"Театр мертвецов" - читать интересную книгу автора (Март Михаил)

Глава II

Спектакль шел при аншлаге. Зрители сидели даже в проходе, притащив стулья из буфета. Все с напряжением ждали рокового выстрела, потрясшего Москву убийством актрисы прямо на сцене. Публика волновалась, чего не скажешь о зрителях пятого ряда.

Сегодня на спектакль пришла вся следственная бригада. Мало того, за кулисами поставили капитана Забелина. Театр не успел достать эффектного пистолета для кульминационной сцены, и Петровка пошла навстречу режиссеру. Из музея МВД взяли браунинг и лично Забелин зарядил в ствол холостой патрон. Он же положил его в шкатулку и вынес на сцену за несколько секунд до открытия занавеса. С того же мгновения он не отрывал взгляда от шкатулки, стоя между второй и третьей кулисой. Вот почему пистолет не вызывал у зрителей пятого ряда ни малейшего беспокойства.

Уж если кто и нервничал по-настоящему, так это актеры, которым предстояло пережить весь ужас предыдущего представления по второму кругу. Однако это пошло им на пользу. Играли они с полной отдачей. Напряжение артистов передавалось в зал.

Драгилев, игравший роль Германа, покачнулся и выронил из рук телефонную трубку.

– У тебя осталось мало времени, дорогой, – холодно продолжила жена. – Спасай свою жизнь, пока это возможно.

Она достала маленький блестящий пузырек. Адвокат раскрыл папку, где лежали документы, и положил сверху ручку с золотым пером.

– Не дожидайся судорог, Герман. Тебе необходимо поставить двенадцать подписей, и ты получишь пузырек с противоядием. Время пошло на секунды.

Герман медленно, шаг за шагом, с трудом подошел к столу, взял ручку и начал подписывать документы. Каждый подписанный лист тут же убирался со стола и клался в папку. Все документы были подписаны непрочитанными. Как только папка попала в руки адвоката, жена протянула ему пузырек с противоядием. Он судорожно открыл крышку и выпил содержимое.

На несколько мгновений все замерли в ожидании. Ничего не происходило.

– Чертовщина какая-то! – глянул на пузырек Герман и сжал его в ладони. – Это же вода!

– А ты что думал! Глупец! – женщина громко засмеялась, встала из-за стола и взяла полные рюмки с коньяком. – Теперь и мы, Витенька, можем выпить за успешное завершение спектакля!

Адвокат принял у нее рюмку, они чокнулись и выпили коньяк. Она повернулась к мужу.

– Неужели…, ты думаешь…, что мы…, бы…

Актриса замолкла. Драгилев с ужасом смотрел на пустой пузырек, лицо его побледнело. Он хотел что-то сказать, но изо рта пошла кровавая пена. Он сделал два шага назад, вознес руки к небу и рухнул на сцену, как срубленное дерево.

Кто-то из зрителей громко зааплодировал.

Галина Леско подбежала к Драгилеву и, встав на колени, склонилась над бездыханным телом. Кровь стекала ручейками по его щекам.

– Он мертв! – крикнула она в ужасе.

Аплодисменты стали еще громче. Занавес закрылся.

Несколько мужчин, сидевших в пятом ряду, вскочили со своих мест и быстро прошли за кулисы. Забелин уже стоял возле трупа.

– Прошу актеров оставаться на месте! – приказал подполковник Крюков. – Костя, вызови экспертов и «скорую»!

Трифонов с усилием разжал руку покойника, достал платок и взял пузырек. Ладонь Драгилева была испачкана коричневой краской.

– Что там, Александр Иваныч? – спросил Судаков.

– Пузырек, как мне кажется, серебряный, но покрашен в коричневый цвет и покрыт лаком. На первый взгляд, похож на стеклянный. – Он поднялся на ноги и подошел к актрисе. – Вы и раньше давали ему этот пузырек?

– Мне трудно сказать. Я ведь первый раз играю в этом спектакле. Но, мне кажется, на репетициях был другой. Ваня его легко открывал, пил воду и отбрасывал в сторону, а сейчас он замешкался с крышкой и оставил его в руках. И потом мне показалось, что он поморщился, после того как выпил содержимое.

Трифонов обратился к помощнику режиссера:

– Прошу вас, Нина Сергеевна, попросите сюда заведующую реквизитом.

На сцене появился Антон Грановский со своим режущим голосом. На сей раз его вовремя остановили.

– Антон Викторович, займитесь зрителями, – жестко произнес Судаков. – Они могут и сцену разнести, а нам еще работать здесь.

– Что значит «вам»? А артистам?

– Мы должны дать им такую возможность, но не сегодня. Иван Драгилев мертв. Постарайтесь договориться с залом.

На сцене появилась заведующая реквизиторским цехом.

– Вам знаком этот пузырек? – спросил Трифонов, держа на ладони платок, на котором лежал пузырек. – Обратите внимание, с некоторых мест слезла краска и проглядывает металл.

– Нет, у нас таких нет.

– А из чего артист Драгилев пил яд?

– У нас обычные пузырьки от лекарств. Целая коробка. Я смыла с них этикетки и наполняла обычной кипяченой водой. Ваня иногда переигрывает и так забрасывает пузырьки, что их не найдешь. Сцена же очень большая. После спектакля я кладу в сумочку новый пузырек с водой и оставляю на нужной полке.

– Старая, знакомая история. Пузырек подменить мог кто угодно, так же как и патрон в револьвере.

Забелин уже достал пистолет из шкатулки и проверил его.

– С браунингом все в порядке.

– Было бы странно, если бы в нем оказался другой патрон! – усмехнулся Крюков. – Боюсь, убийца решил не повторяться. Сколько раз на сцене пьют, едят и вообще что-нибудь глотают?

– Во втором акте подливают яд матери мужа. Она выпивает кофе и умирает, а вообще, сцен таких много. Уму непостижимо!

Нина Сергевна похлопала себя по бедрам.

– А вы что думаете? – спросил Судаков у Федора Горобца, игравшего адвоката. – У вас на глазах происходит второе убийство.

– Я ничего не думаю, но знаю одно – больше я в этом спектакле играть не буду. С меня хватит. Это вы думайте и ищите. Вам за это деньги платят!

– Будем стараться. А играть вам или нет, это вы решайте со своим руководителем. Прошу вас пройдите, пожалуйста, в кабинет Грановского, и вы тоже, Галина Викторовна. Нам предстоит еще составить протокол, и вы будете фигурировать как свидетели происшествия. Извините за неудобство.

Горобец и Леско ушли со сцены. Забелин тем временем отвел помрежа в сторону и спросил:

– Нина Сергеевна, а автор пьесы за кулисами бывает?

– Конечно, он очень беспокоится. Всегда приходит и подбадривает актеров.

– А сегодня был?

– Нет, не видела.

– Странно, а в зале я его видел. Что же он не пришел? Ведь знает, что спектакль вновь сорвался.

Капитан выглянул в зрительный зал. Никого не осталось, и только Грановский стоял у центрального входа в партер и разговаривал с репортерами, увешанными фотоаппаратурой. Судя по жестам, он им объяснял, что за кулисами милиция и он ничем помочь не может. Поди сам и пригласил эту ораву для новой сенсации. Создает ажиотаж вокруг своего детища за счет человеческой смерти. Лицемеры!

– Унюхали? – спросил подполковник, подходя к Трифонову, изучавшему пузырек. – И как?

– Верно подметили, Денис Михалыч. Именно унюхал, а точнее, ничего не унюхал. Как вы думаете, бывают яды без запахов?

– Потерпите. Эксперты, надеюсь, нам ответят на эти вопросы.

Долго ждать не пришлось. Приехали эксперты и врачи.

– Денис Михалыч, распорядитесь срочно отправить труп на вскрытие. Яд может быть токсичным, – предложил Трифонов.

На сцене появился Грановский.

– Господи! И что за напасть такая!

– Антон Викторович, давайте не будем мешать экспертам и пройдем в ваш кабинет. Там нам будет удобнее, – предложил Судаков. – К тому же туда уже ушли актеры Федор Горобец и Галина Леско.

– Можем и в кабинет пройти, только бы это не стало привычкой.

Если на прошлом спектакле был только Трифонов, пытавшийся справиться со стихийным бедствием, то сегодня милиции присутствовало больше, чем исполнителей и подозреваемых. Подполковник Крюков и капитан Забелин с Петровки, Борис Судаков и Трифонов представляли прокуратуру, а на сцене остались работать врачи и эксперты.

До разбора дела еще было далеко. Жизнь преподносила сыщикам новые сюрпризы. Войдя в кабинет, шумная группа во главе с Грановским застыла на пороге.

Галина Леско и Федор Горобец лежали на полу мертвыми. На губах обоих пенилась кровь.

– А я, наивный, предположил, что Федя отомстил Ивану за свою жену, – сказал Грановский, тупо глядя на покойников.

Дело превратилось в шумный скандал. Все утренние газеты пестрили заголовками, похожими на названия фильмов ужасов. В городе пошли слухи о маньяке-убийце, открывшем сезон охоты на актеров.

Начальник управления генерал Черногоров вызвал к себе следственную группу для отчета по проделанной работе, а перед этим его вызывал к себе министр и твердо заявил, что он взял дело под контроль и требует докладывать ему о ходе расследования два раза в сутки. То же самое ожидало бригаду и на встрече с замом генерального прокурора, встреча с которым была назначена на вторую половину дня.

Черногоров, при всех его недостатках, не любил давить на своих сотрудников и стучать кулаком по столу. Он даже не сказал о встрече с министром. Бесполезно нервировать людей, которым и без того нелегко. Такие дела не раскрываются по горячим следам в течение суток. Речь идет о хорошо спланированном убийстве, точнее, о серии убийств.

– Нам очень удобно сваливать все на маньяков, – говорил подполковник Крюков, – вроде как мы имеем дело с непредсказуемым психом, к которому наши гениальные методы поиска преступников не подходят. Ничего подобного. Мы имеем дело с умным, расчетливым убийцей. Не сомневаюсь в том, что мы его найдем, но не сегодня и не завтра. Он просчитал все свои ходы намного вперед и даже знает, до чего мы можем докопаться, а на чем свернем себе шею. В частности, как я думаю, он не случайно использует паспорт Савелия Бражникова. Я это воспринял как вызов. Он нам дает понять, что мы имеем дело с настоящим противником и стандартные методы не приемлемы. Бражникова искали полтора года, он убил десять человек, используя разные варианты и ставя этим следствие в тупик. Почему-то никому не пришло в голову объединить все преступления в один узел, проследить связь между жертвами, провести параллели, исследовать их деятельность и попытаться понять, кто может стать их общим врагом. Сейчас мы имеем дело с театральной труппой, одним коллективом. Тут параллели не нужны. Надо выяснить, в чем артисты виноваты перед преступником. Я бы даже сказал по-другому: это артисты сделали из умного талантливого человека преступника. Тот же случай, что и с Бражниковым. Он никогда не встал бы на путь убийцы, если бы его не загнали в тупик и не выбросили на обочину жизни. Вот тогда в нем и проснулся криминальный талант. Похожая картина наблюдается и теперь.

– Могу я с вами не согласиться, подполковник? – вступил в разговор следователь Судаков.

– Пожалуйста, Борис Ефимыч. Я лишь высказываю свой взгляд на проблему и ничего не утверждаю.

– Ваша идея мне нравится. Одно «но»: Бражников потерял свой паспорт около десяти лет назад. Тогда никто не мог предвидеть, что сам Бражников станет преступником. И наш главный герой не украл его паспорт, предвидя будущее. Уверен, что старый паспорт Бражникова – это случайность, а не намек или определенный ход убийцы. В одном могу с вами согласиться – паспорт Бражникова для нас единственная зацепка.

– Прошу прощения, не единственная, – вмешался эксперт Дегтярев. – Зацепок больше, чем нам нужно, только они плохо раскручиваемые. Мы их можем расценивать как факты из прошлого, но не более того. Начнем по порядку.

Револьвер «таурус» нашел своего хозяина. В девяносто пятом году у генерала армии Самсонова была похищена коллекция раритетного огнестрельного оружия. Напомню, генерал Самсонов – эксперт по оружию, когда-то занимался подбором оружия для генсека Брежнева. Его так и называли: «оруженосец Леонида Ильича», а он имел слабость ко всем видам легкого вооружения. Самсонов мог затребовать любой экземпляр в любой точке планеты. Ему дали такие полномочия. Брежнев ценил своего оруженосца. За десять последних лет правления страной Брежнев сделал из полковника Самсонова генерала армии. После смерти генсека Самсонова отправили в отставку. Коллекция генерала рождалась на отказах Брежнева от отдельных экземпляров, которые его каким-то образом не устраивали. Это вопрос скорее вкуса, чем брака или плохого качества, или перенасыщенности. Коллекция генсека насчитывала более трех тысяч единиц холодного и огнестрельного оружия. Собрание Самсрнова исчислялось двумя сотнями револьверов и пистолетов, причем с боеприпасами, как они и доставлялись в нашу страну. Брежнев любил проверять свои игрушки в тире, а не просто вешать на стену.

В девяносто пятом квартиру Самсонова обокрали, и очень необычным методом. Стальные двери и окна с решетками на последнем этаже стояли на сигнализации. Воры проникли в квартиру через вытяжную трубу с чердака, разломали стойку воздуховода на кухне обычным ломом и проникли в квартиру. Дерзкое ограбление, и выполнено профессионально. Взяли только оружие и патроны. Деньги и золото остались на месте. Награблен ное уносили по крышам, а потом спустили вниз в коробках из-под телевизоров и другой техники, где их поджидала машина. Они даже переоделись в комбинезоны транспортных рабочих. Самсонова увезли на «скорой» с инсультом. Генерал так и не выкарабкался.

Оружие искали восемь месяцев. Этим занимался полковник Фадеев. От него я и узнал все подробности и получил списки похищенного. Оружие нашли скорее случайно, чем целенаправленно. Преступников обнаружить не удалось. Часть пистолетов и револьверов найти не смогли. Все остальное по описи было передано в музей МВД, где и хранится до сих пор. Теперь мы точно знаем о происхождении револьвера «таурус» из коллекции генерала Самсонова, который числится в списке исчезнувших.

– А где было найдено оружие? – поинтересовался Трифонов.

– В Краснодарском аэропорту. В одном из складов возник пожар. Огонь удалось локализовать, все контейнеры были вывезены на улицу. Один из них открылся, и на землю посыпались коробки от бытовой техники, забитые пистолетами и патронами. Повезло, что контейнер был металлическим и не загорелся, иначе на складе начался бы фейерверк с летающими пулями. Как оружие попало на склад, никто ответить не мог. Но в том, что контейнер прилетел в Краснодар по воздуху, сомнений ни у кого не оставалось. Револьвер «таурус» ждал своего часа больше пяти лет и наконец выстрелил на сцене «Триумфа». Залп «Авроры», предвосхитивший дальнейший ход событий.

– А вы с ядом разобрались, Игнат Всеволодович? – спросил генерал, не выпуская карандаша из рук, которым он рисовал чертиков в блокноте.

– Разбираемся. Это даже не яд, а какой-то химический состав, сейчас трудно сказать. Над ним работает специальная лаборатория. Все, что можно сказать о нем, это то, что мы имеем дело с кристаллами. Они обнаружены в растворе чая, который играл роль коньяка в спектакле. Мельчайшие кристаллики, похожие на соль. В воде они не растворяются. Но в желудочном соке распадаются в течение пятнадцати – двадцати минут. Содержание кристаллов попадает в кровь и резко поднимает давление. Сердечные сосуды лопаются, как воздушные шарики. Привыкшие ко всему, патологоанатомы были шокированы, сделав вскрытие.

Я поговорил с подполковником Сорокиным, человеком всем здесь известным. Мы с ним отправились в архив к полковнику Миронову Андрею Сергеевичу, и все вместе попытались поискать в старых делах нечто похожее. На наше счастье, нашли схожий случай. В девяносто восьмом году тем же составом была отравлена Людмила Кубасова. Вскрытие показало те же разрывы сердечных сосудов и сосудов головного мозга. Следствие установило следующее. Девушка вышла замуж за одного из студентов Университета Дружбы народов из Танзании. Он решил остаться в России и не возвращаться в Африку. Вот тут и начались неприятности.

Дело в том, что этот студент был одним из сыновей бывшего султана, находящегося в опале после установления в Танзании британского диктата. Сторонники султана ушли в подполье и до сих пор рассчитывают на реванш. Один из приближенных отца приехал в Россию образумить блудного сына и вернуть в лоно семьи как продолжателя рода. И уж разумеется, никого не устраивала белая жена будущего правителя Танзании. Сын отказался возвращаться домой и жить на полулегальном положении, теша себя надеждой на мифическую власть. Тогда его гость отравил жену упрямца этими самыми кристаллами. Часть их была обнаружена при расследовании на квартире убитой. Наши химики дали им название «разрывной алмаз». Кристаллы похожи на алмазную крошку и имеют огромную разрушительную силу.

Что же происходило на вчерашнем спектакле? Иван Драгилев выпил «коньяк» первым. Через пятнадцать минут наступила смерть. Она совпала со сценой, когда Драгилев выпивает противоядие из пузырька. Это чистое совпадение. Актеры Леско и Горобец выпили тот же «коньяк», то есть раствор чая с кристаллами в момент смерти Драгилева. Их попросили уйти со сцены и подождать в кабинете у главного режиссера, что они и сделали. Следственная бригада пришла в указанный кабинет спустя полчаса. Естественно, что смерть актеров уже наступила, и, думаю, одновременно.

– А при чем тут серебряный пузырек? – поинтересовался генерал.

Эксперт не стал отвечать на этот вопрос. Он был человеком прагматичным и не признавал никакой мистики. Он лишь покосился на Судакова – мол, отвечай сам на глупые вопросы. Следователь не смутился.

– Серебряный пузырек играет роль своеобразной черной метки, товарищ генерал, По старым поверьям, оборотня можно убить только серебряной пулей. Фартышева была застрелена именно серебряной пулей. Теперь убийца идет на неоправданный риск и заменяет стеклянный флакон на серебряный, предварительно выкрасив его в коричневый цвет. Лично я считаю, что этим убийца дает нам определенное направление. В чем оно заключается, я еще толком не разобрался, но серебряные предметы должны иметь какое-то значение. Можно согласиться, конечно, что актеры имеют что-то общее с оборотнями. Их работа заключается в перевоплощении. И чем талантливее актер, тем лучше у него это получается. Но мне кажется, что правда зарыта гораздо глубже. Артист-оборотень слишком простое определение. Оборотни творят зло, а актеры доставляют своей игрой эстетическое удовольствие. Мне кажется, убийца хочет перед нами оправдаться либо указать на причины, заставившие его идти на тяжкие преступления.

– Вы же взрослый, солидный человек, Борис Ефимыч! – покачал головой генерал. – Подполковник юстиции, старший следователь прокуратуры. И вдруг на тебе – оборотни, лешие и ведьмы…

– Тогда, может быть, вы мне объясните, зачем убийце понадобилось менять стеклянный пузырек на серебряный? Причем в нем не было яда, обычная вода.

– Причина может быть другой, – заметил Крюков. – Артисты – люди впечатлительные, ранимые и склонные к мистицизму. Убийца нагнетает страх. Он хочет, чтобы его боялись не просто как маньяка, а как карающего меча правосудия. К счастью, цели он своей не добился. Пока только мы, сидящие в этом кабинете, рассуждаем о серебре. Актеры ничего не знают о серебряной пуле и о пузырьке.

– И что вы намерены предпринять? – спросил Черногоров.

– Нам нужен еще один спектакль или два. Мы говорили на эту тему с руководителем театра. Грановский согласен с нами. Ему понадобятся четыре дня на репетиции, чтобы ввести новый состав.

– А что с другими исполнителями? – поинтересовался генерал.

– В спектакле заняты шесть человек. Участвуют актеры Хмельницкая, Костенко и молодая актриса Любовь фирсова. Но дело в том, что они появляются на сцене во втором акте и приезжают в театр на час позже. Ни при первой, ни при второй трагедии их в театре не было.

– Хотите еще раз испытать чужую судьбу? – Черногоров поморщился. – А сумеете ли вы обезопасить людей?

Подполковник говорил уверенно.

– Конечно. Сейчас мы изучаем режиссерскую партитуру спектакля, знаем все переходы от эпизода к эпизоду со всеми перебивками света и знакомимся с мелочами. Оцепим театр, выставим людей за кулисами, проверим весь реквизит, что вызывает сомнение – заменим, короче говоря, сделаем все возможное.

– Убийца достаточно хитер, чтобы обвести вас вокруг пальца. Вряд ли он еще раз пойдет на сцену с заряженным пистолетом. Тут важно перекрыть ему ход на сцену и отрезать его от любого возможного контакта.

– Все так и задумано, Виктор Николаевич, – успокоил генерала Крюков.

– Разрешите мне, товарищ генерал?

Капитан Забелин встал.

– Говори, Костя, слушаем.

– У меня есть основания подозревать в организации всех убийств автора пьесы майора Колодяжного.

– Оригинально. Колодяжный – наша гордость, а ты его в убийцы зачисляешь. Ну, рассказывай.

– В первую очередь хочу заметить следующее. Подготовка каждого убийства сопряжена со сложными трюками. Первое убийство запланировано еще в мае. Но как преступник мог готовить убийство, не зная содержания пьесы? Напомню, пьеса никем не читалась до момента, пока она не попала в театр, а это произошло шестнадцатого мая. Убийца в то время уже искал квартиру для приманки актрисы Хмельницкой…

– Вы позволите, я буду ставить палки в колеса нашему докладчику? – обратился к Черногорову Судаков.

– С удовольствием позволю, – усмехнулся генерал.

– Тогда так, Костя. Объясни мне простую вещь. Колодяжный знал, что его пьесу примут к постановке?

– Он очень самоуверенный тип. Во всяком случае, не сомневался в этом.

– Неубедительный ответ, – следователь продолжал атаку. – Он был знаком с актрисой Хмельницкой до прихода в театр, знал все ее слабости, любовь к антиквариату, а главное – то, что ей дадут одну из ролей в его пьесе?

– Ирина Хмельницкая одна из ведущих актрис театра, и роль матери вполне подходит ей. Если знать репертуар театра, то можно предположить, кого возьмут на какую роль.

– Но на эту роль подходит актриса Виноградова.

– Она давно уже не получает ведущих ролей, а Грановский предпочитает использовать кассовых актеров. Один и тот же состав переходит от одного спектакля к другому. А актерские привилегии и слабости известны всем, у нас хватает желтой прессы, где популярным людям перемывают косточки и описывают их нижнее белье. При желании о Хмельницкой можно узнать любые подробности, не заглядывая в театр. Я все же думаю, что Колодяжный ходил в этот театр, и не один раз. Ребята из его отдела считают Колодяжного высокомерным эстетом. Слишком тщеславен и самолюбив. Я обошел сегодня по дороге на работу десять книжных ларьков. Все продавцы в один голос говорят, что книги Колодяжного улетают с прилавков с ураганной скоростью, чего никогда не наблюдалось. И это факт, а не догадки. Колодяжный постоянно появляется за кулисами. Он ведет себя как свой, а это значит, что человек может раствориться среди работников театра и оставаться незамеченным, как мебель, к которой привыкаешь.

К этому я хочу приложить еще один фактик. Колодяжный – отличный стрелок и лучший в своем управлении. Мало? Могу добавить. Вчера Колодяжный присутствовал на спектакле, но после закрытия занавеса исчез. Почему же он вместе с нами не пошел за кулисы? Ведь он свой! Со всеми артистами запанибрата, чуть ли не хлопает по плечу самого Антона Грановского. И вдруг такое равнодушие! А на кладбище слезу ронял на похоронах Фартышевой. Хотите или нет, но Колодяжный по всем параметрам входит в число подозреваемых. Я считаю, что за ним надо установить наблюдение. Если махнуть на него рукой, то на следующем спектакле кто-нибудь наткнется на нож по случайности, а мы опять схватимся за головы и будем гадать на кофейной гуще.

– Молодец, Константин! – похвалил капитана Черногоров. – Убедил. Я согласую этот вопрос с НИИ МВД, и мы установим контроль за майором. Пусть ты не прав, но лучше перестраховаться лишний раз. Кажется мы во всем более или менее разобрались. Но я ничего не слышал от вас, Александр Иваныч.

– Так я же наблюдатель, Виктор Николаевич.

– Хорошая позиция.

– Ребята отлично работают. Мне проще смотреть на их действия со стороны и вовремя делать подсказки. Вот что бы я хотел сделать сам, не отвлекая бригаду от более важных дел, так это познакомиться с архивами. Меня интересует история с кражей оружия и дело об отравлении жены некоронованного принца из Танзании.

– Нет проблем. Я сейчас позвоню полковнику Миронову, и он вас примет. У Андрея Сергеевича уникальная память. Он тысячи дел держит в голове. Прислушивайтесь к его словам. Он мужик мудрый.

– Рад буду познакомиться.

Если на Петровке совещание заканчивалось, то в театре «Триумф» оно еще продолжалось. Грановский собрал в своем кабинете всю труппу, заметно поредевшую за последние два спектакля.

– В конце концов, мы не подопытные кролики, Антон Викторович! – возмущался Костенко.

– Артист, уважаемый Кирилл Константинович – профессия повышенного риска. Если хотите знать, экстремальная профессия, и вы должны это помнить. Не устраивает, милости просим за дверь. Вы уже достигли пенсионного возраста. Правда, мне трудно себе представить, как вы будете на свою пенсию покупать ордена и медали стоимостью по две тысячи долларов. Вы что же думаете, вам за несколько спектаклей в месяц платят по три тысячи долларов, премиальные, путевки на Лазурный берег за здорово живешь?! Ради Бога, я никого не держу. Или, вы думаете, в Москве мало хороших актеров? Поинтересуйтесь, сколько зарабатывает народный артист в МХАТе! Вам этих денег на заколки не хватит. Сядьте, Костенко.

Красавец Ольшанский решил тоже высказаться.

– Мне досталась роль Вани Драгилева. Хорошая роль, и я ее уже репетировал. Мне кажется, все зависит от нас. Никакого убийцы в театре никто не видел. Мы сами губим друг друга, пользуясь непроверенным реквизитом. А почему каждому не принести свой? Если я пью коньяк в первом акте и противоядие из флакона, то могу принести все свое из дома. Мы сами можем себя обезопасить. Я так думаю.

– Правильно, Веня! – похвалил его Грановский. – Театр – не место для истерик, если они не запланированы в пьесе и хорошо не отрепетированы. И не считайте меня душегубом. Мы все согласовали с Петровкой. Каждый этаж и сцена будут контролироваться милицией, кругом выставят посты. Самым неуязвимым местом остается зрительный зал. Но я не думаю, что убийца сядет в первый ряд с пистолетом за поясом. Он не настолько глуп, чтобы подставлять себя. К тому же мы всю бронь отдадим оперативникам. И прошу не приставать ко мне с билетами для родственников и любовников. Забудьте о местах в зале. Их нет ни для кого без исключения. А теперь внимание! На роль жены Германа назначается Анна Железняк.

Женщина побледнела. Ей было всего двадцать семь лет, а по пьесе она должна быть старше мужа, который ее бросает ради молодой любовницы. Покойной Фартышевой было сорок пять, а погибшей Леско около пятидесяти. Играть возрастные роли ей было рановато. Она привыкла к статусу примы и играла Клеопатру, а тут ей предлагают роль никому не нужной стервы-убийцы. Ну со стервой она бы еще смирилась, но с возрастом?!

И все же Анна промолчала.

Она подумала, что все решения можно будет принять в постели с Антоном, а не в его служебном кабинете.

Грановский продолжал:

– Роль адвоката будет исполнять Сергей Птицын.

Костенко ехидно хихикнул. Дело в том, что его приятель Сережа Птицын пугал всякими ужастиками Костенко, игравшего роль частного сыщика, до которого никак дело не доходило. Сыщик появляется на сцене в конце второго действия. Теперь Птицын его обошел на всех виражах. Играя адвоката, он своим появлением начинал спектакль. Птицын проглотил слюну, но промолчал.

В последнее время Грановский стал слишком мало уделять ему внимания. Птицын очень боялся вылететь в труппу "Б", актерский состав, не играющий ничего, кроме детских спектаклей. Стоит туда попасть – обратно не вернешься. Идти на конфликт с Грановским он не мог. Лишиться всего сразу в сорок лет – слишком непростительная ошибка. Уж лучше пощекотать себе нервы на сцене. В конце концов, кому он нужен, чтобы покушаться на его жизнь?

Всегда жизнерадостный, выдававший шуточки по любому поводу, Птицын, на этот раз набрал в рот воды.

– Надеюсь, ко мне нет вопросов? – строго спросил Грановский своим писклявым голосом. – Тогда прошу всех разойтись, а через полчаса всему составу «Тройного капкана» собраться в первом репетиционной зале. И не забудьте, сегодня вечером у нас презентация. Форма одежды парадная. Свободны!

Беседа, похожая на рассуждения двух философов о построении мира, велась второй час. Кабинет начальника архивного отделения полковника Миронова очень располагал к приятным отвлеченным беседам. Толстые архивные папки, лежавшие на столе, только портили весь вид.

– Видите ли, Александр Иваныч, я все же смею утверждать, что вы пристрастный человек, а это абсолютно не совместимо с вашей профессией. Вы уверовали в идею заранее спланированного и подготовленного убийства и уже не хотите отказываться от сочиненной вами версии. А если принять квартиру на Сивцевом Вражке и покупку револьвера как случайность? Согласен, там орудовали аферисты, но они не связаны с театром. До поры до времени ваша версия имела право на существование. Когда застрелили актрису Фартышеву, идея имела под собой все основания. И даже параллель между делом покойного Бражникова могла иметь место. Правда, я считаю, что это надуманная линия. Но не будем рушить замков из песка. Я как человек непредвзятый вижу все в ином свете. Мне кажется, мы все усложняем, а истина совсем простая. Убийца сам рушит все ваши версии. Во время второго спектакля он убивает всех подряд, а не выискивает определенных жертв. Цель не человек, а сам факт убийства. Событие! Можете найти такого человека, которого довели до отчаяния четыре артиста одного театра? Люди, абсолютно разные и по возрасту, и по характеру.

– Вы мне навязываете идею с очередным маньяком, Андрей Сергеич? – удивился Трифонов.

– Ни в коем случае. Очевидно, я плохо излагаю свои мысли. Берем первую попавшуюся фамилию. Ну скажем, выдвигаем на роль убийцы главного режиссера Антона Грановского. А почему нет? Меня он устраивает по всем параметрам. Актеры для него не люди. Он может в один час всех выгнать, а завтра набрать новую труппу. Театр «Триумф» уже достиг пика своей славы, а вовсе не коллектив, играющий на его сцене. Но посмотрите, что получается в результате. Все ваши нестыковки тут же исчезают, и все встает на свои места. Грановский первый получает пьесу в руки. Он первый ее читает и задумывает режиссерский план постановки, а заодно и план убийства, который, между прочим, может корректировать по ходу действия. Так, в один прекрасный день актриса Хмельницкая предлагает ему купить боевой револьвер. И он тратит на него пятьсот долларов не задумываясь. Вот вам первая корректировка. Может быть, он хотел убить Фартышеву как-то иначе, но судьба подбрасывает ему отличный способ убийства. Грановский – талантливый художник с творческим подходом, со своей фантазией. Все эти убийства для него игра, новый спектакль в спектакле. Человек с огромными амбициями и малыми возможностями, которого заедает комплекс человека маленького роста. У него есть все – деньги, женщины, театр, дача, машины, но нет имени. Он не Феллини, не Станиславский и не Бергман. Он младший брат Грановского, и этим все сказано. У братьев в крови ходить по трупам. Если докопаться, как Григорий Грановский делал свои миллионы, то его пора ставить к стенке, а он тем временем обменивается рукопожатием с президентом страны. А чем Грановский-младший лучше? Да ничем. Захотел убить шестерых артистов из своей труппы и дал им роли в этом спектакле. Кто же еще может назначить актера на роль?! Кого выбрал, тот и умрет. Убивать артистов в спектакле по пьесе Островского, Чехова или Теннеси Уильямса не интересно. А тут приносят детектив. Может быть, сама пьеса натолкнула его на убийство? Пока таких пьес в театре не ставилось, идея в голову не приходила. Грановский в своем театре всесилен, и его не просто схватить за руку. И уж ничего ему не стоит яд подсыпать и пулю подменить. Только ради Бога, Александр Иваныч, не воспринимайте мои рассуждения всерьез, Я просто пытался вам объяснить, что любая версия – всего лишь версия. Не нужно придерживаться каких-то выводов раз и навсегда.

– Но существуют еще такие понятия, как опыт и интуиция.

– Часто слишком субъективные. Человек все измеряет по своим меркам и живет в своем времени, как правило, с большим отставанием. Ко мне в архив каждый день приходит куча законченных и незаконченных дел. Я еще могу держать руку на пульсе сегодняшнего дня, и то благодаря тому, что смотрю на вещи со стороны, непредвзято. Пять лет назад вы себе и представить не могли, что такое может происходить. Вот вам пример. Вчера мне сдали очередное дело. Мальчик тринадцати лет и девочка десяти лет, брат и сестра, занимались любовью как сейчас принято говорить. Неожиданно пришла мама и застала их. Они взяли и убили маму. Но, что делать с трупом, не решили, тяжеловата мама оказалась. А скоро папа должен вернуться. Они и его встретили с утюгом в руках. А потом обоих покойничков облили папиным спиртом и подожгли. Квартира сгорела дотла. А куда деваться? Поехали жить к бабушке. Кончилось тем, что бабушку с трудом успели спасти. Она слишком любопытной оказалась. И как вы, Александр Иваныч, с вашим опытом и интуицией отнеслись бы к такому делу? Начнем с того момента, когда вы приехали в потушенную пожарными квартиру, где найдено два обгоревших трупа. Кого бы начали искать? Что вам подсказала бы интуиция?

– Поймали меня. Сдаюсь.

– Преступление было раскрыто за два часа старшим лейтенантом милиции Гореловым. Ему двадцать семь лет. Вот что такое сегодняшний сыщик! А опыт и интуиция – ваши главные враги, а не помощники. Сегодня происходит деградация преступления, оно приобретает новые черты. Люди, которых мы сегодня называли маньяками, завтра для нас будут выглядеть невинными овечками. Появится новое поколение маньяков, если вообще это слово будет что-либо означать. Насилие входит в наш дом как вполне реальная жизнь. Скоро его не станут замечать, как синяки под глазами у женщин, пьющих пиво школьников в метро, учениц начальных классов с сигаретой в зубах. Мы ко всему привыкаем. Через пять лет Чикатило будут считать шпаной.

– Горькую картину вы нарисовали, Андрей Сергеич.

– Главная наша задача, Александр Иваныч, не остыть. Не привыкать к преступлению как к неизбежности, а продолжать борьбу… Ну, кажется, меня начинает заносить и я заговорил лозунгами. Не всегда удается высказать наболевшее. Я человек одинокий, а ко мне если кто-то забежит в кабинет, так на пару минут за справкой или советом. У нас все здесь зашоренные и торопливые.

– А Петр Колодяжный к вам заходит?

– Петя? Конечно. Откуда же он свои сюжеты черпает! С фантазией у него дело обстоит неважно. Вот я ему и подбираю материал для творческой обработки. Умный молодой человек, внимательный, трудолюбивый. Насчет таланта ничего сказать не могу. Не читал. Принципиально не читал. Я ведь критик серьезный. Вы это только что на себе испытали. Прочту его книжку и разбомблю ее в пух и прах. А ведь художникам очень просто крылья обрезать. Они беззащитные. А мне не хочется портить с ним отношения.

– Это тоже позиция.

– Конечно, но хоть на что-то мы должны закрывать глаза?! Чего-то не замечать! Это и есть наши слабости.

– Значит, есть вещи дороже правды?

– Дороже правды нет ничего. Просто есть правда, о которой нам лучше не знать. Если человек узнает всю правду, он не захочет больше жить. Правда в больших дозах – тоже яд.

– Однако, Андрей Сергеич, вы хранитель уникального архива, где собраны тысячи томов правды, и вы ее изучаете. Не тошнит?

Полковник рассмеялся.

– Кто же вам сказал, что здесь лежит правда? Отнюдь! Половина дел сфабрикованы, часть – не раскрыта. Людей прижимали к стенке и выбивали из них не правду, а нужные показания. Куда ни шло, если это делали профессионалы, а не костоломы. Иногда натыкаешься на такие противоречия, что диву даешься, как суд мог принять эти дела к производству! Юридическая неграмотность выпирает из всех щелей. Люди ни за что садятся за решетку. Вот им нужна правда, только добиться они ее не могут и защитить себя от произвола тоже не способны. Сломленные судьбы – вот что лежит в этих запасниках. Пока милиция будет работать по принципу планового хозяйства, ничего не изменится.

– А вы скептик.

– Нет, я практик.

– С такими взглядами вас еще могут интересовать какие-то дела? Вот, в частности, вы очень хорошо информированы по нашему расследованию. Это любопытство или сочувствие?

– Я очень уважаю подполковника Крюкова Дениса Михайловича. Стараюсь как-то помочь. Он со мной советуется. Это нормально. Мы ведь все здесь должны делать одно общее дело. Или я не прав?

– Правы. Вы и мне помогли, за что вам благодарен. И последний вопрос на прощание. После смерти, точнее отравления, молодой жены студента из Танзании в ее квартире обнаружили те самые смертоносные кристаллы. Куда они впоследствии делись?

– Были переданы в специальную химическую лабораторию для исследования. Что было потом, я не знаю. Вас, очевидно, интересует, как кристаллы из Танзании попали в руки убийцы. Сложный вопрос.

– Вот и я так думаю.

Трифонов остался доволен интересной беседой и новым знакомством. Полковник Миронов, как ему и говорили, был личностью неординарной и имел феноменальную память. Странно, что человека с такими способностями держат на канцелярской должности.

В очень милой московской квартире, где чувствовались уют и домашнее тепло, жила актриса Ирина Аркадьевна Хмельницкая, поклонница старины, добротности и красоты. Ей грех было жаловаться на свою жизнь. Когда творческий человек востребован, он счастлив. К тому же Ирина Аркадьевна всегда считалась женщиной интересной и эффектной.

Нельзя сказать, что она безумно любила своего мужа, нет. В ее жизни хватало увлечений и приключений. Она любила красивых мужчин. Семья – это совсем другое. Муж Ирины Алексей был обычным инженером, трепетным, любящим, точнее сказать, обожающим свою жену. Но времена пылкой студенческой любви остались позади. Алексей из курчавого высокого юноши превратился в лысого, сутуловатого мужика с серенькой внешностью, а Ирина цвела и пахла в свои сорок семь и продолжала покорять сердца мужчин.

И все же семья оставалась для нее чем-то незыблемым и самым важным. Она думала о старости. Годы летят слишком быстро, сегодня тобой восхищаются, а завтра тебя не замечают. А что может быть страшнее одиночества? Лето красное пропела, оглянуться не успела, как зима глядит в глаза! Нет, это не про нее. Ирина всегда считала себя человеком прагматичным. Разумеется, ее муж даже не догадывался о существовании темных сторон своей ненаглядной. Он не понимал таких вещей.

Когда он вернулся с работы домой, Ирина стояла у окна и курила. Пепельница, полная окурков, в комнате висела завеса дыма.

– Ириша, солнышко, ты бы форточку открыла!

– Меня знобит.

– Заболела?

– Нет, просто погода отвратная. Дождь ни на секунду не прекращается. Все кругом блеклое и противное.

– Ты не в духе? Но мне кажется, я сумею тебе поднять настроение. Мне попалась одна уникальная вещица, и я бы себе не простил, если бы не купил ее для тебя. В то, что ты когда-нибудь бросишь курить, я не поверю. Прятать от тебя сигареты бесполезно. Я подумал, что и в курение можно вложить некоторую эстетику.

Он достал из портфеля замшевую коробку и открыл ее. На голубом шелке лежал элегантный дамский портсигар. Кажется, мужу удалось угодить ненаглядной супруге. Глаза Ирины вспыхнули, она заулыбалась.

– Какая прелесть! Чудо!

– Немного тяжеловат, несмотря на свои небольшие размеры. Но ты столько всего таскаешь в своей сумочке, что, я думаю, от лишней безделушки она руку тебе не оттянет.

– Самсон и Далила.

– Что?

– Я говорю о рельефе, сюжет «Самсон и Далила». Он серебряный?

– Понятное дело, не оловянный. Черненое серебро. Там стоит клеймо Фаберже.

– Быть не может!

На задней крышке действительно стояло клеймо великого мастера.

– Глазам своим не верю! Но такая игрушка стоит сумасшедших денег. Где ты мог взять такую сумму?

– Мне она обошлась не так дорого, масик. Пусть это останется моей тайной. Не дави на меня. Могу я сделать своей жене приятное и не отчитываться при этом?!

– Ладно, договорились. Пусть и у тебя будут свои маленькие «женские» тайны. Скажи, Лешенька, а у нас нет в доме водки?

– Есть, я купил на воскресенье, но можем открыть сейчас.

– Мне хочется выпить.

– Сейчас организуем.

Муж отправился на кухню.

Какое счастье, что он не читает газет и не смотрит телевизор. Вся Москва говорит о театре мертвецов, а он ни о чем не догадывается. Счастливый человек, лучшая в мире кухарка и любитель фантастических романов. Была бы жена под боком, книги и продукты в холодильнике – вот и все человеческое счастье.

Стол был накрыт в течение десяти минут. Они сели и выпили. Она смотрела на него так, будто впервые увидела и вынуждена проститься.

– У тебя странный взгляд, масик. Что-нибудь не так?

– Все так. Скажи мне, Лешка, а ты еще раз женишься, если я умру?

– Что за глупости! Если тебя знобит, то это еще не причина для смерти.

– Ответь мне на вопрос.

– Где же я найду такую женщину?! Ты только одна такая, а с другими я себя не представляю.

На ее синих глазах появились слезы.

– Ты прости меня. Я виновата перед тобой. Очень виновата.

– Бог мой, так в чем же? Что за хандра на тебя напала?

– Не знаю. Налей еще выпить.

Он разлил водку по рюмкам.

– Мы сейчас выпьем и пойдем заниматься любовью. Согласен?

У Алексея бутылка застыла в воздухе, и водка начала литься на скатерть.

– Что с тобой?

Она взяла из его рук бутылку и поставила на стол.

– Только не на кровати, а на полу.

За время совместной жизни он ничего подобного от жены не слышал.

Они больше часа сидели за шахматной доской и не сделали ни одного хода. Куда делось искрометное остроумие Птицына! Он выглядел чернее тучи. Костенко уже успел забыть, что сам играет в «Тройном капкане», и всячески пытался отвлечь приятеля от мрачных мыслей.

– Мне утром звонили из клуба, Сережа, – бойко докладывал Костенко, – предложили уникальный орден Белого орла. Не то чтобы я поклонялся орденам Восточной Европы, но этот мне очень нравится, красивый до безобразия, и всего-то за пятьсот долларов. Чистое серебро, перламутр и белая эмаль. К сожалению, без нашейной ленты. Уже уценка. Но я знаю, где можно достать к нему ленту. Мне обещали.

Птицын не слышал, о чем говорит приятель. Он думал о своем и вдруг произнес вслух:

– Я уйду из театра.

– Ты сумасшедший?!

– Нет, но могут признать, если я в нем останусь.

– А ты подумал, кто тебя возьмет в сорок лет без громкого имени? Ты что о себе возомнил? Янковский что ли? Ты всего лишь Птицын!

– Лучше оставаться Птицыным по паспорту, чем на могильной плите. Неужели ты не видишь, что за проклятие принесла с собой эта пьеса! Все, кто в ней играет, должны умереть. Это самый настоящий заговор.

– Кому нужно убивать безвредных артистов? Дело не в нас.

– Не успокаивай меня. Ты сам сегодня высказался на эту тему. Как это Грановский тебя не выгнал! Меня другое удивляет – он абсолютно спокоен. Будто все происходящее не имеет ни малейшего отношения к его театру. Так, мелочи.

– Ему на сцену не выходить, вот он и спокоен, а мы для него пешки. Он нас за людей не считает.

– Но почему же он не дорожит престижем театра?

Костенко сам начал заводиться.

– А ты газеты читаешь? Он же стал героем дня! Рассуждает о завистниках, бандитах от искусства. Его главный лозунг: «Мафия и криминалитет стреляет из автоматов, а не изгаляется над людьми старомодными способами из романов Агаты Кристи. На такое способны только извращенцы и непонятые гении от искусства». Грановский даже смерть превращает в рекламу. Ты вспомни, сколько он сегодня утром говорил о рейтинге театра. Я готов был его убить.

– Не исключено, что кто-то еще хочет его убить, Кирилл Константинович. Я вот думаю, ну что толку убийце истреблять артистов! Они тут при чем? Не будет нас, Грановский наймет новых, но спектакль не снимет. Убейте его, и дело с концами.

– А если дело не в театре, а в авторе? Может, убийца хочет отомстить Колодяжному за его популярность. Все эти ухищрения скорее похожи на писательские штучки, а не на актерские. Мы исполнители, а не фантазеры. А тут нашла коса на камень. На одного фантазера нашелся другой, не менее способный, если не сказать больше.

– Какая разница, Кирилл? Через два дня занавес откроется, и я выйду на сцену. Уйду я с нее или меня вынесут, никто не знает, кроме убийцы. Кого он на этот раз выбрал своей жертвой? Тебя, меня или Хмельницкую? А может, Анну Железняк или Ольшанского?

– Скорее всего, об этом узнает только зритель. Раньше я ценил зрительный зал, прислушивался к его дыханию, радовался аплодисментам, трепетал перед ним. А сейчас я ненавижу их! Сытые рожи сидят и ждут, когда тебе на голову что-нибудь свалится.

– Ты не прав, приятель. За последние две тысячи лет зритель не изменился. Древние римляне устраивали гладиаторские бои, где убийство являлось апогеем представления. Смерть на костре во времена инквизиции считалась лучшим зрелищем. Показательные казни всегда были в почете. На потребу публике, этому быдлу с кровавыми глазками. Сегодня ничего не изменилось – коррида, где тореадорам рогатые монстры вспарывают животы, авто– и мотогонки по формуле: «Кто жив остался, тот и победитель». Нет, мир не меняется. Народ продолжает скандировать: «Хлеба и зрелищ»!

Сергей Птицын вскочил на ноги и опрокинул доску с шахматами.

Четырехкомнатная квартира Антона Грановского вызывала восхищение у всех, кто в ней побывал. Тут даже зимний сад имелся, а самая маленькая комната составляла тридцать два метра. Анна Железняк уже давно привыкла к хоромам главного режиссера и воспринимала их без эмоций. Она была одной из любовниц диктатора, который терпел ее несколько лет.

Обычно Грановский влюблялся, причем пылко, в какую-нибудь двадцатилетнюю модель, не отпускал ее от себя пару месяцев и с той же пылкостью забывал о ней. Но Анна всегда находилась под боком, и, когда на режиссера нападала хандра, она умела его утешить. Сама девушка называла такие эпизоды пересменкой, проблемами, в которые ей удавалось втиснуться на короткий период перед очередным увлечением стареющего самца. Сейчас наступило ее время, и грех не воспользоваться своим положением. Они сидели в гостиной у камина, пили коктейли, ставили пластинки и разговаривали ни о чем.

В дверях сидела огромная овчарка с головой, как у теленка, и снисходительно поглядывала на ерзавшую по ковру охмелевшую парочку. Анна побаивалась собаки не меньше, чем ее хозяина. Один раз зубами щелкнет – и ноги не станет. Зато Антон не кусался. Он сжирал людей целиком, безболезненно. Раз – и нет хорошего человека. И вот такие сволочи правят миром и имеют безграничную власть!

Она терпеть не могла Грановского, но что делать женщине в двадцать семь лет, если она полна творческих сил, энергии и таланта?! Где еще она могла получить роль Клеопатры? А в кино ее приглашали играть только стервозных подружек главных героинь. Однажды она такую сыграла, и очень удачно, после чего ей на лбу поставили штамп. Все в этой жизни Анне уже надоело, одно и то же, ни удивляться, ни радоваться нечему. Так, бесполезное времяпровождение и взгляд на жизнь с запыленным взором. Оставалось лишь показывать себя другим и демонстрировать свою сексапильность. Так могло длиться до бесконечности, если бы не резкая встряска.

Анна очнулась от дремы и почувствовала холодок смерти на нежной, чувствительной коже. Смертоносный смерч пролетевший за кулисами «Триумфа», многих заставил проснуться. Кто-то думал о смерти, а кто-то вспомнил о жизни. Не такая уж она плохая и безнадежная, чтобы с ней прощаться в расцвете лет.

– Антоша, дорогой, зачем ты впихнул меня в эту ужасную пьесу?! Это же не моя роль! Ну кто поверит, что я прожила двадцать лет с мужем и он нашел любовницу, чтобы меня бросить? Сколько же этой любовнице лет? Девять?

– Какая разница? – промычал Грановский, делая глоток из фужера.

– Но там есть текст, где он говорит, что его новая подруга в два раза моложе.

– Мы выбросим этот текст. Глядя на тебя из зрительного зала, можно поверить, что ты водишь внуков в школу…, в десятый класс.

Он засмеялся, довольный своим остроумием. Глупец! С его-то опытом он мог знать, что можно говорить женщине, а что нельзя. И не просто женщине, а актрисе. Можно считать, что он нажил себе кровного врага. Анна проглотила этот кусок. С трудом, но проглотила.

– А если я не стану играть в этом спектакле?

Грановский едва не поперхнулся своим коктейлем. Он попытался сделать серьезное лицо.

– С дерьмом смешаю и голой в Африку пущу. Ты это кому условия диктуешь? Что думаешь, тебя во МХАТе ждут на роли всех трех сестер сразу? Каракатица! Пока я жив, ты будешь делать то, что я велю.

Аня взяла бутылку с коньяком и, налив себе полфужера, выпила залпом.

– Ты-то жив, а меня не станет.

– Чушь собачья! Ишь, замандражировали! Какой-то козел переборщил со своими хохмами, а вы уже обосрались все!

– Четыре покойника, по-твоему, похоже на козлиные хохмы? Сам-то понял, что сказал?

– Хватит меня учить! – вдруг он улыбнулся, и эта улыбка смахивала на обезьянью гримасу. – Ладно, подруга, тебя я в обиду не дам. Грудью за тебя лягу!

Над этим можно было посмеяться. Грановский в одних трусах без своих шейных платков и клетчатых пиджаков выглядел жалким подобием, эдакой пародией на то, что принято считать мужчиной. Вздыбленная бахрома вокруг лысины, слюнявые губы, трясущийся второй подбородок, покатые, узкие плечики, выпуклый животик и розовая тонкая кожица с синими прожилочками. О какой груди шла речь, понять трудно, особенно если ею собираются защищать. Аня почувствовала себя совершенно беззащитной.

– Неужели в театре баб мало! Роль-то плевая. Тоже мне, драматург нашелся! Бред пятиклассника! Где там психология, образы, мышление? Словоблудие сплошное! Примитив полнейший!

– Не буянь, коза! – визжал пьяным фальцетом Грановский. – Люди идут на эту туфту, смотрят ее и хлопают. Билеты проданы, а значит, публике нравится. Сейчас времена такие, чем примитивнее и глупее, тем больше нравится. Люди не хотят думать, им твои высокие материи триста раз приболели. Останови парня или девчонку на улице моложе двадцати лет и спроси, кто такой Тургенев. Они тебе скажут, что он депутат от ЛДПР, если вообще сумеют понять твой вопрос. Кроме «продвинутого» пива, они ни о чем не слышали. Этикетки легче читаются, там только одно слово написано, да еще большими буквами. По слогам можно прочесть, а потом выучить наизусть. Глубину захотела, образы ей подавай! Знай верти жопой на сцене, и большего от тебя не требуется. Тоже мне Сара Бернар выискалась!

Анна едва не заплакала.

– Ну, Антошенька, ну миленький, я боюсь!

– Сказал же тебе, ничего с тобой не случится. Не могу я никого другого взять на эту роль. Ты из выездной бригады, а этот хренов спектакль мы повезем с собой в Германию.

– С кем? Из выездной бригады нас пятеро осталось из девяти. Четверо уже на том свете.

– Других найму, а в нашей конюшне один хлам остался. Ни рожи ни кожи! Гнать всех в шею пора! Сезон отыграем, всех заменю. Хватит! Контракт на год, и катись. А то слишком много выступать стали, деятели!

Он взмахнул рукой и сбил бутылки, стоявшие на пушистом ковре. Пес гавкнул, Анна всхлипнула, а Грановский продолжил свой монолог.