"Меч над пропастью" - читать интересную книгу автора (Ахманов Михаил)

Глава 6. Северная степь

Путешествие было неторопливым и монотонным. Вздымая пыль, вращались огромные, в рост человека, колеса повозок, неспешно перебирали ногами скакуны, дремали всадники, позвякивали колокольцы, медленно и почти незаметно приближалась гигантская горная цепь, закрывая южный небосклон. Всходило белое солнце, всходило красное, зной обрушивался на пустынную степь, лучи обоих светил, подобно огненным стрелам, падали на песок, на скудную растительность, травы, кусты и невысокие деревья, на людей и животных. Температура поднималась до пятидесяти градусов, жаркий воздух расплавленным свинцом вливался в легкие, и даже привычные к жаре шас-га висели на спинах скакунов, точно проколотые бурдюки. К красному закату становилось немного прохладнее, и воины выбирали место для ночлега. Самки разжигали скудный костер, подбрасывали в него комья сухого навоза, варили пищу, мясо крыс и ящериц с зернами диких злаков. Киречи-Бу наделял своих спутников водой: мужчинам – десять глотков, самкам – пять, детенышам – три. Затхлая вода воняла бурдючной кожей, но все-таки считалась сладкой, без сернистых примесей – вероятно, ее добыли из колодца или подземного источника. Впрочем, горькую воду жители Пекла тоже могли пить – благодаря особой микрофлоре в их желудках такая влага частично усваивалась организмом.

В группе, сопровождавшей ппаа, было семнадцать мужчин, считая с Тревельяном и сказителем Тентачи, девять самок и пара дюжин детенышей – эти то возникали, то исчезали, то попадали на вертелэт, и потому не поддавались точному учету. Отряд оказался разноплеменным – видно, услугами Киречи-Бу пользовались многие Очаги. Сам шаман, его помощник Птис, Тентачи и четверо воинов принадлежали к Белым Плащам; среди остальных Ивар опознал Людей Песка, Людей Ручья и Пришедших С Края. Женщины – точнее, самки, ибо на шас-га их называли так же, как самок животных, – не носили знаков племени, но различались по виду; несомненно, шаман приобрел их в разных Очагах или получил в дар за свои колдовские манипуляции. Что до детенышей, то они являлись просто живым мясом и рано или поздно должны были попасть в утробу колдуна.

Днем Киречи-Бу, невзирая на жуткую тряску, спал в своем фургоне. Пробуждался он в тот час, когда белое солнце шло к закату, творил охранительные закляиья и, приподнявшись, осматривал хозяйским взглядом караван. Этот момент показался Тревельяну благоприятным для беседы, и вечером третьего дня он оставил свое место в конце процессии и подъехал к возку колдуна. Вероятно, это считалось большим самовольством – заметив его, шаман с неодобрением буркнул:

– Что явился, мясо приблудное? В котел захотелось?

Тревельян покосился на сидевших в повозках детенышей и скрипнул зубами.

– У тебя полно мяса для котлов. Я же хочу узнать, долгой ли будет моя служба.

– Долгой. Будешь грызть камень у моих подошв, пока он не станет песком, – сообщил колдун.

– Даже когда мы приедем в лагерь великого Брата Двух Солнц? Я собирался вступить в его войско.

Киречи-Бу махнул рукой в сторону гор.

– Езжай, Айла! Езжай один, крысиная моча, и делай, что пожелаешь. Но если остаешься здесь, служи мне. У великого вождя много воинов и слуг, а у меня четырех ладоней не наберется. – Он поднес к носу Ивара растопыренную пятерню. – Если уйдешь, возьму твой бронзовый топор. Я кормлю тебя третий день и даю воду. И я оставил тебя в живых. Пока.

Ивар покорно склонил голову, решив, что вспоминать о сбитых им наземь всадниках не стоит. Вместо этого он пробормотал:

– Зачем мне от тебя уезжать? Ты ппаа, и только ты знаешь, как одолевают неодолимое… Я говорю о горах. Человек в них подобен песчинке в пальцах Баахи. Кто защитит его, кто проведет по огненным склонам и перевалам, где нельзя дышать? Только ты, могущественный ппаа, повелитель демонов!

Как и ожидалось, Киречи-Бу надулся от важности.

– Хурр! А ты, приблуда, не так глуп! Понимаешь, где кости, а где печень! Сунешься в горы без меня, и тебе придет конец! На этих самых огненных склонах и перевалах, где нельзя дышать! Но мы туда не пойдем. Гонцы Великого открыли мне другую дорогу. Не Бааха властвует над ней, а Ррит. Он поведет нас через Спящую Воду.

Об этой воде уже упоминалось, вспомнил Тревельян. Ледник? Может быть и так, но ледники Поднебесного Хребта лежат на границе стратосферы, где без скафандра не выживешь. Подземная пещера с оледеневшими стенами? Но ширина хребта составляет от двухсот до трехсот километров, и столь протяженное – поистине гигантское! – подземелье было бы замечено с орбиты. На спутнике, что обращался у Пекла, имелись интравизоры и масса других приборов для изучения планетарной коры. Собственно, даже сейсмологическая разведка позволяла обнаружить такой необычный феномен.

Изобразив удивление, Ивар сказал:

– Разве вода может спать? Вода течет по земле ручьями. Если вычерпать ее из колодца, он снова наполнится, и значит, под землей вода тоже не спит. Дети Баахи дарят тепло, Ррит – голод, Камма – песчаные бури, но сна воде они не даровали.

Колдун насупился.

– Кто ты такой, Айла, чтобы размышлять о дарах богов? Отправляйся на место, дерьмо песчаной крысы, и успокой свою печень!

Шас-га, в силу своих гатрономических пристрастий, были неплохо знакомы с анатомией, но главным органом считали не мозг, не сердце и не желудок, а именно печень. Печень, по их понятиям, являлась вместилищем всех достоинств, силы, отваги и, конечно, разума. Совет успокоить печень означал, что размышления о божественном – не для крысиного дерьма.

Отправившись в конец каравана, Тревельян попробовал расспросить о спящей воде певца Тентачи. Но эти расспросы лишь вызвали у Блуждающего Языка приступ вдохновения. Он ударил в свой барабанчик и пропел:

– То, что он когда-нибудь проснется, – буркнул Ивар и замолчал.

Кафингар Миклан Барахеш, специалист по управлению погодой, мрачно уставился в серебристую глубину экрана, в котором, словно в зеркале, отражалось его лицо: твердо очерченные губы, идеальной формы нос, ровные дуги бровей, высокий лоб, обрамленный длинными светлыми прядями. Он был очень красив – и на взгляд землян, и в представлении терукси, – так что поводов для уныния вроде бы не имелось. Кроме того, он обладал несокрушимой верностью в любви, острым умом, чувствительной душой и нежным сердцем. Что еще нужно, чтобы составить счастье женщины? Милой Энджи, его чатчейни?..

Но ее слова звучали в ушах Кафингара похоронным песнопением.

Ивар хочет к ним отправиться… полететь в пустыню к этим убийцам, этим людоедам… к жутким дикарям шас-га… А ты? Ты бы смог?

Тогда он улыбнулся и ответил: нет, мое занятие – погодные установки.

Но в занятии ли дело!

Между землянами и терукси, подобными, казалось бы, во всем, существовали отличия психологического свойства. Обитателям Земли, не всем, но очень многим, казалось естественным отождествлять себя с профессией. На вопрос «кто ты?» они отвечали так, словно не было у них ни детей, ни семей, ни родителей, ни возлюбленных. Кто ты? Офицер Космического Флота… Кто ты? Планетолог, сотрудник ФРИК… Кто ты? Философ с кафедры гносеологии Первого Марсианского университета… Кто ты, кто ты? Врач, кибернетик, учитель, солдат… инженер, специалист по погодным установкам…

Так он ответил Энджи, и это был ответ землянина.

Но он не землянин!

Кафингар поднялся и зашагал по своей просторной лаборатории, чьи пульты и модули связи соединяли его с атмосферными пушками на тридцати шести горных вершинах Поднебесного Хребта. Коснувшись пары клавиш, он мог вызвать ураган в пустыне, проливной дождь и потоп в оазисах кьоллов, бурю у западного или восточного побережья, шквальные ветры над плоскогорьями дальнего юга. Великая мощь! Но это его не радовало.

А ты? Ты бы смог? – спросила Энджи. И он спрятался за своими погодными установками… Он, мужчина! Кафингар семьи Миклан рода Барахеш!

Терукси ощущали себя в первую очередь мужчинами и женщинами, членами своей семьи, наследниками рода. В женщинах ценились преданность и мягкость, добрый нрав и умение руководить мужчинами, оберегать их от неразумных порывов и неосуществимых желаний. Красота не считалась особым достоинством, ибо все терукси были хороши собой, но дар очарования, изящества и прелести, которым обладают немногие из женщин, стоял в шкале их предпочтений очень высоко. Что до сильного пола, то в его представителях искали твердость, отвагу и мужество. Мужчине полагалось оберегать свою семью: в древности – мечом и копьем, а в нынешние цивилизованные времена – иными действиями, в число которых входили благородная жертвенность, верность долгу и смелость. Можно сказать, что мужчины-терукси были тем эталоном рыцарства, который на Земле существовал лишь в сентиментальных пьесах и дамских романах. Там, где землянин, свершая подвиг, прикидывал шансы на успех и размышлял, как добиться победы, терукси действовал без колебаний и раздумий, шел с открытым забралом, руководимый инстинктом защитника.

И этот инстинкт подсказывал Кафингару Миклану Барахешу, что его любовь под угрозой. Он знал о чувствах, связывавших в юности его возлюбленную с Тревельяном, но не ревновал; не прошлое, а лишь настоящее имело значение. Но знал он и другое: ничто не смывают воды забвения, ничто не проходит бесследно, и отголосок сильных чувств не исчезает, а остается в памяти на годы и десятилетия. Энджи будет их сравнивать, его и Тревельяна, сравнивать подсознательно, хочется ей того или нет. Это касалось не внешности, не обаяния, не сердца и ума, но истинно мужских достоинств: упорства, твердости, отваги. Того, что делает из мужчины героя.

«Она будет сравнивать, – подумалось Кафингару. – И в чью пользу окажется это сравнение?..»

– А ты? Ты бы смог? – пробормотал он и стукнул кулаком по пульту погодной установки. Боль отрезвила его. Кафингар снова уселся в кресло перед экраном и вызвал изображение со спутника. Перед ним был стан шас-га: скакуны, шатры, повозки и толпы диких воинов. Тут и там пылало под котлами пламя, мчались, потрясая топорами, всадники, ветер трепал пучки волос и колокольцы, воздетые на шестах, по окраинам лагеря рубили желтую траву, тащили ее к кострам и палаткам. В отдалении двигались по торговому тракту, что шел у подножия гор, два отряда, один на восток, другой на запад, в каждом по пятьсот дикарей – видно, их отправили разведать местность.

Кафингар послал команду на спутник, и картина укрупнилась. Теперь он мог разглядеть лица воинов, страшные серые маски с торчащими зубами, больше похожие на морды хищников, чем на обличье человека. Сверкали глаза, покачивались копья в непропорционально длинных, перевитых жилами руках, волосы грязными нечесанными космами падали на плечи…

Как он их ненавидел! Эти существа пожирали подобных себе; женщины – красота жизни, и дети – ее цвет и радость, были для них всего лишь источником живого мяса. Он отказывал им в праве считаться людьми, пусть примитивными и несовершенными. Люди в этом мире – кьоллы, ядугар, туфан, хеш, жители Вритры, Раху, Шамбары, но не звери шас-га. К тому же из-за них сюда прислали Тревельяна, и Энджи утратила лидерство…

Кафингар, как и два его соотечественника, не относился к персоналу ФРИК, но вполне разделял идеалы Фонда. Помощь младшим братьям по разуму являлась великим гуманным проектом, и земляне, уделявшие ему ресурсы, средства и внимание первоклассных ученых, были достойны уважения и даже восхищения. Воистину они, как говорилось у терукси, заменяли мутные воды чистыми, не получая взамен ни благодарности, ни платы… Однако некоторых их принципов Кафингар не одобрял, полагая, что действиям ФРИК не хватает последовательности. Прогресс не обходится без жертв, и вопрос, кому помочь и кем пожертвовать, должен решаться в пользу более развитой, более перспективной культуры. Мешающих ей необязательно уничтожать, но если нет другого выхода…

Этих людоедов, причинивших горе Энджи и хлопоты другим землянам, он бы уничтожил, если бы не запреты ФРИК. Но он не мог засыпать их песком, смыть ядовитым сернистым ливнем, не мог даже использовать бластер или лазерный хлыст – любое подобное воздействие исключалось. Однако никто и ничто не запрещало Кафингару сразиться с ними равным оружием и доказать свою отвагу. Для этого требовалось лишь очутиться в нужном месте в подходящий момент… в такой момент, когда его помощь необходима…

Он снова встал, покинул свою лабораторию и направился к складу, где хранились этнографические коллекции.

Главными после Киречи-Бу считались его помощник Птис и Кадранга, старший из воинов, оба – Белые Плащи. Птис был хитрой лисой, как и полагалось ассистенту колдуна; вероятно, при его содействии творились всяческие чудеса, принесшие славу хозяину. Поболтать он любил, в отличие от неразговорчивого Кадранги, но ни тот, ни другой и словом не обмолвились, куда направляется караван. Тревельяну казалось, что старший из воинов этого не ведает, но за Птиса он ручаться бы не стал – проныра мог пролезть в любую щель и пользовался у шамана большим доверием. Однако расколоть его не удалось, и Тревельян принял в качестве гипотезы, что путь через горы известен только Киречи-Бу. Это означало, что колдуна придется хранить и беречь как зеницу ока – без него вся операция была бессмысленной. Во всяком случае, сопряженной с потерей времени; исчезни колдун, и Тревельяну пришлось бы внедряться в другую группу – скажем, к специалисту по колокольчикам.

На красном рассвете пятого дня он подъехал к Птису и пожелал ему полный котел еды. Кормились шас-га впроголодь, и люди Киречи-Бу не были исключением: ели раз в день, перед приходом ночи, и ели скудно – не зря у кочевников говорилось, что у костров всякого Очага сидит Ррит, божество голода. Так что пожелание Тревельяна было добрым, хотя полный котел еды мог Птису лишь присниться.

Помощник шамана осклабился, облизнул губы и сказал, что, если найдется у Айлы котел с мясом, он согласен на любую половину. Затем добавил, что до вечерней еды далеко, а прошлую трапезу его брюхо уже позабыло.

– Далеко, – согласился Ивар, – но до стана великого вождя еще дальше. Будем ли мы там через двадцать закатов Уанна? Или через тридцать? Или не доедем и пропадем в горах?

– Не пропадем, – утешил его Птис. – Киречи-Бу – мудрый ппаа и знает, где надо ехать по траве, а где – по песку.

– Там не трава и песок, там огромные камни, – возразил Тревельян, вытянув руку на юг. – Куда же мы едем?

– Туда, куда смотрят рога наших яххов, – раздалось в ответ. Затем Птис поведал, что Серый Трубач собирает великих колдунов со всей степи, чтобы те расспросили духов, куда направить войско, на восход светил или на закат. Где больше добычи и больше еды, туда и нужно двигаться, но Ррит такого не подскажет, Рриту нравится, когда шас-га сидят голодными.

Это была полезная информация, и Тревельян ее запомнил. Вероятно, Брат Двух Солнц был сейчас в положении буриданова осла: с обеих сторон лежали земли, являвшиеся в местных понятиях богатыми и плодородными.

Когда над степью опустилась ночь и Тревельян, после скудного ужина, прилег рядом с повозками, колокольцы на рогах его скакуна тихо зазвенели. То была одна из позывных мелодий, и, прислушавшись к ней, Ивар понял: на базе что-то приключилось. Поднявшись, он взгромоздился на спину трафора, ударил его пятками в бока и поехал в темную степь.

– Ххе? – окликнул его стороживший лагерь воин. В разных обстоятельствах это слово могло трактоваться как «Что?», «Зачем?» или «Почему?», но сейчас оно означало «Куда?» Не запрещение, а скорее ленивый интерес – часовому было скучно.

– Покормить отродий Каммы, – буркнул Тревельян и двинулся прочь от лагеря. Шас-га не мылись от рождения до смерти, но кое-какие санитарные правила соблюдали: облегчаться рядом с жилищем не полагалось. Фекалии пожирались мерзкого вида червями, обитавшими в песке. Согласно поверьям кочевников, эти твари родились от соития Каммы с тройкой демонов или младших божеств: Духом Котла, Духом Огня и Духом Ветра.

Когда тлевший в лагере костер превратился в едва заметную алую точку, Ивар спрыгнул на песок и спросил:

– Кто на связи?

– Юэн Чин. Вы, эмиссар, назначили его своим заместителем.

– Я помню. Разверни-ка экран и дай изображение.

Будучи универсальным агрегатом, трафор мог выполнить эту команду множеством способов. Он разинул пасть – так, что челюсти встали вертикально, а язык и зубы превратились в серебристую поверхность; затем выдвинул из левого рога передатчик, а из правого – фонарь. Световой луч упал на лицо Ивара, и тут же в серебристой глубине возникла человеческая фигура. Фоном ей служили просторное окно и темное небо, в котором висел бледный диск Гандхарва – на пике Шенанди, расположенном к востоку, царила глухая ночь.

– Вижу тебя, Ивар, – произнес Юэн Чин и сделал несколько шагов. Теперь на экране была только голова этнографа, и казалось, что трафор собирается его проглотить.

Тревельян взмахнул рукой, приветствуя коллегу.

– Что случилось, Юэн? Неприятности у Исаевых? Или – спаси Владыка Пустоты! – у Норы Миллер?

Он беспокоился за этих троих, находившихся вдали от базы. Остальные были в полной безопасности в своем заоблачном дворце.

Голова Юэн Чина качнулась.

– Нет, с ними все в порядке. Неприятность, если можно так сказать, произошла с моим практикантом. Как мы с тобой договорились, я отправил его в Саенси, Негерту и другие города туфан. Задача была такая: добраться до высших магистратов, предупредить их о вторжении шас-га и, желательно, напугать посильнее, чтобы они раскошелились на оборону. Он это сделал – по крайней мере в Саенси. Но это не все. Понимаешь, он… – этнограф запнулся, – он инициативный юноша. Только опыта ему не хватает. Опыта и осторожности.

– Инициативный – это хорошо, – сказал Тревельян, вспомнив беседу у Исаевых и собственную юность. – Ну, что он натворил?

– В Саенси ему попался невольник шас-га, совсем еще дикий. Работорговец утверждал, что этот кочевник куплен месяца три назад у кьоллов. У барона Уммизака, если говорить точнее.

Тревельян насторожился. Очаг Уммизака был недалеко от лагеря Серого Трубача – собственно, первый оазис к востоку от стана кочевников. Этот шас-га, угодивший в баронскае лапы, мог оказаться лазутчиком, посланным на разведку территорий за Хребтом, и если так, он должен знать о проходе и о загадочной Спящей Воде. Ценный информатор! Конечно, если Инанту смог привезти его на пик Шенанди.

– Дальше, Юэн. Я слушаю.

– Инанту его купил, а когда дикарь попытался напасть, использовал имплант и вызвал флаер. Хотел доставить на базу, но тут ему в голову пришла другая идея. Дождался, когда пленник очнется, и…

– …решил допросить, – произнес Тревельян, отметив, что сам он сделал бы именно так. – Этот крысиный кал на него снова бросился, да? Надеюсь, до смерти не загрыз?

– К счастью, нет, хотя успел прокусить сонную артерию. Медимплант остановил кровотечение, и сейчас оба на базе. Киберхирург заштопал Инанту, а шас-га мы поместили в криогенный модуль. – После паузы Юэн промолвил: – Думаю, практиканта нужно наказать. Пусть сидит на базе, а к туфан я слетаю сам.

– Это ты зря. Не набив синяков, не научишься, – возразил Тревельян. – Пусть парень работает. А этого шас-га… – Он призадумался на секунду. – Отправите его ко мне, но не сейчас, а через пару дней, когда мы будем поближе к горам. Ночью пришлете, по моему пеленгу. Попробую с ним столковаться и нанять в проводники. Надоел мне этот шаман со своими прихвостнями! Да и кормежка у него хуже некуда… Сегодня мне досталась пара крысиных хвостов… костей много, мяса мало.

– Прислать тебе жареную курицу? – заботливо осведомился Юэн Чин.

Ивар сглотнул слюну.

– Не надо. Перебьюсь! Нельзя выходить из образа.

– Тогда у меня все.

– Передавай привет коллегам. Конец связи.

Экран погас, пасть трафора захлопнулась. Тревельян печально вздохнул и пощупал свой впалый живот. Перед его мысленным взором текли, струились, сменяя друг друга, соблазнительные картины: то курица на вертеле, то пирожки Лейлы, то полные чистой воды бассейны, то милая улыбка Анны Кей, его попутчицы на дороге к Пеклу. Видно, он начал ее забывать – в ее лице проступали черты Анны Веронезе и других женщин, которых он когда-то знал, даже красавицы Ифты Кии с Сайкатской станции. Еще виделись ему теплое море и пальмы Гондваны – мира покоя и всевозможных радостей, где так приятно отдыхать. После Сайката он собирался в отпуск на Гондвану, да вот не выпала судьба… Море, пальмы, солнечные пляжи, карнавалы, вино и прелестные девушки… Все мимо, все! Но, как говорится в книге Йездана Сероокого, мудреца кни'лина, у каждого своя чаша с ядом…

Если отвлечься от этих видений, он пожелал бы сейчас очутиться не у тарелки с курицей, не на Гондване и даже не у ножек милой Анны Кей. На Хтон, где остался его предок-командор, – вот куда его тянуло неутоленное любопытство! На Хтон, к тайнам древней планеты, к ее разрушенным городам и странным обитателям, к изображению лоона эо, неведомо как попавшему в забытый мир… Он видел его так ясно, так отчетливо! Четыре мраморные фигуры на пьедестале из гранита, такие же, как в Куполе сервов на Луне… Правда, имелось отличие: там, в Посольском Куполе, был еще чудесный сад и всезнающий серв-биоробот. Он не ответил на все вопросы, но, возможно, это и к лучшему – ведь юный Ивар Тревельян мог не понять каких-то мудрых истин. Однако человек взрослеет, терпит поражения, празднует победы и набирается ума; в конце концов, к нему приходит осознание того, что в мире нет простых ответов. Взять хотя бы ситуацию на Пекле: можно истребить шас-га, но разве это ответ? Можно оставить все как есть, пожертвовать кьоллами, народами туфан и ядугар… Но это тоже не будет ответом.

Тревельян снова вздохнул и хлопнул трафора по тощему крупу.

– Поехали обратно, друг мой. Вернемся к нашим хлопотам.

– Минуту внимания, эмиссар… Прежде я не рискнул нарушить ваши размышления…

Ивар нахмурился – Мозг говорил с ним голосом Анны Кей, как бы желая подчеркнуть, что речь пойдет о чем-то важном. Странно звучал ее голос в этой темной бескрайней пустыне – словно эхо, долетевшее с Земли или с подобной Земле планеты, где живут такие девушки, как Анна Кей.

– Что ты хочешь мне сказать? – спросил Тревельян.

– Еще на базе я доложил вам результаты рекогносцировки. Наша группа приближается к горам, за нею – колокольный мастер и другие караваны, а впереди – два воинских отряда. Пять дней, как мы в степи. Воины шас-га должны уже находиться у самых гор.

– Разумеется. Свяжись со спутником, когда он будет проходить над нами, и уточни диспозицию каждой группы.

– Я сделал это днем, эмиссар. Один отряд достиг интересующего нас плоскогорья и движется в каньонах среди утесов, так что наблюдать за ним с орбиты затруднительно. Но другой остался на месте. Аппаратура спутника фиксирует лишь небольшие перемещения.

– Возможно, они кого-то поджидают, – сказал Тревельян.

– Но за пять последних дней к ним никто не присоединился. Вблизи нет никого, кроме нашего каравана.

– Значит, ждут нас и прочих отставших. Я не доверяю мошеннику Киречи-Бу. Он утверждает, что гонцы Трубача описали ему дорогу через горы, но так ли это? Может быть, наш великий вождь поступил умнее: тайну прохода не открыл, но оставил в предгорьях отряд с надежными проводниками.

– Не исключается, эмиссар, – произнес Мозг с оттенком обиды. – Мое дело – доложить.

Он смолк, а Ивар погрузился в раздумья. С Трубачом ушла шестая часть взрослого населения степи – как минимум половина боеспособных мужчин. Но, очевидно, были еще воины, мастера и прочий люд, желавший присоединиться к войску, и Брат Двух Солнц против такого пополнения не возражал. Но как это сделать? Слать гонцов в каждый Очаг, ко всякой мелкой группе? Слишком расточительно! А вот заслон около прохода был бы в самый раз. Поставить там сотню воинов – пусть перехватывают отставших и ведут по тайному пути… может, с завязанными глазами, но это не проблема, трафор запомнит дорогу… К тому же есть запасной вариант – пленник, взятый в Саенси.

С удовлетворением кивнув, Тревельян сел на своего скакуна и отправился в лагерь. Часовой, сидевший у костра, дремал, пофыркивали яххи, объедая кору с чахлых кустов, и сквозь затянувшие небо тучи проглядывал призрачный диск Гандхарва. Тучи были не дождевыми, а пыльными, что служило знаком близости к горам и множеству вулканов, извергавших пепел и ядовитые испарения. «Отличная маскировка для флаера», – подумал Тревельян, пытаясь найти то облачко, за которым прятался его аппарат. Но в темноте это было пустым занятием.

Он слез на землю и лег около огромного колеса повозки, рядом с певцом Тентачи. Тот заворочался, пробормотал: «Рогатый скакун несет меня…» – и снова засопел. «Настоящий поэт, даже во сне сочиняет стихи, – подумалось Ивару. – Племя, где есть такие самородки, нельзя уничтожать».

С этой мыслью он уснул.