Майкл Суэнвик
Слепой Минотавр

День клонился к вечеру, когда ослепленного Минотавра вели по берегу. Он плакал открыто, не стыдясь, забывшись в своей беспомощности.

Солнце отбрасывало тени, острые и черные, словно обсидиановый нож. Рыбаки поднимали глаза от сетей или глядели вниз, с мачт своих суденышек, и во взглядах их читалось сочувствие. Но не жалость: для этого слишком свежи были воспоминания о Войнах. Они были смертными, и его трагедия не затрагивала их.

Ловцы устриц отходили в сторону, умолкая, когда мимо них проходил косматый человекобык. Туристы из других миров смотрели вниз с ресторанных балконов на безмятежно серьезную маленькую девочку, которая вела его за руку.

Минотавр лишился зрения, но над ним разверзлась другая вселенная - вселенная звуков, запахов и прикосновений. Она грозила поглотить его, утопить во всей своей многосложности.

Там было море, вечное море с его нескончаемым грохотом и шепотом у берега и более быстрым, беспорядочным плеском у причалов. Едкий привкус соли на языке. Его мозолистые ступни неуклюже опускались на скользкие булыжники, а одной ногой он на мгновение ступил в неглубокую лужу с илистым дном и от солнца теплой, как мота, водой.

Он ощущал запах пропитанных креозотом свай, отработанных газов огромных челноков, с ревом взмывающих в небо из Звездного порта, процокавшей мимо потной лошади, запряженной в скрипучую повозку, от которой несло дневным уловом рыбы. От близкого гаража, откуда послышался щелчок и озоновое потрескивание сварочного аппарата. Крики торговцев рыбой и поскрипывание просмоленного такелажа перекрывали дребезжание серебряных приборов в кафе на террасах, а разгоняемый вентиляторами воздух был насыщен запахами мяса, кальмаров и жира. И конечно, цветы, которые маленькая девочка - неужели это была его дочь? - прижимала локтем к боку. И ощущение в его руке ее ладошки, слегка скользкой от пота, но прохладной и невинной.

Это не был мир замещающий, о котором говорили и который сулили слепому. Он был хаотичным и ошеломляющим, богатым и противоречивым в деталях. Вселенная стала громадной и бесконечно сложной с исчезновением света, одновременно сделав его маленьким и беспомощным.

Девочка вела его от моря, к ветхим лачугам неподалеку от бурлящего городского центра. Они миновали проход между стенами с осыпающейся штукатуркой - он ощутил их Шероховатость, слегка цепляясь за них боками; - и дворик, усыпанный гниющими отбросами. Минотавр, спотыкаясь, спустился потрем деревянным ступенькам и оказался в комнате, где уныло пахло старой краской. На полу под ногами слегка поскрипывал песок.

Она провела его по комнате.

- Это построено кентаврами-изгнанниками, - пояснила она. - Это расположено вокруг кухни, что в середине, мое место с этой стороны, - она ненадолго оставила его, загремела вазой, поставив свои цветы к тем, что там уже были, насколько он понял по запаху, и снова взяла его за руку, - а твое - с этой стороны.

Он позволил себя усадить на стопку одеял и обхватил голову руками, а она тем временем передвигалась по комнате, подняв стену и положив для него циновку под окном.

- Утром мы найдем тебе постель почище, хорошо? - спросила она.

Он не ответил. Коснувшись его щеки ладошкой, она отошла.

- Постой, - сказал он. .Она повернулась, и он слышал ее. - Как… Как тебя зовут?

- Ярроу, - ответила она.

Он кивнул, снова уходя в себя.

К тому времени, когда на смену дневной жаре пришло мягкое вечернее тепло, Минотавр выплакался. Он пошевелился, чтобы снять набедренную повязку, и, натянув на себя простыню, попытался заснуть.

Через открытое окно доносились звуки города, пробуждающегося к ночной жизни. Минотавр передвинулся, уловив чутким ухом пьяный смех, окрики проституток, завывание джазового саксофона из фольклорного клуба и музыку более современную, сладострастную и греховную.

Его член мягко терся о бедро, и он ворочался, крутился, сбрасывая с себя жесткую простыню (льняная, белая, должно быть), мучительно вспоминая подобные ночи, когда он был здоров.

Город зазывал его выйти и прошвырнуться, поискать женщин, грузных и неопрятных в тавернах, или прохладных и накрахмаленных в белом, взирающих с балконов вилл своих мужей. Он больше не был тем сильным и уверенным в себе созданием, рыщущим по ночам. Он изгибался и ворочался в теплом летнем воздухе.

Одна ладонь скользнула по телу, пальцы сомкнулись вокруг члена. Другая присоединилась к ней. Крепко зажмурив бесполезные глаза, он вызывал в воображении тех женщин, что открывались ему, кораллово-розовые и теплые, прекрасные, словно орхидеи. Слезы стекали по заросшим шерстью щекам.

Он кончил, громко всхрапывая и похрюкивая, Потом ему снилось, будто он на прохладной вилле у моря, в открытые окна которой влетает солоноватый ветерок. Он опускается на колени у ложа и с изумлением поднимает простыню - при этом она слегка раздувается - со спящей любовницы. Присев рядом с обнаженным телом, он ласково смотрит на нее, восторгаясь ее красотой.

Странно было пробудиться в темноте. Какое-то время он даже не был уверен, что действительно проснулся. И эта неуверенность теперь будет преследовать его всю жизнь. Сегодня, впрочем, спокойнее было считать все это сном, и он, словно в плащ, завернулся в эту неопределенность.

Обнаружив рычаг, заделанный в пол, Минотавр опустил стенку. На ощупь пробравшись на кухню, он уселся у очага.

- Ты онанировал три раза за ночь, - сказала Ярроу. - Я слышала.

Он представил, что она осуждающе смотрит на него своими глазенками. Но, судя по всему, она на него не смотрела, поскольку сняла что-то с огня, поставила перед ним и невинно поинтересовалась:

- Когда ты собираешься вставить себе новые глаза? Минотавр нащупал лепешку и отломил кусочек от края.

- Бессмертные не исцеляются, - пробормотал он, макнув кусочек в соус, положенный ею в середину лепешки, помешал хлебом соус и проглотил. - Мне не позволят иметь новые глаза, разве мама тебе об этом не говорила?

Она решила не отвечать.

- Пока ты спал, здесь крутился репортер с этой чертовой машинкой на плече. Я ему сказала, что он не туда забрел.

И тут же она спросила резко, настойчиво:

- Почему тебя просто не оставят в покое?

-  Я бессмертный, - ответил он. - Я не должен оставаться в покое.

Ее мать и в самом деле должна была все это объяснить, если действительно была той, за кого себя выдавала. Возможно, и нет: он мог бы поклясться, что никогда не делил ложе с ей подобными, всегда тщательн^ избегал этого. Это было частью его плана ухода, что так хорошо служил ему столько лет и все же закончился смертью его лучшего друга на песке у его ног.

Ярроу вложила кусок какой-то еды ему в руку, и он машинально отправил его в рот. Это было нечто клейкое и безвкусное, и он долго жевал. Она молчала, пока он не проглотил, а потом спросила:

- А я умру?

- Что за вопрос? - сердито откликнулся он.

- Ну… я просто подумала… Мать говорила мне, что я бессмертная, как и она, и я подумала… Разве бессмертный это не тот, кто никогда не умирает?

Он хотел было сказать, что ее мать надо подвесить за волосы, - и в это мгновение день стал бесспорно, бесповоротно реальным. Он не хотел расставаться еще хоть немного с вероятностью того, что все это сон, но ощущение пропало. Он устало сказал:

- Ярроу, мне нужна одежда. И палка. - Он поднял руку над своей головой. - Такой длины. Поняла?

- Да, но..;

- Быстро!

Должно быть, в нем еще сохранился отблеск былого ве~ личия, поскольку девочка подчинилась. Минотавр откинулся назад и, помимо своей воли, погрузился в воспоминания.

Он был юным, всего год после приюта, откуда его выпустили по милостивому разрешению священников Владык. С окончания Войн прошло меньше года, но Боги никак не могли этого узнать - кабаки были заполнены, а прилавки ломились от плодов тысяч обильных урожаев. Никогда еще не было столь изобильного и мирного времени.

Минотавр был пьян и уже заканчивал обычный ночной обход баров. Он завернул в одну таверну, где посетители сбросили рубахи для танца, и у них на груди блестел сладковато пахнущий пот. Музыка; была и быстрой, и тяжеловесной, и чувственной. Когда он вошел, женщины пожирали его глазами, но не могли подойти к нему, не проявив неучтивости, поскольку рубашку он еще не скинул.

Протолкнувшись к бару, он заказал кувшин местного пива. Бармен нахмурился, поскольку Минотавр не предложил денег, но это было привилегией бессмертного.

Скрючившись на выступе над баром, музыканты играли пылко и яростно. Минотавр не обратил на них внимания. Не заметил он среди них и Арлекина с длинными и невероятно тонкими конечностями, следившего за каждым его движением.

Минотавр был очарован многообразием женщин в толпе, различиями их движений. Ему говорили, что определить, как женщина занимается любовью, можно по тому, как она танцует, но сейчас, когда он наблюдал за ними, ему казалось, что существует, должно быть, тысяча способов любви, и если бы ему пришлось выбирать из них, выбор оказался бы нелегким.

Одна женщина, мелькая смуглыми ступнями, смотрела на него, забыв о партнере. На ней была ярко-красная юбка, взлетавшая до коленей, когда она кружилась, а соски ее были твердыми и черными. Он дружелюбно улыбнулся в ответ на ее взгляд, и она тут же одарила его жарко сверкнувшей ухмылкой белых зубов, от которой у него перехватило дыхание, и хищным взглядом, говорившим: сегодня ночью ты мой,

Рассмеявшись, Минотавр подбросил рубаху в воздух. Нырнув в толпу танцующих, он склонился к ногам женщины и одним движением поднял ее в воздух, отняв у партнера, одной рукой обхватив лодыжки, а другой - придерживая ее за спину. Она ахнула, рассмеялась, восстановила равновесие так, что он смог убрать одну руку и поднять ее еще выше, и она стояла одной ногой на ладони его огромной волосатой руки.

- Я сильный! - вскричал он.

Вся толпа - даже оставленный женщиной партнер - весело зашумели и затопали. Арлекин подстегнул музыкантов. Приподняв юбки, женщина взмахнула свободной ногой так высоко, что зацепила пальцем потолочную балку. Откинув назад голову, она рассмеялась.

Вокруг них закружились танцоры. Всего какое-то мгновение жизнь казалась яркой, насыщенной, приятной. А потом…

По толпе прошло дуновение прохладного воздуха. Случайное движение, легкое смещение красок заставили Минотавра взглянуть на вход. Мелькнул искусственный свет улицы, и дверь закрылась.

Вошла Женщина.

Лицо ее скрывалось под серебряной филигранной маской, и груди тоже были закрыты. Красный шелк облегал ее тело от плеча до щиколотки, то обволакивая бедро, то открывая его. Глаза ее были влажного, насыщенного зеленого цвета. В ее походке ощущалась уверенная и чувственная сила, и она знала, что танцующие перед ней расступятся. Никому и в голову не пришло, что это смертная.

Минотавр был оглушен. Химические и гормональные балансы пришли в движение, готовясь к предстоящему соединению. Его руки бессильно опустились. Сердито взвизгнув, женщина, которую он поднимал в воздух, подпрыгнула, взмахнув руками, чтобы не упасть. Минотавр этого не заметил. Широко раскрыв беззащитные глаза, он шагнул вперед, к бессмертной.

Серебряная маска направилась прямо к нему. Зеленые глаза насмехались, дразнили, сулили.

Позади него Арлекин незамеченным соскользнул на пол. Он нежно обхватил длинными пальцами дубинку и опустил ее- вниз, стремительно и неожиданно сильно, на затылок Минотавра.

Яркие вспышки света полыхнули в глазах Минотавра. Пол в зале лишился цвета и побелел. Он упал.

По указанию Минотавра Ярроу привела его к скалам в окрестностях города. Там была площадь, выходившая на океан. Он отослал девочку.

Несмотря на ноющую боль в каждое косточке, он медленно присел и бережно разложил перед собой небольшой кусок белой ткани. Теперь он был нищим.

Соленый бриз порывами долетал с океана, и он ощущал кобальтовую синеву неба над головой и прохладные кучевые облака, пробегавшие перед солнцем. Прохожих было мало, в основном грязные фермеры, вряд ли склонные проявлять щедрость. За час на его белую ткань падало не больше одной монетки..

Но он предпочитал, чтоб было именно так. Деньги его не интересовали, а нищим стал лишь потому, что его существование требовало какой-то роли. Он пришел, чтобы вспоминать, готовиться к смерти и прощаться с приметами жизни;

Времена изменились. В центре этой самой площади стоял алтарь, на котором когда-то приносили в жертву детей. Он сам видел, как юных забирали из домов или школ по произвольному выбору жестоких Владык. Они визжали как поросята, когда жрецы в золотых масках вздымали бронзовые ножи к полуденному солнцу. По таким поводам всегда собирались большие толпы. Минотавр ни разу не смог понять, присутствуют ли при этом родители.

Это было лишь одно из средств, которыми Боги напоминали своим подданным, что быть человеком часто больно и трагично.

- Эй, так весь день проспишь. Пора начинать репетицию. Очнувшись, Минотавр обнаружил себя распростертым на

деревянном полу небольшого фургона. Арлекин, что сидел рядом, скрестив ноги, сунул ему в руку кувшин вина.

Минотавр с трудом сосредоточил взгляд на Арлекине, Он потянулся к горлу Арлекина, но в руке у него оказался всего лишь кувшин. Он покосился на него. День уже был жарким, а в горле у него было сухо, как в пустыне Северне. Тело его содрогалось от последствий гормональной бури. Он поднес вино к губам.

Химический дисбаланс сместился, обнаружив новую точку равновесия.

- Браво! - Арлекин поднял Минотавра на ноги и похлопал по спине. - Мы с тобой отлично подружимся. Если повезет, мы даже поможем друг другу, верно?

Для Минотавра это была новая мысль, беспокойная, возможно, даже кощунственная. Но он робко улыбнулся и склонил голову.

- Конечно, - произнес он.

Солнце опускалось. Минотавр ощущал, как с моря веет прохладой, слышал, как люди спешат разойтись по домам. Он тщательно завернул монетки в кусок ткани и прикрепил сверток к поясу. Он поднялся, устало опершись на посох. Ярроу еще не пришла за ним, чему он был рад: он надеялся, что она ушла насовсем, забыла про него, навсегда его оставила. Но ритм городской жизни требовал, чтобы он уходил, хотя идти ему было некуда, и он подчинился.

Он направился в город, поворачивая по пути совершенно произвольно. Нельзя было сказать, что он заблудился, потому что любое место для него было ничем не хуже другого.

Однако в здании, двери которого никогда не запирались, а окна не закрывались ставнями, он оказался по ошибке. Он вошел, решив, что выйдет в очередной переулок. Ни одна дверь не препятствовала продвижению по коридорам или в комнаты. Тем не менее он ощущал вокруг себя замкнутое пространство. В коридорах пахло - это была вонь от мужских и женских тел, перемешанная с почти забивавшим ее запахом насекомых, отдававшим чем-то огромным и неявным.

Он остановился. Рядом с ним ощущалось движение. Послышалось шлепанье босых ног по каменному полу, медленное дыхание многочисленных людей и - снова - ленивое перемещение существ, превосходящих размерами все остальное, издававшее запахи. Люди продолжали собираться - их стало двенадцать, восемнадцать, подошли еще. Они окружили его. Он сумел определить, что все они обнажены, поскольку н amp; было слышно шуршания ткани. Некоторые шли, словно в беспамятстве. Ему показалось, будто он слышит, что в отдалении кто-то ползет.

-  Кто вы?

Один из собравшихся издал какой-то нечленораздельный звук, умолк, сглотнул слюну, попытался заговорить снова.

- Зачем пришел ты в Улей? - Голос его звучал с усилием, словно он отвык разговаривать. - Зачем ты здесь? Ты - создание старых времен, времен Владык. Это место не для тебя.

- Я не туда свернул, - просто ответил Минотавр и затем, не услышав ответа, спросил: - Кто вы? Почему вы живете с насекомыми?

Какая-то из женщин кашлянула, фыркнула, стала издавать какие-то отрывистые звуки. К ней присоединилась еще одна, потом еще и еще. Минотавр вдруг понял, что они над ним смеются.

- Это связано с религией или политикой? - резко спросил он. - Вы стремитесь к совершенству?

- Мы пытаемся стать жертвами, - ответил говоривший. - Это поможет тебе понять? - Он начинал злиться. - Как мы можем объяснить что-то тебе, Ископаемое? Ты ни разу в жизни не совершил ни одного свободного поступка.

И тут, вследствие какого-то внутреннего сдвига, он вдруг захотел, чтобы эти незнакомцы, эти создания поняли его. Это был тот же позыв, который заставил его изливаться перед репортерами, прежде чем Ярроу вывела его с арены.

- У меня был друг; тоже бессмертный, -сказал Минотавр. - Вместе мы обманули подражательный инстинкт, создав свою собственную модель, мы были словно… - Его короткие сильные пальцы сомкнулись и переплелись вокруг посоха. - Вот так. И это действовало, действовало не один год. И лишь когда наши хищники стали Действовать в рамках придуманных нами моделей, мы были побеждены.

Слова лились потоком, и он дрожал, по мере того как гормоны, дающие ему силы на объяснение, были почти ощутимыми.

Но члены общины не желали понимать. Они сгрудились еще плотнее вокруг, и смех их становился все резче, все более напоминая пронзительный лай. Их тихие шаги приближались, а позади них все громче становилось хитиновое жужжание, к которому присоединялось все больше насекомых, пока не стало казаться, что жужжит весь мир. Минотавр отшатнулся назад.

А потом они словно испытали замешательство. Какое-то мгновение они нерешительно топтались на месте, а потом раздвинулись, и послышались быстрые шаги легких ножек, которые прошли сквозь толпу и подбежали к нему. Прохладная гладкая ладошка взяла его за руку.

- Пойдем домой, - сказала Ярроу. И он последовал за ней.

Той ночью ему снилась арена, горячий белый песок под ногами, песок, в который впиталась кровь его друга. Тело Арлекина недвижно лежало у его ног, и бронзовый нож в руках был столь же тяжел, как и его вина.

У него словно открылись глаза, словно он впервые стал ясно видеть. Он смотрел на трибуны вокруг, и каждая деталь отпечатывалась у него в мозгу.

Люди были изящны и хорошо одеты; они вполне могли бы быть Владыками старых времен, низложенными много лет назад яростным неприятием народа. Женщина сидела в первом ряду. Ее серебряная маска опиралась на выступ известняковой стены, рядом с небольшой чашкой апельсинового мороженого. В руке она держала ложку.

Минотавр смотрел в ее горящие зеленые глаза и читал в них жестокое торжество, непристойное злорадство и очень откровенное и неприкрытое вожделение. Она выманила его из укрытия, лишила защиты и выгнала на открытое место. Она вынудила его выйти навстречу судьбе. На арену.

Как Минотавр ни пытался, проснуться он не мог. Если бы он не знал, что это лишь сон, он бы лишился рассудка.

Проснувшись, он обнаружил, что уже одет, а в руке у него - остатки завтрака. Он выронил кусок, выбитый из колеи таким переходом. Ярроу протирала стены кухни, почти беззвучно напевая какую-то придуманную песню.

- Почему ты не ходишь учиться? - резко спросил он, пытаясь словами скрыть свое беспокойство. Она перестала петь. - Ну что? Отвечай!

- Я учусь у тебя, - тихо произнесла она.

- Чему учишься? - Она не ответила. - Учишься ухаживать за калекой? Или, может, изучаешь жизнь нищего? Да? Чему же ты можешь у меня научиться?

Она швырнула на пол мокрую тряпку.

- Ты ничего мне не говоришь, - всхлипнула она. - Я спрашиваю, а ты мне ничего не говоришь.

- Иди домой, к матери, - сказал он.

- Не могу. - Она плакала. - Она велела мне ухаживать за тобой. Сказала не возвращаться, пока не сделаю, что*мне поручено.

Минотавр склонил голову. Кем бы ни была ее мать, она обладала небрежным высокомерием бессмертной. Даже его это удивило.

- Почему ты мне ничего не говоришь?

- Сходи принеси мой посох.

Южный континент был в основном покрыт голыми равнинами, и Минотавру пришлось близко с ними познакомиться. Их цирк проделал долгий путь, четыре года разъезжая по городкам вдоль побережья, а затем в глубь континента, к окраинам пустыни Северны.

Цирк, переползавший по равнинам, был небольшим: никогда в нем не было больше восьми фургонов, а часто - и того меньше. Но когда зажигались бумажные фонари, выкладывалась дорожка, ярким неоновым светом горели сотканные из голограмм полотна, они создавали город-фантазию, простиравшийся к краю бесконечности.

Минотавр зарычал. Мышцы у него лоснились, когда он сгибал металлический прут на груди. Многие зрители шумно Дышали.

Это было последнее представление за вечер. За пределами душного, заполненного людьми шатра посетители ярмарки расходились, утихали. На Минотавре была лишь пропотевшая белая набедренная повязка. Ему нравилось потеть без лишней: одежды.

Аплодисменты. Швырнув прут на пол, он воскликнул:

- Мой последний трюк! Мне нужны пять добровольцев!

Он выбрал четверых самых тяжелых и одну, которая премило краснела. Ей он помог подняться на помост и усадил на середину поднимаемой скамьи, а по краям разместил по паре здоровяков.

Минотавр засунул голову под скамью. Его лицо показалось между ног молодой женщины, и она взвизгнула, поджав их под скамью. Зрители взвыли. Он закатил глаза и раздул ноздри. Л пахло от нее приятно.

Упершись в помост босыми ногами, он тщательно поставил ладони. Крякнув, Минотавр одним махом оторвал скамейку от пола. Она слегка качнулась, и он сдвинулся, чтобы восстановить равновесие. Рывок - и он снова присел.

Пот стекал по лицу Минотавра и сбегал струйками из-под мышек. Шатер был насыщен сладковатыми запахами, к которым примешивался и аромат его феромонов. Он ощутил легкое прикосновение к ноздрям. Женщина на скамейке опустила руку, чтобы погладить его нос быстрыми, застенчивыми кончиками пальцев. Половиной рта Минотавр изобразил кривую ухмылку.

У полога шатра на деревянном ящике сидел Арлекин и чистил ножом ногти на ногах. После представления они договорились встретиться в городе с одним скульптором.

Внезапно проснувшись, Минотавр протянул руку и коснулся разложенной перед ним ткани. На ней ничего не было, хотя он отчетливо помнил звук упавших ранее монет. Он широко раскинул руки в пыли, но ничего не нашел.

Хихиканье и глумливый смех донеслись от камня посреди площади. Топот маленьких ног - детишки разбегались, чтобы доставить добычу хозяевам.

- Сопляки, - пробурчал Минотавр.

Они были неизбежным раздражителем, как воробьи. Он снова окунулся в свои грезы.

Скульптор заранее послал за вином в каменных кувшинах. К завершению оргии они уже опустели, а женщины возлежали, расслаблено раскинувшись на ложах. Все они смотрели вверх, наблюдая в пространстве яркие разрывы, напоминавшие медленно распускавшиеся бутоны.

- Чего хотят они добиться, эти мятежники? - с недоумением спросил Минотавр. - Не вижу никакого смысла в их тяге к разрушению.

- А зачем такому мужчине, как ты, - настоящему мужчине, - смотреть выше пояса? - хрипло поинтересовался скульптор, положив ладонь на колено Минотавру. Его дамана-час гортанно рассмеялась и забросила руку за голову погладить его бороду.

- Просто хотел знать.

Арлекин все это время сидел на стене. Тут он спрыгнул и швырнул Минотавру одежду.

- Пора домой, - произнес он.

На улицах было темно и тихо, но в тени притаились люди, молча наблюдавшие за небесами. В уличных тавернах было необычно многолюдно. Они зашли в несколько по дороге в свой цирк.

Минотавр так и не вспомнил, в какой именно момент они подцепили женщину с кирпично-оранжевой кожей. По ее словам, она была из другого мира и нуждалась в убежище. Руки у нее были мозолистые и красивые от работы. Минотавру понравились ее сила и простое достоинство.

По возвращении в цирк Арлекин предложил ей их фургон, но женщина отказалась. А когда Минотавр сказал, что будет спать на земле, что ему все равно, она передумала.

И все же он не удивился, когда некоторое время спустя она оказалась рядом с ним под фургоном.

Солнце пригрело Минотавру лоб, и ему снова привиделась арена. Он не переживал убийство вновь - воспоминание об этом исчезло из его памяти, безвозвратно сгорело, даже во сне. Но он помнил ту убийственную ярость; поднявшую нож, дикое бешенство, двигавшее его рукой. А потом он стоял, глядя в глаза Женщины.

Глаза ее были зелеными, как океан, и столь же неоднозначными, но в них легко все читалось. Вожделение и страсти, страхи и зло, всеохватное желание, что довело их до этого состояния, - всё там было, и всё это было… несущественным. Поскольку отравленной истиной было то, что ее поглотила гормональная буря, тело ее сотрясалось почти неуловимо, почти незаметные пятна пены показались на ее

губах. Не только его, но и себя она загнала в тупик запутанной, зловещей судьбы. Она была такой же марионеткой, как он или Арлекин.

И тогда, в раскаленных песках, он вырвал себе глаза.

Газетчики перепрыгивали через ограду, чтобы добраться до него. Его драма завершилась, он был отыгранным материалом. Они вынюхивали, выискивали, записывали - старались выяснить малейшие значимые детали истории, которую можно будет рассказывать у лагерных костров еще тысячу лет, показывать на театральных подмостках еще не открытых миров, раскручивать в еще неизобретенных средствах информации или, возможно, просто вспоминать в трудные минуты; пытались сотворить историю, которая будет иметь смысл для рода человеческого, когда тот уже перерастет свой родной мир, забудет свои корни, распространится, разовьется и изменится настолько, что это нельзя предсказать, что к этому нельзя подготовиться.

Они пытали Минотавра в течение долгих, жарких, изнурительных часов. Тело его друга начинало разлагаться, если только это не было обонятельной галлюцинацией, побочным действием его рассудка, говорящего телу, что в нем больше нет никакого смысла. Он ощущал головокружение и безнадежность, не мог выразить свою скорбь, не мог плакать, не мог кричать, прийти в ярость, отказаться отвечать на вопросы или просто уйти, пока они не закончили свое дело.

И потом в его ладонь скользнула прохладная ладошка и увлекла его прочь. Чей-то голосок произнес: «Пойдем домой, папа». И он пошел.

Ярроу кричала. Минотавр внезапно проснулся, вскочил на ноги и размахивал перед собой посохом, не зная, что делать.

- Ярроу! - позвал он.

- Нет! - злобно и испуганно взвизгнула девочка. Кто-то ударил ее по лицу так сильно, что она упала. Звук оплеухи эхом отразился от стен здания.

-  Свиньи! - завопила она, уже лежа на земле.

Минотавр метнулся к ней, но кто-то подставил ему подножку, и он упал на дорогу, услышав хруст сломанного ребра, почувствовав, как из ноздри побежала струйка крови. И он услышал смех, смех безумиц. А еще он услышал поскрипывание кожаной упряжи, стрекот маленьких насосов, металлическое позвякивание сложного устройства.

Им не было имени, этим безумицам, хотя их порок не был редкостью. Они накачивали себя под завязку гормональными снадобьями, которые когда-то были исключительно инструментом в руках Владык, но они пользовались ими произвольно, без определенной цели. Возможно - Минотавр не представлял, да и его это не интересовало, - они наслаждались приливами силы и собственной значимости, богоподобным своеволием.

Он поднялся на ноги. Сумасшедшие - по их смеху он определил, что их было три, - не обратили на него внимания.

- Что вы делаете? - вскричал он. - Зачем вы это делаете?

Взявшись за руки, они плясали вокруг сжавшейся в комок девочки. Она дышала неглубоко, словно загипнотизированный зверек.

- Зачем? - переспросила одна из них. - Зачем ты спрашиваешь «зачем»?

И она закатилась судорожным хихиканьем.

- Мы все - лягушки! - захохотала другая.

Ярроу лежала тихо, напуганная не столько гиперадреналиновой силой этих женщин, сколько предложенной ей ролью жертвы. В воздухе ощущались еле уловимые следы гормонов, следы утечки из химических насосов.

- У нее интересные железы, - заметила третья. - Нам могут пригодиться их выделения.

Минотавр с ревом бросился вперед. Они вырвали у него из рук посох и сломали о его голову. Он тяжело ударился об алтарный камень и упал, чуть не потеряв сознание.

- Нам понадобится этот камень, - сказала безумная. Но он не пошевелился, и она добавила: - Что ж, подождем.

Но Минотавр снова заставил себя подняться и шагнул на камень. В нем происходили какие-то глубинные процессы, нечто выходившее за пределы его понимания. Химические ключи становились на место, восстанавливался баланс гормонов. Взявшееся неизвестно откуда красноречие наполнило ему голову.

- Граждане! - вскричал он.

Он слышал людей, припавших к окнам, собравшихся у дверей, наблюдавших и слушавших, впрочем, без особого интереса. Они не вмешались, чтобы спасти Ярроу. Владыки вмешались бы, а человечье сообщество еще сохранило привычку к их правлению.

- Пробудитесь! Вашу свободу крадут у вас! Вспугнутая ящерица пробежала по ступне Минотавра,

быстрая и легкая, как трепет. Слова изливались из него легко и свободно, и он слышал, как домовладельцы выпрямляются, подаются вперед, неуверенно ступают на мостовую.

- Никто больше не стоит над вами, - грохотал он. - Но я все еще вижу мертвые руки Владык на ваших плечах.

Это до Них дошло - Он ощутил запах их гнева. В горле у него пересохло, но он не мог позволить себе тратить время, чтобы откашляться. В голове он ощущал легкость, и прохладный ветерок шевелил его кудри. Он говорил, но к словам не прислушивался.

Ярроу затерялась где-то на площади. Пока Минотавр говорил, он пытался услышать ее, принюхивался к воздуху, ощущал доходящие через камень вибрации, - и не мог ее отыскать.

- Бездействие - больший тиран, чем любая ошибка когда бы то ни было! - восклицал он, слыша, как головы склоняются в зна!С согласия со старой знакомой проповедью. Он слышал отчаянные прыжки безумиц, сбитых с толку и почти завороженных испускаемыми им гормонами, чередованием и необычным ритмом его слов.

Речь текла неодолимо, и Минотавр раздумывал над ней не больше, чем над движением мышц под кожей, делая жесты, то широкие и плавные, то короткие и резкие. Мелькнувший запах девичьего тела позволил все-таки установить нахождение Ярроу: она была всего в паре шагов от него, но он не мог подойти к ней. Слова не отпускали его до тех пор, пока он по меньшей мере не выскажет их все.

И когда он наконец опустил руки, площадь была заполнена народом, и сбрую безумиц содрали с них, а насосы для наркотиков равнодушно растоптали, и их трубки хрустнули.

Он повернулся к Ярроу и подал ей руку.

- Пойдем, - сказал он. - Пора домой.

Минотавр лежал на животе под фургоном. Он смотрел вдоль своего носа на кусок утреннего неба, обрамленного двумя колесными спицами. Облака энергии все еще медленно расходились.

- Хотелось бы мне туда, - сказал он. - Увидеть другие миры.

Оранжевокожая женщина почесала ему над ухом, у основания его маленьких рожек. Руки у нее были сильные и уверенные.

- Тебя не могут не пустить. Что тебя останавливает? Он мотнул головой вверх.

- Он заболевает - мне придется отправиться одному. Трехрогий жук старательно полз рядом с его носом. Он

резко выдохнул, пытаясь его перевернуть, но не получилось.

- Вы неразлучны? - спросила женщина. Жук уползал. Он еще раз резко фыркнул, еще.

- Наверное.

- Он не расстроился, что я тебя предпочла ему? Какое-то мгновение Минотавр пытался понять смысл вопроса.

- А! Вон ты о чем… Понятно. Добрая шутка, очень добрая шутка! - Он рассмеялся, не сводя глаз с жука, наблюдая, как тот скрывается тв траве. - Нет, Арлекин даже не знает, для чего нужны женщины.

Сбор пожитков занял немного времени: у Минотавра их вообще не было, а у Ярроу было мало.

- Сможешь найти свою мать? - спросил он.

Дверь за собой они оставили открытой: старинный обычай кентавров при окончательном расставании.

- Я всегда могу отыскать свою мать, - ответила Ярроу.

- Хорошо.

Но он ее не отпустил. Он провел ее, держа за руку, обратно к берегу. Там, среди звуков и запахов, подсознательных вкусов и запахов, ставших ему знакомыми, он наклонился, чтобы нежно поцеловать ее в щеки и в лоб.

- Прощай, - сказал он. - Я горжусь, что ты моя дочь. Ярроу не отошла от него. Она заговорила, и в ее голосе

ощущалась легкая дрожь:

- Ты еще не сказал мне всего.

- Вон оно что, - откликнулся Минотавр.

На какое-то время он умолк, приводя в порядок то, что ей надо бы знать. Начиная с истории Владык. Их восхождение к власти, как они оформляли человеческую душу и управляли ею, и почему они считали, что род человеческий надо сдерживать. Ей надо было знать об их приютах, об их биопрограммирующих химикатах и о тех выпущенных из них бессмертных, ставших легендой. Ей действительно надо было знать всё о бессмертных, поскольку весь их род был истреблен в Войнах. И как Владыки смогли продержаться так долго. Как враги обернули их забавы против них. Всю историю Войн. Рассказ будет долгим.

- Садись, - велел он.

И он уселся прямо посередине оживленной улицы, и Ярроу последовала его примеру.

Минотавр открыл рот и заговорил. При звуке его слов, раскатистом и глубоком, люди останавливались, чтобы хоть мгновение послушать… еще секунду… и усаживались на дорогу. Комбинации гормонов, придававшие его речи абсолютную правдивость в глазах газетчиков, присутствовали в его голосе, но в сочетании с ярким красноречием, уже проявленным нынешним днем. Он говорил просто и экономно. Он говорил в строгом соответствии с древними традициями ораторского искусства. Его речь пылала языками пламени.

Прибрежное пространство заполнялось, людей становилось все больше, и они не расходились, но присоединялись ко все разраставшемуся кругу притихших слушателей: здесь были и рыбаки, оставившие свои суденышки и спустившиеся с мачт, торговавшие своим телом подростки пришли из борделей, туристы из других миров рядом с кухонной прислугой столпились у оград своих террас.

В последующие годы этот же рассказ, очищенный и улучшенный, приукрашенный и упрощенный, станет эпосом, знаменующим эту эру - его эру, - великим уже по своему происхождению. Но то, что появится уже в следующее мгновение, будет всего Лишь наброском. Прототипом. Семенем. Но будет это настолько прекрасно и трогательно, что слушатели даже и представить не могут, поскольку это новое, абсолютно новое слОво, ясное новое понимание. Рассказ этот подведет итог эре, о закате которой большинство людей еще не подозревает.

- Слушайте, - произнес Минотавр.

И он заговорил.

Michael Swanwick. «The Blind Minotaur». © Michael Swanwick, 1985. © Перевод. Малахов В.И., 2002.