"Театр мертвецов" - читать интересную книгу автора (Март Михаил)

Глава V

"Все мы его ненавидели. Ничтожный сморчок, страдающий манией величия. Я его ненавидела больше остальных, мне приходилось терпеть Антона не только в театре, но и в постели, играя роль любящей женщины. И он в это верил. Слава Богу, о моей личной жизни знали очень немногие. Во всяком случае, я очень старалась скрывать подробности о своем муже, внешне очень красивом парне.

Мои коллеги видели Гаррика лишь мельком, когда он приходил на премьеры. А по сути, он делал мне одолжение, появляясь в театре трезвым четыре-пять раз в год. Им восхищались, и мне завидовали. Никто и представить не мог, чего мне стоило избегать синяков на теле при очередных скандалах. Если заснять на пленку наши драки, то после несложного монтажа получился бы отменный голливудский боевик.

Мой муж пил по-черному. Он пропивал все, что попадалось под руки. Мои вещи, которые я надевала на театральные сборища, хранились у моих подруг, но не дома. Шубу и золото мне уберечь не удалось. Машина стала первой жертвой длительного запоя. С невероятным трудом мне удалось выставить его за дверь. Кто бы знал, как я была счастлива! С мужчинами мне не везло, так сложилась судьба, и по-настоящему я радовалась лишь тогда, когда расставалась с ними.

Но потом появлялся следующий в маске принца, под которой скрывался подонок хлеще предыдущего. Так случилось и в последний раз, но в театре мой развод подавался под другим соусом. Все считали, что я бросила мужа ради Грановского. Он тоже принял эту легенду за чистую монету, и я получила роль Клеопатры. Нельзя же всю жизнь испытывать только отрицательные эмоции!

И без того начинаешь задумываться, а не сунуть ли голову в петлю?

Сцена стала моей отдушиной, где я на какие-то мгновения уходила от кошмарной действительности в свой мир, мною выдуманный, сладостный и прекрасный. Театр был для меня настоящей жизнью, а истинное бытие – дурным сном. Вот почему мне приходилось мириться с самодуром и его наполеоновскими комплексами. И я терпела, продолжая разыгрывать из себя любящую, ревнивую самку, страдавшую от постоянных измен неудержимого кобеля-гения. И этот ублюдок верил мне, как верил в собственную гениальность! Но меня никогда не покидало чувство, будто не только я, но и все мы балансируем на тонкой проволоке, растянутой над пропастью. Никто не смотрел вниз. Все любовались ясным, чистым небом, не понимая, что солнце клонится к закату. Ночь неотвратима, и она наступила, а голубое безоблачное небо затянулось тучами.

Это произошло два года назад на гастролях в Сочи, пятнадцатого июля в разгар лета. Мы собрались в гостиничном номере, чтобы отметить день рождения Сережи Птицына. Именинник оставался среди нас единственным трезвым человеком. Все давно знали, что он закодировался и вместо водки пьет воду. В театре невозможно ничего скрыть. Правда, у нас хватало терпения и деликатности делать вид, что мы ничего не знаем и не подозреваем. И то только потому, что Птицыну никто не завидовал и он не наступал на мозоли другим. Птицын занимал в театре ту нишу, на которую никто не претендовал.

Итак, мы пили, веселились, и ничто не предвещало трагической развязки. На ровном месте не спотыкаются. В начале второго ночи у нас закончилась выпивка. Слишком увлеклись. У Антона всегда имелись свои запасы. Если в его доме нет ящика коньяка, он не уснет. «Никаких проблем! – сказал Антон. – Сейчас восполним пробел» – и отправился к себе за горючим. Не прошло и полминуты, как я решила его догнать и попросить прихватить шампанское. Я знала, что он притащит только крепкие напитки.

Вышла в коридор и увидела, как он стоит возле своей двери и что-то нашептывает молоденькой девчонке. Мы ее уже видели. Она со своим парнем подходила к нам на пляже. Студенты театрального института из Питера. Видели бы вы, как у Грановского текли слюни, когда он созерцал ее грациозную фигурку! Девочка и впрямь была хороша собой. На мое удивление, она пошла за ним в его номер. Не знаю, что он ей там нашептал, очевидно, пригласил в свой театр сразу на роль Клеопатры, не иначе. Дурочка не догадывалась, что волки обычно жрут ягнят, а не гладят их по шерстке. Меня разбирало, хотелось дать ему по морде. Я направилась к нему, но по пути передумала. Решила дождаться подходящего момента.

Мой номер находился рядом. Я вошла к себе и перелезла со своей лоджии на его. Этот подонок уже всосался в девчонку, она едва трепыхалась в его тисках. Касаясь женщин, Антон превращался в маньяка, и остановить его уже невозможно. Сначала я хотела ворваться в номер и вцепиться в него когтями, но пьяная башка приняла другое решение, чисто бабье, глупое и ничтожное. Я перелезла обратно, вернулась к своим и сказала: «Ребята, есть возможность нашего Наполеона поставить на колени. Теперь он у нас будет ходить по струнке. Предлагаю посмотреть бесплатный спектакль». Все захлопали в ладоши.

Мы тихо перешли в мой номер и перелезли на лоджию Антона. Можно сказать, я накаркала. Грановский разложил девчонку на полу и насиловал ее. Она кричала, царапалась, брыкалась, но он озверел. Никто из нас даже не пошевелился, все молча смотрели с равнодушием кинозрителя в зале, который не мог вмешаться в то, что происходило на экране. Я не знаю, сколько длился этот кошмар, но дверь номера открылась, и вошел мальчишка. Если он был в коридоре, то не мог не слышать крики своей девчонки. Тут девушка набралась сил и сумела скинуть с себя насильника. Она вскочила на ноги и бросилась к дверям, где стоял ее парень. В эту секунду и произошло самое ужасное.

Антон схватился за тумбочку, чтобы приподняться, и наткнулся на жезл. Вряд ли он осознавал, что делает. Он просто швырнул свою железку вслед убегавшей жертве. Швырнул с такой злостью и яростью, с такой силой, что жезл полетел пулей и попал в цель. Если бы девушка пригнулась или упала, то он попал бы в голову парню. Мы все разом вскрикнули, но ничего не изменилось. Мы все еще оставались зрителями, заколдованными зрелищем. Девчонка упала, а мальчишка бросился на Антона, но он был слишком пьян, а Грановский напоминал разъяренного зверя. Он даже не бил парня, а резко и сильно оттолкнул его от себя. Тот отлетел назад, упал и ударился головой об угол кровати. Мы поначалу думали, что и он умер. Когда мы все вошли в номер, трагедия завершилась.

Грановский напоминал загнанного в угол зверя, ощетинившегося, с пеной у рта. В тот момент я еще не понимала, что все мы такие же убийцы и подонки, как и он. В ту секунду я не осознавала всей трагедии, я думала о другом: что теперь этот мерзавец в наших руках и его судьба зависит только от нас. Торжество длилось недолго. Грановский протрезвел быстрее нас, тут надо отдать ему должное. Он сумел взять себя в руки и оценить ситуацию.

– Ну что, довольны?! – Мне показалось, что он и нас готов убить. – Впервые увидели меня на сцене, а сами сидели в качестве зрителей? Ничего из этого не выйдет! Вы мои сообщники, а не свидетели. Теперь мы все одной веревочкой повязаны. Меня не станет, и вас не будет! Куриные головы! Что вы без меня?! Дерьмо! Кому вы нужны? Если со мной что-нибудь случится, вы все окажетесь на улице. Забыли, кто мой брат? Стоит вам слово произнести против меня – и всем крышка! Театр он продаст, а вы поедете в свои глухие деревеньки играть на подмостках солдатских клубов. Выбирайте сами – либо вы со мной, либо ваша карьера в сточной канаве с помоями.

Он опять был убедителен, переставляя нас, как пешек по доске, по своим мизансценам. Теперь мы выглядели виноватыми в том, что произошло. Только от нас зависела наша собственная судьба, жизнь, зарплата, благополучие и театральный успех. Ни один из присутствовавших не мог лишиться в одночасье того, что далось таким трудом. Мы слишком хорошо знали, что такое периферия, нужда, бесконечные долги и жизнь в общежитиях. Никто не даст тебе сразу хорошие роли, зарплату и квартиру, очутись ты в любом мало-мальски приличном городе России. А в Москве тебя сотрут в порошок. Мы очень хорошо знали Григория Грановского, его возможности, характер и такую же бескомпромиссность и злобу. Он взбирался на вершину по трупам тех, кто уже валялся в сточной канаве, омываемой помоями.

Я сейчас не ищу оправданий. Людям свойственно делать ошибки. На них порой построена вся жизнь. Но не все ошибки прощаются. И не людьми прощаются, а судьбой. Долго думать нам не пришлось. Грановский каждого из нас сунул мордой в кровь, как кота в дерьмо, за то, что он нагадил посреди комнаты.

Я принесла наволочку из подсобки и смывала кровь с царапин на шее. Девчонка здорово его поцарапала. Птицын отдал ему свою водолазку, чтобы прикрыть шею и грудь. Костенко первый понял, что мальчишка жив и находится в бессознательном состоянии. Тогда Грановский заставил его поднять жезл, вытереть с него отпечатки пальцев и оставить на жезле отпечатки парня. И Костенко послушно выполнял роль, данную режиссером. Хмельницкая приводила в порядок номер, а Ольшанский и Леско перетаскивали спиртное в номер, где мы отмечали день рождения. Всем нашлась работа, и каждый из нас замарался.

А потом приехала милиция, и все мы подтвердили, что Антон Грановский напился в, уснув в кресле, не мог уйти в свой номер до четырех утра, когда тело девушки уже остыло. На суде мы подтвердили эти показания под присягой. В течение двух лет все мы ходили под дамокловым мечом. Грановский боялся нас, мы боялись его. Никто ничего не забыл. И вот теперь я узнала, что у Грановского есть счета в зарубежных банках и гастроли в Швецию, Швейцарию и Германию – не случайность. Мне он однажды сознался, напившись до поросячьего визга, будто с гастролей он в Россию не вернется. А это значит, что мы ему больше не нужны. Без него театр прекратит свое существование. Итог очевиден – угроза двухгодичной давности воплотится в жизнь. Нас ждет сточная канава, но тогда нам уже нечего будет терять, а выброшенный на улицу артист – злее бешеной собаки. Хотели мы или нет, но все еще оставались свидетелями. Что может произойти, если свора озлобленных псов окажется на улице?

Антон наверняка не раз думал об этом и решил всех нас убрать поодиночке, но так, чтобы каждая смерть стала сенсацией. Уверяю вас, он обеспечил себя железным алиби на каждый случай, алиби для нас, а не для следователей. В момент первого убийства он разговаривал по междугородней линии. А с кем? У него нет связей и нужных людей за пределами Москвы, и в этом разговоре не было нужды. И во время каждого убийства в его кабинете находился какой-то очень авторитетный человек, не подозревающий, что играет роль алиби. Задумайтесь, а зачем ему вообще находиться в задании театра во время вечернего спектакля? Ведь этого никогда не случалось. Антон достаточно занятой человек, чтобы прохлаждаться в театре, если там нет дел.

Избавившись от нас, он хотел набрать новую труппу на договорной основе, которой он ничем не обязан. Оплачивается только спектакль. Спектакли кончились, и до свидания, никто ни на кого не в обиде. С такими можно и за границу поехать. Им плевать, останется там Грановский или нет. Выводы делайте сами.

Я осталась живой по чистой случайности. Вовремя сбежала, а вместо меня погибла невинная женщина. Убийца-наемник просчитался, подарив мне красивую безделушку. Он думал, у меня много денег, а я нищая и свой подарок продала, второй раз невольно став сообщницей.

Прошу вас меня не искать. Ничего нового я добавить не смогу, а обвинить меня не в чем.

Aнютa Железняк".

Трифонов отложил письмо в сторону. За сегодняшний день он услышал второй раз трагическую историю о гастролях в Сочи. По принципиальным соображениям он не хотел, чтобы на Петровке знали о командировке Горелова, и, встретив его на вокзале, привез его домой к Колычевым.

Здесь тихо, уютно, генерал на работе, Наташка в институте, и они очень спокойно и обстоятельно побеседовали. Горелов рассказал все в подробностях, подтверждая факты ксерокопиями документов. Он же и сделал вывод, что настоящий убийца девушки не кто иной, как сам Грановский.

Пока они обдумывали возможные варианты, пришли Наташа с Димой. Дима положил на стол конверт и сказал:

– Это вам от Анны Железняк.

Сюрприз был слишком неожиданным, и Дмитрия не стали расспрашивать, а тут же принялись за чтение. Читал Трифонов вслух, остальные слушали.

– Выходит, Александр Иваныч, я зря мотался в Сочи. Все мои труды по сравнению с этим признанием ничего не стоят. Вот вам сразу результат на блюдечке с голубой каемочкой.

– Ты не прав, Палыч. Письмо предвзято. Его написала женщина, напуганная и озлобленная. Она сама пишет о людях, которые в одночасье оказываются в сточной канаве. Ты сделал главное – привез подтверждение всему ее рассказу, и теперь письмо имеет статус документа, а не анонимки. Неслыханное совпадение и удача! Обвинение, подкрепленное документами в один момент. Прокуроры могут только мечтать об этом!

– Значит, Грановского арестуют? – спросил Дмитрий. В его вопросе звучали тревога и разочарование.

– Вряд ли мы сейчас дадим ход этим документам, – ответил Трифонов. – Мы расследуем убийства сегодняшних дней, а не двухлетней давности. Безусловно, они связаны между собой, но старое преступление явилось лишь трамплином к нынешним трагедиям. Мы можем взять убийство в Сочи за основу, но не способны предъявить Грановскому обвинения в смерти того же Птицына или Фартышевой. С хорошими адвокатами он заткнет нас за пояс в считанные минуты. Нам нужен исполнитель. Как правило, все случается наоборот – сначала ловят киллера, а потом устанавливают заказчика. Мы имеем предположительного заказчика, но не можем найти убийцу. Уж больно он умен и хитер. Уверен, одному такая работа не под силу.

– Извините, Александр Иваныч, – скромно начал Горелов, – а вы не предполагаете, что Антону Грановскому помогает его родной брат Григорий?

– Мотивируй, пожалуйста.

– Григорий Грановский прилетел в Сочи в тот же день. Уверен, ход следствия тут же изменился из-за его появления. Нарушения в ходе расследования сплошь и рядом. Кровь под ногтями Кати никто не исследовал, впрочем, я уже об этом говорил. Чем все кончилось, мы знаем, но что происходило потом? Давайте глянем на ситуацию с сегодняшней позиции. Руководитель следственной бригады за два года из майора превращается в полковника и занимает высокий пост в Главном управлении края. Следователь Рачковский делает головокружительную карьеру и вырастает до заместителя краевого прокурора. А ненужные им более строптивые свидетели страшной истории тихо и мирно умирают. Судья Соколов и эксперт Харченко уже никому ничего не расскажут. И у меня все время складывалось впечатление, что в деле не хватает каких-то документов. Как в книжке, где очень долго рассказывают о какой-то интересной картине, а самой картины нет.

И последнее, думаю, это самый важный аргумент. Два года назад прокурором Краснодаского края был Игорь Павлович Верзин. Через месяц после суда он подал в отставку и теперь работает личным адвокатом Григория Грановского со всеми вытекающими обстоятельствами – вилла, лимузин, квартира с зимним садом и все такое прочее. Могу добавить из свидетельств жителей Сочи и Краснодара, что Верзин считался человеком всемогущим. С ним даже губернатор не спорил. Такие люди сами по себе в отставку не уходят. Если только на повышение.

– Можно сказать, убедил, Палыч, в основном – своим последним пунктом: связь Верзина и Грановского. Своего рода сговор, вероятность на девяносто девять процентов. Жезл – прекрасное тому подтверждение. Улики и орудие убийства владельцам не возвращаются, а мы имеем перед собой факты другого рода. Верзин вернул Грановскому скипетр царя Давида, а тот мог его переплавить в слиток, после чего посылать каждой жертве серебряную метку. Кому еще мог отдать Верзин скипетр? Боюсь, только Антону Грановскому. Но тот побоялся его хранить в первозданном виде и превратил в кирпич.

Правда, тут начинается новая история, не менее загадочная. Из документов понятно, что вес скипетра составлял два килограмма пятьсот граммов. А ювелиру для работы принесли два килограмма двести граммов, причем излишки серебра, составлявшие большую часть, оставили ему. Зачем Грановский оставил себе полкило серебра? Солидный вес, это не для пули, которая весит девять граммов.

– Вы думаете, он готовит еще одно преступление?

– Я ничего не думаю. Может быть, он сделал из него статуэтку. Зачем гадать, надо работать с имеющимися у нас материалами, а их достаточно. И тут возникает еще один вопрос, я адресую его Диме. Скажи мне, если не секрет, как к тебе попало письмо Анны и о какой подруге в нем идет речь?

Дмитрий Кутепов ждал этого вопроса.

– Анна мне позвонила по телефону и сказала, что в моем почтовом ящике лежит письмо. Она адресует его следователю. Анна знает, что я встречаюсь с Наташей и кто ее отец. А еще она сказала, будто в автобусе ей подбросили серебряные часики. Это о них она писала в письме. Она решила их продать. Деньги нужны. Уехать хочет из Москвы. Очевидно, уже уехала. Часики Аня отнесла одной нашей общей знакомой сокурснице. Та их взяла, а через день умерла.

Кутепов положил на стол журнал с портретом Лики. Теперь Наташа прочла статью вслух.

– Вот они, «Грызуны-невидимки»! – пробормотал Трифонов.

– Что вы сказали? – не поняла Наташа.

Трифонов встал, подошел к телефону и в течение десяти минут дозванивался до Крюкова, пока подполковника не нашел дежурный по городу.

– Денис Михалыч, есть очень срочное и неотложное дело. В журнале «Современный стиль» сказано, что топ-модель Лика Иванова умерла от заражения крови. За день до этого Анна Железняк передала ей серебряные часы «Шепард». Боюсь, Лику уже похоронили, но нам необходимо найти эти часики. Не думаю, что их вместе с ней положили в гроб. Постарайтесь разыскать их и сразу же отдайте в лабораторию на экспертизу. Спасибо. Подробности при встрече.

Трифонов положил трубку.

– А ты уверен, Дмитрий, что с Аней все в порядке?

– Уверен. Она очень осторожный человек и отлично знает, с кем имеет дело.

– Но ведь, помимо нее и нас, о смерти Лики может узнать убийца! Журналы продаются по всей Москве, – возмутилась Наташа.

– Дело не в журнале. Вряд ли убийца будет покупать себе «Современный стиль». О том, что его жертва жива или мертва, он поймет из газет.

– Это как, Александр Иваныч? – удивился Кутепов. – Анна никому интервью давать не собирается.

– О смерти свих жертв убийца узнает из газет, а точнее, он дает сигнал некоторым грязным людишкам о том, что свершилось следующее убийство. Для этого он использует одного нечистоплотного журналиста. Путаная история, в ней еще разбираться надо. И только после появления имени жертвы в газетах все забывают о ней. Если имени Анны в прессе не появится, значит, она жива и охота на нее не прекратится. Убийца поймет, что совершил промашку. С его-то амбициями и апломбом он с такой ситуацией смириться не сможет. Она же получила свою метку, значит, должна умереть.

– Пусть умрет, – тихо сказал Горелов.

Все с удивлением взглянули на лейтенанта.

– Что ты хочешь этим сказать, Палыч? – спросил Трифонов.

– Ведь важен слух о ее смерти, а не сама смерть. Можно использовать любого репортера и в газету дать заметку примерно такого содержания: «Вчера на Курском вокзале в зале ожидания обнаружен труп Анны Железняк». Можно придумать что-нибудь более оригинальное. Важна идея.

– Идея хорошая, – вмешался Дмитрий, – но есть одна закавыка. На кладбище уже создали целую аллею погибших артистов нашего театра. На похороны съезжается вся Москва. Ротозеи словно хотят убедиться, что их не обманули. А кого мы похороним вместо Анны? Она сейчас знаменитей Аллы Пугачевой, Джулии Роберте и Мадонны, вместе взятых. Кто же упустит шанс не пойти на похороны века! А Грановские? Вы их тоже к телу не допустите? Родных у Анны никого не осталось, а значит, тело должны опознать друзья.

– А чего опознавать, если, скажем, она сгорела? – спросил Горелов. – Опознана экспертами по стоматологической карте, группе крови.

– Не убедительно, – возразил Дмитрий. – Народ не поверит. Поползут слухи, и все равно ее будут искать. Тут надо думать. А потом, кого вы сжигать собираетесь? Куклу?

Все задумались и умолкли.

Дождь не прекращался. Грязевой поток заливал мостовые и с шумом падал сквозь чугунные решетки в канализационные стоки. Над городом висел туман. На душе скребли кошки. Анна стояла у окна и с тоской смотрела в окно. Ей казалось, что все пройдет без сучка и задоринки. Уехать из Москвы или из страны по мужскому паспорту – что может быть проще! С Сережкиными руками переделать паршивый документ – пара пустяков. Но, помимо рук, у ее старого приятеля имелись голова и опыт. Он уже имел две ходки в зону и смотрел на вещи по-другому. Выслушав ее печальную историю, ему пришлось отнять у нее последнюю надежду, разорвать тот самый волосок, за который она цеплялась.

– Ничего из твоей затеи не получится, Анюта. Паспорт я переделать смогу, без проблем. Но ты зря считаешь, будто проехать границу так просто. Гостевые туры в Финляндию и автобусные экскурсии существуют. Но для беспрепятственной поездки в первую очередь нужно быть жителем Питера, а ты и парень, который отдал тебе паспорт, – москвичи. Но даже если мы достанем тебе паспорт в Питере, все равно придется ждать какое-то время. На каждый выезд готовят группу, и ее везет гид. Одиночек туда не пускают. И опять все упирается во время. Ехать на машине по приглашению тоже можно, но сначала тебе нужно познакомиться с финном и дождаться, пока он пришлет тебе приглашение. Волокита будь здоров! А за три-четыре дня ты границу не перемахнешь, и не мечтай об этом. И получается, в чем главная проблема? Во времени. Ты молодая, здоровая баба, на тебе все заживет, как на кошке. Опухоль с лица спадет очень быстро. Сейчас мы тебя сфотографируем, наклеим твой нынешний фейс в паспорт, а в руки таможенников он попадет через неделю в лучшем случае. К тому времени твой воздушный шарик сдуется в объеме в пару раз. А ты представляешь себе, что значит личный досмотр? Стоит тебе куртку снять, как все увидят пышную грудь четвертого размера. Ну волосы ты сострижешь, а грудь тоже? Больно будет, а главное, жалко. Да и с бедрами и попкой что-то делать придется. У таможенников пуговицы на штанах оторвутся при виде твоих форм. Как ни крути, Анюта, но мужика из тебя не сделаешь. Это по Москве ты можешь разгуливать в таком виде, и то недолго.

– Что же мне делать? Они меня достанут.

– Паспорт мы тебе купим. Женский. А сейчас надо переждать. Поедем покатаемся по вокзалам, проверим обстановку, пока ты не узнаваема.

И они поехали. Предварительная разведка дала совершенно неожиданные результаты. На московских вокзалах ходили люди в штатском с собаками. Их было слишком много, чтобы не обратить на странное явление особое внимание. В основном они стояли возле платформ отходивших поездов, и миновать собачью проверку вряд ли кому удавалось. Поехали в аэропорт – то же самое.

– Если бы они обнюхивали приезжающих, – предположил Сергей, – я бы подумал, что в Москве ловят курьеров с наркотой. Рейд или по наводке, не имеет значения. Но их интересуют те, кто уезжает, а не приезжает. Затея очень дорогостоящая и малоэффективная. Это не менты и не комитетчики.

– Я знаю, кто это. Денег у них в достатке, а главное, им известно, что я безумно боюсь собак.

– В таком случае они хотят запереть тебя в Москве.

– Только наивный думает, что в Москве можно затеряться. Если мы дождемся, пока сойдут синяки, то меня будут узнавать на каждом шагу.

Они вернулись домой к Сергею.

Сейчас Анна стояла у окна и не могла ничего придумать, что спасло бы ее. Любая из ее романтических идей тут же разрушалась о жесткую логику Сергея, указывавшего ей на несостоятельность очередных придумок. Сергей приготовил еду и позвал Анну на кухню.

– Ты мне сказала, что хочешь попасть в Финляндию. Это обязательно?

– Тебе, Сереженька, я могу доверять. Ты столько для меня делаешь!

– Но мы друзья…

– Ладно тебе врать. Ты все еще любишь меня. Сколько раз я тебя кидала, обманывала, издевалась над тобой, а ты все терпел! А как мне хреново стало, я тут же к тебе прибежала. На деле оказалось, что, кроме тебя, у меня никого нет.

– Не будем затрагивать больные струны. Оставим чувства в стороне, повесим их на гвоздик, и пусть сушатся. Сейчас надо решить, как тебе из этого дерьма выпутаться.

Еда остыла, они курили и разговаривали.

– В Швеции, Швейцарии и Германии есть банки, а точнее, личные сейфы, где можно хранить что угодно. Если ты знаешь пароль, то можешь попасть в секцию индивидуальных сейфов, наподобие почтовых ящиков. Дальше тебе придется назвать свой личный счет, и тебя проводят к твоему сейфу. Ты должен набрать нужный код, а потом банковский служащий откроет твой сейф ключом. Если код правильный, то он откроется, если нет, то сработает сигнализация и тебя арестуют. Но если дверца откроется, то клерк оставит тебя наедине с твоим имуществом. Так вот, я знаю номера кодов и счетов, а также пароли трех банков. Думаю, денег там немало. Вот почему мне нужно в Финляндию, а не в Польшу.

– Кто хозяин этих счетов?

– Антон Грановский, мой режиссер и бывший хахаль.

– Но он сумеет попасть туда раньше.

– Толку что! Он собственный номер телефона запомнить не может, а я украла у него все номера. Имел бы он дубликаты данных, давно бы уже уехал за кордон перекладывать свои сокровища. Но он сидит в Москве, а его брат со своим адвокатом устроили на меня облаву с собаками. С их деньгами и связями они могут армию нанять. И дело даже не в этом. Зная мой характер, они прекрасно понимают, что я, как таракан, в щель забиваться не стану, а буду действовать и в конце концов допущу ошибку.

– Ну первая ошибка уже предотвращена. В Финляндию ты не поедешь, а эту лазейку они в первую очередь перекроют. Ведь они отлично понимают, куда ты навострила лыжи. Им понятен ход твоих мыслей, они знают твою нетерпеливую натуру. Я думаю, собаки призваны на службу потому, что Грановский и компания хорошо тебя знают и фокусы с переодеваниями вполне предсказуемы. Вывод простой: все твои идеи и замыслы просчитываются раньше, чем они приходят в твою голову, а посему будем пользоваться моими мозгами и идеями. Никакого грима, только другая прическа и темные очки. Паспорт мы найдем, не такая уж это проблема. На данный момент я вижу только одну лазейку – уходить надо через Одессу, Сочи или Новороссийск, шоп-тур в Турцию. Конечно, это прыжок через голову и потребуется перейти десяток границ, но там проще скакать из страны в страну.

– Где же мне столько денег взять?

– Денег я тебе дам, у меня их много, даже слишком много. Подвернулась одна халтура, и мне за нее отвалили солидный гонорар. Правда, тогда я понятия не имел, что своей работой делаю из тебя мишень.

– Из меня? А при чем здесь я?

– Могу рассказать. Когда-то я делал клише для тех, кто с них штамповал денежные знаки. Способ высокой печати, сейчас редко этим пользуются, офсет надежней, но сложнее. Клише – это гравюра на специальном сплаве, с которой катают оттиски. Чего я только не делал – бюллетени и даже отпечатки пальцев! Зачем не знаю. Я вопросов не задаю, а исполняю заказ. Делаю матрицу, с которой потом катают фальшивки. После последней отсидки я уже перестал делать клише под денежные купюры. Зона – не курорт, и возвращаться туда у меня нет желания. Но последний заказ оказался совсем безвредным. Мне предложили самому разработать дизайн денежных единиц, что-то наподобие лотерейных билетов. Каждая такая купюра ничего не имела общего с оригиналом. Просто картинка стоимостью в пятьдесят, сто, пятьсот, тысяча и десять тысяч долларов. Получилось неплохо. Я старался, изгалялся в выдумке и сделал эскизы. «Заказчик» их утвердил.

Мне выплатили аванс, и я сделал матрицу. Я понял так, что сделал билеты для подпольного казино, по которым можно получать настоящие деньги в кассе, бумажные фишки для игры. И не ошибся, так оно и получилось, но речь шла не о казино, а о людях. На их жизнь делались ставки, а людьми оказались актеры твоего театра. Подпольный ипподром заработал на полную катушку. Представь себе, какие на вас делались ставки, если я делал даже десятитысячные билеты! Перед каждым спектаклем сотни оголтелых придурков покупали мои билеты и делали ставку на Птицына, а погибал Ольшанский. Те, кто ставил на него, зарабатывали кучу денег, но что это по сравнению с общим кушем! Можно говорить с уверенностью о связи убийцы с подпольной рулеткой. И я уверен, черная касса работает и поныне. Из газет люди узнают о следующей жертве.

– Значит, на меня тоже кто-то делает ставки?

– Да, и в этом я вижу главную угрозу. Тебя ищут не только Грановский и менты, тебя ищет весь преступный мир. На данный момент у меня есть двадцать тысяч долларов. Задумайся на минуту, что я могу с ними сделать? Поставить все деньги на Анну Железняк, а потом прикончить тебя и выбросить где-нибудь на окраине Москвы на свалке и позвонить репортерам. Вечером того же дня некролог с твоим именем появится в газетах, а я получу выигрыш в десять раз больше, чем поставил на тебя. Убить тебя может любой прохожий, любящий деньги, что сильнее его страха перед возмездием. Отчаянных голов много, а людей, живущих в полном отчаянии, еще больше. Они на все пойдут, чтобы выжить самим.

– И что же мне делать? Ждать, когда ты меня убьешь?

– Я не убью, но желающих сделать это немало. Нам нужен не просто план, а очень необычный, хорошо продуманный и просчитанный.

– Послушай, Сереженька, налей-ка мне водочки. Иначе у меня крыша поедет.

– Водочку мы с тобой вчера допили. Ладно, я схожу, но ты не глупи, девка. Выкинь дурь из головы.

– Постараюсь, но ты побыстрее, пожалуйста. Мне страшно.

Сергей обернулся быстро, помимо водки он еще кое-что с собой принес.

– Теперь я уже ничего сам не понимаю.

– О чем ты?

– Давай сначала выпьем.

Они выпили, и Сергей достал из кармана газету. На первой полосе красовался портрет Анны в черной рамке.

– Господи! Я уже умерла!

– Не ясно только, хорошо это или плохо.

Сергей развернул газету и начал читать:

Сергей отбросил газету в сторону.

– Кому понадобилась эта «утка»? – с непонимающим видом спросила Анна.

– Тем, кто точно знает, что ты не побежишь в редакцию с опровержением и не будешь собирать пресс-конференций. Тем, кто поставил на тебя очень большие деньги и пытался сорвать банк. Тем, кто хочет напугать тебя еще больше и подтолкнуть к необдуманным поступкам. Значит, ты нужна им живой. Они списали тебя, стерли с лица земли и этим развязали себе руки, но забыли, что и у тебя теперь появились новые возможности. Часть охотников за твоей шкурой пошла домой складывать оружие. Остался один, главный враг, уверенный в себе и в успехе своей задумки. Вот его-то нам и следует переиграть.

– Какой же ты умный, Серега!

– Я не умный, а матерый. Жизнь научила меня подлезать под красные флажки. Нам дали карт-бланш, Анюта!

В кабинете генерала Черногорова находился эксперт Дегтярев, следователь Судаков и Трифонов. Остальных Черногоров старался не отвлекать от работы. Ему хватило бы и одного Трифонова – только он мог внятно и без лишних слов растолковать обстановку, но Судаков приехал сам, а Дегтярев отчитался по результатам экспертизы часов.

История повторилась, часики были покрыты раствором с микробами, а сверху защищены тонким слоем лака. По свидетельству мужа умершей Лики Ивановой, эти часики ей продала подруга, но имени ее он не помнит.

– Анна Железняк должна была стать девятой жертвой. Убийца ошибся в расчетах. Никто не предполагал, что у нее нет денег. Железняк получала приличные гонорары, премиальные, и то, что она откажется от уникальных в своем роде часиков, даже представить себе трудно.

– Как вы думаете, Александр Иваныч, мы сумели убедить убийцу в том, что Анна мертва? – спросил Черногоров.

– Трудно сказать. Она женщина непредсказуемая и может сама себя выдать каким-нибудь очередным фортелем. Но, по моим данным, ее нет в Москве. Надеюсь, что нет.

– Как отреагировали Грановские на газетную заметку? – поинтересовался генерал.

Отвечать решил Судаков, как официальное лицо.

– Очень бурная реакция. В прокуратуру поступила масса заявлений с просьбой допустить театральную труппу к телу погибшей, ну и от Грановского соответственно. Напор серьезный. Первый удар нам удалось отразить. Всем желающим был дан категоричный отказ. Труп содержится в холодильной камере в специальной упаковке, и увидеть его невозможно, так как вирусная инфекция слишком опасна. Им было сказано, что труп будет кремирован, прах запаян в капусулу, после чего ее смогут захоронить. Думаю, такой ответ их не устроил. Они будут добиваться своего и стучаться во все двери. Нас пока выручает тот факт, что у Железняк нет близких родственников. Но у них все же есть лазейка. Трудно сказать, знают они о ней или нет. Дело в том, что Анна официально не разведена со своим последним мужем. Но в театре все считают, что она оформила развод ради Антона Грановского. Это не так.

– Что известно о ее муже?

– Законченный алкоголик, не работает, на что живет, не ясно. Мы решили подстраховаться, договорились с его участковым. Если к мужу начнут подъезжать люди Грановского, то его изолируют суток на пятнадцать. Поводов для этого хватает. Но сейчас я не могу с уверенностью сказать, будто Грановские нам верят. Убийца, может, и поверил. Часики не могли не сработать, так что для него появление заметки вполне естественное завершение работы.

– Значит, вы все еще сомневаетесь в причастности Антона Грановского к серии убийств? Сочинская эпопея никого не убедила? – Черногоров адресовал вопрос Трифонову.

– Антон Грановский от нас никуда не денется. Мы наблюдаем за ним. Чтобы ответить на ваш вопрос конкретно, мне понадобится еще неделя. И вот что мне еще не понятно. У убийцы осталось триста граммов серебра. Зачем оно ему?

– Минуточку! – удивился генерал. – Все заказанные у ювелира предметы сработали. Убийца выложил перед нами все карты. Он провел совершенно определенную параллель с Савелием Бражниковым. Бражников убил девять человек. В нашем деле также фигурируют девять трупов, если посчитать Анну Железняк. Кажется, занавес опустился, игра закончена.

– Не совсем так, Виктор Николаич. Бражников наметил десять жертв. Десятого он убить не успел, его поймали. В списке казней, как вы помните, последней он дал название «Клюв в темя».

– Вы предлагаете подождать, пока не хлопнут десятого?

– Мы не ждем, мы работаем. Согласитесь, нам попался не совсем простой головорез, а преступник, обладающий особым талантом и хорошо информированный по части нашей работы.

– Вы все еще подозреваете Колодяжного?

– И его тоже. Он очень хорошо знает театр «Триумф» и в курсе нашего расследования. Нет, исключать его из числа подозреваемых рано. Но возможно, что на его кандидатуре мы вскоре поставим точку. Я не хочу делать никаких предварительных заявлений.

В кабинет постучали, и вошел капитан Забелин.

– Разрешите войти, товарищ генерал?

– Что стряслось, Костя? Ты пробежал стометровку за пять секунд? Отдышись.

– Дело в том, что наши ребята ведут некоего Фишера. Так вот, его взяли полчаса назад оперативники из управления по экономическим преступлениям. Нам всю игру сломали.

– Кто такой Фишер? – спросил Черногоров.

– Фишер – он же Лебединский Яков Карлович. Мы его подозреваем в том, что он в нашем деле играл роль старомодного человека без лица. Нам необходимо выяснить его связи. Мы установили за ним «наружку», а он попался в сети полковника Хитяева, – пояснил Трифонов.

– И что вы предлагаете? – спросил Черногоров.

– Работа уже смазана, – продолжал Трифонов. – Если он уже здесь, то пусть Хитяев заканчивает свою отработку. Но нам бы хотелось получить его отчет.

– С Хитяевым я договорюсь, – заверил генерал. – А дальше что?

Трифонов повернулся к Судакову.

– Срочно звони Колычеву. Нам нужна санкция на обыск квартиры Фишера. Срочно! Мы должны опередить людей Хитяева хотя бы в этом! А вас, Виктор Николаич, я попросил бы договориться с Хитяевым задержать Фишера до завтрашнего дня. Когда его утром вызовут на допрос, он должен попасть к нам. Так мы застигнем его врасплох. А сегодня вечером нам необходимо разобраться, по каким делам Хитяева заинтересовал Фишер. Такого опытного жука очень трудно взять в оборот. Боюсь, Хитяев обломает о него зубы. Скорее всего, Фишер попался с очередным потоком в сети полковника. Вряд ли Фишер его интересует.

Судаков дозвонился до Колычева, и тот обещал выбить санкцию в течение часа.

– Езжай, Борис, за санкцией, а мы с капитаном отправимся на квартиру Фишера. Получишь бумагу и подъезжай к нам.

– Уверен, Александр Иваныч?

Не понятно, что имел в виду генерал, задавая странный вопрос.

– Уверен, – не понятно, на что ответил Трифонов.

Дверь открыл слесарь в присутствии участкового, они же и стачи понятыми. Участкового сумели убедить, что санкцию на обыск привезут с минуты на минуту. Квартира Фишера выглядела более чем скромно. Подполковник Сорокин, рассказывая о Фишере, не ошибся – этот человек не болел вещизмом. Стены были увешаны плакатами с выступлением великого мага и волшебника Лебединского. Теперь все могли разглядеть его лицо. Трудно назвать внешность мага серой и незаметной. Может быть, фактура не казалась слишком приметной, скорее средней, но лицо имело свои особенности. В нем было что-то демоническое, особенно взгляд, проницательный, острый, пронизывающий. Глаза яркие, светлые, миндалевидной формы, орлиный нос, тонкие губы и выступающий вперед подбородок с ямочкой. Нет, такого человека забыть нельзя. Либо с Фишером произошла ошибка и они промахнулись, либо он и впрямь был магом. На всех афишах Лебединский был во фраке, цилиндре с тростью в руке. Стандартный набор для иллюзиониста, если только он не выряжается в восточный костюм факира.

Обыск проводили тщательно. Наконец приехал Борис Судаков с санкцией и подключился к поискам. Два часа на крохотную однокомнатную квартиру, и ничего.

– Не могу понять, где мы промахнулись? – бормотал под нос Трифонов.

– Что делать, Александр Иваныч, и на старуху бывает проруха.

Пришлось уйти несолоно хлебавши. У подъезда Судаков вспомнил, что забыл зонт в квартире. Попросили слесаря вернуться и вновь открыть квартиру. Они поднялись, через пять минут слесарь вернулся один.

– Следователь просит вас, Александр Иваныч.

Не понятно почему, но Трифонов обрадовался. Возле квартиры Фишера стоял Судаков и немолодая женщина. Дверь соседней квартиры была распахнута настежь.

– Вот, Александр Иваныч, познакомьтесь, Лидия Тихоновна, старинный друг и в некотором смысле домохозяйка Якова Карловича. Поднимаемся мы на этаж, а Лидия Тихоновна открывает квартиру Фишера собственным ключом.

– Почему же вы не вышли раньше, когда мы вскрывали дверь? – спросил Трифонов.

– Я испугалась. С вами был милиционер.

– В глазок разглядели?

– Совершенно верно. А с Яковом Карловичем ничего не случилось?

– Давайте зайдем к вам и побеседуем.

– Пожалуйста, проходите.

Женщина провела гостей в комнату.

– Вы одна живете?

– Да, семь лет, как овдовела. Живу на пенсию, и вот Яков Карлович помогает. Я прибираюсь у него и готовлю обеды. Очень добрый человек.

– Кроме того, вы храните его вещи. Или я не прав?

Женщина смутилась.

– В передней стоят калоши сорок третьего размера. Надеюсь, не ваши?

– У него моль в шкафу. Он просил меня хранить его концертный костюм.

– Вы не смущайтесь, ничего криминального здесь нет. У нас есть санкция на обыск. Фишер задержан. Я не думаю, что он влип в большие неприятности, но будет лучше, если мы ему предъявим его вещи сами. У него появится возможность самому во всем признаться. Чистосердечно. Это облегчит его участь и избавит от ложных показаний, что только навредит ему. Я понятно излагаю?

– Да, конечно, все понятно.

Женщина подошла к шкафу и достала две вешалки с пальто, костюмом, а потом шляпу.

– Вы правы. В таком одеянии только на сцену выходить. А теперь я вас попрошу вынуть все из карманов.

– Мне неудобно. Как же я могу?

– Если вы не хотите, то нам придется вызвать понятых. Уж лучше вы сами выступите в этой роли. В карманах был только паспорт.

– Откройте его и посмотрите, на чье имя выдан паспорт.

Она заглянула в документы, будто раскрывала Библию.

– Бражников Савелий Николаевич.

– Удивительно, правда? А чья фотография?

Она перевернула страницу, и на пол упал листок бумаги. Судаков поднял бумажку, взглянул на нее и передал Трифонову. На листке стояли два числа, оба четырехзначные. Трифонов убрал листок в карман.

– Здесь фотография Якова Карловича.

– В том-то все и дело. Вещи мы заберем с собой, Лидия Тихоновна. Хочу надеяться, все обойдется хорошо. Подпишите протокол изъятия и осмотра, как понятая. Мы не будем указывать, что вещи найдены у вас.

Участковый и слесарь их не дождались.

– Ну, Александр Иваныч, кажется, теперь мы готовы к встрече с Фишером-Лебединским.

– Не совсем. – Он достал бумажку из кармана. – Надо вот этим заняться.

– А что это?

– Я думаю, первое число означает номер ячейки автоматической камеры хранения, второе – код. Надо обзвонить все вокзалы. Бери Костю, и приступайте. И не забудь все оформить, как положено – в присутствии милиции и понятых. Руками не трогать. Не сотрите отпечатки, а то этот Фишер от всего открестится. Его надо сбить с ног на первом же допросе и не дать возможности очухаться. На каждую булавку – протокол и акт экспертов, показания свидетелей и все в том же духе. Он калач тертый. А я тем временем встречусь с полковником Хитяевым. Нам необходимо знать, на чем Фишер попался. Денек нас ждет нелегкий.

Дверь открыли перочинным ножом. Там и открывать-то нечего, она едва на петлях висела. В полуподвальной квартире воняло перегаром и плесенью. Кроме пустых бутылок, нашли хозяина, он валялся на полу на Пропитанном мочой матраце. Изысканно одетые щеголи в такой обстановке потеряли весь свой лоск. За спиной Верзина стояли еще трое молодцов.

– Гарри Железняк. Красиво звучит и как похабно выглядит. Ванна в этой лачуге есть?

– Есть, товарищ генерал, но вода только холодная.

– А нам другая и не нужна. И сколько тебе, остолопу, говорить, что я уже давно не генерал, а адвокат и зовут меня Игорь Палыч. Хватайте это животное и под воду. Через полчаса он должен начать думать, а через час соображать. Я жду в машине. Здесь задохнуться можно.

Ждать пришлось долго. Через час вывели мужа Анны, закутанного в одеяло. Вряд ли он соображал, что происходит, но зуб на зуб у него не попадал.

– Только не в мою машину. Забирайте его в свою. Паспорт нашли?

– И паспорт, и даже свидетельство о браке. В ее паспорте тоже штамп стоит.

– Отлично. Едем на ближнюю дачу. К утру он должен превратиться в джентльмена из лондонского клуба. Вынужден пожертвовать ему один из моих костюмов и запустить его в бассейн.

– Придется потом воду сливать.

– Сплошные неудобства. Ладно, поехали.

«Мерседес» и «джип-шевроле» отъехали от старого дома, каких в Москве осталось единицы.

Гаррик поначалу буянил, потом выдохся и потребовал водки, получил пару ударов по ребрам и замолк. На даче, похожей на Зимний дворец, его держали под напором воды, от которого даже крепкий мужик на ногах не устоит. Сначала поливали горячей водой, затем холодной. После часовой процедуры сделали перерыв и заставили пить кофе, потом опять поволокли к воде. Бросили в бассейн и не давали вылезти. И только ближе к вечеру он получил теплую одежду и его усадили в кресло. Водки он уже не просил. Ему дали чай с лимоном, и он его пил очень медленно, боясь, что его вновь поставят под шланги.

Наконец в комнате появился Верзин. Адвокат сел в кресло напротив, но расстояние оставалось значительным. За спиной у Железняка стояли двое его мучителей.

– Не скажу, что мне приятно тебя видеть, Гарри, но обстоятельства вынуждают.

– Что вам от меня надо? Живу, никого не трогаю…

– Так и дальше жить будешь, но на несколько дней мы изменим твой образ жизни. Тебе придется поработать.

– Какой из меня работник? Я тяжелее стакана ничего поднять не в состоянии. Меня ветром с ног сшибает.

– Надрываться мы тебе не позволим. Просто тебе придется побыть трезвым в течение недели и делать вид, что ты человек и даже умеешь разговаривать. Я буду твоим адвокатом и помогать тебе отстаивать твои права. Работенка нетрудная. Хорошо ее сделаешь – заработаешь пятьсот долларов. На несколько дней тебе хватит.

– Неплохие деньги. А что делать-то надо?

– Требовать от следствия труп своей жены. Анна умерла. А они утверждают, будто к ее телу нет доступа – заразная. Но по закону они обязаны допустить тебя к телу. Ты имеешь право на опознание. А то ведь так каждый мент сможет убивать кого угодно, а родственников посылать к чертовой матери. Они обязаны предоставить тебе все акты экспертизы, выдать свидетельство о смерти, допустить к опознанию и позволить похоронить труп. Это твое законное право.

– Вы чего? Правда, что ли? Анька умерла?

– А ты не верь, и мы не верим. Нас водят за нос, и кому-то это выгодно. А может, ее пытают в застенках? Мы ее друзья и хотим знать правду, и ты нам поможешь в этом деле.

У Гаррика навернулись слезы.

– Да вы чего?! Анька здоровее всех нас! Она не могла умереть! Сколько раз я в нокауте валялся от ее ударчиков. Вранье!

– Вот и мы так думаем. А сейчас ты напишешь заявление в прокуратуру. Я тебе продиктую.

– Налейте сто пятьдесят. Трясучка. Я ведь ничего написать не смогу.

Верзин немного подумал, потом кивнул.

Допрос Фишера должен был состояться на Петровке в десять утра. Предварительно следственная бригада собралась в кабинете генерала Черногорова, куда был приглашен полковник Хитяев из управления по экономическим преступлениям. Трифонов уже беседовал с ним и имел представление о деле, осталось скорректировать совместные действия и уточнить детали.

– Иван Данилыч, что вы можете инкриминировать Фишеру? – обратился Черногоров к Хитяеву.

– По большому счету, ничего. Соучастие придется доказывать. Мы проделали огромную работу, Виктор Николаич. Нам удалось выйти на главаря подпольной лотереи Казбека Агеева. Оставалось протянуть только руку. Агеев играл роль главного идеолога и руководителя. Сам он с клиентами не расплачивался. На него работала целая сеть распространителей, сборщиков денег, своя черная касса, бухгалтерия, курьеры и почтальоны. Работали очень аккуратно. В деле задействовано десяток посредников. Мы сами стали клиентами рулетки, но это не помогло. В Москве организовано двадцать точек, где принимались ставки на актеров «Триумфа», почти в каждом округе. Но там тусовались только шестерки, распространители. Я делаю ставку на Ольшанского. Плачу тысячу долларов, мне дают взамен тысячную ассигнацию, похожую на лотерейный билет, заносят меня в список, где указывают имя, на которое я сделал ставку, и на билете ставят мой номер. После того как в газете появляется имя погибшего, я знаю, выиграл я или проиграл. Проиграл – значит, рву свой билет и прощай тысяча баксов. Выиграл – иду на точку, где сдаю свой билет, его сверяют со списком, и я получаю выигрыш, иногда до десяти тысяч долларов. Азарт растет, я все деньги вкладываю в новые билеты, и так до тех пор, пока остаюсь без штанов. Принцип ипподрома, где ставки делают на темных лошадок. Но дальше нижней цепочки менял-продавцов мы подняться не смогли. Рассказывать можно очень долго.

Скажу о главном – мы вычислили типографию, где печатались билеты. Сейчас мы знаем, кто делал эскизы и клише для билетов, нашли поставщиков госзнаковской бумаги и знаем, какой тираж билетов выпущен. Страшно подумать – на пятьдесят миллионов долларов! В работе было задействовано даже ФСБ. В итоге мы вышли на главаря, но Агеева взять голыми руками не так просто. Сам лично он с деньгами не работал, билетов при себе не держал. Все распоряжения отдавал своим капитанам, а те по цепочке дальше. Главное в другом – Казбек заранее знал, кто станет следующей жертвой, но скрывал это от партнеров. Он передавал эти данные своим особо доверенным лицам, те скупали билеты на колоссальные суммы и выигрывали. Таким образом, он получал свою долю от партнеров плюс стопроцентный выигрыш. Вчера мы сумели довести всю работу до завершающей стадии. Мы ждали только сигнала из газет. Как только в прессе появилась заметка о гибели Птицына, мы приготовились. И Агеев попался. Он поехал к своему казначею и снял сумму в триста тысяч долларов. Для кого?

Передача денег состоялась в автобусе. Агеев поставил свой чемоданчик в проходе и попросил стоявшего рядом мужчину передать деньги на билет. Тот передал, но вместе с билетом всучил ему еще какой-то клочок бумаги. Он сделал это очень ловко, и мы не заметили бы хитрого трюка, если бы Агеев не уронил листок, сунув его мимо кармана. Далее все проходило достаточно банально. Мужчина поднял с пола чемоданчик и вышел на остановке, Казбек поехал дальше. Брали мы их в разных местах по отдельности.

С Агеевым работается легко. У него достаточно врагов. Мы накрыли всю сеть. Партнеры сдают Агеева с особым удовольствием, он их нагрел на большие деньги. Что касается Фишера, то тут дело посложнее. При нем находился только тот самый чемоданчик с тремястами тысячами долларов. У Казбека мы нашли тот самый листочек, переданный ему Фишером. На нем было имя «Анна Железняк».

Теперь мы можем утверждать совершенно определенно, что имена будущей жертвы Агееву передавал Фишер, но доказать этого не можем. Фишер не скрывает, что он получил деньги, но как игрок. Он сделал ставку и выиграл. А кто ему передал деньги, он понятия не имеет. Что касается записки, то он ничего об этом не знает. Автобусный билет передавали из рук в руки десяток пассажиров; что он получил, то и передал. Свидетелей у нас нет, о пассажирах никто не подумал. В этом смысле Агеев ему подыгрывает. Он понятия не имеет, кто давал сведения о следующей жертве. А за то, что Фишер играл в рулетку, за решетку его не упрячешь. Пол-Москвы с ума посходило. Тюрем не хватит, да и законов тоже.

Агееву мы предъявили обвинение в незаконном предпринимательстве. Он даже на мошенничество не тянет, у нас нет ни одного заявления от потерпевших. Все играли в рулетку добровольно и сами отдавали свои деньги. Это даже не пирамида наподобие мавродиевской. Ни один игрок не требует своих денег назад. Игра есть игра. Художник не подделывал денежные знаки, это обычные картинки, но с ним мы еще разберемся. Типография делала заказ по официальному договору. Погорят только поставщики гербовой бумаги, но и у них найдутся лазейки. Бумагу с водяными знаками можно заказать. За деньги все можно сделать, не нарушая законов. Нам попался очень твердый орешек.

– У нас нет сомнений в том, что информатором Агеева был Фишер. Он может отпираться сколько угодно. И Фишер знал, что лотерея может плохо кончиться Обыск в его скромной квартире ничего не дал, – пояснил Трифонов. – По вашему делу он может пройти как свидетель, и в этом смысле он спокоен. Попытаемся нарушить его спокойствие.

Трифонов кивнул Забелину, и тот поднял с пола огромную спортивную сумку.

Поставив ее на стол, он раскрыл молнию и вывалил на зеленое сукно гору банковских упаковок. Стодолларовые пачки рассыпались по столу.

– Здесь два с половиной миллиона долларов. Эти накопления Фишер хранил в камере хранения аэропорта «Внуково», – доложил капитан. – На сумке есть отпечатки пальцев Фишера, и тут ему не выкрутиться.

– Красиво, – заметил Хитяев.

– Сейчас мы сможем провести перекрестный допрос Фишера. У нас на него достаточно материалов. Думаю, и по вашему делу мы сможем узнать интересные факты.

– Буду только рад. – Не превращайте допрос в судилище, – предостерег генерал. – С Фишером надо держать ухо востро. А посему сделаем так. На допросе будет присутствовать следователь Судаков. Кому-то надо вести протокол! Допрос будем записывать на видео– и аудиопленки. Задавать вопросы придется полковнику Хитяеву и полковнику Трифонову, как более опытным работникам. Остальным на дознании присутствовать не обязательно. Это не экзаменационная комиссия, и нет необходимости настораживать Фишера.

Кабинет для дознания выбрали самый заурядный, до оборудованный техникой.

Судаков сел в стороне за маленьким столиком, Трифонов и Хитяев – по разные стороны большого стола, из-за чего допрашиваемому пришлось бы постоянно крутить головой, чтобы сосредоточиться на ком-то определенном и суметь пустить в ход свои магические чары гипнотизера.

Когда конвой привел подозреваемого, он немного удивился такому почетному составу.

– С вами я уже знаком, гражданин Фишер, – начал Хитяев без прелюдий. – Позвольте вам представить старшего следователя по особо важным делам прокуратуры Александра Ивановича Трифонова. Он ведет ваше дело. От него и будет зависеть ваша дальнейшая судьба.

– Слишком много чести. Я человек маленький, стоит ли мне уделять столько внимания?

– Мы решили, что стоит. – Хитяев не смотрел на Фишера и перекладывал бумаги в папке. – Скажите, Фишер, сколько раз вы делали ставки на подпольном тотализаторе?

– Один-единственный раз, и тот, как видите, неудачно. Меня схватили. И, как я думаю, мой выигрыш вы оставите себе. Какой смысл меня здесь держать?

– Смысл в том, Яков Карлович, что вы обвиняетесь в серии убийств и вам грозит «вышка». Вот почему этим делом занимаюсь я, – тихо произнес Трифонов.

Реакция была странной. Фишер рассмеялся.

– Когда же вы поумнеете, господа следователи! Вот так, за здорово живешь, взяли и обвинили человека в самом страшном грехе, на пустом месте! Думаю, вы обо мне все знаете, и шить мне мокруху – дело неблагодарное. Только время потеряете.

– Хотите играть в несознанку? Дело ваше. Получите по полной программе, – сказал Хитяев.

– А вы хотите, чтобы я признался в том, что, намечая жертву, давал сведения лохотронщикам, потом убивал их и стриг с этого купоны? Но так можно любого обвинить! Вся Москва играет на этих скачках. Ситуация мне понятна до мелочей, я даже вас понимаю, но вы тыкаете пальцем в небо, авось повезет. Выберите для этой цели другого лоха. Со мной ваши фокусы не пройдут.

– Но мы ведь тоже не лохи! – усмехнулся Трифонов. – Зря вы нас недооцениваете, Яков Карлович. Перейдем сразу к делу без фокусов. Зачем отнимать хлеб у профессионалов? Насчет игроков вы правы, Москва словно обезумела. Но вряд ли мы найдем среди игроков более везучего, чем вы! Хотя, по вашим словам, вы играли один раз.

Судаков достал из-за стола сумку и поставил ее перед Фишером.

– Это ваша сумочка, Яков Карлович? К ней прилагается акт изъятия ее из ячейки камеры хранения, акт экспертизы, подтверждающий присутствие на ней ваших пальчиков и даже пыли, идентичной с пылью в вашей квартире. В общем, полный джентльменский набор. Отпираться бессмысленно. Вы в нашем деле не новичок и знаете, где можно повалять дурака, а где вас приперли к стенке. Ну и кто, по-вашему, мог еще выиграть сумму в два с половиной миллиона долларов? Мы таких не нашли. В основном люди проигрывают, а максимальный куш составил двадцать тысяч. Девять жертв умножить на двадцать, получится сто восемьдесят тысяч, если вы ни разу не ошибетесь. И за что же лохотронщики вам столько платили?

– Хороший ударчик, ничего не скажешь.

Трифонов продолжил:

– Ударчики были неплохие, а главное – смертельные, и их оказалось девять.

– Я не думаю, что вы сможете увязать деньги из камеры хранения со смертью артистов. А если я вам скажу, что эти деньги дали мне на хранение, и назову имя человека, тогда что?

– Вы воздействовали на него методом внушения? – задал вопрос Хитяев.

– А вы можете и это доказать?

– Нет, не сможем, – ответил Трифонов. – Потому что у вас не получилось. Давно не практиковали, потеряли свои способности. Только сами об этом не подозревали. Змея, лишенная жала, продолжает кусать своих врагов, не догадываясь, что ее яд уже безвреден. Старая колода и не подозревала этого, вот ее и поймали. Ваш гипноз не сработал, старомодный джентльмен с оттопыренными ушами, орлиным носом и ямочкой на подбородке. Вас не вспомнили только в агентстве по найму жилплощади, где вы выступали в роли Бражникова. – Трифонов положил на стол паспорт. – Зато вас отлично вспомнил сварщик театра «Триумф», у которого вы заказывали ограду, муж актрисы Хмельницкой, купивший портсигар. С ним вы еще встретитесь на очной ставке. Но это еще не все, Яков Карлович. Вот акт экспертизы. На вашем пальто остались следы цемента из подвала театра «Триумф»; а это акт, подтверждающий то, что вы побывали на даче у Птицына. На ваших калошах остались следы глины с его земельного участка. И неужели вы думаете, что, не имея таких важных документов, вашей персоной занялся бы старший следователь по особо важным делам?! Хочу напомнить, что все жертвы, которым вы посылали серебряные метки, мертвы. Убиты насильственным путем.

Фишер злобно усмехнулся.

– А у меня алиби есть. На каждый случай.

– Так мы не настаиваем на том, что вы исполнитель. Вы – заказчик. А это доказуемо, – вмешался Хитяев.

– Я даже не соучастник.

– Придется доказывать свою невиновность. Мы вам выложили часть своих карт, и сами видите, что материалов для обвинения достаточно. О презумпции невиновности можно не заикаться. Ваш ход, уважаемый.

– Вы на мне зубы сломаете!

– Но все равно проглотим, – успокоил Фишера Хитяев. – Дело стоит на контроле министра внутрених дел и Генерального прокурора. Слишком большой резонанс и тихой сапой здесь не проскользнешь.

– Что вы предлагаете? – спросил Фишер.

– Явку с повинной. О вчерашнем задержании забудем. Начнем с чистого листа.

– Ладно. Но вы уничтожите все акты экспертизы обыска и изъятия, оформляйте как добровольную сдачу в том числе и денег.

– Даю слово, – твердо заявил Трифонов. – Но сначала мы хотим услышать вашу лебединую песню, Яков Карлович. Без протокола. Убедите нас в своей правоте тут же все оформим, как надо. Акты будут уничтожены на ваших глазах, перед тем как вы подпишете протокол. Вас устраивает такое джентльменское соглашение?

– Устраивает. Со всеми прибамбасами мне дадут не более пяти лет, если верить вашему соглашению.

– Если человек заблуждается и совершает без злого умысла, может получиться и меньше. Но этого надо очень постараться.

– Постараюсь, но я не знаю главного. Убийцу я никогда не видел. Я действовал строго по инструциям. Последние два года после отсидки мне пришлось очень тяжко. Предлагали всякие аферы, но партнеры были ненадежные, фраера и всякая шалупень. Высококлассных авантюристов сейчас днем с огнем не найдешь. Сидел в четырех стенах и проедал жалкие сбережения со старых дел. Нары для моего здоровья уже не годятся, так что рисковать по мелочам не хотел. И вдруг обо мне вспомнили, и я начал получать письма.

Первое письмо понравилось своей лаконичностью и деловитостью. В конверте лежало двести долларов и короткая записка, отпечатанная на компьютерном принтере. Текст гласил: «Нужна театральная площадка. Снимите квартиру с антикварной мебелью на летний сезон и готовьтесь к перевоплощениям. Квартира будет оплачена согласно договору». Помимо записки и денег в конверте лежал этот самый паспорт с уже приклеенной моей фотографией. Тут я понял, что имею дело с настоящими аферистами, а у меня руки чесались от застоя.

Деньги тоже аргумент серьезный. И вообще, пора бы пыль с ушей стряхнуть. В течение месяца я снял квартиру на Сивцевом Вражке, такую, как требовалось. В тот же день в ящике появилось второе письмо: «Ключи оставьте себе и подыщите пожилую актрису на двухчасовую роль старой интеллигентки. Инструкции и сценарий получите в начале августа». В конверте лежало триста долларов.

Тут я понял, что за мной наблюдают. В тот же день мне пришел денежный перевод по почте за наем квартиры. Сумма соответствовала договору. Актрису искать не пришлось. С ролью старой интеллигентки справилась моя соседка по квартире напротив. Она помогала мне по хозяйству, и я ей платил за это. Женщина очень добрая, а главное – не любопытная.

В середине августа пришло третье письмо. В нем лежало пятьсот долларов и короткая записка: «Поднимитесь на свой чердак, справа от двери в двух шагах коробка от обуви с инструкциями». Коробка лежала именно там. Я принес ее домой. Первое, что мне бросилось в глаза, – револьвер, коробка с патронами и два конверта. В одном билет на поезд «Москва – Курск», во втором сценарий для моей соседки. Там все было расписано в деталях. Как она должна познакомиться с актрисой Хмельницкой, пригласить ее на Сивцев Вражек, продать ей револьвер и все прочее. Мы выполнили задание с честью.

И новое письмо! В нем опять лежали деньги – тысяча долларов – и короткая записка: «Деньги за револьвер и проданные вазочки из чужого дома остаются у исполнительницы задания!» В общем-то, я и не собирался отбирать деньги у соседки. Она их заработала, да и меня не обидели.

Следующее письмо также было немногословным: «Инструкции на чердаке». Вы знаете, честно скажу, я был заинтригован. Но я понимал, что автор не хочет показываться мне на глаза, и я не пытался его вычислить. Так даже интересней. Новая коробка хранила в себе очень странные вещи. Там лежал кусок серебра, гвоздь, пуля, картинки, адрес ювелира, его имя и инструкция по общению с ювелиром, а также коробочка с клеймом «Фаберже». Здесь же я нашел новый конверт с запиской и деньгами.

На сей раз незнакомец прислал мне две тысячи долларов и пожелания: «Первое. Ваше лицо никто не должен запоминать из тех, с кем вы встречаетесь. Второе. Не оставляйте отпечатков пальцев. Вы должны покрыть капиллярные линии особым лаком. Найдете его в кармане пальто. Третье. В комиссионном магазине на Преображенском рынке для вас оставлен сверток с одеждой. От предложенного шаблона не отступать. Четвертое. Ювелир должен выполнять изделия по определенному порядку в течение трех недель…» Он указал мне порядок. Каждое серебряное изделие я относил на чердак и оставлял в заготовленной коробке. В дальнейшем портсигар и часы мне вернули с подробными инструкциями, причем в них объяснялось, как я должен хранить эти предметы. Я работал очень четко, старался. А главное, я совершенно отчетливо понимал, что не совершаю ничего незаконного.

Характер дальнейших писем был изменен. В тот день, когда погибла актриса на сцене от выстрела в горло, мне пришло очередное письмо. Из конверта на стол высыпалось три тысячи долларов и короткая записка: «Благодарю вас!» Я понял так, что наша увлекательная игра закончилась. Но после того, как погибли еще трое, пришло новое письмо, и оно опять начиналось словами: «Благодарю вас!» Потом шел адрес Казбека и инструкции: «Придете к этому человеку и потребуйте триста тысяч долларов за имя следующей жертвы. Если он вам заплатит, то назовете имя Ольшанского». Письмо заканчивалось фразой: «Как вам нравится ваша новая работа?» Я не сомневался, что имею дело с умалишенным гением. Это он меня гипнотизировал и вил из меня веревки. Я уже не владел собой.

Далее шли инструкции с заказом ограды у сварщика, потом в коробке на чердаке он вернул мне портсигар и сказал, где и когда я должен вручить его Хмельницкой. Удивительно другое – Казбек выплачивал мне деньги, как только я приносил ему новое имя, наличными, без оговорок и споров. Мой хозяин перестал пересылать мне деньги, я получал только письма. Например, такое: «Кирилл Костенко. Благодарю вас!» Я передавал имя Казбеку и получал тут же вознаграждение. Но он никогда не указывал места и времени смерти очередной жертвы.

По поводу Птицына мне были даны инструкции. В мою задачу входило использовать против него гипноз и довести его до панического страха, но не прикасаться к нему и не входить в дом. Я с задачей справился, но о причине гибели Птицына узнал из московских сплетен.

С Анной Железняк дело обстояло сложнее всего. Мне пришлось подстерегать ее возле дома почти сутки. И я едва ее узнал. Помогло то, что она что-то долго искала в кустах рядом со своим подъездом, а когда приехали крепкие парни и ворвались в дом, она пустилась наутек, и только после этого я узнал ее по плащу. Хорошо, что автобус подошел не сразу, и я успел добежать до остановки. Там я и передал ей часики. После сообщения в газетах о гибели Анны я не получил стандартного письма с благодарностью. Вот и вся история.

– Очень правдоподобна, – заметил Трифонов. – Скажите, когда вы передавали портсигар Хмельницкому, ваши пальцы были покрыты лаком?

– Разумеется, я был без перчаток. Держал его аккуратно, но инструкции мне не следовало доставать его из футляра до последней минуты.

– Когда вы проникали в театр, вас видели?

– И тут же обо мне забывали. Я умею это делать и не верю вам, что свидетели меня вспомнят. Говорить меня заставили другие причины. Мои показания невозможно обойти стороной, а значит, из меня нельзя сделать козла отпущения. Сейчас на вас начнут давить, и очень серьезно. Это я точно знаю. Наверху требуют результатов любой ценой. Обстановка в Москве такова, что ждать можно любого взрыва. Я отлично подхожу на роль маньяка.

– Постараемся этого не допустить. Сейчас следователь Судаков составит протокол, и вы его подпишете.

– А как же акты?

– Он их порвет у вас на глазах. Какова общая сумма, которую вы получили в письмах?

– Около двадцати тысяч долларов. – Убийца небедный человек. И важно то, что он эти деньги не вернет. Что упало, то пропало.

– Такая игра стоит недешево, разумеется. И если кому-то понадобился роскошный фарс, то о деньгах он не думал, – заметил полковник Хитяев. – А теперь поговорим о моем деле.

Трифонов не стал мешать и вернулся в кабинет генерала Черногорова.

– Ох, и втянул ты меня в историю, Александр Иваныч! Ты же в любом случае в стороне останешься, а мне башку оторвут! Ты понимаешь, что вся наша тактика построена на блефе?! Все эти акты, состряпанные тобой, статьи в газетах…

– С волками жить – по-волчьи выть, но Фишер купился на мой блеф.

– Видел по монитору. И слышал. Можете рвать липу на его глазах, плевать, но он же не продвинул тебя ни на шаг вперед.

– Еще как продвинул! Убийца имеет деньги, богат, отлично знает о том, что творится в нашем доме. За смерть Анны убийца не стал благодарить Фишера.

– Колодяжный? Он человек небедный, хорошие гонорары получает. А главное – только он мог нанять Фишера в начале апреля. Он автор.

– Я это скоро узнаю. Мне придется съездить в издательство, где издают книги Колодяжного, вернуть рукописи.

– Когда?

– Жду сигнала стилиста, но давить на него не могу.

– Не пора ли заняться Антоном Грановским?

– Пора, он тоже человек небедный, а главное, заинтересованный.

– Эта самая заинтересованность и наша афера выходит теперь боком. На имя прокурора Москвы поступило заявление от мужа Анны Железняк. Он требует предъявить ему тело Анны для опознания.

– Придется потянуть время.

– А что это даст? Где мы возьмем ее тело?

– Мне нужна неделя, Виктор Николаич. Я уже совсем рядом. Запах чую, но не вижу. Темно. Мне нужен маленький просветик.

– За неделю я из генералов в сержанты превращусь. Оформляй кого угодно, потом разберемся.

– Тяжело быть генералом, но и сержантом быть почетно, если ты честный человек.

– Тебе с твоей пенсией можно так рассуждать. А мне на что надеяться? Осталось три года, и вышибут на покой. Только кем?!

– Не шуми, Виктор Николаич. Потерпи совсем немного – и либо в сержанты, либо в генерал-лейтенанты прыгнешь. Давить на меня бессмысленно.

– Ладно, аферист, иди. Загонишь ты меня на эшафот.

– Загоню, но убийцу. Это как пить дать!

Трифонов вышел.

Возле театра «Триумф» никакого ажиотажа не наблюдалось, было тихо, спокойно, и даже билеты в кассах имелись. Огромная афиша гласила о новой премьере «Тройного капкана», назначенной на десятое ноября. В репертуаре шли только молодежные спектакли, не вызывающие интереса у публики.

На служебной проходной Трифонову и Забелину сказали, что Антон Викторович на сцене репетирует с новым составом. Они прошли в зрительный зал и устроились в последних рядах под бельэтажем, стараясь не мешать творческому процессу. В зале стоял полумрак, сцена освещалась софитами и прожекторами. В центральном проходе на уровне восьмого ряда стоял столик с небольшой лампой, за которым в кресле сидел режиссер. Шел прогон первого акта, и Грановский не вмешивался в игру актеров, но постоянно делал какие-то пометки в своих бумагах.

Кроме Дмитрия Кутепова, из труппы «Триумфа» на сцене никого не было. Остальные исполнители – люди именитые – работали по контрактной системе. Рисунок мизансцены изменился, и появились новшества в оформлении.

– Может быть, на сей раз мы увидим первый акт до конца, – шепнул капитан. – Если только мальчишку не пришибут.

– Не пришибут, – заверил его Трифонов. – Он убийцу не интересует. К тому же наш мститель обожает эффекты, предпочитая убивать на публике.

– Я только не могу понять, почему Колодяжный назвал пьесу «Тройной капкан»?

– Мы это узнаем, когда опустится занавес, Костя.

– Придется пойти на премьеру.

– Я имел в виду финал нашего расследования.

– Этого, мне кажется, даже Колодяжный не может предсказать.

– Колодяжный не может, а вот автор сего фарса знает. Камикадзе! Он сам управляет торпедой, которая должна взорваться. Собственная смерть для него не имеет значения, важно поразить цель. В этом его сверхзадача, как учил Станиславский. Пока ему сопутствует удача, благодаря тройному капкану, выстроенному по принципу матрешки. Мы попадаем в ловушку и находим в ней еще одну мышеловку, в которой нам заготовлена еще одна западня. Так задумано. Но мы пока ходим вокруг да около, не замечая того, что лежит на поверхности. Кто-то убедил нас надеть темные очки в безлунную ночь, и мы послушно выполняем данное предписание. Театр марионеток! Нами управляет невидимая рука!

– Скорее – театр мертвецов, театр обреченных.

– Нет, просто рука обрезает одну ниточку за другой – и куклы падают. Рука руководит куклами, а самой рукой должен руководить мозг.

– Это для меня слишком сложно, Александр Иваныч, я не философ, я мент. Мне бы взять след – и вперед. Если я поймаю убийцу, вот тогда вы с ним и философствуйте, докапывайтесь до причин. А по мне, всех их к стенке ставить надо без суда и следствия. Сволочь она и есть сволочь.

– У каждого своя позиция. Тут я тебе не советчик. Давай-ка лучше спектакль посмотрим, а то с этого места он начинает буксовать. Никак мы не увидим, что дальше.

На сцене пылали страсти. Работали профессионалы высшего пилотажа. Действия казались более оправданными. Очевидно, этому составу никто не чертил крестики на полу, их движения были непосредственными, а диалоги живыми. Вырисовывался четкий узор, петелька цеплялась за крючочек, крючочек за петельку. В какой-то момент сыщики уже забыли, куда и зачем пришли. Кульминация первого акта. Выстрел из пистолета. Но что это?

В темном зале промелькнула молния. Тонкая серебристая лента на сумасшедшей скорости проскользила где-то над потолком, пронеслась над рядами и вонзилась в голову Грановского.

Он лишь взмахнул руками, как птица при взлете, и рухнул на стол, уткнувшись носом в свой блокнот. Из головы торчала стрела с веером перьев на конце. Тусклая настольная лампа осветила красное пятно на затылке, пятно разрасталось, превращаясь в лужу на столе.

– Костя, живо наверх! Стреляли с балкона над нами.

Забелин словно с цепи сорвался. Громыхая креслами, он рванулся к задним дверям, ведущим в фойе. Трифонов хромая последовал за ним, больная нога не позволяла ему бегать, но, превозмогая боль, он старался не отставать. В фойе не было ни души. На следующий этаж вела мраморная лестница. На скользком паркете разъезжались ноги.

Двери на бельэтаж были распахнуты, а чуть дальше, возле пожарного крана, возился местный пожарный. Вдоль фойе второго этажа, похожий на питона, был раскатан шланг во всю длину.

Пока Трифонов поднялся, Забелин уже осмотрел бельэтаж. Они столкнулись у дверей.

– Что там?

– На бордюре лежит арбалет. Пусто.

Забелин подскочил к старику и схватил его за грудки.

– Кто на бельэтаже, дед?

– Парень какой-то выскочил будто ошпаренный и в ту сторону побежал. – Он указал на дверь в конце фойе с надписью «Посторонним вход запрещен».

Капитан рванулся вперед. Он едва не расшиб себе лоб, выбивая плечом незапертую дверь, его пронесло вперед, и Забелин ударился о стену. Он очутился на лестничной клетке, узкой и темной. Не раздумывая, капитан побежал наверх, откуда сочился дневной свет. Лестница обрывалась на четвертом этаже, где находилась чердачная дверь. Она также была распахнута настежь. Забелин выскочил на крышу. Никого. Осмотревшись, он заметил загнутые перила у края. Топая по железной кровле, он подобрался к Защитному бордюру и глянул вниз. Пожарная лестница шла вдоль тыловой части здания и заканчивалась во дворе. В ту же минуту со стоянки отъехала машина – вишневые «Жигули» шестой модели – и повернула к воротам. Двор с небольшим садиком пустовал. В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Погоня окончилась неудачей.

Все, что он мог – так это сообщить о машине дежурному по городу, благо в кармане имелся сотовый телефон. Предположительно, за рулем сидит молодой мужчина. Номер он увидеть не смог, не тот ракурс и не то расстояние. В театр направили следственную бригаду. Забелину ничего не оставалось делать, как вернуться назад. Трифонов тем временем мирно беседовал с пожарным.

– Вы давно здесь находитесь?

– Минут двадцать или чуть больше. Как обычно, я делал обход, вчера вечером шел детский спектакль. А после детей фойе надо проверять. И точно, опять шпанята дверцу пожарного крана сломали и наконечники шлангов свернули. Баловство! Они их потом дачникам продают для полива огородов. Хорошо еще, шланг не уперли. Великоват, не спрячешь. На первом этаже я уже поставил новый наконечник. Поднялся сюда – тут та же история. Пошел взял новый наконечник, вернулся, раскатал шланг, проверил, не порезали ли его ножичком, надел наконечник, и тут вдруг двери бельэтажа распахнулись и кто-то выскочил в коридор. Все это очень быстро произошло, словно ветер в форточку ворвался. Высокий, в кепке, молодой. Хорошо-то я его не разглядел, видел только, как пятки сверкают. Но мне показалось, что я его уже видел. Как вам это объяснить… Не чужой, в общем. Мелькнул и исчез. Куртка темная, джинсовая. Лица не разглядел.

– Извините, запамятовал, как вас зовут? – спросил Трифонов.

– Иван Иванович Столбиков. Вы меня уже допрашивали в подвале, когда Ольшанский на ограду упал.

– Растем, с подвала до бельэтажа поднялись. Вас ведь тогда к телефону на проходную вызвали, но вы не успели, трубку уже бросили.

– Нет-нет, вы путаете! К телефону меня вызывали, когда Свету Фартышеву застрелили.

– Да, припоминаю. Убийце надо было убрать вас со сцены. Он же стрелял из-за кулисы напротив.

– Зря старался. Зрение у меня не очень хорошее. Я и в очках-то не очень хорошо вижу.

К разговору присоединился Забелин.

– Ушел через крышу по пожарной лестнице и уехал на вишневых «Жигулях». Во дворе пусто, свидетелей искать бессмысленно. Бригада выехала, и «скорая» тоже.

Трифонов вновь обратился к пожарному:

– Вы ведь каждый уголок здесь знаете, Иван Иваныч. Разве дверь, ведущая на крышу, не запирается на замок?

– По плану эвакуации мы не можем ее запирать. Там запасной выход. Но когда в театре начался облом зрителей после первой трагедии, мы вынуждены были сделать наверху засов. Дверь жестью обшита, щеколда солидная, а со стороны крыши мы ручку сняли. Там и ломом не подденешь. Выйти, конечно, просто, войти – невозможно.

– Хорошо, мы еще поговорим с вами, но позже. – Трифонов повернулся к Забелину. – Иди в зал, Костя, а то там труп бесхозный остался, а артисты – народ любопытный. Я пока бельэтаж осмотрю.

Бельэтаж имел восемь рядов и нависал над партером, поддерживаемый колоннами. Перед первым рядом находился высокий барьер с мягкой плюшевой подставкой для биноклей и сумочек. В самом центре зала прямо над проходом на перегородке лежал арбалет с оптическим прицелом, а на сиденье стоял открытый кожаный чемоданчик. Трифонов не стал ничего трогать, он все понял. В зале уже работали врачи и эксперты, зажгли люстру. Актеров на сцене не было. Вряд ли они годились в свидетели. Подполковник Крюков увидел Трифонова и крикнул ему:

– Я сейчас к вам поднимусь, Александр Иваныч!

Трифонов кивнул. Крюков пылал от ненависти.

– Сукин сын! Я его лично на куски разорву, как только мы его поймаем. Вот говнюк! Он мне всю кровь уже высосал…

– Что-что, а злость нам не поможет, любезнейший Денис Михалыч. Мы слишком большой темп взяли, скачем галопом по европам и многое пропускаем мимо, забывая оглядываться назад.

– Из этой штуки стреляли? – спросил Крюков, кивая на арбалет.

– "Сигурн", боевой арбалет производства США. Убойная сила четыреста метров, стреляет стальными стрелами. Существуют три вида арбалетов: бытовые, спортивные и боевые. Бытовые, или дачные, как их называют, можно купить свободно, и даже спортивные можно достать тысячи за две в зеленом эквиваленте. Но боевые арбалеты имеются только в спецслужбах. Их используют, когда кого-то надо убрать без шума на солидном расстоянии. Высокоточная техника, работает без сбоев. «Сигурн», что лежит перед нами, – уникальное оружие. Вы такой и в Америке не купите ни за какие деньги. А этот принадлежит коллекции генерала Самсонова, к той же категории исчезнувших экземпляров, что и револьвер «таурус», из которого на сцене стреляли в Фартышеву.

– Опять загадки?

– Нет тут никаких загадок, Денис Михалыч. Из коллекции исчезло тридцать шесть единиц уникального оружия. Где-то они хранятся, если не распроданы. Значит, убийца знает, у кого можно позаимствовать раритет из арсенала.

– Вы еще забыли о пневматической винтовке.

– Нет, не забыл. Смысла нет перечислять. С такого расстояния да еще с оптикой и упором на бордюр попасть в голову Грановского ничего не стоит, тем более он сидел неподвижно. Даже плохой стрелок способен сбить спичечный коробок со стола. Тут ведь не больше двадцати метров.

– У меня о другом голова болит, Александр Иваныч. Ведь я, пусть подспудно, но был уверен, что Грановский всех перебил. Не сам, конечно, а с помощью профессионала.

– А никто вашу версию не отклоняет, Денис Михалыч, вполне возможно. Киллер получил свой гонорар и решил уничтожить заказчика как опасного свидетеля. Я в это не верю, но и не отвергаю такую возможность.

– А почему не верите?

– Киллер-исполнитель не будет изгаляться. Каждую из жертв он мог пристрелить в подъезде. Проверенный, плохо раскрываемый вариант. Чего мудрить? В фантазиях изгаляется заказчик. Тот, кто заказывает музыку, за нее и платит соответственно. Зачем же киллеру идти на риск и таким вот методом убивать заказчика? Прилепил мину под днище «мерседеса» Грановского, и будь здоров, а главное – без риска.

Снизу их позвал эксперт Дегтярев.

– Сейчас идем, Игнат. Пришли сюда кого-нибудь из своих ребят, а то мы главную улику проморгаем. Я сейчас и пустому месту не доверяю, – ответил подполковник.

– Пришлю, но улика здесь, причем серебряная.

Врачи извлекли из головы Грановского стрелу. Она вызвала немало удивления, если не сказать шока. Острый наконечник как таковой отсутствовал. Вместо него на стрелу была надета орлиная голова, отлитая из серебра. Она и пронзила темя режиссера, пробив череп.

– У господина Бражникова этот метод называется «Клюв в темя», если мне не изменяет память, – тихо сказал Крюков.

– У вас хорошая память, она вам не изменяет, – подтвердил Трифонов. – Могу добавить, что орлиная голова спилена со скипетра царя Давида, последним хозяином которого был убитый Грановский. Могу к этому добавить, что вес этой головы составляет триста граммов. Ровно столько, сколько оставил себе убийца, передавший слиток ювелиру. Теперь понятно, зачем он себе его оставил.

– Значит, убийца закончил свою работу непойманным. Он оказался хитрее Бражникова, тот засыпался на десятом, – закончил Крюков.

– Нет, просто Бражников стал осторожнее, – вмешался Забелин. – Ну почему вы не берете в учет отпечатки пальцев Бражникова? Дактилоскопия – наука точная.

– Ты прав, Костя, – согласился Трифонов, – никто не спорит. Просто никто из нас не называет убийцу по имени. Нам пора все разложить по полочкам.

– А убийца тем временем даст деру! – не успокаивался капитан. – Убивать-то уже некого.

– Давай-ка, Костя, подышим воздухом, по двору погуляем. Душно тут.

Они вышли во двор, осмотрели автостоянку, где остались отчетливые следы от протекторов «Жигулей».

– Игната с ребятами надо позвать, – предложил Забелин. – Обязательно. А лестница пожарная метрах в трех от земли. По ней не заберешься. Спрыгнуть можно, если свеситься на руках. И то ногу подвернуть несложно.

Они подошли ближе.

– А он упал, Александр Иваныч.

– С чего ты решил?

Забелин нагнулся и поднял с земли авторучку.

– Наверняка из его кармана выпала.

Трифонов осмотрел улику.

– "Pilot" с золотым пером. Дорогая игрушка. Корпус из перламутра. Тысячи на полторы потянет в зеленом эквиваленте.

– Мне она и задаром не нужна. Протоколы ею составлять, что ли? Шариковая сойдет. А вот писателю может понадобиться.

– Если только для черновиков. Все свои рукописи Колодяжный набирал на компьютере. Кстати, в издательство мне все равно ехать придется, поедем со мной.

– Когда?

– Завтра или послезавтра. Ладно, пойдем за экспертами, пусть двор осмотрят.

На проходной Забелин остановился. Обращаясь к вахтеру, он спросил:

– Скажите, а сегодня в театр заходил автор пьесы Петр Александрович Колодяжный?

– А как же! Они вместе с Антоном Викторовичем приехали.

– Он ушел?

– Нет, не видел. Тут, когда шум поднялся, все на сцену побежали, ну и я не усидел на месте. Такая трагедия! Что теперь с нами будет? Но я ненадолго отлучился, минут на десять.

– И никого здесь не осталось?

– Ну а кто сюда придет? Это же театр, а не военный завод.

– Значит, вы не видели, как он выходил?

– Мог и по пожарной лестнице спуститься. Высокий, молодой… Надо бы выяснить, какая у него машина, – не унимался капитан.

– Идем, Пинкертон, – поторопил Забелина Трифонов. – Нам сегодня опять ночь не спать, а утром к генералу идти.

Забелин хихикнул.

– Цветочки купим, яблочек, бананчиков и чекушку. А то неудобно в дурдом без гостинцев приходить. Жалко мужика, хорошим был генералом.