"Меч над пропастью" - читать интересную книгу автора (Ахманов Михаил)

Глава 11. Спящая Вода

Бесспорно, этот зал не являлся творением природы, и определение «пещера» к нему совсем не подходило. Круглая камера диаметром метров тридцать, высокий куполообразный свод, тщательно отшлифованные поверхности стен и пола – все это не могло быть создано слепой игрой стихий. Пол, казавшийся запорошенным пылью цельным монолитом, носил знаки чужого присутствия: на широкой полосе, что вела от промоины к середине зала, пыль стерли тысячи ног, но по ее краям виднелись кое-где отпечатки подошв и лап скакунов. У линии, пересекавшей центр зала, следы обрывались, и граница обрыва была различимой, даже ясно видимой – к ней спускался с потолка прозрачный занавес, словно бы сотканный из множества хрустальных струй и струек. Эта висевшая в воздухе конструкция походила на застывший водопад, на плавный, неуловимый глазом полет воды, рухнувшей с высокого уступа в пропасть, туда, где в грохоте и пене ей предстоит соприкоснуться с рекой. Но здесь падение было беззвучным, не порождавшим волн и всплесков; край занавеса просто касался пола или, возможно, проникал в него. От экрана – а Ивар не сомневался, что перед ним экран, – исходило ровное слабое свечение, не мешавшее разглядеть другую половину зала. Она казалась точно такой же, как та, где находился Тревельян, лишь на полу не было пыли.

– Спящая Вода… – раздался сзади благоговейный шепот Дхота. – Спящая Вода…

Ивар спрыгнул со спины трафора и, хлопнув его по крупу, отправил бродить вдоль стен и прозрачной завесы. Блок фиксации его помощника вел непрерывную запись, анализаторы в рогах, хвосте и языке могли прояснить состав материала, сканер ощупывал стены, пол и потолок незримым лучом, определяя их толщину, фактуру и наличие скрытых полостей. Мозг трудился, не мешая человеку любоваться необычным зрелищем.

Тревельян поманил к себе Дхота.

– Что вы увидели, добравшись сюда? Эту пещеру и Спящую Воду?

– Да, ппаа Айла. Но скоро она проснется.

– Что-то изменилось с тех пор, как ты здесь побывал?

Дхот-Тампа огляделся.

– Тогда под ногами была пыль, а в пыли – следы Кайни. Теперь их нет. Здесь прошло много людей и яххов.

Скакун Дхота стоял неподвижно, с тупым равнодушием взирая на прозрачную завесу. Трафор делал анализы – прислонился к стене, лизнул ее, чиркнул рогом по камню. Затем, неторопливо переступая, подошел к экрану и попытался его боднуть. Кажется, это не удалось.

Тревельян снял с пояса топорик.

– Спящая Вода прочнее скалы, – заметил Дхот, наблюдая, как Ивар безуспешно старается просунуть сквозь завесу топорище. – Ошу-Ги бросил копье, и наконечник погнулся.

– Что еще делал Ошу-Ги?

– Снова бросил копье, когда Вода проснулась. Оно упало на той стороне. Я подобрал его, когда очутился в Кьолле.

– На той стороне был Кьолл? – уточнил Ивар.

– Были скалы, кусты и трава, больше травы, чем здесь. Был ручей с горькой водой… Я не знал, что это Кьолл, пока меня не поймали.

– Ты не боялся перебираться на ту сторону?

– Нет. Ошу-Ги швырнул копье, потом велел Тукки идти и наловить ящериц. Он стал бросать их сквозь Воду, и мы все видели, что ящерицы живы.

«Этот Ошу-Ги был толковым парнем, – подумал Тревельян. – Жаль, что его убили! Из него мог получиться местный Ньютон или Архимед…»

Свечение усилилось.

– Сейчас, – прошептал Дхот-Тампа, – сейчас Вода оживет…

Гигантский экран подернулся рябью. Дыхание Дхота стало тяжелым и прерывистым. Похоже, кроме ряби, он ничего не мог заметить, но Тревельян, чьи чувства отличались большей остротой, видел мгновенно сменявшиеся картины, чередование которых было стремительным – доля секунды, и прежний пейзаж сменялся новым. Горы и пустыни, заросли таша, деревья мфа с желтой листвой и деревья сеннши, похожие на пальмы, моря и плоскогорья, выжженные светилами, вулканы с шапками дыма и мрачные ущелья, оазисы кьоллов, города туфан, поселения народа хеш… Одно из видений казалось знакомым – будто бы такой же круглый зал, такой же купол с ниспадающей завесой, такое же мягкое свечение и что-то еще, тоже знакомое, но не успевшее запечатлеться в памяти. Нахмурившись, Ивар потер лоб, однако фантомы уже растаяли, сменившись видом Кьолла: ущелье с вытоптанной травой, водные струйки, бьющие из расщелины, два источающих жар светила в мутных небесах. Местность была похожа на описанную Дхотом, но теперь выход из ущелья перегораживали телеги с высокими колесами и плетеными бортами, а дальше, за повозками, начинался лагерь, разглядеть который во всех подробностях было нельзя. Тревельян видел только верхушки конических шатров, шесты с пучками волос и клубы дыма, что застилали горизонт.

– Лагерь, – сказал он. – Стан Серого Трубача.

– Шелудивый нидда! – отозвался Дхот. – Я пущу ему кровь! Я вырву его печень! Я раздроблю ему кости! Я…

– Ты будешь держать зубы подальше от его горла. Иди и приведи остальных.

Бормоча проклятия, Дхот исчез. Ивар поманил к себе трафора.

– Что мы имеем, друг мой?

– Немногое, эмиссар. – Мозг отозвался нежным контральто. – Материал стен и пола – обычный камень, осадочные породы. Образование в центре зала – силовое поле, которое не поддается идентификации. Во всяком случае, мне это не по силам.

– Как тебе это зрелище? – Тревельян вытянул руку к зыбкой ткани экрана.

– Несомненно, искомый лагерь. Сравнение видеосъемки со спутника с данной картиной позволяет сделать определенный вывод. Там, за линией возов, – тысячи животных и людей. – Помолчав, трафор добавил: – Если их можно считать людьми.

– Это люди, – сказал Тревельян, – люди, и потому я не знаю, что с ними делать. Мы нашли проход, хотя совсем не такой, как ожидалось, и теперь перед нами другая задача: как переправить всю эту компанию обратно в степь.

– Возможно, с помощью такого же экрана?

– Не называй этот артефакт экраном. Назначение экрана – визуальная связь между людьми или между человеком и машиной. Здесь же нечто иное, более сложное – устройство для перемещения материальных объектов. Врата, ведущие от одной точки в реальном пространстве к другой.

– Портал через Лимб?

– Да. И нам неизвестно, проницаем ли он в обе стороны.

– Это можно проверить, эмиссар.

– Это нужно проверить! Когда мы окажемся на другой стороне, зафиксируй точку выхода. Проверка будет простой – я брошу камень и посмотрю, что с ним случится.

– Другие распоряжения, эмиссар?

– Перешлешь всю информацию на базу и вызовешь мой флаер – нечего ему болтаться за горами. – Тревельян в раздумье покусал губу. – Еще передай, что в ближайшую ночь – скажем, в три часа по времени Шенанди – я объявляю общий совет. Присутствовать должны все, включая доктора Миллер и Исаевых. Обсудим положение дел в связи с обнаруженным артефактом… Кстати, ты определил его возраст?

– Не очень точно, эмиссар. – В голосе Мозга прозвучали виноватые нотки. – Я не обнаружил в стенах, полу и куполе какие-либо устройства, но поверхность камня обработали очень давно, миллионы лет назад. Исходя из общих соображений, ни одна космическая раса нашей эпохи, включая лоона эо, не смогда бы спроектировать такой портал. Он кажется древним.

– Очень древним, – уточнил Тревельян. При мысли насколько древним он вновь почувствовал, как замирает сердце и ползут по спине ледяные мураши. Никто не знал, когда даскины покинули Галактику и какая бездна лет миновала с эпохи их владычества – миллион, или десять, или сто миллионов. Представить подобный срок – тяжкое испытание для разума, ибо мысль не может опереться на какие-то события, пусть легендарные, как Троянская война, или мифические, как гибель Атлантиды, но все же сравнимые по давности с человеческой жизнью. Людям мнится, что древность – то, что было тысячелетия назад, а все лежащее за гранью их цивилизации расплывается в огромные протяженности геологических эр, когда время будто бы вовсе не существовало. Кости ящеров – не слишком веский аргумент в пользу того, что время в прошлом никуда не подевалось и не зависит от человека – во всяком случае, не такой весомый, как пирамиды и древние папирусы.

С даскинами было иначе. Костей от них не осталось, зато во многих мирах, обитаемых или безлюдных, на астероидах и в атмосферах протозвезд, подобных Юпитеру, нашлись другие, более реальные следы. Среди них был контурный двигатель, завещанный младшим расам, был Портулан Даскинов – древняя карта Галактики, были устройства для ликвидации отходов, споры странных тварей, способных к телепатическому общению, и всевозможные другие артефакты, которые с равным успехом могли оказаться детскими игрушками, творениями искусства или военной техникой.

Теперь к ним кое-что добавится, решил Тревельян, всматриваясь в пейзаж за гранью портала. Если разобраться, этот миг был историческим, сулившим такие перемены, каких не представить и не объять человеку, пусть даже видавшему виды разведчику ФРИК. Его сознание могло бы помрачиться от этих великих перспектив, но он вцепился в одну, пусть не самую важную мысль: больше не будет кораблей. Никаких кораблей, ни лайнеров, ни боевых крейсеров, ни грузовозов! Шагать через порталы от звезды к звезде, идти из мира в мир – что может быть легче и доступней! Конец флаерам и «уткам» [30], стратопланам и гравилетам, десантным ботам и челнокам-подкидышам! Шаг, и ты переместился из Парижа в Мельбурн, другой, и ты уже на Марсе, третий – на Осиере, Сайкате, Гондване или в метрополии хапторов Харшабаим-Утарту…

«Впрочем, хапторы вряд ли обрадуются, – подумал он с усмешкой. – А вот доктор Нора Миллер – та будет просто счастлива! Для археолога и этнографа, помешанного на даскинах, найти доселе неизвестный артефакт – оправдание жизни и многих лет упорных поисков. Возможно, он уступит ей честь открытия… Хватит с него Обручей Славы и Венков Отваги… [31]«

Заскрипела повозка, затопали яххи, послышались резкие голоса шас-га, и он очнулся.

Гравиплатформа Норы Миллер плыла среди невысоких скал, следуя руслом давно пересохшей реки. Долина была примечательная: некогда речной поток размыл каменистые берега с залежами гранатов и вымостил цветными камешками дно. Конечно, их не касалась рука гранильщика, но даже в природном состоянии они сверкали и сияли под лучами двух светил, висевших в раскаленных небесах. Пурпурные альмандины, кроваво-красные пиропы, оранжевые и желтые спессартины, зеленые и розовые гроссуляры, травянистые демантоиды… [32] Речное русло казалось сокровищницей индийского раджи, чьи богатства, покинув плен истлевших сундуков, выплеснулись на свободу.

– Красное, – сказал Шекспир, сидевший справа от Норы Миллер. – Красиво! Красные камни – осколки, упавшие с большого солнца. Они долго летят сюда, день и ночь, день и ночь. Ночью они светятся.

«Звезды?.. Метеоритный дождь?..» – подумала Миллер, но спросила о другом:

– Почему большое солнце шлет эти красивые красные камни?

– Хочет нас порадовать, – объяснил Моцарт, сидевший слева от нее.

– А маленькое солнце не хочет и потому не шлет камней?

– Шлет. Есть места, где осколков белого солнца много, – сообщил Шекспир и принялся описывать эти камни – скорее всего, горный хрусталь.

Миллер слушала его с интересом, записывая все сказанное. Этот разговор не просто развлекал ее – она изучала логические способности зверолюдей, их дар фантазии и импровизации.

– Кроме красных осколков здесь встречаются желтые и зеленые, – промолвила она. – Но в небе только два солнца. Желтого и зеленого нет. Откуда же камни такого цвета?

Шекспир и Моцарт задумались. Они обладали интуитивным мышлением и, как убедилась Миллер, могли устанавливать связи между отдаленными фактами. Их гипотезы были не всегда верны, но довольно забавны.

– Сейчас в мире два солнца, – сказал Шекспир. – Но, может быть, в далекие, очень далекие времена их было четыре? Потом желтому и зеленому стало скучно, и они улетели, чтобы поглядеть на других людей, не похожих на нас. – Он поднял пушистую головку, заглядывая Миллер в лицо. – Большая Белая, ты плетешь слова так, будто в твоем мире только одно солнце. Какого оно цвета?

– Желтое.

– Вот видишь – желтое! Оно могло улететь отсюда к тебе, а зеленое отправилось еще куда-то. И теперь только камни напоминают о них.

– Солнца просто так никуда не улетают, – заметила Миллер. – Это невозможно.

– Почему? В мире все меняется, – возразил Шекспир. – Меняется, но не исчезает. Когда-то здесь была река, и Большая Белая, взглянув на нее, подумала бы: вот река, полная воды. Но воды теперь нет, нет желтого солнца, нет зеленого, зато остались камни.

В основе мысль была абсолютно верной. Нору Миллер поразило, что Шекспир высказал ее почти такими же словами, как в «Метаморфозах» Овидия: «Omnia mutantur, nihil interit» [33]. Эта формулировка предвосхищала закон сохранения энергии и материи.

У Моцарта имелось свое мнение насчет камней.

– Их цвет мог измениться, – произнес он. – Камень, если полить на него воды, темнеет, потом светлеет. И трава… цвет травы тоже другой, когда она высыхает.

– Ты умный. Вы оба умные, – сказала доктор Миллер, вытащив из рюкзака тюбик с шоколадом. Ее малыши заслуживали поощрения. Пусть даже эта пещера с водопадом окажется чистой выдумкой, шоколад они получат – столько, сколько смогут съесть.

Долина резко пошла вверх. Когда-то здесь были речные пороги, вода ярилась и бурлила, обтачивая валуны до зеркального блеска; сейчас они торчали серыми слоновьими тушами среди разноцветной гальки. Близилось самое жаркое время дня: белый карлик Ракшас прошел зенит, гигантский красный Асур висел над головой расплавленным горнилом. Имплант, спасавший Миллер от жары, духоты и солнечных ожогов, трудился на пределе, и она ощущала, как по спине стекают струйки пота.

Платформа взлетела над порогами, и малыши, расправившись с шоколадом, в восторге завизжали. Им нравилось летать, и они не испытывали страха перед высотой. Цепкие пятипалые лапки с коготками, гибкое тельце, изрядная сила и врожденный дар ориентироваться – все было приспособлено к жизни в горах, к лазанью по камням и скалам. Их физиология полностью гармонировала со средой обитания.

– Нужно опуститься, – сказал Шекспир, когда они преодолели пороги.

– Почему?

Запустив пальцы в мех на затылке, Шекспир почесался и объявил:

– Дальше идем, не летим. Мы всегда идем к пещере с водопадом. Это знак почтения.

– Знак почтения, – эхом откликнулся Моцарт.

Платформа приземлилась на широкой и довольно ровной каменной плите. Доктор Миллер сошла с нее, присела, разминая ноги, вытерла испарину со лба. Шекспир держался рядом, ухватившись за рукав комбинезона, Моцарт резво поскакал к тропе, что шла вдоль высохшего русла. Вероятно, взятый им темп не соответствовал почтению к святыне, и Шекспир окликнул торопыгу:

– Ты, убежавший вперед! Вернись!

Моцарт вернулся, пристроился к Большой Белой с другой стороны. Они очутились посреди исчезнувшего потока, под обжигающими лучами светил; путь, проложенный рекой в скалах, сиял и переливался перед ними мириадом красных, зеленых и желтых огней.

Доктор Миллер была в сомнении – ей не хотелось покидать транспортное средство почти в сорока километрах от лагеря. На платформе находился довольно объемистый груз – тяжелый контейнер с приборами, в рюкзаке лежали пищевые капсулы, тубы с водой и соком и кое-какое снаряжение, а контрольная панель позволяла связаться с базой или вызвать из лагеря роботов. С другой стороны, в этих горах ей ничего не грозило, ни хищные звери, ни ядовитые гады, ни извержения вулканов. «В конце концов, – подумала она, – можно оставить маяк у этой пещеры с водопадом и вернуться к ней в любое время». Эта мысль ее успокоила; раскрыв контейнер, она достала обруч с голокамерой и плоский диск маяка, рассовала по карманам тубы с шоколадом и водой, потом спросила:

– Идти далеко?

– Близко, – сообщил Моцарт и, втянув губы трубкой, просвистел нечто ободряющее. – Большая Белая не устанет.

Вдохнув обжигающий воздух, Нора Миллер двинулась к тропе. Галька скрипела и шелестела под ее ногами.

За поворотом долины перед ними открылся просторный карниз, висевший метрах в пятнадцати над высохшей рекой. Тропа поднималась к нему зигзагом, и, преодолев ее, Миллер увидела площадку в обрамлении коричневых и серых скал, между которыми зияло отверстие грота. Он был высоким и широким, но слишком мелким, чтобы именоваться пещерой, – солнечные лучи свободно скользили по задней стене, высвечивая каждый выступ, каждую трещинку в камне. И, разумеется, никакого водопада здесь не было.

Доктор Миллер взглянула на грот и утесы, надеясь обнаружить что-то любопытное – скажем, иероглифы, рисунок фигуры в скафандре или, на крайний случай, пробитую лазером дыру. Но ничего такого не нашлось, и она промолвила с разочарованным вздохом:

– Где же водопад? Я не вижу здесь воды. Или те, кто остался без шоколада, пошутили?

Концепция юмора, в отличие от лжи, была зверолюдям знакома. Но Шекспир ответил с полной серьезностью:

– Вода будет, Большая Белая.

– Только ее нельзя пить, – проверещал Моцарт.

– И к ней нельзя приближаться. Пусть Большая Белая встанет здесь. – Шекспир показал на край обрыва.

– Отсюда хорошо видно, – добавил Моцарт.

– Будет радуга, будет вода, и в ней – много других мест. Скоро. Я это чувствую.

– Других мест? – Миллер нахмурилась. – Об этом вы мне не рассказывали. Что это за места?

– Другие, – повторил Шекспир, а Моцарт поинтересовался:

– Сколько у тебя коричневого сладкого?

– Вам хватит, – буркнула Миллер и сунула каждому по тюбику с шоколадом. Моцарт тут же присосался к лакомству, а более обстоятельный Шекспир сказал:

– Сейчас. Смотри, Большая Белая. Будет красиво.

Отверстие грота вдруг затянулось радужной пеленой, подобной северному сиянию. Мгновение краски текли и мерцали, алое переходило в фиолетовое, зеленое – в синее, желтое – в голубое, поражая контрастом и яркостью оттенков; затем цветные переливы исчезли, пелена сделалась прозрачной и будто бы сотканной из множества водных струек. Эта завеса, в самом деле напоминавшая застывший водопад, рождалась из камня и пропадала в нем, отделяя пещеру от знойной долины, от речного русла и скал, от неба с пылающими в нем светилами; она казалась границей между явью и тем таинственным миром, что приходит в снах и тает с пробуждением. Еще секунда-другая, и в прозрачной глубине медленно, плавно поплыли картины: роща деревьев мфа на океанском берегу, степь с пожухлой травой и стадом пасущихся яххов, пустыня и оазис за каменной стеной, приткнувшийся у Поднебесного Хребта, снова пустыня, сожженное солнцами плоскогорье – видимо, где-то на экваторе, город среди морских волн и плывущие к нему галеры, деревушка хеш – убогие хижины, обложенный камнем колодец, пастух и стадо рогатых свиней…

Глаза Норы Миллер широко раскрылись. Словно зачарованная, она сделала шаг к гроту, потом другой, третий, четвертый… Сзади, на самом краешке карниза, тревожно заверещали малыши: «Не ходи… нельзя, Большая Белая… назад, назад…» Она их не слышала. Сейчас она даже не пыталась осмыслить явившийся ей феномен, а думала только о приборах, оставшихся на платформе. Как работать без оборудования?.. – мелькнула мысль. Ну, хотя бы провести визуальный осмотр этого чуда… сбросить маяк… изучить пещеру и записать увиденное…

Вытащив диск маяка, доктор Миллер направилась к гроту с твердым намерением осмотреть его и поискать голопроекторы, источник этих поразительных картин. Перед ней был горный пейзаж, широкое ущелье с обломанными кустами и вытоптанными травами; в дальнем его конце что-то виднелось – повозки, или жилища, или просто изгородь, сплетенная из гибких ветвей. Она сделала последний шаг, проскользнула сквозь незримую завесу и исчезла.

Два маленьких существа, оставшихся на карнизе, горестно взвыли.

Проход сквозь Спящую Воду был неощутимым. Первой на другую сторону перебралась повозка с женщинами, за ней – шесть всадников, возглавляемых Кадрангой, и, наконец, сам Тревельян. Даже для человека, привыкшего странствовать в Галактике, прыжок из сумрачного подземелья в знойный день, под яркое сияние светил, мнился волшебством. Сердце Ивара билось глухо и неровно, но медицинский имплант помог совладать с волнением. Шас-га особых эмоций не проявили – для них чудо было всего лишь чудом, а не наследием древней загадочной расы.

Махнув рукой, Тревельян велел спутникам двигаться к лагерю Трубача, спрыгнул на землю и подобрал пару увесистых камней. Перед ним был горный склон, очень крутой и уходивший ввысь на сотни метров; лучи Асура и Ракшаса освещали его от подножия до остроконечного пика, воткнувшегося в мутные небеса. Вероятно, стороннему наблюдателю показалось бы, что караван возник прямо из скалы, то ли вынырнув из нее, то ли материализовавшись в воздухе у самой ее поверхности. Никаких следов портала Ивар не заметил, но, возможно, он был невидимым для глаз и земных приборов.

– Я засек точку выхода, эмиссар, но чисто визуально, – молвил трафор. – Она перед нами. Полагаю, нижний обрез экрана синхронизирован с уровнем почвы у скального подножия.

– Что твои сканеры? – спросил Тревельян.

– Ничего. Никаких показаний. Гравитация в норме. Излучения – обычный фон. Спектральные аномалии во всем доступном мне диапазоне отсутствуют. Прикажете использовать лазер?

– Нет. Применим способ попроще. – С этими Ивар метнул свои снаряды, убедился, что камни не исчезли, а ударились о скалу, и проворчал: – Значит, врата односторонние… Ну ничего! Мы всегда можем вернуться к ним на флаере.

– Флаер будет над нами через одиннадцать минут, – доложил Мозг. – Информация на базу передана – все видеозаписи и приказ общего сбора в три часа по ночному времени Шенанди. Другие распоряжения, эмиссар?

– Подставляй спину. Поедем к нашим людоедам.

Те не спешили, и Тревельян нагнал всадников и телегу через несколько минут. За телегой, в хвосте процессии, тащился хмурый Дхот, а впереди, расправив когда-то белые плащи, двигались Кадранга, Иддин и Тойла-Ац. За ними – Птис, громко молившийся Рриту, и битсу-акк Тентачи, колотивший в свой барабан и распевавший очередную песню. Их хриплым резким голосам аккомпанировали скрип колес, мерный топот яххов и далекие шумы, что слышались из лагеря. Ущелье было коротким, и до шеренги возов в его конце оставалось примерно с километр. Ивар уже ощущал запахи тысяч людей и животных, сгрудившихся на небольшом пространстве: дым костров, вонь фекалий и отвратительный смрад горелой плоти.

Подъехав к Дхоту, он сказал:

– Ты, приблудное мясо, теперь Белый Плащ. Не забывай об этом, когда окажемся в лагере.

Зубы Дхота лязгнули.

– Я – из Живущих В Ущельях!

– Скажешь так, тебе разрежут брюхо, и в твоих кишках будет гулять ветер. Провялишься день-другой и попадешь в котел. А ты ведь, помнится, собрался Трубача загрызть? Или я ошибаюсь?

Дхот-Тампа с угрюмым видом сделал жест согласия.

– Верно, ппаа Айла, теперь я Белый Плащ. Ты мудр, а я – червяк, отродье Каммы.

Усмехнувшись, Тревельян собрался было сказать, что доволен его послушанием, но тут в воздухе засвистели камни и стрелы, а перед скакуном Кадранги воткнулось в землю копье. Из-за скал, что громоздились по краям ущелья, высыпали всадники и пешие воины, повозка остановилась, Птис и Тентачи смолкли, а Кадранга заорал во всю глотку, призывая хозяина. Стукнув трафора пятками, Ивар двинулся в голову процессии.

Лучников и пращников было сотни две, большей частью из Мечущих Камни, но нашлись среди них и Белые Плащи, и Пришедшие С Края, и Зубы Наружу. Вероятно, пограничная застава, решил Тревельян и, вспомнив о разбойниках-казза, молча согласился с тем, что ущелье нуждается в охране. Мало ли кто мог проникнуть в лагерь через завесу Спящей Воды! В степи, кроме мастеров, колдунов да отставших воинов, хватает лихих людей, и среди них наверняка есть такие, чей счет к Великому Вождю не менее кровав и долог, чем у Дхота…

К нему приблизился Птис и торопливо зашептал в ухо:

– Тут воины нашего Очага… Наверное, их послали, чтобы встретить Киречи-Бу и проводить с почетом… Вон тот, на яххе с тремя бубенцами, младший вождь, Закрывающий Полог… Имм-Айдар его имя…

– Пусть проводят с почетом меня, – сказал Тревельян. – На моем яххе – пять бубенцов.

Он выехал вперед, спешился и, расправив плечи, положив ладонь на обух топора, важно зашагал навстречу воинам. Закрывающий Полог тоже слез со спины яхха и уставился на прибывших; видно, одни были ему знакомы, а другие – нет.

Тревельян сделал жест приветствия.

– Да будут боги благосклонны к Брату Двух Солнц, Стражу Очагов, Взирающему На Юг! Он ждал, я спешил. Теперь я здесь. Веди меня к нему.

Имм-Айдар прищурился и отвесил нижнюю губу, что было знаком откровенной неприязни.

– Кто ты? И почему говоришь за этих людей? – Он ткнул пальцем в сторону всадников и телеги, затем почесал в промежности и рявкнул: – Ты какого Очага, крысиный помет?!

– Все тут Белые Плащи, а я – их великий ппаа, – сообщил Тревельян, в свой черед щурясь и выпячивая губу. Его спутники молчали; то ли полагались на своего предводителя, то ли общаться с Закрывающим Полог им было не по чину.

– Ппаа Белых Плащей – Киречи-Бу, – произнес Имм-Айдар, оглядывая Тревельяна. – Ты на него не похож. Нет, не похож! Не больше, чем тощая змея на откормленного яхха. Говоришь, ты Белый Плащ? Но прежде я тебя не видел. Видел вот этих! – Его длинная рука протянулась к Птису и Кадранге. – Эти, я знаю, слуги Киречи-Бу. А где он сам?

Тревельян оскалил в ухмылке зубы.

– По ту сторону гор, в животах крыс. Конечно, если они не побрезговали тухлятиной.

Имм-Айдар погрузился в раздумье, но длилось оно недолго.

– Говорить будешь ты. – Он показал на Птиса, очевидно, припомнив, что тот – помощник колдуна. – А этому, который выдает себя за ппаа, разбить башку.

Два воина ринулись к Тревельяну, он ткнул их боевым имплантом, и когда шас-га свалились наземь, произнес:

– Здесь говорю я. Слушай, Закрывающий Полог, и запоминай! По ту сторону гор нам встретились казза, напали и убили многих. Киречи-Бу был плохой колдун, не смог превратить их в крыс или ящериц, и они проткнули ему брюхо. Нет больше Киречи-Бу, есть я, ппаа Айла! Я призвал Гхарра, Духа Ветра, и он расправился с тухлым мясом. Я истинный ппаа Белых Плащей, я тот, кого слушают демоны! И ты уже видел мою силу. – Тут Ивар пихнул ногой одного из сраженных шас-га, а потом добавил: – Я могу превратить весь твой отряд в стаю крыс, но не сделаю этого. Воины принадлежат великому вождю, а не глупцу Имм-Айдару.

Белые Плащи, что окружали Закрывающего Полог, загомонили и с опаской попятились – похоже, речь Тревельяна их впечатлила. Что до самого Имм-Айдара, то он перестал щуриться, подобрал губу и покосился на своих бойцов, лежавших у ног колдуна. Те уже хрипели и шевелились – разряд, которым Ивар их стукнул, был не очень силен.

– Что еще ты умеешь, Айла? Всех превращать в крыс не надо, но этих двух я тебе отдам. – Имм-Айдара снова почесался – должно быть, его донимали блохи, – призадумался и буркнул: – Нет, не отдам! В котел пойдут, трусливые черви! Превращай другое!

– Как пожелаешь, – сказал Ивар. – Пусть зажгут факел. Мне нужен огонь.

Он выдернул волос из своей лохматой гривы, сжег его в пламени и закружился, размахивая руками, подвывая и невнятно бормоча. Много лет назад, юным практикантом, он странствовал в Кьолле под видом хишиаггина, искателя сладкой воды, а это занятие требовало особых движений, танцев и молитв. По старой памяти он обращался к Таррахиши, богу ручьев и рек; процедура была внушительной, а молитвы кьоллов, непонятные шас-га, могли изображать заклятия.

Покончив с представлением, Ивар вытянул руку к трафору.

– Ты был яххом, а будешь стаей крыс! Больших песчаных крыс с острыми клыками! Таково мое желание!

Подобрав ноги и жалобно звеня бубенцами, трафор пал на землю. Его шкура пошла складками, в которых исчезали голова, рога, хвост, конечности; плоть его сделалась текучей, как мягкая глина, и через миг вместо скакуна ворочалась среди вытоптанной травы бурая бесформенная туша. Воины Имм-Айдара взвыли и в страхе отшатнулись, их предводитель замер с раскрытым ртом, и даже спутников Тревельяна, повидавших немало чудес, пробрало: кто свалился с яхха, кто закрыл ладонями лицо, кто, выпучив глаза, поминал Бааху, дарителя жизни.

Метаморфоза шла к концу: из бесформенной массы полезли пять отростков, быстро превращаясь в крыс, соединенных хвостами, – расщепляться на части трафор, при всем своем искусстве, не умел. Зато крысы получились большими, величиной с кабана, и каждая держала в зубах колокольчик. Их зубы устрашали: они были так велики, что челюсти крыс не смыкались.

Имм-Айдар очнулся от столбняка.

– Сожри меня Ррит! Ты великий колдун, Айла! Я расскажу о виденном Брату Двух Солнц, а они подтвердят! – Он махнул в сторону воинов. – Эй вы, дети хромого яхха! Уберите факел! Если ппаа сожжет свои волосы, все вы превратитесь в крыс!

– При нужде я могу обойтись без огня и волос, – заметил Ивар, повернулся к крысам и щелкнул пальцами. Пронзительно запищав, они опять слились в бесформенную массу, из которой тут же воздвигся яхх – но не прежняя дряхлая тварь с отвисшей шкурой, а полный сил могучий скакун. На его рогах блестели бронзовые бубенцы, хвост стоял торчком, на шее бугрились мышцы, а ширина крупа чуть уступала телеге. «Не может без фокусов! Жаль, дед далеко – он бы тебе показал, как шутки шутить», – подумалось Ивару. Затем он взгромоздился на спину скакуна и, не обращая внимания на Закрывающего Полог, повел свой маленький караван в лагерь.

Белые Плащи, тридцать или сорок всадников, окружили их, но предусмотрительно держались в отдалении. Тревельян решил, что Птис прав: эти воины из родного Очага – почетный эскорт, поджидавший Киречи-Бу в ущелье. Видно, колдун был в фаворе у Великого Вождя – может, за прежние услуги или за будущие, а может, за то и другое. О прошлых Ивар не знал, но о будущих догадывался: всякий деспот нуждается в поддержке духов и богов, желательно единогласной. Пришла пора подумать, что новый шаман наворожит вождю и какие явит чудеса, чтобы войти к нему в доверие.

Пребывая в раздумьях, Тревельян не заметил, как сбоку пристроился Имм-Айдар.

– Брат Двух Солнц повелел отвести тебе лучшее место в середине стана, где живут другие ппаа, – произнес Закрывающий Полог. – Там большой шатер для тебя, два шатра для твоих слуг, трава для яххов, котел и много мяса. Ты доволен, ппаа Айла?

– Брат Двух Солнц велик и мудр, – отозвался Тревельян. – Он знает, кому дать полный мяса котел, а кого в него отправить. Но ты, Имм-Айдар, был со мною непочтителен. Ты назвал меня крысиным пометом и велел разбить мне голову. И хотя устрашился потом, не сказал: мой лоб у твоих подошв, великий ппаа. Ты виноват!

Рожа Закрывающего Полог посерела, плечи поникли.

– Ты скажешь об этом Великому Вождю? – пробормотал он.

– Нет, я ничего не скажу, и вождь не пошлет тебя в котел. Но держись от меня подальше, Имм-Айдар, держись подальше, не то… – Ивар на миг призадумался, вспоминая подходящую угрозу, и закончил: – Не то твоя печень насытит меня, а твое сердце будет в моем животе.

Часовые, дежурившие на выходе из ущелья, откатили воз, и караван ппаа Айлы проследовал в лагерь.