"Поверь в любовь" - читать интересную книгу автора (Спенсер Мэри)

Глава 15

Элизабет спала – это было первое, что заметил Джеймс, когда вошел в дом через черный ход. Голова ее покоилась на кухонном столе, и на ней было все то же платье, в котором он возил ее в город. Стало быть, она ждала его, а потом незаметно уснула.

Он ласково коснулся ее волос.

– Бет...

Элизабет вздрогнула. Широко распахнув сонные еще глаза, она растерянно заморгала. Из окна пробивался серый утренний свет.

– Джеймс! Ты дома!

Он кивнул и устало опустился в кресло напротив.

Взгляды их встретились. Джеймс почему-то вдруг вспомнил, как впервые увидел ее: Элизабет тогда сидела так же, как сейчас, – неподвижно, безжизненно. Она мало изменилась за это время, разве что худенькое личико немного округлилось. И все-таки перед ним была та же самая Элизабет – тихая, серьезная... его Элизабет!

А она, заметив печаль, до краев наполнившую глаза мужа, поняла, что это – начало конца для них обоих. Впрочем, Элизабет уже успела понять, что все в жизни имеет свой конец.

– Как ты добралась домой? – спросил Джеймс.

– Меня привез Вирджил Киркленд, – ответила она, невольно сжавшись от боли, звучавшей в его голосе. Жаль его: она-то все в конце концов переживет, а что будет с ним?

– Вирджил... Ну что ж, ладно. – Я сварю кофе. – Элизабет двинулась к плите.

Джеймс неловко откашлялся.

– Прости, Бет... Прости, что бросил тебя одну. Она поставила кофейник на огонь.

– Ничего страшного, Джеймс.

– Я очень виноват перед тобой... и не только поэтому, – продолжил он. – Я нарушил свою клятву, ту самую, что дал тебе, когда мы венчались. Элизабет... – вдруг с болью выкрикнул он, – я был с другой!

Упав, с грохотом покатилась по полу крышка кофейника, но Джеймс так и не поднял глаз. Он и без того знал, что ранил Элизабет в самое сердце.

– Прости, Бет. Даже если не сможешь простить, знай: я глубоко раскаиваюсь. И клянусь, это никогда не повторится. Мне хотелось бы, чтобы ты поверила – это чистая правда, Бет.

Она долго молчала. Но наконец, прикрыв глаза, Джеймс услышал ее хриплый голос:

– Я готова простить тебя за то, что ты нарушил клятву, данную мне. Та же, что ты принес перед алтарем... это твое и Божье дело. Проси прощения у него.

– Хорошо, – едва слышно пробормотал он. – Спасибо, Элизабет.

Загремел кофейник.

– Эта та самая женщина, что была в дилижансе? – тотчас спросила она.

– Да. Это была Маргарет Вудсен. Элизабет опешила:

– Маргарет Вудсен?! Та самая?.. – Да.

– Она жива! – беззвучно ахнула Элизабет.

– Да. – И пока Элизабет варила кофе, Джеймс в двух словах пересказал ей историю Мэгги. К тому времени как его рассказ подошел к концу, они вновь сидели друг против друга.

Повисло тягостное молчание, и вдруг Элизабет в панике поняла, что Джеймс ждет ответа. Мысли вихрем закружились у нее в голове. Это конец, вяло подумала она. Вскоре Джеймс уйдет из ее жизни и она вновь останется одна. Одна в целом мире.

Но разве одиночество может сравниться с жизнью, в которой никогда не будет Джеймса?! При одной этой мысли ее бросило в дрожь.

Но он ждал, и Элизабет решилась:

– Я очень рада за тебя, Джеймс. Должно быть, ты счастлив, верно?

Он был настолько поражен, что машинально кивнул. Воцарившееся было молчание снова прервала Элизабет:

– И что теперь? Чего ты хочешь?

– Что?.. – поразился Джеймс. – Теперь слово за тобой! Она растерянно заморгала:

– А я-то тут при чем?

– Что ты хочешь этим сказать, ради всего святого?! Ведь ты моя жена!

Элизабет могла только удивляться царившему в ее душе ледяному спокойствию.

– Только пока не было мисс Вудсен, – заметила она. – Будь она жива, ты никогда бы не женился на мне.

– Но я ведь не знал этого, правда?

– Да. – Она встала. – Ты проголодался?

– Не надо, – сердито буркнул он. – Перестань, Бет. Потом можешь делать все, что хочешь, а сейчас нам нужно поговорить. Мне нужно, понимаешь?

Она не колеблясь встретила его взгляд.

– Нет. По-моему, тебе нужно принять решение, Джеймс.

– Мне нужно, чтобы ты хоть что-то чувствовала, черт возьми! – взорвался он, преградив ей дорогу, когда она двинулась к двери. – После всех этих лет, после смерти Джонни... Неужели все это для тебя ничего не значит?! Неужто и я для тебя ничто, пустое место?! Ну, пусть ты не любишь меня, но хоть что-то ты должна чувствовать!

– А какое это имеет значение? – печально спросила она.

– Ты – моя! – яростно взревел он. – Моя жена! Если бы другой мужчина попробовал отобрать тебя у меня, я бы убил его собственными руками! Будь ты сейчас на моем месте, я бы знал, что делать!

– Но почему, Джеймс? – Потому что ты моя! – закричал он.

– А этот стол, – она указала на него, – он ведь тоже твой! И стул. И чашки. Из-за них ты бы тоже убил?

– Чушь! Конечно же, нет!

– А почему? – равнодушно поинтересовалась она. – Какая разница? Чем я отличаюсь от них? Ты ведь не любишь меня, верно? Так, как твой отец любил твою мать. Так что я здесь тоже вроде мебели... как стул, как стол. Вот и все, никакой разницы!

Джеймс уже открыл было рот, чтобы возразить, но вдруг почему-то смешался и опустил глаза.

Взглянув на него, Элизабет вздохнула.

– Я приготовлю завтрак.

Вскоре они пришли к молчаливому соглашению. Каждый вечер, приняв ванну и переодевшись, Джеймс брал шляпу и уезжал из Лос-Роблес. Порой он возвращался домой в темноте, но иногда – уже под утро, как раз к завтраку, который Элизабет по привычке готовила для него. Побрившись и переодевшись, он уезжал на работу, а вечером все повторялось снова.

Все ночи он проводил с Мэгги в ее доме на Вудсен-Хиллз. Они не занимались любовью – просто шутили, смеялись, вспоминали прошлое, а порой опять, как в юности, сломя голову носились верхом. Каждый вечер в элегантной, обставленной еще ее отцом столовой их ждал изысканный ужин. Молчаливые слуги, казалось, с радостью встретили свою молодую хозяйку.

Сидя рядышком, Мэгги с Джеймсом неторопливо ели, наслаждаясь разговором, а свет свечей, которые хозяйка всегда предпочитала лампам, мягко падал на их лица. И много пили – перед обедом шерри, за обедом вино, а потом бренди. За годы жизни с Элизабет Джеймс почти отвык пить, и теперь большей частью вечер заканчивался тем, что, опьянев, он засыпал на диване в гостиной Мэгги.

Что об этом думала сама Мэгги, Джеймс не знал, хотя и подозревал, что она изрядно удивлена, ведь раньше он пил куда больше и никогда не терял головы. Обычно она укрывала его одеялом и уходила, а утром он ее не видел. Но так даже лучше, с немалым облегчением думал Джеймс.

Он уже потерял счет ее попыткам заманить его в постель. Похоже, его стремление не нарушать супружеской верности только подстегивало Мэгги. Но даже тогда Джеймс не мог не заметить во всех ее атаках дешевой патетики. Да, она была по-прежнему прекрасна и соблазнительна, но он больше не хотел ее. И дело даже не в рубцах, обезобразивших ее тело. Просто по сравнению с восхитительно округлым телом Элизабет красота Мэгги тускнела и она становилась похожей на чересчур вытянувшуюся девочку-подростка.

И все же, все же... Джеймс безумно изголодался по женской руке, которая трепетала бы в его ладони, по воркующему женскому смеху, переливчатому и нежному, как пение горлинки по весне, по возможности поделиться самым сокровенным – и все это Мэгги щедро дарила ему.

И это, пожалуй, было самым главным. Только потеряв Мэгги, Джеймс понял, как много значили для него их бесконечные разговоры.

Он старался не думать об Элизабет, слишком это было тяжело. Джеймс любил Мэгги, нуждался в ней... и при этом отчаянно желал Элизабет, желал, как никогда прежде. Он мечтал, что подхватит ее на руки и отнесет в постель, чтобы любить там много ночей, пока не утолит свой лютый голод. Но даже когда он возвращался домой засветло, а потом долгие часы лежал рядом с ней, даже тогда он не осмеливался коснуться ее, изнемогая под гнетом непонятного ему чувства – то ли гнева, то ли вины.

А Элизабет не жаловалась. Спокойно занималась своими делами, будто это не ее муж проводил все ночи вне дома, с другой женщиной. Будто она заранее смирилась и чуть ли не ждала того, что неизбежно должно было произойти.

«А когда это случится, – мрачно думал Джеймс, – она не проронит ни единой слезинки». Элизабет есть Элизабет. Ни одной слезы – по бедному Джону Мэтью, ни одной слезы – по нему.

И, зная это, он презирал себя за свою слабость, за то, что по-прежнему желал ее.

Шли недели, и искры гнева и обида, тлевшие в его душе, разгорались все ярче. Так в сухом лесу крохотный огонек ждет только порыва ветра, чтобы превратиться в ревущее пламя.

Но, думая, что Элизабет спокойно спит по ночам, Джеймс жестоко ошибался.

По правде говоря, вряд ли она проспала хотя бы несколько часов подряд за то время, что прошло с их последнего разговора.

Порой она бодрствовала чуть ли не до утра, выдумывая себе множество всяких дел, чтобы с ее уходом у Джеймса не возникло никаких неудобств. Она варила варенье, консервировала и заготавливала впрок овощи. Банка за банкой выстраивались в кладовой, а в коптильне с потолка в ряд свисали аккуратные связки колбас и свиные окорока. Вся одежда Джеймса была заштопана и приведена в порядок. Детские вещички, вплоть до простынок и одеялец, убраны на чердак вместе с игрушками, которые так любовно чинил Джеймс.

Этим она заполняла свои одинокие ночи, стараясь не думать о том, что сейчас делает муж.

И еще она плакала. Совершенно одна в пустом доме, сидя в темноте, Элизабет плакала и ломала голову над тем, что же ей делать. По всей видимости, именно ей нужно сделать последний шаг – дать мужу свободу. Другого пути она не видела.

Каждую ночь, лежа в постели, она ждала, когда внизу раздадутся его шаги. И в те редкие ночи, когда он возвращался, она делала вид, что крепко спит, отчаянно надеясь почувствовать его руку на своем плече, хотя бы только раз перед тем, как наступит конец.

И вот как-то ночью на лестнице послышался непонятный шорох. Элизабет прикрыла глаза, но что-то вдруг встревожило ее. Она рывком села и прислушалась.

Что-то было не так. Шорох, нет, шаги... Но шаги были совсем непохожи на шаги Джеймса. Кто бы это ни был, он спотыкался, с трудом карабкаясь по ступенькам, и шумел на весь дом.

Трясущимися руками зажигая лампу, Элизабет в страхе гадала, куда Джеймс убрал свои ружья.

Дверь распахнулась в тот миг, когда она коснулась ногой пола. И в дверном проеме она увидела того, кого меньше всего ожидала, – собственного мужа! Но в каком виде!

– Джеймс!

Ей показалось, что он вот-вот рухнет, однако он каким-то образом ухитрился зацепиться за дверь и удержаться на ногах.

– Не спишь, Элизабет? – заплетающимся языком пробормотал он. – Или проснулась? А, понимаю, поджидаешь меня, так?

– Что?.. – протянув руки, она слепо шагнула к нему.

– Не прикасайся ко мне! – злобно рявкнул он, отшвырнув ее в сторону. – Не хочу, чтобы ты даже дотрагивалась до меня!

– Да ты пьян! – ошеломленно прошептала она.

– Это верно. – Глаза его остекленели. – Ну что, будешь ворчать, мисс Ханжа? Собираешься устроить мне головомойку из-за нескольких глотков?

– Ох, Джеймс, ложись-ка ты в постель!

– Не смей до меня дотрагиваться... не то еще заморозишь своими ледяными руками! У-у-у, ледышка несчастная! – Он вдруг неожиданно разъярился. – Я сказал, что ты ледышка! Слышишь? Держись от меня подальше!

– Тебе лучше лечь, – дрожащим голосом пролепетала Элизабет.

– Сказал, не дотрагивайся до меня! – Его качнуло в сторону, и он чуть было не свалился на пол.

Элизабет только в ужасе замолчала. Схватившись за комод, Джеймс с трудом обернулся и посмотрел на нее сузившимися глазами.

– Она сказала, что бросит меня, – в голосе его звенели слезы, – все время говорит об этом. – Постояв немного, будто собираясь с силами, он опять поднял на Элизабет помутившиеся глаза. – Она хочет бросить меня, пони – маешь ты или нет?!

– Ох, Джеймс! – простонала Элизабет. – Не надо!

– Все из-за тебя! – прокричал он. – Из-за тебя она хочет уехать! Потому что я женат на холодной суке... понимаешь ты, черт возьми?!

Он неуверенно шагнул к ней, и перепуганная насмерть Элизабет, дрожа, прижалась к стене.

– Боже, – прохрипел он, увидев слезы на ее лице. – Боже мой! – Повернувшись, Джеймс с яростью набросился на ни в чем не повинный комод, с грохотом затряс тяжелые ящики. – Будь я проклят! – В тишине слышалось только его хриплое дыхание. – Как меня угораздило связаться с тобой? – горестно воскликнул он. – Как меня вообще угораздило связаться с такой сосулькой? Да еще жениться! Ты когда-нибудь лежала в постели с сосулькой, а, Элизабет? Просто уму непостижимо! – Он потряс головой. – Но теперь точка! Кончено, Элизабет! – Шатаясь, он двинулся к двери. – Больше я не намерен спать с холодной, бездушной стервой! А ты... ты можешь заморозить себя до смерти, если угодно, мисс... мисс Ледяная Добродетель!

Качнувшись вперед, он со всего размаху ничком рухнул на пол.

– Джеймс! – ахнула Элизабет, слишком напуганная, чтобы подойти. – Подожди, я помогу тебе!

Он не ответил – просто молча лежал, вжимаясь лицом в ковер. Все тело его сотрясалось от рыданий, и Элизабет наконец с пугающей ясностью поняла, что он плачет.

Опустившись возле него на колени, она осторожно коснулась его руки.

Вздрогнув, он поднял голову. С помощью Элизабет, подставившей плечо, ему кое-как удалось встать.

Навалившись на нее всем телом, он не стесняясь плакал, пока она вела его в другую комнату.

– Я любил тебя, – пьяно всхлипывал он, и Элизабет решила, что муж принимает ее за Мэгги. – Я любил тебя, а ты? Почему... почему ты не любишь меня?

Она помогла ему раздеться и уложила в постель, встав на колени, чтобы стащить с него башмаки.

– Почему ты не любишь меня? – пробормотал он, закрывая глаза. – Я-то ведь любил тебя! А ты нет. И никогда не любила. Никогда я не был тебе нужен. Никогда... никогда.

Промокнув свои слезы рукавом сорочки, Элизабет осторожно вытерла мокрое лицо Джеймса.

– Ш-ш-ш, – прошептала она, словно он был обиженным ребенком, а не пьяным мужчиной. И ласково провела рукой по взъерошенным волосам. – Тихо, тихо.

– Я любил тебя, – пробормотал он и судорожно всхлипнул. – Любил, – повторил он еще раз, прежде чем уснуть.