"Театр мертвецов" - читать интересную книгу автора (Март Михаил)

Глава I

Сегодня он очень плохо себя чувствовал. Причины банальные и хорошо ему известные. Тысячу раз он говорил себе одно и то же: никогда не напивайся перед ответственным делом, зная, что не сможешь даже похмелиться. От яркого света слезились глаза, на лбу выступили капельки пота. Он взглянул на стол, где стояла бутылка с коньяком и три рюмки. Две полные, одна пустая, из которой он пил.

Женщина сидела за столом и улыбалась. За ее спиной маячил адвокат. Похоже, он немного нервничал и как-то судорожно сжимал в руках вишневого цвета плоскую кожаную папку.

– Интересно, а почему вы не стали пить? – спросил он.

– Извини, милый, но мы хотим еще пожить, – улыбнулась женщина. – В коньяке яд. Через полчаса ты умрешь. Острая сердечная недостаточность. Яда в твоем организме не обнаружат.

– Ты хочешь сказать…

– Совершенно верно. Умышленное убийство. Согласись, милый, другого выбора у меня нет. Я прожила с тобой двадцать лет и не хочу, чтобы все наши деньги достались какой-то шлюшке. Мне Виктор сказал, что ты поручил ему подготовить документы для развода. Хочешь вышвырнуть меня на улицу без гроша, а в дом привести молодую, смазливую шлюху? Ничего у тебя не получится. Без моей помощи ты бы до сих пор торговал на рынке крадеными машинами. Кто, как не я, всю нашу совместную жизнь лез из кожи вон, стараясь сделать из тебя человека? И что я получаю в благодарность? Кто сделал тебя одним из самых богатых людей в городе? Кто подстилался под спонсоров и управленцев, чтобы тебе не мешали делать бизнес и вкладывать в него деньги?

– Так ты мне изменяла?

– Не говори глупости. Я строила наш дом и укрепляла семью. Или думаешь, ты своим умом и талантом добился таких высот и состояния? Нет, милый, оно пришло к нам благодаря моему уму и безупречной фигуре. Теперь, когда я растратила свою молодость, красоту и энергию на твое благополучие, ты решил убрать меня с дороги? Ничего у тебя не выйдет. Это мои деньги, и я не намерена выбрасывать их кошке под хвост. Сейчас ты умрешь. Все деньги и фирма останутся мне.

– Заговор?

– Он взглянул на адвоката. – И ты, Брут? Значит, вы заодно. Я давно подозревал, что между вами нечто большее, чем обычные отношения хозяйки и семейного стряпчего. Адвокат – соучастник в убийстве?

Он подошел к журнальному столику и схватился за телефонную трубку.

– Не теряй понапрасну времени, дорогой. Телефон отключен, жить тебе осталось пятнадцать минут, а уже через пять у тебя не хватит сил поставить подпись под документами.

Герман оглянулся.

– Документами?

Адвокат положил папку на стол.

– Согласен с тобой, Герман. Мы все здесь сволочи. Так построен мир. Каждый за себя. Кому, как не тебе, знать об этом. У тебя есть шанс выжить. Достаточно принять противоядие. Но ты его получишь только в том случае, если подпишешь документы, по которым все деньги и дела переходят твоей жене. Можно назвать предложенный вариант актом милосердия. Если ты умрешь, она все равно получит все, но ты лишишься жизни. Выбор очевиден.

Герман покачнулся и выронил из рук трубку.

– У тебя осталось мало времени, дорогой, – холодно продолжила жена. – Спасай свою жизнь, пока это возможно.

Она достала из сумочки маленький пузырек.

Адвокат раскрыл папку, где лежали документы, и положил сверху авторучку с золотым пером.

– Не дожидайся судорог, Герман. Тебе необходимо поставить двенадцать подписей, и ты получишь пузырек с противоядием. Время пошло на секунды.

Герман медленно, шаг за шагом, с трудом подошел к столу, взял ручку и начал подписывать документы. Каждый подписанный лист тут же убирался со стола и складывался в папку. Все двенадцать документов были подписаны непрочитанными. Как только папка попала в руки адвоката, жена протянула ему пузырек. Он открыл крышку и выпил содержимое.

На несколько мгновений все замерли в ожидании.

Ничего не происходило.

– Чертовщина какая-то! – отбрасывая в сторону пузырек, воскликнул Герман. – Это же обычная вода!

– А ты что думал? Глупец! – женщина громко засмеялась, встала из-за стола и взяла в руки полные рюмки с коньяком. – Теперь и мы, Витенька, можем выпить за успешное завершение спектакля.

Адвокат принял у нее рюмку, они чокнулись и выпили коньяк.

– Там же яд?! – закричал Герман.

– Неужели ты думаешь, что мы решились бы на убийство? – смеялась жена. – Меня заподозрили бы в первую очередь. Здоровые мужики так просто не умирают.

– Но я же чувствую…

– Слабость и вялость. Это естественно. За завтраком я подсыпала тебе снотворного в апельсиновый сок. Коньяк тут ни при чем. Ты скоро уснешь крепким здоровым сном. А когда проснешься, все твои банковские счета будут аннулированы. Весь капитал перейдет в другие банки на новые счета. На этом дело не кончится. Я не хочу мешать твоему личному счастью, страстям, вспыхнувшим чувствам. Так что Виктор, как ты и просил, уже подготовил документы по делу о разводе. Только истцом выступаю я. Нас разведут в течение суток, и ты останешься на улице. Интересно будет посмотреть, согласится ли твоя молодая шлюшка выйти замуж за бомжа старше себя на двадцать лет!

– Бред! Я подам на раздел имущества.

– Ты только что подписал бумагу, где отказываешься от имущества в мою пользу, а также дал согласие провести процесс по разводу в твое отсутствие. Короче говоря, у меня хватает документов, чтобы превратить тебя в нищего. А теперь иди спать. Ты едва стоишь на ногах. Документы надо читать, а потом подписывать.

– Я так просто не сдамся! Забыла, где я тебя подобрал, стерва?! Ты вилку и руках держать не умела! Ничего я тебе не отдам! Что касается Виктора, то он тебя продаст с той же легкостью, что и меня. Он всегда будет стоять рядом с победителем. Но ты слишком рано возомнила себя королевой.

Герман подошел к камину, снял с него шкатулку из красного дерева, инкрустированную серебром, откинул крышку, и в его руках появился никелированный револьвер.

– Что ты делаешь? – крикнул адвокат.

– Раздаю долги.

Герман выставил трясущуюся руку вперед и выстрелил. Пуля попала женщине в горло. Брызнула кровь. Она схватилась руками за шею, вытаращила испуганные глаза и повалилась на стол. Где-то раздался крик. Послышались шум, голоса.

Герман выронил револьвер и попятился.

Адвокат замер на месте, словно врос в землю.

Вспыхнул свет в зале. Задние ряды зааплодировали, передние в изумлении следили за происходившим.

Из пятого ряда выбрался пожилой мужчина и, немного прихрамывая, поднялся на сцену по боковой лестнице.

Он подошел к лежавшей женщине и осмотрел ее. Она была мертва. Он выпрямился и поднял руки.

– Прошу тишины в зале. Сядьте в свои кресла и оставайтесь на местах до особого распоряжения. Я следователь прокуратуры. На сцене произошло несчастье. Прошу всех не создавать паники.

Мужчина повернулся к актеру, игравшему адвоката, и коротко сказал:

– Быстро администратора сюда и вызовите милицию.

– Да-да, понимаю.

Но он ничего не понимал и продолжал стоять на месте.

Громкий фальцет известил о появлении на сцене высокого начальства.

Первым делом закрыли занавес. Зрительный зал исчез за плотным бархатом. Сцена погрузилась в полумрак, горели только верхние софиты, искажая лица черными тенями. За занавесом захлопали откидные сиденья. Публика рванулась к выходу.

Обладателем фальцета был мужчина средних лет, среднего роста, впрочем, и по всем остальным приметам он выглядел усреднение и ничем особым не выделялся, кроме одежды. Клетчатый светлый пиджак, черная шелковая сорочка, белые брюки и шейный платок, заправленный под ворот рубашки, превращали этого человека из обывателя в творческую личность с большими амбициями.

Порывистой походкой он выскочил на подмостки из-за левого портала, где находился пульт помощника режиссера, и тут же направился к убитой женщине.

– Не следует подходить к трупу, – преградив дорогу, сказал мужчина, поднявшийся на сцену из зала. – До приезда милиции ничего трогать нельзя.

– А кто вы такой? – возмутился местный диктатор.

– Я следователь прокуратуры Трифонов.

– Как вы здесь очутились?

– В качестве зрителя.

– Вот именно! А я владелец театра Антон Грановский. Может быть, мне кто-нибудь объяснит, что здесь произошло?

Он начал оглядываться по сторонам, но стоявшие по обеим сторонам сцены черные тени, прикрытые кулисами, оставались неподвижными, как манекены в витрине.

– Во время спектакля случилось несчастье, – ровным, спокойным голосом сказал Трифонов. – Револьвер был заряжен боевым патроном, и один из персонажей убил партнера.

– Так! Понятно! – визжал режущий слух фальцет Грановского. – Нина Сергеевна, вызывайте милицию!

От пульта помрежа донесся женский голос:

– Уже вызвала.

– Федор! Не трогайте ее…

Трифонов оглянулся. Актер, игравший роль адвоката, сидел на полу, испачканный в крови, и держал на руках тело убитой. Скорее всего, он не понимал, что делает. Трифонов рванулся с места, но Грановский остановил его, удержав за рукав.

– Бесполезно. Она его жена не по пьесе, а по жизни. Не трогайте его.

На сцене появилась милиция – двое в форме и один в штатском.

Тут же открыли занавес. Зрительный зал опустел. Трифонов спустился в партер и сел в кресло первого ряда.

Рутинная работа криминалистов ему была хорошо знакома. Он думал совсем о другом. Сейчас ему хотелось уйти, но, как закононопослушный гражданин, он понимал роль свидетеля в уголовном деле и оставался на месте, дожидаясь своего часа.

Так в задумчивости он провел некоторое время, пока к нему не подсел мужчина лет пятидесяти с красивым, но очень строгим лицом.

Люди, от природы добрые и мягкие, достигая определенного положения на службе, стараются надеть на себя маску строгости и значительности. Трифонов не был провидцем, но что-то похожее испытал на собственной шкуре. «Сейчас он станет мне представляться, – подумал Трифонов, – и начнет со своего звания. Комплекс маленького человека, любящего высокие каблуки».

– Подполковник Крюков Денис Михайлович, Московский уголовный розыск. Я слышал, вы следователь?

– Бывший, – кивнул Трифонов. – На сегодняшний день пенсионер, Трифонов Александр Иваныч. Я сидел в зале и смотрел спектакль в качестве зрителя. А после выстрела попытался сохранить обстановку, но не получилось.

– Театральный зритель – публика неуправляемая, артисты тем более. Пистолет мы изъяли, исполнители все на месте. Так что беспокоиться не о чем. Вы в московской прокуратуре работали?

– Нет, я из Питера. Здесь в гостях у старого друга, а в театр меня пригласила его дочь.

– Где же она?

– Ушла со всеми. Неудобно получилось.

– Публика испугалась. В театр ходят получать удовольствие, а не наблюдать за реальным убийством. Случись такое на улице, собралась бы толпа, а здесь все наоборот.

– Трудно сказать, но, видимо, на следующем спектакле в зале будет аншлаг.

– Что вы думаете о случившемся, Александр Иваныч?

– Однозначных выводов сделать не могу. Похоже на случайность. Я имею в виду стрелявшего актера. Он не знал о заряженном револьвере. Сегодняшний спектакль – четвертый после премьеры. Значит, он уже стрелял из этого оружия как минимум пять раз. Чем они пользовались во время репетиций, сказать трудно, может быть, водяным пистолетом.

– Почему же водяным, если у них есть такой уникальный экземпляр!

– В том-то и дело, что уникальный. Карманная модель бразильского револьвера «таурус», тридцать восьмой калибр, длина ствола два с половиной дюйма, выпуск 1940 года. Это специальная модель, тем более что револьвер никелированный, в подарочном исполнении. Дело даже не в этом, а в патронах. Они слишком дефицитные, чтобы расходовать их понапрасну. От отечественного оружия ничего похожего не подберешь, а значит, на репетициях они использовали муляж.

– Вот почему вы насчитали пять выстрелов.

– Примерно, разумеется, но это же легко установить.

– Вы отлично разбираетесь в оружии.

– Вынужденные познания. Я целых полтора года занимался поисками очень крупной коллекции приоритетного огнестрельного оружия, похищенного у одного престарелого маршала. Пришлось вникать в проблему по полной программе. После того как мы ее нашли, мне еще очень долго снились экзотические шпионские пистолеты и ковбойские револьверы.

– Вы уверены, что актер не знал о наличии настоящего патрона в барабане?

– Нет, конечно, но вы же понимаете, что холостой выстрел звучит тише, глуше и оружие не делает отдачи. Сам по себе выстрел испугал актера, и увиденная им кровь вызвала в нем неподдельный ужас. Я сидел в пятом ряду и хорошо видел лица исполнителей. Талантливые артисты. Они отлично отыгрывали акценты. Я сразу понял, что в коньяке нет яда и героя никто не хочет отравить.

– Интересное мнение. Придется мне посмотреть спектакль.

– Я тоже хотел бы досмотреть его до конца. Неплохая интрига.

– Да-да, это же начало первого акта.

– Вы знаете содержание? – спросил Крюков.

– Нет, все куда проще. Начало в семь вечера, а выстрел прогремел в семь пятнадцать.

В зал из фойе вошел мужчина в черном плаще и направился к сцене.

– А вот и ваш коллега появился, – сказал подполковник.

К ним подошел высокий мужчина, сбрасывая на ходу плащ, худощавый, с проплешинами, прикрытыми длинными волосами, очень крупным ртом и беспокойными глазами. На вид ему было не больше сорока, а если сбрить усы, и того меньше.

– И почему нас судьба сталкивает чуть ли не в каждом деле? – сказал он приблизившись. – Приветствую вас, Денис Михалыч. Вижу, работа идет полным ходом. – Он указал на сцену, где трудились эксперты, а когда он увидел Трифонова, следующая фраза застряла у него в горле. Несколько секунд он молчал, потом расплылся в улыбке. Его огромный рот растянулся от уха до уха.

– Боже ты мой! Александр Иваныч! Какая неожиданность! Неужто вы в Москву перебрались? А как же ваш огромный дом на берегу Финского залива, рыбалка?…

– Нет, Боря, я в Москве ненадолго и здесь исполняю обязанности свидетеля.

– Чудеса! В обезьяннике убили шимпанзе, а лев пошел в свидетели! – Он откинул сиденье и сел рядом. – Я же, Денис Михалыч, проходил практику в Ленинградской области и учился работать у полковника Трифонова, старшего следователя по особо важным делам, раскрывшим сотни тяжких преступлений. Представляете, как я себя должен чувствовать, допрашивая самого Трифонова в качестве свидетеля? Нам крупно повезло.

– Я это уже понял, Борис Ефимыч. С чего начнем?

– Как обычно, с опроса. Ваш вечный спутник капитан Забелин здесь?

– Куда же ему деваться.

– Пока я сюда ехал, мне по мобильнику уже доложили ситуацию. Главный режиссер на месте. Надо собраться у него в кабинете со всем составом исполнителей, помрежем и начальниками цехов. Рабочие, мебельщики, осветители, а главное – реквизиторы. Костя Забелин очень хорошо и аккуратно ведет протокол. Я сегодня без дознавателя, вы тоже без укомплектованной бригады, судя по тому, что делается на сцене. Вот из этого и будем исходить.

– А меня вы хотите оставить на закуску? – спросил Трифонов.

– Нет, Александр Иваныч, я хотел бы вас попросить присутствовать при первом знакомстве с труппой театра. Вас сам Господь послал нам.

Кабинет главного режиссера, директора и владельца драматического театра «Триумф» в одном лице напоминал по своим размерам репетиционный зал.

Шесть окон, занавешенных темно-синими бархатными портьерами, сверкавшая паркетом центральная часть, вполне пригодная для постановочной площадки, мягкие стулья вдоль стен, увешанных портретами великих театральных деятелей всех поколений, и огромный дубовый стол в дальнем углу.

Как это ни странно, но за спиной руководителя висел портрет Президента, а не Станиславского.

Стулья перед столом отсутствовали, это подчеркивало, что с хозяином кабинета Всем приходилось разговаривать стоя.

Но может быть, такие занятые люди, как Грановский, не имели времени на душещипательные беседы и намеренно не позволяли расслабляться своим подчиненным?

В кабинете шел свойственный актерам импульсивный разговор на повышенных тонах, когда к ним присоединились следователь из прокуратуры Борис Судаков в сопровождении оперуполномоченного из МУРа Константина Забелина и пожилого человека в твидовом старомодном пиджаке и, похоже, в своем единственном галстуке, видавшем лучшие времена.

Грановский так и не понял, кто этот прихрамывающий лысоватый тип – то ли он свидетель, то ли следователь. В конце концов, большого значения это не имело, так как командовал парадом Судаков.

– Прошу извинить меня, господа. Вынужден вмешаться в вашу творческую, далекую от печальных будней жизнь. С этой минуты театр превратился в обычное место происшествия и вам придется смириться с некоторыми неудобствами, связанными с расследованием убийства одного, точнее одной, из ваших коллег. Приношу свои соболезнования, а сейчас имею ко всем огромную просьбу оказывать посильную помощь следствию. Чтобы работа не превратилась в диспут или стихийный митинг, нам надо организовать ее правильно. Мне очень хотелось бы оставить здесь руководителя театра – уважаемого Антона Викторовича и человека, который принес оружие в театр.

Кто-то хотел задать вопрос, но Грановский хлопнул в ладоши, и хлопок возымел силу волшебной палочки. Люди тихо встали и двинулись к дверям.

– Прошу никого не уходить и оставаться в приемной, мы опросим каждого по мере необходимости. И не стоит тратить время на беготню с третьего этажа вниз, потом наверх. Все входы и выходы блокированы милицией. Без моего указания никого из помещения не выпустят.

На одном из стульев осталась сидеть женщина с очень яркой внешностью. Возраст определить было невозможно из-за чрезмерного количества грима. Судаков спросил:

– Вы заняты в этом спектакле?

– Да, я играю мать героини.

– Представьтесь, пожалуйста.

– Хмельницкая Ирина Аркадьевна.

Женщина сидела между третьим и четвертым окнами, по центру кабинета. Судаков взял стул и поставил его перед актрисой. Забелин достал блокнот и сел рядом с дамой. Трифонов скромно отдалился и устроился в стороне.

Главный режиссер оказался отрезанным от событий. От группы его отделяло метров семь – восемь. Он тут же почувствовал себя лишним в собственных владениях, что не могло длиться более одной минуты.

За несколько мгновений Грановский сократил расстояние и с деловым видом сел рядом со следователем.

– Уважаемая Ирина Аркадьевна, скажите, пожалуйста, это вы принесли револьвер в театр?

– Да, я. Мы его купили, – она кивнула на Грановского.

– Постарайтесь как можно подробнее рассказать, как он попал к вам в руки, а потом в театр.

Женщина выглядела очень устало и испуганно. Она то и дело косилась на своего руководителя и немного жеманничала, что не соответствовало ее внешности, – обычно подобные ей женщины чувствуют себя достаточно уверенно и отлично знают себе цену. Похоже, она примеряла на себя новый образ и показывала режиссеру, что способна на любые роли, далекие от ее амплуа.

– С Нелли Васильевной я познакомилась в августе. Я возвращалась с курорта в Москву, а она села на поезд не то в Курске, не то в Орле. Мы ехали в одном купе. Разговорились, познакомились. Очень обстоятельная, милая старушенция из старой гвардии интеллигентов, уцелевших от сталинских репрессий. Живет одна на Сивцевом Вражке в однокомнатной квартире. Вдова. Очень нуждается. Узнав, что я актриса, пригласила меня к себе на чай. Сказала, будто у нее очень много всякого старья, пригодного для реквизита. С ее гардеробом можно ставить Островского. Она готова продать нам большую часть за сущие гроши. Я не равнодушна к антиквариату и буквально через пару дней позвонила ей. Она позвала на чай. У меня сложилось впечатление, будто я попала в прошлый век. Пару вазочек я у нее купила для себя и обещала поговорить с директором о платьях. Они выглядели слишком ветхими. А когда она рылась в комоде, я увидела этот пистолет. Он показался мне очень красивым и эффектным. Я ей сказала, что мы ставим детектив, и попросила продать его. Она не хотела – память о покойном муже. Я рассказала эту историю Антону Викторовичу, и он тоже загорелся. В итоге она согласилась.

– Еще бы! – гордо заявил Грановский. – Я выложил ей за эту штуковину пятьсот долларов.

– Не очень много, – тихо сказал Трифонов. – Настоящий коллекционер выложил бы не задумываясь не меньше трех тысяч. Выгодный вклад капитала. А где вы взяли патроны?

– У Нелли Васильевны была коробка с патронами. Двадцать девять штук.

– Полная коробка? – переспросил Трифонов.

– Нет, одного патрона там не хватало.

– И что вы сделали с боевыми патронами?

– Да все очень просто, – влез в разговор Грановский. – Я пошел к нам в подвал. У меня здесь работают свои слесари, механики, даже сварщик есть. Слесарь удалил пули, высыпал порох, и в итоге остались только гильзы с капсюлями. Эффект выстрела сохранялся, но из ствола вылетало только пламя. Мы достигли необходимого эффекта. Меня ужасно раздражает, когда на сцене солидного театра с дорогой декорацией хорошие актеры стреляют из стартовых пистолетов. Грубая фальшивка, видная даже с галерки.

– Сколько выстрелов вы сделали?

– С сегодняшним шесть, – уверенно заявил режиссер. – Осталось двадцать три выстрела. Но слесарь обещал мне сделать к этим гильзам новые капсюли, и их можно будет менять. Главное, чтобы спектакль имел успех, а то патроны и не понадобятся. Но я думаю, пьеса выдержала экзамен. Билеты проданы на месяц вперед. Тут, конечно, заслуга автора имеет немаловажное значение. Его детективы издаются массовыми тиражами.

– Извините за невежество, а кто же написал пьесу?

– Петр Колодяжный, на сегодняшний день один из самых читаемых авторов. Вам, разумеется, известно, что он ваш коллега и работает на Петровке. Майор милиции, оперативник и отличный писатель. В драматургии он впервые пробует свои силы, но, как только пьеса попапа мне в руки, я понял, что она обречена на успех. Талантливая работа, громкое имя, хорошие артисты, популярный театр, что же еще нужно?! Беспроигрышная афиша!

– Согласен, – остановил пыл Грановского Судаков – а у кого хранился револьвер и патроны?

– У Лидии Семеновны, завреквизитом, – ответила Хмельницкая.

– Хорошо, давайте поговорим с завреквизитом. Спасибо, Ирина Аркадьевна. Мы еще побеспокоим вас, а сейчас продиктуйте, пожалуйста, адрес Нелли Васильевны с Сивцева Вражка и можете идти домой. Я позвоню на проходную и попрошу вас выпустить.

Следствие – дело утомительное и муторное. Нет смысла вдаваться в подробности, когда можно обратить внимание на отдельные детали, представляющие собой определенный интерес, остальное, что называется, мы оставим за кадром.

Куда интереснее узнать мнение профессионалов, присутствующих при опросе свидетелей либо предполагаемых преступников, хотя говорить об этом преждевременно. Для подозрений необходимы основания, а для обвинений – факты. Скорее всего, наши сыщики остались ни с чем, а брать версии с потолка им статус не позволял. Они анализировали и обменивались мнениям. Так в основном и случается, если нет трамплина для рывка вперед.

Опрос закончился около четырех часов ночи. Продолжать работу не имело смысла. Капитан Забелин получил задание проведать пожилую даму, продавшую театру револьвер. Следователь Судаков вызвался подвезти Трифонова к дому, где он остановился.

Они сели в машину Судакова и выехали на мокрые улицы ночной осенней Москвы.

– Что вы думаете по поводу убийцы, Александр Иваныч?

– Я бы не стал вешать на Ивана Драгилева это клеймо. Он больше похож на жертву. Советую вам отпустить артиста под подписку о невыезде. Такой меры вполне достаточно. Никакой опасности он из себя не представляет.

– Вы исключаете умышленное убийство?

– Конечно. И для этого есть веские причины. Я сидел в пятом ряду и очень внимательно следил за действием. У Драгилева сильно тряслись руки.

– Вполне понятно, он волновался…

– Обычное похмелье. Этот человек пьет, но всячески пытается скрыть свою слабость. Когда мы его допрашивали, от него исходил запах перегара, смешанный с ментолом. Перегар он хотел заглушить мятными конфетами либо жвачкой. Убийца с похмелья на дело не пойдет. Расстояние, с которого он стрелял, составляло восемь метров сценического пространства. Я промерял. Так задумана мизансцена, и он ее не нарушил. На полу розовым мелом поставлен крест. Как мне объяснила помреж, для каждого актера проставлены кресты, чтобы они знали свое точное место. После десятого – двенадцатого спектакля их уже не ставят. Артисты чисто механически запоминают свои места. Такие указатели нужны на первые спектакли. У каждого действующего лица свой цвет мела. Никто ничего не напутает. Так вот, Драгилев стрелял с восьми метров, где стоит его метка. Из короткоствольного револьвера с такого расстояния попасть очень трудно. Нужно быть хорошим тренированным стрелком. А как мы выяснили, Драгилев никогда не занимался спортом и даже не служил в армии. Баловень судьбы. Он вскинул револьвер и выстрелил не целясь. Попадание пули в цель – чистая случайность. С тем же успехом он мог убить Федора Горобца, игравшего адвоката и стоявшего рядом с убитой Светланой Фартышевой. И разумеется, Драгилев ничего не знал о патронах.

Вспомним, что нам говорила заведующая реквизитом. Револьвер лежал в шкатулке в ее кладовой, холостые патроны – в столе. Последний спектакль прошел два дня назад, потом театр устраивал презентацию и спектакля не было. А вчера произошла эта печальная история. Теперь посмотрим, как проходили эти дни. После спектакля хозяйка реквизита забрала шкатулку с револьвером, вынула пробитую гильзу из барабана, положила ее в коробку, а новую гильзу вставила в барабан, готовое к выстрелу оружие убрала в шкатулку и поставила ее на полку, где хранится реквизит к этому спектаклю. Вчера, как и положено, она поместила шкатулку на декорацию – камин. Проверять оружие она не стала, потому что оно уже заряжено после предыдущего спектакля.

Подведем итоги. Дверь реквизиторской можно открыть гривенником, а в театре в течение двух суток находилась уйма постороннего народа. Вспомним, что в театре проходила презентация какой-то фирмы.

– Слишком абстрактно, Александр Иваныч. Заменить холостой патрон на настоящий мог только свой. Надо знать, где лежит револьвер, а главное – необходимо иметь уникальный фирменный патрон. Вы сами говорили, что у нас в стране их достать очень трудно. Ради хохмы никто заниматься подменой не станет. Это сделано умышленно.

И все же одна версия у нас есть. Артисты – люди импульсивные, обожают интриги. В театре секретов не бывает. Как сказал Грановский, стоит одному человеку поведать о чем-то другому, как тут же об этом знает вся труппа. Вероятно, по этой причине от нас не стали скрывать известные всем вещи. По спектаклю покойная Светлана Фартышева была женой Ивана Драгилева, который ее убивает. Адвоката-любовника играл Федор Горобец. По жизни все наоборот. Актриса Фартышева – жена Федора Горобца, а Иван Драгилев, играющий ее мужа, по жизни – любовник актрисы Фартышевой. Извечный любовный треугольник. Отношения выясняли во время спектакля у зрителей на глазах. Очень смахивает на актерские выходки.

– Не очень. Идея эффектная, но не состоятельная, Борис. Любовник убивает любовницу на глазах мужа. Формула любовного треугольника решается по-другому. Муж должен убить неверную жену.

– А если мы имеем дело с заговором? Муж и любовник решили избавиться от надоевшей обоим бабы. Или она нашла себе третьего и послала к черту обоих.

– Тебе самому пора писать пьесы. Ты фантазируешь, не придерживаясь логики. С тобой можно согласиться, если бы муж Фартышевой, игравший адвоката, стоял на противоположной стороне сцены. Но он стоял рядом е жертвой и рисковал получить пулю в лоб. Горобец прекрасно знает, что Драгилев не снайпер, а тихий алкоголик. Продолжаю настаивать на невиновности Драгилева. Случайное убийство. С хорошим адвокатом его за решетку не упрячешь. И я не вижу в этом смысла. Искать надо настоящего убийцу. Нам повезло, в спектакле занято только шесть актеров. Он один из самых малочисленных в репертуаре, с легкой декорацией, стационарным светом и минимальным реквизитом.

Во время спектакля работали трое рабочих сцены, двое осветителей, одна реквизиторша, помощник режиссера, дежурный пожарник и гример. Это те, кто мог появиться на сцене за кулисами. Главного режиссера я не считаю, он не выходил из своего кабинета в ожидании междугороднего звонка, и это подтвердилось. На служебном входе нам подтвердили, что посторонние в театр не проходили. Вот круг лиц, требующий внимания. Но если убийца заменил патрон заранее, то ему вовсе не обязательно присутствовать в театре. Я говорю о служебной его части. Он мог сидеть в зрительном зале и наблюдать за действием ео стороны, гадая на ромашке: попадет – не попадет. Машина свернула в Большой Харитоньевский переулок.

– Останови, Боря, у серого дома справа.

– У двенадцатого дома?

– А, что тебя так удивило?

– Ничего, любопытное совпадение. В нем живет начальник нашего управления генерал Колычев.

– Совершенно верно. Тебе покажется еще большим совпадением то, что я живу в его квартире. Мы с ним старые друзья, Борис.

Дочка генерала Колычева Наташа этой ночью не спала. Она сидела на кухне и ждала Трифонова. Колычев занимал трехкомнатную квартиру в центре Москвы и жил вдвоем с дочерью. Жена удрала от него с бельгийцем пятнадцать лет назад, когда девочке исполнилось девять лет. Второй раз Колычев жениться не стал. Все женщины для него превратились в исчадие ада. У него выработались определенные комплексы по отношению к противоположному полу. Правда, они не касались дочери.

Однако в некотором смысле он оправдывал свою бывшую супругу. Колычев всегда считал себя замкнутым, малообщительным человеком и большую часть времени проводил на работе. Жена жила своей жизнью. Веселая, общительная, моложе мужа на двенадцать лет, работала переводчицей в «Интуристе», ездила за границу и в конце концов уехала навсегда. Дочку воспитывала бабушка, пока хватало сил, и отец, когда позволяло время. В общем-то, им неплохо жилось и вдвоем. Наташа выросла самостоятельной девушкой, разбиралась в людях и трезво оценивала жизнь в целом. Отец ее боготворил и доверял ей во всем.

С Трифоновым Колычев подружился во времена знаменитого хлопкового дела, и они оба входили в известную следственную бригаду Гдляна – Иванова. Потом жизнь их развела, но они друг друга не забывали. В Москву Трифонов приехал на шестидесятилетие старого приятеля и задержался. Третий их друг – Сычев – приехать не смог. Заболел.

Наташа всячески старалась развлекать гостя, пока отец целыми днями просиживал в прокуратуре. Это она вытащила Трифонова в театр на новую постановку «Тройной капкан». Чем кончилась вылазка в свет, мы уже знаем.

Услышав открывавшуюся дверь, девушка выбежала в переднюю. Она помогла Трифонову снять плащ и увлекла на кухню.

– Вы же голодный, дядя Саша. Я вам блинчиков с мясом приготовила. Чайник три раза ставила.

– Чай – это хорошо. Отвратная погода стоит на дворе. Не люблю осень. От блинчиков не откажусь.

– Ну что там в театре? Фартышева жива?

– Нет, к сожалению. Пуля перебила ей сонную артерию.

Наташа усадила гостя за стол и начала суетиться у плиты.

– Гена спит?

– Пришел в первом часу, даже есть не стал и завалился в постель. Ему завтра рано вставать. Какой-то тип приезжает из Дании. Все копошатся с кремлевскими делами.

– Неблагодарная работенка. Сегодня генерал, а завтра на улице. По льду ходят. Нам в Питере проще. Политика нас не доставала.

– Что вы думаете об убийстве, дядя Саша?

– Ничего не думаю. Есть пистолет, из которого произведен выстрел. Кто, зачем, почему стрелял, совсем не понятно.

– Как кто? Иван Драгилев. Он же любовник Фартышевой.

– Но разве все любовники должны убивать своих женщин?

– Вообще-то, Фартышева была кошмарной стервой, хотя и талантливой актрисой.

Девушка подала на стол чай и блинчики.

– У меня складывается впечатление, что ты о театре знаешь не меньше, чем сами артисты.

– Конечно, я встречаюсь с Димой Кутеповым. Он артист этого театра, и билеты он нам доставал. Пятый ряд партера считается служебным, билеты в кассах на эти места не продаются. Да и вообще, театр «Триумф» один из самых модных в Москве. На «Тройной капкан» уже все билеты проданы на месяц вперед.

– Как же они его играть будут?

– Вместо Фартышевой на роль возьмут Галину Леско. Вы понимаете, у режиссера Грановского играет во всех спектаклях только дюжина актеров. Свои примадонны. Зритель их знает и привык к ним. В труппе двадцать шесть человек. Половина молодежь, но они ничего не делают. Им хороших ролей не видать еще очень много лет. Они ублажают детей на утренниках в школьные каникулы и на елках. А на сцене изображают живую декорацию. Массовка, одним словом.

– Понятно. В этом спектакле занято шесть человек и еще шесть есть на замену. Ну а твой кавалер к какой категории относится?

– Массовочный вариант. Ему двадцать семь лет, и он в театре четыре года. Занят во всех утренниках, по три-четыре роли в каждом. Он тебе и зайчик, и лис, и пенек, и живой дремучий лес. В «Клеопатре». У него есть пять слов. Он играет посыльного Цезаря и семь раз выходит в толпе. Талант засыхает на корню. Ничего с этим не поделаешь, такая обстановка во всех театрах. Но здесь хоть платят прилично. Вот ребята и держатся за свои места двумя руками. А ведущие актеры и вовсе деньги лопатой гребут.

– А я постоянно слышу о том, что артисты бедствуют, едва концы с концами сводят.

– В государственных театрах так и происходит, но «Триумф» – совсем другое дело. Разумеется, на билетах много не заработаешь, несмотря на дикие для нас, обывателей, цены. Тут главную роль играют спонсоры. А главным меценатом театра является один из крупнейших олигархов Григорий Грановский. О нем все все знают. Уникальный аферист нашего времени, современный Остап Бендер. Боюсь, нет человека, который способен сосчитать его деньги. Так вот, Григорий Грановский является родным братом главного режиссера и владельца театра Антона Грановского. Антон, конечно, талантливый режиссер, но не настолько, чтобы руководить одним из лучших театров столицы. Григорий вызволил его с дальней периферии, кажется из Арзамаса. Купил ему здание в Старосадском переулке и провел в нем полную реконструкцию. Так появился театр «Триумф».

Туда для постановок приглашались лучшие режиссеры, переманивались хорошие артисты, проводилась шумная рекламная кампания. Туда собирается весь столичный бомонд на бесконечные вечеринки и презентации. Пять дней в неделю идут спектакли, два раза в неделю там проводятся всякие мероприятия и даже приглашаются парижские кутерье со своими последними коллекциями мод. Театр превратился в центр развлечения высшего света. Однако и о простых смертных не забывают. Жаль, мы не досидели до антракта. Вы бы посмотрели на буфет! Полное изобилие по смешным ценам, а все напитки бесплатные. Также устраиваются бесплатные спектакли для пенсионеров и инвалидов, которые, как и детишки, уносят подарки с елки. Им выдается сухой паек, но лишь раз в месяц. Это ли не реклама? Какой театр может себе позволить такое? Вот одна из причин громкой популярности «Триумфа». И ни для кого не секрет, кто стоит за всем этим. Меценат Грановский прославляет себя и своего брата.

– Любопытные подробности. Разумеется, скандалы с убийством им ни к чему.

– Уверяю вас, дядя Саша, ни одна газета не будет писать об этом убийстве. Дело тихо замнут. Но вот о чем я подумала. У такого театра должны быть враги и недоброжелатели, завистники, а может, и личные враги братьев Грановских, особенно старшего – Григория. Я сидела тут и думала, пока вас ждала. Вряд ли такое убийство может быть связано с закулисными дрязгами актеров. Кому-то очень хотелось выставить убийство напоказ, для тысячной аудитории.

– Твоя версия меня больше устраивает, чем та, что предложил следователь.

– Так у него наверняка опыта меньше. Я с семи лет в делах своего папочки копаюсь.

– И то верно. В твоей идее есть очень ценная изюминка.

– Какая? – воодушевилась Наташа.

– Не имело значения, в кого попадет пуля. Важен не человек, а труп на сцене. Убийство на глазах публики – вот конечный результат, а не смерть конкретной личности. В этом случае шансы стрелка увеличиваются вдвое. Не попал в одного, попал в другого.

– А если промазал? – с напряжением спросила девушка.

– Вот это меня и смущает. Делать ставку на случайность – не очень-то резонно.

– Так-так, минуточку… – Наташа встала коленями на табурет и уперлась локтями в стол. – Ведь тот, кто задумал устроить скандал, никуда не торопился. Не сегодня, так завтра, какие проблемы!

– Вот это уже версия! Ты умница, Натали! Давай представим себе на минуту, что в течение всех пяти спектаклей, сыгранных на публике, револьвер был заряжен настоящими патронами. Четыре раза он промахнулся, а в пятый раз попал.

– Но как это проверить?

– Проверить просто. Пули не улетали в небо, они могли попасть только в стену, а значит, мы их найдем, либо следы от пуль. И все же потирать руки еще рано. Мы нашли, нащупали более или менее реальный вариант. Но версию о соучастии кого-то из актеров в преступлении отбрасывать рано. Артисты – люди особой породы, их очень трудно поймать на лжи.

– Они на сцене лгут, а в жизни…

– Иногда грань жизни и сцены стирается в их представлении. Я сегодня познакомился с некоторыми из них и поймал себя на мысли, что ни одному из собеседников не могу дать даже поверхностную характеристику. У них загримированные души.

– Что вы! Артисты очень ранимый народ. Я могу судить по своему Димке.

– Может быть, но только не в тот момент, когда они защищаются. Тут они надевают на себя непробиваемый панцирь, создают новый образ.

– У меня родилась новая идея. Вам надо пойти на похороны Светланы Фартышевой. Там соберется вся труппа театра, а Димка даст вам характеристику на каждого. Он трется с ними в театре пятый год, они все там знают друг друга как облупленные. А потом вам следует пересмотреть весь репертуар и сравнить их характеристики с теми, кого и как они играют на сцене.

– Ты сегодня в ударе, девочка, просто фонтанируешь великолепными идеями, но нам пора опуститься на грешную землю. Чтобы просмотреть репертуар театра, понадобится месяц. Но и это не главное. Иногда следствие длится годами. Вопрос в другом. Я не следователь, а пенсионер-свидетель, который на днях уезжает домой в Питер, точнее в Усть-Лугу Лениграндской области. В Москве остаются очень грамотные следователи и отличные сыщики из МУРа. Уверен, они сумеют довести дело до конца. Я сегодня восхищался следователем Судаковым. Молодой, энергичный, а как у него язык подвешен! Он разговаривал с артистами на равных. А я косноязычен, всегда волнуюсь, как студент перед экзаменом, мне трудно тягаться с современными Цицеронами. Вот я и ушел на пенсию. Так что пойдем спать, уже светает за окном.

– А опыт, а интуиция?

Наташа едва не заплакала, словно у ребенка отобрали игрушку.

На первое впечатление дело выглядело несложным. Убийство произошло на глазах у свидетелей, преступник известен, орудие убийства найдено и прошло экспертизу. Проблема заключалась в том, чтобы определить степень виновности убийцы – умысел или случайность. Но этим должны заниматься следователи, а не розыск.

Подполковник Крюков встретился с утра с майором Дегтяревым – экспертом бригады, выезжавшей на место происшествия. И он не ожидал услышать сенсационных заявлений.

– Что скажешь, Игнат Всеволодович? – спросил Крюков, пожимая руку Дегтяреву.

– Пулю из трупа извлекли и исследовали.

– Присаживайся. Кофе хочешь?

– Спасибо, я плотно позавтракал.

– Правильно. У меня не получается. Вечно опаздываю и завтракаю на работе. Мне жена с вечера готовит два завтрака. Один на плите в сковородке, второй – в пакете на столе. Как правило, я использую второй вариант. Ну рассказывай.

– Есть одна странность, но думаю, что задача решаема. Дело в том, что пуля необычная, отлита из серебра. Таких мне встречать не приходилось. Конечно, тут стоит оговориться, что револьвер «таурус» я тоже держу в руках впервые в жизни. Может быть, для таких изящных, красивых игрушек в Бразилии делают специальные патроны с серебряными пулями. В имеющихся у нас каталогах ничего по этому поводу не сказано. Наши эксперты в области оружия также пожимают плечами. Случай не ординарный.

– Ты помнишь свидетеля в театре? Такой мужичок с небольшим животиком. Ничего особенного, слегка прихрамывает и немного заикается, когда начинает быстро говорить.

– Я-то с ним не разговаривал. Это тот, с которым вы в зале сидели?

– Он самый. Я даже его не запомнил.

– Вот-вот, ничего особенного. Тихий, неприметный, а о револьвере рассказал мне все, и даже год выпуска. Интересный мужичок. Как выяснилось позже, он старший следователь по особо важным делам прокуратуры. В этом деле он проходит в качестве свидетеля. Вот я и думаю, он наверняка знает, из чего льют пули для «таурусов». И он точно определил, что в коробке не хватало одного патрона.

– Количество патронов – не загадка. Шестизарядные револьверы снабжаются упаковками двух видов – либо по тридцать штук, либо по тридцать шесть. Если в коробке лежало двадцать девять, то вывод сделать несложно. У нас совсем другая проблема. Нам необходимо провести баллистическую экспертизу. Но где взять хоть один патрон для револьвера? Нужен фирменный патрон, а мы получили только гильзы из реквизиторской. На патроне, извлеченном из шейных позвонков убитой, есть характерные царапинки. Пуля сохранилась очень хорошо. Но с чем ее сравнить?

– Надо искать патрон. Как я знаю, все коллекционеры огнестрельного оружия состоят на учете. Надо пройтись по спискам и обзвонить всех, у кого есть револьверы «таурус».

– Даже если мы и найдем такого, то вряд ли он сознается нам, что имеет боеприпасы.

– Придется уговорить. На один патрон коллекционер не обеднеет, а мы закроем глаза на хранение боеприпасов. К таким людям нельзя подходить с официальной позиции, а только с неформальной просьбой. Что касается гильз, полученных из реквизита, то я пошлю капитана Забелина в театр. Пули извлекал из патронов местный слесарь. Возможно, они у него сохранились; Во всяком случае, люди, работающие с металлом, должны отличать свинец от серебра. А тебя, Игнат Всеволодыч, попрошу заняться коллекционерами. Извини, конечно, не твое это дело заниматься поисками, но начальник управления людей мне не дает. Дело очевидное, и генерал считает, что мы должны его сбросить в течение недели. Пусть прокуратура ломает себе голову.

– По сути, он прав, конечно. Закончим экспертную работу и можно составлять отчет. Ладно, я разберусь с оружейниками. Завтракайте, Денис Михалыч, не буду вас отвлекать.

Он и сам не любил холодный кофе и оставил Крюкова наедине с бутербродом.

Дверь кабинета вновь открылась, когда подполковник доедал пирожок с капустой и думал о том, а не сварить ли ему еще кофе. Появление капитана Забелина заставило его забыть о дополнительной порции.

– Черт! Завидую молодым, – восхитился Крюков. – Я сижу здесь, как сонная муха, глаза слипаются после бессонной ночи, а ты выглядишь как огурчик.

– Это тот, что маленький, зелененький, в пупырышках? Наверняка похож. Есть новости, Денис Михалыч.

– А что бы ты стоил без них! Сколько я тебя знаю, ты свой приход в мой кабинет начинаешь с фразы: «Есть новости». Утренний выпуск многотиражки с доставкой по месту работы.

– Все правильно, кроме многотиражки. Только эксклюзивные новости в единственном числе. А тиражировать их или нет, вы уж сами решайте.

– Давай выкладывай свой эксклюзив.

– Я ездил на Сивцев Вражек, по адресу, где живет некая Нелли Васильевна, продавшая револьвер и патроны театру «Триумф».

– Уже интересно. И что она сказала?

– Ровным счетом ничего. По этому адресу проживают Варвара Никаноровна Ставская, пожилая женщина, и ее экономка. Кто такая Нелли Васильевна, она понятия не имеет. Но в августе Ставская жила на даче. Обстановка в квартире и вправду похожа на антикварный магазин. Тут все сходится с описаниями актрисы Хмельницкой. Ставская – вдова известного биолога. Она проживает по этому адресу с сорокового года. Каждое лето они с экономкой уезжают на дачу. Сезон длится с середины мая до середины сентября. На этот срок квартиру сдают через агентство по договору, чтобы не напороться на неприятности. Так было и этим летом. Они вернулись в Москву двенадцатого сентября. Квартира была к этому времени освобождена, и ключи ей привезла агент фирмы. Ставская утверждает, будто квартиру снял мужчина, а не женщина. Он приезжал, осмотрел и дал согласие, а потом они заключили договор. Все, что она могла сказать об этом мужчине, так это о его несоответствии с сегодняшним временем. Так люди ходили в пятидесятые годы. Вещи новые, но фасоны одежды из тех времен. Она даже запомнила, что он приходил в калошах и с черным зонтом с деревянной ручкой. На вид ему от пятидесяти до шестидесяти. Лица не помнит. Я смотался в эту фирму. Они нашли договор, но тут начались новые странности. Квартиру арендовал некто Бражников Савелий Николаевич, сорокового года рождения. Оплатил вперед, ключи вернул десятого сентября, но фирма получила претензии от хозяйки. В доме пропало две вазочки китайского фарфора. Дорогие штучки, оставшиеся Ставской в наследство еще от бабушки чуть ли не с каменного века. Фирма, разумеется, ущерб не возмещала. По договору они не несут ответственности за порчу имущества и пропажу вещей, но все же попытались найти Бражникова. Однако такого человека в городе нет. Номер и серия паспорта найдены в архиве. Он был утерян еще в девяностом году, а Бражникову выдали новый паспорт. Большего агентству узнать не удалось. Ставской пришлось смириться с исчезновением вазочек.

Я не стал ничего говорить, но из допроса артистки Хмельницкой мы помним, что, побывав в гостях у некой загадочной Нелли Васильевны на Сивцевом Вражке, она купила у хозяйки не только револьвер, но и две вазочки. Я этот факт записал в свой блокнот. После агентства я отправился в паспортный стол по адресу, где проживал Бражников. Мне подтвердили, что он обращался в милицию и ему выдали новые документы, но искать его бесполезно. Бражников был арестован в девяносто третьем году и осужден. Дальше я даже говорить не хочу. Надо идти в наш архив и затребовать его дело.

– Ладно, я это сделаю сам, благо далеко бежать не надо, а ты, раз уже завелся с утра, крути педали дальше. Поезжай в театр «Триумф», найди там слесаря, который вынимал пули из патронов, и забери их у него, если они сохранились. Тут наш эксперт сделал интересное открытие. Пуля, извлеченная из тела Фартышевой, отлита из серебра, нам нужны остальные.

– Понял. Мистика какая-то.

– Почему мистика?

– В мистических фильмах используют серебряные пули, будто только такой можно убить оборотня.

– Мы имеем дело с фактом, Костя, а не с мистикой. Не нравится мне все это. К концу недели я обещал отчет положить на стол генералу и покончить с этой бодягой. Не успеем в срок, Черногоров покажет нам кино. Ты его знаешь, он человек простой, говорит только стихами, и на кривой козе к нему не подъедешь.

– Легко быть генералом, знай себе приказывай. Он и стихи себе может позволить в виде трехэтажного…

– Ну, хватит, капитан. И без тебя башка болит.

Они вышли вместе из кабинета.

Начальник архива полковник Миронов никогда не занимался оперативной работой. В милицию он попал случайно, еще в молодости. Закончил Историко-архивный институт, косил от армии и устроился в архив милиции. Человек грамотный, с феноменальной памятью, непьющий, спортсмен, а главное – очень отзывчивый и обязательный.

Таких на Петровке двое – подполковник Сорокин, которого все иначе чем «ходячая энциклопедия» не называли, и полковник Миронов, который помнил все подробности уголовных дел десятилетней давности. За двадцать три года службы архивариус дослужился до начальника архива и картотеки.

Подполковник Крюков нередко заглядывал в архив и, как и все, относился к полковнику с большим почтением.

– Какие проблемы, Денис Михалыч?

Миронов вышел из-за стола навстречу вошедшему и Пожал ему руку. Эдакий милиционер-интеллигент, который всегда выходил из-за стола и здоровался. Пусть даже к нему заглядывал курьер в сержантских погонах.

– Здравствуйте, Андрей Сергеич. Так, с ходу вопрос на засыпку. Девяносто третий год…

– Уже представил.

– Теперь имя – Бражников Савелий Николаевич. Что скажете?

– Я-то думал вы действительно подготовили вопрос на засыпку. А Бражников – легенда. Странно, что вы о нем ничего не знаете. Присаживайтесь. В связи с чем вы о нем вспомнили?

– Ходит по Москве некая тень отца Гамлета и козыряет паспортом, утерянным Бражниковым, в девяносто втором году.

Они сели в кресла у журнального столика. Пожалуй, у полковника был единственный кабинет на Петровке, который не отдавал казенщиной, как каждый ломбард нафталином. Тут можно забыть, где ты находишься, если не надевать форму с погонами.

– По поводу паспорта я ничего не знаю. Что касается личности Бражникова, то это был незаурядный человек. Начинал он вполне мирно, как и многие в начале девяностых, когда в нашей стране пустил корни хаотичный капитализм. Он очень быстро поймал настроения, витавшие в поле предпринимательства, и наладил свой бизнес. Дело пошло лихо. Деньги потекли рекой, и он на мгновение расслабился. Его же компаньоны и сожрали талантливого предпринимателя вместе с косточками. И даже не поперхнулись. Ободрали парня до нитки. В итоге из умного, образованного и талантливого дельца вышел не менее талантливый убийца. Бражников начал мстить своим обидчикам самым жестоким методом. Он их убивал. Причем ни одно убийство не было похоже на другое. Он не повторялся. Никто из его бывших партнеров даже не представлял себе, что тщедушный интеллигент способен на такое. За два года он убил девять человек и ни разу не попал под подозрение. В двух случаях он находился в поле зрения оперативников, но его не замечали, словно он невидимка. Попался Бражников глупо. Заслуги милиции в его поимке нет. Случилось это в конце девяносто третьего. Совершив десятое убийство, он не смог уйти. На чердаке провалился пол, и у него застряла нога между досок. Его застукали на месте с оружием, валявшимся в двух метрах. С этой минуты фортуна отвернулась от него. Его приговорили к вышке. Конец печальный. Он был убит при попытке к бегству.

– Уникальная память! Вам бы надо книги писать, отлично излагаете, без лишней атрибутики.

– У нас уже есть один писатель в управлении. Хватит с нас.

– Вы имеете в виду Колодяжного? С ним мне тоже придется встретиться. Он еще и пьесы пишет, а потом они трансформируются в действительность.

– Вам достать дело Бражникова?

– Нет, вы мне все о нем рассказали, и очень образно.

– Рад, что смог помочь.

– А как вы считаете, Колодяжный действительно талантливый парень?

– Я не критик, но материалом он владеет крепко. Разумеется, без романтики не обойтись, но читать интересно. Захватывает.

– Надо будет почитать.

– Без проблем. Боюсь, его книгами только в аптеках не торгуют.

– Извините, Андрей Сергеевич, что побеспокоил.

– Всегда рад. Возникнут вопросы – милости просим.

Крюкову понравилась история Бражникова, но ему не нравилась тень погибшего на его столе.

Второй день подряд ему пришлось выступать в роли зрителя. Трифонов приехал в театр в разгар репетиции. Он хотел еще раз осмотреть сцену, но она оказалась занятой. Грановский так и не понял, кто такой Трифонов – то ли следователь, то ли свидетель, впрочем, его этот вопрос не очень беспокоил. Через день должен идти спектакль «Тройной капкан», и ему необходимо за два дня ввести двух новых актеров на главные роли. Трифонова попросили подождать, и он тихо сидел в зрительном зале.

На роль героини вместо погибшей Светланы Фартышевой назначили Галину Леско. Оставалось только восхищаться предсказанием дочери Колычева. Наташа не ошиблась. А на роль арестованного Ивана Драгилева назначили Вениамина Ольшанского. Актеры ходили по сцене с бумажками, и судить об их способностях Трифонов не мог. Он смотрел и удивлялся, как человек может выучить столько текста, да еще знать, с какого места перейти на другое. Правда, они все время смотрели на пол, где им ставили крестики мелом, но ведь через двое суток они останутся без шпаргалок.

Грановский нервничал, кричал, оскорблял артистов последними словами, а они терпели и сотни раз повторяли одно и то же. Обстановку немного разрядило появление Ивана Драгилева. Он словно вихрь ворвался в зрительный зал, будто из дома выносили последние его вещички незадачливые жулики.

– Меня освободили по подписке о невыезде, я на свободе и могу работать дальше!

Грановский обрадовался. Одна гора с плеч свалилась, но от Трифонова не ускользнул ненавидящий взгляд мужа убитой Федора Горобца, игравшего роль адвоката. Понять его нетрудно. Жена лежит в морге, а он должен заново пережить ту же сцену с выстрелом и видеть перед собой убийцу супруги. Непростая задача!

Трифонов сделал для себя новое открытие. Актер – профессия мужественных.

С появлением на сцене Драгилева дело пошло быстрее. Галина Леско перестала чувствовать себя белой вороной, начала отрываться от текста и даже что-то изображать, делая наметки образа. До сцены с пистолетом они так и не дошли. Трифонов очень хотел взглянуть, чем заменили изящный сверкавший «таурус» и что достанет герой из шкатулки. Во всяком случае можно быть спокойным, что замена «тауруса» стрелять не будет.

Грановский объявил часовой перерыв, и сцена опустела. Трифонов успел догнать помрежа и попросил ее включить на сцене полный свет. Она выполнила его просьбу.

– Минут через двадцать я вернусь, если захотите что-то спросить, то дождитесь меня.

Очень приятная дама, подумал Трифонов. Особенно ему понравился ее низкий голос с хрипотцой, свойственный курящим женщинам. Но, когда она разговаривала с главным режиссером, это выглядело комично: мужик – начальник, пищащий бабьим голосом, и хрупкая подчиненная, отвечающая ему басом. Такое только в театре можно увидеть.

Трифонов поднялся на сцену, подошел к крашеному фанерному камину и заглянул в шкатулку. Там лежал обычный детский пистолет, купленный в «Детском мире». Возможно, на спектакле они заменят его на пугач с пистонами. Трифонов нашел ту самую метку, отмеченную розовым мелом, с которой герой делал свой роковой выстрел. Он встал на его место и прицелился в стул, где должна сидеть героиня. С его точки зрения, попасть в мишень очень просто. Но Трифонов был хорошим стрелком, а артист Драгилев никогда не держал в руках боевого оружия. К тому же у него тряслись руки и он стрелял не целясь.

И что из этого следует?

Трифонов проследил приблизительную траекторию полета пули. Он положил на место пистолет и направился к противоположной стене. Даже при освещенной сцене тут было темно. Висевшие в ряд кулисы с промежутком в два метра и высотой не менее пяти – семи уходили под колосники вверх и перегораживали весь свет.

Пульт помощника режиссера находился между порталом и первой кулисой, на нем стояла настольная лампа с гибким «журавликом», позволявшим крутить плафон в любую сторону. По расчетам Трифонова, пуля, если она прошла мимо, могла пролететь между второй и третьей кулисой и войти в стену на уровне полутора-двух метров от пола. Он собрал две первые кулисы вместе и откинул их на декоративный трельяж. Свет от лампы осветил стену. Трифонов направил плафон, и стало еще светлее. Теперь он мог осмотреть все места, куда могла вонзиться пуля.

Он не верил своим глазам, но он нашел это место. Бредовое предположение, высосанное из пальца, стало фактом. Пуля попала в раствор между кирпичной кладкой на высоте около двух метров. Пришлось воспользоваться перочинным ножом и расковырять старый цемент. Работенка неблагодарная но он своего добился. Когда на сцене появилась помощник режиссера, пуля уже лежала у Трифонова на ладони.

– Вы что-то ищете? – спросила женщина.

– Осматриваюсь. Извините, что немного похозяйничал в ваших владениях, я все восстановлю. Он снял кулисы с декорации и расправил их.

– Вас, кажется, Нина Сергеевна зовут?

– Совершенно верно.

– Помогите мне, если нетрудно.

– К вашим услугам.

– Во время спектакля вы постоянно сидите на своем месте?

– He отхожу.

– А кто может находиться в это время по другую сторону сцены?

– Никто, если этого не требует пьеса. А так, там могут стоять осветители, если они ставят свое оборудование, рабочие, если нужна смена декораций по ходу действия, ну и, в общем-то, работникам театра не возбраняется присутствовать за кулисами. Многие смотрят спектакли из-за кулис.

– Вы этого не видите, как я догадываюсь. Вашему обзору доступен только проход перед порталом, остальное загораживает первая кулиса.

– Не всегда, конечно, но на этом спектакле я даже актеров не вижу на сцене, если они играют глубже двух метров от занавеса. Вы можете убедиться в этом сами. Существует такое понятие, как световой занавес. На сцене яркий свет от софитов, а противоположная сторона, так же как и эта, не освещается. За кулисами свет не нужен.

– Значит, если я встану на другой стороне между второй и третьей кулисой, с этой стороны меня не увидят.

– Нет, конечно.

– И актеры?

– Они тем более. Им в глаза бьют лучи от выносных прожекторов из осветительских лож. Все остальное для них покрыто лерной пеленой, в том числе и зрительный зал.

– Можно я осмотрю проходы кулис с другой стороны?

– Идемте. Вам не надо отодвигать кулисы, там есть дежурный свет. Плафоны на стене, я их включу.

Плафоны имелись со всех сторон, правда, надо было знать, какой тумблер включить на пульте.

Когда темные закоулки подмостков осветились, Трифонов обратил внимание, что от сцены в разные стороны идут коридоры, а точнее, просторные помещения, примыкавшие к подмосткам. Ширина их превышала три метра, а высота уходила под колосники.

– Что это?

– На театральном жаргоне эти помещения называются «карманами». Здесь хранятся декорации. Своего рода аппендиксы.

Трифонов пересек сцену и увидел такой же «карман» с другой стороны. Он вошел в него и направился в конец. По обеим сторонам коридора, похожего на тоннель, стояли декорации, прижатые к стенам. Он дошел до конца и уперся в обшитые жестью ворота. Женщина шла следом.

– А куда выходят эти ворота?

– Во двор. Там еще два сарая с декорациями. У нас в репертуаре девятнадцать спектаклей, двух «карманов» не хватает.

– Мы можем выйти во двор?

– Конечно, но нужно взять ключ у машиниста сцены.

– Он нам не понадобится. Замок висит на дверной ручке, а не на петлях.

– Странно. Ворота всегда закрыты. Рабочие держат в дальних сараях декорации тех спектаклей, которые редко идут, а ходовые в «карманах». За последний месяц не было повода ходить в сараи.

– Однако кто-то ходил и, вернувшись, не закрыл за собой дверь. Может быть, этот человек вышел и не возвращался?

– Во дворе есть ворота, но они тоже на замке. Правда, забор между улицей и театральным двором чисто символический.

В течение десяти минут Трифонов осматривал двор, сараи, забор и по ходу дела сунул в карман висячий замок, оказавшийся не на своем месте. Когда они вернулись на сцену, актеры уже собирались после часового перерыва.

Трифонов подошел к Ивану Драгилеву.

– Я рад, что вас отпустили.

– Если бы насовсем! – горько усмехнулся актер.

– У меня к вам вопрос, Иван Макарыч. Подумайте и ответьте: чем вчерашний выстрел отличался от предыдущих?

– А тут и думать нечего! У меня от грохота уши заложило и потом руку подбросило, словно в этой пушке сидела какая-то сила.

– Вы ведь не целились, правильно, а просто выстрелили?

– На сцене глупо целиться. Это же условность. Важен не прицел, а эффект. В кино нужно делать все правдиво, там есть крупный план, а в театре важен жест.

– Я вас понял. Спасибо за консультацию. Как мне выбраться отсюда?

– Дверь в дальнем левом углу сцены. Выйдете в коридор, подниметесь по лестнице на два этажа и окажетесь в раздевалке. А там и служебный вход.

– Это я помню.

Трифонова ждала приятная встреча. Прямо на лестничной клетке он встретил капитана Забелина с Петровки.

– Не думал вас здесь увидеть, Костя. Вы же собирались ехать на Сивцев Вражек!

– Где я сегодня только не побывал! – усталым голосом промычал Забелин. – Новостей куча. Вы не торопитесь, Александр Иваныч?

– Куда мне торопиться? Я кот, гуляющий сам по себе.

– Пойдемте выпьем с вами кофейку. Тут возле театра неплохая забегаловка есть, а то у меня уже под ложечкой сосет.

Трифонов охотно согласился. Кафе действительно было тихим, уютным и располагало к теплым, дружеским беседам, особенно когда за окном моросит мелкий колючий дождик. Забелин рассказал Трифонову о сегодняшних приключениях и закончил открытием, сделанным подполковником Крюковым.

– А из тела извлекли серебряную пулю. Я так и обалдел. Мистика какая-то! Приезжаю в театр, нахожу слесаря, трясу его за грудки, а он мне и говорит: «Чего ты, опер, дергаешься? Не нужны мне ваши пули!» Достал из ящика верстака железную коробочку из-под черной икры и кладет на стол. Мол, забирай. – Забелин достал из кармана коробку, открыл ее и подал Трифонову. – Вот они, все двадцать восемь штук, и все свинцовые. Ни одной серебряной.

– Все, да не все. В фирменной коробке должно быть тридцать патронов. Театру продали двадцать девять, слесарь тебе вернул двадцать восемь. Итого, не хватает двух. Один я нашел, а где еще один, мы не знаем.

Трифонов достал выковырянную из стены пулю и положил ее в коробку.

– Вот она. Ее надо бы на экспертизу отправить и еще вот это.

На стол упал тяжелый навесной замок.

– Ну вы даете, Александр Иваныч! Пояснения будут?

– Обязательно, Костя, а как же иначе.

Трифонов закурил свой неизменный «Беломор» и начал рассуждать.

– Представим себе, что Иван Драгилев не убивал Светлану Фартышеву. Представим себе, что у Фартышевой был смертельный враг. Либо он сам убил ее, либо нанял стрелка. Если кто-то серьезно хотел убить ее, то вряд ли понадеялся бы на случай. Я с самого начала не верил в умышленное убийство. Драгилев мог попасть в стол, в Федора Горобца или в зрителя. Я видел из зала этот выстрел. А теперь у нас есть основания предположить, что было произведено два выстрела – один шальной, другой прицельный. Пулю от револьвера я обнаружил в стене за кулисами, там, куда она и должна попасть. А серебряная пуля, извлеченная из тела актрисы, была выпущена из-за спины Драгилева человеком, стоявшим между второй и третьей кулисой. Он находился за световым занавесом, и его никто не видел. Сделав выстрел, он тут же ушел через коридор, где хранятся декорации, снял замок или открыл его, вышел во двор, прикрыл за собой ворота и, пройдя через театральный двор, выбрался на улицу. Если принять мою версию как реальную или одну из возможных, то мы получаем следующую картину. Убийца – отличный стрелок – использовал серебряную пулю, а это говорит о том, что патрон изготавливался кустарным способом.

– Минуточку! А почему не предположить, что убийцу нанял Федор Горобец? Этим он убивает трех зайцев сразу. Он знал, что его жена изменяет ему с Иваном Драгилевым. Он избавляется от неверной жены, сажает в тюрьму ее любовника за убийство, а для себя обеспечивает стопроцентное алиби. Его видел весь зал. Гениальная идея!

– Согласен. Мало того, человек, стрелявший в Фартышеву, должен знать секреты этого театра, бывать там, изучить его особенности и найти удобное место для выстрела. Такую информацию ему мог дать Горобец и в нужный момент впустить в театр. Ведь замок висел с внутренней стороны ворот. Жаль, очень жаль.

– Что жаль?

– Что эта гениальная идея Горобца – всего лишь наша фантазия.

– Почему же?

– Потому, что глупо заряжать револьвер Драгилева настоящим боевым патроном, а потом вставать на место мишени и подставлять свой лоб под пулю. Могу допустить, что актер-убийца имеет больше фантазии, чем обычный киллер, и страсть к эффектам могла натолкнуть его на такой трюк. Но только речь идет о другом актере, о человеке незаурядном и артистичном, но только не о Горобце. Если бы я не нашел сегодня эту пулю в стене, то принял бы твою версию. Холостой выстрел не убил бы Горобца. Но не могу. А теперь попробуем копнуть чуть глубже. Мы имеем дело не со спонтанным убийством, а с хорошо обдуманной акцией. Убийца сейчас над нами смеется. Он прав. Мы второй день разгадываем его ребусы, а он полгода готовился к вчерашнему выстрелу, а то и больше.

Вспомни – все началось с паспорта хитроумного серийного убийцы Бражникова, на имя которого была снята квартира на Сивцевом Вражке. Это же насмешка! Значит, убийца догадывался, что мы докопаемся до его имени, а он нам подготовил сюрприз: «Ну что, ребята, нашли? Нашли убийцу, подстреленного во время бегства восемь лет назад? А что дальше делать будете?» Он бросил нам в лицо перчатку. Это вызов! И серебряная пуля – лишь подтверждение этому. Началась серьезная игра, где правила диктует преступник. И уверяю тебя, Костя, мы его не скоро найдем. Он знает слишком много.

Подумай сам над простым, на первый взгляд, эпизодом. Ну неужели нельзя было найти способ, куда более примитивный, чем подкинуть уникальный револьвер в руки главного режиссера?! Нет, он идет самым сложным путем, и дорогостоящим. Надо было знать любовь госпожи Хмельницкой к антиквариату. Надо было подсадить ей в поезд соответственную исполнительницу роли вдовы, обедневшей интеллигентки, хранившей оружие покойного мужа, профессора биологии. А если бы Хмельницкая ей не позвонила? А если бы она не заинтересовалась револьвером?

Значит, зря арендовали квартиру на Сивцевом Вражке, покупали билет на поезд, доставали уникальный револьвер! Сплошные расчеты, и, главное, беспроигрышные. Убийца знал все слабости Хмельницкой еще в мае, когда подыскивал квартиру, похожую на антикварный магазин. Он вынул один патрон из коробки, будучи уверенным, что револьвер будет куплен и он выстрелит этим патроном, когда того потребуют его замыслы. Похоже на футбольный матч. Только у этой игры еще нет названия. Одна группа актеров играет в смертельную игру с другой группой – кто кого переиграет. На данный момент актриса, исполняющая роль вдовы профессора, переиграла актрису Хмельницкую, и одно очко в виде жизни Светланы Фартышевой легло на счет команды убийц. Но игра нечестная. Кто-то из нашей команды подыгрывает противнику, впускает его на свою территорию и открывает карты.

Полминуты они молчали. Забелин сидел с открытым ртом и не двигался.

– Кажется, я пересолил и засорил тебе мозги, Костя.

– Нет-нет, все очень смахивает на правду. Верить или не верить в вашу историю, пусть решает каждый для себя. Но я верю. Ведь квартиру снимали аферисты, это уже доказано. И остальное все имеет под собой основание. Но что же получается? Мы имеем дело не с убийцей-одиночкой, а, как вы точно заметили, с целой командой, театральной труппой.

– Убийца в полном смысле слова может быть один. Я имею в виду исполнителя, самого стрелка. Но существует режиссер, который ставит спектакль, расставляет фигуры по крестикам, так называемым маркам, и он же управляет вспомогательным составом. А убийца приходит последним и ставит точку на отыгранном акте. Занавес закрылся, но это не значит, что кончился спектакль. Мы не знаем, сколько актов в этой пьесе. Мы лишь зрители и пока не поняли сквозного действия пьесы. Театр абсурда! Когда мы станем участниками действия, тогда можно будет говорить о тактике и стратегии.

– Да… Бедный, наивный подполковник Крюков! Он собрался к концу недели спихнуть это дело.

– Ты, Костя, особо не бери в голову мои старческие бредни. Я могу себе позволить фантазировать, а ты нет. Не забудь об экспертизе замка и пули. Скажи подполковнику, что ты сам ее нашел. На меня не ссылайся. Я к делу никакого отношения не имею, а то подумают, что старый пердун сует свой нос, куда не следует, морочит людям голову. Если надо, мы с тобой в кафе встретимся и обменяемся мнениями, а маячить перед глазами у начальства я не хочу. Я свое уже отмаячил.

– Неудобно как-то.

– Неудобно на потолке спать, одеяло падает. Дело-то одно делаем. Важен результат, а не путь к нему.

Оставив капитана в глубокой задумчивости, Трифонов ушел.

Вечером того же дня он узнал две новости. Генерал Колычев пришел с работы раньше положенного. Наташа испекла торт, и все сели пить чай в узком семейном кругу.

– Я уже так к вам привык, что, вернувшись домой, в свою одинокую берлогу, от тоски полезу на стену, – сказал Трифонов.

– Почему бы тебе, Саня, не пожить у нас до весны? – предложил Колычев. – Зима на носу, самое тоскливое время года, да и подледный лов ты не любишь, а без рыбалки какая жизнь! А в Москве у тебя дело есть.

– Это какое еще дело? – удивился Трифонов.

– Ну как же, а расследование? Ко мне сегодня обратился следователь Судаков с просьбой привлечь тебя к работе. Тот, что подвозил тебя на машине.

– Ах, Борис. Толковый парень. Человек своего времени, а у меня устаревшие взгляды. Им со мной скучно.

– Старый конь борозды не портит. Согласен, сегодня преступления совершаются на более техническом уровне, но совершает их человек.

– Ты мне, Гена, зубы не заговаривай. Я – пенсионер, да еще из другого города. На каком основании я могу заниматься расследованием?

– Это не проблема. Разумеется, я не могу поставить тебя во главе следствия, согласно твоему статусу. Но я имею право заключить с тобой трудовое соглашение и привлечь тебя в качестве консультанта. Ты получаешь доступ ко всем документам, связанным с расследованием, и принимаешь законное участие в работе следственной бригады. В то же время ты останешься независимой фигурой и никому не подчиняешься.

– Трудовое соглашение – это хорошо. Значит, ты мне еще и платить будешь? Отлично! А то как-то стыдно сидеть на иждивении старого приятеля и его молодой дочери. И давно ты это придумал?

– Как только Натаха вернулась из театра и рассказала мне, как ты ринулся на сцену после выстрела, словно безработный артист, для которого освободилась роль. Сам подумай, ну какой из тебя пенсионер? Здоровый мужик в здравом уме с колоссальным опытом за спиной, у которого к тому же руки чешутся сломать хребет преступникам.

– Ну спасибо, крестный отец. Ты мне сделал предложение, от которого я не смогу отказаться. Ладно, мне нетрудно. У вас в Москве хорошие ребята работают. Почему бы не помочь? Но захотят ли они меня терпеть? Занудливый, капризный, вечно недовольный старый хрыч.

– Между прочим, я созванивался с подполковником Крюковым из МУРа. Он очень обрадовался твоему официальному статусу.

– Я так и думал, что ты все уже решил за меня. Хорошо, раз команда меня принимает в запасные игроки, придется постараться не ударить лицом в грязь. Когда мне приступать к работе?

– У нас за столом сидит твой помощник и одновременно твой секретный агент в лице моей дочери. Ты не думай, она девица толковая.

Наташа разливала чай и улыбалась.

– Не спорю. Мне такой агент нравится. Какие идеи, госпожа агентесса?

– Завтра похороны Фартышевой. Там соберется весь бомонд. Вам не помешает познакомиться с участниками действа. Визуально, разумеется. Комментарии будет давать Дима Кутепов.

Похороны и вправду напоминали спектакль. Дамы в черном с алыми розами в руках, мужчины в черном с белыми шелковыми шарфами поверх плеч. Трифонов со своей командой стоял особняком в некотором отдалении и мог видеть всю траурную процессию со стороны. Рядом с Трифоновым стоял и капитан Забелин, следователь Судаков и скромный молодой человек по имени Дима Кутепов. Наташи не было, она ужасно боялась покойников и вида могил.

Капитан успел сообщить новости по дороге на кладбище. Эксперты провели гигантскую работу. Им удалось установить, что извлеченная из стены пуля выпущена из револьвера «таурус». Они сумели сделать патрон, имея гильзу и пулю, и провели баллистическую экспертизу, которая подтвердила одно и исключила другое. Серебряная пуля, поразившая Фартышеву, выпущена из другого оружия.

Таким образом, следствие лишилось главной улики – орудия убийства и самого убийцы. Как все просто выглядело поначалу и как запуталось по ходу следствия!

– Ну что, Дима, рассказывай, – глянул на молодого человека Трифонов. – Пора нам познакомиться с действующими лицами и исполнителями.

– Возле гроба стоит муж покойной. С ним вы уже знакомы. Надо сказать, что, несмотря на все ее грехи, Федор Горобец очень любил свою жену. Пожалуй, он единственный среди всей компании, кто не участвует в любовных вертепах творческого коллектива. Молчалив, застенчив и демократичен.

– Что это значит?

– Не взирает свысока на обслуживающий персонал. Рабочие сцены вечно у него стреляют деньги на водку. Попробуй подойди к Ольшанскому! Видите, стоит брюнет, самый высокий и представительный.

– Я видел его. Он репетировал роль Драгилева, когда того посадили за решетку. Мне он не очень понравился.

– Нет, вы не правы. Ольшанский – талантливый человек. Вам надо посмотреть его в «Клеопатре». Он играет Цезаря. А в жизни Веня переигрывает. Знаете, есть такое понятие – Актер Актерыч.

– Вроде масла масляного?

– Похоже.

– Герой-любовник по жизни?

– Женщинам он, безусловно, нравится. Они ему не очень. Ольшанский предпочитает мальчиков. Но это дело вкуса. А вообще он человек веселый, заводной. И что важно, независтливый. Редкая черта.

– А кто стоит рядом с режиссером Грановским? Невысокий, лысоватый, щуплый. Он как-то выбивается из общего натюрморта. Слишком невзрачен. Лицо мне его знакомо.

– Еще бы! Это наш папа, хозяин всего и вся, меценат, серый кардинал, его пальчики двигают марионетками. Олигарх Грановский, старший брат нашего художественного руководителя, истинный владелец театра. Короче говоря, мистер Твистер, бывший министр, владелец заводов, газет, пароходов. Один из самых богатейших людей страны. Не приемлет слово «олигарх», предпочитает, чтобы его называли магнатом, а также не любит слово «спонсор», называя себя меценатом. Ведет себя очень скромно. Часто присутствует на наших тусовках, поднимая их престиж. С таким человеком все хотят водить дружбу. Рядом стоит его жена, на полголовы выше. Очень умная дама, когда-то была красавицей. Григорию Грановскому пятьдесят пять, а ей пятьдесят три. Мне она очень нравится. Зовут ее Марина Сергеевна. Обладает невероятным чутьем, вкусом, незаурядным умом и очень женственна. Не понимаю, как можно изменять такой женщине!

– Значит, олигархи подвержены тем же слабостям? Ничто земное им не чуждо?

– Смотрите, Александр Иваныч, за спиной олигарха стоит высокий красавец. Безукоризненно одет. На нем ботинки по тысяче долларов каждый. Голубые глаза, седина на висках, мужественное лицо, но не актер. Верзин Игорь Павлович – личный адвокат Грановского. Когда-то он был прокурором Краснодарского края. Как он попал в услужение к Грановскому, никто не знает. Тоже не молод, около пятидесяти. А возле адвоката стоит рыжеволосая красавица, Соня Кантимирова, бывшая топ-модель. Глупа как пробка, но красива до безобразия. Ее всегда сопровождает Верзин, но ни для кого не секрет, что Соня – любовница Грановского-старшего. Жена все знает, разумеется. Марина Сергеевна, как я уже говорил, очень умна. Но что ей делать? Приходится мириться. Грановский сколачивал свой капитал не без ее помощи, они прожили двадцать лет, не разводиться же.

– Теперь мне понятно, что за группа головорезов стоит в стороне. Телохранители олигарха?

– Вряд ли кто станет на него покушаться, но по статусу положено иметь команду секьюрити.

– Давай, Дима, вернемся к артистам. Они меня больше интересуют. С Хмельницкой я уже знаком. Это она принесла револьвер в театр. А что за дама стоит с ней рядом?

– Вряд ли ее можно назвать дамой. Выглядит старше своих лет. Потаскуха не в меру. Анна Железняк, двадцать семь лет, моя ровесница и сокурсница. Мы вместе кончали «Щуку». Способная девица, четвертый раз замужем, но, кажется, опять свободна. Три главные роли в театре, только благодаря тому, что спит с Грановским-младшим. Правда, он спал со всеми. Двое мужчин, стоящих сбоку, это Кирилл Константинович Костенко и Сергей Владимирович Птицын. Костенко – монополист. Все роли отцов и дедов неизменно достаются ему. Очень серьезный дяденька, шахматист, коллекционирует ордена и медали, вдовец, шестьдесят лет. Птицыну сорок, и они дружат. Все время вместе, не разлей вода. Птицын ходячий кладезь анекдотов, очень остроумен и беззаботен. Что их связывает, понять не могу.

– А что скажешь, Дима, о Галине Леско, которая сменила покойную Фартышеву на сцене?

– Пожалуй, самая талантливая актриса. Ей за сорок пять, но выглядит шикарно. Талант от Бога, но по жизни – кошмарная интриганка и сплетница. Муж – летчик, полковник, она живет неплохо, но завидует всем и вся. Разговаривая с вами, она обольет меня грязью, стоит вам отойти, как такой же ушат нечистот выльется на вашу голову.

– Исчерпывающая характеристика. А тот молодой человек кто? В сером пальто, курчавый блондин.

– Я думал, вы его знаете. Это наш новый автор, майор милиции Петр Александрович Колодяжный, один из самых читаемых авторов на сегодняшний день. Не понятно, как его угораздило попасть в милицию. Он скорее похож на дельца. Очень расчетлив, находчив, за словом в карман не лезет, в полемике убедителен и доволен собой. Скажет фразу – и тут же смотрит, кто как на нее среагировал. Для милиционера в нем слишком много позерства. Правда, он не понимает, что театр не милиция, тут ему найдутся достойные соперники, и над ним немного посмеиваются. В сравнении с нашими китами он желторотый птенец. Но ему кажется, будто он мэтр и может поучать стреляных воробьев. Это мои личные наблюдения. Ведь Колодяжный присутствовал на всех репетициях своей пьесы. Непонятно, когда он жуликов ловит.

– Он их не ловит, Дима. Колодяжный работает в аналитическом отделе. Это нечто другое. Там изучают психологию преступников, а не ловят их. Но твоя оценка очень любопытная. Ты наблюдательный молодой человек.

– У нас в институте был предмет «Наблюдения». Мы целый семестр показывали этюды по собственным наблюдениям. Вот глаз и пристрелялся. А потом, я говорил в основном о недостатках, которые бросаются в глаза. Куда трудней замечать достоинства людей.

– Однако ты, Дима, самокритичен.

– Возможно, болото по имени «театр» меня еще не до конца засосало.

Заиграл оркестр. Гроб с телом опустили в могилу. Женщины плакали, мужчины скорбно стояли, склонив головы. Белые платочки аккуратно промакивали тонированные щечки, стараясь не повредить макияж. Начал накрапывать дождь. Раскрылись зонты, и похоронная процессия потянулась к воротам.

Трифонов нагнал Колодяжного и присоединился к нему, пользуясь тем, что автор шел один.

– Здравствуйте, Петр Александрович. Меня зовут Александр Иваныч. Я из следственной бригады. Могу я задать вам пару вопросов?

– Разумеется, мой долг помогать следствию. Я это очень хорошо понимаю.

– Скажите, пожалуйста, когда вы принесли пьесу в театр?

– В середине мая, пятнадцатого или шестнадцатого. Двадцатого мне позвонил Антон Грановский и сказал, что пьеса утверждена, осталось только формальное согласование. Я не понял, о чем идет речь, и только потом мне разъяснили, что весь репертуар согласовывается с Григорием Грановским. Ведь это он финансирует все постановки. Меня пригласили в театр на чтение. Двадцать третьего я приехал в «Триумф» и читал пьесу вслух труппе. Потом главный режиссер объявил имена актеров, которые будут заняты в спектакле, и мы заключили договор. Репетировали полтора месяца, а затем театр закрыл сезон и все ушли в отпуск. Репетиции возобновились в сентябре, и первого октября сыграли премьеру.

– А когда вы закончили писать пьесу?

– Второго апреля.

– Кто-нибудь ее читал до того, как она попала в руки Грановского?

– Нет, в издательство я ее не относил. Она специально писалась для театра. Я хотел предложить ее «Современнику», но не смог пробиться к ним. А в «Триумфе» меня тут же приняли.

– Вы остались довольны постановкой?

– Трудно сказать. Автор видит по-своему, режиссер по-своему. У театра свои законы, у литературы свои, а у кино – третьи. Найти консенсус между автором, режиссером и продюсером удается крайне редко. Тут все строится на компромиссах.

– К сожалению, я не видел спектакля. Пойду завтра, но, забегая вперед, хотел бы спросить вас, сколько героев погибает в вашей пьесе?

Майор рассмеялся, но тут же осекся, заметив на себе укоризненные взгляды окружающих. Кладбище есть кладбище.

– Я вам так скажу, Александр Иваныч, из шести героев в живых останется один. Но кто, я говорить не буду, сами все увидите. Это же детектив. Жанр, строящийся на загадках, ловушках и психологии. Читать детектив, после того как вы заглянули на последнюю страницу, – пустая трата времени. Слава Богу, в театре вы лишены такой возможности.

– Согласен, один день погоды не сделает. Мы еще увидимся.

– К вашим услугам.

За воротами Трифонова ждала машина, где сидели капитан Забелин и следователь Судаков. Он присоединился к своим, и они поехали на Петровку.

– Удивительное дело, Александр Иваныч. – Забелин потряс в воздухе кипой газет. – Я был на сто процентов уверен, что магнат Грановский предпримет меры, чтобы не раздувать скандал. А тут все наоборот. Убийство в «Триумфе» размусолено во всех газетах, и даже в тех, что принадлежат Грановскому. Он распугает всех зрителей.

– Это мы завтра увидим, Костя, – равнодушно заметил Трифонов.

– А по-моему, «Триумф» получил очередную рекламную кампанию, да еще бесплатно, – убежденно сказал Судаков, сидевший за рулем. – Смерть на сцене подогревает интерес. Народ обожает душераздирающие зрелища, если они касаются кого-то другого.

– Зачем им реклама? – удивился Забелин. – Билеты на месяц вперед распроданы. Будет хуже, если зрители начнут сдавать их в кассу. Неоправданный риск.

Трифонов не слушал их спора, а думал о своем. Внезапно он очнулся и спросил:

– Скажи, Костя, какого числа была арендована квартира на Сивцевом Вражке?

Забелин достал свой блокнот.

– Так, минуточку… Вот. Двадцатого мая.

– Понятно. Но некий Бражников не взял первую попавшуюся квартиру, а выбирал. Значит, поиски начались раньше. Хорошо бы установить, когда он впервые обратился в агентство по найму жилплощади.

– Я спрашивал. Никто не помнит. Через агентство проходят тысячи клиентов. То, что зафиксировано на бумаге, они знают. Вот и все.

– Если предположить, что убийство готовилось заранее, а это можно считать фактом, квартира подбиралась под определенную сцену, где должно разыгрываться действие. Тут все рассчитано до мелочей. И мы знаем, что расчеты себя оправдали, спектакль на Сивцевом Вражке состоялся, револьвер попал на подмостки и выстрелил.

А теперь кто из вас ответит мне на другой вопрос?

Преступник, сочиняя план убийства, должен быть досконально знаком с местом преступления и обстоятельствами, способными играть ему на руку. Что это означает? А то, что он отталкивался от пьесы. Она рождала план убийства, а не наоборот. И тут все наши версии упираются в тупик. Если верить автору «Тройного капкана», он закончил пьесу в начале апреля, а в театр принес ее в середине мая. За три дня до того, как была снята квартира на Сивцевом Вражке. Актерская труппа ознакомилась с содержанием лишь двадцать третьего мая. До этого, как утверждает Колодяжный, никто пьесу не читал. Кстати сказать, он собирался нести ее в «Современник». А мы уверены, что квартиру снимали для встречи некой Нелли Васильевны с актрисой театра «Триумф» Ириной Хмельницкой. Как, где и каким образом преступник сумел познакомиться с содержанием пьесы и откуда он мог знать, что братья Грановские примут ее к постановке?

После долгой паузы Судаков протянул:

– Да… Вопросик на засыпку.

– Не такой уж он сложный, – бойко начал Забелин. – Тут очевидна связь автора с убийцей. Либо Колодяжный сам убийца.

– Тихо-тихо, Костя, – остановил его Трифонов. – Разве можно так слету вешать на людей ярлыки. Речь идет об офицере милиции, популярном писателе.

– Мало преступников среди ментов? А то вы не знаете, Александр Иваныч, что творится в наших рядах! Коррупцию уже не вытравишь каленым железом. Связь с преступным миром очевидна, чего притворяться. А нижние чины в отделениях просто занимаются разбоем среди бела дня. Народ обирают по-черному.

– Только не надо всех грести под одну гребенку, Костя. Дерьма везде хватает, и в милиции тоже, и в прокуратуре, и ФСБ, – старался охладить пыл капитана Судаков. – Но не об этом речь. Хочешь выставить Колодяжного убийцей? Ради Бога! Мотивируй, зачем ему убивать актрису Фартышеву. Он ее отродясь не видел и не знал.

– А вот ради чего! – капитан вновь начал размахивать газетами. – Это же реклама! Его имя на каждой странице склоняется. Еще один скандал, и все его книжки сметут с прилавков. Может быть, его рейтинг как автора начал падать? Я выясню этот вопрос у его издателя. Парень начал повторяться из книги в книгу, и читатели воротят нос от одного и того же. Я специально прочитал за два дня три его книжки. И что? Первая интересная, следующая терпимая, а третью я не дочитал, потому что уже знал, чем все кончится. Герои одни и те же, слова повторяются, описание быта уже в глотке сидит. Но нельзя же в каждой книге на трех страницах описывать диван героя, который так любит на нем валяться, задрав ноги на стену. Хорошо еще не на потолок. Занудство. Он наштамповал уже двенадцать книг и выдохся. Ему нужна встряска либо толчок, а шумный скандал играет только на пользу.

– Не увлекайся, Костя, – продолжал успокаивать капитана следователь. – Не торопись. Займись Колодяжным. Узнай о нем побольше. Вы ведь в одной конторе сидите, только на разных этажах. Тебе и карты в руки. Но делать это надо спокойно и методично, а не пристрастно с наручниками в руках. А вы что скажете, Александр Иваныч?

– Скажу, что перед следствиями всегда стоят причины. Для убийства нужны веские причины, а для продуманного в деталях, запланированного и расчетливого нужны сверхвеские причины. Меня другое смущает. Такая женщина, как погибшая Фартышева, вряд ли имела такого изощренного врага, каким является наш убийца. В одном Костя прав: выстрел на сцене – часть спектакля. Чтобы убить Фартышеву, не нужно готовить сверхсложный план. Я не думаю, что жертвой должна стать только эта актриса. Боюсь, у убийцы далеко идущие планы. Мы, как в театре, видели только начало спектакля, оборванного смертью одной героини. А там, как я знаю, три акта.

Все умолкли, и до Петровки никто не проронил ни слова.