Мельников ВалентинМой старый друг Мефистофель

Мельников Валентин

МОЙ СТАРЫЙ ДРУГ МЕФИСТОФЕЛЬ

Я слишком стар, чтоб знать одни забавы,

И слишком юн, чтоб вовсе не желать.

Гете, "Фауст".

Телефонный звонок прозвучал как раз в тот момент, когда Евгений Бородин уже совсем было собрался пообедать и достал ключи, чтобы запереть дверь своей юридической конторы. Помедлив несколько секунд, он все же взял трубку и узнал голос старого друга Кастуся Костича.

- Привет Женя! Надо встретиться. Не мог бы заглянуть ко мне в лабораторию? Ей-богу, ты мне очень нужен. Ближе к вечеру? Жду.

Бородин освободился за час до наступления поздних июньских сумерек. В институтской лаборатории никого, кроме Кастуся, уже не было.

- Так что у тебя стряслось, дружище? - с ноткой веселой иронии спросил Евгений, намекая на размеренную, спокойную институтскую жизнь.

- Представь себе - действительно стряслось! Я наконец закончил свое исследование и получил обнадеживающие результаты, - сказал Кастусь со счастливо-смущенной улыбкой человека, впавшего в состояние легкой эйфории от огромной удачи и еще не успевшего привыкнуть к реальности происшедшего.

- И что это за результаты?

- Многократная экспериментальная проверка на живом материале подтвердила перспективность метода реабилитации организма с нарушенным балансом клеточных повреждений, проще говоря его омоложения.

Бородин знал, что Костич, вот уже десять лет работая на стыке трех наук геронтологии, генетики и гистологии, занимается научными исследованиями по проблеме старения и продления жизни человека. Два года назад эту тему не то чтобы закрыли, но перестали финансировать за неимением средств. Бросить на полпути дело, которое стало смыслом его жизни, Кастусь не мог и продолжал исследовательскую работу на собственные скромные деньги, зарабатываемые чтением лекций и публикациями в отечественных и зарубежных изданиях. Кастусь был одинок и вел аскетическую жизнь. Жена от него ушла, не выдержав лишений, а взрослый сын уже давно жил отдельно собственной благополучной жизнью и иногда помогал отцу.

Костич протянул Бородину открытую на второй странице газету с интервью, которое взял у него известный в городе журналист.

- Почитай, а я тем временем заварю чайку.

Интервью начиналось с популярного изложения точки зрения профессора Костича о причинах старения человеческого организма. По мнению ученого, этот процесс происходит сугубо на клеточном уровне. Человек живет за счет пищи, воды и воздуха. Но они же содержат токсины и другие элементы, повреждающие клетки. Особенно опасны так называемые свободные радикалы - молекулы - убийцы. Молодой организм способен справляться с регенерацией поврежденных и отмирающих клеток, но постепенно повреждающие факторы начинают опережать эту функцию, баланс нарушается и наступает дряхление. Однако так ли уж оно неотвратимо? Если постоянно нейтрализовать повреждающее воздействие на клетки, то старость можно значительно отодвинуть. И такая возможность благодаря разработанной Костичем методике стала реальностью.

- Ну, что скажешь? - спросил Кастусь, когда Евгений отложил газету.

- Если в твоих выводах все верно, то ты совершил величайшее открытие, способное многое изменить. От всей души поздравляю, рад за тебя.

- Спасибо. Вот хочу с тобой посоветоваться... На мое интервью уже откликнулось несколько потенциальных инвесторов. Особую настойчивость и заинтересованность проявляет российско-американская компания "Real property"...

- Постой, постой, я краем уха слышал, что у этой компании не очень хорошая репутация. Надо узнать поточнее... А пока может повременишь с ней?

- У меня сложилось немножко другое мнение. Вроде бы солидные люди, прекрасный офис. Даже не верится... Может это просто твоя вечная профессиональная подозрительность, а, товарищ полковник?

Упоминание о полковнике было намеком на прошлое Бородина, когда он служил начальником уголовного розыска областного управления внутренних дел. С тех пор много воды утекло. Внезапно умерла жена, навалилось столько хлопот, что пришлось уволиться в отставку по выслуге лет. Но отдыхал он недолго - открыл собственную юридическую контору, приспособив однокомнатную квартиру на первом этаже панельного дома, которую обменял на свою новую машину "Жигули". Работал здесь Бородин без помощников, один в двух лицах: адвокатом и юридическим консультантом.

После разговора с Бородиным Костич решил отложить на некоторое время переговоры с "Real property" и направил доклады о своей научной работе в несколько солидных инстанций.

Однако компания вскоре вновь дала о себе знать, предложив еще более выгодные условия для реализации разработанного Костичем проекта. Причем в весьма настойчивой форме рекомендовала побыстрее дать согласие. Деликатному Костичу такая грубоватая напористость не понравилась, и он отказался от сотрудничества с компанией.

Последовавшие затем события приобрели совершенно неожиданный оборот. Утром у своего дома Костич был внезапно остановлен двумя рослыми парнями и посажен в автомашину. Ему надели наручники и, прижав лицом к коленям одного из похитителей, вывезли, как показалось Костичу, куда-то за город. Он не увидел ни улицы, ни дома, так как на глазах была плотная темная повязка. Ее сняли только в погребе, куда Кастусь , рискуя поломать ноги, спустился по приставной лестнице с помощью похитителей. Здесь при тусклом свете электрической лампочки он, наконец, смог хорошенько оглядеться. Местом его заточения был просторный погреб с деревянным настилом , кирпичными стенами и потолком из бетонных плит. Кроме старого матраца, рваного одеяла, серой подушки и оцинкованного ведра, здесь ничего не было. В погреб не долетало ни звука; время тянулось убийственно медленно. Два раза в день парень в спецназовской маске приносил еду - кружку чуть прислащенного чая с куском хлеба. Костич решил стоически держаться до конца и не терять собственного достоинства.

На третьи сутки двое в масках вывели его в темную комнату, усадили за стол, направив в лицо свет настольной лампы и, не назвав себя, сразу приступили к делу - потребовали выдать известную документацию. В противном случае пообещали бессрочную изоляцию. Костич невольно усмехнулся этому мягкому слову в устах бандитов. Он понимал, что его похитители спешат и блефуют, зная, что время работает не на них. Поэтому нельзя соглашаться с их требованиями.

Однако здоровье Костича вскоре внесло свои поправки в ход событий. Перенесенное потрясение и нервное напряжение привели к развитию стенокардии. Костич потребовал провести лечение. Поздним вечером его с завязанными глазами посадили в машину, отвезли на окраину города и ... отпустили.

Дверь в его квартире оказалась открытой, в комнатах все было перевернуто вверх дном. Такой же разгром был учинен и в его лаборатории. К счастью, то, что искали ночные гости, хранилось в институтской канцелярии.

* * *

Рассказ Кастуся потряс Евгения. Чтобы вот так нагло похитить известного ученого, держать его в погребе, угрожать - такого даже он, видавший виды, никак не ожидал. Значит все намного сложнее и опаснее, чем он предполагал.

Было похоже на то, что не найдя искомое в лаборатории и в квартире Костича, не добившись результатов от его похищения и столкнувшись с проблемой серьезного ухудшения здоровья узника, бандиты посчитали более выгодным выпустить Костича на свободу и, устроив слежку, выйти на место хранения его материалов.

После исчезновения Кастуся Евгений несколько раз встречался с одним из своих лучших учеников - заместителем начальника УВД по оперативной работе Андреем Мудровым. По приказу Мудрова были проведены активные оперативно-розыскные мероприятия, позволившие выйти на несколько обоснованных версий. Одна из ниточек потянулась к компании "Real property". В досье на нее появились сведения, что копания занимается продвижением на российский рынок американских телекоммуникационных аппаратов и технологий, оказанием услуг по скупке-продаже недвижимости. Но наряду с этой официальной деятельностью, была и теневая: участие в финансовых "пирамидах", незаконное производство и продажа спиртных напитков, крупные сделки с поставкой за рубеж нефтепродуктов в обход таможенных правил. Руководит всей этой бурной деятельностью президент компании Аркадий Петрович Одинцов - бывший номенклатурный партийный деятель, а ныне магнат, прибравший к рукам несколько предприятий, крупных магазинов, складов и городскую вечернюю газету с типографией в придачу.

Госпитализация Костича прошла успешно и через три недели его выписали из клиники.

Другим событием стал приезд представителей Британского научно-исследовательского института по проблемам генетики и геронтологии. Они согласовали с Костичем протокол о намерениях, из которого явствовало, что английская сторона весьма заинтересована научным открытием российского коллеги и готова финансировать клиническую проверку и продвижение на рынки сбыта соответствующих технологий.

Евгений посоветовал Кастусю временно пожить у него, полагая, что переговоры с англичанами могут подтолкнуть бандитов к активным действиям.

Неделю было тихо, а потом начались неприятности. Начальница институтской канцелярии Зотова сказала Костичу, что не может больше держать у себя его материалы, так как получила за это замечание от директора института.

- Если не возражаешь, перевезем их ко мне, - сказал Евгений. - Только позволь сделать это по моему плану. Завтра к обеду я заеду в милицейской машине на хозяйственный двор института, ко второму подъезду, а ты обеспечь, чтобы материалы можно было быстро забрать.

Все прошло так, как задумал Бородин. Однако у него все время было ощущение чьих-то глаз за спиной. "Кажется - или в самом деле профессиональная слежка?" - гадал он и не мог найти точного ответа.

Затем начались ночные звонки с угрозами Костичу. И вдруг Бородину позвонили из приемной Одинцова - передали учтивое приглашение встретиться с господином президентом в любое время по вопросу, представляющему взаимный интерес.

Офис "Real property" находился на тихой улице, довольно далеко от центра города, в двухэтажном здании, облицованном розовым туфом, которое резко выделялось среди обшарпанных соседних домов. Бородин нажал кнопку звонка у двери в караульное помещение с примыкающими к нему массивными раздвижными воротами. Коренастый молодой человек в камуфляже пригласил его в помещение и, спросив как о нем доложить, коротко переговорил с кем-то по прямому телефону. Щелкнул электрический запор, и Бородин по аккуратной бетонной дорожке, обрамленной кустами роз, прошел в сопровождении другого молодого человека в такой же униформе в здание. поднялся на второй этаж и через приемную без задержки был препровожден в кабинет президента компании. Аркадий Петрович встретил его с оттенком вельможного благорасположения и, неспешно встав из-за стола, подал руку. Она была мясистой и мягкой, словно без костей, как плюшевая детская игрушка. Впечатление такой же плюшевой мягкости производило и его крупное лицо и дородная, но с годами ставшая рыхлой от кабинетной жизни, тяжеловесная фигура. Аркадий Петрович пригласил гостя присесть в кожаное кресло у маленького столика и сам опустился в такое же кресло напротив.

- Ну-с, - сказал он, весело потирая руки, - что будем пить? - чай, кофе... а может, покрепче?

Бородин выбрал кофе. Чтобы заполнить паузу, Одинцов снял очки и начал протирать их носовым платком. Его маленькие глазки в припухлых веках хитро щурились, пронзительно изучающе скользя по лицу гостя. Сейчас этот постаревший благообразный Одинцов мало был похож на человека, с которым пришлось столкнуться Бородину лет тридцать назад при очень неприятных обстоятельствах. Бородин хорошо помнил их встречу, однако не спешил показывать это. Одинцов словно читая его мысли, сам напомнил о ней.

- Вот увидел вас, Евгений Васильевич, и сразу вспомнил, что мы с вами, оказывается, уже давно знакомы, - с веселым оживлением сказал он.

- Да, я тоже припоминаю, - откликнулся Бородин, не сдержав легкой усмешки.

Одинцов уловил ее и ответил с ноткой добродушного примирения:

- Что поделаешь, жизнь нас крутит и несет...

"А ты все такой же ловкий, - отметил про себя Бородин. - Умеешь плыть по течению. Теперь хочешь, чтобы я забыл о твоих прошлых гадостях, которые ты мне причинил".

Одинцов был тогда первым секретарем одного из городских райкомов партии, а Бородин - начальником отделения уголовного розыска в районном отделе внутренних дел. Вместе с начальником райотдела он был вызван в райком в связи с участившимися грабежами и разбоями. Волны этих преступлений не были явлением районного масштаба, они захлестнули всю страну и являлись ничем иным, как массовым переделом "теневого" капитала. Доморощенные капиталисты, научившиеся как-то сосуществовать с чуждым им советским государством, столкнулись с новой неожиданной бедой - уголовниками всех мастей. Почуяв, где лежат большущие и легкие на отъем деньги, криминальная братва начала подчистую прибирать к рукам нажитые "цеховиками" капиталы. И вновь над страной зловеще замаячил лозунг: "Грабь награбленное!"

Эта напасть застала врасплох подпольных миллионеров, и они молча расставались со своими богатствами, даже не думая обращаться за помощью в милицию, справедливо полагая, что закон не на их стороне.

Бородин, как и многие его коллеги, конечно же знал, что происходит и в городе, и в области, и в стране. Но противостоять разгулу преступности, которая чаще всего носила латентный характер, было очень трудно. Даже в тех случаях, когда грабителей ловили с поличным, потерпевшие "теневики" отказывались участвовать в опознании своего имущества и заявляли, что никто их не грабил.

Партийные органы, как правило, не вмешивались в подобные происшествия. Но на сей раз, видимо, пострадали интересы людей, близко связанных с Одинцовым. Он обвинил районную милицию в бездействии и как пример привел случай ограбления некоего гражданина Шевчука.

Начальник милиции и его подчиненный молча переглянулись - Шевчук с заявлением не обращался и сам факт не был зарегистрирован в райотделе.

- Ну, что молчите? - наседал секретарь.

- Гражданин Шевчук к нам не обращался, а по вашему сообщению примем все законные меры, - сказал Бородин.

Его слова привели Одинцова в бешенство.

- Вы что там в своей милиции - сидите и ждете, когда к вам придут, да еще бандитов приведут? - загремел он.

Оба получили тогда крутой нагоняй. Начальнику милиции объявили строгий выговор по партийной линии, а Бородина освободили от должности и перевели в другой райотдел простым оперуполномоченным.

После этих событий они ни разу не встречались. Год спустя Одинцова назначили на должность управляющего делами обкома партии, где он быстро прослыл способным хозяйственником. В его ведении были спецмагазины, буфеты, дачи, квартиры для привилегированной верхушки, путевки в санатории - короче, все материальные блага, недоступные простым смертным.

Предметом особой опеки управляющего делами было дачное хозяйство неофициальная загородная резиденция партийных боссов, укрытая от посторонних глаз в великолепном зеленом массиве. Здесь все шло по строгому регламенту даже места за пиршественным столом были распределены по рангам. Никто, кроме управляющего, не имел права входить в кабинеты и спальные помещения, отведенные секретарям обкома. Будь на месте Одинцова человек, менее стойкий к спиртному, он неминуемо стал бы алкоголиком, так как банкеты в резиденции устраивались часто, гости нагружались спиртным до потери сознания. Управляющий всегда появлялся в начале застолья, а потом исчезал до времени развозки по домам пьяненьких гостей. Под его руководством все происходило четко, как по нотам, и областная элита была вполне довольна управляющим. Даже когда случались проколы в виде краж, совершенных собственными сотрудниками, Одинцов умело обставлял все так, чтобы сор не выносился из избы. Схема была хорошо известна Бородину: из обкома в УВД поступало сообщение по телефону о краже с просьбой разобраться, но в сводку не включать. Как только милиция находила виновников кражи, следовало телефонное указание не возбуждать уголовное дело по причине якобы полного восстановления ущерба и принятия дисциплинарных мер.

Полузабытые воспоминания молнией пронеслись и растревожили память Бородина. И хотя он ничем не выдал своих чувств, пристальный взгляд Одинцова уловил настроение собеседника. Глаза его жестко сузились, но он тут же спохватился и поспешил развеять неловкость.

- А не распить ли нам все-таки по рюмочке-другой коньяку? А то кофе слишком возбуждает.

Он подошел к бару и достал бутылку.

- Настоящий, французский, - заметил Одинцов, разливая по рюмкам искрящуюся жидкость.

Пока хозяин нарезал лимоны, Бородин успел присмотреться к рюмкам искрящуюся жидкость.

Пока хозяин нарезал лимоны, Бородин успел присмотреться к рюмкам искрящуюся жидкость.

Пока хозяин нарезал лимоны, Бородин успел присмотреться к рюмкам искрящуюся жидкость.

Пока хозяин нарезал лимоны, Бородин успел присмотреться к кабинету. Он был большой и уютный. Длинный стол для совещаний, книжный шкаф, бар и письменный стол отливали янтарным блеском полированного ореха. Черный кожаный диван, две акварели на стенах, белоснежные оконные шторы, волнами спадающие к полу, великолепно дополняли интерьер.

- Вы, наверное, догадываетесь о цели нашей встречи и поэтому не будем тратить время на предисловия, - наконец приступил к делу Одинцов. - Мы заинтересованы в сотрудничестве с господином Костичем и хотели бы ему помочь...

- А вы полагаете, что он нуждается в помощи?

- Знаете, до нас ведь тоже дошли слухи о его похищении. Боюсь не случилось бы худшее. Вам это особенно должно быть понятно. Мы предложили господину Костичу солидную финансовую поддержку и практическое продвижение его открытия. К сожалению, он отказался от сотрудничества с нами. Не оспаривая его право самому выбирать партнеров, я тем не менее совершенно убежден в том, что сотрудничество с нашей компанией пошло бы ему только на пользу и защитило бы от покушений на него. Для этого у нас достаточно возможностей.

- Прекрасно. Но что же вы хотите от меня?

- Насколько мне известно, вы давно знаете друг друга, и господин Костич прислушивается к вашему мнению. Вы. полагаю, уже сделали некоторые выводы из случившегося с ним. Согласитесь, мы живем сейчас в такое время, когда цивилизованная гражданская защищенность человека становятся иллюзией. Милиция, другие правоохранительные органы уже не те... обеднели, ищут, как сейчас говорят, спонсоров. Рассчитывать на силу закона, увы, не приходится. Говорю это со всей прямотой, сознавая, что вам как профессионалу, отдавшему три десятка лет борьбе с преступностью, это неприятно слушать. Но что поделаешь, се ля ви. Те, кто заинтересовался господином Костичем, так просто не остановятся, доведут дело до конца, уж будьте уверены.

- Что вы имеете в виду?

- Поймите правильно, я строю пока только предположения. На мой взгляд, вашему другу угрожает реальная опасность, с ним могут сделать все, что захотят.

- И единственный выход - броситься в ваши объятия?

Одинцов мгновенно разгадал затаенный смысл этой саркастической реплики вывести из себя, заставить проговориться. Он мягко, располагающе улыбнулся и сказал:

- Вы умный человек. Но, ей-богу, зря подозреваете меня в злых намерениях. У меня, как я уже сказал, есть свой интерес к господину Костичу, но я действую открыто, стараюсь убедить его и вас в собственной же пользе. Ничего навязывать, повторяю, не собираюсь. Как говорится, вольному воля.

Доводы Одинцова не убедили Бородина. Его подозрения о том, что именно он косвенно или прямо приложил руку к похищению Костича, еще больше усилились. Внимательно вслушиваясь в слова Аркадия Петровича, он вновь и вновь возвращался к одному парадоксальному наблюдению. "Вот ведь закоренелый лжец и негодяй, - думал Бородин, - а как умеет казаться приятным и даже искренним. Наверное, таково свойство всех незаурядных представителей этого бесовского племени".

Они расстались внешне доброжелательно. Бородин коротко пообещал переговорить с Костичем. Но Одинцов был раздосадован его подспудным сопротивлением. Да, недооценил он этого старого служаку. И вот еще какое дело - неизвестно, что же так связывает его с Костичем. Мужская дружба? Чепуха. За всю жизнь Аркадий Петрович ни разу ни с кем не дружил и не понимал, что это такое. Всех людей он делил на три категории: нужных, бесполезных и врагов. Первые причислялись им к цвету общества, с ними он всегда старался ладить, заискивал и извлекал от этого для себя пользу; ко вторым, - а их было большинство, - относился как к быдлу; третьих, если те были в силе, держал за правило по возможности обходить, а если слабели - помогать топить. И эта раз и навсегда избранная линия поведения до сих пор не подводила его. Но сейчас он вдруг почувствовал какую-то слабинку. "Надо получше разобраться в их отношениях", - решил Одинцов.

Если бы он сделал это раньше, то несколько изменил бы свои взгляды на мужскую дружбу. Кастусь и Евгений родились и выросли в маленьком станционном поселке на Южном Урале, учились в одном классе и жили по соседству. Летом все дни мальчишки проводили на степном, заросшем камышом озере, купались, ныряя с лодки, на предательской трясине лабз жали серпами камыш для коров и были неразлучны во всех своих предприятиях. Окончив школу, оба уехали в областной центр, где поступили в разные институты: Кастусь - в медицинский, Евгений - в юридический. Но жили в одной комнате, которую снимали в домишке пожилой вдовы. После окончания института Кастусь работал терапевтом в областной клинической больнице, а Евгений связал свою жизнь с уголовным розыском. Они в один год женились и получили квартиры в новом микрорайоне. У Костича появились способности к научной работе, и он был приглашен на должность ассистента на кафедру патологической анатомии к известному профессору Меньшову. А потом и сам стал профессором и заведующим кафедрой.

Их профессиональные интересы были далеки, но однажды Евгению довелось увидеть, чем же занимается его друг. Следователь прокуратуры, с которым оперуполномоченный Бородин работал над раскрытием убийства, поручил, не ожидая окончательного заключения судмедэкспертизы, проконсультироваться у специалистов о характере ранений на теле убитого. До этого Евгений никогда не был в морге и позвонил Костичу, чтобы оказал содействие. Они встретились на кафедре патанатомии. Кастусь что-то объяснял двум студенткам в белых халатах, которые с женской аккуратностью выщипывали пинцетом волокна нейронов на обрубке потемневшей от формалина человеческой руки. Не привыкшего к подобным картинам Бородина больше всего поразили спокойствие и деловитость, с которой эти милые девчушки расправлялись с рукой неизвестного бедолаги.

Но еще более сильное впечатление оставил морг. Будучи студентом, Бородин, конечно же, знакомился с основами судебно- медицинской экспертизы, но так случилось, что из-за болезни практику в морге пришлось пропустить, и сейчас он впервые попал в это мрачное учреждение. Уже у входа он почувствовал тошнотворный, липкий запах, въедавшийся в одежду и поры тела. Разверстые грудные клетки, животы и черепные коробки на каменных столах, трупы на кафельном полу остро напомнили ему картины Дантова ада и едва не повергли в шок. И среди этого ужаса препараторы с пятнами крови на фартуках невозмутимо оформляли документацию, точили скальпели на кожаных ремнях, какие Бородин видел в парикмахерских, курили, пили чай и вели разговоры о всякой всячине. Стараясь не дышать и никуда не смотреть, Евгений с мучительным усилием над собой выслушал мнение врача по результатам вскрытия убитого человека, и почти бегом покинул морг.

Впоследствии за годы службы в милиции он перевидал немало трупов и смертей, но так и не обрел привычку спокойно воспринимать их. В УВД Бородина считали хорошим сыщиком и порядочным человеком, но кое-кому не нравилось его пристрастие в точности соблюдать права тех, кто сам подозревается в неуважении к закону. За это над ним посмеивались, дескать, шеф угро малость не от мира сего, чересчур интеллигентный. Бородин не обращал внимания на такие разговоры, но всегда испытывал горечь и расстраивался, когда видел, как некоторые сотрудники, повседневно сталкиваясь со злом и насилием, начинают черстветь и усваивать манеру равнодушно-хамского отношения к тем, кто оказывался в их власти.

Конфликты на этой почве случались еще в самом начале его карьеры и один едва не оборвал ее. Руководство УВД командировало новоиспеченного начальника угро в один из отделов внутренних дел в сельской глубинке, где накопилась уйма, как говорят следователи, "висяков без личности" - нераскрытых преступлений, считавшихся безнадежными. Изучив приостановленные уголовные дела и организовав планомерную работу по ним, Бородин сильно поколебал это мнение. Список раскрытых его сотрудниками преступлений увеличивался день ото дня. Среди них оказался один весьма заурядный грабеж - у пострадавшего отобрали часы и ботинки. Бородин вычислил грабителя, опросив жителей округи. Им оказался шестнадцатилетний ученик сельского профтехучилища, не имевший

родителей и живший у дедушки. Когда явилась милиция, дед вынес из комнаты грязный носовой платок, в котором были детали разобранных часов "Победа". Другую улику - старые грязные ботинки нашли посреди огорода.

- Вот стервец Колька, притащил, - а на кой ляд они ему, - охал дед.

Кольку Бородин привез со стройки коровника и перепоручил следователю.

- У меня срочный выезд, - сказал он. - А ты пока составь протокол допроса. Парня подержи у себя, пока не вернусь.

Но вышло иначе. Следователь поспешил отрапортовать районному прокурору о раскрытии еще одного преступления, а тот сходу выдал санкцию на арест парня.

Узнав об аресте, Бородин обозвал следователя чуркой с глазами, попытался убедить прокурора в необходимости смягчения меры пресечения, но напрасно.

Не нашел он понимания и у начальника УВД. Тогда-то и написал свой рапорт об увольнении от службы в милиции, которому, однако, не дали хода, посчитав причину неосновательной.

Бородин хорошо знал, какая судьба ждет мальчишку. Теперь он будет под стражей до суда, а это автоматически сыграет роковую роль - его осудят к лишению свободы. В колонии он станет добычей и рекрутом криминального мира.

Эта бесчеловечная цепочка не давала сбоев потому, что правоохранительная система была заинтересована в ней. В клубок ее корпоративных интересов втягивались все - от участковых инспекторов до судей. Участковые и оперуполномоченные старались ладить со следователями, а те заискивали перед прокурорами, не скупились на презенты (чаще в виде бутылки водки), когда являлись за санкцией на арест или по поводу утверждения обвинительного заключения. А судьи были "в контакте" с прокурорами, потому что опасались, как бы не "настучали" на них в партийные органы. И дирижировал всем этим известный тоталитарный принцип - сбиваться в стаю, думать одинаково и не высовываться.

...Встречаясь с узниками в прокуренных до рези в горле, темных, оштукатуренных "под шубу" и похожих на пещеры казематах, Бородин с трудом скрывал чувство стыда и неловкости перед ними. Методы превентивного задержания, которые применялись к ним, часто не основывались ни на показаниях, ни на уликах, не давали ожидаемых результатов в раскрытии преступлений и лишь нравственно развращали сотрудников милиции, вели к упадку мастерства личного сыска.

* * *

Похищение плохо отразилось не только на здоровье, но и на настроении Костича. Ночные грустные мысли все чаще одолевали его. Он стал серьезно сомневаться в том, что его научная разработка даст благо людям. "Как же я не подумал сразу, - укорял он себя, - что она может стать лакомой приманкой для негодяев, превратиться в источник преступного бизнеса и невиданных масштабов обогащения. И именно негодяи, прежде всего, воспользуются возможностью продлить себе жизнь. Страшно представить, какое кощунственное, разлагающее влияние они будут оказывать на сменяющиеся поколения. А демографический дисбаланс от расширяющегося продления жизни? ..."

У государства Костич не нашел поддержки. Значит, надо искать частных инвесторов. Но где гарантия добропорядочности их намерений? Его уже пытались сломить. Шантаж, угрозы продолжаются и поныне. Рано или поздно бандиты добьются своего. Что же делать?

Этот вопрос стал постоянной головной болью Костича. Им все настойчивее овладевало желание уничтожить документацию, чтобы никто чужой не смог воспользоваться плодами его открытия. В конце концов решение созрело окончательно, и Кастусь почувствовал огромное облегчение.

Теперь уже не имело смысла прятаться под крышей Евгения. Не откладывая, он вернулся домой, сжег все бумаги, оставив лишь статистику лабораторных опытов и наблюдений, и уничтожил готовые к употреблению препараты.

* * *

В один из выходных дней Бородин отправился в универмаг присмотреть себе обувь, а на обратном пути завернул в парк, в котором не был уже много лет. В пору его молодости здесь кипела жизнь, часто играл духовой оркестр, танцплощадка ломилась от молодежи. Теперь он увидел неметеные дорожки, поломанные деревья и скамейки, ветшающие павильоны и ларьки, гнезда отколотых плиток на танцплощадке. Картину запустения дополняли останки многочисленных скульптур вождей и героев революции, которые по мысли местных властей должны были излучать некую идеологическую ауру на посетителей. Но неблагодарные граждане в пылу мстительного порыва свергли и Ленина, и Сталина, оставив одни облупленные постаменты. За компанию с вождями жуткие увечья получили угловато-тяжеловесные статуи серошинельных красных полководцев Ворошилова и Буденного. Гипсовые калеки с отбитыми носами и ржавыми прутьями вместо рук и ног стали прибежищем воробьев и ворон. А будь они чугунными или медными, давно были бы украдены и пущены на переплавку.

Гулять по парку Бородину расхотелось. Уходя быстрыми шагами, он вновь и вновь невольно возвращался мыслями к России. Не уготована ли и ей подобная участь?

В свои 63 года Бородин никак не мог смириться с тем, что он уже отработанный, никому не нужный материал и втайне страдал, когда его называли ветераном на заслуженном отдыхе. Эти слова отдавались в душе погребальным эхом. Нет, он совсем еще не чувствовал себя человеком, исчерпавшим запас жизненных сил.

После смерти жены Евгений остался один в своей трехкомнатной квартире. Сын и дочь с внуками разъехались по разным городам и виделись с ним нечасто. Он привык во всем сам о себе заботиться и не думал связывать жизнь с другой женщиной. Причиной тому было не отсутствие потребности в любви, а скудость выбора, которая становится спутницей многих людей его возраста. Большинство пожилых женщин, которых знал Бородин, были настолько обременены проблемами со здоровьем, нуждой и заботами о детях-внуках, настолько утратили женскую привлекательность, что сама мысль о любовной связи с ними казалась ему противоестественной. Возможно, Бородину просто не везло - точно так же, как с прелестницами, не вступившими еще в пору увядания. Они были либо несвободны, либо стеснялись связи с мужчинами, значительно старше их, либо откровенно продавали любовь за деньги и подарки.

Внешне Бородин выглядел как преуспевающий деловой человек. У него действительно было дело, дававшее неплохой прибыток к пенсии и приносившее некоторое моральное удовлетворение. Но никто не догадывался, как угнетают его неполнота и серое однообразие жизни, какие тоскливые мысли возмущают его жизнелюбивую от природы душу.

Как-то в один из вечеров он взялся перечитывать полузабытого гетевского "Фауста" и был поражен своей схожестью в мыслях и чувствах с героем трагедии. Красивая легенда об этом страстотерпце и его циничном, лукавом и насмешливом поводыре Мефистофеле захватила воображение Евгения. И он поймал себя на мысли, что многое бы отдал за то, чтобы подобно Фаусту насытиться свежими соками и ароматом неизведанной жизни.

Долгие раздумья в конце концов привели его к Костичу.

- Итак, тебя заела суетная жизнь и поэтому ты возжаждал вдруг примерить на себя мое открытие, - сказал Кастусь. - А я разочаровался и в том, и в другом. Знай же документации больше нет. Чтобы не попала в нечистые руки, я сжег ее. Не хотелось тебе говорить, все откладывал... Но это не препятствие к проведению испытаний. Для тебя я все сделаю. Однако скажи, чего ты хочешь? Долгой жизни? Она же тебе не нравится, сам утверждаешь.

- Сейчас - да, но верю, станет другой. Мне до чертиков интересно, какой будет Россия хотя бы лет через двадцать. Она заслуживает лучшей участи. Уже сейчас зреют молодые силы, которые изменят ее. И я тоже хотел бы участвовать в этом.

- Браво, мой друг! Я тоже люблю Россию и верю в нее. Но как ученый не могу не видеть, какие напасти угрожают России, и всему миру.

- Что ты имеешь в виду? Ядерную войну?

- И войну, и болезни, и наркотики, и пьянство, и техногенные катастрофы, и глобальное изменение климата, и многое другое. Но ладно не будем спорить. Ответь на последний вопрос: ты хорошо обдумал последствия в личном плане?

- Понимаю... Жизнь как река, дважды не войдешь. Особенно когда за шестьдесят. Ты на это намекаешь? Однако скажи, чем плох, черт возьми, помолодевший дедушка?

- Узнаешь, когда попробуешь. Может статься, совсем не обрадуешься и будешь проклинать меня как твой Фауст Мефистофеля.

- Мефистофель - дьявол не из самых худших. Нет причин бояться его. А тебя тем более, мой старый друг. Давай попробуем. А там будь что будет.

- Знаю, как ты упрям. Имей в виду, первые результаты эксперимента проявятся через два-три месяца. Все это время ты должен находиться под постоянным медицинским наблюдением. Одновременно надо провести чистку сосудов с помощью специального зонда, а также толстой кишки, печени и почек. Через три года все следует повторить, иначе возможен регресс.

Публикации профессора Костича о его оригинальном методе решения проблемы увеличения продолжительности жизни человека не остались незамеченными в научных и деловых кругах многих стран. Пришло сразу несколько очень лестных предложений о сотрудничестве по использованию нового метода. А одна из крупнейших американских компаний, много лет занимавшаяся решением аналогичной задачи, даже прислала своих представителей для проведения переговоров на месте. Условия предлагались самые благоприятные - полное финансирование, современное лабораторное оборудование, клиника.

Мучимый сомнениями, Костич не дал прямого согласия на предложение, пообещав подумать. Американцы уехали. А на следующий день он снова исчез.

Двенадцать дней поисков не дали результатов. Бородин, исхудавший от переживаний и недоспанных ночей, объездил на патрульных машинах весь город, окраины и дачные поселки, участвовал в оперативно-розыскных мероприятиях, которые проводились отделом по борьбе с организованной преступностью. Острие их по его рекомендации было направлено на компанию "Real property". Появились кое-какие новые зацепки, но предъявить обвинение пока было некому. Прошло еще два дня, и вдруг ранним утром в дежурную часть УВД поступило сообщение об обнаружении трупа на одной из улиц городской окраины. Это был Костич. Вскрытие показало, что причиной смерти стал инфаркт миокарда.

Состояние оглушенности, овладевшее Бородиным в первые мгновения, как только он узнал о случившемся, не проходило и в первые дни открытого доступа к гробу с телом покойного, выставленного в зале медицинского института.

Когда на опущенный в могилу гроб упали первые комки подсыхающей глины, отрешенное лицо Бородина вдруг подернулось гримасой боли. Он быстро отошел в сторону и, отвернувшись от толпы, долго стоял в одиночестве, не вытирая бегущих слез.

Выйдя из дома, Бородин заметил синий "Форд", последовавший за автобусом, в который он сел. В следующие дни было то же самое. Теперь Евгений выходил из дома очень осторожно и выбирал момент, когда на улице были прохожие.

И все же его подстерегли в маленьком магазине, куда он зашел за хлебом и кефиром. Знакомый "Форд" притерся к выходу, двое в темных очках неспеша направились внутрь вслед за ним. Бородин, с молодой прытью оттолкнувшись руками от прилавка, перемахнул в подсобку и черным ходом оторвался от преследователей, а домой приехал на такси, которое доставило его прямо к подъезду.

Этот случай показал, что играть дальше в кошки-мышки нельзя - слишком неравны силы. И он решил пойти на риск, сделать то, чего от него не ждут. Надо поменяться ролями со своими преследователями и самому стать охотником. Но что можно сделать против боевиков, наверняка вооруженных? В голову пришла смешная идея - использовать коварную штучку из арсенала блатной шпаны - втягивающийся в рукав свинцовый шарик на эластичном резиновом жгутике. Находись в другой обстановке, он бы счел эту идею постыдной. Но сейчас его загоняют в угол, другого выбора не остается. Не откладывая, Бородин изготовил это оружие, переплавив в шарик дробь своих охотничьих патронов, а на жгутик пошел отрезок резинового медицинского бинта. Креплением послужили два браслета от старых часов.

Удар выскакивающего из рукава при резком взмахе руки шарика, отрабатывался долго и был доведен почти до совершенства.

Двое парней в "Форде" явно растерялись, когда человек, которого они "пасли", сам сел к ним в машину.

- Поехали, - сказал он.

- Куда и зачем?

- Вы же за документацией охотитесь. Так ведь? Она у меня в конторе.

- ...Ну, где твои бумажки? Выкладывай, - флегматично процедил толстяк с бычьей шеей борца, входя в рабочий кабинет конторы.

- Сначала обговорим условия, - возразил Бородин.

- Ус- ло-вия, - с веселой издевкой пропел другой, помоложе и пошустрее. Ты, папаша, видать, решил повеселить нас...

- Вы совсем обкакаетесь от смеха, когда сюда нагрянут омоновцы.

- Какие омоновцы, что ты мелешь?

- А вы спуститесь и посмотрите.

Уверенность Бородина подействовала - шустрый выскочил за дверь.

- Если соврал, оторву башку, - мрачно пообещал толстяк.

Бородин подошел к окну и сделал приглашающий жест рукой.

- Можешь удостовериться.

Тяжело скрипя половицами, толстяк подошел к подоконнику и, наклонясь, выглянул во двор. Удар по затылку оглушил его, и он соскальзывая с подоконника, осел на пол. Бородин извлек у него из карманов наручники, мобильный телефон и записную книжку, а из-за пояса девятимиллиметровый короткоствольный автомат "Mini Usi" израильского производства. Едва успел проверить, заряжен ли магазин, как хлопнула дверь.

- Ну, гад! - заорал шустрый и осекся.

Черный зрачок ствола и лязг затвора моментально остудили его. Приказав надеть наручники оглушенного напарника, Бородин забрал у него пистолет Макарова, портативный диктофон, вторую пару наручников и мобильный телефон.

- Тебя как завут?

- Виктор.

- Ну, вот что, Виктор, внимательно послушай, что скажу. Тебя мне совсем не жалко - маму твою жалко. Она тебя в муках родила, настрадалась, наверное, пока вырастила, надеялась, а ты стал бандитом. Лично я не хотел бы, чтобы она снова страдала - по поводу твоей безвременной кончины... Короче говоря, чтобы сохранить свою шкуру, сделай одно дело...

Тихий голос и пронзительный, холодный взгляд этого седого человека с усталым лицом выражали такую жесткую решимость, что Виктор, перетрусив, потерянно сник.

- А -а... что нужно? - пролепетал он.

- Позвони Одинцову, скажи, что мы тут мило беседуем и я готов выдать то, что его интересует, но только в том случае, если он лично приедет сюда. И добавь, что разговор будет наедине. Голос твой должен быть спокойным, уверенным и чтоб без шуток.

... Тревожное ожидание затягивалось. Когда стало совсем невмоготу, зазвенел дверной звонок. Бородин впустил гостя, запер дверь и рывком вытащил из-за пояса автомат. Увидев оружие в руках Бородина и своих молодцов в наручниках, Аркадий Петрович рванулся, было, к выходу, но удар кулаком в челюсть поверг его на пол. Оружия при нем не оказалось - подвела самоуверенность.

Не привыкший к такому обращению Одинцов пришел в ярость и готов был наброситься на обидчика, но вовремя сдержался, поняв, что может нарваться на еще большую неприятность. "Купился как последний лох, - с отчаянной злобой думал он, вытирая носовым платком кровь на губах. - Ну, ничего, этот отставной мент мне дорого заплатит".

- Перейдем к делу, - сказал Бородин, усадив Одинцова в кресло. - Меня интересуют обстоятельства смерти Костича.

- Я не врач.

- Знаю. Вы - палач.

- Ложь. Вашего Костича никто и пальцем не трогал.

- Значит, просто гостил у вас, хотите сказать?

- Был, не был... Вот вы у нас в гостях обязательно побываете. И разговор будет особый.

- Угрожаете? Но сначала надо заполучить меня.

- Под землей сыщем, не спрячетесь. И тогда позавидуете Костичу.

Подвели-таки Аркадия Петровича нервы, сорвался, сказал лишнее и не заметил включенный диктофон.

Бородин позвонил Мудрову и попросил прислать оперативную группу для задержания лиц, подозреваемых в причастности к похищению профессора Костича и уличенных в незаконном ношении огнестрельного оружия.

Арест Одинцова наделал много шума. Бородин понимал, какое осиное гнездо разворошил, и пришел к выводу, что оставаться в городе опасно. Пока он прикидывал, куда отправиться, его снова начали "пасти". В одну из ночей разбудил телефонный звонок. Хриплый голос с издевкой спросил:

- Ты еще живой? Ну-ну...

Провокационный звонок не слишком напугал его, но ускорил приготовления к отъезду. Бородин продал контору и ценные вещи. Потом попросил Мудрова оказать еще одну услугу - дать на пару часов машину.

В предрассветных сумерках он простился со своей старой квартирой и попросил водителя передать дубликаты ключей Мудрову, чтобы присматривал за ней. Стремительно поколесив по городу, машина выскочила на загородную автотрассу. Навстречу изредка проносились машины, но сзади ни одной не было видно. Бородин облегченно вздохнул. Через час на железнодорожной станции соседнего города он сел в купе поезда, следовавшего в Алма-Ату.

Давно знавшие Евгения коллеги из алма-атинского уголовного розыска на неделю гостеприимно приютили его, свозили на Медео и помогли сесть в самолет, улетавший в Ганновер.

...Прилетевшие с ним шоп-туристы моментально испарились, а ему спешить было некуда. На ломанном английском языке (немецкого не знал) Бородин кое-как навел справки в аэропорту о недорогом жилье.

Гостиница, которую ему порекомендовали, была человек на шесть, с крохотными комнатушками, зато чистая и самое главное - с полным пансионом. Хозяйка фрау Хильде, вдова лет пятидесяти пяти, одна управлялась с гостиницей и с кормлением постояльцев. Скромность, вежливость и обходительность нового клиента пришлись ей по душе. Узнав, что он ищет работу, фрау Хильде предложила поработать у нее. В обязанности Бородина входили подсобные кухонные работы, покупка продуктов и доставка белья в стирку. Он был весь день на ногах, но платила вдова так скупо, что на жизнь едва хватало.

По вечерам фрау Хильде любила пропустить рюмку-другую ликера с чашечкой кофе и иногда за компанию приглашала Евгения. Они разговаривали о разных разностях каждый на своем языке, но каким-то образом ухитрялись понимать друг друга. Эти беседы немного скрашивали жизнь Бородина. Одиночество в чужой стране, оторванность от привычных дел все больше угнетали его. Просыпаясь в серых сумерках, он с тоской отгонял тягучие мысли о том, что вот и наступил еще один день - такой же безликий, долгий, как вчера, позавчера... Никто его не ждет и не с кем даже поговорить по-русски. В последние дни он несколько раз вдруг замечал, что разговаривает сам с собой. "Здесь, пожалуй заскучаешь и по российской грязи", - с горькой иронией думал он. Экономя деньги, Бородин отказался от многих маленьких удовольствий, оставив неизменной лишь привычку делать по утрам зарядку с пятнадцатиминутной пробежкой и прогуливаться в вечерние часы по улицам, удивлявшим его чисто вымытыми тротуарами, нарядными домами, обилием цветов и аккуратно обрезанными деревьями.

Как-то один из постояльцев гостиницы, немного говоривший по-русски, поведал Бородину, что собирается уехать во Францию, чтобы подзаработать на уборке винограда. "А не поехать ли и мне туда?" - задумался Бородин. Оставаться здесь не имело смысла. Но не только безысходная тоска укрепляла его решимость. С некоторых пор он начал замечать, что его седина покрывается каким-то сероватым налетом, разглаживается кожа на лице, исчезают складки под подбородком и на шее, наливаются молодой упругостью мышцы. Сомнений не могло быть - запущенный Кастусем механизм омоложения заработал! Исподволь совершающийся переход к состоянию, в котором Евгений находился больше тридцати лет назад, постепенно становился все более заметным, настолько заметным, что фрау Хильде стала с нескрываемым любопытством поглядывать на него.

С германским видом на жительство Бородин держал путь во Францию - в облюбованную им виноградную провинцию в междуречье Соны и Роны. Он не отходил от вагонного окна, вбирая в память пейзажи ухоженной объединенной Европы. Сейчас трудно было поверить, что не в таком уж далеком прошлом ее заливала кровь варварской резни, войн, революций и пылали костры инквизиции. Европа сполна заплатила за цивилизацию и первой прошла свой путь к ней. Теперь за цивилизацию платит Африка хаосом междоусобных войн, тысячами и тысячами жертв. А Россия? Страна с великой духовной и материальной культурой, богатая талантами, слишком много накопила взрывчатой энергии, которую безответственные политики ради захвата власти обратили против собственного народа. И это тоже страшная плата за цивилизацию, которая все еще продолжает вноситься. Раздираемая политическими и региональными противоречиями, борьбой за власть, растущей преступностью, разграбляемая олигархами и чиновничьей коррумпированной верхушкой, не до конца порвавшая с тоталитарным прошлым, трагически опаздывающая задействовать свой огромный духовный и природный потенциал перед все новыми вызовами бурного и жестокого ХХ века, Россия надолго замерла в ожидании то ли бури, то ли божьей благодати.

С каждым часом все большее расстояние отделяло Бородина от Родины. Колеса поезда уже стучали по рельсам Франции.

Этот обласканный солнцем край издавна славился своими виноградниками и превосходными винами. В поисках работы он объездил Бургундию, побывал в Вильфранше, Бурн-ан-Бресе, Маконе - типичных провинциальных городах в окружении зеленых виноградных холмов и, наконец, остановился в уютном, со всеми современными удобствами городке, который мало походил на знаменитый Клошмерль Габриеля Шевалье, где некогда разыгрались шумные события по поводу строительства общественного писсуара.

Страда на виноградниках была в разгаре. Евгения сразу же приняли на уборку винограда.

Нашлось и место в такой же маленькой, как у фрау Хильде, гостинице.

Через несколько дней он мало-помалу освоился с работой и со своим новым житьем-бытьем.

Вечером к его столику в кафе подсела девушка.

-Почему тебя не видно на дискотеке? - спросила она. С трудом уловив смысл вопроса, Бородин был готов возмутиться ее фамильярности, но вовремя спохватился. В пустом вестибюле гостиницы он подошел к большому настенному зеркалу и увидел себя, каким был на старых фотографиях. На него смотрел статный симпатичный молодой человек лет тридцати не больше, с пышной каштановой шевелюрой...

В ту ночь он долго не мог уснуть. Рой то тревожных, то приятных и радостных мыслей будоражил его. "Надо начинать новую жизнь, научиться чувствовать себя молодым",- подумал он с облегчающей душу определенностью.

Через две недели Евгений уже знал десятка три слов, несколько обиходных фраз и мог кое-как объясняться по-французски. Он стал завсегдатаем винного погребка, где степенные виноделы за бутылкой молодого "Божоле" или "Бургундского" неторопливо беседовали о ценах на вина и видах на будущий урожай.

Однажды Евгений, переселив себя, решил сходить в дискотеку. Переполненный зал дрожал от грохота, было душно. Он нерешительно остановился недалеко от двери. Задевая его, крутились и дергались разгоряченные тела, звучали выкрики и громкий смех. Преодолев скованность, Евгений поискал глазами, кого бы пригласить на танец, как вдруг кто-то тронул его за локоть. Он обернулся и увидел приветливо улыбающуюся маленькую блондинку.

- Потанцуем ? - спросила она.

Кларин - так звали блондинку - не отпускала его до конца вечера. Она была худощава, почти миниатюрна, не красавица, но в ней было нечто такое, что привлекает мужчин. Кружась с ней, Евгений все больше поддавался исходящему от нее непонятному возбуждению.

Когда стали расходиться, Кларин попросила проводить ее домой. Она первой взяла его под руку и вообще вела себя очень естественно и просто. Пока шли, Евгений успел узнать, что Кларин живет в своем доме, с мужем разошлась год назад по причине его постоянных запоев и одна занимается небольшим собственным винодельческим бизнесом. Так же просто она пригласила его распить по стаканчику "Божоле". Ароматное вино с острым сыром было бесподобно и приятно возбуждало. Кларин, поджав под себя ноги, уютно расположилась на диванчике и напоминала ласковую пушистую кошечку, которую так и хочется погладить. Их разделял маленький столик. Евгений пересел к ней и начал расстегивать ее домашний халатик. Кларин потянулась к его губам.

- Тебе, правда, со мной хорошо? - спросила она утром. - Я такая сумасшедшая.

Ее неистовую страсть, стоны и крики в постели Евгений сначала принял за притворство. Он знал эти хитрые уловки некоторых дам. Но теперь сомнений не оставалось - Кларин действительно была редкостно пылкой натурой.

Она ревновала своего Евгения - Эжена чуть ли не к каждой юбке и иногда ее подозрения выливались в бурные сцены.

- Ты такой сексуальный, а эти стервы только бы пялились на тебя. Ты тоже хорош! - кипятилась она.

При всем при том Кларин была очень деловой, расчетливой женщиной, вела свой бизнес толково, с присущим ей галльским здравым смыслом.

Любил ее Евгений? Скорее это было чувственное увлечение. С тех пор как он повернул вспять свой возраст, его не оставляло странное ощущение призрачности всего, что с ним и вокруг него происходит.

Сезон уборки винограда близился к концу. Другой работы не предвиделось и надо было что-то решать. Кларин предложила перебраться к ней - дома всегда работа найдется. Евгения такая перспектива не устраивала. Он решил уехать в Париж - там-то уж, казалось ему, что-нибудь обязательно найдется.

Его решение повергло Кларин в уныние. Она попыталась отговорить его, но он стоял на своем. Хотя Эжен и пообещал скоро вернуться, Кларин, прощаясь на вокзале, сказала:

- У меня такое предчувствие, что мы больше не увидимся.

И заплакала, пряча лицо у него на груди.

Прошла неделя с тех пор, как Бородин сошел с поезда Лион-Париж, а работа все никак не подворачивалась. Деньги быстро таяли. Он регулярно просматривал газетные рубрики с объявлениями и вдруг вычитал, что в женский ночной клуб на Мулен-Руж требуется охранник. Выбирать не приходилось, и Евгений отправился туда.

Владелица клуба мадам Форестье окинула его внимательным взглядом.

- Такой красавчик, как ты, мог бы найти кое-что и получше, - сказала она.

Евгений понял ее слова как отказ и молча направился к выходу.

- Эй, куда ты? Мы ведь ни о чем не договорились.

- Извините, мадам, я подумал, что вы мне отказываете.

- Я хотела сказать, что ты вполне мог бы подойти нам как стриптизер. Ты иностранец? Ну, неважно. Заработок приличный - сто франков за выступление плюс гонорары.

- Мне это не подходит. Как насчет охранника?

- Охранником так охранником. Можешь приступать хоть с сегодняшнего вечера. Имей в виду - работа ночная.

В зале с красной драпировкой звучит нежная музыка, по сцене пляшут голубые и красные лучи, выхватывая стройные фигуры королей стриптиза, которые медленно раздеваются до плавок. Раздаются аплодисменты и восторженные крики дам "полусвета" - жен и содержанок нуворишей, богатых заезжих туристок, сорящих деньгами и развлекающихся напропалую. Закончив программу эротического шоу, парни обходят столики в зале. Возбужденные зрительницы суют под плавки пятерки, десятки и записочки о свидании в отелях и машинах. Иногда руки дарительниц бесстыдно задерживаются под плавками...

Такую картину увидел Евгений в первый же вечер своего дежурства у дверей в зал. Через месяц он знал в лицо всех завсегдатаек клуба. И когда появилась новенькая, сразу обратил на нее внимание. Она пришла в задрипанной джинсовой паре и кожаной кепочке. Денег никому не давала, не аплодировала и вообще вела себя не так, как все остальные. Вскоре все прояснилось. Форестье предупредила его, что эта женщина работает репортером на две столичные газеты, собирает материал о ночных заведениях и за ней надо присматривать. Во второй раз она пришла пораньше, до начала шоу. Поговорив со стриптизерами, вдруг подошла к Евгению.

- Простите, месье, можно задать вам несколько вопросов?

- Я вряд ли смогу быть полезен вам, я здесь недавно.

Она с любопытством посмотрела на него и вдруг спросила по-русски:

- Судя по вашему произношению, вы русский, так?

- Да... а вы тоже?

Женщина весело рассмеялась.

- Мое репортерское чутье подсказывает, что нам надо встретиться и поговорить. Есть одно кафе... недалеко отсюда, на Монмартре, знаете, да? Отлично. Сможете придти завтра в два часа дня? Тогда до встречи.

Она представилась первой.

- Натали Гранье, а по маме Шувалова. Мои прадедушка и прабабушка выходцы из России, эмигранты первой волны. У нас в семье свято чтят русскую культуру и традиции. Русскому языку меня обучили бабушка и мама. Папа Поль Гранье тоже говорит по-русски.

Натали говорила свободно, с чуть заметным акцентом.

В рассказе о себе Евгений изложил лишь некоторые обстоятельства своего отъезда за границу, остальное постарался опустить.

На этот раз Натали выглядела совсем иначе. На ней были модное кашемировое пальто и элегантный костюм. Красивая прическа и макияж подсказывали, что она готовилась к встрече. Это немного польстило Евгению, и он с возрастающей симпатией стал украдкой присматриваться к собеседнице. Натали была в том возрасте, когда свежая красота молодости раскрывается полностью и неотразимо будоражит мужчин.

"Ее прелестные глаза, как золотые окна в ночи, лучились теплым внутренним светом", - вспомнил Евгений где-то давно вычитанную фразу. Он испытывал некоторую неловкость, не зная, как к ней обращаться - мадам или мадмуазель. Натали заметила это и, улыбаясь, предложила:

- Для вас я буду просто Натали, ладно? А для других мадмуазель. - И тут же полюбопытствовала:

- А у вас, Евгений, есть семья?

- Разве я похож на семейного человека? - внутренне напрягаясь, ответил он вопросом на вопрос.

- В таком случае вы не против, если я среди других персонажей своего репортажа о ночных клубах упомяну и о вас как о человеке со сложной судьбой? Разумеется, под другим именем.

- Как хотите.

Прощаясь, Натали пообещала еще раз заглянуть в женский клуб через несколько дней.

Встреча их действительно состоялась, но при обстоятельствах, едва не ставших трагическими.

Муж одной из посетительниц женского клуба через частного детектива получил документальное свидетельство ее похождений. Разразившийся скандал вылился в совершенно нецивилизованную форму. С десяток мотоциклистов, вооруженных обрезками водопроводных труб и велосипедными цепями, ворвались в клуб и устроили погром. Первым на их пути оказался Евгений. Его оттеснили от входа и жестоко избили.

Натали в это время находилась в зале и беседовала с японской туристкой. Ужасный звон стекла, грохот переворачиваемой мебели, истерический визг перепуганных женщин, охватившее сцену огромное пламя пожара от бутылки с бензином вызвали всеобщую панику. Натали удалось пробиться в вестибюль и здесь она увидела лежащего на полу Евгения. Лицо и затылок его были в крови...

В больнице пострадавшему продезинфецировали раны и сделали перевязку. К счастью, удар по затылку тяжелым металлическим предметом пришелся вскользь и не причинил серьезных внутренних повреждений. Все время, пока Евгения приводили в порядок, Натали терпеливо ждала у двери кабинета дежурного врача. Когда он, наконец, вышел, прихрамывая, с забинтованной головой и с наклейками пластыря на лице, она решительно сказала:

- Я не могу оставить вас одного в таком виде да еще среди ночи. Позвольте отвезти вас ко мне домой, побудете немного, а там посмотрим. И не возражайте, меня вы нисколько не стесните.

Евгений проснулся в десятом часу утра. Во рту был неприятный металлический привкус, сильно саднила рана на затылке, все тело ныло и казалось чужим. С трудом поднявшись с постели, он доковылял до туалетного столика, на котором заметил прислоненный к вазе с розами лист бумаги. Это была записка от Натали. "Завтрак в кухне, я на работе. Постараюсь придти пораньше. Не храбритесь, Вам надо полежать. Натали".

Да, наверное, Натали права, ему действительно надо немного полежать и придти в себя. Но прежде чем снова отправиться в постель, Евгений решил осмотреться. Старинной постройки двухэтажный особняк, в котором жила Натали, после модернизации имел все современные удобства и располагался на тихой тенистой улице, застроенной невысокими домами, глядя на которые, забываешь, что ты в Париже.

Натали не сдержала обещание, вернулась только к вечеру. Евгений, поблагодарив ее за гостеприимство, стал прощаться. Но она и слушать не хотела.

- Посмотрите на себя в зеркало, вы весь в ссадинах, синяках и заплатках. Ну, куда пойдете с такими украшениями? Не пугайте прохожих, оставайтесь. И потом - неужели в гостинице лучше, чем у меня?

"Все так, - соглашался про себя Евгений, - Все так... если, конечно, не обращать внимания на щекотливость их положения. Но раз уж Натали так настаивает, значит ей виднее".

Евгений пообещал остаться еще на некоторое время и был в глубине души рад этому.

Через неделю, когда сошли синяки на лице, он отправился на поиски работы, так как после погрома и пожара женский клуб закрыли на длительный ремонт. Но каждый новый день приносил одни разочарования. Постепенно начала нарастать хандра --состояние, характерное для каждого здорового мужчины, оторванного от дел и чувствующего свою ненужность. Жить на содержании у женщины больше было невмоготу. Но и вернуться в гостиницу не мог - в кармане осталась одна мелочь.

Натали заметила перемену в настроении Евгения.

- Почеиу бы вам не заняться французским, - сказала она как-то вечером. - Я могла бы помочь.

- Но вы же все время на работе.

- А вечера? А выходные дни? Соглашайтесь. Когда поднатореете, найдем и работу.

Учеба пошла успешно. Через два месяца чтение парижских газет уже не казалось ему трудным делом, наоборот, доставляло удовольствие.

Они оба любили гулять по вечерам. Во время таких прогулок Натали рассказывала о своей работе и взаимоотношениях с коллегами журналистами, которые, как понял Бородин, были совсем не простыми. Однажды она вскользь обронила, что недавно из-за интриг и ссоры с руководством ушел из отдела полицейской хроники репортер Жирадо.

Его это заинтересовало. Поколебавшись, он неуверенно спросил:

- Как вы думаете, я мог бы предложить свою кандидатуру на место Жирадо?

Натали задумалась. Работа специфичная. Справится ли Евгений? Впрочем, почему бы не попробовать.

По ее рекомендации Бородина зачислили стажером с испытательным сроком. Тогда еще ни он сам, ни Натали, ни сотрудники редакции не могли даже предположить, что спустя год под его пером начнут появляться интересные аналитические статьи о социальных язвах общества и коррупции, что газеты с корреспонденциями Эжена Бороди будут раскупаться нарасхват; что он станет своим человеком в полицейских участках, и молодые офицеры полиции, ценя его удивительное умение разбираться в тонкостях оперативно-следственной работы, не будут считать для себя зазорным просить у него совета при затруднениях по расследуемым преступлениям.

До знакомства с Евгением Натали поддерживала близкие отношения с известным спортивным обозревателем Патриком Тома. Но в брачный союз их отношения так и не переросли. В последнее время они встречались все реже. До нее доходили слухи об увлечениях и новых подружках Патрика, и это еще больше отдаляло их. В конце концов Натали вызвала его на откровенный разговор, который закончился окончательным разрывом.

Натали впервые узнала, что такое горечь и разочарование покинутой женщины. Она утвердилась в мысли, что женщины интересуют мужчин лишь как объект сексуального вожделения и ничего больше.

Живя с Евгением под одной крышей, Натали и мысли не допускала о том, что между ними могут возникнуть какие-то романтические отношения. Казалось, и он был настроен также. Видя ее в спортивном трико, он в смущении отводил взгляд, а по ночам гнал от себя грешные мысли. Сначала это удавалось ему, но потом становилось все труднее...

Разочаровавшись в любви, Натали тем не менее не утратила женского инстинктивного стремления к кокетству. Непроизвольное желание нравиться и получать тому подтверждение не покидало ее. Втайне ей хотелось, чтобы Евгений хоть немножко обращал внимание на нее, хвалил ее новые наряды. Его безразличие (так ей казалось) огорчало, портило настроение и даже злило. Неосознанно она стала прибегать к чисто женскому средству - очень тонким, но порой болезненным ироничным уколам...

Эта маленькая война кончилась в один из теплых вечеров ранней парижской весны. Гуляя, они, заглянули в парк Тюильри. Недавно прошедший дождик омочил деревья и землю, на мокрых дорожках играли блики разноцветных огней. Где-то поблизости звучала негромкая медленная музыка, напоминая Евгению щемящую мелодию "Блюза под дождем" Раймонда Паулса. Влажный свежий ветерок кружил голову. Непонятное возбуждение овладело Натали. Она доверчиво прижалась к плечу спутника. А он как будто невзначай коснулся губами ее щеки. Натали чуть отстранилась и молча посмотрела на него. Этот взгляд все сказал.

Их любовь была как внезапно прорвавшееся половодье - закружила, понесла... Бессонные ночи ничуть не отражались на Натали. Лицо оставалось свежим, глаза светились теплом и умиротворением.

Прежний сексуальный опыт Натали не шел ни в какое сравнение с тем, что она переживала сейчас. Страсть Евгения была ровной, без порывов, но мощной и не эгоистичной. Он угадывал малейшие ее желания и с бережной нежностью предупреждал их.

- Ты гений любви, - однажды сказала она.

- Скорее новый сосуд со старым вином, которое тем лучше, чем больше выдержка, - непонятно пошутил он.

То, чего опасался Евгений, случилось. Натали заговорила о свадьбе. Евгений любил ее всеми силами души, но помня предупреждения Костича, мучился тяжкими сомнениями и угрызениями совести. Заводить семью - имеет ли он на это право? Однако и отказать Натали было бы слишком жестоко...

После регистрации брака Натали с головой ушла в приготовления к свадебному путешествию. Ей почему-то захотелось провести медовый месяц в Испании на Балеарских островах. Она накупила целую дюжину летних костюмов и купальников.

- Зачем столько всего? - удивлялся Евгений.

- Ничего, пригодится, - отвечала она.

Мальорка встретила молодоженов щедрым солнцем и бескрайним голубым простором. Маленький домик с видом на море вполне устроил их. Они засыпали под знойное пение цикад, а просыпались под мощные вздохи Средиземного моря. Каждое утро Евгений с интересом наблюдал за прихотливой игрой легкого бриза с розовыми колокольчиками расцветшего под окном гибискуса. Как только на его темно-зеленых листьях появлялись первые отблески солнца, он тихонько вставал с постели и один отправлялся на пляж делать зарядку и купаться. А Натали любила в эти часы понежиться в постели. Когда приходило время вместе идти на пляж, она, не стесняясь своей наготы, переодевалась в купальник, складывала в сумку нужные по ее мнению вещи, подкрашивала губы, а Евгений терпеливо ждал, подшучивая над ее медлительностью. У них обнаружилось разное отношение к морю. Евгений любил плавать и нырять, глубина и прибой не пугали его. Натали сердилась, когда он затевал игру с огромными волнами и упрекала в мальчишестве. Зато вечерние прогулки по укатанному волнами мокрому песку были любимым занятием обоих. У Евгения они будили воспоминания о тех давно ушедших годах, когда ему выпадали счастливые случаи получить летом отпуск и путевку на курорт МВД, и он с женой вот так же гулял по вечерним набережным Сочи, Гагры, Юрмалы и Майори на Рижском взморье...

- Хочу быть песком, чтобы целовать ступни твоих ног, когда ты как Афродита выходишь из пены морской, - сказал Евгений.

Он ничуть не лукавил. Натали расцвела и похорошела. Бронзовый загар удивительно красиво подходил к ее русым волосам с теплым пшеничным отливом, а приятная полнота стройных ног притягивала нескромные взгляды.

Как истинная парижанка, она умела подчеркнуть все свои достоинства удачно подобранными туалетами, которые менялись каждый день, прической и косметикой. Евгений немного ревновал, когда десятки мужских глаз сразу же обращались к ней, как только они вдвоем появлялись в ресторане или на танцевальном вечере для отдыхающих.

Будь благословенна Мальорка и слава Натали за счастливую мысль посетить ее! Две недели пролетели как один день, и вот они снова в Париже. Отпуск Натали еще не кончился, и она вознамерилась показать мужу Париж. А город жил своей обычной жизнью. Работали бесчисленные магазины, рестораны, кафе, бистро и винные погребки, Елисейские поля заполняли вереницы машин, гуляющей богатой публики и флиртующие парочки - почти все, как в старые добрые времена Мопассана. Толпы туристов осаждали Эйфелеву башню, холм Монмартра; сверкали, крутились в бешеном ритме разноцветные огни Красной мельницы - Мулен Руж, улицы увеселительных заведений и злачных мест.

Они снова пришли в парк Тюльири - в уголок, где зажглась их счастливая звезда. "Наверное, сама судьба привела нас сюда в тот весенний вечер", подумал Евгений. И как же неприятно удивился он, когда Натали рассказала, что рядом, на площади Согласия, есть место, мрачная слава которого навеки останется в истории. Здесь во времена безумной революционной смуты была установлена гильотина для публичной казни граждан Франции - членов королевской семьи, представителей аристократии, а потом и тех, кто их судил, революционных вожаков. В скорбном списке более тысячи имен.

Воистину неисповедима ты, наша жизнь!

... Красный "Рено" Натали продолжал свой бег по улицам, набережным Сены и мостам. По самому красивому из них они прогулялись пешком. Это был знаменитый мост, построенный русским царем Александром Ш в ознаменование франко-русского союза и названный его именем.

Потом были Лувр; Люксембургский сад и Пантеон, где похоронены Вольтер, Гюго, Золя и другие великие люди Франции; остров Сите и Собор Парижской Богоматери; Булонский лес...

* * *

Погода была мерзкая. Шел мокрый снег, зябкий холод проникал под шубку. Натали позвонила в дверь - тишина. Значит Евгений еще на работе. В последнее время он с головой втянулся в свои репортерские дела, порой забывая о времени.

В гостиной было темно, и от этого она казалась неуютной. Натали, не включая свет, прилегла на диван. Делать ничего не хотелось, есть тоже и настроение было подстать погоде. Шеф отдела, которому не понравился обличительный репортаж Натали о махинациях с правительственными заказами, отчитал ее как школьницу.

Так и пролежала она в каком-то тоскливом забытьи, пока не явился муж.

- Ты не заболела? - спросил он.

Ее глаза вдруг набухли слезами. Всхлипывая, Натали начала рассказывать... и потом все никак не могла остановиться, приводя новые и новые обидные подробности стычки с ненавистным шефом. А Евгений участливо слушал, успокаивал, гладил и целовал ее. Потом разжег камин, подкатил к огню кресло и усадил свою маленькую Натали себе на колени. И скоро она снова стала той веселой, жизнерадостной Натали, какой была всегда.

Ранимая душа Натали не могла в одиночестве переносить житейские невзгоды и участие, ободряющая поддержка мужа были всякий раз для нее как бальзам. В то же время она понимала, что, наверное, поступает эгоистично, ведь у Евгения и своих огорчений немало. Но он, оберегая ее покой, таит их в себе и старается справляться сам.

За годы супружества Натали привыкла во всем полагаться на мужа. После свадьбы родители передали в ее владение небольшой сыроваренный завод под Парижем. Все финансовые и юридические дела по управлению им она доверила супругу, и он прекрасно справлялся с ними, проявляя необыкновенную предусмотрительность и умение предугадать возможные осложнения.

Несмотря на занятость, молодые супруги не были домоседами. Отпуска проводили в путешествиях по Италии, Испании и в Альпах. Увлекала их и театральная жизнь Парижа. Не были им чужды и пирушки с друзьями в ресторанах, где хорошая французская кухня еще не вытеснилась американизированными новациями с их fast food.

При всех своих делах и увлечениях Евгений проявлял постоянный интерес ко всему, что происходило в России, но вести оттуда заставляли его чаще хмуриться и переживать, чем радоваться.

Казалось, Натали знала о муже все. Но она никак не могла понять его упорного нежелания иметь детей. Порой ей казалось, что за его внешним спокойствием скрывается некий постоянный раздражитель, ввергающий его то в задумчивость, то в тревожное ожидание. Несколько раз она замечала, как Евгений с холодным вниманием рассматривает себя в зеркале. Натали не находила объяснений этому, так как знала его нетерпимость к мужскому кокетству. В последнее время он выглядел усталым... и как бы постаревшим... "Не заболел ли? - тревожилась она.

То, что казалось Натали необъяснимым и странным в поведении мужа, на самом деле не было следствием его болезни или усталости. Это были первые грозные симптомы надвигающейся катастрофы. Мертвея от тяжелых предчувствий и обволакивающей душу тоски, Евгений в первое время пытался как-то скрыть свое состояние от Натали. Но с каждым днем борьба становилась все безнадежней. Настал день, когда он отчетливо понял, что больше надеяться не на что, и у него, быть может, остаются считанные сутки до того момента, когда природа с равнодушным усердием вернет назад все, что отобрал у нее на три года профессор Костич. Евгений переживал и боялся не за себя. Натали... как она воспримет новую реальность - огромную разницу в их возрасте? И сколько проблем возникнет на этой почве...

И он сделал единственно возможный, как ему казалось, выбор.

Придя с работы, Натали увидела на круглом столике в прихожей записку от Евгения. Она взяла ее и с нарастающим ужасом пробежала глазами торопливые строчки.

"Чудная, нежная моя Натали! - писал Евгений. - Все во мне кричит и протестует, но разум повелевает принять единственно верное решение - нам надо расстаться. Знаю, что ты сейчас испытываешь... Прости, прости, что причиняю тебе боль, что ухожу тайком - так лучше для нас обоих.

Позволь же кое-что объяснить. Мой старый друг, известный в России ученый, открыл способ вернуть человеку молодость. Я попросил его провести эксперимент на мне, полностью отдавая себе отчет в том, что могу оказаться в плену неприятных последствий. К сожалению, случилась беда - мой друг трагически погиб и не смог довести до конца эксперимент на мне, и мой организм возвращается в состояние, соответствующее моему возрасту. Знай же, я намного старше тебя - настолько, что боюсь разлада в наших отношениях. Пусть уж лучше я останусь в твоей памяти таким, каким был три счастливых года нашей любви.

Прости за невольный мой обман. Я искренне надеялся, что мое состояние продлится гораздо дольше. Я буду любить тебя, пока жив, но это не накладывает на тебя никаких обязательств.

Прощай, нет больше сил...

Евгений."

Записка выпала из рук Натали, она закрыла ладонями лицо, искаженное судорогой рыданий.

Если из свода арки вынуть замковый камень, ей не устоять. То же случилось и с Натали. Поникнув, она без сил упала на колени, простерла руки и в отчаянном исступлении как молитву повторяла одни и те же слова: "Боже милосердный и справедливый, пощади, сделай так, чтобы он услышал меня!"