"Меч над пропастью" - читать интересную книгу автора (Ахманов Михаил)

Глава 10. Северная степь

Трафору не пришлось его будить – Ивар проснулся сам. Он лежал, всматриваясь в мрак Провала, обрамленный россыпью редких звезд, слушал, как свистит ветер в скалах и фыркают яххи, поедая кустарник, принюхивался к сладковатому запаху трупов – на жаре они разлагались с невероятной быстротой. Но вряд ли тела погибших успеют сгнить и смешаться с песком – судя по осторожным шорохам и пискам, над ними уже трудилась компания крыс, пустынных удавов и ящериц. У возов, где улеглись выжившие после вчерашней резни, царила тишина; при всех своих недостатках шас-га, как и другие расы Пекла, во сне не храпели.

Часовой в эту ночь не был выставлен, но Ивар полагался на бдительность и чуткие датчики трафора. Встав, он хлопнул его по шее, велел проследить, чтобы крысы не добрались до спящих, и зашагал в темную степь. Невидимое в ночном небе облако, скрывавшее флаер, поплыло за ним, посылая в пространство сигнал маяка. Где-то над горами мчался сейчас другой аппарат, отправленный с пика Шенанди, он нес Тревельяну проводника, и на секунду Ивар задумался, кто прилетит: Энджела?.. Инанту?.. Юэн Чин?.. Кто-то из вулканологов?.. Может быть, зеленоглазая Анна Веронезе?.. Лучше бы не она: не хотелось предстать перед девушкой в нынешнем мерзком обличье.

Ивар отошел от лагеря примерно на километр и, скрестив ноги, опустился на землю. Теперь он слышал лишь шелест сухой травы да шорох песка, пересыпаемого ветром. В восточной части небосклона повис ущербный Гандхарв, едва заметный тонкий серпик; света от него в эту ночь было не больше, чем от горсти гаснущих углей. Тревельян все же различил питона, бесшумно и быстро проползшего шагах в двадцати; тварь, вероятно, спешила попировать на свежих трупах.

У шас-га и южнее, за горами, такие питоны считались лакомством. Животный мир Раваны не отличался изобилием, и почти всех тварей, дававших мясо, кожу или мех, одомашнили еще до появления землян. В Кьолле, а также у народа хеш на континенте Намучи, были хффа и рогатые свиньи, питоны и некоторые виды грызунов; на западном и восточном побережьях разводили тех же питонов, хффа, свиней и сухопутных крабов; у шас-га имелись яххи, единственные верховые животные на всей планете. Дикую фауну представляли змеи, ящерицы, песчаные крысы и хищник Четыре Лапы; в горной местности водились кенгуру Пантена, названные в честь открывшего их зоолога. Они, однако, не относились к сумчатым и походили на земных кенгуру лишь мощными задними лапами и способностью перемещаться прыжками. По мнению палеонтологов, копавшихся на Пекле, древние фауна и флора были гораздо разнообразнее, но засуха привела к вымиранию и редукции множества видов. Люди, однако, уцелели, хотя и сократились в числе.

Сквозь шелест травы и шорох песка прорвался тихий мелодичный звук. Тревельян встал. На землю опускался клочок тьмы, бесформенный и непроницаемо темный, будто оторвавшийся от небосвода. Голографическое облако зависло перед Иваром и вдруг растаяло; вспыхнул прожектор, сдвинулся люк, и из кабины флаера, вытянув гибкие манипуляторы, полезли киберы. Они несли спящего шас-га, аккуратно придерживая его за плечи и под коленями. Следом появился мужчина в комбинезоне, он оглядел Тревельяна и довольно произнес:

– Отличная маскировка, Ивар. Такое в страшном сне не приснится.

– Твоими трудами, Юэн.

Они обнялись. От Юэн Чина пахло базой, знакомым благоуханием свежей одежды, чистого тела и зелени. О собственных ароматах Тревельян старался не задумываться. Впрочем, его приятель-этнограф, в силу своей профессии, брезгливостью не страдал.

– Вот, получай. Минут через двадцать он очнется. – Юэн кивнул на дикаря, которого роботы уложили на песок. Потом добавил: – О твоих новостях мы знаем, схватка была заснята с флаера Кафингара. Он теперь у нас герой!

– Omnia vincit amor [27], – сказал Тревельян и ухмыльнулся. – Как Энджела? Довольна?

– Цветет точно майская роза. In puris naturalibus… [28] – ответил Юэн Чин. – Видишь, я тоже не позабыл латынь!

– Есть другие новости, кроме ботанических?

– Да. Серый Трубач послал отряды в ближайшие оазисы. Уничтожены четыре владения, два на востоке и два на западе.

– Это я знаю, я сносился со спутником. Трафор обеспечивает связь. – Ивар поглядел на спящего шас-га. – Если этот парень не подведет, я скоро буду в лагере. Как думаешь, Трубач еще не двинется с места?

Этнограф покачал головой.

– Боюсь тебя разочаровать. Где бы ни был этот тайный проход, перебираться через горы нужно дней десять-двенадцать, если не больше. В войске Трубача десятки тысяч людей и животных, и они уже съели все окрест. Он отправится в путь не сегодня, так завтра и пойдет на восток. К туфан ближе, чем к ядугар, и он об этом уже знает. Мы наблюдали за пытками пленников.

– Плохо! Опаздываю! – Тревельян покусал в раздумье нижнюю губу. – А что туфан? Готовятся к обороне?

– Северные города попробуют отбиться. Но Киит и, очевидно, Бурра избрали другую тактику. Хотят переплыть море и основать колонии на берегах Намучи.

– Эти данные точны?

– Абсолютно. Инанту побывал в Киите.

Лицо Тревельяна омрачилось.

– Тоже плохо. Ты ведь понимаешь, к чему это приведет?

– К уничтожению хеш. Так всегда случается в эпохи великого переселения народов: сильные давят на более слабых, те – на слабейших… Но что мы можем сделать, Ивар? Даже если ты доберешься до стана Трубача? – Тревельян не ответил, и Юэн Чин с горечью произнес: – Наша вечная проблема: КАК сделать, чтобы ИМ было хорошо, не убивая и не принуждая…

– Мы попробуем, – сказал Тревельян, – мы попробуем. Иначе зачем мы здесь?

Зачем мы здесь? – спросила у него Анна Веронезе. Ответа не было – во всяком случае, точного, ясного и убедительного. Прогрессорство, как всякое сложное деяние, порождало много вопросов, не позволяя разрешить их немедленно, в тот же миг, когда они возникли. В двадцатом и двадцать первом веках ситуация была похожей и более страшной, ибо касалась не Пекла, не Осиера и не Хаймора, а самой Земли, единственной планеты, где обитало человечество. Экологический кризис, глобальное потепление, недостаток энергоресурсов, оружие ядерное, химическое, биологическое, климатическое, космическое… Враждующие народы, раздробленный мир и войны, войны, войны… Оргия самоуничтожения! Что это было? Агония гибнущей цивилизации или родовые схватки, в которых рождался новый мировой порядок?.. В ту далекую эпоху никто не знал ответа, ясного и убедительного. Ответило время. Время всегда отвечает, но при одном условии: те, кому адресованы ответы, либо есть, либо их уже нет.

Юэн Чин отступил к флаеру, махнул, прощаясь, рукой.

– Удачи тебе, Ивар. Да хранят тебя Владыки Пустоты!

– Я тебя слышу, – ответил Тревельян ритуальной фразой шас-га. – Пусть твоя печень будет спокойна.

Аппарат, окутавшись облачной дымкой, исчез в ночных небесах, а Ивар опустился около пленника. Его будущий проводник был худ, но жилист: торс, бедра, голени и длинные, до колен, руки были перевиты мускулами, под сероватой кожей проступали ребра и суставы, огромные кисти казались драконьими лапами. Вероятно, этот дикарь отличался изрядной силой, и, разглядев его как следует, Тревельян решил, что Инанту повезло. Лицо пленника, как у всех степняков, было узким, с внушительной пастью и крупными зубами, с застывшим выражением свирепости – рожа дьявола или дьявольского подручного в аду; длинные пряди волос достигали пояса, но шерсти на шее и между лопаток не имелось. Значит, не из клана Полоса На Спине, решил Ивар, и не из племени Зубы Наружу – у тех клыки посолиднее. Белый Плащ?.. Мечущий Камни?.. Но те обитают посреди степи, далеко от гор, а Пришедшие С Края – еще дальше, у границ безлюдной зоны… Откуда же этот лихой молодец? Из Людей Песка, Людей Ручья или Людей Молота?..

Нахмурившись, Тревельян пожал плечами. Он разбирался в племенных отличиях, касавшихся одежды и оружия, жилищ и телег, повадок езды и духов-покровителей того или иного Очага, но этот тип был безоружным и голым, если не считать повязки на бедрах. Старая, драная, вонючая, из кожи крыс… Слишком мало для выяснения племенной принадлежности.

Дикарь вдруг зашевелился, ухватил огромными лапами песок, швырнул горстями в стороны. Потом сел, поворочал головой, оглядываясь, и заметил Тревельяна. Глаза его хищно сверкнули, мышцы напряглись; он подобрал под себя ноги, изготовившись к прыжку, и ощерил пасть. Покрепче Кадранги будет, мелькнула мысль у Ивара. В свой черед он с угрозой оскалил зубы.

Но нападения не последовало. Шас-га поглядел на темное небо, хлопнул ладонью по песку и прохрипел:

– Йргык?

– Похоже на то, – ответил Тревельян.

– А ты – Страж Йргыка?

– Может быть.

– Хурр! – Степняк резко выдохнул воздух. Кажется, он не был удивлен.

«Крепкий парень», – подумал Тревельян. У шас-га не имелось понятий о душе и загробной жизни, о чем-то похожем на царство теней Аида или, тем более, на преисподнюю и рай. У них не было даже кладбищ – точнее, каждый сам являлся ходячим кладбищем для умерших или убитых соплеменников. Правда, их окончательная смерть наступала не в миг гибели, а в момент поедания плоти – прагматический вывод, ясный любому, ведь куча обглоданных костей никак не могла сложиться в скелет и обрасти мясом. Однако в редких, очень редких случаях труп оставался несъеденным людьми или зверьем, и тогда лишившийся жизни попадал в Йргык, на Темные Равнины Одиночества, где бился с их Стражем. Одолев пришельца, Страж его съедал, а если не мог с ним совладать, пришелец становился новым Стражем и хоронил предыдущего в собственном чреве. Так что при любом исходе схватки должный порядок был восстановлен.

Шас-га уставился на Тревельяна. Теперь он глядел на него, не как охотник на добычу, а так, как воин озирает воина перед смертельным поединком. Сражаться полагалось без оружия; здесь, на Темных Равнинах, победу несли не нож, топор или копье, а сила, ловкость и свирепость.

Они одновременно поднялись и отступили друг от друга на несколько шагов.

– В Йргыке будет новый Страж, – сказал дикарь.

– Когда крысы начнут летать по небу, – ответил Тревельян.

Он неплохо видел в темноте, но не мог припомнить, обладает ли его противник ночным зрением. Вполне возможно, что такие исследования вообще не проводились. В том, что касалось физиологии шас-га и их отличий от других народов Пекла, зияли изрядные пробелы.

Дикарь прыгнул. При повышенном тяготении Раваны это казалось рекордным прыжком – без разбега, метра на четыре. Тревельян шагнул в сторону, подставил ногу, и шас-га ткнулся головой в песок. Падение его не обескуражило: присев и упираясь кулаками в землю, он ловил каждое движение врага. Похоже, ночная тьма ему не мешала.

Уложить его имплантом?.. Но честный бой имел свои преимущества – закончив схватку, можно будет допросить шас-га. Схватка продлится минуты, а парализующий разряд погрузит его в беспамятство до рассвета… Мысль промелькнула в сознании Ивара, когда дикарь снова ринулся в атаку. Упав на спину, Тревельян воткнул ему ногу в живот и перебросил через себя. Как всякий разведчик, он хорошо владел древним боевым искусством. Советы деда, на которые тот не скупился, тоже были не лишними. Хроники подтверждали, что дед был мастером рукопашного боя и один на один справлялся с дроми и хапторами.

Противник пропахал в песке заметный след. Поднявшись, он помотал головой, протер от песчинок глаза и буркнул:

– Сожри тебя Ррит! Ты бьешься неправильно!

– Как умею, – сказал Тревельян и врезал ему под ребра. Солнечное сплетение у местных гуманоидов находилось там же, где у людей, и шас-га захрипел и согнулся, пытаясь вдохнуть.

Он пришел в себя удивительно быстро – то ли был живуч и крепок от природы, то ли нервный центр, защищенный мышцами, был не слишком уязвим. Не исключалось, что он притворялся – ответная атака едва не застала Ивара врасплох. Огромные лапы стиснули его затылок, у горла лязгнули челюсти, но он ударил врага коленом в пах и обхватил правой рукой за шею. Удушение – отличный прием против шустрых гуманоидов. С дроми, судя по рассказам деда, так не получалось, шея у дроми была понятием символическим.

Ивар давил и давил, чувствуя, как расслабляются мышцы шас-га. В горле у его противника хрипело и булькало, ступни скребли по песку, из прокушенной губы струилась кровь. Наконец он обмяк в захвате Тревельяна, дернул раз-другой ногами и затих. Опустив его на землю, Ивар нащупал пульс – тот бился редко, но вполне отчетливо.

Тело побежденного выгнулось дугой. Он со свистом втянул воздух, сплюнул кровь и пену и заворочался, пытаясь сесть.

– Живой, крысиная моча, – сказал Тревельян, ухватив его за волосы. – Дрался ты неплохо, но в Стражи Йргыка не годишься. Слабоват!

Шас-га смотрел в небеса бестрепетным взглядом. Ни страха, ни сожаления не было в его глазах; казалось, он смирился со своей участью.

– Нас двое, а смерть одна, – послышался его сиплый голос. Этой ритуальной фразой он признавал свое поражение.

– Смерть подождет, – промолвил Тревельян. – Ты еще жив, и здесь не Йргык. Сядь, воин, и оглянись по сторонам. Сейчас ночь, и потому темно. Но здесь не Темные Равнины.

– Не Йргык?.. – Равнодушие таяло в глазах пленника; теперь он казался ошеломленным, даже испуганным. – Но я помню… помню летающую повозку и колдуна туфан… Он одолел меня каким-то волшебством, но есть не стал… туфан, рыбья кровь, не едят своих и не едят чужих… Бросил мертвым в летающей повозке, и значит, я попал в Йргык. Разве может быть иначе?

– Может. – Ивар дернул его за волосы и заставил сесть. – На всякого туфанского колдуна найдется ппаа посильнее. Я, Айла из Белых Плащей, сбросил повозку с небес, смешал ее прах с землей, а колдуна туфан отдал песчаным крысам. Тебя решил пощадить. Конечно, ты приблудное мясо, но мне пригодишься.

– Ты – ппаа? – Глаза степняка расширились.

– Да. И мне повинуются демоны. Хочешь на них взглянуть? – Тревельян прикоснулся к импланту, но шас-га спрятал лицо в ладонях. – Ну, не хочешь, так не надо… Назови свое имя и Очаг.

– Дхот-Тампа из Живущих В Ущельях. Последний из них. Зачем я тебе, ппаа Айла?

– На мой караван напали казза, и хотя я уничтожил их, вызвав демона, они перебили много людей, – пояснил Ивар. – Мне нужны воины и слуги. Еще мне нужен проводник. Прежнему, знавшему путь к Спящей Воде, распороли брюхо. Но я думаю, ты этой дорогой проходил.

– Проходил, – признался Дхот-Тампа, и Тревельян с облегчением вздохнул. – Как еще я мог перебраться к тем отродьям Каммы, что называют себя кьоллами? Только через Спящую Воду.

– Отведешь меня к ней?

– Для чего?

«Задает вопросы, – подумал Ивар. – Вроде бы пришел в себя, а слов покорности не говорит и на службу не просится. Странно! Одному в степи не выжить… Или его племя близко? Эти Живущие В Ущельях?.. Судя по названию, они обитают у самого Хребта…»

– Я должен попасть к Брату Двух Солнц, чье войско сейчас за горами, – сказал он. – И я очень спешу. Вождь меня ждет.

Физиономия Дхота вдруг переменилась. Насколько Ивар разбирался в мимике шас-га, она выражала сейчас изумление и злобную радость, какая бывает на лике дьявола, поймавшего грешную душу. Дхот-Тампа повалился в ноги Тревельяну и забормотал:

– Мой лоб у твоих подошв, хозяин… Повели, и буду грызть камень, пока он не станет песком… Я – твой слуга! Я отведу тебя к Спящей Воде, а ты возьмешь меня в лагерь этого ублюдка! Возьмешь в его шатер, когда он тебя призовет!

Ублюдок – древнее земное слово, никак не подходившее шас-га, не имевшим понятий о законных и незаконных потомках. На самом деле Дхот сказал «нидда сижж ад'хру темми рирр'ни яхх», что означало «рожденный в несчастливый день из дерьма хромого яхха», то есть высшую степень оскорбления. Получалось все же «ублюдок», коль родительница – не самка, а зловонная куча навоза.

Ухватив Дхота за плечи, Тревельян потянул его вверх, всмотрелся в искаженное ненавистью лицо.

– Ххе! Выходит, у тебя счеты с Великим Вождем… Ну-ка рассказывай!

– Проклятый нидда вырезал наш род, перебил без всякой вины, – снова забормотал Дхот-Тампа. – Пещера со Спящей Водой открылась Кайни, пастуху, но он был молод и перепугался колдовства. Пришел к старикам, и те велели Ошу-Ги узнать, нет ли там какого зла… бывает злое от демона Хатта – скалы раздвигаются, и из трещин ползет ядовитый дым… бывает желтый дым, а бывает невидимый, но убивающий живое…

«Сернистые испарения и углекислый газ», – подумал Ивар и кивнул:

– Дальше! Кто такой этот Ошу-Ги?

– Ппаа, самый сильный в нашем Очаге. Он пошел в пещеру, а с ним – я и Тукки, лучшие из воинов. Долго там пробыли, глядели, и ппаа делал разные вещи… Он мог сказать: что непонятно, то зло… Но Ошу-Ги сказал иначе: вот чудо, ниспосланное богами! И старейшины послали к ублюдку гонцов, желая войти к нему в милость. Он пришел и перебил Очаг, и нет больше Живущих В Ущельях…

– Почему он это сделал?

– Откуда мне знать? Я сражался с Мечущими Камни, а потом бежал к Спящей Воде и очутился у кьоллов, порази их Ррит вечным голодом! Они учили меня палкой и плетью, пока я не загрыз двоих… Тогда надели цепь и продали купцу туфан, а от него я попал к колдуну с летающей повозки. И хоть он был сильнее, я пустил ему кровь! – Тут Дхот-Тампа огляделся и озабоченно спросил: – Ты уверен, что это не Йргык? Может, все-таки ты Страж, а не ппаа Айла из Белых Плащей?

– Уверен. Подумай сам, я ведь тебя не съел. Там горы, – Ивар показал на юг, – а там – повозки, яххи, мои слуги и трупы убитых. Стая крыс пожирает их. Пойдем! Теперь ты мой воин, я дам тебе мясо и воду, но потребую послушания.

Дхот снова завелся насчет камней, которые будет грызть, но Тревельян прервал его, сказав:

– Я знаю, ты хочешь отомстить Трубачу. Не спорь, я знаю! Посмотри сюда! – Он широко развел руки и оттопырил большие пальцы. – Вот его глотка, а вот – твои зубы! Держись подальше от него, пока я не скажу.

– А ты скажешь? Скажешь? – Лицо Дхота опять перекосилось гримасой ненависти.

– Придется, – со вздохом молвил Тревельян.

Они зашагали к повозкам, и по дороге Ивар думал, что вот теперь одной заботой меньше – нашелся проводник. Возможно, и от другой заботы он избавился – Дхот не только проводник, но и орудие убийства. Хотя какая разница, своей ли рукой убиваешь или чужой, которую направил?..

Мысли были горькими, и снова вспомнил он про Анну Веронезе. Зачем мы здесь? – спросила Анна. Зачем? – повторил про себя Тревельян, и ответил: для чего угодно, только не для убийств.

Анна сидела в шезлонге, подставив лицо солнечному свету и теплу. Сквозь защитный купол Ракшас казался серебристым кружком, а цвет Асура был ближе к розовому – если прищурить глаза, чудилось, что в небе повис огромный круглый пион. Его лучи-лепестки окутывали сад и жилую башню и превращали воду в бассейне в алое вино.

Уютное место, спокойное и красивое, очень подходящее для размышлений. А поразмыслить есть о чем…

По другую сторону бассейна Джикат Ду и Теругга перебрасывались клинками, стараясь отбить их или поймать за рукоятку. Древняя воинская игра-поединок, все еще популярная у терукси… Но в прошлом клинки были стальными, а теперь из пластика, который увечьем не грозил, даже не резал кожу. Не поединок – игра… Иллюзия!

«Как все здесь – наши сосны и березы, наше жилище и мы сами, – подумала Анна. – Мы тоже иллюзия, мы чужаки, краткий миг в истории Раваны. Как появились, так и уйдем… Этот мир существовал до нас, и жизнь его будет длиться после нас, по своим законам, которые никто не в силах изменить. Никто и ничто, кроме времени».

В систему ФРИК она пришла совсем еще юной, исполненной романтических грез. Странствовать по архаичным мирам, смирять циклоны и вулканы, вести меньших братьев к вершинам прогресса, спасать и помогать, карать зло и сеять добро – это казалось таким возвышенным и грандиозным! А кроме того, дарило ощущение всемогущества – ведь старший брат имел неоспоримое право распоряжаться судьбами тысяч и миллионов, поскольку ему было известно, что для них лучше, а что – хуже. Теперь, спустя восемь лет и пять прогрессорских миссий, романтика поблекла, и Анна уже сомневалась в чистоте своих девичьих помыслов. Что направляло ее в те годы, какая мечта? Возможно, не инстинкт мудрого и сильного, желавшего спасти обездоленных и слабых, а всего лишь стремление поиграть в богов? Примериться к роли Геры, Афины или Маат, египетской богини справедливости?

Джикат и Теругга метали клинки, делая это с изяществом, присущим их народу. Они не смотрели в сторону Анны, но девушка знала, что эти двое стараются для нее, желают привлечь внимание, ищут знака благосклонности, но ничего не требуют. Ненавязчивый флирт, вполне в стиле терукси… Их мужчины обладали не только грацией и красотой, но также нежностью чувств, верностью и рыцарским обхождением, столь милым женскому сердцу. На Земле еще сохранились древние обычаи, там еще дарили женщинам цветы и целовали руки, но терукси делали это всегда – преклонив перед избранницей колено и ожидая ее решения. Анна понимала Энджелу – с таким мужчиной, как Кафингар Миклан Барахеш, можно было прожить жизнь в согласии и любви. Понимала, но не завидовала и не мечтала, чтобы Теругга или Джикат преклонили перед ней колено.

Вот если бы это был Тревельян… пусть даже в страшном облике шас-га…

Что-то случилось с ней на Пекле – возможно, этот скудный дикий мир давил на нее, заставляя испытывать чувство безысходности, или она вступала в зрелый возраст, когда игры в богов не привлекают и хочется чего-то иного, более серьезного – выполнить свое предназначение, найти любовь, родить ребенка… Прежние миссии тоже были нелегкими, особенно для усмирителя вулканов, который, спасая поля и города, трудится на грани гибели, в грязи и дыму, рядом с потоками лавы, под раскаленными камнями. Но, сражаясь с природным катаклизмом, она защищала людей или тех, кто был подобен людям, кто испытывал такой же страх перед стихиями, как жители древних Помпей. Она не решала, кого и как убить, чтоб выжили другие, более достойные – или, возможно, те, кто причислен к достойным старшими братьями. С этой дилеммой она столкнулась лишь на Пекле, с задачей, не поддававшейся логическому анализу… Так утверждал Тревельян, и что бы он ни сделал, как бы ни поступил, она и все остальные члены миссии отвечали за его решение.

Теругга повернулся к ней и одарил нежной улыбкой. Джикат, изловчившись, бросил клинок, заставив его со свистом вращаться в воздухе. Лезвие чиркнуло по плечу Теругги, отлетело и воткнулось в землю. Поражение? Очевидно. Теругга явно был огорчен – он отступил, хмуря брови и вытирая со лба испарину. Теперь Анне улыбался Джикат – его зеленые глаза сияли, и чудилось, что в них отражаются два светила, алое и серебристое.

Видный мужчина Джикат, да и Теругга ему не уступит. Но, кроме улыбок, приятной беседы и плотских удовольствий, ждать от них нечего. Слишком мало, подумалось Анне. Годится, чтобы отвлечься, отдохнуть, но сейчас ей нужно другое. Нужен совет. Когда человек на распутье, когда он разуверился в себе и в деле, которым занят, хочется поговорить с кем-то опытным и мудрым. С тем, кто постарается тебя понять.

Несмотря на молодость, Анна знала, что мужчины бывают хорошими советчиками. Такова природа людей: в беде и сомнении женщине нужен мужчина, мужчине – женщина, ибо в них воплощены стремящиеся друг к другу стихии, разум и чувство, сила и красота. В мире нет ничего теснее и крепче их связи, соединения душ, слияния тел, счастья близости. Близкий – значит неравнодушный… Только близкому можно довериться, только от близкого принять совет.

Жаль, что Тревельян пробыл на Шенанди так недолго… Жаль! Это заставило ее поторопиться… Может быть, зря: доверие и близость не любят спешки и не приходят с первым поцелуем, даже с обещанием чего-то большего. Нужно время – пусть не такое огромное, как для перемен на Пекле, но все же не минуты и не часы. Вот Джикат и Теругга об этом знают и ведут осаду месяцами, ненавязчиво, но упорно… Бросили игру, плещутся в бассейне, машут ей, зовут…

Помахав им в ответ, Анна подумала: Тревельян вернется. Вернется, что бы ни случилось. Найдет ли проход в горах, смирит ли дикарей, спасет ли Кьолл или потерпит поражение, но он вернется. Если победителем, надо его вознаградить, если побежденным, надо утешить.

А награда мужчины и его утешение – в руках женщины.

Утром Ивар нацепил на рога трафору пять колокольцев – как-никак, Айла являлся теперь великим чародеем и предводителем отряда, пусть совсем небольшого. Он приказал снять самый ценный груз с поврежденных повозок, бурдюки с водой, сушеное мясо, факелы, пропитанные смолой, и запасное оружие. С наступлением белого рассвета они двинулись в путь, бросив две повозки из трех и оставив на месте сражения всякий ненужный хлам и полуобглоданные тела. Но крысы, ящерицы и змеи продолжали трудиться, и не было сомнений, что ни один погибший не попадет в Йргык.

Караван неторопливо двигался вдоль скалистой стены плато, но теперь Ивар ехал в голове процессии, рядом с Дхот-Тампой. С восходом Ракшаса его проводник уверился, что не попал в потусторонний мир, приободрился и начал узнавать дорогу. Не так давно Живущие В Ущельях обитали в этой местности, каждый Шест – в своем каньоне, у своего источника воды, и Дхот иногда мрачнел и бормотал сквозь зубы: «Всех вырезал, ублюдок, никого не осталось, никого… Длинные Копья… Те, Кто Из Пещер… Дети Хатта… Дети Потики… Полосатые Змеи…» Видимо, Дхоту вспоминались семьи его Очага, перебитые Серым Трубачом. Тревельян подумал, что вождю хотелось сохранить тайну прохода через горы, и это стало поводом к уничтожению племени. Но не исключались и другие резоны: борьба за лидерство в степи наверняка была жестокой и кровавой, и Трубач мог не доверять соплеменникам Дхота.

Самки, оставшиеся в живых, Кадранга и двое его воинов отнеслись к появлению проводника с полным равнодушием, словно к очередному чуду, свершенному ппаа Айлой. Их мышление было конкретным и незатейливым: если колдун мог призвать на помощь Демона Ветра или превратиться в страшного хищника, что ему стоило извлечь из тьмы это приблудное мясо?.. Тентачи, наделенный более живым воображением, тут же стал расспрашивать пришельца, кто он и какого Шеста и Очага, но наткнулся на стену мрачного молчания. Птис не заговаривал с Дхотом, но подозрительно косился на него – может быть, каким-то образом признал в нем Живущего В Ущельях. Но о своих домыслах не вымолвил ни слова.

Трафор двигался в обычном для яххов рваном ритме, отталкиваясь задними ногами, выбрасывая передние и замирая на миг. Скачок, пауза, скачок, пауза… Покачиваясь на его спине, Ивар боролся с искушением расспросить проводника. Теперь ему было известно, что пастушонок по имени Кайни нашел пещеру со Спящей Водой и что колдун Ошу-Ги и пара воинов видели там некое чудо. Долго пробыли, глядели, и ппаа делал разные вещи, сказал Дхот… И еще сказал, что перебрался к кьоллам – порази их Ррит вечным голодом! – через Спящую Воду… Что, однако, не объясняло суть и смысл этой Воды. Какое-то природное явление? Ледник? Подземное озеро? Гейзер, который дремлет, а временами просыпается? Но если пещера пролегла под всем Хребтом, ни льды, ни воды не могут перенести мгновенно на другую сторону, за сотни километров. Будь Дхот даже выносливей верблюда, он шел бы много дней или, возможно, плыл с водным потоком, в полном мраке, среди грозящих гибелью камней… Это казалось нереальным. Либо он умер бы от истощения, либо расшибся о скалы, либо беглеца нашли бы и прикончили.

Получалось, что Дхот прошел сквозь Спящую Воду и тут же очутился по южную сторону Хребта. Как? С помощью телепортации? «Почти забытое понятие, но феномен знакомый, – подумал Тревельян. – В нынешнюю просвещенную эпоху его называют переходом через Лимб или проколом континуума, и это базовый принцип межзвездной транспортировки. Разгонная шахта длиной в километр, кольца гравидвижков, генераторы и криогенный мозг, способный рассчитать точки входа и выхода из Лимба… Все вместе – контурный привод [29], который есть на любом корабле – теорию смотри в трудах по нелинейной динамике, двадцать второе столетие… Кстати, как доказано в этих трудах, феномен прокола реализуется у черных дыр, но Пекло хоть и дыра, однако не той физической природы. Пекло – планета, мир с ничтожной гравитацией, здесь естественный прокол – нелепость!

Значит, установка? Чья?»

Внезапно Ивар ощутил холодок в спине и дрожь под сердцем. Это было не признаком страха, но ожиданием неких чудес, таившихся среди гор и ущелий, предчувствием невероятного; если бы он знал дорогу, то ринулся вперед со всей возможной скоростью. Он запрокинул голову, потом осмотрел свой маленький караван. Небо над краем плато изменяло цвет, оповещая о восходе красного солнца, и тени, падавшие на равнину от скал, уже начали заметно раздваиваться. Белая тучка, скрывавшая флаер, послушно плыла за караваном, переговаривались воины, скрипели колеса телеги, покрикивала на животных женщина-возница, звенели бубенцы на рогах скакунов, Птис, задремав, уткнулся в шею яхха, что-то бормотал под нос Тентачи. Медленно, неторопливо, они приближались к тому, что было чудом и для примитивных обитателей Раваны, и для пришельца со звезд. «Ибо есть пришельцы и Пришельцы», – подумал Ивар.

Желание потолковать с Дхотом о Спящей Воде исчезло. Бессмысленная затея! Если там, в пещере, хранится некий артефакт, созданная кем-то установка, как шас-га ее опишет, что о ней расскажет? Ничего такого, что Тревельян не смог бы сам вообразить, но эти домыслы, как и рассказы Дхота, будут, скорее всего, ошибкой. Ивар знал, что в обитаемых мирах и на орбитальных станциях нет устройств, подобных контурному приводу. Значит, он столкнулся с чем-то небывалым, очень древним, спрятанным в недрах земли от досужего взгляда… О такой вещи нельзя судить по словам дикаря.

Дхот почтительно коснулся его локтя.

– Здесь, ппаа Айла. Здесь жили Те, Кто Прыгает По Камням. Мой Шест.

Ущелье было не шире прочих – пять-шесть повозок могли проехать в ряд. На скальной стене – изображение яхха, грубый рисунок, выбитый совсем недавно – должно быть, опознавательный знак. Дно ущелья утоптано и укатано, кое-где видны следы колес. Кругом – ни травинки, ни кустика; голая земля, с которой убраны камни. Чьи-то руки сложили их по обочинам, у подножий утесов.

Тут прошла армия, подумал Тревельян и махнул рукой.

– Поворачиваем! Сюда!

Они с Дхотом свернули в ущелье. Наклонившись к шее скакуна, Ивар прошептал: «Снимай! Все нужно зафиксировать». В ответ раздался звон бубенцов.

Дорога была ровной, не поднималась, не опускалась и на протяжении двух километров шла довольно прямо. Стены ущелья казались более высокими, чем при взгляде с равнины; в них темнели отверстия пещер, иногда встречалась трещина с рваными краями или следы обвала – пологий склон, усыпанный щебнем и более крупными обломками. Но в середине ущелья камни почти не попадались – путь явно расчистили, сделав его удобным для всадников и телег. Следы, оставленные войском, были заметны повсюду: старые рваные бурдюки, поломанные корзины, засохший помет яххов, обрывки веревок, сплетенных из травы, и множество костей – в основном, человечьих. Дхот не обращал на них внимания – должно быть, эти скелеты и черепа не являлись останками его соплеменников.

– Здесь росли деревья и трава, – буркнул проводник, озираясь. – Ничего нет. Сожрали Шест, сожрали траву… Отродья Каммы! Чтоб опустели ваши котлы! Чтоб передохли ваши самки! Чтоб…

Он еще шептал проклятия, когда дорога вильнула, огибая утес с раздвоенной вершиной. Место казалось обитаемым, по крайней мере в прошлом: по склону утеса шла широкая тропа, выходившая к отверстиям пещер, а внизу темнели угли старых кострищ, стояла печь для выплавки меди и громоздилась изрядная куча мусора, кости, клочья шкур и кожи, обломки кремня, мелкие ветви и прутья – все, что накапливается годами у человеческого жилья. Поодаль виднелась полуразрушенная стена, сложенная из крупных камней, – видимо, там держали яххов.

– Мой Шест, – угрюмо молвил Дхот-Тампа.

– Здесь есть вода? – поинтересовался Тревельян.

– Источник в пещере. Мало воды, но нам и яххам хватало. Когда не хватало, резали лишних самок и щенков.

Дхот произнес это спокойно, будто речь шла о обыденном деле. Губы Тревельяна сжались. Сглотнув застрявший в горле ком, он напомнил себе, что Дхот, в сущности, ничем не отличается от Киречи-Бу, Кадранги, Птиса и прочих бывших и нынешних его спутников. То есть разница, конечно, имелась, но не на уровне гастрономических пристрастий.

Караван обогнул скалу. За ней ущелье сужалось, его стены выглядели более крутыми и обрывистыми, и на них, на недоступной высоте, прилепились мелкие кустики таша. Стало мрачнее и темнее; вершины утесов стиснули полоску желтовато-серого неба, и чудилось, что они вот-вот сомкнутся, окончательно отрезав свет. Разговоры за спиной Тревельяна смолкли. Теперь слышались только звон колокольцев, скрип тележных колес да шорох поступи яххов. Внезапно Тентачи ударил в свой барабан и завопил пронзительным голосом:

– Я ее вырву, крысиное семя! – пообещал Кадранга. – Вырву, если не захлопнешь пасть!

– В священном месте нужно ехать тихо, – добавил Птис. – Здесь владения Хатта. Нельзя его гневить.

– Хатт бросает камни и трясет землю… – шепнул воин по имени Тойла-Ац.

– Если он шевельнется, скалы рухнут на нас, – поддержал его приятель, которого звали Иддин.

Женщины, ехавшие в повозке, взвыли. Боятся, все боятся, понял Тревельян и окинул свой отряд суровым взором.

– Вы, глупцы, помет шелудивого яхха! Тут до нас прошло столько воинов, сколько песчинок в пустыне! И ничего плохого с ними не случилось!

– С теми воинами был великий вождь, Брат Двух Солнц, – тихо произнес Тойла-Ац.

– А с вами – я, великий ппаа! Меня слушают Гхарр и Хатт, Пен и Потика! Вперед, и поживее!

Ударив пятками в бока скакуна, Ивар догнал Дхот-Тампу. Тот не испытывал страха – видно, был привычен к горам и теснинам.

Вид ущелья изменился, склоны прорезало множество трещин, мелких, крупных и таких больших, что удалось бы проехать всаднику, а иногда – втиснуться телеге. Разломы, загроможденные грудами рухнувших сверху камней, показались Тревельяну свежими. Он мог бы выяснить это точнее, использовав датчики трафора, но заниматься чародейством на виду у спутников не хотелось.

Он повернулся к Дхоту.

– Часто ли здесь трясется земля?

– Раз в две-три луны. Трескаются скалы, сыпятся камни… Мы, Живущие В Ущельях, этого не боялись. У нас мир с Хаттом. Мы дарили ему мясо всех чужаков, пойманных в степи, а он давал нам ти'нур. Не очень много, но нам хватало.

«Ти'нур – медь… Видимо, тут есть месторождение», – подумал Ивар, кивая. Эта область, удаленная от вулканов Поднебесного Хребта, была в сейсмическом отношении одной из самых спокойных. Волны землетрясений докатывались сюда слабым отзвуком, способным сотрясти скалу и сбросить несколько каменных глыб. Всего лишь шалости Хатта! Но одна из них открыла проход к Спящей Воде.

– Здесь я бежал от врагов. – Дхот вытянул длинную руку. – Вижу, путь теперь расчищен, но тогда было много камней. На яххе не проедешь, а без яхха меня не догнать. Мечущие бросают камни, но бегать по камням не умеют.

Слева и снизу в скальной стене открылся широкий пролом. Наезженная дорога сворачивала к нему, спускаясь на пять-шесть метров и пропадая в глубоком бархатном мраке. Скудный свет, царивший на поверхности, делал темноту в пещере почти осязаемой, подобной пластине угля.

Тревельян велел остановиться и зажечь факелы. Вход в пещеру был достаточно высок и широк, чтобы могла проехать телега, запряженная парой рогатых скакунов. С пылающим факелом в руке он спустился в подземелье вслед за Дхотом и осмотрел поверхность стен. Над ними потрудилась вода – камень выглядел сглаженным, будто отшлифованным, и в то же время бугристым и неровным. Очевидно, то было русло подземного потока, точившего скалы сотни тысяч или миллионы лет и исчезнувшего в глубокой древности – сейчас тут не нашлось ни капли влаги. Пробитый водами ход тянулся вниз, в вязкую непроглядную тьму, и казался дорогой в преисподнюю. Похоже, грешники прошли здесь толпами – всюду валялись сгоревшие факелы, комья навоза, обрывки веревок и прочий сор.

Вернувшись к пролому, Ивар окликнул спутников и велел заезжать. Полдюжины огней осветили подземелье, и шас-га, разглядев оставленный воинством след, успокоились; несомненно, им предстояло идти по дороге, проложенной великим вождем. Птис принялся творить заклятия, какие были ему известны, Тентачи затянул Долгую Песнь, что прославляла Брата Двух Солнц, но Дхот, яростно оскалившись, ткнул битсу-акка рукоятью факела.

– Ждать здесь, – распорядился Тревельян. – Я посмотрю, что там впереди. Ты, Дхот, со мной. Едем!

Долго ехать им не пришлось – через сотню или чуть больше метров сухое русло расширилось, став просторным гротом, и в его стене возникло неяркое свечение. «Промоина, – подумал Ивар; – течение размыло непрочную породу, соединив две полости: эту, в которой бушевал поток, и ту, вторую, где находится источник света».

Подняв факел, он двинулся к этой дыре, осмотрел ее, заметил след отбойника и молота и догадался, что проход недавно расширили – так, чтобы можно было проехать верхом, не склоняя головы. Его скакун сделал несколько шагов, и Ивар, задохнувшись от волнения, очутился в идеально круглом зале, среди светившихся стен, под высоким гладким куполом.