"Перекресток: недопущенные ошибки" - читать интересную книгу автора (Пузанов Михаил)

Глава 3 "Сквозняки"

1 498 207 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

2006 год Н. Э. по Григорианскому календарю.

Мир Перекресток.

"Из дневников неслучайного Попутчика"

Итак, число странностей стало расти в геометрической прогрессии. Эти странности мелькают перед глазами, как падающие с неба звезды. О, Мир, я всю жизнь оставался рационалистом — как еще можно жить и при этом не спятить в нашем чокнутом мире? И что теперь? Вся моя треклятая рациональность меня же взяла за грудки и на пинковой тяге отправила по путям осмысления чудес и загадок. Уж не Алла ли Иосифовна постаралась? Заманила в ловушку своими предположениями и догадками! Попался? Попался. Так что теперь ищи причины и следствия, плети свою линию причин, думай, как сделать ее достоверной и что еще из узнанного тобой должно присутствовать в конечном плетении. Угадывай — один узел за другим. А не угадаешь — прости-прощай.

Все дело в том, что существуют факты. Всегда и везде. А еще существует наш выбор: как жить и куда идти. Остальное — не важно. И самое поразительное в нашем мире — это случайности. Нет, не одиночные, на самом деле случайные… Когда их много и все они вместе взятые не могут быть истолкованы двояко. Только дурак, семь раз подряд получив в автобусе счастливый билет с четырьмя семерками, возьмется утверждать, что это ничего не значит и является случайным совпадением. И у случайного есть свои пределы — дальше идут закономерности. Впрочем, дурак и тот, кто, споткнувшись пару раз на одной кочке, вместо того, чтобы убрать камень преткновения с дороги, утверждает, что все это — действие высших сил и повод ему задуматься о своем жизненном пути. Но «своевременные» случайности больше похожи на намеки, подсказки… Только вот чьи? Ведь любой ответ — фантазия, загадка! А все фантазии, мечты и загадки я оставляю глубоко в себе — им не место в реальной жизни, догадками можно мостить дорогу чувств, но не рационального познания. Познавать — значит Видеть. Сквозь неважное и глупое видеть что-то большее, Настоящее, что ли… Но как научить этому привыкший к простым операциям мозг?

Есть такая игра, предназначенная для раскрепощения ума и воспитания умения Видеть. Называют ее по-разному: «гаражи», "ацтекский счет", "невидимые счеты" и так далее. Суть в том, что ведущий выкладывает на стол семь-восемь ручек и выстраивает из них разные фигуры. Построив произвольную «пирамидку», он заявляет, что на поверхности стола находится некое число, которое необходимо отгадать. На поверхности стола. Ты сразу цепляешься за фигуру, начинаешь искать смысл пересечения ручек, символический компонент в фигуре, трехмерные и двумерные особенности — в результате можешь угадать случайно (числа от «0» до «10» — попасть не то чтобы легко, но возможно), а принципа все равно не понимаешь. В какие только дебри не лезет человеческий разум, лишь бы добавить себе лишней работы! Прямо как у Гете в незабвенном «Фаусте»: "чтоб вкривь и вкось по всем путям он не мотался тут и сям".

Один раз ты угадал, но уже на следующей фигуре выведенная закономерность разрушается — и снова приходится что-то придумывать… Когда разум доходит до точки, и ты начинаешь тихо ненавидеть все карандаши, фабрики, их производящие, лесорубов, стараниями которых деревья попадают на эти фабрики, соратников по учебной группе, со слезами на глазах смеющихся над простотой разгадки, но вынужденных о ней молчать, и особенно садиста-ведущего, пытающегося делать тебе подсказки, еще более запутывающие ситуацию… Вот в этот самый момент отключается разум, и ты начинаешь смотреть действительно на поверхность стола. И непременно замечаешь, что каждый раз, выкладывая новую фигуру, ведущий опирается пальцами на стол. И каждый раз число пальцев разное. Число! Как всегда, правильной оказывается самая простая теория, как можно более легкое и доступное объяснение — ничего важнее для мыслящего человека быть не может. Творец, создавая мир, не мог мыслить сложно — фрагменты его мозаики просты, только их слишком много. И это — единственная сложность, затрудняющая познание…

Интересно, что будет, если сложить разрозненные кусочки Творения воедино? Быть может, тогда, с пониманием цели и нюансов этого странного процесса, у людей появится более оптимистичное будущее, нежели очередной всемирный потоп или «плановая» гибель планеты в огне?

И откуда, скажите на милость, берутся подобные желания и вопросы? Возможно объяснение им — существование стабильных и вариативных линий будущего, при которых один из исходов становится наиболее вероятным и лишь получает некоторые коррективы, вследствие принятых нами решений. Этот самый исход направленно влияет на ход событий таким вот необычным способом: подсказывая нам верные вопросы и подталкивая к выбору судьбы, не заходящей в тупик… Я называю это «сквозняками»: ветра иных времени, проникающие в настоящее и несущие вслед за собой вопросы и ответы, мечты и дороги, решения и варианты.

Вот так, наверное, и сходили когда-то с ума знаменитые и не очень ученые прошлых веков… В определенный момент мозг перегружался идеями — и терял часть своих функций. Интересно, возможно ли восстановить процесс Творения, не потеряв при этом разум? Что ж, во всяком случае, стоит попробовать…

* * *

Альфа-вероятность.

73 год Третьей эры по исчислению Творца Творцов.

Пространство Архен'Бэлль'Сан-Селин, промежуточная зала Секстиль'Сефирот.

— Знаешь, Ведьма, Творцы тоже умеют мечтать.

— И о чем же мечтают твои, как ты их называешь, творцы?

— Грубо. Твое неприкрытое презрение к способности человека создавать новые истины доставляет боль тебе самой.

— Мне отвратна любая власть тьмы, в первую очередь, власть какого-то там выдуманного творца! Бог один — это Свет. Равных Ему — нет.

— Неужели ты не можешь признать, что есть более проницательные и мудрые люди, чем ты? Те, кто пытался найти и нашел смысл за туманными образами и не всегда искренними словами?

— И не признаю никогда! Мудрее меня лишь сам Свет.

— Остерегайся слова «никогда» — оно может быть верным, лишь когда ты говоришь о собственном пути, но никак не о знаниях, принадлежащих в равной мере всем разумным.

— Твое всеобщее знание меня не впечатляет, истинна лишь вера — она все способна изменить.

— Возможно… Но это еще не означает, что нужно менять. Какова цель? Изменить, чтобы доказать, что это возможно? Не слишком ли жестоко по отношению к тем, кого коснутся твои "реформы"?

— Переживут. Волю же твоих нафантазированных творцов переживают?! Переживут и мою.

— Есть разница.

— Никакой!

— Существенная.

— И в чем же?

— Творцы любят свои Творения и дают им свободу, какую бы боль не принесли ее плоды. Ты же предлагаешь людям принудительное рабство, не задаваясь вопросом, желают ли они стать твоими рабами.

— Оставь свою философию для жертв так называемой любви. Нет такого понятия. Страсти, ненависть, симпатии, стремления, привязанности, власть — вот и вся твоя любовь. А важнее всего — гармония, спокойствие, неизменность. Свет именно таков!

— А Леди, что с такой грустью смотрит сейчас на тебя, связавшая вечность со мной лишь по одному только ее и моему желанию? Неужели даже это для тебя не пример моей правоты? Или с твоей колокольни и Она — не свет? Разве в ней ты не видишь гармонии, избавленной от покоя и неизменности? Тогда, прости, я не смогу понять, что прячется за словом «свет» в твоем понимании. Разве что пустота, первичный стазис, не разорванный на формы Чувством.

— Ты потеряешь ее. Или бросишь. Ты — тьма, мерзкая для Света! Да и она — тоже… Вот и все!

— Может, я и не излучаю свет, Ведьма, может, я и тень, но это не значит, что надо мной его нет. Скорее наоборот, я в тени, потому что стою под солнцем. Заметь, добровольно, хотя иногда — это страшное место. А как у тебя поднимается язык говорить это в Ее сторону — мне и вовсе не понять.

— Бесцельный разговор. Я не собираюсь слушать твои извиняющиеся речи вечно. Что еще ты там хотел сказать про своих "творцов"?!

— Не знаю, имеет ли смысл, если ты презираешь любое слово, сказанное мной.

— Для общей эрудиции. Послушаю, какой бред пришел тебе в голову.

— Просто хотел сказать о том, что у Творцов есть мечты. И одна такая, самая большая мечта — создать гармоничный мир из чистого хаоса, не нуждающийся в сдерживающей его пустоте.

— Для этого достаточно не создавать в нем тьмы, вроде вас двоих! А хаос — нелепая выдумка. В него невозможно поверить!

— Ты презираешь даже изначальные принципы. Для меня это было бы жутко, хуже, чем ничто, неподвижность, хуже обратной стороны хаоса. Пусто, и в голове, и на сердце — вот это я ощущаю при твоих словах, ничего более. Но — дело твое, я не вправе указывать Ведьме. Однако гармония может быть только там, где есть разные начала.

— Наличие разных начал — источник войны. Всегда!

— Еще одно опасное слово. Но пусть… Противоположности могут жить в мире. Даже совершенно несовместимые. А их невероятный союз — и есть тот самый источник силы, что умножает себя и не иссякает никогда. Если бояться серости, Ведьма, то останешься вовсе без цветов. Риск есть всегда, и всегда — оправдан. Заметь, не один лишь свет существовал изначально: ведь всегда есть пространство, необъятое светом. И иные проявления силы. Да, свет выполнил роль ткани привычных нам миров, а остальные силы, смешавшись с ним, наполнили вселенные жизнью. Но будь он один — ничего родиться не смогло бы.

— Свет изгнал тьму! Это каждый знает. Свет одухотворяет…

— Проклятье, ты даже не пытаешься слушать! Без пустоты, хаоса и огня, без тьмы и смерти свет сам стал бы ничем. Что ему заполнять, с чем взаимодействовать, если кроме света нет ничего? Разве не среди статичной пустоты появляются миры? Разве не там рождаются силы?

— Миры сотканы из Света.

— Не спорю. Но среди чего они сотканы?

— Глупый вопрос. Среди Света, конечно.

— А чем они тогда от него отличаются? Свет непрерывен и однороден: нестабильность в нем просто не смогла бы удержаться, она должна обретать форму среди чего-то чужеродного, не такого… Это луч, Ведьма, целостный луч, вспомни хотя бы цвета спектра — не разделившись на них, он и не создаст ничего, имеющего объем! А разделившись, он уже не будет лучом, превратившись в пересечение цветов, малых лучей.

— Глупость. Как магистр я говорю тебе: миры — внутри Света, миры — часть Света, миры — сам Свет.

— И таким образом противоречишь сама себе. Они все-таки внутри или сам свет? Они — первоматерия или материя внутри первоматерии?

— Этим вопросом пусть займутся философы. Мне все равно, я знаю истину.

— И, соответственно, тебе не о чем больше мечтать? Ты — идеальна?

— Естественно, я сама — часть Света, Свет — идеален. Значит, Я — идеальна.

— А мечты?

— Мечты — для детей, не способных отличить темное от Светлого, а Доброе от злого. Я — способна.

— Ну… Честь тебе и хвала. Но что дальше?

— В каком это смысле?

— Чего хочешь ты сама, Ведьма?…

* * *

Стазис-кокон. Переменный синхрон-канал по периоду:

317 000 по внутреннему исчислению Мироздания «Альвариум» —

1 499 999 по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

Пятая категория мерности (Деву'Архат), Зал Разума.

Книга Разума относится к тому роду источников знаний, которые обладают своего рода душой, если, конечно, слово это применимо в отношении Книги. Она не насчитывает какого-то определенного количества страниц, потому что с каждым произошедшим в любом из миров событием, с каждым, пусть даже самым незначительным, делом, она пополняется все новыми листами. Существует множество воспроизведений этой книги, которые создают счастливчики, умудрившиеся увидеть, хотя бы только на один миг, оригинал, но во всех этих воспроизведениях наличествует лишь ничтожная часть ее объема… Та часть, которую книга позволяет «подсмотреть» смельчакам, преодолевшим ради знания границы сотен, а то и тысяч миров. Или тем, кого она зовет сама в силу каких-то собственных причин.

Книгу окружает, воистину, шикарная обстановка. Огромная Зала, резной потолок которой поддерживают двадцать две колонны, высотой с двадцатиэтажный дом земного мира. И это не просто потолок: резьба, украшающая его, не является банальным произведением искусства — сама история оживает в сценах, запечатленных на сменяющихся барельефных картинах. Рождение и смерть миров, величайшие войны и непостижимые открытия ученых и магов многих тысяч пространств, потрясающие масштабом катастрофы и недоступное разуму чудо рождения новой души — лишь самые яркие и важные для мирозданий события проявляются на потолке Залы Разума с течением времени.

Времени… Существует ли оно в этом зале? В зале, ведущем исчисление истории цепи мирозданий? Считающем человечества, иные расы, нации, народы, общности, их поступки, решения, конфликты, соглашения? Нет, «время» здесь явно неподходящее слово. Книга знает о том, что существуют дела — поступки тех или иных наделенных разумом созданий, в которых единственно и можно что-либо подсчитать. Все остальное — условность, иллюзия, абстракция. Это Книгу не интересует — ее завораживают лишь сменяющие друг друга события.

Книга Разума редко старается однозначно определять чьи-то судьбы. Не желает стать однажды затычкой в каждой бочке. Не принадлежит она и какой-либо силе, первозданной или производной, вследствие чего может оставаться беспристрастной при оценке происходящего в любом из миров. И все же одна черта свойственна ей — это любопытство, желание узнать как можно больше о порядке происходящего в каждом мире, о сути каждой из сил, и особенно — о путях отдельных душ.

И вот сейчас Книга перелистнула страницу, абсолютно чистую, белее самого света, на которой тут же, словно по мановению руки неведомого Автора, начали проявляться ровные строчки древних букв. Засеченные края шрифта, легкий наклон, четко очерченные основные линии букв, аккуратные, слегка изогнутые перекладины-связки между символами — само совершенство… На этот раз Книга Разума взялась, пожалуй, за самое трудное в своем безвременном существовании дело: она начала по кусочкам собирать историю совершенно особенной загадки всех известных ей миров — бродяжьего рода.

"Бродяги миров — не нация воров и попрошаек, потерявших свой дом и ищущих пристанища на протяжении неимоверно долгой жизни. Не являются они и странствующими между мирами философами, обреченными на бесконечные бесплодные попытки описать суть мироздания в целом"…

Книга задумалась. С чего начать следующий абзац описания? Назвать имена? А может, объяснить причины появления уникальной «нации»? Да, последняя мысль ей определенно понравилась, и Книга вновь приступила к своему увлекательному занятию:

"Однажды зародившиеся внутри пространства, наделенные подобиями желания свершать поступки потоки воплотились в Создателе сущего, который породил Первый «мир». Впоследствии происходили грандиозные изменения и расхождения путей, вследствие чего мы увидели свет Первой эры и закрыли глаза на иные силы, со временем «уснувшие». Эра скорее случилась, нежели длилась, потому что времени еще не существовало, следовательно, и определить ее продолжительность можно лишь условно. Однако в один из моментов существования доначального пространства Создатель разрушил порожденную им идеальную систему, сотворив тем самым хаос. И дальше — он призвал новых Творцов, своих наследников. наделив их неведомым образом силой, подобной собственной. Возможно, именно он наделил новых Творцов душой, которая, как известно, единственная способна совершать противоречащие логике, абсолютно случайные и имеющие неожиданные следствия поступки.

Первые Творцы создали совершенно иные пространства, отделенные от изначального своеобразными перегородками. Это были, воистину, прекрасные и безбедные просторы: они утопали в едва родившейся нежной зелени, реки оставались наполнены чистой, почти что белой водой. Животные, родившиеся по воле Всесильных, не ведали гнева и ярости — они жили в мире и гармонии с каждым проявлением великого Творения.

Но одиноко казалось Творцам в мирах без обладающих разумом созданий. Тогда и появились первые племена, названные впоследствии Праэльфийскими, что на древнем языке означало "Рожденные первоприродой". Появились впоследствии племена Людские, Крианские, Тантарские, Рушинские, Таранианские, Фиссонские, Аклиханские, Пирейские — сколько их было не счесть! А затем и эльфийские, унаследовавшие через многие тысячелетия название от первонародов. Зародились и совершенно особые народности Демонов и Светлых, миры которых, вступив в мистическую связь с осколком Первомира и двумя «окраинами», образовали так называемый Светлый круг.

Однако и сии деяния не спасли Творцов от неудовлетворенности своим Творением, хотя именно на этом шаге обрывается множество легенд о Сотворении мира в большинстве пространств. Но не так случилось на самом деле. Творцы оставались печальны до тех пор, пока не поняли причины своей грусти: не все представители племен оказались довольны своей ролью в мироздании. Участь навечно оставаться закованными в рамки одного-единственного мира привела многие народы и особенно отдельных их представителей в отчаяние…

И тогда Творцы создали величайшее из произведений своего своеобразного искусства — смерть. Умирая, душа создания переносилась в новый мир и начинала жизнь заново, в новом теле. Единственным условием оставалось забвение, чтобы путешественник никогда не сожалел о покинутом и не перегружал разум ненужной информацией.

Однако замкнуть миры в единую цепь таким образом оказалось недостаточным. Миры так и оставались изолированными: знания копились внутри их, а новые из иных пространств не проникали. В каждом мире существовали свои мысли и мыслители, беспрестанно насыщающие мироздание все новыми и новыми смыслами, все глубже постигающие возможности собственных и окружающих сил. Рождались возможности, которые оставались неведомыми даже для самого Изначального и его "детей"-Творцов. Творцы умели творить и использовать свои силы, но не умели они пользоваться некими иными сторонами собственного великолепного дара. Разумы их оставались разумами созданий, обладающих абсолютной волей, но необычайно низким желанием совершать иные дела и, соответственно, упражнять собственный разум, расти. Фантазия и воображение, умение связывать мысли в сложнейшие системы оставались чертой, свойственной творениям, а не их родителям.

И здесь, в конце первой эпохи Второй эры, появляются первые бродяги — неприкаянные, покинувшие собственные миры ради путешествий, понимания как можно большего числа народов, ради осознания сути мира и мироздания, постижения всех существующих сил, ради проникновения в тайны тайн. И сам свет в лице своих детей, узрев благородство и истинную веру бродяг в свое дело, решил наделить их силой преодолевать грани миров, узнавать совершенно иные тайны и законы…

Первых же из них было двое, родившихся даже раньше Творцов, в принципе не нуждавшихся ни в чьей помощи, рожденных огнем и прошедших через свет и тьму. Их историю, а также истории их вольных и невольных спутников я расскажу вам позднее.

Ныне бродяг в тысячах миров немало. Они пронзают время и сам свет взглядом глубоких очей, но очень часто остаются безмолвны, не желая открывать своих секретов даже подобным себе представителям народов, которые могли бы стать такими же бродягами. Однако среди этого чудесного и удивительного, несомненно, пропитанного до самых глубин души магией, племени есть двое, достойных звания своеобразных Творцов-бродяг. Они не кичатся своими знаниями, не стремятся помыкать остальными бродягами, но совершают самую тайную и непостижимую среди всех видов дел работу: обучают своему ремеслу избранных ими самими представителей всех встречающихся на долгом жизненном пути народов.

Всех их имен не упомнит никто, живущий в мирах. Их души давно уже стали едва ли не такими же по объему сути, как сам свет, огонь или иное древнее начало. Их сила — большая, чем сила любого Творца, но используют они ее лишь для мелких преобразований действительности — не для сотворения или кардинального изменения миров.

Два имени, особенно интересные и загадочные, выбранные далеко не случайно: Элоахим и Астерот. И интересны эти имена потому, что с ними связаны сейчас и еще только будут связаны действительно великие тайны, открывающие дверь в совершенно иную эру, живущую по странным, но интересным и удивительным законам…".

Впрочем, Книга, оставляя на бумаге след этих слов, прекрасно понимала, что нагло перевирает историю мирозданий. Знала она и то, что бродяги — это одно, великие начала — иное, а герои — третье, и эти вещи нельзя смешивать. Но что делать — надо же каким-то образом спускать в мир легенды, которые дадут хоть и не совсем верные представления о реальности, но вполне достаточные, чтобы побудить разумных совершать важные для мира поступки и искать новые истины.

Книга мысленно улыбнулась и перевернула страницу…

* * *

1 472 202 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

Природный мир, континент Эльмитар, империя Иезекиль, к северу-востоку от Карад-Дума.

— Вы демонстрируете поразительные успехи в укреплении самоизоляции, принцесса.

— А вы, как всегда, очень тонки и вежливы, неведомый!

Элоранту все больше раздражала манера незнакомца являться в самый неподходящий момент, например, когда она готовила ужин или собиралась устраиваться на ночлег, а заодно и его непревзойденные саркастические перескоки на «вы». Прямо воспитатель в домах науки: водит-водит за нос, дергает за нервы, как за ниточки, а толку с этого — пшик!

С момента памятного первого разговора «дух» появлялся уже трижды, и все три раза Элоранта «блестяще» продемонстрировала свою полную неспособность определить его природу.

В первый раз она все-таки использовала формулу поиска, которую восстановила в памяти специально для этого случая. В результате она выяснила, что в пределах дневного перехода ее ждут встречи со стаей неких относительно безопасных перелетных птиц, небольшим, тварей в тридцать, гнездовищем к'сари, столкновение с которыми непременно грозило бы принцессе потерей роскошной шевелюры, а также с парочкой бродячих торговцев, держащих свой путь в западные пределы Иезекиля. Встретилось еще что-то совсем уж мелкое, но никаких представителей магических народов заклятие не выявило. Голос же только насмешливо напомнил, что предупреждал о бесплодности попыток использования заклинания в его стандартном варианте. Затем в своей неизменно язвительной манере он похвалил Элоранту за благоразумие (по всей видимости, подразумевая изменение ее маршрута в восточном направлении) и растаял где-то в окружающем пространстве.

Во второй и третий раз (это случилось уже после посещения принцессой малочисленного селения, заполненного низкорослыми домами из глиняных кирпичей) Элоранта попыталась использовать интуитивные формулы, как казалось ей, подходящие для этого случая. Результатом ее усилий стал внезапно налетевший на нее зверский ураган, едва не унесший вслед за собой и без того скудные пожитки принцессы, а также трехчасовой ливень, превративший в болото землю под ногами взбешенной Элоры. Такая избирательность псевдоприродного явления окончательно вывела дочь варварского рода из душевного равновесия, и она закатила смеющемуся во всю богатырскую глотку неведомому гостю истерику с использованием особо нецензурных выражений, позаимствованных из словарного запаса ростовщиков.

Теперь вот Элоранта раздумывала: опробовать ли на безтелесом незнакомце очередную мощную интуитивную магическую формулу или все же обойтись парой крепких выражений, на время оставив наглеца в покое. К чести сказать, Элоранта уже и сама притомилась от неожиданных последствий своих "творческих порывов", и теперь решительно отдавала предпочтение выжидательной тактике. Кажется, эта позиция принцессы мгновенно стала ясна и ее неведомому собеседнику, по крайней мере, об этом свидетельствовали все более частые упоминания им в разговоре о могуществе разума и мудрости терпения.

Однако последняя реплика стала уже явным отклонением от основной темы разговора — личности незнакомца. Теперь речь шла о нежелании Элоранты посещать окрестные деревни в поисках пропитания и необходимых в долгом переходе вещей.

— Допустим, дипломатичность в этом конкретном случае я не считаю действенным методом воздействия на ваше сознание, принцесса. Меня больше устраивает сарказм и язвительность: кажется, к такому тону разговора вы не привыкли, следовательно, он может принести разного рода полезные плоды…

— Например? — Интересно, что же все-таки подразумевает этот «дух», когда говорит? Действительно ли, следующая за утверждением расшифровка имеет какое-то отношение к сказанному, или он просто играет словами, пытаясь поймать ее на малейших проявлениях интереса?

Элоранта уже неоднократно задумывалась над тем, как ловко незнакомец заставляет ее размышлять над тем или иным его высказыванием. "Как будто бы невидимые струны перебирает" — такое сравнение чаще всего приходило ей в голову при мыслях, касающихся тактики неведомого гостя. Вследствие такого явного вскрытия мотивов ее поведения, Элора решила использовать доходящую до абсурда прямолинейность, просто предлагая собеседнику продолжать развивать свои мысли в изначально заданном направлении, держа при себе собственные интересы и уповая на случайные оговорки "духа".

— Например, вы поумерите свою самонадеянность, пообщавшись с простыми людьми, но это в идеале. А по мелочам: раскроете мне вертящиеся в голове мысли и выводы, расскажете о своих устремлениях, чувствах, может быть…

— Та-ак, я что-то говорила про тонкость? Отрекаюсь от своих слов. Ваша прямота напоминает мне поведение куцехара, которого хворостиной гонят строго по прямой. При этом на своем пути он умудряется повалить все деревья и затоптать с десяток птичьих гнезд.

— В некоторых случаях прямота тоже дает сносный результат. А вас волнуют судьбы птичьих гнезд?

— Это всего лишь сравнение!

— Любое существо, обладающее разумом, будь то человек, некианец, шатор, хачег, варвар или эльф — кто угодно, употребляя то или иное сравнение, невольно раскрывает свое отношение к происходящему вокруг. Ваше сравнение — живой тому пример: разъяренный куцехар, давящий на своем пути ни в чем не повинных птиц.

Все желания и нужды у Элоранты и без того подчинялись слову «вдруг», а теперь этот порядок возникновения вожделений обострился до крайности, подогретый манерами незнакомца по ходу разговора делать выводы из только что сказанного ею. Да еще какие выводы! В общем, сейчас принцессе хотелось только одного: вызвать памятный ливень и до капли «выжать» его на голову незнакомца. Вот только знать бы, где находится эта голова и как указать миниатюрной грозовой тучке на намеченную цель. Так как ни того, ни другого осуществить Элора не могла, ей оставалось только терпеливо выслушивать нотации незнакомца, про себя принося клятву исполнить желаемое позднее — когда и голова будет на месте, и с заклинальщическим произношением дело наладится.

— Боюсь вас огорчить, но мне нет никакого дела до птичек, попавших под ноги "живого валуна".

— Возможно, возможно… Однако вы уже сказали достаточно, чтобы я уверился в обратном. Понимаете, Элоранта, я не вчера начал наблюдать за вашими поступками и не сегодня решил, что в вас достаточно милосердия и понимания для столь тонкого отношения к живому. Не смотря на ваше варварское происхождение, которое, по большому счету, не играет особой роли на фоне крови царского рода, при должном воспитании и наличии верных друзей вы могли бы поразить всех и размахом дел, и широтой добросердечности.

— Это проповедь? — На этот раз Элора огрызнулась, просто чтобы выиграть время перед следующей тирадой незнакомца. Последние слова задели довольно серьезно. Ладно, упоминание имени и туманные слова про царскую кровь — все это можно будет обдумать позднее, а вот слова о верных друзьях…

— Да нет, скорее мысли вслух. Судя по драмам, происходившим некогда в ваших покоях, более всего принцессе в жизни не достает вольности, любви и друзей. Вольность ныне лежит перед вами во всей своей красе, только особой радости почему-то не чувствуется. С другой стороны, думаю, вы просто не поняли еще различия между волей и свободой. Свободны — бывшие рабы, а они никак своего прошлого изжить не могут, тогда как вольность — состояние души, его не отнимешь. Ничего, освоитесь, принцесса, с течением дел.

Так уж вышло, что вы напоминаете мне своими силами, поступками и умозаключениями очень и очень древний род, одной из характерных черт которого является именно тяга к бродяжничеству. А что касается друзей и любви… Возможно, получив в свои руки свободу, научившись ею распоряжаться и нести ответственность за собственные поступки, вы найдете и то, и другое… А теперь, разрешите откланяться…

И он исчез. Исчез в тот самый момент, когда Элоранта уже собиралась отказаться от тактики молчаливого созерцания изреченных мыслей собеседника и задать несколько совершенно искренне заинтересовавших ее вопросов.

— Что еще за древний род? Как вольность связана с дружбой и любовью? И вообще, чего он хочет от меня добиться? — Теперь вопросы пришлось бурчать себе под нос, рывками помешивая закипающую в котелке похлебку. Собеседник оставил принцессу наедине с ее тяжелыми мыслями, разбудив в душе беспокойство, о котором она так старательно пыталась забыть. Теперь это уже стало невозможным: тяжелое чувство одиночества навалилось на нее прежним грузом. Раньше это было одиночество среди людей, теперь — просто одиночество… И, пожалуй, теперешнее состояние ей нравилось все же чуточку больше, чем прежнее.

— Зато теперь я ни перед кем не в ответе. Не надо каждодневно заботиться о том, чтобы мои слова становились законом и воплощались в чем-либо более материальном, чем просто в речах. Но с другой стороны…

Что там было с другой стороны, принцесса не договорила. Ее окончательно захлестнули мысли, и внешний монолог перекочевал обратно в голову Элоранты, где и поселился на весь остаток светового дня. В конечном счете, принцесса решила последовать совету «духа» и прервать свое добровольное «отшельничество», посетив-таки небольшую деревню, лежащую под склоном взгорья, на котором Элора и расположилась ныне на ночлег.

* * *

1 472 202 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

Природный мир, континент Эльмитар, империя Иезекиль, южное побережье.

— Ну, слушай, царица кошек, раз уж тебе больше нечем занять свою вольную душу.

Не смотря на острое желание выплеснуть хоть кому-то все наболевшее, Мирон все-таки успел приготовить себе какой-никакой обед и неплохо подкрепиться, причем кошка отнюдь не собиралась оставаться в стороне от трапезы: тигриной красавице перепало несколько крупных сушеных рыбин и чашка наваристого бульона. Пожалуй, Мирон накормил гостью даже лучше, чем самого себя — он удовольствовался только похлебкой из корней вескера. Рыбу он последние пару лет недолюбливал, как и все остальное, что обращало его мысли к морю. В последний момент юноша вспомнил о наличии в его заплечном мешке остатков вяленого голенища куцехара, коих в Маскаре разводят с преогромным удовольствием, зная об удивительной устойчивости вяленой плоти «бронированного» животного к протуханию. "Вернее, разводили", — мысленно поправил себя Мирон, памятуя о незавидной участи родного города.

— Итак, Тиграна, с чего бы ты хотела, чтобы я начал свой рассказ? Может, тривиально — с момента рождения? Ну, это тебе вряд ли заинтересует. Да и рассказчик я не ахти какой. И вообще, вся моя жизнь вплотную до семнадцати лет не так уж и наполнена событиями. Мелочи всякие, хотя случались и откровенные странности. Вот, например, животные меня отчего-то любят слушать. Да что тебе рассказывать, сама сидишь и уши навострила, будто бы многое из речи понимаешь. Или, действительно, понимаешь? Знаешь, Тигрушь, после знакомства с Кайлит я готов поверить и в то, что облака иногда с людьми разговаривают…

Кошка выслушивала нескончаемый словесный поток, изливающийся будто бы напрямую из души нареченного князем, с мученическим терпением, буквально написанным на застывшей в саркастической мине мордочке. Хотя могут ли кошки изобразить сарказм? Большой вопрос, кто знает, насколько умны молчаливые странницы… Впрочем, выражение ярко-голубых глаз, проникающих, казалось бы, под кожу собеседника, выдавало в звере недюжинный интерес к произносимому путником речитативу и определенную степень понимания. Вот только отвечать на реплики каким-либо образом уменьшенная копия тигрицы явно не собиралась — она лишь внимательно вслушивалась в его слова… или делала вид, что слушает, а сама тем временем дотошно изучала манеру повествования собеседника и его самого.

— Да, случались разные странные вещи. Особенно запомнились истории, связанные со змеями и морскими странниками. До пятнадцати лет вообще не знал, что змеи могут кого-то смертельно укусить. Я сталкивался с ними не однажды, но они всегда или отползали с моей дороги, или слегка выгибали спину, занимая часть тропинки, и выжидательно на меня глядели. Обходил по незанятому участку дороги — и все, даже с места не трогались. И это в то время, когда от их укусов каждый год погибало больше двадцати жителей города! Не знаю, змеи как будто бы целенаправленно нападали на обитателей Маскара, причем погибшими чаще всего оказывались знатные вельможи, а пару раз, правда, позже, я даже слышал краем уха о гибели старейшин. Они и успели отойти-то всего на пару шагов от городских стен — и все… Поговаривают, змеи появляются откуда-то с пустошей и никогда не остаются на одном месте так долго, чтобы их можно было выследить и истребить. Хотя пытались…

Помню, когда мне только исполнилось шестнадцать, собирали отряд из трех или даже четырех десятков горожан, славящихся своими охотничьими талантами, чтобы истребить змей в окрестностях Маскара. Почти два месяца от отряда не было ни слуху ни духу, а потом, по прошествии этого времени, вернулось шесть человек… Всего шестеро, Тигруша! Принесли дурные вести: в своем походе они далеко углубились в восточные земли и там, наконец, нашли настоящую долину змей. Гнездилище оказалось столь обширным, что они поначалу даже не осмеливались к нему приблизится. А потом один из охотников на ночлеге, где-то на расстоянии половины дневного перехода от долины, заметил рядом с лагерем змею и тут же пригвоздил ее копьем к земле. Это «событие» праздновали весь вечер, говорили: если уж здешние змеи отличаются такой неосторожностью, что не реагируют на вооруженных людей вблизи, истребить их будет нетрудно. Пили перебродивший сок плодов фрельмов, обсуждали массовые способы уничтожения. Говорят, планировали просто поджечь гнездовище, использовав для этой цели все тот же сок — благо с собой его было взято достаточно. А потом наступила ночь…

И утром проснулись в лагере те шестеро в окружении шипящих от ярости змей. Это сам Таннасс, предводитель отряда, так говорил, трясясь от страха: "шипящих от ярости". Кажется, он и поныне не избавился от ночных кошмаров, разве что только погиб вместе со всеми горожанами… Но мне было бы жаль, если честно, Таннасс — хороший человек. Он и отряд возглавил с неохотой, все пытался убедить старейшин отказаться от безумной затеи. Наверное, он был прав, когда говорил, что животные Природного мира — его неотъемлемая часть, и истреблять их все равно, что объявить войну самому Творцу наших земель… Но я рассказывал о судьбе охотников, оказавшихся в окружении разъяренных змей… Наверное, придется продолжить.

Мирон надолго замолчал, сосредоточенно глядя на молчаливую гостью. Та, казалось, чуть отвела глаза в сторону, так что можно было подумать, что кошка представляет себе завершение истории и даже испытывает подобие жалости к неудачливым охотникам.

— Шестерых змеи не тронули. Не знаю причин, разве что они каким-то образом определили тех людей, что придерживались мнения Таннасса, но все их спутники умерли от яда. И смерть, судя по застывшему на лицах выражению, была очень болезненной. Оказалось, они обнаружили гнездовище оранжевых Ка'шар — их яд причиняет дикие муки, словно бы подменяет кровь, а человек все еще живет и по его венам течет острый лед. Никого спасти, конечно, не удалось — от такой смерти не убежишь, ее не остановишь. Да и, честно говоря, жалости к погибшим охотникам я и тогда не испытывал: они собирались истребить сотни живых существ, принадлежащих этому миру, просто потому, что те, как им казалось, представляли для горожан опасность. И это на расстоянии в три-четыре десятка переходов от города! Не знаю, честно, не знаю… Никогда не считал змей опасными. Мне кажется, но лично мне, что змея никогда не укусит без причины — они спокойно относятся даже к вторжению на свою территорию, но вот насилия никогда не терпят. Для сопротивления насилию им, наверное, и нужен яд. Мне так кажется… Как я уже говорил, у меня проблем с ползучими созданиями никогда не было… Как и с морским народом.

Вновь пауза. А кошка сосредоточенно смотрит своими ослепительными очами куда-то в сторону от Мирона, как бы собираясь с мыслями, пытаясь связать воедино его рассказ про змей и упоминание морского народа…

— Все началось с морских странников. Однажды я увидел одного из них на мелководье. Обычно они не забираются так близко к берегу, потому мне показалось, что с этим что-то случилось, и прилив просто выкинул его на стоячие пески. Примерно так и вышло: его гладкую серую кожу покрывала целая сеть кровавых царапин. Не скажу, что их было много, но сеть закрывала весь бок создания, а ведь соленая вода очень едкая и в ней полным-полно гниющих под солнцем водорослей. Мне показалось, странник сильно страдал от этих ран. Возможно даже, зараза уже проникла в кровь, и ничем помочь ему было невозможно, но я решил хотя бы попытаться. Знаешь, Тигруша, эти создания всегда очень нравились мне: они кажутся в полной мере разумными, поговаривают, что странники помогают мореходам в шторм и ведут корабли сквозь туманы. Правда, в Маскаре чаще упоминали о том, что они шпионят для морского народа, и в море близь города всегда расставляли колючие сети, которые должны были нанести этим животным глубокие раны. Вот, видимо, в такую сеть и попал странник, по крайне мере, рисунок ран напоминал следы от ее шипов. Тогда я на чем свет стоит проклинал жителей Маскара, посмевших ранить такое красивое и миролюбивое существо!

Я ухаживал за ним в течение недели. Носил мази, которые должны были вытянуть из ран гной и заживить их, кормил его свежевыловленной рыбой. Тогда мне казалось, что я просто облегчаю агонию существа, глаза которого чаще всего видел закрытыми. Но оказалось, что здоровье у странников куда крепче, чем мне казалось поначалу. В первую неделю его раны все еще выглядели довольно жутко, но уже через десять дней кожа постепенно вернула свой обычный блеск, а самого странника я все чаще находил с открытыми глазами. Ах, Тигруша, какие у него были очаровательные глаза, куда красивее человеческих. У странников они по форме вытянутые, веки слегка закрывают верхнюю часть глаза и они куда более толстые на вид, чем у людей. А вот радужка глаз крупнее — белка совсем мало, а цвет… не знаю, как правильно выразиться, напоминает цвет моря — и не синие, и не зеленые. Вроде странного камня, который добывают в северных каменоломнях и изготавливают из него брошки для молодых девушек. Кажется, этот минерал называют бирюзой, хотя я могу ошибаться. У моей сестры… да, у нее была такая брошь, из небесного цвета бирюзы…

Голос Мирона как-то вдруг стал сдавленным и замолк. Стало больно. Отвратительно. Тоскливо. Все сразу. Обещал же себе, не рассказывать эту часть истории, не заметил… Кошка, казалось, почувствовала состояние князя-бродяги и, осторожно приблизившись к нему, тихо мурлыкнула. Мирон поднял на нее взгляд и на секунду его лицо перекосило от пустой ненависти: и к этому миру, к своему городу и вообще народу — ко всем глупцам и жадным до власти вельможам. Кошка смотрела прямо в его зрачки и, в этом он мог поклясться, в ее глазах читалось неподдельное сочувствие и понимание.

— Странная ты, Тигруша, какая-то сильно не-животная. Ты мне напоминаешь существ из рассказов Кайлит — многочисленных спутниц эльфов. Кажется, она упоминала сильфов и варис: первые — летучие и умеют говорить, чем-то напоминают людей в миниатюре и с прозрачными крыльями, а другие похожи на кошек, но гораздо крупнее и более сообразительны. Может, ты и есть одна из этих варис? Хотя нет… Кайлит упоминала белых тигроподобных кошек с перевернутым черным треугольником на груди, а твой окрас при всем желании с описанным ею не сравнить. Да и треугольника никакого нет, а он, по словам Леди волн, должен присутствовать обязательно, даже если окрас у варис не белоснежный, а более темный. Впрочем, я слышал, среди эльфов, как и среди людей, существует какое-то деление на народности, может, и животные рядом с разными эльфами живут разные?

Кошка слегка наклонила голову к земле и вновь подняла ее, заглянув в глаза Мирону. Как будто кивнула, но как-то неопределенно, половинчато, соглашаясь со словами Мирона не до конца.

— Буду считать, что правильно догадался. Если только ты действительно поняла, о чем я тебе говорю. А сестра… сестренка… Тигруша, я, наверное, никогда от этого воспоминания не избавлюсь. Она ведь так мало походила на этих напыщенных ублюдков, упоенных собственной славой и ведущих заумные беседы о науке. Она даже и не пыталась научиться каким-то там маскарским истинам. Ее больше всего занимало море и морские создания. Она так часто пропадала на берегу, что мне ее больше нигде и не приходило в голову искать, когда бывало, что днями пропадала. Только на берегу. И что она там делала? Зачем? Кажется, однажды я видел, как она пускает в воду кораблики, сшитые из кусочков кожи куцехаров. Ты же знаешь, Тигруша, кожа этих животных очень хорошо на воде держится, говорят, из нее и корабли делают… Ну, вернее, не делают, а ею корпуса обивают, чтобы вода внутрь через трещины не просачивалась. Да и пробить случайно корпус уже невозможно — она ведь прочная, почти как сталь. Но я все не о том, куда-то в сторону…

Голос юноши вновь затих. Он никак не мог отогнать от себя мысли, которые снова начали лезть в его голову. Сцены, какие-то отрывочные, будто ненастоящие: плачущая мама, стоящий с мертвым выражением лица на берегу отец…

— Однажды, когда мне уже исполнилось восемнадцать, я нашел в подвале дома такой кораблик. Красивый, очень прочный и похожий на настоящие… Я думаю, что похожий — настоящих, если честно, никогда не видел. Нашел — и снова эти воспоминания. Я тогда на берег моря побежал, долго что-то кричал волнам, что-то пытался требовать, потом… не знаю, это была слепая ярость… А дальше из ниоткуда пришла туча, стали бить молнии прямо в море: и там где они били, море закипало. Птицы от этой тучи разлетелись на милю, а она все густела и молнии били все сильнее…

Мирон тяжело выдохнул и уставился в пространство перед собой. Он как будто заново переживал тот день, ощущения, страшную ненависть, которая тогда его захлестнула. В тот раз — ненависть к миру и, особенно, к воде.

— А потом впервые появилась Кайлит. Я ее даже не испугался: просто принял как факт, что в водах тоже водятся змеи, и то, что у них может быть человеческое лицо, и то, что говорят и думают они вполне по-человечески. Если не сказать больше.

Кайлит рассказала мне историю морского народа, рассказала, что значит жить под водой, а еще объяснила, что сильная ненависть не сослужит хорошей службы, что она может завести на это самое дно, но только без шансов выжить там. Оказывается, ту тучу, породившую дикую борю не только на море, но и под его поверхностью вызвал я, когда пытался каким-то образом наказать воду за то, что та убила мою сестру.

Кошка молчала. Молчал Мирон. В темноте догорал костер. На бесплодные холмы опускался вечер. Солнце уже закатилось за горизонт, и на небе появлялись первые редкие звезды. Дул очень тихий и спокойный ветер, несущий откуда-то далеко с запада морские ароматы. А может, и с юга, в этих краях трудно было так, с ходу определить направление света.

— Даже Леди волн не знала, что именно произошло с моей сестрой. По большому счету, я и сейчас не знаю, что именно случилось. Может, внезапный незамеченный ею прилив, может, какая прибрежная тварь напала, а приливом тело унесло. Не знаю, Тигруша, что с ней случилось, но в тот вечер она ушла на берег, а обратно уже не вернулась… Кайлит говорила, что отчаиваться еще не стоит, раз тело девушки не нашли. Может, она вовсе и не умерла там, на берегу. Единственное, за что я особенно благодарен Леди волн — в тот раз она даже не заикнулась на тему бессмертия души и рождения в другом мире, тогда бы я и ее вместе с водой проклял. Нет ничего правильного и верного в смерти молодой девушки, нет и быть не может! А теперь, как и тогда, я просто не знаю, чему верить, не знаю…

Кошка свернулась у его ног и только голову подняла от лап, уже откровенно сочувственно глядя в глаза человека.

— Знаешь, что на самом деле гонит меня на восток? Говорят, там собирают все тайны, все секреты мира. А моя сестра такой тайной действительно была. Она почти не говорила, но если однажды и открывала рот, то все ее речи касались всегда моря и кораблей. Кораблей и моря… Мне когда-то тоже очень нравилось море, но до такой степени в любви к нему я не доходил, — В этот момент Мирону почудилось, что в голову ему навязчиво стучится какая-то мысль, пришедшая извне. Очень важная и нужная… Кошка пару раз ударила хвостом по песку, а Мирон попытался впустить странную идею и механически продолжил свой рассказ, — Постой, да, теперь вспомнил еще одну вещь: она ведь тоже упоминала о странниках, говорила, что очень легко понять их стрекочущий язык. Вроде даже рассказывала, что они позволяют некоторым людям путешествовать на своих спинах. Может быть…

Нет, эта мысль оказалась уж слишком обнадеживающей для Мирона. Он не привык верить в такие чудеса, не привык ждать от мира добрых подарков. Мысль о том, что сестра могла отправиться в путешествие на спине странника, казалось ему дикой и почти лишенной смысла. Куда бы она отправилась? Без еды и воды? А когда странник устанет? И почему она тогда никого не предупредила, не оставила весточки? Но, в конце концов, она могла совершить путешествие вдоль кромки моря, хотя тогда ее обнаружили бы в одном из прибрежных городов… И тут же вспомнил о том, что восточнее Маскара на берегу городов больше не строили — приливы поднимались летом очень высоко и затапливали все побережье. Но все же, не может быть, чтобы… Или все-таки может?…

— Странно, Тигруша, очень странно. Почему-то мне кажется, что все так и есть. Но… не может быть. Она ведь никогда не путешествовала. Неужели Эйвелин смогла преодолеть расстояние до восточных земель по морю? Но это же просто… не знаю… немыслимо!

А с другой стороны, он тут же понял, что вполне мыслимо. Кайлит многое рассказывала о его крови и преобладании в ней волшебных корней, а эта самая кровь у них с сестрой, естественно, была общей.

— Ох, Тигруша, если бы только это оказалось правдой! Думаю, это станет первым вопросом, который я задам, переступив порог владений восточных народов. Наверное, ничего они не ответят, но ведь все может быть. Впервые за пять лет хоть какое-то подобие надежды. Спасибо, Тигруша, это, наверное, твое спокойствие на моих мыслях положительно сказывается: в кой это веки стал рассуждать не только разумно — хоть во что-то верить. Я вообще редко к чувствам прислушиваюсь, может, и зря…

Кошка ничего не ответила. Просто продолжала тихонько мурчать себе под нос, изредка поглядывая на юношу пронзительным взглядом. Она как бы спрашивала, что же еще интересного случилось в его жизни.

— Да, наверное, надо рассказывать дальше. В течение последних двух лет Кайлит навещала меня еще пару раз, рассказывала о жизни морского народа. Она говорила, что в заморских странах подобных ей существ называют нагами: где-то боятся, где-то наоборот едва не обожествляют. Но повсеместно осторожно относятся к морскому народу, зная о его магических способностях. Она еще рассказывала о том, что вся их магия зависит от наличия воды и в основном использует силу этой стихии. Иногда еще и воздуха, но гораздо реже. Говорила о том, что вода обладает больше защитными свойствами: лед позволяет создавать идеальные щиты, сама влага способна излечивать от ядов и защищать от действия иных заклятий, говорила, что водные заклятия используются магами и в мореходстве, причем большинство из таких речитативов служат навигационным целям. Еще рассказывала о том, что вода способна возвращать молодость и силы телу человека, потому разумные морского народа живут очень долго, почти как эльфы. О чем же еще? Да, она упоминала, что ее подданные — не наги, а преображенные полуэльфы-полулюди. Вроде бы преображение это было вынужденным, и самой возможности сохранить жизнь ее народ обязана племенам лунных эльфов. Кстати, именно тогда я впервые услышал о том, что эльфы бывают лунными: я их обычно всегда связывал со светом, но Кайлит уверяла, что мое понимание очень далеко от истины. И еще, что-то когда-то… не помню… она рассказывала об эльфийском Прибережье, но очень мало. Как-то почти не распространялась по этому поводу… Однако речь, кажется, шла тогда о мореходстве. Хотя, знаешь, она всегда говорит так, будто рассказывает какой-то опостылевший рассказ, вроде легенды из детской книжки, единственное назначение которой — скрыть стоящие за историей реальные факты, но дать к ним ключ.

Кошка выжидательно замерла и даже перестала мурлыкать. У Мирона вновь возникло ощущение, что животное погрузилось в какие-то собственные, не доступные его взгляду мысли.

— Ну ладно, хватит уже о Кайлит… Самые жуткие трудности начались, когда мне исполнилось двадцать. В нашем городе буквально процветали, наполнялись силой и мощью варварские предрассудки по поводу волшебства и магии… Возможно, из-за того, что в Маскаре жило немало умных, хитрых и изворотливых людей, которые на дух не переносили превосходство по силе "каких-то там детей природы". А тут еще морской народ под боком, который удобно использовать в качестве всеобщей страшилки — кто хотел, из такой ситуации извлек, думаю, немалую личную выгоду. Скоты!

Ну а после того случая с тучей и так уже поползли нехорошие слухи: о том, что она явно не природного свойства, что ее вызвал кто-то с целью разрушить Маскар волнами. Больше всего пересудов шло по поводу бесчинств морского народа. Собирались даже послать гвардию на охоту, но потом образумились: где им с подводными жителями тягаться. Гвардия — она, может, и обучена хорошо, но под водой и минуты не проведет — захлебнутся люди и весь сказ. А на сушу выманить морских жителей и вовсе невозможно. Постепенно разговоры утихли.

Слова-то утихли, а мысли о магии и волшебстве остались. Да еще безумец-Алиас потерял остатки осмотрительности и разослал по всем городам указ о необходимости истребления магических лазутчиков на просторах Иезекилия. Наверное, постепенно, опасаясь заговоров и покушений, он просто впал в манию или что-то в этом духе… Что тут началось: старейшины из кожи вон лезли, чтобы поймать хотя бы одного мага, да вот только беден оказался город на волшебство или чародейство. Тогда начали арестовывать без суда и следствия почтенного возраста женщин, проводящих время на берегу моря. Обвинения предъявляли смехотворные: великие судьи Маскара решили, что те общаются с водным королем и разглашают ему секреты империи. И знаешь, что самое отвратительное и жуткое во всей этой пошлой истории?!

В этот момент Мирон яростно вскочил на ноги и заходил вокруг костра, чеканя шаг и отбрасывая носками сапог попадающиеся на пути камни…

— Самое отвратительное, Тигруша, то, что зачинщиком "охоты на магов" стал мой отец. Все началось с того, что он обнаружил Хариссу — эту бабку давно уже считали городской сумасшедшей, но до того момента оставляли без внимания — на берегу моря, выпускающей рыб из сетей. Среди рыбы отец заметил и маленького змеевидного угря. Не знаю, что вызвало его гнев: то что Харисса осмелилась выпустить дневной улов рыбаков, воспоминания о пропавшей Эйвелин или разгорающееся под действием непроходящего горя безумие — в любом случае, на следующий день созвали суд, и Хариссу приговорили к казни, предназначенной для колдунов и прочих практикующих магию людей. Ты знаешь, Тигруша, что они собирались сделать с бедной женщиной?!

Зубы Мирона уже откровенно стучали друг об друга. Он с ужасом вспоминал тот день, когда отец в блеске славы выносил приговор «колдунье», указывая левой рукой на сооружение для расчленения живых людей. Вспомнил он и злобно-торжествующий взгляд отца, зачитывающего указание суда: по всей видимости, тот уже грезил о грядущей награде императора за способствование истреблению магии в империи. И еще Мирон помнил умоляющие карие глаза Хариссы, смотревшей отчего-то на него, а не на Ахора'Красса, выносившего немощной старухе жуткий приговор.

— Ее должны были казнить утром, — Сдавленно и уже совсем тихо продолжал историю Мирон, — Поздно ночью, около трех часов, я выбежал из своего дома и подкрался к клетке, в которой держали заключенную. По мнению отца, колдунья не заслуживала проводить оставшееся время жизни в настоящей тюрьме. Она ничего не говорила, только все так же умоляюще смотрела на меня, а я… я просто очень сильно захотел, чтобы мои пальцы смогли разогнуть прутья клетки. Приложил ладони к железу и представил себе, в деталях, как гнется и ломается сплав, как прутья распадаются на части при соприкосновении моих рук с ними…

Потом был огонь. Не яркий и полыхающий — просто словно бы огненные перчатки появились вокруг ладоней, и я без труда разломал всю стенку клетки. Скорее даже не разломал — расплавил. Думал, Харисса свалится в обморок, по крайней мере, я сам готов был это сделать, как и в том случае с тучей, но она даже не удивилась — просто выскользнула из клетки и, прошептав "Спасибо, князь", выскользнула из клетки. Тогда меня впервые в жизни назвали князем. Потом я слышал это слово еще и от Кайлит, но и тогда мне не стало понятнее, что они подразумевали, меня так называя. Хотя, помнится, однажды Кайлит пошутила, что это слово вышито красной нитью на моей душе. Или не пошутила — ее сам водяной черт не разберет…

И вновь пауза. Снова заинтересованный взгляд кошки, теперь уже молча прогуливающейся вокруг давно потухшего костра. В ночной темноте Тигруша казалась живой тенью: рыжая шерсть в лунном свете казалась синей, а черные полосы и вовсе становились не видны. Призрак бродил вокруг костра, призрак, с кристально-чистыми голубыми глазами, будто бы зависшими в воздухе, наполненном сумраком.

— Старейшины были в гневе. Отец окончательно сошел с ума: отдал гвардейцам приказ обыскать все земли за десять дневных переходов от города, чтобы найти Хариссу. Однако этот указ ему не помог: солдаты вернулись ни с чем, утверждая, что обшарили каждый куст в округе. Создавалось такое впечатление, что женщина действительно владела какой-то непонятной магией, делающей ее невидимой для глаз…

Дальше начался непрекращающийся ночной кошмар. Ахора'Красс — это имя стало самым страшным словом в городе. По его велению охота была объявлена на всех женщин в Маркасе, хотя бы на одну длину храма Асадоны приближавшихся к воде. Его безумие касалось отчего-то в основном женщин, мужчин в связях с магическим искусством отец не подозревал. Но самое страшное для меня — он обнаружил рядом к клеткой Хариссы зацепившийся за куст и выдранный клочок плаща. Моего плаща…

Конечно, как только я узнал о его находке, сразу же затолкал плащ куда-то в самый дальний угол подвала, но это не изменило сути дела. Его природная подозрительность превратилась в подозрительность безумца, как прежде это случилось с императором. Отец не один и не два раза допрашивал меня, куда я задевал свой плащ, а я отвечал ему едва ли не заученным тоном, что плащ украли из гардеробной в театре Маскара. Не знаю, поверил ли он или нет. Не знаю до сих пор. Думаю, узнай он о моих способностях, объявил бы приговор, не колеблясь. Хотя бы из-за того, что я лишил его возможности казнить "колдунью"…

Потом погиб Алиас. Его дочь, принцесса Элоранта, приняла на себя правление империей, вот только далеко не все генералы оказались согласны с таким порядком престолонаследования. Варварские корни: женщина не имеет права распоряжаться властью в государстве. То здесь, то там вспыхивали восстания, Маскар объявил себя нейтральным городом с собственным правлением, а отец заявил о принятии на себя властных полномочий. С тех дней его гордыня переросла всяческие пределы: он издавал угодные себе законы, "охоту на магов" возвел в ранг важнейшей мировой миссии Маскара… К моему двадцатидвухлетию, всего пару месяцев назад, от рук Ахора'Красса погибло людей в сотни раз больше, чем от всех змей в округе за сотни лет. И в один день пребывающие в здравом уме жители Маскара не выдержали: началось восстание, в котором с одной стороны участвовали разгневанные до предела горожане, а с другой — старейшины и элитная гвардия во главе с отцом. Естественно, народный бунт был обречен на провал. И естественно, всех без исключения бунтовщиков жестоко казнили вместе с семьями. Немногим из родственников удалось бежать куда-то за город — в пустынные земли.

Мирон устало вздохнул. Он не привык к долгому повествованию, но историю захватила и его самого. Он восстанавливал в памяти события последних лет и поражался всей той ненависти, что жила в сердцах людей, населяющих самый справедливый город империи. Истинно, нельзя доверять правосудие в руки простых людей: слишком много эмоций и личных интересов стоит за их душами — это приводит к страшному финалу. Гордыня ли, ненависть или отчаяние — любая из крайностей превращает людей в зверье.

— Спасшиеся изгнанники разбили лагерь где-то на расстоянии пяти-шести дневных переходов от Маскара. Я ведь именно от них спасался бегством, когда город накрыла разрушающая волна, вызванной по воле Кайлит. Никак не мог им объяснить, что мне противны действия отца: это были просто бедные, загнанные люди, испытывающие одну лишь ненависть к моей семье. Но ненависть и отчаяние превратили их из людей в стаю диких убийц, они даже не пытались думать или слушать, а разорвать меня на части готовы были даже клыками. Какое-то безумие. В них человеческого осталось не больше, чем в моем отце.

Был в этой истории и еще один эпизод, еще при жизни Алиаса. Мы вместе с Кайлит обсуждали возможность основания вольного города. Просто, многие горожане не любили правителя империи либо открыто побаивались его, ну а моему отцу доверяли еще меньше. Тогда и начали поговаривать о "тихом восстании": покинуть город и уйти в восточные земли, на которые власть кровожадного императора не распространяется. В те дни мне удалось сплотить людей, донести до них эту идею и обсудить переход. А потом Кайлит рассказала о том, что вынуждена была пустить стрелу в сердце Алиасу, который все-таки нашел способ навредить морскому народу. Не знаю, что именно он планировал сделать, кажется, все было связано с некими устройствами, позволяющими сохранять порох сухим под водой. В любом случае, безумие императора дошло до такой степени, что Леди волн приняла решение убить его прежде, чем он уничтожит все подводные города. А потом произошло отделение Маскара, и о "тихом восстании" забыли, переключив весь свой гнев на уничтожение нового тирана…

И все.

Мирон в очередной раз тяжело выдохнул и, повинуясь внезапному импульсу, улегся на небольшой кусочек травы, растущей на склоне холма, который приютил его на этот раз. Он выдохся, но рассказал все. Абсолютно. Опустошил душу, и внутри на время поселилась приятная, успокаивающая пустота… Небо Природного мира освещал яркий месяц и с десяток столь же ярких звезд.

К юноше подошла кошка и свернулась в клубок неподалеку. От нее исходил такой мягкий покой и тихая благодарность, что Мирон как-то сразу перестал переживать за прошлое. Ему стало также спокойно и благодатно на душе.

— Спасибо, Тигруша.

Последней его мыслью, перед тем как кануть в глубокий сон, было:

— Если провести между этими десятью звездами линию, получится красивый небесный корабль…