"Ужас в Белом Доме" - читать интересную книгу автора (Мерфи Уоррен, Сэпир Ричард)

Глава первая

Над угрозой стоило задуматься.

Было в ней что-то такое, что превращало ее не просто в угрозу – а скорее в данное наверняка обещание.

Голос в трубке ввел в заблуждение даже секретаршу – ни дать, ни взять обычный деловой звонок, и владычица приемной Эрнеста Уолгрина без колебаний соединила звонившего с патроном.

– Вас спрашивает некий мистер Джонс.

– И что же он хочет от меня?

Чутью своей секретарши президент компании «Дейта Компьютроникс» из Миннеаполиса, штат Миннесота, доверял настолько, что при очередном деловом знакомстве он инстинктивно принимался разыскивать ее взглядом, дабы она намекнула, с кем из присутствующих надлежит поздороваться приветливо, с кем – не очень. Не то, чтобы его не устраивало собственное мнение – просто секретарша за много лет съела на этом, фигурально говоря, не одну собаку.

– Не знаю точно, мистер Уолгрин. Я... я поняла так, что вы ждали этого звонка, он еще сказал, что дело сугубо личное.

– Соединяйте.

Уолгрин взял трубку. Телефонные разговоры ни на секунду не отвлекали его от дел, прижимая трубку к уху, он просматривал предложения, проверял контракты, подписывал договоры. Так уж был устроен его мозг – мозг бизнесмена, привыкшего делать сразу два дела, находится в двух местах одновременно. Это качество передал Уолгрину отец, отпрыск Эрнеста не смог его унаследовать.

Дед Уолгрина в свое время фермерствовал, отец его был владельцем аптеки. Эрнесту всегда виделась в этом какая-то естественная последовательность – от распаханного поля к аптекарскому прилавку, оттуда – к серой «тройке» чиновника и дальше – к университетской скамье или, может быть, сутане священника. Так нет же – его собственный и единственный сын купил полуразвалившуюся ферму в захолустье и вернулся в прадедовский мир обмолота, видов на урожай и треволнений по поводу возможной засухи.

До этого Эрнесту Уолгрину всегда казалось, что фамильная карьера – уж никак не круг, а скорее лестница. Есть, конечно, в мире работенка и похуже фермерской, но тяжелее уж точно нет. Но он слишком хорошо знал – спорить с чадом абсолютно бесполезно. Фамильное свойство Уолгринов – упираться и стоять на своем – его сын унаследовал в полной мере. Как изрек в свое время Эрнестов дед: «Пробуй лишь ради пробы. И не так важно, где ты после этого окажешься. Важно, что ты не свернул с дороги, черт ее подери».

На вопрос сына, что это может, собственно, означать, отец Эрнеста ответил: «Па имеет в виду – не так важно, как ты наполняешь пузырек; все дело в том, что именно ты туда наливаешь».

Лишь много лет спустя Эрнест Уолгрин смог осознать истинный смысл слов деда – в тот же момент у него не было времени особенно над ними задуматься. Парнем он был работящим, и дед перед тем как приказал долго жить, посоветовал Эрнесту «стать самым богатым засранцем во всей этой долбаной стране... хотя мозгов у тебя, пожалуй, для этого маловато». Иным языком глава семейства Уолгринов изъясняться не умел – и домысливать остальное Эрнесту пришлось уже самостоятельно.

– Мистер Уолгрин, мы собираемся убить вас.

Голос в трубке принадлежал мужчине. Спокойный голос. Уверенный. Совсем не так ведут себя обычные шантажисты.

Их повадки Уолгрин знал хорошо. Окончив университет, он десять лет прослужил в секретной охране Трумэна – и в один прекрасный день оставил службу, которая, несмотря на обещанные блага, не могла помочь ему достигнуть той ступеньки, ниже которой он не собирался задерживаться. Но угроз он за это время слышал немало – и по опыту знал, что произносившие их неспособны по большей части причинить намеченной жертве ни малейшего ущерба. Сама по себе угроза была для них уже нападением.

Реальную же опасность, как правило, представляли те люди, которые не опускались до каких-либо угроз. Служба безопасности брала, конечно, шантажистов под наблюдение, вела их некоторое время – но делалось это не столько ради безопасности президента, сколько для сохранения собственной репутации – вдруг какому-нибудь кретину взбредет в голову перейти от собственных бредней к делу, что было маловероятно. Восемьдесят семь процентов угроз, регистрируемых в течение года полицией Соединенных Штатов, исходят от лиц в состоянии более или менее тяжелого опьянения; способными перейти к действиям оказываются, как правило, менее трех сотых процента грозивших.

– То есть, насколько я понимаю, вы мне угрожаете? – спросил Уолгрин.

Отодвинув в сторону стопку контрактов, он записал на листке бумаги время звонка и по селектору вызвал секретаршу, чтобы та подключилась к линии.

– Именно угрожаю.

– Но зачем, позвольте спросить?

– Спросите лучше – когда, – посоветовал голос.

Выговор гнусавый, но явно не Среднего Запада. Больше похоже на Юг или, к примеру, восток Огайо. Или, может, западная Вирджиния. По голосу лет сорок-сорок пять. Тембр довольно резкий. Подвинув к себе стопку маленьких белых листков, Уолгрин вывел на верхнем: «Звонок в 11:03, гнус. голос, юж. акцент – Вирджиния? Муж. Гол. резк. – курит. 40-45 лет».

– Безусловно, мне желательно знать – когда, но более всего я хотел бы узнать причину.

– Этого вам все равно не понять.

– Я по крайней мере могу попробовать.

– Ладно, всему свое время. Так что вы собираетесь предпринять?

– Прежде всего позвонить в полицию.

– О'кей. А еще что?

– И сделаю все, что они посоветуют мне.

– Этого недостаточно, мистер Уолгрин. Вы же небедный человек. И у вас должно хватить ума сделать еще кое-что, чем просто якшаться с полицией.

– Вам нужны деньги?

– Я ведь понимаю, что вам нужно подольше поговорить со мной, мистер Уолгрин, чтобы засечь, откуда я звоню, – но даже если бы фараоны сидели под вашим столом, им потребовалось бы для этого не меньше трех минут, а поскольку они, как видно, под ним не сидят, то понадобится не меньше восемнадцати.

– Мне, знаете ли, каждый день угрожают.

– Ну, раньше-то с вами это случалось частенько. И опыт у вас неплохой. Вам ведь за это и деньги платили, верно?

– О чем вы? – переспросил Уолгрин, прекрасно понимая, что именно звонивший имеет в виду.

Каким-то образом он разнюхал, что Уолгрин был агентом Службы безопасности, а главное – он знает, в чем заключались его обязанности. Даже жена Уолгрина не знала об этом.

– Да вы же отлично знаете, о чем, мистер Уолгрин.

– Уверяю вас, нет.

– Я о вашей прежней работе. Вы же ведь можете попытаться обеспечить себе защиту понадежнее – и друзей в Службе у вас полно, и денег достаточно?

– Что ж, хорошо. Если вы настаиваете, я постараюсь от вас защититься. Что еще?

– А еще ты в любом случае получишь кусок свинца в задницу, Эрни. Ха-ха.

На том конце линии повесили трубку. Эрнест машинально отметил на бумажке время окончания разговора – 11:07. Они беседовали ровно четыре минуты.

– Ну и ну! – в распахнувшейся двери глазам Уолгрина предстало взволнованное лицо секретарши. – Я записала каждое слово! Вы думаете, он это всерьез?

– Вполне, – кивнул Уолгрин.

Эрнесту Уолгрину было пятьдесят четыре года, и физическое его самочувствие на остаток этого безумного дня пришло в расстройство, подобного которому доселе он не испытывал. Весь его организм словно бунтовал против того, чтобы подобные вещи случались в столь неподходящее время – можно подумать, что для угрозы выбить из него дух может найтись и подходящее... нет, но не сейчас же – у сына вот-вот должна родить жена, сам Эрнест только что купил зимний домик в Солнечной долине, штат Юта, для его компании этот год обещал быть самым успешным, и у его жены наконец появилось новое хобби – Милдред занялась гончарным ремеслом и вроде бы совсем повеселела... Нечего скрывать – эти годы лучшие в его жизни. Он поймал себя на мысли о том, что с угрозой легче было бы смириться, будь он молодым и нищим, как церковная мышь. А сейчас... он, дьявол его побери, слишком богат, чтобы вот так взять и сдохнуть. Почему эти ублюдки выбрали именно этот момент – как раз когда я вот-вот должен выплатить всю рассрочку?

– Какие будут указания, мистер Уолгрин? – голос секретарши вернул его к действительности.

– Прежде всего временно переведем ваше рабочее место вниз, в холл – кто знает, что могут устроить здесь эти маньяки, и не дай Бог, пострадает кто-то из тех, кого все это абсолютно не касается.

– Вы считаете, вам звонил маньяк?

– Нет, – ответил Уолгрин. – И именно поэтому я и собираюсь удалить вас отсюда.

К его огорчению, полиция ухватилась как раз за версию о маньяке. Капитан из управления прочел ему лекцию, в которой Уолгрин без труда узнал их служебную инструкцию о терроризме. Хуже того – инструкция была старая.

Капитана из управления звали Лапонт. Возраста он был примерно того же, что и Уолгрин, но на том сходство и заканчивалось: рядом с худощавой, подтянутой фигурой Уолгрина волнующуюся плоть полицейского чина удерживал, казалось, только темно-синий мундир. До Уолгрина капитан снизошел лишь по той причине, что тот был важной шишкой в деловых кругах. Говорил он с ним так, будто произносил речь о психологии преступного мира на обеде в дамском благотворительном обществе.

– Итак, мы имеем дело с террористом-маньяком, которого не пугает даже смерть, – глубокомысленно заключил страж порядка.

– Не совсем так, – возразил Уолгрин. – То есть все террористы утверждают, что их не пугает смерть, но в действительности это редко бывает.

– Инструкция указывает на это как на типичное обстоятельство.

– Вы говорите об инструкции Службы безопасности по борьбе с терроризмом, – устало ответил Уолгрин. – Которую признали устаревшей сразу после ее принятия.

– Да по телевизору только и говорят о том, что террористы не боятся умирать! Вчера, например, в программе новостей – я сам слышал.

– Тем не менее это не так. И в любом случае я не думаю, что мы имеем дело с террористом.

– Да их сразу можно узнать!

– Капитан Лапонт, все, что я хочу узнать у вас – что конкретно намерены вы предпринять для спасения моей жизни?

– Мы обеспечим вам надежную охрану... Организуем, с одной стороны, систему защитных мероприятий, с другой – постараемся пресечь действия террориста в зародыше...

– Что именно вы намерены делать?

– Я же только что сказал вам, – капитан тяжело дышал от возмущения.

– Если можно, прошу подробней.

– Вам будет сложно понять.

– Ничего, попытаюсь.

– Там много... специальной терминологии.

– Можете начинать.

– Ну, прежде всего мы поднимем папки с ОД...

– То есть с оперативным досье, отыщете имена и адреса всех в близлежащих районах, кто когда-либо и почему-либо угрожал своему ближнему, и будете расспрашивать их, что они делали такого-то числа в три минуты двенадцатого, и если чей-то ответ покажется вам странным или не заслуживающим доверия, вы будете доставать его до тех пор, пока он не скажет вам что-нибудь, что, по вашему мнению, сможет заинтересовать прокурора. А тем временем те, кто угрожал мне, преспокойно меня угрохают.

– Это типичный случай негативного мышления, мистер Уолгрин.

– Капитан, поймите – я уверен, что ни одного из этих людей вы не сможете найти в ваших папках. Я бы лично обратился к вам с просьбой о постоянном наблюдении и сборе оперативных данных на тех, кто имеет кое-какой опыт в обращении с огнестрельным оружием. И если повезет – мы сможем предотвратить первую попытку покушения на мою жизнь, а заодно выяснить имена возможных убийц. Я думаю, что они повторят попытку – именно возможность повторной атаки делает их шансы серьезнее, но одновременно они становятся более уязвимыми – им неизбежно придется выдать себя, в крайнем случае свои связи...

– Во-вторых, – гнул свое капитан, – мы разошлем всем постам Бво – бюллетень всеобщего оповещения...

Не дождавшись окончания фразы, Уолгрин покинул здание управления. Толку от них, что и говорить...

Дома он сообщил жене, что должен будет на несколько дней уехать. В Вашингтон. Милдред слушала его, восседая за щербатым жерновом гончарного круга и меланхолически разминая пальцами красноватый глиняный ком. Под нежарким весенним солнцем кожа ее порозовела, и выглядела она здоровой и абсолютно очаровательной.

– Ты сногсшибательно выглядишь, дорогая!

– Ах, перестань, пожалуйста! Я похожа черт знает на что! – но в глазах Милдред дрожали искорки смеха.

– Ты знаешь, с каждым днем я все отчетливей убеждаюсь, что, женившись на тебе, сделал самый верный шаг в своей жизни! Точнее – мне просто незаслуженно повезло!

И она опять улыбнулась... и в этой улыбке жены было столько жизни, что смерть, которая – он знал – уже стоит у порога, и старая формула «все там будем» не делала мысль о смерти привычнее – казалась рядом с этой улыбкой только старым, беззубым призраком.

– Ну, Эрни, я тоже удачно вышла замуж.

– Но не так удачно, как я!

– Нет, думаю, почти так же, милый!

– Знаешь, – произнес он как можно более буднично – но не слишком, чтобы Милдред не уловила в его тоне наигранности и, не дай Бог, не заподозрила что-то, – я бы, пожалуй, управился с вашингтонским проектом недели за три ... если... если бы...

– Если бы я поехала куда-нибудь отдохнуть?

– Да, – кивнул он. – Может, к твоему брату в Нью-Гемпшир...

– Тогда уж лучше в Японию.

– Туда можем поехать вдвоем – но сначала навести брата.

Оставив глину на круге, она вышла из комнаты. Только через два дня он – случайно – узнал, что она говорила с его секретаршей, и та рассказала, как растревожил мистера Уолгрина неожиданный телефонный звонок. Чуть позже он понял, что Милдред уехала лишь по одной причине – чтобы не заставлять его тревожиться еще и за ее жизнь; но когда он понял это, было уже поздно за что-либо тревожиться.

Она улетала в Нью-Гемпшир дневным рейсом, и Эрнест Уолгрин навсегда запомнил жену такой – нервно рывшейся в сумочке в поисках билета, как рылась она в ней в тот день, когда он впервые встретил ее – давным-давно, и оба они был молоды, и остались такими до этого прощания в аэропорту, вместе, рядом – навеки...

В Вашингтоне, в штаб-квартире Службы безопасности, Уолгрина, пробившегося наконец через бесконечную череду кабинетов к резиденции начальника регионального управления, встретил на пороге знакомый рокочущий бас:

– А-а, нас приветствуют магнаты большого бизнеса! Ну, как, Эрни? Поди, жалко, что ушел тогда от нас, а?

– Когда покупаю новый «мерседес» – то не очень, – отшутился Уолгрин и чуть тише добавил: – У меня неприятности.

– Да. Знаем.

– Откуда же?

– Да мы ведь приглядываем за нашими ребятами. Сам знаешь, стережем президента – вот потому и нелишне узнать, чем там занимаются наши старые кореша – на всякий пожарный.

– Не думал, что до такой степени...

– После случая с Кеннеди – именно до такой.

– Но его же пришили из окна, – вспомнил Уолгрин. – От такого сам черт не убережет.

– Тебе, конечно, лучше знать. Только беда в том, что президентскую охрану ценят не за количество неудавшихся покушений.

– И обо мне вы тоже, выходит, все знаете?

– Знаем, что ты, как считаешь сам, влип в историю. Знаем еще, что если остался бы с нами – сейчас был бы на самом верху. Знаем, что тамошние фараоны чего-то там завозились – как бы ради тебя, но тебе о том ни полслова. Они могут что-нибудь, твои местные?

– Местные, – вздохнул Уолгрин.

– Ага, – начальник управления понимающе кивнул.

Опустившись в кресло, Уолгрин окинул взглядом небольшой, обставленный выдержанной в серых тонах мебелью кабинет – типичное помещение, в котором работают люди, по роду занятий не принимающие большого числа посетителей. Стаканчик виски старым друзьям в таких кабинетах, как правило, тоже не предлагают. Вообще все помещение более напоминало сейф, чем нечто пригодное для работы – и Уолгрин искренне порадовался в душе, что нашел в свое время силы оставить Службу ради толстых ковров, приемов, ежегодных банкетов и прочих симпатичных атрибутов большого бизнеса.

– Я определенно влип в историю, но затрудняюсь даже объяснить, в чем дело... В принципе – всего-навсего телефонный звонок, но вот голос... пожалуй, он встревожил меня. Я знаю, в бизнесе ты не силен, но можешь поверить мне на слово – бывает, встретишься с кем-то и сразу чувствуешь – этот не бросает слов на ветер. И чувствуешь именно по голосу – есть в нем какая-то точность, определенность, что ли. Не знаю. Но тот голос был именно такой.

– Эрни, ты знаешь, как я тебя уважаю.

– Ты это к чему?

– Один телефонный звонок – это еще не основание.

– То есть для того, чтобы ты пустил своих ребят по следу, мне нужно как минимум умереть?

– Ну ладно, кончай. А почему, ты думаешь, этот тип собирается покушаться на твою жизнь?

– Не имею понятия. Он только посоветовал мне принять к защите все возможные меры.

– А в тот день с утра ты не пил?

– Нет, не пил. Я работал.

– Так вот, Эрни, это – обычный звонок съехавшего с ума выпивохи. Самый что ни на есть. И все эти бредни о том, что тебе, мол, нужно купить пистолет, обзавестись охраной и все такое, «потому что я, приятель, собираюсь выбить тебе мозги» – дело совершенно типичное. Да ведь ты же сам знаешь, Эрни.

– Нет. Он говорил всерьез. Те звонки, о которых ты говоришь, я и правда знаю. С нашей компьютерной системой засечь такой звонок ничего не стоило. Я знаю эти звонки. И я знаю разницу. Это был не сбрендивший пьяница. Не знаю, почему я это чувствую, но можешь верить мне – он говорил серьезно.

– Эрни... боюсь, мне нечем тебе помочь.

– То есть?

– А что мне писать начальству? Что пришел Эрни Уолгрин, посмотрел мне в глаза – что ты сейчас как раз и делаешь – и я, неизвестно почему, вдруг понял, что положение и впрямь аховое? Так сказать, почуял нутром?

– Можешь что-нибудь посоветовать? Денег у меня не так мало.

– Так действуй.

– И каким образом?

– После того, как у нас из-за спины подстрелили Кеннеди, нас основательно перетряхнули, Эрни. Шума особого не было – но трясли будь здоров.

– Я знаю. Имел к этому некоторое отношение.

Брови хозяина кабинета удивленно метнулись вверх.

– Да? Ну, как бы то ни было, толку от этого оказалось немного – что там голове у парня вроде Освальда, заранее ведь не узнаешь; цель была только одна – показать Джонсону, что Служба, которая его охраняет – уже вовсе не та, что проворонила убийцу его предшественника. Однако после чистки многие толковые ребята – действительно толковые – ушли, Эрни. Видно, здорово обиделись. И не нам их винить. Так вот у них теперь собственное агентство...

– Предлагаешь мне отставных полицейских в мундирах без погон? Благодарю покорно.

– Не думай, это не обычное охранное заведение. Они пашут на больших шишек – стерегут заезжих глав правительств, послов, охраняют их резиденции и все такое. Работают даже лучше, чем мы – и то сказать, их клиенты не имеют привычки, сойдя с трапа, ручкаться с каждой шантрапой. Я от этого просто с ума схожу. Слушай, какого черта президентом обязательно становится политик? Выбрали бы кого-нибудь... Говарда Хьюза, не знаю... Нет – все политики. – Он помолчал. – А что ты говорил, будто имеешь какое-то отношение к чистке?

Уолгрин пожал плечами.

– Я делал для президента кое-какую работу, – произнес он. – По охранному ведомству.

– А для какого именно президента?

– Для всех. Вплоть до нынешнего.

Охранное агентство бывших сотрудников Службы безопасности называлось «Палдор». Отрекомендовавшись также бывшим сотрудником Службы, Уолгрин был препровожден на сей раз в кабинет того типа, к которому он привык – хороший вкус в сочетании с элегантной строгостью.

Цветущие вишни и блестящая лента Потомака за окнами. Скотч со льдом. Внимательный взгляд, полный сочувствия. Собеседника Уолгрина звали Лестер Пруэл, и о нем Уолгрин кое-что знал. Внешне мистер Пруэл являл собой тип загорелого блондина шести футов ростом, с внимательным, острым взором голубых глаз. В облике его ощущалась некая вежливая непринужденность, которую никогда не увидишь у сотрудников правительственного аппарата – безошибочный признак того, что этот человек сам принимает решения. Решением, которое он принял в отношении Эрнеста Уолгрина, было категорическое «нет».

– Я бы рад помочь, – Пруэл покачал головой, и в солнечном луче вспыхнули его тщательно зачесанные назад светлые с сединой волосы, – но, приятель, это же всего-навсего телефонный звонок.

– Я хорошо заплачу.

– Мы берем не меньше ста тысяч – и это так, приехать посмотреть. А представь, во сколько встанет настоящая работа. Имей в виду – мы ведь посылаем не компанию отставных сержантов в синих пижамах, которым осталась пара шагов до биржи труда. Наша охрана – с гарантией.

– Да, выйдет немало.

– Милый мой, да мы бы сделали все за так – если бы были уверены, что на то действительно есть причина. Связи со своими мы стараемся поддерживать. И уж если на то пошло, с удовольствием предложили бы тебе, Уолгрин, место в нашей конторе. Только, похоже, для старой служебной собаки ты и так весьма недурно устроился.

– Мне угрожает смерть, – ответил Уолгрин.

– Слушай, ты в последнее время не слишком налегал на секс? В нашем возрасте такое случается – теряешь вдруг чувство меры. Мы-то с тобой ведь хорошо знаем, что один телефонный звонок...

Вечером следующего дня Эрнест Уолгрин из Миннеаполиса, штат Миннесота, вылетел в Манчестер в Нью-Гемпшире для опознания трупа своей жены.

Шприц вонзили в затылок – словно желая ввести что-то прямо ей в мозг. Но шприц был ветеринарным – и в мозг не было введено ничего, кроме длинной толстой иглы. Иглы и струи воздуха.

Струя воздуха, попавшая в сосуд – смерть наступила почти мгновенно. Тело обнаружили на заднем сиденье машины, принадлежавшей брату Милдред. Никаких отпечатков ни в машине, ни на самом шприце найдено не было. Как будто кто-то – или что-то – незамеченным появился в этом безмятежном северном краю лишь для того, чтобы сделать свое дело – и затем исчез также незамеченным. Мотивы были тоже неизвестны.

К прилету Уолгрина гроб с телом Милдред был уже в аэропорту. Рядом с носилками, глядя в пол, стоял Лестер Пруэл.

– Прости, старик. Мы правда не знали. Можешь на нас полностью рассчитывать. Прости, прошу еще раз... правда, прости. Сам понимаешь, мы подумали – мало ли, телефонный звонок... Слушай, мы не можем вернуть ее тебе – но защитить тебя в наших силах, если ты, конечно захочешь этого.

– Да, – коротко ответил Уолгрин.

Милдред, подумал он, хотела бы этого. Жизнь... Милдред так любила ее – и не простила бы живым пренебрежения к ней из-за одной лишь ее смерти.

Похоронили ее на кладбище в Аркадии, в окрестностях городка Оливия, округ Ренвилл, в краю зеленых полей, где родился отец Эрнеста, в земле, на которой колеса трактора его сына оставили след там, где некогда шел за плугом дед Уолгрина.

Никогда еще тихий городок Оливия, штат Миннесота, не видел таких странных похорон. Мужчины в дорогих костюмах останавливали идущих к могиле участников траурной процессии, чтобы проверить содержимое их карманов. Бизнесмен из Оливии, старый друг Эрнеста и его семьи, даже предположил, что под пижамами у этих парней спрятаны устройства наподобие миноискателей, реагирующие на малейший признак металла.

С утра прочесали лесок на ближнем холме, выгнав оттуда рассерженного охотника. Когда он отказался покинуть рощу, у него забрали ружье, а в ответ на угрозу пойти в полицию невозмутимо ответили: «О'кей – но не раньше чем кончатся похороны, приятель».

Странной была и машина, в которой Эрнест Уолгрин приехал на похороны. Ребристая резина ее протекторов оставляла в мягкой весенней земле колею глубиной в добрых четыре дюйма; автомобиль даже на вид имел необычный вес, и когда некий юный горожанин как-то просочился сквозь кордон молчаливых парней, все время окружавших автомобиль, то с удивлением рассказывал, что металл кузова «не гудел, если по нему стукнуть».

Какая там машина – настоящий танк, замаскированный под автомобиль; и уж наверняка не один ствол скрывался в кейсах, под сложенными газетами и пиджаками молчаливых спутников Эрнста.

Местные жители наперебой убеждали друг друга, что Уолгрин, как видно, связался с мафией.

– Бросьте, – возражали другие. – Эти парни ничуть не походят на мафиози, вы же сами видите.

– Ну да, – не соглашались третьи. – Они за это время уже так обамериканились, что ничем не отличаются от нас с вами.

– Кто-то вспомнил, что Эрнест Уолгрин когда-то работал на правительство – по крайней мере, так говорили.

– А, тогда все понятно, Эрни, значит, шпионит для ЦРУ. Им и приходится его охранять – видно, в свое время поубивали чертову уйму русских.

Уолгрин, не отрываясь, следил, как белый гроб с телом Милдред опускали в узкую щель могилы, и в который раз подумал, как же мало последнее пристанище. И при мысли о том, что Милдред навсегда останется в этой узкой дыре, он наконец не выдержал. Плакать было можно – все равно не осталось ничего, кроме слез. И убеждать себя, что здесь вовсе не Милдред опускали сейчас в вечную тьму, а лишь ее тело – сама Милдред исчезла, как только жизнь покинула ее. И, вспомнив ее, в толчее аэропорта нервно рывшуюся в сумочке, он устало подумал: кем бы он ни был, прошу его лишь об одном – пусть быстрее кончает со мной, и баста.

Не осталось ни ненависти, ни жажды мести – только скорбь и желание, чтобы все поскорее кончилось.

Осмотрев дом Уолгрина, ребята из «Палдора» единодушно решили, что оставаться там более чем рискованно – слишком много входных дверей и слуховых окон.

– Просто рай для убийцы, – констатировал Пруэл, лично вызвавшийся руководить охраной Уолгрина.

Предложение оставить дом Уолгрин принял с радостью – Милдред все еще была здесь, в каждой комнате, в каждом предмете – от гончарного круга на полу до треснутого зеркала в ее спальне.

– У меня есть зимний домик в Солнечной долине, – ответил он Пруэлу. – Но, понимаешь... мне нужно будет чем-то заняться. Чтобы думать поменьше. А то, боюсь, я сойду с ума.

Пруэл ободряюще похлопал его по плечу.

– Работой мы тебя обеспечим.

Домик в Солнечной долине Пруэл назвал идеальным убежищем, заметив, что нужно будет лишь «кое-что обновить». Деньги у Уолгрина отказались брать наотрез, а чтобы отвлечь его от мрачных мыслей. Лес Пруэл посвящал его в тайны последних достижений охранной техники.

– До сих пор – и на протяжении всей истории – традиционными средствами защиты были стены, башни, вооруженные охранники и тому подобные дела. Пока не разработали этот вот новый принцип. Кто на него первым наткнулся – не знаю, но изменил он все на корню. Теперь тебя охраняют фокусы!

– Что – колдовство?!

– Нет, нет! Именно фокусы, вроде Гудини. Трюки. Иллюзия. Наша задача – просто-напросто одурачить противника, показать ему то, чего нет. Звучит, может, и не очень убедительно – но на самом деле это самая надежная штуковина, которую когда-либо рожали человеческие мозги. Если бы так охраняли Кеннеди, он бы точно остался жив – Освальд попросту бы не знал, куда целиться.

Уолгрин следовал за ним по пятам и, слушая объяснения Пруэла насчет очередного хитрого устройства, мало-помалу осознавал всю гениальную простоту идеи. Иллюзия. Не предотвратить действия убийцы, а побудить его к их совершению – и заманить его таким образом в собственную ловушку.

Первыми заменяли стекла во всех окнах дома; новые имели вполне заурядный вид, но то, что смотревшему через них снаружи могло показаться внутренностью комнаты, было на самом деле лишь видимостью предметов в поляризованном стекле.

К дому вели две асфальтированные дороги, абсолютно открытые – ни шлагбаумов, ни ворот; но если вдруг водитель, ехавший по любой из них, получал от высокого человека в егерской куртке – агента «Палдора» – приказ остановиться и отказывался почему-либо его выполнить, в асфальте спереди и сзади машины нарушителя в долю секунды появлялись два черных провала.

Травянистый склон холма скрыл испытанную еще во Вьетнаме электронную систему распознавания – она узнавала находившихся поблизости людей по составу пота. А на окрестных пригорках, в уютных коттеджиках расположились приехавшие на отдых холостяки – которые в действительности все до одного были людьми из «Палдора».

Внешне же дом Эрнеста Уолгрина все так же походил на милое сельское обиталище. И убийца, наблюдавший с ближайшего холма за хозяином, мирно копавшимся в саду, наверняка остался бы в полной уверенности, что сможет расправиться с ним когда пожелает – но лучше, конечно, сделать это немедленно, пока проникнуть в дом не составляет никакого труда.

Если же убийца вдруг вознамерился бы осуществить свой замысел на расстоянии при помощи снайперской винтовки, главный пульт охраны тотчас получил бы сигнал от уютно расположившейся в садике своего дома пожилой дачницы – и владельца винтовки ожидали неминуемый промах и как следствие – пуля в собственном черепе.

Поняв, что ни одна живая душа не сможет застать его врасплох в этой невидимой крепости, Уолгрин жалел лишь об одном – Милдред могла бы остаться в живых, позаботься он обо всем этом раньше. Ничто не могло подобраться к сосновой хижине незамеченным – кроме летней жары, пришедшей в начале августа с великих американских равнин и окутавшей знойным маревом всю длину. И когда температура достигла 32 градусов, летучее вещество, с весны ждавшее своего часа в фундаменте, в мгновение ока распространилось по всему дому – и взрыв, эхо которого услышали все обитатели Солнечной долины, в мгновение ока стер хижину с лица земли.

Вместе с ее единственным обитателем – Эрнестом Уолгрином.

В Вашингтоне рапорт о случившемся лег на стол президента Соединенных Штатов. Физик по образованию, выпускник Аннаполиса, президент в жизни подчинялся непреложному правилу – не паниковать.

– Мотивы убийства установлены? – спросил он.

– Сэр, это не просто убийство.

У помощника был такой мощный южный акцент, что если его собеседником оказывался северянин, он мог вволю побарабанить пальцами по столу, пока его визави медленно разбавлял густой сироп из "а", "о" и "э" редкими согласными звуками.

– А что же тогда?

– Мы считаем, что это террористический акт, задуманный как предупреждение – предупреждение нам всем, сэр.

– Тогда отправьте дело в Службу безопасности. В конце концов, они отвечают за мою охрану. Я уверен, что охрана этого... пострадавшего несколько уступала моей; к тому же, насколько я знаю, террористические акты совершаются в основном против членов правительства – например, президента.

– Этот случай непохож на другие, сэр. Видите ли, сэр, люди из Службы утверждают, что охрана потерпевшего не уступала вашей – она превосходила ее. Но люди, которым удалось его убить... известили, что вы, сэр – следующий в их списке.