божки, подчинявшиеся Престолу только на бумаге. Дело в том, что обрыв контактов с Траяном больно ударил по психике не только Дажьбога, но и его братьев – прежде всего, Стожара и Световита. Духовный лидер Залесья некоторое время размахивал в воздухе своей единственной рукой, пытаясь подбить родственников на разборку с Тенью, но родственникам было лениво на сердце. Обидевшись, Стожар отгородил свой Север от внешнего мира и объявил Властов новым Престолом, а стожаричей – самым арийским племенем в Евразии.

Это было дипломатической ошибкой – Мокошь легко подкупила газеты и в считанные годы представила Стожара в виде старого схизматика, сепаратиста и вообще политического импотента. Высушив мозги престольскому князю Ярополку, Мокошь подбросила ему идею прогуляться в окрестности Властова с парой миллионов вооруженных людей – и обещала поддержку. В результате краткого, но кровавого конфликта Властов был взят, тамошний князь Всеволод – изгнан, а на его место посажен хитрый боярин Катома по прозвищу Дубовая Шапка. Со Стожаром дело было улажено по-родственному: ему рекомендовали отстроить где-нибудь в глухом лесу собственное святилище, жить там в свое удовольствие и больше никогда в жизни не баллотироваться в президенты.

Младший брат Стожара, Световит, наблюдая позор династии Траяничей, глухо матерился у себя в Новгороде и копил деньги для реванша. Дажьбогу он посылал призывные письма, рекомендуя взяться наконец за ум и жениться вторично. Все эти письма, разумеется, внимательно прочитывались лично госпожой Мокошью – и вскоре в Новгород прибыла делегация видных столичных парламентариев с требованием немедленно выплатить Престолу федеральный налог за двенадцать лет. Кроме того, делегация привезла с собой какого-то толстого боярина, которого Мокошь рекомендовала в новградские посадники. Световит взбесился и велел объявить членов делегации персонами нон-грата (через повешение) – но на следующий день, если верить газетам, сошел с ума и подал в отставку. Раздав городским нищим все денежные средства своей партии, он попросил больше никогда не называть его богом и не строить культовых зданий. Слезно попрощавшись с окружающими, бывший Световит ушел из Новграда в северные леса отращивать длинную белую бороду и жить экологически чистой жизнью. При этом народ, словно сговорившись, перестал называть его Световитом, и за сбрендившим божком закрепилось кодовое имя Белуна, весьма почитаемое, кстати сказать, у старушек и бездомных бродяг.

Мокошь не имела ничего против. Она прислала-таки в Новград своего наместника и стала жестоко драть местное население под предлогом борьбы с инфляцией. В целом по стране ширился и креп культ личности энергичной старухи – Мокошь очень любила, когда ей ставили тотемы даже в тех городах, где испокон веку Сварожья дочка была совершенно не в чести.

Однако раззявить жадную челюсть на всю Русь Мокошь была не в силах – будучи в глубине души слабой женщиной, она не смогла навести в стране процветающий тоталитаризм. В итоге каждый мелкий божок или заштатный князь стал думать о себе как о всемирном гегемоне, разбухая в направлении соседских угодий. Траян все сажал свои гиацинты – а равновесие геополитических сил уже нарушилось, и в государстве весело занималась гражданская война. Тур принялся покрывать телок в количествах, превышающих все нормы, установленные международной конвенцией; Жас придумал являться в ночи детям и старикам; Морана косила смертных направо и налево, ничуть не сообразуясь с демографической программой государства; наконец, даже безобидная Неделька стала зажигать на небе не одну, а сразу семь или восемь радуг, нахально превышая свои полномочия.

И тут одному сравнительно неглупому и отнюдь не ленивому парню пришла в голову очень ценная мысль. «Кажется, стране нужен новый руководитель, способный превратить хаос в гармонию справедливого правления» – примерно так звучала эта мысль. А парня звали… совершенно верно, Сварогом. (Кое-кто, правда, не рекомендует произносить это экзотическое имя вслух, но вам, любимые потомки, бояться нечего.) Не питая слабости к гиацинтам (кажется, он вообще ненавидел растительность в любом виде), Сварог поднял воротник своего черного плаща, раскурил в мундштуке дорогую сигарету, раскрыл окно в полночь и хищно улыбнулся в направлении Престола. Его дочь, прежняя дурнушка Мокша, начинала раздражать нестареющего папашу. «Девочка открывает собственный бизнес, она не уважает дорогого родителя», – думал Сварог, перебирая в руке бледные стеклянные шарики. «Она никогда не писала мне писем… в конце концов, мне надоело торчать тут, в горах, среди снежных людей и гоблинов!»

И Сварог придумал большую и редкую гадость. Посоветовавшись с какими-то абсолютно чужеземными и мрачными духами Востока, он раздобыл в Большом Вавилоне маленький черный камушек. У кирпичика было даже собственное ласкательное имя – Илитор77. Представляя собой чудо современной науки и техники, Илитор магически заключал в себе основы нового мирового порядка, спроектированного восточной нечистью. Центральное место в божественной и светской иерархии нового образца должно было принадлежать лично Сварогу, и он только изредка обязан был отчитываться перед чужеземным Хозяином78, тихо правившим в своем Вавилоне и почти не совавшим нос в славянские дела. Черный камушек нужно было положить в нужном месте в нужное время – и не где-нибудь, а на вершине Боричева холма в Престоле. По прогнозам компетентных астрологов и вавилонских хиромантов, в определенный день на этом холме должно быть начато строительство главного святилища будущей Руси – таким образом, засунув свой любименький Илиторчик в основание этого здания, Сварог мог бы со спокойной совестью заказывать себе императорскую корону.

Дело оставалось за малым – доставить Илитор на Русь, в стольный град. Замечу, что задача Сварога осложнялась присутствием в славянских землях дикого количества абсолютно недобитых богатырей и прочих оборванцев, закосневших в средневековых идеях национал-патриотизма и никак не желающих давать спуску всяким заморским миссионерам с волшебными камушками. Кроме того, сама Мокошь смогла каким-то образом пронюхать о гениальном плане родителя и готовила Илитору слишком горячий прием. Со счетов не следовало сбрасывать и всю эту совокупную божественную мелочь вроде Стожаров и Стрибогов – эти парни сколотили вокруг себя бандитские группы и активно противились введению на Руси нового режима правления.

Именно поэтому Сварогу был нужен не просто энтузиаст, готовый контрабандой пронести студеный осколок Илитора на Боричев холм, а настоящий Миссионер. Персонаж, возглавляющий нашествие новой культуры, нового образа жизни, нового мышления, наконец. Персонаж с открытой улыбкой, способной завораживать сердца этих средневековых варваров. Персонаж с накачанными бицепсами, умеющий придушить всякого консерватора, ренегата и ортодокса, который попытается перейти Илитору светлый путь к власти. Разумеется, у Сварога был такой персонаж – его собственный внук, летучий голландец Чурила Пленкович – молодой красавчик-полубог: прирожденный воин и бабий прелестник.

Чурила – это звучное имя он получил в честь своего пращура Сварога, которого некоторые народы из чувства глубокого уважения именовали своим Чуром79, то есть прародителем. Воспитанный на песчаных берегах Суры, истекающей в Сурожье море, Чурила был прекрасен телом и искусен в магии. Волшебные сапоги, подаренные дедулей, существенно упрощали Чуриле жизнь – в этих модных кроссовках он мотался по континентам, набираясь полезных знаний и опыта политической борьбы. И все же мозг не был главным оружием этого подонка. Женщины – вот была его опора и поддержка; на женский электорат он мог рассчитывать вполне. Если верить желтой таблоидной прессе, в своем искусстве он добился таких высот, что девушки беременели от одного Чурилиного взгляда – разрожаясь впоследствии, правда, нежизнеспособными уродами, умиравшими до рождения и пополнявшими ряды лесной и водяной нечисти.

Как бы то ни было, летучий парень был крут до невозможности и элегантно закрывал свои сексуальные глаза длинной челкой. В легком черном халатике Чурила тронулся на Русь – а позади, сильно отставая, пришли в движение три огромные армии Сварога. Сугубо для страховки, чисто для успокоения нервов начальства, эти дивизии катились к русским границам с трех сторон, оказывая миссионеру Чуриле моральную поддержку. А миссионер с черным кирпичиком за пазухой весело шел уже по землям славян – действительно весело, с пением и хороводами. Сначала в приграничных деревнях, а потом все дальше вспыхивали в летней ночи волшебные Чурилины фейерверки – так он радовал своих будущих избирателей, потенциальных подданных великого Сварога. Девушки были от Чурилы абсолютно без крыши и всерьез утверждали, что чернявенькие парни с Востока на порядок эротичнее своих, курносых дурилок, которые только и знают, что траву косить.

Гастроли Чурилы проходили с ломовым успехом, и девушки в восточных районах дружно беременели, со страшной силой скрывая это от родителей и суженых. Парень в сапожках эротично приближался к границам бывшего Властовского княжества (а теперь Властовской вотчины князя престольского Ярополка, злобного и тщедушного ставленника Мокоши) – и вот первый из недобитых языческих божков Руси (а именно Стожар) решил, что пора лечь животом на амбразуру. Прослышав о том, что нынешним вечером летучий полубог давал концерты восточной музыки в Санде, небольшой деревушке за Сольцей, Стожар размечтался использовать ночлег Чурилы с тем, чтобы выкрасть драгоценные сапоги. Лишившись обуви, парень уже не смог бы восхищать народ, проделывая в воздухе фигуры высшего пилотажа, а также покрывать до двадцати миль за сутки, успевая к вечеру в новую деревню. Изучив данные спутниковой разведки, Стожар выяснил, что Мокошь со своей стороны уже направила в район Санды огромный отряд в дюжину дружинников из столичного спецназа, а кроме того, одну из любимейших своих жриц, престарелую и слепую телепатку Корчалу. Потирая руки, Стожар воодушевленно сообщил мне, что собирается воспользоваться стычкой Корчалы с Чурилой и под шумок приватизировать волшебную обувь. При этом почетная роль приватизатора отводилась мне как человеку, имеющему связи среди полудениц – то есть в лагере противника.

Улучив минутку, читающий потомок может пока вправить на место напрочь отзеванную челюсть, а я тем временем расскажу, чем закончилась лекция Стожара. «Но пребуди скор и пуглив, равно птица: хвать сапоги, и в бега! – наставительно прохрипел он, мерцая во мраке волчьими глазами. – В силе Чурилиной ворожбы и кары – пропасть безумная: огневицы-пламени в человеков мечет, заживо пожигая силу супротивну!» (Для тех, кто не понял, перевожу последний раз: Чурила – профессиональный коммандос и умеет обращаться с огнеметом.)

Уловив витавшую в воздухе идею, я намекнул Стожару, что миссия будет предельно опасной, а это неминуемо влечет за собой повышение размеров вознаграждения. Ничуть не мучимый скромностью, я предложил Стожару такой вариант: похитив реактивные кроссовки, я отдаю любимому хозяину только один сапог, а второй – так и быть – буду сам донашивать.

Божественный волчина только гневно рыкнул в ответ: «Незакон людине божичеву стать искати! Ты – воин, а не божич! Пойми место свое, а чуждое не замай!» В переводе на язык деловых переговоров это означало, что Стожар с удовольствием рассмотрит мою инициативу и обязательно примет ее к сведению – но уже после того, как сапоги будут доставлены к нему на склад в хорошей таре и со всеми документами.

Я понимающе кивнул и тут же потребовал для себя гарантий безопасности плюс группу поддержки из ста вооруженных дружинников. Стожар немедля вышел из себя и, нервно клацая зубами, быстро объяснил, что с отрядом в сотню дружинников можно с победами дойти до Властова и отбить его у Мокоши (благо в самом Престоле даже в летний день на пляже сложно собрать более восьмисот боевиков высшей категории, каковыми являются дружинники). «Сила твоя – не в войске, а в тихой поступи! – прорычал он. – Всякий божок приметит дружину, ано человечка единого – тяжко прочуяти! Ты со полуденицею своея ступай путьми заветными, нечистыми – эво тебе беспечность, эво и поспешность!»

Таким образом, патрон заверил меня, что наша сила заключается в моей слабости. Успокоенный, я выцыганил у Стожара две гривны серебром на амортизацию фондов и ковш сливового меда на посошок, с сожалением поднялся с мехового ложа и через длинный и невообразимо запутанный крысиный коридор выбрался наружу. Провожая меня, Стожар как-то по-особому заглянул мне в лицо – с плохо скрываемым романтическим трепетом я увидел, что в хищном взгляде божка пробились колкие искристые звездочки: знаменитые Стожары, распухающие на славянском небе каждой ясной ночью. «И помни себе: доколе ярятся на небе звезды – я тебя вижу и дела твои ведаю. Если спомощь потребна – ночи дождись, да безоблачной – поклонись Стожарам ввыси, и доспею к тебе», – сообщил, эмоционально подвывая, божественный волчара – прочувствовав, видимо, торжественность момента. Я принял информацию к сведению: не стоит мне маячить под звездным небом слишком часто. Особенно после того, как, раздобыв сапоги, я не захочу делиться ими со Стожаром…

«Спей же к ведьме своей, ибо полуночь в раздолье уже, и краток сон Чурилин…» – как и полагается в подобных случаях, последнее напутствие божественного покровителя еще надсадно гудело в голове, когда я выбрался из метро на поверхность. Услужливый Стожар саморучно затянул на Метанкином пояске последний, четвертый узел – и я ничуть не испугался, когда…