"Двенадцатая дочь" - читать интересную книгу автора (Миронов Арсений)

Средневековый детектив

Этот разговор происходил в довольно странных декорациях.

Там, где сладостно-зеленый ромашковый луг лениво и плавно спускается к берегу медленно теплеющего Глубокого Озера, чуть правее дымящихся развалин сожженной деревни есть тихая светлая заводь с небыстрым течением и мягким песочком на дне. Когда жарко-желтому солнцу удается пробиться сквозь плотный дым погребальных костров, изумрудная трава у воды вспыхивает сотнями бликов: здесь и там начинают перемигиваться на солнце, как осколки зеркала, обломки изрубленных клинков, сорванные подковы и обрывки кольчуги, серебрящиеся мутно, как крупные дохлые рыбины. Трупов уже не видно: гниющие туши лошадей, угадаев, песиголовцев и обезьян свалили в крепостной ров и забросали камнями; тела славянских ратников и влажских разбойников сожгли; греков похоронили под рев торжественных песнопений.

Вот здесь, на самом чудовищном пляже Залесья, раскинув белое тело по багрово-красной попоне, подложив под голову увесистые кулаки, загорал совершенно голый человек весьма неслабого телосложения. Он купался недавно; мокрые волосы на ногах слиплись и быстро подсыхали. На квадратном плече рваные вишнево-коричневые полосы от медвежьих когтей. В потемневших от влаги волосах – яркая, тщательно вышитая тесьма наследника Властовского.

А рядом, будто для смеха, словно для пущего контраста придуманный, громыхая тяжелым доспехом, ходит большими шагами высокий и тощий железный человек в изощренной броне – ходит кругами, скрежещет стальными сочленениями, скрипит оружной перевязью, качает позолоченным шлемом, возбужденно размахивает руками – и говорит, говорит беспрерывно:

– Это чудовищно! Мы потеряли Берубоя. Траян мертв. Это чудовищно. Утратили всякую связь со Стенькой. Что это значит? Что случилось с Тешиловым?

Голый наследник, морщась, протягивает белую волосатую руку, почесывает измятые жесткие ребра:

– Успокойся, князь Алеша. Скоро все выяснится.

– Кольцо… Вот что не дает мне покоя. Откуда у тебя этот ужасный перстень со змеиными зубами? Где раздобыл такую редкую гадость?

Молчит наследник Зверко. Солнце просвечивает сквозь дым, вызолачивает желтые ресницы, колючую щетину на сизом подбородке.

– Послушай… – Железный и тощий резко оборачивается – Дай посмотреть.

Наследник с досадой поднимает брови, разлепляет усталые веки:

– На хрена тебе?

– Любопытно.

– На, погляди. – Наследник тяжко отрывает спину от взмокшей попоны, садится. Ухватив длинной рукой мешок, вытряхивает на ладонь морщинистый тускло-черный камень со сквозным отверстием.

Вещий Лисей, стянув с руки железную перчатку, протягивает узкую ладонь. Перстень холодный и странно тяжелый. Почти плоский, оплывший и словно скользкий…

– Удивительно, – тихо произносит железный князь Лисей – Никак не пойму… Какое-то воспоминание. Этот перстень похож на…

– На куриного бога, – насмешливо морщится Зверко.

– Что?

– В детстве, помнишь? Когда собираешь камешки на морском берегу, в Крыму. Нужно найти камень с дырочкой.

– Ну конечно! – вздрагивает Вещий Лисей. – Такой камень назывался… куриный бог. Меня еще в детстве удивляло, при чем здесь курицы…

– Вот именно.

– Теперь я понимаю. Куриный бог – это Чурила. Но скажи, пожалуйста… откуда у тебя эта дрянь?

– Сделай шаг в сторону. Закрываешь мне солнце.

– Где ты взял этот перстень?

– Господи, какая разница. У Свища забрал. Думал, это обычный гвоздеврановый перстень. Теперь ясно, почему старик Посух так упрашивал меня выкинуть это колечко в любую близлежащую пропасть.

– Да уж… Может быть, стоило послушаться старика. А Свищ… это кто?

– Свищ. – Данила улыбнулся. – Классный был парень. Видимо, Свищ и вправду украл это колечко у Чурилы во время битвы.

– Помнится, Плескун упоминал битву при Ош-Бабеле, – нахмурился вещий князь. – Сражение штурмовых аватар Сварога с первым заградительным полком рыжих песиголовцев. По легенде, битва произошла в долине шестнадцати высохших рек и сопровождалась забавными погодными аномалиями. В частности, шел кровавый град. Говорят, именно град особенно впечатлил бедных песиголовцев. После битвы их властитель хан Полыкан подписал капитуляцию.

– Ну и дурак.

– Он признал иго Сварога – несмотря на то что братья-аватары уничтожили только заградительный полк. Свыше девяноста процентов регулярной армии рыжих псов оставались на момент капитуляции в полной боевой готовности. Однако… все эти парни как один встали на сторону Чурилы.

– Откуда знаешь?

– Легенды читал.

– Хм. А что в легендах пишут про кольцо?

– Почти ничего не пишут. Дескать, плеточка-змиевочка бьет на сто шагов, сжигает людей. Что змея, то бишь плеть, вылезает из перстня. И все.

– Ну, тогда я даже побольше тебя знаю. Из черных книжек. Не помню, говорил тебе или нет: в городе Висохолме мы у куруядовых комсомольцев экспроприировали волшебную литературу. Авторы пишут, что плеточка-змиевочка есть оружие подавления воли. Никакой это не бластер и вовсе не змея в буквальном смысле слова.

– Ну да… Плеть – символ рабства. Змея – символ насильственной, гипнотической власти…

– Ага. Плетка превращает противника в зомби. Нужно только знать заклинание.

– А ты его знаешь?

– Да.

– Откуда? Прочитал в чернокнигах?

– Алеша, я тебя прошу. Не бросай тень. Я пытаюсь загорать…

– Ты нашел формулу в волшебных книгах?

– Нет. Авторы предлагают разные версии заклинания. Но они все ошибаются.

– Утром во время допроса… Ты произнес это страшное заклинание, и зубы высунулись из кольца… Я тогда еще поразился, откуда ты знаешь нужные слова?

– Разве не помнишь? Мне сказал Плескун.

Князь Лисей молча покачал головой. Скрипя сапогами по песку, прошелся взад-вперед вдоль краешка воды. Покосился на свое зеленоватое колеблющееся отражение.

– Вот еще странное дело, – сказал он наконец. – Зачем Плескун дал тебе формулу заклинания? Он-то знает, что ты – вовсе не настоящий Чурила… Разве Плескун враг самому себе?

Данила дернул плечом:

– А ты не думал, что гномик… и вправду мог думать, будто я – Чурила?

– Ты хочешь сказать, все эти причитания «о мой повелитель!» – это было всерьез? Гм. Знаешь, честно говоря, у меня тоже было странное чувство… что карлик не врет. Не хотел тебе говорить.

– Вот-вот.

– Может быть, он почувствовал, что у тебя на пальце Змеиное Жало? И воспринял это как свидетельство? Решил, что ты и есть Чурила?

– По твоему, он никогда не видел настоящего Чурилу в лицо?

Вещий Лисей вздохнул.

– Знаешь, Дань… я сейчас, наверное, скажу страшную глупость… А что, если никакого Чурилы нет в природе?

– В смысле?

– Все вокруг шумят, что Чурила идет на Русь – а на самом деле никто не идет. Просто у Сварога элементарный расчет: внешняя угроза спровоцирует на разбухание нашу собственную, внутреннюю русскую гадость…

– Ты хочешь сказать, что я – разбух?

– Не обижайся. Давай взглянем трезво. Кто мы такие? Мы нездешние. Мы взялись невесть откуда, из будущего. А что, если мы – это и есть Чурила? Что, если Русь инстинктивно отреагировала на наше вторжение из будущего, создав народную легенду о таинственном чужестранце без лица, который грядет на Русь, чтобы ее завоевать и подчинить себе? Смотри: чужестранец-агрессор весьма силен, хитер и очарователен, он подчиняет себе людей… Не про нас ли сказано? Разве мы не считаем себя на голову выше аборигенов…

– Гм, фигня какая. – Зверко хотел было сплюнуть, но передумал. – Редкая и страшная фигня.

– Пойми, я ничего не хочу доказывать, я просто решаюсь довести логический ряд до абсурда: а что, если мы – это коллективный Чурила? Сапог Чурилы – у Мстислава. Перстень Чурилы, Змеиное Жало, – у тебя. Скоро, может быть, у меня тоже обнаружится что-нибудь Чурилино. Я уже ничему не удивлюсь…

– Значит, приход Чурилы на Русь – это не наезд одного конкретного ублюдка?

– Это наезд явления, Дань. Приход Чурилы – это процесс. Процесс очуривания, окуривания, очарования Руси. Сварог превращает всех нас в маленьких Чурилок. Он заставляет нас хитрить, ссориться, подличать, даже убивать!

– Стало быть, по-твоему, я и есть образцовый мобилизованный чурилка? Очарованный столь качественно, что даже Плескун принимает меня за своего начальника…

– Я ничего не утверждаю. Я размышляю…

– Да вранье все. Просто парни хотят отвлечь нас от дела. А наше дело – засадить в табло конкретному негодяю, который движется с поганого Востока с черным камушком за пазухой. Вот и все. Остальное – интеллигентские разговоры, холостая философия.

– Ты думаешь, Плескун просто пытался сбить с толку? Отвлечь нас от главного дела? – Князь Лисей помолчал. – А смотри как забавно сходится: и Берубой ведь говорил, что Чурила – славянин, наследник Властовский…

– Опять на меня тень кидаешь?

– Я не кидаю, Дань. Просто… ты сам провозгласил себя наследником Властовским. Понимаешь, получается, что Берубой косвенно подтвердил версию Плескуна, будто ты – настоящий, замаскированный Чурила. Смешно, правда?

– Вот уж Берубой точно врал. Врал, чтобы накатить на психику Плескуна! – Зверко не выдержал и пружинисто вскочил. – Уверен, что это была ложь. Ну как Чурила может быть сыном князя Всеволода?! Это смешно. Берубой пытался одурить Плескуна. Это была провокация, но она не сработала. Потому что у Плескуна оказалась более сильная и яркая ложь…

– Ложь…

– Конечно, ложь. – Наследник подхватил с травы тяжелую рубаху, резко встряхнул в руке. – Это был поединок двух пропагандистов экстра-класса. Берубой предупреждал: нельзя верить ни единому слову.

– Но если Плескун говорил только неправду, тогда… почему Стенька не выходил на связь? – Князь Лисей жестко сцепил руки за спиной. – Бедняга Берубой не смог опровергнуть, что связь с Траяном прервалась… Автоответчик Траяна отвечал бедному семарглу, будто хозяин отдыхает. Согласись, это подозрительно. Стенька отдыхает во время допроса вражеского жреца!

– Мне нечего сказать, – промычал наследник, путаясь мокрой головой в недрах широкой рубахи. Наконец голова вылезла из расшитого ворота. – Остается надеяться, что Стенька нажрался в стельку и отмокает. Это все-таки лучше, чем то, что наговорил Плескун. Помнишь, он каркнул о каком-то больном Дойчине…

– Болен Дойчин, – кивнул вещий князь. – Известный былинный персонаж. Немец, идейный вдохновитель тотального натиска ледяных рыцарей на Русь. Большой колдун, алхимик, технолог. Гроссмейстер ордена.

– Ну вот, теперь немцы какие-то возникли, – хмыкнул Зверко, поглаживая мокрый затылок пятерней. – У всех свои интересы. Как все запущено на Руси…

– Запущено и запутано. – Князь Лисей потер бледными пальцами переносицу. – Но самая большая загадка – это дети покойного князя Всеволода Властовского. Сколько их? Я давно сбился со счета.

– По-моему, все просто. Два пацана и девочка.

– Ну, с девочкой все ясно. Рута – единственная в своем роде…

– Гм.

– …А вот с пацанами сложнее. По легенде, двух сыновей Всеволода приютил Траян. Стало быть, это Берубой и Мечитур. Однако есть еще некий Михаиле Потык, которого тоже считают наследником властовского трона. Далее: по одной из версий, незаконнорожденным сыном Всеволода является известный персонаж по имени Чурила. И наконец, на престол претендует наследник Зверко…

– Все гораздо проще. – Наследник медленно поднял взгляд. – Сыновей было двое. Потык и Зверко. Потык мертв. А Зверко – это я.

– Дань, прекрати. Ты Каширин, а не сын князя Всеволода. Я понимаю, ты притворяешься наследником для славян. Это твое решение, твоя ответственность. Но мне-то не ври…

– Не понимаю тебя, князь Алеша. – Белые зубы оскалились в прохладной улыбке. – О каком Каширине ты говоришь. Каширина больше нет. И никогда не будет.

Он помолчал, сплюнул на камни:

– Да и не было.

Князь Лисей молча смотрел на воду. Темная рыбина, лениво перебирая плавниками, стояла на мелководье под берегом. Будто подслушивала.

– В конце концов, сейчас мы все узнаем, – добавил Зверко, затягивая пояс на портах. – Надо еще раз допросить гномика. Только теперь не надо лясы точить. У меня другой метод.

– Бить – неправильно, – глуховато сказал Лисей.

– Еще как правильно, – возразил Зверко. – Но не очень приятно. Поэтому я буду действовать круче. Хватит прохлаждаться, время зомбировать колдунов. Верни мне, пожалуйста, черное колечко…

Вниз, вниз, в тесный каменный мешок, будто в гулкий желудок подземного Индрик-зверя.

Туда ведет узкий, совершенно мрачный винтовой спуск в двадцать четыре ступени, каждая высотой в локоть. На шестнадцатой ступени подошва наследника, шедшего впереди, опустилась не на гладкий камень – а в нечто мягкое, будто ступила на смятый ковер. Вонючий факел в руке Зверки сперва осветил желто-оранжевое скуластое лицо наследника, быстро пригнувшегося, а затем с трудом выявил бледное пятно – белый базиликанский плащ, небрежно брошенный на ступени. Факел поднесли ближе. На внешней стороне плаща красиво искрилась блестками хитроумная заморская вышивка.

На изнаночной стороне плаща виднелись два свежих кровавых пятна.

«…Пятью ступенями ниже окровавленного плаща обнаружен труп катафракта Сергиоса Псуми с единственной смертельной (сквозной) раной под левой ключицей, нанесенной, судя по всему, колющим холодным оружием. В правой руке охранника – базиликанский меч с лезвием, хранящим следы крови.

Катафракт Сергиос Псуми, 32 лет от роду, лежит на спине, причем голова и туловище находятся на пару ступеней ниже ног – как если бы тело некоторое время скатывалось (а точнее, соскальзывало) по лестнице вниз, до тех пор, пока голова убитого не уперлась в высокий каменный порог под дверью камеры.

Эта дверь открыта настежь.

По другую сторону порога найден труп второго охранника – славянского ярыги по прозвищу Кожан. Тело лежит на боку, в руке зажат славянский (ореславский) меч со свежими, еще не засохшими пятнами крови на сильно зазубренном и почти разбитом лезвии. Рана в нижней части живота единственная, смертельная. На каменном полу много крови, причем пятна и полосы обнаружены не только в непосредственной близости от тела Кожана, но и по всему полу камеры вплоть до противоположной стены. Характер пятен наводит на мысль о том, что тело перетаскивали с места на место – или же имела место длительная схватка, в ходе которой по крайней мере один из сражающихся, будучи ранен, продолжительное время перемещался по камере.

Таким образом, два тела лежат почти рядом, голова к голове. Их разделяет лишь порог высотой в локоть и шириной в полтора локтя. Никаких следов взлома двери не обнаружено. Ключа в замке не обнаружено.

Приблизительная площадь камеры – 10x12 локтей. Стены, пол и потолок – каменные. Потолок сводчатый, весьма неровный, у стен не превышает четырех локтей. По свидетельству специально допрошенного дружинника Поползня из бывшей глыбозерской дружины (который, как утверждалось, в юности участвовал в строительстве башни и обустройстве ее подвалов), в данной камере изначально не создавалось, да и теперь, очевидно, не обустроено никаких потайных дверей или люков. Вентиляционный ход узкий. Ни один из камней в стенах не выглядит расшатанным, фальшивым или подозрительным. Симптомов недавнего применения сколько-нибудь сильнодействующей магии, по свидетельству наследника Зверки, не обнаружено (двукратное тестирование семенами Белорьяницы Остролистной, проведенное по алгоритму Браздогона Черновежского из книги «Волховник», не показало наличия желтушной суры, гамма-тщеславия и других следов активного выброса пси-материи в воздух).

У «дальней» стены (справа от входа) находится неширокая, но довольно длинная деревянная скамья для охранника, над скамьей в каменной стене два крупных гвоздя для навешивания одежды. Здесь же между камней выбита небольшая щель, в которую вставлена лучина, почти полностью прогоревшая на момент осмотра. У противоположной, «ближней» стены (слева от входа) – небольшое количество сена, очевидно, служившего ложем для заключенного. Неподалеку от сена, в самом углу – плошка с едой для пленника.

Никаких посторонних предметов на полу, стенах или под потолком камеры не обнаружено за исключением нижеследующих: под скамьей охранника Кожана на полу найден 1) шнурок кожаный с нанизанными на него отрезанными ушами песиголовцев (4 шт.) и одним отрезанным ухом боевого дива, кроме того, 2) пучок среднего размера липовых лучин, стянутых вервием, а также 3) небольшая пастушья дудка. По весьма тщательном изучении находок сколько-нибудь выраженных магических свойств и функций не установлено Повторный тщательный осмотр сена на предмет спрятанных орудий, амулетов, татраньских жуков, пучков разрыв-травы или других волшебных вещей положительного результата не дал.

Вмурованное в стену железное кольцо радиусом в четверть локтя, к которому обычно крепятся железа заключенного, следов постороннего воздействия – механического или магического – не хранит. К кольцу по-прежнему накрепко приделана железная цепь. Ранее цепь имела на другом своем конце железный ошейник с замком. Этот ошейник и был надет на пояс заключенного (надеть его на шею малорослого горбуна было затруднительно). Упомянутая цепь оборвана на одиннадцатом звене – судя по всему, обрублена топором либо мечом. На одном из камней неподалеку от стены очевидны светлые выщербины от лезвия – скорее всего от перерубания цепи. Обрывков веревочных пут, стягивавших руки пленника за спиной, не обнаружено. Продолговатый лоскут небеленой холстины, ранее заузленный у пленника на затылке и зажимавший ему рот, найден в углу камеры неподалеку от плошки с едой.

На камнях стены вблизи вмурованного кольца на уровне пояса взрослого человека неглубоко, неровно и, видимо, наспех нацарапан сильно упрощенный вариант ворожейного символа «Вия-Усобица», соответствующего призывному имени богини Крамолы, младшей племянницы Сварога».

Напрасно Старцев так нервничает, вздохнул наследник Зверко. Совсем не бережет свои аристократические нервы. Всего три дня крутится в этой древнерусской мясорубке, а уж раздергался: раздраженно вскакивает, размахивает руками – ну очень большой начальник стал… Чистый князь. Шагает, как на ходулях. Благородный и вспыльчивый – как раз то, что нужно моей дурочке Руте…

Спокойно, оборвал себя Зверко. Не надо скрежетать зубьями. Рута – всего лишь глупая барышня. Ей кажется, что она влюблена. Пустые девичьи мечты.

– Нельзя терять ни минуты, – говорил Вещий Лисей, раздраженно шагая по полутемной камере и размахивая трескучей, едва тлеющей лучиной. – В конце концов, не важно, как Плескун сумел освободиться. Важно, где он находится сейчас. Надо действовать!

– А что ты предлагаешь? – поинтересовался наследник, лениво разглядывая царапины на камне. Вия-Усобица, одноглазая ведьма Крамола. Изображается в виде крылатого клина, вбитого в живое дерево.

– Я предлагаю: немедленно в погоню! – князь Лисей взмахнул тонкой кистью; оранжевый огонек лучины прочертил решительную кривую в полумраке. – Карла не мог далеко уйти. (Еще взмах, огонек лучины мигает голубовато.) Надо оцепить район. Поднимай своих бандитов, Данила!

– Меня зовут Зверко, – тихо напомнил наследник.

– Да брось ты, любезный! – Князь отмахнулся желтым огоньком. – Все свои. Я спрашиваю, сколько удальцов ты можешь поднять прямо сейчас? Чтобы оцепить Глыбозеро хотя бы на два поприща в радиусе?

– Нисколько, – улыбнулся Зверко. – Никакая сила не поднимет их в бой. Надо ждать часа три-четыре. Парни отдыхают. Считай, что на текущий момент у меня нет войска.

– Проклятие, – простонал Лисей. – Никакой воинской дисциплины.

– Можешь напрячь своих дисциплинированных катафрактов, – добродушно предложил Зверко.

– У меня нет катафрактов! – Лисей болезненно дернулся. – Из тридцати осталось только девять. Плюс десятник Неро. Остальных похоронили сегодня утром. Пока ты спал, я помогал копать могилы…

– В этом смысле мне проще, – грустно согласился Зверко – Моих обормотов хоронить не надо. Свалил в кучу, облил каменным маслом – и жди, пока прогорит…

– Что же делать!? Надо оцепить местность…

– Да стоит ли оцеплять – Зверко пожал плечами – Плескун не станет убегать среди бела дня. У него больные ноги. Скорее всего затаился где-нибудь среди развалин. Лежит себе, как ворох старой тряпки, и ждет ночи. А ночью его заберут…

– Эвакуируют? – Лисей выпрямился, глядя в упор. – Прилетят вертолеты от Сварога и возьмут горбуна на борт? Так?

– Почти. У них там есть кому прилететь. Плескун ждет ночи. Он не дурак. Вокруг сотни наших людей. Кроме того, он прекрасно знает, что при солнечном свете я мгновенно засеку его в движении. Хотя бы с помощью ворона…

– Серьезно? Ты умеешь использовать своего ворона в качестве ищейки?

– В книге «Вранограй» есть целый раздел. Нужно дать птице клочок ткани, проникнутой запахом беглеца…

– Изрядно вы начитались волшебных книг, любезный Данила, – поморщился Лисей. – Однако… не исключено, что Плескуна уже эвакуировали. Судя по всему, наш пленник ухитрился нацарапать магический символ и вызвать на выручку очаровательную леди Крамолу…

– Ага. Крамола прилетела, притворилась шамаханской царицей и заставила охранников порешить друг друга, – усмехнулся Зверко.

– Напрасно смеешься, – хмыкнул Вещий Лисей. – На то и богиня усобицы, чтобы ссорить союзников… Потом богиня освободила Плескуна от кандалов – и вынесла на свободу.

Наследник Зверко устало прикрыл веки:

– Это невозможно, Алеша. Никаких богинь тут не было. У этих тварей особый запах, кисло-сладкий. Они выделяют аромат тщеславия, который держится в воздухе очень долго, несколько суток. Несозревшие семена Белоярицы должны на этот запах реагировать и разбухать. Видишь, они по-прежнему маленькие и сухие. Это как лакмусовая бумажка.

– Хорошо, богини не было. Тогда как ты объяснишь все происшедшее, любезный Данила? – с плохо скрываемой досадой поинтересовался князь Лисей. Нервно раздергал ремешки, стащил с головы шлем. Темные волосы смешно топорщатся на висках. – Если не было божественного вмешательства, как горбуну удалось бежать? Из каменного мешка – безоружному, раненому и слабому? Неужто он и впрямь управился собственными силами? Загипнотизировал охранников… и натравил друг на друга?

Наследник Зверко, сутулясь под сводчатым потолком, склонился над трупами. Несколько мгновений молча водил лобастой головой влево-вправо, переводя взгляд с одного тела на другое. Наконец покосился на князя Лисея:

– Допустим, Плескун успешно зомбировал Кожана. Несчастный Кожаня, как лунатик, бросился на Сергиоса и с первого удара прикончил его. Однако и Сергиос не лыком шит. Успел выдернуть меч и принять Кожана на лезвие. Оба рухнули. Сергиос помер сразу, а Кожан перед смертью вдоволь наползался по камере – отсюда кровавые полосы на полу.

– Да не могло этого произойти! – воскликнул князь Лисей и с хрустом затушил свою лучинку о каменный пол. – Не могло! Берубой предвидел такой сценарий. Поэтому с самого начала жестко потребовал: рядом с пленником будет только один сторож – Кожан!

– А Сергиос?

– А Сергиосу я приказывал запирать Кожана в камере вместе с колдуном. Запирать дверь снаружи, понимаешь?! После этого Сергиос поднимался на самый верх лестницы, чтобы охранять внешнюю дверь на выходе из башни.

Зверко хмыкнул. Склонившись, потрогал пальцем изрубленный клинок в мертвой руке Кожана.

– Неувязочка получается, – сказал он наконец. – В таком случае, Сергиос должен валяться мертвый наверху лестницы. А он здесь, внизу. Что заставило беднягу спуститься?

– Ты прав, любезный, – сказал князь Лисей – Что-то принудило Сергиоса спуститься. Он имел право сойти вниз и отпереть дверь камеры только в двух случаях…

– Первый случай, разумеется, – это шум в камере. А второй?

– Если слуга принес еду для пленника.

– Еду… – задумчиво протянул Данила. И покосился на плошку в углу.

– Кто приносит еду и как часто? – быстро спросил он.

– Пищу приносит служанка, славянская невеста одного из моих катафрактов, – ответил князь. – Очень милая девушка. Я повелел кормить пленника на рассвете, в полдень и на закате.

– Следовательно, последний раз пищу приносили рано утром. Около пяти часов назад. Гм. Как я вижу, горбун к ней и не притронулся. – Наследник задумчиво почесал спину под рубахой. – Пять часов назад служанка спускалась сюда в сопровождении Сергиоса – и все было в порядке?

– Да. Еще час назад мне доносили, что катафракт Сергиос жив, здоров и бодро отзывается патрульным сторожам из-за запертой двери.

Зверко стоял молча, в упор глядя на плошку. Князь Лисей еще раз прошелся из угла в угол, хрустнул пальцами и тряхнул головой, будто собираясь с мыслями.

– Еще час назад Сергиос был жив, – пробормотал он. – Стало быть, побег Плескуна произошел совсем недавно, в течение последнего часа. Ясно, что девушка, приносившая еду за четыре часа до побега, здесь ни при чем.

Князь достал платок и вытер повлажневшее лицо.

– Предлагаю версию. Итак, пять часов назад пленнику приносят завтрак. Однако Кожан склонен еще немного подремать и потому решает пока не развязывать колдуну рот для завтрака.

– Угу. Это похоже на Кожана, – невесело улыбнулся Зверко.

– Кожан дремлет еще часа четыре, а связанный Плескун сидит на цепи, не в силах дотянуться до плошки с остывающей едой. Все это время невредимый Сергиос бодро отвечает на оклики часовых из-за запертой двери. Наконец, примерно час тому назад, Кожан, выспавшись, решает все-таки развязать горбуну рот, чтобы тот мог позавтракать. Вместо трапезы горбун начинает…

– Провоцировать Кожана!

– Точно. У него ведь открыт рот! Предположим, Плескуну это удается. Разозленный Кожан бросается на Плескуна и начинает избивать его. Заслышав шум, сверху спускается Сергиос Псуми. Он отпирает дверь и видит страшную картину: Кожан пытается задушить драгоценного пленника. Сергиосу приходит в голову мысль, что Кожан сознательно пытается устранить плененного «языка». Катафракт решает нейтрализовать Кожана, чтобы впоследствии прояснить свои подозрения. Так начинается схватка между охранниками…

– Да. Бредятина полная, – хмыкнул Зверко. – Два здоровых мужика, будучи прекрасно осведомлены о подлых способностях гнома, позволяют так легко себя провести! Как Плескун сумел так раззадорить Кожанушку? Вспомни, ведь это был совершенно отмороженный парень, глыба-человечище… И все-таки Плескун замутил ему мозги?

Лисей внимательно посмотрел на наследника:

– Плескун – очень сильный гипнотизер. Он мог сладить даже с Берубоем…

– Жаль Кожана, – негромко молвил Зверко. – Какой боец был… Камень. Невелик ростом, зато в жилах – железо. И как его убили одним ударом, не пойму… Запросто, как барана закололи…

– Да и Сергиос мой – тоже не хлюпик был, – заметил князь Лисей. – Посмотри: рост почти два метра, под Медовой дрался как лев… А убили с одного удара. Он даже не прикрылся, не оказал сопротивления! Будто спал…

Зверко склонился над телом.

– Странно, – сказал через минуту негнущимся голосом. – У него удивленные глаза.

Князь Лисей не стал смотреть, отвернулся.

– И еще одна странность, – пробормотал Зверко. – Почему Сергиос лежит головой к порогу? А ноги его на две ступеньки ниже головы! Такое впечатление, будто он…

– Скатился по лестнице? – вздрогнул князь.

– Именно. Его ударили не здесь! Не возле порога. Его ударили наверху лестницы!

– Ну конечно! – Лисей всплеснул руками. – Мы с тобой полные идиоты: забыли про плащ! Плащ Сергиоса! Плащ с пятнами крови! Помнишь, он лежал наверху, на середине лестницы!

– Плащ, белый плащ… греческий плащ с вышивкой… – быстро прошептал Зверко, тиская пальцами гудящие виски. – Стоп! У твоего Сергиоса не было плаща. Сегодня утром, когда мы ходили на первый допрос, я запомнил рваную прореху. Да, точно. Доспех на спине Сергиоса был рассечен, будто от удара саблей! Я еще подумал, что если бы удар пришелся чуть выше, в плечо… Короче, не было у него плаща.

– Значит, плащ – чужой? – воскликнул князь Лисей.

– Ну да, – ухмыльнулся Зверко.

– Здесь кто-то был! Кто-то четвертый! Кроме Плескуна и двух охранников! – задыхаясь, прошептал князь. – Срочно созвать всех и узнать, чей плащ! Господи! Кто-то из моих греков?

– Видимо, так. У тебя в дружине – предатель.

– Вовсе не обязательно! – жарко возразил Вещий Лисей, поспешно разглядывая плащ при слабом огне лучины. – Этим плащом мог завладеть любой славянин. Его могли снять с мертвого тела на поле брани… Самый обычный плащ, боевой, поношенный, с банальными украшениями… Орнамент ничуть не примечателен… Впрочем, я могу созвать катафрактов и выяснить…

– Не надо ничего выяснять, – вдруг глухо сказал наследник. Голос его не дрогнул, но глаза остановились, в упор глядя на белую ткань в руках князя, на красивый серебристый узор, на огненных львов, на лилии и виноградные лозы… На ржаво-коричневое пятно, похожее на крошечную кривую пятерню с длинными когтями… – И созывать никого не надо. Это плащ твоего десятника Неро.

Очень скоро, минут через пять, быстрые шаги Доримедонта Неро загремели вниз по подземной лестнице.

– Я начинаю подозревать, что Неро чем-то не угодил тебе, Данила… – поспешно, без улыбки прошептал князь Лисей. – Так настойчиво подводишь его под монастырь… Можно подумать, твоя феноменальная память позволила запомнить вышивку на всех плащах греческой дружины… И сейчас – вот по этому львенку – ты узнал плащ Неро?

– Я увидел не львенка, – устало и как-то грустно сказал Зверко. – Этих львов – целая стая на плаще любого греческого вояки. Видишь ли, князь Алеша… Я заметил рыжее пятно на плаще. Помнишь – когда факел дрогнул в руке Неро, горящей смолой плеснуло на плащ? Во время допроса… точнее, в тот момент, когда погиб Берубой…

– Пятно? Не припомню…

– Я отвечаю за свою память, – резко сказал наследник.

– Может быть. Я, впрочем, уверен: Неро здесь ни при чем. Пожалуй, я сам допрошу его. Паренек страшно гордый. Нельзя оскорбить его таким страшным подозрением…

Слова еще звучали под сводами каменной пещеры, когда на пороге появился молодой десятник Неро.

Он уже увидел – трупы возле порога… Замер, сутулясь под низкой притолокой и не решаясь перешагнуть через тело убитого Сергиоса. Медленно поднял голову. В полумраке не разглядеть лица – только видно, как прекрасный легкий доспех слегка заискрился в отсветах лучины, заиграл оранжевыми искорками. Видимо, десятник не стал надевать свой плащ, чтобы не путаться в широком подоле на ступенях темной лестницы.

– Любезный Неро, – произнес Лисей по-гречески. – Я вызвал тебя, ибо срочно понадобилась помощь. Наш пленник бежал, погубив обоих охранников.

Зверко сощурил глаза, наблюдая, как пальцы десятника быстро скользнули на рукоять всаднического меча.

– Мужайтесь, десятник. Наш добрый Сергиос Псуми мертв! – твердым искусственным голосом произнес князь Лисей. – Разумеется, вас никто не подозревает. Вы не раз сражались с Сергиосом плечом к плечу, спасая друг друга от смерти на бранном поле. Однако… в камере обнаружен плащ со следами крови… Это ваш плащ, Неро.

Руки, руки… Стиснули рукоять!

– Стоять спокойно! – рявкнул Зверко по-русски; десятник слегка покачнулся, ухватился за косяк…

– Спокойствие, Неро! Вы не виновны! – поспешно воскликнул князь Вышградский. – Сейчас важно узнать, как убийца раздобыл ваш плащ. Попытайтесь вспомнить: каким образом проклятый плащ мог попасть сюда, в камеру с двумя мертвецами?

– Прекрасно помню, – неожиданно ровным голосом сказал Неро. – После утреннего допроса я был в совершенном смятении. Казалось, что задыхаюсь. Я сорвал плащ с плеча и бросил на скамью…

– Вы оставили его? Утром, здесь? – быстро переспросил Лисей.

– Именно так, высокий князь. Поднявшись наверх из подземелья, я тут же вспомнил о плаще. Проклиная свою растерянность, хотел вернуться в темницу. Однако одумался. Стоит ли тревожиться из-за обычного плаща… Снова спускаться сюда, к страшному колдуну…

– Почему он не заявил о пропаже? – негромко поинтересовался Зверко. – Сразу не сказал?

Лисей не расслышал вопроса. Он уже все увидел, все понял – и принял решение.

– Ступайте, Неро, вы свободны! – торжественно произнес он. – Теперь я понимаю: коварный Плескун еще раз пытался нас рассорить. Он хотел, чтобы я подозревал собственного десятника Этому не бывать, клянусь моими катапультами! Ступайте, Неро, никому не говорите о случившемся. Злодей еще находится где-то поблизости, среди нас…

Видимо, Неро все-таки успел обидеться. Удостоив князя кратким движением головы, ничуть не похожим на поклон преданного слуги, молодой грек круто развернулся и почти бегом бросился вверх по лестнице.

– Возможно, ты прав, – заметил Зверко, когда шаги десятника стихли наверху. – Не исключено, что Плескун специально заляпал его плащ кровью и подкинул на лестницу. Однако… на всякий случай… я бы накрыл десятника колпаком. А вдруг сбежит?

– Глупости! – отрезал князь Лисей. – Мне до сих пор стыдно, что я усомнился в преданности Неро – пусть на несколько секунд… Подумать только: подозревать собственного десятника! Это уж точно психологическая диверсия. Отрава, посеянная в воздухе коварным Плескуном. Если так будет продолжаться… мы с тобой тоже начнем подозревать друг друга!

– Тебя я не подозреваю, – спокойно сказал Зверко. – А десятник твой – странный. Неуравновешенный. Идеальный объект для психической атаки…

– Ну подумай сам, Данька! – не без горячности возразил князь. – Зачем десятнику освобождать Плескуна? Ради чего? Наконец, как бы Неро проник сюда? Ведь я лично отдал Сергиосу строжайший приказ: не открывать никому дверь в башню!

– Ну-у… – протянул Зверко. – Пожалуй, именно у Неро все-таки был шанс заставить Сергиоса отворить дверь. Все-таки Неро – непосредственный начальник Сергиоса.

– Мой собственный десятник убивает подчиненного, чтобы освободить языческого колдуна! – раздраженно произнес Вещий Лисей. – Невозможно! Единственная улика против Неро – это плащ. Вспомни, в каком ужасном состоянии мы были после допроса. Можно было забыть что угодно. И если Неро действительно позабыл плащ еще утром, этот плащ мог достаться другому человеку. Например… Кожану! Кожан легко мог присвоить заморскую вещь! Ведь мог?

– Еще как мог, – кивнул Зверко. – Но тогда… каким образом плащ оказался на середине лестницы? Получается, что Кожаня выходил из камеры наверх?

Князь Лисей вскочил с лавки:

– Правильно! Схватка была не внизу, а на середине лестницы!

Скрипя доспехами, он поспешно приблизился к телу катафракта.

– Посмотри, какая рана в груди Сергиоса! Удар нанесен как бы сверху вниз, под углом, видишь? Вошел под самой ключицей, а погрузился гораздо ниже…

– М-да. Так не проколешь в обычной схватке. Должно быть, убийца сидел верхом на лошади… – осклабился Зверко.

– Убийца не сидел на лошади. Убийца просто стоял на несколько ступеней выше Сергиоса! – тонко улыбнулся Лисей. – Предположим, что зомбированный Кожан, обрубив цепи Плескуна, постучал в дверь. Сергиос спустился, открыл замок ключом. Не заметив неладного, он пропустил Кожана вперед себя на лестницу. Кожан поднялся до середины, а потом… внезапно развернувшись… ударил Сергиоса сверху! – Князь Лисей резко крутанулся и пробил тонкой рукой воздух, будто проколов невидимого противника шпагой.

– Неглупо, – согласился наследник.

– А потом… Кожан вытер плащом свой окровавленный меч. – Вещий князь указал на тяжелый и чудовищно длинный клинок ореславской ковки, зажатый в мертвой руке Кожана.

Бросился к лавке, схватил смятый греческий плащ, быстро развернул…

– Так я и думал. Пятна характерные: узкие кровавые полосы расходятся лучами в стороны, звездообразно… Кровь не просочилась из раны… Он правда вытер клинок, Даня.

– Довольно глупая идея: вытирать кровь собственным плащом, – усмехнулся наследник.

– Не забывай, что это плащ Неро! Наверное, Кожан сообразил, что греческий плащ на месте преступления скорее запутает следствие…

– Однако… Как можно видеть, Кожаня плоховато протер лезвие, – заметил Зверко. – Весь клинок в кровище.

– Наверное, это уже другая кровь. Кожан дрался еще с кем-то, уже после смерти Сергиоса, – неуверенно произнес Лисей. Он помолчал немного, потом обернул растерянное лицо: – Может быть… убив Сергиоса на лестнице, Кожан снова спустился в камеру, и здесь… Плескун спровоцировал его на самоубийство? Охранник прянул на собственный меч?

– Ага, – кивнул наследник. – А перед этим сам себе ссадил бровь и вырвал половину бороды. Смешно.

– Значит, Кожана успел ударить Сергиос. Еще на лестнице! И вырвать клок волос из бороды. Видишь, у Сергиоса тоже меч в крови! Все-таки была схватка!

– Предлагаю другой вариант, – серьезно сказал наследник. – Итак, Кожан внезапно и подло ударил Сергиоса на лестнице. Но после этого сознание Кожана резко прояснилось. Чары почти развеялись, это бывает. Смерть союзника-грека отрезвила моего мужичка, и он ужаснулся. Кинулся обратно в камеру, чтобы честно захомутать Плескуна обратно. А Плескун-то уже освобожден от кандалов! Ведь глупый Кожаня собственноручно обрубил цепи еще до убийства Сергиоса… И вот, вбегая в камеру, Кожаня… напарывается на удар мечом!

– Каким мечом? – иронично поинтересовался Лисей. – Откуда у Плескуна меч?

– От верблюда! – Зверко блеснул желтым взглядом. – От мертвого Сергиоса. Смотри: после удара бедолага Сергиос скатился вниз по лестнице к самому порогу камеры. Скатился вместе с собственным мечом, который так и остался в ножнах на поясе! Плескун этот меч выхватил – и всадил в Кожана. Понял идею?

– То есть… мертвое тело скатилось под ноги Плескуну раньше, чем Кожан опомнился и спустился по темной лестнице! – выдохнул потрясенный князь. – Плескун встретил Кожана во всеоружии… А потом карлик вложил меч, обагренный кровью Кожана, – обратно в мертвую руку Сергиоса!

Князь сжал кулаки и возбужденно прошелся взад-вперед вдоль стены. Резко обернулся:

– Коварный старик! Неужели так тонко рассчитал алгоритм действий?!

– Одного не пойму, – вздохнул Зверко. – Зачем Плескуну хитрить? Зачем вкладывать меч в руку Сергиоса, как будто это Сергиос убил Кожана? К чему эта инсценировка? Пачкать железки в крови, вкладывать в руки мертвякам… Почему не убежал сразу, не теряя времени?

– Потому что он профессионал, – серьезно сказал князь. – Мастер наваждений. Он просто не умеет иначе. Это страсть, мания…

– Он мудрил не от хорошей жизни. – Зверко мотнул головой. – Плескун что-то скрывал. Почему-то гномик не хочет, чтобы мы знали, как все было на самом деле…

– А все из-за того, что горбуну развязали рот… – поморщился вещий князь. – Напрасно Кожан снял с него повязку. Лучше бы пленник просидел весь день голодным…

Он рассеянно подошел к плошке, по-прежнему стоящей в углу. Пожал плечами:

– М-да… Плескун даже не притронулся. Как только ему развязали рот, он стал говорить! Сразу начал свою атаку…

Наследник Зверко, сидевший на лавке у противоположной стены, нехотя поднял голову:

– Что там такое?

– В смысле?

– Ну, в плошке. Что там?

– Еда.

– Я понимаю. Что именно?

– Какая разница. – Алексиос раздраженно всплеснул руками. – Каша или щи, откуда я знаю. Бурда какая-то…

– Ну так посмотри, – тихо сказал Данила. – Раз уж ты там стоишь…

Высокий князь Лисей Вещий поморщился, нагнулся и взял плошку в руки.

Взял – и замер…

– Что?! – Зверко вскочил на ноги. Лисей не ответил. Так и не разогнувшись, стоит и держит миску с тюремным завтраком.

– По меньшей мере жареные скорпионы. Или драконье сало, – раздраженно пробормотал Зверко, подступая на шаг. – Ну скажи наконец! Что за еда-то?!

Кажется, князь Лисей немного оттаял. Глаза загадочно блеснули.

– Милый Даня… – прошептал он. – Не важно, какая именно еда. Важно, что она… теплая.

– Теплая?! – Наследник прыгнул вперед, выхватил миску, поспешно погрузил пальцы в темноватое месиво… – Точно. Даже остыть не успела.

– Хе-хе, – произнес князь, медленно закладывая руки за спину. – Эту миску не могли принести пять часов назад… Кто-то четвертый был здесь совсем недавно. И принес еду раньше установленного срока!

– Не Плескун, не Сергиос, не Кожаня… – пробормотал Зверко, машинально облизывая жирные пальцы.

Теперь понятно, зачем Плескун хитрил. Он… скрывал от нас Четвертого.

– Точнее – Четвертую, – поправил Зверко с прежней странной улыбкой.

– Не понял?..

– Девка. Подружка твоего катафракта. Князь Лисей прищелкнул пальцами:

– Ну вот. Не обошлось-таки без бабы.

Тупик, снова тупик. Яркие черные брови, носик явно крупноват, быстрые испуганные глазки в густых ресницах. Даже здесь, на Руси, среди доброй тысячи светловолосых женщин юный катафракт Кириллос Мегаллос ухитрился найти себе маленькую, крепкую, широкобедрую и плоскогрудую брюнеточку, похожую на поджарую кошку, обитающую в теплом приморском городе. И правда ведь, на гречанку похожа. На амфору: широкий расплывшийся низ, тесная детская талия, тонкие ручки. Откуда в Залесье такие гены? В десятом-то веке?

– Итак, ты отрицаешь, что приходила сюда вторично?! – в очередной раз спрашивает князь Лисей. И медленно думает: тупик, тупик. Глупышка ни при чем.

Глупышка в ужасе косится на темные каменеющие трупы, дрожит и мямлит нечленораздельное. Ее возлюбленный, измыленный, взбудораженный Кирюша, топчется сзади, пыхтит, роняет вздохи и капли холодного пота:

– Высокий князь… Она была со мной все утро… Она не могла… Такая милая, честная девушка!

– Все, все, хватит, – морщится наследник Зверко. Вяло оборачивается к князю: – Деваха совсем никакая. Пробка. Не думаю, что эта дурища приходила освободить Плескуна. Ты что, не видишь, что они с твоим красавцем Кирюшей все утро ласкались где-нибудь в наспех обустроенном шалашике. До потери пульса Как машинки Зингера.

– Тогда кто? – Вещий Лисей чуть зубами не скрипнул с досады. – Кто принес плошку с едой? Мираж? Фантом? Сам Чурила Пленкович в женском обличье?

Досадливо покосился на подозреваемых:

– Вы еще здесь, дети мои? Ступайте, ступайте. Прирожденные убийцы…

Детки, шалея от ужаса, обламываясь на крутых ступеньках, бросились на выход.

– Итак, метод «шерше ля фам» не сработал, – сказал князь. – Кто же Четвертый? И почему Сергиос впустил его в башню? Может быть, Сварог все-таки запустил какого-нибудь фантома? Моего двойника?

Наследник Зверко молча слушал.

– Четвертый вошел с миской каши. – Лисей запрокинул задумчивое лицо к потолку. – Он не стал убивать Сергиоса сразу, на лестнице. Иначе расплескал бы всю баланду из миски – а этого, как мы видим, не произошло. Убийца спустился в подземелье к Плескуну. Сергиос запер за ним дверь…

– После этого Четвертый бросился на бедного Кожана и замочил матерого бандита с волшебной легкостью, – тихо сказал Зверко. – С одного удара.

– А потом Четвертый разрубил Плескуну цепь… Нет, сначала развязал ему рот…

– Ага. И вот тут-то Плескун посоветовал Четвертому оттащить тело Кожана в дальний угол. Чтобы твой Сергиос его не заметил, выпуская Четвертого из камеры. Кровавые полосы на полу видны от двери?

– Нет.

– Ну вот. Четвертый постучал в дверь камеры. Сергиос спустился со своего поста наверху лестницы. Выпустил Четвертого…

– И уважительно пропустил его вверх по лестнице.

– Точно так. Четвертый поднимался первым. На середине лестницы развернулся и – хоп. Сверху вниз под ключицу. А дальше все просто: отстегнул ключ с пояса Сергиоса. Отпер камеру. Разрубил цепь. Плескун вскочил и потребовал подтащить труп Кожана обратно к порогу – чтобы создать иллюзию схватки охранников. Потом вынул оба меча из ножен убитых охранников и испачкал их в крови. Вложил мечи в руки убитых. И – деру.

– Неувязочка выходит, – помолчав, вздохнул Данила. – Первую тарелку с едой принесла девица, еще утром. Вторую тарелку принес Четвертый. Вопрос: почему на полу только одна тарелка?

– Ну, здесь все просто, – быстро ответил князь. – Плескун взял вторую плошку с собой, чтобы замести следы Четвертого. Но тут он сделал ошибку. Схватил пустую миску.

– Конечно! Кому охота засовывать себе за пазуху целую тарелку горячей каши, – хмыкнул Зверко.

– Вот именно. Плескун не учел, что еда в оставшейся плошке не успеет остыть к нашему приходу.

– М-да… Плескун изо всех сил старался, чтобы скрыть от нас присутствие Четвертого. Видимо, этот Четвертый – очень интересная личность. Все-таки придется оцеплять местность. Только искать надо не маленького старичка с бородой. А большого рослого дядьку с мечом на поясе и с плошкой за пазухой.

– И с большим мешком на плечах…

– Мешком? Почему мешком?

– А где, по-твоему, он спрячет Плескуна?

Ужасно тесный коридор. Слава Богу, скорей бы на свежий воздух… Лисею казалось, будто он уже чувствует особую тошнотворную сладость разложения в затхлом воздухе подземелья. Теперь трупы остались внизу. Князь и наследник Зверко медленно, тяжело поднимались наверх по высоким ступеням, невидимым во мраке. Зверко вслух подсчитывал, сколько людей нужно поставить в копье, чтобы перекрыть тропинки и реки вокруг Глыбозера.

Тесный, тесный коридор, думал князь Лисей. В темноте легко оступиться – загремишь так, что только кости собирай. Плечами отираешь стены, голову приходится пригибать…

– Стоп, – вдруг сказал он. – Данька, погоди.

– Что?..

– Постой. Представь, что ты – Четвертый.

– Угу. Очень смешно. Тогда ты – Сварог.

– Да нет, ты не понял. Предлагаю следственный эксперимент. Ты – Четвертый, а я – Сергиос. Я пропустил тебя вперед и поднимаюсь чуть позади. Ты хочешь ударить меня мечом. Сделай это.

– Я-то сделаю, ты ж знаешь, – усмехнулся в темноте Данилин голос. – Только Руту жалко. Плакать будет.

– Ничего-ничего. Давай, дерзай. Ударь меня своим знаменитым мечом.

Зверко медленно потянул клинок из ножен, веско болтавшихся за спиной. Тук. Рукоятка уперлась в потолок.

– Не торопись, – сказал князь Лисей. – Присядь на ступеньки.

Он присел, извлек. Мутная струя металла чуть заметно пробелела в темноте, упираясь острием в потолок.

– Да. Ты прав. Рушится наша версия, – кивнул наконец Данила. – Особо мечом не повертишь в такой тесной норе. Как у негра в кишечнике. Даже если вытаскивать не из-за спины, а из обычных ножен, которые на поясе, – ни хрена не получится.

Они сидели на ступеньках, один пониже другого.

– Получается, что подлого удара на лестнице быть не могло, – вздохнул князь. – Не хватает места, чтобы вытащить клинок из ножен. А заранее, еще в камере, Четвертый не мог обнажить меча – это вызвало бы законное удивление Сергиоса. С какой стати Четвертый вышагивает ему навстречу с обнаженным мечом…

– Обидно. – Зверко сплюнул. – Рушится наша версия.

Тут… вещий мудрый князь Лисей вздрагивает. Молча выскваживает свой короткий греческий меч и протягивает Даньке.

Пауза.

Разные мысли звенят в голове наследника. Он молчит и смотрит в упор на смутно дрожащий перед глазами базиликанский клинок.

– Ты был прав, – грустно говорит князь Лисей. – Четвертый – грек. Я скажу тебе больше. Он всадник. Потому что только всадники носят укороченный меч на поясе. Более длинный меч – боевой – пристегивается отдельно перед походом. К седлу. А обычно всадники носят в отличие от пешцов более легкий и удобный рыцарский гладий – вот такой, как у меня.

– Гм. Не так уж много у нас на Руси коротких мечей, – хрипло сказал наследник. – Не кинжалов, а именно мечей. Круг поиска существенно сужается, князь Алеша.

– Сужается предельно. Подозреваемых можно практически перечесть по пальцам. К сожалению, у меня осталось не так мало живых всадников.

– Тем более таких, которых беспрекословно слушался бы старый добрый катафракт Сергиос…

– Неро. Все-таки Неро, – простонал князь Лисей.