Михалев БорисНицшевский Заратустра

Борис Михалев

НИЦШЕВСКИЙ ЗАРАТУСТРА

1. "Что могло бы теперь еще случиться со мной, что не было бы моей собственностью. ...я стою теперь перед последней вершиной своей".

В каждый момент времени два фактора влияют на мысли, чувства, поступки - обстоятельства и воля. Второе тем сильней (слабей первое), чем совершенней личность. Власть последствий грехов преодолима практикой святости. Таким образом обретается господство над случаем. Судьба оказывается устранена, а не подчинена (пока она существует, мы всегда - ее собственность). Однако, во-первых, это происходит не перед последней вершиной, а на ней, во-вторых, в этом случае исчезает и воля, так как нет области ее применения (сознание окончательно очищено).

2. "Карлик умолк; и это молчание длилось долго. Его молчание давило меня; и поистине, вдвоем человек бывает более одиноким, чем наедине с собою".

В общении с Карликом души мы теряем себя. Он мешает сосредоточенности. С согласия отвечать на его вопросы начинается блуждание по лабиринтам периферии, не ведущим к центру. Его нельзя победить его же оружием доводами - потому что он не хочет такого рода побед и не боится поражений. Его задача - вручить тебе доводы, заставить ими размахивать. В этом его победа. Поэтому над ним надо возвыситься, игнорировать его обращения. Владение собой самодостаточно. Потеря себя - наркотик. Она требует постоянного обновления извне состояния забвения в динамике. Одинок страстный, заведенный в дебри множественности коварным Карликом, когда последний прерывает беседу, но они с ним продолжают оставаться вдвоем. Избавимся от Карлика! Приобретем внутреннее единство! Таким образом, научившись быть наедине с собой - в тишине, прогоним одиночество. Его корни - не в отсутствии кого-то рядом, а в потребности в нем - в собственной иллюзорной нецелости.

3. "Мужество - лучшее смертоносное оружие, - мужество нападающее: ибо в каждом нападении есть победная музыка. Человек... музыкой преодолел... всякое страдание;... мужество убивает даже сострадание".

Сострадание - добровольный, страдание - принудительный способы совершенствования. Мужество, как всякое оружие, по-разному применимо. Кто убил в себе сострадание, на страдание обречен. Мужество же со страданием успешно справившегося было состраданию сотрудником.

4. "Не должны ли мы вернуться и пройти этот другой путь впереди нас, этот длинный жуткий путь, - не должны ли мы вечно возвращаться". Лишь бессмысленно шедший вечно возвращается . Знающему цель не страшна зацикленность. Движение - средство, рано или поздно отбрасываемое. Главное не допускать, чтоб оно к рукам прирастало.

5. "Где есть великая любовь к самому себе, там служит она признаком беременности".

Любовь к себе как к принципу и как к потоку явлений отличны. Для первой важно сделать себя, а не произвести что-то вовне. Поэтому, если беременность есть, высшая любовь к себе - не ее признак, хотя взаимоисключаемость отсутствует. Вторая (чем меньше, тем больше шансов разродиться созиданием) также может быть не чревата ничем или чревата чем угодно.

6. "Для более полного довершения всех вещей... должен я довершить самого себя".

Думающему, что вещи нуждаются в довершении, себя никогда не довершить. Предназначенное быть целью, становясь средством, перерождается, образует западню. Парализован порыв вобрать в себя все, расширив личность до абсолютного смыла, воссоединить "я" с центром, дающим завершенность совокупности вещей; работа над собой произвольна, следовательно, бесконечна. Отбросив точку начала и конца бытия, не поставить ее в самосовершенствовании. Целостность - единственная (иначе каждая в отдельности ущербна - не цела) - предшествует миру и человеку. Будучи создана, у любого возвышенного - она собственная. Однако, все вещи одновременно не в состоянии быть довершены по-разному.

7. "Желать - это уже значит для меня: потерять себя. У меня есть вы, мои дети! В этом обладании все должно быть уверенностью и ничто не должно быть желанием."

Всегда в обладании внешним - желание. Не теряет себя владеющий только собой, не нуждающийся ни в чем кроме. Лишь в таком обладании - уверенность.

8. "Те, кто повелевают, подделываются под добродетели тех, кто служит им."

Есть разница между служением народу и заботе о нем. Добродетель повелевающих должна возвышаться над общим уровнем. Царя поставил устраивать жизнь подданных Бог. Только Его волю и исполняет праведный повелитель (идти на поводу у изменчивых страстей толпы - грех).

9. "Трудно мне согласиться, чтобы маленькие люди были нужны!"

По смыслу каждый нужен Богу в себе. Другим - только в качестве инструмента их самореализации - вне зависимости от малости или величия.

10. "Правда, и они учатся шагать по-своему и шагать вперед; но я называю это ковылянием. - И этим мешают они всякому, кто спешит."

Плохому танцору мешают ноги. Пути спешащих и ковыляющих не связаны, если речь - о совершенствовании. Лишь владелец цели антидуховной (в данном случае "не" и "анти" равны) связан с кем бы то ни было в ее осуществлении.

11. "Кто не может благословлять, должен научиться проклинать!".

Важно, что ты благословил или проклял. Сами по себе действия нейтральны к ценностям, и приобретают окраску того, чему служат. Неспособный благословить чистоту пусть постарается ее не проклясть. Бессильный проклясть грех, удержись от его благословения.

12. "О небо надо мною, ты, чистое! Высокое! Теперь для меня в том твоя чистота, что нет вечного паука-разума и паутины его:

- что ты место танцев для божественных случаев".

Духовное в человеке видит разум, страстное - случай. Чей голос чист, чей лукав - ты волен выбрать. Предпочитающий первое обретет свет внутренний, второе - тьму внешнюю.

13. "Скромно обнять маленькое счастье - это называют они "смирением"!".

Есть счастье страсти и бесстрастия - низменное и высокое. К одному внешнему результату - умеренности греха - можно подходить с двух разных внутренних сторон:

* от предпочтения длительного и относительно безболезненного ограниченного счастья первого рода ему же необузданному, но кратковременному, неизбежно сопряженному со страданием;

* от отрицания страсти в принципе, достойного зваться смирением без кавычек, лишь в силу необходимости постепенного ее устранения допускающего некоторую степень греховности.

14. "Добродетелью считают они всё, что делает скромным... .Но это посредственность".

Давать характеристику следует на основании не факта устремления к скромности, а его мотивировки, в зависимости от которой может иметь место как возвышенность, так и посредственность.

15. "Вы, любители довольства... погибнете... от множества ваших маленьких добродетелей".

Любителей довольства характеризует не добродетель (двигатель спасения), а ее малость (тормоз).

16. "Делайте, пожалуй, все, что вы хотите, - но прежде всего будьте такими, которые могут хотеть!"

Лучше не хотеть ничего, включая свет, чем хотеть тьмы. Кто проповедует движение не важно куда, пренебрегает целью, делая смысловой акцент на средстве, утверждает Хаос.

17. "Я - Заратустра, безбожник: я варю каждый случай в моем котле."

Бесстрастие подчиняет судьбу воле, устранив случайность, безбожие (базовая страсть) - откладывает исполнение назначенного, накапливает мелкие факторы рока в один крупный.

18. "Горе этому большому городу! - И мне хотелось бы уже видеть огненный столб, в котором сгорит он!"

Когда город обречен, у тебя есть выбор: становиться ли карающим орудием в руках судьбы (хотеть огненного столба, призывать его). Господь проклял Каина за убийство брата, но сказал: "всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро."

19. "Разве не должен я прятаться, как проглотивший золото, - чтобы не распластали мою душу?"

Если твоя душа такова, что ее кто-то способен распластать, ты проглотил не золото. Имеющий "я" на поверхности (чьи ценности зависимы от внешних событий) - не чист.

20. "Где нельзя уже любить, там нужно - пройти мимо!"

Любить в высшем понимании этого слова значит присутствовать, но пройти мимо. Везде можно и нужно очищаться любовью, но уклоняться от участия в страстях.

21. "В пощаде и жалости лежала всегда моя величайшая опасность; а всякое человеческое существо хочет, чтобы пощадили и пожалели его."

В пощаде и жалости к себе - величайшая опасность. Если кто-то хочет пощады - его проблема. В твоей же жалости к нему - величайший инструмент возвышения.

22. "Искусанный ядовитыми мухами, изрытый, подобно камню, бесчисленными каплями злобы, так сидел я среди них".

Совершенный бесстрастен - эмоциональная реакция на внешние неблагоприятные воздействия заблокирована. Поэтому, сколько бы не кусались мухи и не вкалывали капли злобы, к нему этом ущерб не относится. Он всегда и везде сидит чист, ничем не затронут.

23. "Случай льстит мне и ласкает меня; я смотрю вперед и назад - и не вижу конца. ... Я похож на влюбленного, который не доверяет слишком бархатной улыбке. ...Прочь от меня, блаженный час! С тобой пришло ко мне блаженство против воли!".

Совершенствующийся бесцельно добивается лишь лести случая. Он расходует на блаженство накопленный потенциал святости, того не желая. Пока влюбленность в мир не позволяет вынести объект стремлений за его пределы, сколь угодно продвинутый практик духа будет растрачивать собранное и начинать сначала. Стремящийся ввысь ради бархатной улыбки обречен вечно ей не доверять.

24. "Из-за безумия примешана мудрость ко всем вещам". Мудрость (правильный способ взаимодействия вещи с ситуациями) - фрагмент ума. Без зависимости от единого разума, расставляющего всё на свои места, невозможно мудро организовать процесс существования вещей, так как для недопущения хаоса требуется согласование их "мудростей".

25. "Тысячекратно происхождение всех хороших вещей: все хорошие веселые вещи прыгают от радости в бытие - как могли бы они это сделать только один раз!"

Любые вещи могут "прыгать" в бытие сколько угодно раз. Стоящая за всеми ними как бы тень тонкого мистического принципа - единственна. Попытка поймать ее и положить в один ряд с вещами - глупость. Тонкие ювелирные украшения не делаются топором. От утверждения однократности происхождения множества вещей исчезает "могли бы". Я думаю, не к лицу философу рассуждать через "бы".

26. "Человеку тяжело нести себя! Это потому, что тащит он слишком много чужого на своих плечах."

За тяжесть - грех - ответственность только собственная. Чужое может, провоцировать, разжигать, но не вызывать страсть. При любой силы посторонних воздействиях ее есть воля пресечь, соответственно, быть легким, какие бы кто гири не пытался на тебя навесить. Они будут соскальзывать с плеч, так как держатся исключительно на твоем согласии участвовать в предложенной игре.

27. "Насилие, устав, необходимость, следствие, цель... - Разве не должны существовать вещи, над которыми можно было бы танцевать?"

От насилия, устава, необходимости, следствия не освободишься, просто их проигнорировав - посмеявшись и потанцевав. В этом случае они лишь усилят над тобой свою власть. Стряхнуть доступно иллюзию, необходимость - реальность (каждому хочется есть, спать) - надо преодолеть. Для этого требуется поставить цель (желание легкости преобразовать в намерение). Чтоб сбросить оковы необходимости, пройди вверх по ее лестнице, сыграй в игру по установленным правилам и одержи победу.

28. "Тот открыл себя самого, кто говорит: это мое добро и мое зло; этим заставил он замолчать крота и карлика, который говорит: "Добро для всех, зло для всех"."

Открывший себя освобождает источник понятий добра и зла, бьющий изнутри. Извне навязанное для него - чушь. Однако, он не говорит: мое добро и мое зло. Вкус чистой воды этого родника (не допуская мысли о возможности чужих истинных добра и зла) не позволяет усомниться в его единственности. Добро и зло не для всех одни, а у всех одинаковые.

29. "Так хочет характер душ благородных: они ничего не желают иметь даром".

Характер душ благородных ничего не желает иметь.

30. "Не надо желать наслаждаться! ...наслаждение ...надо иметь, - но искать надо скорее вины и страдания!"

Если ищущий вины позволяет впоследствии наслаждению быть, он его желает; и на самом деле именно ради него идет на страдания. Он не устремлен к совершенству, а лишь открыл закон наслаждения, таким образом, ходит по кругу, всякий раз, испытав на себе действие противоположностей, возвращается в одну и ту же точку духовной чистоты/ загрязненности, с которой начал движение.

31. "Для духа быть таким добрым - болезнь. Они уступают, эти добрые, они покоряются".

На духовность воздействует не факт уступчивости. Важно, относительно чего проявлена покорность. Если человек сам не в состоянии справиться со страстями и осознал свою порочность, для его духа выздоровление - поддаться внешнему исправляющему насилию.

32. ""Над рекою всё крепко, все ценности вещей, мосты, понятия, все "добро" и "зло" - всё это крепко!"... - это истинное учение зимы, удобное для бесплодного времени, хорошее утешение для спящих зимою и печных лежебок. ...но против этого говорит ветер в оттепель!"

Климат сознания - эмоции. В высших его сферах, где вращаются учения, нет зим и оттепелей. Их возможность влиять на ценности говорит о поверхностности последних. Границу между разумом и страстями охраняют сторожевые понятия, выставленные высшим духовным достоинством. Бывает, что мутный вал, поднимающийся из животных низов человеческого существа, парализует волю, швыряя личность в пучину низости. Однако, пока живы вышеуказанные стражи, напоминающие опустившемуся, что он опустился, не все потеряно. Хуже, если мировоззрение, деформируемое грязной волной, преобразует свои установки из стержня бытия, который не от мира сего, в затычки для дырок в душе - в утешения.

33. ""Ты не должен грабить! Ты не должен убивать!" - такие слова назывались некогда священными... .Разве в самой жизни нет - грабежа и убийства? И считать эти слова священными, разве не значит - убивать саму истину? Или это не было проповедью смерти - считать священным то, что противоречило и противоборствовало всякой жизни?"

Если отождествлять "я" с побуждающими к грабежу и убийству дикими страстями (их бесконтрольная пляска равна жизни, усмирение - смерти), истина недоступна. Путь к ней начинается с пробуждения высшего достоинства. Последнее ставит чистоту выше жизни и предпочитает смерть низости. Достоинству предшествует свобода, фрагмент которой - право идти против истины. Поэтому жизнь изобилует бесчинствами. Относительно человеческого поведения, истина провозглашает - как должно, а не как есть, требуя ликвидации некоторых элементов реальности.

34. "Не то, откуда вы идете, пусть составит отныне вашу честь, а то куда вы идете!"

Мою честь составляет - откуда я иду и куда я иду, так как это одна и та же точка.

35. "Уменье стоять есть заслуга у придворных; и все придворные верят, что к блаженству после смерти принадлежит - позволение сесть!"

Примитивная праведность хочет загробного блаженства - родственного земному расслаблению. Совершенствующийся добивается не позволения сесть, а победы над усталостью и инерцией.

36.

"Разбейте, разбейте скрижали тех, кто никогда не радуется!"

Можно дергаться, бить что угодно - порыв к радости ее не прибавит. Надо долго и кропотливо выскабливать себя изнутри, как сосуд, в котором разводили огонь, счищать с души копоть.

37. ""Для чистого все чисто" - так говорит народ. Но я говорю вам: для свиней всё превращается в свинью!"

Чистый видит всё, как оно есть: чистое - чистым, свинское - свинским, свинья - наоборот: свинское - чистым, чистое - свинским.

38. "Жизнь есть родник радости; но в ком говорит испорченный желудок, отец скорби, для того все источники отравлены."

Дух - источник радости, жизнь - инструмент духа. Иной взгляд - корень греха. Поэтому преклоняющийся перед жизнью самой по себе рано или поздно испортит желудок. Ведь телесный недуг растет на почве загрязненного сознания.

39. ""Хотеть" освобождает: ибо хотеть значит созидать".

Реально созидать можно лишь себя (и этому мешает "хотеть"), вовне все создано.

40. "Паразит живет там, где у великого есть израненные уголки в сердце... кто высшего рода, тот кормит наибольшее число паразитов."

Паразиты сердца - грех, слабость. Величие характеризуется отсутствием последних.

41. "Все, что от сегодня, - падает и распадается: кто захотел бы удержать его! Но я - я хочу еще толкнуть его!"

Надо поддерживать истину вне зависимости от того, падает она или крепко стоит, также при любых обстоятельствах - сталкивать ложь.

42. "Смотрите же, как эти народы теперь сами подражают торгашам... О блаженное далекое время, когда народ говорил себе: "Я хочу над народами - быть господином!""

Нет возвышенных страстей. Нажива ли, власть - одинаково низменны. При чем, мелкая страстишка предпочтительней. Она меньше уродует образ личности в сознании.

43. "Лучшее должно господствовать".

Лучшее может господствовать. Однако, воспользовавшись этим правом, оно теряет свои достоинства.

44. "Враги у вас должны быть только такие, которых бы вы ненавидели, а не такие, чтобы их презирать."

Истинный враг - один - внутри каждого. Всё множество внешних - оружие борьбы с ним. Их следует не презирать или ненавидеть (как не питаем мы чувств к топору, которым рубим дрова), а выбирать единственно с точки зрения наибольшей полезности для решения поставленной задачи.

45. "Их дух в плену у их чистой совести".

Пленить кого-либо может вещество, обладающее вяжущими свойствами. Такова грязь. Чистота - отсутствие последней, а не другое противоположное вещество. У свободы нет свойств. Дух бывает в плену у недостаточно чистой совести, где не она сама, а ее неполнота - фактор рабства.

46. "О братья мои,... зачем так мягки,... зачем так много... отречения в сердце вашем? Так мало рока во взоре вашем?"

Твердость - результат отречения. Неотреченный - грешен, следовательно, дрябл. Рок - судьба (ставшая столь тяжелой, что трясущиеся слабые руки порочного выпустили ее), неподконтрольная воле.

47. "Созидающего ненавидят они больше всего: того, кто разбивает скрижали и старые ценности,... ибо добрые - не могут созидать... они распинают того, кто пишет новые ценности на новых скрижалях,... они распинают все человеческое будущее!"

Добрые созидают себя. Всё, что можно творить кроме - средство для этого главного дела. Старые скрижали надо очищать от накипи упрощенности, а не бить. Ценности могут быть обновленными. Новые не заслуживают доверия. Стремясь к духовным открытиям, бойся душевной отсебятины! Правомерно пожертвовать (в качестве цели) внешним будущим человечества ради мига внутреннего совершенства, где оправдано прошлое и не требуется будущее - время не течет, так как нет изменений в состоянии личности - отсутствуют сами состояния, в наличии - лишь "я".

48. "Не есть ли слова и звуки радуга и призрачные мосты, перекинутые через всё, что разъединено навеки? ...для каждой души всякая другая душа - потусторонний мир. ...Нет ничего вне нас. Но это мы забываем при всяком звуке... Имена и звуки не затем ли даны вещам, чтобы человек освежался вещами?".

Души разъединены непоправимо, но мы - не души. "Я" - неделимый дух. Обособленность личности преодолима, к чему слова со звуками - инструмент. Однако, чтоб правильно им воспользоваться, надо побороть соблазн освежения. Обреченность замкнутости в оболочку исчезнет, как только откажешься от наведения мостов.

49. "Человек... Во время трагедий, боя быков и распятий он до сих пор лучше всего чувствовал себя на земле; и когда он нашел себе ад, то ад сделался его небом на земле".

Жестокость к другим принципиально отлична от суровости к себе. Радующийся посторонним распятиям к страданию не готов. Он за счет чужого ада строит свой рай.

50. "Теперь я умираю и исчезаю... Но связь причинности, в которую вплетен я, ... опять создаст меня! ...я буду вечно возвращаться".

Перспектива вечности возвращения - для тех, кто ставит "я" звеном в цепи причинности, подверженным исчезновению и воссозданию. С осознания неизменности личности начинается путь к прекращению возобновлений ее оболочек.

51. "Существует великий год становления, ...он должен, подобно песочным часам, вечно сызнова поворачиваться, чтобы течь сызнова и опять становиться пустым".

У каждого точка поворота - своя. Нет общего для всех великого года. Что-то должно оставаться и накапливаться от периода к периоду. Поэтому, песочные часы - плохая аналогия.

52. "О душа моя, я смыл с тебя маленький стыд и добродетель закоулков и... задушил даже душителя, называемого "грехом"".

Стыд и добродетель - руки для душения греха. Отсекая их, ему становится нечем противостоять. Однако, шея крепка. Требуется железная хватка, которая не допускает малости и закоулочности.

53. "Сам я крупица той искупительной соли, которая заставляет все вещи хорошо смешиваться".

Организатор правильного взаимодействие предметов - не вещество, состоящее из частиц. Он - цельная единственная существующая личность, всякое "я" в его истинном облике, относительно которого вкладываемое нами в понятие этого междометия - фрагменты. Однако, их множество Его не образует, как голубыми прямоугольниками видов из окон не складывается и не исчерпывается небо.

54. "В том альфа и омега моя, чтобы всё тяжелое становилось легким, всякое тело - танцором".

Беззаботностью легкость не достигается, а имеясь в наличии, к танцам не располагает. Чистота есть свобода полета, но не он сам. Движение соблазн совершенного, при уступке которому тяжесть приходит вновь.

55.

"Бог в тебе обратил тебя к твоему безбожию".

Безбожник пуст в глубине. Он отождествил "я" с оболочкой. Набор состояний не бывает полным (есть возможность всего, но нет его реализации): всегда отсутствует прошлое и будущее, наличествует - настоящее. "Чего-то не вернуть", "что-то может быть" - вечная незавершенность движущегося. В Боге - место явлениям, а не наоборот. Сколь ни собирай фрагменты, они не дадут целостности. Последняя неделима. Моменты и формы бесплодно мучаются в попытке ее сымитировать. Всевышний бесконечен, как принцип, но устремление к предметной бесконечности дурно пахнет. Невысокого мнения о личности предполагающий ее возникновение и исчезновение, равно как и множественность источников света. "Я" - Бог изначальный и окончательный, единственный. Безбожие при вере в себя означает принижение "я" и Бога, так как предмет отвержения должен быть - помимо утверждаемого. Всякое же, что допускает что-то кроме себя, несовершенно.

56. "Разве все слова не созданы для тех, кто запечатлен тяжестью? Не лгут ли все слова тому, кто легок!"

Присущность состоянию, запечатленному тяжестью, может характеризоваться устремленностью к ее усилению или облегчению. Слова (второй случай) - инструмент очищения. Легкому они не лгут, но не требуются.

57. "Я - доискиваюсь основы: - что до того, велика ли она или мала? Называется ли она болотом или небом?"

Кому безразлично, что есть основа, обязательно найдет болото. К небу надо изначально стремиться - до всякого поиска.

58. "Совестливость духа моего требует от меня, чтобы знал я что-нибудь одно и остальное не знал".

Совестливость требует знать не что-нибудь, а нечто конкретное. Чем в большей степени, разумеется, тем лучше, но познание всего остального (если речь - не о страстях) с этим главным процессом в противоречие не вступает.

59. "Когда он был молод, этот Бог с востока, тогда был он жесток и мстителен... .Но наконец он состарился, стал мягким и сострадательным... .Так сидел он, ...усталый от мира, усталый от воли, пока наконец не задохнулся от своего слишком большого сострадания".

Для отождествляющих Бога с его отображением в общественном сознании Он бывает молод, зрел, стар. Сострадание - пренебрежение "я" внешним ради "я" внутреннего, знающему лишь первое, равно, как Бога, рождающегося и умирающего в душах людей (что нисколько собственно к Богу не относится) - самоубийство. Оба рассмотренных образа, относительно истинных Личности и Всевышнего, видятся достигшим вершины мировоззрения - точки слияния "я" и Бога в полноте и неизменности - за пределами пространства и времени, солнечными зайчиками относительно солнца.

60. "Как же сердился он на нас,... что мы его плохо понимали! ...если вина в наших ушах, почему дал он нам уши, которые его плохо слышали." Зверь устроен так, что ему не требуется понимать (повиновение). Человеческое право на решение от свободы не слышать истину неотделимо. При обратном же желании и усилиях уши, данные Им, не подведут.

61. "Человек любит себя самого, - ах, как велико должно быть это себялюбие! Как много презрения противостоит ему!"

Много любви и презрения может быть соответственно к себе внутреннему и внешнему, или наоборот. Если рассматривать оба отношения в приложении к одному из компонентов, величие первого с неизбежностью требует малости второго.

62. "От них отступает враг их, дух тяжести. Уже учатся они смеяться сами над собой".

Легкость достигается не смехом, а работой над собой. Легкомыслие усугубляет тяжесть.

63. ""Ты... молишься ослу здесь, как Богу?" - "... Лучше молиться Богу в этом образе, чем без всякого образа. ...Тот, кто говорил "Бог есть дух", - тот делал до сих пор на земле величайший шаг к безверию"".

Для сильно загрязненного сознания трудно молиться духу. Однако, не всякий образ может быть полноправным представителем последнего. Лишь отвечающий определенным требованиям. Пропустить и преломить свет способна, например, стеклянная призма, но не камень.

64. "Игра в кости не удалась вам. ...не удалось великое".

Грешен, следовательно, мелок - кто хотел, но не получил удачи. Чистому она идет в руки сама, но величие его - в пренебрежении к ней.

65. ""Для ближнего" - это добродетель только маленьких людей... у них нет ни права, ни силы для вашего эгоизма!"

Эгоизм сильных - духовный ("для ближнего" - внешний инструмент внутренней цели), слабых - поверхностный (противопоставлен самоограничению), плотский. Великая добродетель - не другая, а большая, относительно маленькой.

66. "У кого слишком много духа, тот может сам заразиться глупостью".

Мысль - промежуточная стадия между глупостью и совершенством, оба из которых - ее отсутствие. В первом случае - нет возможности ничего понять, во втором - все понято.

67. "Я... ищу счастья на земле. ...Если мы не вернемся назад и не будем как коровы, мы не войдем в Царство Небесное."

Счастье - целостность. Земное оно для каждого - в качестве одного из фрагментов совокупности - коровье. Полнота Царства Божьего - раскрытая в себе, найденная в глубине - на самом дне личности. Войдет туда лишь отвергший внешнее соединение как путь к гармонии.

68. "Вы страдаете собой, вы еще не страдали человеком."

Самое благородное страдание - собой. Но не как человеком, а как личностью.

69. "Толпа... криводушна по невинности".

Виновность одурманена грехом. Поэтому нет ничего кривей ее прямоты. Невинность отличается возможностью не лгать. Делает она это или нет другой вопрос.

70. "Этот венец смеющегося, этот венец из роз, - я сам возложил на себя этот венец, я сам признал священным свой смех. Никого другого не нашел я теперь достаточно сильным для этого."

Никто не может повлиять на мою самооценку и представление о священном. Даже если он будет сколь угодно силен! Я признаю исключительно внутренний характер происхождения истины, строго вертикальную траекторию ее прохождения в разум. При этом чужд авторству. Я ничего на себя не возлагал - лишь утвердил изначально возложенное. Поверхность у каждого своя, дно - единственное.

71. "Неспособность ко лжи далеко еще не есть любовь к истине."

Ко лжи не надо способности. Она груба, поэтому агрессивна. Достаточно отказа противостоять, чтобы оказаться в ее власти. Истина - обитательница самых тонких, глубинных слоев нашего существа. Добраться до нее, преодолев внешние вихри, освободившись от их влияния на личность, трудно. Однако, без подобных усилий ложь самопроизвольно воцарится в сознании.

72. "Все, что страдает хочет жить, чтобы стать зрелым, радостным и полным желаний... .Радость... хочет вечности, хочет возвращения".

Радость, как процесс радования, подобна растению на зыбучих песках. Имея корни в движущемся, она представляет собой поток страстных состояний. Никакая совокупность явлений не окончательна. Гармония бесстрастия - радость, исходящая от Неподвижного - возможность всякого состояния при отсутствии любого из них. Вектор устремленности рожден фрагментарностью личности. Страдающий и есть тот, кто полон желаний. Зрелость же - завершенность, которой нечего хотеть: цель достигнута. Все, что возвращается, неизбежно снова исчезнет.

В радости важна принадлежность. Она не бывает абстрактной. Радоваться может "я", которое, в случае его обусловленности жизнью формы, ликвидируется при распаде последней. Радость приверженца вечного возвращения неизбежно навсегда прекратится. Ведь когда она появится вновь - будет чужая.

Личность следует вознести над всем изменяющимся, так как любые его сгустки - тонкие ль, грубые - обречены. В движущемся нет твердой опоры для "я", чтоб оно могло не пропасть и стать владельцем новой радости. Надо, отказавшись от внешних утех, сместить волевой акцент и сосредоточить внимание на внутренней радости Неизменного!

73. "По всему неудавшемуся томится всякая вечная радость. ...радость хочет вечности всех вещей".

Внешняя неудача - шанс на внутренний успех. Требуется отделить свою жажду радости от вещей, вынести "я" за пределы времени и пространства и там приготовить для него пир, все же движущееся признать средством и окончательно согласиться на мирскую безрадостность! Плотская пассивная радость есть тяга к рассеянию, жажда принадлежать. Духовная активная содержит волю к власти (чей вектор вертикален: от себя внутреннего - к себе внешнему) и основана на сосредоточении.

74. "Дурная лживость присуща тем, кто хочет свыше сил своих."

Кто не способен вывести "я" за границы человека (пусть "сверх"), отчаивается в совершенстве. Бессилие подняться на собственным земным обликом или нежелание под воздействием греха направлять на это волю соглашается навеки быть частью, утверждая невозможность освободить личность от всяких рамок, видит ложь в любом к этому стремлении. Силы человека, действительно, непреодолимо малы, личности же самой по себе (не воплощений ее в разных образах) - безграничны.

75. "Бог умер: теперь хотим мы, чтобы жил сверхчеловек".

Бог - принцип, человек - явление. Они - на разных уровнях, поэтому несопоставимы. Смертен не Бог, а Его образ в сознании. Часть не может занять место целого. Соперничество - удел двух фрагментов. Бог включает в себя все, в том числе сверхчеловека. Если Он - нечто другое, относительно последнего, речь - не о Боге. Если ж сверхчеловек полон, он совпадает с Всевышним и ничего не отрицает. Однако такое представление, связывающее окончательное состояние личности с формой, есть неверие в неисчерпаемость родника совершенства в ее глубине. Безграничное не терпит рамок.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Из "Идеи сверхчеловека" В.С.Соловьева:

"Человек, думающий только о себе, не может помириться с мыслью о своей смерти; человек думающий о других, не может помириться с мыслью о смерти других: значит и эгоист и альтруист - а ведь логически необходимо всем людям принадлежать... к той или другой из этих нравственных категорий, - одинаково должны чувствовать смерть как нестерпимое противоречие,... значит, "сверхчеловек" должен быть прежде всего и в особенности победителем смерти".

Возможно думать о себе внутреннем. Это не идентично эгоизму в привычном понимании, так как требует жертвовать своим плотским обликом и заботиться о чужом благополучии, впрочем, не ставя его целью. Чтоб подняться над обыденным человеческим несовершенством, не бессмертия того, что этому категорически противиться, надо добиваться, а преодолевать связь личности со всем смертным. Нестерпима только мысль о гибели "я". Поэтому победа над смертью - в переосмыслении своего "местонахождения". Человек состоит из множества слоев. Каждый из них раскладываем на миллиарды явлений. Необходимо найти точку опоры в этом вечно штормовом океане, сказать: "здесь - я (о чьем бессмертии бессмысленно радеть: у твердыни нет приливов и отливов), остальное лишь временно мне принадлежит". Борющийся со внешней смертью не ценит личность, предполагая возможность ее ликвидации. Истинный враг - внутренний.